В ноябре 1951 года, т.е. через два месяца после поступления в Академию, я был приглашён на вечеринку, посвящённую ноябрьским праздникам.
Компания, в которую меня позвали, не была случайной. Список приглашённых составляла племянница моей классной руководительницы и преподавательницы физики Василисы Романовны Дудочкиной, которая ряд лет, начиная с 8-го класса, пыталась подружить меня со своей родственницей.
По инициативе Василисы Романовны была даже создана совместная комсомольская организация нашей мужской школы с женской школой, в которой училась её племянница.
Но дело никак не шло. В 8-м классе в моё сердце ворвалась Светлана Воронцова (героиня рассказа "Светлана Воронцова и Абрам Аронович"), а в 9-м классе я влюбился в ученицу другой школы - Вилю Дмитриеву, с которой и дружил вплоть до окончания Академии и отъезда на Дальний Восток.
У нашей дружбы было два могущественных противника: моя мама, которая узнала, что Вилины родители - члены партии, а мать даже секретарь партийной организации ИЭМ (Институт Экспериментальной медицины).
После того, как в 1937-м году партия проехалась катком по нашей семье, при одном слове "партия" у мамы холодели руки. У Василисы Романовны, как я уже сказал, были свои планы. Эти посиделки были последней попыткой реализовать их.
Присутствовавшие девчонки, были членами бывшей совместной комсомольской организации, ныне уже студентки различных вузов. А ребята, в основном, из физмата Ленинградского Университета. Последние считали себя интеллектуальной элитой, держались особняком и очень важничали. Алкоголь (во всяком случае, на людях) не употребляли.
Девчонки, ещё не замужние, не были заинтересованы в пуританском поведении молодых людей. Поэтому они решили завести их и стали канючить: "Качалушка, ты у нас будущий военно-морской врач, покажи этим занудным шпакам, как надо пить".
Отступать некуда. Я презрительно посмотрел на одиноко стоявшую на столе бутылку "Московской" и небрежно бросил:
- Да тут не хватит водки, чтобы показать, как это делается.
Девчонки мигом слетали в магазин и на свои гроши купили ещё бутылку.
Я лихо, с бульканьем налил полный гранёный стакан и, сделав глубокий вдох и полувыдох, выпил весь стакан, со звоном поставив его на стол.
Восторженный визг девчонок, объятия, поцелуи. Обозлённые ребята пошли на подлость. Они стали подначивать, что, дескать, настоящему моряку бутылка эта на один зуб. Подогреваемый обещающими взглядами девчонок, я ещё раз налил полный стакан и выпил его, не переводя дыхания.
Окружающие лица и предметы стали расплываться. Пол стал уходить из-под ног. На отдельных проблесках сознания вышел из дома и с ужасом осознал, что до Академии не доберусь. Улицы пустынны. Трамваи ходят уже редко, такси нет. Сквозь пелену вижу что-то огромное, приближающееся ко мне с большой скоростью.
Делаю два шага на проезжую часть и падаю поперёк дороги.
Очнулся от удара ногой в бок, сопровождаемого многоэтажным матом. Но для меня это была не брань, а "Ода к радости". Я лишний раз убедился в том, что сила русского языка именно в грамматике, позволяющей из одного глагола и двух существительных создавать десятки выразительнейших, сочнейших слов и словосочетаний.
Я открыл глаза, полные слёз благодарности, и увидел небритого мужика, яростно матерящегося и указывающего мне на хлебный фургон, передние колёса которого были едва ли в метре от меня.
"Голубчик ты мой! - плакал я слезами из чистой слегка подсоленной водки. - Доругай меня в дороге, я опаздываю из увольнения, мне ж запишут "самоволку" и вышибут из Академии".
Постепенно накал его брани стал уменьшаться. Я даже осмелился попросить его:
- Послушай, любезный, не мог бы ты "матушку" не так часто поминать.
Он искренне возмутился:
- А что же ты хочешь, чтобы я после всего этого поминал тебе Шиллера или Бетховена!?...
Меня охватил мистический ужас. Только что я мысленно сравнивал его брань с "Одой к радости" и вдруг он произносит имена авторов гениального произведения. Это было что-то потустороннее...
Да-а! Конечно он был всего лишь шофёр, но питерский шофёр!...
Метрах в ста от главного входа он вывалил меня из машины. Садясь в кабину, всё ещё продолжал ругаться, но тональность уже была другой. Он сетовал на то, что нынешняя молодежь только делает вид, что чему-то учится, а сама даже водки толком выпить не умеет.
Но дальше начались уже настоящие чудеса. В вестибюле главного входа стоял наряд в составе дежурного офицера, его помощника и вооружённого автоматом курсанта у знамени Академии. Мимо дежурного офицера нужно было пройти строевым шагом, держа равнение на знамя.
Качаясь, как былинка на ветру, подхожу к входу и вдруг подтягиваюсь, стройнею и, выгнувшись пружиной, парадным шагом, оттягивая носки, с громом ставя ногу на всю ступню, прохожу мимо дежурного офицера.
Однако, на выходе из вестибюля, не совсем вписываюсь в дверь. Это было очень заметно. Помощник кинулся, было, ко мне с криком: "Курсант! Кр-р-ругом!" Но дежурный офицер остановил его. И я слышал, как он сказал: "Пусть идёт. Этот курсант на автопилоте и резекцию желудка сможет сделать!".