К началу войны мне пошёл десятый год. Моему сводному брату было семнадцать лет и его не могли призвать в армию. Но, как и большинство тогдашних мужчин и юношей, он рвался на фронт. Из военкомата его выгнали и он решил самостоятельно пробиться в действующую армию.
После занятия фашистами станции "Белоостров", фронт вплотную подошёл к Сестрорецку, где находилась в это время наша семья. До передовой было всего несколько километров. Брат отправился туда пешком, но уже у самой линии окопов был схвачен полевым патрулём. Поскольку документов при нём не было, его под конвоем красноармейца вернули домой и, проверив документы, отпустили, пригрозив при этом, что если он ещё раз приблизится к фронту, то будет арестован, как возможный диверсант.
На фронт брат больше не бегал, но в военкомате довёл всех до белого каления, и когда он втёрся в колонну новобранцев, военкомовцы сделали вид, что ничего не заметили. При посадке в эшелон командир отряда, обнаружив "зайца", связался с военкоматом, откуда его попросили не поднимать шума, т.к. этих ребят отправляли в Уфу в лётную школу. Дорога долгая, поезда ходили с большими перебоями и военкомовцы надеялись, что к моменту прибытия новобранцев к месту назначения, брату исполнится (в сентябре) 18 лет и всё образуется.
По окончании лётной школы (это были ускоренные курсы), он был направлен на фронт в качестве стрелка-радиста. В начале 1944 года, при возвращении с боевого задания, их бомбардировщик почти у самой линии фронта попал под огонь немецких зениток и загорелся. Лётчикам всё-таки удалось дотянуть до аэродрома, но все члены экипажа в той или иной мере обгорели. У брата было обожжено лицо и руки. После госпиталя он был выведен из лётного состава из-за резкого снижения зрения, и приписан к испытательному аэродрому при саратовском авиационном заводе в качестве техника-ремонтника. Но скоро и оттуда был уволен, т.к. плохое зрение не позволяло ему работать ночью (ремонт самолётов вёлся круглосуточно). Он был зачислен в военизированную охрану завода. В сентябре 1944 года произошло большое несчастье: с заводского склада исчез рулон парашютного шёлка. Истинные похитители пойманы не были, но дирекция завода и военпред должны были в кратчайший срок доложить "наверх", как тогда горько шутили: "...о раскрытии преступления и НАЗНАЧЕНИИ виновных". Начальник охраны был отдан под военный трибунал и расстрелян. Рядовым вохровцам тюрьму заменили отправкой на фронт, в основном, в штрафные батальоны.
Мой брат попал под Кенигсберг, при штурме которого наши войска понесли огромные потери. Как написано в "похоронке": "...Ваш сын Гвардии красноармеец Гольцман Ефим (он носил фамилию нашей мамы, а я - своего отца) в боях за социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, погиб 17 октября 1944 года. Похоронен - Восточная Пруссия, д. Шеловень".
Ниже приводится его последнее письмо с фронта.
Много лет спустя, будучи в Калининграде (Кенигсберге) в командировке от Минздрава СССР для консультации кого-то из руководителей области, чуть было не осуществил свою мечту побывать на месте тех кровопролитных боёв. Благодарные сотрудники и родственники пациента спросили, что бы они могли для меня сделать. Я попросил их отвезти меня к месту, указанному в "похоронке". Покопавшись в справочниках, чиновники объявили, что такой деревни "Шеловень" нет, есть деревня "Шловень", но дорога туда только грунтовая, а время было осеннее, дождливое, был большой риск застрять где-нибудь в поле. Срок командировки всего три дня, включая день отъезда и приезда. Я едва успевал
Валя - это его девушка. Вовочка - это я
осмотреть больного, познакомиться с его историей болезни и записать туда свои рекомендации.
Посещение, во всех смыслах слова, БРАТСКОЙ могилы не состоялось.
Спи спокойно, дорогой братишка. Бог даст люди опомнятся и посадят на скамью подсудимых тех, кто провоцирует, организует и оплачивает войны, на которых тысячи людей погибают или остаются калеками ради кучки политических и экономических авантюристов лично в этих войнах заинтересованных.
