Аннотация: ...Вскоре хохотом наполнилась вся комната. Безудержно хохотал телевизор, стол, кресло, люстра, стены, потолок. Повсюду скалились нахальные рожи. Лёха попытался поднять руку, чтобы перекреститься, но рука словно онемела...
Главная хитрость дьявола - убедить
нас в том, что его не существует.
- А это точно гашиш? - засомневался Васян, придирчиво разглядывая довольно неприглядного вида грязно-коричневую лепёшечку, которую они с приятелем только что приобрели у цыган из соседней квартиры. - А может это опиум, или ещё какая дрянь?
- Один хрен, - отозвался Лёха, тщательно мельчивший лезвием отрезанный от лепешечки кусочек. - Лишь бы по мозгам дало.
- Слушай, а ты вообще знаешь, сколько его на дозу надо?
- Без понятия. Но, думаю, с такого кусочка нам ничего не будет, а остальное уберем. Мы ведь не нарики какие-нето законтренные, мы чисто курнём - и всё.
С гашишем приятели имели дело впервые. Траву они не уважали - дрянь с неё в голове, да и только. Одно слово - дурь. Водка давно не действовала. Сорок градусов её тепла уже не разгоняли холод промозглых будней. Хотелось чего-то новенького, более радикального. Можно было, конечно, сразу ширнуться дешевым герычем, который у тех же цыган имелся в изобилии, но приятели просто боялись крови, да и шприцами толком пользоваться не умели. Поэтому и остановились на гашише, который, говорят, намного поубойнее всякой шмали.
Леха выпотрошил сигарету, заменил фильтр на скрученный картон. Затем наугад смешал табак с гашишем и забил косяк. Теперь его оставалось только вдуть и ждать прихода. Однако тот ждать себя не заставил, и, как всегда, подкрался незаметно.
Первым его признаком явился блеск в глазах. Этот ненормальный, неестественный блеск, когда взор стекленеет, а глаза из "зеркала души" превращаются в ничего неизлучающие глазные протезы. Вероятно, происходит это оттого, что этим самым зеркалам души отражать становится просто нечего. Вслед за первым признаком последовал второй - "сушняк", который отличается тем, что, сколько при нём воды не пей - всё равно жажду не утолишь. Наконец, голова поплыла, ноги стали ватными, в ушах стоял какой-то непонятный звон.
- Кажись меня цепануло, - с трудом проговорил Лёха.
- И меня прибивает, - спустя целую минуту отозвался Васян.
Лица обоих приятелей посоловели и на них появились глупые, ничего не значащие ухмылки. Ещё немного, и приятелей бы пробило на "ха-ха" - приступ безудержного, чисто механического смеха, но в этот момент раздался звонок. Бобик - Лехина собака - звонко залаял, кидаясь на дверь.
- Палево! - после пятого звонка наконец-то дошло до Васяна.
- Угу, - отозвался Лёха.
Приятели попытались взять себя в руки и, что называется, "прикинуться трезвыми". Обычно любой пьяный человек может, если, конечно, очень сконцентрируется, изгнать из себя хмель и какое-то время казаться трезвым. Однако с наркотиками дело обстояло совсем не так - самоконтроль был полностью утерян. И, если алкогольное опьянение можно сравнить с вождением не совсем исправной машины - в принципе и свернуть и затормозить можно, но очень сложно - машина-то неисправна, - то употребление наркотика подобно вождению вовсе изломанной машины - ты несёшься чёрт знает куда (в прямом смысле этих слов), и не свернуть, не затормозить нет никакой возможности, - ведь ни руля, ни тормозов просто нет.
- Нас нет дома, - очевидно осознав всю свою неконтролируемость, наконец, проговорил Васян.
- Надо открыть, а то Бобик совсем надорвется, - пробормотал Леха и пошёл открывать дверь.
Оказалось, что это было вовсе ни какое не палево, а всего лишь Дядя Фёдор. Войдя в комнату, и заметив покрасневшие и остекленевшие глаза приятелей, он сразу понял, в чём дело.
- Вы чего - обдолбались что ли чем? - спросил он.
- Угу, - только и промычал в ответ Лёха. - Будешь сам-то?
Мгновение Дядя Фёдор колебался, но потом махнул рукой и произнёс с неохотой:
- Можно децел.
- О, - оживился Васян, - мы тоже догонимся.
- А может нам уже хватит? - неуверенно проговорил Лёха.
- Да полно. Надо уж чтобы шибануло - так шибануло, - уверенно возразил Васян. - Да потом чего - на завтра что ли оставлять? Нет уж, прикончим всё сразу - и к стороне.
Эти доводы, очевидно, убедили Лёху, и он стал забивать второй косяк, который незамедлительно раскурили уже на троих.
Когда Лёха, не удержавшись, выпустил последний клуб дыма, ему показалось, что кружащиеся завитки его превращаются в протянутую руку. Не долго думая, Лёха схватил эту руку и попытался потянуть на себя. Не тут то было - рука сама втянула его прямо в клуб дыма. С каждым мгновением дышать становилось всё сложнее. Язык неимоверно распух. Глотать вязкую, словно смола, слюну становилось совершенно невозможно. Стало как-то не по себе, но Лёха держался. Он даже мог различить перед собой две смеющиеся, одуревшие рожи приятелей. Особенно осоловел Дядя Фёдор. Что называется, чувака прибило сразу. Он завалился на кровать и, дрыгая ногами, хохотал без удержу. Что-то странное было в этом абсолютно беспричинном смехе. Но вдруг приступ хохота внезапно прекратился. Дядя Фёдор сел на кровати и, уткнувшись головой в руки, заревел. Слёзы эти были столь же беспричинны, сколь и смех. Это были не те, известные многим, "пьяные слёзы", которыми, бывает, ревут с перепоя, и которые, как это выясняется из бессвязных реплик этих самых перепивших, всё же вызваны той или иной причиной. Нет, это были ничего не значащие, пустые слёзы.
Васян, который поначалу хохотал, словно поддерживая компанию Дяди Фёдора, теперь продолжал хохотать, указывая пальцем на плачущего приятеля. Эта странная картина контраста безудержного хохота и столь же безудержной тоски заставила Лёху на мгновение скинуть с себя дурман.
- Так, всё! Хватит! - Лёха вскочил и принялся трясти приятелей за плечи. - Попробовали этой дури - и довольно. Пора завязывать...
Последние слова прозвучали как-то неуверенно. Они не только не убедили приятелей - они не убедили и самого Лёху. И тут он впервые почувствовал страх. Не тот страх, вызываемый объективными обстоятельствами - совсем иной страх. Страх перед неведомым.
Лёха попытался избавиться от наваждения и взять себя в руки. Но не тут то было. Несмотря на все усилия, взять себя в руки никак не удавалось. И отнюдь не по причине отсутствия этих самых "рук" - по причине отсутствия себя. Собственное его "я" абсолютно пропало. Осталось лишь тело, хоть и всё ощущающее, но совершенно не контролируемое.
Творилось что-то ненормальное. Лёха из последних сил сконцентрировался. Казалось, что мозг функционирует вполне удовлетворительно, так же как и все прочие системы организма. Ненормальное заключалось в чём-то ином. Ненормальное происходило с чем-то другим. Выражение ужаса столь явственно проступило на лице Лёхи, что даже, казалось бы, уже ничего не замечающий Васян, всё-таки обратил на это внимание.
- Лёха-то у нас, похоже, совсем отъехал, - проговорил он, толкнув в бок ревущего Дядю Фёдора. - Лёх, ты чего? Усё ништяк, всё нормально!
Но Лёху затягивало всё сильнее. Голова трещала по всем швам. Создавалось такое впечатление, будто бы лобная кость черепа хочет отделиться от височной, а затылочная от теменной, оголив тем самым воспалённый мозг. Лёха утёр кулаком нос. На кулаке осталась кровавая полоса. Но при этом он не чувствовал абсолютно никакой боли. Даже вид крови его нисколько не испугал, ибо то, что творилось у него в душе, затмевало собой все внешние проявления ненормальности.
Нет абсолютно ничего приятного в том, когда сходишь с ума. Нет более страшного чувства, чем чувство неуправляемости собственным сознанием, чувство потери власти над самим собой. Ты уже не принадлежишь себе, над тобой властвует кто-то другой.
Перед глазами заклубилось густое черное облако, и Лёха внезапно почувствовал, что в нём таится всё самое ужасное, чудовищное, что только есть на свете, и эта незримая сила поражала насмерть. Кружась и колыхаясь в этом чёрном тумане, смутные призраки грозно возвещали неизбежное появление какого-то страшного существа, и от одной мысли о нём разрывалось сердце. Лёха похолодел от ужаса. Волосы на голове зашевелились. Глаза полезли наружу. Рот широко раскрылся, а язык стал словно ватный. Лёха попытался крикнуть, но, услышав хриплое карканье откуда-то из далека, с трудом сообразил, что это его собственный голос. В ту же секунду отчаянным усилием он прорвал зловещую пелену, захрипел и резко наклонился вперёд, затем выпрямился и сел. Лицо его было бледным, как полотно. Понадобилось несколько минут, прежде чем он отдышался. Казалось, что всё это несколько отрезвило не только Лёху, но и его приятелей, которые видели, что с тем происходит что-то ненормальное, но, тем не менее, сделать ничего не могли - они были намертво прикованы к своим местам. Лишь один Бобик подбежал к хозяину и, жалобно поскуливая, принялся лизать ему руку.
- Чёрт, - всё ещё хриплым голосом, заметив, что взгляд приятелей стал более менее осмысленным, произнёс Лёха. - Ф-уу. Я, похоже, чуть кони не двинул. Вот, значится, что такое западение языка. Большинство нариков, говорят, от этого и мрут. Не думал, что со мной это произойдёт. Позорней смерти и не придумаешь.
Приятели были несколько удивлены излишней говорливости вернувшегося с того света, а он, не обращаясь ни к кому, продолжал философствовать:
- Не, кто сказал, что умирать не страшно, тот был либо абсолютным праведником, либо абсолютно ничего не знал о смерти.
Он оглянулся по сторонам, вдохнул полной грудью воздух и вполне оптимистически закончил свою речь:
- Н-да, чтобы почувствовать вкус жизни, иногда бывает необходимо прочувствовать вкус смерти.
- Ну и как оно там, - безразлично спросил его Васян.
- Там?.. - лицо Лёхи вдруг стало совершенно серьёзным. Он с ужасом вспомнил, что когда язык запал в гортань и дышать стало совершенно невозможно, какая-то неведомая сила парализовала все его действия.
Так уж устроен мыслительный механизм человека - в любой, естественной, экстремальной ситуации, грозящей смертью, будь то, к примеру, пожар, сознание подсказывает: выход есть. Дверь. В крайнем случае, окно. Это помогает сконцентрироваться, изгнать панику и начать действовать. Совсем иначе обстоит дело, когда экстремальная ситуация происходит внутри. Ты мечешься по объятой пламенем комнате и твёрдо осознаёшь: выхода нет. Осознание этого парализует волю. Именно это и происходило с Лехой, но тогда он увидел перед собой тёмный туннель, в который падал с невероятной скоростью. "Выход! Выход! - неслось со всех сторон. - Выход там - в конце туннеля!" Искушение увидеть, что же там, было столь велико, но... Именно в этот момент Лёха резко откинулся вперёд. Язык отлёг от гортани, и стало возможным дышать.
Но отнюдь не эти воспоминания заставили Лёху вновь побледнеть. Он вспомнил, что когда несся по туннелю, то испытывал странное чувство осознание греха, чувство нарушения табу и... наслаждение от этого. Дьявольское наслаждение.
Дьявольское... Лёху поразило словно молнией. Значит... значит во всём том, что происходило с ним с того момента, когда зловещая рука втянула его странным образом в клуб дыма - было проявление его силы - власти дьявола...
И тут Лёха почувствовал, что язык начинает западать. Невесть откуда снова появилась та самая рука, зло грозящая ему пальцем. Лёха изо всех сил стиснул челюсти и до крови прикусил язык. А рука тем временем схватила его за горло мёртвой хваткой. Приторная, сладковато-сладкая жидкость наполняла рот. Стиснутые зубы обдирали язык, но тот неумолимо ускользал внутрь. Дышать становилось нечем.
Безумие. Ужас. Мрак. Пустота.
Уже почти совершенно не владея собой, Лёха из последних сил вскочил и, подбежав к умывальнику, сунул голову под холодную воду. Приём, после которого, хотя бы ненадолго, трезвеют самые пьяные, в данном случае нисколько не помог. Лёха глянул затуманенным взором в зеркало над умывальником. Из зеркала, гримасничая и ухмыляясь, на него смотрел он. Не помня себя от ужаса, Лёха со всей силы ударил кулаком по зеркалу. Зеркало раскололось, и теперь из каждого осколка скалилась страшная рожа. Крышу сорвало окончательно. Лёха содрал зеркало со стены и подбежал с ним к приятелям.
- Вы его видите?! Видите?! - орал он, тыча зеркалом в их осоловевшие лица. Безумный вид перепачканного в крови Лёхи несколько протрезвил приятелей. Ко всему еще и Бобик вел себя как-то неестественно: путался под ноками хозяина и недовольно рычал, словно учуял чужого.
- Не хрена себе, прибило пацана, - с удивлением проговорил Васян, глядя на приятеля. - Лёха, у тебя ж глюки, ты сечёшь?
- Нет, это он, он! - не унимался Лёха. - Видите, и Бобик его чует!
- Воды хлебни. Это всё от сушняка, - посоветовал Дядя Фёдор. - Говорят, воды выпьешь - и всё действие этой наркоты пропадает.
Спустя какое-то время, Лёха, жадно хлебая воду, продолжал бормотать:
- Это он, он...
- Да кто "он"? - наконец спросил Васян.
- Дьявол! - чётко и уверенно проговорил Лёха.
И в этот момент он почувствовал, что хватка той самой зловещей руки стала слабее. Язык уже не так неумолимо влекло внутрь.
- Дьявол! - прокричал ещё раз Лёха. - Это дьявол!
Хватка становилась всё слабее. И тут Лёха вдруг принялся креститься, на ходу придумывая то ли молитвы, то ли заклинания. Дышать становилось всё легче. Опухоль во рту почти прошла, и язык уже не стремился прилепиться к гортани. Очевидно, состояние передозировки прошло, а заодно уменьшилось и содержание адреналина в крови. Лёха позволил себе наконец-то расслабиться. Но действие наркотика не прекращалось - оно лишь стало заметно слабее. Лёха вновь ощутил вялость в ногах и приятное укачивание.
- Ну ты, Лёх, даёшь, - наконец проговорил Васян, - дьяволы ему какие-то мерещатся. Странные у тебя какие-то глюки. Хотя, мы, наверное, и вправду переборщили. Меня вот, лично, какая-то муха, похожая на трамвай переезжала...
- А за мной, вообще, целое стадо ментов гналось, - перебил его Дядя Фёдор. - Не помню только - убежал я от них, или нет...
Состояние комфорта, в которое погрузился Лёха, располагало к беседе и его, что называется, пробило на базар:
- Это всё от оболочек зависит. У каждого есть аура. Она из нескольких оболочек состоит. Самая низшая - само физическое тело. Потом, вроде бы, астральное или эфирное тело - ну и так далее, всё выше и выше. Видать наркота пробивает эти оболочки и можно попасть из одной в другую. Вы, со своими примитивными глюками попали в какой-нибудь астрал, а меня, видать, занесло куда подальше.
- Ну вот, - облегчённо вздохнул Васян, - наконец-то по-нормальному заговорил. Сам понял, что это всего лишь глюки. А то "дьявол, дьявол". Нет ни хрена никакого дьявола!
При этих словах в левом углу комнаты что-то довольно хмыкнуло. А Васян тем временем заметил на столе небольшой кусочек гашиша.
- У, да у нас тут ещё осталось на пару тяг, - проговорил он. - Давай прикончим - чего тянуть-то?
- Не, я не буду, - на отрез отказался Лёха, - и вам не советую.
- А, слабый организм, - отмахнулся Васян и принялся забивать очередной косяк.
- Ну чего, - обратился он к Дяде Фёдору, когда косяк был готов, - будешь?
- А, давай. А то этот вон, со своими дьяволами, весь кайф поломал.
- Эй вы, я вас предупреждаю - хреново будет, - попытался было остановить приятелей Лёха.
- Да ладно, чё ты, - безразлично проговорил Васян, - забудь про своих дьяволов - затянись лучше, и всё о`кей будет.
Лёха долго боролся с искушением. В конце концов, он не удержался.
После второй затяжки в клубе дыма вновь появилась знакомая рука. "Ну вот опять тот же глюк, - обиделся Лёха. - Хоть бы чего новенькое". Рука вновь потянулась к горлу. "Отстань, глюк. Я в тебя не верю", - вяло ворочались в голове мысли. Однако хватка становилась всё сильнее.
Но приятелей вновь охватила необузданная весёлость.
- Слушай, а может тебе его чесноком попробовать изгнать, - предложил сквозь смех Васян. - Нечистая сила, говорят, этого не любит. Еще там, когда петухи орут, или солнечный свет...
- Угу! Может мне ещё осиновый кол себе в грудь вбить или застрелиться серебряной пулей?! - зло огрызнулся Лёха, но, тем не менее, не преминул сбегать на кухню, очистить и съесть дольку чеснока.
Чеснок не действовал. А с языком вновь творилось что-то неладное.
Приятелей снова пробило на "ха-ха". Лёха вслушивался в их хохот, и ему казалось, что он всё нарастает. Вскоре хохотом наполнилась вся комната. Безудержно хохотал телевизор, стол, кресло, люстра, стены, потолок. Повсюду скалились нахальные рожи. Лёха попытался поднять руку, чтобы перекреститься, но рука словно онемела. Тогда он последним усилием воли буквально вырвал себя из кресла и стал метаться по комнате, выкрикивая невнятные обращения к Богу и страшные проклятия дьяволу. По пятам за хозяином носился Бобик, заливаясь неистовым лаем. Так и скакал Леха, будто шаман, пытающийся возвратиться из царства злых духов, пока не почувствовал, что в силах поднять руку. Он перекрестился. Затем ещё и ещё. Хохот стал стихать. Рожи уже не мелькали.
- Ага, чёртово семя! Не нравится! - с задором прокричал Лёха. - Вот я тебе сейчас!
Он полез в тумбочку и достал оттуда Библию. Старую, ещё дореволюционного издания, доставшуюся ему в наследство от бабушки. Лёха никогда особенно не верил в церковные атрибуты, особенно современного изготовления, но эта старая Библия всегда внушала ему некий священный трепет. Сейчас же она вдруг приобрела необычайную силу, будто ожила и наполнилась энергией. Лёха повернул Библию крестом к себе и принялся осенять сам себя крёстными знамениями. Приятели, заметив эти манипуляции, принялись ржать ещё громче. Тогда Лёха подбежал к ним и принялся крестить их. Лица приятелей заметно исказились - это были уже не с детства знакомые кореша - это были кто-то иные. Однако Библия на них, видимо, не действовала. Чем больше Леха повторял крёстные знамения, тем сильнее хохотали приятели. Создавалось впечатление, что каждое крёстное знамение не только не уменьшает дьявольскую силу, но увеличивает её. В довершение ко всему Дядя Фёдор вдруг, всё так же продолжая гримасничать, поцеловал крест. Всё это очень напоминало поцелуй Иуды на знаменитой гравюре. Лёха и вовсе оторопел. Не веря своим глазам, он повернул Библию крестом к себе и... с ужасом заметил, что крест на ней перевёрнут вверх ногами. В этот момент что-то коснулось его левого плеча и дохнуло в ухо:
- Что же ты, экзорцист хренов?! У самого чёрт за плечом, а ты ещё из других дьявола изгонять вздумал! А ну брось всё это! Брось!
- Сгинь! - заорал Лёха, обернувшись через левое плечо.
"Надо же, как меня этот чёртов бес попутал!" - удивился он сам на себя, переворачивая Библию. Затем вновь подступил с ней к приятелям.
- Изыди, сатана! Мать твою за ногу! - орал он, крестя приятелей. - Изыди!
Всё это уже не походило на комический фарс. В голосе и движениях Лёхи чувствовалась сила и уверенность. Должно быть, в этом сказалось влияние нескольких поколений предков-священников, которые были у него в роду.
С каждым крёстным знамением Лёха отчётливо чувствовал: чем сильнее он верит в то, что и вправду изгоняет таким способом дьявола из приятелей, тем больше слабеет его собственный бес.
Наконец приятели перестали хохотать. Лёха в изнеможении бухнулся в кресло. "Эх, - думал он, - до чего же хорошо быть трезвым, ощущая, что ты полностью контролируешь себя. Ощущая, что он больше не властен над тобой. Свобода. Высшая степень свободы. Свобода от него".
- Ну чего, - заговорил он, обращаясь к утихомирившимся приятелям, - теперь-то вы поняли, что дьявол есть?
- Опять он за своё, - вздохнул Васян. - Не верю я ни в твоего дьявола, ни в бога.
- Да мне плевать веришь, не веришь. Самое главное, что помогло. Ну помогло ж ведь! Иначе чего ж вы ржать перестали, когда я вас Библией обработал?
- Не знаю. Чего-то такое от неё исходило и вытаскивало чего-то изнутри.
- Вот видишь - это он уходил.
- А был ли он вообще? Ну ржали мы по-ненормальному - ну и чего? Подумаешь, удержаться не могли - вот и всё. Его же мы не видели.
- Не видели? Да вот то самое "удержаться не могли", это состояние невозможности контролировать себя - это и есть дьявол. Он просто не желает себя выдавать, маскируется подо что угодно и терпеть не может, когда его все же замечают. Это у него, скотины, тактика такая - открываться лишь в тот момент, когда уже совсем поздно. Я, когда чуть кони не двинул, это всё просёк. За это он меня чуть и не угробил. А победить его можно, лишь только разоблачив в самом начале, разглядев его сквозь все маскировки. Только тогда он и сгинет к чёртовой бабушке. Вот сейчас я о нём рассказал - и чувствую, он уже чешет от сюда. Мы его сделали!
- Бред, - прокомментировал эту речь Дядя Фёдор.
- Экзистенциализм, - согласился Васян.
Лёха, не обращая внимания на эти возгласы, облегчённо откинулся на спинку кресла, и только сейчас почувствовал, что действие наркотика до сих пор не прекращалось. Голова вновь поплыла, руки и ноги стали неметь. А во взглядах приятелей он заметил нездоровую хитринку.
- Чёрт возьми! Да сколько же это можно?! - Лёха вскочил с кресла. - Опять эта наркота поганая лезет!
Он лихорадочно стал перебирать в памяти все возможные приёмы отрезвления, и вдруг его осенило. Как же это он мог забыть? Водка! Это универсальное лекарство ото всего. Алкоголь, если доза довольно приличная, перебивает действие любой дури.
В холодильнике оставалась заветная четверка. Лёха хлебнул несколько глотков прямо из горлышка. Затем подбежал к приятелям и заставил их сделать то же самое. Спустя несколько минут организм воспрянул под действием знакомого вещества. Наркотик больше не действовал. Он довольно быстро выветривался из душ приятелей. Все трое практически совсем протрезвели.
С некоторым удивлением они смотрели теперь на беспорядок, царивший в комнате, на взлохмаченного Бобика, который только теперь успокоился, на разбитое зеркало и изрезанную руку Лёхи. А тот, в свою очередь, просто не знал, куда деть свой пораненный язык, который, обожжённый водкой, страшно болел.
- Ничего себе, повеселились, - превозмогая боль, еле проговорил Лёха. - Нет уж, к чёрту всё это зелье. Лучше истинно русская водка - пусть бычий кайф, зато никакой чертовщины.
В углу что-то скептически хмыкнуло. "Держитесь!", - прокричал Леха приятелям и, накинув куртку, выскочил вон из квартиры. Спустя несколько минут он возвратился с двумя бутылками водки и уверил приятелей, что необходимо закрепить результат. Это затянулось надолго, так что дьявол, сидевший всё это время между ними, наконец, не выдержал, плюнул, и отправился на поиски иных душ.