Якунин Александр Михайлович : другие произведения.

Месть Вероники Боковой

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Как жалка и неказиста жизнь великого артиста.

Александр Якунин

Месть Вероники Боковой

0x01 graphic

   В лунном мерцании работающего телевизора плавает облако табачного дыма. На единственном диване спят девушки. В полумраке их лица кажутся одинаковыми.
   В комнату входит молодой человек в спортивном костюме "Адидас". Это водитель и охранник Жора. Он по-хозяйски включает верхний свет. На спящих смотрит брезгливо, будто пересчитывает.
   - Подъем, курвы! Конец халяве! - кричит он.
Девушки медленно просыпаются: жмурятся от света, сладко зевают и по-детски тянут вверх замлевшие руки.
   Движения девушек напомнили Жоре встревоженный клубок змей в дальнем углу саманного сарая где-нибудь под Кандагаром. Тогда, во время войны в Афгане, Жора поступал просто: всаживал в шипяще-шевелящуюся змеиную свадьбу пару рожков из своего "калаша", и всё. Только тишина, кровь и ошметки змеиной кожи!
   На рекламе пива звук телевизора усиливается. Напрягая шейные вены, Жора кричит:
   - Вырубите этот чертов ящик!
   Одна из девушек нервно взбрыкивает ногами и бросается к телевизору. Щелкнув кнопкой, она выжидательно-вопросительно смотрит на Жору.
   - Раньше не могла догадаться, башня останкинская! - ворчит Жора.
   Девушка на самом деле высока, худа и удивительным образом напоминает московскую телевизионную башню.
   Жора вертит головой, принюхивается:
   - Накурили, курвы, хоть топор вешай!
   В наступившей тишине Жорин голос звучит неприятно резко. Жора недолюбливает девушек, разговаривает с ними сквозь зубы и никогда не упустит случая обозвать их или сделать им какую-нибудь гадость. Девушки его боятся: у Жоры не заржавеет ударить в лицо. Издевательства они сносят молча. Есть и другая причина их терпимости: ходят слухи, что Жора и есть настоящий хозяин конторы. В городе, где тяжело с работой, связываться с хозяином себе дороже.
   - Слушай сюда, поступил заказ, - говорит Жора и держит большую паузу. Он всегда так делает. Он будет молчать до тех до тех пор, пока на лицах девушек не появится оживление, которое не может не появиться после долгих часов ожидания. Но именно это, как считает Жора, дает ему право относиться к девушкам так, как он к ним относится, то есть плохо.
   - Что, курвы, не терпится? - широко улыбается он.
   Далее следуют уже ставшие дежурными фразы на тему: "у вас, б..., одно на уме", "все вы, б..., одинаковые" и "из-за таких шлюх, как вы, семьи рушатся".
   Девушки догадываются, что Жора говорит о своем, о наболевшем, и в глубине души жалеют его.
   - Была бы моя воля, - продолжает Жора и озвучивает свое любимое видение, - загнал бы всех проституток в сарай, всадил бы пару рожков из "калаша", и всё: кровь, ошметки кожи и тишина!
   В эти минуты Жора страшен: губы дрожат, глаза блестят, руками водит, будто душит кого. Кажется, еще немного, и порешит всех голыми руками. Боясь шевельнуться, девушки "едят" Жору глазами, как солдаты генерала.
   Они согласны и с тем, что они люди второго сорта, шлюхи, проститутки, б..., даже с тем, что их нужно пустить "в расход". Только с одним они не могут согласиться, а именно с тем, что "этим делом" они занимаются исключительно ради своего удовольствия.
   Жоре не дано понять того, что если бы их мужья (а девушки все замужем) хотя бы немного походили на Жору (то есть были бы настоящими мужиками, а не тряпками), то ни одна из них ни за что на свете, ни за какие коврижки, не пришла бы в контору.
   Поэтому Жорины слова обижают девушек. Они нервничают и на нервной почве думают только о сигарете.
   В конце концов Жора успокаивается и умолкает.
   - Что за клиент? - интересуется "останкинская башня".
   - Тебе-то какая разница? - поднимает глаза Жора.
   - Ну, блин, Жора, ты даешь: поинтересоваться нельзя?
   "Останкинская башня" обиженно отворачивается. - В больнице будешь интересоваться. Клиент командировочный, из Москвы, пьяный в дупелину. Ему хоть доску крашенную положи - не заметит. Так что поедут те, кто на трезвую голову на фиг никому не нужен. Ферштеен, майны херры?
   Девушки переглядываются. Они знают, о ком идет речь, но согласно неписанному закону цеховой солидарности делают вид, что намеков не понимают. Жора видит их насквозь и улыбается.
   - Зойка, на выход! - приказывает Жора.
   "Останкинская башня", уязвленная тем, что ее первой вызвали из числа "на фиг никому не нужных", по-лошадиному фыркает и походкой манекенщицы дефилирует к двери. Зойкин выход Жора комментирует философским соображением о том, что "башня - она и в Африке башня".
   - Не поняла, при чем тут Африка? - огрызается Зойка, как может.
   От переизбытка отрицательных эмоций Жора произносит ругательство, от которого даже такие девушки морщат носики.
   - Валентина, на взлет! - приказывает Жора.
   С дивана поднимается крашеная блондинка. Она нервно подтягивает сапоги-чулки, одергивает короткую юбку и идет, нарочно виляя задом. Несмотря на солидный возраст, у Валентины прекрасная фигура, красивые ноги, и все было бы ничего, если бы не ее тонкий крючковатый нос и огромные навыкате глаза, делающие ее похожей на филина. Подойдя расслабленной походкой к Жоре, Валентина игриво спрашивает:
   - Есть минутка? Мне тут нужно ...
   - Иди пописай, птица ты наша ночная, - мягко, в тон Валентине отвечает Жора и вдруг жестко заканчивает. - Давай по-быстрому. Заставишь ждать - в клюв получишь.
   - В таком случае вообще никуда не пойду, - обижается Валентина за клюв и дергает плечиком.
   - Бокова! Вероника! - говорит Жора. - Чего прячешься, думала, не позову?
   - Ничего я не думала, - отвечает девушка с гладко зачесанными и собранными в крепкий пучок русыми волосами.
   Она не высока ростом. У нее правильные, но мелкие черты лица, делающие ее моложе своих лет. В зависимости от настроения оценивающего, ее в равной степени можно назвать как красавицей, так и дурнушкой, как стройной, так и полноватой. Как все девушки конторы, она одета в практичную одежду: расстегиваемую одним движением вязаную кофточку, короткую кожаную юбку черного цвета и черные сапоги-чулки на высоком каблуке.
   Среди девушек она единственная, кого Жора называет по фамилии. Сама Вероника объясняет это тем, что Жора готовит для нее какую-нибудь особую "подлянку". С ним она всегда настороже.
   Проходившую Веронику Бокову Жора крепко хватает выше локтя и говорит:
   - Смотри, пролетишь на этот раз - пеняй на себя ...
   - Пусти, больно! - морщится девушка.
  

0x01 graphic

  
  
   Прежде озорной, драчливо-шумный и по-шахтерски неопрятный миллионный город Н. в первые годы нового тысячелетия стал совсем другим: по-нищенски чистым, тихим и скучным. Горожане спиваются, как и прежде, с той лишь разницей, что теперь горькую пьют не на виду, не в компаниях, а втихомолку и поодиночке.
   Город замирает с первыми сумерками. Девять десятых жителей всем развлечениям предпочитают полусонное бдение перед телевизором. После полуночи город будто вымирает: большая редкость увидеть на его широченных улицах автомобиль с припозднившимися посетителями ночных заведений или одинокого прохожего. Лишь изредка прошелестят шины милицейской машины, почти не нарушая неестественную тишину и покой. Огромный город словно находится в летаргическом сне.
  

* * *

   Как человек, не измученный старостью и болезнями, Жора предпочитает спортивный стиль вождения автомобиля. В вопросах соблюдения правил дорожного движения Жора держит марку "нового русского", то есть он не то, чтобы не соблюдает правила. Нет. Он их нарушает в особо изощренной форме. Жора нарушает правила даже там, где, казалось, в принципе, невозможно нарушить. Девушки боятся с ним ездить.
   Когда видавший виды Жорин "Мерседес" в очередной раз проскакивает на красный свет светофора, за ним увязывается милицейская "Волга". Ментов Жора не любит даже больше, чем девушек конторы.
   - Не спится гадам! - ворчит себе под нос Жора и прибавляет газ.
   На "Волге" включают проблесковый маячок и уякующую сирену. Кажется, на весь город несется усиленный мегафоном строгий голос:
   - Водитель "Мерседеса", немедленно остановитесь!
   - А хо-хо не хо-хо? - смеется Жора и кидает девушкам. - Держитесь, курвы, сейчас цирк будет!
   Девушки мертвой хваткой цепляются за все выступающие части.
   Не снижая скорости, "Мерседес" делает правый поворот и, выскочив на тротуар, цепляет продуктовый павильон. Слышится грохот разбитого стекла. От короткого удара торговая точка сдвигается с места. "Мерседес", как "шар-свояк", отскакивает и, попав в "лузу" узкой дворовой дороги, бьется о бордюры. С трудом Жоре удается выровнять машину. С выключенным двигателем "Мерседес" накатом проезжает несколько десятков метров и замирает среди давно припаркованных, уже остывших автомобилей. В полной тишине, кажется, проходит вечность.
   В темноте сверкают Жорины зубы.
   - Что, съели, менты поганые? - говорит он.
   - Ой, девочки, а вы видели лицо продавщицы в будке, которую мы шандарахнули? - восторженно шепчет Зойка-"останкинская башня".
   - Не-ет! - за всех отвечает Валентина. - Дык разве в будке был кто?
   Жора недоволен:
   - Защелкали клювом, курвы. Зойка, закрой передатчик: никто ничего не видел, никакой будки не было. Ясно?
   Зойка отворачивается, а Валентина надувает губы: просто так снести обиду она не в состоянии:
   - Мы не дуры какие, чтобы болтать. А хамить-то зачем? Чуть что - сразу "курвы"! Объяснил бы, что это значит.
   - Покойный папаша тебе объяснит. Ша! Сидеть тихо!
   Выждав немного, Жора заводит мотор, и машина медленно выезжает на главную улицу. Не успевает Жора набрать скорость, как из-за угла наперерез выкатывается ментовская "Волга". Жора в последний момент успевает ударить по тормозам. Машины замирают в сантиметрах друг от друга. В сердцах Жора бьет баранку:
   - Суки ментовские!
   Из "Волги" выскакивает милиционер, на ходу вытаскивая пистолет, подбегает к "Мерседесу" со стороны водителя и что-то кричит, тыркая стволом. Жора опускает стекло. Доносится остаток крика:
   - ...ить из машины!
   - Из-за чего шум, Василий? - спокойно спрашивает Жора.
   Милиционер наклоняется ниже.
   - Жора, ты, что ли?
   - Ну, я.
   - Вот дела! Извини, не узнал. А я думал, залетный гастролер! Дай, думаю, прищучу для порядка.
   - Думаешь много, Василий. Индюк тоже думал-думал, да в щи попал. Убери пушку! - авторитетно говорит Жора и сплевывает на асфальт.
   В милиционера не попал, но получилось неуважительно. Милиционер намек понимает: Жора не доволен.
   - Неувязочка вышла, - мнется милиционер и оглядывает Жорин "Мерседес". - Где это ты крыло саданул?
   - Ерунда. На той неделе из гаража выезжал.
   - Здорово саданул, вмятина, видно, свежая.
   - Свежая бывает свинина на базаре. Чего привязался? Саданул и саданул - мои проблемы. На-ка лучше, возьми, - говорит Жора и протягивает милиционеру бумажную трубочку, перетянутую резинкой. Милиционер прячет руки.
   - Что это? Зачем? Не надо.
   - Бери! Поймал - значит заработал. Ночи сейчас холодные. Кофейку попьешь, согреешься.
   - Это точно, не месяц май, - улыбается милиционер.
   Он пожирает деньги глазами, но не берет.
   - Не хочешь - как хочешь, - говорит Жора и делает вид, что прячет деньги.
   - Погоди, Жора, зачем торопишься? Я же ничего. Я так просто, - говорит милиционер и показывает пистолетным стволом куда-то вперед. - Я вот
чего: недалеко, метров триста отсюда, большая яма. Строители, суки, раскопали, а закопать не закопали. Надо бы повнимательнее ...
   Жора смеется:
   - Да бери, чудо в крагах. Спят твои начальники.
   Милиционер краснеет и аккуратно забирает сверточек.
   - Ты все-таки того ... поосторожней: мало ли, лихач или алкашник какой подвернется ...
   - Дочь свою учи, - отвечает Жора совсем другим, жестким и презрительным тоном. - Убери свою рухлядь!
   Не дожидаясь, пока милиционеры освободят дорогу, Жора сдает назад, круто выворачивает колеса, газует до визга покрышек и, быстро набрав скорость, уезжает.
   Милиционер, не торопясь, вальяжно садится в "Волгу", где его дожидается стажер-напарник, и кивает вслед "Мерседесу":
   - Видал, работка? Ни ночью, ни днем покоя нет.
   Не понятно, кого имел в виду старший: себя или тех, кто в "Мерседесе". И, на всякий случай, стажер отвечает неопределенно:
   - Известное дело, просто так деньги никому не достаются.
   "Пожалуй, из него толк будет, - думает Василий. - Поделиться нешто? Нет. Рановато. Стажеров баловать нельзя".
  
  

0x01 graphic

  
  
   Частная гостиница "Надежда" занимает два этажа обычного жилого дома. Жорину команду встречает немолодая дежурная. Приложив палец к губам, она шепчет:
   - Умоляю, только тихо ... вверх по лестнице, налево ... комната 203.
   Жора жестом показывает, что всё понял, и всовывает в руку женщины бумажную трубочку, перетянутую резинкой. Забрав деньги, женщина не уходит. Она наблюдает за гостями. Взгляд у нее мечтательно-иронический. В нем легко читается зависть к молодости девушек, презрение к тому, чем они занимаются, и уважение к себе, что в свое время, будучи привлекательной, не встала на путь порока.
   Проводив проституток, дежурная вернулась за стойку в свое мягкое кресло. Через минуту она входит в привычное для себя состояние - пограничное между сном и бодрствованием. И вновь в который раз ее посещает сон, будто она занимается любовью с мужчиной, похожим на артиста Тихонова. Мужчина очень обходителен и вежлив. Именно это, а не то, что он хорош, как мужчина, доставляет ей особенное удовольствие. "Кому что, а мне важно человеческое отношение", - думает она. Отдаться до конца, без остатка, ей мешает то, что после всего у мужчины придется взять деньги. Не хочется, стыдно, но это обязательно нужно сделать, ведь она проститутка.
   Страшное признание не пугает ее. Она твердо знает, что всё на самом деле - это только сон, видение и чепуха. В реальной жизни она скорее умрет, чем отдастся за деньги. И, следовательно, никакая она не проститутка, а самая настоящая, честная и, не исключено, единственная во всем городе порядочная женщина. Ей делается хорошо и уютно. Она засыпает по-настоящему, не успевая подумать, кому она нужна, вся такая честная и порядочная.
  

0x01 graphic

  
   Дверь номера 203 приоткрыта. Изменяя своей обычной уверенности, Жора с опаской заглядывает внутрь.
   - Эй, тут есть кто живой? - приглушенно спрашивает Жора и сам себе отвечает, - похоже, никого.
   Жора оглядывает девушек.
   - Вот так же недавно приехал, дверь открыта, а там два трупа.
   - Ой! - пискнула Зойка.
   - Шучу, - говорит Жора.
   Он задерживает взгляд на Веронике Боковой.
   - Что у тебя с рожей?
   - Что? - Вероника испуганно смотрит на подруг.
   - Мама родная! - стонет Зойка, в ужасе зажав себе рот ладонью.
   - О ля-ля! - на французский манер цокает языком Валентина.
   - Вы чего, девки? - нервничает Вероника.
   Валентина достает зеркальце. У Вероники под глазом огромный синяк.
   - Вот черт! - восклицает она.
   - В машине приложилась, когда продуктовую будку таранили, - предполагает Зойка. - Больно?
   - Совсем не больно, - сердито отвечает Вероника Бокова.
   - Проститутка с синяком! - шепчет Жора. - В нашем цирке такого номера еще не было. Морока с тобой, Бокова. Сделай что-нибудь ... В натуре, где этот хмырь-клиент? Всю ночь здесь торчать, что ли?
   Жора не в своей тарелке.
   - Пошли отсюда, от греха ... - говорит Валентина и умолкает.
   На фоне оконного проема сначала она, а за ней и все замечают огромную мужскую фигуру. Из одежды на фигуре только семейные трусы и на правой ноге полуспущенный носок.
   - Это кто ж такой? Клиент, что ли? - наклонив голову, спрашивает, глотая слюну, Зойка.
   Благодаря росту ее голова буквально лежит на Жорином плече.
   - Нет, папашка твой, - злится Жора и дергает плечом.
   Зойка щелкает зубами.
   - Ой, смотри-ка, сюда идет! - шепчет Валентина.
   Клиент быстро приближается, по-бычьи наклонив голову. С каждым шагом полуспущенный носок трепыхается, как флажок. Задев локтем Жору, клиент замирает перед Зойкой. От него разит сивухой и чесноком. От этих запахов Жора обыкновенно звереет. Сейчас ему удается держать себя в руках.
   Мужчина неожиданно хватает "останкинскую башню" за грудь. Коротко пискнув, Зойка вытягивается, заметно прибавляя в росте. Клиент припадает ухом к Зойкиной груди и, словно настройщик рояля, долго к чему-то прислушивается.
   - Полная фигня! - четко произносит он и лимонно морщит лицо.
   Мужчина отваливается от Зойки и находит глазами Валентину.
   - Эй, эй, товарищ, Вы чего тут безобразничаете? - вмешивается Жора и закрывает собой Валентину. - Сначала заплатите, а потом хватайте сколько
хотите.
   - М-да? - вопросительно мычит клиент и, утерев мокрые губы рукой, вперяет безумные глаза в Жорину грудь.
   Жора делает шаг назад и зачем-то говорит:
   - Товарищ, у нас тут не Москва.
   Кажется, Жора действует на клиента отрезвляюще: он вертит головой и тонко скулит, пытаясь, видимо, что-то сказать. От этого звука у девушек по телу ползут мурашки. Валентина от страха начинает икать.
   - Это ж надо так напиться! И-к... ой!
Зойка-"останкинская башня", задетая клиентом за живое, обращается за справедливостью к Жоре.
   - Почему это у меня "фигня"? Между прочим, имею природный четвертый номер. Не то что у некоторых.
   На Зойкину обиду Жоре наплевать. Ему главное - разрулить обстановку и не "обломаться" - не уйти с пустыми руками. Он не спускает глаз с клиента.
   Клиент дергает головой, откидывая назад пряди волос, и едва не падает. Жора успевает его поддержать.
   Мужчина нервно вырывается и уходит.
   - Не понял! - теряется Жора. - Товарищ, девочку брать будем? ... Нет? ... Тогда оплачивайте ложный вызов!
   Не оборачиваясь, клиент делает характерное для кинозвезд приветственное движение рукой и скрывается в глубине номера.
   - Вот, блин, попали! - растерянно тянет Жора. - Что делать-то, а?
   Из темноты номера раздается приглушенный голос клиента:
   - Пусть останется маленькая, с синяком под глазом.
   Жора облегченно вздыхает:
   - Ну, слава богу! Бокова, тебе крупно повезло. Клиент тебя выбрал.
   - Жор, ты ... чего? ... Вообще? - ненатурально удивляется Бокова. - Почему меня? Валентина тоже маленькая.
   - Вот, блин, дает! - вспыхивает Валентина. - У нее синяк под глазом, а она тут дурочку ломает. И-к... ой! Простите.
   Несколько томительных секунд Вероника и Валентина неподвижно смотрят друг на друга, демонстрируя максимальную ненависть и презрение.
   - Фи, - не выдерживает Валентина и первая отворачивается.
   - Дешевка! - победно шипит Вероника.
   - Шлюха, проститутка, курва! - выдает Валентина, икнув на "проститутке".
   Трудно поверить, что минуту назад они были внимательны и добры друг к другу. Жора укоризненно качает головой:
   - Валентина, остынь! А ты, Бокова, хвостом не крути. Синяк у тебя, тебе и оставаться. Ишь каков! - восхищается Жора. - Пьяный-то пьяный, а синяк углядел! Урод московский!
   - Девочки, миленькие, что я с ним делать-то буду? - хнычет Вероника Бокова. - У него белая горячка. Ему в больницу нужно. Жорик, поехали отсюда!
   - Совсем чокнулась! - возмущается Жора и сразу становится похожим на самого себя, решительным и властным. - Мне, что ли, к нему в постель ложиться? Иди, работай, курва синюшная. Чую, денежки у него есть!
   - По семейным трусам определил, что ли? - иронизирует Валентина, глядя в потолок.
   - Цыц, курва, в клюв захотела?
   Жора берет Веронику под руку и уводит в сторонку.
   - Пойми, Бокова, для тебя это шанец заработать. Сегодня - твой день. Раскрутить пьяного козла на бабки - делать нечего. Только сразу не раздевайся. Лифчик приспусти и канючь денежки. Даст монету - еще приспусти и опять канючь. Больше попросишь - больше получишь. Закон! Усекаешь, что говорю?
   - Постараюсь, - обреченно шепчет Бокова. - Жора, купи пива "Балтику" и пачку "Мальборо".
   - А хо-хо не хо-хо?!
   За подругу вступаются Зойка и Валентина. Уж на что Жора - зверь, но и тот проникается сочувствием к Боковой.
   - Черт с вами. Пиво положу тут, у порога. Дверь не закрывай.
   Напоследок Зойка обнимает и целует подругу.
   - Если чего, бей его по голове и кричи, - инструктирует она. - Ни пуха, ни пера!
   - К черту, - отвечает Вероника и смотрит на Валентину.
   Валентина машет рукой и тоже лезет целоваться. Снова трудно поверить, что минуту назад они были готовы выцарапать друг другу глаза.
   Вероника осеняет себя крестом и входит в номер.
  

0x01 graphic

  
   Короткий коридор заканчивается большим окном и поворачивает направо. Там дверь в другую комнату, в проеме которой, как монумент, стоит клиент. Он абсолютно голый: без трусов и даже без носка. Сморщенное мужское достоинство лезет в глаза и производит неприятное впечатление.
   - Не бойся, девушка, я хороший, - говорит клиент масляным голосом.
   - Я не боюсь, - отвечает Вероника, стараясь не смотреть на клиента.
   - Иди сюда, девушка. Тут кровать...
   Клиент показывает большим пальцем себе за спину и едва не заваливается вместе с пальцем назад. Устояв, он жалко улыбается и, видимо в силу давней привычки, несколько раз дергает головой, закидывая волосы назад.
   - Что же ты стоишь? Иди ко мне, милая девушка.
   - Я сразу не могу. Мне покурить нужно, - севшим голосом говорит Вероника.
   - Курить вредно. Капля никотина убивает лошадь. Я сам когда-то курил, но бросил. И ты бросай.
   - Шел бы лесом, дядя!
   - Что?
   От страха и неприязни Вероника повышает голос:
   - Ничего! Я хочу курить! Понятно тебе?
   Крик производит сильное впечатление на мужчину: он моргает глазами и будто весь сдувается.
   - Хорошо, хорошо, - морщится он, - только, пожалуйста, не кричи. Терпеть не могу, когда кричат. Кури, если хочешь. Я даже люблю, когда девушки курят.
   То обстоятельство, что клиент, кажется, управляем, успокаивает Веронику и придает ей некоторую уверенность. Она садится в стоящее тут же кресло и достает последнюю сигарету. "Если Жора-гад обманет, не принесет сигареты и пиво, убью!" - думает она, не понятно кого имея ввиду.
   Клиент молча наблюдает за девушкой. По его лицу проходит волна оживления. Клиент с трудом отрывает себя от дверного косяка и встает перед сидящей в кресле Вероникой в полный рост.
   - Девушка, а, девушка, а как тебя зовут? - томным голосом спрашивает клиент и начинает покачивать бедрами.
   - Вероника.
   - А меня зовут просто Аркадием. Сколько тебе лет, Вероника?
   - ... дцать.
   А мне ... впрочем, это не имеет значения. Ты еще молода, я уже не молод. Пожалей меня, девушка. Ах, боже мой! - восклицает Аркадий и падает на колени.
   Он дышит тяжело, с присвистом.
   - Вероника, мне страстно хочется тебя раздеть. Можно?
   - Не получится.
   - Ну почему не получится? Не нужно бояться. Я умею раздевать нежно, пуговка за пуговкой ...
   Аркадий тянет руки к Веронике, та пытается увернуться, но Аркадий проявляет силу.
   - Отвали, я сама! - сдается Вероника.
   Не бросая сигарету, Вероника торопливо снимает кофточку и лифчик. Вид обнаженной груди приводит Аркадия в экстаз.
   - Вот они какие! - стонет он. - Мои хорошие! Мои маленькие! Можно потрогать?
   Вероника закрывается сумочкой.
   - Ага, щас! Сначала деньги заплати.
   Аркадий недовольно хмурится.
   - Что-о! - орет он.
   Бокова испуганно вжимается в кресло.
   - Деньги! Опять эти чертовы деньги! - кричит Аркадий, закатывая глаза. - Как ты смеешь! Я порядочный человек. Я не из тех, кто обманывает. Я заплачу ... позже. Сейчас хочу потрогать ... давай, Неля.
   - Меня Вероникой зовут.
   - Чего?
   - Чевочка с хвостиком, - говорит Бокова. - Без денег не дам.
   Ошибка клиента с именем возвращает ей уверенность.
   - Проклятье! - говорит Аркадий, заламывая себе руки. - Ты ... ты ... девчонка! Ты понятия не имеешь, кто стоит перед тобой. А я ... мне платят за то, чтобы только посмотреть на меня, услышать мой голос. А ты кто такая? Шлюха! Ничтожество! Дрянь! Прах земной! Как смеешь ты просить деньги?
   - Пошел, куда подальше, козел старый. Я ухожу, - Вероника делает попытку встать.
   Аркадий удерживает ее.
   - О-о, Вероника, прости мою глупость. Тысячу раз прости, - говорит Аркадий.
   Он всхлипывает и размазывает по всему лицу слезы.
   - Если уйдешь, честное слово, я покончу с собой! Сойду с ума! Слово чести! Тебе нужны деньги? Понимаю. Сейчас всем нужны деньги. Но если я дам тебе деньги, ты останешься?
   - Посмотрим.
   - Секунду. Сиди, где сидишь.
   Аркадий тяжело поднимается с колен, подходит к вешалке и, покопавшись, извлекает из пиджака кожаное портмоне. Трясущимися руками достает зеленую бумажку и показывает ее девушке.
   - Этого хватит?
Вероника молчит.
   - Мало? Ну и цены у вас тут! - удивляется Аркадий и вытаскивает еще одну бумажку. - А этого достаточно?
   - Нормально.
   У Вероники радостно сжимается сердце: если клиент не обманет и отвалит двести долларов, Жоре она отдаст только половину.
   Клиент возвращается. С двумя сотнями в руке он вновь падает на колени. Бокова пытается забрать у него деньги. Клиент, играя, деньги не выпускает. Вероника злится, боится порвать бумагу.
   - Оп-ля! - улыбается клиент и разжимает пальцы.
   Вероника торопливо прячет деньги в сумочку.
   - Ну-с, а теперь можно потрогать? - спрашивает он.
   - Валяй.
   Аркадий долго и сосредоточенно мнет и целует груди. Перед глазами Боковой сальные пряди волос, сквозь которые просвечивает потная, в пуху и вся в черных точках-родинках, словно перченая, кожа. Каждое прикосновение мокрых губ клиента заставляет ее вздрагивать. Несет сивухой и чесноком - хоть падай, но с такими деньгами терпеть можно.
   Клиент неожиданно поднимает голову и говорит пугающе трезвым голосом:
   - Вероника, милая моя, а ведь тебе худеть нужно.
   Сказал и вновь занялся своим делом. Вероника закатывает глаза и шевелит губами.
   - Не понял. Ты что-то сказала?
   - Ничего.
  
   - Замечательно, а теперь сними трусики, - по-деловому мычит клиент. - Хочу видеть всю тебя ...
   - Зачем торопиться? - отвечает Бокова, борясь с неугомонными руками клиента. - У нас еще много времени ... уберите руки ... я пива хочу.
   Клиент опускает руки и делает хнычущее лицо.
   - Нет, ну, ей-богу, так положительно невозможно: то ей курить, то ей пива. Черт знает, что такое! Девушкам вообще нельзя пить. Они быстро становятся алкоголичками. Женский алкоголизм неизлечим.
   - Нудный ты, дядя. Мне выпить нужно! - срывается на крик Вероника.
   И вновь срабатывает.
   - Хорошо, хорошо, - говорит клиент, затыкая себе уши. - Просил же не орать. Не люблю. Где я тебе пива на ночь глядя возьму?
   - Посмотри у двери.
   - Хорошо, посмотрю. Но это бесполезно.
   Тяжело вздыхая, клиент встает и идет по коридору.
   - На Западе в каждом номере спиртное, а к нам цивилизация еще не дошла. Ой, гляди, что это такое?
   Аркадий возвращается, держа в руке банку пива и пачку сигарет "Мальборо".
   - Видишь, Вероника, я исполняю любую твою прихоть, - небрежно говорит он и сгружает пиво и сигареты на колени Боковой. - Бери всё, мне не жалко, пей, кури!
   Вероника торопливо откупоривает банку и пьет большими глотками.
   Клиент эффектно принимает коленопреклоненную позу и трагическим голосом произносит:
   - Пей, пей, моя Вероника! Захочешь, я еще достану. Умоляю об одном - сними трусики. Я желаю насладиться тобой.
   Не отрываясь от банки, Бокова отмахивается от клиента, как от мухи. Аркадий как бы в шутку хнычет:
   - Коварная обманщица! Вероника, пойми, тридцать лет я женат на одной и той же женщине. И уже забыл, как устроены другие особи женского рода. И потом, у меня совершенно нет сил бороться с тобой. Сделай, о чем прошу.
   Клиент тяжело дышит. Бокова видит, как под напором воздуха шевелятся волоски, торчащие из широких ноздрей клиента.
   - Вероника, будь человеком.
   - Потом. Дай пиво допью.
   Клиент меняется в лице.
   - Ах, так! Я заплатил и хочу получить свое, - говорит он.
   Он руками пытается раздвинуть Веронике ноги.
   - Отстань, курва! - кричит Вероника и толкает наседающего клиента.
   Аркадий неестественно легко отлетает и звонко ударяется головой о стену. Вероника в ужасе замирает. В напряженной тишине слышится бледный стон клиента:
   - Дура какая! Мне больно!
   Аркадий начинает плакать всё усиливающимся плачем. Дело доходит до рыданий. Он весь трясется.
   - О боже! - хнычет он. - Меня никто не любит. Гы-гы! Я никому не нужен. Гы-гы! Бедный я, бедный. Гы-гы-гы. Ой! - говорит он и хватается за голову.
   - Что? - испуганно спрашивает Бокова.
   - Кровь! О боже! Я умираю! Ты убила меня!
   Аркадий закатывает глаза и падает навзничь.
   Вероника судорожно надевает кофточку, наклоняется над бездыханным телом клиента, трясет его, бьет по щекам, но все бесполезно.
   - Гадство! Ты живой, дядя?!
   Вероника за ноги тащит клиента в спальню. В несколько приемов ей удается пристроить тело на кровать. Она присаживается рядом перевести дыхание. Нужно звонить Жоре ...
   Неожиданно клиент хватает ее за шею и заваливает на себя.
   - Без резинки не стану, - хрипит девушка.
   - Как хочешь, - говорит клиент и слегка отпускает хватку.
   Для Вероники навсегда останется загадкой - притворялся клиент или на самом деле был без сознания.
   Аркадий делает несколько характерных движений и спрашивает:
   - Получилось?
   - Нет, - глухо отвечает Бокова.
   - Странно. Потерпи, сейчас все получится.
   Аркадий совершает целую серию характерных движений.
   - А сейчас? - спрашивает он.
   - Пить надо меньше.
   - Черт! Черт!
   Аркадий повторяет попытку и начинает задыхаться.
   -Ну?
   - Нет, не выходит.
   Он бьет подушку. Кулак проносится рядом с лицом девушки. Она чувствует движение ветерка.
   - Дьявольщина! - восклицает Аркадий и скатывается с Вероники. - Все, не могу больше. Душно!
   - Я тоже уже не могу. Я, наверное, пойду.
   - Нет ... возьми ...
   - Я не по этой части.
   - А я сказал - возьми.
   - А я сказала - ни за что!
   - Ах ты, стерва...
   Аркадий хватает Веронику за голову и с неожиданной силой притягивает к себе между ног.
   - Скотина, больно! - причитает Вероника. - Отпусти ... сама.
   - Так-то лучше.
   Аркадий закатывает глаза.
   - О-о! А-а! - стонет он. - А говорила "не по этой части". Тоже мне ... все вы одинаковые.
   Клиент сладострастно стонет, изгибаясь всем телом. Распаляя себя, он грязно ругается матом. Некоторые выражения девушка слышит впервые. Она делает всё, чтобы быстрее удовлетворить клиента. Но того будто заклинило. И когда, казалось, муке не будет конца, клиент вдруг выгибается всем телом и, обмякнув, затихает. Глаза у него закрыты, на устах блаженная улыбка, по подбородку стекает слюна.
   Аркадий открывает глаза и смотрит на Веронику так, будто не узнает. Его лицо преображается, становится жестким, глаза наливаются кровью, а рот сваливается на бок.
   - Ты кто? Ты зачем здесь? - тихо говорит Аркадий.
   Аркадий похож на ненормального. Вероника вся холодеет. Ей страшно.
   - Пошла отсюда! - шипит клиент.
   Вероника скатывается с постели, подбегает к креслу, где лежат ее вещи, и пытается одеться. Сзади вырастает фигура Аркадия.
   - Ты еще здесь? Вон! Вон отсюда!
   - Одеться-то я должна?
   - Уйди с глаз моих, сука, б...!
   Аркадий весь трясется и делает шаг вперед. Вероника, защищаясь, выставляет вперед руки.
   - Только без рук! Вы не могли бы позвонить в контору, сказать, что остались довольны?
   - Что-о-о?! - ревет клиент. - Перед кем я должен отчитываться?! Кому должен звонить?!
   - Жоре. Он привез меня сюда. Позвоните, пожалуйста, а то у меня будут неприятности.
   - Кто такой Жора? Твой сутенер? Я должен звонить твоему сутенеру?
   На лице Аркадия появляется презрительно-испуганное и, в то же время, дерзко-безумное выражение. С лихорадочным блеском в глазах он озирается вокруг, хватает банку пива и бросает ее в Бокову. Снаряд пролетает выше цели и ударяется о стену.
   Пока Аркадий высматривает, чем бы еще запустить, Бокова подбегает к двери. Как в фильме ужасов, ей приходится тратить драгоценные секунды на открывание замка. Уже слышится дыхание безумного клиента. В последнюю секунду Веронике удается открыть дверь и выскочить в коридор.
  

0x01 graphic

  
   - Бокова, что с тобой? - в десятый раз спрашивает Жора. - Уже четыре часа утра. Ты долго будешь трепать мне нервы?
   - Не подходи, - тихо отвечает Вероника.
   Жора с блатным прищуром, который он использует в решительные минуты, шипит:
   - Очнись, курва. Это я - Жора, а это ... - Жора стучит ладонью по капоту машины, - мой "мерс". Села по-быстрому!
   - Не сяду, - отрешенно произносит Бокова.
   - У тебя, Бокова, точно крыша поехала. Ну и черт с тобой. Плевать на тебя тысячу раз. Деньги гони - и свободна! Где бабки?
   Бокова, как от толчка, приходит в себя:
   - Деньги? Тебе нужны деньги? На, подавись, гадина!
   Трясущимися руками девушка достает из сумочки две зеленые банкноты и бросает их. Американские доллары, в отличие от русских рублей, летают плохо. Едва оказавшись на свободе, иностранные бумажки тут же устремляются к земле. Не раздумывая, Жора ныряет за ними, пытаясь поймать на лету, не дать упасть в грязь. Бокова злобно улыбается.
   - Чтоб ты сдох! - говорит она и уходит прочь, в темноту, заметно прихрамывая на одну ногу.
   Когда Жора поднял голову, рядом никого не было. Впечатление такое, будто Вероники Боковой и не было никогда.
  

0x01 graphic

  
   Солнечный луч проникает в спальню и мягко касается лица Николая Михайловича Румянцева. Спросонья Николай Михайлович пытается стереть теплое пятно, но, осознав ошибку, улыбается. На прикроватной тумбочке он нащупывает ручные часы. Как славно! Как сладко! Как славно-сладко, когда ты уже выспался, но целый час еще можешь понежиться в постели.
   Но нет! Нужно вставать и делать зарядку, ибо Румянцев дал зарок делать утреннюю зарядку каждодневно, при любых обстоятельствах, даже "если мир рухнет в тартарары". Для Румянцева главное в зарядке - не количество движений, а высокая скорость их исполнения. Эта идея принадлежит Шопенгауэру. С внедрением в жизнь этого, казалось бы, простого и очевидного принципа зарядка перестала быть мучением, наоборот, стала желанной процедурой. Шопенгауэр, вообще, многое дал Румянцеву. В частности, он научил определять собственное самочувствие. Не столько физическое, сколько душевное. Что для него, как для актера, то есть творческого человека, было значительно важнее. Например, сегодняшнее утро по Шопенгауэру Николай Михайлович встречает в прекрасной форме. И это очень кстати, так как сегодня совершенно особый день - день генеральной репетиции спектакля, в котором Николай Михайлович играет одну из главных ролей.
   Хорошее самочувствие Николай Михайлович объясняет тем, что провел ночь с открытой форточкой. Он и впредь везде и всегда намерен спать с открытой форточкой. "А если это кого-то не устраивает, то пожалуйста, спать можно в разных комнатах", - думает Румянцев, имея в виду жену. Тут же он додумывает и ответ супруги: "Спать отдельно? Прекрасно. Я согласна. Какой смысл спать вместе, если кое-кто не хочет или не может, что одно и то же, исполнять супружеские обязанности". Мучая себя, Николай Михайлович продолжает выдуманный диалог. "Кое-кто - это, очевидно, я?" - саркастически спрашивает он и чувствует, что закипает. И хотя Николай Михайлович прекрасно знает, что его жена - добрый и уживчивый человек и почти наверняка не будет против открытой форточки, он всё равно почему-то сердится. Бог знает, до чего могла бы довести фантазия артиста, если бы Николай Михайлович в очередной раз не вспомнил, что сегодня особенный день, день генерального прогона спектакля, и что сердиться в такой день - дурная примета.
   - И не буду сердиться, - уговаривает себя Румянцев. - Как я смею сердиться на жену, на этого святого человека, который за годы совместной жизни не дал ни единого повода усомниться в своей честности и порядочности. Жена моя, прости меня! То, что я сержусь и плохо думаю о тебе, говорит только о том, что я никчемный человек. Или нет, я просто соскучился по тебе.
   Николай Михайлович втягивает в себя воздух и громко, по слогам, дует в потолок:
   - Прости, прости, я больше не буду! Аминь!
   Покаявшись, он с легким сердцем направляется в ванную комнату. При ходьбе он испытывает болезненные ощущения в области коленных чашечек. Это неудивительно, если вспомнить, сколько времени он проводит в театре на ногах.
   Своим отражением в зеркале Николай Михайлович остается доволен: по крайней мере, ушли мешки под глазами - результат многочасовых репетиций. Как всегда, Николай Михайлович Румянцев начинает моцион с бритья. Бритву он ищет на обычном месте и не находит.
   - Что за черт!
   Румянцев осматривается вокруг.
   - Что за наваждение! - восклицает он.
   Эксклюзивные, то есть совершенно уникальные, голландские бритвенные приборы небрежно разбросаны по всему кафельному полу, а флакон дорогущего французского одеколона покоится на дне ржавой чугунной ванны в луже неизвестно чего!
   Как озарение приходит догадка: вещи смахнула уборщица в отместку за то, что он сделал замечание за плохую уборку. Значит - это месть уборщицы!
   - О, майн готт! - почему-то по-немецки восклицает Румянцев.
   Стараясь изо всех сил накануне генеральной репетиции держать себя в руках, Николай Михайлович собирает раскиданные приборы, проверяет их целостность и водружает на привычные места.
   Он, конечно, всё уберет, но пусть эта гадкая уборщица трепещет! Она умоется горькими слезами, ибо Николай Михайлович напишет жалобу! Эта хлопотная и потому малореальная мысль окончательно примиряет его с горькой действительностью. Он приступает к бритью. И, кажется, лезвие, побывавшее в руках уборщицы, снимает щетину не так чисто, как обычно. Чтобы отвлечься, Румянцев произносит финальный монолог своего героя из пьесы:
   - Нет, я уже не тот наивный юноша, которого легко обмануть и который сам обманываться рад. Нет! Теперь я знаю, что делать и куда идти! Прощайте, Ольга! Прощайте навсегда! И не ищите меня, потому что найти меня невозможно! Ха-ха-ха!
   Впрочем, "ха-ха-ха" в пьесе не было. Это добавил сам Николай Михайлович для поднятия настроения, которое решительно, даже после прочтения монолога, не хотело улучшаться.
   - Тьфу, черт меня совсем дери! - ругается Румянцев, с опозданием вспоминая, что перед премьерой плохой приметой считается также произношение вслух заключительных слов своей роли.
   Конечно, существуют еще более дурные приметы, а именно проход по сцене спиной к зрителям. "Но до этого, я думаю, дело не дойдет!" - успокаивает себя Николай Михайлович.
   Из ванной он выходит вполне сосредоточенным. Принимает позу для выполнения комплекса физических упражнений: ноги на ширине плеч, руки вверх, производит глубокий вздох и останавливается. На подлокотнике кресла он замечает нечто непонятное, но однозначно нехорошее и даже противное. Николай Михайлович выпускает втянутый в себя воздух и склоняется над находкой. У нее бледно-зеленый цвет. Этот гнусный вид напомнил Николаю Михайловичу историю, случившуюся с ним в пятом классе.
   Тогда маленький Коля Румянцев во время урока ни с того ни с сего сильно чихнул. Когда он поднял голову, то на странице своего учебника увидел огромную бледно-зеленую соплю. Машинально Коля сделал то, что на его месте сделал бы каждый, а именно накрыл пятно ладонью. В классе никто и ничего не заметил. Урок продолжался. Коля очень боялся, что его вызовут к доске. Тогда придется убрать руку, и весь класс увидит его позор и станет смеяться над ним. Но всё обошлось, к доске его не вызвали. На перемене в туалете ему удалось незаметно спустить испачканную страницу в унитаз. Но томительность секунд и страх, что его позор откроется, Коля Румянцев запомнил на всю жизнь.
   Николай Михайлович наклонился к предмету совсем близко, но идентифицировать его не удалось. Он взял с журнального столика одноразовую вилку и подцепил находку. Странная штука, повиснув на вилке, вытягивается, и тогда становится абсолютно ясным, что это банальный презерватив! Открытие заставляет Николая Михайловича содрогнуться.
   - Какая гадость! - восклицает он.
   Держа находку на максимальном удалении, он семенит в туалет и швыряет ее в унитаз. Десять раз он спускает воду, но резинка не тонет. Что только он не делает: и бумагой ее обкладывает, и вилкой подпихивает - всё бесполезно: упрямая штуковина нагло всплывает. Николай Михайлович по-настоящему нервничает. Он оставил бы это дело, но мысль о том, что презерватив увидит уборщица, на которую он собрался жаловаться, заставляет его искать другой выход. Чертыхаясь, Николай Михайлович выуживает чертову находку на вилку и выходит из номера. Убедившись, что коридор пуст, аккуратно укладывает презерватив на коврик соседского номера. Вернувшись, Николай Михайлович усаживается в кресло и долго сидит с закрытыми глазами. Ему приходит мысль, что по отношению к соседу он поступил "сверхподло" и что презерватив можно было просто выбросить в окно. Николай Михайлович с вилкой возвращается в коридор. К его ужасу, соседский коврик девственно чист. Презерватив исчез.
   - Просто какой-то маразм!
   Он возвращается в кресло, чтобы обдумать случившееся. Ему уже не до зарядки. Каким образом сюда попал презерватив? Какая сволочь это сделала? Безусловно, у Николая Михайловича, как у каждого талантливого человека, есть недоброжелатели, завистники и даже враги. Однако люди его круга опуститься до такой низости, чтобы подбрасывать презервативы, не могли. Ну хорошо, допустим, есть кое-кто, кто в принципе может совершить этот гнусный поступок. Но он остался в Москве. А здесь, вдали от столицы, практически на краю света, в этом придавленном и тихом Н., кто может так его ненавидеть? Перебрав всех местных потенциальных недругов, Румянцев бьет себя по лбу:
   - Как же я мог забыть! Конечно, это же он! Пока я спал, эта сволочь развлекалась с девочками! В моем номере! Нет сомнений: презерватив - дело его рук!
   Николай Михайлович Румянцев начал припоминать вчерашние события.
  

0x01 graphic

  
   Вчера, после короткой утренней репетиции в Театре металлургов, режиссер Живилкин предложил Николаю Михайловичу отобедать в ресторане без спиртного. Зная Живилкина не первый год, Румянцев специально уточнил:
   - Без спиртного?
   - Именно, - кивнул Живилкин.
   - Хорошо, - согласился Николай Михайлович, но на всякий случай решил подчеркнуть эту особенность предстоящего обеда. - Просто пообедаем, и всё,
а водочку выпьем после премьеры.
   Живилкин развел руками, показывая, что это само собой разумеется. Чтобы не блуждать по незнакомому городу, они наняли мотор.
   За десять минут таксист доставил их в ресторан, где кормят "прилично и не дорого". Обстановка и запахи в ресторане напоминали столовую времен Советского Союза: пластиковые столы, пластиковые стулья и много серого кафеля. Других посетителей, кроме Румянцева и Живилкина, не было. Только чьи-то детишки: девочка и мальчик, играя в салочки, бегали между столов с ужасным визгом. Судя по умиленным лицам официанток, детки были не чужие, но всё равно наблюдать детскую возню было не приятно. Для Румянцева и Живилкина, как для всех людей искусства, посещение ресторана - дело чрезвычайно серьезное. Шалуны разрушали ресторанный настрой. Появилась мысль найти более приличное заведение, но, приняв во внимание, что их единственной целью являлось утоление голода, то есть обед без спиртного, они закрыли глаза на детей и на другие неудобства "островка советского общепита".
   Обед на свой вкус заказал режиссер Живилкин.
   - Надоело, сердце мое, есть всухомятку, - сказал Живилкин, как бы оправдывая свой выбор.
   Накануне генеральной репетиции покушать по-домашнему вовсе не предосудительно, - изрек Николай Михайлович.
   - О, как ты прав, Коля! Прав, как всегда! - закатил глаза Живилкин.
   Мимо них с радостным воплем пробежали детишки. Николай Михайлович строго посмотрел им вслед.
   - Да, да, дети здесь совершенно неуместны, - заметил Живилкин и вдруг, ни к селу и не к городу, произнес. - Есть мнение, что водка действует на организм разрушительно.
   - Отнюдь! Врачи, например ... - неосторожно начал Николай Михайлович, но вовремя исправился. - Хотя, наших врачей нельзя слушать. Я убежден, водка - абсолютно вредный продукт. Все дифирамбы по поводу полезности пятидесяти грамм перед обедом, так сказать, для аппетита - есть не более чем жалкая уловка пьяниц.
   - Точно сказано! Кстати, ты слышал о Канарейкине? - спросил Живилкин.
   - О Канарейкине-старшем? - уточнил Николай Михайлович, не любивший Канарейкина-младшего.
   - Именно.
   - Нет, ничего такого не слышал. А что?
   - Канарейкин, сердце мое, загремел в больницу, - торжественно произнес Живилкин и победно посмотрел на Румянцева. - Инсульт! Можешь себе представить?
   - Быть не может! Канарейкин-старший следил за своим здоровьем и, в отличие от нас, делал по утрам зарядку. Это я точно знаю, - сказал Николай Михайлович.
   То, что он сам физкультурник, Николай Михайлович таил от всех из-за опасения дать повод для насмешек.
   - Стало быть, правильный образ жизни - не панацея, - сказал режиссер. - Чему быть, того не миновать. Всё в руках Господа.
   - Жаль Канарейкина-старшего, - покачал головой Николай Михайлович. - Он хороший человек. Взаймы давал, и артист не без таланта. Пусть Канарейкин-старший выздоравливает.
   - "Пусть выздоравливает", и это всё?! - сказал Живилкин, растягивая губы в струнку. - Сердце мое, Вы меня удивляете! Разве Вы не артист и, в конце концов, не русский человек? У нас, русских, за здоровье хорошего человека полагается выпить! Короче, как насчет водочки?
   - Но ведь мы, кажется, договорились ...
   - Коля, не будь занудой!
   Николай Михайлович через две ноздри громко втянул в себя воздух и надул щеки:
   - Конечно, выпить можно, но при одном условии.
   - Что еще за условие? - скривился Живилкин.
   Режиссер терпеть не мог, когда ему ставили условия. Вспомнив об этой режиссерской особенности, Николай Михайлович попытался облечь свое условие в максимально мягкую форму.
   - Выпьем чисто символически, - сказал Николай Михайлович. - По пятьдесят грамм, не больше.
   - Обижаешь, сердце мое! Именно символически.
   Живилкин заказал водку. Поскольку солидным людям неудобно заказывать сто грамм, заказал целую бутылку.
   - Нас никто не заставляет пить всё, - пояснил свое решение Живилкин.
   - В целом, это справедливо, - согласился Николай Михайлович и обреченно, двумя ноздрями, громко втянул в себя воздух.
   - Ты нездоров? - поинтересовался режиссер. - У тебя насморк?
   - Упаси господь! Накануне премьеры! - стал креститься Николай Михайлович. - Я переживаю, успеют ли пошить костюмы к завтрашнему прогону.
   - Ах, сердце мое, - сказал Живилкин, разливая по стопкам принесенную бутылку водки, - не будем об этом: надоело всё до чертиков. Устал, как собака! Румянцев, изреки тост.
   - Пожалуйста. Я поднимаю бокал за Ваш несомненный талант, который является гарантом долгой и счастливой жизни нашего спектакля.
   Живилкин поморщился.
   - Ну зачем это? Мы собрались выпить за здоровье попавшего в беду брата-артиста.
   - Да, действительно. Простите. Давайте выпьем, чтобы Канарейкин-старший быстрее поправился.
   - Вот так-то лучше.
  
  

0x01 graphic

   Они выпили за здоровье артиста Канарейкина, затем, против желания Живилкина, "за режиссерский талант" Живилкина и за спектакль, который "обречен на успех".
   - Вот увидите, будет грандиозный успех, у меня на это чутье, - на разные лады повторял Николай Михайлович.
   Затем товарищи выпили за отдельные грани таланта Живилкина и одну рюмку за "мощное драматическое дарование Румянцева". Не заметили, как уговорили всю бутылку. По этому поводу Живилкин выразился витиевато, но, как всегда, гениально.
   - Такое исключение, - сказал он, - стало исключением исключительно в силу того, что водка местного разлива под названием "Шахтерская" оказалась исключительно качественной. От нее нет послевкусия, как, допустим, от нашей "Столичной".
   - "Столичная" - дрянь приличная, - засмеялся Николай Михайлович.
   - Коля, я тебя люблю, - сказал Живилкин и полез целоваться.
   - Живилкин целился в губы, но Румянцев ловко увернулся и подставил щеку. Николай Михайлович незаметно вытер место поцелуя. Он не любил, когда целуются мужики.
   Подали заказ: борщ украинский, рагу в глиняных горшочках. Борщ оказался наваристым и вкусным. После такого блюда грех не выпить. На этот раз Николай Михайлович взял инициативу в свои руки. Только он собрался позвать официантку, а та уже принесла новую, слегка запотевшую бутылочку "Шахтерской".
   - И как она догадалась? - удивленно спросил Румянцев у режиссера, потом у самой официантки, потом у проходившего мимо посетителя и самому себе ответил. - Это талант! У нас талантливые официантки!
   Официантка покраснела от удовольствия. Рагу тоже оказалось вкусным, но немного жирноватым. Иначе чем объяснить тот факт, что под рагу полностью ушла вторая бутылка. С грустью рассматривая дно бутылки, Николай Михайлович вдруг сообщил Живилкину, что талантливая официантка, как две капли воды, похожа на его первую школьную любовь.
   - Да?! - округлил глаза Живилкин, как будто ему сообщили о прилете инопланетян. - Это просто восхитительно!
   - Что Вы имеете в виду? - чего-то испугался Николай Михайлович.
   - Прекрасная тема для пьесы! Представь себе: случайно, в глухой провинции, он встречает первую любовь ... Нет ... Не так.
   Лицо Живилкина покрылось морщинами, но тут же разгладилось.
   Нашел! - воскликнул Живилкин и, прижав руки к груди, сказал:
   - Дожидаясь самолета, герой узнает в буфетчице свою одноклассницу. Они купаются в воспоминаниях: школа, учителя, тра-ля-ля ... и вдруг к ним приходит понимание того, что, оказывается, тогда, в школе, они любили друг друга. Он ее. Она его. Понимаешь, Румянцев, они задним умом догадываются, что у него к ней и у нее к нему были чувства! И вот, коллизия: а если бы тогда они преодолели свое стеснение и робость и сошлись? Как сложились бы их жизни? Этого никто не может знать. Сегодня у них свои семьи, есть взрослые дети, но, как выясняется, оба глубоко несчастны и одиноки. И вот, вспыхивает любовь.
   - Гениально!
   Пожалуй, только сейчас Николай Михайлович осознал, в чем настоящая сила Живилкина. Его сила в умении из ничего, из какой-то ерунды сотворить образ. Румянцев сам делал несколько попыток написать пьесу, но, как в стену, упирался в неспособность мыслить образно.
   Живилкин тем временем продолжал углублять тему:
   - Весь фокус в том, чтобы вопрос, что было бы, если бы они догадались о своей любви и сошлись в молодости, был бы только обозначен. Ни грамма учительства и назидательства! Зрители как бы помимо своей воли, сами по себе, должны озадачиться этим вопросом и ответить на него каждый по-своему. От этого будет зависеть успех проекта, который условно можно назвать "Случайная встреча".
   - Конгениально! - не сдержал слез Николай Михайлович.
   - Да, возможно, когда-нибудь нам это пригодится, - скромно произнес Живилкин и поднял руку навстречу официантке, несшей на подносе очередную бутылку "Шахтерской".
  

0x01 graphic

   В полном молчании, наполненном со стороны Живилкина осознанием собственной гениальности, со стороны Румянцева - сопричастностью к акту высокого творчества, друзья выпили несколько рюмок подряд.
   От выпитого Николаю Михайловичу сделалось нехорошо. Но проглотив какую-то таблетку, он почувствовал себя лучше. Живилкин вздохнул с облегчением.
   - Николай, ты напугал меня.
   - Душновато. Немного голова закружилась, - оправдался Николай Михайлович и, чтобы переключить внимание товарища, стал перечислять достоинства стоявшей у барной стойки официантки, так похожей на его первую любовь. Николай Михайлович отметил стройную фигуру, прекрасные волосы, сексуальные руки и т.д. Официантка всё слышала, но это ее не смутило. Воодушевленный этим, Николай Михайлович обратился к ней через весь зал:
   - Девушка, а девушка, как Вас зовут?
   Официантка ответила, но расслышать помешала громкая музыка. Переспрашивать Николай Михайлович не стал: режиссер мог подумать, что он глуховат.
   Обед завершился чаем с лимоном. Официантка с милой улыбкой положила перед Румянцевым счет. Он собрался передать счет Живилкину - инициатору похода в ресторан, но тот сидел, демонстративно отвернувшись, будто бы это его не касалось. Неловкая пауза явно затягивалась. Улыбка официантки уже приобрела иронический оттенок. Николай Михайлович начал испытывать неловкость перед девушкой, которой так необдуманно восхищался. Черт его дернул заигрывать с ней, тем более, что официантка совсем не похожа на его первую школьную любовь. Впрочем, пусть она тысячу раз будет похожа на первую любовь Румянцева, но из этого вовсе не следует, что расплачиваться за обед должен он. Живилкин упорно продолжал делать вид, что расчет его не касается. Николаю Михайловичу ничего не осталось, как только достать портмоне и заплатить.
   Уже на самом выходе, в дверях, Румянцева и Живилкина догнала официантка.
   - Стойте! - крикнула она. - Есть проблема!
   - Неужели не доплатил? - покраснел Николай Михайлович.
   - Наоборот, переплатили.
   Румянцев и Живилкин удивленно переглянулись. Румянцев взял чек и, шевеля губами, пересчитал. К своему ужасу, он обнаружил переплату, и не просто переплату, а переплату втрое больше нужного, даже с учетом чаевых. Подобного с Николаем Михайловичем никогда не случалось. И всё из-за режиссера. Он должен был платить, а не Румянцев. Наглое поведение Живилкина отвлекло Николая Михайловича, помешало сосредоточиться, из-за чего и случилась столь непростительно-бездарная ошибка. Но дело сделано. Признаться в ошибке невозможно: Живилкин способен приписать Румянцеву старческий маразм, сделать посмешищем в театре и на этом основании, не дай Бог, отстранить от роли.
   Побледнев, Николай Михайлович заявил официантке, что он не переплатил, а дал сверху нарочно, желая отблагодарить за отличное обслуживание.
   - Ни фига себе! - искренне удивилась официантка и без лишних слов упорхнула за стойку.
   Откровенная радость официантки еще больше расстроила Николая Михайловича. Какого маху нужно было дать, чтобы привести в восторг привычную к чаевым официантку.
   - Румянцев, ты с ума сошел!- прошептал режиссер в ухо Румянцеву. - Она, конечно, девочка хорошенькая, слов нет, и к тому же зверски похожа на твою первую школьную любовь, но поверь мне, таких денег она не стоит!
   Слова Живилкина были справедливы, и потому Николай Михайлович Румянцев почувствовал потребность всплакнуть.
   - Мои деньги, что хочу, то и делаю, - произнес он и, уже отвернувшись от Живилкина, почти крикнул:
   - Поехали домой.
   - Пожалуйста, успокойся, - сказал Живилкин, взяв товарища под локоть. - Дело твое. Можно вернуться в гостиницу, но давай рассуждать трезво: в захолустье таких чаевых не дают. В конце концов, это просто неприлично. Если узнают, над нами будут смеяться. Почему ты не хочешь признать свою ошибку? С кем не бывает. Это ведь ошибка, правда?
   - Нет, не ошибка. Я сделал это нарочно!
   - Ну, бог с тобой, пусть не ошибка. Но уйти просто так никак нельзя. Нужно что-то предпринять.
   - Не понимаю, что можно сейчас предпринять?
   - Денег нам не вернут - это ясно, - пояснил свою мысль режиссер, - но можно хотя бы попросить по пятьдесят грамм водки, на посошок, так сказать. Решайся, Румянцев.
   - Это неудобно, - промямлил Николай Михайлович.
   - А сорить деньгами удобно? Ты что - миллионер? Я всё беру на себя. Решайся. Да или нет?
   - Хм, пожалуй, по пятьдесят граммов на посошок выпить можно, - согласился Николай Михайлович. - Но только ...
   Он собрался сказать, что после этого уж всенепременно нужно будет ехать домой, иначе под угрозой окажется завтрашний генеральный прогон, о котором они уже начали забывать. Но Живилкин довольно бесцеремонно закрыл ему рот ладонью и, блестя глазами, крикнул:
   - Эй, девушка!
   Официантка подошла к ним не сразу и совсем не та, которой они переплатили.
   - Вот это фокус! А где же наша красавица, в которую влюбился мой приятель? - спросил Живилкин.
   Николай Михайлович сделал протестующее движение, но режиссер показал, что он знает, что делает, и мешать ему не следует.
   - Итак, мы хотели бы увидеть официантку, которая нас обслуживала, - сказал Живилкин.
   - У нее смена закончилась, она ушла домой, - ответила официантка, презрительно улыбаясь одними губами из-под длинного носа.
   - Ушла? Домой? Так-так. Понятно, - произнес Живилкин, глядя на гибкий кончик носа официантки.
   Он понимал, что вернуть переплаченные деньги у человека с таким носом будет не просто.
   Живилкин подмигнул товарищу, мол, попытка не пытка, и обратился к длинноносой официантке с особой нежностью в голосе:
   - Видите ли, милая барышня, мой коллега (Живилкин пальцем ткнул в грудь Румянцева) очень хороший человек. И не просто хороший человек, а гениальный артист! Но, как все гении, он добр и беззащитен. Он заплатил официантке, которая, как Вы тонко изволили подметить, "ушла домой", гораздо больше, чем должен был заплатить по счету. Казалось бы, ерунда, мелочь, с кем не бывает? Но дело в том, что расплатился он не своими деньгами, а деньгами, которые ему дали под отчет. Завтра, кому нужно, законно поинтересуются: а где, дорогой товарищ, казенные деньги? И что он будет делать? В тюрьму ему, конечно, садиться не хочется, и придется как миленькому назвать ресторан, в котором были потрачены казенные деньги. Улавливаете мою мысль?
   - Допустим, и что вы хотите? - повесила нос официантка.
   - Сущий пустяк, - загорелся надеждой Живилкин. - Нет ли, милая девушка, у Вас желания в счет бешеной переплаты налить нам по пятьдесятитюньчику водочки, так сказать, на посошок. Даю слово чести, что после этого мы сразу покинем ваше уютное гнездышко.
   - Легко, - согласилась официантка.
   - Правда? - как бы не поверил Живилкин, но, посмотрев в глаза официантке, обрадовался.
   - Милая девушка, так в чем же дело? Не будем терять время!
   Когда на столе оказались две не жлобского размера рюмки, полные, нужно полагать, "Шахтерской", Живилкин не удержался и прокомментировал сложившуюся ситуацию так:
   - Волшебно! Воистину не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
   Братья по артистическому цеху распили посошок и, в придачу, еще одну бутылку водки, за которую Николаю Михайловичу пришлось заплатить двойную цену, поскольку носатая официантка совсем не хотела приносить им водки. Последнюю бутылку Румянцев пил без всякого удовольствия. Его не покидала досада, что режиссер опять его объегорил, так как дополнительная бутылка тоже была инициативой Живилкина. Но вот странность, похожая на наваждение: за последнюю бутылку Николай Михайлович расплачивался даже с удовольствием. Так, что он не позволил бы расплатиться Живилкину, даже если бы тот захотел. Правда, после того, как деньги были унесены носатой официанткой, к Николаю Михайловичу вернулось чувство, что его провели, что кто-то (Румянцев поводил перед собой указательным пальцем - "не будем называть имен") "славно погулял за его счет". Время шло, а покидать ресторан друзья по различным причинам не собирались: Николай Михайлович - вследствие ощущения решительной слабости во всем теле, и особенно в ногах, а Живилкин - вследствие редкостного настроения "оттянуться по полной программе". В то же время оба чувствовали, что оставаться в ресторане неудобно: носатая официантка смотрела откровенно враждебно. И возле нее собрались здоровые парни.
  

0x01 graphic

  
   - Кто тебя тянул за язык с этим "посошком"? - бурчал Николай Михайлович.
   - Не сердись, Коля, - отвечал Живилкин, делая очередную попытку поцеловать Румянцева.
   "Это уже слишком!" - подумал Николай Михайлович и высказал то, что было на уме:
   - Не люблю, когда мужики целуются.
   - Ах, вот мы какие! - пропел тонким голосом Живилкин. - Ты думаешь, я не видел, как ты вытер мой поцелуй? Брезгуешь?
   - Честное слово ... - смутился Николай Михайлович.
   - Ай, да ладно. Ты думаешь, я голубой? Ох, дурачок! Я это дело презираю. Всё, проехали и забыли. Я вот о чем думаю ...
   - Интересно, о чем Вы думаете? - излишне подобострастно, и потому еще более смутившись, спросил Николай Михайлович.
   - Не о чем, а о ком! Я думаю о директоре Театра металлургов. Пока мы тут отдыхаем, то есть, можно сказать, пьянствуем, этот достойный человек сидит в своем дешевом кресле и душой болеет за всех нас, за успех нашего спектакля, ибо для него это вопрос жизни или смерти.
   Николай Михайлович, не сразу раскусивший, к чему клонит Живилкин, на всякий случай поддакнул:
   - Директор Театра металлургов - хороший человек.
   - Не врубаемся? Глухо, как в танке! - констатировал Живилкин и, снисходительно вздохнув, пояснил свою мысль. - За хорошего человека не грех и выпить.
   - Об этом я и говорю.
   За директора Театра металлургов друзья пошли пить в бар. На их счастье, бар оказался напротив ресторана, дверь в дверь. Едва они вошли в бар, как Живилкин куда-то пропал. Самостоятельно, без поддержки режиссера, Николай Михайлович не смог сделать и двух шагов - его качнуло. Ничего не оставалось, как устроиться здесь же, на высоком стуле за барной стойкой. Пообвыкнув, Николай Михайлович начал вертеть головой и осматриваться. Определенно, ему было не комфортно. Что-то ему мешало. Вскоре он понял: ему мешала публика, сидевшая в баре. Он физически ощущал на себе взгляды людей. Очевидно, его узнали. О, как невыносимо тяжело бремя славы! Нигде нельзя скрыться, остаться наедине с самим собой! Николай Михайлович едва сдерживался, чтобы не крикнуть в зал: "Да, это я, артист Румянцев! Я вас всех люблю и приглашаю на премьеру спектакля, где у меня главная роль. Но сейчас мне хочется просто отдохнуть, оставьте меня в покое!"
   Николай Михайлович хитро улыбнулся и, не замечая, что говорит вслух, произнес:
   - Не настолько я пьян, чтобы на халяву приглашать в театр кого ни попадя.
   Рядом раздался женский голос:
   - Мужчина, подвиньтесь, к стойке подойти нельзя, честное слово!
   - Это Вы мне говорите? - спросил Николай Михайлович девушку с огромными, черными, как уголь, глазами.
   - А то кому же? Тебе, конечно! Расселся тут коленями, в натуре! Ты не один, честное слово!
   Колени Николая Михайловича никому не мешали. Естественно было предположить, что девица, как сейчас говорят, его клеила. Клеила по-хамски, на "ты", но откуда здесь, в провинции, взяться приличному флирту? Николай Михайлович был польщен: несмотря на возраст, он, очевидно, хорошо сохранился, раз такое юное создание сочло возможным заигрывать с ним. Почему бы и нет? У него породистое интеллигентное лицо, крупная фигура, и, вообще, он хороший человек, его все любят и уважают.
   - Я тоже всех люблю и уважаю, - вслух произнес Николай Михайлович.
   Девушка испуганно поспешила в другое место. Николай Михайлович этого даже не заметил. Он целиком был охвачен чувством безграничной любви к человечеству вообще и к посетителям бара в частности. От умиления он готов был зарыдать. Удерживало лишь то, что на фоне всеобщего веселья люди могли неправильно его понять. Но бездействовать также было невыносимо. Николай Михайлович решил сделать какое-нибудь доброе дело. Он давно приметил, что бармен, по внешнему виду - добрейшей души человек, разливает водку в рюмки и раздает всем, кто пожелает, бесплатно. Румянцев решил ему помочь.
   - Сынок, - обратился он к бармену, - нельзя водку отпускать бесплатно. Так можно вылететь в трубу. Главный принцип бизнеса в том, чтобы зарабатывать деньги.
   Бармен ответил, как отрезал:
   - Отвали, папаша! Нажрался, как свинья, так сиди и не хрюкай!
   Как после лечения зубов боль приходит постепенно, по мере ослабления заморозки, так и Николай Михайлович, постепенно приходя в себя, наполнялся обидой. Он с добрыми намерениями, а ему так по-хамски. Он думал, вокруг - друзья, а оказалось, враги. И сразу всё предстало ему в другом, черном цвете. Бармену следовало набить лицо, но без посторонней помощи Николай Михайлович не способен был даже пальцем пошевелить.
   - Как я устал, - вздохнул он. - Живилкин, сволочь, бросил меня! Предал!

0x01 graphic

  
   Не успел Николай Михайлович насладиться скверными мыслями о режиссере, как тот оказался рядом. Живилкин был не один: под руку он держал незнакомого мужчину, который, похоже, спал. По крайней мере, глаза у него были закрыты.
   - Вот, Румянцев, знакомься, - улыбнулся Живилкин. - Это уважаемый в городе человек. У него сегодня праздник. Он купил машину "Рено" и предлагает обмыть покупку. Давай, присоединяйся к нам.
   - Не буду пить, - мотнул головой Николай Михайлович.
   - Это почему же? - открыл глаза незнакомец.
   - "Рено" - дерьмовая машина. Французскую машину может купить только полный дурак.
   Живилкин нагнулся к уху Николая Михайловича:
   - Коля, ты чего несешь? Какой, к черту, дурак? Я тебе русским языком сказал - это уважаемый человек в городе. Посмотри на него внимательно. Тебе что, жить надоело?
   Николай Михайлович давно всё понял. Он просто решил с этой минуты ни перед кем больше не унижаться и не стелиться, как некоторые, и, невзирая на лица, говорить одну только правду.
   - "Рено" - полное говно, - ультимативно заявил Николай Михайлович.
   Новый знакомый Живилкина окончательно проснулся, крякнул и расправил плечи.
   - Как я сразу не догадался! - воскликнул Живилкин, вставая между уважаемым человеком и Николаем Михайловичем. - Румянцев, да ты в стельку пьян! Пошли, родной, домой, баиньки.
   - Я тебе не родной, а чужой! - взвизгнул Николай Михайлович, отстраняя от себя навалившегося Живилкина. - Уйди от меня, сволочь! Я трезвее тебя в тысячу раз. Не хочу домой. Не буду баиньки! Я водки хочу!
   - Водке аллес капут. Только баиньки и баиньки, - как идиот, повторял Живилкин.
   - Убери свои потные руки. Я пить буду. Эй, бармен, водки мне! - кричал Николай Михайлович.
   Живилкин схватил товарища в охапку и потащил к выходу. Режиссер был моложе и сильнее Румянцева. В его крепких объятиях Николаю Михайловичу стало тепло, уютно, и он быстро угомонился.
   На улице Живилкин опять куда-то испарился. Румянцева заштормило. Амплитуда качания росла. Упасть Румянцеву не дал мальчик лет десяти.
   - Спасибо, мой юный друг, - произнес Николай Михайлович.
   - Дяденька, это, случайно, не Ваше? - спросил мальчик, демонстрируя Николаю Михайловичу Румянцеву портмоне.
   Николай Михайлович, как за сердце, схватился за карман, в котором оно должно было находиться, но не находилось.
   - Ерунда какая-то ... это мое портмоне, - дрогнувшим голосом ответил Николай Михайлович.
   На нервной почве он продолжал теребить пустой карман.
   - Нате, берите, - сказал мальчик и протянул бумажник. - Не дрейфь, дядечка, оттудова я ничего не взял.
   Не веря своему счастью, Николай Михайлович убедился, что все деньги в виде пяти сотен американских долларов были на месте. Он не мог не прийти в восторг и не воскликнуть:
   - Фантастика! Действительно, всё на месте!
   - Дадите мне за честность?
   - За честность? - переспросил Николай Михайлович, поскольку с подобной постановкой вопроса встречался впервые.
   - Ну да. Я ведь мог всё себе забрать.
   - О, мой юный друг, славный юноша! Я дам тебе сто американских долларов. Не думай, пожалуйста, это не подачка. Эти деньги ты честно заработал. На, бери. Отнеси их маме. Мама будет довольна. И передай маме привет от московского артиста Румянцева, то есть от меня. Приходи с мамой на премьеру моего спектакля в Театр металлургов. Договорились?
   - Само собой, - ответил мальчик и, забрав деньги, убежал.
   Тут появился режиссер Живилкин.
   - Опять деньгами соришь? - выпалил он, задыхаясь от быстрой ходьбы.
   - Какая у нас прекрасная молодежь! - воскликнул Николай Михайлович. - Они лучше, они чище нас! Они обязаны быть счастливыми.
   - Сказал бы я тебе, кто должен быть счастлив, да времени нет, такси ждет. Поезжай в гостиницу. У тебя есть деньги?
   - В отличие от некоторых, у меня деньги есть всегда!
   Николай Михайлович отметил про себя, что Живилкин намека не понял, что свидетельствовало о его примитивности. Николай Михайлович прыснул от смеха. Ему стало смешно: как Живилкин при всей своей тупости и ограниченности умудрился стать режиссером?
  

0x01 graphic

  
   Николай Михайлович решительно не помнил, как он добрался до гостиницы. По крайней мере, ясно одно - пока он был в отключке, Живилкин привел в его номер бабу. Это доказывает обнаруженный на подлокотнике кресла презерватив. После этого Живилкин просто подлец и хам! Хотя, что можно ожидать от человека, приехавшего в Москву из глубокой периферии?
   - И с такими моральными уродами я вынужден общаться, творить! - воскликнул Николай Михайлович.
   Однако сегодня сюрпризам, кажется, не было конца: возле шкафа на полу Румянцев заметил свое многострадальное портмоне. Первая мысль была та, что оно, уже однажды потерянное и возвращенное мальчиком, вновь было украдено и выпотрошено, но уже Живилкиным. Николай Михайлович подскочил к бумажнику: так и есть - из пятисот долларов на месте осталось только двести. Вчера он отдал мальчику за честность сотню. Значит, Живилкин присвоил себе двести долларов. Странно, почему он не взял все деньги? Николай Михайлович тщательно ощупал висевший на вешалке пиджак, и его опасения подтвердились: из секретного кармана исчез паспорт, а также рублевая сумма - НЗ, предназначавшийся на крайний случай.
   - Фашист! - произнес Румянцев, имея в виду Живилкина, который "нанес удар в спину".
   "Черт с ними, с долларами, - думал Румянцев, - в конце концов, они заначены на пропой и прочие шалости, без которых творческому человеку никак не возможно. Без шалостей душа артиста ржавеет. Но лишиться паспорта и денежного неприкосновенного запаса, то есть оказаться в положении, когда нельзя, в случае крайней необходимости, уехать домой, - это просто черт знает, что такое, конец всему!"
   Для чего Живилкину паспорт и деньги Румянцева? Не сложно догадаться. В глубине души Живилкин ненавидит Румянцева. Это чисто режиссерская месть Румянцеву за его несомненный драматический талант. Другими словами, накануне генеральной репетиции Живилкин решил выбить Румянцева "из седла". Конечно, доказать, что Живилкин взял деньги, невозможно: не пойман - не вор. Живилкин будет отрицать всё. Более того, он сделает так, чтобы история с потерей паспорта стала достоянием коллег-артистов, рабочих сцены, директора Театра металлургов и, в конце концов, жены Румянцева, а там уже в обязательном порядке и тещи. И все, абсолютно все за глаза будут уверены, что потеря паспорта и денег произошла по пьяному делу. Доказать обратное будет невозможно. Таким образом, в глазах коллег он окончательно приобретет имидж алкоголика. После это указать Румянцеву на дверь и лишить его роли легче пареной репы.
   От более глубоких размышлений Румянцева отвлекла странная боль в коленях. Чтобы вытянуть ноги, ему пришлось прилечь в кресле. При этом его рука случайно соскочила с подлокотника и наткнулась на что-то холодное и жесткое. Не ожидая ничего хорошего, Румянцев поднял очередную находку. Ею оказался женский сапог-чулок 34 размера. Мелькнула страшная догадка: Живилкин изнасиловал, а затем убил проститутку! Если это так, то должны быть следы трагедии. Долго искать не пришлось: по всему полу и особенно возле кресла были видны пятна крови. У Румянцева инстинктивно поджались ноги. Дикая боль в коленях пронзила его. Изловчившись, он увидел, что его коленные чашечки разбиты в кровь.
   И тогда Николай Михайлович Румянцев действительно вспомнил всё, до мелочей! Перед ним словно раскрылся занавес: он увидел от начала до конца весь ужасный спектакль, сыгранный им уже после возвращения из ресторана и бара.
   На самом деле Живилкин не поехал с Николаем Михайловичем, а остался в баре обмывать авто "уважаемого человека". Следовательно, его не могло быть в номере, и он не мог подбросить презерватив, а также украсть паспорт и деньги. "Нехорошо, непростительно плохо думать о товарище", - сказал себе Николай Михайлович и застонал.
   Ему припомнился разговор с дежурной. Он уговаривал в общем-то пожилую женщину подняться к нему в номер. В мозг впечатался ее раздраженный ответ:
   - Хочешь женщину? Будет тебе женщина, только отстань! Иди, готовься!
   Николай Михайлович ушел и готовился: начал раздеваться и уже в процессе раздевания уснул.
   - Слава богу, хоть трусы не успел снять, - вздыхает Румянцев.
   А как он был смешон, когда изображал из себя опытного ловеласа! Хватал девушку за грудь, выбирал живого человека, как выбирают мясо на базаре! И выбрал какое-то дерьмо! Грудей нет ... Впрочем, не об этом нужно сокрушаться, а о том, что он едва не полез в драку с сутенером! А разве не смешно, что он подарил сто долларов мальчишке, который у него же украл портмоне! А что может быть нелепее, чем собственными руками отдать двести долларов проститутке Веронике, с которой у него ничего не получилось, одно "тисканье"! Даже в Москве, наверное, за это таких денег не берут. А как он ползал на коленях перед проституткой! С ним ли всё это было и было ли это вообще?
   Николай Михайлович поймал себя на мысли, что, с одной стороны, он точно знает, что провел ночь с проституткой по имени Вероника, а с другой - полное ощущение того, что ему это только привиделось. Другими словами, как бы ничего и не было. Он даже не мог вспомнить, как выглядела проститутка вообще и ее прелести в частности.
   Николай Михайлович поднял с пола деформированную банку пива. Да, эту банку он швырнул в Веронику и, если бы попал, то убил бы человека! Какой ужас: он мог сесть в тюрьму! Как бы не отдавая себе отчета, Николай Михайлович допил оставшееся в банке пиво. От двух глотков у него закружилась голова. Стало ясно, что он еще до конца не протрезвел после вчерашнего, и что всё его хорошее самочувствие определялось именно состоянием сильного опьянения.
   Сразу как-то ослабев, Николай Михайлович задремал с женским сапогом в руках. Сквозь сон он слышал телефонные звонки, но поднять трубку сил не было. Последним усилием воли он заставил себя встать и дойти до кровати. Полотенцами кое-как перевязал раны на коленях и забрался под одеяло с головой.
  

0x01 graphic

   Румянцев проспал день генеральной репетиции. И еще двое суток после этого он провалялся в постели с открытыми глазами. Только на третий день, почувствовав голод, Николай Михайлович нашел в себе силы встать и пойти на службу, в театр. Надевая пиджак, в рукаве он нашел паспорт и деньги, которые, как он полагал, были украдены. "Жизнь налаживается", - подумал Николай Михайлович словами персонажа из анекдота, в котором мужчина собрался повеситься в сортире, но, обнаружив бычок, решил еще пожить. Как тут не вспомнить великого мыслителя Шопенгауэра, который утверждал, что удача улыбается тому, кто действует. Теперь Николай Михайлович имел полное право надеяться на торжество еще одного постулата Шопенгауэра, в котором утверждалось, что "ровно так же, как беда не любит одиночества, так и успех не приходит один". Однако на этот раз учение немецкоговорящего философа оказалось ложным: быстрое обретение паспорта и денег оказалось последним успехом Румянцева. Далее в его жизни последовала сплошная черная полоса.
  

0x01 graphic

  
   В театре Николая Михайловича Румянцева встретили новостью - роль Аркадия отдана артисту Канарейкину-старшему.
   - Быть такого не может! - парировал Румянцев.
   - Почему?
   - Канарейкин в больнице, у него инсульт, - сказал Румянцев.
   - Ничего не знаем, - ответили ему. - Спросите у Живилкина.
   - Какая-то ерунда: об инсульте Канарейкина мне сказал сам Живилкин. По этому поводу мы с ним в ресторане ... - начал Румянцев, но под бесцеремонно-заинтересованными взглядами собеседников во время осекся.
   - Что с Живилкиным, что в ресторане? - спрашивали друзья.
   - Ничего. Пойду, сам всё выясню, - махнул рукой Румянцев и направился в кабинет Живилкина.
   За время, пока шел, он успел обо всем подумать и успокоиться. Николай Михайлович пришел к выводу, что о его замене в спектакле речи идти не может, так как и дураку понятно, что Румянцева по таланту и, так сказать, по фактуре, по точности попадания в роль Аркадия заменить просто некем. Это раз. Во-вторых, и это главное, с Живилкиным накануне генерального прогона они пили водку, а Живилкин с кем попало, и тем более с человеком, которого собирается выгнать, пить не будет. Это известно всем. В-третьих, на переправе коней не меняют - это было бы слишком глупо. А Живилкин далеко не глуп. Конечно, если Канарейкин-старший выздоровел, то ему могли предложить роль Аркадия, но только на период отсутствия Румянцева. Он отсутствовал три дня. Он не отвечал на звонки, это правда. Румянцев виноват. С другой стороны, кому, как не Живилкину, можно было догадаться о причине неявки Румянцева? Не мог же Живилкин забыть, сколько они напили и наели, причем на деньги Румянцева, и, в том числе, за здоровье того же Канарейкина-старшего.
   Режиссер находился в кабинете директора театра. Один. К разговору Румянцев приступил с уверенностью в том, что Живилкин найдет для него добрые слова, которые встряхнут его, придадут новые силы и дальше всё будет так же хорошо, как до загула и встречи с проституткой Вероникой.
   Однако, всё вышло не так, как надеялся Николай Михайлович. Вышло всё ужасно. Режиссер встретил Румянцева холодно. Пряча глаза, Живилкин поблагодарил Румянцева за совместную работу, отметил старание и усердие последнего в деле служения театру, а также за его вклад в раскрытие образа Аркадия, и заявил, что Румянцев, как никто другой, заслужил отдых и покой.
   Николай Михайлович не смог скрыть изумления:
   - Но позвольте, получается какая-то нелепица: выходит, что Канарейкин-старший все-таки будет играть моего Аркадия?
   - Канарейкин работает хорошо. У меня нет к нему претензий.
   Уж лучше бы Живилкин просто пристрелил Румянцева. Теряя выдержку, Николай Михайлович напомнил Живилкину о выпитой водке за скорейшее выздровление Канарейкина-старшего.
   - Вы намекаете на его инсульт? - небрежно спросил Живилкин, посмотрев на настенные часы. - Не было никакого инсульта. Произошла ошибка. Инсульт случился у Султанова. Канарейкин сопровождал Султанова в больницу. Султанов, кстати, умер. Если у Вас всё, то мне пора идти. Ах, чуть не забыл: Канарейкин очень хорошо отзывался о Вас как об артисте и просил организовать с Вами встречу.
   - Это еще зачем? - обреченно спросил Николай Михайлович.
   - Полагаю, Канарейкин хочет услышать Вашу трактовку образа Аркадия. Вы ведь не откажете ему?
   В знак согласия Румянцев опустил голову.
   - Вот и славно! - сказал Живилкин. - Завтра приходите в театр пораньше, а Канарейкина я предупрежу. До свидания.
  

0x01 graphic

  
   Исключая всякую возможность встречи с коллегами, и особенно с Живилкиным и Канарейкиным-старшим, с этими "гнусными предателями", с этими "двуличными человекоподобными существами", Николай Михайлович съехал из гостиницы засветло, почти за сутки до вылета самолета.
   Румянцев долго стоял перед входом в аэропорт на самом видном месте, слегка маскируясь газетой и кепкой. За всё время он ни разу не отлучился, даже в туалет. Наивный! До последней минуты он надеялся, что его будут искать. Но его никто не искал. Он больше никому не нужен. Николай Михайлович Румянцев - отработанный материал!
   Осознание данного факта причиняло ему физическую боль. Для мужчины нет ничего печальнее и тяжелее, чем ощущать себя тряпкой, о которую вытерли ноги все кому не лень. Но это была лишь часть страданий. Внутренний голос нашептывал ему страшную, почти не совместимую с жизнью мысль, что он кончился как артист.
   Николай Михайлович решительно не мог сосредоточиться на чем-то одном. Его мысли перебегали с одного предмета на другой, с темы на тему. И в качестве заставки всё время мелькал образ проститутки Вероники и страшные картины проведенной с ней ночи. С одной стороны, он знал, что Вероника была, а с другой, он не чувствовал ничего, что могло бы подтвердить реальность ее существования. Румянцев опасался, что не сможет освободиться от этого кошмара. И тогда его жена - человек чрезвычайно тонкой душевной настройки - всё почувствует и уличит его в измене.
   Для человека с травмированными коленями четырехчасовой перелет из Н. в Москву на старом "ТУ-154" иначе, как пыткой, не назовешь. Колени Румянцева упирались в переднее кресло, на котором бойкий мальчик играл со спинкой, приводя ее то в горизонтальное, то в вертикальное положение. Румянцев собрался приструнить шалуна, но, присмотревшись к шкафообразному отцу мальчика, предпочел не связываться. Румянцев стоически выдерживал физические муки и душевное раздражение. "Бог за это вознаградит меня", - успокаивал он себя весь полет.
  

0x01 graphic

   Бог вознаградил Румянцева: дома, куда он вернулся после двухмесячного отсутствия. Не было никого - ни жены, ни даже тещи, а это удача редкая. Не теряя времени, Румянцев стер почти зажившие болячки на коленях, прикусив от боли губу, смазал их йодом и нарочито небрежно перебинтовал, надел короткие шорты и стал дожидаться жену.
   Он продумал несколько вариантов встречи, и во всех вариантах выставленные напоказ кровоточащие колени играли важную роль щита, который позволит хотя бы в первые минуты избежать неприятных разговоров о творческой неудаче Николая Михайловича в Н. и о деньгах, которые он обещал привезти, но, видимо, уже не привезет. Кроме того, больные колени должны снизить пугавший его самого накал воспоминаний о проститутке Веронике.
   Часовые стрелки лениво сделали несколько кругов, а жена всё не шла. По телевизору показывали интересную передачу. Две сексуальные девицы бомбили вопросами мужчину-сексопатолога, из ответов которого следовало, что, с точки зрения науки, мужчина при половом акте с супругой в целях достижения оргазма не только может, но и должен представлять на месте супруги другую, сексуально привлекательную для данного мужчины женщину, как бы искусственно доводя свою потенцию до нужного уровня. Что, якобы, благотворно влияет на здоровье мужчины и, в конце концов, на семейное счастье.
   - Простите нас, - непонятно чему радовались телеведущие, - образно говоря, мужчина, используя тело супруги, имеет возможность удовлетворить свои самые смелые сексуальные фантазии с такими женщинами, как Мэрилин Монро, Софи Лорен, Бриджит Бордо?
   - Правильно, - воскликнул страшно довольный сексопатолог. - Вы уловили суть моей теории! Нужно отметить, что моя теория носит универсальный характер и применима как к мужчинам, так и к женщинам. Партнеров нужно только научить правильно пользоваться этим методом. Вы представьте только, какие в этой связи открываются сексуальные перспективы! Сколько семей можно спасти от распада по причине сексуальной неудовлетворенности! Из-за ложно понимаемого чувства стыда. Ведь считали же раньше онанизм чем-то постыдным, пока научно не доказали его полезность и необходимость.
   В другое время передача могла бы вызвать интерес у Николая Михайловича хотя бы частичным совпадением с его мыслями, но только не сегодня, когда борьба с воспоминаниями о Веронике находилась в самом разгаре.
   - Сволочи! - стукнул по столу Николай Михайлович и выключил телевизор.
  
   Он решительно достал из холодильника бутылку водки и закуску.
  

0x01 graphic

  
   Первой заявилась теща. С ней Николай Михайлович никогда не ладил. Правда, оставалась надежда, что его двухмесячное отсутствие сгладит острые углы. Однако уже по первым шагам тещи он определил, что ничего не изменилось. Они по-прежнему враги.
   Теща поздоровалась так, как будто он никуда не уезжал - холодно, коротко, официально, - и тут же прошмыгнула в свою комнату. Там она будет дожидаться, пока Румянцев не освободит кухню, чтобы пробраться к холодильнику. Аппетит у тещи всегда был завидный. Николай Михайлович отказывался понимать, почему теща, так ненавидя его и имея в Мытищах собственную жилплощадь, обитала в его квартире? Из принципа Румянцев решил дожидаться жену на кухне.
   Наконец, пришла Неля. Николай Михайлович очень боялся первых секунд встречи, но, увидев бесконечно родное лицо, успокоился и даже прослезился. Супруги обнялись. Без лишних слов было ясно - они скучали друг без друга. Румянцев всегда был уверен в супруге, но теперь как-то особенно глубоко проникся той мыслью, что на всем белом свете Неля была единственным человеком, по-настоящему родным и дорогим ему.
   - О, милая, кроме тебя мне никто не нужен! - сказал Николай Михайлович, задыхаясь от восторга.
   - Осунулся. Похудел. Боже мой, Коля, что у тебя с коленями?
   - Пустяки.
   - Пойдем в кухню, расскажешь.
   Обнявшись, они прошли в кухню.
   - Что тут рассказывать, - начал Николай Михайлович, усевшись на стул. - Получилось всё глупо: выхожу на сцену, и в этот момент взрываются софиты - один за другим! Кошмар! Дождь из мелкого стекла, запах гари, всеобщая паника, истошные
крики! Откровенно, я очень испугался, занервничал. В кромешной темноте делаю шаг вперед и ударяюсь обо что-то острое головой. От удара падаю. Боль адская! Нечем дышать. Всё, думаю, мне конец! В этот момент дали дежурный свет. Боже, что я вижу! Я нахожусь на самом краю открытого люка. Мне не хватило полшага, чтобы свалиться в трюм, прямо на металлические штыри. Самый оптимистический вариант - стал бы калекой. Позже выяснилось, что причиной всему был пьяный электрик, который вздумал чинить проводку в трюме. Вот такая вышла история. Но всё это мелочи, колени заживут. Главное, в тот день я играл, как бог. Мне удавалось буквально всё! Верно говорят, артисту нужна встряска, как голодному кусок хлеба.
   Теща, всегда выходившая из своей комнаты в присутствии дочери, выслушав рассказ Румянцева, хмыкнула.
   - Вас что-то не устраивает? - напрягся Николай Михайлович.
   - Меня всё устраивает, но только непонятно ....
   - Что именно Вам не понятно?
   - Вот Вы говорите, что ударились головой, а потом упали и разбили себе колени, и всё это случилось почти одновременно, то есть в один день. Так?
   - Так, ну и?
   - Почему же в таком случае на Вашей голове нет никаких следов от удара, а на коленях такие раны, как будто всё случилось вчера?
   - Но мама! - воскликнула Неля, возмутившись такой постановкой вопроса, однако на мужа посмотрела с интересом.
   - Нет, Неля. Пусть она спрашивает. Она имеет право. Она беспокоится обо мне, - произнес Румянцев заметно дрожащим и полным гордого негодования голосом. - То есть Вы не верите и хотите сказать, что я лгу? Так вот, докладываю: я упал не вчера,
а неделю назад. А Вы, дорогая теща, постоянно занимаясь самолечением, должны знать, что раны на голове затягиваются в несколько раз быстрее, чем на других частях человеческого тела. Зажили бы и колени (на мне всё заживает, как на собаке), но, к сожалению, по ходу пьесы мне по нескольку раз приходится вставать на колени и, таким образом, постоянно их травмировать. Вас устроит такое объяснение, или
опять что-то не так?
   - Меня всегда всё устраивает, - сказала теща, потупившись. - Только зачем так беситься? Я ведь не знала ...
   - Ах, не знали, так ... - начал Румянцев, но Неля взяла его за руку, - ... так теперь знайте, - закончил он.
   - Давайте лучше пить чай, - предложила Неля.
   - Вы пейте, а я пойду к себе, а то твой муж испепелит меня взглядом, и я опять буду плохо спать.
  

0x01 graphic

  
   Теща ушла. Неля обняла Николая Михайловича.
   - Не обращай на маму внимания. Как твой спектакль, как Живилкин?
   Румянцев вздохнул:
   - Я ушел от Живилкина. Нет, ты не думай, меня никто не гнал, я сам ушел. Он не хотел отпускать, умолял, но я был непреклонен. Пойми, я артист, художник и, смею надеяться, не плохой. Боже мой! Как мучительно было видеть, что спектакля нет: нет мысли, нет жизненной правды - нет ничего, одна только глупость и тупость. Живилкин - бездарь. Его гора родила мышь. Впрочем, какая Живилкин гора? Так, бугорок: пнул - и нету. Я не таился, не прятал камня за пазухой, я высказал свое мнение, и только. Но какое там! Живилкин - звезда, он и слушать ничего не хочет.
   - Значит, ты приехал насовсем? - тихо спросила Неля. - Вот как? Кто же вместо тебя будет играть Аркадия?
   - Не знаю. Меня это не интересует. Пусть играет, кто хочет. И давай, пожалуйста, хотя бы сегодня не будем об этом говорить. Эта тема мне неприятна.
   - Хорошо, но позволь спросить: Живилкин хотя бы заплатил тебе?
   - И ты о деньгах! Как это примитивно! Если тебе это так интересно, скажу: нет, Живилкин не заплатил мне ни копейки. Он не заплатил никому. У него нет денег. Он каждый день обещает заплатить. Но, если честно, надеяться не на что. На его спектакль зритель не пойдет!
   - Понятно, - сказал Неля.
   - Что, собственно говоря, тебе понятно? Мне еще не понятно, а тебе уже всё понятно! - воскликнул Николай Михайлович, с трудом гася раздражение. - Прости, Неля. Не будем ссориться. Я говорю тебе: не волнуйся, всё будет хорошо. У меня уже есть предложение от другого театра. Вот немного отдохну, заживут колени, и сразу пойду устраиваться.
   Ужин прошел в напряженной тишине. Каждый думал о своем: Неля о том, что вновь, как уже было не раз, не известно, сколько ей придется тянуть семью на свою мизерную зарплату преподавателя, и еще о том, что отсутствие у них с Николаем детей следует считать скорее благом, чем несчастьем. Румянцев думал о том, что жена не хочет понять его душу, и злился на нее за это, за ее примитивизм, из-за которого он вынужден был врать и изворачиваться, как последний школьник. Перед его мысленным взором опять встала вся грязная история с проституткой Вероникой.
  

0x01 graphic

  
   Уже за полночь, в полной темноте, до конца не проснувшись, Румянцев рукой дотянулся до жены, и та послушно, как в молодые годы, повернулась и прижалась к нему всем телом. Последний раз это у них было давно, даже и не вспомнить, когда, но так хорошо, как сегодня, кажется, не было никогда. Истосковавшийся организм издал победный крик, и Румянцев открыл глаза.
   - Вероника, это ты!? - испуганно воскликнул он. - Как ты здесь оказалась?
   - Я здесь живу, - ответила проститутка.
   - Не может быть, - недоверчиво ответил Румянцев, но, вспомнив о чем-то более важном, ухмыльнулся. - Ну что, на этот раз у меня всё получилось?
   - Да, на этот раз получилось.
   - Ты, наверное, думала, что я импотент?
   Оставив вопрос без ответа, Вероника повернулась к Румянцеву спиной.
   - Ты плачешь? - догадался Румянцев. - Не плачь, Вероника. Ты молода, у тебя вся жизнь впереди. Скажи, ты пришла, чтобы меня шантажировать? И на этот раз Вероника смолчала. Румянцев отметил странное поведение девушки, но, в конце концов, какая разница, ответила ему проститутка или нет. Главное, Румянцев вновь почувствовал себя настоящим мужчиной, а это означает, что его рано списывать со счетов полноценной жизни. Довольный собой, Румянцев положил под голову руку и уснул с улыбкой на устах.
  

0x01 graphic

   Первой мыслью проснувшегося Румянцева была мысль о Веронике. Он со страхом огляделся и, увидев рядом с собой пустое место, облегченно вздохнул: "Слава богу, это был сон! Вероника мне приснилась. Однако, где же Неля?".
   Румянцев выскочил из спальни. Жену он застал в коридоре, в пальто и с чемоданом в руке.
   - Уезжаешь? - удивился Румянцев. - Куда? Зачем? Ничего не понимаю! У тебя командировка? Почему ты ничего не сказала? Объясни, наконец, что происходит.
   Через открытую дверь тещиной комнаты просочился ее голос:
   - Неужели не понятно? Моя дочь уходит от тебя!
   Румянцева качнуло, и, чтобы не упасть, он прислонился к стене.
   - Неля, это правда? - спросил Румянцев.
   -Да.
   - Но, почему? Ничего не могу понять.
   - Сам знаешь. Ты изменил мне в Н.
   - Изменил? Что такое ты говоришь? С кем я мог тебе изменить в Н.?
   - Тебе лучше знать. Во всяком случае, ты ее называл Вероникой.
   От неожиданности Румянцев закусил губу. На долю секунды он потерял дар речи, и это было хуже, чем, если бы он просто признался в измене.
   - Вот и всё, - печально улыбнулась Неля. - Прощай. На развод я подам сама.
   - Подожди, Неля! Так нельзя. Давай разберемся. Ты говоришь, Вероника? Я, очевидно, разговаривал во сне? Хотя это неважно. Вероника! Вероника? Ну да,
есть у нас в спектакле одна Вероника - статистка. У меня с ней не ладилась отношения, и мы частенько ругались. В конце концов, дошло до того, что всех статистов с моей легкой руки стали называть Верониками.
   Увидев, что жена собирается уйти, Румянцев упал на колени и, театрально протянув руки, воскликнул:
   - Вероника! ... Тьфу, черт! Что я несу! Неля! Конечно, Неля! Неля, не уходи. Я пропаду без тебя.
   - Не пропадешь. Вероника тебе поможет!
   Неля ушла, а Румянцев, не желая верить в реальность случившегося, еще долго стоял на коленях с протянутой рукой. Мимо прошла теща, тоже с чемоданом.
   - Доигрался, актер! Так тебе и нужно, - процедила она. - Я тоже ухожу.
   - Ах, идите ... куда хотите. Оставьте меня в покое!
   - Хам! Разлегся, понимаешь, в трусах. Совсем стыд потерял, - проворчала теща.
   Румянцев смотрел на дверь, которая закрылась за его женой и тещей, похоже, навсегда, и не сдержался, дал волю слезам. Он плакал навзрыд, время от времени произнося одну и ту же фразу:
   - За что, Вероника? О, как жестока твоя месть!
   Трое суток Румянцев прожил на диване, лицом к стенке.
   Последние несколько часов он не шевелился, боялся спугнуть спасительную мысль, которую никак не удавалось сформулировать. И, как всегда бывает, как только он в бессилии решил больше не мучить себя, отбросить эту никак не дающуюся спасительную мысль, как тотчас она приняла конкретную, четкую и ясную форму.
   Он сел на диване и произнес:
   - За что я страдаю? С Вероникой у меня ничего не было. А то, что было, это детские шалости, которые нельзя считать изменой! Из-за такой чепухи жены не уходят и семьи не рушатся.
   Румянцев поднялся и побежал на кухню. Есть ему захотелось страшенно.
   - Нет, ведь правда, - продолжал он развивать мысль, грызя кусок черствого хлеба, - ничего плохого, в смысле "этого", у нас с Вероникой не было. А раз так, то причин для развода нет! Неля должна вернуться ко мне. Нужно действовать: взять такси и ехать
в Мытищи! Немедленно!
   Не было еще случая, чтобы Николай Михайлович Румянцев не добился того, чего так страстно желал.

0x01 graphic

   Конец.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"