|
|
||
То, что влечет нас Ветер с севера оборвал лето. Серые языки волн слизывали остатки тепла с остывающего берега. Море, такое мирное еще вчера, с грохотом избавлялось от лишней жизни, увлекая за собой, и выбрасывая на холодную вязкую плоскость пляжа раковины с расколотыми розоватыми створками, хранившие прохладу изнеженных голубоватых жемчужин, шершавые обрубки цепких кораллов, сорванные с обжитых мест неумолимыми волнами, разбитые панцири мидий с вывалившимся содержимым, окаменевших ежей, застывших звезд и мелкую рыбешку. Эта причудливая смесь из морских обитателей, накрытая сетью зеленоватого ила, перемешанного с песком и галькой, ломаной темной линией вытянулась вдоль побережья. Ее дурманящий запах захватил остров. От него не было спасенья. Густой и терпкий, он заполнял собою все, оставляя на губах соленый привкус йода, тлена и отчаяния от того, что ветер не кончится, тучи не уйдут, осень останется навсегда. -Слышишь? Я больше не могу здесь оставаться. Видеть море и дрожать от ветра, быть с тобой и задыхаться от этой гнили, засыпать при луне и просыпаться без солнца. В нашей комнате холодно. Я мерзну. И, кажется, не будет этому конца,- произнесла та, что почти не оставляла следов на песке. - Потерпи, все изменится. Мне говорили рыбаки. Скоро придет ветер с юга. Он принесет тепло,- ответил ей тот, чьи крупные отпечатки с радостью размывали волны. - Тебе и так тепло, - оборвала она его. Какое-то время они брели молча по пустынному пляжу, едва касаясь кончиками пальцев друг друга, потом сблизились и она продолжила. - Знаешь, я не верю больше. Не верю, что получится. Я так хотела этого: и когда мы карабкались по горам, сбивая подошвы ног, туда, где воздух разрежен и чист, и когда мы плыли через океан к теплым островам, где не бывает облаков, и когда мы в пустыне глотали песок, запивая его теплой водой. Сначала мои друзья, потом твои врачи говорили мне, что поможет море. Море не помогало. Новолуние тут тоже ни при чем. Медицина бессильна. Она не может изменить меня руками врачей. От их холодных, сухих пальцев и цепкого, изучающего взгляда мне до сих пор не по себе. - А как же В.? Говорят, он хоть и подслеповат, но толковый доктор и руки у него теплые. - Не знаю как врач, а ловелас он отменный. Твой В., сначала бесстыдно осмотрел меня с ног до головы, потом произнес длинный монолог о своем одиночестве, а закончил приглашением в ближайший ресторан. - Честно говоря, я бы сделал то же самое. И, потом, это говорит о хорошем вкусе моих друзей таком же как у меня, скромно завершил он. - За твой вкус я спокойна. А, мой, словно, растворился в этих соляных ваннах, лопнул от острых игл прозрачных шприцев, померк от ожиданий, оглох от обещаний, ослеп без света. Ради чего? Я жила без этого так долго, неужели бы не прожила. Неужели бы мы не прожили? Многие живут и ничего довольны. - У тебя, то есть, у нас еще получится. Вот увидишь,- сказал он, почти веря. - Тебе легко говорить. У тебя всегда получается. Даже ночью. - Ночью я сплю. - В том то и дело, что спишь. - Зачем ты так? - Извини. Это все проклятый ветер. Он третий год преследует меня. Нас. Он появляется внезапно там, куда едем мы - и тогда солнце прячется, вода стынет, дождь заливает город. Он, будто, создан, чтобы помешать мне. Помешать нам. -Нам ничто не может помешать, - закончил он и тихо сжал ее руку. Остаток пути они прошли молча. Они брели по пляжу и не замечали, как дорогу им то и дело перебегали проворные колченогие крабы, оставляя на песке замысловатые кривые дорожки мелких следов; как вокруг важно выхаживали алчные бакланы, заглядывавшие им в глаза и норовившие ущипнуть за голые икры, как чьи то резвившиеся дети запутывались в их ногах. Ни крик чумазого торговца фиолетовыми цветами, которому они наступили на ногу, ни шум толпы зевак, окружившей еще живого бедолагу, только-что вытащенному из воды, не потревожили их. Вдвоем, они на время забыли о мире и том, что так долго заботило их. Вечер переходил в ночь, ночь в утро. Вот уже неделю по утрам он бегал. По крайней мере, он так объяснял свои ранние часовые отлучки. Его крупную фигуру видели служащие отеля неспешно кормящей стайку кошек, портовые грузчики приветствовали его приближение и о чем-то с ним говорили, рыбаки с интересом смотрели как он каждый раз ворожит над стеклянной колбой с металлической жидкостью, опуская ее в море, старый продавец наблюдал как он покупает газеты на разных языках и, внимательно прочитав несколько столбцов на последних страницах, выбрасывает, офисный клерк заглядывал через его широкую спину, пытаясь увидеть, что же смотрит этот чудак каждый день по голубому монитору. Когда он замечал косые взгляды рыбаков, усмешки грузчиков, когда газетные столбцы упрямо не менялись, а монитор, увлекая картинками, не давал нужного ответа и зависал, он думал: "Неужели она права и у нее, у нас ничего не получится?" -Эй, красавчик. С тобой у нас точно получится, окликнула его слегка помятая девица, благоухающая вчерашними запахами и взяла его за руку. "Ну, вот опять вслух заговорил, расстроился он. Как тогда, в день нашего знакомства на концерте." И он вспомнил тот вечер, и ту музыку, увлекшую его настолько, что он вначале стал постукивать костяшками пальцев по коленке, потом ногой по скрипучему паркету и, наконец, забыв обо всем, принялся подпевать оркестру своим сиплым голосом. Девушка, сидевшая рядом, склонилась к нему и угрожающе прошептала: "Немедленно прекратите." "Не могу,"- искренне ответил он. -И, действительно, до сих пор не могу - задумчиво произнес он. -Почему не можете? - продолжила наступление девица. Может, Вам нужна девочка? -А где здесь девочка? -Хотя бы я, гордо ответила девица. -Неужели до сих пор? -Для тебя, да, старый - тут девица прибавила известное всем слово и, резко развернувшись, зашагала прочь. Придя в тот день в отель, он как всегда, неслышно прокрался к кровати, где спала она, и, прижавшись губами к пульсирующей на ее шее жилке, прошептал: "Встаем", - и первое, что услышал через какое-то время в ответ: -Что это за запах от тебя? потягиваясь, спросила она. -Это от кошек. - поглаживая ее за ухом, ответил он. -Каких еще кошек? - она вскочила и ловко схватила его за нос. -Которых я кормил. - невинно продолжил он. -И какие же у тех кошек были духи? А? При-зна-вай-ся по слогам произнесла она. - Твои лучше. - Ага, сначала кошек гладил, а потом меня. - Могу наоборот. - Он еще острит. Ну-ка быстро в душ,- скомандовала она. А эти кошки пусть мне только попадутся. Этот диалог он припомнил в просторном светлом номере отеля, когда был полон решимости что-то изменить и от того чувствовал себя неуютно. Он так резко двигался, что сначала лопнул шнурок на старых кроссовках и, он едва смог завязать его узлом, потом, выходя из комнаты, зацепился за дверную ручку рукавом куртки и треск ткани разбудил ее. -Ты куда? спросила она. -Побегу. -Опять. В такую-то погоду? Сумасшедший,- произнесла она и, повернувшись на другой бок, заснула. Проснувшись, она увидела яркое, ослепительное солнце на синем полотне неба, сочившееся сквозь пластины штор. Она проспала сегодня больше обычного, потому что он не рабудил ее. Да, но почему? В тревоге она вышла из гостиницы, спустилась по лестнице и, подняв голову, увидела, что ее окружает стайка кошек. Нет, они не терлись у ее ног и не мяукали, только смотрели, вытянув тощие шеи. "Это еще откуда? А, те самые, его кошки. Что, не покормили Вас? Бедные. Оголодали? Сейчас, сейчас." Она перетряхнула карманы, перевернула сумку, ища чего-нибудь съестного, и, не найдя ничего, кроме нескольких плиток шоколада, усмехнулась: "Он, надеюсь, не давал Вам шоколад? Разве, на десерт?" Кошки почуяли, что у девушки для них ничего нет и стали крутить головами в поисках других прохожих. Заметив это, она со словами: "Не убегайте, я что-нибудь принесу",- бросилась назад - в гостиницу. Взбегая по лестнице, она несколько раз оборачивалась: кошки не убегали. Миновав холл, она подошла к барной стойке, с гутаперчевым барменом, неспешно полирующим фужеры, и, запыхавшись выпалила: -Простите, мне нужна рыба, мясо, колбаса, что-то в этом роде. -Для Вас все, что угодно, мадам. -Тогда колбасу. -Какую желаете? Острую, вареную, копченую? Может домашнюю? -Любую. -Нарезать? -Да. -Как? -Побыстрее. "Только бы дождались,"- твердила она, идя к выходу с нарезанной колбасой в сумке. Миновав автоматические створки стеклянных дверей, сквозь которые уже видны были кошки, она заметила, что к ней стремительно приближается какой-то толстяк. -Мадам! Мадам! Не проходите мимо. Лучший товар. Большие скидки. И - только для Вас, - прокричал торговец фальшивым, желтоватого цвета товаром. На секунду она задержалась. Однако толстяку хватило этого времени, чтобы он был уже в метре от нее. Приблизившись, торговец попытался любезно ухватить ее за локоть. Тут она очнулась, рванулась и задела гнилую нитку с крашеными стекляшками, болтавшимися на шее толстяка. Светящийся поток "жемчужин", сорванных ее порывом, устремился вниз по лестнице. Желтоватые шарики наперегонки скакали по ступенькам, разбивались о гранит, издавая сухой треск в до миноре. Некоторые - попадали в кошек. Самые смелые пытались играть с ними, вертясь и прыгая вокруг, другие, выгибая спины и топорща лески усов, истошно мяукали и пятились назад. Когда все стихло она спустилась с лестницы. На площадке тут и там валялись перламутровые осколки. Кошек не было. Остался только запах, такой знакомый ей. Два дня ее видели в разных концах острова, изнывавшего от жары. Усталые люди в халатах и сытые в форме, оплывшие матроны и проворные горничные, вертлявые официанты и вальяжные таксисты отвечали на все ее вопросы: "Нет. Не видели. Не знаем". Только один пожилой рыбак, сказал ей: -Да, конечно, я помню его. Странный был человек. -Почему был? - Не знаю, просто мне так кажется. Вчера утром я столкнулся с ним и запомнил его лицо? Оно было застывшим. Такие лица бывают у тех, кто уже все решил. А потом я видел его на дальнем пирсе. -Где этот пирс? -Здесь недалеко. Он любил там бывать один. Пирс оказался разговорчивей людей. На его краю, в небольшой выбоине с торчащими костями арматуры, она нашла осколки стекла, залитые ртутью, и старый знакомый кроссовок, завязанный узлом. Вечером она уже была в трех часах лета от злополучного места. Войдя в подъезд своего дома, она по привычке заглянула в почтовый ящик и с удивлением обнаружила письмо с международным штемпелем. На письме не было обратного адреса. Разорвав конверт, она раскрыла плотный лист синей бумаги и, узнав известные закорючки, жадно начала читать. "Рыжая моя девочка. Я видел тебя. Наконец твоя мечта сбылась. Тебя так давно влекла она. Белая от рожденья ты так хотела загореть, что это сделалось сначала твоей, а потом и моей навязчивой идеей. Она загоняла нас туда, где гороное солнце выжигает траву, но не может изменить цвета твоей кожи. Она увлекала нас к теплым островам, где солнечный свет окрашивает все к чему ни прикоснется, даже мраморных, сырых голландок, но только не тебя. Она заводила нас в пустыню, где ты с завистью смотрела на смуглые кремовые лица бедуинов, и возвращалась бледная как была. Мы перепробовали все средства. Осталось последнее - потрясение. Я где-то читал, что оно может изменить человека - и рыжие становятся светлыми, светлые смуглыми, смуглые белеют. Горе и солнце могли изменить тебя. В тот день, рыбаки и газеты, монитор и стеклянный градусник, осколки которого ты, наверное, нашла, сходились в одном - будет солнце. Не хватало только горя. И я решился его сыграть. Дальше ты все знаешь. Но ты не знаешь одного. Ты даже не заметила этого. Посмотри на свои руки, лицо. Они потемнели. Тебе это, действительно, идет. Мечта сбылась. Осталось найти новую". Дочитав, она взглянула на свои руки. Коричневый цвет залил их. Только кое-где его разрывали белые тонкие полоски слоящейся кожи. "Сгорела". ___________
|