Офицеры. Они прокляты и забыты. Они проданы и преданы. Судьбы их изломаны. Они проливали кровь на необъятных просторах нашей страны. От Москвы до самых до окраин. В Афганистане и Вьетнаме, в Прибалтике, Армении и Азербайджане, в Приднестровье и Таджикистане, в Чечне и Дагестане. Политические прохвосты и дармоеды, отирающиеся в Москве, сделали огромные политические и финансовые капиталы на их крови.
У каждой войны своя боль, свои проблемы, свои цели, свои интересы. После каждой войны остаются исковерканные судьбы людей, прибавляется крестов и безымянных могил, калек и психов, разочаровавшихся в Родине и правительстве.
Но офицеры продолжают служить Родине и проливать кровь за ее интересы. Они в основной своей массе служат не за звания и не за ордена, они знают, что их может ожидать в будущем забвение и предательство родной страны, но они идут в будущее с гордо поднятой головой, потому что они служат Родине. И дай Бог, чтобы на их примере выросло новое поколение россиян, которые своей целью выберут служение Родине.
Всем офицерам посвящается эта книга. Офицерам армии, МВД, ФСБ, налоговой полиции, погранвойск... Офицерам запаса, которые и на гражданке сохранили свою офицерскую честь незапятнанной. Кто "не сберег свои нервы, но спас свою честь". Памяти всех погибших офицеров. Позабытым крестам над их могилами.
Любое совпадение имен
и описываемых событий с реальной
жизнью прошу считать случайностью.
Ноябрь 2001 года. Москва.
Онищенко Геннадий
Я - Онищенко Геннадий, 1964 года рождения, капитан запаса вооруженных сил России, в настоящий момент в меру удачливый предприниматель. К чему не могу привыкнуть... Подсознательно давят погоны, которых нет. Подсознательно ощущаешь поддержку друзей, которых нет...
Нас было четыре друга. Сейчас на четверых - двое детей. И одна жена. И две фотографии в траурных рамках. Мы - офицеры. Пусть я уже несколько лет, как офицер запаса, но в душе я - был и остаюсь офицером. Мой последний и единственный друг сидит напротив меня, и мы молчим. Он еще служит Родине. А я уволился. Иногда меня одолевает тоска по армии, во сне я еще хожу на боевые и бываю под обстрелами. Во сне друзья еще живы и прикрывают меня огнем, чтобы я выжил. И я выжил. И живу сейчас ради них.
Боже мой! Как я благодарен судьбе за то, что она дала мне друзей. Я узнал настоящую мужскую дружбу, когда друг понимает в прямом смысле с полуслова. Пока что я не встретил ничего более ценного, чем бескорыстная мужская дружба. И ненавижу судьбу, за то, что забрала двоих моих друзей, и чувствую, как она заглядывается на третьего... И болью в сердце отзывается строка "Возвращаются все, кроме лучших друзей..."
Мы сидим с Жуковым Сергеем в моей квартире на Садовом кольце и пьем, но не пьянеем. Перед нами стоят четыре стакана с водкой, два из них прикрыты кусками черного хлеба и к ним прислонены фотографии. На одной стоит, скромно улыбаясь, симпатичный молодой курсант. Максим. Мы молча поминаем его. За стенкой, в соседней комнате, его кровь и плоть, усыновленный мною его двенадцатилетний сын Игорь делает уроки. Со второй фотографии насмешливо смотрит Андрей, он уже с капитанскими звездочками. Мы снова выпиваем, не чокаясь, и Сергей скупо рассказывает, как он погиб. В другой комнате спит сын Андрея, двухлетний Андрюшенька, тоже усыновленный мною. Его мать, моя жена Танюшка, осторожно заглядывает в комнату и с грустью смотрит на нас.
Сергей встает. Ему пора. Он проездом в Москве. Восемь лет назад он сменил армейские погоны на милицейские, и с тех пор не вылезает из многочисленных локальных войн, именуемых политиками поддержанием конституционного порядка в отдельных регионах. Как войну не называй, она была и остается войной. Месяц назад он принял под командование специальный отряд быстрого реагирования в своем родном К-ске. И получил подполковника.
Мы крепко обнимаемся.
- Береги себя. Я хочу, чтобы ты сам воспитывал своих детей, - говорю я ему.
Сергей согласно кивает головой, но мы оба понимаем, что война - есть война. Он уходит, и у меня на душе становится муторно, нехорошее предчувствие гложет душу, которое я всеми силами гоню от себя...
Он уходит, а у меня перед глазами плывут воспоминания. Мы в курсантском строю идем торжественным маршем под великий марш Агапкина "Прощание славянки", когда строевая выучка, наша армейская дружба и слаженность роты позволяют ощутить себя не отдельной личностью, а частью мощного, единого и непобедимого существа, которое будет жить вечно. Это ощущение наполняет восторгом душу, и ты чувствуешь себя центром мироздания. Ты веришь, что у всех, стоящих в строю, будет одна жизнь, одно счастье, одна смерть и одна Родина, ради которой каждый готов умереть...
ЧАСТЬ 1
КУРСАНТЫ
1983 год. Одинцов Максим
Я сошел с автобуса, аккуратно поправил фуражку и, перехватив левой рукой свой небольшой чемоданчик, направился к контрольно-пропускному пункту Новосибирского высшего военно-политического общевойскового училища, из стен которого через четыре года должен выйти офицером. Каждый шаг приближал меня к неизвестности. Что ждет меня там, я не знал, и мне хотелось побыстрее встретить кого-нибудь из курсантов, носящих на груди кадетский краб, и который мог бы объяснить мне, куда идти и что делать. Я чувствовал себя молодым волчонком, попавшим в незнакомый лес, и настороженно оглядывающим его.
Единственное, что я знал точно, это то, что не должен опозорить свою кадетку. Черная форма подогнана и отутюжена, стрелки на брюках отглажены с мылом, что кажется, о них можно порезаться, погоны ровные благодаря вставкам, на груди значки с разрядами военно-спортивного комплекса, и самое главное - кадетский краб! За него я готов умереть. И потому каждое движение выверено, плечи расправлены, походка пружинящая, осанка гордая, и я с удовлетворением чувствую, как невольно прохожие любуются мною, оборачиваясь и одобрительно кивая мне вслед. А как вы хотели? Я - кадет!
Вот и контрольно-пропускной пункт. В проходе стоит прапорщик с повязкой дежурного на рукаве, и я обращаюсь к нему:
- Товарищ прапорщик, суворовец Одинцов прибыл для учебы в Новосибирском высшем военно-политическом общевойсковом училище!
Тот довольно чему-то улыбается, тоже отдает честь и делает приглашающий жест рукой:
- Проходи! Штаб - прямо, тебе - туда!
До штаба я не дошел.
- Кадет! - донесся откуда-то издалека крик. - Кадет! Туда не ходи! Сюда иди!
Я недоуменно покрутил головой, но так и не понял, откуда кричат. В настоящий момент я как раз стоял между контрольно-пропускным пунктом училища и штабом, куда меня направили. Однако только я сделал шаг в сторону штаба, как крик раздался снова. Я опять огляделся, и неожиданно мое внимание привлекло какое-то движение на четвертом этаже стоящего рядом курсантского общежития для старшекурсников. Если бы не кадетская куртка, которой мне усиленно махали в одно из окон общежития, то я бы пошел дальше, так как решил, что меня с кем-нибудь спутали. Но там был кадет, и это меняло дело. Я решительно повернулся и направился к общежитию.
- Здорово, кадет! С какой кадетки? - встретили меня как долгожданного гостя. В небольшой комнатке набилось человек восемь, как и я - кадеты, и двое старшекурсников с кадетскими крабами на груди.
- Свердловской, - недоуменно ответил я, так как никого здесь не знал.
- Молодец, хорошая кадетка, уважаем! - похлопал меня по плечу старшекурсник. - Короче, мужики! Вам сейчас сдаваться в штаб смысла нет, потому что засунут на какие-нибудь хозяйственные работы. Потому вылавливайте других кадетов, кто еще не успел отметиться в штабе, приводите сюда, у нас можете переодеваться в гражданку, ночевать, если кому негде будет. А через недельку сдадитесь. Главное чтобы вы все вместе пришли, тогда никого из вас не накажут. Вечером соберетесь здесь у меня на инструктаж, на котором я расскажу, что вас ожидает, и как вам жить.
Вкратце перезнакомившись, мы дружной кадетской толпой направились к Обскому морю, где загорали и купались до вечера. Мы приглядывались друг к другу, и к моему большому удовлетворению прекрасно друг друга понимали. Мы носили одни и те же погоны, говорили одним языком, жили по кадетским законам и даже приколы у нас оказались одинаковые. Вечером, перекусив в столовой, отправились в общагу. Старшекурсники нас ждали.
- Ну что кадеты, поздравляем вас с прибытием в училище! - начал первый старшекурсник, рядом с кадетским крабом у которого висел значок мастера спорта. - И сейчас проведу с вами маленький инструктаж, как когда-то проводили со мной, и который в будущем придется проводить вам. Первое - вы должны забыть, что вы пришли сюда с разных училищ. Нет различия, с Московской ты кадетки, или с Уссурийской, с Киевской или с Казанской, главное, ты - кадет. И любой курсант, который носит на груди кадетский краб - твой брат, который всегда готов помочь тебе, и которому, если можешь, должен помочь ты. Поэтому не удивляйтесь, когда с вами будут здороваться незнакомые курсанты. Просто взгляните им на грудь и все поймете. Второе - здесь у вас не будет того дружного коллектива, какие были у вас в кадетках. Потому что вас соберут в одну кучу вместе с теми, кто поступил сюда из армии после службы солдатом и теми, кто поступил сюда сразу со школьной скамьи. Солдаты старше вас, покрепче и понаглее, они будут пытаться наезжать на вас и принести в коллектив все плохое из армии - дедовщину и издевательства над слабыми. Им противостоять можете только вы - кадеты, потому что пиджаки-школяры еще ничего не шарят, и первый курс будут только приглядываться, куда они попали. Зато хоть солдаты и постарше вас, но вы будете силой, потому что вы будете организованы, и у вас будет поддержка от нас, старшекурсников. Третье. Именно вы должны послужить примером дружбы и соблюдения принципов воинской чести для пиджаков и солдат, чтобы они в будущем в офицерскую службу взяли с собой ваши принципы, а не солдатские. Соблюдайте все кадетские законы и правила. Честь, дружба, Родина. В последующем у вас будут друзья и среди других курсантов, среди солдат и пиджаков, но ваша кадетская взаимопомощь вам очень будет нужна в первое время, да не будет лишней и потом.
1983 год. Онищенко Геннадий
Я смотрю на этих сопляков, на которых форма висит мешком. Мне-то что, я за год службы в армии все это прошел, форма подшита аккуратно, подворотничок - стоячок, пилотку загладил с шиком, немного опустив поля. Нас во взводе пятеро, кто поступил после службы в армии. И два кадета. И форма на них сидит как на картинке. Козлы. Такие же сосунки, как и те, что после школы, но хрен подъедешь. Откуда они всех тут знают, если только вчера прибыли в училище, а как пошли в столовую, так им через одного все кивают, по плечу хлопают, причем старшекурсники. Как вечер, так к ним толпа старшекурсников приходит, интересуются как дела, какая нужна помощь? Поэтому мы осторожно обходим их стороной, чтобы не нажить себе проблем. Они, правда, тоже ни к кому не лезут, держатся особняком, о чем-то шушукаются, а если кто-нибудь и подходит к ним, то сразу смолкают. Прямо мафия какая-то.
Тут этот пиджак Жуков мне на ногу наступил. А когда увидел, кому наступил, начал что-то испуганно мямлить. Мне конечно приятно, что он испугался, все-таки мои метр девяносто пять и сто килограммов мышц внушают уважение, но по новой чистить сапоги придется мне! Я озлобленно пихнул его в грудь, и он отлетел в сторону, по пути наскочив на чью-то спину. Оба чуть не упали, а когда повернулись, то увидел, что вторым был Коренев Андрей. Кадет.
- Нехорошо так делать, - спокойно произнес Коренев, глядя на меня с нескрываемым презрением, - тебе с ним четыре года хлеб делить.
- И ты пошел вон! Чего не в свое дело лезешь! - понесло меня.
Коренев спокойно подошел ко мне и встал вплотную.
- У меня такое ощущение, что ты сам на ответную грубость нарываешься.
Я уже не мог остановиться и замахнулся на него, но чья-то крепкая рука перехватила сзади мою руку.
- Не бурогозь, дядя!
Когда обернулся, то увидел, что руку держит еще один кадет, моих габаритов, но с другого взвода. И со всех сторон меня обступило человек десять кадетов, чьи суровые и решительные взгляды сказали все.
- Что, один справиться не можешь, толпой бить будете? - бросил я Кореневу. - Если бы по одному, я бы вас всех здесь поубивал...
- Дурак ты! - усмехнулся Коренев. - И бить тебя никто не собирается. Хотя могли бы. И есть за что. Ты сам будь человеком. Ведь не я, а ты в меня человека толкнул, не я, а ты его и меня оскорбить пытался. И будь сила на твоей стороне, ты бы постарался меня унизить. Только вот сила на моей стороне, и не ты, а я тебя прощаю.
Он повернулся, и за ним, как ни в чем не бывало, в разные стороны разошлись кадеты. Я чувствовал себя полнейшим дураком, что было вдвойне обидно в присутствии пиджаков.
1983 год. Коренев Андрей
Я - Уссурийский кадет. И мой сотоварищ Оленин Виталя, с которым мы учились в Уссурийске два года в одной роте, опозорил ее честное имя. Меня вызвали наши ротные кадеты, которые собрались на спортгородке, и по их сумрачным лицам я понял - что-то случилось.
- Андрей! Что ты можешь сказать об Оленине? - поставили передо мной вопрос ребром.
Я удивленно огляделся, и обнаружил, что из роты собрались все кадеты, за исключением Витали.
- Так, - протянул я, - а что случилось?
- Да ничего, - усмехнулся Петро, здоровенный московский кадет, - просто парашничал...
- Как? - поразился я.
- Да вот так, жрал с пиджаком на глазах всего взвода. Тому посылка пришла, он подлизаться решил к Витале, и угостил его. И они вдвоем уплетали посылку на глазах всего голодного взвода. Плевать на пиджаков, они еще ничего не петрят, а вот теперь в кадетов будут пальцами тыкать, что мы парашники, - злобно сплюнул Петр, - или у вас в Уссурийске не принято было и трудности, и жратву делить на всех?
- Ты на всю кадетку-то бочку не гони, - злобно ощерился я, - сейчас быстро найду чмырей из вашей кадетки...
- Ша! Мужики! - перебил нас плотно сбитый минский кадет Курлович. - Хватит ругаться, мы не ссориться собрались, а решать - что делать будем? Андрей! Оленин ваш, уссурийский кадет, поэтому первое слово твое, что скажешь?
- По кадетке Виталя нормальный, свой мужик был. Никого не предавал, не подставлял, никогда не курковал. Не был ни чмырем, ни крестом. Поговорить с ним надо.
- Что с ним говорить, исключить из кадет, - снова завелся Петруха, - сам краб не снимет, силой отберем.
- Я против, - категорически возразил я, - предлагаю вызвать его сюда, переговорить, и лишить его права носить краб на полгода. А там будет видно, разрешим мы ему когда-нибудь одеть краб, или нет.
Кадеты совещались недолго. Большинством голосов победило мое предложение, но под мое поручительство за провинившегося. Мы вызвали Оленина, который подошел к нам со счастливой и довольной улыбкой на лице.
- О! Чего собрались?
- Тебе сейчас Коренев скажет, - усмехнулся Курлович, - вы с ним из одной кадетки, и мы надеемся, что ты его послушаешься.
- Виталя, с пиджаком сегодня парашничал? - задал я вопрос в лоб.
- Да вы что, пацаны? - покраснел Оленин. - Он меня сам угостил! Я его не просил...
- Какое там угостил! Чего ты херню несешь! - завелся я. - Как у нас в кадетке поступали с теми, кто парашничал и курковал? Забыл? Угостил или нет, но ты не должен был брать, если он делится не со всеми!
Виталя опустил голову, в глазах стояли слезы.
- Мужики! Простите... - ему было стыдно смотреть нам в глаза. - Я больше никогда так не сделаю...
- Сделаешь или нет, еще видно будет, - продолжил я, - у нас тут было два варианта, что с тобой делать. Или забрать краб и выгнать из кадетов, или забрать краб и дать испытательный срок, после которого разрешить тебе одеть краб снова. Под мое поручительство сошлись на втором варианте.
- Мужики, простите, не надо... - сквозь слезы прошептал Оленин.
- Все уже решено, и обжалованию не подлежит. Ты остаешься формально кадетом, наша поддержка и защита тебе будет обеспечена. Но краб ты сдашь на хранение мне. Прямо сейчас, - я протянул руку, - и если к тебе больше не будет претензий, то после Нового года наденешь краб.
Виталя скручивал краб, по лицу текли горькие слезы, но кадеты смотрели решительно и зло.
1983 год. Жуков Сергей
- Рота подъем! Приготовиться к построению на физическую зарядку, построение через две минуты! - зычный рев дежурного проникает в сознание, пробуждая ненависть к жизни и так громко орущему дежурному. С завистью смотрю на Одинцова Максима, который ладно и быстро одевается, в то время как я не могу попасть ногой в штанину. Конечно, ему легче, он пришел в училище после суворовского училища, или, как с гордостью говорят сами суворовцы, после кадетки.
Не знаю, чему их там учили, но все азы военной службы они знают от и до, а больше всего поражают их дружба и жесткое следование каким-то своим канонам и кодексу чести.
На бегу застегивая галифе несусь в строй, впереди стелющейся кошачьей походкой летит радостный Максим, он уже в туалет успел забежать - счастливчик.
После зарядки насмешливо улыбаясь, он предлагает:
- Сергей, вот ты постоянно не успеваешь на утренний осмотр, хочешь, научу что делать?
В казарме, когда народ рванул умываться, он взял мои сапоги и поставил их нашему чистюле - Сереге Плошкину, который уже умывался, а его - такие же грязные - поставил ко мне. Плошкина все недолюбливали за постоянные ковыряния в носу и постоянное подчеркивание перед всеми, а в основном перед сержантами, какой он старательный, все успевающий курсант.
- Теперь главное не прозевать, когда он их тебе начистит, и назад обменять, а я отвлеку, - озорная улыбка мелькнула на его лице, - а сейчас быстро умываться, а то прозеваем.
Когда Плошкин поставил мои начищенные сапоги возле своей кровати, Одинцов весело подмигнул мне и с серьезным выражением крикнул ему:
- Плошкин, к телефону!
Пока тот ходил к телефону, который находился возле входа в спальное помещение, мы быстро поменяли сапоги и обулись. На недоуменный вопрос вернувшегося Плошкина Максим пожал плечами:
- Извини, наверное, ошибся.
Минут через пять, когда дали команду приготовиться к построению на утренний осмотр, раздался негодующий рев Плошкина:
- Какая сволочь мои сапоги надевала?
Максим с серьезной миной убеждал его, что никого не было, а сапоги грязные потому, что он просто забыл их почистить. Тот недоверчиво крутил головой и до самого завтрака ходил задумчивый, а мы еле сдерживали смех.
Наш номер с сапогами Плошкин раскусил на пятый день, после чего подписал сапоги внутри голенища, и чистил их только после того, как несколько раз не удостоверится, что это его сапоги, а с нами не разговаривал два дня.
Кроме Максима в нашем взводе учится еще один кадет - Коренев Андрей, полная противоположность Максиму, но такой же надежный и так же жестко следующий кадетским принципам.
После того, как Коренев схлестнулся с Онищенко, они стали поддерживать нейтралитет. Меня поразило, как моментально во время ссоры рядом с Кореневым встали плечом к плечу все кадеты роты. Они были силой, с которой приходилось считаться всем, начиная от солдат до офицеров. Мы, пришедшие в училище после школы, смотрели на незнакомые нам до этого времени армейские отношения, когда сильный диктовал свою волю слабому.
Я в некоторой степени считал себя виновником их конфликта, и мне хотелось загладить перед Андреем свою вину. От родителей мне пришла посылка с конфетами, пряниками и салом, и я, отрезав шмат сала и отложив конфет, подошел к Кореневу.
- Угощайся! Это тебе!
Он взглянул на меня удивленно и насмешливо.
- Спасибо, но не надо.
- Почему? - искренне удивился я.
- Хочешь поделиться посылкой, так делись со всеми, а не только со мной. Не ставь скотские потребности желудка выше духовных потребностей человека.
Он так и не взял ничего. Ни один кадет ни разу не взял ничего у кого-либо из чужих. Что вызывало наши пересуды и подозрение о существовании какой-то кадетской мафии и о каком-то моральном запрете брать угощения от других. Взятая кадетом у кого-нибудь конфетка расценивалось ими самими как унижение и попадание в зависимость от другого человека, которому ты становишься хоть чем-то обязан. А зависеть они ни от кого не хотели.
Не знаю, как так сложилось, но к концу первого курса деление на кланы кадетов, солдат и пиджаков постепенно исчезло, и у нас все-таки сложилась крепкая дружная четверка - кадеты Коренев Андрей и Одинцов Максим, я (пиджак) и как-то примкнувший к нам бывший солдат Онищенко Генка - мой обидчик, двухметровый верзила, косая сажень в плечах. Несмотря на тот злосчастный конфликт, они сблизились с Кореневым. Во многом их взгляды на жизнь совпадали, и они обожали о чем-нибудь спорить, зачастую так и не приходя к единому мнению, но уважая взгляды друг друга.
Онищенко пришел в училище после службы в армии, поначалу держался особняком и ни с кем особо не дружил. На училищных соревнованиях стал чемпионом по гиревому спорту, всеми считался туповатым и простым. Однако случайно выяснилось, что он пишет стихи, и его ждала участь отчуждения и непонимания, так как тот, кто в армии хоть чуть-чуть отличается от общей массы - вызывает насмешки и становится объектом шуток. Но когда кто-то для смеха стал просить Генку почитать свои стихи, чтобы поиздеваться над ним, неожиданно Генку поддержал Коренев, громко и жестко произнеся:
- Не мечите бисер перед свиньями.
- Не понял, - обиженно произнес тот.
- Да, правду говорят, что для малообразованных надо разжевывать мысль, - покачал головой Андрей, - для тупорылых перевожу на понятный им язык - не хрен свиней черной икрой кормить, пусть объедки жрут, так что лучше иди, и строевой устав почитай - ближе по интеллекту будет.
С Андрюхой связываться побаивались - за злой язык и зачастую непредсказуемые действия. Андрея никогда нельзя было понять. Во всех его поступках чувствовались презрение и насмешка, но что самое удивительное - это все прощали и не обижались, хотя очень часто его шутки были злы и жестоки. Его прощали, потому что за его презрением стояла любовь ко всем людям, а его презрение было презрением людских, общечеловеческих слабостей.
Больше Онищенко насчет стихов никто не подначивал. А вот Андрея, обсуждающего с ним стихи и Генки, и классиков, можно было видеть не раз.
1984 год. Онищенко Геннадий
Все дебилы и скоты. Только считают себя умными и разбирающимися во всем. На самом деле спроси у любого, ни один не назовет не то, что даты, даже года рождения великого русского поэта Пушкина. Зато думают, что знание назубок обязанностей солдата перед построением и в строю позволяет им смеяться надо мной.
Никогда не пошел бы в военное училище, если б были хоть какие-нибудь другие варианты дальнейшей жизни. Наверно больше половины курсантов здесь продолжают семейные династии своих отцов, или поступили сюда с гражданки из обеспеченных семей или по блату, потому что это в какой-то степени престижно - быть офицером.
И те и другие об армии имеют представление из книжек да фильмов. Чем на самом деле солдат дышит, какие ему сны снятся, не знают, и никогда не узнают. Придут сразу в белых перчатках и хромовых сапогах, со звездочками...
Я поступил в училище после года срочной службы. Рядовым. В бескрайних степях Забайкалья. Где познал, что такое армия, но не понял, на кой черт она такая нужна Родине. Пошел в военное училище от безысходности. Просчитал, что это для меня самый наилучший вариант. У меня одна мать. Содержать на зарплату гардеробщицы Дома Культуры она меня не в состоянии. Тем более кормить несколько лет, если я пойду учиться в какой-нибудь институт. Здесь же какая никакая, а халява - кормят, поят, одевают, хоть на шее у матери не сижу. И при этом еще получу высшее образование. Одна беда - окружают эти откормленные, сытые мальчики, жизни не видевшие, за исключением нескольких человек.
Как ни странно, но моими товарищами в училище стали те, о ком я никогда бы не подумал. С первого дня я не переносил кадет и школяров, то есть тех, кто пришел сюда после суворовского училища или сразу после школы. Первых за то, что слишком умные и дружные, живущие по своим законам и надсмехающиеся над теми, кто не принадлежит к их касте, а вторых - за детскую наивность и глупость. Жизненного опыта нет ни у тех, ни у других. О дедовщине знают только понаслышке. Не пахали на заводе простым работягой, как я год перед армией. Но считают себя такими же умными и знающими жизнь, как и я.
Однако жизнь плечом к плечу, когда хочешь - не хочешь, а делишь кусок хлеба с тем, кто рядом, морозишь вместе с ним сопли на полевом выходе или в наряде, притирает и сближает людей. Время уравняло наш небольшой жизненный опыт, и незаметно оказалось, что после первого курса деление на какие-то группы исчезло, взвод стал единым целым, а дружеские отношения сложились не по социальному признаку, а на сплаве личных симпатий, интересов и взаимоотношений.
По мере общения выяснилось, что большинство кадетов из таких же малообеспеченных семей, как и я, а манеры поведения, привитые им в их кадетках, основаны на одной цели - служение Родине, следование традициям русского офицерства и кадетского братства. Наша антипатия с Кореневым друг к другу привела к обратному результату. Начав приглядываться к нему, я обнаружил, что он мне нравится как личность и как человек.
Пиджаки - школяры, получая первые посылки и продуктовые передачи от родных и близких, без всякого зазрения совести на глазах у всего взвода уплетали конфеты и мамины пирожки, даже не думая кого-нибудь угостить или поделиться. Некоторые из курсантов, чьи муки голода становились невыносимыми, подходили к ним и угодливо просили их угостить. Ни один кадет, ни разу не унизился попрошайничать, ни разу ничего не взял, когда его лично угощали.
Именно с кадетов пошел обычай пришедшую посылку, за исключением личных вещей, ставить на стол во время занятий по самоподготовке и по-братски делить на всех. После того, как кадеты свои посылки разделили между курсантами, не взяв себе ни на одну конфетку больше, никто из курсантов больше не "курковал", не тарился и не прятал полученные от родных посылки.
Не знаю, что именно объединило меня, "пиджака" Жукова Сергея и кадетов Коренева Андрея и Одинцова Максима. По характеру мы были абсолютно разные, как четыре стороны света. Но мы стояли на одной земле, на одних и тех же принципах и одном и том же отношении к жизни. Я презирал людские слабости и горести, которые при ближайшем рассмотрении выведенного яйца не стоили. Но когда я высказываю свое мнение, надо мной начинают смеяться эти идиоты, что окружают нас, и которые не хотят и не умеют думать. Иногда чуть до драки не доходит.
Андрей же может высмеять так жестко и беспардонно, и абсолютно точно логически, что с ним невозможно спорить. Он очень тверд в своих взглядах, и как все утонченные натуры - чрезвычайно раним. Свою ранимость он тщательно скрывает за своей презрительностью к жизни и окружающим. Он издевается над своими недостатками, которых мы у него не видим, ищет и находит их десятками, и постоянно борется с ними. Андрей может высмеять любого, и имеет на это право, потому что он всегда начинает с себя.
Не знаю, как, у него в аттестате о среднем образовании по математике стоит четверка, но самые трудные задачки по высшей математике он щелкает как орехи. Потом насмешливо смотрит на двух наших сокурсников, окончивших школы с золотыми медалями и вслух начинает рассуждать:
- Да, интересно устроена жизнь. Бывает, смотришь на человека - все нормально. Умное лицо, диплом в кармане лежит о том, что он отличник, медаль на шее висит, подтверждающая это. А пообщаешься с ним, и сомнения начинают в голову лезть о его умственном развитии.
Все, начиная понимать, кому адресованы слова, начинают с улыбками оборачиваться и смотреть на отличников, а Коренев продолжает:
- Потом узнаешь, что у него папа директор какого-нибудь мясокомбината, или чего-нибудь еще. И учителя всей школой тащили эту посредственность на золотую медаль. За умеренную плату. А эта посредственность элементарную задачу решить не может.
- Можно подумать, ты ее смог решить, - не выдерживает один из медалистов.
- Смог, - кивает Андрей, - просто надо уметь думать.
- Не верю, - сомневается тот, - покажи!
- Ну, ты молодец! - улыбается Коренев. - Сам реши!
- Да врешь ты, что решил, - продолжает наезжать отличник.
- Хорошо, - говорит Андрей, - давай так. В силу твоей умственной отсталости ты задачу все равно не сделаешь, и мне ты не веришь. Потому спорим на литр молока и четыре булочки, что я ее решил.
- Давай! - заводится медалист.
Они бьют по рукам, и Коренев подает ему свою тетрадь. Через несколько минут тот разочарованно вздыхает, убедившись в верности решения, и беззастенчиво списывает. Затем плетется в буфет и скоро Андрей угощает нас выигрышем.
На следующий день начинается самое интересное. Пожилая преподавательница высшей математики, с хитринкой оглядывая сидящих перед ней курсантов, спрашивает:
- Ну что? Как обстоят дела у вас? В других группах никто не смог показать мне верного решения, может, вы меня порадуете? Кто решил задачу?
У Андрея списали все, но все понимают, что сами решить бы не смогли, поэтому в воздух поднимаются только две руки. "Медалисты". "Медалисты" смущенно и заискивающе оглядываются на него, а Андрей сидит с безучастным видом и спокойно рисует в тетради чертиков, будто не слышит вопроса и никого не видит! Ну не чудак ли? И весь взвод видит, кто и чего стоит на самом деле! Вот такими поступками он может втоптать в грязь любого. Поэтому он имеет моральное право называть отличников дебилами и дураками, что иногда и делает, а те ничего не могут сказать ему в ответ. Почему его и побаиваются.
Все понимают, что он мог бы учиться отлично, причем без особого труда. Но Андрей считает оценку не показателем ценности человека, поэтому, насмешливо улыбаясь, на самый легкий вопрос преподавателя может сказать, что не знает ответа.
Максим же - романтическая натура, живущая своими мыслями и мечтами. Может быть, мыслей у него и нет, потому что он их никогда почему-то не высказывает, но его постоянно задумчивый вид вызывает уважение. Он в доску свой парень, на которого всегда можно положиться и который никогда не подведет. По его характеру никогда не скажешь, что он детдомовский. Единственное, что говорит о его нелегком детстве и вызывает наши насмешки, так это то, что порцию пищи в курсантской столовой он по въевшейся в него привычке продолжает называть - "пайка". Он как огня боится девчонок, что обнаружилось на первом же танцевальном вечере, когда кто-то посоветовал ему, указав на одну из девчонок, пригласить ее на танец. Максим так густо покраснел, что не будь он кадетом, его бы просто затюкали насмешками и издевательствами. Но он был кадет, а те никому не позволяли смеяться над своими...
Третий друг - Сергей, обычный парень из простой рабочей семьи. Без гонора и без комплексов. Максим назвал его - дитя природы. Открытая душа Сергея начисто лишена чувства зависти и злобы к людям. Он постоянно открыт и доброжелателен, всегда готов придти на помощь. Узнав его поближе, я пожалел, что когда-то наехал на него из-за своего вздорного характера. Андрей "успокоил" меня тем, что это, мол, была обычная реакция примитивного животного, оказавшегося в незнакомых условиях и стремящегося освоить незнакомую ему территорию путем подавления других особей, оказавшихся здесь. Из-за чего мы с Андреем еще полдня спорили.
В одно из первых наших увольнений на первом курсе, мы с Андреем и Максимом поехали в город. В ожидании переговоров на междугородном пункте, где заказали переговоры со своими родными, пропустили время обеда и сильно проголодались. И когда я на улице увидел бабульку, торгующую пирожками, у меня живот от голода свело.
- Мужики! Пирожки! - чуть не заорал я, поворачивая к бабульке, но вдруг натолкнулся на взгляд Андрея, жесткий и презрительный.
- Гена, у нас в кадетке одно из самых поганых оскорблений было, когда тебя крестом называли. Как нам старшекурсники объясняли, это сокращенно от крестьянина. Не то что мы не уважаем крестьян, а то, что им, как сословию, можно ходить грязными, небритыми, жующими и чавкающими на улице, а нам, как офицерам, или будущим офицерам, нельзя. Ты избавляйся от этих крестьяно-солдатских привычек, не позорь погоны, не дай бог увижу, что ты идешь по улице в форме и с пирожком в руке, - Андрей был строг и серьезен, - лучше с голода сдохни, или зайди в столовую, где можно более или менее культурно поесть.
- Да вы что, больные? Кому какое дело? - у меня от возмущения перехватило дыхание. - Пожуем, никто и внимания не обратит.
- Некрасиво... - через плечо бросил Максим.
Я со злостью поплелся за кадетами, матерясь и недовольно бормоча себе под нос.
1984 год. Коренев Андрей
В школе мне прочили большое будущее. Учительница математики утверждала, что из меня получится ученый, так как я люблю идти не проторенной дорогой, а ищу свои пути решения задач. Учитель русского языка считал, что из меня получится писатель, так как у меня нестандартное мышление и свой необычный литературный стиль изложения сочинений.
Однако в восьмом классе мама сказала, что она у нас одна и двоих детей содержать не в состоянии. И что после восьмого класса я пойду учиться в сельхозтехникум, где, если буду хорошо учиться, мне будут платить стипендию, которая будет большим подспорьем семье. Да и профессия очень хорошая, нужная стране - поля орошать.
Идти учиться на расхваленную матерью профессию гидромелиоратора мне не хотелось. С матерью спорить я тоже не мог... Помог случай. Одноклассник рассказал, что в военкомате набирают абитуриентов, окончивших восемь классов, для поступления в суворовские военные училища. Мама идею с суворовским поддержала горячо. Отправить сына на полное государственное обеспечение, где одевают, кормят, обучают, и спать укладывают - это было пределом ее мечтаний. Мама вечно была занята поиском новой супружеской партии, и, насколько я понимаю, известие для потенциального жениха, что у невесты двое детей, не радовало его. А так я за несколько тысяч километров, и приезжать буду ненадолго только два раза в год, что вполне можно перетерпеть.
Для меня это тоже было выходом, потому что купленное мне на вырост в пятом классе матерью пальто в восьмом классе стало малым, и, как я понимал, покупать новое она и не думала. Постоянное донашивание старых отцовских вещей, а также покупаемые на несколько размеров больше на вырост сформировали во мне комплекс неполноценности. Комплекс презрения к вещам и деньгам, которых у нас практически никогда и не было. Я презирал своих одноклассников, разбалованных своими родителями. Я мучился вопросом, почему я недостоин всего этого, и чтобы спасти свое самолюбие, стал презирать богатство, власть и деньги.
Вообще - почему у меня эти комплексы неполноценности, эти постоянные метания в жизни, поиски себя? Если рассудить откровенно - просто потому, что у меня никогда не было настоящей семьи. Матери было не до меня в поисках женихов. Когда я с гордостью подходил к ней, чтобы рассказать о своих успехах в школе или что-нибудь интересное, по моему разумению, она просто перебивала меня и отправляла погулять, потому, что ей некогда, так как она идет на танцы и ей надо собираться. Не знаю, почему я не попал в какую-нибудь дворовую компанию, где мог плохо кончить свою жизнь, но я не сдался. Видимо, многое в человеке заложено от рождения. Я много читал, занимался спортом, перебывав в секциях бокса, легкой атлетики, стрельбы, борьбы, в каждой по году, но, почувствовав, что это не мое, я уходил оттуда. И хотя не добивался больших результатов в спорте, это мне дало отличное физическое развитие.
Так я оказался сначала в суворовском, затем в высшем военном училище. Школьные друзья смотрят на меня с сожалением, мол, лучшие годы провел в погонах... Если бы они знали, какая это школа жизни! Армия, как и горы, проверяет людей на прочность. Кадетка - школа дружбы и верности Родине. Именно там до конца сформировался мой характер.
Вообще, если говорить откровенно - армия не для творческих людей. Если с детства я очень много занимался своим самовоспитанием и уже достиг каких-то определенных вершин, то в училище мне просто-напросто пришлось остановиться в своем развитии, так как армия предполагает однообразие не только в военной форме, стрижке, распорядке дня и модели поведения, но и в умственном развитии. Умный человек думает, и у него, как правило, возникают вопросы, которые он старается разрешить. В армии вопрос, заданный командиру, который служит много лет и полностью деградировал, и в связи с чем уже не в состоянии ответить на элементарный вопрос, вызывает у него чувство недовольства (кстати, в основном своей же тупостью) и насмешки товарищей, имеющих по одной извилине, да и то от фуражки.
Я никогда не считал себя умным, так как видел множество людей как гораздо умнее меня, так и некоторых поглупее. Тем более что ум - не показатель ценности человека как личности.
Если умный человек, уподобляясь идущему в густом тумане по глухому лесу без дороги, растрачивает свои силы и способности впустую, распыляет их на мелочи и суету повседневной жизни, это не личность.
Можно иметь средние способности, но достичь небывалых высот. Надо видеть свою цель, свою горную вершину и все силы положить на то, чтобы достичь ее. И с ее вершины увидеть тех, кто был умнее и талантливее, но до сих пор блуждает в лесу. Надо лишь суметь выбрать себе вершину...
Только я не знал, какую цель поставить. Все, ради чего страдали и чего старались добиваться обычные люди - власти, денег, признания, - я презирал. Мне хотелось сотворить что-нибудь полезное для человечества и страны, но творить я не мог, потому что кто меня будет содержать и кормить, пока я буду что-то создавать? На какие деньги жить, пока буду что-то созидать? Как ни крути, а для того, чтобы иметь свободу творческого выбора, заниматься любимым делом, необходим первоначальный финансовый капитал. Которого у меня нет.
Уповать на то, что я буду хорошо служить и стану генералом, тоже не приходилось. Во-первых, просто не хотелось, так как вообще никогда не имел цели быть военным, во-вторых, чтобы быть генералом, надо обладать рядом индивидуальных особенностей. Генерал - это армейский чиновник высокого уровня, который может быть и умным, и глупым, но объединяет всех генералов одно - огромная сила воли и умение при необходимости идти к цели по трупам своих подчиненных, по их изломанным и исковерканным судьбам, откинув в сторону всякое человеколюбие и думая лишь о победе. Генерал должен быть человеком, готовым подчиняться любому вышестоящему начальнику, невзирая на его личные моральные качества и умственные способности. Я никогда не смогу сломить свой характер в угоду кому-нибудь другому, не смогу заставить себя кривить душой и говорить тупому начальнику, что он рассудительный и умный человек.
Иногда думаю, что останется после меня, вспомнит ли кто обо мне? Неужели умру, прах мой смешается с землей и никто не помянет о нем? Когда смотрю на наших офицеров, то думаю, они ведь тоже мечтали оставить свой след в жизни, а провели свою жизнь впустую, растратили ее на что-то малопонятное с разумной точки зрения. Тешить себя тем, что мы своим трудом обеспечиваем условия для творчества других людей - не могу, потому что сам чувствую в себе силы, которые боюсь растратить впустую... Кто оценит мой ратный труд?
Мои постоянные поиски себя, своего места в этой жизни, пока не привели ни к чему. Я так и не смог найти себя, а избыток энергии выплескиваю на окружающих. В них я нахожу такое количество недостатков и выдаю столько иронии по этому поводу, что часто доходит до ссор. Ну не могу я сдержаться, когда вижу фальшь, тупость и высокомерие.
Начитавшись умных книжек, постоянно занимаюсь тем, что испытываю на себе различные методики самовоспитания, воспитания силы воли и ума. Шокирую друзей тем, что во время занятий протыкаю себе иголками щеки, загоняю их себе в руку почти по самое ушко, пристегиваю комсомольский значок на грудь, протыкая кожу и, делая прочую ерунду, имеющую одну цель - научиться презирать боль, страх, научиться побеждать самого себя. Стараюсь заставить себя быть счастливым в любой ситуации, чтобы мой дух не зависел от этого презренного тела, потому и делаю все, что не нравится телу.
С раннего детства меня мучает вопрос - кто я, зачем пришел в этот мир? Какова цель моего существования?
Поглощаемые книги ответа на мои вопросы не дали. Попытки читать уважаемых философов еще больше запутали меня, абстрактная философия не дала ответы на мучительные вопросы... Единственное, что я осознал - четкое понимание раздельности тела и духа. Мое тело хотело много спать, хорошо жрать, не хотело заниматься спортом, боялось боли и страданий и многого другого. Оно хотело быть по-скотски счастливым. Дух же хотел быть свободным и не зависеть от этих потребностей тела, и руководством к действию я выбрал два тезиса Сократа: "Не ставь скотские потребности желудка выше духовных потребностей человека" и "Всегда поступай нравственно и целесообразно".
Я воспитывал и тренировал свой дух, заставляя проходить себя через телесные страдания. Мой дух заставлял мое тело делать все, что ему не хотелось и не нравилось. Когда я был голоден и ловил себя на мысли, что готов сожрать теленка, то в столовой заставлял себя отдать свой скудный армейский ужин товарищам по столу. Когда я чувствовал, что устал, то заставлял себя быстрее других сделать свою работу, чтобы помочь товарищам. Когда мне нравилась девушка, я заставлял себя презирать ее и выискивать в ней недостатки. Духом я задавливал в зародыше все свои чувства, говорящие мне о слабости моего тела. И в один прекрасный момент я вдруг почувствовал, что мое презренное тело сдалось, подчинилось духу, и открылись новые горизонты. Я мог заставить тело пахать за пределом телесных возможностей, превосходство силы воли и духа над организмом открывало во мне все большие физические возможности.
Я понял, что счастье человека не зависит от денег, пищи, условий жизни, круга общения и прочей ерунды. Бог каждому человеку дал одинаковое количество счастья. Просто для богатого человека ежедневное поглощение черной икры является обыденным делом, а для меня банка красной на праздник один раз в год - уже радость. Бомж радуется каждой найденной бутылке на мусорке точно так же, как богатый каждой удачной сделке. И при этом радостные эмоции и количество получаемого ими счастья равнозначно! И чувство горя у них одинаковое. Только бомжа расстраивает, когда он не насобирает стеклотары на бутылку портвейна, а богатый расстраивается, узнав, что он не может себе купить такую же яхту, как у Рокфеллера.
Да, я добился того, что мое тело стало куском пластилина в руках моего духа, но я так и не добился ответа на поставленные мною вопросы.
1985 год. Одинцов Максим
Мне радостно и светло. Я засыпаю и просыпаюсь с ее именем на губах. На занятиях по самоподготовке я сочиняю письма к ней, которые никогда не оправлю, настолько они личные. И с нетерпением жду выходные дни, чтобы сходить в увольнение и увидеть ее - Марину!
У меня никогда не было семьи. Родители погибли, когда я был очень маленький, поэтому не помню их, за исключением нежных прикосновений матери и строгого голоса отца. В детдоме, где я воспитывался, были очень суровые законы. Я любил читать и мечтать, не был таким, как все, за что меня не любили и часто били. Я не ломался, не просил пощады, не заискивал перед старшими и не унижался. А искал спасения в книгах, в которых я был то Д'Артаньяном, то Черным Корсаром или Робинзоном Крузо. Книги помогли мне выстоять в этой жестокой жизни, остаться человеком и не обозлиться на других людей.
Но книги не смогли заменить мне семью. Мне не знакома радость семейной жизни. Не знакомо, что, значит, быть сыном или отцом. Как вести себя с матерью, женой и детьми. И как вообще можно подойти и просто заговорить с девушкой, этим таинственным и неземным существом? Девушки меня пугают и притягивают одновременно. Хочется понять, что это за странные существа, но незнание мое отпугивает от них как пугает маленького ребенка что-то незнакомое.
До поступления в суворовское военное училище я не знал, что такое дружба. Отношения между детдомовцами напоминали отношения в волчьей стае. Я не отдавал старшим свой ужин и с ужасом ждал ночи. Они приходили вдвоем или втроем, когда дежурный воспитатель засыпал или куда-нибудь уходил. Я лежал, накрывшись одеялом с головой, и со страхом ждал их прихода. Они скидывали меня с кровати и долго и нещадно пинали. Но назло им я все равно никогда не отдавал свою пайку. Как я благодарен нашей учительнице по русскому языку, которая, узнав о моей мечте пойти в суворовское училище, не обсмеяла мою голубую мечту детства, а поддержала, и помогла собрать необходимые для поступления документы. Кадетка стала моим настоящим домом. Кадетские принципы - дружба, Родина, честь, - стали моими жизненными принципами.
Я никогда не был слишком высокого мнения о себе, девчонок стеснялся и никогда не мог подойти к ним первым. Поэтому когда на новогоднем вечере в нашем училище меня пригласила на белый танец эта броская красавица Марина, я был просто шокирован. Как она была прекрасна, когда я увидел ее впервые. Она посмотрела на меня и улыбнулась, а я так жутко покраснел, что она, не таясь, прыснула со смеху. Свой первый танец я танцевал как медведь и, наверное, оттоптал ей все ноги. Я был напряжен как бревно, и Марине стоило немало усилий разговорить меня.
Когда я думаю о ней, видимо у меня на лице появляется счастливая идиотская улыбка, потому что Андрей хохочет и, подмигивая Сергею с Генкой, показывает на меня.
- Да пошли вы... - ору я на них и жалею, потому что сразу начинаются подколки.
- На свадьбу то пригласишь?
- А ты с ней того... уже спишь?
- Елки - палки лес густой,
Максим ходит холостой,
Скоро Максим женится,
Куда Марина денется?
Мы встречались с ней каждые выходные, ее веселила моя скромность и стеснительность, меня притягивала ее веселость и бесшабашность. Через неделю знакомства она пригласила меня домой и познакомила со своей мамой, отец с ними не жил. Мама сразу подробно расспросила меня, откуда я, кто мои родители, как мы живем. Видимо ее не устроили мои качества потенциального жениха, потому что слышал, как она что-то недовольно высказывала Марине на кухне, а та только весело смеялась в ответ.
Какой я был дурак! Как верил в настоящую любовь и как был жестоко в ней разочарован. Не последнюю роль в этом сыграл Андрей, и не знаю, должен ли я быть ему за это благодарен, или нет.
В один момент я вдруг заметил, что Марина со мной не искренна. В разговорах стали звучать оговорки, двусмысленности, недосказанности. Назначенные свидания стали срываться. Когда я приходил на условленное место, она не приходила, но порвать с ней я уже не мог, настолько был влюблен в нее и, тем более что потом она сама находила меня, или передавала мне нежные записки с извинениями и объяснениями.
Однако постоянные подозрения и душевные муки сделали меня раздражительным и злым. Я ходил сам не свой, не мог учиться, мне не хотелось ни с кем общаться, когда неожиданно подошел Андрей. Он крепко взял меня за руку и вытащил за казарму на спортгородок.
1985 год. Коренев Андрей
Не знаю, откуда сформировалось мое презрительное отношение к женскому полу. Какую-то роль в этом сыграл "Герой нашего времени" Лермонтова, какую-то - свой личный опыт. Такие женщины, как жены декабристов, в наше время не рождаются. Другие никогда не поймут и не примут, что их мужья защищают Родину и могут в любой момент погибнуть. С одной стороны их можно понять. Ведь офицерское сословие в наше время является одним из самых бедных и бесправных, гибель офицера означает для его семьи нищенскую пенсию, на которую даже собаку не прокормишь, не говоря уже о детях. Потому семья - обуза, которая не пускает офицера на войну. Я решил посвятить свою жизнь служению Родине. Мне не надо за это наград и почестей. Может быть, я - дурак, но я люблю свою страну. И понимаю, что служба Родине и семья - понятия несовместимые. И это осознание - что я могу погибнуть и оставить своих детей нищенствовать, заставляет меня отказаться от принятия высокого и светлого чувства, именуемого любовью, во избежание создания семьи.
Хотя чего уж там брехать! Просто моя школьная любовь после выпускного бала прямо сказала, глядя мне в глаза, чтобы я простил ее, потому что хоть я ей и очень нравлюсь, ее не устраивает, что у меня ничего нет за душой в финансовом плане. И сформировала у меня очередной комплекс, что все бабы - твари, которым нужны только деньги...
Когда я вспоминаю об этом, моя улыбка жалка и грустна. Я улыбаюсь своему школьному чувству, как я мог поверить в высокую любовь. Я улыбаюсь - что мне остается делать? Кому верить в этом мире, кроме друзей, которые никогда не предадут? Пора юношеской любви, когда все прекрасно и светло, прошла. Не будет теперь той, которой бы я доверился без оглядки, теперь там будет пустота и обман...
Мы сразу заметили, что Максим по уши влюбился. Но если в нашей компании я, Генка и Серега презирали женщин, романтическое сердце Максима искало любви и нашло. И как порою любовь добавляет дуракам ума, так Максима она превратила в глупца.
Вообще, если рассуждать абстрактно, что нужно мужчине от женщины? Секса, уборки в доме, стирки вонючего белья, приготовления пищи и удовлетворения прочих его скотских потребностей. Женщине от мужчины требуется защита, понимание, ласка, надежность и прочая духовная белиберда. Столкновение скотского и духовного начал как раз и рождает то чувство, которое называют любовью. И чем мощнее изначально эти основы, тем сильнее вспыхивают чувства. Женщина интуитивно чувствует Мужчину, добытчика еды и защитника семьи. И она интуитивно понимает, что чем больше он жрет и выдает в стирку грязного белья, тем больше он работает и добывает пищи. Иными словами, чем больше мужчина - скот, тем более он притягателен женщине.
Максим не был скотом. Наше презрение к женщинам почему-то наоборот, как магнитом притягивало их к нам, а скромность и стеснительность Максима, столь не уважаемые в наше время девчонками, отталкивали их от него. Иногда он казался мне в отношении женского пола хоть и тупым, но святым тупым.
Его избранница мне не понравилась сразу. Да, она была симпатичная, стройная, но то, что она шалава, сквозило, как говорят, изо всех щелей. Поэтому, когда он застрадал из-за Марины как Ромео из-за Джульетты, меня сильно покоробило. Его детдомовское сердце искало любви, и ему казалось, что нашло, но неужели он настолько слеп и не видит, как она играет с ним словно кошка с мышкой?
Сначала мы надеялись, что он образумится, выкинет из своего сердца и забудет, но через месяц поняли, что ранимость Максима только усугубляет болезнь. Я решил, что пришло время шоковой терапии. Может быть, это жестоко, но вор должен сидеть в тюрьме, дурак - в дурдоме, а Марина - в луже дерьма. Вытащив Максима на спортгородок, я поговорил с ним начистоту. Высказал все, что думал и пообещал доказать, что она - сволочь. И должна получить той же монетой.
Я караулил ее на каждой училищной дискотеке. И на третьей мне повезло. Она была типичной куколкой, имеющей минимум мозгов, минимум интересов, но максимум запросов. Ей хотелось нравиться, она все делала, чтобы на нее обращали внимание. Она стреляла своими томными глазками, презрительно глядя на курсантов первокурсников с одной нашивкой на рукаве, насмешливо на курсантов маленького роста, брезгливо на полных, и с нескрываемым интересом на высоких и красивых.
Не знаю, но по моим наблюдениям бог не дает одному человеку сразу всего. Чтобы он был высоким, красивым и при этом еще умным, честным, порядочным, сильным, добрым и так далее. Избыток одного качества вызывает такой же ущерб в других. Но почему-то эти дурилки думают, что все эти качества выражаются в росте и красоте. Конечно, красивый мужчина - это прекрасно. Но если при этом он был бы еще и немым, это было бы само совершенство. Как величава глубочайшая задумчивость дебила! По которой сразу и не определишь, что хоть череп и с арбуз, а мозг с горошину.
Мне запало в душу высказывание кого-то из знаменитых людей, что умным людям думается легко, поэтому потуги ума на их лицах не отображаются и они имеют лица полнейших дураков. Ярким примером этого является Сократ. Дураки же наоборот постоянно напрягают мозговые извилины, что постепенно отражается на их физиономии, и они имеют умные лица. Так что высокий и красивый внешне зачастую имеет низкую и уродливую душу. А что могло сформировать характер и душу высокого и красивого человека, если с самого детства его любили, восхищались, обращали на него внимание, а противоположный пол дарил любовь. Не встречая трудностей, такие людей обычно и вырастают иждивенцами, нахлебниками и бездельниками, которые ничего не добиваются в жизни. Человек же с физическим недостатком с детства стремится компенсировать его другими качествами, которые, к сожалению, с первого взгляда не увидишь...
Слава богу, я оказался более или менее симпатичен и высок и подошел под принятые ею для оценки кавалера стандарты, что меня в некоторой степени огорчило. Потому что значит, в такой же степени я дурен душой и умом... Я дал ей максимум внимания, я танцевал рядом с ней, вкладывая в танец всю душу, я ласкал ее взглядом и видел, что Марине это приятно. Она млела и смотрела на меня с интересом.
Когда я убедился, что все другие конкуренты отшиты, я незаметно и неожиданно исчез. Нельзя кошку много кормить мясом, иначе она может перестать ловить мышей. А сейчас она ищет, куда же вдруг исчезла мышка, которая казалось, уже была в ее коготках. Стоя в тени колонны, я с насмешкой наблюдал, как она ищет меня глазами. К ней никто не подходил, так как все решили, что она с кавалером, а он просто на минутку отошел. Она постреляла глазками по другим курсантам, и когда у ней ничего не получилось, изображая оскорбившуюся томную аристократку, встала у стены в позе благородной девицы.
Теперь мне надо было не прозевать ее после окончания танцев. Когда после дискотеки она выходила на улицу, я "случайно" столкнулся с ней в дверях.
- Куда вы пропали? - она кокетливо надула обиженные губки.
- В роту вызывали, но я сбежал снова и только ради того, чтобы проводить вас! - я насмешливо смотрел на нее, не давая возможности уловить, так это, или нет.
- Ой, а вы, правда, проводите меня? - довольная хищническая улыбка промелькнула у нее на лице.
С этого момента все и началось. Я первый раз в жизни играл в любовь, заставляя показывать несуществующие чувства. Все-таки - хвала природе и эволюции, сделавшими нас такими. В отличие от животных человек способен мысленно планировать свое поведение, согласуя его со своими дальнейшими целями. Я в соответствии со своей целью могу выбирать себе роль, которую должен играть, и на основе этого строю свое поведение. Животное лишено возможности выбирать себе роль, оно есть то, что создано природой и аппарат планирования своего поведения ему не нужен. Ведь глупо и невозможно зайцу планировать себя в роли волка. Он поступит так, как поступал раньше, как поступают животные его вида, потому что это есть самая безопасная для него форма поведения. Я же мог планировать, и я писал роли этой жестокой пьесы, отводя себе различные роли от мышки до льва.
Мне было противно и неприятно, но я заставлял себя встречаться с ней. Она чувствовала мою игру, но не могла разгадать. Я был для нее загадкой, и чем больше она пыталась ее разгадать и не могла, тем сильнее ее тянуло ко мне. Для меня это был бой, в котором я имел преимущество и неотразимый коварный удар для моей "милой" и "прелестной" соперницы. Берегись, я не буду жалеть тебя!
Я издевался над ней, как она издевалась над Максимом. К ее несчастью, это было легко. Я вливал в ее уши столь сладкий для нее яд, сыпля головокружительные комплименты. Удивительно, но даже если страхолюдине сказать, что она прекрасна, она всегда в это верит. Марина была довольно симпатичной, но, как и все девушки, свято верила во всю чушь, что я ей говорил.
Несколько дней я изображал пылкие и искренние чувства к ней, после чего переставал приходить на свидания, и она искала со мной встречи. Меня разбирал смех дьявола, который пробирался в мою душу, когда я думал и представлял, как она меня ждет и волнуется. Через месяц она первая призналась мне в любви. Когда она попыталась добиться от меня ответного признания, я перевел разговор на философские темы о любви, но не произнес, как она требовала трех слов: "Я тебя люблю!". Все-таки я не хотел обманывать ее.
С мамой Марины у меня сложились теплые отношения, особенно после того, как я навешал ей "лапши на уши" про огромную квартиру родителей, их машину и дачу. Боже мой! Дай силы продержаться! Я чувствовал отвращение к любовной игре, которую мы вели, тем более что знал наперед все ходы. Мои способности и силы тратились впустую на игру сердец. Сколько людей прожило свою жизнь напрасно из-за женщин и сколько их еще будет?
Сергей говорит, что я сильно изменился за последнее время, и, причем в худшую сторону. Неужели моя игра так сильно подействовала на меня?
Марина сама рассказала мне про Максима. Про глупого курсантика, с которым она дружила, а он боялся ее обнять и поцеловать. Как она мучила его, не приходила на свидания. Как приглашала Максима к себе домой, а сама с подружками стояла за дверью и тихо покатывалась со смеху над ним, и спорила с подружками, что он прождет ее возле подъезда не менее часа, в надежде, что она куда-нибудь вышла и вот-вот вернется.
Она глумилась над моим другом. Над надежным, порядочным, скромным и безобидным Максимом, который так верил в настоящую, искреннюю любовь. И если до этого я сомневался в своих действиях, то теперь мне не было ее жаль.
Марина отдалась мне на квартире родителей моего однокашника, которые уехали в отпуск, а его не отпустили в увольнение. После того, как уставшие и опустошенные мы упали на подушки, она прямо спросила у меня:
- Андрейка! Тебе не кажется, что теперь тебе как джентльмену пора просить у моей мамы мою руку и сердце?
Я, невинно глядя ей в глаза, объяснил, что не могу сделать этого прямо сейчас, потому что носки у меня потные, вонючие и грязные. Не как у джентльмена. Она привычно надула губки:
- У тебя все не как у людей.
Я задумчиво предложил:
- Через неделю твой день рождения. Не лучше ли будет мне выступить с заявлением там, чтобы расставить все точки над и в наших взаимоотношениях?
- Умница! - просияла она, - Там и подружки мои будут! Ты тоже возьми кого-нибудь из своих друзей...
Она со всей своей страстью набросилась на меня...
На ее день рождения я, конечно же, пригласил Генку, Сергея и Максима. Только Максим должен был не заходить в квартиру, а подождать за домом, куда выходили окна Марининой квартиры, и ждать когда все выглянут, чтобы вежливо им помахать.
Мы взяли в цветочном ларьке самый роскошный букет алых роз. Ее мама в шикарном вечернем платье смотрела на меня с любовью и нежностью. Она усадила Генку с Сергеем через одного между девчонками, а меня рядом с Мариной, поставив позади нас розы.
- Девчонки и мальчишки! - мило улыбнувшись мне, взяла инициативу в свои руки мама Марины, - первый тост я предлагаю произнести прекрасному кавалеру моей дочери, будущему генералу Андрею!
По радостным и загадочным лицам присутствующих я понял, что именинница похвалилась о том, что должно произойти на ее дне рождения. Ну что же, тем больнее будет удар.
- Благодарю вас! - ответил я матери Марины поклоном. - Насчет генерала не знаю, у генералов есть свои дети, а тост - пожалуйста! У меня есть друг. Очень порядочный человек. Какой-то девушке повезет, потому что он будет идеальным семьянином, мужем и отцом. Кстати он очень застенчивый, он тоже мною сюда приглашен, но может и постесняться войти. Кто хочет, может выглянуть, он, скорее всего, стоит сейчас под вашими окнами.
Две подружки Марины, что оказались полюбопытнее других, подскочили к окну и ошарашено замерли, напоминая букашек, добравшихся до кончика пальца. Потом одна из них медленно обернулась и испуганно глянула на Марину. Та, недоверчиво улыбаясь, встала и пошла к окну, а я тем временем продолжил.
- Он полюбил одну красивую девушку, которая осмеяла и убила его любовь. Которая мучила его и потешалась над его страданиями. - Марина повернулась ко мне, в глазах ее стояли слезы, она все поняла. - Да, Марина, это Максим. Мой друг Максим. Поэтому я здесь. И в твой день рождения хочу сказать, что не люблю тебя. Ты мне не нужна.
Я поставил бокал на стол. Марина рыдала. Ее мать, глядя на меня с ненавистью, успокаивала ее. Мы ушли не попрощавшись.
По дороге Сергей, задумчиво глядя на меня, произнес: