Ночная медсестра
Год две тысячи - дата туманная,
мировая проходит война
в небесах, по земле, океанами
неприкаянна и голодна.
Здесь ещё не стреляют, здесь тихо.
Впрочем: здесь не стреляют уже.
Здесь различье людское безлико,
умерев на ничейной меже.
Здесь - нейтральная территория,
ни ракет, ни траншей, ни бойниц.
Серый госпиталь (был санаторий),
на воротах: "Врачи без границ".
Здесь ни лозунгов, ни идеалов,
здесь палаты скромны и душны.
Здесь - солдаты, здесь нет генералов:
дети мира и жертвы войны.
Здесь не лечатся, здесь умирают,
нет доцентов - одни фельдшера.
Гаснут синие лампы, ночная
по палатам идёт медсестра,
Провожаема взглядами мальчиков,
жить которым осталось - пустяк,
не глаза, а глазницы кричащие
доходяг.
Им, израненным, парализованным,
что до женской её красоты?
В гипс и марлю до глаз запакованы,
вместо кожи - жгуты да бинты.
Не узнать им: под белым халатиком
сколько шрамов, ожогов и ран,
как расстреливали автоматчики
её братьев и односельчан.
Им не знать, как ползла под обстрелом,
утопая в грязи и крови,
как сбежала потом из борделя
от солдатской короткой любви.
Не узнать, как её, бездыханную,
подобрали монашки во рву,
как лечили ожоги и раны ей,
как ей мазали мирром главу.
Как добавились к ранам стигматы,
как скрывала от всех этот стыд,
как она удивила аббата,
предсказав кардинала визит.
Как предчувствий страшилась неистово
и как каялась в этом на исповеди,
строго из-за решётки отчитана,
и с тех пор как об этом молчит она.
Им не знать, а про них она знает всё,
сколько каждому ещё маяться:
этот месяц протянет, а тот
на рассвете уже отойдёт,
оборвёт Ариаднину нить.
Никому из них не долюбить.
Но живут и надеются, хоть
в них от плоти осталась лишь плоть.
Пусть не видно лица за бинтом -
одеяло торчит бугорком.
Простыню уберёт осторожно,
чтоб не тронуть ни раны, ни пролежни,
прикоснётся губами к коже
и на бёдра положит ладоши.
Расстегнувши халатик батистовый,
под которым - наивно-нагая,
плоть солдатскую бережно втискивает
в своё лоно и тихо сжимает.
Пусть в палате накуренной смрадно,
а любовник - в бреду и безног,
она знает: он кончится завтра,
пусть же кончит сегодня разок.
Пусть представит, что рядом - невеста,
что наутро опять Рождество,
что он в собственном доме, в предместье,
что продолжится семя его.
Пусть не знает: умрут его гены,
не росить ему девичьих лон.
Спит солдат, досмотрев свой последний
эротический сон.
Завтра снова обход, завтра новый
умирающий будет стонать,
а она - целовать его брови,
шевелить неумытую прядь.
А сейчас, в своей комнатке низкой,
пред иконой Марии святой,
она молит за дальних и близких
нерастраченных душ упокой.
За раскаянием запоздалым
будет свечка гореть до утра
и свой грех непотребный отмаливать
проститутка, монашка, сестра.
Ей не ведомо: там, где молитвами
её приняты души воителей,
кущи ждут её под оливами
одесную Христа Вседержителя.