Ночь сияла. Серебристая луна выплыла на середину неба и встала над самой речкой. Небо было, так чисто и прозрачно, что видны были не только крупные звезды, но и мириады крохотных звезд, рассыпанных по черному бархатному небу, туманной звездной пылью. Лес, обступил речку, темной, зубчатой стеной, и как будто прикрывал - свою реку Проню, от ночного, колдовского света. Но лунный свет, все равно проникал на левую сторону реки, и серебристая лунная чешуя, играла и сверкала, среди черного необъятного пространства. На повороте, у левой излучины реки, там, где у берега застряла, вырванная весенним половодьем береза, под чистой прозрачной водой, лежала мертвая молодая женщина. Ее длинные, распущенные волосы, извивались под водой змейками, а белая мертвенная рука, монотонно двигалась, в такт течению. Издали казалось, что она, манит кого-то. Недалеко от утопленницы, в воду упало дерево, подточенное бобрами. Вода всколыхнулась, и сильной, ударной волной ударило по мертвому телу, но длинное темное платье зацепилось, за обломанные ветви березы, и сколько не пыталось течение, оторвать ее от берега и унести ее в безлюдные непроходимые дебри, береза удерживала женщину, около высокого берега, где, она так любила гулять.
Волна еще раз попыталась оторвать женщину от березы, но опять безуспешно. Утопленница резко и призывно махнула рукой, и ленивый сом, притаившийся под корягой, испуганно юркнул в подводную пещеру. Она еще раз, более слабо и бессильно, взмахнула, и, рядом с ней, на обожженной молнией сосне, дико и жутко, заухал филин.
*В купе первого класса, было невыносимо жарко, и Милорадов Алексей Платонович, обмахивал себя газетой "Петербургские Ведомости". Алексей Платонович страдал от скуки и бездействия. В попутчики ему достался пожилой глуповатый помещик Петляев. Он, всю дорогу, с утра и до вечера, без перерыва, монотонным и нудным голосом, рассказывал бывшему преподавателю, профессору истории Милорадову, о прошлогоднем неурожае, и сибирской язве, истребившей большую часть его великолепного стада. Когда, помещик Петляев, наконец-то, утомился от разговоров, и прилег отдохнуть, профессор почувствовал себя счастливым. Но счастье, длилось недолго. Сонный Петляев, перевернулся на спину, и принялся громко, с посвистом, храпеть. Профессор печально вздохнул, и повернулся к окну.
В открытое окно врывался горячий полуденный ветер, пропитанный медовым ароматом июльских трав. Железная дорога, в этом месте, делала крутой поворот. Паровоз сбавил ход; стук колес замедлился; протяжно, заливисто просвистел паровозный гудок; и перед Милорадовым, открылась идиллическая картина, о которой, он так часто мечтал, этой зимой, в холодном и сыром Санкт-Петербурге.
Вдоль железнодорожных путей протянулась болотистая низменность, с ярко-зеленой сочной травой и редкими кустами. За низменностью темнел лес. Стадо черно-белых коров разбрелись по пастбищу. Два пастуха в лаптях, седобородый худенький старик и курносый, белесый мальчишка, повернулись лицом к паровозу, и замерли возле насыпи, словно каменные истуканы.
Старик и мальчишка, с открытым ртом, скрылись за поворотом. За окном замелькала густая, непроходимая чаща. В купе, стало темней и прохладней. Милорадов достал из кармана часы на цепочке фирмы "Брегге", подаренные ему, шесть лет назад, его покойной женой. Посмотрев на время, Милорадов аккуратно положил часы в карман жилета, и удовлетворительно хмыкнул. Через полчаса, он выйдет из вагона, и окунется в новую, доселе ему неизвестную жизнь, сельского помещика.
Неделю назад, профессор Санкт-Петербургского университета Милорадов Алексей Платонович, получил письмо от адвоката Перышкина. В письме, сообщалось, о том, что его дядя, Милорадов Виктор Викторович, оставил ему поместье Милорадово, находящееся в Рязанской губернии, вблизи городка Заречье. И адвокат Перышкин, нижайше просит, господина профессора Милорадова, срочно прибыть, в его контору, чтобы вступить в дядюшкино наследство.
Своего дядю, из-за давней семейной ссоры, профессор не видел больше сорока лет, а его имение, и вообще не помнил. Он бы в ней один раз, трехлетним мальчиком. Какое-то время, он пытался отыскать в своей памяти лицо дяди, но ничего вспомнить, кроме расплывчатого, туманного образа здоровенного, грозного мужчины в яловых сапогах, пахнущих березовым дегтем, не мог. Почему-то этот запах березового дегтя, он помнил наиболее ясно, и за сорок лет этот запах не выветрился из его памяти. "О, эти странные причуды нашего мозга" - вздохнул профессор и опять уткнулся в письмо.
Но, тем не менее, получив, это известие профессор Милорадов, весь вечер, в высочайшем волнении, перечитывал его вновь и вновь. Он читал его то сверху вниз, то снизу вверх, в то же время, беспрестанно курил трубку, (тоже подаренную его покойной женой), и в его, голове, медленно, но неотвратимо, созревал наполеоновский план, который бы мог перевернуть всю его, устоявшуюся, и отлаженную, как швейцарские часы, жизнь.
Дело в том, что профессор истории Алексей Платонович, уже который год, мечтал написать исторический труд, посвященный светлейшему князю Таврическому Григорию Александровичу Потемкину. Но преподавательская жизнь, оставляла мало места, для написания этого исторического трактата. Да, и вольность, развязность, питерских студентов, в последнее время, стала его утомлять. И хотя, профессор, сам когда-то был студентом, но после смерти, его любимой супруги Натальи, ему стало казаться, что в его время студенты были более смирные, послушные, и к знаниям тянулись, как к меду.
Впрочем, иногда профессор, в хорошем настроении, все-таки вспоминал, что еще в 1755 году писатель Михаил Чулков, автор первого российского романа о студентах писал в своем произведении: "Смею основательно заверить тебя, мой любезный читатель, что еще не уродилось такой твари на белом свете, которая была бы отважней русского студента!"
И в тот момент, Милорадов, ясно понимал, что это не студенты стали хуже, а он сам, стал старее и нетерпимее.
Впрочем, высокий, моложавый профессор, еще не чувствовал себя стариком. Вокруг профессора вдовца, кружились красивые питерские невесты, но вступать во второй брак, он не собирался. Впереди, у него была великая цель. Он мечтал написать исторический труд, который послужил бы хорошим пособием для будущих поколений студентов историков, и к чему лукавить, Милорадов, желал оставить о себе, как об ученом, память в российской истории.
Материал для историографии у него уже был. Он собирал его много лет, но, из-за преподавательской деятельности, (и не только из-за нее, а еще, из-за графини Б.), приступить к этой работе, он никак не мог.
И это, нежданное-негаданное завещание дядюшки, давало ему возможность, наконец-то приступить к написанию трактата. Поэтому, к полуночи, когда в бронзовом канделябре, уже догорала четвертая свеча, а старый лакей Поликарп, в четвертый раз, ворчливо напомнил профессору, что надо экономить дорогущие монастырские свечи, Милорадов решил стать сельским помещиком. И никакого страха, в его душе, не было. Насколько он помнил из городских детских впечатлений, у помещиков всегда, есть управляющие, так, что пока профессор будет писать историографию Потемкина в тени березок, управляющий, будет заниматься рожью, буренками и сибирской язвой. Таким образом, все будут при своем деле.
За два дня, профессор уволился из университета. Посетил своих троих замужних дочерей: Гордиславу, Ярославу и Милану. Старшая дочь, двадцатипятилетняя , Гордислава, мать троих детей, предсказала ему, что к осени, он вернется обратно в Санкт-Петербург. Средняя дочь, красавица Ярослава, схватилась за голову, а младшая, романтичная и смешливая, Милана, пообещала отцу, что через месяц приедет в Милорадово, чтобы воочию увидеть дремучий лес, диких зверей, и старуху колдунью, которые, по ее мнению, обязательно проживают в глухих лесных селеньях.
После посещения дочерей, Милорадов резво пошел на улицу Тверскую в дом номер 5. Там, в будуаре, княгини Б., он терпеливо выслушал громкий скандал. И хотя, тридцатилетняя черноокая красавица, была замужем за старым генералом, который в данное время, проводил инспекции в глухих сибирских острогах, тем не менее, красавица, вела себя с профессором так, словно она, была невинной девицей, нагло обманутой, проезжим уланом. Милорадов, стоически выдержал этот театральный дамский скандал. Потом они, на прощание, сладко помирились с княгиней Б., и ранним утром, Милорадов вышел из дома на Тверской готовый, к дальним путешествиям и дерзким подвигам.
Профессор, поймал не далеко от дома княгини, полусонного извозчика, заехал домой на Английскую набережную, взял дорожный вместительный саквояж, наказал старому, ээкономному лакею Поликарпу, следить за квартирой, и отправился в далекую и дремучую Рязанскую губернию.
Вагон стало мотать из стороны в сторону. Лес отступил вдаль, в окне проплыла маленькая деревенька; пшеничное поле; тихая речка, заросшая черемухой, и вскоре показался маленький белый вокзал провинциального уездного городка Заречье. Паровоз протяжно засвистел, замедлил ход, купе задрожало, и скоро, вагон остановился у здания вокзала. Молодцеватый кондуктор, на ходу давая свисток, соскочил с подножки, и профессор, с огромным облегчением, вышел на воздух.
Милорадов оглянулся. Кроме него в городок Заречье, прибыла молодая симпатичная дама в огромной розовой шляпе, украшенной клумбой искусственных цветов; голубоглазый, стройный шатен, по виду иностранец; и бородатый молодой мужик с тяжелым мешком. Мужик неуверенно вышел из вагона третьего класса, поставил мешок на перрон, и словно, ожидая кого-то, остановился, вглядываясь в даль.
Профессор неторопливо пошел к вокзалу. Он никого не предупреждал о своем приезде, да и смысла в этом не было. Его письмо о приезде, получили бы в глухом поместье, к зиме. Милорадов прошел через пустынный зал первого класса, вышел на площадь, и пораженный, остановился. Этого, он никак не ожидал. Ни один извозчик не стоял у Зареченского вокзала!!!
На большой зеленой лужайке, гордо именуемой Вокзальной площадью, бродила огромная розовая свинья, стадо белоснежных гусей, а около деревянных домов, вытянутых в одну линию, бегали четверо чумазых ребятишек и рыжий щенок, носившийся за ребятней.
Милорадов поставил саквояж на траву, и еще раз оглядел привокзальную лужайку. Среди одноэтажных деревянных кружевных домов с зелеными палисадами, он заметил скромную черно-белую вывеску: " Гостиница "Проня". Если бы не эта вывеска, то было бы невозможно, угадать именно в этом невзрачном деревянном домишке, гостиный дом.
Гостиница упрямо мозолила глаза профессору, но он не собирался останавливаться в "Проне". Но, что делать дальше, Милорадов тоже не знал. Он, как историк, попытался вспомнить, что делали великие люди в такой ситуации, но ничего путнего, вспомнить не мог. И Александр Македонский, и Ярослав Мудрый, на паровозах не ездили, и на привокзальных лужайках с одним саквояжем, не останавливались.
Алексей Платонович Милорадов продолжал стоять в историческом раздумии на вокзальной лужайке. Белые гуси, дружной толпой, направились в его сторону. Солнце немилосердно палило, а профессор, в своих размышлениях, уже дошел до Моисея, который сорок лет бродил по пустыне. Моисей, и подсказал ему, что за четыре дня, он спокойно доберется до поместья. Если, прямо сейчас отправится в путь пешком. Между тем, дама в розовой шляпе-клумбе, дошла до конца лужайки и свернула налево, на другую улицу. И молодой мужчина, иностранец, тоже знал, куда идти. Он шел быстрым, четким шагом, и уже дошел, до улочки, на которую свернула дама, но вдруг, остановился на углу, прищурившись, посмотрел на Милорадова, резко развернулся и пошел обратно.
Мужчина подошел к профессору, снял шляпу, слегка склонил голову, и представился на французском языке:
- Разрешите представиться, Семенов Сергей Прохорович.
Вы, я вижу в Заречье в первый раз?
Профессор, тоже перешел на французский язык:
- В первый раз, и теперь, не представляю себе, как мне добраться до поместья Милорадова. Господин Семенов, будьте любезны, подскажите, пожалуйста, где здесь можно найти извозчика?
- Извозчика? - от души засмеялся Семенов, и лукаво добавил, - да в Заречье, все извозчики умрут с голода. Сегодня, небывалое событие. Такое бывает раз в сто лет - сразу три пассажира первого класса. Пойдемте со мной, нам по пути. Вы в Милорадово, а я в Семеновку, это почти рядом.
Милорадов взял саквояж, и в приподнятом настроении, пошел за Семеновым. По дороге они разговорились, но говорили они на только французском языке. Профессор, несколько раз хотел перейти на русский язык, но Семенов, то ли не понимал русского языка, то ли не желал говорить на нем.
Они шагали по деревянному одноэтажному, очень уютному, Покровскому проспекту. Деревянные тротуары, прогибались под ногами. За высокими заборами гавкали собаки. По проспекту бродили пестрые независимые куры и горделивые петухи, расцветкой напоминающие, южных попугаев. Изредка, мимо них, проезжали деревенские телеги, наполненные душистым сеном, и бородатые возницы лениво оглядывали незнакомых мужчин.
В окнах, раздвигались льняные занавески, и любопытные бабы, прилипали к толстому оконному стеклу.
По дороге, профессор рассказал Сергею Семенову, в двух словах: о себе, о завещании его дяди Милорадова, и о том, что ему надо найти в Заречье адвоката Перышкина, чтобы вступить в наследство.
Семенов тоже, немного рассказал о себе. Ему, тридцать три года. Последние двенадцать лет, он живет в Париже, и сейчас, он вернулся в свое поместье, чтобы его совсем продать, а на вырученные деньги, купить в Париже маленькую квартирку, и остаться во Франции навсегда.
Профессор истории был ярым патриотом, и последние слова Семенова, вызвали в нем глухое неприятие. Милорадов не раз бывал в Париже. Два года преподавал в Сорбонне, но его всегда неудержимо тянуло, в родной Петербург. Всю свою сознательную жизнь, Милорадов считал, что Санкт-Петербург, нисколько не уступает по красоте Парижу. И его старинный друг по петербургскому университету, преподаватель французского и греческого языка, ловелас, Пьер де Берруа, был полностью согласен с этим утверждением, а так же с тем, что француженки, уступают по красоте, петербургским дамам. А уж Пьер Берруа, знал толк в женской красоте.
Семенов и Милорадов неторопливо прошли Покровский проспект. В конце проспекта, стояли, три небольших двухэтажных каменных, выбеленных мелом, строения. В одном из них, находился магазин и трактир "Париж", во втором здании, дом зареченского губернатора, в третьем здании находился: и полицейский участок, и суд, и зареченская тюрьма. За двухэтажными домами, на зеленой горке, стояла небольшая красивая Покровская церковь, в стиле русского ампира, и профессор остановился, чтобы полюбоваться старинной каменной кладкой. Семенов, остановился рядом, и принялся со скукой, разглядывать резную деревянную дверь церкви.
За церковью, они свернули на "Английскую набережную", о чем возвещала табличка на угловом доме. Деревенская Английская набережная, так поразила, профессора, что он, не сразу заметил, за кустами черемухи, кристально-чистую речку Проню. Значит, это была действительно набережная, успокоился профессор, и поспешил догнать Семенова.
Сергей Прохорович Семенов ничему не удивлялся. Он уверенно подошел, к двухэтажному купеческому дому, богато украшенному ажурной деревянной резьбой. Первый этаж этого дома, на Английской набережной, отводился под магазин, и красно-белая табличка извещала зареченских жителей: "Мануфактура и всякая всячина купца Никодима Никитина".
Семенов остановился у высоких резных ворот и громко постучался. Во дворе хрипло залаяла собака. Семенов, повернулся к Милорадову, и тихо пояснил спутнику, что здесь живет, самый богатый зареченский купец Никодим Никитин. Никодим, мужик неплохой, компанейский, честный, и всегда рад услужить Семенову. Купец три года назад, купил у Семенова половину поместья, и теперь мечтает, выкупить оставшуюся часть.
Собака неожиданно смолкла, резные ворота отворились, и Милорадов увидел красивого светловолосого бородатого мужика, в красной вышитой косоворотке. Никодим, быстрым цепким взглядом, оглядел нежданных гостей, и широким гостеприимным жестом, пригласил их в дом.
В светлой горнице, все было прибрано по купеческому шику. Пол крашеный, - олифа своя, не покупная; голубые печи-голландки кафельные с горячими лежанками; по стенам, в рамках красного дерева, два зеркала да дюжина итальянских пейзажей под стеклом. Стулья и огромный диван красного дерева, покрыты малиновым трипом, две клетки с канарейками у окна, а у в углу, заботливо укрыты платками клетки, с курскими соловьями. Никодим, денег на соловьиных певунов, не жалел.
На столе, уже дымился тульский ведерный самовар, а толстая румяная девка, с длинной пшеничной косой, торопливо уставляла стол зареченскими разносолами. Никодим неторопливо достал из резного дубового шкафа зеленую бутыль с прозрачным самогоном, настоенного на лимонных корочках, и радушно пригласил Семенова и Милорадова, отведать зареченского ликера. После первой стопки, огненного самогона, профессор пожелал идти искать адвоката Перышкина, но Никодим, силой усадил его за стол, крикнул румяную девку, и послал ее за адвокатом Перышкиным.
Через пять минут, появился маленький, вертлявый адвокат Перышкин. Документы он принес свернутые в трубочку, в кармане черного поношенного сюртука, и через короткое время, все формальности по завещанию были выполнены, в этой же горнице, на английском столике, зареченского производства. Милорадов сложил документы в свой саквояж. Перышкин, облегченно вздохнул, и уселся за стол.
Время летело незаметно. Никодим умно и остроумно шутил. Смешливый адвокат Перышкин, заливисто, искренне смеялся. Семенов снисходительно улыбался и молчал. А Милорадов, принимая участие в общем разговоре, отдыхал душой, в этой веселой и легкой компании.
Когда Милорадов взглянул в маленькое окно, на улице уже смеркалось. Профессор второй раз, встал из-за стола, на ватных ногах, и всем объявил, что пора ехать в имение. Купец, опять, силой усадил его за стол, и с улыбкой пояснил ему, что в поместье, профессор поедет завтра. Ехать до Милорадова далеко, до ночи они добраться не успеют, а ночью, на зареченских дорогах балуют лихие люди, которые могут запросто, прирезать путника, и за одну половинку копейки.
Рано утром, лишь солнце протянуло первый робкий луч на туманную, росистую землю, Никодим разбудил гостей и накормил их перед дорогой.
За воротами, на деревенской Английской набережной, уже стояла старая, но крепкая коляска. Пожилой, жилистый кучер, сонно посматривал на разгорающийся алый рассвет, протянувшийся над речкой Проней. А молодой гнедой жеребец, непоседливо перебирал тонкими ногами, пытаясь выбраться из упряжи.
Полусонные, Семенов и Милорадов, уселись в коляску. Никодим положил им в ноги холщовый узелок с едой. Заспанные помещики распрощались с бодрым купцом Никодимом, и двинулись в путь.
Гнедой жеребец, радостно, с молодым энтузиазмом, помчался в сторону рассвета, и жилистый кучер, натягивал вожжи, чтобы гнедой, немного приостыл, и не перевернул коляску, на коварных зареченских колдобинах. Сергей Семенов, пристроившись в уголок, снова заснул. А профессор, у которого, от рассветной красоты, сон окончательно испарился, стал любоваться небом.
Алое солнце, чуть-чуть выглянуло из-за леса, и полнеба окрасилось в нежно-розовый цвет. Дрожки проехали по деревянному мосту, и Милорадов, увидел розовый рассвет, отраженный в хрустальной речке Проне. За речкой, потянулись широкие поля, редкие деревеньки и густые леса, обступавшие путников, высокой темной стеной. Все кругом сияло и радовалось жизни: цвели медовые полевые цветы, порхали разноцветные бабочки, пели жаворонки, куковали кукушки, бабы и молодые девки, с подоткнутыми юбками собирали сено, а на лице Милорадова, беспрестанно сияла довольная, счастливая улыбка.
Кучер Николай оказался говорливым, и любознательным. Как только Семенов проснулся, он попытался узнать у него о Париже, но Сергей Прохорович, отвечал вяло, скупо, без настроения, и кучер, обратил всю свою жажду знаний, на профессора. Милорадов, привыкший к преподавательской деятельности, рассказал человеку, не бывавшему нигде, кроме Заречья, о Париже и Санкт-Петербурге.
В полдень, путники въехали в густой, непроходимый лес. Деревья так близко подступали к узкой дороге, что их, вершины смыкались, почти закрывая солнечное небо. В лесу было сыро и сумрачно. Дорога, из-за недавних дождей, была вязкой и неровной. Дрожки, то подпрыгивали на травянистых кочках, то увязали в глинистой низине. Молодой жеребец, скоро утомился, и двигался вперед, без прежней прыти и удальства.
В сырой сумрачной низине, где было наиболее темно и сыро, на дорогу выскочили двое мужчин, разбойничьего вида с топорами в руках. Стараясь напугать жеребца, они дико засвистели, и крикнули звериным, страшным криком. Кучер, не отпуская вожжей, перекрестился. Молодой жеребец, от испуга, взвился на дыбы, затем изо всех сил рванулся в сторону, но через миг, колеса, застряли в дорожной рытвине.
Жеребец, снова дернулся, но коляска не сдвинулась с места, и конь покорно остановился, дрожа крупной, волнообразной дрожью. Бледный, кучер выскочил, из коляски, и дикими, испуганными глазами, посмотрел на седоков. К двум разбойникам присоединился третий, нечесаный и косоглазый старик. Лихие люди, разбежались в разные стороны и кинулись к коляске. Милорадов, кротко поднял глаза к сумрачной, зеленой вышине и быстро перекрестился. Он, уже приготовился, писать свой ученый труд, в райских березовых рощах. Семенов, глядя на подбегавших разбойников, выскочил из коляски, торопливо расстегнул английский, модный сюртук, достал револьвер, и выстрелил в самого ближнего, молодого, цыганистого мужика. Молодой, словно подкошенный, упал в придорожный кустарник. Косоглазый старик бросился в лес, и Семенов, выстрелил во третьего разбойника, маленького, с крысиным личиком. Крысиный разбойник схватился за окровавленный бок, посмотрел дикими, вытаращенными глазами на Семенова, и упал навзничь около колеса. Испуганный жеребец, дико заржал, рванулся вперед, вывернул колесом кусок земли, и понесся по дороге. Милорадов, от рывка чуть не вылетел из коляски, но все же сумел удержаться, и попытался, неловко и неумело, успокоить жеребца. Напевая, дрожащим голосом, спокойную песню, профессор дотянулся до вожжей и остановил жеребца, около высокой ели.
Милорадов оглянулся назад. Дорога была пустынна, ни Семенова, ни кучера не было видно. Косоглазого разбойника тоже. Пока профессор, раздумывал, что ему делать, возвращаться к своим спутникам, или дожидаться их здесь, они уже показались на дороге. Николай беспрестанно крестился, благодаря, бога, за чудесное спасение, от неминуемой смерти. А Семенов, еловой веткой отгонял комаров от лица.
Следующую часть пути, кучер грустно молчал. Семенов и Милорадов, изредка обменивались мнениями, разглядывая окружающий пейзаж. В ближайшей деревне, Семенов с Милорадовым, зашли к местному старосте, рассказали ему о нападении разбойников, и староста, толстый, хитроватый мужик, пообещал им, что сейчас же пошлет своего сына в зареченскую управу.
К четырем часам, путники подъехали к большой деревне, протянувшейся вдоль речки Прони. Это была Семеновка. Они выехали за деревню, и через пятнадцать минут, подъехали к дворянской усадьбе Сергея Прохоровича.
Старинный, когда-то красивый дом, был в крайнем запустении. Лишь светлая березовая роща, да ромашковое поле, окружающие дом, немного развеивали унылое, печальное впечатление. Семенов бодро выскочил из коляски, взял свой саквояж, дружелюбно распростился с Милорадовым, и на удивление профессора, пригласил его завтра, на обед в свое имение. Профессор поблагодарил Сергея Прохоровича, и двинулся дальше.
Через полчаса, профессор добрался до поместья Милорадово. Он был приятно удивлен. В его представлении, старинное глухое поместье, должно выглядеть полуразрушенным и убогим. Примерно таким, как у Семенова, или еще хуже, учитывая возраст дядюшки.
Но Милорадово, сияло, как старинный начищенный алтын. Большой, белокаменный дом, выстроенный в итальянском стиле, с колоннами, арочными окнами, лепниной, стоял на высоком берегу реки Прони. За домом виднелся сад и лес. Перед домом, был разбит ландшафтный английский парк, с фонтаном, цветами, и гипсовые подражания, греческим статуям, побеленными известью. Но все женские статуи, должными быть обнаженными, были в туниках. Видимо, для дядюшки, обнаженная римская красота, была слишком уж неподходящей, для скромной зареченской глубинки. С левой и правой стороны, английского парка, зеленела липовая и березовая аллея. Все было, как в любовном французском романе - пойдешь налево, войдешь в светлую, солнечную рощу, пойдешь направо, войдешь в медовую липовую тень.
Молодой жеребец, чувствуя конец пути, резво и молодцевато, понесся по гравийной дорожке. Коляска подъехала к дому. На крылечке, вышивала, миловидная молодая шатенка, в зеленом атласном платье, у ее ног лежала рыжая кошка. Женщина, была так погружена в работу, или в свои думы, что, несмотря на шум коляски, продолжала спокойно вышивать. Милорадов вышел из коляски и громко поздоровался. Женщина испуганно вздрогнула, и выронила шитье на каменные ступеньки, кошка вскочила, и юркнула под крыльцо.
Милорадова представился, и женщина громко крикнула, повернувшись к открытым окнам:
- Племянник приехал!
Из дома вышли двое молодых мужчин, примерно двадцати и тридцати лет, и маленькая, сухонькая старушка, одетая, несмотря на жару, в серые валенки и оренбургскую шаль.
Более, старший мужчина, высокий, приятный блондин, быстро подошел к Милорадову, и приветливо сказал:
- А мы Вас, профессор, уже заждались.
- Вы меня ждали? - удивился Милорадов.
- Вчера, к нам заезжала Юхнова Глафира Георгиевна, соседняя помещица. Она была у своей сестры в Заречье, и видела из окна, как вы с Семеновым шли к купцу Никитину. Глафира Георгиевна сразу же Вас узнала. Вы очень похожи на дядю, да и портрет Вашего отца, она не раз видала в нашем поместье. Глафира, как Вас увидела, сразу же собралась и поехала назад, в свое поместье, а по дороге, заехала к нам, и сообщила мне, о Вашем приезде.
- Я поражен, такой сверхскоростной передачей новостей, - улыбнулся профессор.
- Я думаю, люди никогда не придумают, более сверхбыстрый способ передачи новостей, чем наша Глафира Георгиевна. Она уникальная женщина. Кроме того, я уверен, о вашем приезде, уже знают все деревни, примыкающие к нашему тракту, - улыбнулся мужчина и серьезно продолжил, - Разрешите представиться, управляющий поместьем Бондаренко Елисей Елизарович. Ваш дядя, звал меня просто Елисеем, и Вы можете, так меня называть.
Управляющий повернулся к людям, стоявшим в одну линию у подножия лестницы, и представил их, окидывая рукой:
- Это наша добрейшая, Татьяна Ивановна, нянюшка Вашего дяди, а в данный момент ключница. Если, Вам что-нибудь понадобится, кликните ее, и она тут же достанет Вам, из своих многочисленных кованых сундуков с замками, все что нужно. Только, говорите с ней громче, она плоховато слышит, да и видит тоже плоховато. Этот молодой обалдуй, Ваня Казаков - кучер, лакей, садовник, и все в одном лице. С ним надо построже, а то он, на голову Вам сядет. Это, Марфа, кухарка и горничная. Народу здесь маловато, но Ваш дядюшка, не любил, когда в доме, бродит много народу. Если нам нужны работники, или поденщики, мы нанимаем их в деревне, на время работы. Пришли, сделали дело и домой.
- Да, да. Все правильно, - сразу же согласился профессор.
Глуховатая, подслеповатая нянюшка, внимательно, с прищуром, смотрела на Милорадова, и ему показалось, что Татьяна Ивановна, несмотря на свои восемьдесят лет, еще умна и бодра, что дальше и подтвердилось. Молодая симпатичная вышивальщица Марфа, как-то испуганно улыбнулась профессору и тут же опустила карие глаза. Семнадцатилетний брюнет Ваня, напротив, посмотрел на Милорадова, нагловато и независимо. Он словно говорил: "Ну, посмотрим, как ты меня заставишь, что-нибудь делать".
Управляющий Елисей Елизарович, закончил ознакомление, и сразу же, все взял в свои деловые руки. Ване, он приказал отнести саквояж, в спальню, а потом, отвести распрячь гнедого коня, и отвести его на речку. Кухарке Марфе, велел накормить кучера Никодима, и устроить его на ночь в людской. Старой нянюшке, он посоветовал проветрить комнату господина Алексея Платоновича, и посмотреть все ли готово в его покоях. Люди разошлись, и даже нагловатый обалдуй Ваня, резво схватил саквояж и побежал в дом.
Елисей и Милорадов прошли в дом. Внутреннее убранство дома, не отличалось единством стиля. Здесь мирно соседствовали, современная, грубоватая немецкая мебель, и старинная, резная французская, и местный деревенский самодел. Но, несмотря на неумелость оформления внутреннего убранства, дом выглядел уютным, светлым и даже, по-своему, оригинальным.
Они вошли, в большую светлую столовую, уставленную разнолистными фикусами, с зелеными и бордовыми листами, и из-за них, столовая выглядела, как зимний сад. Все было в меру, и ему понравилось. Милорадов, окинул взглядом мебель, и залюбовался, старинным бронзовым зеркалом, украшенным бронзовыми розами, и французским буфетом, инкрустированным желтым янтарем и коричневой яшмой.
Стол уже был сервирован, и как профессор заметил, это был старинный Мейсенский сервиз, щедро украшенный позолотой. Этот сервиз он помнил, еще с детства. Бабушка, Мария Михайловна, выставляла его, для особо дорогих и почетных гостей. Это единственное, что он вспомнил в этой столовой. Остальные вещи, казались ему чужими и незнакомыми.
Елисей прошел к большому окну и распахнул его. В столовую ворвался свежий прохладный ветер. За окном, виднелся английский парк, за парком, искрилась река Проня, за речкой темнел лес. Елисей двинулся к выходу, но профессор, попросил его поужинать с ним. Ужинать одному, да еще в чужом незнакомом доме, это было бы слишком, для путника, только, что пережившего нападение.
Ужин прошел превосходно. Бондаренко Елисей Елизарович, понравился профессору. Управляющий, был умен, начитан, с хорошими деловыми качествами, и при этом, в нем чувствовалась внутренняя сила и железная несгибаемость.
Вначале ужина, Елисей Елизарович немного рассказал о себе. Он сын сельского учителя. Закончил Рязанское коммерческое училище, а после его окончания, его сокурсник, сын управляющего поместьем, помог ему устроиться, к помещику Третьякову. После смерти Третьякова, дети распродали поместье по частям, и уехали проживать деньги во Францию. В это имение, его пригласил Виктор Викторович Милорадов. Кто-то из его знакомых, посоветовал ему взять его к себе управляющим.
Профессор рассказал о нападении трех разбойников, и Елисей, очень заинтересовался этим известием. Косоглазый разбойник - это Трифон Косой, но настоящее его имя никто не знает. Косой несколько лет наводил ужас на проезжающих путников, два года назад, его поймали и отправили на пожизненную каторгу в Иркутск. Как видно, он сбежал с каторги, и теперь опять придется проводить облавы, чтобы его поймать. А поймать его очень трудно. Здесь столько непроходимых, глухих мест, что найти там Трифона - неразрешимая задача. А местные мужики, и душегуба Трифона боятся, и не хотят тратить время на его поиски. Войдут в лес толпой, погуляют по лесу, и толпой идут домой.
Ужин закончился. Елисей показал ему его комнаты, и, пожелав спокойной ночи, ушел. Милорадов оглядел свои апартаменты - спальню, кабинет и гостиную. Ему все понравилось - светло, уютно, вся мебель из единого старинного гарнитура. Все крепкое, дубовое, с резным растительным орнаментом. А самое главное, мебель показалась ему, родной и знакомой. Из окна спальни и кабинета, открывался чудесный вид на парк и реку, тот же, что в столовой.
Профессор еще раз оглядел комнаты. В кабинете стояло два шкафа со старинными книгами; кожаный диван для отдыха; письменный стол с чернильницей из горного хрусталя; на полу стояли швейцарские напольные часы, в деревянном корпусе; на стене висели охотничьи трофеи дяди: оленьи рога, чучела лесных птиц. Сделаны они были так хорошо, что казалось, птицы на минуту залетели из леса в кабинет, и решили здесь отдохнуть на сучках вбитых в стену. Половину спальни занимала широкая деревянная кровать с золотистым балдахином, у кровати стоял низкий прикроватный столик, в углу висела старинная икона Николая Чудотворца с лампадой; напротив кровати стояла голландская печка, отделанная белыми изразцами, на голландский манер; на стене висело высокое зеркало в бронзовой оправе, и золотистая кровать отражалась в этом зеркале. В гостиной стоял немецкий рояль, и профессор сыграл на нем веселую мазурку Римского-Корсакова. Вставая из-за рояля, он увидел в углу, портрет двух юных братьев. Его отец и дядя, в охотничьем облачении, стояли у камина, и Милорадов долго разглядывал их детские, смешливые лица, изо всех сил, старающиеся выглядеть взрослыми и серьезными.
Профессор уже готовился ко сну, когда в спальню, тихо постучались. Он неторопливо открыл дверь. В коридоре стояла няня Татьяна Ивановна со стаканом горячего молока на подносе. Она громко спросила, не нужно ли ему, что-нибудь, и профессор громко ответил, что он всем доволен. Няня поставила молоко на прикроватный столик, и неожиданно, оглядываясь на дверь, тихо сказала:
- Алексей Платонович, выгоните Вы из дома, эту гулящую Марфу. Глаза бы мои на нее не глядели. Бесстыжая бестия.
Профессор оторопел, и почесал затылок, а няня продолжила:
- Вы наверно еще не знаете, что Марфа любовница вашего дяди. Привел он ее два года назад, неизвестно откуда, и она тут, давай из себя барыню представлять. А сама, и с Виктором Викторовичем живет, и с Елисеем, кренделя крутит. И может еще с кем.
- Я даже не знаю, что сказать! Я тут человек новый. Да, и не могу я человека на улицу выгнать, - растерянно пробормотал профессор.
- Если, не выгоните ее, Марфа и Вас окрутит. Вот ведьма проклятая, забралась в наш дом, и ничем ее не выкуришь, даже осиновый дым не помогает. Дымила, дымила, все без толку.
Под полом, что-то зашуршало и глухо стукнуло. Няня, всплеснула руками, и таинственно сказала:
- Это Вас домовой встречает. Вы все молоко не пейте, ему маленько, оставьте. Он тогда, Вас полюбит, и вредить не будет. Иначе домовой Вас выживет из дому.
Няня перекрестилась на образ Николая Чудотворца, висевший над кроватью, а профессор озадаченно спросил:
- Вы верите в домового?
- А как же не верить? Это все знают: и старики, и дети. В доме Домовой живет, в бане Банник, в поле Полевой и Полудница, в реке Русалка и Водяной, в болоте Болотник, на кладбище Упырь, в лесу Леший, Кикиморы и Волкодлаки. Вот Трифон Косой, настоящий волкодлак, сколько, его не пытаются убить, а он все живой и невредимый, по лесам бродит. Как облаву устраивают, он в волка превращается, и никто его поймать не может. Как-то, наш лесник Митрофан, увидал в лесу косого волка, и сам удивился, волк-то - вылитый Трифон Косой.
- А ведьмы здесь есть? - вспомнив про дочь Ярославу, желавшую увидеть ведьму, спросил Милорадов.
- Конечно, есть. У нас все есть. Леса дремучие, и вся нечисть к нам лезет. А ведьма наша - это сумашедшая Варвара, дочь лесника Митрофана. Она вечно бродит по лесам нечесаная, смеется, да людей пугает. А еще говорят, что Варвара дружит с Трифоном Косым, да только, он ее сам боится.
- Очень интересно. Вы наверно, каждое воскресенье ходите в церковь, а сами в языческие верования верите.
- А в Библии, тоже про чертей написано. Только они у нас, на Руси,
по-другому называются. А так, те же черти и чертовки, только они не под землей, а на земле живут. Домовой в доме, а леший в лесу. Куда бы человек не пошел, везде его беды поджидают - и дома, и в лесу, и в реке. Хочешь, к ним в лапы не попасться, молись и поступай по-божески, тогда, черти тебя не тронут. Бога побоятся.
- Это вы, Татьяна Ивановна точно сказали, беды везде нас поджидают, и дома, и на улице, - согласился профессор, и няня просияла. Сам профессор, сказал ей, что она говорит все правильно.
На прощание, няня еще раз посоветовала выгнать Марфу и, шаркая валенками, ушла. Профессор передумал ложиться спать. Разговоры о домовых и ведьмах, прогнали весь сон. Ученый из Петербурга, изучал языческие славянские верования, так давно, что уже сам все позабыл. К тому же, в основном общаясь, с учеными, просвещенными людьми, он и не думал, что где-то еще искренне верят в кикимору и домового. Раньше, ему казалось, что все эти языческие злые духи, остались лишь в этнографических трудах по древней Руси.
Профессор вышел в парк, и сел на скамейку у фонтана. За его спиной зеленела липовая аллея. С этого места, было видно реку, и закат. Река Проня плавно струилась мимо зеленых берегов. В речных зарослях, пели вечернюю песню иволги. В траве стрекотали цикады, и их монотонное пение, почти усыпило профессора.
Неожиданно, он услышал, тихие, еле слышные шаги, как будто кто-то подкрадывался к нему. Он резко обернулся, и увидел Марфу. Женщина испуганно улыбнулась, медленно подошла к Милорадову, остановилась около скамейки, посмотрела во все стороны, и прошептала:
- Алексей Платонович, а ведь Вашего дядюшку убили. А Елисей Елизарович, заплатил врачу Грачеву, чтобы он написал в своей бумаге, что Виктора Викторовича, хватил удар, он упал, ударился о край стола и умер.
- Вы в этом уверены? - поразился профессор.
- Конечно, уверена. Это же я нашла Виктора Викторовича. Я ведь, когда Виктор Викторович дома, из кухни не выхожу, дверь кухни приоткрою, и вижу в конце коридора, дверь его кабинета. В тот день, Виктор Викторович, целый день сидел у себя в кабинете и пил мадеру. В полдень, к нему приехал майор Уланов, соседний помещик, но дядя его не пустил. Они, поругались через двери, и Уланов уехал. Через час после Уланова, приехал купец Никитин, с которым он договаривался о продаже строевого леса. Его Виктор Викторович, тоже выгнал. Сказал, чтобы через неделю приезжал. Никитин ушел злющий. У него хорошая коммерция срывалась. Потом Юрий Юхнов, сын Глафиры Георгиевны приезжал. Я удивилась его приезду. Ваш дядя, Юрия, терпеть не мог его, а тот его. Юрий, тоже стучался в кабинет, а Виктор Викторович, ему даже слова не сказал. Юрий разозлился, пришел ко мне на кухню, сказал, что записку получил от Милорадова: "Приезжай срочно". Он, как дурак, приехал, а с ним даже говорить не желают. Юрий, тоже ушел злой.
Потом, уже под вечер, я ужин приготовила, и пошла к Виктору Викторовичу, вдруг он кушать захочет. Подошла к кабинету, смотрю, а дверь-то приоткрыта. Заглянула в кабинет, а Виктор Викторович лежит около стола, прямо под оленьими рогами. Только, как-то странно лежит. Не по-людски. Я тихо подошла, а у него голова в крови, и рядом кровавый подсвечник валяется. Я испугалась, кинулась искать Елисея Елизаровича. Нашла его в конюшне. Он с поля приехал, лошадь распрягал, ездил проверять, как сенокос идет. Я ему все рассказала. Елисей Елизарович съездил за врачом, а потом врач Грачев написал бумагу, что Виктор Викторович, сам умер. А Елисей, мне приказал, молчать в тряпочку, иначе, я сама сяду за убийство Виктора Викторовича.
- Интересно! Очень интересно! А когда Вы подошли к дяде, кровь на его голове свернулась, или еще нет.
- Свернулась? Разве может кровь свернуться в трубочку. Это же вода. Профессор, а таких вещей не знаете, - рассмеялась Марфа.
-Марфа. Когда ты палец порежешь, кровь у тебя бежит, как красная вода. Правильно.
- Ага.
- А потом, кровь перестает бежать, и становится какой?
- Никакой. Она же внутри остается.
- А снаружи тела, кровь, какая становится?
- Ничего не понимаю. Нет же крови, она в теле остается.
- Хорошо. Начнем с другой стороны. Кровь под головой дяди была ярко-красной или коричневой.
- Так темно же было. Уже вечер начинался, а он на полу, за столом лежит, там плохо видно.
- Ясно, что ничего не ясно. А ты с кухни никуда не уходила?
- Никуда не уходила.
- А когда готовила ужин, резала, жарила, парила, ты же не могла за дверью следить.
- Все равно я знаю, что кроме майора Уланова, Никодима, и Юрия, никто к кабинету не подходил. У меня из кухни будка видна. Наш волкодав Лютый, никого к дому не подпустит. Залает, за версту слышно. У нас четыре волкодава Лютый, Туман, Буран и сука Ласка. Собаки с каждой стороны дома, а сука Ласка, не привязана. Она вокруг дома бегает. Так, что никто чужой к нашему поместью не подойдет, тем более, все поместье, высоким забором окружено.
- А когда я приехал, никаких собак не слышал.
- А мы их к вашему приезду в амбар закрыли. Ночью отпустим, Вы на двор не выходите. Забыла Вас предупредить, завтра собак покормите, тогда спокойно ходите. А кроме собак, у нас еще забор высокий.
- А где забор? - оглянулся вокруг профессор.
- А его не видно. Вдоль забора деревья в четыре ряда насажены. Вот Вы, около липовой аллеи сидите, а за ней забор. За березовой рощей, тоже забор. Ворота к Вашему приезду открыли, и наверно Вы его из-за густых ветвей не заметили. А со стороны речки, крутой обрыв и глубокий омут, любую лодку сносит, а человека, сразу на дно утянет. Недаром Ваш прадед это место выбрал.
- Марфа, еще раз назови мне всех, кто к дяде в тот день приезжал
- Сначала приехал помещик Уланов Андрей, отставной майор. Потом Никитин Никодим, купец из Заречья. Такой красавец! Как увижу, аж душа дрожит. Следом Юрий Юхнов, молодой барин, сын Глафиры.
- И больше никого не было?
- Ой, забыла. Еще Глафира Георгиевна приезжала. Она сразу после своего сына Юрия приехала. Он уехал, а следом она припылила. Глафира такая сплетница. Пришла ко мне на кухню, и совсем меня заболтала. Два часа молола без перерыва. Все уездные сплетни рассказала. Любопытная ужас, но очень хорошая женщина. Никогда меня не гнушается. И всегда заходит поболтать.
Марфа запнулась на слове и замолчала. Немного потопталась, как бы раздумывая говорить или нет, и все-таки сказала:
- Все равно Вам няня Татьяна Ивановна расскажет про меня, так лучше я сама скажу. Я же была невенчанная жена Виктора Викторовича. Он два года обещал на мне жениться, да все времени у него не было. А няня Татьяна Ивановна, всю жизнь мне козни строит. Не знаю, за что она меня ненавидит. Я, ей во всем помогаю, слова против не говорю, ухаживаю, за ней, как за родной мамой, а она меня не любит. А Вы, меня теперь не выгоните? Я хорошо готовлю. Вам понравится. И в доме я убираюсь, лучше, чем другие. Не выгоняйте меня. Мне некуда идти, только если головой в омут, - сказала Марфа и заплакала.
- Конечно, живите. Я вас не выгоняю. Как жили до меня, так и живите.
- Наверно у себя. Идите в дом, пройдете коридор, и с другой стороны дома, во двор выйдете. Там увидите маленький белый домик управляющего.
- Еще один вопрос Марфа. А как Вы, сами относитесь к Елисею.
- Никак не отношусь. Никого не слушайте, это все наговоры, что я с ним кренделя кручу. Елисей Елизарович любит помещицу вдову Ольгу Корсакову. А на меня, он и не смотрит. Почему люди такие злые, обязательно им надо, несчастную женщину грязью полить. А я, честная, порядочная женщина.
- Опять начнем с другой стороны. Елисей, хороший человек или плохой? - устало спросил профессор.
- Человек, как человек. Управляющий очень хороший. Есть такие, управляющие - злющие, подлые, или жулики. А он ничего, хороший управляющий. Только, он строгий очень, у него не забалуешься. И Виктор Викторович к нему хорошо относился. Он всегда говорил, таких Елисеев, как у меня, хоть весь уезд обойди, нигде не найдешь
- А человек он, человечный?
- Ха-ха-ха, - рассмеялась Марфа, - как это человечный человек. Это все равно, что корова коровячья или овца овчинная.
- С Вами все ясно, - пробормотал Милорадов, махнул рукой и пошел к управляющему.
Милорадов прошел через дом и вышел на большой задний двор. В глубине двора виднелись крепкие дубовые ворота, закрытые на огромный амбарный замок, и хозяйственные постройки: коровник, амбар, конюшня, гумно, и еще какие-то строения. Из амбара слышался грозный лай волкодавов. Управляющий жил поодаль, в маленьком домике, у самого леса. Высокий забор загораживал домик от леса, и еловые лапы высоченной ели, нависали над крышей, как зонтик. Милорадов постучался в дверь.
Домик был чистым, но по-солдатски, унылым. Минимум вещей: кровать, стол, один стул и комод. На столе горела свечка. Рядом лежала раскрытая амбарная книга, и чернильница с пером. Милорадов заглянул в амбарную книгу. Перед его приходом, управляющий подсчитывал доходы и расходы имения.
Елисей сел на кровать, и жестом пригласил профессора садиться на единственный стул.
- Елисей Елизарович, это правда, что дядю убили? - строго спросил профессор.
Управляющий некоторое время, молча, оценивающе, разглядывал профессора, потом вздохнул и обреченно сказал:
- Правда, и убийство загадочное. Виктор Викторович был убит в своем кабинете: дверь закрыта на ключ; ключ лежит на полу у стола, на окне кованая решетка. И, кто его убил, я не знаю, и даже не могу понять, каким образом вошли в его кабинет, в доме нет потайных дверей.
- Но кто-то его убил, а Вы покрыли его преступление.
- Вы человек не местный, и не знаете наши заморочки. Наш урядник Капустин, настоящий дурак и самодур. Он никогда не ищет, виновного. Кто ему покажется, виновным на тот момент, того он, и отправляет в тюрьму. Я конечно виноват, что договорился с доктором Грачевым. Но доктор меня понял, и Вы, меня поймите. Почему я должен расплачиваться за чужое преступление. Капустин бы не стал разбираться, кто убийца. Помещики у него вне подозрений, они же неприкасаемые, белая кость. Остаюсь один я или Ваня. Но Ваня, его племянник. Значит, по мнению Капустина, Ванюша чист, как стеклышко. Остаюсь один я, первый и единственный подозреваемый. А я уверен, Вашего дядю, убил кто-то из помещиков. Виктор Викторович, в последнее время сильно заболел, и начал пить, как он говорил, обезболивающую мадеру. Из-за мадеры этой, или из-за болезни, он стал, подозрительным и склочным. Переругался со всеми соседями. Постоянно скандалил. Наша корова зайдет в поле, потравит овес - он к Уланову несется разбираться. Наши мужики в лесу дерево срубят - он к Вишневскому. Пыль до потолка поднимет, и драться лезет. Весь уездный суд завалил жалобами. Соседние помещики, и так небогаты, а суд дело дорогое, много денег уходит. Я слышал, от деревенских, почти все помещики, желали его смерти. Помещики, дома говорят откровенно, и на слуг внимания не обращают, а те, по всей деревне разносят. А кто Вам сказал, что дядю убили? Хотя, зачем спрашиваю, я уже знаю ответ. Это Марфа. Вот дура непроходимая. И глаза коровьи, и ум, как у коровы. Сидит языком мелет, а того, дура, не понимает, что ее же, и посадить могут за убийство.
- А Марфе, какой смысл, убивать? Ведь ее, после смерти дяди, могут выгнать из дома.
- Убивать, ей конечно смысла нет. Но урядник Капустин, мог ей отомстить, и на нее убийство повесить. Марфа баба симпатичная, и любит глазки всем строить. Вот она, и уряднику строила глазки, а тот и рад стараться, полез к ней целоваться. А Марфа, сдуру, побежала жаловаться, Виктору Викторовичу. Тот ружье схватил и поехал к уряднику, чтобы его пристрелить. Хорошо Капустина дома не было, он в Заречье уехал. А потом урядник уговорил Марфу, сказать, что она все придумала.
Марфа глупая, сама не понимает, что творит. Виктор Викторович, из-за ее жалобы, застрелил бы Капустина, и в Сибирь бы, на каторгу отправился. А она бы, осталась посреди дороги с одной нищенской котомкой. Так, что Капустин, спокойно мог, из мести, Марфу в Сибирь закатать. Из-за нее ведь, его чуть не убили.
- А Вы сами, кого-нибудь подозреваете? - спросил профессор.
- Всех подозреваю, но никого конкретно. Вы профессор, человек умный, ученый, попробуйте найти убийцу, а то Марфа, всех под монастырь подведет. Она же теперь всем будет болтать, что Виктора Викторовича убили. В итоге, и ее посадят, и меня, а убийца на свободе останется.
Милорадов задумался - действительно, надо найти настоящего убийцу, иначе Капустин невиновного на каторгу отправит. Милорадов согласился искать убийцу, хотя он, совершенно не понимал, как будет искать преступника. Его познания в истории, вряд ли могли ему помочь в поисках преступника. Александр Македонский и Александр Невский шли напролом, и никого канделябром в закрытом кабинете не убивали.
Но профессор, не привык отступать. Если ему понадобится, то он и лапти научится плести. А потом, выведет свой способ, по улучшению плетения.
Управляющий и Милорадов вошли на кухню. Елисей, подошел к Марфе, и она испуганно прижалась спиной к печи. Управляющий грозно посмотрел на нее, и объяснил ей, что теперь, профессор будет искать убийцу Виктора Викторовича, а пока, никому ни слова, ни полслова, иначе убийца и до нее доберется. Вдруг ему покажется, что Марфа заметила его, когда он выходил из кабинета. Марфа, испуганно хлопала красивыми коровьими глазами, и в знак согласия, часто качала головой. На прощание, Елисей потребовал, чтобы Марфа поклялась, что будет молчать об убийстве, и кухарка, тут же истово поклялась никому ничего не говорить.
Милорадов вернулся в спальню, выпил полстакана остывшего молока, и, шутя, оставил полстакана для Домового. Потом, он закрыл дверь на ключ и лег в пуховую перину.
ВТОРОЙ ДЕНЬ
Проснулся он рано. За окном пели птицы. Профессор потянулся к недопитому стакану с молоком, вздрогнул - стакан был пуст. Молока в нем не было. Алексей Платонович встал с постели, проверил дверь и окно. Все было закрыто. Он обследовал стены, пол и потолок - никаких скрытых дверей, и замаскированных лазов. Профессор лег на перину и задумался. В чудеса он не верил, но кто же выпил полстакана молока? Неужели домовой? Недаром же няня говорит, что все знают, что домовой - живет в доме. Профессор, об этом не знал, и наверно, поэтому его молоко выпили.
Солнце понималось над горизонтом. В комнате стало жарко, и профессор встал, чтобы открыть окно. Под его окнами, прогуливалась нарядная, расфуфыренная Марфа. Она искоса поглядывала в сторону его спальни. Милорадов быстро открыл окно и снова лег на перину. Вскоре, из открытого окна, он услышал голоса кучера купца и Вани. Кучер Никодима, сказал важным и ученым голосом:
-Ты посмотри, как апельсинничает. А разоделась-то, как журнал.
- А что это такое журнал? - спросил Ваня.
- Это газета из Парижа. Я в Заречье у губернатора работал, и этих журналов много видел. Там описано, как одеваться надо. Мужчины, в этом журнале, так себе, а бабы, там, как суфле.
- А что это за суфле? - спросил Ваня.
- Ах ты, темнота деревенская. Если не видел никогда суфле, так ты значит, и ничего не видел.
- Суфле! - мечтательно произнес Ванька, - наверно это очень красиво.
Милорадов не выдержал, расхохотался, встал с постели и принялся одеваться.
В столовой было солнечно. Милорадов сел за стол так, чтобы видеть небо и реку. Речка Проня весело искрилась, а небо было чистое и бездонное.
Профессор взял с подноса серебряный колокольчик, позвонил, и в столовую заглянула Марфа. Она подала блюда и ушла. После завтрака, кухарка спросила, понравился ли ему завтрак, и профессор ее похвалил. Как он заметил, кухарка готовила просто, без изысков, почти по-деревенски, но очень вкусно.
После завтрака, он решил съездить к доктору Грачеву. Но на улице загавкали собаки, в столовую вошел Ваня, и сообщил ему: "Изволили приехать дамы Юхновы. Наши соседки". Профессор попросил провести их в гостиную и поднялся из-за стола.
Когда он вошел в гостиную, дамы сидели в разных углах. Глафира Георгиевна, высокая, полная, курносая женщина сидела у рояля, и что-то наигрывала, легкое и безыскусное Ее дочь, Юлия, хорошенькая блондинка, сидела на оттоманке у окна, и недовольно смотрела на реку. Обе женщины были разряжены, в пух и прах. Глафира в розовом платье и розовой шляпе. Юлия, в голубом платье, а на ее голубой шляпке цвели белые, атласные ромашки. Профессор радушно поздоровался и сел на диван. Глафира закрыла рояль и села, поближе к профессору. Ему показалось, что его соседка Глафира, вылила на себя флакон парижских духов "Королева Марго". В открытое окно влетал речной ветер, и благодаря этому ветерку, профессор мог иногда вдохнуть, глоток свежего воздуха.
- Вы надолго к нам Алексей Платонович?- жеманно спросила Глафира, играя розовым веером, перед самым носом Милорадова.
- Возможно навсегда, но может быть, и передумаю. Посмотрю по обстоятельствам, - ответил профессор.
- Променять Санкт-Петербург на эту провинцию! Нет, я Вас не понимаю! - театрально воскликнула Глафира.
- Иногда охота отдохнуть от столицы, - вздохнул Милорадов.
- Так в столице-то, отдыхать приятнее. А здесь, одни дремучие леса, да маленькие деревеньки. И Заречье - одна большая деревня,- продолжала спорить гостья.
-А мне понравилось и Заречье, и Милорадово.
- Понравилось? Нет, я Вас не понимаю. Были бы у меня деньги, я бы тут же в столицу переехала. Посмотрите на мою дочь, видите какая красавица, - приказным тоном, сказала Глафира.
Милорадов посмотрел на ее дочь. Никакой необыкновенной красотой, она не обладала. Просто хорошенькая, курносая девушка. Юлия, под его пристальным взглядом, прикусила губу и метнула в мать убийственный взгляд.
- Видите, какая красавица! - продолжила мать, - а она здесь пропадает. Где здесь ей жениха найти? Кругом одни нищие.
В столице бы перед такой красотой, все богатые люди России, колени преклоняли. А здесь все женихи: майор Уланов, купец Никодим, да нищий помещик Вишневский. Вы согласны со мной, что моя дочь, в столице бы, всех красотой затмила? - бесцеремонно спросила Глафира.
- Вообще-то, в столице много красивых девушек, - осторожно ответил Милорадов.
- А моя Юлия, их всех затмит!
Ожидая его согласия, Глафира пытливо посмотрела на собеседника. Профессор молчал. Он прекрасно знал, что богатые женихи столицы, ищут богатых невест, и красота, там не играет никакой роли. А бедная красавица, выходит или за бедного парня, или за дряхлого старика. Впрочем, богатых дряхлых женихов, желающих жениться на молоденькой, даже в Петербурге: раз, два и обчелся. Молчание затянулось, и Глафира продолжила:
- А Вы сами, не думаете жениться? Вы очень красивый мужчина, высокий блондин. И моя Юленька, белокурая красавица. У Вас бы прекрасные дети получились.
Дочь, красная от стыда, соскочила с оттоманки, и выскочила из гостиной.
- Видите, какая скромная девушка. Ей бы жениха хорошего,- тяжело вздохнула мать, взмахнула веером перед носом профессора, и таинственно спросила:
- А, правда, что Вы собрались убийцу Вашего дяди искать?
- Кто Вам это сказал? - вскинулся профессор.
- Марфа, по секрету сказала. Неужели солгала. Ладно, профессор, если не хотите говорить, не говорите. Но я, Вам все, про наших соседей расскажу. Вдруг для следствия пригодится. Начну с Вишневских.
*Вишневские
Брат и сестра, Николай и Клеопатра Вишневские живут с матерью, Надеждой Дмитриевной. Отец их, Илья Вишневский, несколько лет назад, разорил семью дотла. Карты и любовницы, на которые он тратил, бешеные деньги, съедали все доходы. Илья, стал брать деньги у ростовщика Блюма, под будущий урожай. Два года была засуха, урожая не было. Пришлось проститься с поместьем. А та малая часть, что осталась у Вишневских, принадлежала их матери, Надежде Дмитриевне. Даже продав свою часть поместья, Илья, не смог рассчитаться с ростовщиком, и он стал просить жену, продать свою часть, чтобы его честное имя, осталось незапятнанным. Но Надежда Дмитриевна, тихая и забитая женщина, в этот раз, твердо отказалась, слушаться мужа. Она прямо сказала, что плевать ей, на его, давно уже запятнанное имя, и она не собирается, из-за его распутства и транжирства, выходить с детьми из своего дома, в чистое поле. Муж застрелился, а Надежда Дмитриевна, потихоньку сошла с ума. Ей стало казаться, что это она, сама застрелила мужа, и теперь бедная Надежда Дмитриевна, говорит об этом всем подряд.
Николай Вишневский ухаживает за Юлией, и мечтает на ней жениться, но Глафире, такой жених не нравится, и не только из-за его бедности. Николай слишком самоуверенный и очень скупой человек. Он мечтает, возвратить свое прежнее поместье, а для этого, экономит на всем. Но самое главное, Николай не переносит на дух, Глафиру, и открыто это высказывает.
Его сестра, двадцатидевятилетняя Клеопатра, не нравится Глафире, еще больше. Некрасивая Клеопатра - наглая и бесстыжая революционерка. Она курит папиросы, пьет самогон, ездит на велосипеде, носит короткую юбку и короткую стрижку, и во всем этом, по мнению Глафиры, виновато тлетворное влияние революционеров, с которыми встречается Вишневская.
*Улановы
Отставному майору Андрею Уланову, тридцать девять лет. В отставку он вышел по ранению, которое получил на Кавказе. У Андрея, есть сестра, семнадцатилетняя Евгения.
Евгения - девушка тихая, славная, но незаметная и необщительная. Андрей же, солдафон и хам. Глафиру, он к себе в дом не пускает. Ухаживает за Ольгой Корсаковой.
* Корсакова
Ольга Корсакова. Двадцать четыре года. Богатая вдова, имеет семилетнего сына Сашу. Живет она со своим отцом, запойным и молчаливым пьяницей. Еще с ней живет гувернантка сына, француженка Жоржета, или как ее чаще зовут - Жу-жу. Гувернантке двадцать шесть лет. Она миловидная, но очень спесивая. Хотя, как выяснила Глафира, Жу-жу дочь нищего парижского сапожника-алкоголика. Гувернантка, мечтает выйти замуж за богатого русского помещика, но она, совершенно не говорит по-русски. А зареченские помещики, не понимают по-французски. Например, Глафира Георгиевна, знает десять французских слов, и говорит их, с таким ужасным акцентом, что француженка Жу-жу, совсем не понимает ее.
После, этого сообщения, профессор, глубоко задумался. А как, Глафира, смогла выяснить такие подробности о гувернантке. Если учесть, что Жу-жу, не говорит по-русски, а Глафира, по-французски?
Ольга переехала сюда недавно, откуда-то из Сибири, кажется из Иркутска. Климат Сибири не подошел сыну, в пять лет он тяжело заболел, доктора подозревали туберкулез, и мать решила переехать поближе к Москве, где у нее были родственники. Поместья под Москвой, оказались слишком дорогие, и Корсакова, по совету своей подруги, купила большое поместье около Заречья.
Ольга, женщина обыкновенная, никакой красотой не обладает, но мужчины вьются около нее, словно пчелы около меда. За ней ухаживают управляющий Елисей Елизарович, майор Уланов, ее сын Юрий, доктор Грачев, и женатый, многодетный губернатор Заречья, Антон Павлович Лужков. Купец Никодим, тоже имеет на нее виды. Он часто заезжает к ней по коммерческим делам, а заодно дарит ей дорогие бриллиантовые подарки. Кстати, Милорадов Виктор Викторович, тоже предлагал Ольге руку и сердце, и было это, буквально на днях. Что ответила ему Ольга, никто не знает.
Милорадов поинтересовался у Глафиры, кому же отдает предпочтение госпожа Ольга, но всезнающая Глафира, развела руками. Ольга со всеми своими поклонниками ровна и доброжелательна, и замуж, в ближайшее время, по ее словам, не собирается. Опять же, по секретным источникам Глафиры,
( которые она, как не пытал профессор, не выдала), бывший муж Ольги был намного старше ее, и к тому же настоящим извергом, поэтому, Корсакова и не желает, слышать о новом браке.
*Семенов.
Семенов Сергей Порохорович, недавно вернулся из Парижа. После смерти родителей он уехал в Париж, завел там себе любовницу француженку актрису, которая вытягивает из него все деньги. Сергей Прохорович, почти не приезжает в Россию. Его имение, без хозяйских рук, все больше приходит в упадок. Управляющие его поместья были, то жулики, то бестолковые людишки. Поля зарастали, скот вымирал, дом разваливался, и потихоньку, купец Никодим, выкупил у Семенова, половину земель. Теперь, купец выкупит у него вторую половину, и Семенов, через несколько лет, останется нищим, голым парижанином. Париж, самый дорогой город мира, и если, здесь в Заречье, Семенов, со своим имением, великий князь, то там, во Франции, он бедный безродный иностранец.
Глафира закончила рассказ, и принялась сетовать, что такие мужчины, как Семенов, якшаются с какими-то нищими француженками, а ее Юлия, честная дворянка, сидит без жениха.
Милорадов понял, что бесцеремонная Глафира, может сидеть и стонать у него в гостиной, до вечера, поэтому он поднялся, извинился, и сообщил ей, что ему срочно, надо съездить по делам. Глафира, попыталась выяснить к кому едет профессор, но Милорадов, оставил это в секрете. Хотя, как он позже убедился, никто не ускользал, от ее всевидящего ока.
Глафира неохотно встала с дивана, пригласила его к вечеру в свое поместье Юхново, взмахнула розовым веером, и вышла из гостиной. Милорадов посмотрел в окно. Юлия сидела в коляске под голубым зонтиком, и дожидалась мать. Рядом с коляской крутился обалдуй Ваня, и как понял, по его мимике, профессор, парень, что-то нашептывал Юлии. Девушка снисходительно улыбалась и стреляла глазками. К Ване подошла Марфа, и стала гнать его на кухню.
Глафира, широкими быстрыми шагами, вышла из дома, и по пути к коляске, поговорила с Ваней, Марфой, и даже с огромным пепельно-серым волкодавом. Собака, как видно, была рада ее приходу, и лизнула ее руку. Дочь и мать Юхновы двинулись в путь, а профессор, отправился к Семенову.
Ваня так долго, запрягал старого вороного мерина в коляску, что Милорадов, уже отчаялся, когда-нибудь отправиться к Семенову. Вконец, отчаявшийся профессор, предложил Ване, пойти вместе с ним пешком, чтобы показать ему усадьбу Семенова. И лишь тогда, кучер ретиво запряг мерина, и они отправились в путь. В отличие, от кучера Николая, кучер Ваня никуда не торопился. Старый мерин, еле перебирал ногами, а Ваня лениво и протяжно пел, во всю свою молодую глотку. Ни слуха, ни голоса у него не было, и бедные жаворонки, от стыда, смолкли в полях. Все песни Вани были о несчастной любви и смерти. На девятой песне: про черного ворона, вьющегося над головой умирающего, профессор, уже не выдержал. Он попросил Ваню петь песни мысленно, то есть про себя. Ваня обиделся, и стал изо всех сил гнать старого мерина. Мерин тоже обиделся, и через двадцать шагов, встал на одном месте. Ваня стал хлестать лошадь. Милорадов пожалел старого мерина, выхватил у Вани кнут, и хлестанул кучера по спине. Кучер успокоился, уважительно посмотрел на профессора, и они поехали дальше. Скоро они въехали в Семеновку. Милорадов попросил Ваню, сначала довезти его до доктора Грачева.
Большая деревня тянулась, вдоль тракта и реки Прони. Половина деревни, была более зажиточна, чем вторая половина, и это было видно за версту. Почти в конце деревни, Ваня остановился, и сказал, что ему надо забежать на минутку к матери. Профессор прождал его полчаса. Вокруг него, уже собралась куча деревенской ребятни, и ему надоело, что его разглядывают, словно диковинного зверя. Он спросил у проходившей мимо женщины, в ярком цветастом платье, как дойти до больницы, и женщина словоохотливо объяснила ему дорогу. Оказывается, больница была недалеко.
Семеновская больница находилась возле березовой рощи, в новом, только, что отстроенном доме. У дома на лавочке, в тени берез, сидели: молодая женщина с грудным ребенком; безобразно толстая старуха с одутловатым лицом; и молодой мужик с перевязанной, льняной тряпкой, рукой. Видимо боль слишком донимала его, и он качал руку, словно ребенка.
Милорадов вошел в чистую побеленную комнату. Доктор Антон Грачев, невысокий худощавый мужчина с рыжими усами, сидел за столом и допытывался у худенькой старушки, что у нее болит. Старушка, тихим голосом, повторяла одно и тоже: " Не могу есть, внутри жжет, так, что есть не могу. Всю дрючит, есть не могу". Так и не добившись от нее большего, для постановки диагноза, Грачев выписал ей рецепт, и больная ушла.
Милорадов представился, и Грачев, с улыбкой сообщил, что он уже заочно, его знает. О приезде, профессора, Милорадовского племянника, знает каждая деревенская собака. Милорадов сел на место больной, и тихо спросил:
- Господин Грачев. Я бы хотел, поговорить с Вами, об убийстве моего дяди. Расскажите мне, пожалуйста, о том, что вы увидели в кабинете, все подробно, во всех деталях.
Грачев улыбнулся, самой добродушной и спокойной улыбкой, и тихо, чтобы не слышали больные, ожидавшие приема, прошептал:
- Я не пойму, о чем вы говорите. Ваш дядя, выпил лишнего, упал, стукнулся о край стола, и умер. И тот, кто распространяет слухи об его убийстве, наглый лжец. Если не верите мне, пишите жалобу. Проведем эксгумацию, и все доктора, подтвердят Вам, что смерть, Вашего дяди, обыкновенный несчастный случай. Несчастный случай! Запомните! Например, вчера в деревне, трехлетний мальчик упал, и ударился головой о край телеги. Еле его откачал, и никто не говорит, что его пытались убить телегой.
Грачев, многозначительно, посмотрел на профессора, и Милорадов сменил тему:
- И как Вам здесь работается? Тяжело?
- Тяжело. Деревня, она и есть деревня. Я один, на десять деревень. К тяжелым больным, приходится ездить, и в дождь, и в снег, и темной ночью. Иногда, в такую даль едешь, что пока доберешься, больной уже умер.
- И Вам никто не помогает? Надо добиваться, чтобы Вам дали помощника, - возмутился профессор.
- Прошу уже четыре года! Бесполезно. Никто не хочет ехать в эту глушь. Но помощники, у меня все-таки есть. Это купец Никитин, и местная помещица Клеопатра Вишневская. Клеопатра, закончила в Рязани курсы медицинских сестер, и почти каждый день помогает мне в приеме больных. Где рану обработает, где вместо меня съездит к больному, если конечно, случай не очень серьезный, а я, в это время, прием в больнице веду.
А купец Никодим Никитин, помогает мне материально. Вот эту новую больницу он построил, старая маленькая была, и вся сгнившая. Никодим на свои деньги, и медикаменты для больницы закупает, и медицинские журналы из Санкт-Петербурга выписывает. Я не могу ездить, в столицу, чтобы новые веяния медицины узнать, и эти журналы, мне очень кстати. От Семенова-то никакого толка. Он умеет, только деньги отсюда вывозить. Я бы таких, как Семенов, гнал поганой метлой, из России.