Аннотация: Достаточно ли нашей веры, чтобы что-то произошло? Каждый решает сам.
Дочка, что ты рисуешь?
Бога.
Его же никто не видел!
А вот я нарисую, и все увидят!
Анекдот
Он был прекрасный художник. Он рисовал, когда ему было хорошо, рисовал когда было плохо, рисовал когда любил, рисовал когда ненавидел, рисовал когда был голоден, рисовал после обеда, рисовал когда хотел спать, рисовал посреди ночи, рисовал на пленере, рисовал на чердаке, рисовал портреты, рисовал натюрморты, он рисовал и у него получалось.
Снимал он маленький двухэтажный домик, приютившийся среди целого сонма точно таких же островков покоя с небольшими садиками под окнами длинною в два шага, которые требовались чтобы дойти до калитки и погрузится в жизнь миллионного мегаполиса. Каждое утро выпив крепкого чая с молоком, он брал котелок, засовывал во внутренний кармашек хронометр и помахивая тростью, делал эти два шага.
Сегодняшний заказ был от лорда Корнуолла. Аткинсону пришлось взять кэб чтобы доехать до поместья. Оно находилось совсем недалеко загородом и являло собой здание которое замком называется только из привычки так называть. Да, если добавить неприступные стены с угловыми башнями, воздвигнуть монументальный дожон и окружить получившееся рвом с водой... Но те времена безвозвратно канули в прошлое и роль подвесного моста, опущенного перед гостем, сыграли кованные чугунные ворота с изящными вензелями АК. Аткинсон уже привычно подал плащ, цилиндр с тростью лакею и уверенно поднялся на второй этаж. Достав золотой брегет из кармана и довольно хлопнув его крышечкой, он вошел в комнату, на время превращенную в студию.
- Лорд Корнуолл изволили быть через минуту. Не желаете чая?
- Благодарю, но откажусь.
Лакей вышел. Джордж привычно прикинул освещенность комнаты и сравнил ее со вчерашним сеансом. Облачность делала свет несколько монотонным.
Придется туда поставить подсвечник... Вчера там прыгал солнечный зайчик и отражался на ордене Подвязки... Нужен такой же отблеск.
Он что-то быстро набросал в блокнотике. Походил по комнате. Подошел к незавершенному парадному портрету, откинул покрывало. Несколько секунд вглядывался в орден подвязки и левый эполет. Потом прищурившись осмотрел оба глаза. Что-то опять черкнул в блокнот. Позвонил в колокольчик. Отдал четкие приказы по расстановке светильников.
- Лорд Корнуолл, - оповестил лакей.
В комнату шагнул высокий статный военный. Выправка и взгляд привыкший командовать, выдавали его безошибочно. Аткинсон склонил голову, Корнуолл кивнул. Привычно прошел к задрапированному креслу и застыл прижизненным памятником самому себе.
Часы в главном холле пробили 3 часа дня, когда была поставлены изящные кренделя Атк в правом нижнем уголке и портрет был готов.
Звякнул колокольчик и через короткое время комната наполнилась звуками. Аткинсон упаковывал кисти, мольберт, ополоснул руки в любезно поднесенном тазике. К Корнуоллу подошла достаточно молодая женщина - леди Корнуолл. Вместе они подошли к портрету и молча, но восхищенно смотрели на него.
- Как в зеркале, мистер Аткинсон вы как всегда совершили чудо.
- Я всего лишь выполнил свою работу, леди - скромно улыбнулся Аткинсон, но глаза довольно потеплели. Он вообще любил искреннюю похвалу и умел ее чувствовать. Больше комментариев не последовало и он продолжил складывать краски в мольберт. Лорд и его жена о чем то взволнованно шептались. Леди бросала взгляды за спину, в сторону открытой двери, на мольберт, на мужа, на Аткинсона. Лорд сурово хмурил брови, но жена была непреклонна. Лорд помялся еще раз жалобно посмотрел на леди, но в этот раз она нахмурила брови и лорд, вздохнув, подошел к Аткинсону.
- Моя жена и я поражены вашем мастерством и я буду рекомендовать Вас моим друзьям. Вы наверняка спешите, но у меня есть одна ... просьба.
Аткинсон поднял глаза на лорда. Его иногда просили написать эротические картины, даже предоставляли натурщиц... Но тут все обсуждалось с женой... Неужели ее...
- У меня есть сын...
Уфф... подумал Аткинсон,- детей он любил. Картины с ними всегда выходили живые и полные светом.
- Бедный Джон... Он катался на лошади... Неудачно упал... Врачи сказали, что надежды нет - ходить он никогда не сможет.
Лорд замолчал и сморгнул. Ему тяжело давались слова.
Аткинсон терпеливо ждал.
- Я моряк. Я всю жизнь стоял на палубе твердо двумя ногами. Никакие ураганы не могли сломить меня... Я надеялся что мой Джон пойдет по моим стопам... Но пойти он сможет...
Вновь повисла тяжелая пауза.
- Чем же я могу быть Вам полезен, сэр?
-Нарисуйте его стоящим на палубе корабля в шторм. Твердо, как я стоял. Нарисуйте. Это наша последняя надежда.
- Надежда на что? - неуверенно спросил Аткинсон.
- На исцеление, - лорд вымученно улыбнулся. О вас рассказывают интересные истории, будто ваши картины творят историю...
Аткинсон невольно улыбнулся... Опять эта его ошибка с орденом...
Это было пару лет назад. Он уже практиковал и постепенно начинал набирать известность среди Высшего света. Прошло время, когда его пасторали и пейзажи висели в маленьких домиках рассыпанных по вересковым пустошам его Родины... Теперь парадные портреты его кисти висели в Залах Славы многих уважаемых Домов, а "Битва при Арнэ" в рабочем кабинета Наследного Принца. Ему сделал заказ один из генералов Его Величества. Заказ был небольшой, но генерал был приближенный и Аткинсон даже отменил некоторые намеченные сессии ради него.
Натурщик из генерала был никакой. Привыкший сидеть в седле, он не мог усидеть на кушетке и все время вертелся. Парадный китель, сшитый специально для портрета нещадно давил шею, сапоги были слишком узкие, сабля сползала. А еще целая орава нежно любимых детей шумной стайкой периодически влетали посмотреть на папашу. Аткинсон был измучен процессом не хуже самого генерала. Ему мешали и движения натурщика, и постоянно хлопающие двери и дети смотрящие как он работает и вообще все мешало. Но он мужественно продолжал работать.
К шестому визиту Аткинсон уже не пытающийся призвать генерала к неподвижности, плюнул и стал рисовать по памяти, лишь изредка посматривая на реальный прототип. Получалось на удивление хорошо. Когда он стал рисовать не реального человека, а образ, запечатленный услужливой памятью, кисть как будто ожила и порхала по мольберту как мотылек, привлеченный светом свечи. Аткинсон не успел остановить руку, а на чистом гладком лице генерала появился длинный шрам. Он удивительно шел генералу и смотрелся очень на месте... Но тем не менее на оригинале его не было! Исправлять что-либо было поздно, и он смирился с этим. Вновь вернувшись к рисованию с натуры, он уже механически закончил портрет. Генерал удивился шраму, но еще больше, к ужасу Аткинсона, он удивился красной ленте ордена Бани, ордена, которого у генерала не было! Художник был крайне смущен, раздосадован. Он отчаянно краснел и не стал брать денег за потрет. Тем не менее, генерал в целом остался доволен портретом и даже шутливо похлопав по плечу пунцового Аткинсона, что теперь ему, генералу, придется получить орден Бани и шрам, чтобы картину можно было вывесить в Зал Славы.
Он их получил. Через месяц после описанных событий Аткинсону была доставлен чек на крупную сумму, превышавшую стоимость заказа и письмо от генерала. Оно гласило: "Не знаю как, но, черт возьми, без вас тут не обошлось. У меня есть и шрам и Орден. Вы волшебник".
Лично Аткинсон ничего удивительного в ордене не видел... Генерал был на примете, был недурак, был отправлен в самое пекло войны, шедшей в южных колониях... Где еще как не на войне получать шрамы и ордена? Но факт художественного предсказания быстро разлетелся по Столице в виде анекдота. Что, само собой, сыграло на руку популярности художника... Сам же он всегда скептически относился к этому случаю и всегда отшучивался, что Господу легче было дать орден генералу, чем ему исправить ошибку на потрете, но сам зарекся повторять опыты с фантазией.
И вот опять...
- Сэр, но вы же знаете, это всего лишь случайность...
- Так дайте шанс свершится второй случайности - лорд умоляюще взглянул на Аткинсона.
Аткинсон медлил. Ведь он был единственной надеждой... А если не получится. Вернее не получится. Их это убьет... Но я должен попробовать...
- Ну ладно, - сдался он, когда?
- Сейчас.
В комнату вкатили кресло, на котором сидел худой и сухощавый мальчик лет 10, одетый в форму юнги ВМС. Мальчик выпрямился, насколько позволяло кресло и кивком, полным изящества и гордости кивнул художнику, как и положено лорду. А затем он увидел отца и глаза его расцвели. Отец подошел к нему и погладил мальчика по голове, тот же радостно вцепился в сильную отцовскую руку. Некоторое время они боролись и лорд "проиграл".
- А вы будете меня рисовать здоровым? - с детской непосредственностью спросил лорд Джон. А что я буду делать? А на каком корабле? Я хочу на корабле, на "Палладе", как мой папа!!! А вы плавали на корабле? Я нет, но папа обещал меня взять юнгой в плаванье через 3 месяца!!! Я уже знаю названия всех матч, такелажа и рангоута!!! Хотите расскажу! Это очень интересно! А еще я знаю, виды орудий и названия всех крупных кораблей флота Его Величества! Я буду хорошим юнгой - мальчик взглянул на отца.
Лорд отвернулся. В глазах его блеснули слезы. Именно сейчас Аткинсон остро подумал: "Надо".
Вновь были извлечены принадлежности, подготовлен чистый холст и палитра. Это не должен был быть парадный портрет. Просто рисунок. Это не должно было занять много времени. Мальчик еще некоторое время покрутился, но отец ему что-то строго шепнул - видимо сказав что юнги на "Палладе" так себя не ведут, и мальчик застыл статуей. Только глаза оставались живыми и скакали по предметам с детским любопытством.
Аткинсон макнул кисть в синий цвет. И родилось Море, он макнул кисть в Белый и родились буруны и молния, он макнул в Серый и родился Шторм, он макнул в Голубой и родились глаза Джона - живые и задорные... Картина рождалась.
Прошло несколько часов, но Аткинсон не чувствовал времени. Как и тогда он лишь изредка посматривал на юного лорда. В остальном он дал фантазии кард бланш и она его щедро использовала.
Молодой юноша, похожий на Джона лишь глазами, с детским восторгом, вцепившись в канат, всматривался в шторм, стоя на носу военного корабля, позади туго надувались кливера, пенные буруны срывались в верхушек волн, чтобы оросить соленой пеной его волосы. Он смеялся. Он был счастлив.
Аткинсон чувствовал себя выжатым и выпотрошенным. Он с трудом упал на диван и уснул.
Каждый месяц ему приходило письмо. С одним и тем же содержанием: "Пока ничего".
Через год письма приходить перестали.
Аткинсон не хотел сам писать. Он чувствовал, что подвел, что сломал последнюю надежду. Он успокаивал себя, что ты, Аткинсон, всего лишь человек, художник. Ты рисуешь натюр морт... уже мертвую природу, прошлое... И глупо мнить себя вершителем будущего. Постепенно случай отодвинулся на задний план, перестал свербить и упокоился на одной из пыльных полок памяти.
Прошло 10 лет. Аткинсон уже постарел, его работы по прежнему пользовались спросом, но он все чаще отказывался, предпочитая рисовать пейзажи и виды города. Его успокаивала тишина и пение птиц. Он жил в достатке. Семью он так и не завел. Друзей тоже. Он всегда жил один и его это полностью устраивало. Каждый день он выходил из своего домика, преодолевал 2 шага импровизированного садика и шел рисовать в один из многочисленных парков или в порт.
Однажды он сидел в порту и рисовал стоящий у пирса военный корабль. Грозное судно со спущенными парусами и облепленное матросами, производящими покраску и починку, напоминало льва в клетке. Тем не менее, оно было величественно и достойно кисти Мастера.
Сзади приближались шаги. Они затихли прямо у него за спиной и чувствовалось, как с благоговением и терпением сзади ждали когда картина была бы закончена. Он поставил свое Атк на одной из волн и, наконец, обернулся. Сзади стоял молодой человек. Аткинсон пригляделся, а потом ахнул. Джон широко улыбался и его задорные глаза горели, как в тот день.
- Мистер Аткинсон, вы по-прежнему не хотите чтобы я вам рассказал про такелаж судна, - спросил Джон и они крепко пожали руки.
- Но как?
Они сидели в ресторанчике с видом на море и пили кофе.
- Картина мне очень понравилась! Еще тогда. Вам тогда плохо сделалось. Да и я слишком долго сидел без движения. Я потом несколько месяцев пролежал в горячке. Папа винил себя. Он повесил Картину у себя в кабинете. Он часто плакал. Он скрывал это, но я видел, когда проезжал мимо кабинета. А потом он разорвал картину и сжег. Тогда же он перестал вам писать. Через 2 года он умер. А через 3 я смог пошевелить большим пальце правой ноги, - Джон напрягся - видимо шевелил пальцем, уверившись, что все работает, он продолжил - папа не видел, как я заново учился ходить, как плакала мама, когда я впервые сам к ней подошел и подарил самостоятельно сорванную розу из сада. И вы знаете... Папа не верил. А я верил всегда. Я видел Картину два раза. Но запомнил ее на всю жизнь. И когда мы проходили мыс Горн и я стоял на носу "Ники" я понял - я вам позирую. Именно в тот момент. Не тогда, 9 лет назад, а сейчас. И я стоял как вы просили - не шевелясь. Я ведь хорошо получился ведь правда? Аткинсон улыбнулся и кивнул. А теперь давайте все таки я вам про такелаж расскажу, а то вы на Картине ванты неправильно нарисовали по левому борту и фок мачту не так немного... У нас из-за вас она и сломалась тогда. Джон лихо подмигнул и засмеялся. Вскоре смеялись оба и посетители, недовольно на них косились.
С тех пор Аткинсон уверовал в свои силы. Он нарисовал карандашный рисунок мальчика-калеки с улицы Тисов и тот смог ходить. Он нарисовал слепой девочке из Банковского переулка голубые, как небо, глаза, и она прозрела. Он рисовал всех, кто в нем нуждался. Рисовал портреты, и люди исцелялись, становились чище, светлее, он рисовал пейзажи, и природа там расцветала яркими красками, радуя жителей. Он дарил свои Картины и никогда ничего не брал взамен. Он был достаточно богат, чтобы себе это позволить и достаточно щедр, чтобы получать от этого удовольствие.
К Аткинсону приезжали люди отовсюду и он никому не отказывал. Его стали почтительно называть Художник. И он был не против. Годы сменяли друг друга, а он все рисовал людям счастье. Он слабел, движения рук уже не были так точны, глаза подводили его. Он стал болеть. Врачи говорили: Старость. И разводили руками. И действительно, что поделать, если ты понял, что твоя жизнь подходит к концу. Вскоре он уже почти не мог рисовать.
В один из дней, когда Художник лежал и смотрел в потолок в своем домике, слушал Улицу и как домохозяйке гремит кастрюлями на кухне, к нему пришел посетитель. Это был молодой паренек с мольбертом, залихватском берете и щегольски торчащей из-за уха кистью. Художник узнал его сразу - это был тот мальчик, которого он нарисовал будучи проездом в одной из деревень - он был парализован. Художник улыбнулся. Парень же расплылся в широченной улыбке и аж засветился гордостью.
- Я нашел Вас, Художник! Я ж тогда почти сразу встал на ноги! И сразу решил! Буду художником, как Вы. Ну вернее не как Вы - парень смутился, - просто художником. Я не знал, как вас отблагодарить. Я думал, долго думал и понял. Я ни разу нигде не видел вашего портрета. Всю свою жизнь вы рисуете людей, но никто не нарисовал Вас. Могу ли я? Парень замялся.
Художник молчал. Парень снял берет и начал его стеснительно комкать руками.
- Попробуй... - раздался тихий слабый голос умирающего человека, - но у тебя не выйдет. Многие пытались меня изобразить, но зря. Бумага не принимает меня, - художник усмехнулся и закашлялся.
- Но как... но ведь... Вы столько сделали для людей... Портреты королей, портреты... изображения святых, деятелей, ученых, изобретателей. Вы достойны занят место среди них.
- Попробуй, мой мальчик, но как говорил...
- Постойте, вы же великий мастер! Нарисуйте себя сами!
Художник задумался... И удивился! Они ни разу не видел себя в зеркале, он никогда не мог разглядеть себя в витринах или глади реки... Он никогда себя не видел. Он снова задумался, на этот раз, надолго. Часы мерно тикали. Паренек терпеливо ждал, цепляя взглядом летающую под потолком муху...
- Ты еще тут, мой мальчик?
- Да.
- Дай мне кисть.
Паренек с трепетом протянул ее Художнику.
- А теперь иди. Я должен успеть себя нарисовать...
Кисть, без краски, побежала по стене, рисуя невидимый образ. Глаза Художника были закрыты - он фантазировал...
Сделав последний взмах, кисть выпала из руки и покатилась по полу. Он успел...
Эпилог
Вокруг ничего не было. Ему стало скучно и он нарисовал Свет. И стал Свет. А потом Он нарисовал Небо и Землю. Нарисовал леса, поля, луга, зверей разных и птиц, рыб и насекомых. Нарисовал яблоневый сад, а в нем двух Людей. А потом Он отдыхал.
Вы спросите, почему именно яблоневый? Он Художник - Он так видит...