Цырин Юрий
Ангарск - мой маяк навсегда

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Я пришел к старости, неизменно сверяя свою жизнь со школьной юностью в любимом сибирском городе Ангарске. Предлагаю вниманию читателей повесть-эссе, посвященную незабываемым штрихам той моей жизни. Время было очень непростым, и всё же то, как нас, одноклассников, сформировали семья, дружба, наши замечательные учителя, сделало нас, думаю, достойными представителями второй половины 20-го века...
  АНГАРСК - МОЙ МАЯК НАВСЕГДА
  
   Вот и вечер жизни. Поздний вечер...
  
   Луч рассвета, глянь в мое оконце!
   Ангел ночи! Пощади меня:
   Я хочу еще раз видеть солнце -
   Солнце первой половины Дня!
   Дмитрий Кедрин
  
  МОСКВА - АНГАРСК
  
   Дорогие читатели!
   Мне боязно начинать лирическое повествование, посвященное любимому городу моей юности, без уверенности, что каждый из вас имеет о нем хоть самое скромное представление. Поэтому я решил начать свою повесть-эссе с очень краткой справки об Ангарске, составленной с использованием материалов Интернета. Прошу прощения у тех, кто посчитает эту справку ненужной.
  
   Ангарск - город в Восточной Сибири. С прилегающими населёнными пунктами образует Ангарский городской округ.
   Название города происходит от названия стремительно бегущей из Байкала в Енисей реки Ангары, на левом берегу которой он возведён. В этом месте в Ангару впадает река Китой. Ангарск расположен в южной, наиболее освоенной и экономически развитой части Иркутской области. В юго-восточном направлении от Ангарска, в 39 км от него, находится Иркутск, а в 100 км - озеро Байкал.
   Ангарск, существующий с 1945 г., имеет высокий экономический потенциал. На областном уровне он занимает третье место после Иркутска и Братска по этому показателю. Неофициально город с момента основания называют "Город, рождённый Победой". В СМИ по отношению к Ангарску часто используется название "Город нефтехимиков".
   Экономической основой города являются крупные предприятия нефтепереработки, химической промышленности, атомной и строительной отрасли.
   Ангарск - один из лучших городов по уровню благоустройства в Восточной Сибири: в 2003 году он занял второе место в конкурсе на самый благоустроенный город России, а в 2005 и 2008 - первое. В 2013 году по результатам конкурса среди муниципальных образований "Самый чистый город России", проводившегося в рамках Всероссийского экологического проекта "Чистый город", Ангарск занял первое место в категории "Большие города".
   Здесь действуют разнообразные учебные заведения среднего специального и высшего образования, научные учреждения. Имеются дворцы культуры, народные театры, кинотеатры, спортивные комплексы, парки и скверы.
   В городе проложены 11 трамвайных маршрутов общей протяженностью около 80 км.
   В Ангарске проживают около 230 тыс. человек. На 1 января 2018 года по численности населения город находился на 89 месте из 1113 городов Российской Федерации и на третьем в области, после Иркутска и Братска.
  
   А теперь мне хочется, несколько забегая вперед, познакомить вас с давним стихотворением, которое я написал в 1954 году, учась в 10-м классе одной из школ Ангарска. Пусть вы не найдете в тех строках высоких поэтических достоинств, но, надеюсь, ощутите мою искреннюю любовь к этому юному городу. Нам, большинству одноклассников, предстояло вскоре покинуть его в надежде на новую, студенческую жизнь, поскольку тогда в Ангарске действовал единственный техникум, а высших учебных заведений еще не было.
   Вот эти стихи:
  
  АНГАРСКУ ПРАЗДНИЧНОМУ
  
  Игривое солнце смеется
  На окнах ангарских домов,
  И песня веселая льется
  Про счастье, про жизнь и любовь.
  Пусть каждый сейчас веселится,
  Пусть радость бушует сильней,
  Влюбленный пускай объяснится,
  А грустный пусть станет бодрей.
  Твой возраст на пальцах мы сложим,
  Но ты, словно в сказке, растешь.
  И в праздничный вечер погожий
  Красиво огнями цветешь...
  И коль нам придется проститься,
  Мы ввек не забудем тебя,
  Мы будем тобою гордиться,
  И помня тебя, и любя!
  
  Расскажу о своей встрече с Ангарском и первых впечатлениях в этом, тогда ещё совсем маленьком городке.
  
   * * *
   Мой отец вырос в бедной еврейской семье, его родители были неграмотны. Сколько же сил он отдал своему утверждению в жизни, реализации своего призвания - быть масштабным хозяйственным руководителем!
   У него не было таких атрибутов жизненного успеха, как собственные дача и машина. Но жил радостно и без них. Один из друзей отца сказал мне о нем: "Там, где был Завелий Львович, всегда светило солнышко"...
   Кто-то сегодня может покровительственно считать, что мой отец был по существу простаком вместе с множеством других воспитанников своего времени, но - так уж произошло - все, на что хватило его сил и таланта, он отдал людям.
   Нашей семье повезло: отец, не умеющий угождать и юлить, избежал арестов и лагерных репрессий. Но вот что было. Шел 1949 год. По приказу министра, он вдруг снят с должности директора небольшого московского завода экспериментальных машин и переведен на должность рядового инженера. Не помню, каковы были формулировки приказа, но суть вопроса нашей семье известна и памятна. На заводе появился новый главный инженер, тоже еврей. Отец с ним дружил, работали душа в душу. Конечно, где-то, по необходимости, были жесткими. Помнится, что отец повысил в должности какого-то заводского специалиста-еврея (в нефтяном машиностроении я встречал немало талантливых инженеров и ученых еврейской национальности). И некоторые "доброжелатели" подняли тревогу "в верхах" отраслевого уровня: дескать, завод стал еврейским гнездом - сколько это может продолжаться?!
   ...Отец поехал из Москвы в Восточную Сибирь восстанавливать новыми делами доброе имя. А осенью 1951 года к нему приехала и семья. И восстановил он там имя свое трудной и вдохновенной работой на ремонтно-механическом заводе. И нашел там лучших - на всю оставшуюся жизнь - друзей.
   Он как-то сказал мне в начале восьмидесятых, уже будучи членом коллегии союзного Минхиммаша: "Беспокоит меня твое поколение - слишком вы чувствительны. Встретитесь с трудной ситуацией и половину сил отдаете переживаниям: ах, как несовершенен этот мир! У нас в министерстве назначили начальниками управлений двух твоих ровесников - чуть за сорок пять. Поработали немного и умерли один за другим от инсультов. А вот мы, старики, тянем. Потому что, если возникла у меня трудная проблема, я не позволяю себе переживать из-за несовершенства мира, я думаю только о том, как ее решать. И решаю... А как иначе сберечь здоровье?"
   К сожалению, мы не избалованы обилием абсолютных истин. Даже в физике. А уж в мироощущении людей... Отец умер через два года. Не мог заснуть до часу ночи. Что-то мешало. Принял привычные лекарства. А потом тихо умер. Что растревожило его мысли и сердце, когда наступала ночь? Вслед чему пришел инфаркт? Этого не узнать...
  
  * * *
   Я родился в межнациональной нерелигиозной семье молодых инженеров-нефтяников, коммунистов. Меня родила русская мать. Мама и папа окончили институт в городе Баку одновременно и с отличием. Через много лет мне рассказывали, каким сильным специалистом по экономике нефтепереработки стала мама. В 1950 году, когда мы уже несколько лет жили в Москве, ее пригласили в аспирантуру. Но в то время отцу пришлось перебираться в Восточную Сибирь (я уже об этом рассказал) - и никаких колебаний у мамы не возникло: если едет отец, значит, едет вся семья. Потому что в семье жила любовь...
   Любовь, я всерьез полагаю, может творить самые настоящие чудеса. Помните, как в фильме Э.Рязанова "Забытая мелодия для флейты" любовь медсестры спасла умирающего главного героя. Фильм считается доброй сказкой для взрослых. А я думаю - он не сказка, потому что видел такое сам. В семье. И это стало самым острым и не тускнеющим уже многие десятилетия впечатлением в первом году моей ангарской жизни.
   Весна 1952 года. Отцу - сорок лет. Мне - пятнадцать. Отец заболел гриппом, а затем у него возникло какое-то жуткое осложнение. Несколько дней температура - около сорока градусов. Силы иссякали. Попытки лечения не помогали. Нас с сестрой перестали пускать в комнату, где лежал отец.
   Вспоминаю критическую ситуацию по впечатлениям, полученным в прихожей нашей сибирской квартиры.
   Там находилось не менее пяти мужчин - сотрудников и друзей отца. Стояли молча. Затем появился еще один мужчина - врач, он вышел из той самой комнаты. В глазах его были грусть и утомление, он слегка развел руками. Мы поняли: ничего хорошего так и не получается.
   Кто-то начал говорить об отце добрые слова, но почему-то в прошедшем времени. Это резануло меня.
   И только мама вела себя собранно и энергично. Часто ходила из комнаты в кухню и обратно, что-то приносила и уносила - какие-то тряпки, напитки, тазики... Она не обращала внимания на толпившихся в прихожей, она действовала, помогала отцу, как могла. Думаю, совсем потеряла счет времени. Быть может, она просто верила, что ее энергия, ее воля, ее старания, ее любовь лишат болезнь силы и заставят отступить.
   На следующий день отцу стало немного лучше. А через неделю он вышел на работу. Мы так и не узнали, что с ним тогда случилось...
  
  
  "ЭФФЕКТ АНГАРСКА"
   Помните, какие есть слова в одной из задушевных песен времен молодости моего поколения: "...снятся людям иногда их родные города: кому Москва, кому Париж"? Я почти всю жизнь был москвичом, столица России действительно - мой родной и любимый город. Но вот что интересно: в Нью-Йорке, где я живу по семейным обстоятельствам на старости лет, в моих снах обычно не Москва, а бескрайние просторы Сибири - "благословенный русский край". Да, так уж сложилась моя судьба, что довелось в реальной жизни ощутить ширь, красоту и волшебный магнетизм этой бескрайней земли, от Уральских гор до чистейшего в мире "славного моря" по имени Байкал.
   Там я нашел друзей на весь свой век, там возникали самые принципиальные, сложные и незабываемые моменты моего самоутверждения в делах, там я научился видеть глубинную красоту жизни через все ее сложности, противоречия, несправедливости...
   Я, конечно, понимаю, что у большинства моих читателей - иные сны, и если уж снятся им города, то преимущественно не сибирские. Но верится мне, что мои лирические заметки оставят какой-то светлый след в их сердцах, потому что по большому счету это заметки о силе и неистребимости добра в нашем, человеческом общежитии, а мотивы добра не могут не быть близки каждому хорошему человеку...
  
  * * *
   Дальнейшее повествование начну с повторения того факта, что наша семья - отец, мать, мы с сестрой и бабушка - оказалась осенью 1951 года в городе Ангарске Иркутской области из-за несправедливости в судьбе отца, связанной с "еврейским вопросом". Учился я тогда в восьмом классе.
   Так из мужской московской школы я попал в смешанную школу совсем юного города - спутника одновременно сооружаемого рядом с ним химического комбината.
   Город тогда строили заключенные, поэтому мы постоянно видели огороженные колючей проволокой "зоны", за которыми днем кипела работа. В одной из этих "зон" можно было наблюдать весьма необычную картину. Строители трудились под живую музыку: на специальном помосте маленький духовой оркестр, казалось, непрерывно исполнял популярные мелодии. Кто-то нам объяснил эту ситуацию. Музыка "строить и жить помогает", значит, способствует производительности труда, а за ускорение стройки мужикам сокращают "срока". Поэтому они выделили из своей среды нескольких музыкантов - и дело в целом пошло быстрее...
   Не могу забыть первое утро моей школьной жизни в Ангарске. Занимался рассвет, но было еще довольно темно, небо пока не освободилось от звезд и луны, окна однотипных двухэтажных домов излучали электрический свет. Я шел к школе через заснеженный пустырь, рассеченный узкими утоптанными тропинками, образующими кое-где перекрестки. К одному из таких перекрестков одновременно со мной подошел по другой тропинке какой-то молодой мужчина совсем невыразительной внешности. Он внимательно посмотрел на меня и жестом предложил мне пройти вперед. Сердце мое замерло, и я пошел дальше. А он шел за мной, почти дыша в затылок. Я уже успел наслушаться от родителей об опасностях, которых якобы здесь хватает, и обреченно подумал: "Вот сейчас и закончится моя жизнь..." Однако предполагаемый бандит не спешил напасть на меня. Более того, мы дошли до школы и вошли в нее (тут уж я пропустил его вперед).
   Позже я узнал, что это учитель рисования и черчения, тихий и безобидный человек, профессиональный художник с неярко сложившейся судьбой...
  
  * * *
   У нас был замечательный класс. Его гармоничное разнообразие не нарушалось и последующим - по мере роста Ангарска - появлением новых учеников. Сегодня мне кажется, что они, попадая в наше "магнитное поле", просто становились подвластны ему. И это никому не было в тягость, потому что может ли быть кому-то в тягость светлая дружба, доброта и чуткость юных одноклассников?
   Нет, мы не являли собой рафинированную, плакатно-идеальную группу молодежи. Были очень разными. Да и прошли до попадания в наш класс очень непохожие начальные этапы жизненных путей.
   У двух наших сестер-одноклассниц Веры и Нины Беляковых, скромных и старательных в учебе, папа был первым секретарем Ангарского горкома партии.
   У Бори Корнеева папа ранее был репрессирован, сидел в тюрьме. Помнится, был кандидатом химических наук и вот теперь оказался полезен на строящемся комбинате. Боря рассказывал, что его отец каждую ночь просыпался, уходил в кухню и подолгу курил там, о чем-то думая в одиночку...
   Мой самый близкий друг Володя Стручков, добрый и строгий, пережил с мамой немецкую оккупацию в Барановичах, на западе Белоруссии, а отец его пропал без вести на фронте. Мама вышла замуж второй раз, и они с отчимом подарили ему братика.
   Сестры Генриетта и Нина Терещенко - разные и самобытные натуры - жили с мамой, брошенные отцом. Их мама была подавлена несправедливостью своей судьбы, но очень старалась не демонстрировать это...
   Милая Лидочка Потапова покоряла всех своей доброй улыбкой и каким-то удивительным сочетанием открытости, скромности и достоинства. Ныне присылает мне иногда по почте трогательные письма, общаемся и по Интернету. Из ее писем узнал я, что по маме она еврейка и дочь ее уже много лет живет в Израиле.
   Таня Тагильцева, кумир нашего класса, наше солнышко, наш центр притяжения, жила в благополучной семье. Ее папа был назначен директором одного из заводов комбината. К сожалению, он рано умер, а с мамой ее я сердечно общался затем уже в Москве, потому что и Тане, и мне посчастливилось многие годы жить в этом прекрасном городе. Она и ныне живет там. И наша дружба с ней не гаснет, хотя в последние годы нас разделяет Атлантический океан...
   Не буду утомлять читателей дальнейшим перечислением моих школьных друзей. Да, мы были очень разными. А почему же стали так дружны? Думаю, потому, что имел место некий особый эффект, который мне хочется назвать "эффектом Ангарска".
   Ведь каждый из нас, оказавшись в этом городе, оставил где-то друзей и привычную жизнь. И каждый чувствовал, что для далеких теперь друзей не представляет серьезного интереса та новизна, что появилась здесь в нашей судьбе. Более того, новая обстановка, в которой мы оказались, мало им понятна, а скорее, просто чужда. У них продолжалась иная, хорошо знакомая, увлекающая их жизнь...
   Ну, а нам на новом месте просто невозможно было оставаться наедине с собой: своими воспоминаниями, грустью, тайным другом-дневником, попытками переписки с прежними одноклассниками. Юность звала нас к активной и интересной жизни именно здесь. Каждый из нас хотел новой дружбы, новой радости человеческого общения. И мы с готовностью шли к сближению и единению с новыми одноклассниками, мы все вместе, можно сказать, собственными руками (а точнее, наверное, сердцами) лепили свое духовное благополучие. Мы хотели новой дружбы и сумели вылепить ее, взяв на вооружение чуткость друг к другу и - интуитивно - ту самую бесценную толерантность, о которой тогда еще даже не слышали и которая по-русски звучит, к сожалению, менее возвышенно - просто терпимость...
  
  
  ШТРИХИ НАШЕЙ ШКОЛЬНОЙ ЮНОСТИ
  
   Нам в Ангарске стало весело и вообще хорошо (об учебе писать не буду - дело известное). Зимой - лыжи. Особенно прекрасно было кататься с гор, стремительно съезжая в пойму нашей реки Китой, притока знаменитой Ангары... Летом - волейбол... Круглый год ходили друг к другу в гости: беседовали, пили чай, танцевали... Помню, очень любили слушать вместе по радио передачи "Театр у микрофона". Это были удивительно притягательные трансляции спектаклей ведущих театров. Слушали тихо, завороженные, и казалось, что видим все происходящее на сцене. Теперь таких передач, по-моему, нет. Мир ушел куда-то вперед. Ну и пусть...
   А еще - незабываемые пикники на старице реки Китой - тихом водоеме, заполненном, вроде бы, совсем неподвижной водой. Мы устраивали пикники на первомайский праздник. Солнце уже дарило тепло, земля покрыта совсем молодой травой, комаров нет - рай! Было у нас и немного вина - не дети ведь какие-нибудь! Кстати, никто из нас не стал пьяницей. Полагаю, старшеклассников вообще не следует "пасти", как и нельзя баловать материальной вседозволенностью. Они, несомненно, размышляют по-крупному, масштабно, и на них неизмеримо сильнее каких-то специальных актов воздействия влияет ощущение правильной, достойной жизни родителей и других людей, близких их семье...
   Но вернусь к пикникам. Большое впечатление производило на меня геройство наших одноклассников-коренных сибиряков. Они, пробежав по еще сохранившейся прибрежной кромке льда, бросались в жутко холодную воду старицы и с удовольствием в ней плескались. Я ни разу не решился повторить их подвиг. Намного позже узнал о клубах так называемых моржей в Москве, но по-прежнему остался в стороне от азарта таких людей. В общем, - слабак, что тут еще скажешь?..
  
  * * *
   Бывали мы в театрах и по-настоящему. С этой целью нас иногда возили в сам город Иркутск, областной центр.
   Там можно было полюбоваться с высокого берега стремительной красавицей Ангарой, которая, по преданию, когда-то сбежала от своего отца, старика Байкала, к могучему юноше Енисею. Строгий отец бросил в то место, откуда она начала свой бег, огромный камень, пытаясь закрыть ей дорогу. Но это оказалось бесполезным. Она добежала до возлюбленного, судьбы их соединились - и ничто не может разорвать эти узы. До сих пор она дарит Енисею свою неувядающую красоту, чарующую чистоту, свой веселый бурный темперамент. Любовь непобедима! А верхушку Шаманского камня, бессмысленно лежащего в истоке Ангары, теперь показывают туристам.
   О старинном Иркутске можно писать много, но я ведь заговорил о театрах, так что больше не буду отвлекаться. Там мы посещали два замечательных театра: областной драматический и музыкальной комедии, а по существу оперетты. До сих пор с некоторым удивлением думаю о подвижничестве провинциальных актеров, этих небогатых людей, вечно обремененных бытовыми проблемами, но неизменно влюбленных в искусство и годами радующих людей своим вдохновенным творчеством.
   Я - заядлый театрал и категорически заявляю: иркутские театры начала пятидесятых годов были замечательные. Особенно яркими запомнились спектакли театра музыкальной комедии с участием пожилого актера Муринского, подобного великому комику Ярону в Московском театре оперетты, и молодого, тоже комического актера Каширского. Когда эти талантливые и подкупающе симпатичные исполнители появлялись на сцене, зал дружно аплодировал, нарушая динамику спектакля. Кстати, позже Каширский был приглашен в московскую оперетту - совершенно заслуженно, хотя жаль, что Иркутск лишился этой истинной звезды театра.
   Мой одноклассник и один из ближайших друзей Саша Корбух, иркутянин, семья которого по какой-то причине перебралась в Ангарск, мечтал стать актером Иркутского драмтеатра и, по-моему, был бы хорош на сцене. Но, увы, стал строителем, и к тому же долго был на ответственной комсомольской работе, с которой затем, насколько знаю, не без удовольствия распрощался в пользу строительного производства.
   Актером из нашего класса никто не стал. Но хорошими людьми, хочется думать, стали все. Когда мы были десятиклассниками, наша Генриетта, которую мы обычно звали просто Гетой, написала мне, пробующему себя в поэзии: "Ты станешь поэтом, а я человеком. Чем роль моя хуже поэта?"
   Как она была права, самая мудрая, девочка нашего класса, которая за жизнь написала стихов намного больше, чем удалось создать мне, однако, как, впрочем, и я, не ушла в поэзию как в профессию. Сегодня ее уже нет, все свои сочинения она успела передать мне, и я опубликовал в Интернете лучшее из написанного ею...
  
  * * *
   Байкал! Это такое чудо, что даже страшно прикасаться к теме наших походов на это "славное море". Они начались в школе и продолжились в студенческие годы, когда мы приезжали к родителям на летние каникулы. В школе с нами учился Ося Гуфельд, имевший спортивный разряд по туризму и еще квалификацию инструктора по этому виду спорта. Так что в походах мы чувствовали себя достаточно уверенно.
   До поселка Лиственничный, вблизи истока Ангары, нашу группу довозил из Ангарска автобус или грузовик (это являлось актом благотворительности со стороны начальствующего папы кого-то из нас). А затем мы предпочитали уходить на несколько километров к северу вдоль прибрежных гор, находили плоскую лесистую площадку, с которой было удобно спускаться к озеру, и на ней обосновывались в палатках.
   Ну, а затем - костер, веселые общие трапезы, песни под яркими звездами и, конечно, недолгие, однодневные прогулки по узким тропинкам над кручами, отделяющими нас от байкальской воды. Ося Гуфельд заставлял нас перед такой прогулкой связываться единой прочной веревкой. Это, конечно, добавляло нам уверенности. И все же подчас поглядишь назад, на тропинку, которую мы только что одолели, - и сердце замирает от ужаса, услужливо подпитываемого безудержной игрой воображения...
   Все это незабываемо, особенно наш ликующий ночной костер. Именно о нем я написал, быть может, лучшее свое стихотворение, во всяком случае, оно всегда тепло воспринимается людьми - уже более шестидесяти лет. Оканчивается так:
  
  Ночь ни петь, ни думать не мешала.
  Лишь Байкал вздыхал под тихий хор,
  И луна, разлившись по Байкалу,
  К нам ручьем спешила на костер...
  
   Проблем с питьевой водой возле Байкала нет: зачерпнул с берега и пей. Вкусней воды не бывает. А другой бесценный дар Байкала - омуль. Мы запасались им в Лиственничном, у рыбаков. Тем, кто никогда не видел и не пробовал этой рыбы, даже не знаю, как рассказать о таком чуде. Ну, уж селедку-то знают все. Представьте себе, что перед вами изысканно мясистая, упругая и ароматная селедка. Так вот, удвойте или даже утройте все эти качества - и получится омуль. Да и то приблизительно, потому что аромат омуля неповторим.
   Когда через много лет Саша Корбух приезжал в московскую командировку, мы в его номере ведомственной гостиницы ели непременно привозимого им омуля, естественно, держа куски рыбы в руках и запивая этот деликатес водочкой. Перед уходом домой я старался отмыть руки, но аромат омуля устранить с них не удавалось, и пассажиры в метро с интересом принюхивались ко мне...
   О походах на Байкал остались только теплые воспоминания. Ничего плохого вспомнить не могу. Пожалуй, можно рассказать лишь один эпизод школьных времен, который, конечно, светлым не назовешь, но и как страшный он не вспоминается, скорее как забавный, хотя за ним - ужас сталинских лагерей.
   Ребята каждую ночь по очереди, по два человека, дежурили возле палаток на всякий случай. Опасались визита медведя или беглого заключенного. При дежурных были топоры, хотя это средство защиты в наших неопытных руках вряд ли являлось надежным. Скорее, в случае опасности надо было всех разбудить и выступить по мере возможности единой силой.
   Однажды дежурили мы, насколько помню, с Сашей Корбухом. Ночь прошла спокойно, а на рассвете заметили, что по горной тропинке, протянувшейся над глубоким скалистым обрывом вдоль берега Байкала, к нам издалека движется какое-то существо. Вскоре стало ясно, что это не медведь.
   Через некоторое время уже не было сомнений, что к нам направляется какой-то человек весьма странного вида. Решили, что если это беглый заключенный, то наши топоры вызовут у него несомненный интерес, поэтому их лучше спрятать в ближайших кустах, а друзей пока не будить - сначала посмотрим, что будет происходить.
   Наконец к нам безбоязненно приблизился давно небритый мужчина в шапке, сделанной из газеты, в застегнутом женском плаще, видавших виды брюках и женских туфлях с отломанными каблуками. Несомненно, беглый.
   - Курево есть? - спросил он.
   У меня оказалась пачка "Беломора" (баловался немного) и спички. Я протянул ему эти свои богатства. Он внимательно посмотрел вокруг, несколько секунд задумчиво помолчал и произнес:
   - Ну, ладно, мужики. Беру себе. Только - тихо будьте...
   И удалился. Куда он направился, где найдет приют, кого еще разденет, а то и убьет на своем пути?.. Это нам было неведомо. Но поняли мы одно: решил он не трогать подростков, почти детей. И на том спасибо.
   Кстати, гуманное отношение заключенных к школьникам мне довелось наблюдать еще раз. В доме, где жила моя семья, был подвал, разделенный деревянными перегородками и дверями на небольшие кладовки для нужд жильцов. Там мы хранили картошку, иногда другие овощи, а также некоторые вещи. И вот однажды, зайдя в подвал за картошкой, я застал там около десяти женщин-заключенных (конвой, видимо, находился где-то снаружи). Не помню, что делали женщины, кажется, красили стены. При моем появлении они оживились, стало шумно, несколько раз раздался громкий смех. Одна из них спросила:
   - А ты, парнишка, не боишься нас? Мы ведь ой какие голодные, можем и не отпустить!
   Женщины дружно засмеялись, затем та же их представительница решила меня успокоить:
   - Ладно, не трусь. Таких зеленых не трогаем. Бери, что тебе нужно и валяй домой.
   Помню, я при этой встрече не проронил ни слова. Хотя трусости не проявлял, но и комфорта, сказать честно, не испытывал. Тихо ушел - и на душе полегчало...
  
  * * *
   Есть, что еще вспомнить и про Ангару. Было лето 1953 года. Недавно умер Сталин, и личность его почиталась пока, как и в прежние времена. Мы окончили девятый класс, и школа организовала для нас поездку по Ангаре в место одной из ссылок Сталина - поселок Новую Уду. Чтобы уважаемый читатель мог себе лучше представить бурный нрав этой неугомонной реки, отмечу, что от Иркутска до Усть-Уды, ближайшего населенного пункта к нашему месту назначения, пароход плыл двое суток. Туда мы плыли по течению реки. А вот обратно - против течения - двигались аж трое суток!
   Усть-Уда встретила нас тучей мошки (с ударением на "и"). Это мельчайшие и противнейшие насекомые, которые могут вас замучить гораздо успешнее комаров. Они лезут в рот, нос, уши, любые щели, по которым могут добраться к вашему телу через одежду, естественно, завладевают любыми открытыми частями вашей кожи - и буквально жрут вас. Они не жалят, а откусывают крошечные кусочки тела - это и есть их лакомство. Мы накинули на голову куски марли так, чтобы она спускалась на грудь, спину и плечи. Стало полегче.
   Честно говоря, на следующий день мошка занимала нас меньше, а на третий день мы о ней уже почти не думали. То ли уменьшилось ее количество, то ли мы смогли "закалиться", то ли она стала искать новые жертвы - не знаю. Правда, наши руки и ноги обрели рябой, непривлекательный вид, но нас это как-то не заботило...
   В городской столовой Усть-Уды мы ели на ужин медвежатину. Это был новый факт почти для каждого из нас. Не буду фантазировать по поводу вкуса этого мяса, честно говоря, забыл. Помню только, что ничего шокирующего в его вкусе не было, оно оказалось приятно нежным.
   До Новой Уды мы доехали автобусом. Как и Усть-Уда, она являлась большим деревянным поселком. Помнится, в его центре мы увидели довольно просторное здание школы и недалеко от нее маленький домик - музей Сталина. Нам рассказали, что, дескать, Сталин несколько раз отвечал на письма из этой школы и иногда отправлял ей подарки, выставленные затем здесь, в музее. Эти подарки продолжали демонстрировать. Запомнился только радиоприемник. А еще нам показали небольшую гору Киткай, примыкающую к поселку. На вершине этой горы, на фоне неба, виднелась красивая беседка. По словам экскурсовода, крестьяне в начале века выстроили на том самом месте беседку специально для ссыльного Сталина, чтобы он мог в ней уединяться и думать о жизни и о грядущей революции. Теперь же построена новая беседка - в память о том месте, где любил бывать будущий вождь. Мы, конечно, с волнением узнавали обо всем этом, поднялись на гору Киткай и постояли возле беседки...
   Иногда наше поколение упрекают в беспринципности и наивности. Несправедливо это. Подавляющее большинство из нас не имело такой информации, которая позволяла бы думать наперекор тому, что нам внушали государство, партия, комсомол. Мы просто старались честно учиться, честно служить стране, веря, что этим сможем приблизить светлое будущее на нашей одной шестой части суши земного шара. И, будем правдивы, сделали совсем немало хороших дел. Думаю, новые поколения должны достойно оценить сотворенное нами.
  
  * * *
   В детстве я договорился с родителями, что буду, как и они, нефтяником. Однако, начиная с восьмого класса, литературное творчество упрямо затягивало меня в свои колдовские путы. Писал стихи, сценарии для школьных вечеров, а в девятом классе замахнулся и на киносценарий. Создавал его самозабвенно, довел работу до конца и решил, что этому сочинению следует немного вылежаться, после чего буду его "шлифовать". А когда через некоторое время перечитал, хватило самокритичности оставить его в столе навсегда. Так он и лежит в одной из моих папок десятки лет. Конечно, сценарий откровенно слабый, непрофессиональный, но все же есть в нем одно достоинство: он сохранил наше мироощущение, наши раздумья, наши разногласия того далекого времени - первой половины пятидесятых годов. Заглянем-ка в него на несколько минут...
   Название киносценария - "Восход". Полагаю, я имел в виду восход личностной зрелости старшеклассников, хотя название в сценарии никак не расшифровывается. О чем же я написал? О том, как в маленьком городке (конечно же, типа Ангарска) появился новый девятиклассник Володя Степанов, ленинградец. Его быстро привлекают к комсомольской работе, причем он выбирает стенную печать (что вполне понятно: ведь это был и мой "конек" еще с седьмого класса). И в сценарии главным образом рассказывается о том, как Володя, проходя через большие хлопоты, через принципиальную борьбу с зарождающимся чинушей из комитета комсомола школы, через необходимость оптимального сочетания учебы с общественной работой (естественно, за счет жестких самоограничений) и, конечно, преодолевая ошибки роста, добивается слаженной и действенной работы редколлегии школьной газеты. Вот так-то!
   Причем, в моем сценарии чуть ли не на инструктивном уровне проработаны вопросы эффективной деятельности по выпуску газеты. Хоть предлагай кому-то сегодня для пользы дела эти идеи. Я действительно с приятным удивлением нашел там спустя десятилетия полезные и буквально выстраданные мысли. А уж как полезны они были для секретаря комитета комсомола школы Геннадия Красных (сугубо сибирская фамилия!) из моего сценария. Он поначалу совершенно не понимал истинного значения газеты в жизни коллектива и лишь под влиянием главного героя осознал это.
   Покажу, пожалуй, парочку фрагментов из текста сценария.
  Володя разговаривает с Геннадием.
  
  "Геннадий. Зачем нам регулярно выпускать стенгазету? Только трата времени. Достаточно выпускать в честь праздников.
  Володя. Как трата времени? Как же вы критикуете недостатки, показываете успехи?
  Геннадий. А зачем тогда комсомольские собрания?
  Володя. Странно ты мыслишь. Нельзя же работать только на комсомольских собраниях. Печать должна всё время направлять работу комсомольской организации и учёбу.
  Геннадий. Это всё слова. Ну, выпустил ты газету, её почитали, а дальше что? Сняли и новую повесили? Да? Ведь это может послужить только украшением отчета...
  Володя. Ну, как ты, секретарь, можешь так рассуждать?! Конечно, если ты не знаешь, для чего газета предназначается, она не принесет пользы. А она дает пищу для повседневной работы. Если принимать разумные меры по каждой заметке с критикой или какими-то интересными соображениями, польза, несомненно, будет. Хочешь, я тебе докажу это?"
  
  Начинается первое собрание корреспондентов школьной газеты.
  
  "Володя. Ну, вот мы и собрались, чтобы начать нашу работу. Главная нынешняя цель газеты - бороться за стопроцентную успеваемость... Мы должны стать более принципиальными, работать с полной сознательностью, увидеть и понять гораздо больше, чем большинство других учеников, своими заметками задевать их, как говорится, за живое...
  А теперь давайте поговорим конкретно о своей работе..."
  
   И результаты труда редколлегии были налицо: в школе благодаря активному влиянию газеты количество неуспевающих сократилось чуть ли не вдвое, борьба за успеваемость стала живым делом "масс". Не больше, не меньше!..
   Видно, уже в те годы я был влюблен в газетное дело, глубоко прочувствовал его, верил в его полезность. А ныне я сотрудничаю в одной из популярных русскоязычных газет Нью-Йорка. Так что сомкнулись восход и закат моей жизни в этом увлекательном деле...
   Были в сценарии, понятно, и другие герои. Например, очень положительная девочка Наташа, которая решительно воспротивилась самым начальным проявлениям самодовольства и эгоизма, возникшим в поведении моего главного героя Володи, и в отношении которой у него появились нежные чувства. Или балагур и остряк Степа, который на самом деле отличался тонкой натурой с ранимой душой, а маску хохмача надел, чтобы защитить себя от новых душевных травм. Однажды, еще в другом городе, он посвятил в одну свою думу приятеля, а тот стал насмехаться над ним, позже и других ребят привлек к этому обидному делу. Степа тайно мечтает стать поэтом.
   Кстати, в сценарий попали два стихотворения Степы, сочиненные, естественно, мною. Честно сказать, я о них совершенно забыл, а сейчас они даже кажутся мне не очень плохими для начинающего поэта-старшеклассника. Но они вряд ли украсят эти мои воспоминания...
  
  * * *
   Мы знаем, что иногда химик может проявить выдающийся талант композитора, а врач создает замечательные пьесы. Нередко не специальная образованность вводит человека в литературное творчество, а работа души, неуемное желание сказать другим что-то важное, что, возможно, найдет отзвук в их сердцах...
   Я уже упомянул, что была у меня в Ангарске одноклассница с довольно редким, как бы сошедшим со страниц какого-то увлекательного зарубежного романа именем - Генриетта (в обиходе, напомню, Гета). Скромность ее была феноменальной. Рядом с ней мы, бойкие старшеклассники, всегда чувствовали себя яркими, незаурядными личностями, умеющими и красиво говорить, и интересно шутить. Она оставалась тихим, доброжелательно-задумчивым зрителем и слушателем наших творческих проявлений. Правда, школьные сочинения по литературе ей удавались лучше, чем другим, но кого из нас этот факт мог тогда серьезно заинтересовать!.. А затем я переписывался с ней десятки лет - и более талантливых, подчас потрясающих писем не получал ни от кого.
   В 1998 году она закончила свою внешне тихую жизнь самоубийством в Ангарске, будучи уже пенсионеркой. На седьмом десятке не смогла выстоять в этой жизни, потому что, говоря словами замечательного поэта Ильи Сельвинского, ее "перевесило сердце". Немало печального вместилось в этом сердце скромного технаря-электрика, многие годы поднимавшей в одиночку сына с тщетной надеждой на его благополучную судьбу.
   В ее душе всегда жила поэзия, она написала сотни стихов. И никогда их не публиковала. Только иногда раскрывала свою поэтическую душу близким людям, и они с трепетным волнением входили в её красивый и сложный мир.
   Я вновь и вновь убеждаюсь: вокруг нас есть удивительно интересные люди, являющие нам драгоценный сплав огромного жизненного опыта, знаний, мудрости и великодушия. И разве не могут их стихи оказаться поэзией? Подобно стихотворениям моего друга Генриетты. Вот одно из них.
  
  Вы знаете, отчего ребенок застенчив
  и женщина отчего робка?
  Вы знаете, в чем слабость и могущество
  полевого цветка?
  Отчего неуверенны речь и походка,
  закрыты, безмолвны у сердца уста?
  Отчего признания, как цепью, скованы,
  и как длинна от дома верста?
  Отчего спотыкаются и падают,
  в кровь разбивая сердце, не колени?
  И зачем - слеза от чьей-то доброты,
  а любовь подвергается сомнению?
  ...Если вы не знаете, отчего это,
  не ищите, не знайте ответа...
  
  
   Наша умница, будущая поэтесса Гета Терещенко распространила среди одноклассников вопросник - хотела поточнее узнать наше понимание различных аспектов жизни. Отвечая на вопросы Геты, пришлось не раз задуматься - уже этим её вопросник весьма ценен.
   Вот выписка из моих суждений.
   "Высшим счастьем в жизни считаю возможность произнести перед смертью: "Жизнь моя прожита честно".
   Больше всего хочу воспитать в себе волю и принципиальность.
   Корни всех человеческих мерзостей - эгоизм и самомнение.
   Если ты готов отдать жизнь за свой народ, то, при всех твоих отрицательных чертах, ты, несомненно, положительный герой нашего времени.
   Поверить человеку - значит, принять его мысль, его позицию. А это не регламентируется жестко тем обстоятельством, кто он.
   Скучно бывает, если тебя в данный момент не интересует то, что происходит вокруг, - влечет нечто иное.
   Страсть к высоким свершениям и даже подвигам не противоречит положительному отношению к славе. Стыдно заботиться о славе, но не стыдно её принимать, когда она является заслуженной.
   Для кого дружба - конфетка для удовольствия, тот пустой человек; я преклоняюсь перед теми, для кого дружба - воздух".
  
  * * *
   К сожалению, недавно мы потеряли нашего одноклассника, моего верного друга Вениамина Черкашина, закончившего свою жизнь профессором одного из военных учебных заведений. Он появился в Ангарске и вошел в наш коллектив, когда мы начали учиться в девятом классе. И сразу обрел твердый авторитет. В нем уже тогда чувствовался будущий офицер: был подтянут, говорил чеканно и очень четко выражал мысли, терпеть не мог демагогов и пустых болтунов - они побаивались его стреляющих словесных реакций. Мне и в школе и после неё грела душу дружба с ним, хотя многие годы она поддерживалась лишь телефонными контактами да перепиской. Живые встречи были очень редкими.
   К счастью, нашу дружбу не смогла поколебать одна моя оплошность в десятом классе, которая породила и его проступок. Но всё это несколько повредило репутации нашего класса в сознании любимой учительницы математики, нашего классного руководителя Надежды Ивановны.
   Когда мы стали десятиклассниками и отчетливо предчувствовали скорое расставание друг с другом, у нас появилась традиция отмечать с друзьями свои дни рождения. Такие вечеринки стали регулярными в наших квартирах. Конечно, пригласить к себе весь класс было невозможно - не в хоромах же мы жили. Это мы все понимали, и никто не обижался за отсутствие приглашения, все без всяких деклараций приняли единственно возможный принцип - приглашать не более 10 - 12 ближайших друзей. Иногда на таких встречах присутствовала и наша Надежда Ивановна. По какому принципу она выбирала встречи, где будет присутствовать, мне до сих пор неведомо, но никаких обид на неё я не замечал.
   В марте наступил и мой черед отметить своё семнадцатилетие. Я тоже пригласил человек двенадцать. Мама позаботилась об угощении гостей (помнится, это была еда штучного типа, соки и немного шампанского). А в прихожей происходили танцы под патефонную музыку: вальс и танго. Было шумно и весело. Через некоторое время мои родители, чтобы не смущать молодежь, закрылись в своей комнате.
   С нами была и Надежда Ивановна. Она подарила мне фарфоровую статуэтку, иллюстрирующую сказку, а по существу басню, "Лиса и журавль". Вручая мне подарок, она сказала торжественно:
   - Любителю басен подарок ясен!
   Все поняли смысл этих слов. Я тогда уже активно писал стихи, и, пожалуй, лучше всего мне удавались басни.
   Вечеринка получилась бы абсолютно успешной, если бы не моя оплошность, моя глупая затея, в которую я вовлек Вениамина. Помню об этом случае всю жизнь...
   Мы тогда дарили друг другу на дни рождения только художественные книжки, делая на них дружеские надписи. И Вена (так мы его обычно называли) меня спросил:
   - Какую книжку ты бы хотел получить в подарок от меня?
   И тут в моем еще полудетском мозгу родилась шальная идея, которая мне показалась и веселой, и вполне разумной. Я ответил так:
   - Если ты не против, не дари мне книжку. Давай организуем неожиданный для парней и оригинальный момент - ведь мы уже почти взрослые. Принеси не книжку, а чекушку водки (так называлась в обиходе 250-граммовая бутылочка этого напитка). Мы в ходе общей встречи таинственно позовем в кухню на пять минут только ребят и сделаем там мини-мальчишник. Предложим тост-клятву за нашу дружбу навек, независимо от любых обстоятельств жизни. Нас будет всего пятеро ребят, каждому достанется по 50 граммов - только развеселимся побольше...
   Вена немного подумал и согласился:
   - Ты, конечно, забавный фантазер, но твоя идея, по-моему, заслуживает поддержки. Такой мини-мальчишник не забудется всю жизнь. Я согласен.
   Когда общее застолье преимущественно перешло в танцы, Вена тихо переместился в кухню и занял там в одиночестве "боевую позицию" за маленьким столиком. Моей задачей было привести туда трех ребят. Но тут я несколько растерялся: задача оказалась не такой уж легкой. Ребята буквально не отрывались от девчонок, о чем-то увлеченно с ними говорили, дружно смеялись и азартно танцевали. Разбивать счастливые пары у меня не хватало духу.
   Я заглянул в кухню и сказал Вене, что пока наш мальчишник не получается, подождем более благоприятного момента. Он заметно погрустнел и сказал:
   - Ну, пляшите, пляшите. Я пока подожду здесь.
   Я, естественно, вернулся в атмосферу веселья и вскоре был совершенно покорен ею. Время летело, я его не очень тщательно контролировал, мне было очень хорошо и без затеянного ранее мини-мальчишника. Вдруг я осознал, что Вена уже слишком долго сидит в кухне и ждет у моря погоды. Я, разгоряченный, пошел к нему, чтобы предложить отмену нашего сепаратного мальчишника, который никак не вписывался в создавшуюся обстановку общего праздника.
   Вошел в кухню и был ошеломлен: Мой друг опустошил бутылку наполовину и был заметно пьян.
   - Тоска меня взяла, - заявил он. - Понял я, что затеяли мы никому не нужную глупость... И этот подарок мой - бессмыслица полная... Книга бы осталась с тобой на годы, а это...
   Он с горечью махнул рукой и предложил:
   - Давай хоть с тобой... допьем эту жидкость... За дррружбу навек!..
   Он смотрел на меня пьяными глазами, и я понял, что этого делать не надо.
  А что надо делать, не понимал. И ответил так:
   - Не надо тебе больше пить, дружище. Тебе надо посидеть спокойно и поесть, чтобы ты пришел в норму. Я сейчас принесу тебе еды. А туда тебе сейчас нельзя - будет неприятность.
   - Понимаю - нельзя. Пропал для меня праздник... Тоска... А есть я не буду, не хочу... Просто вот посижу... один. Уходи, веселись...
   - Я спрячу бутылку?
   - Ни к чему это. Пусть стоит... напоминает, какие мы дураки...
   Я зашел в кухню еще через час, наверное. То, что я увидел, привело меня в смятение и глубокую печаль. Бутылка была уже пуста, а Виталик храпел во сне, распластавшись грудью и руками на столике. Я с огромным трудом доволок его в находящуюся рядом комнатку - свою спальню и уложил на свою кровать.
   Не буду больше рассказывать о нашей праздничной встрече одноклассников. Скажу только, что исчезновение Вениамина практически не вызвало интереса, пьяным, как мне казалось, его никто не заметил, веселье продолжалось, пока Надежда Ивановна не предложила расходиться по домам. По моей доверительной просьбе, мой другой друг Володя Стручков зашел домой к Вене и сказал его родителям, что он остался ночевать у меня, поскольку, дескать, надо помочь привести квартиру в порядок после веселья (телефона в их квартире не было).
   Праздник в целом, как говорится, получился и приятно запомнился приглашенным одноклассникам (конечно, кроме нас с Веной). Но проницательная Надежда Ивановна, конечно, как-то овладела реальной ситуацией, а потому буквально на следующий день, перед уроком математики, со строгостью в голосе предложила:
   - Поскольку до начала выпускных экзаменов остается лишь два месяца, давайте закончим веселиться в дни рождения и полностью сосредоточимся на учебе. А веселье продолжите летом, когда у вас в руках появятся аттестаты зрелости. Договорились?
   Класс не мог возражать своей мудрой Надежде Ивановне. И только мы с Веной с затаенным смущением осознали подтекст её предложения.
   ...С радостью вспоминаю, что случившийся эпизод с чекушкой водки не испортил моих отношений ни с Надеждой Ивановной, ни с Веной. С любимой учительницей мы сохраняли дружеские контакты многие годы, до её ухода из жизни, а с Вениамином ещё намного дольше, до его кончины от инсульта во втором десятилетии двадцать первого века. Никогда не забывал и не забуду проявленного ими великодушия.
  
  
  * * *
   В 10-м классе я начал писать дневник размышлений, который, естественно, отражал штрихи нашей школьной жизни и мое мироощущение того времени. Мне кажется уместным включить в свое повествование несколько фрагментов моего дневника со своими нынешними комментариями.
  
   "Вот я и начинаю свой дневник. Мой карандаш опять в руке, но не гармоничные строки стихотворения будут выходить из-под грифеля, а спешные, нескладные писания, телеграфно отражающие моё текущее настроение.
   Да, начат дневник. Значит, слишком много появилось размышлений и переживаний, значит, перегрузили они мозг и сердце - надо облегчить эту, в общем-то, обычную ношу входящего в жизнь юноши. Для того и нужен дневник. Легче человеку, когда он может забыть что-то важное на время, но знает, что в любую минуту прикоснется к этому вновь, если откроет заветную тетрадь. И опять - думы, суждения, выводы...
   ...В юности формируешься как личность, ощущая коллективное влияние друзей (по школьному классу, кружку самодеятельности, спортивной команде...), при этом обычно в чём-то изменяешься, и довольно заметно. Не меняться в юности, по-моему, не к лицу человеку. Это чаще всего происходит от чрезмерной самоуверенности, от уважения только своего мнения. Такой человек или очень легкомысленный (подчас даже склонный к хулиганству), или - ходячая мораль.
   Во втором случае он явно перегибает в стремлении к идеалу. Он старается накопить в себе все положительные свойства разных людей, но делает это в ущерб (именно в ущерб!) другим чертам человеческого характера, пусть менее существенным, но обеспечивающим естественность, гармоничность человеческого поведения. Поэтому он невольно начинает выглядеть плакатно, в какой-то мере теряет общий язык с большинством товарищей и обособляется, как одиноко стоящая на опушке весело шумящего соснового бора надменная сосна...
   Человек должен быть ж и в о й личностью (пусть это и чревато какими-то ошибками молодости, роста, но мы же объекты ж и з н и, а не плаката!). Я не был человеком, подобным вышеупомянутой сосне, но думаю, что ему суждено чувствовать некоторую пустоту в душе".
   Не могу вспомнить, отчего именно посетили меня те мальчишеские размышления. Время-то было весьма строгое, ещё почти сталинское. И всё-таки уже возникали ростки ожидания каких-то перемен, предчувствие памятной хрущевской "оттепели", в которой довелось формироваться душам моего поколения...
   ___________
  
   "Хочу сегодня еще немного написать о моем большом друге Володе Стручкове. Какое счастье: он решил вместе со мной поступать в Московский нефтяной институт - мы вместе станем буровиками!
   Но сейчас не об этом... Кое-чего не понимал я в тебе, Володя, и кое-чего так и не понял. Однако не понял мелочей, которые можно и не пытаться понять. Юность еще не позволяет характеру оформиться во что-то неизменяемое, поэтому подчас трудно, а то и невозможно уловить его во всех чёрточках - некоторые становятся расплывчатыми, исчезают, замещаются. Но самое важное в человеке увидеть можно, и я увидел, Володя, что... Лучше - конкретнее, пунктуально:
   - ты не эгоист, но твердо стремишься исполнять свои желания;
   - душа твоя чиста, ты бескорыстен, но несколько упрям;
   - не помню, чтобы ты когда-нибудь поступил глупо или бестактно...
   Ну, хватит столь бесцеремонно анализировать личность близкого человека. Прости, Володя!
   Впрочем, осталось одно, непременно требующее анализа, - сердце. Да, Вовка, до тебя, кажется, добралась любовь. И я рад этому. Галя Шнягина - одна из лучших девчонок нашего класса. Надо просто не знать её, чтобы в глубине души не ощутить влюблённость, хотя бы чуть-чуть. Галя не избалованная, а трудолюбивая, умная и очень остроумная, бойкая, принципиальная, честная, с весёлой большой душой - неизменно располагающая к себе девушка. Не скоро отыщешь второго такого человека, в котором удаль сочетается с чуткостью к людям, весёлость с серьёзностью и принципиальность, резкость комплиментов с любовью.
   Да, с любовью, с чистой, прекрасной юношеской любовью-дружбой, которая предназначена для тебя, Володя. Неужели это пройдет мимо тебя? Не думаю. Почему ты так неожиданно смутился, когда она сказала тебе при всех: "Как любезничать, так к другой Гале, а как перевести с английского - ко мне!" Вряд ли бы ты покраснел, скажи это другая одноклассница. А к Гале ты неравнодушен - не упускай ее!
   Эх, я бы, пожалуй, позволил себе ухаживание за ней, если бы видел, что она может ответить взаимностью. Она направляет это чувство тебе - желаю тебе счастья!.."
   Но это счастье у Володи не состоялось. Через несколько месяцев мы с ним начали студенческую жизнь в Москве, а Галя Шнягина поступила в Иркутский университет, на биологический факультет. Жизнь развела их по разным дружбам, интересам, событиям...
   Мы с Володей стали буровиками. После института я поехал в Татарию, а он на север Красноярского края. Там он нашел верную спутницу жизни, тоже Галю, которая подарила ему двух сыновей. Трудная судьба буровика, особенно на Севере, так или иначе подрывает здоровье и подчас рождает печальные результаты. Володя неожиданно скончался от инсульта, не дожив до своего 54-летия... С его милой северянкой Галей мы дружим до сих пор.
   А Галя Шнягина стала доктором биологических наук, живет в Иркутске и посвятила себя сохранению в озере Байкал популяции омуля - нежной, чувствительной рыбы неповторимого вкуса, которая стала погибать из-за недостаточно ответственной деятельности Байкальского целлюлозно-бумажного комбината. Так и живем: одни губят природу - другие пытаются её спасать...
   Встретиться бы когда-нибудь с этой чудесной одноклассницей, поговорить. Уже невозможно: наш возраст превысил 80 лет, и живем мы во многих тысячах километров друг от друга. Лет 30 назад она, оказавшись в Москве, хотела меня увидеть, но я был в очередной из своих бесчисленных командировок. С ней говорила по телефону моя жена и почувствовала, что Галя очень огорчилась. Хотел узнать о ней что-нибудь в Интернете. Не смог - фамилия её, видимо, давно другая...
   ___________
   "Сегодня учительница математики Надежда Ивановна Окулова очень разнервничалась из-за того, что некоторые ученики мямлят и жеманничают у доски вместо того, чтобы держаться твёрдо и думать сосредоточенно. Она чуть не заплакала, оставила журнал и почти выбежала из класса. Но перед этим, не в силах сдержать накипевшей боли, она горько призналась, что ей очень тяжело. Она отдает нам все свои силы, всю душу, а директор школы травит её, утверждая, что, дескать, она добилась снятия с работы преподавателя математики Дарьи Васильевны, чтобы сделать себе карьеру. Мы же, ученики, добавляем ей душевной боли тем, что превращаем ответ у доски в "смотрины невесты".
   Какой замечательный человек наша Надежда Ивановна! Это она, единственная из всех учителей, по-настоящему встала на нашу сторону, когда мы подняли вопрос о том, что Дарья Васильевна не может преподавать в десятых классах. И не для карьеры стала нашим преподавателем, а для того чтобы мы имели глубокие знания. Мы вечно будем благодарны нашей Надежде Ивановне за её честный, сердечный, скромный и великий труд, за её большое сердце".
  
   Здесь мне хочется вставить краткое разъяснение.
   Надежда Ивановна была нашей учительницей по математике и одновременно классным руководителем только один год - в десятом классе. И то, что она решилась на такое, было мужественным поступком, а для нас важным уроком жизненного поведения. Но я, пожалуй, расскажу подробнее об этом её поступке в следующей главе "Низкий поклон вам, дорогие учителя" - это будет логичнее. Здесь же достаточно вспомнить мою отраженную в дневнике и приведенную выше эмоциональную юношескую реакцию на живой факт благородства и мужества...
  ___________
  
   "Это самая скорбная страничка. Сегодня в 12 часов дня в Иркутске после тяжелой полугодовой болезни (рак крови) скончался наш одноклассник, один из моих лучших товарищей Саша Серёдкин. Тяжело писать это, тяжело думать, что никогда больше не придет к тебе парень в коротеньком пиджачке, с помятой кепочкой в руках и не спросит, приветливо и чуть застенчиво улыбаясь маме или бабушке:
   - Юра дома?
   Бедные родители Саши! Они, можно сказать, только для него и жили. Как они любили его! Я никогда не забуду, как горько плакал его отец, положив голову мне на плечо...
   Дорогой Саша, как ты исхудал в последние свои дни, каким ты стал бледным. Дорогой мой товарищ, во вторник я последний раз взгляну на тебя и брошу вослед тебе щепотку земли. Но до самой смерти своей я не забуду твоё молодое жизнерадостное лицо, что видели мы полгода назад, и твое худое, измученное болезнью лицо последнего времени.
   Спи, Саша, спокойно. Жестокая болезнь не позволила тебе строить будущее вместе с нами, но верь: мы построим его удвоенными силами и построим так, чтобы никакая болезнь не смогла вырвать из жизни твоего ровесника.
   Спи, Саша, спокойно..."
   ___________
  
   "Моя басня "Моськин лай", которую я прочитал на городской школьной олимпиаде, произвела на многих сильное впечатление. Дорогая Надежда Ивановна и Гета даже чуточку обиделись на меня, хотя я, конечно, просто не мог иметь их в виду в этой басне, вот себя - да!
   "Моськин лай" - басня о том, что надо самокритично относиться с своим способностям, не погружаться в иллюзию, что ты более талантлив, чем есть на самом деле.
   Басня заканчивается таким обращением к Моське: "Ты можешь тявкать, только знай, что у тебя лишь тявканье - не лай".
   Приятно, что басня актуальна и заставила многих оглянуться на себя и сдержанней оценить свои силы. Это поможет в жизни..."
  
  * * *
   В заключение рассказа о штрихах нашей школьной юности не могу не вспомнить вот о чем.
   Весьма важным и поучительным стал для меня письменный выпускной экзамен по литературе - сочинение. Я, серьёзно увлеченный литературным творчеством, практически всегда получал за сочинения пятерки и вообще считался в классе чуть ли не эталоном грамотности. На выпускной экзамен шел с такой самоуверенностью, что она потеснила и собранность, и аккуратность, и строгость к самому себе. Это была, как иногда говорят, ошибка молодости. Обидная ошибка, но, думаю, хорошо, что она произошла и стала мне важным уроком. После этого урока я уже никогда не расслаблялся в ответственные моменты жизни.
   А вот то сочинение позволил себе писать в расслабленном состоянии. Писал что-то по творчеству Маяковского. Любимый поэт, учился у него мыслить. Несомненно, сочинение получится ярким, впечатляющим. О возможных грамматических ошибках даже не думал. Как это у меня могут быть ошибки?! Более того, начал думать о совершенно постороннем, например, о том, что после экзамена надо сагитировать всех на поездку в соседний поселок Майск - там показывают новый фильм... Бегло перечитал написанное сочинение. Нормально! И сдал его.
   Следует заметить, что педсовет считал меня претендентом в золотые медалисты. А в сочинении моем оказались три ошибки: слово "спрессованный" было написано с одной буквой "с", кроме того не был выделен запятыми какой-то деепричастный оборот... Все это, по-нормальному, требовало тройки. Позже я узнал, что педсовет был в замешательстве. Все понимали, что произошло глупое недоразумение, что тройка за сочинение станет крайне необъективной оценкой моих реальных способностей. Кто-то предложил вставить за меня две злополучные запятые и, оценив сочинение с потерянной буквой "с" на четверку, передать его для утверждения в ГОРОНО как работу претендента на серебряную медаль. Но - молодцы наши преподаватели - эта нечестная идея не прошла. И все же пожалел меня педсовет. Решили поставить мне за эту работу четверку, но в ГОРОНО ее не показывать, а значит просто не выдвигать мою кандидатуру на серебряную медаль (ведь явно не прошел бы). Так я и окончил школу - с одной четверкой, но без серебряной медали. И с четким пониманием печальной цены самоуверенности.
  
  * * *
   Перед началом учебы в Московском нефтяном институте я получил два приятных подарка от родителей.
   Во-первых, они мне выделили деньги на поездку в Ленинград и организовали возможность остановиться на несколько дней в пустующей квартире их приятелей, которые работали в Ангарске.
   Какая это была чудесная поездка! Пожалуй, самым незабываемым событием в ней было посещение громадного стадиона имени С.М. Кирова, где проходила 1-я Всесоюзная спартакиада учащихся. Я стал свидетелем яркой победы моего товарища по ангарской школе Юры Недбайло. Неистово болел за него, когда он, выступая за команду РСФСР, смог обеспечить ей победу в эстафетном беге 4х100 м. Он бежал на последнем этапе, когда эта команда еще не вырвалась вперед, и совершил чудо, обогнав всех соперников. Храню свой входной билет на стадион, где я немедленно написал: "В успехе Юры Недбайло - воля, любовь, скромность, упорство. Надо в любом деле проявлять эти качества, чтобы успех был неизбежен".
   Конечно, я впитывал в свое сердце красоту улиц, набережных, дворцов этого великого города. Но совсем в родной он превратился позже, когда девушка с Васильевского острова стала моей женой.
   А по поводу второго приятного подарка от родителей я сделал короткую запись в своем дневнике. Вернусь на минутку к нему:
   "Сегодня отец неожиданно прислал из Ангарска городскую газету "Знамя коммунизма", где напечатано моё стихотворение "О дружбе". Итак, на моём счету уже два напечатанных произведения, и оба - в этой газете. Вечно буду благодарен редакции за то, что она поддержала во мне веру в свои силы. Сегодня для меня праздник. Да, хочу я, хочу стать писателем!"
  
  
  
  НИЗКИЙ ПОКЛОН ВАМ, ДОРОГИЕ УЧИТЕЛЯ
  
   Школьные годы в Ангарске стали для меня, я бы сказал, и большой школой жизни в целом, за что я глубоко признателен нашим замечательным учителям.
   Незабываема, например, наша талантливая и опытная учительница по литературе Татьяна Тимофеевне Шорникова, взрастившая во мне трепетную преданность великой русской литературе и организовавшая в школе любимый мною литературный кружок, вдохновивший меня на поэтическое творчество.
   Самые добрые воспоминания остались у меня о нашей учительнице физики Татьяне Максимовне Ведерниковой, начинающей, но явно незаурядной и влюбленной в преподаваемый ею предмет. Хочется думать, что не без её влияния на формирование моего внутреннего мира я, специалист по технологии бурения скважин, со временем вдохновенно взялся за разработку диссертационной темы, находящейся на стыке с премудростями геофизики.
   Прекрасным специалистом и колоритной личностью была наша учительница истории (боюсь неточно назвать её по имени-отчеству). Её уроки были неизменно интересны.
   Но однажды в моё взаимодействие с ней вкрался курьёзный эпизод. На выпускном экзамене по истории мне довелось рассказывать о наполеоновском нашествии, в частности, о совещании, которое проводил Михаил Илларионович Кутузов в деревне Фили под Москвой. Называя эту деревню, я, естественно, сделал ударение на второй букве "и". А как могло быть иначе, если я жил в Москве недалеко от этого места и бывал там, а ещё в составе пионерской организации школы участвовал в благоустройстве Филёвского парка! Но учительница вдруг поправила меня: сказала, что ударение надо делать на первой "и". Я вынужден был ответить, что она ошибается: Фили - это часть моей судьбы, и я достоверно знаю, как надо произносить это название. Мы оба испытали минутную неловкость, но этот мелкий курьёзный момент, конечно, не мог испортить наших отношений.
   Нет, я не стану бегло перечислять достоинства всех наших учителей - вряд ли это увлекло бы моих читателей: ведь у каждого остались подобные добрые воспоминания о его преподавателях.
   Но хочется непременно рассказать подробнее о двух учителях, присутствием которых в моей жизни украшены - так уж случилось - и десятки моих лет за пределами школьной юности.
   Это наша классная руководительница Надежда Ивановна Окулова, столь же естественная во всем, сколь и мудрая, а еще мужественная женщина, которая решительно вызвалась учить нас математике в десятом классе после нашего коллективного отказа продолжать учебу у чрезвычайно слабого педагога. И её решение стало для нас уроком высокой нравственнности. Она отдавала нам всю свою душу, весь свой талант.
   И еще это наша замечательная совсем молодая учительница английского языка Людмила Александровна Мудель. Никогда из памяти моей не уходил образ этой очаровательной учительницы. Как она старалась привить нам интерес к овладению этим популярнейшим языком в мире, увлекая нас своим вдохновением, своими методическими поисками!
   На школьном выпускном вечере я прочитал свое стихотворение, посвященное нашим дорогим учителям:
  
  Дни сменялись,
   спеша проплывали года.
  Десять лет за спиной
   дружбы, роста, труда.
  И от скорой разлуки
   со школой моей
  разливается грусть
   всё сильней и сильней,
  и такая хорошая, теплая грусть,
  что писать про неё
   я, признаться, боюсь.
  И волнуются мысли
   от грусти такой...
  Надо молодость
   не отпускать на покой.
  Ведь коль юность, как наша,
   искрится из глаз,
  это значит -
   душою Вы слышите нас,
  это значит -
   не станете Вы ни при ком
  надуваться без толку
   смешным индюком...
  Это значит,
   что в Вас влюблена молодежь.
  ну, а строже любовь,
   знаю я, не найдешь!
  
  * * *
   Надежда Ивановна Окулова была нашей учительницей по математике и одновременно классным руководителем только один год - в десятом классе. И то, что она решилась на такое, было, как я уже отметил, мужественным поступком, а для нас - началом ее большого урока жизненного поведения. Правда, для каждого из ее тогдашних десятиклассников, тот урок имел разную продолжительность. Для одних он закончился с окончанием школы, для других продолжался годами. Для меня растянулся на тридцать лет. Она была моим верным старшим другом, и переписка с ней стала важной, ничем не заменимой, волнующей частью моей судьбы. По возрасту она отставала от моих родителей, ну, лет на пять - шесть, не больше. Последнее письмо от нее, уже очень больной, я получил за три месяца до ее кончины.
   Скорее всего, не я единственный прошел ее урок длиною во многие годы. Кто-то из моих одноклассников, как и она, навсегда остался жить в замечательном таежном Ангарске, по соседству с Ангарой, Байкалом и Саянами. И по соседству с ней, нашей Надеждой Ивановной. А значит, просто продолжал встречать ее на улице, в кинотеатре, на концерте... или наведывался к ней домой. Другие, как и я, вели с ней переписку, живя в других городах, и кого-то из них, как и меня, она иногда навещала за тысячи километров от Ангарска.
   Завершая девятый класс, мы понимали, что если нам продолжит преподавать наша бездарная математичка, шансы на поступление в технические институты (куда почти все мы и стремились) станут ничтожными. Она не знала математики даже на уровне школьной программы. Путалась у доски, пытаясь объяснить учебный материал, и тогда лучшие ученики класса выручали ее своими подсказками. Перейдя в десятый класс, мы устроили коллективный бунт против той горе-учительницы, требуя у директора школы ее замены. Я был одним из организаторов этого бунта.
   Пикантность ситуации заключалась в том, что учительница была... женой директора школы. После нашего мятежа родители некоторых моих одноклассников на всякий случай срочно перевели их в другую школу.
   Не знаю, чем закончилась бы созданная нами ситуация, не появись вдруг приехавшая из Иркутска Надежда Ивановна. Она заявила, что готова взять на себя руководство нашим классом и преподавание в нем математики. Да, это было не просто благородным, но и поистине мужественным поступком. Он, естественно, позже откликался ей неприятностями. Но уж такова была Надежда Ивановна: если требовался благородный по большому счету поступок, она шла на него безоглядно. Вот таким стало начало ее многогранного и важного для нас, а для некоторых и многолетнего, урока жизни.
   А когда началась учеба в десятом классе, Надежда Ивановна поставила перед нами поистине суровую задачу: за один год, наряду с освоением текущей программы, вновь проработать - ускоренно, но во всей глубине - материал восьмого и девятого классов. Соответствующими были и домашние задания. ...Когда я поступал в Московский нефтяной институт, мне на экзамене по математике учинили специальную проверку: не подставное ли я лицо. Уж очень хорошо знал я предмет...
   Но не только наше знание математики ее заботило. Еще и наше умение гармонично общаться, постоять за себя, сочетать великодушие с принципиальностью, найти правильный ход в непредвиденных обстоятельствах... Она была с нами на школьных вечерах, на городских конкурсах самодеятельности, на праздновании наших дней рождения, в туристических поездках. И было с ней интересно, светло, надежно...
   Однажды она предложила нам на уроке контрольную работу, состоящую из нескольких алгебраических задач. Одна из них, вторая, не решалась, но мы, конечно, об этом не знали. Так контрольная по алгебре превратилась скорее в тест по психологии поведения в сложной ситуации. Немало оказалось среди нас тех, кто за весь урок так и не продвинулся дальше второй задачи, безуспешно пытаясь одолеть ее. Но были и такие, которые, осознав, что не могут с ней справиться, двинулись дальше и успели решить все остальные. Вот таких-то и похвалила перед всем классом Надежда Ивановна как людей, умеющих избрать оптимальную тактику решения многоплановой проблемы при встрече с отдельной непреодолимой трудностью.
   Надежда Ивановна очень внимательно относилась к моим литературным пробам, особенно к попыткам писать басни. Не раз и не два ссылалась на моих немногочисленных басенных персонажей по какому-нибудь поводу. А на семнадцатилетие, напомню, подарила статуэтку по мотивам сказки "Лисица и журавль". И сказала: "Любителю басен - подарок ясен!" Это я воспринял как напутствие в литературное творчество. Однако позволил себе такое творчество в качестве основного дела только на седьмом десятке лет, будучи пенсионером по старости. А та статуэтка - всегда со мной...
   Но вот чего мы никогда не слышали от Надежды Ивановны - рассказов о ее прошлой жизни. Всегда оптимистичная, сильная духом, чуткая, влюбленная в жизнь и посвятившая себя людям женщина почему-то жила одна. Так прожила она до самой кончины, случившейся во второй половине ее седьмого десятка лет. Позже до меня дошли сведения, что якобы ее муж погиб в результате сталинских репрессий.
   По окончании школы я получил от нее в Москве не менее 30-ти писем. Они и были для меня продолжением ее долгого-долгого урока жизни.
   Незаурядный человек, несомненно, интересен многим. Причем хорошим и сильным людям дано поддерживать те же свойства и в нас - своим участием в нашей жизни, да и просто словом своим... Думаю об этом - и хочется предложить читателям несколько фрагментов из писем Надежды Ивановны почти тридцатилетнего периода. А я буду сопровождать эти фрагменты своими комментариями.
   Первое письмо от Надежды Ивановны я получил в сентябре 1954 года, через три месяца после выпускного вечера в школе и в самом начале моей учебы в институте. Это был ответ на мое первое письмо ей. Но я, конечно, не делал копий своих писем, а поэтому о моих письмах можно судить только по реакции на них любимой учительницы. Давайте откроем ее самое первое письмо, от 24 сентября 1954 года.
  
   "Дорогой Юра!
   ...День моего рождения, 18 сентября, стал для меня вдвойне знаменательной датой. Выдавали ордера на жилплощадь в одном из новых домов. Среди счастливчиков была и я. Естественно, забыла, что являюсь "новорожденной". Мы с рядом коллег толпились то в горсовете, то у самого дома.
   Когда я поздно вечером вернулась на старое место жительства, ваши телеграммы (они пришли из Москвы, Свердловска и Ленинграда) и букет цветов с запиской от ангарчан очень меня растрогали.
   Юрочка, твое письмо все время во мне. Благодарю за выраженные чувства (хотя, конечно, выражая их, ты не смог обойтись без литературной гиперболы). И еще благодарю за откровенность и доверие. Очень хорошо понимаю твое распутье между инженерной дорогой и литературным творчеством. Постараюсь ответить как можно разумнее. Но, как всякий смертный, а следовательно, ошибающийся человек, не смею утверждать, что мысли мои отразят истину.
   Мне кажется, Юра, прежде всего у тебя должно быть какое-то большое дело, которому ты будешь отдавать ясность разума, преданность сердца, твердость нервов и даже напряжение мышц. Только тогда, когда ты выстрадаешь и ощутишь желанные успехи твоего большого дела, твоя поэтическая натура почерпнет из этого комплекса чувств истинную силу и жизненность. И творчество твое станет наиболее интересным читателям. Выбранный тобою жанр небольших произведений очень разделяю. Пусть они будут фейерверком протекающих событий, пусть в них звенит смех, чувствуется ирония, живут глубокие чувства автора, важные дела окружающих его людей. Это прекрасно: инженер, отражающий глубоко познанный им мир человеческих свершений и взаимоотношений, наблюдательный, добродушный и колючий, бичующий зло, но глубоко уважающий Человека.
   Разделяю и твою мысль о сочетании интересного труда инженера с труднейшим трудом писателя. Учись и тому, и другому. Работай над собой в обеих областях.
   Только не небрежничай ни в чем. Не позволяй лени ни в какой степени обкрадывать себя. Сумей сделать жизнь свою красивой и богатой интересными событиями и делами.
   А чтобы это состоялось, сбереги чистоту и принципиальность в отношениях с людьми. В нашем мире немало грязного, недостойного нормальной человеческой морали. И поражение начинается в момент безразличия к проявлениям зла. Безразличие - это пассивная форма содействия, самая жалкая, трусливая, подленькая и вредная...
   Буду рада узнавать, что ты всегда находишь силы не только устоять перед злом, но и противостоять ему. И спокойно принимай оскорбления пустых наглецов. Да и оскорблением, по-моему, можно считать акт со стороны более или менее уважаемого человека. А если человек пуст, то и оскорбления его - пустой звук..."
  
   Хочется заметить, что напутствия Надежды Ивановны я воспринял не как общие декларации, а как руководство к действию. В частности, в течение нескольких студенческих лет, как правило, проводил воскресные дни в Библиотеке имени Ленина, вникая в учебные пособия по литературоведению и теории литературы для университетов и педагогических институтов. Одновременно по возможности покупал литературоведческие книги и затем работал над ними дома. Некоторые из них до сих пор со мной. Надеюсь, что я неплохо выполнил рекомендации моей учительницы по самообразованию в сфере литературного творчества.
   Это проявилось в том, что в течение многих лет коллеги доверяли именно мне подготовку текстов книг, статей, заявок на изобретения, методических документов по совместным исследованиям и разработкам, а дирекция нашего ВНИИ буровой техники не раз поручала мне проекты непростых и ответственных писем в вышестоящие инстанции. Неизменно имели успех мои материалы в стенной печати, мои стихотворные приветствия на юбилеях, тепло принимаются нынешние литературные пробы - очерки и рассказы - в русскоязычной прессе Нью-Йорка. Так что рекомендации Надежды Ивановны, вроде бы, не пропали даром.
  
  ИЗ ПЕРЕПИСКИ 1980 ГОДА
  
   "Здравствуй, Возмутитель Спокойствия! Теперь это твои новые имя и отчество. Прими как мою месть... За что? Н-ну, хотя бы за зависть мою к расположению Всевышнего к тебе. И за умелое использование тобою этого расположения...
   Вот и сегодня зависти полна: по радио - информация о концерте у вас, в столице, по произведениям Джорджа Гершвина. Ты меня познакомил с ним по записям, когда я гостила у тебя. Это был один из приятнейших вечеров. Я стала следить, поймала, слушала, восторгалась... Но вот "Голубую рапсодию" не знаю. А у вас прозвучит...
   Представь себе, я тоже (не только же тебе - такую участь!) почти "придворный поэт". Ко мне ходят с заказами на дату, юбилей. А недавно горком профсоюза прислал мне как пенсионерке поздравление с Новым годом!!! Как стихи сделали такой виток?..
   ... Данное письмо служит для меня психотерапией. Уже долго жду хоть кого-нибудь из ЖЭКа: на лестничной площадке, именно возле моей двери, возлежит пьяный сосед. Ой, Юра, как гадко, мерзко. Но - се ля ви..."
  
   "Светлый, добрый час тебе, Юрочка!
   Не только еще не забыла, а никогда не забуду "месяц в деревне" по имени Москва. Вся пешеходная тропа от станции метро до твоего дома - чудо, оазис в столице. Всегда буду помнить наши вечера после театра - за чашечкой кофе (вопреки всем устоям медицины), поздние экскурсии по московским бульварам и переулочкам и, конечно, лоджию твоей квартиры, залитую или жарким солнцем, или ночной прохладой и ароматом чистой листвы...
   В последние дни "отходила" от Московской олимпиады, восстанавливалась после полумесячного "заболевания". Даже не предполагала, что так меня засосет водоворот страстей спорта. Болела до аритмии и гипертонии.
   Спасибо, дорогой, сердечное спасибо за новый всплеск чувств, откровений, наполнивших это чудное твое письмо. В моем пенсионном режиме письма всегда - радость. И жданные - поздравительные, и такие, внезапные...
   Пела Брегвадзе "Снегопад". Мне подумалось: всех беспокоит неумолимое Время. И вот... Я, вместо раздумий по поводу невозвратного, еще желаемого или уже неосуществимого, кажется, вернулась к истокам, к началу узнавания мира. Смотрю вокруг, широко раскрыв глаза и рот... У тополей новые листья (после обильных дождей и вновь пришедшего к нам тепла) - в две ладони! Полынь - седая, мохнатая, терпкая, выше меня ростом! В парке - дикий овес мне по плечо!.. Это вторая моя эпоха - удивляющая прелесть. "Я знаю, что ничего не знаю" - и радостно от этого: узнавай!
   ...Но, если быть до конца честной, Время и у меня подчас вызывает тревожные, а не восторженные мысли. Вот написала грустные стихи (такие грани своих размышлений я тебе еще не показывала):
  
  Крылами машет над нами время,
  зовет куда-то... Вперед? Назад?
  Но нет желаний. И сил не хватит.
   И ты мне, Время, уже не брат.
  В тебе, о Время, мир заблудился.
  Былое ль лучше иль что грядет?
  И даже если замрешь покорно,
  Мир
   то, что ищет, все ж не найдет..."
  
   "Здравствуй, Юра! Все бросила и пишу тебе письмо. Наверное, удивлен, что все могу бросить? Но сегодня перелом погоды: мытье окон отпадает, из-за этого же не тянет в магазинные очереди. Вот и решила с тобой поговорить. И опасаюсь попасть "не в тон". "Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется..." Прошу извинить, если мой мажор не отзовется в тебе.
   Я же полна им, мажором: у нас Золотая Осень! За окном - желтый огонь листвы. И потому, хотя пасмурно, небо однотонно-серое, брызжет мелкий, жалкий дождичек, но кажется, что в окно льется яркий, живой солнечный свет. Зеленые сосны окружены пламенем. Оно бушует, клубится и тянется вверх. Высокие тополя пылают над крышей соседнего дома. Чудо чудное, диво дивное, красота нерукотворная - действо Мастера Вселенского. Так бы и не отходить от окна, любоваться этим Праздником, каким-то Золотым Юбилеем без имени...
   Весна - для юности. Лето - для детства. А осень согревает усталые сердца. Бодрит, освежает и внушает Веру, что ничто не зря, никогда не поздно, в любом повторении есть красота новизны, а краткий миг может быть ярким, щедрым, могучим счастьем.
   Мне думается: Весна - это молодость Осени. Одурманила себя Осень ее ароматами. А позже заплатила щедротами Лета за радость Весны. И вот, постепенно, день за днем, ароматы цветения сменяются дыханием пригорклой полыни. Устав к концу Лета, истратив силы души в летнем зное, дарит нам осень праздник своего "пышного увядания". Уже позади беспокойство о полях, садах, плодах - а душа ее вновь воскресла в свежих утренних туманах и легких морозцах ночных. И встряхнула наряды, расписные цветастые шали - хоть не надолго, а не хуже, чем ранней весной, убралась!
   Как старательно и мудро учит нас природа! Учит верить, что опять придут желания, мечты, осуществление надежд! Будем благодарны природе за силу осенних свершений! Они входят в нашу жизнь, когда надежды, казалось бы, уже увяли, отцвели, погибли...
   Скоро и у вас, мои москвичи, будет эта всеблагостная красота осени. Уже начинается... Побродите, отдохните - глазами, сердцем, мозгом. Погуляйте в тихих переулках Арбата, в дебрях дивных рощ Лосиноостровского заповедника, краешек которого ты видишь из окон своей квартиры. Всем вам желаю осенней бодрости! И светлой веры в природу! Обнимаю с надеждой на самое лучшее..."
  
   ИЗ ПЕРЕПИСКИ 1983 ГОДА
  
   "Юра, Юра... Здравствуй, Юра! Юра - романтик, борец, лирик, философ и мастер слова (а слово - плод мысли)!
   Прости за паузу. Отвечаю не сразу по двум причинам. Во-первых, мне было необходимо перечитывать, вдумываться, воображать, проговаривать... О второй причине сообщу в конце.
   Рада, что ты отдохнул на море, и не ревную тебя к нему. Хотя, конечно, почувствовала, как оно, да и сам Таллин обокрали меня масштабом твоего письма, поскольку завладели почти всей твоей душой. Но все равно им спасибо за твое успокоение, прилив в тебе здоровых сил, зовущих к действу. Мне нравится, как ты говоришь: "Поживем еще!"
   Поживем! Я надеюсь дожить до такого твоего письма, где будут звучать трубы! Подожду. Но хотелось бы - побыстрее..."
   ...Ты так молод в своем письме! Я даже немного загрустила, что еще не работала в нашей школе, когда ты, в девятом классе, был там самым первым комсоргом. Не узнала тебя в этой деятельности - в твои школьные годы наш контакт был слишком краток. Но мне запомнилось, что в ребячьем шуме звучало и такое: "Юра, у Юры, к Юрке..."
   ...Ну, а теперь о второй причине задержки моего письма. Две недели назад вышла из хирургического отделения после операции по поводу панкреатита. До операции 2 - 3 месяца ощущала недомогание. Потом случился приступ боли... Теперь прихожу в себя - и, соответственно, настроение приходит в норму. Читаю Ильфа и Петрова - смеюсь от души.
   Твое письмо получила в день выхода из больницы. Ты мне им помог, как море тебе. Спасибо вам обоим!
   Обнимаю. Мои добрые пожелания семье и нашим друзьям".
  
   Такова была последняя весточка от Надежды Ивановны. Знать бы мне тогда, что получил ее последнее письмо...
   Я вдохновенно и трудно осваивался в новых делах и, конечно, намеревался написать ей об этом. Но 20 марта позвонила одна из учениц Надежды Ивановны из более поздних выпусков (как-то мне довелось с ней познакомиться) и сообщила о кончине нашей учительницы. А в начале апреля 1984 года пришло подробное письмо от одноклассницы и моего большого друга Геты. Вот что, в частности, написано в том письме.
   "Смерть Надежды Ивановны была для меня ужасной неожиданностью. В те дни я закрутилась в текущих делах, не заглядывала в нашу городскую газету - и узнала об этой беде от вас, москвичей, получив телеграмму соболезнования всем школьным друзьям и нашей школе. Это было вечером в субботу, 24 марта. Накануне, в пятницу, я купила нашу "Знаменку", но не разворачивала ее. После телеграммы раскрыла со страхом. Да, в ней было сообщение о смерти Надежды Ивановны. Известие это тем более горько и болезненно для меня, что я не выполнила твою просьбу сходить к ней.
   Осенью Надежде Ивановне сделали операцию: опухоль поджелудочной железы. Рак ли это или доброкачественная опухоль, утверждать не берусь, поскольку с медиками не разговаривала. О том, что она лежала тогда в больнице, никто не знал. Позже говорила, что не хотела, чтобы знали...
   Недомогание, видимо, вновь привело ее в больницу, но уже в другую. Это случилось в марте. Ту больницу однажды посетил врач, который ее оперировал (он пришел по каким-то своим делам). Увидел ее, переговорил с медперсоналом и возмутился - то ли назначенным лечением, то ли обследованием: дескать, я же знаю ее болезнь, я сам ее оперировал и вижу, что вы всё делаете не так. Этот разговор был подслушан медсестрой, он всплыл лишь потом, когда Надежды Ивановны не стало...
   Ей назначили прием бария для рентгена. Пребывание свое в больнице она поначалу опять хотела скрывать. Но в какой-то момент позвонила в школу и попросила передать некой Галине Михайловне, чтобы та пришла к ней. Всем остальным стало известно со слов этой Галины Михайловны, что 19 марта Надежда Ивановна пожаловалась на врачей, сообщила, что попала к ним в немилость из-за нежелания принять барий, сердилась, что они все-таки заставили принять.
   Но в целом она вела себя терпеливо, была, как обычно, иронична, разговорчива, соседей по палате подбадривала. 19 марта ее посетила еще одна подруга, узнав случайно, что Надежда Ивановна в больнице. На вопрос, что ей принести, ответила: ничего не надо; вот огурчик бы съела, но нельзя - при ее болезни лечат голодом.
   В тот печальный день, 20 марта, она тоже вела себя обычно, разговаривала, была в столовой. Но навестившей ее Галине Михайловне показалась очень измученной, изможденной. Грустно улыбнулась: дескать, ты будешь последней, кто разговаривал со мной и тем самым войдешь в историю. Когда они сидели рядом, Надежда Ивановна вдруг тихо воскликнула: "Кто бы знал, как мне плохо!.." А затем сказала: "Иди уж, я устала".
   Когда Галина Михайловна уходила, Надежда Ивановна лежала и забылась, видимо, задремала. Щеки ее порозовели. Галине Михайловне она показалась очень хорошенькой...
   А через несколько минут Надежда Ивановна вдруг закричала: "Ой, больно! Больно мне!" Побежали за врачом. Когда он появился, она уже была мертва. Был вечер 20 марта...
   ... На траурном митинге в школе урочные слова сказали двое незнакомых мне пожилых людей: женщина и мужчина. Отметили ее высокий класс как специалиста, ее строгость, но справедливость, ее активность и отзывчивость, ее неизменное участие в выпуске стенгазеты. Народу было немало, пришли люди разных возрастов - ее выпускники разных лет. Много принесли цветов, венков.
   Говорили речи и у могилы. Наши одноклассницы Галя Буш и Лида Потапова тоже сказали благодарственные и прощальные слова...
   Как ты ее любил, Юра, не могу знать. Но я в 10-м классе по-настоящему влюбилась в нее..."
  
   Наша любимая учительница ушла навсегда. Но не уйдет из моей памяти, моего сердца ее долгий, 30-летний урок жизненного поведения. Он отражен в моей повести в письмах с комментариями, которая так и называется: "Её урок длиною в 30 лет". Повесть опубликована в моих книгах и в Интернете, на моем сайте www.yuriytsyrin.com.
   Живу уже на девятом десятке лет. Еще перезваниваюсь и переписываюсь с некоторыми школьными друзьями. Верится, мы не изменили урокам Надежды Ивановны.
   Остались бы и наши уроки жизни в чьих-то памяти и сердцах...
  
  * * *
   Эта переписка ворвалась в мою судьбу внезапно, в конце 2013 года. Вначале мне даже подумалось, что она как-то мистически связана с прошедшим год назад юбилеем, 60-летием, моей родной 10-й школы города Ангарска. Но очень скоро я осознал, что тут всё просто.
   Моё имя еще не всеми забыто в этом городе, причём продолжаются контакты между теми, в чьей жизни наша школьная юность стала незабываемым временем - а потому моя бывшая милая учительница английского языка Людмила Александровна Мудель, живущая ныне далеко от Ангарска, вполне могла получить от кого-то из ангарчан мои сегодняшние координаты. И вполне естественно, что она проявила желание возобновить контакты со мной, хотя они отсутствовали 60 лет - в течение всей моей жизни после окончания любимой школы.
   Так началась наша душевная, доверительная переписка - и для меня открылись судьба и мироощущение этого интересного, талантливого человека, которого я никогда не забывал во всех сложностях и хитросплетениях своей собственной судьбы. Она была совсем молодой учительницей в наших девятом и десятом классах, всего на семь лет старше меня. Конечно, тогда наша разница в возрасте воспринималась мною как достаточно существенная. Теперь же, когда я имею друзей - её ровесников, с которыми общаюсь на "ты", мы с ней стали по существу представителями единого поколения трудяг второй половины 20-го века.
   В те мои далекие школьные годы она была красивой и стройной девушкой. Мы, ребята-старшеклассники не только уважали её за уже явно наметившуюся учительскую хватку, но и любовались ею как эталоном женственности...
   Прежде чем затронуть нашу с ней переписку, мне хотелось бы отметить, что я регулярно откликался на юбилейные даты в жизни родной школы.
   В 1982 году, когда школа праздновала своё 30-летие, я послал ей такое письмо:
   "Дорогая, незабываемая школа Љ10!
   Мне посчастливилось быть среди тех, кто написал самые первые страницы твоей биографии. 1 сентября 1952 года я стал учеником твоего 9-го "А" класса.
   Но мне не пришлось в этот день знакомиться почти ни с кем из одноклассников, потому что наш 9-й "А" почти целиком состоял из уже сдружившегося коллектива: мы пришли в твои стены всем классом из школы Љ1.
   В тот же год меня избрали комсоргом школы (самым первым!). А в 1954 г. мы, и грустные, и счастливые, прощались с любимой школой, с друзьями, с дорогими навек учителями, с нашей классной руководительницей, сыгравшей такую огромную роль в нашем личностном становлении, что об этом нужно писать не две строки, а роман. Нашим классом руководила Надежда Ивановна Окулова, и мы счастливы, что она до сих пор считает наш класс одним из лучших в своей жизни.
   Я ещё напишу тебе, поздравляю тебя с юбилеем, дорогая школа!
   Выпускник 1954 года Ю.Цырин".
   К своему 50-летию, в 2002 году, школа выпустила замечательную почти 400-страничную книгу воспоминаний "Школа в моей жизни". Я был тронут и горд тем, что эта книга открывалась копией того моего письма.
   Тогда, по семейным обстоятельствам, я уже около трех лет проживал в Нью-Йорке. Конечно, опять написал родной школе поздравительное письмо:
   "Родная школа! Родной Ангарск!
   Здравствуйте!
   Меня зовут Юрий Цырин. Я сейчас очень далеко от вас (и мне уже, к сожалению, - 65 лет), но всей душой я - с теми, кто участвует в праздновании 50-летия нашей школы. Мне посчастливилось учиться в ней со дня ее рождения.
   Я понимаю, что на этом прекрасном празднике 10-й школы неуместны очень длинные послания и речи. И, как смогу, постараюсь не утомить участников праздника своим письмом. Мне радостно, что это письмо могут дополнить прилагаемые фрагменты лирических очерков, которые я начал регулярно писать и публиковать на старости лет и в которых есть строки, посвященные нашей школе, моим школьным друзьям. Эти строки мне диктовало сердце...
   Ангарск пришел в мою судьбу в 1951 году как результат поиска отцом достойной судьбы. Этот юный город подарил и родителям, и мне друзей на всю оставшуюся жизнь, таких друзей, о которых говорят, что они ближе родственников.
   В Ангарск приехали люди из-за самых разных превратностей судеб. Общим в их судьбах было то, что они оказались далеко от друзей, а жить, когда нет рядом друзей, - беда. Кто этого не знает! Новая дружба вырастала в общей непростой, непривычной, плохо понятной там, вдали от нас, жизни. Мы чувствовали, что дружба эта возникла навсегда, и она, действительно, стала незаменимой, не погибла в дальнейших разлуках, в других общениях, на поворотах наших судеб...
   Наши 10-й "A" и 10-й "Б" в 1954 году стали первыми выпускниками новой красавицы-школы Ангарска. Кто из вас, милые мои первенцы воспитанников нашей школы смогли прийти сегодня на праздник? Как хочется верить, что здесь есть сегодня те, кто помнят меня!..
   Если здесь сегодня есть и какие-то из учителей первых выпускников школы, примите, дорогие, мой низкий - до земли - поклон!
   Родная школа учила нас и основам наук, и достойной жизни.
   И вот сегодня в нашей любимой школе происходит встреча разных поколений, встреча достойных детей и трудяг недавно ушедшего века, да и нынешнего. Кто-то и сегодня живет в Ангарске, а кто-то, думаю, приехал издалека. И я уверен, что здесь все разделяют радость и душевность праздника, потому что мы выпорхнули на просторы жизни из общего, родного, навсегда оставшегося в нашем сердце гнезда - нашей школы номер 10, а значит, как я когда-то написал в стихотворении, "жизнью мы все ангарчане". Спасибо нашей школе! И многих ей солнечных юбилеев впредь!
   Дорогие участники юбилейного праздника! Позвольте представиться чуть подробнее. Этим письмом вас сердечно приветствует и шлет вам самые лучшие пожелания
  выпускник школы 1954 года,
  горный инженер-нефтяник,
  доктор технических наук,
  заслуженный изобретатель России,
  почетный нефтяник России,
  начинающий пенсионер (с еще неугасающим творческим настроем души)
  Юрий ЦЫРИН.
  23 августа 2002 года".
   К 60-летию школы, в 2012 году, я послал в адрес юбиляра свою новую книгу "И верится, что знали мы, как жить", в которой имеются лирические очерки и стихи, посвященные нашей школьной жизни и моим школьным друзьям. А вместе с книгой послал диск с аудиозаписями песен, написанных на мои стихи народным артистом Туркменистана композитором Беном Исаковым, где тоже отражена наша школьная дружба, и ещё некоторые газетно-журнальные материалы.
   И вдруг я получаю трогательное письмо из Ангарска, от Тамары Михайловны Носоченко - почитаемого в городе человека, работавшего многие годы, до выхода на пенсию, директором нашей школы (к сожалению, я в те годы уже не жил в Ангарске и не смог познакомиться с ней).
   Вот это письмо (с некоторым сокращением).
   "Глубокоуважаемый Юрий Завельевич! Здравствуйте!
   Огромное Вам спасибо за добрую память о нашей школе и за то, что Вы стали активным участником её 60-летнего юбилея!
   На Ваш музыкальный привет и стихи, берущие за душу, большой спрос. Первыми обратились ко мне выпускники 1957 года, а у Саши Прокофьева, выпускника 1971 года, родилась идея на фоне ваших песен "Байкальский вальс" и "Осенний парк" сделать Вам маленький подарок - видеоклипы с видами Байкала и Ангарска, назвав этот диск "Ностальгия". Посылаю его Вам.
   Юрий Завельевич, посылаю Вам также диск с фильмом о нашей школе, который можно назвать "Память". За время с 1952-го по 1990 год в школе работало 70 педагогов, из них 50-ти уже нет. Приходят новые педагоги, новые ученики. Они должны знать историю школы и быть благодарны тем, кто её творил.
   Я с большим интересом прочитала присланный Вами журнал "Соотечественники в Америке", рассказывающий о жизни наших земляков в США. Судя по статьям, чудесно, что там не забыты наша, российская история, культура, традиции и обычаи.
   А прочитав статью Тавриз Ароновой "Юрий Цырин: со злом сражаюсь делом", я пожалела, что уже не работаю в школе. В этой публикации очень многие мысли о человеческих отношениях, о дружбе так необходимы сегодня молодым людям, вступающим во взрослую жизнь! Это чрезвычайно плодотворная тема для классных часов - и для юношей, и для девушек.
   Свою повесть "Её урок длиною в тридцать лет" Вы завершаете словами: "Остались бы и наши уроки жизни в чьих-то памяти и сердцах...". Я твердо убеждена, что, если человек свои силы и знания, творчество, каждое полезное дело отдает людям без корысти, всё это пропуская через своё сердце и разум, его урок обязательно останется в памяти и сердцах людей.
   С огромным интересом читала Вашу повесть о любимой учительнице Надежде Ивановне. Какая она, такой ли я её знала, работая рядом с ней с 1954-го по 1959 год? Надежда Ивановна - неординарная личность. Она могла стать историком и художником, писателем и психологом. Вы своей повестью расширили моё представление о ней, углубили его и вызвали ещё большее уважение к памяти этого необыкновенного человека.
   Сейчас нашу школу возглавляет Юрий Николаевич Красиков, её выпускник, как и все его завучи. Ныне абсолютно новые условия работы, но, к чести этих людей, они не теряют традицию борьбы за знания. К великой чести учащихся математических классов, они спасли школу от решения областного управления образования закрыть её как математическую. Восхищена способностью и настойчивостью защитников, сумевших доказать и отстоять необходимость сохранения математических классов в школе своими глубокими знаниями. К тому же, в июле этого года на Международной олимпиаде в Аргентине наш Лёва Шабанов, ученик 10-го класса, занял второе место и стал серебряным призёром. Слава его учителю Ольге Николаевне Масловой!
   Еще раз огромное Вам спасибо за внимание и добрую память о школе, её педагогах и выпускниках!
   Крепкого здоровья Вам и семье, творческих дерзаний и побед, всего светлого и доброго в жизни!
   С уважением Т. Носоченко"
  
   А через год я был потрясен и обрадован получением первого письма от Людмилы Александровны, учившей нас английскому языку в 9-м и 10-м классах.
   Все 60 лет нашей разлуки из памяти моей не уходил образ этой очаровательной молодой учительницы. Как она старалась привить нам интерес к овладению популярнейшим языком в мире, увлекая нас своим вдохновением, своим педагогическим творчеством! Тут могу заметить, что, хотя, по-моему, не имею особых способностей к изучению иностранных языков, но при поступлении в Московский нефтяной институт уверенно сдал экзамен по английскому на "отлично".
   Особенно незабываем для меня школьный эпизод, который не только стимулировал моё углубление в своеобразное изящество этого великого языка, но и заставил меня с большей объективностью осознать свои литературные способности.
   Ведь я в старших классах всерьез полагал, что в будущем стану признанным поэтом, и уж, конечно, считал, что абсолютно недосягаем в отношении поэтического творчества среди одноклассников. А с нами училась, как уже знают мои читатели, скромнейшая, тихая, стеснительная Гета Терещенко, которая тоже писала стихи, но почти никогда не показывала их нам. Да, мы, за редкими исключениями, не видели и не слышали их, в то время как мои стихи часто мелькали в стенгазете, звучали в моем исполнении на школьных вечерах, на городских олимпиадах школьников. Соответственно росла моя самоуверенность...
   И вот какой эпизод остался в моей памяти, став навсегда действенным регулятором моего восприятия своей значимости в человеческом общежитии, моего отношения к собственным творческим способностям - спасибо нашей дорогой учительнице Людмиле Александровне!
   Она предложила нам творческое соревнование: кто более точно и художественно переведет на русский язык одно из стихотворений великого Джорджа Байрона (привожу эти строки в переводе известного русского поэта некрасовской школы А.Н. Плещеева):
  
   Ты кончил жизни путь, герой!
   Теперь твоя начнется слава,
   И в песнях родины святой
   Жить будет образ величавый,
   Жить будет мужество твое,
   Освободившее ее.
  
   Пока свободен твой народ,
   Он позабыть тебя не в силах.
   Ты пал! Но кровь твоя течет
   Не по земле, а в наших жилах;
   Отвагу мощную вдохнуть
   Твой подвиг должен в нашу грудь.
  
   Врага заставим мы бледнеть,
   Коль назовем тебя средь боя;
   Дев наших хоры станут петь
   О смерти доблестной героя;
   Но слез не будет на очах:
   Плач оскорбил бы славный прах.
  
   Не буду тратить много слов на рассказ о результатах того соревнования. В нем реально претендовали на победу только два человека - Гета и я. По единодушному мнению класса, бесспорно, победила Гета. Я, конечно, воспринял это как удар по моему самолюбию. Позже всё-таки осознал недосягаемость для меня её поэтического дара. Мы дружили с ней десятки лет, хотя были разобщены тысячами километров: она продолжала жить в Ангарске, а я жил в Москве и месяцами трудился в командировках на нефтяных месторождениях Тюменской области. Она ушла из жизни в самом конце прошлого века. У меня осталась большая подборка черновых рукописей её стихотворений. Я максимально бережно подготовил их к публикации и, как уже отмечено выше, представил читателям в Интернете. Меня искренне радует, что стихи Геты (обретшей в дальнейшем фамилию Басацкая) регулярно находят своих читателей...
   Еще раз спасибо Вам, дорогая Людмила Александровна за то судьбоносное для меня соревнование!..
  
   Моя переписка с Людмилой Александровной, начавшаяся в 2013 году, оказалась очень эмоциональной и ярко отразила молодость души, неугомонность в добрых делах и неугасимую жажду творческой деятельности этого незаурядного человека, прошедшего весьма непростой, с драматическими страницами, жизненный путь и не желающего сдаваться возрасту, при этом восторженно воспринимающего творческий настрой людей старшего поколения. Эта переписка вдохновила меня на создание двух литературных произведений: "Ретро на двоих" (повесть в письмах с дополнениями и комментариями) и "Когда уходит молодость" (эссе). Они опубликованы в Интернете: на моем сайте www.yuriytsyrin.com и в разделе "Литературное творчество Юрия Цырина" журнала "Самиздат".
   Вот что в начале нашей переписки очень кратко сообщила мне Людмила Александровна о своей долгой жизни после расставания с нашим Ангарском:
   "После переезда в 1964 году из Ангарска к родителям я жила и работала в школе города Димитровграда Ульяновской области. В 1985 году я ушла на пенсию и вторично вышла замуж. Моим мужем стал молдаванин - и в 1989 году мы с мужем переехали на жительство из Димитровграда в Молдавию, в Кишинев, поменяв свою квартиру. А очень скоро начался развал Союза, порожденный всеобщим разгулом национализма. Задержись я немного с переездом - никогда бы не оказалась здесь. Печально размышлять об этом и хочется воскликнуть почти словами песни: хороша страна Молдавия, а Россия лучше всех!"
   Так моя милая Людмила Александровна, сугубо российский человек по всему мироощущению, нежданно оказалась гражданкой другой страны. Вот читаю её письмо, и страшно подумать, сколько же ещё было советских людей, в судьбы которых тогда грубо вмешались деяния политических авантюристов!
   Я также узнал, что Людмила Александровна получила и ещё один жестокий удар судьбы на неродной, молдавской земле: она потеряла второго мужа и живет по большому счету одиноко за пределами своей любимой России. Нет, я вовсе не хочу обидеть живущую с ней внучку её мужа, более того, радуюсь, что она есть в жизни моей очень пожилой учительницы. Но ведь я тоже немолод и осознаю, как непросто остаться в старости без родного, любящего человека близкого по возрасту, особенно находясь вне Родины. Дети и внуки, при всех их добрых человеческих качествах, всё же не могут вполне восполнить потерю любимого супруга...
   И вновь мои недобрые мысли обращены к тем политическим авантюристам, которые развалили нашу единую страну, насильно превратив в эмигрантов миллионы россиян...
   Вот как Людмила Александровна в недавнем письме подвела итог своей творческой, в частности переводческой, деятельности последних лет, а точнее,
  указала произведения, в создание которых вошел и её труд:
  1. Повесть Юрия Цырина: "Ретро на двоих" и его эссе "Когда уходит молодость", опубликованные в Интернете.
  2. "Гагаузский художник Дмитрий Савостин" - суперкнига художественного творчества.
  3. Три большие уникальные книги гагаузского фольклора:
  "Гагаузские народные сказки",
  "Гагаузские песни, пословицы, загадки",
  "Гагаузские праздники, обычаи, обряды".
  4. В 5-м томе десятитомника Николая Сёмина "На переломе веков и тысячелетий" очерк "Интернациональное воспитание в школе Љ5 г. Димитровграда Ульяновской области".
   В этом перечне скромно учтен не весь её труд, что можно увидеть из приводимых ниже фрагментов моего недавнего письма дорогой учительнице.
  
   "Милая Людмила Александровна!
   Прежде всего хочу сказать, что я восхищен Вашим сегодняшним жизненным настроем на непростые благородные дела, Вашим творческим вдохновением, Вашими реальными достижениями последнего времени! Это так вдохновляет меня, Вы даже не представляете! Ваше письмо стало прекрасной песней, которая "строить и жить помогает"! Спасибо!!!
   88 лет - ну, и что?! Позвольте чуть-чуть побалагурить с улыбкой. Нашему коту тоже 88 (по-человечьи), он еще бодр и в здравом уме. А нам что, быть хуже?..
   Я отстаю от Вас на какие-то жалкие 7 лет, на незначительные 9% от уже прожитой мною жизни - это просто чепуха. Иногда мое сознание начинает туманить некая депрессия, но Ваше письмо требует: наслаждайся содержанием каждого предстоящего дня - и только так!
   Хотя до конца жизни мне сегодня несравненно ближе, чем до её начала, но думаю об этом очень спокойно, философски (иначе же, увы, не станет). Более того, как и Вы, хочу еще что-то успеть в творчестве - и этим отгоняется ощущение старости. Я иду в Вашем фарватере и не сверну!..
   Грустные штрихи Вашей жизни, изложенные в полученном от Вас письме, оставлю без комментариев. Но учтите, что они - в моем сердце, меня искренне волнует всё, что Вы сообщаете о себе. И ещё. Грустные мотивы - это естественная и неизбежная часть нашего мироощущения, но верю, что они не могут сломать Вас, отнять у Вас любовь к жизни и жажду творческих дел. Так было раньше, так непременно произойдет и в наступившем году. Пусть он будет удачным и радостным!
   Честное слово, восхищен тем, как огромна и благородна Ваша работа по переводу на английский язык многих десятков гагаузских сказок! А ещё пословицы и т.д.! Кроме всего этого, и редакторская работа! Я знаю, что редакторский труд подчас просто адский - более 15-ти последних лет он является моим регулярным делом.
   А какую прелестную "малютку" Вы издали! Так Вы назвали свою замечательную брошюру "Совершенствуй свой английский язык. Пословицы и поговорки, идиомы и лексические комплексы". Она станет моим настольным пособием - буду всех удивлять эрудицией. А ведь изданная брошюра - лишь начало большой работы, которая продолжается. Прекрасно!
   Но ведь и это не всё: есть ещё работа с димитровградцем Николаем Николаевичем Семиным. Это потрясающе!
   Явно отстаю от Вас по производительности труда. А ещё Вы упоминаете какие-то 88 лет! Забудьте о них и - так держать. Это - жизнь!
  
   В Вашей бандероли много интересных, волнующих приложений. Не могу не посвятить им несколько слов.
   Очень приятно было разглядывать фото, где показан переход молодежи из нашей ангарской школы во Дворец химиков на тожественное мероприятие. Какие приятные лица, как красиво одеты выпускники, какой прекрасный город виден за их спинами! Как всё это согревает душу! Да, душой мы навсегда ангарчане. Навсегда!
   Не может не волновать Ваша переписка с Яковом Ефимовичем Берлиным - представителем поколения наших отцов. Думаю о его огромном письме. Сколько там любви к людям, доброты, мужественного стремления не покинуть баррикаду добра и благородства в нашей сложной, нередко несправедливой жизни! И сколько преданности идеалам СОВЕТСКОГО ЧЕЛОВЕКА (пусть кто-то посчитает меня сегодня наивным "совком", но я с гордостью написал эту фразу)!
   Правильные, мудрые слова посвятил он сложному труду воспитания подрастающего поколения - труду, ставшему смыслом его жизни.
   И никогда не уйдут из моей памяти эти его пронзительные строки в письме от 17 марта 1980 года:
   "19 мая я отмечу вместе с пионерами 58 лет своей дружбы с ребятами. Дети мне очень дороги. Честно скажу, жизнь была трудная, столько событий и среди них людская неблагодарность, преследования. Несколько раз не хватало сил бороться с собой, поддерживать свое желание противостоять людям недостойным и страшным.
   Три раза случилось так, что уже был готов покончить счёты с жизнью, но, как чудо, в такую трагическую минуту являлись дети, мои воспитанники, - и стыд перед детьми за малодушие делал своё дело. Опять приходило мужество, и я вновь вставал в строй, становился полезным и радовался жизни".
   Вы прислали и светлое, вдохновенное письмо в адрес этого замечательного человека от какого-то Юрия. Там много хороших, трогающих душу слов, в частности такой истинный афоризм: "Живу хорошо, вероятно, потому, что работаю творчески". Это созвучно со строками моих старых стихов: "Меня спасало творчество всегда - и в нездоровье, и в ненастье буден..." Сейчас чуть ли не модно щедро лить грязь на Советский Союз, но ведь сколько замечательных людей жило в той нашей стране! Об этом должно быть сказано правдивое слово новым поколениям.
   А о Якове Ефимовиче чеканно и правильно написала его дочь: "Отец прожил большую и чистую жизнь".
   И, пожалуй, последнее о необъятном содержании Вашей бандероли (ведь "нельзя объять необъятное", как учил нас Козьма Прутков). Я с интересом читал письмо, полученное Вами от бывшей ученицы Тани Митюковой-Угореловой. Особенно близки мне такие её слова: "За последнее время я прочитала несколько книг на английском языке. И на чём я себя поймала? Я фиксирую внимание не столько на содержании, сколько на особенностях языка, в том числе и на лексических комплексах, оборотах, с помощью которых можно гениально просто выразить ту или иную мысль".
   Мне кажется, что это написал я, а не она. Полное совпадение нашего отношения к текстам. Вы можете не поверить, но я сейчас нередко обращаюсь к русской классике, чтобы еще раз насладиться не сюжетом, не интригой, а чарующей красотой языка. Ощутишь эту красоту - в душе воцаряется какая-то особая, радостная гармония. Умница Ваша Таня!
   Всего-всего Вам самого доброго! Обнимаю и целую.
  
   Всегда Ваш Юра Цырин"
  
  
   Передо мной еще одно письмо Людмилы Александровны, написанное в феврале 2018 года. Письмо огромное. Оно, вроде бы, закончилось на 12-й странице 24 февраля, но затем, 28 февраля, появилось дополнение к нему на девяти страницах. А еще имеются интересные приложения.
   Конечно, есть в письме жалобы на здоровье, но не буду их излагать: на девятом десятке лет они вполне естественны и ожидаемы. Радует, что они лишь вкраплены в светлые, даже вдохновенные повествования о вдохновляющих её делах и людях этой эпохи её жизни. Не могу не познакомить читателей с такими фрагментами.
  
   "Добавлю кое-что о димитровградском писателе Николае Николаевиче Семине, с которым я сотрудничала. Он родился в 1942 году, т.е. подбирается к нашему с тобой девятому десятку лет жизни. Сейчас читаю его статьи, очерки в присланном мне пятом томе его историко-краеведческого десятитомника и понимаю, какой он неутомимый труженик. Он пишет о событиях, свидетелем которых был сам, о людях, которых знал или знает. Но чтобы собрать необходимый материал, он находит и проворачивает тонны документов, иногда в разных городах. На это нужно много сил, упорства, подчас и мужества. Я правильно определила его борцом за правду, истину - он многократно доказал это на деле.
   Н.Н. Семин - лихой человек: в 76 лет работает над десятитомником! Пять уже есть, но ведь это только половина. Успеет ли? А лихость свою он доказывает и в спорте. В последние месяцы участвовал в Москве, Минске, Ульяновске в чемпионатах по конькобежному спорту и по плаванию - занимал первое, второе и третье места в своей возрастной группе. Лихо? Честь и хвала!
   А Федор Иванович Занет - тоже пример для подражания. Очень старается для своего народа. Издание трёхтомника гагаузского фольклора - чисто его заслуга. Деньги он своим упорством "выбил" у американского посла, выложив перед ним десятки своих книг, трудов. А без денег ничто не делается...
   В столице Гагаузии Комрате блестяще прошла презентация трёхтомника с присутствием Посла США. Увековечены творчество, язык, культура гагаузского народа!
   Недавно Федор Иванович сообщил мне о новом успехе. С 2016 года лежит готовая к печати книга картин всемирно известного гагаузского художника Дмитрия Савастина (при подготовке книги я перевела на английский язык его вступительную статью и названия 225-ти картин). Федор Иванович сказал, что скоро она будет издана. На сей раз он "пробил" это в российском посольстве. У Молдовы и Гагаузии на это денег нет (а главное, по-моему, что властям это "до лампочки").
   Ф.И. Занету только 60 лет - есть перспективы и силы. Он уже работает над созданием объемного словаря гагаузского языка и планирует ряд исторических произведений.
   Ну, а о себе могу сообщить, что мой образ жизни стал в последнее время более праздным. Когда была работа с переводами, потом проверка напечатанного, грустить было некогда. Я трудилась довольно успешно, обогащалась знаниями по языку и культуре Гагаузии. После издания первого тома Федор Иванович сказал мне очень лестную фразу: "Без ваших переводов не было бы этой книги". Я втянулась в ту работу вдохновенно и - похвалюсь - даже самоотверженно. В ноябре этот проект был завершен.
   Теперь быть без работы уже не могу. Освободившись, снова взялась за свой труд, который начала попутно с переводами, - сбор пословиц и поговорок на английском языке с аналогами на русском. Проштудировала все 720 страниц русско-английского словаря, насобирала 660 штук. Это настоящий, интересный труд...
   А еще докладываю тебе, что в начале года написала множество длинных писем друзьям, приятелям, бывшим ученикам. Приятно, что меня не забывают ученики разных времен - это моя оттепель на склоне дней. И самое главное место в моей жизни, в сердце сегодня принадлежит тебе. Спасибо за внимание, дружбу, любовь, за твои письма, за "Ретро на двоих"!
   По воскресеньям я имею "благотворительный" урок с третьеклассницей, с которой занимаюсь второй год. Привозит её на машине из другого района города кто-нибудь из родителей. Для девочки Арины это очень полезные внешкольные занятия. В школе, к сожалению, ученикам недостаточно разъясняют учебный материал, а учебники сложны для восприятия детьми.
   Я уже написала, что без нагрузок мозга жить не способна. Вот и придумываю нагрузки. Очередная выдумка - углубиться в румынский (молдавский) язык через сравнительное чтение на двух языках румынских сказок, пословиц и др. (при использовании учебника и словаря). Авось что-то из лексики и грамматики осядет в голове.
   Стараюсь "творить добро" и в таком направлении. Послала двум подругам в Димитровград уже семь денежных переводов, чтобы облегчить их жизнь. Трижды помогала двоюродной сестре, живущей в Москве. Делаю, что могу...
   Здоровье мое, увы, хромает. Сам, конечно, уже понимаешь, что бывает изношено после 80-ти... Но будем благодарны судьбе и Богу за то, что имеем, что живем более-менее благополучно!
   На сколько меня ещё хватит? Это большой вопрос. Разрешим ли он? Жизнь покажет. Говорят, что в старости человек должен жить "на покое", а у меня это не получается..."
  
   Через несколько месяцев Людмила Александровна порадовала меня из далекого Кишинева очередной доброй весточкой, где были, в частности, такие слова:
   "Что интересно в моей жизни сегодня, в мои 88 лет (а мне уже 88 лет и 7 месяцев)? Краткий ответ: это моя умственная деятельность, работа мозга. Она почти не прекращается. И благодаря ей я не теряю ориентир в жизни, получаю стимул жить, вопреки физическим недомоганиям и страданиям, угасанию жизненных сил. В некотором смысле, это моя путеводная звезда. Работа моего ума - это антипод моему физическому состоянию.
   А подпитывает мой стимул жить общение с друзьями, дорогими, близкими по духу, идеалам и жизненным принципам. К сожалению, из-за моих перемен мест жительства, таких друзей нет рядом, они далеко, но они есть и есть навсегда. Они верные, преданные, проверенные жизнью. Постоянно общаюсь с ними через переписку по почте или в Интернете. И это общение укрепляет мои силы, интерес к жизни, ко всему, что в ней есть.
   Ещё очень помогает сегодня жить память о пройденном пути и любовь к тому, что было смыслом жизни".
  
   Берегите себя, пожалуйста, милая моя Людмила Александровна!
   Я счастлив, что Вы не обошли моей судьбы.
  
  
  "МЫ ЮНОСТЬЮ ВСЕ ПОБРАТИМЫ
  И В ЖИЗНИ ВСЕГДА АНГАРЧАНЕ"
  
   В этой главе я покажу отдельные штрихи моих воспоминаний о взрослой жизни некоторых своих одноклассников, той жизни, которая началась, когда школьная юность была уже в прошлом, но навсегда осталась в наших сердцах - и мы неизменно оставались узнаваемыми и близкими людьми друг для друга. Как-то, лет в пятьдесят, я посвятил нашей неувядающей школьной дружбе такое стихотворение, которым завершу это короткое вступление:
  
   ЗАСТОЛЬНОЕ
  Школьным друзьям
  
  И все-таки есть в этом что-то -
  Не видеть важнее заботы,
  Не видеть важнее проблемы,
  Чем взять огурец себе слева.
  И вовсе уж неповторимо,
  Что мир весь проносится мимо,
  А ты, ни о чем не волнуясь,
  С друзьями ушел в свою юность.
  В ней стали мы неразделимы:
  Мы юностью все побратимы
  И в жизни всегда ангарчане -
  Иначе б уже не встречались.
  Пусть будут такие застолья
  Назло и сединам, и болям,
  Пусть нас распрямляют
   и лечат!
  Нет в мире
   замен нашим встречам!
  
  * * *
   Мой школьный друг Володя Стручков окончил вместе со мной Московский нефтяной институт имени академика И.М. Губкина. Это было в 1959 году.
   Работать Володя поехал на север Красноярского края, в геологическую экспедицию. Поселился в поселке Малая Хета, который редко кому известен. Здесь и женился на сибирячке Галочке. Она родила ему двух сыновей - северян. Жена его, Галина Ильинична, давно уже - родной для моей семьи человек.
   А в семидесятые годы, награжденный орденом за открытие нового газового месторождения, он с семьей переселился в Подмосковье, чтобы потом месяцами вновь жить в снегах Крайнего Севера, теперь уже в долгих командировках. Там необходимо было бурить специальные скважины очень большого диаметра. Когда мы поминали Володю в 1991 году, люди, знавшие его по этой работе, благодарно рассказывали о том, что дело их было очень трудным, а Володя чутко чувствовал настроение каждого и умел каждого вовремя подбодрить...
   И, думаю, никто в те времена не подозревал, что здоровье Володи уже подорвано трудами и волнениями, что его нередко мучают головные боли, а кровяное давление регулярно прыгает вверх. Все это знала его Галочка и понимала, что ему необходимо менять работу. На душе ее стало легче, когда Володю пригласили на одну из командных ролей в крупную управленческую организацию.
   Он получил впечатляющий кабинет в одном из зданий центра Москвы и отдел, отвечающий за техническое обеспечение добычи целебных минеральных вод и их транспортировки по трубопроводам к местам потребления. Володя увлеченно работал несколько лет, только иногда его забирали в больницу, чтобы улучшить состояние здоровья. Я любил при случае заглянуть в его кабинет, из огромного окна полюбоваться Москвой и несколько минут поболтать с моим старинным другом.
   Но последний раз я примчался туда в огромном волнении. Галочка позвонила мне и в ужасе сказала, что Володя увольняется и уезжает работать буровым мастером геологической экспедиции куда-то в глубинку Красноярского края, на реку Подкаменная Тунгуcка, впадающую в Енисей. Ему уже шел шестой десяток. А он вновь, как в молодости, собирается окунуться в стихию бесконечной изнурительной борьбы с капризами земных недр, стихию бессонных ночей, дискомфортного быта, противостояния морозам и комарам, непрерывных, вязких хозяйственных хлопот. Все это уже подарило ему проблему здоровья. Куда же дальше?..
   Он слушал мои доводы с доброй и чуть грустной улыбкой. И вскоре мягко попросил меня не тратить время на уговоры - своего решения он не изменит. Раза два начинал звонить прямой телефон, соединяющий его с шефом, но трубку Володя не брал. "Видишь ли, - начал он свой недолгий монолог, - все, что нужно, я ему уже сказал. Дальнейшее общение с ним не имеет смысла. Ты знаешь не хуже меня, что в стране разрастается эпидемия коррупции и ее любимого отпрыска - криминальной коммерции. Мой шеф стал выкручивать мне руки: гляди, дескать, сквозь пальцы на некоторые хитрые нарушения экологических требований при оборудовании одного из курортов. Эти нарушения - не по халатности (то было бы полбеды). Эти нарушения - коммерция. Что похуже - для страны, а что получше - для своего кармана. А я отказался быть участником преступления перед людьми. Шеф уже заявил мне, что мои "капризы" - это мой быстрый путь на улицу. Бодаться неохота: не он, так другой сворует - по всей стране расцветают игры без правил. Вот - и весь вопрос..." И добавил: "Так жить не буду. Немного поработаю в экспедиции, освежу душу, а затем приду в ваш институт. Готовь место в лаборатории года через три".
   Мы тогда подходили к порогу девяностых... Через полтора года он умер. от инсульта. Я прилетел из очередной сибирской командировки, а тут - звонок Галочки: "Юра, у нас - беда ..." Володя был в отпуске, отдыхал дома. В ту ночь у него очень болела голова. Решил принять душ. Ему бы постоять под горячей струей, а он опрометчиво сделал ее холодной. Сразу стало плохо. "Убил себя Вовка, - горько воскликнула моя жена, узнав про этот душ. - Видимо, слишком сжались сосуды..."
  
   Прощаясь с Володей, я читал людям свои печальные, посвященные ему стихи:
  
   ...Нас всех святая память вскачь
  мчит из былого, так красива!
  Но суждено ей, плачь - не плачь,
  застыть сегодня у обрыва.
  А от него - лишь путь назад,
  по прожитым тобой страницам.
  И с них для нас
   твоим глазам
  через года всегда светиться...
  
  * * *
   Моя талантливая одноклассница Генриетта Терещенко (позже Басацкая), ушла из жизни в 60 с небольшим лет, когда заканчивался прошлый век, ушла, увы, по собственной воле, завершив многие годы женского одиночества (рассталась с мужем еще в молодости - брак оказался неудачным) и напрасных надежд на счастливую судьбу сына. Ей, кристально честной, ранимой и вдохновенной, хватило сил на многие жизненные испытания, но силы её были не беспредельны.... А у меня остались рукописи её поэтических сочинений. Только у меня.
   В эту тетрадь была вложена коротенькая записка. В ней, в частности, написано: "Юра! Вот возьми, почитай мои стихи. Об их ценности могу судить так же плохо, как о ценности собственной души. Большинство из них не могло быть не написано, многое не обработано, есть просто незаконченные. Так теперь и останутся, в таком виде..."
   Она не готовила свои стихи к публикации. И пусть "многое не обработано", но в них есть главное - проявляется талант автора! И я на склоне лет позволил себе - конечно, с предельной бережностью и тактичностью - прикоснуться к её стихам не просто как редактор, но где-то практически как соавтор. Не хотелось, чтобы в них остались какие-то явные художественные просчеты, следы житейской спешки, незавершенности. Прости меня, милая Гета, если что-то не получилось как надо..
   Позволю себе напомнить и уточнить: теперь эти стихи живут в Интернете, а именно в журнале "Самиздат" и на моем сайте www.yuriytsyrin.com. Я счастлив, что смог передать людям стихи Геты, где ярко отразились беспокойный труд и метания её души, и что читатели регулярно обращаются к её творчеству...
  
   А еще я получил от Геты много прекрасных писем, отразивших её несомненный литературный талант. И хочется мне показать уважаемым читателям несколько фрагментов её писем 80-х - 90-х годов, последнего периода её непростой, трагически оборвавшейся жизни.
  
   "Разрешаешь ли поделиться плодами своих недавних раздумий? Ты ведь не против? Я всегда бесконечно благодарна тебе за то, что меня п р и н и м а е ш ь. Для меня это счастье. Это мой главный комплимент тебе.
   Я помню давний наш разговор, когда ты утверждал и был уверен, что ум в человеке превыше всего. Недаром же, дескать, природа вложила ум в голову, а не куда-нибудь пониже. Я и тогда
  сомневалась, что ум является ценностью самодовлеющей, а сейчас так вообще... Но лучше - по порядку.
   ...Если человек умен, отчего так многого он не может, не умеет, не смеет? Отчего так много безобразного в мире, в жизни? А пресловутое счастье? Если бы ум, мысли и великие истины насыщали нас и оправдывали наше существование, то ведь за счастьем не надо было бы далеко ходить. И кто счастливее - умнейший ли? Или глупцу счастье больше фартит и больше по карману?
   Может, страсти больше, нежели ум, насыщают нашу жизнь и оправдывают ее? Жажда власти, жажда обогащения, жажда любви, жажда свободы, воплощения себя?.. Но страсти свои человек не склонен выпячивать. Это бурное море клокочет где-то в груди, скрыто, тайно, завуалированно. А вот ум свой человек скрывать не намерен. Наоборот, он склонен всячески его выявлять и даже доказывать. Никто не считает себя глупее других-прочих. Мог ли Сальери считать себя глупее Моцарта? А Булгарин не находил особого ума у Пушкина...
   Я совсем не против ума. И радуюсь, обнаруживая искры его у себя, и наслаждаюсь общением с умными людьми (в основном, читая книги). Но согласись, Юра, что критерии ума и глупости постоянно находятся в некоем нестабильном состоянии. И почему-то люди ограниченного ума всегда более уверены в себе. Ум же, напротив, уверенности в себе не ощущает. Потому, наверное, что он строг к себе, а мир, в котором он живет, слишком сложен и ничто в нем не однозначно..."
  
   "О Юра!
   Я стесняюсь читать твои трогательные высказывания обо мне, боюсь таких громких слов (не оказались бы они преувеличением!), хотя, конечно, расцветаю, прочитав их. В твоей искренности хочется не сомневаться: с какой стати тебе бы понадобилось мне льстить?
   А насчет твоих огорчений по поводу своей чрезмерной рациональности, запрограммированности и пр. - мне как-то не по себе от подобных признаний. Почему же тебе тогда не чужд и даже близок (по крайней мере, понятен) "строй моих мыслей и чувств"? Будь ты застандартизован, ты бы только, думаю, презрительно или насмешливо оттопыривал губы, получая мои письма...
   Поздравляю тебя с праздником Победы! Мы были детьми тогда, но я хорошо помню ликование того дня. Этот праздник - наш, он в нашей крови, мы были современниками его рождения..."
  
   "Дорогой Юра! Поздравляю тебя с наступающим Новым Годом!
   С неизменной благодарностью думаю о твоем добром отношении ко мне. Считаю это чудом, потому что для меня человечность в людях всегда - чудо.
   ...Сына моего Витьку два месяца назад забрали служить. Находится в Хабаровске, в учебке, в артиллерии. Через четыре месяца станет сержантом. Пишет часто, скучает, в чем-то одумывается. Служит исправно, старательно. Трудно там, не без этого, но нашел уже товарищей. Меня успокаивает, чтоб не беспокоилась сильно....
   Счастья тебе, Юра!"
  
   "Вчера мне грохнуло 50. На работе меня чествовали так тепло и торжественно, что я боялась упасть в обморок от столь непривычных, приятных стрессовых нагрузок. Цветы, адрес, грамота, стихи, теплые обращения, подарки... Правда хорошо, Юра? А еще сын накануне прислал открытку с поздравлением и сообщением, что сдал экзамены на 5 и ему присвоили звание сержанта.
   Кстати, во врученном мне адресе есть такие волнующие слова: "Сегодня, в этот памятный для Вас день, мы с удовлетворением отмечаем, что, благодаря большому трудолюбию и высокому чувству ответственности, Вы за сравнительно короткий срок работы в отделе АСУ сумели почувствовать и освоить специфику конструкторско-технологической подготовки производства аппаратов для автоматизированной обработки данных и успешно трудитесь, выполняя ответственные задания. Обладая высокой работоспособностью, Вы постоянно совершенствуете и углубляете свои знания..."
   Чувствовать, осознавать всеобщее уважение - ощущение для меня чуть ли не новое, немало я испытала черных обид и гнусностей. И вот - свежая струя в моем мироощущении. Приятно. Хорошо. Да и правда: я люблю и умею работать".
  
   "Здравствуй, Юра!
   Спасибо тебе за теплые слова привета и поздравления. Да, мне приятно получить от тебя весточку. Хоть и... Собственно, что "хоть и..."? Много воды утекло, все течет, изменяется... Смогу ли писать тебе, как прежде: быть такой же открытой, искренней? И нужно ли? А если нужно, то зачем? Ведь уже без надежды встретиться проживаем - каждый в отдельности - свои жизни... А вот, поди ж ты, греет весть, привет, доброе слово. А вопрос "зачем?" остается философским, безответным...
   Все меньше становится круг тех, с кем хочется пообщаться. Ощущение это у меня в последнее время почти трагическое. Неужели оно будет все углубляться и усугубляться? Увы, наверное.
   Теряю родных людей: двоюродную сестру сбила машина, любимого племянника (46 лет) избили на улице, стал болеть, болеть... Вянет переписка со старыми друзьями, рассеянными по белу свету... Быть может, проблем у них невпроворот, а о плохом писать не хочется. Или что-то другое... Даже стихи посылаю - молчат. Так-то!..
   Прочее у меня в жизни сейчас тоже плохо, это связано с сыном. Да, плохо... Ощущаю затяжную депрессию. Одиночество и несчастья - почти без поддержки. Что будет, не знаю....
   Спешу отправить письмо. Пенсию задержали на две недели - не на что было купить конверт с маркой..."
  
   "Здравствуй, Юра! Вчера моя внучка Вероника первый раз сказала "Здравствуйте!" и так гордилась этим, так повторяла это слово на все лады! Ей 2 года и 7 месяцев, но говорить только что начала, хотя давно уже все понимает, все слышит, все просьбы выполняет правильно. Есть причина: мать с ней не разговаривала, жили они отдельно, теперь вот сын и внучка - со мной. Теперь отдалилось от них пьянство отца невестки и ее брата, многолетнее, беспробудное...
   Там стал спиваться и мой сын Витя. Это было страшное горе для меня - и стыдное горе.
   Понял, Юрочка? Понял ты, большой умница? Я тебя всегда любила, ценила, уважала. Все твои открытки, телеграммы, письма храню, до последнего. И думала, что ответишь. Надеялась, ждала, думала. Но шесть месяцев отсутствия твоих писем - срок немалый.
   Ты меня задел своим молчанием. Или болен? А быть может, письмо мое создало для тебя затруднения? Что мне прикажешь думать?
   Если и на это письмо не ответишь, я замолчу навсегда.
   Простимся, Юра, да? Навсегда? Так?..
   ...Слышала от кого-то, что ты стал профессором. Да, конечно, ты умен и талантлив. А я? Видимо, я - настоящая дура, не умею жить в нашем мире. Вот сейчас, когда я пишу, трезвый сын походя обозвал меня дурой. Трезвый! А что бывает, когда он пьян! Ты можешь представить? Нет...
   Вот такие дела, Юра. До свидания? Прощай? В любом случае обязательно будь здоров!
   Обнимаю. Гета. 11 октября 1996 года".
  
   Это было ее самое последнее письмо. Я помню, что поспешил что-то ответить, подбодрить Гету. Удалось ли мне это? И почему я не ответил на предыдущее письмо? Не знаю, что сказать. И не хочу искать себе оправданий. Хотя память услужливо подсказывает, что я сам тогда переживал тяжкие события.
   Шли полным ходом развал отраслевой науки, подмена научной деятельности безудержно спекулятивной. Коммерческая предприимчивость стала главным критерием ценности человека. А я (видимо, в глазах многих тоже дурак) изо всех сил старался всецело остаться в научно-техническом поиске, сохранить для отрасли то любимое творческое направление, которому отдал десятки лет жизни. Я всё старался и старался, поддерживаемый маленькой когортой верных сотрудников, преодолевал коммерческий психоз, охвативший научно-техническую интеллигенцию, охлаждение нефтяных компаний к отечественной науке в пользу американских инновационных фирм, непонимание, а в конечном счете просто предательство своего ближайшего соратника и друга, многие другие удары, которые нагромождались эпохой оголтелого - чего бы это ни стоило - построения капитализма в России.
   Люди говорили, что я стал стремительно стареть под прессом нахлынувших неприятностей и проблем... Да, так было. Но безнравственно прикрываться всем этим, если я не сумел вовремя подарить моему другу Гете такие слова, которые помогли бы ей выстоять. Тяжело думать о том, что не сумел я спасти человека. А это было важнее всего остального...
   Гета больше не писала мне, а через несколько месяцев я узнал, что она покончила с собой. Не хватило ей сил нести в российскую жизнь конца двадцатого века нравственную эстафету, завещанную нам лучшими людьми прошлых эпох...
   В одном из давних писем ко мне она выразила мысль, ставшую для меня путеводной звездой: "Есть немало поэтов в душе, которые одним своим участием в повседневной жизни других людей (не говоря о делах всей их жизни) приносят людям много больше радости и душевного удовлетворения, чем толстые книжки стихов, созданных усилиями поэтов, преуспевающих на этом поприще". Это слова о громадном потенциале личности, о значимости для нас доброго, неравнодушного, чуткого человека, входящего в жизнь других людей не в коленкоровом переплете, а во плоти и крови, с живыми нервами, волей, помыслами, реакциями...
  
   Моей прекрасной одноклассницы Геты уже нет.
   В жизни есть мы...
  
  * * *
   Есть в моей жизни одноклассница Таня, Танюша - уралочка, затем сибирячка и уже многие годы москвичка. В нашем классе она стала буквально центром притяжения - бывает такой чудный человеческий талант. Думаю, каждый из ее одноклассников ощущал, пусть и глубоко затаенную, влюбленность в эту замечательную девчонку, вокруг которой жизнь становилась более дружелюбной, светлой и вдохновенной. Ну, и я, конечно же... А она вышла замуж за Алешу, который не имел никакого отношения к нашему классу - просто был студентом в ее институте. К счастью, он оказался прекрасным человеком, мы быстро сдружились, ныне наши семьи не просто дружны, а, скорее, уже родные...
   И, конечно, посвящал я Танюше-однокласснице стихи...
  
  Немало я в жизни стихов написал -
  И все ж для страны я поэтом не стал.
  Стихи бы давно уж беречь перестал,
  Но есть в них Танюша.
  Мы в жизни всегда - на дождях и ветрах,
  Мы что-то смогли, а чему-то и -
   крах.
  И, вроде бы, юность покинуть пора,
  Но в ней ведь - Танюша.
  Спасибо, Танюша, за нашу судьбу,
  За то, что мы в жизни сумели -
  Ведь ты талисман наш.
  И впредь как-нибудь
  Спасай нас
   от топей и мелей!
  
   Для кого-то лидерство - это смысл, стратегия, главная радость жизни. Но бывает и не так... В юном Ангарске для нашей школьной подруги Тани неформальное лидерство в классе стало просто неизбежным результатом ее неуемного творческого отношения к друзьям - старшеклассникам. Ей, казалось, всегда были нужны для радости наши встречи, споры, стихи, танцы, игра в волейбол, пикники на первой, майской траве. Это особый творческий дар - создавать уют в душах людей. Выйдя погулять вечером на улицы Ангарска, мы обычно приходили к общему решению - пойти к Тане. Вновь и вновь в ее небольшой квартире были шутки, улыбки, игры, танцы, чай... И она, как волшебница, каким-то неуловимым добрым и одухотворенным влиянием поддерживала этот праздник наших душ. Сегодня осознаю нагрузку ее родителей.
   ...Много лет спустя мы с коллегой по работе, будучи в командировке, забрели от воскресной скуки в краеведческий музей Екатеринбурга (тогда - Свердловска). Людей в музее было очень немного. Мы лениво бродили по залам. И вдруг на одной из фотографий - моя одноклассница Танюша! Оказывается, она создала первое на Урале общественное конструкторское бюро в стенах родного Уралвагонзавода. Меня просто захлестнули взволнованные воспоминания, и я стал сумбурно делиться со своим коллегой всем, что было связано с Таней в моей памяти и моем сердце. Вскоре заметил, что вокруг нас уже - значительная группа людей. Наверно, все, кто пришли в музей, потянулись сюда на мой вдохновенный голос. Меня благодарили за рассказ о моей чудесной однокласснице...
   Это был мой единственный успех в качестве музейного экскурсовода.
   Сейчас Таня живет в Москве, воспитывает правнуков. Как-то с чуть смущенной улыбкой сообщила мне, что уже незадолго до ее выхода на пенсию получала букетики цветов от молодого коллеги - конструктора. Просто так. За ее талант нести в наши души уют.
  
  * * *
   Ныне, вроде, как-то неловко воспарить над повседневностью и доверительно откровенничать в духе песни моей молодости: "Бывает все на свете хорошо!.." Ныне модно быть стабильно приземленными, глядеть на мир "трезво", видеть его "таким, каков он есть". Ну и пусть! Я все же расскажу вам, дорогой читатель, о счастливом, очаровательном мгновении своей жизни, поскольку уверен: делиться с хорошими людьми радостью ничуть не менее важно, чем куском хлеба. Ведь радость - это эликсир молодости наших душ, и давайте не скупиться, если он когда-то переполняет вашу. Вспомните слова мудрой и доброй детской песенки: "поделись улыбкою своей - и она к тебе не раз еще вернется"...
   А случилось у меня в жизни такое. Начну с того, что состоялась моя долгожданная двухнедельная поездка из Нью-Йорка в любимый с юности город - прекрасный и удивительно посвежевший в последние годы Санкт-Петербург. Две недели я дышал и не мог надышаться его красотой, его очарованием. Вновь рядом были "Невы державное теченье, береговой ее гранит", вновь передо мной сияли на фоне голубого неба купол Исаакиевского собора и шпиль Петропавловской крепости, вновь я трепетно вглядывался в такой знакомый, но всегда в чем-то новый облик Медного всадника... Меня встречали Марсово поле, площадь Искусств, Екатерининский сад, кони Клодта на Фонтанке, величие Дворцовой площади, бессмертная музыка Невского проспекта...
   К очарованию города на Неве, прибавилось счастливое потрясение души могуществом того явления, которое нередко присутствует в человеческом общежитии и именуется коротким словом - ДРУЖБА.
   Я убежден: пока дружба существует, человечество бессмертно, она неизменно будет поддерживать созидательные силы людей. Еще до этой поездки в Петербург я посвятил своим друзьям такие строки: "...и, как Антею мать-земля, как долгожданный дождь полям, березка жителю Руси, вы мне нужны для новых сил". А в Петербурге еще глубже понял величие и животворную силу дружбы...
   Свой очередной приезд из Ангарска в Петербург приурочила к моему пребыванию в северной столице моя одноклассница Лидочка Потапова (по мужу - Федорова).
   Моей милой однокласснице экскурсии и специальные прогулки были не нужны. Здесь она училась в институте, давно и преданно любит этот город, навещает его. Мы просто беседовали и вспоминали, вспоминали, вспоминали... До этой встречи мы поддерживали связь письмами, но не встречались... 51 год! Я очень волновался, что не узнаю ее при нашем свидании. И возможно, такое бы случилось, но моя супруга знакома с ней еще со студенческих лет - и, когда мы приблизились к назначенному месту встречи, она безошибочно воскликнула: "Лида!" Да, это была та самая Лидочка, уже, конечно, не школьница, но с тем же добрым, чуть задумчивым взглядом и даже, по-моему, с той же хрупкой, сохранившейся со школьных лет фигурой - хоть надевай старую школьную форму.
   Давно стали взрослыми две ее дочери, взрослеют и выходят в жизнь внуки. Одна дочь живет в Ангарске, другая - в Израиле. А бабушка Лида все старается не обделить своим вниманием ни сибирских, ни израильских внуков - живет то у Байкала, то на Святой земле...
   Мы говорили и говорили, рассматривали старые фотографии... Но разве за какие-то часы можно вспомнить и обсудить почти всю нашу долгую жизнь? И все-таки мы опять побыли рядом и теперь имеем новую, незабываемую точку отсчета наших отношений...
   Вот, собственно, и все... Да здравствует дружба! Берегите ее всегда!..
  
   Нет, пожалуй, сделаю одно маленькое добавление, чуть забавное и чуть грустное.
   ...Она появилась в ложе бельэтажа Иркутского драматического театра на общественном мероприятии, когда оно уже началось. Далее читаю в её письме следующее:
   "Тихо открываю дверь, осторожно вхожу на цыпочках. Из четырех мест одно, моё, во втором ряду свободное. Трое сидящих поворачивают головы ко мне. Несмотря не неловкую ситуацию, обратила внимание на мужчину, сидящего рядом с моим пустующим креслом. Я бросаю косой взгляд на этого мужчину. Замечаю те же действия с его стороны. Мучительно напрягаюсь: как знаком этот профиль! Кого же он напоминает? Неужели...
   Мужчина задает мне какой-то вопрос (видимо, чтобы привлечь моё внимание). Лицо в лицо, глаза в глаза - точно, он! Только голова вся белая и глаза не столь ярко голубые. И тут "опознанный объект" поднялся и вышел. Почему-то так и не вернулся в ложу...
   Набравшись смелости, я спросила у другого мужчины, сидящего в ложе: "Простите, пожалуйста, это был Александр Матвеевич Корбух?" Он ответил: "Да, Корбух".
   Несостоявшийся разговор с одноклассником я провела мысленно, наедине со своими воспоминаниями. Шутник, весельчак и не сказать, что застенчивый, - таким я его помню. И вот - финал! Может быть, я изменилась до неузнаваемости? Ведь школу мы окончили давным-давно, в 1954 году.
   Попробую исправить ошибку - найду Сашу..."
  
   Мой ангарский школьный друг Саша Корбух и был студентом, и работал в Иркутске. Я понял, что он и в пенсионном возрасте остаётся иркутянином.
   Ответил я незамедлительно по электронной почте:
   "Дорогая моя Лидочка!
   Вчера вечером увидел в почтовом ящике живое письмо от тебя - это само по себе стало для меня праздником, причем редким в нынешние времена Интернета. Конечно, сразу его прочел - и нахлынули такие приятные волнения, что ночью долго не мог заснуть.
   Очень порадовало то, что ты энергична, остаешься энтузиастом дачных дел и увлечена общественной деятельностью. Так держать! Это жизнь!!!
   А еще, конечно, всколыхнуло мою душу то, что жив, здоров, подвижен и, как я понял, неплохо выглядит наш Саша Корбух. Как это здорово! После школы нас с ним развела жизнь на тысячи километров, но мы оставались друзьями. Приезжая в Москву (в командировки) он подавал голос - и мы встречались. Да, этих встреч было немного, но каждая оставалась в сердце.
   Лидочка, я уверен, что тебе удастся найти Сашу и встретиться с ним. Обязательно передай ему мой самый сердечный привет и прилагаемую к этому письму рекламку сайта, отражающего моё скромное литературное творчество, в основном пенсионных лет. Буду счастлив узнать, что твоя встреча с Сашей состоялась. Уверен, что он с радостью организует её.
   Огромное спасибо тебе за письмо, милая Лидочка!
  Желаю тебе здоровья и всего, что приносит человеку радость!
   Целую тебя крепко-крепко.
   Всегда твой Юра"
  
   Да, возраст, увы, берет своё. После десятков лет разлуки школьные друзья могут и не сразу узнать друг друга. Но это мелочь жизни, а школьная дружба живет в наших сердцах, не тускнея. А потому я смело повторяю:
  "Да здравствует дружба! Берегите ее всегда!"
  
  * * *
   Школьные друзья будут в моем сердце, пока не покину этот мир. Студенческая дружба так и не смогла одолеть школьную, хотя и в эти годы в мою жизнь вошло много хороших людей. Да, наша школьная дружба, действительно, стала незаменимой, не погибла в дальнейших разлуках, в других общениях, на поворотах наших судеб... Я посвятил ребятам и девчонкам школьных лет немало стихов. Были среди них и такие строки:
  
   А я стареть и не подумаю,
   Пока вы есть, мои друзья.
   Пусть для кого-то мы не юные,
   Вы - юность вечная моя.
  
   Почти не заметил, как мое поколение превратилось из молодого в старшее. Если и есть у меня грусть по этому поводу, то светлая. Немало доброго передали мы идущим нам вослед. Надеюсь, вспоминают иногда люди, как ставил я кому-то мышление исследователя, а кому-то изобретателя, как в ком-то пробуждал азарт и растил методическую зрелость испытателя технико-технологических комплексов на нефтяных месторождениях... По-разному приходилось участвовать в судьбах людей.
   Особо прекрасны моменты встреч с одноклассниками, показывающие, что и через годы душа друга молода, не остужена ветрами жизни! Об этом я написал:
  
  Пусть вся наша жизнь - из тропинок нехоженых,
  Пусть каждый из нас и похвален, и бит -
  Живем мы, друзья, неизменно похожие
  На тех, кем мы были в начале судьбы.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"