Вор.

 

Эту
историю мне рассказал один мой знакомый психиатр.

Мы
вместе пили пиво, ему было откровенно плохо. Поговорить было не с кем. И тут
подвернулся я.

 - Знаешь, что я тебе скажу? -  Начал Владимир, так звали моего знакомого. -
Жизнь препоганейшая штука. Вся жизнь - дерьмо. А мы как санитары города это
дерьмо разгребаем. При всем том, когда мы много иногда можем сделать для
других, для себя мы иногда бессильны что-то сделать.

-
И я расскажу тебе одну историю, которая случилась со мной. - Этот сорокалетний
крепкий мужчины с седыми волосами сделал глоток с полкружки пива. Вытер пену с
усов. Взял бутерброд и тут я заметил, что руки его заметно дрожат.

 - История эта давняя. Я по ранней молодости
жил с одной девушкой. Расписаны мы не были, но жили вместе как муж и жена. И,
естественно, во времена молодости не всегда думаешь о последствиях, поэтому
чуть позже у нас появился очаровательный малыш, наш сын.

Потом
меня забрали в армию, и девушка моя нашла себе другого, и ушла к нему жить,
пока я был в армии. История банальная до ужаса.

Переживал
я тогда просто дико, думал жить не смогу без неё.

Но
прошло время, и я успокоился.

Ребенок
рос без моего воспитания. Мы даже не виделись с ним, потому что мать его
сказала мне:

-
Ребенок должен иметь одного отца. И этот отец, увы, не ты. Поэтому, гуляй,
Вова, жуй опилки! Я хозяин лесопилки!

Короче,
видеться она нам запретила. Я тогда учился в институте, у меня была другая
семья. И как-то бороться за него, кроху, я не стал. Думал - подрастет, всё
образуется само собой.

Он
подрос, и тут начались проблемы.

Класса
до восьмого в школе, он вообще не отвечал ни на какие вопросы, учителей
игнорировал. Весь первый класс он вообще просидел под партой. Не вылезая из-под
неё.

Не
знаю что это за школа, что терпели такого ученика, но, тем не менее, это так.
Это мне рассказала директор школы и классная руководитель Стаса. Так зовут
моего сына.

После
9 класса его хотели из школы турнуть взашей. Но я пришел, поговорил с
руководством, с сыном. Сын взялся за ум, стал учиться. 11 классов худо-бедно
закончил. Пошел учиться, и тут началось такое...

Отчим
его перестал его кормить, матери его стал запрещать давать ему еду. Я давал ему
деньги, но сам знаешь какая зарплата у врачей. Сколько мог, столько и давал,
тем более тут у меня жена беременной ходила, потом младшенького родила. Денег и
так не было, а тут она еще в декрет ушла.

Отчим
стал деньги у него брать на выпивку. Иногда отбирать. Сын мне ничего не
говорил. Это я позже узнал про это. Пацан маленький. Жрать охота. Ко мне ему
стыдно было почему-то прийти поесть. Жить у меня сам знаешь особо негде - 1
комната, молодоженка. Я его звать жить у меня, но он отказался.

Вот,
видимо, в то время и пошел он я так думаю в первый раз воровать.

Уж
не знаю, что он там таскал, но он говорил, что цветной металл, который, якобы,
ничей. 

Я
как мог, проводил терапевтические беседы. До поры до времени они на сына
действовали.

Но
потом случилось ЧП.

Он
жил летом у моего отца в доме, и украл там много всякой всячины. Отец был
шокирован произошедшим. Я тоже. Я и говорю парню:

-
Верни, что взял.

Он
ничего не сказал в ответ. Я долго ждал. Отец меня стыдил, укорял. И я однажды
сказал сыну:

-
Верни, что взял, иначе денег я тебе больше не дам.

Понимаешь,
я рассчитывал, что он принесет то, что взял. Я это отдам отцу. Парень покается,
и все помирятся.

Стас
же закусил удила, характер у пацана мой, упрямый. И ничего не сделал. Я тоже
принял позу, и деньги перестал ему давать, тем более что пацану было почти 18,
школу он почти закончил. Думаю:

"
- Пусть сам зарабатывает, как хочет".

Он
и стал зарабатывать, как хочет. Стал воровать.

Естественно, через некоторое
время попался. 

Пацана должны были посадить.

         - Доворовался, сын, - говорю я ему, - посадят ведь тебя в
тюрьму, дурака.

         А он мне отвечает:

-
А что, - могут и посадить.

-
Посадят. Но зато там научат, как не попадаться.

Мне
его такие пассажи прямо как ножом по сердцу. Сижу, и сказать ничего не могу.
Шок.

Ведь,
когда даже он со мной не жил, я его не забывал, хотя мы и не виделись. Не могу
сказать, что мы виделись каждый день, нет. Кучу лет мы не виделись с ним
вообще, потому что его мать сказала, чтобы я не приходил, а когда я пытался его
увидеть меня выпроваживали, и не давали с ним видеться. 

Первое
время я был, конечно, в шоке от этого, но потом как-то смирился. В
конце-концов, у парня был отчим, и я надеялся искренне, что его нормально
воспитают. Или хотел на это надеяться.

Даже
когда мы не виделись, и я не мог его видеть, я помнил о нем всегда. Не могу
сказать, что думал о нем постоянно, но я часто о нем думал. И любил его как
мог.

Все-таки
он мой сынушка, кровиночка моя любимая. И я его очень любил и люблю. Парень он
хоть и непутевый, но родной и любимый.

Ему
я в глаза такое сказать, конечно , не мог. Стеснялся, наверное, но ведь я всё
равно любил его всем сердцем и сейчас люблю.

Отцовская
любовь - странная штука. Она может быть и не видна. И не ощутима. И сказать про
свои чувства не всегда удобно в силу природной сдержанности, но ведь от этого
это чувство, что есть у тебя в душе, не становится менее значимым, ведь так?

Мой
отец, к примеру, всегда любил меня и помогал мне, как мог, но ведь он никогда
мне об этом не говорил. Хотя и я про это знал, и наверняка он это чувство ко
мне испытывал. Но вот отец мой умер, так и не сказав мне этих слов, о своей
любви. И внутри меня осталась одна сплошная рана. Пустота...

А
скажи он мне хоть однажды:

-
Сын, я люблю тебя!

Я
бы эти его слова на всю жизнь запомнил бы. 

Но
отец умер, не сказав мне ничего о своих чувствах. И я стесняюсь пацану сказать,
что он любим и нужен мне.

Ну,
дело сынушки моего шло к суду. Пошел я к знакомым, попросил, чтобы парня моего
хотя бы не посадили.

Стыдно
было идти и просить о таком, но пошел. Сын ведь родной. Если  я его не пожалею, то не пожалеет никто.

Сына
не посадили, дали срок условно с отсрочкой приговора.

Думаю
я -  одумается сын, возьмется за ум.
Работать начнет парень, учиться. Всегда ведь хочешь надеяться на лучшее. 

Я
уж с ним психотерапию проводил с НЛП, что работать лучше, чем в тюрьме сидеть.
Он, правда, и понятия не имел, что наши беседы так называются. Одно время даже
на работу устроился...

Но...

Социальная
среда вокруг него сделала своё гнусное дело. Он бросил работу и взялся за
старое.

Я
решил с ним еще раз поговорить. Рассказал я ему, что думаю про воровство, что
плохо это, аморально, и кончается тюрьмой. Что работа хотя и занимает много
времени, но дает стабильность в жизни, и относительную финансовую
независимость. Что, работая можно честно жить, и не попадать в тюрьму. 

Он
выслушал меня внимательно так и говорит:

-
Я знал, что у нас с тобой рано или поздно будет этот разговор.

-
Мне даже этот разговор как-то приснился, что сидим мы вот на этой кухне и про
это разговариваем. 

-
Мне даже приснилось, все то, что ты мне сейчас говорил.

-
Так вот работать я не буду. Буду воровать. Никто из моих знакомых пацанов не
работает. Все воруют и нормально живут. Что я, как дурак, на работе буду
горбатиться?

-
Уж лучше раз в неделю ночью вышел, и поворовал. Те же деньги, что на работе ты
имеешь, иногда больше, иногда меньше - это как повезет.

Сын
мой замолчал. А я сидел совершенно ошарашенный, и ничего не мог сказать. Мне
было очень-очень плохо. А его тон не оставлял сомнений, что он, видимо, всё
давно продумал о чем столь убежденно говорил.

-
Послушай, - сказал я сыну, чтобы хоть как-то заполнить гнетущую паузу, - но ведь
воровство рано или поздно приводит в одно место - в место лишения свободы.
Неужели тебе все равно, что с тобой будет?

-
А мне все равно. - Угрюмо ответил сын. - Как говорится: "Ворует тот, кто не
попадается".

-
Если попадешься? Ведь раз уже попался. Сидеть же придется. Неужели тебе хочется
на зону или в тюрьму? - Я все надеялся хоть как-то его пронять. 

Я
уже понимал, что проиграл за судьбу своего сына, моей кровинушки родной, и мне
было так плохо, что слезы чуть не рекой потекли бы из меня, если бы я не держался,
как мог, чтобы не реветь перед Стасом.

-
В тюрьму никому не хочется. - Сказал сын. - Но я не собираюсь попадаться. Это
моё решение. Я все решил.

Потом
мы поговорили со Стасом о том, о сем, но уже я говорил для приличия, чтобы
сделать свое поражение менее значимым и больным для себя. И на этом расстались.

И
мне больно и горько, что мой сын стал вором, причем вором закоренелым по своей
сути. 

Мой
знакомый, которого звали Владимиром, выпил очередную шестую по счету, кружку
пива. Глаза его были мокрыми от слез, но он даже не замечал этого...