шизомагия. как же я зол я бы им с ноги по ебалу заехал в своих блестящих ботинках, вылизанных языками милашек с челками, а они бы все скулили, старые потрепанные бляди, глупое мясо,
ГЛУПОЕ МЯСО ГЛУПОЕ МЯСОаааааааааааааааааааааа нахуй, нахуй это все, блядь. разворошил мордашки. ненавижу все. очень холодно и лень закрыть окно и хочется плакать от того какое они глупое, бесполезное мясо. коммунистическое. они все ебаные коммунисты. я урод. я плачу. я хочу застрелить их своим дробовиком в висок, чтобы башка разлетелась к хуям и по стене ползли красные потеки. я псих. я ликую. по водопроводам и сточным трубам, канавам, звук шагов ботинок. болит живот, хочу блевать. от дыры белого унитаза до твоих губ тонкая ниточка слюны. горько на языке и хочется выблевать все свои внутренности, они бы рвались вперед мишурой пищевода, гармошки кишок, противные и скользкие, и полуобморочный я пытался бы смеяться, захлебываясь. я всему виной. меня надо повесить, порезать, расстрелять, удушить, утопить, и каждый младенец бы меня ненавидел, каждая сука в мире. они бы ликовали, видя, как я обоссал штаны после дерганий на веревке. они бы обнимались и целовались, и сам бог бы сам был бы рад, что от меня избавился, он бы прославил содомию и отныне они бы жили счастливо каждый день вспоминая как умер главный урод человечества, какие они молодцы и как бог любит их. я был бы любовником бога. отравленным яблоком. с перерезанными вертикально венами в школьном туалете, лежащим маленьким зеленым остывшим эмбрионом в луже крови. поломавшиеся протекшие рукомойники продолжали бы капать и звучать, солнце продолжало бы светить дальше, а божьи дети бы дальше ходили и учили, грозя пальцам на мой портрет с черной ленточкой, своих детей жить в обществе. последние дни жития пророка. нахуй. нахуй. просто маленький солнечный уродец. погнутый уродец. желто-зеленый уродец с грязью под ногтями. ВОНЮЧИЙ УБЛЮДОК проходили они и кричали. солнце его ненавидело. эти сморщенные, как куриная шкурка, старухи, казалось, ненавидели его больше всех. они молились. вонючий ублюдок, иди сюда. он получал подзатыльники всегда. он уходил в лес и его снова находили. старухи ненавидели его больше всех. кусочки куриной шкурки. они бросали в него яйцами, а он дрожал от страха. у него не было матери и дома. он был уродлив. он был туп и бесполезен. от него воняло. он ничего не видел куда он идет и куда ему надо идти. он постоянно натыкался больше всего он боялся на кого-нибудь натыкаться, и тогда его избивали, и тогда он покрывался синяками и кровоподтеками. ему это шло. он был самый мерзкий человек когда-либо существовавший. летом, когда все настолько тихо от жары, что воздух плывет, ему разбили голову камнем. это был очень красивый человек с волосами цвета пшеницы и с почему-то красными глазами, как у альбиносов. его голова разбилась как старая скорлупка, и он упал и провалился в люк. он ненавидел себя. он шел чтобы купить достаточную дозу таблеток на те деньги которые ему удалось найти - на тротуарах, в мусорных баках. по пути он встретил банду старшеклассников. он наткнулся на них около гаражей, солнце светило, проклиная его. тогда еще были одуванчики. один из них - безымянный, безликий вершитель сильно приложил его лбом об кирпичную стену. Урод закашлялся, упал, чувствуя недалеко волну тьмы. она всегда появлялась рядом, когда начиналось чтото подобное, они были как шаманы, вызывающие ее. а он был орудием, инструментом. она приближалась. было страшно. били по почкам, и Урод вспомнил ноющую, тупую, саднящую боль после таких ударов. били по ребрам, и Урод вспоминал, как косточка выпирала из-под кожи. он уже выплакался и теперь плакал очень редко, в основном без повода, ночью, под звездами. все ненавидели Урода, и их это объединяло. Урод был тощий как лист бумаги. Урода били битой или ногами. в этот раз ему пришлось встать на колени и облизать кроссовки одному из старшеклассников. два пальца у него все еще были сломаны, были в синяках, шрамах руки. выбито несколько зубов, так что он никогда не разговаривал и не улыбался. в этот раз - парни и какая-то девчонка, маленькая, как эльф, она наблюдала поотдаль, брюнетка в веснушках. небо норовило все время упасть сверху. в этот раз тьма пришла очень неожиданно, когда они думали, что они только начали. Урод очнулся примерно через 5 часов. засохшая кровь была везде, даже на дороге под его носом. он уже давно не смотрелся в зеркала, наверное он был еще более уродливым с каждой такой встречей. он никогда не помнил боль, только потом, когда таскался с ней по городу, нося ее в сломанной руке или в ребрах, под сердцем, или ноющую, как больной младенец, по бокам хребта. под футболкой он был сине-фиолетово-желтый. тупой урод. сука. сволочь. нет сигаретки? парень плюнул ему в лицо. иногда они жгли бинты, и ожог расползался липким, пульсирующим болью пятном. ожоги часто гноились, потому что он собрал себя с пыльной дороги где-то, как куклу. он был как кукла, этот Урод. пыльная дорога уходила дальше, под мост, к забытой автостоянке, а об автостоянке напоминал только ржавый знак "автостоянка". ему было дальше. было очень больно идти, поэтому он шел медленно. здесь никого не было, почти никогда, ни души. из забора из проволоки росли деревья, просовывая свои ветви сквозь сплетающиеся квадраты. Урод шел дальше. летом в заброшенном доме за забором жили цыгане. но по дороге они не ходили, не знаю почему. боль пульсировала в башке, растекалась по рукам, а особенно пальцам. Урод ненавидел себя. Урод харкал кровью. Урод часто писал кровью, из-за почек. не знаю почему они еще не отвалились. Урод шел сквозь заброшенные палки рельс, полуоблупившиеся-полувыжженые вывески автомойки, бывшей когда-то пивной. солнце палило сверху. пахло пылью и еще чем-то вроде кошачьей мочи. кошки здесь водились. они ласкались к Уроду. Урод либо ласкал их в ответ, ложась на пыльную дорогу чтобы немного отдохнуть, либо пинал их подальше. Урод захотел плакать. Урод захотел сломать себе все косточки. умереть у него всегда как-то не получалось. мысли о смерти с Уродом были еще тогда, когда он родился, это как дышать или чувствовать боль. он никогда об этом не забывал. иногда он начинал плакать потому что ему было жалко кошек на которых он сорвался. иногда с ним происходило странное - чернота приходила из ниоткуда, заполняя собой все его нейроны, весь мозг, весь мир, иногда после снов, которых он никогда не запоминал, и он приходил в себя обнаружив, что все вокруг перевернуто вверх дном, а его пальцы или затылок снова в крови. это было страшно, но Чернота всегда избавляла от боли, поэтому он относился к ней, как к богу. Урод не знал даже, сколько ему лет. иногда он принимался считать, и выходило около шестнадцати или восемнадцати, но он не был уверен.
итак, Урод приближался к старому списанному вагону поезда, где он жил. это было под мостом, который почти не использовался. давным-давно в этой зоне планировали строить некий засекреченный завод, и почти сразу после того, как его построили, на нем произошел пожар. после этого зону в районе трех километров оцепили и признали неблагоприятной. в глубине завода (как будто он был всепоглощающим живым организмом) и окружающих построек жили какие-то деклассированные личности, о которых Урод знал немного.
температура стала выше, его бросило в жар, он чувствовал себя в лихорадке. он боялся галлюцинаций, которые иногда подплывали незаметно, вроде котов, а потом оборачивались. из-за того, что Урод заболел, он все чаще страдал конвульсиями, иначе - Чернотой. после них он старался как можно дольше спать. он упал на грязный матрас, наблюдая, как за грязным стеклом она все сгущается в пурпурно-бетонные цвета. Урод обнаружил воду из глаз и даже очень удивился, а потом удивился еще больше, когда начал откровенно рыдать. как девчонка. как девчонка. как девчонка. повторял кто-то несуществующий - или все же существующий? было бесполезно гадать. уродливая кукла. ты, псих. ебаный псих, какого хуя ты смотришь на мою девчонку? испуганные глаза той девчонки. Урод даже улыбнулся, и совсем не улыбнулся, только успел зажмуриться, когда у парня откуда-то из воздуха появился нож. тот не полоснул, только шипел близко-близко, сквозь зубы, что в следующий раз. ну в следующий раз. Урод собирал кусочки этих воспоминаний перед сном - не мог не, они просто появлялись сами собой, даже если он думал о пурпурном закате. автоматическое кино. hhha. правда, автоматическое. как автомат. Урод-automaton. он был как в луна-парке. просто это был очень жестокий луна-парк иногда, и он пребывал в царстве сломанных конечностей, шипения сквозь зубы, плевков в лицо и оцарапанных асфальтом щек.
когда Урод проснулся, было раннее утро, молочное и туманное, но он лежал на кровати еще долго. он сгибал-разгибал пальцы и шмыгал носом. ему нужно было добыть еды, но для начала он решил прогуляться до реки. он чувствовал себя очень больным, но когда долго ничего не делал, злился на себя. он привык чувствовать себя больным. он был болен своей уродливостью, как крыса. он вел крысиный образ жизни и иногда ей себя чувствовал, особенно в то время когда еще до конца не спишь, а какие-то мысли сплетаются в абсурдную дрему. от них оставалось много туманных образов, но никогда ничего конкретного. иногда это было чувство пустого супермаркета. иногда крысиной жизни. иногда беспокойной злости, такой, от которой он иногда находил кровь на затылке. крыса в пустом супермаркете. запах крысы. запах подгнивших продуктов. иногда что-то такое свободное. или холодно-механическое-металлическое. оно оставалось всегда и будто слоилось внутри, но делало только шумное беспокойство от невозможности разобрать - почти близко, почти на ладони, но невозможно вспомнить. он вышел из вагона. небо было пустого цвета - как пустой консервной банки из-под засоленных мышиных хвостиков, нарезанных и розовых. он шел, оставляя позади себя мост. это бетонное великолепие. почему-то он был как маяк. утро раскрывалось перед ним, немного искрило, как нечто сакральное. он уже видел реку и гнутый автомобильный знак возле нее. река была обмелевшая, грязная и с быстрым течением. по бокам росли камыши. острый берег сходил на спокойный песчаный пляж. Урод ополоснул лицо, смыл кровь. из-за температуры она почти обожгла его холодностью. Урод злорадно подумал, что надо бы искупаться. и хотя желание было велико - просто так, чтобы сделать себе еще хуже и еще раз попытать счастья, или, по крайней мере, забыться на несколько дней - он был слишком ленив и не стал. рыбы здесь еще водились, и наудачу можно было поймать пару небольших рыбешек. Урод поймал одну, заебался, выругался и пошел с уловом обратно. недалеко от вагона он развел костер, разделал рыбу кое-как ножиком, пожарил и съел. она была пресная и мерзкая, как обычно. Урод пошел в город.
он точно даже не помнил, как оказался здесь - он пришел в себя и оказался пронзительно синий вечер с его выпрыгивающим из хрупкой грудной клетки сердцем, отчего небо в такт норовило сдавить виски своей необъятностью. он оказался схвачен за ворот футболки - он поднял взгляд - смутно знакомым парнем, полупьяным и улыбающимся будто бы дружелюбно. Урод также обнаружил раскрытый нож где-то у своего живота, чувствовал холодное лезвие. ситуация проступала постепенно, как-то слоями, отчего у Урода улыбка с лица сползала тоже слоями, а сам он будто настраивал радиоприемник на частоту голоса этого парня, который был когда-то с девчонкой. Урод проверил - он и сегодня был с девчонкой. глупо как. сердце подпрыгивало как бешеное, а Урод отнесся к этому факту удивленно, потому что сам он совсем не был испуган, только в голове больно, как будто нейроны залило паленой водкой. от парня тоже пахло водкой.
- ...я говорил тебе, сука, что отпустил тебя? - у него заплетался язык, но выглядел он опасно, - в прошлый раз... надо было. урод. блядь. блядь.
и Урод получил кулаком куда-то в район скулы. потом в нос. знакомое чувство металлической крови на языке и тонкой струйкой из носа. Урод запаниковал, но так, будто он был в каком-то стеклянном куполе и ничего не мог сделать. он мог только ждать.
- блядь, - повторил он в третий раз и начал душить Урода. и Урод подумал: у него же есть нож. чернота плескалась рядом. она все более и более шуршала под ухом, пока он не мог вдохнуть. Урод инстинктивно пытался убрать его руки от своей шеи и бил куда попало коленями. и тут, когда Урод почувствовал, что его покидают последние силы, он услышал выстрел, руки вокруг его шеи обмякли, а сверху стало наваливаться и откуда-то потекла кровь. он увидел этого парня с очень удивленными глазами, оттолкнул его и долго мучительно кашлял и пытался вдохнуть. потом он посмотрел на небо - оно было очень темно-синее. потом он посмотрел на девчонку. она так и стояла с пистолетом в пушистом светло-розовом свитере. Урод ненавидел ее.
- ты в порядке? - спросила она.
к Уроду еще никогда никто так не обращался, поэтому он понял что это ему не сразу. просто тупо смотрел на нее. сначала ему стало стыдно. потом он захотел ее убить.
- в порядке, - просипел он.
они помолчали. потом Девчонка дрожащим голосом спросила:
- что будем делать... с ним?
Урод резко поднялся. он чувствовал себя здоровым до звона в ушах. он резко выхватил пистолет и приставил его к девчоночьему виску; ее лицо удивленно вытянулось, она пропищала "нет", Урод спустил курок. девчонка упала. мертвый розовый свитер. она была, пожалуй, красивая; было уже темно, Урод запомнил веснушки на носу и на щеках. вздернутый нос. маленький рот. черные волосы. крашеные, наверное. Урод посмотрел наверх. уже было темно. он взял пистолет с собой, пошарил в карманах у парня, забрал две тысячи. у девчонки в сумке оказалась только какая-то дрянь, смятые чеки. Урод дошел до реки, ее освещал лунный свет. ему казалось, что у больше ему не будет больно.
Ночью ему снилась погоня в переулках бетонового города, и он чувствовал себя лабораторной крысой.