Сегодня был четверг, он покидал свой город и свою станцию.
- Остаться б мне... Но все вещи собраны в дорогу,
и, верно, много дней пройдёт,
пока я привыкну к новому месту.
Плохое настроение волшебников - такая нынче мода.
Плохое настроение волшебника - погода,
и это совсем не обман,
туман впереди нас.
В тумане стоят дилижансы.
В тумане встал наш дилижанс,
дорогу что ли кучер потерять боялся.
- Никуда не поедем, вельможный пан,
виною - туман.
Офицером в дилижанс был приглашён кучер.
- Втроём, верно, лучше, - сказал он мне.
Он кучер, трубач, он грузчик поклажи,
хлебнув коньяка, расскажет
сказку, чтоб время убить.
Я знал их.
Это были славные дети,
они любили друг друга.
Всё складывалось у них как нельзя лучше, и в селении уже многие начинали поговаривать о предстоящей свадьбе.
Но, словно туча в ясный день, к той девочке, её звали Антуанетой, стал свататься Глин Глинский - богач, толстосум и вдовец. В селении о нём говорили: "Водится с чёртом". Как знать? Но его первые жены одна за одною сошли в могилу. Зачахли в клетке золотой, вот так-то.
Отец той девочки, не враг же он своему ребёнку, долго не соглашался, но щедрые подарки сделали своё дело. И старик махнул рукой: "А, ладно!"
Ведомого местью юношу родня пыталась задержать, но разве остановишь Любовь, а тем более Ненависть. С ножом в руке он проник в сад своего обидчика, но сторожа Глинского были тут как тут. Они схватили и притащили Теодора к хозяину. А тот даже и бровью не повел, как будто бы знал обо всём наперёд.
- Хочешь невесту вернуть? Принеси золотые яблоки, они продлят мне жизнь на целую сотню лет. А взамен, так и быть, получишь свою невесту. Ты молод, смел, удачлив, иди, и у тебя всё получится. А пока ходишь, не страшись, - при этих словах Глинский начал бить себя кулаком в грудь, - к твоей милёнке я и пальцем не прикоснусь! Слово тебе даю!
- Крепко ли твое слово?
- А крепче нет, пойди и у любого на ярмарке спроси.
- Где ж те яблоки?
- За Высокими Горами, за Опалённой Солнцем Пустыней и за Безбрежным Морем-Океаном в саду у великого волшебника Хитра. Иди, и на все про всё даю тебе три года! Не воротишься - на себя пеняй!
Высоко-высоко в горах жили орлы.
Огромная сильная птица уже давно наблюдала за человеком, тот крался где-то там, внизу у подножья вершин.
Нелепое заблужденье считать, что орлы не понимают нашу речь, они слишком горды и надменны, чтоб заговорить с нами.
Словно огромное чёрное облако, Орёл опустился на тропу перед юношей, молвил:
- Человек! Ты стремишься к небу! Природа совершила ошибку, но я - великий чародей. И единым взмахом крыла я обращу тебя в величавую, стремительную птицу!
Человек взмолился:
- Нет! Нет!
И глаза орла, словно угли, что дышат пламенем, наполнились яростью: он уже не слышал то, о чём молил, упрашивал его тот глупый червь. Орёл мог раздавить, разорвать, столкнуть со скалы измученного путника. Но то была бы не месть, а птица собиралась мстить. И когда человек находил вроде бы нужную тропу и пускался по ней в путь, дорогу всякий раз ему снова и снова преграждала огромная птица, принуждая Теодора отступать, отступать и искать иную тропу, чтоб быть потом остановленным снова.
Целый год птица преследовала человека, но из той борьбы Теодор вышел победителем!
Победитель нуждался в отдыхе. И кабак гостеприимно распахнул перед ним свои двери.
И только он вошёл:
- О! Дружище Теодор! - к нему полез целоваться Мики. Мики был односельчанином Теодора. Как он сюда попал?
- Тебя надули, дружок, - говорил Мики Теодору, всё ближе и ближе пододвигая к юноше стакан с вином. Он говорил о свадьбе.
О священнике.
О том, во что были одеты жених и невеста.
Но, не пив вина, юноша бежал из кабака. И теперь перед ним лежала и бежала за горизонт Пустыня.
Он верил своей Антуанете. Он верил, а значит, знал, что человек у стойки лгал. И действительно, обормот Мики был лжецом и дрянью.
В пустыне Теодора встретила Змея.
Не убивай меня, - взмолился человек!
- Отнеси мой яд в оазис, иначе - смерть!- прошипела она.
И, собрав яд в осколок кувшина, он, человек, понёс людям смертельный "гостинец", но, верно, сбился с пути, и Змея вновь преградила ему дорогу.
На этот раз, она не говорила ничего и, взвесив силы свои, силы противника, Змея первой начала тот бой. Бой, победа в котором - никому. А смерть, смерть поделена между обоими.
Она (то была женщина) лечила его самой древней магией,
она не говорила ничего,
лишь забирала себе его боль.
Она знала, как готовить отвар,
знала, как отсасывать больную кровь.
Руки у неё были, как у девочки-подростка, но резкими движениями она ставила на места кости.
И казалось, если эти чёрные волосы распустить - они затопят всё.
И в самый жаркий день в её кувшине была холодная вода.
Теодор понял - он боится её! Она посмотрит в глаза, и будет уже поздно!
Теодор бежал, не оправившись от ран, боясь пустить в свое сердце иную Любовь.
Голодный, полуживой Теодор вышел на караванную тропу.
Лукавый караванщик за миску каши купил свободу Теодора.
Караванщик, старая лиса, таких не видел прежде:
- Он так легко расстался со свободой, а теперь так беззаветно служит, всем своим существом эту самую свободу им уже раз потерянную желая себе снова.
Своей простотой юноша растрогал сердце, которое, казалось, уже целый век как забыло о совести, а лишь хладнокровно стучало:
"выгода - расчёт, выгода - расчёт"...
Купец обещал отпустить раба, лишь только они завидят Океан.
Караван шёл к безбрежному Морю-Океану.
Купец действительно желал свободы Теодору, но продал его на невольничью галеру, шедшую в южные моря.
Только в море открылся обман, и прежде послушный раб с силою рванул на себя стальную цепь.
Теодор бросился в море, он не видел, как на судне поднялась паника, ведь рядом с самым бортом невольничьей галеры с волшебной лютней в руках плыла и призывала скорое кораблекрушение русалка.
Теодор плыл рядом с ней, и на холодном красивом лице Морской Смерти на мгновение застыло удивление. Но что Теодору до русалки, он видел, как из гавани неспешно в море выходило другое судно.
Одиннадцать пар крепких рук умели тянуть канаты и ставить паруса.
Одиннадцать пар ног твёрдо стояли на качающейся палубе.
Здесь, на судне-скорлупке, между Морем-Океаном и Океаном Небес они чего-то да стоили.
Ценой была жизнь!
Год длилось их плаванье.
И вот судно пристало к стране, в глубине которой, в огромном зелёном лесу каменной свечой, вверх стояла башня.
Колдун был настолько стар и мудр, что он даже ни о чём не стал расспрашивать Теодора, лишь заглянул ему в глаза.
- Бери золотые яблоки.
Кучер замолчал.
Офицер барабанил пальцем по своей парадной каске.
- Старик, ну что же мы ждём! - А нету конца у сказки, -
кучер вздохнул, глянув в окно, - Ах, какая мерзкая погода.
Ровно через три дня выйдут три года,
срока того, что колдуном был назначен.
Но никто не верит уж в Счастье в наших краях...
- Какие края, старик, это же сказка!
В руках офицера парадная каска.
- Всё это здесь, если б (тут кучер поперхнулся) не туман,
видели б замок того колдуна вот в этом окне.
- Я пройдусь, - говорю я, - нужно прогуляться мне.
- Пан, везде грязь!
А я в эту грязь сапогами - хрясть! Грязные сапоги.
- Не потеряйтесь в тумане! - мне из дилижанса
Кри-ча-ли! Кри-ча-ли! - Поосторожнее, пан!
А я за очками в карман руку.
Оправа у очков - дрянь,
а вот стекла мне подарил мной расколдованный царь!
Им тёмная ночь, что дочь,
им туман - не туман.
Ну вот, прямо передо мною замок того колдуна,
ну, и у него нора-конура:
на стенах плесень, башни в "разны стороны",
ну, в общем, не дом жилой, а так, филиал тюрьмы.
- Ы-й!!!
Кустарник у колдуна злой.
Упали очки, сейчас их найду, постой!
Вон!
Нашёл!
Не повезло, очки без стекла.
Нет, повезло, стекло
не разбилось, не пропало,
просто взяло да упало, вставлю, чай.
Это просто как чай заказать в придорожном трактире,
но прежней их силе очки сейчас уступают.
И тут наступает действия первого финал.
Действие второе: вижу я колдуна,
стоящего на одной из башен,
и он руками всё машет и машет,
вьётся по ветру борода седая.
Ну, ничего, я те щас Солнце, гад, нагадаю!
Хитрить
и темнить
легче всего в тумане,
это я знаю,
это все знают!
Я не воин, я не рыцарь, но вот с туманами биться умею я.
Так, где же волшебная трость моя?
Ах да, конечно же, в саквояже!
Сейчас трость достану, и
что тогда, колдун, скажешь?
Я возвращаюсь. Не помню дороги,
ну же, помогите, здешние боги.
Стою, слушаю тишину. Ну, вот там фыркают кони,
значит, там дилижанс. Смело иду вперёд
сейчас. Какой-то глаз красный, не добрый не добрый у лошади.
- И! И!! И!!!
Лошади с места в галоп понесли,
да прям на меня, я как стоял,
так от прежнего "я" прям отпрыгнул!
Прям в грязь!
Страх и Злость!
А где же моя волшебная трость? Вот наказанье,
ничего, против тумана есть заклинанье!
Тут главное - взять правильный вдох.
Но не надейтесь, что произносить я сейчас буду слишком короткое заклинание:
За день от Солнца устали все:
От Солнца устала городская площадь. Этим днём под этим Солнцем площадь была буквально растоптана тысячами сапог, сотни телег проехали по её спине. Площадь устала.
От Солнца устал шарманщик. Солнце слепило ему глаза, и все проходящие люди видели его жалкие лохмотья.
От Солнца устали печные трубы. За день они буквально раскалились от стряпни своих хозяек, тут ещё это противное Солнце!
За день, от Солнца устал уродливый городской фонтан. "Еще немного, - говорил он Солнцу, - и мой лев начнёт плеваться в воздух паром.
От Солнца устал городской нищий. Он целый день просидел со своею плошкой у городских ворот, нищего уже начинало тошнить от жирных рук и толстых кошельков. Он, нищий, хотел напиться, а вино в городе продают лишь ночью.
От Солнца устала лодка, лежащая на берегу. Этим днём её днище совершенно рассохлось: "Виновато во всём Солнце!"
От Солнца устал актёр. Весь день он изображал зверей и птиц и сейчас, наконец, он хотел смыть грим и увидеть своё собственное лицо.
От Солнца устала городская лавочка. Днём она кто? Никто, а вечером и ночью место встречи влюблённых.
От Солнца устала швея. Полпесни назад, ослеплённая солнечным лучом, она больно уколола палец острой иглой. Сейчас из пальца текла кровь, и швея упрашивала: "Солнце, сядь, пусть скорее закончиться сегодняшняя работа!"
От Солнца устал слепой. Слепой жаждал ночи, ведь ночью незрячи все!
Орден на груди генерала, днём он безуспешно соревновался с Солнцем в сиянии, орден устал!
От Солнца куда-нибудь хотел спрятаться стоящий на главной городской площади памятник императору. На голову памятнику гадили! Гадили птицы, - какой стыд!
От Солнца устал ростовщик. Ведь, оно же, Солнце, так похоже на огромную золотую монету, которая ему никогда не будет принадлежать!
Устал от Солнца не только пыльный Город, но и Море уже бежало: "Прочь! Прочь от Солнца!"
От Солнца устал медведь. Солнце напекло голову медведю, что вышит разноцветными нитками на городском гербе, медведь сейчас лениво зевал.
От Солнца устали грузчики, моряки, ремесленники и, видимо, спасаясь от него, сейчас они неленивой толпой текли в церковь, под её лишенные Солнца своды.
- Солнце, - молилась монашка, - уйди, пусть будет ночь! Ведь только ночью, а женщина!
От Солнца устали городские часы. Весь день их стрелки бежали, бежали и сейчас часы думали: "Успели, не успели?.. Опоздали, не опоздали?.."
От Солнца устали студенты. Студенты жаждали бурной, шумной ночи! Студенты жаждали Жизни! И к чёрту латынь!
От Солнца устал старый тополь. Такого дня ещё он не помнил. Ну, хотя бы маленькой ветерочек, чтоб листьями возле лица помахать!
Сейчас Солнце просто ненавидел садовник. Только сегодня посадил он свои саженцы, они хрупкие, совсем беззащитные. Деревья для садовника, как дети, а под лучами этого Солнца саженцы могут умереть.
- Солнце, сядь! - молил полный огня шар садовник.
И СОЛНЦЕ СЕЛО.
Но минует время, и попросят, и скажут Солнцу: "Взойди!"
- Взойди! - скажет солнцу городская площадь, ведь, если каждый день на ней толкутся толпы народа, значит, её любят!
- Вставай, - скажут Солнцу печные трубы, ведь до прихода хозяек они должны быть уже согреты.
- Вставай! - скажет Солнцу старый шарманщик, ведь он должен дарить людям свою простую, нехитрую музыку.
- Взойди! - будет петь Солнцу, как своей возлюбленной, утреннюю песню жаворонок.
- Взойди! - скажет Солнцу главная городская башня, башня, что выше всех в городе. "Город думает,- думала башня, что Солнце встаёт лишь с моим колокольным звоном".
- Взойди! - скажет Солнцу старый тополь. Он очень стар, и именно сегодня старик хочет видеть самый прекрасный и, может, последний восход.
Солнцу говорит: "Встань!", уставший от своей ночной работы звездочет. Звездочёт твердо знает, днём на небе всего лишь одна звезда, и её не нужно считать.
- Взойди! - скажет Солнцу садовник, - ведь ты же необходимо моим и твоим детям - деревьям.
И бабочка, совсем крошка, скажет Солнцу:
- Вставай, ведь день сегодняшний - вся моя жизнь!"
- Кто мы, без твоего тепла? - скажут Солнцу крохотные саженцы.
- Взойди! - скажет Солнцу портной, - Быть может, сегодня я, пусть и не для себя, но сошью самый красивый на свете камзол.
- Взойди! - скажут Солнцу городские часы, - взойди, потому что пора!
- Взойди! - скажет Солнцу старик священник, - ведь день идущий нам навстречу - воскресенье!
- Взойди! - скажут Солнцу все матери в городе, - взойди и взгляни на наших детей!
- Взойди! - скажет Солнцу алая роза, - я так прекрасна, позволь этим людям любоваться мной!
- Взойди! - скажет Солнцу лежащая на площади мелкая монета, - на площади, - пусть сегодня кто-нибудь меня поднимет и обменяет на хлеб.
- Взойди! - скажет Солнцу городской фонтан, - хоть лев мой и некрасив, но пусть и сегодня ко мне придут люди посмотреть на единственных в городе льва и дельфина.
- Взойди! - скажет Солнцу слепой, ведь Солнце - это единственное на свете, что он - видит!
- Взойди! - скажет Солнцу орден. За ночь его начистили песком, и он снова желает сверкать!
- Взойди! - скажет Солнцу девочка. Она очень мала, она хочет играть, жить, вновь бежать в школу и перепрыгивать через лужи на одной ножке.
- Взойди! - скажет Солнцу городской герб. На нём бурый медведь страшно скалит свою пасть, напоминая всем врагам, что это славный и сильный город!
- Взойди! - прикажет Солнцу памятник императору. Он просто никого и ни о чём не умеет просить, он всегда всем приказывает! Он так высок, что ему там какие-то птицы!
- Взойди, - попросит солнце нищий, - я умираю от холода.
- Вставай, - скажет Солнцу, мурлыча, кот, ведь за утро он уже отмыл от сметаны свою довольную мордочку.
- Взойди! - скажет Солнцу море, оно вновь спокойное и послушное, оно снова у городских причалов.
- Взойди, - тихо скажет Солнцу лежащая на берегу лодка, в ней живёт надежда! Быть может, сегодня её столкнут в воду, и рыбаки поднимут над ней белоснежный парус!
- Взойди! - скажет Солнцу полотно на мольберте,- потому что интересно: быть может, я сегодня стану тобой!
- Взойди, о, Солнце! - скажет актёр. Актёр, ведь он не может жить без восхищения или летящих в него овощей. Иначе ему не жизнь, а антракт!
- Взойди! - скажет Солнцу одноглазый колодец, - взойди и загляни в меня.
- Взойди! - скажет солнцу бригантина, ведь она в море и она подняла паруса.
И подсолнух, своей головой на восток, повернувшись, скажет Солнцу:
- Я тебя так долго жду! Вставай!
И трубочист, что лазает по крышам с одной лишь целью - быть ближе к Солнцу, скажет:
- Вставай, мой друг!
Вставай! - скажет Солнцу трижды гордец петух.
И вот тогда
СОЛНЦЕ ВСТАНЕТ!
Я шел не по, а вдоль ужасно разбитой дороги и был ужасно горд собой! Мы с Солнцем врезали мерзкому колдуну. И пусть я и знать не знаю этого мальчишки Теодора, но я ему всё же помог.
А оставаться здесь более нет смысла. Я не собираюсь за влюблённого выполнять всю его работу, ибо, если вам волшебство разжевывают и кладут в рот, то это не волшебство уже вовсе, а так - пилюля.
Кроме того, вещи мои в пути, значит, нужно быстрее идти!
И, как ни странно, я нагнал дилижанс.
Он делал круг, а я сразу - раз по полю и его опередил!
Первое, что я рассмотрел, это взлохмаченный кучер,
что-то там с осью у дилижанса, лучше кучера не донимать.
В нашем дилижансе, рядом с офицером сидела попутчица. Первое, что бросилось в глаза: боже мой, ну, не должны же так близко друг к другу молодые люди сидеть не то что в дилижансе, но и на первых свиданиях!
На ней элегантное, безукоризненно сшитое дорожное платье,
а офицер думал не о каске своей - об объятьях.
Скорее всего, она бедная родственница в богатом доме или служанка, у очень щедрых хозяев
Глазками играет и не играет, рядом я, рядом и офицер,
в каждом глазике - прицел.
Рядом с женщинами, я немного нервничаю. Я достаю из своего внутреннего кармана изумительную табакерку с секретом (табак - это моя слабость).
Я начинаю нюхать табак, но вдруг спохватываюсь, ведь это невежливо.
- Хотите? Извольте... - от растерянности я протянул табакерку сразу двоим.
- Конечно! - но не офицер, а именно девушка выхватила из моих рук табакерку.
И тут же, в одно мгновение принялась нюхать табак да делала это так ловко...
- А известно ль вам, барышня, - офицеру очень хотелось в тот момент быть как можно более многозначительным, - что табак нюхают ведьмы? (Последнее слово офицер буквально выкрикнул.)
- Конечно, - ответила она, вынюхав в пять минут треть моего табака,
Вдоволь насладившись, она протянула мне табакерку со словами: