Всё ему было знакомо до мелочей в этой широкой лестнице с помпезными каменными перилами на основательных и кряжистых балясинах. Поднимаясь по её мраморным ступеням, истёртым в нахоженных местах, Слюсарский порой чувствовал себя важной персоной. Не хватало только ковровой дорожки, впрочем, прутки-фиксаторы ковра были на своих местах, в уключинах в глубине ступеней... На площадке между маршами и наверху лестницы важно располагались классической формы вазоны, придавая лестнице дворцовый вид.
На самом деле Слюсарский не был ни отвлечённым мечтателем о величии, ни прагматичным карьеристом. Он был подлинным, хорошо сформированным и в меру повзрослевшим простаком. Его лицо, лишённое нюансов, было словно наскоро срублено топориком в ловкой руке. Если бы не острый, чуть вздёрнутый нос, то выдвинутый волевой подбородок делал бы это лицо прекрасной натурой для какого-нибудь патриотического барельефа или чеканной медали, например, "За отвагу".
Идеально выглаженные белые брюки и рубашка несли в себе тайные знаки службы. Впрочем, Шерлок Холмс и в бане разгадал бы в нём майора Советской Армии. Сегодня майор проводил в качестве Главного судьи соревнований первенство спортшколы ЦСКА по плаванию. Сам он в прошлом был неплохим спортсменом, призёром чемпионата Европы, для своих сорока пяти выглядел стопроцентным бодрячком, энергичным и выверено аккуратным. Но, как большинство пловцов, отведавших однообразия журчащих километров, замыкаясь, он частенько оставался вещью в себе.
Огромный вестибюль блестел надраенным паркетом, по стенкам стояли диваны в матерчатых серо-белых чехлах, похожих на балахоны. Так же были укрыты и кресла возле журнальных столиков. От обстановки веяло прошедшими временами. Казалось, в кресле у столика, как в музее, вместе с россыпью пролетарских газет не хватает воскового Ильича Ульянова...
Мощное сталинское сооружение замерло в прошлом. Хорошенько прислушавшись, в нём можно было явственно различить бравурные марши и гомоны победоносных парадов, а если дать себе часок труда присесть в кресле, закрыть глаза - расслышатся скрипы деревянных осей гулаговских тачек и приглушённые человеческие стоны. Так или иначе, здание само по себе было забронзовелым козырным антиподом модному слову - perestrojka.
Слюсарский торопливо прошёл по вестибюлю, ни к чему из перечисленного не прислушиваясь. Скрытая до времени от остальных энергия соревнования его уже будоражила, ласкала предощущением особых звуков и запаха адреналина. Он зашёл в судейскую комнату и положил на стол коробку со стартовым пистолетом и пачку пистон к нему.
Стартёром был назначен Валёк, для остальных - Валентин Сергеевич, изрядный перец, стареющий, но неутомимый повеса. Со Слюсарским их связывали общие времена. Они знали друг друга ещё со спортивного возраста. Слюсарский относился к Вальку определённо свысока, может быть, памятуя о своём нетленном спортивном превосходстве. Он считал его легкомысленным, но побаивался из-за злого языка и умения высмеять любого, и в любой компании. Как ему это удавалось, Слюсарский не понимал до сих пор.
Однажды Валёк жутко ославил Слюсарского... От нежданного воспоминания Слюсарского передёрнуло, будто он откусил кислятины. Но ничего не поделаешь, славные факты биографии выживают и на разорванных страницах.
Признаваться себе, что на самом деле в той истории была виновата собственная глупость и самоуверенность, не хотелось ни тогда, ни, тем более, сейчас.
...Тогда, в шестидесятых, в тренировках пловцов активно стали использоваться всевозможные сопротивления и утяжелители. Пловцы одевали на себя пояса с тормозящими лопастями, пояса с песком, тяжёлые браслеты... Слюсарскому этого было мало, его потянуло в новации.
Не сказать, чтобы он был к тому времени дилетантом, наоборот, имел хороший "мастерский" результат и огромное желание прогрессировать. А ещё было самомнение и безоглядная смелость, не желающая ждать последствий... Потому что море было по колено.
Короче, в соучастниках был Валёк, тогда - воистину Валёк, без всяких ещё Сергеичей.
Слюсарский решил поплавать с 16-ти килограммовой гирей в ногах...
И нет, чтобы подумать хотя бы о крепеже, о каком-нибудь удобном ремешке, на двадцатом-то году жизни. Куда там... Валёк привязал ему к ногам гирю капроновым шнурком, да на узел, как выяснилось позже...
Герой не выбирает лёгких путей. Начинать эксперимент на мелкой части бассейна было не интересно. Не в мелочах главное... Уже расправлены крылья, полёт нельзя пресечь... Его не испортить погодой, не убаюкать скучной прозой...
Слюсарский спрыгнул в воду под вышками, в глубокой части бассейна...
Спортивные физиологи говорят: ничто так не развивает силу, как работа мышц в уступающем внешней силе режиме. Но это когда не в воде и когда есть чем дышать... Секунд через десять Валёк увидел на дне бассейна картинку, затейливо преломляемую глубиной. Пуд железа делал своё дело. Это было как поплавок и грузило, как странный столбушок с разведёнными крылышками, как "Девочка на шаре" Пикассо...
Мгновением позже Валёк летел по бортику бассейна в медпункт быстрее легкоатлета.
Когда Валёк прибежал обратно, раздеваться времени уже не было... На шестиметровой глубине неприятно заложило уши... Пока он разрезал шнур Слюсарский, видимо ничего уже не соображая, ухватился за него мёртвой хваткой. Его поза за взвесью мелких пузырьков из одежды Валька казалась дикой и зловещей.
Валёк, освободив ноги Слюсарского, желая отцепиться от него, ухватился за гирю. Слюсарский, почувствовав свободу в ногах, всплывая, рефлекторно отпустил Валька. Движения Слюсарского были судорожными, словно разбитыми на фрагменты. У самой поверхности Вальку всё же пришлось его подхватить...
...Слюсарского ещё раз передёрнуло, и не только от подводных воспоминаний. Он вспомнил, как и в каких красках растрезвонил тогда эту историю Валёк... "С другой стороны, всё это пустяки, гримасы молодости", - в целом Слюсарский своей жизнью был доволен. У него была любимая работа. Благодаря бассейну - знакомства с нужными людьми и даже, с некоторыми армейскими генералами: "А Валёк?.. Ну что Валёк, как был оболтусом, так им и остался..."
Народ прибывал, в вестибюле стало заметно многолюднее. Сегодняшний зритель был особенным, шли семьями, порой поколениями - посмотреть на первые успехи и первенцев, и внучков.
Из вестибюля люди через светлые боковые галереи проходили к трибунам. После заснеженной зимней Москвы ванна бассейна казалась чудесным оазисом. Детвора, заполонившая поверхность воды, кишела, словно рыбёшка в прудке. Некоторые ребята довольно ловко и быстро скользили по своим дорожкам, другие напоминали нескладных головастиков.
Всплески воды, ребячьи голоса, команды тренеров и праздничная музыка сливались в специфический гул, растворяющийся под самыми сводами бассейна среди разноцветных флагов спортобществ.
Неожиданно музыка стихла, и из хриплых динамиков прозвучало властное объявление диктора:
- Внимание участников соревнований! Разминка окончена! Участникам соревнований освободить ванну бассейна!
Родители на трибунах напряглись в ожидании. Кто-то вздрогнул, волнуясь, словно это им самим сейчас плыть сто метров за своих отпрысков. Незаметно трибуны заполнились почти до отказа. Здесь были родители, бабушки, дедушки... Многие пришли на первые соревнования своих чад, некоторые вообще впервые присутствовали на соревнованиях. Могло показаться, что находишься на большом родительском собрании, объединяющем в себе чопорных дамочек и работяг с мозолистыми руками, тётушек в оренбургских платках и интеллигентного вида мужчин в роговых очках...
Вода в бассейне постепенно успокоилась и стала похожа на сине-зелёное зеркало, изредка тревожимое то там, то здесь капельками конденсата, падающими откуда-то с потолка, словно отмеряющими своим падением другое, несуетливое и правильное время. Кафельные полоски по дну уходили с мелководья в глубину прыжковой части бассейна, размываясь там масштабностью сооружения. Антураж стремился в событие...
После пятиминутного затишья из динамиков грохнул "Марш физкультурников". По обеим сторонам бассейна, за судьями в белом, цепочкой вышагивали ребята, волнуясь и немного стесняясь всеобщего внимания. Другие судьи, возглавляемые майором Слюсарским, построились на "стартовом плотике" за тумбочками.
После выступления записного оратора диктор торжественно объявил:
- Соревнования на Первенство спортивной школы по плаванию Центрального спортивного клуба армии среди мальчиков 1976 и девочек 1977 годов рождения объявляются открытыми!
Ребята волновались не меньше своих родителей. Для новичков каждые соревнования - Олимпийские игры. Так оно и было, в воздухе висело ощущение, что сейчас состоится нечто искреннее и наивное, как состязание с будущим. Казалось, разрастающееся волнение детей очищало взрослых от наносной будничной коросты.
Первыми плыли девчонки. Стройные и тонюсенькие, отобранные для плавания с олимпийским прицелом, они по свистку влезали на тумбочки и с выстрелом отважно падали в воду. В один из заплывов молодой папаша из зрителей на трибунах вскочил на ноги и громогласно, перекрикивая общий шум, заорал:
- Лена! Лена!..
Другой папаша, чуть более взрослый, глядя на крикуна, добродушно ухмылялся в густые усы, словно гадая: "Неужели и я сейчас буду так кричать своему?"...
В целом всё проходило гладко. Соревнования вошли в свой рабочий ритм. Слюсарский спокойно прохаживался по бортику бассейна, с удовольствием наблюдая за работой судей, не имея малейшего повода во что-либо вмешиваться... Немного подозрительно раскраснелся Валёк: "может быть, в обед "приложился", где-нибудь у слесарей?.." Но, так или иначе, дело своё он знал туго и запускал заплыв за заплывом вполне исправно.
Как единый отлаженный механизм работали хронометристы. Спортивное правосудие вершилось чётко и правильно.
И вдруг... посреди обыденности... Слюсарский не верил своим глазам. Застучало молотом сердце. Заныли вдруг плечи. Это его майорские звёзды, как служебные крылья ангела, напоминали о себе, словно были ввинчены прямо в тело...
Вместе со стартовым выстрелом очередного заплыва из прохода от "генеральской" сауны вышел распаренный, пузатый мужичок. Его лицо и тело раскраснелись и блестели потом. В предвкушающем омовение мужчине угадывался ребёнок, устремлённый к любимой игрушке. Шустро просеменив к лестнице, он ловко спустился по пояс в воду и, не обращая ни на кого внимания, безмятежно отвалился спиной на крайнюю, восьмую, дорожку. Фыркая от удовольствия в прохладной после бани воде, толстяк блаженствовал.
После поворота возвращался заплыв. Мальчонка на восьмой дорожке приближался к финишу не последним...
На Слюсарском почти не было лица... На трибунах послышался недовольный ропот, свист и, как показалось Слюсарскому, топот. Вдруг из аморфного шума вырвался яростный и отчётливый крик:
- Уберите жирную свинью!.. - скорее всего, крик исходил от родителя мальчишки на восьмой дорожке...
Остатки лица Слюсарского стали белее его собственных штанов. Он подобострастно склонился над плавающим телом, напрягся, выбирая тон и момент обращения...
- Товарищ Маршал!.. Извините!.. Я майор Слюсарский... У нас тут соревнования...
Маршал беззаботно, схоже с тюленем, лежал на воде, похлопывая ладошками по видимой части айсберга своего тела... Припоминая, он всмотрелся в Слюсарского и добродушно, снисходительно рассудил:
- Ничего, ничего... Вы мне не мешаете...
Через несколько секунд мальчонка буквально воткнулся в маршала. Оба опешили. Мальчишка тут же нашёлся и обогнул препятствие.
Трибуны недовольно гудели, без особой, правда, агрессии. Может быть печальная подобострастность Слюсарского намекала им на неизбывную и привычную безысходность.
Маршал напрягся, недоумённо оглядываясь по сторонам...
Слюсарского почти мутило, словно чья-то чужая рука ухватила сердце... Заныли обжигаемые тяжестью стопы, опять, будто стреноженные давним роковым случаем... Майор смотрел на маршала пустыми глазами, неразборчиво мямля, словно извиняясь:
- Товарищ маршал... У нас тут соревнования...
Весь его вид напоминал классическую трагику, он становился всё меньше и меньше, словно только выпускал воздух и никак не мог вдохнуть...
Мальчонка с восьмой дорожки приплыл к финишу не первым... Оставаясь в воде, он с удивлением и надеждой смотрел на странную компанию взрослых.
- Послушай, мужик!.. - раздался вдруг из-за плеча Слюсарского громоподобный голос Валька. - Неужели не понятно?.. Соревнования у нас тут, освободи дорожку!..
Майор обернулся к раскрасневшемуся Вальку, смотрел на него с ещё не осознанной благодарностью, но уже чувствуя её, расправляя понемногу плечи, вдыхая и ощущая исход.
Валёк опять оказался рядом, ...и чрезвычайно вовремя. Он будто опять отрывал от Слюсарского гирю, на этот раз уже от самого сердца.
![[]](/img/j/judin_a_e/vtoraiagiria/girja.jpg)