Аннотация: Не ждите света от истории о войне. Светла лишь память от героях.
Больно...
Больно-то как!
Нет, хватит, сил больше нет. Не железный я. Плевать на всё. Скажу им, чего хотят. Завтра же скажу!
***
- Красноармеец никогда, ни при каких условиях не должен попасть в плен к врагу! Попавший в плен считается предателем и врагом народа.
- А почему, товарищ майор?
- А потому, лейтенант, что всё известное пленному, фашисты из него вытянут без сомнения.
Майор, наш особист, не глуп. Слова свои подкрепляет фотографиями - истерзанные куски мяса, в которых с трудом угадываются люди, спецприспособления для пыток. Толстая стопка потёртых снимков.
Мы отворачиваемся, некоторых тошнит. Майор доволен: живым в плен из его батальона никто не попадёт.
***
Вот лишь не знает майор, что вся его пачка фотографий - лишь маленький кусочек реальности. Здесь бы он смог изрядно пополнить коллекцию. Да и сам я похлеще тех кусков мяса выгляжу.
Тяжелее всего во второй день пришлось - в первый-то живого места не оставили, а во второй - по тем же ранам с удвоенной силой били. Я сломался почти - плакал на бетонном полу камеры и клялся сам себе, что завтра точно всё расскажу.
***
Да, разведка та сверхважной оказалась. Мне, как офицеру, майор намекнул приватно, что наступление масштабное через неделю-две начнётся, а город сам товарищ Сталин лично занять приказал.
Только вместо информации о дислокации врага, карта нам в руки попала.
Фрицы, оказывается, весь город взрывчаткой обложили, минами, да бомбами. Замаскировано идеально. Не найти просто так. А на карте всё подробно указано. Дороже воздуха такая карта - сколько жизней солдатских да мирных жителей сберечь может!
Вот с отходом, единственно, не заладилось.
***
Больно-то как! В начале надежда была, вера в счастливый исход, что заживут раны, что спасут меня. Пока калечить не стали. Хорошо, в камере темно: не вижу что с руками. Осталось ли хоть несколько пальцев, или все кусачками поотрывали?
Плачу, ем ртом с пола помои, какими здесь потчуют. Силы нужны. Нельзя мне умирать.
***
Когда с полотряда нашего положили, командир карту припрятал надёжно, дал две ракеты красных - "несём сверхважную, стратегическую информацию", да сказал всем негромко:
- Жизни наши, ребята нам уже не принадлежат. От них всё теперь зависит. Хоть один должен спастись, про карту в штабе доложить. Взаймы живёте с этой минуты.
Я добровольцем отход прикрывать остался - ногу пулей прострелило, бежать не могу.
Отстреливался, перекатываясь, до предпоследнего патрона, а когда Солнцу "Прощай" сказать собрался, выстрелы автоматные услышал, да взрывы. Оттуда, куда отряд наш отходил. Засада! Последними - несколько коротких очередей из "Шмайстера". Понимаю - раненых добили.
- Урус, сдафайсь! - мне кричат, слышу.
"Красноармеец никогда..."
"Взаймы живёшь!"
Задираю руки и выползаю к немцам.
***
Стоит ли жить-то? Кому такой нужен? Теперь и бабы на меня не позарятся. А ведь и невеста есть. Жаль, пока мог, не воспользовался, не вкусил с ней сокровенного. Работать не смогу даже бухгалтером - не носом же счёты отщёлкивать. Нет, не стоит жить. Скажу им всё - пусть потом расстреливают! Завтра же, клянусь!
Еду принесли. Не ползу, перекатываюсь. Вдруг смешно становится: сухарей насыпали! Знают же - жевать нечем! Смеюсь тихонько.
Вчера впервые засмеялся. Отчаялись, было, фрицы выколотить информацию, на психику давить попытались: всё, что со мной проделывали, на другом каком-то пленном повторили. Я смеялся - неужели они считают, что в тот момент, когда у человека каждая болевая точка нажата, способен он о чужой боли думать? Добили несчастного. На меня смотрят. Давайте, ребята! Ну, чего вам стоит! Стреляйте, я на том свете словечко за вас замолвлю!
"Взаймы живёшь!"
Ползаю в ногах, умоляю пощадить. Плачу. Вспоминаю все немецкие слова, какие в школе проходил. Называю номер пехотной части в соседней области квартированной, фамилию инструктора по стрельбе на офицерских курсах, домашний адрес.
Вышло. Купились. В камеру тащат. Хлеб свежий вместо сухарей. Масла сливочного кусочек. Живём!
***
Знаю, что скоро наши в наступление пойдут, что штаб, где меня держат, разведрота в первую очередь захватит. Выжить главное. Любой ценой. Дождаться.
Взаймы живу, со смертью торгуюсь. А торг по козырям идёт - копии карты у фашистов не осталось - не зря мы целую связку гранат использовали. Про наступление наше - ни слухом, ни духом. Бомбы спрятанные миноискателем не обнаружить. Нужна им карта, и я, пока не выдам тайника, тоже нужен.
***
Сколько ещё ждать?! Уж по-любому должно наступление начаться.
Меня, знаю, по распорядку к майору отнесут сразу, как врага, на допрос. Но не глуп он, поймёт, что раз пытают нечеловечески - значит, знаю что-то важное, что раз жив ещё - значит, не сказал. Поверит майор, выслушает, карту отыщут, город разминируют.
Посмотрит потом мне в глаза извиняющее: "ну не может, никак, брат, не может красноармеец...". Улыбнусь ему - "Майор! Взаймы я жил. А так, погиб ещё на той разведке.", да пистолет попрошу с одной пулей. Не откажет майор. Только это и может для меня сделать. Только это мне и нужно.
Только сил вот уже нет. Может и не будет никакого наступления? Может, вообще, разбита Красная Армия? Может, отыщут и без карты все мины? Я же не железный, в конце-то концов! Нет, точно, клянусь всем-всем-всем - землёй, небом, воздухом, Солнцем, - если до утра не освободят меня наши, - всё немцам выдам как на духу!