Весна в том году выдалась особенно жаркая. Как-то быстро и незаметно растаял снег, оставляя после себя маленькие звонкие ручейки, и дружно полезли из под ещё не успевшей просохнуть земли подснежники, заполыхали маленькими голубыми пожарами в лесах и балках. Серое свинцовое небо сделалось заметно голубей и в его синеве весело и беззаботно закувыркались жаворонки. Под палящими солнечными лучами вскоре расцвели степные цветы, и вся она покрылась ярким душистым ковром из полыни, одуванчиков, пастушьей сумки, подорожника, седого ковыля, кое-где встречались яркие пылающие островки диких маков. Но сейчас в душном предгрозовом небе не носились ласточки, не прятались в траве юркие ящерицы, не пели свою песню сверчки, а тонко и страшно свистели пули, шёл май 44-го.
Товарищ полковник! к полковнику Язеву подскочил его ординарец. На 14 высоте танки прорвались - тигры. С боков его рыжей кобылы от быстрого бега хлопьями спадала пена, отчего они сделались не рыжими, а какими-то бурыми. Добрый, даже немного флегматичный, полковник весь преображался во время боя. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
-Сколько? Коротко и отрывисто бросил он.
-Около 15 - товарищ полковник, и ординарец провёл рукой по вспотевшему лбу. Некстати, они прорвались Семён, некстати задумчиво проговорил он. Нужно будет снимать 4-й взвод, другого выхода у нас нет, да и опасность на том участке минимальная, там ещё остаётся батарея Нечипоренко. Но времени у нас мало Семён, очень мало. Полковник поглядел на часы. Успеешь, - и он повернулся к ординарцу.
-Успею товарищ полковник, нам не впервой.
Семён круто пришпорил бока своей рыжей кобылы, и поскакал. Фъють-фьють тонко и страшно свистели около него пули, выбивая фонтанчики земли. Фъють-фьють. Одна из них пролетела совсем близко около уха Семёна. И он весь сжался, почуяв смертельный холодок.
Вот и 4-й взвод.
-А, приехал товарищ лейтенант. Рыжий Нечипоренко встретил его насмешливой улыбкой. С чем пожаловал?
-Танки прорвались, тигры, - ответил Семён, - нет ли у тебя чего-нибудь, попить, в горле пересохло.
-Это завсегда, пожалуйста, товарищ лейтенант. Сабир! громко крикнул он, подай товарищу лейтенанту квасу. Сабир, невысокий, худощавый казах с улыбкой подал Семёну большой глинный кувшин. Квас был настолько холодный, что на его глиняной поверхности застыли капли росы.
Я-д-р-ёны-й, сказал Нечипоренко медленно растягивая буквы.
-От Анюты? - подозрительно спросил Семён.
-От неё самой, товарищ лейтенант, - и Нечипоренко улыбнулся.
-Хряк ты Нечипоренко, - и Семён с досадой сплюнул. Смотри, придёт её мужик с войны, оторвёт тебе голову.
-Это мы посмотрим, кто кого, и Нечипоренко выпятил широкую грудь. Хряк он и есть хряк. Хряк он кряк. Бабе мужик завсегда нужен, а мужику баба. Бабе без мужика плохо, а мужику без бабы. А я, может, к Анюте не только любовь имею, я ей утешение даю.
Да я и детей её не обижаю, завсегда полпайка отдаю им. И чего ты мне в душу лезешь, чего? - вдруг зло и визгливо проговорил он. Ты лучше на себя посмотри.
Семён потупился. О его любви к Маруси, которую он тщательно скрывал и никак не мог скрыть, знал весь полк. Маруся была новой санитаркой, недавно прибывшей в артиллерийский полк. С умными красивыми чертами лица, невысокая, ладно скроенная она сразу привлекла к себе внимание. На её пышных каштановых волосах, за которыми она тщательно следила с какой то особенной ловкостью сидела солдатская пилотка. К ней сразу подкатился Нечипоренко. Любимец женщин и дамский угодник, как сам себя называл он. Но Маруся дала ему сразу такой отпор, что Нечипоренко оторопел. Эх, Мария Григорьевна, с досадой сказал он и растянул мехи гармони, которую он возил по всем фронтам. А может быть у меня к Вам любовь.
Маруся только насмешливо посмотрела на него.
С Семёном их сблизила любовь к литературе. Семён был учителем в одной из сельских школ. А так как учителей тогда не хватало, он вместе с литературой проводил с учениками и занятия по физкультуре. Подолгу бродили они с Марусей в вечерние часы затишья. Марусе нравился Есенин и Блок, читала она Семёну и только начинающего печататься Константина Симонова.
-Я посетил родимые места - читал Семён стихи Есенина, - а что ждёт меня там дальше, после войны, - думал он, читая стихи. Отцовский дом не мог я распознать? Маруся, а где Вы родились, где Ваш дом?
-Под орловщиной, задумчиво ответила Маруся, - мой отец был председателем колхоза, любил, так же как и Вы литературу. У нас был Есенин, тогда запрещённый. Помните, Москву кабацкую и Маруся печально взглянула на него.
-Товарищ лейтенант, - размышления Семёна прервал Сабир, конный состав к перевозке орудий готов. Конный состав это две лошади. Старый сивый мерин Борька и молодая кобыла Ночка. Борька спокойно и меланхолично пережёвывал кусок сена, который дал ему Сабир. А Ночка, породистая гнедая кобыла нервно грызла удила и прядала ушами.
-Ну, и какая она Ночка добродушно подтрунивал над Сабиром Нечипоренко, - она же гнедая.
-Нет, Ночка отвечал Сабир. Ночка, Ночка, - ласково говорил Сабир, и кобыла тянулась к нему мягкими губами. Ночка, говорил Сабир и протягивал ей маленький пожелтевший кусок сахару.
Но, пошла милая, Сабир причмокнул губами, натянул вожжи и массивная шестядишестимиллиметровка (ЗИС-3) начала медленно трогаться с места.
-Не видишь, что ли крикнул он Нечипоренко, шагавшему рядом с орудием, лошадям тяжело, подсоби.
-Раз- два навались и Ничипоренко вместе с командиром расчёта Иваном упёрлись в колеса.
-Пушка покатилась быстрее. Несколько раз, о её щиток ударились шальные пули, но к счастью никого не задело, срекошитировов, они улетели, куда то в сторону.
-На этот раз бог миловал, сказал Нечипоренко, утирая лоб и шею цветастым платком.
-И это от Анюты, не удержавшись, спросил Семён.
Вместо ответа Нечипоренко внимательно посмотрел на него, а затем показал свой кулак величиной с небольшую дыньку. Ещё раз скажешь, и Нечипоренко выразительно потряс кулаком.
Вот и 14-я высота, небольшая березовая роща, чудом уцелевшая в вакханалии войны.
-Красавицы вы мои и Сабир щекой прижался к березовому стволу, - слышь, Нечипоренко, говорят, берёза особой силой обладает, от вражеской пули и снаряда бережёт.
-Чудной, ты Сабир. Нам ещё за двумя орудиями ехать, а ты сопли распустил.
Но, милые пошли, - и Нечипоренко натянул вожжи.
Наконец, и последнее третье орудие перевезено. А тигры уже близко. Уже без бинокля можно рассмотреть чёрные паучьи свастики на их бортах.
Холодно что-то и Сабир поёжился, сейчас бы наркомовские 100 грамм для храбрости.
После боя получишь, - усмехнулся Нечипоренко, ну я поехал, прут гады, - сказал он, глядя на приближающиеся тигры.
-Бронебойным, заряжай, - скомандовал Иван командир расчёта.
-Есть заряжай, - Сабир ловко подхватил шестикилограммовый снаряд и вогнал его в дуло пушки.
Трубка 15, прицел 10. Огонь.
Снаряд попал в броню тигра, не причинив ему особого вреда, он лишь только заметно покачнулся на ходу, на секунду остановился, а затем продолжил своё движение.
Зато его дуло, как живое, зашевелилось оно, словно ощупывало всё вокруг, затем медленным страшным зрачком упёрлось в расчёт Ивана.
Дура, - голос Ивана заметно сел, куда стреляешь, забыл, у него броня толстая. По гусеницам, по гусеницам цель.
Сабир уже третий год воевал на фронте, многое повидал, но никак не мог привыкнуть к горячке боя. А как к нему привыкнешь, как привыкнешь к смертельным кошкам - мышкам, со вражескими танками, ведь жить то всем хочется.
В прицеле показались гусеницы вражеского танка.
Огонь, - с облегчением скомандовал Иван.
С тигра, словно огромный стальной чулок сползла гусеница, и теперь он беспомощно завертелся на месте.
Что брат нехорошо тебе стало,- сочувственно произнёс Иван, - нюхнул русского табачку. У, гнида, - с неожиданной злостью добавил он, - мало мы вас под Курском били.
Прозвучал ответный выстрел тигра, и огромный фонтан земли взметнулся у другого расчёта, находившегося в двадцати метрах. Осколком снаряда перебило верёвку, которой были привязаны к берёзе Борька и Ночка. В горячке боя, их забыли отвести в тыл. Да и до них ли сейчас было.
Борька нисколько не удивился, почувствовав неожиданную свободу, он лишь только неуклюже поскакал к другой берёзе, так как у него были спутаны передние ноги.
А Ночка разволновалась, громко и испуганно заржав, широко раздувая ноздри, она напрягала все силы, чтобы освободиться от ненавистных пут.
Наконец ей это удалось, и она поскакала. Но она поскакала не в тыл, где так хорошо пахнут цветы, не к доброму повару дяде Грише, часто баловавшему её корочкой хлеба.
Обезумев от грохота боя, она поскакала прямо на поле боя.
Ночка, Ночка забыв обо всём Сабир кинулся ей наперерез. Ему удалось схватить её за уздцы, повиснуть на ней. Но Ночка продолжала скакать навстречу своей смерти.
Снаряд от тигра разорвался под ней неожиданно. Ночка, дико всхрапнув, вдруг рванулась на дыбы, а затем всей тяжестью обрушилась на Сабира, грозя придавить его. В последнюю секунду ему удалось отскочить, и Ночка тяжело рухнула на землю. Под брюхом у ней, расплывалось кровавое пятно.
Не веря своим глазам, Сабир стоял и смотрел на умирающую Ночку. Затем, словно, очнувшись от тяжелого сна, он наломал берёзовых веток, прикрыл ими Ночку, постоял несколько секунд и, шатаясь, как пьяный, медленно побрёл к своему расчёту.
А бой всё разгорался. На высоте, которую оборонял взвод Нечипоренко, тоже прорвались немецкие танки. Наводчика давно убило. Самого Нечипоренко, тоже сильно контузило взрывной волной, но он, огромный, страшный, чёрный, с ушами забитыми землёй, широко по мужицки расставив ноги, врос в неё как дуб.
Ну, погодите ребята, с ласковой злостью говорил он и посылал снаряд за снарядом в ту сторону, откуда слышался лязг и грохот.
Михил, вместе со своим ординарцем Семёном находился неподалёку.
-Товарищ полковник просачиваются немецкие автоматчики, - тревожно сказал Семён, есть возможность окружения.
-Окружения и Михаил улыбнулся. Передай Нечипоренко, пусть угостит их картечью.
-Есть товарищ полковник.
-Только смотри, осторожно и так уже чуть ли не ползвода полегло.
К Нечипоренко подскакал запыхавшийся Семён.
-Слева, в квадрате 15 просачиваются немецкие автоматчики. Угости их картечью.
-Есть угостить. И Нечипоренко достал из ящика снаряды с красной головкой.
После первого же выстрела, немецкие автоматчики бросились, врассыпную, затем залегли.
Попрятались, тараканы немецкие!- прокричал Нечипоренко, и, воспользовавшись минутной передышкой он с наслаждением закурил.
На какое-то время Сабир забыл о Ночке, забыл даже о смерти, которая подстерегала его на каждом шагу. Поддавшись азарту боя, он, скинув с себя рубаху, жилистый смуглый от загара, словно кочегар в топку, кидал в дуло пушки снаряды. Казалось, они слились в одно целое Сабир и пушка и представляли сейчас единый организм. При каждом выстреле пушка быстро отскакивала назад, то же самое делал и Сабир, со стороны казалось, что они танцуют какой-то странный танец Сабир и пушка.
-Жарко и Сабир улыбнулся, показав крепкие белые зубы.
-Ты о пушке то, о пушке не забывай, ворчливо произнёс Иван, - ёй сейчас пожарче нашего будет. Полей, её родимую водой.
Вода стояла тут же рядом, в небольшом металлическом ведре. Её Сабир набрал из ближайшей лужи, после вчерашнего дождя.
-Сейчас дядя Иван и Сабир поднял ведро.
Фьють-фьють просвистели пули немецких автоматчиков, и из ведра тонкими струйками полилась вода.
Ну, Сабир долго жить будешь. Удивлённый Иван, медленно стащил со вспотевшей головы каску. Это ведро, можно сказать, спасло тебе жизнь. Придёшь с войны, поставишь его на стол и покажешь жене.
У меня нет жены, дядя Иван ответил смущённо Сабир.
Это дело поправимое, и Иван спрятал улыбку в густые пшеничные усы, - вон их, сколько на фронте бегает молодых, незамужних. Найдешь себе невесту по сердцу, Сабир.
Снаряды давно искромсали березовую рощу, и теперь с их изуродованных белых стволов тонкими прозрачными ручейками стекал сок. Вкусно! и Сабир жадно припал губами к изуродованному стволу, - как в детстве с мамой. Затем, он поставил под берёзу банку из под ленд-лизовской тушенки. Кап, кап крупными каплями стекал в банку березовый сок.
Кап, кап плакали берёзы.
Два подбитых тигра горели чадящими факелами. Третий беспомощно крутился на месте. Остальные не торопились наступать. Наступление на 14 высоту выдохлось.
Но на 3-й высоте, которую оборонял взвод Нечипоренко, немецкие автоматчики проявили неожиданное упорство.
Зарылись в землю тараканы немецкие! А я вот вам сейчас задам жару, - и Нечипоренко посылал в их сторону очередную порцию картечи. Но и это не помогало, с каким то злым остервенением, прижавшись к земле, они поливали и поливали батарею Нечипоренко и другие орудия, тяжёлым свинцовым дождём.
А чтоб вас и Нечипоренко крепко выругался.
К тому же кончались снаряды.
А чёрт! И Нечипоренко сильно пнул почти пустой ящик из под снарядов. Снаряды можно было взять на другой батарее. В самом начале боя её разворотило почти прямое попадание тигра. Но только как их взять? Как пробежать, проползти эти злосчастные 50 метров, которые сейчас в жарком грохоте полуденного боя кажутся почти бесконечностью.
Нечипоренко с досады прикусил нижнюю губу.
В ящике ещё оставалось три снаряда. Ну, подождите вы у меня тараканы немецкие и Нечипоренько со злостью погрозил им кулаком дынькой.
Затем он лёг на землю и стал наблюдать. Ага, вот с этой стороны вас кажется, слишком много и Нечипоренко с удовлетворением отложил бинокль.
Он начал не спеша крутить ручки наводки. Затем также, не спеша, по хозяйски положил три снаряда рядом с собой. Ещё раз взглянул на расположение немецких автоматчиков.
Самые смелые из них уже начали подниматься.
Ну, родная, помогай. И Нечипоренко один за другим произвёл три быстрых выстрела в сторону немецких позиций. Три горячих, стреляных гильзы упали к его ногам. Начавшие было подниматься немецкие автоматчики, опять залегли.
Схватив, пустой ящик из под снарядов, он быстро, как только мог, побежал к соседней батарее. Ему удалось пробежать почти половину пути, когда немецкие автоматчики открыли огонь. Фьють-Фьють засвистели вокруг немецкие пули. Нечипоренко со всего размаха упал на землю.
Опомнились сволочи, - и он потер скулу, которую он больно ударил при падении.
Ничего, мы псковские, мы прорвёмся.
И извиваясь ужом, Нечипоренко пополз по-пластунски. Всё-таки последние
несколько метров Нечипоренко не полз, а бежал, пригнувшись как можно ниже к земле.
Батарея встретила его молчанием. Тела убитых полузасыпанные землей валялись поблизости от неё.
Да здорово вас ребята! И Нечипоренко принялся торопливо собирать снаряды.
И вдруг он услышал слабый голос. Пить-Пить доносилось откуда то сбоку. Не веря себе Нечипоренко, потёр ухо. Пить-Пить снова услышал он. Нечипоренко обернулся. Стонал молодой наводчик Максим. Его также как и других артиллеристов почти засыпало землёй, на поверхности оставались только голова и ноги.
Максим ты жив. Обрадовался Нечипоренко. Пить-Пить снова простонал Максим.
Сейчас Максим, обожди браток и Нечипоренко принялся торопливо освобождать его из- под земли. Затем поднёс к его губам солдатскую фляжку.
А чёрт и Нечипоренко чуть не выругался, в фляжке оставалось совсем мало воды.
Ну, ничего чуть только угомонятся фашисты, мы тебя заберём. Схватив ящик со снарядами, Нечипоренко, пригнувшись, побежал.
-Там есть кто нибудь живой? К Нечипоренко подбежала запыхавшаяся Маруся. Пилотка съехала с её пышных каштановых волос.
-Где не понял Нечипоренко.
Ну, с той батареи, где ты взял снаряды.
Есть ответил Нечипоренко, деловито загоняя снаряд в пушку. Максим.
Максим переспросила Маруся, и глаза её лихорадочно заблестели. Что с ним жив, ранен.
Да контузило немного, ответил Нечипоренко, но жить будет. Я ему воды дал. Как немцы немного угомонятся, я его заберу.
Угомонятся, сказала Маруся. Значит, ты бросил товарища на поле боя, и она презрительно посмотрела на Нечипоренко.
Ничего я его не бросал, ответил Нечипоренко, и глаза его быстро забегали.
-А может он сейчас умирает, может ему нужна помощь. Дай флягу.
-На Нечипоренко протянул ей фляжку с водой.
Маруся выхватила у него флягу из рук, и её полные загорелые ноги замелькали в высокой траве.
Маруся вернись, закричал Нечипоренко. Тю, шальная, - и он ожесточённо сплюнул.
К Нечипоренко подскочил Семён, по приказу полковника он находился рядом с Нечипоренко.
Маруся куда побежала? спросил он у него.
Туда и Нечипоренко указал рукой на батарею, где находился раненый Максим.
Маруся, отчаянно закричал Семён. Маару-ся.
Сейчас, сейчас миленький сейчас. Маруся бежала, едва пригнувшись, не обращая внимания на немецкие пули.
На миленький попей. Встав на колени, она торопливо достала из санитарной сумки флягу.
Спасибо Маруся и Максим благодарно улыбнулся.
А теперь пойдём, оставаться тебе здесь опасно. И Маруся, подхватив Максима, поволокла его словно большую тряпичную куклу на себе.
Она прошла всего лишь несколько шагов, когда её сразила пуля немецкого автоматчика.
Падая, Маруся даже не успела удивиться, пуля попала ей в висок.
Снаряды, которые с таким трудом притащил Нечипоренко, кончились на удивление быстро. Да он их и не экономил, видимо немцы ввели в бой свежие силы, и теперь громадины танков вырастали словно из - под земли.
Ну, погодите вы у меня тараканы немецкие говорил Нечипоренко и посылал в их сторону снаряд за снарядом.
И вот теперь они кончились. Молчала батарея Максима, молчала батарея Нечипоренко. А танки всё ближе и ближе. Через двадцать минут они будут на расстоянии гранатного броска, - с какой то холодной злостью подумал Нечипоренко.
Эх, мало я пожил. Прощай жена, прощай Анюта, - и Нечипоренко медленно пошёл к ящику с гранатами.
И вдруг словно прогремел гром среди ясного неба. Нечипоренко удивлённо поднял голову. На чистом без единого облачка небе, по прежнему испепеляюще сверкало солнце.
"Тяжеловесы" бьют (тяжёлые дивизионные пушки) понял Нечипоренко, - полковник Язев ввёл в бой последний стратегический резерв. Ему каким то чудом удалось перебросить их из другого квадрата сюда и теперь они почти прямой наводкой расстреливали немецкие танки. При каждом их выстреле на пятнистых коробочках немецких танков, вырастали яркие ослепительные вспышки.
Фугасными бьют, - понял Нечипоренко. Хорошо работают ребята. Что взяли нас, тараканы Немецкие и Нечипоренко погрозил им увесистым кулаком дынькой.
Несколько, секунд он сидел прислонясь к колесу пушки. А затем встал и пошёл.
Куда спросил у него Семён, находившийся рядом.
Там, глухим голосом ответил Нечипоренко остались Максим и Маруся.
Туда нельзя Нечипоренко сказал Семён, свои же накроют.
Туда можно и Нечипоренко улыбнулся. Двум смертям не бывать, а одной не миновать товарищ лейтенант. В ушах у него всё звенел голос Маруси: "Ты предал товарища, Нечипоренко".
Никого я не предавал Мария Григорьевна, - думал Нечипоренко, таща на себе её безвольное, обмякшее тело. Я не трус, но жить то хочется, хочется!
Рядом с телом Маруси он положил и тело Максима.
Она лежала красивая и молодая. Смерть ещё не успела обезобразить её. Лёгкий ветерок чуть шевелил прядку каштановых волос лишь только маленькая дырочка у виска с корочкой запёкшейся крови.
Значит, не меня ты любила Маруся, - и тупая игла ревности кольнула сердце Семёна. Тогда зачем же ты приходила ко мне. Ему вспомнилось последнее свидание с Марусей.
Это было за два дня до её гибели. Тогда артиллерийский полк с тяжелыми боями почти под вечер занявший село, расположился на постой.
Семён уже укладывался спать в бывшем здании сельсовета. Матраца у старой, разломанной кровати, которую он с большим трудом раздобыл в соседнем доме не было и он использовал, вместо него подшивку старых газет, благо они валялись в изобилии тут же на полу. В дверь сильно и быстро постучали.
Кто там спросил встревоженный Семён.
Это я Семен Григорьевич, - ответила Маруся, - можно.
Маруся и в такой поздний час, - удивился Семён и он принялся торопливо надевать гимнастёрку.
Вошла Маруся, глаза у неё были заплаканные. В сжатом кулаке Семён увидел уголок смятого конверта. Тогда они долго гуляли. Семён ей читал Блока, Есенина, опального Мандельштама. На него нашло какое - то вдохновение. Наконец, она сказала тихим голосом: "Брата моего убили". Ехал в вагоне, их часть перебрасывали на новое место сражения. И налетели немецкие бомбардировщики. Даже тела его не нашли и Маруся уткнулась ему в плечо.
Ну что Вы Маруся всё образуется. Он пытался неумело утешить её. Ведь Вы то живы. А брата нет, - и Маруся зарыдала.
Затем наступило неловкое молчание. Маруся сидела в сторонке, вся какая-то сгорбившаяся, надломленная, словно птица с перебитым крылом. Надломленная и желанная. А что если поцеловать её? Эта сумасшедшая мысль мелькнула в голове Семёна. Он уже собрался было это сделать, но какая то неведомая сила словно пригвоздила его к месту, налила ноги свинцовой тяжестью. Не сейчас, не теперь, может чуть позже, и чтобы скрыть охватившее его волнение, попытался закурить. Делал он это в первый раз неумело и горький табачный дым больно ел горло. Так они и сидели молча.
Семён курил, а Маруся молчала и думала о чём-то своём.
Пошли, Семён Григорьевич через некоторое время глухо сказала она, - поздно уже.
И вот теперь её нет. Никому ты не досталась Маруся, - только ей костлявой, - печально сказал Семён. Подошёл полковник Язев, молча и понимающе посмотрел на Семёна.
Вот и отвоевалась ты Маруся, - с грустью подумал он и бережно прикрыл её лицо пилоткой.
Тяжёлые дивизионные пушки, последний резерв полковника Язева, не сразу, но решили исход боя. Солнце ещё высоко стояло на небе, когда на поле боя осталось стоять несколько чадящих тигров. Медленно наступала тишина.
К Нечипоренко вернулась его довольная самоуверенная улыбка.
Надо бы навестить Сабира, - подумал он и тяжёлой мужицкой походкой человека, немало поработавшим за день, пошёл по нескошенной траве.
Ночка, Ночка! Сабир сидел над убитой кобылой и покачивался, в каком то трансе.
Ночка!
Сабира, кто-то грубо толкнул в спину.
Он обернулся.
Над ним стоял Нечипоренко и улыбался.
Помоги, и он опять грубо его толкнул.
Чего? Не понимающий Сабир, поднял на Нечипоренко заплаканное лицо.
Помоги кобылу погрузить, и довольный Нечипоренко потёр руки.
-Не дам и Сабир упал на мёртвую Ночку, загораживая её.
Тю, дура, - насмешливо проговорил Нечипоренко, - была кобыла, а сейчас что? Сейчас мясо. Мясо и Нечипоренко назидательно поднял толстый указательный палец.
-Не дам, вновь вскрикнул Сабир, затем как-то сразу обмяк и глухо проговорил, - бери.
А помогать не будешь? - Спросил Нечипоренко.
Сабир молча отвернулся.
Иван, крикнул Нечипоренко, - где тебя нелёгкая носит. Помоги, кобылу погрузить. Не видишь, сколько добра пропадает. Подошёл Иван, и они вместе с Нечипоренко с большим трудом погрузили мёртвую кобылу на телегу. Сивый мерин Борька, меланхолично пожевал губами и повёз мёртвую Ночку к повару дяде Грише.
Солнце уже село. По степи потянул лёгкий ветерок, навевая желанную прохладу.
На небе появились первые звёзды. Ничто уже не напоминало о тех страшных событиях, окончившихся лишь несколько часов назад. Разве только чадящие тигры, сейчас среди вовсю стрекочущих кузнечиков, они казались какими то фантастическими нереальными чудовищами, появившимися на Земле неизвестно зачем.
Тихо потрескивает костёр, освещая задумчивые лица бойцов. Ты добыч-и не добьешь-ся Чёрный ворон я не твой старательно растягивая свою гармонь напевает Нечипоренко. Ему тихонько подпевает Сабир. Лица их напряжены и сосредоточены, они всё ещё там в бою, они не отошли от его страшной лихорадочной горячки. Ну, кажется, готово и Нечипоренко снял с рогулек небольшой котелок.
Вкусно и он открыл котелок. Товарищи бойцы, прошу изведать суп из конины и он большим содатским половником наливает жидкое варево в подставленные миски и кружки. Хватит всем говорит Нечипоренко, вновь открывая крышку. Солдаты жадно едят суп, некоторые тянутся за добавкой. Обоз с продовольствием, где - то застрял, а тут суп из конины.
На, Сабир поешь и Нечипоренко наливает ему полную миску, а сверху кладёт большой кусок мяса.
Не могу я и Сабир отварачивается.
Тю, дура, - насмешливо говорит Нечипоренко, кобыла она и есть кобыла. Правильно я говорю товарищи бойцы.
Из темноты показывается полковник Язев лицо его хмуро и озабоченно.
Нате поешьте, товарищ полковник и Нечипоренко наливает ему полную миску супа.
Спасибо товарищ сержант. Караул проверяли. Проверим, товарищ полковник, не беспокойтесь. Полковник Язев ещё постоял несколько минут, послушал задушевную песню солдат и шагнул в темноту.
Совсем ещё молоденький боец, мирно опершись на винтовку, спит. Тебя бы сейчас домой к маме с неожиданной нежностью подумал полковник. Рядовой Сверчков, не спать на боевом посту громко и строго сказал он.
Есть не спать, товарищ полковник и рядовой Сверчков выпрямился и одёрнул на себе гимнастёрку.
Тот страшный случай навсегда врезался в память полковника. Тогда он ещё молодой лейтенант, а разве я старый и полковник Язев тихонько улыбнулся, служил на Халхин-Голе. Война ещё только начиналась и о безопасности бойцов не очень то заботились.
Этим и воспользовались японцы. Ночью они проникли на территорию соседнего полка и почти полностью вырезали его. Сначала они сняли часовых. А затем словно ягнят перерезали мирно спящих бойцов. И зачем ты нас покинул миленький, убивалась пожилая повариха над трупом своего сына. Он, так же как и остальные бойцы лежал босоногий, в одном исподнем на начинающей промерзать земле. Его горло пересекал широкий розовый шрам.
Профессионально работают сволочи, - и к лейтенанту Язеву подошёл командир полка. Запомните это Язев, хорошенько запомните.
И полковник Язев запомнил. Он лично, если не сморила тяжёлая свинцовая усталость, ходил проверять караулы. Иногда он это делал с Семёном, но сейчас Семён остался у тела убитой Маруси.
Проверив караулы, полковник Язев отправился спать. После боя, он в березовой роще набрал большой букет ландышей. Ландыши любила его Вера. Под окном их большого деревянного дома в Тёпловке росли и сирень и жасмин и цветущая акация. Но Вера, почему то любила ландыши. Называла их маленькими лесными колокольчиками и как только наступала весна, она вместе с Михаилом, отправлялись в лес, благо он был неподалёку.
Ландыши лежали на столе большой белой охапкой. Набрав из ведра воды, полковник Язев поставил их в большой глиняный кувшин, который дала хозяйка, и принялся заботливо их расправлять.
Запах ландышей смешивался с запахом цветущих яблонь, наполняя комнату тягучей медовой истомой. В такие минуты хотелось просто лежать и смотреть на мерцающие где-то вдалеке звёзды, или слушать пение соловьев, которые выводили коленца, одно звучнее другого.
Полковник Язев ворочался на жёстком матраце, но сон не шёл. В голове его зарницами вспыхивали события прошедшего боя. Прорыв немецких танков, взрывы снарядов, гибель Маруси. В конце, концов, усталость взяла своё, и он провалился в тревожный, короткий сон. "Надо бы завтра проверить посты, сделать регонсцинировку местности", - с этой мыслью он и заснул.
То майское утро 44-го было особенно хорошим. Вчера только что отгремел бой, а сегодня непривычная тишина удивляла и больно давила на перепонки. Неужели, когда-нибудь окончится эта проклятая война, и вместо канонады мы будем слушать пенье соловьев, - подумал полковник Язев. Сквозь приоткрытую форточку проникал аромат цветущих яблонь, слышалось басовитое гудение шмелей. "Даже не верится" - и он широко улыбнулся.
Но дальше лежать было нельзя, нужно было проверить посты, оценить боевую обстановку. Такие дела обычно поручали ординарцам, но основательная натура полковника не терпела такого подхода. Он упруго вскочил с постели, заправил её и отправился завтракать. Завтрак его состоял из крупных картофелин, сваренных в мундире, паре крупных кусков ржаного хлеба, да кружки парного молока, которое Матрёна, так звали хозяйку дома, на постое у которой остановился полковник, ранним-ранним утром надоила от своей буренки. Хороший он такой, вежливый, обходительный, - говорила она соседкам, вечерком собиравшимся на скамеечке, врытой неподалеку от новенького дома Матрёны.
За завтраком полковник был весел, потрепал за вихры Матрёниного сына Николая и сказал: Вот окончится война, Николай, кем бы ты хотел быть?
А скоро она окончится? - спросил Николай и шмыгнул носом.
Скоро, скоро ответил полковник и улыбнулся Матрёне. А мы зачем тогда здесь?
Но если так, серьёзно ответил Николай, тогда лётчиком. Буду летать далеко-далеко как Чкалов или Громов.
Товарищ полковник! На пороге возникла высокая, слегка сутулая фигура его ординарца Семёна. Всё готово. Можно ехать.
Скоро, скоро опять повторил полковник Язев и потрепал Николая за вихры. Если бы он знал, что едет последний раз.
Трофейный студебеккер выехал за околицу и направился в поле, там вчера проходил бой.
Всё оно было изрыто воронками от снарядов, и Семёну приходилось лавировать, чтобы не попасть колесом в воронку. Иногда ему это плохо удавалось и тогда студебеккер натужно урча, выбирался из неё. По пути им попался труп лошади. Снарядом её разорвало надвое и в её начинавшем загнивать брюхе, копошились жирные белые черви.
Наверное, это всё, что осталось от Ночки, - и полковник Язев печально улыбнулся. От раздумий о войне его оторвал голос ординарца: "Михаил Алексеевич, а здорово вчера поработали наши семидесятишестимиллетровки. Здорово ответил полковник. Ты смотри Семён всё примечай, куда расчёт поставить, куда взвод, примечай и заноси на карту. Слушаюсь, товарищ полковник ответил Семён.
За полем начинался овраг. Величина его поразила полковника, да здесь весь мой артиллерийский полк запросто разместить можно обрадовался он, и от немецких истребителей защита отличная. Сёмен ты посмотри, какая отличная боевая площадка. Давай посмотрим поближе. Не надо лучше Михаил Алексеевич сказал Семён и потупился.
Это почему же и Михаил прямо и открыто посмотрел на него.
Неспокойно, что-то на душе у меня Михаил Алексеевич, да и грачи вон над ветлой кружат. Это они кружат так, потому, что кормят своих птенцов, - сказал полковник и вспомнил своих дочерей Нинусю, Лизоньку и Светланку. За мной Семён приказал он и осторожно, придерживаясь за кусты, стал спускаться на дно оврага.
Проклятая война, проклятые русские!
Вальтеру было плохо. Шнапс, очевидно, был несвежий, и теперь его сильно мутило. Но делать было нечего. Он проиграл вчера Гансу сто марок, и теперь надо было отдавать долг. На эту ветлу, что росла на самом краю оврага, он залез ранним утром, в общем - то ни на что не надеясь. Но за убитых солдат, а тем более офицеров, немецкое командование щедро платило. Солнце светило прямо в глаза, на голову гадили встревоженные грачи, от тяжёлой винтовки ныли руки, а по спине противно ползли липкие ручейки пота. Ну и шельма, этот Ганс, - думал Вальтер, отхлёбывая из фляжки, наверняка вчера сплутовал он. Да он всегда плутует, недаром Вольф грозился убить его.
На горизонте показались двое. Вальтер взглянул на них через оптический прицел и усмехнулся русский офицер и солдат. За них ему хорошо заплатят. Они о чём-то посовещались, и офицер стал спускаться в овраг. Набежавшая тучка на миг заслонила солнце. Вальтер тщательно прицелился и нажал на спусковой крючок. Но видимо судьба давала последний шанс полковнику, тучка неожиданно растаяла в небесной синеве, и прямой солнечный луч ударил прямо в окуляр прицела.
Вот и дно оврага. Оно обдало полковника прохладой и свежестью. Отличная будет боевая площадка и полковник, не спеша, по-хозяйски стал обходить её. Осмотр площадки был закончен, пора было выбираться из оврага. Полковник кинул на него последний взгляд и вдруг приметил родник. Маленький, неприметный он чистым хрустальным ручейком бил из под земли. Не пей Иванушка, козлёночком станешь, вдруг, почему-то вспомнил полковник старую сказку, которую в далёком детстве рассказывала ему бабушка. Полковник улыбнулся и наклонился, чтобы набрать воды. Зачерпнул, и студёная вода обожгла, пронзила его насквозь. Неужели я ранен, - подумал полковник и взглянул на белоснежные облака, высоко проплывавшие над его головой.
Михаил Алексеевич! Михаил Алексеевич! Услышал он тревожный голос ординарца. Что с Вами?
А сволочь в гневе закричал Сёмен и сорвал с плеча тяжёлый ППШ. Автоматная очередь разодрала воздух, полетели на землю сбитые листья, а в воздухе испуганно загалдели грачи.
Михаил Алексеевич Вы подождите я сейчас и Семён уже не соблюдая никаких предосторожностей, стал торопливо спускаться. Он не спускался, а бежал. Раз или два перекувыркнулся через голову, но ему удалось встать на ноги.
Вот и командир, но как изменилось его лицо.
-Михаил Алексеевич, что с Вами?
-Кажется, меня зацепило, ответил полковник, и неловко подминая левую ногу, свалился на бок.
По давно небритой щеке Семёна потёк тоненький ручеек слёз. На-гад, получай, и он разрядил, почти весь магазин ППШ в ветлу. Но пули не причинили Вальтеру никакого вреда, они бестолково просвистели, где-то справа.
Один русский хорошо, а два ещё лучше и он плотоядно улыбнулся.
"А чёрт"! - и Вальтер чуть было не выкинул ставшей уже ненужной винтовку. Патрон в винтовке заклинило, и затвор не сработал. Нужно было готовиться к худшему, и Вальтер достал широкий армейский тесак. Он хорошо знал русских. Очень хорошо.
Но Семёну было не до него. Перекинув через себя руку, вдруг сразу отяжелевшего командира он стал выбираться из оврага.
Потерпите, Михаил Алексеевич потерпите, - чуть не плача говорил Семён.
Вот и край оврага. Но как долго к нему выбирались. Семён с тревогой взглянул на часы, прошло больше полчаса. Лицо командира заметно посерело.
Потерпите, Михаил Алексеевич, и Семён осторожно положил полковника на заднее сиденье.
Жжёт мне Сёма, внутри жжёт, - и полковник натужно улыбнулся, - нет ли у тебя воды.
Семён молча подал ему полную флягу воды. На некоторое время вода освободила полковника от боли, но затем она вновь завладела им. Чтобы как-то заглушить её полковник начал разговаривать.
-Умру я Сёма, наверное, умру. А так не хочется умирать, ведь у меня же Вера, Лидочка, Ниночка, Светланка. Боль сделалась особо нестерпимой, и полковник глухо застонал. А ведь война скоро окончится Сёма и так не хочется умирать.
-А Вы и не умретё, Михаил Алексеевич, Семён готов был разрыдаться. Не умрёте, мы ещё на свадьбе ваших дочерей погуляем.
И в этот момент, студебекер, угодив в очередную воронку заглох.
Что-то только не делал Семён с ним и менял проводки и ковырялся в зажигании, всё было напрасно, студебекер замолк, и из его стального чрева не вырывалось и звука.
У, шваль немецкая и Семён в отчаянии пнул студебекер ногой. И представьте себе, он заработал. Ровно и уверенно застучал мотор.
В деревню приехали в полдень, когда жаркие солнечные лучи буквально сжигали всё живое. Потерпите, Михаил Алексеевич, потерпите, и Семён участливо склонился над ним. До ближайшего госпиталя часа два ходу, а при быстрой езде можно и за час успеть.
Не надо Семён и полковник слабо махнул рукой. Жжёт очень жжёт, - и полковник скривился от боли.
Положили его на широкую кровать, шторы, чтоб не били лучи полуденног солнца, плотно занавесили. Ну как он шёпотом спросила Матрёна у ординарца тихонько выходившего из комнаты.
Да вроде заснул ответил Семён.
Бог даст может и выживет сказала Матрёна. А за фершалом надо всё таки послать.
Уже послали и Семён улыбнулся.
Пить, пить слабым голосом говорил полковник.
Сейчас, товарищ полковник и Семён поднёс к его губам флягу полную воды.
Затем у него начался жар. Вера слабеющими губами звал он, Лидочка, Ниночка, Света.
Поешьте Михаил Алексеевич авось полегчает. Над ним склонилась Матрена, я вам бульон куриный сварила из Пеструшки. А как же дети слабым голосом спросил Михаил. Вы ешьте, ешьте и детям останется, и Матрёна смахнула непрошенную слезу. Михаил сделал два глотка и скривился от боли. Не могу я Матрена, душа не принимает. И он слабо улыбнулся.
Матрёна, скорбно поджав губы, стояла над ним. Как там мой Иван, - думала она. Ведь он сейчас на Белорусском фронте.