"Чем хороша школа? Да тем, что своим существованием она породила каникулы!"
Эти слова закадычного друга Мишки Стручкова вспомнил Стась Полосухин, просыпаясь на своем коротковатом для его долговязой фигуры диванчике прекрасным солнечным июньским утром. И моментально его захлестнула волна первобытной радости. Свобода! Полная, безоблачная свобода, - первый день долгожданных летних каникул, три бесконечных месяца вдали от школьных классов, учебников, зачетов и экзаменов! А на письменном столе лежит голубой прямоугольник бумаги, - путевка в молодежный туристический лагерь сроком аж на восемнадцать дней. И стоит уже в коридоре собранный на все случаи жизни рюкзак, и висит на вешалке старенькая выжженная солнцем и продубленная ветрами штормовка, а под вешалкой солидно пристроились любимые ботинки -"луноходы" с могучей подошвой (протектор -ого! - как у трактора).
А самое замечательное - это то, что и у Мишки Стручкова, одноклассника и лучшего в мире парня, на столе лежит такой же голубой прямоугольник бумаги, и собран уже под самую завязку станковый рюкзак, и видавшие виды Мишкины кроссовки-"адидасы" стоят наготове и снабжены шнурками особого вида: собираясь в дальний поход, вместо обычных "цивильных завязочек" вдевает Мишка крепчайший капроновый шнур. И сразу видно - бывалый человек, не новичок какой-нибудь.
Стась еще немного понежился в кровати, потом решительным движением отбросил одеяло и зашлепал босыми ногами на кухню. Включил чайник. Посетил ванную, наскоро умылся, поплескав пригоршнями в лицо холодную воду. Зубная щетка лежала уже в кармашке рюкзака, вытаскивать ее не хотелось, и Стась ограничился энергичным полосканием рта. Состроив себе в зеркале серию ужасающих гримас, он отбыл на кухню, где как раз со звонким щелчком отключился вскипевший чайник.
Стась уселся на табуретку и в любимой своей "кухонной" позе - откинувшись назад и уперевшись затылком в прохладный бок холодильника - посидел немного, прижмурив глаза и ни о чем не думая. То есть, совсем ни о чем не думать, конечно, невозможно, находясь в здравом уме и, как минимум, в сознании. Но можно сидеть и думать о том, что вот ты сидишь сейчас и почти ни о чем не думаешь...
Для такого состояния Стась вычитал в одной книге классное определение - "блаженное ничегонеделание". Когда рассказал об этом Мишке, тот подумал и веско оценил: " Здорово. Лучше не скажешь." А уж Мишка-то понимает толк в удачном словце, да и сам порой такие перлы выдает - впору записывать.
В квартире было тихо. Непривычно тихо. Уже третий день тишину эту нарушал только включаемый Стасем телевизор, да прочие производимые им шумы. А стоило ему затаиться, и сразу дом затихал: ни голосов, ни шагов. Пусто.
Два дня назад к подъезду подкатили темно-синяя "Хонда" маминого брата дяди Кости, и в багажник этой "Хонды" Стась с дядей Костей за три приема стаскали целую гору сумок, коробок и свертков. А потом в ту же "Хонду" торжественно погрузились мама и младшая сестренка Стася Зойка, чтобы отправиться на время маминого отпуска в поселок Сторожково, что на реке Ракуте. Там в уютном домике почти у самой речки живет суровая баба Лиза, мамина и дяди Костина родительница, строго следящая за тем, чтобы обе подконтрольные городские семьи - и мамина, и дяди Костина - ежегодно в полном составе бывали у нее в Сторожкове и получали положенную дозу свежего воздуха, парного молока, фруктов, овощей и прочей петрушки, а также здорового физического труда все на том же свежем воздухе. Ездили к бабе Лизе охотно, предпочитая домик на берегу Ракуты всяким курортам и санаториям.
В этом году традиция слегка нарушалась. Папа Стася еще весной отбыл в длительную командировку и его возвращение подразумевалось лишь в октябре. А Стась уезжал в турлагерь. В связи с этим ему предстояло посетить Сторожково в августе, вместе с дяди Костиным семейством, - его женой тетей Мариной и двумя сыновьями, Антоном и Матвейкой. Сам же дядя Костя подолгу у бабы Лизы не гостил, а привозил и увозил родственников, задерживаясь каждый раз на два-три дня для выполнения самых трудоемких мужских работ. Вот и сейчас, привезя к матери сестру с племяшкой, он собирался начать строительство новой баньки, материал для которой заготовил еще зимой.
Мама щедро наварила Стасю большущую кастрюлю густого борща, нажарила груду котлет и еще кучу всякой снеди оставила в холодильнике. Знала - сам ничего не приготовит, будет есть одну яичницу, да лапшу из пакетиков кипятком размачивать. А ведь еще предстояло сдать последний экзамен за девятый класс, и какой - химию! До кулинарии ли здесь?
Полкастрюли борща Стась съел, котлеты жевал холодными прямо из холодильника, химию сдал на "четыре" (на что не смел и надеяться, постоянно конфликтуя с химичкой и не вылезая из "троек"), и теперь ему оставалось лишь несколько часов городской жизни, чтобы покончить с борщом, закинуть за плечи рюкзак, зайти за Мишкой и отправиться с ним на вокзал, где у пригородных касс назначен сбор отъезжающих в лагерь.
Стась очнулся от своего "блаженного ничегонеделания". Вода в чайнике успела остыть. Похоже, он умудрился задремать: сидя на табуретке! только что встав с постели!
- Ничего себе! - пристыдил он себя вслух. - Этак все на свете проспать можно!
Резонно постановив, что завтрак он уже проспал, Стась незамедлительно приступил к обеду. Была включена плита, и на нее отправилась разогреваться последняя порция маминого борща. Оставшиеся котлеты, полбуханки черного хлеба, печенье и еще кое-какая несъеденная мелочь были запакованы и засунуты в рюкзак. Холодильник надлежало отключить и помыть. На это, вместе с обедом, ушел почти час. Пора было собираться.
- Следов оставлять не будем! - с киношпионской интонацией объявил себе Стась, в подтверждение чего вымыл посуду, подмел кухню и сгреб постель в корзину для грязного белья. Окна закрыты, задвижки проверены, электроприборы отключены, все по маминой инструкции. Осталось последнее.
Уже обувшись в "луноходы" и с рюкзаком за спиной, Стась обошел все три комнаты, осматривая преимущественно "второй этаж" помещений - антресоли, шкафы и книжные полки. Искомое обнаружилось на гардеробе в маминой комнате. Оно было недовольно повышенным вниманием в своей персоне и активно выражало это недовольство презрительным шипением и даже энергичным движением угрожающе когтистой лапы. Но Стась был неумолим. Угольно-черный кот Пяткин, чистейших кровей "ориентал", что подтверждалось родословной с четырьмя коленами титулованных предков, победитель и призер многочисленных кошачьих выставок, отец целой ватаги юных ориентальчиков, распределявшихся строго по предварительной записи, был бесцеремонно снят за загривок с пригретого места и надежно зажат подмышкой.
- Кошка подмышкой - это звучит неплохо, - автоматически отметил Стась, выбираясь на лестничную площадку и безуспешно пытаясь запереть дверь одной свободной рукой. - Надо будет как-нибудь выдать Мишке в виде экспромта.
Дверь не поддавалась. Пяткин возмущенно вырывался.
- Ну ладно, - согласился Стась, - тогда начнем с тебя.
Прикрыв незапертую дверь, он позвонил в соседнюю квартиру. За дверью послышалось поспешное шарканье шлепанцев, и тихий женский голос спросил:
- Леша, ты? -
- Нет, теть Галь, это я, Стась!
Звякнула цепочка, щелкнул замок, дверь распахнулась. На пороге, привычно поправляя вечно сползавшие на кончик носа массивные очки, стояла соседка тетя Галя, давняя мамина подруга, регулярно дававшая кров Пяткину на периоды массового отъезда в Сторожково.
- Ох ты, каков герой! - всплеснула руками тетя Галя. - Хорош, хорош... А рюкзак-то! Знатный путешественник, куда с добром! Мой Лешка такую махину-то небось и не подымет!
Лешка, сын тети Гали, комплекцией пошел в маму, - худенький и щупленький, и хотя был всего на год младше Стася, доставал ему едва до плеча.
- А вы ему, теть Галь, на лето гантели купите, пускай тренируется , - посоветовал Стась, ослабляя левый локоть. Освобожденный Пяткин, радостно взмякнув, черной молнией метнулся мимо ног тети Гали вглубь квартиры.
- А и то, - с готовностью согласилась тетя Галя. - может, и впрямь куплю. Что же это - компьютеры да компьютеры ... все и занятия-то. Ну ладно, мозги растут, это надо, как же. Так а здоровью-то откуда взяться? В очках вон с ранних лет ...
Тема была неисчерпаемой. Беспокойство за своего единственного ненаглядного Лешеньку у тети Гали выражалось в длиннейших монологах. Мама умела их выслушивать и ловко переводить в русло нормальной беседы, но Стасю это удавалось далеко не всегда. Сейчас, к счастью, был вполне благородный повод прервать тети Галины размышления о пользе физической культуры. Он глянул на часы, шагнул к двери своей квартиры, быстренько запер замок и протянул соседке ключ.
- Вот, мама сказала - вам отдать. Извините, теть Галь, я уже побежал. Мне еще за другом заскочить - и на вокзал.
Соседка приняла ключ, закивала головой, прощаясь. Уже сбегая вниз по лестнице, Стась слышал начало ее обращенной к Пяткину речи: "Ну что, брат доходяга ..." и затем стук захлопнутой двери. Через месяц Пяткин вернется домой растолстевшим и благодушным и будет немедленно посажен мамой на диету: обретать приличествующую его элегантной породе форму к осенним выставкам.
Выйдя на улицу, Стась зажмурился от ударивших прямо в лицо солнечных лучей. Денек был просто роскошным! Дополнив свою экипировку последним штрихом , - солнцезащитными очками, - Стась двинулся со двора навстречу многообещающей летней каникулярной жизни.
ГЛАВА 2
Мишка жил ближе к вокзалу, чем Стась, поэтому за ним предстояло зайти. Школа же располагалась в противоположной стороне, поэтому обычно бывало наоборот, - по дороге на уроки Мишка трезвонил в дверь Стася или разбойничьим свистом вызывал его со двора. Сегодня же Стась пулей преодолел разделявшие их дома два квартала и, буквально не чувствуя веса своего внушительных размеров рюкзака, взлетел на четвертый этаж. (Ждать скрежещущего где-то под крышей девятиэтажки лифта казалось невыносимо долгим занятиям.)
Стась успел раз пять вдавить кнопку звонка, прежде чем дверь наконец отворилась. На пороге возникла Мишкина сестрица Вероника, существо мелкое, ехидное и звонкоголосое. Бесцеремонно сместив ее в сторону, Стась вдвинулся в коридор и молодецки гаркнул на весь дом:
- Эй, Миха, спишь, что ли ?
Взглядом же сразу отметил стоящий возле телефонной тумбочки рюкзак с засунутым под верхний клапан спальником. Ответа не последовало. Стась с шумом скинул на пол свой "станкач", снял неуместные в коридорном сумраке очки - и только тут обратил внимание на необычное поведение Вероники (Никуши, как называли ее Мишкины родители). Даже не захлопнув широко распахнутую Стасем дверь, она стояла, прижавшись к косяку худенькими лопатками и молча - молча! - смотрела на него своими огромными глазищами, в которых - и это было совершенно непостижимо! - явно поблескивали слезы.
- Ты что это? - сразу растерявшись, спросил Стась. - Дверь-то прикрой, что ли! Где Мишка-то?
Дверь была послушно закрыта, но молчание было нарушено совершенно явственным всхлипом. Это было уже чересчур. Среди Мишкиных друзей Никуша была известна как личность хотя и вредная, как все младшие сестры на свете, но безусловно достойного характера: она никогда не ябедничала, не хныкала по поводу и без повода и -самое ценное! - партизански молчала перед взрослыми о делах старшего брата, в которые поэтому была нередко посвящена.
Между тем сейчас глаза Никуши были явно на мокром месте, и она даже не пыталась этого скрывать, откровенно и безутешно хлюпая носом.
- Ого, - озадаченно протянул Стась, - ты что это? Кто обидел, что ли? Где братан-то? Его работа?
На все вопросы девчушка молча отрицательно мотала головой, а потом просто откровенно разразилась рыданиями. Кое-какой опыт обращения с малолетними сестрами у Стася имелся. Он решительно увлек ее в комнату, усадил на стул и так же решительно запретил реветь, попутно живописно описав ее распухший нос и кроличьи красные глаза. Это немного подействовало, и Никуша даже бросила быстрый взгляд в сторону стоящего в углу зеркала - проверить. Женщина есть женщина, даже если ей всего-то от роду семь лет! После этого Стась еще строже приказал рассказывать все по порядку. И узнал ошарашенный Стась следующее.
Не далее, как сегодня утром, когда он блаженно рассиживался в кухне, Мишка был отправлен мамой в ванную менять некстати перегоревшую лампочку. Неаккуратно второпях поставив стремянку, залезший под потолок Мишка полетел кувырком вниз с зажатой в руке лампочкой. Падая, он с размаху грянулся о ванну, сломал несколько ребер и повредил руку, да еще всю ладонь изрезал раздавленным стеклом. - Он весь ... весь в крови был ... прямо капало на пол! - прижимая к щекам кулачки, прошептала Никуша, и в глазах ее плескался ужас.
Мама, естественно, тут же вызвала "Скорую" и уехала вместе с сыном в больницу, и уже оттуда позвонила и доложила оставшейся дома в одиночестве перепуганной Никуше, что с Мишкой ничего такого особенно страшного, но пока они остаются в больнице. И еще, что она позвонила папе на работу, и он сейчас к ней, к Никуше, приедет домой. Когда Стась позвонил в дверь, она так и думала, что это папа, потому и открыла, не спросив кто.
Закончив свой рассказ, Вероника основательно вытерла измазанную не слишком чистыми лапками физиономию каким-то валявшимся на столе полотенцем. Стась только сейчас осознал, что стоял посреди комнаты, как истукан, уставившись на эту заплаканную мордашку, и что у него вспотели стиснутые в кулаки ладони. Он шагнул было в сторону ванной, - помыть руки, - но, увидев прислоненную к стене злополучную стремянку, передумал и отправился к кухонной раковине. Сполоснув руки и выпив заодно стакан ледяной воды, он вернулся в комнату.
Девочка все еще сидела у стола, сжимая в руках полотенце, и смотрела на Стася с откровенной надеждой: вот сейчас он, такой большой и почти взрослый, что скажет или сделает, и все станет на свои места ... Но Стась был потрясен не меньше ее. За несколько минут обрушились все планы безоблачно начинающихся каникул; и где-то в пахнущей лекарствами больнице в эту минуту страдал его лучший друг Мишка Стручков; Мишка, который вчера еще носился с шумом по этой квартире, собирая рюкзак, и тысячу раз за вечер набирал телефонный номер Стася, чтобы спросить: а взял ли он фонарик? а сухое горючее? а лейкопластырь? а какую книгу взял? Стругацких, "Возвращение"? тогда он берет Лема, потом можно будет поменяться ...
Никуша все смотрела своими круглыми глазищами, и Стась, откашлявшись, пробормотал что-то вроде: "Да, ничего себе история ... Как же это он?.." Но это было не то. Причем настолько не то, что глазища снова наполнились слезами и были спрятаны за полотенцем. Проклиная свою косноязычную неловкость, Стась деланно-бодрым голосом объявил, что ребра - это ерунда, костяшки тонкие и срастаются быстро-запросто и безо всяких последствий, это же, к примеру, не нога , - туда-сюда сгибаться ребру не надо, - и что кровь - это ничего удивительного, просто стекло у лампочки тонюсенькое и потому режется здорово, но порезы мелкие и тоже заживают как дважды два и без следов.
Это было уже получше. Вероника слушала внимательно и даже пару раз кивнула головой, мол, да, ребрам сгибаться ни к чему, и стекло действительно очень тонкое. Стась перевел дух и отошел к окну. Очень вовремя отошел.
- Ну вот, - объявил он радостно, - как раз и папа ваш шагает! В подъезд сейчас зайдет. Давай беги дверь опять открывай. Или нет, я сам открою, а ты лучше сходи умойся, а то испугаешь родителя, - ишь, вся в разводах, как индеец на тропе войны!
Никуша уже оправилась достаточно, чтобы скорчить Стасю противную рожицу, сообщить ему, что сам он - "дылда индейская неумытая", после чего отправилась, как незадолго до этого Стась, в кухню. Ванная в этом доме явно стала местом непопулярным.
На лестничной площадке уже протарахтел лифт, и Стась, не дожидаясь звонка, быстро распахнул дверь, впуская Леонида Андреевича, Мишкиного и Вероникиного папу. Крепко, как равному мужчине, пожав Стасю руку и потрепав по головенке подсунувшуюся тут же дочку, папа проявил твердость характера, сразу же отправившись мыть руки в злосчастную ванную. Хрустнуло под подошвой стекло, зашумела вода.
Через минуту Леонид Андреевич появился в комнате и тут же отправил Никушу с пылесосом собирать разбитую лампочку. ( "Да смотри, тщательно, сама же вечно босиком носишься!"). Свет в ванной горел, значит, Мишка вкрутить новую лампочку успел и полетел уже с перегоревшей, автоматически отметил Стась.
А Леонид Андреевич под гудение пылесоса повторил Стасю примерно то же, в чем он сам только что убеждал Никушу, - о ребрах и о стеклах. И еще узнал Стась, что рука у Мишки не сломана, а имеет место только ушиб и растяжение. На ладонь и запястье наложено несколько швов, и тут ничего страшного. Подозревают еще сотрясение мозга, что неудивительно после такого полета.
"Не полета такого, а такого приземления", - поправил про себя Стась, но вслух спросил только: "А в больницу - это его надолго?" Этого Леонид Андреевич еще не знал, так как всю информацию получил от жены своей, Ольги Ивановны, по телефону. Сейчас он побудет дома с дочкой и чуть позже тоже поедет в больницу, а пока ему надо собрать кое-какие мишкины вещички, потому что на пару деньков его оставляют под присмотром врачей ...
Тут зазвонил телефон. Это снова звонила Мишкина мама. Судя по отрывистым фразам, вставляемым Леонидом Андреевичем в ее как всегда быструю и многословную речь, разговор шел об обеде для Никуши, каких-то мишкиных одежках и еще о чем-то, что Стася и вовсе не касалось.
Чувствуя себя совершенно ненужным и не зная, как вести себя в этой ситуации, он снова подошел к окну и стал глядеть во двор, но тут неожиданно Леонид Андреевич сказал в трубку: "Да, он как раз здесь ... Нет, еще до меня пришел ... Ага, сейчас ..." и позвал Стася к телефону.
- Здравствуй, Стасик! - услышал он далекий голос Ольги Ивановны. - Видишь, как неудачно у нас все... Миша тут ... в общем, ничего страшного, тебе уже наш папа сказал, наверное... Миша переживает очень из-за лагеря, он так рвался ... ну, теперь уж какие лагеря... Он тебе просил передать, обязательно, чтобы ты , когда зайдешь, взял с собой его спальный мешок. На твоем молния сломана или что-то там такое?.. В общем, ты возьми, он очень настаивал. И, говорит, пусть там Стась только не выдумывает ничего, пусть в лагерь едет и мне потом доложит ... в смысле, расскажет. Ладно, Стасик? Ты поезжай, тебе, наверное, пора уже на вокзал?.. конечно, пора; ты бери спальник, свой у нас оставь, заберешь потом. Ну, счастливо тебе... И дай трубочку Лене, в смысле - Леониду Андреевичу, я тут ему кое-что забыла еще ...
Так и не успев практически вставить ни слова, Стась пробормотал дежурное "Да, хорошо, до свидания!" и отдал трубку Леониду Андреевичу. "Ну и Мишка", - думал он ошарашенно. "И про спальник помнит, в такой-то момент! Ему швы накладывают, рентген всякий, гипс ... или что там с ребрами делают?.. а он - пусть Стась мой спальник возьмет, у него молния барахлит, а мой теперь все равно не нужен..." Стась почувствовал, что у него подозрительно защипало в носу, и он - в который уже раз! - отвернулся к спасительному окну.
Рассматривать хорошо знакомый двор он не стал, а, дождавшись, когда за спиной закончится телефонный разговор, откашлялся и попросил:
- Вы - когда к нему туда пойдете! - Мишке от меня привет, и пусть выздоравливает ... ладно? Черт, обидно как! Так собирались!..
Мишкин папа кивнул:
- Да, неладно получилось. Все планы кувырком. А привет - это конечно. Обязательно. Не забуду. Да он и сам спросит про тебя, я знаю. Да, Оля мне тут сейчас про спальник сказала, чтобы я проследил. Давай забирай, без церемоний. Кстати, может пообедаешь с нами?
Стась взглянул на часы: время еще было, но ...
- Нет, я уже дома поел, спасибо...
- Ну, смотри.
Обыденность разговора с Леонидом Андреевичем свело на нет ощущение какого-то необратимого несчастья, возникшего во время рассказа зареванной Вероники. В самом деле, ничего ужасного; болезнь, травма - в любой момент это может случиться с кем угодно. Чертовски обидно, конечно, что именно с Мишкой и именно сегодня, - прямо в день отъезда. Но опять же: слава Богу, что ничего серьезного. Через месяц Мишка, небось, еще и гордиться будет своими шрамами и переломами.
Какой-нибудь аппендицит, например, куда противнее. Или, скажем, воспаление десны. Когда у Стася случилась эта напасть, он чуть ли не по потолку бегал, люстры сшибал. В тот момент он бы по доброй воле залез на любой высоты лестницу, обвешавшись стеклянными изделиями всех размеров и калибров, и добровольно же кинулся бы вниз, если бы ему твердо пообещали, что сразу прекратится терзающая челюсть мучительная боль. Так что Мишка еще легко отделался! Так Стась пытался ободрить себя и убедить, что все не так уж плохо. Но получалось что-то не очень. Образ перебинтованного несчастного Мишки стойко вытеснял из мыслей все бодряческие построения.
Стась вытянул из-под клапана Мишкиного рюкзака спальник, пристроил его вместо своего. Надо было уходить. "Леонид Андреевич, я пошел!"
- Да-да, - донеслось из кухни, откуда уже вовсю слышался шум воды и бряканье кастрюлек. Неловко, по-мужски, подпоясанный фартуком Мишкин папа появился на пороге.
- А я сейчас Нику обедом - и в больницу. Ну, счастливо тебе, отдыхай на полную катушку! За двоих, как говорится. Привет я передам. Никуша, закрой за Стасем дверь!
Он махнул рукой и скрылся в кухне.
Выскочила совсем уже повеселевшая Вероника - и следа нет от горя и испуга! - прочирикала:
- Я тоже, я тоже с папкой в больницу! Мы Мишке сейчас соку купим, бананов, конфет!.
Положение брата ей уже явно казалось вполне терпимым и даже выгодным. Стасю это почему-то показалось обидным. От недавней жалости к сопливой девчонке не осталось и следа.
- Чему радуешься-то? - мрачно буркнул он. - Тоже мне ... жужелица.
Развернулся и вышел. За спиной хлопнула дверь.
ГЛАВА 3
Настроение было отвратительное. Ну вот просто - гаже некуда. Почти невесомый еще недавно рюкзак тяжело осел на плечи. Какой-то неопределенный предмет в его недрах назойливо давил в поясницу, да еще что-то надоедливо брякало на каждом шагу. Ногам в ботинках было жарко. Рубашка на спине мгновенно стала влажной от пота. Солнце палило немилосердно, и сейчас это вызывало только досаду, - ну что это за пекло в самом-то начале июня?!
Злясь на немилосердное солнце, Стась попутно проклинал и свою забывчивость. Темные очки он оставил на тумбочке возле телефона в коридоре Мишкиной квартиры. Потеря обнаружилась сразу, но возвращаться не хотелось категорически. Так что сейчас Стась плелся, низко опустив голову, иногда прикрываясь козырьком-ладонью.
Можно было доехать на автобусе. До вокзала отсюда ехать четыре остановки. Стась даже чуть не сел в подкативший "двадцать девятый" (маршрут "сквер Чайковского - дом культуры "Руслан" - железнодорожный вокзал"), но в последний момент резко передумал и зашагал пешком. Резерв времени был вполне достаточен, чтобы идти не торопясь, а то прибыл бы он на вокзал заметно раньше назначенного. Так что предстояло еще пожариться на солнышке в привокзальном сквере. На пару с Мишкой они бы потратили это оставшееся до отъезда времечко, не заметив, а в одиночку - это время следовало просто-напросто убить. Что и делал сейчас Стась, черепашьим шагом передвигаясь в нужном направлении, стараясь при этом побольше оказываться в тени деревьев или зданий.
Как раз в стремлении к очередной порции тени и свернул Стась с тротуара на преступно протоптанную прямо посреди газона тропинку, идущую вдоль ряда густо разросшейся акации. Окрестности тропинки были изобильно отмечены следами жизнедеятельности представителей собачьего племени из ближайших домов. Судя по такому обилию, собак в этом районе развели множество и кормили от души. Не удивительно, что идти Стасю пришлось, внимательно глядя под ноги во избежание неприятных последствий.
Тут-то его взгляд и зацепился за какой-то неожиданный предмет, лежащий совершенно открыто почти на самой тропинке. Настолько открыто, что в первое мгновение Стась даже оглянулся по сторонам: не спрятался ли зарослях предвкушающий близкую потеху пацан, держа в руке конец замаскированного шнурочка? Знаем такие шуточки, сами развлекались в младших классах! А лежащий около тропинки предмет как нельзя более удачно подходил для "обманки". Это был небольшого размера бумажник, поблескивающий металлической кнопочкой на застегнутом ремешке.
Затаившейся пацанвы в окрестностях находки не обнаружилось, и вообще ничего живого не наблюдалось в обозримом пространстве. Не наклоняясь, Стась толкнул находку носком ботинка. Никакого подвоха вроде бы не было. Чистенький аккуратный бумажник, словно только что выпавший из кармана беззаботного растяпы.
Стараясь не потерять равновесие под тяжестью рюкзака, Стась присел на корточки и поднял находку. На ощупь бумажник показался пустым, что вызвало некое разочарование. Однако внутри обнаружился - в одном отделении - необычной формы плоский ключ, а в другом - листок плотной бумаги. При ближайшем рассмотрении листок оказался не чем иным, как билетом, и билетом на самолет. Причем вылетающим, как обнаружил озадаченный Стась, буквально в ближайшее время с аэродрома местных авиалиний.
Этот маленький старый аэропорт, носящий название "Чепалово", находился в черте города в непосредственной близости от вокзала и служил для обеспечения полетов в ближайшие города области, до которых лету было всего-ничего. Самолеты отсюда летали маленькие, шума и беспокойства городским жителям доставляли немного. Тем более, что район был отнюдь не центральным, и взлетев, самолетики брали курс над железнодорожным вокзалом на лесной массив, а там уже разворачивались в нужном направлении.
В "Чепалово" же располагался местный аэроклуб, клубы дельта- и парапланеристов, а также картингистов, гонявших по старой взлетной полосе.
Кроме того, "Чепалово" было широко известно среди молодежи одноименным центром досуга (ЦДМ "Чепаловский", кто ж его не знает!), построенным рядом со стареньким зданием аэровокзала всего два года назад. Концертный зал, кафе-бар, дискотеки, спорткомплекс. Популярное место.
Размышлял Стась недолго. Хозяин потерянного бумажника, конечно, уже мечется по аэропорту и рвет на голове волосы. Или плачется начальнику смены.
В любом случае, можно было успеть добраться до "Чепалово" и выручить растяпу. Все же самолет - не электричка, человеку наверняка срочно надо куда-то, если не выбрал он в качестве средства передвижения поезд или, к примеру, автобус. Или вообще - туда "только самолетом можно долететь"? Обдумывая это, Стась уже максимально ускоренным шагом двигался к развилке дороги и, не задерживаясь, свернул налево, согласно указателю "аэропорт "Чепалово", местные авиалинии".
В здании аэровокзала было прохладно и тихо. Под потолком с вертолетным гудением гоняли воздух огромные лопасти старомодных вентиляторов. Десятка полтора улетающих и встречающих томились в ветхих креслицах крохотного зала ожидания, - кто расслабленно подремывая, кто уткнувшись в разного рода печатную продукцию. Пара немолодых граждан сомнительной наружности лениво шлепала расхлюстанными картами. Издерганного вида молодая мамаша кормила двух малолетних близнецов помятыми бутербродами из целлофанового пакета. Близнецы капризничали, отказываясь от налитого в пластмассовые стаканчики кефира и громко требовали "Пепси-колу". У "стойки Љ 1" вяло шла "регистрация на рейс Љ 116, следующий по маршруту "Чепалово - Гуляевск", как было объявлено по внутренней трансляции.
Ни одной фигуры, демонстрирующей отчаяние по поводу утерянного билета, не наблюдалось. Стась поискал глазами апартаменты начальника смены. Искомая дверь обнаружилась быстро. Под пластиковую табличку с соответствующей надписью криво был подпихнут листок бумаги с крупно выведенной надписью "Технический перерыв 15 минут". Судя по внешнему виду листка, его использовали неоднократно. Оставался еще один вариант: сделать объявление по трансляции, мол, такой-то и такой-то, подойдите к справочному бюро, обнаружена потерянная вами вещь.
Стась еще раз достал билет, чтобы выяснить фамилию владельца - и озадачился. Никаких традиционных данных об отлетающем, - ФИО, номера паспорта, - не было. Не было даже такой графы. И - что уж совсем было непостижимо - отсутствовал номер рейса. Дата вылета - пожалуйста, вот она, черным по белому: 3 июня 2001 года. Время вылета - 14.25, время местное. И пункт отправления - тоже пожалуйста: а/п Чепалово. И все! Какой рейс, какой тип самолета, какова стоимость билета, кто летит и, наконец, куда - полнейшая тайна!
Только тут Стась сообразил, что билет и сам по себе был совершенно необычным. По краю билета - по всем четырем сторонам - какие-то несерьезные клеточки, вроде "шашечек" на дверцах такси. Только цвет другой, сине-белый. Или, точнее, бело-голубой. И обратная его сторона, где обычно всякое "воспрещается - разрешается" и прочие правила полета, девственно белая.
Мелькнуло в голове: "Может, шутка?" Но сразу резонное: " А какой в этой шутке смысл?" Да и, честно говоря, не похоже; вон даже и бумага-то какая, плотная, глянцевая, и шрифт явно типографский. Только дата и время вписаны от руки идеально каллиграфическим почерком, черной пастой.
Совершенно растерявшись, Стась огляделся еще раз. Заканчивалась регистрация на 116-тый рейс, тот, что в Гуляевск. Последние пассажиры исчезали за дверями "накопителя". Объявили прибытие "сорок четвертого" из Чернодольска. Несколько человек из зала ожидания встрепенулись и поспешили к выходу.
Откуда-то объявились две вооруженные швабрами бабки и ожесточенно зашаркали огромными растрепанными тряпками по и так довольно чистому полу.
Покончившие с бутербродами близнецы сосредоточенно мутузили друг друга за право обладания красной гоночной машинкой. Точно такая же зеленая валялась рядом без внимания. Мамаша успешно делала вид, что ничего не замечает, спрятавшись за журнал "Здоровье". Сомнительные личности продолжали шлепать картами.
Взгляду остановиться было не на чем.
Подойдя к окошечку справочного бюро, Стась обнаружил родную сестру бумажки с двери начальника смены. Текст был тот же, почерк явно совпадал. Когда ожидался конец вышеозначенного "технического перерыва", было совершенно неясно. Зато ясно было, что засекать пятнадцать минут смысла не имело.
" Ну что", - ядовито заметил сам себе Стась. "Совершил марш-бросок по жаре? С рюкзачком? Благородный рыцарь. Вернул билет рыдающему от счастья растяпе. Или - если женщина - рястяпке? Ах что вы, не стоит благодарности, каждый порядочный человек на моем месте ... И гордо удалился. Герой. Больше не знают о нем ничего ..."
Засунув злополучный билет в злополучный же бумажник и затолкав все это злополучие в карман джинсов (выкинуть рука не поднялась), Стась отправился было к выходу, но тут в дверь ввалился, сопя и отдуваясь, Круглый Человек.
ГЛАВА 4
Говоря по справедливости, абсолютно круглым появившийся человек, конечно же, не был. Однако был он невысок, обладал весьма заметным животиком, абсолютно лысой головой и легкомысленно оттопыренными ушами. В обеих руках он тащил две логично дополнявшие его облик пузатые сумки, не столько, судя по всему, тяжелые, сколько объемистые.
Протиснувшись в узковатую для его габаритов дверь, Круглый Человек (как его определил про себя Стась, имеющий привычку награждать незнакомых людей прозвищами) бросил на пол сумки и стал энергично обыскивать свои карманы. Попутно он утирал вспотевшие лицо, шею и лысину пестрым носовым платком размером с женскую косынку. Выудив из глубочайшего брючного кармана билет (а что еще мог искать спешащий на самолет гражданин?), за неимением свободной руки он прихватил его зубами и в таком виде, подхватив сумки, заторопился дальше.
Пропустив толстяка мимо себя, Стась уже хотел было выйти на улицу, но тут его словно ударило: зажатый по-собачьи в зубах билет имел точно такую же бело-голубую окантовочку, что и билет в найденном бумажнике! Следуя мгновенному порыву, Стась рванулся за вошедшим. А тот уже успел просеменить через зал, обогнув на безопасном расстоянии воинственных поломойщиц, и приблизился к ничем не примечательной двери, на которой вовсе не было никакой таблички. Не притормаживая ни на секунду, Круглый Человек открыл эту дверь (причем Стась готов был поклясться, что он боднул ее лбом) и моментально исчез из виду.
При ближайшем рассмотрении на двери (в ее левом верхнем углу) обнаружилась маленькая, с почтовую открытку, наклейка все с теми же бело-голубыми шашечками.
Стасю мимоходом вспомнилась детская игра в "казаки - разбойники", где убегающие "разбойники" обязаны были оставлять за собой начерченные мелом стрелки и другие условные знаки, - на земле, стенах, стволах деревьев и т.д. А преследующие их "казаки", соответственно, должны были эти знаки обнаруживать и догонять "разбойников". Чувствуя себя таким "казаком", Стась осторожно приоткрыл загадочную дверь.
А ничего необычного он там не обнаружил. Вполне привычная стойка, за которой неопределенного возраста дама в униформе энергично делала какие-то отметки в билете стоящего перед ней толстяка. Крутобокие сумки уже проезжали на ленте транспортера через "рентген", на мерцающий экран которого со скучающим видом смотрела другая дама, почти точная копия первой. Не обнаружив ничего криминального, она остановила транспортер и, не глядя на пассажира (цветастый платок-косынка мелькал в его руке, как флаг), пришлепнула на багаж ярко-красные наклейки.
Круглый Человек подхватил свою кладь и уже спокойным шагом прошествовал дальше вглубь помещения, где за матово-стеклянной перегородкой угадывались силуэты сидящих людей. Вся процедура не заняла и пары минут.
Дама за стойкой выжидательно глянула на застывшего в дверях Стася. Торопясь объяснить ситуацию, он в очередной раз извлек из кармана бумажник, а из бумажника билет, и протянул его даме.
- Видите ли, - начал было он, - Вот этот вот билет, я его ...
Но дама явно не настроена была выслушивать долговязого юнца. Отработанным профессиональным движением она пришлепнула билет штампом, сделала в нем отметки профессионально же неразборчивым почерком, черкнула что-то шариковой ручкой в развернутой перед ней ведомости (или что уж там у нее было развернуто) и, подтолкнув билет обратно Стасю, с видимым облегчением объявила напарнице:
- Ну все, последний!
Та, молча кивнув, повернула рычажок транспортера и выразительно кивнула остолбенело замолчавшему юноше: мол, давай рюкзак, не задерживай. Совершенно автоматически, словно под гипнозом, Стась взял со стойки билет, торопливо снял рюкзак и уложил его на движущуюся ленту. И через какие-то полминуты впервые за свое существование насквозь просвеченный "станкач" был украшен красной нашлепкой.
Первая дама, подняв трубку телефона, что-то тихо в нее говорила, низко наклонившись над стойкой и водя пальцем по своей ведомости. Вторая уже исчезла за дверью. Пустой экран продолжал мерцать. На Стася никто не обращал внимания. Что ему оставалось делать? Он поднял рюкзак и шагнул за стеклянную перегородку.
Вспоминая потом эти минуты, так много изменившие в его жизни, Стась сделал вывод, что его действия были вызваны... страхом. Элементарной боязнью глупо выглядеть. В тот момент, когда он вместо того, чтобы объяснить, как попал к нему клетчатый билет, совершенно неожиданно для самого себя протянул этот билет регистрационной даме, и она стремительно произвела с ним свои необратимые регистрационные процедуры, Стась понял: теперь любые объяснения ставят его в идиотское положение. Будь он респектабельным взрослым, можно было бы хохотнуть, пошутить, разъясняя ситуацию... Но он был лишь не слишком уверенным в себе подростком, теряющимся при необходимости общения с незнакомыми людьми, тем более - с Должностными Лицами!
Итак, этот роковой шаг, - шаг мимо регистрационной стойки за стеклянную перегородку, - был сделан.