Почему говорят, что Мадонна обязательно должна быть с младенцем? Ведь Мадонна - это не облик, это суть, это женщина, обнимающая весь мир.

Первый раз Марк увидел ее в парке: она сидела на его любимой скамейке и смотрела на готический собор. Ничего необычного: каштановые волосы, зеленые глаза, простенькое платьице... Кроткий взгляд.

- Посмотри, как прекрасно! - сказала она.

- Готика - мрачный стиль, - заметил Марк, садясь рядом.

- Вовсе нет, - отвечала она. - Это величественно и прекрасно. Готика всегда стремится к свету, рвется из черных оков и вновь падает, чтобы воспрянуть позднее... Тебе это известно, как никому другому, правда?

Марк окунулся в готику пару лет назад, и до сих пор познавал ее мрачное превосходство над бренным миром. Он не был фанатиком, не спал на кладбище и не приносил в жертву змей. И все же у него была готическая душа, которая взирала на мир сквозь желтые стекла витражей...

Все прежние друзья отвернулись от него, а теперешние - теперешние казались мрачными фигурами, вырезанными из черного воска. Он был одинок. С ним оставалась только эта скамейка в парке да собор напротив... И теперь она...

Она приходила, в голубом платьице, садилась на скамейку и могла часами смотреть на здание перед собой. Марк любил одиночество, но с ней чувствовал себя уютно.

- Мир не состоит только из оттенков черного, - вдруг молвила она. - Смотри: солнце золотое, небо голубое, деревья зеленые...

- Но все рано или поздно уйдет в черный, - возразил Марк.

- Но не сегодня.

Его братья не понимали, почему он возится с этой девчонкой. Черт, она даже не "тру"! Но он не мог не видеться с ней. Нет, он ее не любил. Она просто нужна была ему, как воздух.

- Ты должен рисовать, - сказала она однажды. - Ты ведь хорошо рисуешь.

Марк забросил рисование два года назад. Откуда она знает? Ему действительно хотелось рисовать. И не мрачные кладбищенские пейзажи, но что-то, от чего так щемит в душе...

- Нарисуй хотя бы этот собор, - предложила она. - Просто передай его душу.

И он стал рисовать. И что-то взорвалось в нем. Даже готика обрела совсем другой смысл. Возрождение, а не умирание... Братья-готы стали на него коситься. Нет, он не перестал носить черное. Просто стал другим. СЛИШКОМ готичным для них.

Марк приносил ей розы. Алые до черноты. Она любила их, хотя ей, в этом голубом платьице, куда больше подошли бы ромашки.

- Роза - это душа человека, - говорила она. - Отрастила шипы, чтобы ее не обидели. А если шипы обломать, душа будет кровоточить. Не потому, что она беззащитна. Просто без шипов ее не может быть. Нужно просто уметь не уколоться, когда наслаждаешься красотой человеческой души...

Однажды серым, пасмурным днем она исчезла. Марк, как всегда, пришел на любимую скамейку, осторожно держа в руках черную розу. Но девушки не было. Внезапно где-то неподалеку взревел мотор: байкер рванул с места. Позади него сидела хрупкая девушка в накинутой на плечи огромной кожаной куртке. Трепетали черные ленты на ручках мотоцикла, развевался на ветру подол знакомого голубого платья...

Внезапно Марк понял, что она уже не нужна ему так, как раньше. Она ушла, почувствовав это. Он изменился: готика теперь была для него состоянием души, а не способом выделиться. Он бросил это течение, осознав, что просто заигрался. Ему, как никогда, хотелось жить. А она уехала... Значит, где-то там она нужнее...

Он сел на скамейку и закончил карандашный набросок, который начал так давно: с листа на мир смотрела огромными глазами молодая хрупкая девушка. Марк поднялся и ушел, зная, что больше не вернется сюда. А на скамейке остались черная роза и лист с портретом девушки.

Внизу рисунок был подписан: Мадонна...