Алфавит (фрагменты)
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
АЛФАВИТ (фрагменты)
"Всевозможные старинные предметы не поддаются разделению по родам, а потому их в совокупности именуют гудун -- "антикварная всячина". Это подобно тому, как разные продукты варят с рисом в одном котле и называют получившееся кушанье гудун -- "сборная похлебка". В "Книге Перемен" говорится: "В смешении вещей выделяется благодатная сила". Еще там сказано так: "Вещи смешиваются, и тому дается имя: узор мироздания". Узор мира сам собой рождается из смешения вещей".
Дун Цичан, "Разговор об антикварных вещах"
Попробуем?
А
Астма
(Сетка Рабица или астматическая проза)
Астматическая проза (1)
Астма. Знаете, что такое приступ астмы? Это когда перехватывает горло, и ты не можешь выдохнуть. Иногда пишется, как во время приступа астмы. Фразы выходят рваные. Короткие. Часть речи становится целым. Прилагательные стремятся обрести самодостаточность глаголов. Со стороны это похоже на пытающуюся взлететь курицу. Никто не говорит, что не получится. Все дело в стимуле. Я помню курицу, научившуюся летать. В этом ей помог человек с топором. Увы, на каждую курицу топоров не напасешься.
Сетка Рабица (1)
"Кто такой Студебекер?" - спрашивал Остап Бендер. Следом за ним и я спрошу: "Кто такой Рабиц?" Однажды из-за этого Рабица меня замели в ментовку.
Сносили биокомбинатские бараки. Жильцы их уже покинули, а строители где-то задержались. Опустевшие бараки простояли еще почти месяц.
Дома умирают так же, как люди. Сначала отлетает душа. Снаружи все, как раньше, даже стекла не выбиты, а внутри - смерть, тлен и запустение.
За каждой барачной квартирой были закреплены два участка земли по обе стороны барака. Под сады. Пионы, розы, малина, смородина, яблони, сливы, груши, персики и помидоры вольно произрастали в тех садах. Сразу одичавших, стоило только хозяевам погрузить пожитки на грузовики и уехать "на новые квартиры". Внезапность изменений пугала. У "культурных" растений слой этой самой культуры еще тоньше, чем у людей.
Я бродил по знакомым местам и не узнавал их. Неужели вот здесь мы играли? В этой враждебной человеку чаще? Мне было 17. Я учился на втором курсе политеха. Мистикой увлекался только от избытка жизнерадостности. Но в этих недельной заброшенности садах было что-то настолько жуткое, что мне срочно захотелось чего-нибудь сломать. Разрушить. Доказать свое превосходство. Свою власть.
Поэтому, увидев сетку-рабицу, я решил снять ее. Полезная вещь. У нас тоже был сад при квартире. Маленький, правда. А забора не было. Отец вплетал сухие карагачные ветки между кустами сирени. Рабицей красивее. Так мне показалось. Видеть улицу не сквозь переплетение ветвей, а сквозь крупноячеистую рыжеватую от ржавчины сетку. Это гораздо... аккуратнее.
Я снял почти десять метров, когда появились менты. В гражданской одежде.
- Что делаешь?
- Вам какая разница?
- Мы из милиции.
- И что?
- Предъявите документы.
- В трусах паспорт не ношу.
- Тогда проедем в отделение.
- Вот еще. Я тут рядом живу. Если вам так надо, могу сходить за документами.
- Куда?! А ну, стоять!
Через пару минут сбылась мечта идиота. Я увидел улицу сквозь ячейки сетки-рабицы, которой было затянуто окошко ментовского "бобончика". Точнее, улица проникала в пропахшее железом, бензином и блевотой нутро "бобончика" сначала сквозь вертикальные прутья решетки, затем сквозь грязноватое стекло, а только потом сквозь рабицу. Но все равно.
Смотреть было интересно. О том, что при отбитых почках писаешь кровью, я тогда не знал.
Астматическая проза (2)
Астма. Официально неизвестно, как человек заболевает астмой и как ее лечить. Фармакоконтролируемое заболевание. С теофедрином навсегда. Неофициально предлагают есть помет сороки, вареную морковь, пить травяные настои и делать окуривание косточками черных маслин. Интересно, консервированные маслины подойдут? Корнуолл советовал глотать паутину. Тенета. Увидеть мир сквозь паутину и умереть. Об этом можно написать сказку. Как паутина сдавливает грудь, лишая тебя возможности выдохнуть. И ты погибаешь от избытка воздуха. Вдох, вдох, вдох, вдох... смерть.
Графомания. Официально неизвестно, как человеком овладевает писательский зуд и как от него излечить. Неофициально предлагают сечь в младенченстве, приговаривая: "Не пиши!" Но что делать, если время упущено? А что делать, когда горло перехватывает спазм и судорога сводит пальцы? Когда не можешь избавиться от переполнивших тебя слов? Пытаешься писать короткими фразами. Короткими, как куриные крылья. Чтобы хоть так, хоть чуть-чуть ослабить давление. И, начиная новый абзац своей астматической прозы, мечтаешь, что вот сейчас, в это самое мгновение "оковы тяжкие падут", слова хлынут потоком, водопадом, искрящимся миллионами брызг, а ты опять испытаешь ни с чем не сравнимое чувство, словно твое единое и неделимое "я" разбилось на множество осколков, но при этом осталось целым, ибо в каждом осколке, как в каждой капле, отражается солнце. Словно ты плывешь по течению, подчиняясь ему, растворяясь в нем, и, в то же самое время, сидишь на покатом, поросшем мягкой травой берегу речки имени Гераклита, наблюдая за собой плывущим. В руках у тебя бусинки метафор и ассоциаций, нанизанных на прочную и прозрачную леску, и ты перебираешь их, словно четки, ласкаешь пальцами, греешь в ладонях, запрещая себе вспоминать о том, что предназначение лески удерживать не бусины, а крючок.
Сетка Рабица (2)
Как оно писается с отбитыми почками я узнал на последнем курсе политеха. А в тот раз отделался легким недоумением и чуть менее легким унижением. Соседка видела, как меня задержали, и в отделении милиции меня ждала мама. С моим паспортом, свидетельством о рождении, школьным аттестатом, студенческим билетом, зачеткой и квалификационной книжкой спортсмена-разрядника. Лейтенант, устанавливающий мою личность на основе представленных документов, очень веселился.
- О, отличник! О, кмс! О, стометровку-то как бегаешь! А че ж не убежал?
- Испугался.
- Ага. Мне докладывали, как ты испугался. Подумали, что на рецидивиста напоролись, - и, обернувшись к моей маме, - Там недавно квартиру обворовали у не выехавших... Да вы, гражданка, не волнуйтесь так.
- А зачем арестовали? Его заподозрили в краже?
- Не арестовали, а задержали. Для выяснения личности.
Честно говоря, завидую я тому лейтенанту. И с удовольствием поменялся бы с ним местами. За каких-то пять минут он сумел "выяснить" мою личность. А у меня это до сих пор не получается. Наверное, смотрю не те бумаги.
У метафор есть странное свойство. Иногда из копья они превращаются в бумеранг. И возвращаются. А ты не ждешь. Так избранная в метафоры порядка и аккуратности сетка-рабица вдруг превратилась для меня в нечто совсем иное. Я увидел ее сплетенной не из проволоки, а из слов. Из предложений, фраз, абзацев. А я-то думал, что плету из них сеть для ловли рыбы. Сетку-рыбицу. Самозабвенно выдергивал из ткани прошлого ниточки воспоминаний, облекал их в слова, а они... Хотя, возможно, это всегда так. Мы отгораживаемся от прошлого сеткой-рабицей воспоминаний. Это... аккуратнее. И прошлое уже не так опасно. Да и зачем оно? Только нервы трепать. А от нервов, говорят, случается астма. Поэтому, спасибо, Рабиц. Кто бы ты ни был. Вдох...
Антураж
(Антураж и разговоры)
...чуть заполдень в минувшую субботу
...на берегу рукокопанного ижевского пруда с северной его стороны, где уже почти и не город
...на небольшом мысе под этакой прояпонской соснятиной
...пока норвежский циклон накапливал силы для очередного дождя
...мы
...пили
...коньякводкувинопиво (нужное подчеркнуть три раза)
...крутой склон мысочка порос свежей травой с наждачной изнанкой
...помню, в детстве меня подбили такую лизнуть - кожу с языка, как срезало
...зато лежать удобно
...не соскользнёшь
...под любым углом к уровню моря
...под любым углом к уровню неба
...под любым углом к чему угодно
- Хорошо!
- Как на кухне... Кстати, я недавно понял, почему у нас так популярны кухонные посиделки.
- Ну, и почему?
- А по Грофу. Типичная перинатальная матрица первого вида. Иллюзорный аналог материнского чрева: тепло, тесно, еда под боком. И этакое эмбриональное чувство защищённости и безопасности...
- ...и отсутствия ответственности, ага...
- Вот-вот. Поэтому у нас так любят порешать на кухнях мировые проблемы и поотвечать на вечные вопросы, словно это вопросы кроссворда (а когда правильное слово не вспоминается, можно схлюздить и подставить любое, подходящее по буквам - кто вам проверит?)
...и так далее, и так более. О "кухонном диссидентстве", о "кухонном андеграунде", о знаменитом тридцатых годов "холостяцком" доме (том самом для совслужащих, который около действительного, а не придуманного Лужковым, нулевого московского километра), где при двадцатиметровых туалетах вовсе нет кухонь...
...от Горпристани до Воложки курсируют катера "на подводных крыльях"
...скорость такая, что невольно вспоминаются зоопарковские обрезанные лебеди
...и дебильная попсярская музыка над водой
...и туча наглых чаек, сопровождающих катера
...причём в сторону Воложки чаек всегда летит раз в пять больше, чем обратно
...вплавь они возвращаются, что ли?
- Меня на Мангышлаке учили, как их варить.
- Ну, и как?
- Ловишь чайку, общипываешь, потрошишь, кладёшь в кастрюлю и заливаешь сначала морской водой, чтобы вонь тухлой рыбы отбить. Только вода закипит - сливаешь. Набираешь пресную. Закипит - опять сливаешь. И так три раза.
- А потом?
- Выбрасываешь вместе с кастрюлей.
- Гурманы вы там в Казахстане.
- А у вас в Ухте белые медведи под дверями гадят.
- Это он о чём?
- Да я ему тут рассказывал, как мой приятель в подмосковном пионерлагере над аборигенами прикалывался. Мы, говорит, в Ухте в школу на оленьих упряжках ездим, а по ночам у нас белые медведи по помойкам шарят. И если какой-нибудь на крыльце нагадит, то дерьмо за ночь примерзает, и дверь не откроешь...
- И мыши у них тоже только белые, как медведи.
- И лемминги.
- Какие лемминги? Откуда в Коми лемминги?
- Я тоже думал, что нет!
...Два брата Митя и Дмитрий (имена точные, по паспорту:) пошли в тундру водку пить. Под бананы. Летом в Ухте бананов было завались. И арбузы по пять копеек кило. Зато сгущёнка - 55, потому как "3-й пояс".
...Только расстелили-разложились, из кустов вышла морда. Не мышиная и не крысячья. И прямиком к очищенному пополам разломанному банану. Понюхала, удовлетворённо прищурила глазки и, видимо, где-то внутри себя скомандовала "жопа, выходи". Потому что пока морда на передних лапах подбиралась к банану, жопа с хвостом и задними лапами оставались в кустах. Ладно, собрались все вместе. Сожрали полбанана. Подумали. Сожрали вторые полбанана. Потом сожрали вообще всё съестное на одеяле, кроме колбасы, которую прибалдевшие Митя с Дмитрием спасли на вытянутых руках.
...Остаток лета и зиму лемминг прожил у Мити и Дмитрия. Под ванной. В тазике. Ему туда наваливали разной травы, сала и прочего сыра. Чтобы мягко было. Периодически лемминг просыпался, сжирал всё, до чего мог дотянуться, не вставая, и опять засыпал. При этом не гадил. Абсолютно. Из чего любому зоофилу ясно, что это был таки лемминг, а не морская свинка или, простигосподи, хомяк.
...Весной лемминга унесли в тундру. Лемминги ведь по весне топятся в океане. Инстинкт у них такой. Вот его поближе к океану и унесли.
...У него, наверное, с первого раза не получилось.
...Прыгнул со своего гренландского-ирландского утёса и почему-то не утоп. Не заладилось.
Поплыл в Коми. Что в пути жрал - неизвестно. Планктон-там всякий, селёдку норвежскую, кильку, шпроты...
...телефон
- Да?.. Часа через два... Да... Я приду и всё запаркую... И рыб покормлю... Ага, давай...
- Это ты с кем?
- С боссом.
- Ты вообще кто: сисадмин или парковщик?
- Да это серверы отключить надо будет...
- А рыбок каких кормить?
- Из скринсейвера?
- Клавишей дабл-ю, дабл-ю, дабл-ю?..
- Они же под "Самсунгом" сидят. Это у нас, лохов, триаловские рыбки в винде, а у него лицензионный тамагочи-скринсейвер.
- Ага, и, если рыбок не покормишь, они через день кверху брюхом всплывают.
- А ещё каждую неделю надо говно с монитора убирать - это ж тебе не лемминги. .
- Курсор подводишь и "дилитом" стираешь.
- Попиксельно...
- Надо бы продать идею...
- Секретарши нам памятник поставят.
- Описаются от восторга.
- Кстати...
И мы пошли.
Б
Беляши
Кулинарное искусство это искусство авторских копий, поставленных на поток. но что-то сделать в первый раз - это да, это забавно. Долго, много лет нарезал мыслями круги чего-нибудь испечь из дрожжевого теста. Смаковал историю Гуэрры о тысячелетней закваске, исходил завистью на разные кулинарные документалки: как у них все просто! И таки решился. С некоей внутренней дрожью перед дрожжами. Они же живые, разные. Мало ли что там в рецептах написано. Это ведь надо собственную статистику нарабатывать, чтобы уже точно знать - из этих пакетиков дрожжей требуется не семь, а вовсе даже восемь с половиной грамм на 485 граммов муки. Ну и сахара на осьмушку столовой ложки больше, чтобы... чтобы оно там все прореагировало и не скисло. Ой, я так долго могу. В общем, поставил опару, замесил, дал подняться, налепил и пожарил беля... А вот с размерами все-таки ошибся. Хотелось побыстрее, потому брал по 100 грамм теста, а не 60, и получились у меня не беляши, а БЕЛЯШШИЩИ. Но вкусные.
В
Время
(Моя бабушка повелитель времени и пространства)
У Тети Лизы был сад на берегу Поганки, узкой речки с желтой от глины водой.
В саду росли громадные багровые пионы, пугающие меня своей мертвенной пышностью, стеклянисто блистающие астры, три корявых сосны, две сарайки и дом.
Когда бабушка посылала меня что-нибудь передать Тете Лизе (неважно - слова или предметы), дорога отнимала у меня шесть секунд по солнечным часам. Там всего-то и надо, что проскочить мимо трансформаторной будки, покосившись на Борькину голубятню; сделать "тр-р-р" специально подобранной палкой по решетке вентиляционного бункера бомбоубежища (в котором я так ни разу не побывал за всю свою долгую восьмилетнюю жизнь); перепрыгнуть арык, перебежать узкую проезжую часть улицы Дехканской (по этой проезжей части так редко проезжали автомобили и автобусы, что можно было подумать, будто центральную часть улицы заасфальтировали в чисто декоративных целях - или просто лень было высаживать там деревья, цветы и кусты снежноягодника, как это сделали на проспекте Абая); обогнуть чужой двухэтажный дом - и вот уже забор сада Тети Лизы. Пять с ниточкой секунд по солнечным часам - рекорд. В прошлый раз было "пять с иголочкой".
Быстро? А то!
но
если
бабушка
говорила
что
я
должен
сопроводить ее к Тете Лизе... О-о!
Несущееся нахлебавшимися валерьянки солнечными зайчиками время вдруг становилось тягучим и ржаво-горьким, как гречишный мед.
Ибо
"Сопроводить" начинается с "Вымой ноги. Куда ты с такими ногами?"
Продолжается "Заправь рубашку" и "Дай руку".
Продолжается "Не верти головой" и "Брось эту палку".
Продолжается "Что надо делать перед переходом улицы? Куда посмотреть сначала?"
Продолжается "Куда посмотреть потом?"
Продолжается, продолжается, продолжается...
И вдруг - БАХ! Калитка сада Тети Лизы.
Как? Мы же только что вышли из дома после ну-удных и до-олгих сборов. Куда делась дорога?
Я до сих пор не могу этого понять и вспомнить.
И много после, когда я - уже будучи студентом политеха - "сопровождал" бабушку, например, в театр, все происходило точно также.
Сначала коридор и "Почисти туфли", а потом сразу - БАХ! - фойе театра и "Ваши билеты, пожалуйста". Солнце моргнуть не успевало!
Представляю, как икалось Эйнштейну в раю, когда моя бабушка собиралась куда-нибудь пойти и просила меня ее "сопроводить".
Г
Глаз
(Глаз обезьяны)
Весна словно ждала выходных. Еще вчера, застрявший в вентиляционной решетке, скулил ветер, и чуть живые батареи наполняли сердца тревогой. А сегодня, вдруг и сразу - весна. И небо чистое, будто вымытое с "Fairy", и ошалевшее от синевы и простора солнце, и брызги из-под колес вспыхивают салютом, а в распахнутых окнах весенними водорослями, праздничными лентами колышутся обрывки бумажных и поролоновых полос. Добил меня рейсовый троллейбус, в пустом салоне которого молоденькая кондукторша, чтобы не потерять квалификацию, ловила солнечных зайчиков... Разумеется, именно в этот момент в кармане завозился мобильник.
- Влад, ну, ты где?
- Уже подхожу.
Двухэтажное здание частной клиники пряталось в тихом переулке из таких же двухэтажек, построенных еще пленными немцами. Говорят, если взглянуть на переулок с высоты птичьего полета, то аккуратные прямоугольнички домов сложатся в фашистскую свастику, и будто бы за это кого-то даже расстреляли. Дома, впрочем, сносить не стали: люди не летают.
Месяц назад в этой клинике я по просьбе школьного друга Михи взламывал защиту программного обеспечения одной хитрой диагностической установки. Обычное дело: поставляют полный пакет, но с ключами разного уровня доступа. Поэтому знающие люди покупают версию подешевле, а потом приглашают специалистов вроде меня. Защита, к счастью, попалась знакомая, долго возиться не пришлось. Миха, в миру врач-невропатолог Михаил Исакович Швайбер, на мне же установку и опробовал. Занятная штука, что-то связанное с пропусканием по энергетическим каналам организма - между прочим, известным еще в Древнем Китае - микротоков высокой частоты. Облепляют тебя электродами (один даже в зубах зажимать приходиться) и через полчаса на экране дисплея все твои явные и скрытые болячки с пояснениями и рекомендациями.
Из-за рекомендаций-то я с Михой и разругался. Программа обнаружила у меня невроз третьей степени.
- Ого! - отреагировал Миха
- Подумаешь, горе! Сколько их всего, степеней?
- Три, - ответил Миха и нехорошо так на меня уставился, - Я слышал, ты от Ленки ушел?
- Не я ушел, а меня ушли, - огрызнулся я, - И вообще, не твое это дело. Откуда узнал?
- Лену встретил недавно.
- И что? Жаловалась?
Миха вздохнул:
- Ты ведь так ничего и не понял... Устала она с тобой через дверь общаться. Я ей попытался объяснить, что ты у нас всегда такой был, слегка замороженный, а она...
- Михаил Исакович, а не пошел бы ты...
Чуть не подрались тогда. А вчера он позвонил. Голос восторженный, как у первоклашки на перемене, и самодовольства на стадо слонов. Проорал, что я дурак холодноухий, но доктор Швайбер мне поможет. В субботу. То есть, сегодня.
Поджидая меня, доктор Швайбер штудировал толстенный учебник по менеджменту. Светло-зеленый хирургический халат, едва сходящийся на могучем животике Михи, придавал сей картине сюрреалистический оттенок.
- Наконец-то! - воскликнул Миха, глаза его сияли. - Влад, как люди бабки зашибают! Ты послушай, - Миха зарылся пальцами в учебник.
- Ты меня за этим звал?
- Нет, конечно. Просто...
- Такой день на улице, а ты все о деньгах думаешь, - я укоризненно покачал головой.
- А о чем еще думать? - недоуменно уставился на меня Миха.
- О любви, толстый, о счастье, о женщинах, в конце концов.
- Значит, все равно - о деньгах, - ухмыльнулась наглая морда.
Произнеся последнюю фразу, Миха замолчал и некоторое время испытующе смотрел на меня. Потом решительно встал.
- Тут такая штука, Влад, - начал он. - Я на досуге немного повозился с диагностом...
Судя по опыту, ничего хорошего такое вступление мне не сулило.
- Не тяни.
- Теперь, - Миху просто распирало от гордости, поэтому говорил он медленно и веско, - эта установка способна не только тестировать энергетические каналы человеческого организма, но и... прочищать их!
- И что?
- Влад, ты не понимаешь! - Миха подскочил, обнял меня, словно поздравлял с чем-то. - Ведь это вернет человеку яркость эмоционального восприятия детства! Норбеков отдыхает!
Вот теперь все ясно. Среди Мишкиных идефикс центральное место давно занимала мысль об отмирании чувств. "Почему, - особенно в подпитии непременно заводил Миха, - нам в детстве было достаточно съесть одну черешину, а сейчас мы и от ведра вкуса не ощутим? Как это вернуть?" "Зачем? Ради экономии на черешне?" - однажды съехидничал я, жестоко обидев друга.
Высвободившись из объятий, я поинтересовался:
- Проверял?
- Слегка, - увильнул от ответа Миха.
- Значит, честь стать первым почетным кроликом принадлежит мне?
- Влад, - пролепетал Миха. - Я думал, ты обрадуешься.
Внезапный переход от самодовольного беспардонного хамства до позы лишенного игрушки ребенка - еще один фирменный Мишкин номер. Не знаю, как на других, но на меня он действует всегда.
- Обрадовался, как же! - ворчал я, разуваясь и вставая босыми ногами на холодные медные пластины, смазанные токопроводящим гелем. Подготовил, зараза, знал, что уговорит. Отчего-то я сразу поверил Михе. Поверил, что он смог переделать программу; что сейчас он шарахнет меня микротоком, и ко мне вернутся "буйство глаз и половодье чувств".
- А представь, - бормотал Миха, шаманствуя с настройками, - сколько можно будет брать с разных там бизнесюков, утративших вкус к жизни? Ведь с годами мы все меньше получаем впечатлений извне и вынуждены восполнять их дефицит разными суррогатами: наркотиками, водкой, рефлексиями... Подстегивать свой эмоциональный обмен, если ты понимаешь, о чем я... Конечно, большинству этого и на дух не нужно. Зато для тех, кто хочет, но не может... Запускаю...
В следующее мгновение в мое тело, словно в отсиженную ногу, в которой возобновился ток крови, вонзились тысячи крохотных игл. Прошла минута, другая. Миха, не отрываясь, смотрел на меня. Как Дарвин на обезьяну, прямо у него на глазах превращающуюся в человека. Наконец, он поморщил лоб, почесал волосатую грудь в вырезе халата и то ли спросил, то ли предупредил:
- Поднимем уровень сигнала до максимума.
"Не надо, Миха," - хотел, выплюнув похожий на боксерскую капу электрод, попросить я, но не успел. Из подключенного к компьютеру диагностического прибора вдруг выплыла небольшая шаровая молния, покачалась недолго над столом и взорвалась. Напуганные вспышкой паркетные плашки приподнялись на тараканьих лапках и запоздало бросились врассыпную.
- Миха-а! - закричал я, избавившись, наконец, от капы.
Открывшийся под паркетом бетон, оказался вовсе не бетоном, а серой кисельной массой, в которую я тут же начал погружаться.
- Владик, ты меня слышишь? - Вопрос напомнил мне зов волка из "Ну, погоди!" и я хихикнул. - Ну ты и гад!
- Я же и еще и гад, - Я осознал себя лежащим на прокрустовой кушетке в михином кабинете. - Мистер, отойдите. От вас плохо пахнет.
- Это "Кензо"! - оскорбился Миха, но послушно отступил на пару метров.
- Плохо значит - сильно. Из пригоршни поливался?
- Работает, - благоговейно прошептал Миха, - Влад, у тебя же хронический гайморит.
- Был, - ухмыльнулся я, усаживаясь. - Между прочим, с гайморитом лучше. Ты бы знал, какая отвратительная вонь в твоем кабинете...
- Сейчас форточку открою, - рванулся Миха.
- Погоди, я сам... Как непривычно. Со ступней словно срезали кожу, - охая и вздрагивая, будто по острым камням, а не по гладкому полу, недоверчиво косясь на паркетины, я подошел к окну.
- Русалочка, блин! - прокомментировал мои ужимки, немного оправившийся от испуга Миха.
За стеклом творилось нечто невообразимое. Даже не знаю, как описать. Ощущение такое, словно еще утром мое зрение было черно-белым, а сейчас его апгрейдили до цветного. Ужасно!
- Миха, а это пройдет? - спросил я, не в силах оторваться от разглядывания мира.
- Должно, - как-то неуверенно ответил доктор Швайбер и попросил, - Опиши впечатления, а?
- Описать?
- Только без мата.
- Тогда, слов нет. Сплошной садомазохизм. Как это объяснишь? - я прислушался к себе. - Ну, вот, например, я почему-то уверен, что стоит мне выйти на улицу, как я тут же найду ножик или кошелек.
- Какой ножик? - в голосе Михи отчетливо прозвучали профессиональные интонации.
- Обыкновенный, перочинный. Ты в детстве находил ножики?
- Ну-у, разумеется.
- А сейчас? Повзрослев?
Миха просиял:
- Ожидание чуда.
- Нет, - я скривился, - чудо - это другое. Скорее, радости... нет, даже не так... И это вовсе не ожидание. Это больше похоже на уверенность. То есть, я сейчас уверен, что в этот момент там, - я кивнул на окно, - по улицам ходят разные добрые и повсюду раскладывают перочинные ножики и кошельки специально для меня. Чтобы я их нашел, если вдруг захочется. Понятно?
- Смутно, - признался Миха.
- У-у! Или вот. Телефон. Он вдруг зазвонит и...
Телефон зазвонил.
- Швайбер, - деревянным голосом рявкнул в трубку Миха.
Я смотрел, как меняется выражение его лица, и мое сердце холодной льдинкой скользило к пяткам.
- Привет, Лена. Как неожиданно, что ты позвонила. Между прочим, знаешь, кто сейчас у меня сидит?..
Мои новые уши легко распознали фальш в его голосе, но сил на ироничную усмешку у меня не было. Ленка. Каре на фоне детсадовских косичек подруг. Небрежные "тройбаны" по литре и победы на математических олимпиадах. Вечерние прогулки "на пионерском расстоянии". Студенческие безбашенные вечеринки... свадьба... семья... развод... Господи, да таких историй миллионы! Сколько раз я выслушивал их от друзей-приятелей, прочитывал в книгах. Точно таких же, точно такими же словами, какими мог бы рассказать я. Тогда почему так больно? Это ведь прошлое. Прошлое. Дважды в одну реку и все такое...
- Дать ему трубку?
- Здравствуй... Нет, не простыл.
Предатель Швайбер скорчил озабоченную гримасу и сбежал из кабинета, а я остался разговаривать с моей единственной, самой и навсегда любимой Ленкой. И было такое чувство, что она рядом: наклони голову и коснешься губ. Но я сдерживался изо всех сил, специально подбирая банальные пустые слова. Ибо не знал: это я болтаю с Ленкой или та суперэмоциональная обезьяна - глазастая, ушастая и носастая - которую разбудил во мне Швайбер со своим тараканьим паркетом. Еще я боялся, что внезапнообретенная чувствительность так же внезапно пропадет. Швайбер предполагал, что эффект будет кратковременным, но насколько кратковременным? Однако и с Ленкой что-то такое происходило. Я почти не узнавал ее. А когда она вдруг пригласила меня в гости... Она же никогда не просила и не удерживала? Считала это унизительным для себя и для других.
- Когда?
- Да хоть сегодня.
Как я орал на Швайбера! Он, наверное, сто раз пожалел, что прочистил мои древнекитайские арыки.
- Случайный звонок, да? Вот такой совершенно случайный звонок и приглашение в гости, да? Я ведь теперь размороженный! А ты будешь сидеть за шторой и записывать наблюдения?
Миха непривычно спокойно переждал мои вопли, потом так же спокойно и неторопливо принес мне кроссовки.
- Побриться не забудь, - только и сказал он.
Дорогу до дома я проделал, как во сне. При этом видел и слышал все вокруг. Даже реагировал, улыбаясь ветру и жмурясь на солнце. Но все впечатления и ощущения тут же превращались в эмоции. Вполне самодостаточные эмоции. Не требовалось подстегивать их мыслями или словами. Подставлять костыли метафор и ассоциаций. Моя суперобезьяна весело и бездумно шагала по асфальту, изредка подглядывая за мной в замочную скважину: как там я? Не загнулся еще от рефлексий; от привычки долго рассматривать яблоко, прежде чем откусить; от страха? Да, обезьяна, я боюсь. Боюсь быть искренним, доверчивым, открытым. Беззащитным. У меня нет удивительной жизнестойкости детей. Любое падение мне грозит переломом, любая царапина - неважно, на теле или в душе - будет заживать годами, саднить и гноиться. В ответ обезьяна глупо скалилась, притворяясь глухой, и зыркала по сторонам, задирая взглядом юбки всем встречным женщинам.
Мое состояние пугало меня все больше и больше. В нем не было ничего от обещанного возвращения в детство. Яркость и непосредственность мировосприятия не уравновешивались тем, что называют простодушием, наивностью, невинностью, в конце концов. Другими словами, высокочастотная клизма имени Швайбера освободила не жизнерадостную мартышку, а нечто гориллоподобное.
- Другими словами, я не я, обезьяна не моя? Впрочем, ты прав. Одно дело, когда о голом короле кричит ребенок, и совсем иное, когда тридцатилетний жлоб, гордясь своей наблюдательностью, тычет в обнаженного пальцем, - обезьяна хохотнула.
- Ты это о чем?
- Не догадываешься? Запамятовал, что совсем недавно говорил своему лучшему другу? Могу процитировать... "А знаешь, Миха, почему ты не решился испытать установку на себе? Потому что в твоем случае это не имеет смысла. Есть такое слово - вуайеризм. Конечно, все мы немного, эти самые, но ты - нечто уникальное. То, что для других приправа, для тебя - основная пища. Тебе не обязательно самому зарабатывать деньги: тебе достаточно прочитать, как это делают другие. Тебе незачем влюбляться... Думаешь, я не замечал, какими глазами ты всегда смотрел на нас с Ленкой? А твое постоянное, назойливое миротворчество... сказать, почему ты так себя ведешь?.."
На свидание с бывшей женой я не шел, а плелся. Был вариант: напиться, забиться в угол, и, поглаживая спинки паркетных плашек, ждать, когда мир опять поблекнет. Потому что... потому что, благодаря михиной вивисекции, я теперь мог сказать Ленке все. Не отмалчиваясь, не прячась за ироничными умствованиями. .. Но!.. но то же самое, почти то же самое я мог сказать и любой другой женщине. Первой встречной. Абсолютно искренно... Просто не передать, как я в это верил, пока плелся к знакомому дому, поднимался по знакомой лестнице, пока нажимал кнопку звонка. А потом вдруг понял, какой я дурак.
Я проснулся среди ночи. От дикого сердцебиения. Мутный сумрак в комнате, невнятный шум за окном, теплая безвкусная вода в чайнике - как обычно, как раньше. "Эффект Швайбера", оказался малоэффективным. "Вот и все, Миха, вот и все, - подумал я. - Ты, конечно, умница и прекрасный друг, но скажи, Миха, как мне утром посмотреть Ленке в глаза? Может, мне стоит позвонить тебе? Прямо сейчас. Выдернуть тебя из твоей чертовой постели, чтобы прямо сейчас ты подключил меня к своей чертовой установке, а потом проделывал это каждый день? Скажи мне, Миха!.."
- Влад, это ты стонал? Что с тобой? Тебе плохо?
Лена, закутавшись в простыню, словно в крылья, стояла в дверях кухни, и неверного лунного света, просеянного сквозь тюль, мне оказалось достаточно, чтобы не запнуться о табуретку.
- Нет, Ленкин, я не стонал, - пробормотал я, обнимая свою бывшую, будущую и просто жену, - Это я так петь учусь.
Город
(Город, который можно дарить)
Раньше в самолетах "Москва - Алма-Ата" включали по бортовой трансляции одну и ту же запись: "Вы подлетаете к столице Казахской Советской Социалистической Республики... в живописных предгорьях Алатау... вдоль улиц текут прохладные арыки... крупный научный и культурный центр..."
А когда пилот после посадки выруливал на стоянку, сквозь гул моторов прорывалась щемящая песня Аллы Пугачевой: "Сто часов счастья, разве этого мало?"
Ее я бы оставил. А вместо прочей тягомотины просто говорил: "Алма-Ата - это город, который можно дарить".
Как дарят звезду любимой.
Как дарят фотографию на долгую добрую память.