В тот день у меня порвались ботинки. Прямо с утра.
Я стоял на остановке и ждал автобус. Рядом жались к туману три женщины, уныло глядя то на часы, то на носы туфель. Шел дождь.
Я чувствовал себя вполне хорошо. В желудке яичница, над головой зонт, перед глазами три влажных видения - у самого молодого из них против холода восстали соски. Встретить бы ее вечером, взять телефон...
Но недаром кто-то писал о прекрасных мгновениях, которые крайне редко случаются. Транспорт не появлялся, и как раз тогда у меня вдруг случилось ЧП. Сначала сырость почувствовали три пальца, потом неприятный холод растекся по всей стопе.
Я брезгливо переступил с ноги на ногу и растерянно огляделся. На остановке, кроме меня, тумана и женщин, никого не было. Но все же присутствовал кто-то еще.
Никогда раньше не видел, чтобы дверь этой грубо сколоченной синей будки была открыта в такую рань. Я вообще никогда не видел ее открытой. Кажется, раньше она даже была заколоченной. Или я просто не обращал внимания.
Странно, но эта распахнутая наивная синева напоминала о ремонте обуви. Так и есть.
Я опять переступил с ноги на ногу, хлюпнув в ботинке холодной водой, словно проверяя, действительно ли мои ноги промокли. Лужа покрылась от ветра рябью, мелкие волны побежали в сторону мастерской.
Подошел транспорт, и поребрик захлебнулся мутной волной. Я был поставлен в нелепое положение. Портится ли обувь ни с того ни с сего - вот в чем вопрос. Между прочим, я не ношу дешевых ботинок.
У подножки автобуса на мгновение задержались две мокрые женщины. Одна. Я переступил с ноги на ногу. Черт!
Из фанерной двери кто-то выбросил кожуру мандарина. Оранжевая гондола качнулась на волнах, вызывающе задрав нос против ветра. Почему мне тогда не пришла в голову мысль доехать до работы и зашить ботинок напротив банка?
- Здрасте, - сказал я, отрясая снаружи зонтик.
В будке было тепло и пахло не мандаринами. Пахло ностальгическим мылом "Банное" и резиновой мочалкой. На стене висела купальная шапочка. Кажется, даже покрытая каплями.
- Входи, - приветствовали меня. Я протиснулся. И уперся взглядом черт знает во что, и чуть не сказал: 'Извините, ошибся адресом'.
Таких женщин на земле нет. Их присылают из космоса. Над банкой с горячим клеем, фартук исчеркан черной резиной. Под полкой с кривыми ботинками и потертыми босоножками. Сидела она, мастер.
Странно иметь вокруг так много ношеной обуви, слегка, наконец, очухавшись, подумал я. Что мне надо было подумать? Что дорогие ботинки не рвутся без особых причин?
- Как зовут? - спросила она, закусив смоленую парафином нитку. Между ее пальцами вертелась большая кривая игла. Будь эта игла в 20 раз шире, напоминала бы какой-то знакомый орган. На секунду мне так и представилось. Нет, не может быть! Я потряс головой.
- Нравится? - спросила хозяйка, кивнув на...
- О госссподи! - застонал я. В руках у нее и, правда, был он - розовый, изогнутый, ничуть не морщинистый, весь трепещущий, словно готовая к войне стрела дикаря, сильно припухшая. От предыдущих битв. Кое-где стерта до красноты.
Она рассмеялась и воткнула иглу в прижатый к груди башмак. Хлястик с двумя дырочками преданно лизнул ей ладонь.
- Снимай второй, - сказала она, и я вдруг увидел, что одна моя нога в мокром носке стоит на краешке стула между ее колен. И неуклюже шевелит пальцами, как младенец. Я послушно стянул целый башмак.
От нее пахло медовыми красками. Глаза ее были как акварель. Волосы от одной ножки стола до другой разметались как флаг победителя. Она говорила слова. И улыбалась, и улыбалась. Где-то между вторым разом и третьим хлопнула дверь. Нехотя обернувшись, я увидел, что она закрыта, но через нее светят звезды.
- Продолжай!..
Я лег ей на грудь и продолжал, и не боялся заснуть, потому что все продолжалось - во сне, не во сне, все равно. Я был Одиссеем, который пришел чинить порвавшиеся в пути ботинки.
Ну, тут положено описать, что мы ели и что мы пили, когда... Ничего мы не ели. И ни глотка не пили. И она не курила, натянув на грудь простыню. И не ходила в ванную и не мазалась кремом. И не просила меня сделать ей это и нажать тут.
При правильной стимуляции мы даем мед. Я очнулся на пороге своей квартиры, я совершенно правильно вставил в замок нужный ключ. Сквозь три этажа, чердак и крышу мне ярко светили звезды. Еще не открыв дверь, я увидел, что в холодильнике пусто, что жильцы через дом от меня неохотно целуются, что завтра курс нужных мне акций упадет на 40% от максимальной цены, что встречу со мной уже запланировал важный клиент и вот-вот позвонит.
Я понял, что стал маленьким богом. Закрыв дверь, я перестал жалеть о том, что больше никогда не увижу ее. И потом, что значит, никогда? У нее остались мои ботинки.