Сегодня наш сын произнес свое первое слово. Знаешь, когда ты сказала, что у нас будет ребенок, я не обрадовался. Я испугался. В наш мир, только твой и мой, вторгся третий. Нет, я не то чтобы не хотел детей. Просто мне никто не был нужен, кроме тебя. Но я изобразил радость, чтобы не расстраивать тебя. Ты так хотела этого ребенка, ты так светилась от счастья...
Потом я, как мне казалось, даже научился любить его. Ведь он был частью тебя. Но, как бы я ни старался не обращать на это внимание, он всегда был между нами. Когда я подходил, чтобы обнять тебя, между нами был твой огромный живот, в котором жил он. И теперь ты безраздельно принадлежала ему.
Чем ближе был срок его появления на свет, тем тревожнее мне становилось. Ты смеялась над моими страхами и говорила, что волноваться положено не мне, а тебе. Ты рассказывала, как замечательно будет нам - всем троим. Как мы будем купать, кормить и выгуливать его. Как он будет расти, а мы - радоваться его успехам. Я почти поверил, что все будет хорошо. Ведь ты говорила об этом с такой уверенностью. Ты так хорошо себя чувствовала. И все время улыбалась. Мне и ему.
Потом настала эта ужасная ночь, когда ты разбудила меня и попросила вызвать "скорую". Я посмотрел в твое белое как снег лицо с проступившими бисеринками пота и вздувшимися у висков венами, и внутри у меня что-то оборвалось. Ты старалась не показать, как тебе больно, но это не очень получалось. "Скорая" все не ехала и не ехала, и мы с тобой сидели обнявшись, пытаясь унять нервную дрожь, и уговаривали друг друга, что все будет хорошо. По-моему, в тот момент даже ты в это уже не верила.
Отвратительные серо-голубые коридоры приемного покоя, залитые тревожным белым светом люминесцентных ламп, запах хлорки, лекарств и тревоги, которыми всегда пропитаны все больницы, злая заспанная санитарка, какие-то совершенно неуместные вопросы, бесконечное заполнение бумажек... Когда тебя уводили от меня, переодев в застиранный роддомовский халат, ты обернулась ко мне в дверном проеме и опять сказала:
- Все будет хорошо.
Это были твои последние слова. Все будет хорошо! Эта фраза стала моей молитвой, которую я без устали повторял весь остаток ночи, шагая взад-вперед под окнами родзала. Каждый твой крик рвал меня на части, и я скрипел зубами в бессильной муке, что не могу взять хоть часть твоей боли на себя.
На рассвете мне сказали, что у нас родился мальчик. Ты ведь ни на секунду не сомневалась в том, что это будет сын, правда? А еще через час я узнал, что тебя больше нет. Я не хотел верить, я ничего не хотел слышать, но пожилая тетка в белом халате все говорила и говорила. Ее слова продирались сквозь окруживший меня туман, как шипы сквозь кожу. "Держитесь. Мы сделали все, что смогли", - сказала она, участливо положив руку мне на плечо. И тогда во мне родилась ненависть. К врачам, которые не спасли тебя. К ребенку, за жизнь которого ты заплатила своей. Твоя жизнь взамен на его. Слишком высокая цена, тебе не кажется? А меня кто-нибудь спросил?! Мне нужна была ты, а не он. Мне всегда была нужна только ты. Прости меня. В то утро я возненавидел даже тебя. Я не мог понять, как ты могла бросить меня, уйти, оставив одного.
Я не представлял, как теперь жить, когда тебя больше нет. Какая идиотская фраза. Как тебя может не быть?! Застывшее тело в гробу с темными кругами под глазами, заострившимся носом и серыми губами не имело к тебе никакого отношения. Меня не покидало ощущение, что ты - настоящая ты - где-то рядом, но я не могу ни увидеть тебя, ни прикоснуться к тебе.
Через четыре дня нужно было забирать ребенка домой. Превозмогая себя, я осторожно взял его на руки и посмотрел в сморщенное красное личико, надеясь увидеть родные черты. Но в нем, к сожалению, не было ничего от тебя. А у меня не было никаких отцовских чувств. Я забрал его домой только ради тебя. Ты бы никогда не простила мне, если бы я отказался от этого ребенка. Так началась моя новая жизнь. Он кричал дни и ночи напролет. Я часами укачивал его в коляске, которую мы выбирали еще вместе с тобой, мечтая только об одном: чтобы он наконец заткнулся и дал мне хотя бы ненадолго забыться. Просто отключиться. И не помнить о том, что случилось. Но он кричал и кричал, и не помогало ничего: ни бутылочка со смесью, ни соска, ни теплые ванночки, ни смена подгузников.
Не знаю, сколько дней так прошло. Я потерял ориентацию во времени и пространстве. Дикая, нечеловеческая усталость притупила все чувства, даже нестерпимую боль от твоего ухода. Однажды я заснул прямо в кресле, держа его на руках. Он тоже притих на моей груди, и мы проспали, наверное, часов пять.
Я проснулся внезапно, как от толчка. Было тихо-тихо. Даже часы, все время неумолимо отсчитывавшие каждую секунду наших страданий, остановились. Сын лежал молча и смотрел на меня своими молочно-серыми глазами. Такими недетскими серьезными глазами... И я вдруг понял, что ему еще хуже, чем мне. В моей жизни была ты. А в его жизни тебя не будет никогда. Ты никогда не возьмешь его на руки, не прижмешь к себе, не поцелуешь, не скажешь: "Мой малыш, мое любимое маленькое солнышко". Он никогда не залезет к тебе на колени, не обнимет тебя за шею, не вдохнет твой родной запах. Спазм сдавил мне горло. Больше не было чужого нежеланного существа, отнявшего тебя у меня. Был мой ребенок, такой же обездоленный и одинокий, как я. Я смотрел на него, не в силах отвести взгляд, и по моим щекам неожиданно потекли слезы. Они текли и текли и капали на одеяльце, в которое был завернут наш сын. Я плакал впервые со дня твоей смерти. Ты не поверишь, но в его глазах было понимание и сострадание...
Я не знаю, видишь ли ты его из этого непонятного "нигде", в которое ты ушла. Нежный рыжий пушок у него на голове уже начал сменяться волосиками. У него крохотный нос кнопочкой, и он морщит его, совсем как ты. И глаза стали темно-карими, как у тебя. Когда он впервые улыбнулся мне, я заплакал от счастья. Представляешь, каким сентиментальным я стал?! Теперь он улыбается почти весь день. Он узнает меня и протягивает ко мне тоненькие ручки с розовыми прозрачными пальчиками. Когда я приношу его в ванную и опускаю в теплую воду, он хохочет от восторга. И совершенно не боится нырять. Мужик растет. Только вот спит по-прежнему у меня на груди. Ничего не поделаешь, ему не хватает тепла. Ему не хватает тебя. Нам обоим не хватает тебя.
Я назвал его Максимом. Ты ведь не против? Я подумал, что тебе должно понравиться это имя. Знаешь, он такой замечательный. Смешной. И очень настырный. Если чего-то он хочет, обязательно добивается своего. Не знаю, это в тебя или в меня. И еще он все понимает. Никакой он не "маленький несмышленыш". Почти взрослый человек, только в крошечном тельце. Очень старается сидеть самостоятельно, без подушки под спинкой. Раскачивается из стороны в сторону, как китайский болванчик, но упрямо пытается держать равновесие.
Мы с Максимом много разговариваем. Я часто рассказываю ему о тебе, а он меня тихо и внимательно слушает. Я повесил над его кроваткой твою большую фотографию. Мою любимую, на которой ты смеешься, щурясь от солнца. Я специально ее увеличил, чтобы он мог видеть твое лицо. Каждое утро мы здороваемся с тобой, а вечером желаем тебе спокойной ночи. Иногда мне кажется, что ты нам отвечаешь.
А сегодня Максим наконец произнес свое первое слово. Он сказал "мама".