Ярич Ирина : другие произведения.

Взлёты и падения

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Повесть

Ирина Ярич

Взлёты и падения

Ибо каким судом судите, таким будете судимы;

какою мерою мерите, такою и вам будут мерить.

Библия. Новый завет.

Евангелие от Матфея. Гл.7.

Спешит к богатству завистливый человек,
и не думает, что нищета постигнет его.

Библия. Кн. Притчей Соломоновых Гл.28, ст.22


         

I

   Костёр трещал и шипел. Пламенные вихри колыхались, соединяясь, изгибаясь и разбрасывая свои прожорливые щупальца. Они обтекали вокруг сухих веток и палок. Огонь жадно проглатывал их, требуя новые порции, а потом, ликуя, устремлялся ввысь, трепеща оранжево-синеватыми языками, которые растворялись в ночной мгле.
   Вокруг костра, где расположились некоторые из посланных в колхоз сотрудников НИИПП* и практикантов, направленных в институт для ознакомления с научным подходом в пищевой промышленности не умолкал смех, потому что бесконечные анекдоты сменялись забавными историями.
   Среди студентов беззаботно болтающих и самозабвенно хохочущих находилась очень практичная и рационалистичная девушка Люся. Чтобы казаться красивее, она распустила тёмно-русые прямые и жёсткие как леска волосы, которые рассыпались по сутулым плечам. Её глубоко посаженые глаза, как камеры слежения осматривали окружающих. Она в это время выбирала себе
   -----------------
   *НИИПП - Научно-исследовательский институт Пищевой промышленности
   будущее. На своих собратьев студентов она внимания не обращала. Объектом её аналитических умозаключений стал Витёк, тихий, улыбчивый, уступчивый и покладистый холостой сотрудник НИИПП, имеющий комнату в общежитии. К сожалению, не в Москве, а в маленьком посёлке, где жителями в основном являются работники НИИПП и, где есть красивый сосновый бор, которым восхищается Витёк и, который Люсю совершенно не волнует, но утешает, что езды до столицы меньше часа. Это не то, что её родная деревня Берёзовка в ста двадцати трёх километрах от Челябинска. А ведь через год распределение и где гарантия, что она не попадёт в какую-нибудь подобную глушь. Чего допустить Люся никак не желала.
   В свете костра светло-русые тоненькие волосики Витька походили на капроновые нити. Он добродушно улыбался, обнажая мелкие зубки. Короткие руки упирались в сомкнутые колени, а мягкие ладошки подпирали маленький подбородок, обхватывая круглое личико.
   Когда в костре оставались уже красноватые, мерцающие золотистыми искорками угольки, а над подуставшей от ночного бдения компанией всё ниже нависал мрак, хотя и изрешечённый как сито сиянием бесчисленного количества недосягаемых звёздных миров, Люся предложила обменяться адресами. У неё с собой в пакете, где недавно лежали уже съеденный хлеб с сыром, оказалась тетрадь и ручка.
  
   Закончились полевые работы, подошла к концу практика, и студенты покинули сначала колхоз, а потом и НИИПП. На ни чем не примечательную Люсю Витёк не обратил особого внимания и забыл о ней и её адресе, который она ему дала. В течение последних двух лет один-два раза в неделю Витёк посещал Вику. Любил ли её Витёк? Ответить определённо он сам вряд ли смог бы. Он попросту и не думал об этом. Ему нравились её страстные поцелуи, от которых у него чуть кружилась голова. Он покорялся её темпераменту. Ласкать её тело упоительно! А, когда они оба сливались, в эти минуты блаженства неверующей душе Витька казалось, что она достигла рая. Но жениться на Вике Витьку никогда не хотелось, в его голову не приходила подобная мысль.
   Вика была разведена, и у неё рос сын, который никогда не замечал интереса к своей персоне у маминого приятеля. Витьку он был не нужен, он не мог, да и не стремился относиться к мальчику, как к родному.
   Как бы хорошо не было Витьку наедине с Викой, он никогда не забывал, что она на восемь лет его старше. А это, видимо имело для него немалое значение.
   Прошло, где-то пару месяцев после отъезда практикантов и Витёк получил письмо от Люси. Она в нём рассказывала о своих делах, словно Витёк был давним и закадычным её другом. Прочитав письмо, он сказал себе, причем без особого энтузиазма и желания, что придётся писать ответ. "Да, ладно, потом. Успеется", - вскоре добавил он, и махнул рукой, а письмо Люси куда-то полетело и где-то застряло. Вскоре Витёк совсем забыл о нём.
   Ну, а Люся ждала ответ. Прождав месяц, она стала беспокоиться, что план её рухнет, и она увидит столицу только с экрана телевизора, а могла бы каждые выходные по Красной площади гулять и бой Курантов слушать возле Спасской башни, а не рядом с радиоприёмником. Люся стала думать, как ей быть. Она уже было, решила нагрянуть к нему в гости на каникулы после зимней сессии, а ещё лучше на Новый Год, но вспомнила бабу Маню, знахарку из соседних Кашенок. Шушукались бабы, что, мол, обращаются к ней те, которые замечали за своими мужиками, что те похаживают "налево". После посещений бабы Мани мужики становятся как пришитые к своим жёнам. И Люся решила побывать у бабы Мани, послушать, что она посоветует.
   Деревья дрожали под напором студёного ветра, стыдливо прикрываясь оголёнными ветвями. Неудержимый вихрь загнал редко падающие снежинки в засохшую траву, и они скопились там белёсыми пятнами. Короткие серые дни тосковали по былому теплу и уступали обнаглевшим ночам, которые окутывали всё в нудную темноту.
   И Витька в начале зимы стала одолевать какая-то непонятная хандра. Почему-то стали приходить мысли о женитьбе, но не на Вике. И как-то вдруг вспомнилась Люся. Долго Витёк рылся в вещах, пока нашёл её адрес. Сам не понимал, почему его потянуло ей написать. Но и десятилетия спустя, он не мог объяснить ни себе, ни кому-либо ещё, что его побудило в этом письме ни с того, ни с сего предложить ей выйти за него замуж.
   Ответ от Люси долго ждать не пришлось. Вскоре от неё пришла телеграмма с её, естественно согласием и сообщением, что она выезжает, и когда её надо встречать.
  

II

  
   Стояли хмурые дни. Серое небо часто испускало туманную сырость, наводящую хандру. Витёк закрывал окно занавесками и включал свет. Но разве шторы и включённая электрическая лампочка могут изгнать тоску из души? Витёк понимал, что в его личной жизни что-то не так, даже странно как-то, но ...Он ощущал свою никчёмность, высказанную женой косвенно или намёками. Он ли или кто-либо иной что-либо делал не так, а виноватым в глазах Люси оказывался именно Витёк. Она его ругает, например, за то, что течёт кран, а он не умеет починить его и ей приходится вызывать сантехника. Когда же после ухода сантехника кран снова течёт, то вместо того, чтобы снова его вызвать и высказать ему о его плохой работе, Люся настаивает, чтобы Витёк исправлял чужой промах и осыпает мужа упрёками. Почти каждый день он слышит от жены, какой он неумеха, ни на что не способен.
   Почти каждую ночь, когда они ложатся спать, повторяется одна и та же сцена:
   - Ну, Люсенька, дай же мне тебя поцеловать.
   - Отстань.
   - Ну, Люсенька, - и Витёк повторяет попытку, пытаясь поймать губы жены.
   - Целоваться - это негигиенично! - категорично отвечает она и отворачивается.
   - Скажешь тоже! Это так здорово!
   - Отстань, тебе говорят! - отстраняет Люся руки мужа.
   - Ну, Люсенька, родная моя, ты жена всё-таки, а я хочу ...
   - А я не хочу!
   - Почему? Нельзя, да? - заискивающе спрашивает Витёк.
   - Можно. Но я не хочу!
   - Ну почему? - не дождавшись ответа, Витёк снова теребит жену, пытается её обнять.
   - Да, отстань ты!
   - Люся, ты что? За что-нибудь обиделась?
   - Что толку обижаться на тебя бестолкового.
   - Ну, хорошо я бестолковый, ну давай, повернись. Сколько можно тебя просить, Люсёк.
   - А ты и не проси. Сказала - не хочу и отстань. Не мешай спать.
   - Ну и жена у меня! Кремень!
   - Если сейчас не замолчишь, за дверью спать будешь.
   - Ну, какая же ты всё-таки ...с родным мужем так ...
   - Да, замолкни ты, наконец! - резко кричит Люся так, что у Витька желание приставать к ней исчезает, и он замолкает, тихо вздыхая.
   В узкую щель между ночными шторами заглядывает бесцеремонная луна. Её веснушчатый лик подёрнула гримаса недоумения. "Люди, какие вы странные!" - думала она, наблюдая за Витьком и Люсей.
  
   Люся узнала, что скоро должна подойти их очередь на получение квартиры, а им на двоих светила только однокомнатная. А ей уже надоело присутствие Витька, и спать с ним в одной постели. Как было бы здорово - каждый в своей комнате! И она стала искать пути, чтобы они получили двухкомнатную квартиру. Другая на месте Люси поспешила бы поскорее родить ребёнка. Но то другая, а Люсе эта обуза совершенно не требовалась. И к тому же результат похождений её студенческой молодости не давал ей шанса стать матерью, что Люсю совсем не огорчало. Развода Люся не хотела, зачем же жить на одну свою зарплату, поэтому она была согласна терпеть Витька, но в другой комнате, и естественно для Люси, при общем бюджете. Хотя она была уверена, что он от неё никуда не денется, и это правда - мысль о разводе Витька не посещала, и даже впоследствии удивление и вопросы его приятелей, почему он терпит эту стерву, он встречал с недоумением и ни им, ни себе самому не мог вразумительно ответить, Люся теперь стала перестраховываться, иногда уступать ночным просьбам мужа, чтобы совсем не остаться без крыши над головой.
   А, когда Люся, путём хитрых опросов знакомых и посторонних людей разузнала, кто приближён к квадратным метрам, она постаралась попасть к нему на приём и понравиться ему. Не обладая броской внешностью, Люся умела, когда ей было нужно вызвать в мужчине сочувствие, участие и ... желание...
   Гордый проявленным уважением начальства Витёк показал жене ордер на двухкомнатную квартиру со словами: "Вот как меня ценят на работе..." А, как он ещё мог понять такой подарок администрации института и района. Конечно же, это его заслуга, ведь именно он стоял на очереди и он главный квартиросъёмщик.
   Люся снисходительно улыбалась, она не хотела лицемерить и хвалить его. Но всё же вышло по её. Люси, преисполненной чувством собственного превосходства ненадолго хватило терпения уступать желаниям мужа.
   "Сколько можно унижаться!?" - тихо про себя возмущался Витёк. Погоревав какое-то время, Витёк нашёл, как ему казалось, удачный выход. Он возобновил прерванные посещения своей давней приятельницы Вики.
   В одном Люся и Витёк были солидарны: им обоим нравилась их квартира, и они с удовольствием занимались её обустройством, стараясь превратить её в удобный и комфортный дом.
  
  

III

   На мясоперерабатывающем комбинате, и в частности в колбасном цехе, где работает Люся уже сменным мастером, немало слесарей-ремонтников, наладчиков, и всё они - мужчины. А среди мужчин всегда найдётся такой, который не станет упускать случай, когда женщине от него ничего не нужно, кроме ...секса. Главное никаких обязательств от него не требуется и не важно, что кто-то заметит. Мужики не выдадут, а работницы ничего не сделают своему мастеру, никто из них не захочет терять работу рядом с домом. Поэтому Люся и не нуждалась в ласках нелюбимого мужа. Зато было на кого выплеснуть свою злость и раздражение, к которым Витёк уже привык. Постоянные недовольства, ворчание и упрёки жены он старался пропускать мимо ушей, не прислушиваться. В тайне он даже жалел жену, считая, что её обделила природа и Люся не в состоянии постичь приятность плотских желаний, поэтому она сосредоточила свою энергию на работе и доме. Внимания и ласки от неё Витёк не ждал и не просил, этим его одаривала Вика, которую он с удовольствием навещал. Но потом удовлетворённый он возвращался с не меньшим удовольствием в свою уютную и опрятную квартиру с холодильником, набитым до отказа мясом, сосисками и колбасой.
   Однажды, когда Люся работала в вечернюю смену, Витёк пригласил в гости своего приятеля Петруху, гаишника, с которым познакомился несколько месяцами назад на дне рождения у своего коллеги. В присутствии этого самоуверенного и нагловатого парня, Витёк чувствовал себя как-то свободнее и даже смелее, что ли. Люся не любила гостей, а добродушному Витьку приятно было посидеть дома в мужской компании, обсудить мировые проблемы и поселковые новости.
   В этот раз был особый повод, отмечались немаловажные события - поступления: Витька в аспирантуру, а Петрухи - в юридический институт. Петруха, разливая в очередной раз армянский коньяк в хрустальные рюмки, подаренные Витьку ещё на свадьбу, спросил:
   - А на кой тебе нужна аспирантура? Зарплату прибавят, что ль?
   - Конечно! И притом престиж! Вот закончу аспирантуру и стану не инженер, а научный сотрудник, а может и раньше. Сначала, правда, младший, а там видно будет.
   - А что ж ты сразу после окончания института не стал поступать?
   - Не хотелось.
   - А чего теперь захотелось?
   - Да хочу Люськи доказать, что я чего-то стою. При всём её командирском гоноре в науке работать она не способна, я в этом уверен.
   - И ты хочешь внести в науку свой вклад, - усмехаясь, Петруха опрокидывал следующую рюмку в свой алчущий рот.
   - Мужчина должен достигать большего, чем женщина...
   - Вот это верно.
   Петруха цеплял на вилку шпротину за шпротиной из заказа, что получил Витёк на работе. Продовольственные заказы в их НИИ привозили чаще, чем в другие организации страны, они ведь имели к его производству почти непосредственное отношение. Как бы без их науки комбинаты работали? Вот и подкармливали учёных продуктовым дефицитом время от времени. В этот день у Витька была даже икра. Они с Петрухой закусывали бутербродом то с крупной красной икрой, просвечивающей розовым нутром, то мелкой чёрной, масляно отражающей свет люстры над столом, где теснились деликатесы и привычная селёдка, огурцы и пучок зелёного лука. Аппетитные розовато-оранжеватые ломтики сёмги и форели исчезали в ненасытных ртах приятелей. Их челюсти медленно двигались, смакуя ароматные бычки в томате. Опорожненная бутылка из-под коньяка перекочевала под стол, а её место заняла поллитровка "Столичной". Кусочки белого, истекающего жиром палтуса соседствовали с пунцовыми копчённого окорока и шматочками деревенского сала, привезённым Петрухой от родителей, и картошкой "в мундире". "Мировой закусон" не иссякал. На свободное место ставилась следующая порция из заказа. Несмотря на то, что уже было изрядно выпито, приятелям казалось всё мало. Под столом стояли уже две пустых бутылки, а на столе появились ещё две полных...
   - Петруха, а ты метишь в генералы, да? Признайся, - спросил весёлый Витёк.
   - Не-е. Я хочу стать судьёй. Согласись Витюха, что это получше, чем торчать на дороге в любую погоду.
   - Да уж Петь, работёнка ваша не из приятных. Но ведь кому-то нужно следить за движением на дорогах.
   - Я этим не собираюсь заниматься всю жизнь.
   - И всё же Петруха, при всех минусах в ГАИ есть и плюсы. Иногда ведь вам перепадает.
   - Да, что там - крохи.
   - А зачем тебе много? Квартира у вас есть, "жигулёнок" тоже. Участок недавно получил. А куда ещё тратить?
   - Да уж у нас не то, что на Западе или в Америке.
   - Знаешь, Петруха, а мне любопытно, как на Западе. Вот бы пожить как там. У них столько возможностей! Запросто по миру можно ездить или иметь яхту или дом с несколькими спальнями и ванными, - мечтал Витёк, как и большинство интеллигенции в то время.
   - Витёк, ты забыл о трущобах и безработных, - напомнил Петруха то, о чём постоянно писали в прессе и говорили на телевидении в 80-х годах.
   - Брось, Петруха. Это всё пропаганда. Там эти безработные получают пособие не меньше, чем наша зарплата. Да и в так называемых трущобах живут одни лентяи, - таково было убеждение "прогрессивных" людей в СССР.
   - Ну, да. А зачем работать, если тебе и так дают деньги?!
   - Тоже верно. Кстати о трущобах, - Витёк смачно хрумкал солёным огурцом. - Мой сосед по лестничной площадке, Сенька свою квартиру скоро превратит в трущобу. Как-то я к нему зашёл, хотел попросить помощь, гардероб перетащить в другую комнату. Так, ты знаешь, у него ничего в квартире нет. Вместо кровати какой-то старый матрац, весь в пятнах и стоит он на кирпичах. Я у него спрашиваю: "Зачем кирпичи?" А он - "Чтобы не ударятся об пол". Матрац под ним прогибается. И смех и грех. Всё, что зарабатывает - пропивает. Вместо стола ящик из досок побольше, а вместо табуретки - поменьше. Но бутылок у него нет - сдаёт. А какая у него в квартире стоит вонь! Как в общественном туалете. Оказывается он, когда ночью просыпается по нужде в сильном перепитии, то где встал там ему и туалет. Как можно так жить не понимаю?! И вся эта гадость просачивается на лестничную клетку, а оттуда в нашу квартиру. Обращался я к нашему участковому ...
   - К Серёге, что ль?
   - Ну да. А он меня спрашивает: "Сосед ваш буянит? Спать мешает? Скандалы с вами устраивает?" Да, нет, говорю, тихий он и не слышно его почти. А участковый - "За что же я его привлекать буду? В ЛТП* отправить? Так он недавно оттуда вернулся, и сами видите - толку нет". Вот так, Петруха, ну как нам от него избавится? Вдруг спьяну забудет газ выключить, взлетит же весь подъезд, и первая наша квартира. Может, ты поможешь? У тебя в районе и даже в Москве есть знакомые. Переселили бы его куда-нибудь. Люська настаивает, чтобы, отправили его в какую-нибудь заброшенную деревню, чтобы никому воздух не портил. А ей говорю, его надо поселить в какое-нибудь общежитие. Что ему надо? Койка-место - для него достаточно. А квартиру пусть отдадут какой-нибудь молодой семье. Он же её только загаживает. Петруха, помоги избавиться от алкаша, посодействуй в его переселении.
   - Витёк, ты же понимаешь, кто же задарма станет шею свою напрягать, да в ненужное ярмо впрягаться.
   - Петруха, о чём речь? Отблагодарю, конечно!
   - Так не я же один буду этим делом заниматься: благодарность нужна и другим.
   - Не беспокойся, Петруха. Приятелей твоих не обидим.
  
  

IV

   С высохшими желтоватыми былинками соседствует ещё сочная зелёная
   ----------------------
   *ЛТП - лечебно-профилактический пансионат
   трава. Но их всё гуще накрывают жёлто-бурые, то и дело, падающие листья. Стая сизоватых туч устремляется за горизонт по приказу ветра, который ещё и заставляет ветви махать, тем самым, помогая деревьям освободиться от надоевшей им листвы.
   - О, какой листопад! - восклицает Вика, смотря в окно.
   - Скоро начнутся дожди и грязь, - печально тянет Витёк. Нет теперь он уже не Витёк, а Виктор Михайлович, и он уже кандидат технических наук и ведущий научный сотрудник НИИПП. А Вика по-прежнему лаборантка, и для неё Виктор Михайлович всё тот же Витёк.
   - Витёк, я забыла тебе сказать: Максимка прислал письмо...
   - Сколько ему, ещё три месяца осталось служить?
   - Да. Жду, не дождусь. Представляешь, у него есть девушка! Помнишь, я говорила, что его, часть стоит в маленьком городке. Вот он в увольнение и познакомился. На дискотеке. Он же, сам знаешь, жуть, как танцевать любит. Как только музыку услышит, так и пошёл, да так красиво. И откуда это у него, ведь не учился же. Вот там одна его и приметила, всё время на белый танец приглашала... Уже второй год встречаются. Просит разрешения привести Катю познакомить со мной.
   - Ну, всё Вик, готовься к свадьбе сына, - задумчиво проговорил Виктор Михайлович.
   - Витёк, а я даже рада. Семейным человеком станет, внуки будут. Поселю их в своей комнате, а сама перейду в спальню мамы, жаль, что она не дожила до правнуков.
   - Выходит, что скоро нам будет негде встречаться, - промямлил он.
   - Ну, что-нибудь придумаем...
   - Хорошо тебе, есть сын, а у меня - никого.
   - Что же ты не отправил свою то лечиться?
   - Да, говорит, проверялась - всё у неё нормально.
   - А ты ей поверил?!
   - Ну, а как не поверишь?
   - Нашёл себе грымзу, ни кожи, ни рожи. Мне передают, пилит она тебя каждый день. И, что ты её не бросишь?
   - Жду, что она уйдёт к кому-нибудь.
   - Ну, да будет она бросать непьющего, да некурящего, который на работе в гору идёт и хорошую зарплату приносит. И ко всему прочему, терпит её стервозный характер. Где же она найдёт ещё такого?
   - Больше всего огорчает, что нет у меня детей, - тихо вздыхает Виктор Михайлович.
   - Что же не сказал мне этого раньше, когда я была беременна от тебя?
   - Это когда же? - встрепенулся Виктор Михайлович.
   - Давно. Ещё до твоей женитьбы!
   - А чего же ты мне не сказала?
   - Прямо нет, но намекала. Вспомни, я тебе говорила, что хочу спросить у Максимки, как он отнесётся, если у него скоро появиться сестрёнка или братик. А ты, что мне ответил на это?! "Зачем тебе ещё и второй ребёнок. Тяжело ведь без мужа". Вот после твоего такого сочувствия, я и сделала аборт.
   - ...А-а, тогда ... Ну, видишь, Вик, я был молодой, не было у меня потребности детей заводить. И потом я же не знал, что ты беременна...и, ... а может, ребёнок был не мой. Я замечал, что Колька Брыкин к тебе неравнодушен.
   - Ребёнок не твой! Да как ты мог сомневаться! Я кроме тебя других мужиков и не видела! А ты, пень бесчувственный, тебе всегда от меня было нужно только одно ...А я дура, всё надеялась, всё ждала...
   - Да, брось Виктория, всё уже в прошлом.
   - В прошлом! Жизнь проходит, а словно её и не было. Одни надежды, которые истаяли как чернеющий снег под весенним дождём...
   Слова Виктора Михайловича больно задели Викторию. Как он мог после стольких лет, видевший от неё только ласку, заботу и участие, отнестись к ней так несправедливо?! После его ухода Вика проплакала долго. Всё думала, вспоминала. И как-то само собой проявились обиды, которые раньше она старалась не замечать. Хотя бы взять то, что он никогда не интересовался Максимкой, как у него дела в школе? как его здоровье? какие отношения у него со сверстниками? чем он увлекается? к чему стремится? А ей ведь было бы очень приятно, если бы он проявил участие в её сыне. Но нет, даже, когда она ему и рассказывала что-нибудь, ведь матери хочется поделиться новостями о своём ребёнке, то лицо Виктора Михайловича не выражало никаких эмоций, в том числе и в этот вечер.
   Виктор Михайлович сам потушил то чувство, которое испытывала Виктория к нему на протяжении многих лет. Оно словно сжалось в острую точку, которая вонзается в неё воспоминаниями и обидой. Вика как бы увидела со стороны их взаимоотношения с Виктором Михайловичем, ею любимом, уважаемом на работе, но, который унижается перед женой. Вика всегда удивлялась терпению Виктора Михайловича и возмущалась, в основном мысленно, его странному выбору. А чем она лучше? Ведь и она столько лет прощала ему, что, по сути, оскорбляло её как женщину и как мать!
   Вика провела бессонную ночь в горестных раздумьях. Трудно далось ей решение, но она пообещала себе постараться его выполнить.
   С этих пор Виктория Борисовна стала избегать встреч с Виктором Михайловичем. Она не устроила ему скандал и не высказала всё, что накипело у неё за многие годы. Тихо, под разными правдоподобными предлогами она уклонялась от близости с ним. А через три месяца вернулся Максимка из Армии и привёз невесту Катю. Ещё через три месяца они расписались, сыграли скромную свадьбу. Виктория Борисовна настояла, чтобы они пошли учиться. Она теперь пеклась и заботилась о сыне и невестке, к которой относилась как к дочери.
   Виктору Михайловичу стало и печально и тоскливо. За столько лет он привык к Виктории, и ему её не хватало. Разрыв с ней совпал с изменениями в стране. Привычный мир рухнул. Различные ощущения теснилась в груди Виктора Михайловича. Его пугало как это теперь будет, и будоражило любопытство; грустное предчувствие потери чего-то важного, привычного и в то же время собственная беспомощность. Он не мог определиться: где его место и что он должен делать и должен ли вообще? Он чувствовал, что происходит что-то не совсем так, как ему хотелось бы, но что именно, почему и как надо лучше тоже не знал. Виктор Михайлович долго не мог выбрать свою позицию: кого ему поддерживать, против кого выступать? Он как щепка, подхваченная ливневым потоком, несся куда-то, пассивно увлекаемый теми, кто сотворил этот мутный поток, в котором вся грязь поднялась со дна и, даже выскочила на поверхность серой, но дерзновенно-наглой пеной. Его знакомые и приятели разделились на партии, и всё свободное время проводили в политических спорах или на митингах. А Виктору Михайловичу хотелось поделиться со своими размышлениями с Петрухой, но ...тот уже давно в Москве. Он, когда нашёл место судьи, сказал: "Витёк, вот устроюсь, тогда и заеду, отметим, адрес оставлю". Да так и не заехал. "Работа затянула", - думал Виктор Михайлович. Но зато выполнил Петруха давнишнюю просьбу Виктора Михайловича, выселили таки его соседа Сеньку, а куда он и не интересовался. Жильцы в этой квартире с тех пор долго не задерживались. Недавно вселился уже пятый, какой-то странный - бритый и вечно у него вечеринки за полночь, продукты и спиртное носит домой коробками, а в магазинах - пустые прилавки.
   Людмила Петровна возмущается шумным соседом, и каждый раз пытается заставить мужа, чтобы тот пристыдил соседа, мол, спать мешает, по закону после двадцати трёх часов нельзя тревожить граждан, требуется соблюдать тишину. Но Виктор Михайлович не решается, сомневается, что их разговор закончится мирно. Сосед или его дружки дадут ему по темечку в тёмном подъезде, и будешь потом на одни лекарства работать. Что-то было в их новом соседе, что пугало и настораживало Виктора Михайловича. Даже, когда они мельком виделись, было ему как-то некомфортно, тревожно в присутствии соседа, а на беседу с ним уж совсем не тянуло, будто этот человек был из другого чуждого мира. Чтобы не слышать громких голосов и музыку из-за стен Виктор Михайлович прибег к простому способу - купил в аптеке бируши и затыкал ими уши. От них двойная польза, ему стало смешно наблюдать за раскрывающимся беззвучным ртом жены на её физиономии, искажённой гримасой возмущения. И, хотя он по утрам перестал слышать звонок будильника, потому что затыкал уши бирушами с вечера, да так и ложился спать, но и бесконечные претензии жены к нему он тоже теперь не слышал.
  

V

  
   НИИПП стал хиреть, финансирование урезали. Руководству института пришлось закрыть некоторые темы.
   Связи между различными предприятиями разрывались, в колхозах сокращались посевные площади, не хватало корма животным и птице, почти прекратились поставки новой техники для сельскохозяйственных работ и запчастей, топливо превратилось в дефицит, да и над самими колхозами висела угроза их ликвидации. Начались перебои с поставкой мяса на мясокомбинат, где продолжала работать Людмила Петровна. Она перешла из колбасного цеха, который часто простаивает в фасовочный, но это не очень сказалось на заполнении холодильника.
   Виктор Михайлович стал подсмеиваться над женой, впрочем, за глаза, за то, что она "ударилась в религию". С недавних пор в их квартире появились иконы. Красочные лики Богородицы, Спасителя и многих святых на бумажных маленьких иконках теснились на полках рядом с посудой в чешской стенке и вдоль зеркала прихожей под карельскую берёзу. Верила ли Людмила Петровна в существование тех, кому молилась? Она никогда не сомневалась, что что-то и где-то, недоступное её пониманию есть. И этого уже было для неё достаточно. А так как теперь приветствуются верующие, то чем она хуже других. Но, когда Людмила Петровна читала молитвы, не было у неё осознания, что она слабый человек, слабый в борьбе с грехом, и поэтому она обращается за помощью к Творцу или его угодникам дать ей силы укрепить её дух и наставить на путь истинный. А была она наслышана, что даётся просящему, поэтому она и просила Бога, и святых то, чего она хотела иметь, задабривая толстыми свечами и пожертвованиями на восстановление храма в соседнем посёлке, будто приносила жертвы могущественным духам. А в квартире и на работе расставила иконки, словно обереги, а от кого она пыталась защититься и сама точно не знала, так на всякий случай. И, несмотря на посещение церкви, на молитвы православным святым, Христу и Богородице, вера её была скорей языческой и помощи от святого Христова воинства в своих житейских делах ожидала она напрасно.
   Виктор Михайлович не поддался религиозной эпидемии. Он считал, что учёный не может и не должен верить сказкам о сотворении мира за шесть дней и всяким невидимым силам, которых нельзя определить опытным путём. Он продолжал служить науке на благо пищевой промышленности. Много лет он работал над темой о наилучшей сохранности яиц. Но НИИПП постигла участь большинства научно-исследовательских институтов после развала СССР. НИИПП, в конце концов, полностью лишился государственного финансирования, а с ликвидацией колхозов и совхозов исследовательских баз, сырья, подопытного материала. Темы закрывались одна за другой, люди, работающие над ними сокращались. Оставшихся отправляли в отпуск, но и это не спасало НИИПП. И сотрудники один за другим становились безработными. Жители посёлка лихорадочно бросились на поиски, хоть какой-то работы. Но Виктор Михайлович надеялся на воскрешение НИИПП, что же зря он старался, учёную степень получал.
   - Столько лет отдано науке и вот благодарность!
   - Науке! - засмеялась жена. - Да уж, без тебя бы все яйца в стране протухли бы, - напрасно он ждал от Люси сочувствия.
   - Протухли бы или нет, а в их сохранности есть немало и моего труда!
   - Ты говорил, что наукой движет лень. Наука твоя кончилась, и как же ты теперь будешь зарабатывать, ленью?
   - Не знаю... надо какое-то время переждать, должно же наладиться снова.
   - И где и как ты собираешься ждать? - насторожилась Людмила Петровна.
   - Дома, где же ещё?
   - Значит, ты будешь ждать, а я работать?
   - Ну, а что поделать? Думаю это не на долго. Зато освобожу тебя от домашних дел полностью.
   - Я сама себя освобожу! Зачем мне муж, который не приносит в дом деньги. Цены летят вверх, а я должна по твоей милости урезать себе во всём? Да за ради чего? Зачем мне такой хомут на шею?
   - Так тебе нужны были только деньги, а не я?
   - Прозрел, наконец-то таки!
   - Ну, если так, тогда будем жить как соседи в коммунальной квартире. И я не претендую на твою зарплату.
   - И претендовать нечего! А из своей квартиры коммунальную делать не позволю!
   - Своей?! А кто её получал, моя дорогая?
   - Получал ты, а буду жить я! И, если ты через неделю не найдёшь работу, все твои вещи окажутся за дверью. Ты меня знаешь, если я сказала, то так и сделаю.
   - Ненормальная, - уже тихо и потеряно промямлил Виктор Михайлович, и какая то невидимая тяжесть стала давить в грудь. Он, с трудом дыша, побрёл в свою комнату.
   Туманная сероватая пелена затянула солнце, которое просвечивало сквозь неё бледно-жёлтым размытым пятном. А на земле и асфальте сгнивала листва, ещё недавно золотистая, а теперь грязно-коричневатая, намокшая от частых дождей. Грязь под ногами и тусклые дни удручали и без того грустного Витька, ведь все его попытки устроиться на работу, пока безуспешны.
   Через неделю, на восьмой день после разговора с женой (за остальные семь суток Людмила Петровна не удостоила мужа ответом на его фразы), возвращаясь, домой после очередной неудачной попытки найти работу, Виктор Михайлович увидел возле входной двери в их квартиру два узла - в старых простынях оказались все его вещи, аккуратно сложенные. И ещё, там была записка:
   "Стучать бесполезно. Не открою. Искать со мной встречи - напрасный труд, всё равно не разрешу вернуться. Наконец-то я от тебя избавилась. Если надумаешь подать на развод, то не рассчитывай на согласие. Иди куда хочешь, мы с тобой теперь чужые".
   Голодный, уставший от бесплодных поисков, с поникшей головой и с запиской в руке стоял Виктор Михайлович и смотрел на дверь, дверь его родной, привычной квартиры, в которую он знал, уже не попадёт.
   "Чужые, - повторил он слово из записки. - Всегда были чужые... Даже чемодан отдать пожалела ..."
   Виктор Михайлович взял в руки узлы и обречено пошёл по лестнице вниз. Когда он вышел из подъезда его обдал холодный, порывистый ветер, но он не почувствовал, а шёл и шёл, пока не закончилась улица, и он чуть не стукнулся лбом о дерево. Как бы очнувшись, он понял, что забрёл в любимый сосновый бор. Здесь было совсем темно и тихо, только изредка поскрипывали где-то наверху ветви. Виктор Михайлович положил один из узелков возле старой сосны, сел на него, другой положил на колени, упёрся спиной в шелушащийся ствол, закрыл глаза.
   "Что теперь? Умирать? Как жить дальше? И надо ли?..." - думал он, и сквозь сомкнутые ресницы просачивались, ни кем не видимые, слёзы.
   Виктор Михайлович очнулся от холода. Было уже светло. Земля покрылась белым пушком, порхали снежинки. Виктор Михайлович всегда любил, когда шёл снег. Он протянул руку, рассматривать снежинки ему очень нравилось в детстве, а потом всё было недосуг. Теперь ему уже торопиться некуда. Он посмотрел вверх, из-за тёмных крон сосен выглядывало бледно-серое небо, из которого как сор сыпались сквозь ветки снежинки, степенно опускаясь между величественных стволов. Глядя на этот чистый белый снег, падающий с небес, Виктор Михайлович ощутил какую-то искорку радостного возбуждения. "Нет, наверно торопиться умирать не надо, - мелькнула у него мысль. Он вспомнил о вещах в узлах. - Надо попытаться что-нибудь продать, оставив самое необходимое".
   Деньги, которые он копил на покупку машины, из тысяч рублей превратились в копейки, так что на сбережения Виктор Михайлович рассчитывать не мог. К знакомым в посёлке он обращаться не стал, ему было стыдно, и никто его там больше не видел. Виктор Михайлович поехал в Москву. На Ярославском вокзале в камере хранения он оставил часть вещей, а остальные стал пытаться продавать.
   Ночевал Виктор Михайлович на вокзале в зале ожидания, но скоро туда стали пускать только по железнодорожному билету или за плату. Вырученные деньги таяли с каждым днём, а он всё не мог никуда устроиться. После собеседования ему говорили: "Извините, вы нам не подходите". Возмутительно и обидно было Виктору Михайловичу, почему его так недооценивают? Но амбициям пришлось уступить место здравому смыслу. Виктор Михайлович стал анализировать свои неудачи. Он, будучи о себе высокого мнения как о специалисте в известной ему отрасли, пытался устроиться туда, где ничего не умел и не знал из того, что требовалось в тех фирмах. Когда Виктор Михайлович понял и осознал, что на другом, почти любом месте он вынужден начинать с нуля, то есть обучаться, то увидел, что его тактика выбора работы не верна. Что ему нужно? Престиж или посильный заработок, чтобы окончательно не опуститься? Конечно второе.
   Шёл Виктор Михайлович по припорошенному обледенелому тротуару и размышлял, увёртываясь от мокрых снежинок, которыми ветер бил в лицо и глаза. И незаметно поскользнулся на раскатанной школьниками дорожке по середине тротуара. Потирая ушибленное левое бедро, Виктор Михайлович мысленно ругал дворника, который ничем не посыпал лёд. Вставая и отряхивая пальто, его взгляд скользнул по стене дома, и упёрся на слове "Требуется", которое жирно выделялось на трепыхающейся бумажке. "Понятно, - подумал Виктор Михайлович, оглядывая скользкий тротуар и замусоренную округу. - Ну, что ж это, конечно, не тёплый и светлый кабинет в современном офисе, но всё же лучше чем бродить голодным и бездомным".
   Виктора Михайловича приняли на должность дворника. Он рассказал начальнику какая у него сложилась семейная ситуация и, что ему практически негде жить.
   - К сожалению, в нашем распоряжении уже нет жилого фонда, - отвечал тот, - но иногда, очень редко, бывает, что комнаты освобождаются, и мы тогда перед районными властями выходим с ходатайством выделить комнату работнику, который зарекомендовал себя похвально. Так что хоть и маленькая, но надежда есть. Напрасно вы оставили жене квартиру. Подавайте на развод и раздел имущества и жилья. А пока, если вам не у кого пожить перебирайтесь в общежитие обувной фабрики, что на нашей территории, она правда на ладан дышит, но в общежитии мест много. Я позвоню коменданту, попрошу, чтобы приготовил вам место в двухместной комнате.
   Виктор Михайлович был благодарен своему начальнику. Давно он уже не спал в кровати, на чистом белье. И душ можно принимать каждый день. Какое блаженство!
   На работе Виктор Михайлович старался, как-то увлёкся, ведь он приносит людям пользу - территория чистая, тротуары и проезжая часть всегда посыпаны и никто на его участке не упал.
   Снег мягким покровом сглаживает неровности и искрится под солнцем. Несмотря на мороз, белое сияние на фоне небесной голубизны бодрит и радует. Но красота не постоянна, даже зимняя, и ясный день сменяет блёклая оттепель, вслед за которой приходит простуда и головная боль. На смену спешат метели, которые стремятся увеличить сугробы, посыпают снежком затянувшиеся льдом лужи. Но вот солнце всё выше, дни длиннее, а в душе ожидание пробуждающегося изменения...
   Людмила Петровна с уходом мужа покой не обрела. Ей чудилась его месть. Где бы она ни шла, с напряжением оглядывала округу, не ждёт ли он её? Дома вслушивалась в каждый шорох и звук за пределами квартиры - не ломится ли? Чтобы избежать дележа жилплощади и обеспечить себе старость, Людмила Петровна приняла решительные меры. Она приватизировала квартиру и через одно из агентств недвижимости, которые появились в постсоветское время как грибы после дождя, принялась устраивать обмен на однокомнатную квартиру с доплатой, через куплю-продажу. Ей ведь одной хватит, и если прознает муженёк, то делить уж особо будет нечего.
   Довольная, с радостным ощущением новой жизни, совершенно свободная от своего ненавистного мужа Людмила Петровна покидала квартиру. Риэлтор, чрезвычайно услужливый, суетливый парень, беспрестанно повторяющий "желание клиента для нас закон" и заискивающе улыбающийся, который организовал ей обмен, предложил отметить важное событие.
   И вот она в пути, сидит на заднем сиденье иномарки, следом за которой идёт грузовик с той частью мебели, которую Людмила Петровна оставила для новой квартиры, а остальную продала. Слова риэлтора, сидящего рядом с водителем стали доходить до неё как сквозь плотный туман. Риэлтор в очередной раз обернулся к ней и заметил, что она дремлет.
   - Людмила Петровна меня тоже в машине в сон тянет. А вы ложитесь на всё сиденье и спите, приедем, я вас разбужу.
   Людмила Петровна воспользовалась советом и не заметила, как заснула.
   Открыла она глаза и не поймёт - вокруг темнота, а где-то за стеной шумит, словно сильный дождь. "Что же это?! Сон или явь?!" - была первая мысль после пробуждения. Ей стало жутко. Она осторожно щупала то на чём лежит, похоже, ватный матрац и металлическая кровать. Приподнялась, села. Глаза стали привыкать к темноте. Проступили два окна, в которые барабанил дождь. Осторожно, маленькими шажками, вытянув руки вперёд, ощупывала пространство вокруг себя. Там, где она находилась, было холодно, воздух затхлый. Она нащупала дверь, дёрнула её на себя, та открылась, и густой мрак окутал её, это было опять какое-то помещение, пахло сыростью и гниющим деревом, за стеной шум ливня усилился. Людмила Петровна, чуть дыша, продолжала двигаться. Она стукнулась обо что-то левой коленкой, повернула направо, что-то зацепила рукой. Последовал грохот, потом наткнулась на что-то, подалась вперёд и уперлась в стену. Но, ощупывая её, Людмила Петровна поняла, что это дверь, она не так легко открылась, как первая, но когда распахнулась, то из темноты её обдал каскад брызг. Как Людмила Петровна ни всматривалась, нигде ни одного огонька не заметила. Только дождь, бесконечный и нудный падал в темноте. Вопль отчаяния, переходящий в надрывный стон долго перекрывал шум падающих капель, но всё же потонул в ночной мгле. Обессиленная, еле волоча ноги, она ощупью добралась до кровати.
   Людмила Петровна выплыла из полузабытья, когда в окнах забрезжил серый рассвет. Но наступивший день не принёс ни облегчения, ни радости. Теперь уже Людмиле Петровне стало явственно видно, где она находится. Большая прямоугольная комната, стены которой представляли собой потемневшие брёвна с остатками выцветших обоев, прибитых гвоздями прямо к брёвнам. Большая кирпичная печь примыкала к длинной стене и выступала в центр комнаты. Слева от печи углубление, там стоит вторая металлическая кровать со старым матрацем. Напротив печи в противоположной стене два небольших окна с такими же почерневшими, никогда не крашенными, как и брёвна стен и доски пола, рамами. Угол, ближе к одному из окон занимает большой массивный круглый стол, возле него колченогий "венский" стул.
   Людмила Петровна в недоумении! Как и когда она сюда попала? И куда делась та однокомнатная квартира, уютная и светлая, которую ей показывали?
   С другой стороны печи и в сенях валялись старые закопчённые сковорода и помятая кастрюля, пара побитых с боков эмалированных мисок, ведро с вмятинами, погнутые вилки и ложки, кривой ковшик. Всё это в пыли, вокруг гряз. Похоже, здесь давно никто не жил.
   Людмила Петровна громко причитала и ругалась, она припомнила все скверные слова, которые знала или слышала когда-то, комбинируя их в новые замысловатые сочетания и, вкладывая в них всё своё негодование, посылала их на головы тех, кто её сюда запрятал. Беспрестанно изрыгая проклятия, вышла она из дома.
   Слева от входа догнивали остатки сарая. Дождь съел почти весь снег, и его грязные островки выглядывали среди луж. Серое низкое небо моросило, и насквозь пробирала холодная противная влага. Местность была холмистая, то низина, то взгорок. Дом, в котором оказалась Людмила Петровна, и ещё пять таких же почерневших, со странными крышами из кусочков фанеры располагался на одном из холмов. Дым из труб не шёл, и дома казались мёртвыми. Ни садов, ни палисадников вокруг них не было и в помине.
   Не умолкающая ни на минуты, разъярённая Людмила Петровна решительно направилась к соседнему из домов. Под ногами хлюпало. Набухшая от дождя, склизкая земля, словно расступалась, засасывая в грязную жижу, смешанную со снеговой кашицей её сапоги. Людмила Петровна, добравшись, начала неистово стучать, в окна, дверь. Никто не ответил. Лишь гулко отзывались её удары. Немного поколебавшись, дёрнула дверь. Внутри никого. Ошалевшая, она метнулась к другому дому, потом к следующему ...Никого...Её охватил ужас и страх. С самого своего пробуждения она ругала и проклинала мошенников, с которыми связалась. Уж, какими только словами не поносила она триклятого риэлтора и его жульническое агентство недвижимости. Не зря она записала номера машин. Но ни сумки, ни денег, опоры её в старости, ни вещей, нажитых за жизнь, ни квартиры, полученной с таким трудом, ничего у неё не осталось! " ...Умоетесь кровавыми слезами!.." - это самое безобидное, что слетало с её уст. Взбешённая Людмила Петровна, покрасневшими от слёз глазами, всматривалась в размокшую землю, выискивая следы от колёс машины, которая завезла её в это Богом забытое и брошенное людьми место. Вглядывалась в округу, надеялась заметить кого-то, но в дали стояли мрачные еловые леса, редкие рощицы с голыми деревьями и бесконечные поля, в лоскутах бурой земли и серого снега, то, опускаясь в низины, то, вздымаясь на холмах. А вокруг брошенной деревни внизу, прибывающая талая вода сделала местность непроходимой. Что оставалось делать Людмиле Петровне?! Она, осипшая от криков, промокшая, замёрзшая, злая и голодная побрела к пустым хатам, стала остервенело собирать там всё, что осталось от прежних хозяев и, что могло ей пригодиться. "Её" дом оказался в лучшем состоянии, чем другие и Людмила Петровна перетащила туда скарб, которым обзавелась, рыская, в никому не нужных, домах.
   Мошенники, запрятавшие Людмилу Петровну в этот заброшенный край, оказались всё же гуманнее, чем она думала о них. В сенцах Людмила Петровна обнаружила два большущих пакета. В них было то, чего она не нашла в заброшенных дома - запас спичек и еды: разных круп, рыбных консервов, мясной тушёнки, вермишель и несколько килограмм картошки.
  
   А Виктору Михайловичу весной стало полегче. Уже не надо долбить лёд и отгребать бесконечный снег. Как-то, подметая свой участок, ему попался большой обрывок какой-то газеты, и бросился в глаза жирный заголовок: "Оборотни". Только у него мелькнула мысль: "И как им не надоело писать про нечистую силу?", как ему показалось знакомым лицо на фото под заголовком. Виктор Михайлович нагнулся, поднял газету, всмотрелся. "Петруха! Точно он! А, какой солидный, важный! Пошёл, видно в гору мужик! ...Постой, а причём здесь Петруха и оборотни?" Виктор Михайлович принялся читать статью, благо она почти вся сохранилась, за исключением небольшого куска на этом клоке газеты. "Нет, не может быть! - говорил себе Виктор Михайлович, читая и всё больше удивляясь. - Но всё сходится. И имя, и фамилия, и отчество, да и фото его. Надо же!" Новость ошарашила Виктора Михайловича. Из статьи он понял, что Петруха под следствием за крупные взятки от подозреваемых в экономических преступлениях, и светит ему конфискация имущества и годы тюрьмы. "Вот не думал, что Петруха так закончит! Ну ладно я, рохля, но он же такой деловой, сам судья и вот, пожалуйста ...Значит, мне ещё повезло...бывает и хуже", - размышлял Виктор Михайлович, растерянно обнимая метлу. А вокруг разносила свой чарующий аромат сирень, и птицы весело чирикали, греясь в лучах весеннего солнца, выглянувшего из-за бледно-сизых кучевых облаков, которые словно чего-то испугались и убегали прочь, оставляя чистую голубизну бездонного неба.
  
  
   23-31 окт., 24 дек. 2004 г.,
   24 мая 2005 г.
  
  
  
   22
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"