Узкая, извилистая протока под зеленой аркой камыша еще больше сузилась, чуть не до размеров бутылочного горлышка. Но вот плотный камышовый полог чуток расступился, и легкая лодочка с натугой, однако пробилась в крохотное озерцо, скользнув по плотным зарослям чилима - водяного ореха. А у озерца-то были хозяева. На узкой кладке из неокоренных жердей сидела замурзанная детка, болтая ногами в изумрудной воде, и беззаботно смеялась, когда ее розовые пятки пощипывали вездесущие мальки. Вдруг засохший куст у воды как-то странно изогнулся, и судорожно задергался, вытянувшись в зловещий, заострившийся профиль старой карги. Прямо на глазах Славки ветви-руки удлинились, и одним броском вцепились в кроху, сбросив ее на глубину. Раздавшийся крик укротительницы мальков сразу погас - только пузыри пошли. То ли руки, то ли ветки плотнее сжались вокруг худенького тельца, и всполошное бурление у дна затихало.
Кикимора плавно придвинулась к своей добыче, глубже окунув в воду лапищи с пальцами-корнями. Она уже сладко зачмокала, предвкушая кормежку, и в охотничьем азарте не замечая ничего вокруг. Славка снял руки с весел, оставив деревянные лопасти на уключинах, и тихонько поднял острогу. Расстояние было плевым, и зубцы с серебряной насечкой с чавканьем вонзились прямо в средоточие - полупрозрачный пульсирующий горб на спине оплошавшей нежити. На остриях повис мерзко сокращающийся комок плотной слизи. А кикимора осыпалась древесным прахом, издав напоследок натужное скрипение.
Прямо с борта плоскодонки гребец метнулся в воду, и извлек холодное тельце ребенка. Положил ее на колено головой вниз, осторожно надавил, затем еще. Изо рта малышки хлынула вода, она надрывно закашляла, и вновь обмякла на руках у своего спасителя, потеряв сознание. Удостоверившись, что кроха дышит, Славка подхватил ее на руки, и понес от кладок по тропинке среди ежевичных зарослей, уже кое-где покрытых темно-синими, почти черными спелыми ягодами. Навстречу стремглав вылетела простоволосая фурия в домотканом не то платье, не то рубахе по колено - явно мать.
С вытаращенными глазищами это чудо кинулось ему наперерез, трясущимися руками вырывая девочку. "Что с Младочкой, что?" - механически повторяла одно и то же, ощупывая худенькое тельце. "Мамочка, меня кикимора утащила, а дяденька спас. Не надо меня тормошить - больно", - открыло глаза чадушко. "Я ж тебе сколько говорила - не выходить без меня за обереги, а ты...", - сквозь слезы, но уже облегченно выдала укор всполошившаяся родительница. И только тогда перевела взгляд на невесть откуда взявшегося добра молодца. "Благодарствую за дочку - не иначе, боги тебя нам послали. Пошли в дом - все расскажешь", - услышал Славка. И только тут спохватился: лодка и острога!
Попросив обождать, метнулся обратно, пока деревянное суденышко на середину озерца не уплыло. Однако тревога оказалась напрасной: плоскодонка так и покачивалась у кладки, и на острогу тоже никто не польстился. Сняв с зубьев средоточие кикиморы, добытчик аккуратно укутал его комком влажных водорослей, и уложил в мешок - зельеварам пригодится. Острога тоже отправилась на борт. Вытащив лодку на берег, вновь неспешно двинулся по утоптанной тропке. Она привела на поляну с белой мазанкой под уже понемногу покрывающейся мхом камышовой крышей. На пороге призывно махала рукой хозяюшка, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся вовсе не фурией, а вполне себе симпатичной крепконогой пышечкой. Славка перешагнул порог, и проявил вежество, поклонившись чурам - соломенными куколкам в красном углу.
А пышка уже хлопотала вокруг массивного, из дерева рубленного стола, выставляя кувшины и тарелки с какими-то заедками. Из запечья, как мышка, поблескивала любопытными глазенками Младочка - уже вытертая (едва ли не протертая) досуха, в чистой рубашонке. Гость не без усилия придвинул к тяжелому столу не менее тяжелую лавку, галантно дождался, пока свое законное место на ней займет хозяюшка, а за ней и сам присел.
Пышка тихим речитативом произнесла привычный каждодневный наговор на добро, здравие и лад, затем налила гостю шипучей ежевичной бражки в чашку из необожженной глины. Себе из другого кувшина плеснула парного козьего молочка (сама коза гнедой масти с черной полосой вдоль хребта, как у африканской антилопы, паслась на краю поляны). Кинулась заботливо подкладывать оголодавшему мужику в лучшую тарелку с росписью под глазурью жареных карасей, да разварную картошку, щедро усыпав угощение зеленью. Хлеба, правда, не было. Но уж на стопку горячих лепешек из молотого ореха-чилима подательница еды не поскупилась.
"Что ж мы сами-то едим - может, хозяина дождемся?" - закинул удочку Славка. "Да второй уж год нет нашего хозяина - в плавнях на рыбалке чем-то ногу пропорол, и от огневицы в неделю сгорел", - под мамин рассказ на печи всхлипнула Млада. "Ой, прости, не хотел такое горе теребить", - сразу повинился ее спаситель. "Да время лечит - душа и не болит почти - только дочь одну поднимать тяжко, - грустно вздохнула женщина. - Но вы...ты... сам с чем и откуда в наши края?".
Закинув в рот ароматный шмат тающего во рту жареного карася, Славка положил на край тарелки извлеченные из снеди мелкие косточки. И признался: "Удачно для девочки моя дорога к вам привела. Охотник я на нежить и нечисть. Только не на всякую, а лишь на ту, что людям жить мешает. Людей и без нее осталось мало. Вот тебе - не страшно одной с малышкой, да в плавнях?". "Сама-то я с Олешковского острова, а там народу хватает. Но как-то обвыклась, да и муж помогал. А с другимия прежде ладила - кого зловредного обереги не подпускают близко, а кому и плошку молочка с куском лепешки на пенек довольно будет. Лишь бы угощение с чистым сердцем подавать", - поделилась пышка, разламывая источающего жир карасика и для себя.
Из-под веника в углу выглянула хитрющая физиономия бородатого мужичка-с ноготок. Мужичок-домовенок оглядел гостя, и задорно ему подмигнул: не теряйся, мол, человече.
Застольная беседа скоро стала вполне задушевной, и хозяюшкина ручка как-то все чаще оказывалась в Славкиной руке. Пышка отнюдь не возражала - наоборот, приглашающее подвинулась ближе. Но дальнейшие приятства отложились сами по себе - кувшин, да и тарелки на столе мало-помалу показали дно, а на поляне громко мемекала коза, недвусмысленно намекая о вечерней дойке. Хозяюшка захлопотала, и потупившись, задала вопрос, где дорогой гость ночевать будет. Гость, конечно же, выбрал сенник - в крохотной хатенке с утоптанным ногами земляным полом лишних полатей либо кровати как-то и не наблюдалось.
На сено пышка бросила рядно, и принесла второе - накрыться. Не так, чтобы ночь ожидалась холодная, но алчные комариные полчища уже прибывали, а от мелких кровососущих тварей все человечество оберега не придумало. Под неумолчное гудение насекомых, попискивание мелких пташек, истошное лягушачье кваканье и басистые вопли бугая в близких плавнях Славка через щели в стенах из жердей следил, как гаснет вечерняя заря. И в бархатисто-черном небе зажигаются первые звезды, прокладывая тропку Чумацкого шляха. Не заметил, как и задремал.
Разбудило женское тело, скользнувшее под грубое рядно. Пышка оказалась чрезвычайно приятна на ощупь - груди-дыньки так плотно ложились в руку, что и отпускать не хотелось. Все ее тело было тугим, манящим, по-домашнему пахнущим молоком. Увлекшийся Славка прижал милую хозяюшку, и та задушено пискнула. Ее ручки не менее увлеченно блуждали по мужскому телу. Женщина спустилась ниже, чтобы лучше испробовать это тело на вкус. Вскоре скомканное, мешающее рядно полетело в сторону. Славка перевернул пышку на спину, и рывком вошел в нее, мимолетно ощущая, как в него самого входят ...жала радостно накинувшегося комарья. Любовница под ним застонала и забилась в сладких судорогах - совсем молодой еще вдовушке этого так до обидного не хватало.
Они долго не могли угомониться, но все-таки нехотя отпрянули друг от друга - надо было перевести дух. Тут Славка поймал себя на мысли, что даже не узнал имени чаровницы, удобно устроившийся на его плече. "Как зовут тебя, красавица?" - шепнул ей Славка на ухо. "Ивица...Ивица...", - сквозь дрему пробормотала пышка, плотнее прижимаясь к мужчине, и окутывая его пушистым облаком волос, терпковато-сладко пахнущих любистком. Сон придвинулся и к Славке, принял его в свои зыбкие объятья.
...По водопаду волос закапала горячая кровь, прожигая ладони. Впившись взглядом в мертвенно-бледное лицо Лизы, безвольно и покорно распростершейся на его руках, кэп шагнул в жемчужно-серое облако. Услышал хлопок закрывшейся на ним Двери, и дробные удары пуль, вонзающихся в деревянное полотно. "Ну вот, такую красоту испоганили", - мимолетно подумал Славка, решительно делая еще шаг - вперед, в безвременье и неизвестность. Ступил - и провалился, забарахтавшись на мелководье!
Снова прижав к себе любимую, поднялся на ноги, и пошел к берегу, оскальзываясь на круглой гальке. Он был вне себя от удивления: куда-то враз подевались строения и парк. Вокруг царили округлые холмы. На холмах зеленели кряжистые дубы, у их подножия привольно раскинулись акациевые рощицы и высились серебристые стрелы тополей. А вокруг, куда ни глянь, плескалась река, окружающая мириады зеленых островов и островков в туманной дымке.
Но оглядываться было некогда: Мастер прямо физически чувствовал, как истекает по каплям жизнь дорогого ему человека. Куда идти? Что делать? Он не знал. Но знал, что сам помочь любимой уже больше не в силах - нужен врач, операция, лекарства. А у него только жалкие запасы из запасного перевязочного пакета, ножа, гранаты и двух трофейных калашей. Он бы все это с радостью отдал, лишь бы Лизу спасти, да только кому? Что-то жаждущих поскорей вооружиться вокруг не наблюдалось.
Он побрел вперед, не особо выбирая направление. И вдруг среди зеленеющих кущ увидел красотку, сосредоточенно прилаживающую на голову венок из луговых цветов. Кроме венка, на девушке никакой одежды не было, зато (а может, именно потому) она оказалась просто изумительно хороша. Подойдя вплотную, кэп обнаружил, что у прелестницы с точеной фигуркой зеленоватый оттенок кожи, а глаза просто затопила травяная зелень. "Помоги...", - кивком головы указывая на окровавленное тело девушки, попросил Славка. Однако зеленушка хвататься за него не спешила - повернулась, и поманила за собой.
Кэп ахнул: со спины кожа странной незнакомки была совершенно прозрачной. Четко виднелись ребра, хребет, переплетения сизых кишок. Если бы руки не были заняты, путешественник во времени непременно хлопнул бы себя по лбу: черт, да это же настоящая мавка, как ее в народе описывают! А мавка все звала-манила, неспешно поднимаясь по холму.
Чувствуя новый прилив сил, Славка двинулся за своей провожатой. Выбрались на прямой, как стрела, отрезок шляха. В который уж раз безмерно удивленный, кэп вдруг понял, что идут они по преобразившейся части центрального проспекта, который вроде как еще вчера перекрывал блокпост. Где тот блокпост, и куда подевались мэрия, все дома вместе с малейшими признаками цивилизации? Но шлях привел к кольцу белоствольных берез, увенчанных ярко-желтыми сережками. Другое чудо: деревья вовсю цвели, хотя весна вроде уж давно миновала.
Прямо поперек шляха вальяжно распростерся исполинский полоз - метров пять, не меньше, настороженно оглядывая приближающихся холодным взглядом желтых глаз. Мавка отбила змеюке поясной поклон, и недовольно шипя, тот отполз в сторону - ну будто шлагбаум тебе открыли. Уже уставший удивляться (да просто уставший за эти бесконечный день и ночь) Славка вслед за проводницей ступил внутрь березового хоровода.
В центре крохотной полянки, на сплошном ковре из одуванчиков, стояла...стояло? существо в ореоле из солнечных лучей. Вроде бы женщина, но сияющий ореол не давал толком разглядеть ни лица, ни фигуры. Бережно уложив Лизу на мягкий цветочный ковер, Славка застыл в ожидании. "Смертные...", - мягкое сияние приблизилось, и порядком измотавшийся кэп ощутил, как смывается накипь усталости, ослабевают когти неотвязно вцепившейся в душу боли, и возвращается надежда. На своих обветренных губах Славка почувствовал прикосновение губ богини, словно пламенный ожог.
Дивная обитательница поляны повела рукой над телом девушки, и резко отдернула ее. "Я - Лада. Храню любовь. Между вами я ее теперь вижу. Но любовь исцеляет не все. Ты можешь оставить ее здесь, и она ступит в новый круг бытия - станет служить мне", - для наглядности богиня показала на мавку, под шелестенье листвы нежно ласкающую своей ладошкой ствол белоснежной сестрицы-березки.
Расставшись с коротким проблеском надежды, Славка обреченно поник головой. Выходит, все было зря - и сумасшедшее бегство через стреляющий и взрывающийся город, и штурм собственного дома, кровь и смерти. Едва сдерживая слезы, кэп нагнулся к своей кареглазке - поцеловать. Девичьи губы отозвались смертным холодом: Лиза тихо отошла, никого не потревожив. Сердце защемило, но Славка нашел в себе силы подняться, и скорбно склонить голову.
Лада снова повела рукой. Повинуясь ее мановению, безжизненное тело само по себе всплыло над развеянным ветром ковров из одуванчиков. Одуванчики мгновенно отцвели, и из их снежно-белого пуха соткалось продолговатое облако. Облако, как погребальная ладья, медленно повлекло смертную плоть к самой массивной березе. Тело будто слилось с ней, и в самом деле исчезло - мать-береза приняла будущую подругу в свои объятия. Затем погасло и сияние в центре приветливой полянки. Богиня исчезла, и вокруг явственно потемнело.
- Если захочешь, ты снова ее увидишь. Скоро, - Славку кто-то подергал за рукав. Рядом, неведомо откуда взявшийся, стоял вполне себе реальный низенький бородатый дедок в самых настоящих лаптях, штанах из какой-то грубой небеленой ткани, и усеянной пятнами косоворотке с черно-красным узором по рукаву. "Пойдем со мной, мил человек - по душам поговорим, обсудим, как быть дальше", - сочувствующе покивал бородач. "А...вы кто?", - спохватился кэп. "Ты мне не выкай - у нас так не принято. А я, считай, бортник здешний - Журило. А так Журом кличут", - буркнул дедок. Поделиться ношей он не предложил, и автоматы обозрел, как что-то непонятное. Но явно опасное, сродни ядовитой гадине, в любой момент способной застать врасплох и тяпнуть за ногу.
Петляя меж бронзоволистыми дубами-великанами, дедок с попутчиком наконец добрели до соломенного куреня. Перед ним стояли массивные пеньки в виде стола да стульев, а чуть вдалеке вторым кругом располагались пеньки повыше, с летками для пчел - борти. Вокруг царили ароматы цветов и душистого меда, а тишину нарушало только пение птиц да деловитое гудение пчел, отягощенных обильным взятком. Жур нырнул в курень, и вернулся с хорошим шматком сала да паляницей, бережно завернутой в белый рушник. За паляницей появились ярко-красные яблоки да бочоночек с чем-то плещущимся внутри. Не говоря ни слова, пасечник окунул в бочонок здоровый деревянный кухоль, и брякнул его на "столовый" пень. "Медовуха это - пробовал, небось? Не обессудь - кухоль у меня один, так что сперва ты пей, а после и себе налью", - поторопил шебутной дедок.
Скинув свой груз, Славка осторожно попробовал, и опасливо прислушался к ощущениям. Было так, словно отхлебнул сладкого молока с привкусом степных трав, напоенных летним солнцем. Однако же в голове зашумело, намекая на то, что градус в незнакомом напитке все-таки имелся. Славка выдул кухоль до конца, смывая застрявший в горле ком,и захрустел брызжущим соком яблоком - на сало как-то не потянуло. "Где я, дед, в каком времени?", - не утерпел кэп. Его сотрапезник, как раз доканчивавший кухоль, аж поперхнулся медовухой, и поморщился. Но справился - опростал емкость до конца, потянулся за хлебушком.
"А ты не торопись. Еще дед моего деда сказывал, что все беды начались с того, что люди начали время считать, да жалеть его. Сперва рабами времени стали, потом подмяла их вера в воскресшего мертвеца, а доконала жадность да глупость. Жили, сказывают, в каменных клетушках, жрали всякую дрянь, зато на быстрых колесницах раскатывали, да друг над другом изгалялись по-всякому. Веру предков предали, род продали - чем хорошим такое могло закончиться? - философски рассудил пасечник. - Что там у них приключилось, сейчас уж никто не расскажет. Но говорят, земля затряслась повсюду, и снесло все, что они нагородили. Где была твердь нерушимая на много конских переходов, стали острова. Из людей выжили немногие. Потом вернулся лес, да степь, из своих укрывищ нечисть выбралась - какая полезная, а какая не шибко. Вернулись наши боги: мы их привечаем, они нам помогают - все, как в хорошем роду. И ты это примешь, если внутри суть не гнилая. Ведь живем правильно".
- Я, дед, как раз оттуда, где каменные клетушки да быстрые колесницы остались. И ты в чем-то прав - все тогда шло к большой беде, - откликнулся Славка, принимая из рук Жура второй наполненный доверху кухоль. Он даже дна еще не показал, а вконец измучившийся кэп уже уплыл в неведомые дали. Только и услышал, как через вату, укоризненное дедово бормотание: "Что ж ты тяжелый такой, чтоб тебя до куреня тащить...".
Глава вторая. Крестовый остров.
...Проснулся в холодном поту. Рядом остывала уютная ямка, продавленная женским телом. Пышка уже хлопотала по хозяйству, бегая туда-сюда во дворе - видать, набирала дрова печурку растепливать. Утренняя зарница осветила небо розовым и золотым, стихало стрекотанье цикад. Славка еще полежал немного, слушая, как сердитый овинник гоняет норовящих забраться в только высушенное сено мышей. Однако залеживаться не приходилось - дорога ждала, а ворочать веслами в солнцепек то еще удовольствие.
Нашарив рубаху и штаны, кэп облачился, и сунул ноги в разбитые кроссовки, доживающие последние месяцы. На поляне милой хозяюшки не увидел, и осторожно отворил дверь в хату. Женщина возилась у печки, а ее ненаглядная Младочка дрыхла беспробудно. "Ивица", - тихонько позвал с порога. Пышка оглянулась, и все мигом поняла. Поднялась, уронив полешко, подошла ближе и крепко поцеловала. "Не хочу прощаться. Счастья тебе, и...помни - тебе здесь всегда будут рады". И пальчиками оттолкнула с крыльца, в последний миг впихнув в руки узелок с пресными лепешками из чилимовой муки.
Столкнув с берега лодку, кэп проверил, на месте ли острога. Заменил свежими уже подсохшие водоросли, обмотанные вокруг средоточия истребленной кикиморы, и оттолкнулся "правилкой" от берега. Возвращаться в большую реку тем же путем необходимости не было - многочисленные протоки да ерики вели из озера, в озеро до самого Черного моря. Но так далеко ему не требовалось, зато требовалось проверить "наводку" на Крестовый островок. Вскоре показался и главный ориентир - остов церквушки с проржавевшим насквозь крестом, чудом удерживающимся на "маковке" строения.
Петляя по извилистым протокам, "водитель" плоскодонки к полудню добрался до места. И прямо-таки жаждал передохнуть в теньке. Однако островок задал каверзную задачку: причаливать оказалось совершенно некуда.
У берега плотно стояла стена рогоза, молодого и сухого камыша вперемешку, еще и перевитая для прочности ежевичными лианами. С трудом найдя пологое местечко, Славка через эту стену буквально проломился, ожесточенно орудуя то веслом, то ножом, и наконец-то "выпал" под густую тень старушки-вербы. С натугой переведя дух, путник растянулся на мягкой траве, предварительно обозрев ее на предмет змеек, паучков и прочей нежелательной живности, расплодившейся на островках повсеместно в неимоверных количествах. Удачно мимо вербы бежал суетливый ручеек с чистейшей водой - кэп быстро отфильтровал через ткань достаточно, чтобы и самому напиться, и фляжку на пару литров из выдолбленной тыквы наполнить.
Жара еще не спала, так что ходить никуда не хотелось. Но Славка победоносно лень отринул. И двинулся осматривать остатки храма, прихватив на всякий случай не раз выручавшую острогу. Намеревался переворошить обломки на полу: было сказано верное слово, что в руинах церквушки есть серебро и на окладах, и в утвари. Пройдя за ограду, от которой остался только заплывший землей овал - будто старушечий рот с несколькими известняковыми камнями-"зубами".
Да только добрался до притвора, как вокруг послышались подозрительные шорохи, сухой стук и потрескивание, словно вокруг возились муравьи величиной с хорошего пса. Оглянувшись, Славка остолбенел: из-под растрескавшихся надгробий, из холмиков земли поспешно лезли и выкапывались скелеты, которым, по всей видимости, воздалось по их гундяевской вере. Чуя живую плоть и кровь, скелеты всей оравой ползком устремлялись к прибывшей "закуске". Правда, кэп присутствия духа не терял, и закуской становиться не собирался. Шагнул на пробу внутрь храма - когда-то слышал, что нечисти и нежити внутрь хода нет, и фильмов на эту тему кучу пересмотрел. Однако преследователи даже не думали останавливаться на пороге, так что стоило применить более убедительные методы.
На пробу ткнул особо настырного ползуна острогой, с маху отбив у него сустав правой руки. Скелет задержался ненадолго: приставил кость обратно, встал на ноги (!), и со скверной целеустремленностью поплелся к живому. Славка перевернул острогу обратным концом, и от всей своей моряцкой души угостил костяк дубовым черенком, да по черепушке. Во второй раз расчет оказался верным: череп разлетелся на куски, и скелет по косточке осыпался в пыль. Заодно лишившись и противоестественных гастрономических пристрастий.
Удрученно вздохнув (работы-то! работы привалило!) Мастер пошел вокруг церквушки, щедро раздавая богатырские удары по сухим выбеленным черепушкам. У кое-кого из "новых знакомцев" видок, конечно, был еще тот. Отошедшие в мир иной записные модницы при жизни до того щедро "штукатурили" себя разнообразной косметикой да кремами, что, кожа на мертвых лицах и впрямь стала почти нетленной. В сочетании с зияющими дырами на месте глаз и отвисающими челюстями это зрелище восторга не вызывало. Всякий раз Славку передергивало, когда приходилось вторично упокаивать такую вот "супермодель".
Вдохновляло, однако, что справляться с почившими покорительницами мужских сердец, равно как и их возможными воздыхателями удавалась без труда. Опасность они представляли бы, если бы только вцепились неожиданно, или навалились кучей. Но минувшие века, а может, тысячелетия, скелетам ни прыти, ни умишка не добавили. Зато Славка понял, почему на Крестовый остров добытчики не наведались раньше - видать, знали, кто тут хозяйничает, и рисковать не хотели.
За час Славка успокоил (то бишь упокоил) всех, кто опрометчиво высунулся за халявной кормежкой. На жаре упарился так, что пришлось идти к лодке, и выхлебать с половину воды из тыквы, а затем пополнять запас. Да еще отмывать изгвазданную острогу - ее держак оказался порядком измочален о злосчастные черепушки. Потом настойчивый кэп предпринял вторую попытку разгрести руины. Дело, как выяснилось, того и впрямь стоило: подобрал несколько фигурных пластин с чеканкой, когда-то окантовывавших полностью съеденные шашелем образа. В куче обломков известняка и трухи непонятного происхождения удачно отыскался мятый потир - тоже серебряный. Больше ничего полезного на глаза не попалось. Но находки и так оправдывали и потраченное на них время, и возню с опостылевшими мертвяками.
Пристроив брякающее серебришко в лодке, Славка еще успел дотемна сварганить на костерке кулеш с чуть желтоватым ароматным салом, и запарить "бодрячок" - отвар из травяного сбора. Но уже темнело, а ночевать на мертвячьем острове кэп желанием не горел. Ну да дело привычное: обвязал веревкой подходящий камень, отошел с ним на лодке подальше, чтоб ветерок комаров разгонял, да использовал "грузик" вместо якоря. Постелил на дно камыш, и дал себя убаюкать легкой зыби.
....Ялик с кое-как закрепленным на палке куском ткани вместо паруса ходко резал волну. Сидевший за рулевого дед Журило подправлял курс веслом, Славка на правах пассажира разглядывал окружающие красоты. А поглядеть было на что: плавни прямо-таки кишели жизнью - куда там былой скудости! Чуть ли не из-под самих весел шарахались такие "рыбешки", что спиннингом навряд ли вытащишь. На плесе стоял неумолчный птичий гомон: ныряли хохлатые чомги, черно-сизые бакланы учили потомство загонять косяк малька. У берега торжественно вышагивали на своих длинных лапах цапли, суетливо процеживали воду клювами бесчисленные кулички, кормились птицы богини - белоснежные лебеди да безбоязненно выходили на водопой к полям кувшинок олени и лоси. И на все это великолепие нежным флером ложились тонкие краски розовой зари.
- Что, нравится наше приволье? Оно так: Днепр-батюшка во все времена наши рода поил-кормил, возил да защищал. Вот дойдем до Белогрудова острова, и там обживаться начнешь. Парень ты непростой - что по имени, что по оружию. Да и богиня тебя признала - стало быть, тьмы и зла в тебе нет, откуда бы тебя не занесло. Найдешь еще в жизни свою дорогу, и пару себе найдешь: в большом селище такие бабенки попадаются - ух! - не отрываясь от весла, развел свою болтологию дед Жур. - А наскучат стариковские речи, вон под сидушкой снасть лежит - бери да рыбачь всласть. Может, чего на уху натаскаешь.
Славка поглядел под банку. Там и вправду лежало мотовильце с леской из конского хвоста, и кованым крючком, к которому был привязан пучок ярких перышек. Да что на такую ерунду клюнет? Все еще сомневаясь в добычливости дедова не шибко завлекательного "спиннинга", кэп аккуратно размотал снасть, и забросил ее на глубину. Рывок последовал почти сразу, но на том конце лески трепыхалось что-то не слишком увесистое. Славка потянул, и стал почти свободно, без напряга, вытаскивать добычу с первой поклевки. Выхватив из воды окушка грамм так на двести, удачливый рыболов торжествующе бросил его на дно лодки - есть почин!
- Ты что ж маленьких забижаешь, негодник? - вклинился в идиллию ехидный дедов голосок. - Слышь, ты возьми того малька, и отпусти его, пока без воды не помер. А сам забрось поглубже, и жди, чего водяной нам на прокорм пожалует.
Славка решил не спорить: окушка выпустил, лесу размотал чуть ли не до конца, только на кулаке "хвостик" и остался. Поначалу ничего не происходило - крючок покорно волочился за яликом, соскальзывая, по ощущениям, с пучков водорослей. Затем пришло ощущение, что на кулаке повисла какая-то тяжесть, исподволь пригибающая руку к воде. Насторожившийся кэп начал выводить леску, чувствуя ее упругое сопротивление. Миг появления на поверхности рыба оттягивала изо всех сил, леса все ощутимее резала руку. Но человек превозмог: у ялика всплыл изрядный судачина - метровый, не меньше, и заплясал на дне лодки. За ним последовал еще один, затем на крюк "повесился" вроде обыкновенный бычок, только длинной по локоть мужской руки. А вот второго бычка Славка так и не выудил: около борта возникла раззявленная щучья пасть, и ухватилась за рыбешку на крючке. Леску как ножом срезало, и уже вошедшего в азарт Мастера от разочарования даже на крепкое словцо прорвало.
- М-да...- хмыкнул наблюдавший за рыбацкой вакханалией Журило. - Крючок-то у кузнеца придется новый просить.
- В селе и кузня есть? - полюбопытствовал Славка.
- Там много чего есть - все сам увидишь, - махнул рукой дед. - Да вон уже и подходим!
Из Днепра вышли в Конку, и показался на стрежне остров Белогрудов. Понятно было с первого взгляда, что люди заселили его основательно. На пологом берегу виднелось множество кладок. У каждой из них к кольям были привязаны по одной, а то и по два "плавсредства" - попадались и утлые каючки, и такие же ялики, как дедов, и баркасы посолиднее. А у самого большого причала покачивалась настоящая, как на картинках исторических книжек, смоленая лодия.
- То наш купчина, Черевань, с верху пришел. Соль и таранку отвез - зерна привез. Он так до самого ледостава ходит, - кивнул на ладью Журило, между разговором цепляя ялик веревкой к кладке. Подал рыбу подбежавшему мальцу, а Славка прихватил свою поклажу. И вместе они пошагали в направлении беленых хаток, в изобилии разбросанных между садами-огородами. Но ни в одну хатку дед не свернул, а двинулся дальше - вдоль узенькой протоки, где сгущался верболоз. Славка бросил взгляд на протоку, и был поражен - водоем, навскидку, глубиной по колено, словно не имел дна!
Однако в гуще верболоза показалась самая настоящая избушка на опорах - курьих ножках. Рядом высился грубо отесанный столб, верхушка которого "проросла" четырьмя безмятежными ликами неведомого божества. В отличие от светлой Лады, никакого внимания на Славку божество не обратило. Зато очень даже обратил протиснувшийся из явно узковатых для него дверей курногой избенки здоровенный мужичина.
Журило уважительно отвесил ему поясной поклон. Мужичина в балахоне, подпоясанным узорчатым тканевым пояском, ответил кивком, и сразу повернулся к пришельцу из безвременья. Заложив пальцы за пояс, с ходу поймал его глаза своими. И так замер. Славку будто в омуте закрутило, закололо в висках, накрыл внезапный приступ дурноты. Хозяин избушки отвел взгляд, и махнул рукой, словно сгребая и небрежно отбрасывая в сторону комок паутины. Кэпа отпустило мгновенно, а головной боли словно и не бывало.
- Пришел ты, путник, к нам в свой час. Вижу у тебя за спиной смуту да кровь, отмеченный богиней. Но что прошло, то миновало, а грядущее у нас будет общим. Отныне это твое место и твое время, да и нам защитник не помешает,- задумчиво прогудел себе под нос волхв - кто ж еще, конечно, волхв. - Обживайся, человече добрый, потом еще побалакаем.
Журило привел Славку в мазанку на отшибе, ничем не отличающуюся от своих товарок. Хатку явно вовремя подмазывали и подбеливали, но внутри было сыровато - видать, печку давно не протапливали, да и углы затянуло пыльной паутиной. Попрощавшись со своим проводником, кэп смахнул серую пыль с лавки, сбросил туда вещички. Набрал бадейку воды из реки, наломал пышных веток, и принялся за уборку "гостиницы". Через щели тына хитро посверкивали две пары любопытных детских глазенок - соседи объявились.
От калитки за тыном махнул рукой еще один вихрастый пацаненок: "Ты что ль, Вятшеслав будешь?". "Не Вятшеслав, а Вячеслав", - поправил кэп. "То все едино, - парировал визитер. - Пошли скорее - старшИе тебя кличут". Ступая по мягкой траве, Славка с попутчиком вышли на полянку под вишнями. Подросток сразу умчался. В тени кружком уютно расположились кряжистые дедки-боровички, неторопливо прихлебывавшее из кружек горьковатое пиво. Ни дать, ни взять, пенсионеры у подъезда - только домино не хватает. Однако у тех дворовых, вечно поддатых пенсионеров не было такого испытующего прищура, такой властности и внутренней силы, которую пришелец почуял сразу.
Славке тоже налили прохладного, на диво густого и ароматного пивка. Завязалась неспешная беседа обо всем, и старейшины рассудили, что добытчик, а тем паче хозяин из Славки пока никакой, хоть в мужские годы он и вошел. Потому отдали его в науку почти тезке - бородатому дедку по имени Слав, который посулил навестить уже с утра. А после уже поразмыслить, принимать ли в род.
Вернувшись в "гостиницу", Славка почуял травяной аромат, заменивший прежнюю затхлость. И обнаружил, что по углам кто-то успел расположить пучки свежей полыни, запах которой отгонял докучливых насекомых. На столе исходила паром миска с картохой, рядом с которой примостился кувшин с молоком. А деревянная лавка была заботливо застелена какой-то шкурой - вроде, волчьей. Не иначе, соседи постарались, прикинул кэп. Чем только отдариваться буду?
Отужинав, Славка распростерся на широкой лавке (кажись, жесткое ложе становилось привычным), и облегченно задрых. Наконец-то закончился долгий день в другом времени.
Глава третья. Галера.
...Славка проснулся от какого-то странного ощущения. Открыл слипшиеся глаза и ничегошеньки не понял - в светлеющем небе медленно вращались звезды. Сморгнув, пришел к выводу, что вращаются не звезды, а сама лодка вокруг камня-якоря! Что за чертовщина? Приподняв голову, кэп усек, что чертовщина как раз-таки присутствовала. Вокруг плоскодонки слышался плеск, какие-то тени поднимались к поверхности и снова отдалялись. Лодка вращалась. Славка выглянул через борт, и прямо над ним показались три головушки бедовых девиц, со шлейфом длинных волос, перевязанными нитями красных водорослей.
Девицы пересмеивались, одаривая мужчину влекущими улыбками. Русалки балуют! Раздосадованный ранней побудкой кэп едва не сплюнул в реку. И был за сдержанность вознагражден: медленное безостановочное вращение лодки прекратилось, русалки метнулись в стороны, и пропали из виду. Однако прежде чем скрыться в глубине, изящная девичья ручка взметнулась над бортом Славкиного "крейсера", и оставила на его носу удивительный подарочек - лягушонка с необычной серой шкуркой, на которой светились ярко-золотистые пятнышки.
Лягушонок шевельнулся, явно устраиваясь поудобнее, и уставился на Славку. Кэп ответил не менее любопытным взглядом. "И чего мне с тобой делать, подарок?", - поинтересовался человек. Лягушонок в ответ как-то особенно задорно квакнул. "Ну, коль никуда упрыгнуть не желаешь, нарекаю тебя Полканом, и беру на довольствие", - постановил Славка. Он смахнул с борта жирную серую муху, смял ей крылышки, и осторожно положил угощение прямо перед мордочкой лягушонка.
Свеженареченный Полкан независимо задрал мордочку кверху, показывая, что в подношениях вообще-то не нуждается. И враз сменил гнев на милость: мелькнул липкий язычок, и муха исчезла. Тут же лягушонком заинтересовалась низко летящая цапля, нагло попытавшись зацепить его клювом. Лягушонок грозно напыжился, и чем-то плюнул в птицу, которой неведомая субстанция угодила прямо в ярко-желтый круглый глаз. "Подарочек" явно оказался ядовитым: пернатая охотница горестно возопила, и плюхнулась в воду, как подбитый бомбардировщик. "А ты, брат, непрост, непрост", - удовлетворенно заключил Славка, отлавливая для Полкана очередную жирную муху. И услышал победоносный квак.
Славка, не торопясь, выбрал якорь, и лодочку понесло течением. Новый друг принял это, как должное - спрыгнул вниз, и вольготно расположился меж пайол. Славка сорвал лист кувшинки, и накрыл им лягушонка, чтобы шкурка не подсыхала, но тот даже не пошевелился - томно ему было. Кэп прикидывал, как бы завтрак сварганить, но пришел к выводу, что завтракать лениво, и можно двигаться дальше натощак.
Двигаясь между россыпи мелких островков, плоскодонка попала в настоящую зеленую арку, где над водой свисали длинные плети созревшей ежевики. Такого достархана путник пропустить не мог. Обмотав между уключинами гибкую камышину, дабы текучая вода не унесла, принялся прямо с лодки набирать сладкие ягоды в горсть, и кидать в рот. Не заметил, как живот набил, а руки окрасились темно-фиолетовым.
Однако тут Славка даже поперхнулся, заметив вздымающийся где-то впереди дымок. Последняя ягодка пошла не в то горло, и пришлось срочно запивать из тыквы-долбленки. Полкаша зашевелился, выглянул на шум из-под своего убежища. И спрятался снова, не заметив ничего, заслуживающего внимания. Отпустив ежевичную плеть, и размотав камышовый стопор, Славка помалу двинул плоскодонку в том направлении, откуда несло-крутило легким ветерком дымную струйку.
Так прикинул, что на островке по соседству обосновались рыбаки, и после утренней тони уху в казане "колдуют". Желудок, пропустивший завтрак, и не шибко удовлетворившийся ягодной подкормкой, недвусмысленно намекал, что на обед неплохо б напроситься. Но осторожности ради Славка пошел не напрямик - обогнул островок под камышом, загнал лодочку на песчаную отмель, и хоронясь за кустами, перебежками отправился к чужой ватре.
Выглянув из-за куста, кэп похвалил себя за то, что не стал напрямик ломиться к костру. Казан-то на нем и правда был, исходя вкусным парком, но потчевать упревающей соломахой его тут вряд ли стали бы. Кашевар явно был чужаком - в обтрепанных атласных шароварах, чалме и при сабле, но босиком. У берега приткнулась лодья с проломленным бортом и располовиненой мачтой, из которой торчала свежая щепа. С нее другие смуглолицые чалмоносцы по сходням таскали мешки, рогожки и кули, о чем-то довольно перегыркиваясь между собой. Рыбаками тут и не пахло, зато отчетливо смердело кровью и смертью.
Пятна крови, кстати, виднелись и на боках лодьи. Нехорошие такие пятна, будто кровь плеснула веером, и отнюдь не из разбитого по оплошности носа. Поклажу с лодьи грузили на другое судно, пришвартованное к ней почти борт в борт. Судно выглядело каким-то длинным, неуклюжим, но хищным, с катапультой на носу, и отверстиями вдоль борта, под палубой. Да это же точь-в-точь басурманская галера-каторга, как ее наставник описывал, наконец дошло до ошеломленного кэпа.
...На голову разоспавшегося Мастера обрушился водопад холодной воды. Как встрепанный он подскочил с лавки, спросонья от души обматерив неведомого шутника. "Хорош задницу пролеживать, балбес великовозрастный. Пора уроки учить - меня к тебе в наставники назначили", - у лавки с кувшином наперевес усмехался давешний дедок. Славка впопыхах оделся, и поплелся за дедом вдоль бережка по Белогрудовому.
Дошли до кузни, встретившей звонкими ударами молота. Здоровенный бородатый детина-кузнец в кожаном фартуке с подпалинами степенно поздоровался с дедком, носившим, как оказалось, прикольное имя Птах, и кивнул Славке. "Слышь, Миролюбе, тут у нас, может, новый родич объявился. Так ты ему подбери что-нить по руке попроще, чтобы и на рыбу-зверя, и от чужих отбиться сгодилось", - попросил наставник.
Кузнец задумчиво оглядел Славку, отошел в дальний угол кузни, и начал там перебирать какие-то железки. Вернулся с продолговатой трубкой, увенчанным тремя хитро изогнутыми и сведенными к центру остриями. "Меч тебе вовсе не нужен - вижу, что ты не мечник. Нож свой есть, а вот острога на первое время в самый раз пойдет. Только к ней добавить кой-чего надо, чтоб от нечисти и нежити отбиться", - прогудел Миролюб.
Проделав чеканом какие-то мелкие насечки на зубьях, достал чугунную плошку, измельчил и бросил туда пригоршню мелких кусочков светлого металла. Затем раздул мехом притухшие было угли, и сунул плошку внутрь горна. Пока ее содержимое плавилось, сделал хороший глоток кваса из корчаги на полу, и выплеснул остаток под резной столб со словами: "Тебе, Сварже". Клещами извлек плошку из горна. И принялся осторожно заливать ее содержимое в канавки на зубьях остроги, бурча по ходу в бороду наговор. Сунул изделие в чугунок с водой, окутавшись облаком яростно шипящего пара. Сбил окалину, быстро подправил молотком поменьше одному ему видные огрехи, одним махом насадил на держак, и сунул Славке в руку: "Должен будешь. Владей да проваливай - некогда мне тут с тобой словеса плести".
Вцепившись в острогу, кэп благодарно поклонился умельцу. И тут же был беспардонно вытолкан дедом из кузни. "А поедем мы с тобой, мил человек, за солью нынче, - направил Птах ученичка с новенькой острогой к тяжелому дубовику у крайней кладки. - Я за парусом буду следить, и дорогу указывать, ты харч добывать и еду готовить. С добром, дня за четыре обернемся, - с Миролюбом солью честь по чести рассчитаешься, да и дома запасец нелишним будет".
Дубовик нырнул в хитросплетение проток, ериков и речушек. Дед указывал приметные места и затесы на деревьях, чтобы впредь новичок и один не тыкался по ним, как слепой кутенок. У свалившейся в воду гнилой ивы Птах притормозил правилкой, и указал Славке на тень под бревном: "Пора вечерю добывать". Кэп разглядел изрядных размеров щучину, прикинул, как держится в руках острога, и махом всадил ее в мишень. Бил, казалось бы точно, да и что там было той глубины в полметра. А промазал - ничуть не пострадавшая щучина рванула вперед, и скрылась где-то на глубине. "Ну точно, балбес великовозрастный. Тебя что, не учили поправку на воду брать? Гляди, как надо", - направив дубовик к следующей щучьей засаде, показал дед мастер-класс. Почти бесшумно погрузил острогу в воду. Удар, рывок, и на остриях затрепыхалась пробитая насквозь травянка килограмма эдак в два. "Следующая твоя будет", - посулил наставник.
Однако охота у Славки долго не ладилась. И следующая, и еще несколько рыбин махнули хвостами, и уплыли, не прощаясь. Острога, словно заколдованная, никак не хотела попадать в их тушки, и Славка постоянно мазал, упарившись и злясь то ли на самого себя, то ли на орудие, к которому никак не мог приноровиться. Дед философски молчал, направляя дубовик к очередному клеевому местечку. Лишь когда кэп окончательно разуверился в своих способностях, случился прорыв - зубья остроги попали точнехонько, куда надо. И у него, будто по волшебству, все сразу стало получаться: похоже, глазомер приноровился.
Щук для сохранности обернули сорванной на берегу крапивой. Потом на привале наставник показывал старательному ученику, где отыскать дикий чеснок и ароматные травки в приправу, какой зеленью от комарья натереться. Учил обходить омуты, чтобы омутинника не растревожить, и к нему в гости не попасть. Показывал, по каким протокам легко пройти, а какие водорослями густо заросли - до полной непролазности. В заболоченные озерки не совались:те кишели нечистью, и там с концами можно было пропасть.
Переночевали на плоском песчаном островке, повечеряв под бабкины пироги свежей юшкой из щучины, приправленной пшенкой. А на второй день добрались, причалив в заливчике, на холме у которого высилось натуральное городище, обнесенное земляным валом и бревенчатым частоколом с вышками. Такого Славка здесь еще не видывал.
- А что ты хотел? - авторитетно изрек наставник. - Соль всем нужна, но не все за ней с миром приходят - кому-то и без труда поживиться охота. Тем паче, городище богатое, вот и лезут. С низовий "чернота" наскакивает, из степи грабители-северяне часом пробиваются. Отпор давать надо, вот Первуша селище и огородил - зазвал подмогу, и из своего прибытка честь-честью с трудниками рассчитался.
Вытянув дубовик на берег, Птах повел Славку за собой, в обход городища. Обогнув холм, кэп только крякнул - за огороженной высоткой тянулась цепочка розовых озер, соединенных между собой канавками с дощатыми "шлюзами". Красотища - неописуемая! С краю последнего в цепочке водоема жилистые мужики в кожаных штанах лопатами закидывали такую же розоватую соль в тачки, вывозили на берег по доскам, и скидывали в общую кучу. А в предпоследнем озерце творилось что-то невообразимое.
Густая соляная ропа, из которой жаркое солнце еще не успело выпарить последние остатки влаги, словно вскипало буграми. Бугры на мгновение преображались в цветочные бутоны, человеческие (а может, и нечеловеческие) фигуры, фантастические конструкции (в одном из которых завороженный Славка опознал даже макет жилой многоэтажки). Замирали в воздухе, а после так же мгновенно всасывались обратно в ропу. И все начиналось сначала.
- Ты у нас первый раз, что ли? - к путникам приблизился загоревший дочерна местный - но не в коже, а в обычной для этих мест одежке, и даже с кинжалом на поясе. - Первый раз все на такое чудо и впрямь наглядеться не могут. А это просто анчутки все лето резвятся. То ли соль им наша глянулась, то ли забава у них такая. Хотя людей наших они не трогают, и мы им не мешаем - не дразни лихо, пока оно тихо.
- Если вы за солью, то платите, и можете набирать - вон соль, вон мешки рогожные, - сменил тему, как оказалась, здешний управитель. Птах извлек кисет, висящий на шее, бережно развязал веревочку, и высыпал на ладонь одинаковые кусочки серебра. Десять кусочков перекочевали в руку управителя и невесть куда исчезли - Славка даже глаза вытаращил при виде такого циркового фокуса. Но удивляться было некуда - дед сунул в руку широкую деревянную лопату, сам ухватил другую, и они принялись без особой спешки заполнять десяток мешков малиновой, чуток припахивающей водорослями и морем солью.
Море шумело где-то поодаль, бродяга-ветер доносил отзвуки прибоя и резкие крики чаек. Перетаскав соль в дубовик, они пошли на Белогрудов. И прибыли обратно без приключений - разве что времени на дорогу больше ушло.
Свою долю ценного продукта Славка хозяйственно сгрузил в объемистый ларь, отсыпав ведерко соседям, приглядывавшим за его мазанкой, да столько же - кузнецу за острогу. А на следующий день белогрудовский купец зазвал его на весла. Доверху нагруженная ладья с той же солью уходила в верховья на большой торг, и требовался гребец, не обделенный силушкой богатырской. Который при случае и отбиться от лихого люда бы помог. Славка тоже был совсем не прочь. С платой Черевань обещал не обидеть, а к холодам прибарахлиться всякой всячиной требовалось. Хоть холодные зимы, по уверениям деда Птаха, в низовья приходили редко, но порой могли все же нагрянуть. А рассекать по морозу в растоптанных "кроссах" как-то не климатило.
Глава четвертая. Пиратское гнездо, большой торг и дар богини
Чалмоносцы закончили перетаскивать кладь с ладьи. Саму ладью потащили и увели куда-то в совсем уж густо заросшую камышами протоку. Галеру замаскировали тем же камышом. И принялись основательно обустраиваться на берегу: шалаши и помосты для вещей вырастали просто со сказочной быстротой. Навык у незваных гостей, судя по всему, был крепкий. Смуглые шароварщики бегали туда-сюда, как муравьи, но Славка прикинул, что их рыл сорок наберется. Судя по основательности, с которой они обживались на безлюдном островке, заявившиеся на Днепр пираты явно намеревались провести тут не день и не два - появилась у них эдакая база для дальнейших вылазок.
Стараясь не задеть ни одну сухую веточку, кэп мало-помалу отполз к плоскодонке. И дунул из опасного места так, что весла трещали. Сам он на речных хищников управы не нашел бы, а вместе был шанс дать им хороший укорот.
Когда солнце клонилось к закату, на пересечку плоскодонке из-за камышовой гряды выскочила знакомая ладья - Черевань шел в Первушино городище солью грузиться. При виде знакомого гребцы потабанили веслами, и Черевань перевесился через борт: "Куда летишь, Вятша?". Схватившись за брошенный канат, Славка перебрался на ладью, и в нескольких словах изложил купцу и кормчему всю диспозицию. Купец вник, и распорядился поворачивать к Белогрудову: на опасного двуногого хищника требовалось собрать облаву.
Порожняком ладья под парусом, даже с плоскодонкой на буксире, домчала на обжитой остров не в пример быстрее самой плоскодонки. И ранним утром на Белогрудовом уже собирались бойцы в кожаных латах с железными вставками. На кожанке Миролюба Славка приметил сверкающий кусочек нержавейки с эмблемой "Мерседеса" из прошлой жизни, примостившийся там в качестве брони. Включил логику, и понял, где кузнец добывает металл для своей кузни. Славке тоже вручили простенький круглый шлем с кожаным подобоем, да поюзанный доспех, чья кожа по краям успела малость растрескаться.
Предложенное копье (дрын метра два в длину с острым окованным оголовком) кэп не взял. Отказался - навык отсутствовал напрочь. А без нужного навыка копье что тот чемодан без ручки из прошлой жизни: тяжело таскать, но и выбросить жалко. Зато захватил уже привычную острогу, да упаковал в мешковину автомат, нацепив разгрузку с четырьмя полными магазинами прямо на кожанку. Общинники поглядывали, дивились, но ничего не говорили - воину виднее, с чем на ворога идти.
У них с оружием тоже была полнейшая чересполосица - мечи, топоры, да копья. Мелькало несколько арбалетов, кистени с увесистыми гирьками на цепочках. Один только сельский воевода, а в мирной жизни предводитель рыбацкой артели Яромир мог похвастать панцирем да кольчугой, да булавой поистине богатырской величины. Сам воевода тоже был немаленький, так что в его лапище булава смотрелась вполне органично.
Брать ватагу чалмоносцев воевода предсказуемо решил ранним утром, когда сон самый крепкий. Зарядив "калашмат", и дослав патрон в патронник, Славка попросил Яромира не торопиться кидать народ в бой - прежде дать ему "высказаться". На островке все было, как надо: из шалашей доносился ядреный храп, у затухшего костерка сидя кемарил чумазенький "молодой", ткнувшись лобешником в поставленное стоймя копьецо. Щелкнула тетива арбалета, и беспечный "молодой" опрокинулся в угли, зажимая руками пробитое болтом горло. Завоняло паленой плотью. "Слава!" - грозно заорало островное войско, успевшее оцепить место привала находников. Переполох начался знатный.
Из своих укрывищ выскакивали очумевшие спросонья чужаки, и опрокидывались назад под одиночные выстрелы автомата. С десятка метров Славка почти не мазал, никому не давая шанса. Как вдруг из двух разных шалашей вьюнами "вывинтились" какие-то особо юркие личности с одними только кинжалами в руках. Поднырнув, такое ощущение, прямо под летящие навстречу пули, пираты метнулись к воде. Но на пересечку уже выскочил Яромир, и тройка копьеносцев с ним. Один юркий метнул кинжал - острие попало в стык пластин на кожанке, впившись в грудь общиннику. Тот стал оседать, хрипя. Но это уже была последняя удача хваткого корсара, безнадежно завязшего в свалке с остальными копейщиками, и исколотого со скоростью швейной машинки. Второму вообще не повезло - Яромирова булава "добавила ума". С маху вбила "попрыгунчику" курчавую башку в плечи, разбрызгав во все стороны желтоватые крошки-капли мозгов.
Вся схватка закончилась, едва начавшись. Убитым пиратам, не мудрствуя лукаво, на приготовленной для костра колоде оттяпали топорами бритые бошки, чтобы те случайно не поднялись. И сбросили в воду, благо даже раздевать не пришлось. Трофеи, включая тряпки чалмоносцев и сами чалмы, загрузили на лодью, взяв вторую, поврежденную, на буксир. Чтобы довести на Белогрудов доставшуюся галеру, на весла сели бойцы. Ну да людей хватало - потери-то ограничились одним павшим. Которого тут же на острове возложили на краду. И с дымом душа честного защитника рода взлетела в Ирий, к богам и на новое перерождение.
Перед отходом Яромир подошел к Славке, и приятельски хлопнул по плечу: "Если б не ты, Вятша, малой кровью не отделались бы - много жизней родовичей нынче сохранил. С таким оружием, как у тебя нам, наверное, никто страшен не будет". Славка отомкнул от автомата последний оставшийся магазин, и выщелкал оттуда патроны. В горсть сиротливо выпало всего каких-то три "масленка".
- Гляди, воевода, - протянул их Яромиру огорченный автоматчик. - Три патрона - три жизни могут взять при самом удачном раскладе. Потом мое оружие не страшнее дубины - твоя булава, пожалуй, для неприятеля убойнее будет.
Яромир осторожно взял патроны в руку, подбросил их на мозолистой ладони, и обнадежил: "Патроны, говоришь? Чудно называется, не по-нашенски. Так патронов не будет, а человек останется. С воинской наукой тебе поможем, сколько сами ее знаем, и будешь другим оружием биться. Не зря предки говаривали: если сердце из железа, и деревянный кинжал хорош".
На следующий день после боя Славку приняли в род (на празднике дед Птах его перепил-таки). И за неделю толокой слепили ему собственную хату, да еще пару дней прогревали печь, топившуюся "по белому". Столяры да гончары нанесли самодельной мебелишки да глиняной посуды, а Миролюб смастерил медный казанок, сковородку да чайник. В уплату пошла доля трофеев, из которых кэп оставил себе лишь приглянувшийся кинжал да кривую саблю - надо ж "холодняк" осваивать. А Полкаша справил новоселье в здоровущей бадье под калиновым кустом во дворе.
...Череванева лодья тяжко осела по борта под грузом мешков с солью. Выводя судно на стрежень, гребцы навалились на весла. Вертеть дрыном метров в семь длинной непривычному Славке было нелегко. Ломило спину, на затылок стекали капли едкого пота. Но вышли из протоки, поставили прямой парус. И гребцам стало чуток полегче. Хотя к вечеру Славка уж вконец загибался: на привале у берега руки дрожали так, что казалось, не донесет до рта деревянную ложку с кулешом. "Ничего, обвыкнешься", - подбадривали матерые "ветераны" речных походов. Черевань испытующе поглядывал из-под густых бровей, но пока помалкивал - оценивал новичка. А уже к вечеру следующего дня кэп понял, что и правда втянулся - хребет уже не трещал натужно, и руки не грозили отпасть.
Он заново познавал великую реку, ее изменившиеся берега. Исчезли удавки бетонных дамб, сдавливавшие Днепр мертвой хваткой. Вернулись пороги, да только и они заметно сгладились - глубины хватало, и волоком через них суда тащить было теперь не нужно. По-прежнему сиял у порогов древний остров со святилищем Хорса. Характерники-жрецы в белых одеяниях с солнечным кругом и мечами у пояса, как встарь, благословляли защитников родовых земель. А защитники были нужны: на посиделках у вечернего костра проскакивало что-то смутное и нерадостное о пропавших лодьях, об уведенных в рабство. И накликали же: в двух переходах от Хорсова острова курс торговой лодьи перерезало чудо-юдо.
Кэп просто обалдел, заметив патрульный катер из его времени. Только вот на его рубке высился закрепленный канатами парус, а по надстроенным досками бортам сидели гребцы. Гребли они так, что гнулись здоровенные весла, и на носу уже выстраивались лучники, предводительствуемые чернобородым здоровяком в черной же броне. На лодье спешно натягивали кожанки, разбирали щиты и копья. Славка тихонько извлек из котомки предусмотрительно прихваченную "эргэошку". Рванул кольцо, свел усики и ждал, зажав ее в руке, и предусмотрительно прикрывшись круглым щитом с бронзовым умбоном и железной оковкой по краям.
Когда "модернизированный" катер подошел совсем близко, и тамошняя гоп-компания уже готовилась перескочить к ним на лодью, Славка одним взмахом отправил гранату на борт катера. Железное "яичко" перелетело по крутой дуге, брякнулось о палубу, и грянул взрыв. Страховидного предводителя с гуртом лучников просто снесло в воду. Несостоявшиеся абордажники прямо-таки взвыли - кто от боли, причиненной взрезавшими тела осколками, кто с перепугу перед неведомой угрозой. Лодья наддала, пока железная абракадабра с веслами совсем не скрылась из виду. Кормчий и купец одарили Славку признательными взглядами - погони не было, и вряд ли ее стоило опасаться. Обошлось даже без раненых: только потрудились, вытаскивая стрелы, глубоко воткнувшиеся в борта и мачту. И поминая тех, кто их запустил, прочувствованными матюгами.
Когда же Днепр разлился во всю ширь, а его берега стали крутыми, показался и большой торг. Кэп понял, что узнает места: вот тут был фуникулер, вот тут речные берега люди зажали было гранитными тисками. А тут на холме, казалось, еще вчера, высился бронзовый болван с крестом в честь жадного до власти князя, обманом и кровью сделавшего внуков божьих рабами ожившего мертвеца. Ничего этого больше не было: мощное течение обвалило кручи, и вечный Днепр, истерзанный людьми, наконец вернул себе свободу. Не попирал больше землю долго осквернявший ее бронзовый детина-крестоносец. Теперь о нем напоминала лишь извилистый шрам на взлобье светлого холма - глубокая рытвина, по которой увесистый болван сползал на берег. Зато холм венцом дубков, как встарь, увенчало Перуново капище.
А торг оказался и вправду неимоверно велик. В заливчиках у старого города лебяжьей стаей сгрудились лодьи и галеры, плоты и лодки самой разной величины - от душегубок до баркасов. От них и к ним по дощатым сходням двигались цепочки амбалов, нагруженных мешками и корзинами со всякой всячиной. Немного подальше шумел человечьей разноголосицей, мычанием и блеяньем скота, перезвоном молотков и молотов в кузнях сам торг, раскинувшийся вместо начисто срытой кручи.
Лодью облепили перекупщики, но Черевань тут же послал гонца за каким-то давним "бизнес-партнером", и жучкам ничего не обломилось. Гребцов купец отпустил кому куда надо, строго наказав собраться к рассвету. А Славке, который примкнул к предвкушающей все удовольствие мира гурьбе, украдкой сунул в руку пригоршню серебрушек - гуляй, не хочу. За что "премия", было и так понятно - все ж последнюю гранату на речных гопников потратить пришлось.
Тут кэп сориентировался сразу: пообещав родовичам поопытнее выставить за свой счет пива в ближайшей корчме, зазвал их помочь с закупками. Те чувствовали себя в многолюдье торговых рядах, как рыба в реке. Торговаться любили и умели. Так что вскоре Славка стал гордым обладателям ножа обеденного, искусно кованного, мягких сапожек, мотка портянок, бельишка навроде кальсон, тонких рубах и главное - новехонького волчьего тулупчика, который не всякий мороз насквозь прошибет. Таская за собой все увеличивающийся ворох покупок, Мастер загрустил - куда это все на лодье девать. "Тоже мне, грусть-печаль! - заулыбались многомудрые спутники. - Тряпки в бочку, а бочку на борт".
Тут же в торговых рядах отыскался и средних размеров бочонок, который легко вместил все покупки, был закрыт крышкой и обжат обручем. Получив медяху со сдачи, и шутливый щелбан в придачу, вертевшийся у лавок подросток принял легкий бочонок на плечо, и пообещал домчать сей же час по месту назначения. А Славкина компания, уже давно чувствовавшая в глотках великую сушь, двинулась обмывать удачный шопинг в ближайшую не то корчму, не то харчевню.
Праздник удался, понял Славка, просыпаясь следующим утром на борту лодьи. От пива да зелена вина голова трещала немилосердно, да и шея затекла. И как ей не затечь, если вместо подушки спать на "любимом" весле! Пока лодья грузилась и готовилась к отбытию, Славка захандрил. То ли похмелье тому виной, то ли невеселые воспоминания, но на кэпа накатило. Вновь на сердце легла холодная тяжесть. Все мысли, как раньше, занял образ кареглазки, их короткой любви, и затем безмолвное прощание в кругу берез. Теперь Славке казалось, что была там какая-то недосказанность, и что им еще суждено увидеться на этом свете. И чем больше он об этом думал, тем больше его тянуло туда, где они расстались.
Это острое желание захватило так безраздельно, что под конец обратного пути кэп упросил-таки купчину высадить его на острове Лады, а бочонок с закупленными пожитками доставить домой. Черевань поворчал ради приличия, но лодья все же сделала небольшой крюк - гребцы были не против, да и попутный ветерок судно подгонял.
Обуреваемый смутными надеждами, Славка выпрыгнул на знакомый берег. Уверенно зашагал по заросшему отрезку бывшего шоссе в направлении волшебной поляны одуванчиков, где он оставил свою ненаглядную и единственную. Дорога была прямой, но в конце ее Славка не нашел ни стража-полоза, ни хоровода белоствольных берез, ни сияния богини. Поляна ему не открывалась, сколько ни бродил вокруг совершенно потерявшийся, донельзя расстроенный путник.
Махнув на все рукой, кэп повернул обратно к берегу. И тут, будто из ниоткуда, выплыла ОНА. Смотрящие как-то сквозь глаза тронула яркая прозелень, в каштановых кудрях появились зеленые нити. Губы искривила слабая улыбка - прежде красавица так отсутствующе никогда и никому не улыбалась. Но это была она, Лиза - никаких сомнений. Славка кинулся навстречу, подхватил в объятия, повторяя "Лиза, Лиза...".
Ничего не ответив, обнаженная дочь богини обвила его своими руками, плотно прижавшись упругими персями. Они упали на мягкую траву-мураву, и между ними случилось то, что случается между мужчиной и женщиной. Лиза ничуть не возражала. Вот только увлекшийся любовной игрой мужчина почувствовал, что ни с того ни с сего навалилась слабость. Силы уходили с каждым мгновением. А у Лизы, наоборот, колдовски заблестели очи, и кожа налилась обволакивающе-мягким сиянием.
Тут к Славке пришло осознание простой истины - мавка просто тянет из человека силушку, как ей, мавке, и положено. "Старый друг" у него мигом скукожился, и вся охота до продолжения стремительного соития разом пропала. Дрожащими руками кэп деликатно отстранил нечаянную любовницу. И с трудом поднялся на ноги, которые едва не подломились. Мавка не препятствовала, и не проявила ни сожаления, ни разочарования. Тоже встала, стояла, безвольно опустив руки, и каменно смотрела на него, а ее личико ничего не выражало. "Лиза, ты что, меня совсем не помнишь?", - сам собой вырвался дурацкий вопрос из пересохшей глотки. Ответом было только холодное молчание.
Славка мигнул, и мавки на прежнем месте уже не было - только колыхнулась трава. Зато он испытал странное облегчение. С прошлым все стало ясно. Лишь тоска сменилась светлой грустью о подруге из безвременья. А его жизнь продолжалась, сколько судьба отмерила. И надо было возвращаться в новый дом, на Белогрудов.
Глава пятая. Болотный поход.
На Белогрудовом Славка отдыхал. Просто отдыхал. Узелок соли - корчага браги, и никаких тебе бутылок с акцизными марками. Пригласил деда Птаха на посиделки. Тот принес, что бабка наготовила, да разговор завел с Яромировой рыбацкой артелью на ход сазана податься. Но что-то кэпа в рыбаки не тянуло. Наставник Славкин настрой уловил, и давить не стал - черпал из бадьи, причмокивал да слушал, как ученик на торг скатался. Вместе с градусом настроение малость подняли, а тут и дверь скрипит - волхва на пороге. Вслед за дедом и Славка подхватился, уважительно голову склонив.
Волхв, не чинясь, отхлебнул из хозяйского кухля. "Бражка-то дрянновата, не в обиду сказано", - утер губы.- Заберу я у тебя, дед, ученика. Показал ты, Вятшеслав, себя хорошо и в бою с пришлыми разбойниками, и дорогой на торг. А с другой силой переведаться не желаешь? Чем смогу - помогу, что знаю - расскажу. Большая тебе польза от этого выйдет". "А чего ж отказываться, - ответно пожал плечами кэп. - Дел особых вроде не намечается, и новое узнать не против". Волхв, не мешкая, откланялся, а за ним и дед засобирался. Кэп гостей проводил, наскоро устроил авральную приборку. Проверил, как там боевой лягушонок его отлучку пережил, и дрыхнуть на лавку завалился.
Утром собрал котомку, привычно вооружился острогой, и только на тропинку натоптанную вышел, а навстречу уж и волхв поспешает. "Ты друга забыл, Вятша. А тем, куда собираемся, он в помощь будет", - усмехнулся кудесник, на бедре которого телепалась легкая сабелька в ножнах, впервые виданная кэпом. "Кого забыл?" - не понял Славка. "Да вон, в бадейке под калиной сидит, и на тебя глядит", - показал волхв. На диво подросший за эти дни лягушонок словно понял, что о нем говорят. Молодецким прыжком прямо из бадьи очутился на плече у Славки - только брызги полетели. Отвязав душегубку у ближней кладки, волхв уверенными гребками направил ее прямиком на противоположный речной берег. Куда, вспомнил Славка, родовичи и не выбирались. Он понял, почему: за зеленой стеной камыша стояло непролазное болото. Не так: БОЛОТИЩЕ! Над необъятными торфяниками с редкими водяными окнами припахивало гнилью, и зудели комариные облака. Раздавались странные звуки и жутковатые голоса - уж явно не звериные или птичьи. Из мешка за спиной волхв извлек две пары овальных плашек с завязками.
- Крепи болотоступы, и за мной - след в след. Иначе провалишься - потом вытаскивай тебя, - кратко скомандовал проводник, тоже приматывая "чудо-обувку" на свои кожаные поршни.
- А... зачем нам туда? - полюбопытствовал Славка, не испытывающий от предстоящей прогулки по болотищу никакого восторга.
- Увидишь, - кратко ответствовал волхв.
Шли долго. На путников накинулось комарье, но волхв сделал какой-то знак, очерчивая над головами замысловатый контур, и кровососы тут же отстали. Комариное облако вилось поблизости, но невидимой границы не пересекало. Все полегче. Странный волхв обошел стороной камень, который так и манил присесть на него, чтобы малость отдохнуть на кусочке тверди посреди сплошных изумрудных "соплей". Соблазнившийся Славка ступил на "камень" ногой, а тот подался в сторону. Кэп потерял равновесие, и непременно ухнул бы в самую твань неведомой глубины, если бы не подскочивший волхв, который успел ухватить спутника за шиворот. Мнимый камень вынырнул из воды, и Славка обнаружил на коричневато-зеленой поверхности круглые буркалы, которые следили за человеками с очень неприятным выражением. На "камне" прорезался узкий рот, и что-то пробулькал - не угрожающе, но с явной укоризной.
- Ну, и чего вылупился? То ж багник. В реке водяной, а здесь - болотяник. Днем-то он смирный да сонный, однако ночью ему не попадайся. Утянет, и не спросит, как звали, - хмыкнул волхв, шагая дальше.
Когда солнце уже клонилось к закату (денек в болоте выдался паркий), мокрые, изгвазданные по уши "деревенские сталкеры" сталкеры выбрались на кусок суши - твердой, без обмана. Сушу украшали несколько хилых березок и умирающая сосна, зеленой у которой осталась только верхушка. "Ломай ветки да лапник на костер", - распорядился волхв. Сам палкой заключил место привала в широкий круг, посыпав черту каким-то желтоватым порошком из котомки. Вдруг с противоположного края островка затрещали кусты. Из них выбрался сгорбленный старичок-с-ноготок, воззрившийся на путников без всякого удивления, и жалобно проскрипевший: "Добрые люди! Сума у меня пропала - помогите суму отыскать". "Ну, подходи поближе, счас посоветуемся, как пропажу найти", - гостеприимно предложил кудесник. Старичок сделал несколько шагов вперед, и остановился на краю очерченного круга, словно некая сила не пропускала его внутрь. А волхв ссыпал из котомки еще порцию знакомого порошка, и дунул искателю пропажи в лицо. Тот затрясся, истошно завизжал, и одним прыжком сиганул обратно в кусты.
- За что ты так пожилого человека? Ведь беда у него - помощи просил? - обиделся за старичка Славка.
- То тебе второй урок - наставительно произнес волхв. - Не человек то был, а нечисть - болибошка. Вот наплетет он случайному путнику свои россказни, и будет водить по болоту. Жив останешься, но силы растратишь. А как потом до дому добираться?
Тем временем окончательно смерклось. Из сосновых веток запалили крохотный костерок, и волхв приказал смотреть оба, потянув из ножен саблю. В свете костра на ней серебром сверкнула цепочка рунной вязи. Не покидавший все это время Славкиного плеча Полкаша спрыгнул вниз, и занял позицию у костра, подстерегая летящую на свет мошкару. Вдруг с ветки прямо к путникам метнулась черная тень с растопыренными когтями, за ней - еще одна. Молнией сверкнула сабля волхва, и располовинила нетопыря. Второе страшилище с зубами-иглами Славка приголубил держаком остроги. Тот упал с переломанными крыльями, дергался и шипел, как змея, пока ему саблей не отсекли голову.
Немаленькие когти нетопырей волхв аккуратно срезал, уложил в тряпочку, и засунул трофей куда-то в одежду - пояснил, если набрать побольше, да измельчить, а затем края пастбища или огорода посыпать, мелкая нечисть или дикое зверье уже не сунется. "Прям, магический дефолиант какой-то", - скумекал Славка.
В тине посверкивали чьи-то глаза - то красноватые, то желтоватые. Болото за ними сторожко наблюдало, и расслабиться не давало. Так что гости островка до рассвета передремали по очереди вполглаза. Их покой нарушили еще раз - лишь под утро. Из болота, не всколыхнув тины, в их направлении поднялась и мелкими шажками надвигалась подлинная жуть: седовласая карга в угольно-черной хламиде, безмолвно протягивая к костру когтистые руки. Волхв подхватился с лапника - одним ударом сабли длинные хваталки срезал. Полкан оживился, и радостно внес свою лепту в процесс знакомства: угадал плевком в морщинистую рожу. Обгаженная и частично "разукомплектованная" крикса в полном расстройстве чувств опрокинулась обратно в болото, словно и не было ее. А кудесник опять принялся за "маникюр", деловито обстругивая неведомо откуда извлеченным ножичком когти с длиннющих костлявых пальцев.
Между делом лекцию прочел: "С нежити - упырей да умрунов, да ведьм - и брать нечего, а зла от них много. Серебром их по башке, или осиновый кол в грудь, да кости сжечь. А вот нечисть - она разная бывает. Кое-что ты видел, и еще покажу. От кого-то, вроде берегинь либо домовиков, и польза есть, а других можно и отогнать. Вот тем же Ярилиным порошком - солнечным янтарем перетертым, или наговором. Просто так, без причины, нападать не моги: врагом станешь, всюду подстерегать будут. Не найдешь покоя ни в плавнях, ни в лесу, ни в степи. Того не стоит: земля большая - места всем хватит".
С рассветом путники снова надели свои мокроступы, и бодрее пошагали дальше. Шагать, правда, стало не в пример веселее: тину разрезалась каменистая грива, по которой они как на крыльях летели. Грива становилась все шире, и вывела их на окаймленную лиственным леском лужайку, густо усеянную приземистыми кустами с узорчатыми листьями. Кусты обильно усыпали сизоватые ягоды с дивным сияющее-золотистым отливом, которых Славка в плавнях ни в том времени, ни в этом прежде не видал.
- То, Вятше, дар богов - сладица. Только в приречных болотинах ее сыскать и можно, причем не каждое лето она родится. А если родит, то помалу, - наставительно промолвил волхв. - Ежели животом скорбен - выпей из нее настойки. Ежели огневица одолела - отвар из сладицы надо пить. А добавишь ее в бражку, так за столом грусть-тоска тебя покинет, а поутру похмельем маяться не будешь. Так что бери туесок, и вперед: чтобы все спелые, недавленые ягодки до одной выбрали, и с бережением на Белогрудов доставили.
С хозяйского плеча спрыгнул и Полкан. Соратник по болотному походу сладицу дегустировать не стал, а вот козявки в кустах ему пришлись по вкусу. Бережно отрывая ягодку за ягодкой, и складывая их в туесок, Славка вдруг услышал отрывистое кваканье - по тону, как у дворовой собачонки, когда она прохожего облаивает. Заинтригованный кэп нашел Полкана взглядом. Тот сидел у какого-то ничем не примечательного кустишки с двумя ягодками на маковке, будто на шляпке, и задорно его обквакивал. Славка подошел, потянулся сорвать ягодки, а кустик...отпрыгнул в сторону, и свернул из побега взаправдашний кукиш. От неожиданности кэп на задницу плюхнулся, и едва содержимое туеска из березовой коры не рассыпал. Со стороны волхва послышался смешок: "Ну и везет же тебе, Вятша, на болотных жителей. То моховик. Он сладицу стережет, чтобы зеленые ягоды до срока никто не рвал, и потравы на ягоднике не чинил". У лягуха на морде появилось прямо-таки юмористическое выражение: мол, какого я тебе, хозяин, приятеля нашел!
Сплюнув в сердцах, кэп отвернулся, и вновь занялся набиванием туеска. Лишь когда на полянке не осталось ни единой спелой ягодки, Славка с волхвом засобирались в обратную дорогу. Дошли без приключений, провожаемые бульканьем довольного багника. Его волхв щедро одарил пригоршней сладицы, швырнув ягоды прямо в раззявленный ротище. Видать, не первый раз за свободный проход расплачивался - прикормил, как рыбку. Больше приключений не было до самого дома. А дальше так и пошло день ха днем. Волхв пускал трофеи в переработку, на горшках в курногой избушке булькали зелья да настойки. Что-то зельевар спускал в подпол, за чем-то приходили купец да родовичи, оставляя взамен кто харчи, кто меха, кто кусочки рубленого серебра.
День-два, и волхв опять появлялся на пороге Славкиной хаты, вытаскивая в новый поход. Хаживали на вурдалачье племя, что путника у самого селища схарчило. Уходя от погони, двужильные вурдалаки метали петли, словно зайцы, устраивали засады, прыгали на голову с деревьев. С ними Славка второй кожаный доспех перевел, но пяток бестий на свой счет записал-таки. Волхв "своих" не считал - сабелькой на куски порубил, да и ладно.
Чудес и монстров кэп за эти дни перевидал столько, сколько и за всю прошлую жизнь не надеялся увидеть даже в компьютерных играх. А уж нечисти упокоил - на хорошее кладбище хватит. Заодно полезными навыками обзавелся. Да и приношениями новый напарник делился по справедливости: голодная зима пришельцу из безвременья теперь уж точно не грозила, хоть он на огороде не возился, не сеял, и не жал. Да и соседи, постоянно видя хозяина хатки в компании волхва, стали относится очень уважительно. Славка, впрочем, нос не задирал - понимал, что со своим куцым опытом новой жизни без советчиков и помощников ох как солоно придется.
Эта жизнь, конечно, безмятежности и довольства не сулила. Но кэп часто припоминал слова бортника с острова Лады - его новая жизнь и впрямь оказалась достойной мужчины. Но ощущалась в ней какая-то неполнота, незавершенность, что ли. И Славка понимал, почему - душа изнывала от одиночества. В маятных снах вокруг кэпа опять кружился хоровод прелестниц, в котором отчего-то все чаще "нарисовывалась" и совсем не гламурная пышечка с безымянного острова. Мастер уж думал сплавать, да проведать островитянку - благо приглашала. Да все какие-то хлопоты мешали. То настроения не было, то сомнения одолевали: помнит ли, или кто другой к очагу прибился. А новая встреча между тем близилась, назначенная самой судьбой.
Глава шестая. Грозовый гон.
...Кряхтя, сгорбившийся от натуги Славка волок к Миролюбовой кузне тяжелые мешки с металлом, перекинутые через плечо на манер хурджина. Поход "на раскопки" удался - изрядно поработав лопатами, откопали какую-то мастерскую, и всяких железок на кузнецовы поделки там отыскалось тьма-тьмущая. Но и вымотались изрядно: солнце к началу осени только добавляло жару, и вторую неделю даже не выпадали утренние росы. Воздух словно застыл киселем: не было ни ветерка. Так что пер родович свой груз в кузню, и мечтал только об одном - помыться бы да отоспаться всласть. Однако с помывкой у него все сложилось куда раньше, чем думалось. На ясное небо как-то мгновенно наползли тучи, штиль мигом сменился яростными порывами ветра, и грянула гроза. Хлестнули тугие струи дождя, и переносчик враз ощутил себя тюленем, по недоразумению выползшим на сушу. Подавив желание спрятаться под первый же попавшийся навес, мокрый Славка только прибавил шагу - до кузни-то всего ничего оставалось. Сбросив, в конце концов, мешки у горна, кэп переждал, когда хляби небесные чуток прикроют створки, и утомленно пошлепал по жидкой грязи домой.
Дождь почти утих - сверху сыпались только редкие холодные капли. Но шквал и не думал стихать, лишь усиливался, а наверху разбушевалась гроза. Напор ветра погнал речную воду вспять, и у берега стало прямо на глазах обнажаться илистое дно. В черный ил били и били мертвенно-белые молнии. Ил словно вскипал, и со дна стали подниматься непонятные силуэты. Сбрасывая с себя ошметки водорослей, они сбились в стаю, и раскачивающейся походкой решительно двинулись к селищу. Тут-то Славка и узнал в них старых знакомых - мертвячью компанию наподобие той, которую упокоил на Крестовом острове, только куда побольше и грозней. Мерзкие "приятели" вели себя не в пример активнее, словно подзарядившись от молний - и ступали увереннее, и с шага моментами срывались на бег. Из хат высыпали мужики, вооружившиеся кто чем. "Сбивай строй!" - раздалась громкая Яромирова команда.
Славка, оказавшись с пустыми руками, метнулся к себе домой. Застыл в раздумье, что взять - привычную острогу или трофейную сабельку. Решившись, схватил острогу, уже ощущавшуюся как продолжение право руки, и побежал к родовичам. Их сплоченный строй застыл на берегу, сбивая обратно в иловое поле напористо лезущих навьев. Вонючие костяки рассыпались под размашистыми ударами, но уцелевшие по-прежнему норовили вцепиться в оружие, повалить бойца, утащив в ту черную дрянь, откуда вышли сами. Спасал только строй: смыкая ряд, жители Белогрудова отбивали навал, не пропуская голодную орду нежити к хатам, детям и женкам. Побоище длилось и длилось, появились раненые, но напор мало-помалу стал стихать - у нежити "резервы", похоже, стали заканчиваться. Последняя атакующая тварь, до поры до времени осмотрительно державшаяся позади зомбячьх рядов, выскочила на груду костей, измолоченных ударами цепов, молотов и мечей.
Напрягая длинные, как у кузнечика-переростка, лапы, страховидла перепрыгнула строй, и напрямки ринулась к жилищам, надеясь полакомиться беззащитной свежатинкой. Да на ее пути, откуда ни возьмись, вырос волхв, швырнув в голову щедрую порцию Ярилина порошка. Однако страховидл на диво проворно отклонилась - порошок осыпался ей на лапы. Тут из зарослей высунулась Полканова мордаха, и меткий "гостинец" прилетел монстру прямиком в пустую глазницу. Из буркал твари пошел дымок, она упала и с шипением скрутилась в кольцо, будто защищающаяся степная гадюка. Мелькнула сабелька волхва, и отсеченная от костяка черепушка покатилась в сторону. А на страховидло обрушились молоты и цепы подоспевших родовичей, методично исколачивая скелет в костяную пыль.
"Что это было?", - спросил отдышавшийся Славка у волхва. "Грозовый гон, - ответил кудесник, бережно отирая саблю куском тряпья, и вкладывая ее в ножны. - Не часто, но бывает, когда проходит большой отлив, и молнии с мелководья нежить поднимают. Справляться с ней, как видишь, научились, но теперь и соседние острова придется чистить. Там, где людей мало, они с гоном сами не справятся. Так что собирайся - ты, Вятша, тоже нужен будешь".
Родовичи, тем временем, натягивали брони, кто не успел, и без спешки грузились в лодью, забрасывая туда же мешки со съестными припасами. Последним на борт взошел Яромир с неразлучной булавой. Бабы общими усилиями столкнули судно с мели, и весла мощно оттолкнулись от прибывающей воды. На Олешковском острове в селище с гоном сами не справились - селяне затворились по хатам, и отбивались, чем попало. Кое-где во дворах валялись огрызки тел, а подзакусившая ими нежить явно окрепла - у ходячих мертвецов даже заострились и удлинились когти. Но против сабли волхва и булавы Яромира, прикрытых щитоносцами, когти "не плясали".
Навьи скреблись по щитам, искали просветы в строю, и все так же неизменно осыпались грудами костей. Кто-то из щитоносцев оплошал, и получил легкую рану, один щит даже разбили, но зомбятину размазали всю, сколько ее ни было. Затем прочесали остров, и добили остатки немертвого воинства, схоронившегося по кустам. Отчаливали под детский плач, и причитанье баб, оставшихся без мужей и отцов. Олешковскому острову гон дался кроваво и тяжко.
С Олешья и до острова Лады было рукой подать. Но на тамошнем клочке суши дружина не потребовалась: то ли мавки да берегини просто не пустили к себе прожорливую мерзость, то ли обиталище богини зло обошло стороной. С берега родовичам приветливо махал рукой дед Журило, показывая, что навьи тут обломали себе зубы. На Крестовом острове зачищать тоже было нечего: после того, как здесь потрудился Славка, "беспокойников" вокруг руин уже не осталось.
И тут кэпа будто током ударило: он вспомнил, откуда попал на клочок суши с руинами древнего храма тщетной молитвы. Славка побежал искать воеводу родовичей. Тот уже шпынял дружинника за ржу на кольчуге. "Яромир, вы дальше и без меня справитесь. Дай лодку - другой островок проверить. Туда лодья не пройдет, а на островке живые люди есть, хоть и мало", - отвлек воеводу Славка. "Лодку-то бери, раз надо - без тебя и впрямь управимся, хоть боец ты хороший. Подмога не нужна?" - озаботился воевода. "Справлюсь", - махнул рукой Славка, отвязывая пеньковый канат, за который лодья буксировала легкую лодчонку, и укладывая туда верную острогу.
Он греб, выкладываясь из последних сил, и гоня от себя ужасную мысль - не успел, не спас. Знакомая протока исправно вывела к кладке на берегу. На растрескавшейся древесине виднелись глубокие борозды от когтей, которых в прошлый раз не было. Маясь недобрыми предчувствиями, Славка выскочил из лодки, и не чуя ног, помчался по тропинке к хате, где его давеча так славно принимала пышка.
А на полянке уже царил разор и разгром: с краю навьи сгрудились над бесформенным комком жил, костей и мяса, совершенно по-звериному отрывая от него кровоточащие куски. Славка похолодел, но потом заметил голову с рожками, которую чуть в сторонке терзал зомби-одиночка, и с облегчением понял, что здесь растерзали козу - видать, все случилось так быстро, что хозяйка не успела отвязать ее и завести в хату. Вокруг хаты тоже бродили навьи. Чуя живых, они скреблись в припертые чем-то изнутри двери, норовя выломать доски. Окошки выбили, но проемы оказались малы - только черепушку просунул. Один как раз-таки просунул, и получил по ней ухватом. Позвонки треснули, и скелет ухнул под стеночку, а башка осталась торчать в оконном проеме, щелкая зубастыми челюстями. Изнутри донесся плач Млады, который сразу же оборвался - мамка зажала дочке рот, дабы не привлекать немертвых.
Рассудив, что беспокойники могут навалиться кучей, и тогда отбиться от них будет сложно, кэп двинулся по краю поляны. Сперва острога обрушилась на "гурмана", обгрызавшего козью голову - тот даже подняться не успел. У козьей туши пожиратели плоти зашевелились, но Славка одним прыжком оказался рядом, и устроил "молотилку". Удачно получилось: вся честная компания тут и легла, "подавившись" крепким держаком от остроги. Но от хаты уже спешили прочие навьи, почуявшие живого. Славка отскочил в заросли камыша, увитого тугими ежевичными плетями, рассудив, что прорваться сюда всей толпой они не смогут. Так и вышло: сунувшись в заросли с разных сторон, зомби в них и увязли, понапрасну шерудя своими хваталками в ежевичнике, и только брызгая вокруг ягодным соком. Кэп приголубил каждого: никто не ушел обиженным.
Вернувшись на полянку, он обнаружил единственного последыша грозового гона: улегшись на пороге, какой-то тщедушный мертвец усердно подгрызал доски в надежде рано или поздно прорваться внутрь. Щепа от сухих досок так и летела. Славка поморщился - из неудобного положения удар по зомбячьему черепку мог выйти смазанным. Приблизившись, он воткнул острогу ему в коленный сустав. Отлетела кость, и зомби среагировал на диво быстро - извернулся, и по-ящеричьи пополз к обидчику, подволакивая за собой ополовиненную ногу. Дождавшись, когда ползун попадет на открытое место, Славка подскочил, и сноровисто лупанул того обратной стороной остроги по черепку. Он успел. Незлобиво бормоча под нос: "Где ж теперь столько дровишек нарубить, чтобы вас всех жечь, братцы-кролики?", - вернулся к основательно погрызенной двери. И постучал со словами: "Открывайте, люди добрые, навьи уже все закончились".
Из разбитого оконца сперва вылетела пробитая черепушка, затем выглядела любопытная физиономия Младочки. "Мама, это Вятша вернулся!" - в полном восторге завизжало дитятко. Из хаты послышался звук отодвигаемой мебелишки. Дверь распахнулась рывком, едва не заехав кэпу по носу - тот лишь в последний момент успел отпрянуть. Вылетевшая на порожек Ива вцепилась в довольного собой избавителя мертвой хваткой, ощупывая его в поисках ран, и ничего не находя. "Я тебя больше никуда не отпущу", - всхлипнула Ивица. Тут Славка поймал себя на мысли, что никуда уходить ему больше не хочется. Эта дверь открылась ему навстречу, и никаких других больше искать он не собирался.
И это конец второй части истории о приключениях Мастера в безвременье.