Соседский петух громким и радостным криком приветствовал зарю, и ошарашенный спросонья Виктор испуганно сел на жёсткой постели, не совсем ещё проснувшимися глазами окинул убогое своё жилище, которое, бедное, и на жильё-то мало походило, а вынуждено было служить ещё и мастерской художника - титул настолько же высокий и звучный, насколько и ни к чему не обязывающий: все в трещинах серые каменные стены, прохудившаяся, со щелями соломенная крыша,-да и постоянно открытые окна не улучшали звукоизоляцию, так что Виктору показалось со сна, что привычный его "будильник" - сторожевой рассвета - прокукарекал задорно и пронзительно над самой его головой. Художник усмехнулся своему беспричинному испугу, бодро встал, перекинул широкое льняное полотенце через плечо и вышел умываться во двор. За этим занятием мы и оставим его, дабы рассказать вкратце, какими судьбами сын мелкого смоленского помещика оказался погожим июльским утром 1815 года на бедной окраине древних Афин.
Года четыре тому назад не было в Академии художеств студента талантливее, чем Виктор Михайлович Давыдов,- данный факт признавали все без исключения, причём не только в самой alma mater восхищались его чудесными скульптурными твореньями, о них знал весь культурќный Петербург, и даже избалованные иностранцы за долг святой почитали увезти с собой на родину хотя бы маленькое какое изваяние, созданное золотыми руками юного мастера. И не нужно было слыть за великого пророка, чтобы предсказать наделённому таким исключительным дарованием и воспитавшему в себе примерное прилежание и трудолюбие молодому человеку величайшее в искусстве будущее.
Однако же, как известно, человек полагает, а решает за него некто другой, сторонний,- и ему угодно было, чтобы началась совсем некстати большая война. И хоть руки его были от природы предназначены не для ратного труда, не смог всё-таки Виктор остаться в стороне от кровавой, безжалостной битвы и вскоре оказался в лихом партизанском отряде, где командиром был его дальний родственник и давний друг.
Отменным рубакой оказался вчерашний студент, заслужил похвалы и награды, и Денис и все друзья гусары убеждали его остаться на развесёлой военной службе, однако Виктор видел своё предназначение в служении Музам и сразу же после изгнания незваных гостей с родной земли вернулся в академию. До того тверда была в нём решимость посвятить жизнь свою искусству, что не внял он даже мольбам престарелых родителей, чьё имение, и без того небогатое, было совершенно разорено войной, и, забыв все житейские дела и заботы, с головой окунулся в бездонные глубины творчества, по. которым успел уже истосковаться. Он трудился день и ночь, не замечая усталости, с удвоенным усердием и старанием высекая резцом давно задуманные образы, но каково же было разочарование, когда и сам он и все окружающие вдруг поняли, что не стало уже того юного гениального художника, который совсем ещё недавно был предметом всеобщего восхищения. Нет, Виктор отнюдь не разучился держать в руках инструмент, казалось бы делал всё как надо, и фигуры - будь то человеческие или звериные - получались все как будто верными и точными, но, видимо, свирепая война сломала в нём какой-то хрупкий внутренний стержень, который единственный служит основанием и опорой всему духовному и возвышенному, что только есть в человеке. Руки его, за время кровавых побоищ привыкшие рубить, колоть и крушить, способны были создать нечто красивое и даже изящное - и только,-гениальными и самобытными его творения никто уже не называл.
Виктор мучительно искал спасение, выход из этого тупика и, подобно тому как люди, безнадёжно страдающие чахоткой, едут, влекомые призрачной надеждой, на заграничные курорты, так и он продал всё, что у него было, и уехал в древний город великой богини, где, окружённый живительным духом Эллады, он надеялся вновь обрести утраченный дар... Виктор поселился в этой убогой хижине, превращённой его стараниями в некое подобие мастерской, из которой в упомянутое нами утро, приведя себя и её в надлежащий порядок, он вышел на пыльную, освещённую первыми лучами встающего из зелёной купели тёплого моря оранжевого, похожего на спелый апельсин, южного солнца.
Виктор шёл по старым узким улочкам, в теснине которых уже вовсю суетились и толкались, торгуясь и препираясь на своём красивом и выразительном древнем языке, пекари и рыбаки, зеленщицы и кухарки, водовозы и гончары. Не спеша прогуливаясь по обычному своему маршруту, он зашёл в небольшой кабачок, выгреб из кармана несколько медяков - все деньги, что ещё оставались у него, - и купил дешёвого красного вина в толстостенной зелёной бутылке. На обратном пути зашёл в булочную, хозяин которой был единственным эллином, с кем у него установились приятельские отношения.
- Здоров будь, Никон!- с порога обратился по-русски к нему, возящемуся за прилавком, Виктор.
Хозяин, смуглый полноватый усач, ответил также по-русски, слегка искажая слова и делая ударение в имени на последнем слоге.
- Не найдётся ли у тебя,- заговорил Виктор на греческом, -для бедного художника чёрствого вчерашнего хлеба, который ты всё равно не сможешь никому всучить?
- Конечно!- с готовностью отозвался добрый грек и подал посетителю ароматный каравай.- Для тебя, Викто'р, всегда пожалуйста.
Виктор взял хлеб, поблагодарил приятеля и, уже направляясь к выходу, остановился, взглянув на большое чистое окно, в котором стояли полуторафутовые мраморные фигурки Геракла в львиной шкуре, опирающегося на палицу, и Персея, летящего в крылатых сандалиях, - это были единственные его творения, которые он смог пристроить с некоторой пользой для себя (в виде хоть и немного чёрствого, но очень вкусного Никонова хлеба).
Увы, как ни грустно это признать, но так и не смог Виктор вновь обрести утраченное вдохновение, его скульптуры не превосходили качеством обычные ремесленные поделки и на внимание эстетов рассчитывать никак не могли. Но для простого пекаря Никона это были настоящие шедевры, тем более что изображали они почитаемых древних героев, а кроме того, помещённые в окне булочной, они служили оригинальной и весьма эффективной рекламой его заведению.
- Слушай-ка, тёзка-Победитель,- обратился к хозяину Виктор, - кого ещё из великих героев или богов хотел бы ты видеть в компании Персея и Алкида?- и он кивнул на окно.
- Если ты не очень занят...- задумался грек, приглаживая широкой ладонью усы, и вдруг воскликнул:- Тесея! Конечно, Тесея... После победы над Минотавром.
Виктор в знак согласия взмахнул бутылкой и молча вышел на улицу.
Придя домой, он позавтракал хлебом и вином, оставив половину на обед, ибо в последние дни не мог позволить себе ничего, кроме дешёвого вина и бесплатного хлеба. А теперь, когда он остался совершенно без денег и без какой-либо возможность их добыть, будущее его казалось совсем уж туманным, чтобы не сказать - тёмным.
Впрочем, Виктора это как будто не беспокоило, он и не думал впадать в отчаяние или терять надежду, свято веря, что когда-нибудь, быть может, даже очень скоро, его Муза вернётся к нему. И он лежал на жёсткой деревянной кровати, закинув руки за голову и глядя в низкий потолок, обдумывал будущие свои творения. Он чувствовал себя легко и свободно, тем более что в это утро его не мучила появившаяся в последнее время нестерпимая головная боль.
Вдруг скрипнувшая дощатая дверь вернула Виктора из заоблачных творческих высей к земной действительности, он сел, опустив босые ноги на пол, и увидел вошедшего в его жилище черноволосого мужчину средних лет с тонкими усами и острой бородкой, одет он был в строгий чёрный костюм, такого же цвета шляпу с высокой тульей и массивную трость с бронзовым набалдашником он держал в руке. Вошедший был смуглолиц, высок и строен, держался прямо и с достоинством, - не обращая внимания на хозяина, он стал не торопясь осматривать стоящие на полу вдоль стен и на полках скульптуры.
Виктор с волнением наблюдал за неожиданным визитёром, ибо это был первый посторонний человек, переступивший порог хижины с тех пор, как он здесь поселился. К тому же вполне вероятно было, что этот на вид богатый человек захочет что-нибудь купить...
То, что его гость знает толк в искусстве, Виктор понял уже по тому, сколько времени тот тратил на осмотр каждого предмета, - мимо явно неудачных он проходил не останавливаясь, у заслуживающих внимания задерживался. Лицо его сохраняло непроницаемо-строгое выражение, более походило на маску и не выражало никаких чувств и эмоций.
Дольше всего задержавшись у стоявшего на полке бюста Афины-Паллады в боевом шлеме с высоким гребнем, он, наконец, остановился в углу, глядя на незавершённого кентавра, и заговорил задумчиво по-русски:
- Хирон был великим наставником... Он безошибочно распознавал, какая именно стезя предопределена судьбою каждому из вверенных его попечению мальчиков, и с самого раннего детства заботливо и целеустремлённо вёл своих учеников в нужном направлении, тренируя и обучая лишь тому, что было им необходимо в жизни. Поэтому все его воспитанники стали великими людьми; среди них были легендарные герои, бойцы, атлеты, но был также Асклепий, чудесный врач, и величайший из певцов Орфей, чьи песни укрощали свирепых зверей и останавливали течение рек... Почему же сейчас люди пытаются из рождённого ремесленника вырастить философа, из торговца - писателя, из подмастерья - правителя? Только потому, что они родились в богатых семьях, у знатных родителей и, невзирая на своё скудоумие, изо всех сил стремятся занять высокое положение в обществе, взбираются к своей цели по чужим плечам и головам? Да, в этом ваша беда, и люди обречены на жалкое, ничтожное существование, пока ими правят подмастерья.
Виктору показалось странным, что его мрачный визитёр говорит о людях с некоторой отстранённостью, как будто сам он не человек, но он всё же не придал этому особого значения, решив, что таким образом тот отрицает наличие у себя общечеловеческих слабостей и присущих людям недостатков, как это делает большинство людей праздно мудрствующих. Другие слова резанули его слух,- он решил, что незваный гость, по достоинству низко оценив его творения, своей речью прямо обвиняет его, Виктора, в том, что он занимается не своим делом. И он решил ответить на этот болезненный укол его самолюбию.
- Вы совершенно верно выразились, сударь, по поводу философов, - сказал Виктор, стараясь скрыть и подавить закипавший в нём гнев, - Последние годы, по неясной причине, стали чересчур урожайны на этих сорняков, которые ничего не делают, поскольку ни на что путное не способны, а лишь разглагольствуют о несовершенстве человеческого существования и о недостойном поведении других людей в этой несовершенной жизни. Вы безусловно правы в том, что это как правило отпрыски богатых родителей - они черпают знания о жизни в лучшем случае из книг, в худшем - из пошленьких рассказиков умудрённых личным опытом циников,- но сами не видели жизнь такой, какова она есть на самом деле, они живут, словно овощи в теплице, не зная войн и бед, они не умирали от голода и не замерзали в снегах... И у них ещё хватает наглости осуждать других людей, тех, кто сполна испытал все "прелести" бытия!
Конечно, глядя на всё это,- Виктор обвёл критическим взглядом свои создания,- вполне естественно решить, что я - никчёмный бездельник, тратящий попусту время и деньги по причине полнейшей своей бездарности. Отчасти с этим согласен, но только - отчасти! Поскольку не всегда я был таким неумёхой и бездарем... Ещё совсем недавно мой талант безусловно признавался даже самыми взыскательными судьями. Но случились непредвиденные трагические события, коими так изобилует наше время, и я утратил свой дар и теперь достоин называться в лучшем случае хорошим ремесленником, но никак не художником... Впрочем, я ещё надеюсь вернуть своё былое дарование, - закончил Виктор неуверенно, уныло глядя на пол под ногами.
Всё время, пока он говорил, гость с нескрываемым интересом смотрел на него, слегка повернув голову в его сторону и подняв удивлённо бровь, затем взгляд его вернулся к ещё не вылупившемуся из куска пентельского мрамора кентавру.
- Боюсь, ты неверно истолковал мои слова, и весьма сожалею, если невзначай обидел тебя,- заговорил гость, и в его обращении на "ты" не было и тени пренебрежительности или неуважения, наоборот, слова его звучали по-отечески покровительственно.- У меня и в мыслях не было обвинять тебя в чём бы то ни было, я просто размышлял вслух... Совершенно не согласен со столь низкой твоей самооценкой. Согласись, если какая-либо вещь привлекает к себе внимание,заставляет задуматься - значит, она вовсе не так уж плоха...
Меня другое удивляет,- вдруг энергично произнёс он, испытующе взглянув на Виктора.- Зачем тебе, умному и сильному молодому человеку, губить свою только начинающуюся жизнь в этой далёкой стране? Что заставляет тебя терпеть голод и нужду, испытывать всевозможные лишения, рискуя умереть в безвестности и одиночестве, среди чужих людей? Ведь дома ты мог бы сделать блестящую карьеру на любом поприще - при твоих-то способностях!- и жил бы безбедно, в довольстве и достатке, окружённый всеобщей любовью и уважением... Так нет же, ты пожертвовал всем, оставил родину, друзей, родных и прозябаешь в этой жалкой лачуге... Ради чего?
Ну ладно,- вновь вернулся он взглядом к неоконченному кентавру, словно символу неудавшейся Викторовой жизни,- допустим, обретёшь ты былое дарование, изваяешь пару шедевров, которые займут своё законное место в дорогих коллекциях или музеях; предположим, что ты прославишься, разбогатеешь - и это конечная твоя цель?.. Но ведь я уже сказал, что славу, богатство и почёт ты мог бы обрести способом более простым и надёжным, нежели блуждание в потёмках в погоне за призрачной мечтой.
Да, в одном ты, конечно, прав: я считаю, что здесь тебе не место. Но отнюдь не по причине твоей бездарности, как ты ошибочно подумал, наоборот, некоторые из твоих работ весьма недурны,- он в задумчивом молчании взглянул на бюст Паллады.- Но я всё же думаю, что тебе стоило бы выбрать иное, более серьёзное и надёжное занятие, а искусству посвятить досуг...
- Спасибо за беспокойство и заботу о моей судьбе,- сказал Виктор,- Но у меня возникает ощущение, что я с вами, как впрочем и с большинством окружающих меня людей, разговариваю на разных языках - так трудно нам понять друг друга. Вернее, язык у нас один, и слова всё те же, однако подразумеваем мы порой совершенно разные понятия и вещи. По крайней мере представление о цели, смысле, счастье жизни у нас совершенно различно. Для меня суть жизни заключается единственно в творчестве. Ведь не для того же мы, люди, были созданы по божьему образу и подобию, чтобы жить как животные или даже растения, измеряя счастье своё сытостью и довольством. Ибо и глупая скотина ест, и пьёт, и производит потомство... Так чем же отличается от неё человек, в чём проявляется божественность его происхождения? В творчестве! Человек-творец подобен богу-создателю, посредством творчества он обретает бессмертие, человек не может умереть, пока живут его творения. От современников Фидия и Поликлета уже и праха не осталось,- будь то цари или крестьяне, - они исчезли без следа, а скульптуры мастеров продолжают жить и спустя тысячелетия, а благодаря своим творениям бессмертны и художники. Так разве это не достойный пример для подражания?! Если бы мной руководило стремление к славе и богатству, я выбрал бы иной путь в жизни. Но мне недостанет для счастья всех земных сокровищ, я хочу быть бессмертным, я хочу быть Человеком, подобным богам!
- Но разве твоё бессмертие не то же, что и слава? Ведь именно к ней, судя по твоим словам, ты и стремишься. Если я правильно тебя понял, ты хочешь, чтобы твоё имя осталось в поколениях, как имена Мирона, Лисиппа или Праксителя...
- Да нет же! Всё не так...- в запальчивости прервал собеседника Виктор.- Вновь вы меня неправильно поняли. Я ведь и словом не обмолвился об имени, я говорил о творениях. Имя - понятие условное, произвольное сочетание звуков; человек - это не имя, тем более имя - не человек, само по себе оно ничего не значит. Большинство великих мастеров творило под псевдонимами и прозвищами, некоторые предпочли остаться анонимами, имена многих безвозвратно утрачены -но что это меняет?! Если живут их творения, продолжают жить и они сами!
- Значит,- заговорил гость, задумчиво прохаживаясь по мастерской,- если на этот раз я правильно тебя понял, ты мечтаешь создать шедевр, предмет восхищения всего человечества, хотя бы он остался анонимным и никто никогда не узнал бы и не вспомнил твоего имени? - он вопросительно взглянул на Виктора, и тот утвердительно кивнул. - Но,- продолжил он,- состояние твоё таково, что вряд ли тебе удастся осуществить свою мечту...- при этих словах посетителя Виктор, ощутивший вместе с эмоциональным возбуждением возвращение ненавистной головной боли, ссутулился и обречённо опустил голову, всем своим видом соглашаясь с гостем, который внезапно добавил:- без посторонней помощи.
- Кто может мне помочь?- грустно усмехнулся Виктор, глядя в некрашеный деревянный пол.
- Я,- просто ответил странный гость, по-прежнему меряя шагами мастерскую.
- Кто вы?- задал Виктор вопрос, более уместный в начале разговора.
- Я - тот, кого святоши ваши называют первым горделивцем, - совершенно будничным тоном заявил тот, как если бы он был простым портным или поэтом.
Виктор пристально взглянул на посетителя, но ничего необычного в его внешности не обнаружил.
- Вы не похожи на Сатану,- задумчиво промолвил он и тут же поправился:- каким его... вас рисует молва.
Пока Виктор путался в местоимениях, гость досадливо махнул рукой и пояснил:
- Я и не есть Сатана, его называют врагом рода человеческого, хотя я думаю, что от одного свирепого попа вреда людям больше, чем от всех бесов, вместе взятых. Я - первый горделивец - Люцифер, Светоносец. И я, к. слову, могу принимать самые разные образы, хоть и не люблю это легкомысленное занятие, коим так увлекаются младшие демоны. Я уже вышел из того возраста, когда дурачатся и балуются, пугая и путая беспомощных людей. У меня цель серьёзная, никак не связанная с маскарадом.
- Значит,- сказал Виктор, вспомнив о собственной своей цели, - вы можете помочь мне в создании шедевра? (Гость утвердительно кивнул.) Но за эту помощь потребуете, как это принято, мою душу?
Тут гость улыбнулся грустно.
- Люди, как видно, чересчур завышают ценность своей души, - говорил он, прогуливаясь по хижине, закинув руки за спину и опустив задумчиво голову.- И даже меня изображают неким мелочным торговцем, этаким маркитантом, что ходит по полю битвы и торгуется до потери сознания за каждую гиблую душонку... Что ж, людям свойственно ошибаться, но только глупцы упорствуют в своих заблуждениях, и не стоит следовать их примеру. На самом деле все вы, люди, в полной нашей власти.
Ну с чего вы взяли, что бог сотворил вас по личному образцу? Бог не имеет ни определённой формы, ни даже более-менее чётких очертаний. Это люди наделили его своей внешностью и даже человеческими качествами, бог же создал людей наравне с прочими животными и цель перед ними поставил ясную: живите и размножайтесь. Первые люди были безмозглыми скотами - и это нравилось богу, было хорошо ему, так что вы могли бы и поныне блаженствовать в божественном раю вместе с прочими животными, если бы не моё вмешательство. Да, я - первый горделивец - вложил частицу своей гордости, разума и самосознания в людей, и они обрели способность мыслить и творить, застыдились даже, в отличие от прочих скотов, своей наготы, что очень не понравилось богу и он, опасаясь очередного заговора, изгнал людей из своего блаженного царства и отдал в наше полное распоряжение. Так что вы очень льстите себе, полагая, что человеческие души так уж нужны вашему создателю. Ему угодны убогие, юродивые, нищие духом и слабые умом - стадо, чьим пастырем он так рад быть. Но человек, осознавший своё достоинство, возгордившийся до того, что сам начал творить собственный мир и подобных себе, как бы он ни старался проповедовать так называемые общечеловеческие ценности или святые добродетели, всегда будет враждебен своему творцу, ибо он вольно или невольно посягает на божью монополию.
Взгляни вокруг! Кому бог, властелин мира, посылает всевозможные земные блага и долгую жизнь? Самым никчёмным, безмозглым людишкам! Недаром же говорят, что дуракам везёт. Но нет, это не везение, это - дары создателя, который рекрутирует в своё стадо тех, кто будет, ввиду своего скудоумия, послушной безропотной овцой. Людей же умных и талантливых он, вместе со своими агрессивными по отношению к окружающим людям баранами, сживает со свету, искореняя род их, чтоб и следа их не осталось на тверди земной. Богу нужны не люди, а скоты, как киники, которые, словно в первый день творения, бродят голые, живут лишь бы где, справляют нужду где попало и облаивают всех подряд, собаки!
Вообще вы, люди, вывернули мир наизнанку - что' даже бесам не удавалось сделать - и це'ните то, что менее всего заслуживает внимания, а поносите и отвергаете достойное подражания, за добро платите злом, доблесть попираете грязными ногами, а подонков общества возносите ввысь. У вас всё наоборот, и сам чёрт вас не поймёт.
Мне нет нужды тебя обманывать, твой выбор невелик: либо откажись от честолюбивых замыслов и стань овцой - и проживёшь долгую благополучную жизнь; либо останься тем, кто ты есть - и умри вскоре, отдав душу, естественно, мне. Заметь, я вовсе не торгуюсь,я знаю, что получу то, что желаю, безо всяких усилий, ибо, кроме меня, душа твоя по сути никому не нужна . К тому же ты смертельно болен и обречён - не мною, заметь. Моё же предложение помочь тебе в создании бесценного шедевра считай за чистую благотворительность. Ничего не поделаешь, люблю искусство. Пока прочие бесы и демоны охотятся за душами убийц, воров и насильников, я, эстет, выбираю скульпторов, художников и писателей.
Таковы уж порядки в вашем "перевёрнутом" мире, с которыми даже мне приходится считаться. Церковь, по изначальному назначению своему должная культивировать в людях доброту и человеколюбие, превратилась в антипода своего. Храмы сделались притонами грабителей и убийц, которые, наспех отмыв руки от крови, спешат, поставив толстую свечу, отмолить свои грехи перед иконами; и прохиндей, обманом гнусным отнявший последний кусок хлеба у тысяч бедняков, обрекший беспомощных женщин и малых детей на нищенство и голодную смерть, не преминет, нагло и бессовестно глядя на лики святых, перекрестить своё разбухшее от обжорства брюхо; самодур же барин, засекший до смерти не один десяток ни в чём не повинных крестьян, так тот и лоб расшибёт в религиозном экстазе, ревностно отбивая поклоны богу; ну а свирепая помещица, безжалостно сводящая в могилу крепостных девок, зверски убивающая бесправных рабынь, та вообще святая, заходит в церковь как в собственную опочивальню и распоряжается там по-хозяйски. Вот почему уважающие себя демоны стыдятся появляться в храмах, в такой "честной" компании. И поскольку под именем бога творится столько невиданных, ужаснейших злодейств, мне, злейшему его врагу, поневоле приходится иногда творить добро, как это ни противно моей природе,- чтобы хоть чем-то отличаться от его прислужников...
Наступило долгое молчание, которое нарушил Виктор.
- Что ж,- сказал он твёрдо,- похоже, выбор у меня действительно небогат. И моё решение нетрудно предугадать. Я принимаю вашу помощь с благодарностью... Только одно условие,- добавил он, подумав,- моей главной в жизни работой я займусь немного позже... если не возражаете. .Сначала я должен вернуть долг - в виде Тесея... после победы над Минотавром.
- Разумеется,- с готовностью согласился гость,- как скажешь. Он остановился, задумчиво глядя на бюст Паллады.
- Пожалуй, я у тебя куплю её,- с этими словами бросил на полку кожаный кошель, тяжело звякнувший золотом, и продолжил, сосредоточенно глядя на богиню:- в подарок одному молодому человеку... Пройдёт тридцать лет, и Афина вдохновит его на создание величайшего стихотворения.
Минуло пять лет. На острове Милос чудесным образом разверзлась земля, и местные жители извлекли из глубокой трещины женское изваяние неземной красоты. Имя автора той божественной скульптуры осталось неизвестным, и назвали её по месту находки - Милосская, что вполне логично и справедливо. Но только думается мне, что раз уж найдена она была на греческом острове, то и зваться должна бы Афродитой, а не Венерой.