Хастен Ян
Анданте мортале. (Загляни в бездну)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    очередной рассказ. по счету 10. полная психоделика. сложно комментировать. мне рассказ понравился. нетривиальный. не раздражает, как например слюни-сопли или стрелялки-кричалки. напишу к нему комент.(после того, как найду в себе силы его перечитать :)).

   2.3. Анданте мортале. (Загляни в бездну.)
   Тьма, и из тьмы возникает свет впереди сверху. Я в глубокой пещере, стою на самом дне. Впереди проход, поворачивает вправо, и стены сужаются, кажется, что не удастся пройти, не прикоснувшись к темному металлу из которого они сделаны. Созданы. Сотворены... без сомнения. Даже отсюда я вижу на неровной поверхности следы обработки, изгибы, выпуклости, ровные прямые линии. Если отвернуться или закрыть глаза, начинает казаться, что на стенах выгравирован рисунок, но как только глаза открываешь - видение исчезает. Нет ничего подобного. Просто неровности изношенного, закопченного металла... не железа, быть может бронза или незнакомый сплав тепловатого темно-золотистого, запятнанного бархатистой сажей. Он становится все чернее сверху, поэтому я не могу разглядеть ничего прямо над собой. Темно.
   Но воздух свежий, легкий, приятный, с привкусом влаги и соли. Я вдыхаю глубоко, полной грудью, ощущая как меня распирает от давления внутри, подступая к самому горлу. Ощущение неприятное, просто мне хочется разобраться, понять что это за запах и откуда он может быть здесь. Здесь... Где это "здесь"? Этого я тоже не знаю. Тоже... Тоже, как и что?
   Я растерян, кручу головой, почти со страхом пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь определенное. Кто я, что я , где я? На худой конец - откуда я взялся? Но молчаливые холодные стены не могут мне помочь, и таинственный белый свет, падающий сверху, тоже. Взгляд как завороженный притягивается к пятну от луча на неровной каменной поверхности пола где-то в пяти-десяти шагах, там, где начинается резкий поворот, причудливо изгибаются уходящие ввысь стены. Свет соскальзывая стекает по ним, то выделяя, то наоборот скрывая выступы, из-за этого стены кажутся мокрыми, но я знаю, что это не так. Кажется под ногами у меня тропинка, дорожка или что-то специально проделанное среди стен, чтобы можно было ходить. По крайней мере, мне хотелось бы так думать. Я загипнотизировано смотрю туда, где сливающийся со стен свет капает на пол, растекается большой играющий лужей. Поверхность маслянисто блестит как настоящая вода или стекло. Я делаю движение, будто хочу шагнуть вперед, - подавшись, наклонившись всем телом и понимаю, что не могу сдвинутся с места.
   Ба-ам, ба-ам!!
   Раскатистый низкий удар, резонансом переворачивающий внутренности, заставляет дрожать мышцы. По спине прокатывается волна щекотки. Я ежусь, поднимая вверх плечи, втягивая голову. Звук исчезает, растворяется вдали так же внезапно, как и возник, нет ни отзвуков ни эха. Мне кажется, что это был звон колокола, но не обычного мелкого колокольчика, о чего-то безмерно огромного, как стремящиеся в бесконечность ночи металлические стены. Может это они издают такой глубокий громкий рев? Не удивлюсь, если это так и есть, только вот узнать наверняка я не могу, потому что совершенно не понимаю ничего.
   Я настолько дезориентирован, что мне даже не страшно. Нечего пугаться. Некого. Гм-м-м... кажется я не очень понимаю значение этого слова, хотя оно пришло в голову. Страх? Что это может быть? Если покопаться в памяти. Я наблюдаю со стороны как что-то абстрактное, далекое, вырисовывается, появляется смутным призраком в виде картинки в которой тоже было много громких звуков. Криков, воплей, визгов человеческих, почти звериных, но кроме них еще были неживые, стальные - выстрелы и взрывы, шипение горячего негасимого пламени. И еще хруст щебня и костей под ногами... почти одинаковые, мало отличимые по звуку, если закрыть глаза. Щебень был мокрый, а кости горелые, может быть поэтому?
   Шел очень сильный дождь, практически удушающий ледяной ливень, и я стоял привалившись плечом к каменной стене дома, от которого осталось полтора этажа осыпающейся молотой крошки. Вода давила на плечи, хлестала за шиворот, свободным потоком стекала по спине между лопатками, дальше струилась в штаны и выливалась снизу из обеих брючин. Мне казалось, что еще немного, и дождь вколотит меня в грунт, каким бы крепким он не выглядел с виду, и на обочине среди костей останется только торчащая бурая каска, присыпанная сверху песком и перепачканная углем. Но я еще честно пытался разглядеть сквозь сливающийся со шлема водопад двигающуюся по дороге жирную гусеницу едва организованной человеческой толпы, которая называлась военной колонной. Пока еще живое, теплое, дышащее, мыслящее мясо, которое через несколько дней или даже часов превратится в такое же месиво, как то, что лежит у меня под ногами.
   Вокруг была смерть. Смерть была и впереди и позади, и под ногами и в воздухе. Она была в прошлом и будущем. Я хотел увидеть хоть одно лицо. Я хотел запомнить хоть кого-то. Но не мог отойти от стены, и вода, обтекая каску, лилась на лицо, так, что за каждый вдох приходилось бороться, плюясь и сморкаясь. Я пытался понять, что заставляет этих замученных, одуревших от долгого монотонного невыносимо тяжелого движения, людей продолжать идти. На них была неудобная, мешающая движениям одежда, которая от дождя становилась липкой и жесткой. Они тащили на себе оружие, и еще какое-то снаряжение, - длинные ящики, объемные рюкзаки за плечами, сумки, железные длинные шесты в руках. Все это издавало дополнительный шум, звяканьем и шуршанием прибавляющийся к хрусту гравия под ногами, отчего казалось, что колонна - это вытянувшаяся по дороге бронированная многоножка. Особенно четко это представлялось, если смотреть не прямо на людей, а им под ноги. Сотни ранее черных, а теперь измазанных в глине и грязи ботинок и сапог двигались, будто подчиняясь единому разуму. Некоторые оступались, подворачивались, оскальзывались, скатываясь с гравия застревали в траве, но все это не тормозило общего движения. Гусеница лишь слегка растягивалась, но почти сразу смыкалась обратно, - оступившиеся ноги мгновенно водворялись на место, чтобы продолжать движение.
   И мне мерещилось, что дорога эта, отсыпанная серой щебенкой среди густой тропической зелени, ведет к пещере, или дыре в земле, в глубине которой спокойно сидит, открыв гигантскую пасть, чудовище. У него нет клыков или зубов, оно не нуждается в крепких мышцах и когтях, чтобы охотиться, добывая себе пищу. Все, что от него требуется, это невозмутимо лежать, открывая рот как можно шире. Пища приходит сама. Так же монотонно и бездумно-отрешенно как шли по дороге, люди по одному падают в глотку, скатываются по пищеводу в желудок, корчатся в едком желудочном соке и даже тогда не понимают, что пришли сюда сами. По собственной воле. Быть может, пытаясь уйти от одной смерти, они попали в другую, такую же неизбежную, такую же бессмысленную. Монстр не голодает. Наоборот, жиреет и разрастается под землей, занимая все больше места, отпочковывается, переползает в другие пещеры и дыры по всей земле. Он не блещет умом, но он знает одно - где бы он не оказался, что бы не произошло, всегда отыщется такой пастух, который сначала превратив людей в бессмысленную скотину, пригонит их ему на съедение. Потому что нет для человека ничего желаннее и слаще власти над другими людьми, и вершина этой власти - власть над человеческой жизнью. Кто-то называет их "война", кто-то придумываем им оправдания, кто-то выдвигает обвинения... но это все не правда. Правда состоит в том, что их двое. Они симбиоты, почти сиамские близнецы, порой слитые в одно целое, - прожорливые чудовища и пастухи.
   Пока я, отвернувшись, пытаюсь вытереть лицо воротником, от колонны отделяется человек. Он успевает подойти ко мне очень близко, так что я могу отчетливо рассмотреть его. Но меня постигает разочарование. Это не человек. Это помощник пастухов, если можно так образно выразиться - овчарка, дрессированный подручный по загону и направлению движения человеческой скотины. За кусок мяса и теплую постель готовый служить без разбора кому угодно. Булькая водяными пузырями, он что-то мне громко говорит, машет рукой вверх, но сильный шум дождя и идущих заглушает речь, делает ее невнятно незнакомой, иностранной. Я пожимаю плечами, показывая, что не понимаю его. Он, кажется, злится, выпучивая глаза и раздувая ноздри повышает голос, однако слов я все равно разобрать не могу. Правда подозреваю, что он хочет, чтобы я встал в общий строй. Особенно наглядно его намерения демонстрирует вытащенный пистолет, которым он тычет мне в лицо. Я рефлекторно отстраняюсь, надавливая плечом на нетвердую стену, камешки осыпаются за спиной, потом падают более крупные куски. Мое движение назад вдохновляет офицера, лицо его становится более спокойным, но и более холодным. В светлых туповатых глазах читается слово - "дезертир". Это я дезертир. С его точки зрения. А значит можно не тратить на меня время, потому что человек освободившийся от чужой власти будет избегать попасть под нее вновь. Дезертиров расстреливали, во все времена и в любых людских войнах, на месте или по суду, не важно. Конь, научившийся скидывать уздечку, может научить и других...
   Наконец мне удается разобрать, что он говорит: "Встать в строй!". Как я и думал. Я отрицательно качаю головой, открывать рот мне не хочется, мне достаточно ледяной воды снаружи. Холодный взгляд военного наполняется пониманием. Я улыбаюсь злорадно. У него нет выбора. Он должен в меня стрелять. Если он этого не сделает, то внесет сомнение в марширующие ряды, потеряет контроль. Как бы замучены не были солдаты, они все видят, и потом они вспомнят.
   Видимо ему не нравится, что я улыбаюсь. Он начинает зло пыхтеть, фыркая не только водой, но и слюнями. Синее, от холодного дождя, лицо наливается фиолетовым. Теперь он не трясет пистолетом, а твердо направляет его мне прямо в лицо. Сильный воин... профессиональный. Стрелять человеку в лицо или голову психологически сложно. Зато реальная экономия боеприпаса, - всего два патрона. Один сразу, второй контрольный. Некоторые ухитряются использовать только один, но для этого нужно точно прицелится, чтобы пуля случайно не скользнула по черепу - кость такая прочная штука. По его отекшим глазам, опущенным уголкам губ, я вижу, что он тоже очень устал. На ходу его поддерживает может быть только сила духа. Чтобы управлять другими, нужно быть сильным человеком. Но все же ему не хватило сил, чтобы отказаться от своего желания - управлять...
   Ну что же ты, замер? Стреляй!
   Ба-ам, ба-ам!!
   Я вздрагиваю, мне чудится пистолетный выстрел в пещере. Но это всего лишь еще два удара колокола, и мурашки взбегают по спине снизу вверх, поднимая дыбом волосы. Холод охватывает меня при этих звуках, будто на голову выливают ведро ледяной воды.
   Картинка-призрак, сместившись влево плывет к белому лучу солнечного света впереди, и постепенно сливаясь с ним, растворяется в воздухе. Я моргаю, заново ориентируясь в пространстве, словно только что очнулся. Что, это и есть - "страх"? А хотя, почему бы и нет? Ситуация и обстоятельства, где ты совершенно бессилен что-либо сделать. Как внутри, так и снаружи.
   Был ли я там? Видел ли это все на самом деле, и если да, то какое участие принимал? Даже если я был там раньше, то, кажется, это было очень давно. Ведь сейчас на мне нет ни формы, ни армейских ботинок, ни шлема... даже оружия у меня нет. Похоже, это воспоминания. Если только воспоминания могут плавать отдельно в воздухе на расстоянии двадцати сантиметров от лица. А, собственно, может быть это вовсе не я, а совершенно другой человек? Ведь собственные воспоминания должны вызывать хоть какие-то чувства, эмоции, но я ничего не ощутил. Мне было даже не особенно интересно смотреть.
   Сейчас я тоже ничего не чувствую, - ни страха, ни удивления. Ну, может быть разве что легкое любопытство, потому что мне нравится рассматривать гулкие стены из закопченного металла, есть в них этакая неправильная красота, привлекательность, которая неотделима от старинного оружия, музейных доспехов или раритетных паровых механизмов. Смотреть на них, касаться их руками все равно, что прикоснуться к мечу древнего воина или священной реликвии со времен Христа. Однако аналогия куда полнее, чем кажется на первый взгляд, - эти стены не выглядят беззащитными и безобидными, как и старинное оружие. Да, его бросили в музей, но при надлежащем уходе, чистке, заточке оно снова обретет свое исконное назначение. Достаточно одной руки, одной головы, этой рукой управляющей, чтобы снести с плеч долой бессчетное количество голов... Вот и здесь, в солоноватом на вкус воздухе ощущается привкус скрытой силы исходящей со всех сторон, давно заброшенной, забытой, всеми покинутой. В таком месте не придет в голову есть, спать или развлекаться... оно создано для чего-то особенного, для специального состояния души и тела. Разве что молиться? Но порыва срочно пасть на колени, стукнувшись лбом об пол не возникает.
   Я понял, что не могу двинуться с места, поэтому решил оглянуться, посмотреть что у меня находится сзади. И всего один поворот головы назад вернул мне казалось навсегда утраченную подвижность. От неожиданности увиденного я отпрыгнул на несколько шагов в сторону, стукнулся боком в металл, который низко ухнул в ответ, ушиб руку, качнулся обратно, чуть было не упал на пол. Вынужденно вскинув руки, ловя равновесие, я попытался зацепиться за стену, но она прогнулась, отпрянула от моего прикосновения. Мне удалось устоять на ногах, только я не был уверен, что это надолго, коленки предательски дрогнули. Что там я такое только что бормотал на счет "страха" и "испуга"? Типа того, что я не помню как оно бывает? Оказывается кое-что я все же помню... видимо рефлекторно.
   Интересно, как я мог не заметить его с самого начала? Все время, пока я разглядывал пещеру, он дышал мне в затылок. Его оскаленная в кровожадной ухмылке пасть находилась точно на уровне моей головы. Когда я стоял, я буквально волосами касался его клыков, свисающего влажного языка... Неосознанно я провел руками по затылку, чтобы стереть слюну. Слюны я, правда, там не обнаружил.
   - Больше мне делать нечего, как тебя облизывать! - прозвучал тихий, похожий на свист или дуновение ветра, презрительный голос. - К тому же ты не приятно пахнешь, - добавил он через небольшую паузу.
   - Пахну? Неприятно?
   Слова вырвались сами собой, что-то вроде реакции на шок. Честно говоря я не представлял, как можно вести беседу с головой э-э-э... плотоядного динозавра? Тираннозавра? Громадного окаменевшего ящера? Причем в самом прямом смысле, без иносказаний. Ни покрытого чешуей туловища, ни когтистых лап скребущих камень, ни длинной шеи или хвоста с шипами, ничего этого я не видел. Передо мной была такая же черная подпаленная копотью стена, правда на этот раз не металлическая, а грубая каменная глыба, и из нее на уровне примерно моего роста выступала перпендикулярно полу голова.
   - Не "неприятно", а "не приятно". Разве я не четко выразился?
   Почему-то я был абсолютно уверен, что говорила именно эта кошмарная клыкастая огромная голова, торчащая из камня, хотя для этого не было никаких видимых предпосылок. Губы его не шевелились, белые блестящие клыки тоже не двигались, один язык трепыхался в воздухе, как у принюхивающейся змеи. Ну и еще глаза... глаза кажется были закрыты, потому что их я не видел, но предполагал их наличие по характерным выступам на голове, напоминающим веки. Зато ноздри в него были просто потрясающие! В каждую можно было спокойно засунуть мою голову. Поэтому разглядывать пасть, клыки, строение челюсти острого желания у меня не возникло. В целом же он напоминал утомленную жарой собаку, которая валяется у забора под деревом, вывалив тряпкой розовый язык. Было у них какое-то общее выражение на морде - полуоскал-полуулыбка.
   - А тех, кто приятно пахнет ты, значит, облизываешь? - ляпнул я в ответ не подумав.
   Что я делаю?! Я еще не пришел в себя, иначе ни за что в жизни не задал бы такого идиотского, многозначительного, в чем-то пошлого вопроса, но сейчас я совершенно не был способен размышлять. Все возможности моего разума сконцентрировались на зрительном восприятии. Я смотрел, как кожистые губы дрогнули, изогнулись, медленно поползли куда-то вверх и из-под них один за другим начали выползать зубы ярчайшего фарфорового блеска может быть размером поменьше сабельных клыков, но ничуть не мерее от этого устрашающие. С трудом мне удалось перевести дыхание, или если вернее сказать - с всхлипом втянуть в себя прохладный воздух.
   - Бывает. - Шепот его, как я наконец заметил, распространялся без направления, со всех сторон одновременно. Быть может, это был и не голос вовсе, а отраженные стенами мыслефразы. - А ты, как я вижу, знаешь в этом толк?
   - В чем?! - мои слова по сравнению с этим шелестом прозвучали почти оглушающее. Я вздрогнул плечами, и еще раз попробовал опереться на стену. Ноги все еще плохо меня держали. Но как и раньше, поверхность ускользнула от меня, будто была не стальная, а резиновая. Я покачнулся.
   - В облизывании, - пояснил ископаемый ящер.
   - Да я просто чемпион по этому делу! Предположительно...
   Наконец я почувствовав твердость в коленях, выпрямился поднимая голову. Неподвижность звериной головы как-то успокаивала. Прямо сейчас есть меня видимо никто не собирался, раз со мной разговаривали. А что, собственно такого? Ну, голова. Ну в камне. Бывают же мечи в камне, почему не быть и голове? Магия какая-нибудь местная, хитромудрая. Спертый в груди воздух нуждался в выходе, я нервно икнул.
   - Почему? - в его вопросе теперь не слышалось презрения, как вначале. Зато там появились насмешка и любопытство.
   - Почему - что? Почему чемпион?
   Непонятное мне самому ощущение начало подниматься в груди - леденящее тепло или горячий холод. Дрожь и жар одновременно. От него становилось тошно и больно. Но пока только чуть-чуть, самую малость, издалека.
   - Почему "предположительно"?
   Вот ведь какая любопытная бошка!
   - Потому что я не знаю - кто я!
   Боль отдалась острым уколом в шею, поэтому последняя фраза получилась почти птичьим вскриком. Когда я говорил последние слова, почему-то мне показалось, что это была не совсем правда, хотя никаких настоящих воспоминаний в голове не всплыло. Так же как и раньше, я пребывал в полном неведении относительно того, что я здесь делаю и как оказался. Должен же я был сюда как-то попасть, не мог же я прямо здесь родиться!... кхм-хм... Или мог?!
   Меня затрясло, как только я об этом подумал, и углубившись в собственные неприятные ощущения, пропустил момент очередного превращения. Просто вновь опустив глаза в пол, у своих ног я обнаружил темный коготь, вспоровший камень тропинки. Заворожено следуя взглядом по черной его лаковой поверхности вверх, я не удивился тому, что как и положено когтю, он имел компанию из трех не менее симпатичных глянцевых когтей, и собственно лапу, на которой они все находились. Когда я наконец закончил моргать, отгоняя видение, то убедился в том, что все это совершенная реальность, а именно - чудовищная когтистая лапа располосовавшая прочную базальтовую глыбу будто мягкое тесто. Кожа поблескивала в глубокой темноте, отчего я не мог рассмотреть, какого она была цвета, только совершенно точно я знал, что не черная. Откуда? Непонятно. Откуда я мог знать, что это странное, похожее на ящера, волшебное существо не может быть черным? Причем своего отношения к нему я тоже не мог понять, осознать. Я и боялся и не боялся его одновременно. С одной стороны мне хотелось броситься наутек, развернуться и кинуться навстречу сияющему лучу по тропинке, протискиваясь между металлическими стенами. Отчего-то я знал, что он не погонится за мной чтобы проглотить. Если только рассмеется вслед. Но вот этого самого смеха я уже боялся по-настоящему.
   - Бывает. - повторила голова. На этот раз мне показалось, что она слегка качнулась в стене. Кровожадная ухмылка во все зубы не исчезла. На ней искрились отблески долетавшего сюда света. Это зрелище так притягивало взгляд, что невозможно было оторваться, приходилось делать усилие.
   - А, собственно, с чего ты взял, что ты - кто-то? - добавил он.
   От неожиданности, я моргнул еще несколько раз.
   - То есть?
   - Ну-у-у... - шепот зверя стал тянучим как жвачная резинка, раздумчивым, - ты все время говоришь, что не знаешь кто ты, так? И тебя это беспокоит?
   - Ага, - кивнул я головой.
   - Так может тут и знать нечего? Может ты - никто?
   Я так обалдел, что перестал чувствовать неприятное жжение, теперь уже распространившееся по всему телу от пяток до макушки. Руки и ноги горели, щеки пылали. Наверное сейчас я был пунцовым, как от злости или сильного смущения. При всем при этом, меня колотило от холода до такой степени, что челюсть заболела от усилий, с которыми я старался ее удержать, чтобы не стучать зубами, потому что неудобно было бы говорить.
   - А так разве бывает?
   Мне стало чертовски интересно узнать как такое может быть, чтобы человек существовал, мыслил, реагировал на раздражители, принимал решения, действовал, совершал поступки но при этом был никем. На всякий случай я внимательно осмотрел свое тело, все те его части, до которых смог дотянуться взглядом. Определенно, в данный момент по крайней мере физически я существовал!
   - Пф-ф-ф! - презрительный фырк вырвался из клыкастой пасти вместе с легким облачком чего-то пыльно серого вида, очень подозрительно похожего на пепел. - ты бы очень удивился, если бы я тебе сказал, что вот как раз СЕЙЧАС ты не имеешь никакого отношения к физическому существованию?
   Ага, мысли, значит, читаем! Где-то я недавно встречался с этим феноменом. Вот только не могу вспомнить где, когда и при каких обстоятельствах. Но точно помню, что вот буквально накануне! ... ох-хо-хо... беда мне! Накануне ЧЕГО?! Кто читал мои мысли? Где я при этом находился? Или это я, черт возьми, читал чьи-то мысли? В упор не помню!
   - Не очень, - все же я решил говорить вслух. Может он меня и слышит, но я-то его нет. - Я вообще не понял твою последнюю фразу.
   - Честно сказано! - еще шире улыбнулась громадная морда, так что обнаружился дополнительный комплект белых клыков. Губы уползли теперь совсем под потолок, и кажется я заметил узкую щелочку, наметившуюся между веком и, если так можно выразиться, щекой. Тонкую полоску ярко золотисто-оранжевого цвета, - приоткрывшийся громадный глаз. - Не бери в голову. Тем более, что физическое тело, это еще не "кто".
   Нда, пожалуй... с этим не поспоришь. Камень тоже физическое тело. И палка. И железка. Но у нас есть отличия - они не мыслят.
   - А ты, значит, мыслишь?
   - Ну, вроде того, - растеряно я пожал плечами.
   - О-о-о! - темный коготь шваркнул по камню, поднимаясь вверх, я попятился. - "Вроде того"! Как-то это несерьезно.
   - Почему несерьезно? - мне стало слегка обидно. Не то, чтобы я был в восторге от своих мыслительных способностей, учитывая ситуацию, но кажется раньше мне не приходилось на них жаловаться. По крайней мере, в глубине души у меня было такое ощущение.
   - А чем докажешь?
   Так... понятно. Это я наверное сплю. Во сне случаются разные примечательные, красочные события и фантазии, которые возникают от того, что мозг переваривает дневные ощущения и переживания. Можно предположить, что где-то там, где я сейчас сладко посапываю, или скорее мечусь по постели в холодном поту, просто-напросто ночь. Вот бы еще узнать, завел ли я будильник и на сколько?
   Чем я могу доказать, что мыслю? Мыслю, следовательно существую? А если не существую? Вообще, человек во сне существует или как? Та-а-ак, отставить тему, если я буду ее развивать, то погружусь в полную абстракцию. О! Человека от животных отличает абстрактное мышление! Я постарался не особенно заметно приглядеться к проявляющемуся ящеру, или не ящеру. Теперь кроме головы, обеих передних когтистых лап, появилась часть спины, или если точнее - длинной шеи, уходящей вверх от плоского затылка. По размерам, представившимся мне сейчас на обозрение, я мог представить его общие габариты. Выходило так, что в пещере он скорее всего не поместится ни при каких обстоятельствах. Если бы все это происходило на самом деле, я бы подумал, что эта зверюга в незапамятные времена свалилась в расщелину, ее тут придавило камнями, расплющило, засыпало и таким образом превратило в окаменелость. Осталось понять, как окаменелость может разговаривать... Да, еще человека от животных отличает способность к коммуникации и социализации. Если конечно не вспоминать пчел и муравьев. У них, правда, кажется, еще нет письменности.
   Все эти сумбурные мысли, проплывающие в голове помимо моего желания, почти не отвлекали меня от наблюдений. Меня разрывало на много маленьких кусочков. Одновременно меня трясло как в лихорадке, так что я все время пытался ухватиться за выскальзывающие из-под пальцев черные стены. С другой стороны, не проходило то, самое первое, сильное ощущение чего-то возвышенного, мощного и великого, окружающего меня сейчас. Как звук этого низкого колокола, - он возник в точке пространства, и улетел отсюда в бесконечность, отражаясь от стен. И, я уверен, он будет лететь, ударяясь в разные препятствия, отскакивать от них, дробиться, множится отзвуками, но никогда не стихнет. Пока существует материя, пока есть хоть одна молекула, все, соприкоснувшееся с этим звуком будет резонировать, окликаться на его колебания. Звук, родившись однажды, не может исчезнуть. Он может только преумножиться, разбиться, разойтись в разные стороны, чтобы потом случайно встретившись сам с собой, слиться каноном. Это было безумно красиво. Это было просто безумно... Я почти видел этот звук, как он несется прикасаясь ко всему, изменяясь при этом, но оставаясь неизменным, находя во всем свое продолжение. Все тела, до которых он дотрагивался, немного менялись под воздействием его ритма. Поэтому очень важно - что это за звук, какова его природа и гармония. Звучит ли в нем вольный ветер, звон бегущего холодного ручья, шепот весенней листвы, запах травы и солнца. Или гул морского прибоя, крики чаек, удары пенных валов о борт судна, скрип весел... или множество других звуков, невыразимое сочетание боли и радости, счастья и страдания. Если тело плотная субстанция, и может не заметить, что его коснулся вечный отзвук, несущейся со всех сторон Вселенной, то душа вполне способна почувствовать его касание. Она дрогнет, откликнется, запоет в унисон, и может быть всего на секунду, на долю секунды, преобразится, - станет ритмичнее и чище. И человек в это мгновение прозреет, ему на миг откроется истина. Кого-то озарит решением задачи, над которой он долго мучился, кто-то просто вдруг взглянет на свою жизнь со стороны, кому-то подарит успокоение метаний и страхов. Как иногда много нужно, чтобы просто поднять голову к небу! Как непросто это, порой, сделать самому!
   Могу ли я доказать, что мыслю? Да какая, собственно, разница? Почему я должен кому-то что-то доказывать?
   - Почему я должен это доказывать?!
   Я старался, чтобы в моем голосе не прозвучало вызова, он итак был достаточно громок здесь, в этом акустически сложном месте, мне даже захотелось перейти на шепот. Такой же свистящий, как у зубастой головы.
   - Угу... дерзим, следовательно существуем? - более явно качнулась голова. Да и ничего странного в этом уже не было, потому что темно-зеленая, как я сейчас видел, шея спокойно поддерживала ее на низком уровне, красиво изогнувшись. За шеей шевелился непроглядный мрак, в котором начинали угадываться плотные контуры огромного, массивного тела. Пещера уступила, отодвинулась со всех сторон, освобождая для него место.
   Я пожал плечами. По крайней мере постарался, чтобы мое крупное дрожание было так расценено.
   - А чего это ты трясешься? - спросил он.
   Я увидел, что щелка между веком и щекой расширилась до того, что ее можно было называть сильным прищуром. Однако не до такой степени, чтобы я смог увидеть его глаза. Пока только я видел, что они не отражают свет, а светятся сами, изнутри, как фонарики или дырки в тыкве со свечой. Ископаемый зверь, очевидно, страдал хроническим любопытством. Не удивлюсь, если из-за этого он тут и пребывал замурованный. Впрочем, какой он зверь... он выглядит как зверь, но ведь он ведет себя по-другому. Мало ли, как я с его точки зрения выгляжу. Может, как гамбургер... Интересно, наверное смотрится человек, разговаривающий в закусочной с гамбургером...
   - Я не знаю.
   - Традиционный ответ, - ухмыльнулась зубастая пасть, а язык дернулся вверх к носу.
   Я все никак не мог понять до конца, разговаривает он со мной на самом деле, или тихие шелестящие с присвистом слова раздаются откуда-то со стороны, из другого источника. Ведь рот его нисколько не шевелился, челюсть не двигалась. Может быть кто-то прячется сейчас за изгибом скалы, притаившись и манипулирует этой головой с помощью веревочек, палочек, механических приспособлений? Для чего, правда, он это может делать - непонятно. Посмеяться? Но над чем?
   Сознание мое разделилось на две четкие половинки. Одна, как мне казалось, более нормальная считала, что я сейчас сплю, а все что меня окружает не более чем отзвук тяжелой пищи на сон грядущий, ночное несварение желудка. Эта часть моего я не занимала сейчас доминирующего положения, потому что из предпосылок о том, что все это сон, не вытекало никаких конструктивных предложений. Если это так, то мне не нужно вообще ничего предпринимать, - просто наблюдать, плыть по течению, ждать, когда все закончится, прозвонит наконец будильник, я проснусь, и.... и что? Вот тут возникал резкий обрыв. Как ни пытался, я не мог представить, что произойдет, когда я проснусь. Не было даже отдаленных идей, где это может быть...
   Вторая же моя внутренняя половина ситуацию воспринимала как абсолютно нормальную. Этой своей частью я не видел ничего странного или необычного в том, что разговаривал сейчас с подозрительной и загадочной разумной, волшебной тварью, никоим образом не напоминавшей человека. Что она запросто читала мои мысли, всячески надо мной куражилась и потешалась. Я даже был внутренне уверен, что для них это естественное, здоровое поведение на которое не стоит слишком сильно реагировать, лучше спускать на тормозах.
   А еще мне было странно и спокойно. И никуда не хотелось.
   Мысль о том, что я мог родится прямо в этой пещере начинала становиться все более привлекательной. Если бы не призрак-воспоминание о насквозь промокшем, дождливом лесе до отказа забитом войсками, я бы уверился в этом. Но увы, кажется мне приходилось бывать где-то еще, и неоднократно... к тому же, если я тут родился, то кто мои родители? И где они?
   Пока, путаясь и теряясь в догадках я копался внутри себя, произошло событие, которое я как-то ухитрился пропустить. Зверь из скалы сдвинулся с места. Когда ноздри его оказались совсем близко от моего лица, теплый воздух вздоха окатил меня с ног до головы. Я дернулся в сторону, почему-то пригибаясь, из головы все повылетало одномоментно, попытался прижаться к стене. Но, как и до этого, металл гибко изогнувшись, отбросил меня обратно вперед, прямо ему под ноги, или правильнее будет сказать - прямо ему в пасть. Которая, кстати успела вовремя захлопнуться. Длинный раздвоенный язык полоснул по морде и спрятался.
   - Ну как? - просвистело существо, рта, впрочем, так и не открыв.
   - К-к-как че-его? - выдавил я, заикаясь.
   - Теперь не трясет?
   Ошеломленно подняв руки к глазам, я обнаружил, что действительно больше не чувствую ни боли, ни жара, ни мистического холода. Тело вообще перестало ощущаться. Если бы я закрыл глаза, мне трудно было бы определить где кончаюсь я и начинается, скажем, стена или пол. Я себя видел, но совершенно не чувствовал!
   - Ахм! - удивление заставило меня нечленораздельно ухнуть, и оглядеться.
   Руки-то ладно, но ноги! Я не ощущал, что стою на чем-то, но и висящим в воздухе себя не чувствовал. Я вообще, будто растворился, расплылся по всей округе. Все, что у меня осталось, это точка зрения, вернее сказать - точка обозрения. Я продолжал видеть из того же ракурса, как и раньше. При всем при этом, если я представлял, что двигаю рукой, то движение тут же происходило, - локоть, которого я не чувствовал покорно гнулся, кисть поднималась вверх, пальцы двигались послушно выполняя команды мозга. И никаких ощущений! Совершенно никаких!
   - Ну? - настойчиво переспросил зверь, зарапнув пол. Скрип когтя о камень, в отличие от слов, разбился множественным эхом, будто заголосила сразу стая сверчков.
   - Ужасно! - выдохнул я, не отрываясь от рассматривания своей и вместе с тем не своей сжимающейся кисти.
   - Почему? - голос его налился любопытством, раздвоенный язык пружиной выскочил из пасти, едва не задев мое лицо. Впрочем, даже если бы он его коснулся, теперь я не смог бы этого почувствовать.
   - Как будто меня нет, - попытался объяснить я скорее даже для себя, чем для него.
   - Опять начинается! Да кто же сказал, что ты есть?!
   Кто сказал? Никто не сказал. Я сам себе сказал... привык я как-то, это самое,... быть.
   Предчувствуя, что добром это не закончится, я попробовал закрыть глаза. Вернее, сначала я сильно прищурился, так что темная пещера полностью скрылась во мраке, а из видимости остались только две горизонтальные светящиеся оранжевые полоски - глаза на голове зверя. Он так до конца их и не открыл, поэтому я не мог узнать, на что они похожи, на дырки в тыкве или на вертикальные зрачки кошки или змеи.
   Когда веки мои сомкнулись, прекратилось то, последнее, что связывало меня с окружающим миром, и первое, чему я поразился, это - стоящая кругом тишина. Только сейчас, разорвав все возможные ощущения, я по-настоящему услышал, КАК здесь тихо! Вернее наоборот - я ничего не слышал! Не видел! И не ощущал...
   Я умер, исчез, растворился. Меня не было! Остался какой-то мерцающий осколок сознания, маленький, никому не нужный кусочек разума. Без представлений о себе, без памяти, без желаний и стремлений... ничтожество, крупинка, затерянная в темных безднах. Где-то когда-то вспыхнувший фитилек свечи, трепещущий на ветру, могущий потухнуть всего лишь от поднявшегося ветра или открывшейся двери. Трепетание этой частицы, все, что осталось он меня. Но в то же время оно не гасло окончательно, что-то оставалось! Продолжала существовать некая граница между тем, что я считал собой, и всем остальным космосом, граница сознания, граница личности, если угодно. Там, за этой точечной границей находился сейчас весь мир. Я видел его не обычным зрением, а каким-то совершенно другим, внезапно открывшимся способом, обзор расширился, охватив на все триста шестьдесят градусов, плюс сверху и снизу. Капля плавала в бурлящем океане неведомой жизни.
   Из синего облака, которое я наблюдал вблизи, и которое закрывало мне основной обзор, вспучилась белая пенная волна. Она стала подниматься выше, формируя на самой верхушке своей отчетливый гребень. Была ли она реальной субстанцией или плодом моего больного воображения - кто знает? - но сейчас она, покачиваясь нависла над всем, что еще от меня осталось. Отчего-то я понял, - если сейчас она устанет ползти ввысь, если верх ее загнется немного больше, пенная голова перевесит, она ринется вниз, подхватит меня, завертит, бросит в неизвестность. Я сделал над собой усилие, вспоминая ощущения, которые были у меня, когда было тело. Глаза! Мне срочно нужно вспомнить, как они открываются! Собственно, веки, это такие кожаные штуки на голове. Управляются мышцами. Увы мне! Сознание, как я ни пытался доказать ему, что оно принадлежит телу материальному, напрочь отказывалось верить мне, видимо так ему было роднее и комфортнее. И свободнее, что там говорить. До сих пор я даже представить себе не мог ничего подобного! Может быть, именно такие ощущения испытывают люди, многие годы лежащие в коме? Однажды их вот так же смыло из реальности, и теперь они никак не могут обратно найти свое тело.
   Замерев в предощущении удара волны, падения и всего прочего, я пропустил мгновение, когда возник Голос. Вернее, поскольку пропустить Его было невозможно, ибо он становился всем, до чего дотрагивался, к чему прикасался, в первый раз я не разобрал произнесенное им Слово. Волна, дрогнув и покрывшись рябью, остекленела. Или заледенела, не знаю что правильнее. Одним словом, она остановилась на подъеме - такая же налитая, бирюзово-синяя, грозящая всей мегатонной разрушительной массой...
   Находясь в совершенной нереальности, мне ничего не оставалось, как принимать происходящее, за реальность. Хотя бы потому, что трудно было упасть на пол, застучать ногами, забиться в истерике с воплями: "Так не бывает! Все это бред, вымысел! Это иллюзии!! Галлюцинации!!!", ведь кругом, насколько не напрягай шаровое зрение не виделось ни пола, ни человека или иного существа, который мог бы хоть как-нибудь отреагировать на мои крики. Честно говоря, если бы он обнаружился, я обязательно попытался бы проделать что-нибудь подобное... ну, или схватить его за грудки, потребовать объяснений и подтверждений увиденному. Беда вот только в том, что схватить его мне тоже было нечем... Вообще-то странно ощущать, что бредишь и все понимать при этом. Но внутри все-таки оставалась малюсенькая, крохотная, мельче атома мыслишка - "я просто сплю, со мной ничего не случиться, все будет хорошо". Если бы не Голос...
   Но Голос существовал. Он был суровой действительностью, и его невозможно было отрицать. Второй раз он приплыл издалека, накрывая сверху безграничным одеялом и волну, и тени, и светлые пятна галактик, почти всю обозримую вселенную. Я ждал этого момента, - мгновения рождения Слова, как ждут момента просветления или божественного экстаза верующие. Мне почему-то казалось, что именно от него зависит моя дальнейшая судьба, мое бытие, существование или разрушение моей убогой, но пока еще бережно хранимой личности.
   И слово родилось.
   И было оно:
   - НУ?!!
   И было в нем столько энергии, столько требующий силы, столько ждущей моих действий или решений воли, столько власти добиться от меня ответа, что я содрогнулся.
   Слово было вопросом, - и это было ужасно! Страх поверг меня в пучину тьмы, глубже которой ничего не доводилось мне видеть доселе.
   На этом я проснулся.
   Наверное.
   Потому что вокруг было все так же темно. Однако же не так гулко, как в пещере. Это я смог определить по раздающемуся недалеко от меня звуку чужого дыхания, тихого такого сопения. Комната, в которой я проснулся вероятно была либо очень маленькая, или поделена на мелкие части. Ни потоков свежего воздуха с морским запахом, ни эха, отражающегося от металлических стен, ничего этого не осталось и в помине.
   Зато теперь я мог спокойно открывать и закрывать глаза, чем я и занимался с удовольствием несколько минут, наслаждаясь процессом. Кто бы мог подумать, что такая простая вещь, может отказаться настолько необыкновенно приятной! Раз, - открыл глаза - темно. Два - закрыл. Тоже темно... прелестно! Потом мне немного полегчало, потому что дошло, что и на "раз" и на "два", собственно не происходит никаких изменений. Все равно остается темно. Может быть я ослеп?
   Испуганно вздернув вверх руку, не успев порадоваться, что и это действие мне стало доступно, я с облегчением увидел в чернильной тьме прорисовавшиеся сероватые контуры своих скрюченных пальцев. Ну что ж, можно сказать - ура. Все, что привиделось мне, и в самом деле оказалось всего лишь сном, безумным бредом, вероятно навеянным какими-то событиями или проблемами... вот только... вот только какими? В смысле - чьими проблемами?
   Я сел, оттолкнувшись локтями от жесткой поверхности, на которой только что лежал навзничь, ноги наполовину повисли в воздухе, и я неловко их подобрал под себя. Нет, все-таки я проснулся... где-то в другом месте. То есть, когда человек из сюрреалистического кошмара неожиданно попадает в ситуацию обыденную, тривиальную, и при этом лежит в темноте, он наверное просыпается. Или как? Я мог двигаться, мог чувствовать свое тело до мельчайших деталей, вроде щекотания воздуха в ноздрях при вдохе. Кажется, у меня немного болела голова, но сейчас я просто не мог об этом думать. Ощущения вернулись. Вернулось наверное почти все. Кроме памяти.
   Увы! Окружающий мир существовал помимо меня. Внутри у меня была некая уверенность в том, что я тоже занимал в нем какое-то место раньше. Где-то, когда-то. Давно ли? Неизвестно.
   Неожиданно я подумал, что не знаю как выгляжу внешне. Рука, которую я для проверки подносил к глазам показалась мне нормальной, естественной, именно такой, какой должна была быть моя рука, что бы это ни значило. На ней было, хм... пять пальцев. Четыре подлиньше, один покороче. Я улыбнулся в темноте своим мыслям о том, что количество пальцев на руке могло бы оказаться другим, и это тоже было бы почти нормальным. Например, четыре или три длинных пальца... нет, все же пять или четыре. Три, это уже из какой-то другой оперы. Откуда? Не помню. Ну и ладно. Дело не в этом. Дело в том, что кроме руки у меня ведь есть что-то еще. Ноги, например, плечи, живот, спина, голова. Лицо... глаза, опять же. Какого цвета у меня глаза? А какой у меня нос, губы, уши, волосы? Я прикоснулся ладонью сначала к волосам, потом провел по лицу, пытаясь на ощупь определить если не вид, то хотя бы наличие этих частей тела.
   Пока пальцы двигались по скулам, щекам, спускаясь к нижней челюсти и подбородку, неожиданно для себя я обнаружил, что могу представить свое лицо по прикосновению, как будто я знал наизусть его принципиальную конструкцию, основы и принципы его построения. Как будто я его... рисовал? Лепил? Ваял из камня? Вырезал из дерева? В темноте перед мысленным взором моим оно начало возникать смутным образом, как если бы я смотрелся в стальное или водяное зеркало. Темный, пока неясный, человеческий облик. Два глаза, один нос, один рот. Уши - две штуки, заканчиваются чуть выше линии бровей. Нос три раза укладывается в лицевой части от подбородка до волос. Наброском ползли, проявлялись цветные черточки, возникали тени под глазами, формировалась линия рта, которой никогда не дано было выглядеть правильной и четкой, зато на подбородке наметилась едва заметная впадинка. Глаза... нет, цвет глаз остался загадкой. Ну, будем считать, что они некрупные, невыразительные и темные.
   Опустив руки на колени, я разглядывал получившийся портрет, словно он на самом деле сейчас висел прямо передо мной. Видение было настолько реальным, что казалось, я мог до него дотронуться, развернуть обратной стороной, увидеть подпись и имя автора. Сознание не успело затормозить протянувшуюся вперед руку. Прикосновения к чему-то гладкому, липкому и холодному заставило меня испуганно вздрогнуть. Портрет мгновенно расплылся в темноте, расходящимися кругами. Что это было? Реализовавшиеся воображение? Материализация образа? Или просто галлюцинация? Вытирая руку, я нащупал на себе мягкую ткань неизвестной одежды. Проделать такой же трюк с одеждой, как только что с лицом мне почему-то не удалось, сколько я не щупал себя по груди и бокам. Ткань на ощупь казалась натуральной и тонкой, и все, - никаких ассоциаций.
   Мне стало как-то неприятно, словно я только что влез в чужой дом, спрятался там в шкафу и подсматривал в щелку за хозяевами. Чем дальше, тем больше. И не знаешь, что делать - наружу вылезать нельзя, сдадут в полицию, но и оставаться тоже плохо, - все равно рано или поздно застукают. Стыдно, неловко, неудобно... почему? Я постарался не паниковать, и прислушался. С самого пробуждения мне показалось, что я слышал дыхание другого человека, находящегося где-то рядом со мной, и тогда этот звук не вызвал у меня страха. Кроме ровного дыхания сейчас я слышал еще не менее десяти знакомых и незнакомых звуков. Капала вода, шуршала ткань на сквозняке, ветка скребла в стекло, тикали часы. Нет, кажется что-то другое, какой-то чужой механизм, потому что отрывистые щелкающие звуки, которые сперва показались мне тиканьем, длились неравномерно, то замедляясь, то ускоряя шаги. От неудобного сидения в скрюченной позе, ноги стали затекать. С шипением распрямляя колени, я старался как можно осторожнее двигаться, боясь еще раз прикоснуться к чему-нибудь противному.
   Так или иначе, помню я себя или нет, пора было решать что делать. Хорошо, конечно, когда светло вокруг, солнышко светит, птички поют, словом жизнь вовсю бьет ключом, и тебе тоже как бы можно беззаботно придаваться ей, то есть жизни. Можно петь и прыгать, как птичка... я грустно улыбнулся сам себе,- светить как солнышко... Хмыкнув под нос, я вздрогнул от резкого звука собственного голоса.
   Ба-ам, ба-ам!
   Содрогаясь темнота, покачнулась, увлекая меня следом за собой. Твердая кровать выпала из-под меня не хуже оборвавшегося лифта. Улетая вниз, я пытался затормозить падение, выбросив руки как можно шире в стороны и расставив ноги, в надежде на то, что мне повезет зацепиться за стены, но так ни до чего не дотянулся. Если где-то и были стены, достать их мне не удалось. Желудок подскочил к горлу, тошнота поглотила все остальные ощущения, включая первый испуг. Перед глазами поплыли зеленовато-бурые круги, видимо вызванные приступом головокружения от резкого падения. Несмотря на то, что ориентация в пространстве отсутствовала, мозжечок исправно исполняя свои функции по поддержанию тела в вертикальном положении, трудился, бедняга, на полную катушку. И-эх! Хорошо бы приземлиться на груду опавших листьев, как в сказке!
   И в этот момент, усиленно борясь с тошнотой, я наконец отчаялся. Окончательно. Полностью и бесповоротно. Теплившийся до сих пор здравый рассудок плюнул мне в лицо, развернулся и покинул меня, оставив на произвол судьбы. С его точки зрения, для меня все закончилось. Ничего больше я не мог придумать, решить, выбрать или предпринять в своей жизни. Какие бы силы, - реальные или вымышленные, - не занимались сейчас мной, мне нечего было им противопоставить. Сон или явь, действительность или иллюзия, не важно. По сравнению со мной они всесильны, неизмеримы, огромны. Они будут вертеть мной, как им заблагорассудится, и я даже не смогу узнать - разумная это деятельность, или ожившие законы природы, ревущие стихии, подхватившие меня вместе с мировой пылью.
   Ну и хорошо! Я перестал растопыриваться, устроился поудобнее, насколько позволяла созданная падением невесомость, засунул руки в карманы, закрыл глаза и поплыл. Да пускай! Если ты ничего не можешь, то что тебе остается? Всего лишь время. Если оно еще существует. А если не существует, все равно - пускай!
   ... Запах цветов висел над долиной. Он колыхался в воздухе, накатывая волнами на кусты, речку, обрывистый берег, низенькие светлые строения на берегу. Ночью цветы пахнут особенно сильно, или это все от того, что вокруг темнеет, и ты наконец начинаешь больше обращать внимание на другие вещи, вроде звуков и запахов. Мы сидели на скамье. Камень нагревшийся, почти раскалившийся за день отдавал тепло, создавая приятный контраст со свежим влажным воздухом. Ни колебания ветра, ни одного порыва или движения, ничего не было в атмосфере - одни цветы. Закрывая глаза можно было представить, что паришь в море аромата.
   Я держал твою руку в своей, и думал о том, как мне не хочется, чтобы наступало утро. Хотя должен был думать о делах и работе, о том, что ты мне только что рассказывала про трансформации и перекрывания. Просто я не мог сосредоточиться на чем-то кроме как на твоих тонких пальцах, которые так доверчиво и спокойно лежали сейчас в моей ладони. Но нужно было что-нибудь ответить тебе. И желательно что-то связное, или, на худой конец, в тему. Так что там у нас с перекрываниями? Гм... а они у нас вообще есть, эти перекрывания?
   - Ну вот, и я о том же!
   С сожалением я проследил, как твоя ладонь ускользает наружу, и тут же ощутил пинок локтем к ребра.
   - Битый час я тебе толкую, что нет у нас никаких перекрываний!
   Нету... ага. Ну и ладно. А чего, должны, чтоли быть?
   - Знаешь, Крис, ты какой-то чудной стал! Днем вроде был нормальный, а к вечеру свихнулся.
   Свихнулся. Сошел с ума. Наверное. Это наверное все от цветов. От ночных запахов. Когда я их создавал, мне хотелось, чтобы они были сильными. Очень сильными. Самыми яркими, из всего того, с чем приходилось сталкиваться людям до сих пор. Что-то такое, против чего не сможет устоять ни одно сознание, что проберется тебе в голову через нос, минуя рассудок и станет управлять твоими чувствами, эмоциями, поступками. Кажется, я перестарался... Это еще хорошо, что темно, и ты не видишь моей глупой улыбки...
   Я тряхнул головой, избавляясь от навязчивого аромата. Что это было? Кто это был? Неужели я? Может быть мое имя Крис? И эти странные запахи, - цветы так не могут пахнуть. Во всяком случае, знакомые мне цветы. Полет в темноте не спешил заканчиваться. Он просто дополнился галлюцинациями и видениями, которые я встретил даже с некоторой радостью - с ними было не так скучно. Они всплывали то справа, то слева, иногда отдельными яркими картинами, но чаще калейдоскопическим смешением отрывков: чьи-то глаза, чьи-то крылья, выкрикнутая фраза, взмах копьем, часть интерьера, камин или диван, звон разбивающейся посуды, птица на ветке... и множество лиц. Молодых, старых, приятных и отвратительных, человеческих и монстроподобных. Многие из них что-то говорили, некоторые были раздражены или обрадованы, другие смеялись или плакали.
   Некоторые картины вызывали отвращение с первого взгляда. К сожалению они оказывались самыми стойкими и продолжительными.
   ... больно. Долго не могу сфокусировать взгляд, и когда у меня это наконец выходит, сначала вижу собственные скованные руки, и только потом заляпанный кровью грязный камень пола. Если это все натекло с меня, то слава богу, мучиться осталось мне недолго.
   - Ну давай же, скажи нам!
   Моя голова поднимается вверх, - кто-то потянул ее за волосы. Сам я не смог бы сейчас управлять ею. Кажется, я вообще не могу двигаться, по крайней мере ног я не ощущаю уже давно, будто тело мое заканчивается где-то у поясницы, скорее всего, позвоночник сломан. Сломаны и многие другие кости. География боли обширна и разнообразна, она сверкает разноцветными зарницами перед глазами, и когда это происходит, зрение пропадает тоже. Слух наполняется гулким шумом, поэтому оба голоса я слышу издалека. Я почти не разбираю, что они говорят, более того, - я почти ничего не могу понять, как ни стараюсь!
   Перед глазами, в узком просвете между сизой мутью и огненными взрывами появляется рука. Толстые кривые пальцы в крови. Они складываются и щелкают несколько раз, наверное хотят заставить меня смотреть в одну точку. Бесполезно. Для этого не нужно было меня так избивать в начале.
   - Отстать от него. Не скажет.
   Второй голос звучит сверху и справа, из того места, откуда сильно тянет холодным ветром. Говорящий, скорее всего стоит у открытого настежь окна. Эт-то правильно... запахи тут сейчас ужасные. Кровь, моча, блевотина...
   - Ска-а-а-ажет! - тянет второй, еще больше оттягивая мою голову кверху. Из-за этого я почти перестаю видеть, область зрения заволакивает серый с просверками туман. Судорога кашля сворачивает мышцы, я почти задыхаюсь, из горла ритмично выплескивается кровь. Она мокрая и теплая течет по губам. Мучитель бросает мою голову вниз, на камень. Я стукаюсь лбом и замираю в темноте, уплывающее сознание ловит последние слова:
   - Падаль! Где ключ?! Говори!!
   Плыву, тону, опускаюсь на дно удушающей, мутной, стискивающей со всех сторон давящей бездны. Потом отталкиваюсь ото дна, тянусь вверх, чтобы глотнуть воздуха, и выныриваю опять. Слышу гром и свист, а через него - шаги и голоса.
   - Сдохнет скоро.
   Это говорит тот, крепыш с толстыми пальцами. Я узнаю его по слюнявым, каким-то гастрономическим ноткам в голосе. Так мог бы говорить повар, следящий за приготовлением большого праздничного обеда.
   - Не сдохнет. - Это длинный, худой. Который у окна. Холодный, и равнодушный, как ветер.
   - Ну и что будем делать? Не, если ты ручаешься, что не сдохнет, я много еще чего могу...
   - Я тебя предупреждал, - в голосе высокого слышится раздражение.
   Крепыш сопит, топчется с ноги на ногу.
   - Ага, конечно! Предупреждал! Типа - "не трогайте его"! А как его - "не трогайте"?! Если бы мы его всем скопом не завалили, он бы очухался и ка-а-ак дал! Видел, чего он с Хехом сделал, да?! А Хех был тебе не вышибала в трактире, спецагент, между прочим! В отставке.
   - Кретины, - ругательство в исполнении худого звучит как равнодушное замечание.
   Я ловлю мгновения покоя, борясь с громами и молниями в голове, с болью в теле, с отчаянием и надеждами. Особенно с последними... сколько сил у меня осталось? Хватит ли мне их на последний... последний... горло перехватывает. Нужно умирать. Прямо сейчас. Но даже сейчас тело сопротивляется, разум сопротивляется. Разум и тело хочет жить! А вот этого как раз нельзя... нужно собраться, сосредоточиться и заставить себя...
   - Вы тоже не больно-то умные там! А если сильно умный - вон, бери и сам с ним разговаривай! Ну ты, дохлятина! Где ключ спрятал?!
   Пинок ногой в ребра мгновенно уносит меня опять в темноту. Я даже не успеваю почувствовать боль от прикосновения ботинка. Но темнота упрямо рассеивается, снова и снова возвращая меня на скользкий каменный пол. Проклятье! Ну почему я не могу просто умереть?! Просто, обыкновенно, как все! От болевого шока, от переломов, от внутренних кровотечений и травм не совместимых с жизнью! Почему мне обязательно нужно этого захотеть?!!...
   Нет, это еще ничего. Познавательно, опять же... захотеть умереть - и все дела! Лечу, падаю, завидую. Не понимал я раньше своего счастья! Ведь это же, кажется, все - я. Много-много раз я. Говорят, что когда человек умирает, перед его взором проносится вся жизнь. Вон она, оказывается, какая - моя жизнь! Вот она какая была разновсякая... кем только ни был! Чего только ни делал... Смотрю на нее отстраненно, как на картину или кино, без особенных эмоций. Кое-что задевает слегка, но не более. Не настолько, чтобы хотелось выбраться туда обратно, вернуться, дожить, доделать, довоевать, долюбить... да и, говоря по правде, - все долюблено, все довоевано... все доделано. И почти все забыто. Забыто теми, для кого и с кем воевал, с кем строил, кого любил. Все закончилось.
   Шепотом произношу это вслух:
   - Конец. Все закончилось, - с тайной надеждой на то, что мои былые возможности или силы сейчас хоть что-нибудь значат.
   Как бы ни так! Никакого, хоть даже самого маленького изменения! Все тот же полет, все та же круговерть лиц и событий. Да и слова мои почему то звучат не утверждением, а вопросом. Тоскливым таким, умоляющим вопросом: "а все ли закончилось?".
   Среди картинок начинает навязчиво появляться одно и то же лицо. Вернее, чудовищная маска, напоминающая человека, но изуродованная тектоническими разломами, сколами, взрывами и вулканами. Нет, этот человек не я... но он как-то связан со мной. И что гораздо важнее - связан с моим последним вопросом, с моими сомнениями относительно полного и бесповоротного конца жизни. Из смешения образов протягивается большая сильная рука, хватает меня за плечо и резко дергает на себя.
   Боль... почти такая, как та - на холодных камнях, от побоев и переломов. Мутится в глазах, опять рывком подкатывает приступ тошноты, позывы рвоты почти неудержимы, желудок судорожно дергается. Хаотически шаря руками вслепую, я натыкаюсь на пальцы, крепко вцепившиеся в мою одежду, мышцы, проминая их почти до костей. Мне кажется, что человек держится именно за кости, не надеясь на то, что остальные покровные части окажутся достаточно крепкими. Я пробую отцепиться, стараюсь разогнуть пальцы, хотя бы один. Это все равно, что пытаться вручную расцепить механический или магнитный зажим. Железо, сталь. Страшно больно. Когда понимаю, что мои слабые руки тут не помогут начинаю выкручиваться сам, всем телом, дергаясь и изгибаясь. И опять безрезультатно. Нечеловечески сильный захват. Куда же это он меня, интересно, тащит?
   Веером расплываются в стороны картинки, мое падение начинает притормаживаться. Мне даже кажется, что я ощущаю вес тела, который сконцентрировался в пульсирующем от боли, почти потерявшем чувствительность плече. Мелкие судороги бегут от него вниз, скрючивая локоть, доходят до кисти. Страшная, говорят, смерть - быть подвешенным за конечности - руки или ноги, особенно если за одну. Что самое главное - очень долгая и мучительная. Ничего, это мы уже проходили. Лишь бы на этот раз наверняка... Странно, почему-то образы воспоминаний начали рассеиваться, а вместе с ними стала рассеиваться и темнота. Слабый розоватый утренний свет проступает впереди, отчего бездонная пропасть обретает перспективу, объем и кажущиеся границы. Бездна очень неспешно перестает быть бездной. Нехотя, словно ей было обещано мое безвозвратное падение, она отступает, оседает вниз, к ногам, уходит, прячется.
   Я почти не успеваю заметить, как это произошло, то есть, не успел отметить момент, когда вместо абстрактного "ничто" вдруг переместился в конкретное "нечто". Мой полет закончился, хватка на плече ослабла и что-то теплое, даже горячее потекло по руке вниз. Что это? Кровь? Как можно больше скашиваю глаза вправо и сквозь мутную пелену перед глазами вижу, как медленно намокает темным ткань рубашки в тех местах, где на плече видны четыре черных дырки. С одной стороны. Пятая наверное на спине, и видеть я ее не могу. Я так поражен этими дырками, оставленными кажется не пальцами, а когтями какого-то большого зверя, и не замечаю того, что стою на ногах. Но твердой, нормальной, физической поверхности.
   Покачнувшись от этого уже забытого чувства плоскости, как моряк сошедший на берег с качающегося на воде судна, я пытаюсь сохранить вертикальное положение. Падать еще раз не хочется. Падать просто страшно. Хватаюсь руками за стоящего рядом со мной человека, почти висну на нем, и только тогда понимаю, что рядом со мной кто-то стоит. Кто-то существующий, живой, дышащий, теплый.
   - Гхм! - человек кашляя, подхватывает меня одной рукой. Я добросовестно пытаюсь перенести вес тела на ноги, чтобы уж слишком его не загружать. Я же не вижу, кто это. Не дай бог, рухнуть сейчас вместе. Но тело, почувствовавшее наконец опору, отказывается повиноваться.
   Меня подтаскивают пару шагов назад и аккуратно усаживают на твердо-мягкое, проминающееся но имеющее в основе жесткий каркас, покрытие.
   - Сх-хы-па-си-бо... - хриплым шепотом выдавливаю я, сваливаясь на бок. Закрываю глаза, но тотчас же распахиваю их как можно шире. С закрытыми глазами возвращается темнота.
   Муть немного проясняется, тихонько открывая окружающие меня объекты. Деревянный стол у кровати, низкий стульчик без спинки рядом. На столе две кружки, - одна белая, вторая рыжая, керамическая, с ветвистым черным доисторическим рисунком. Печка. Полка с банками на стене. И еще рядом с ней тоже не стене незнакомый механизм. Я бы сказал, что это часы, потому что в одной части их было что-то похожее на двигающуюся стрелку, вот только циферблат отсутствовал.
   - Ладно. Верю. - раздается надо мной сильный и жесткий голос.
   Аккуратно, чтобы не вызвать головокружение и не потерять только что обретенное зрение, перевожу взгляд вправо, где натыкаюсь на среднюю часть тела высокого человека - ноги, живот, руки. Вношу поправку в траекторию, вот только для поднятия головы мне требуется усилие.
   Какое, интересно, усилие мне понадобится, чтобы ее удерживать в поднятом положении?
   - Чх-хему?
   Как ни странно, слова мне уже удаются лучше, голос крепнет, поднимаясь с шепота на нормальную высоту.
   - Можешь больше так не делать, - добавляет стоящий. - Если ты хотел произвести на меня впечатление, то ты перестарался.
   Подняв, наконец глаза на подходящую высоту, разглядываю изуродованное нечеловеческое лицо говорящего. То самое, которое появлялось среди летающих воспоминаний. Только сейчас я вижу, что лицо на самом деле двойное. Под искаженной маской проглядывает другое, красивое и властное, почти идеальное, совершенно человеческое. Особенно красиво смотрится линия губ, подбородок, у людей почти не встречаются такие совершенные черты, не искаженные возрастом, перееданием или стрессами. Такие губы бывают у картин или статуй, - спокойные но не распущенные или вялые, и в то же время не суровые или сухо поджатые. Да, в самом деле... такие лица я видел на картинах, а если точнее - на иконах. Они изображали не людей, а святых, праведников, богов и ангелов. Которых никто в реальности никогда не видел, но рисовал всегда то, что понимал как идеальный, безупречный образ. Сила без насилия, власть без самоутверждения, гнев без самодовольства, покой без расслабления. Передо мной стоял человек-стихия: человек-гора, человек-море, человек-ветер, человек-солнце. А был ли он человеком? Или у меня все еще мутится в глазах?
   Пошевелив онемевшим плечом, на несколько секунд теряюсь в облаке искр, сыплющихся из глаз. Больно, черт возьми! Меня подбрасывает вверх, дыхание сбивается. Сижу, хватаю ртом воздух. Кажется дырки в плече мне не привиделись, они и вправду настоящие. С одной стороны, нужно бы спросить, за что это он меня так недружественно хватал, с другой - понятно, что скорее всего на то у него были веские причины. Нет, не интересно... если спрошу, "за что хватал?", скажет - "за плечо"... это мы проходили... так, что-то такое было интересное в самом начале, какой-то вопрос... А, да!
   - Чему ты веришь? - шиплю я сквозь стиснутые зубы.
   - Память отшибло? - вместо ответа интересуется он.
   Отшибло. Предположительно... как я уже говорил тут одной, одному... э-э-э... словом, одному разумному рептилоиду. Как я могу знать, отшибло у меня память или нет, если я не знаю была ли она у меня когда-нибудь? Если я не знаю - кто я есть.
   - Ну, а он тебе что? - любопытствует человек-картина, и я мысленно вздыхаю.
   Интересно, почему эта вот ихняя телепатия такая односторонняя? Может я тоже хочу поучаствовать! Мне тоже, может быть, интересно знать, что он себе думает.
   - Сомневаюсь, - иронично встревает незнакомец. - Развлечение не для слабонервных. Ну и что тебе сказал "один", "одна"? Если честно, удивительно, что он тебя просто не сожрал.
   - Я не приятно пахну, - честно ответил я, смирившись.
   Высокий мужчина засмеялся, взмахнув рукой:
   - Ха! Это он тебе сказал?! Это он пошутил! Жрет он всяких, и приятных и не приятных... ну да ладно. Не в этом дело. Давай я тебе кое-что напомню. Итак - последнее имя, которым тебя мне представили было - Питер.
   Питер... Я мысленно покатал в голове это имя, прислушиваясь к отзвукам. Питер? Нет, никаких ассоциаций.
   - Не идет? - в голосе собеседника послышалось любопытство.
   Я отрицательно покачал головой, хоть мне было больно двигаться. Только по сравнению с тем, как мне было сейчас пусто и одиноко, любая боль отходила на задний план. Кажется, я совсем немного, всего чуто-чуть не долетел до конца... на этот раз.
   - А как насчет - "Питер Брэкхем"?
   Я проделываю все манипуляции со словами еще раз, теперь более тщательно, исследую, рассматриваю как они вращаются передо мной, незнакомые, бессмысленные, имеющие только форму, но не наполненные никаким содержанием. Кручу их и так и сяк, раскрашиваю в разные цвета, изменяю вид шрифта, - все впустую.
   - А он сказал, что я - никто. - Вдруг я вспомнил ранее заданный мне вопрос, и решил ответить для разнообразия.
   - Что, прямо так и сказал? - усмехнулся собеседник, - В утвердительной форме?
   Что-то его веселит в разговоре, чему-то он радуется, а я не могу понять - чему?
   - Нет... припоминаю, это было что-то вроде вопроса.
   - Видишь, - поддерживает меня странный незнакомец, - значит с памятью у тебя полный порядок!
   - А со всем остальным, - полный непорядок, - вздыхаю я почти что про себя, и пытаюсь устроится на кровати насколько можно безобиднее. Но кровать видимо сделана из цельного куска дерева, или сбита из досок, и только сверху прикрыта одеялом. Мягкой она мне показалась только после моих полетов.
   - Ну, а что такого у тебя есть, всего остального?
   Действительно... Что, спрашивается, у меня есть? Я как-то не думал раньше, о том, что у меня есть... все больше, кажется, я переживал от того, что у меня чего-то нет. Дома и друзей, свободы и покоя, знаний и умений, идей и средств для их воплощения. Да мало ли чего у меня не было в жизни! Жизней так много, Вселенная такая большая, и в ней огромная куча вещей, которых у меня никогда не было!
   Подняв глаза в потолок, я попытался сосредоточиться. Сейчас, кроме ноюще-горящей боли в правом плече, которая растекаясь ниже к пальцам делала остальное мое тело раздражающе ватным, я почти ничего физически не чувствовал. Но тело у меня определенно было. И это совершенно ничего не значило. Только что меня вытащили из места, в котором его не было... и в то же время, я все равно оставался. Что это такое? Разум, сознание, личность? Чем она определяется?
   В сухом, выжатом до предела остатке от "меня" не было добра. Не было в нем и зла. А может быть они были слиты вместе, сконцентрированы и сжаты, как водород в недрах гигантских планет. В нем вообще не было никаких чувств или эмоций, ничего отдаленно их напоминающего... по сути в нем не было даже желаний, стремлений или убеждений. Хотя нет, это я не прав, какие-то все-таки стремления были, но очень странные, образные и красочные, совсем не похожие на те разумно-последовательные конструкции, которыми я привык пользоваться во время жизни. Было там какое-то бесконечно-неопределенное "могу", вызывающее, дразнящее, томительное... Захоти только, и прямо сейчас сбудется все, что пожелаешь. А захотеть не получалось. Никак не получалось. Очень это трудно, - захотеть по-настоящему, не головой, не разумом, не физическим телом. Просто невероятно трудно захотеть всей душой... даже если твоя душа - маленький, порхающий в потоках стихий, цветочный лепесток.
   И что же у меня есть?
   На глазах навернулись слезы, так я долго не мигая пялился в потолок. Пожалуй, теперь я знаю ответ, и оказывается он совсем простой...
   - У меня есть я.
   Опуская взгляд на лицо незнакомца, будто постоянно сведенное судорогой, я отметил вопросительно приподнятую бровь.
   Ах, да... забыл добавить:
   - Всегда.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

2

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"