Чуден город Миргород в ясные солнечные дни, когда легкие пушистые облака весело плывут над благословенной землёй, отражая вечную красоту изменчивого во времени пространства, равно как и сложную, неизбывную суету живых существ, обитающих под этим высоким, торжественным небом. Особливо преобразился город в недавний, постперестроечный период, когда жизнь в нём сделалась, если не лучше, то уж по крайней мере веселей. В обличье зданий, всевозможных витрин и увеселительных заведений самым бесцеремонным и наглым образом вторглась реклама, проповедующая лихой, успешный и гламурный стили жизни. Сначала кооператоры, затем предприниматели и банкиры вызвались править бал, превратив общественные отношения в калейдоскоп финансовых фокусов и комбинаций, от которых две трети жителей вскоре дружно взвыли: никому из рабочего люда не понравилось, что чиновничья прослойка, сливки общества или, скажем, икра, словно с ума сошла - в бешеной жажде бросилась наживать капиталы.
Среди известных и, безусловно, лучших людей Миргорода, не сыскать фигур более колоритных и уважаемых, чем Иван Иванович Перерепенко и Иван Никифорович Довгочхун. Славная трость у Ивана Ивановича! Редкостной ювелирной работы с резными узорами и бриллиантовыми инкрустациями. Президент Кучма, будучи однажды в гостях у Ивана Ивановича в пору пребывания последнего мэром Миргорода, подержал трость в руках и выразил приятное удивление. Иван Никифорович не столь знаменит, но тоже прекрасной, широкой души человек. И такие они меж собой приятели, каких свет не производил; обыкновенно знакомые говорили, что их сам чёрт связал верёвочкой. Несмотря на большую приязнь, друзья не совсем похожи один на другого. Иван Иванович худощав и рост имеет высокий, свойственный людям представительным, исполкомовской закваски. Иван Никифорович невысок, но кряжист, могуч в талии и бедрах. В отличие от Ивана Ивановича, Иван Никифорович не соблазнился карьерой партийных секретарей, а служил по хозяйственной части - товароведом и заведующим промтоварной базой. Голова у Ивана Ивановича похожа на ананас, обращённый листьями вниз, голова Ивана Никифоровича - на репу, расположенную хвостом вверх. Иван Иванович изящно чистоплотен, одевается в шёлковые рубашки и очень не любит, если случайный таракан попадёт ему в борщ. Он тогда рассвирепеет и может запустить тарелку в лицо повару или официанту. Иван Никифорович имеет странность бродить по дому и во дворе в чём мать родила - так ему удобно спасаться от летнего зноя. Иван Иванович на джипе "Чероки" ездит к себе в дальний хутор и вообще за город, во дворе Ивана Никифоровича под дощатым навесом ржавеет и пропадает без должного ухода отечественная "Волга". Иван Иванович имеет дар говорить чрезвычайно приятно. Эта повадка сформировалась у него ещё в те времена, когда он руководил комсомолом. Иван Никифорович напротив того, по меткому выражению спикера городской думы, "всегда режет правду в матку".
...В один из дней июля Иван Иванович отдыхал в шезлонге, установленном на широком балконе своего особняка, и блаженствовал, лениво раздумывая над тем, чем бы ещё себя потешить, чем занять. А надо сказать, свободного времени у Ивана Ивановича предостаточно; он давно отошёл от дел на бирже, где по окончанию партийной карьеры, удачно работал брокером.
"Какой я хозяин! Всё у меня есть... И дом - полная чаша, и сам я валяюсь, словно сыр в масле..."
Дом у Ивана Ивановича, поистине, замечательный: уютный, белокаменный особняк с балконом, опирающимся на изящные колонны. А посмотрели бы, какие у него яблони и груши перед самыми окнами! А в огороде кроме всякой капусты и тыквы благоухают и наливаются соком дыни - любимое кушанье Ивана Ивановича.
Тем временем за оградой, разделяющей имения соседей-приятелей, показалась статная женщина, ещё не достигшая бальзаковского возраста.
"Ничего бабёнка, злачная!.. Видать, у Ивана Никифоровича губа не дура..." - с любопытством отметил про себя Иван Иванович и невольно даже позавидовал, вообразив, что неплохо было бы и себе завести такую же мадам. Сам он более десяти лет назад овдовел, и с тех пор жил в одиночестве, изредка встречаясь с женским полом у себя на дальнем хуторе. Впрочем, об этой пикантности он предпочитал умалчивать. Иван Никифорович никогда не был женат, и тем не менее, в его доме всегда проживала в качестве прислуги какая-нибудь женщина. Злые языки разносили про него нелепые и немыслимые сплетни, утверждая, что Иван Никифорович родился с хвостом позади. Эта выдумка столь гнусна и неприлична, какую и вообразить себе затруднительно. Но если и допустить подобную экзотику, то как бы повела себя, к примеру, барышня, увидевши у Ивана Никифоровича хвост? Пожалуй, любая не просто шарахнется в сторону - на стену полезет. Только женщины в доме Ивана Никифоровича вели себя смирно.
Дама показалась на лужайке вновь и на сей раз принялась развешивать на верёвке всевозможное платье Ивана Никифоровича. Вскоре на ветру задёргались ситцевые и сатиновые сорочки, за ними последовал костюм-тройка, который одевался когда-то по торжественным случаям; тут же выстроились в шеренгу, протянув рукава и штанины, сюртук из чёрной бостоновой ткани с искрой, ватный комбинезон-ползунки, в котором Иван Никифорович ловил зимой рыбу. Замыкали трепыхающийся строй одежды ночные рубашки и пижамы. После этого женщина, держа в обхват, вынесла большой - в натуральную величину, тускло отсвечивающий бюст вождя, и опустила его на траву.
"Что же это значит? - задумался Иван Иванович, - разве Иван Никифорович остаётся фанатом коммунистической идеи? Странно... Сколько я помню, он из партии вышел сразу же после ГКЧП. При этом сильно плевался... А вещица славная! У меня гораздо больше претензий иметь такую. Я люблю ощущать себя равным среди великих..." - Иван Иванович поднялся с шезлонга, неторопливо спустился по витой лестнице и, как был в халате и шлёпанцах, приблизился к ажурной ограде.
- Эй, любезная! Что это у тебя такое? - позвал он, с удовольствием глядя на изящный бюст - и тот, и другой.
- Видите сами, - Ленин...
- И какой это Ленин?
- Кто ж его знает, какой! А похоже, он как будто железный...
- Гм! Железный. Отчего же он железный? Это ведь Феликс был железный... А давно он у пана?
- Кто ж его знает! Может быть и давно.
- А кличут-то тебя как, красавица? - попутно полюбопытствовал Иван Иванович, поскольку прежде не замечал у соседа такой роскошной женщины.
- Горпина, - с некоторой стеснительностью отвечала упитанная и цветущая Горпина.
- Хорошая вещица! - ревниво промолвил Иван Иванович. - Я выпрошу его. Или поменяюсь на что-нибудь. Что, Горпина, дома пан?
- Дома.
- Что он? Лежит?
- А то как же!..
- Ну хорошо, я приду к нему.
Иван Иванович неспешно и обстоятельно умылся, переоделся в повседневную триковую пару, какую он наряду с другими костюмами использовал для визитов, затем, стоя перед зеркалом, причесал прямые, седеющие волосы, и довольный своим видом, вышел на улицу. В руке он держал великолепную, как редкое произведение искусств, трость, доставлявшую хозяину немалое удовольствие даже в философском отношении, а кроме того, ею можно было успешно обороняться от собак, которых в Миргороде не счесть. Возле заборов, отличавшихся друг от друга удивительным разнообразием, в изобилии рос репейник, покрывая прочий подорожник и лебеду. Остановившись у высоких металлических ворот, Иван Иванович дернул за шнурок колокольчика, после чего дверь открыла улыбающаяся Горпина, по всему видно, довольная жизнью, и пока Иван Иванович шёл за ней вглубь усадьбы, ему ужасно хотелось игриво шлёпнуть её ладонью по мягкому месту. Перед домом с лицевой стороны располагался недурной бассейн, в котором в жаркие дни Иван Никифорович не просто купался, но и обедал, сидя в воде, и жил там наподобие человека-амфибии. Всё дело в том, что хозяин обожал тень и прохладу, для чего вырастил перед домом множество виноградных лозин, образующих прекрасный зелёный навес. Сегодняшний день был особенно жарок, воздух сух и переливался струями. Иван Никифорович располагался в комнате с закрытыми жалюзи, и когда Иван Иванович вошёл в нему, то несколько минут ничего не мог различить.
- Салют, компаньеро! - в шутку сказал Иван Иванович и тут только в сумраке
заметил Ивана Никифоровича, лежавшего на разостланном на полу ковре.
- А! Здравствуйте, Иван Иванович!.. Извините, что я перед вами в натуре.
Иван Никифорович пребывал здесь совершенно голым и тем самым вовлёк Ивана Ивановича в лёгкое замешательство. Боязливый характёр и живое воображение располагали к тому, что гостю мерещились черты сексуальной агрессии со стороны хозяина. Однако, совладав с собой, Иван Иванович заговорил в привычной манере:
- Ничего. Сейчас у нас главное занятие - почивать!.. Я тоже недавно почивал на балконе.
- Так вы теперь и встали, Иван Иванович?
- Ну нет, я всю зорьку просидел с удочкой - поймал пять окуней котам на завтрак.
- Горпина! - натягивая на себя ночную рубашку, закричал Иван Никифорович. - Принеси нам с полдюжины пива, да кальян прихвати.
Всё время, пока Горпина фигурировала около стола под навесом, где уселись в тени приятели, Иван Иванович смотрел на неё неотрывно и чувственно.
- Что это вы, Иван Никифорович, платье развешиваете? Не проще ли в химчистку свезти?
- Да вот, дал задание Горпине... Надо же ей чем-то заняться.
- Мне там понравилась одна вещица, Иван Никифорович.
- Какая?
- Скажите, пожалуйста, на что вам вождь мирового пролетариата, которого выставили проветриваться вместе с платьем?
- Вот глупая баба! - рассмеялся Иван Никифорович. - Так она и Картавого решила проветрить?
Иван Иванович скривил в усмешке губы и менторским голосом сделал приятелю замечание:
- Как вы некрасиво и неделикатно выражаетесь относительно вождя, Иван Никифорович!.. Берегитесь, как бы вам от общества "Память" не влетело в загривок.
- Но позвольте, Иван Иванович, сейчас ведь не семидесятый год. Во всём мире вождей, королей, президентов не очень-то жалуют. И поделом! Ведь большинство из них всё равно что грибы-поганки... Народ ими травится, в лучшем случае пронесёт... Пейте пиво, Иван Иванович, угощайтесь, да вот уже и кальян готов, подышите...
- Покорно благодарствую, весьма доволен гостеприимством, - произнёс Иван Иванович, поддерживая своё достоинство. - Скажите, пожалуйста, Иван Никифорович, ведь вы никогда апологетом марксизма себя не показывали, к идее всеобщего братства и равенства у вас аллергия... На что вам Ульянов-Ленин? Ведь он не кум вам, не сват... Послушайте, отдайте его мне!
Иван Никифорович стыдливо замялся, но тут же взял себя в руки, выдержал извинительный тон:
- Как можно! Это вещь дорогая! Таких изделий теперь не сыщете нигде. Я ещё когда заведовал базой, глаз на него положил и с трудом, даже с риском, так сказать, приватизировал. А теперь вдруг взять и отдать! Как можно! Это вещь необходимая!
- На что ж она необходимая? - изумлённо поднял брови Иван Иванович.
- Как, на что? А когда вернутся прежние времена... Ещё бы не необходимая. Слава тебе, господи! Я имею такой шедевр, памятник эпохи и всегда могу доказать, что оставался верным ленинцем. А отчего? А-а-а!.. Оттого, что у меня в коморе стоит Ильич.
- Да ведь вы, Иван Никифорович, сколько я помню, партийный билет свой выбросили в 91-м году, подражая Ельцину. Вам, должно быть, неловко идти на попятную.
- Что ж с того, что бросил партийный билет!.. Можно и заново вступить.
Иван Иванович насупился и сообщил своей физиономии обиженное выражение.
- Из ваших слов, Иван Никифорович, я никак не вижу дружественного ко мне расположения.
Обиделся в свою очередь и Иван Никифорович:
- Как же это вы говорите, Иван Иванович, что я вам не оказываю никакой приязни? Когда вам не хватало средств на покупку джипа, я вас любезно кредитовал. После удачной охоты всегда посылаю вам дичь. А сколько коньяка я добывал для вас с базы!
- Когда не хотите подарить, так, пожалуй, поменяемся, - высморкавшись посредством двух пальцев и приложив к носу аккуратно сложенный платок, продолжил разговор Иван Иванович.
- Что же вы дадите мне за него?
- Я вам дам за него спутниковую тарелку... Ту самую, что я хотел установить у себя на хуторе. Славная тарелка! Вот увидите, Иван Никифорович, будут у вас все мировые каналы ТВ, интернет...
- Я не знаю, как вы, Иван Иванович, можете это говорить?! На что мне тарелка ваша? Разве девок ангажировать через интернет? Так вонэ мнэ нэ трэба...
- Грех, вам, ей-богу, грех Иван Никифорович!.. - гость начинал уже нервничать и сердиться. - Без пошлых намёков никак-таки нельзя обойтись?
- Как же вы в самом деле: за вождя даёте чёрт знает что такое - тарелку!
- Отчего же она чёрт знает что такое, Иван Никифорович?
- Да вы сами подумайте хорошенько. Это-таки самый человечный человек, антиквариат, вещь известная, а то - чёрт знает что такое! - тарелка! Если бы не вы говорили, я бы мог принять в обидную для себя сторону.
- Что же нехорошего заметили вы в тарелке?
- Да за кого же вы в самом деле меня принимаете!.. Чтобы я вождя...
- Уймитесь, уймитесь, не буду уже... Пусть вам остаётся ваш вождь, пусть сгниёт себе и перержавеет, стоя в углу в коморе, - не хочу больше говорить о нём.
После этого последовало долгое и не совсем приятное молчание. Первым нарушил паузу Иван Никифорович:
- Я слыхал, да и в Думе судачат, что в скором времени похоронят вождя нашего, вынесут из Мавзолея... Ведь похоронят, Иван Иванович?
- Похоронят всенепременно...
- За что же с ним так, Иван Иванович?
- Однозначно не можно сказать за что... Да вы и сами изволили заметить какие нынче времена. Я полагаю, что у государства не хватает средств, чтобы холить, купать вождя, дабы он выглядел презентабельно. Действующие политики, кто во что горазд, растащили на себя весь бюджет и стабилизационный фонд... А с другой стороны, после того, как дуба дам, я бы не хотел, чтоб меня разделали, словно кабана, как экспонат уложили на витрину, а после всякий, кому не лень, приходил на меня глазеть... Сказать по совести, к Ульянову-Ленину сейчас относятся приблизительно так, как к неуловимому Джо...
- Это как же, Иван Иванович?
- Да вы разве не слыхали анекдота?.. Ну что ж вы! Впрочем, извольте, расскажу... Где-то у себя в Техасе сидят в придорожной таверне два ковбоя, пьют виски, беседуют, например, как мы, и вдруг мимо них, будто ветер, пулей пронёсся всадник. "Послушай, Джон, кто это был?" - спрашивает один ковбой другого. - "О! - значительно молвил его товарищ, - это был неуловимый Джо..." - "Почему же, чёрт возьми, он неуловимый?" - амбициозно возмутился, вспылил ковбой. - "Потому что его никто не может поймать!.." - "Тысяча чертей! Почему его никто не может поймать?" - "А кому он ... нужен!"
В последней фразе Иван Иванович употребил до того непотребный речевой оборот, что даже Иван Никифорович слегка смутился. Чтобы сгладить ситуацию, он спросил приятеля заискивающе:
- Чем прикажете потчевать вас, Иван Иванович?
- Покорно благодарствую... Так не хотите, Иван Никифорович, менять вождя?
- Мне странно, Иван Иванович, вы, кажется, человек известный учёностью, были секретарём горкома, а говорите, как недотёпа. Что бы я за дурак такой...
- Ладно, ладно, бог с ним! Пусть себе околеет, не буду больше говорить.
В это время Горпина принесла водки и пирогов со сметаною. Иван Иванович набрался-таки храбрости и для забавы шлёпнул её по колыхающемуся корпусу. С его стороны это был оригинальный манёвр, отчего всем сделалось весело.
- Слушайте, Иван Никифорович. Я вам дам кроме тарелки ещё ангорского кота. Вот я расскажу, что он такое: необыкновенно умён, красив и к тому же Дон-Жуан - весь в отца своего, Тихона. Тот в своё время составлял красу и гордость Миргорода, но постарел, утратил зубы, облысел, даже характером стал тяжёл, раздражителен... Зато каждую весну он первый любовник у первых красоток и гроза для соперников. Возвращался с крыш - вся морда в шрамах, уши порваны, но - герой, герой!.. Правда, в последнее время сдал, видать, у котов бывает свой простатит... Зато сын его Эдип - хоть куда!.. С мамой своей живёт, Иокастой; в точности, как царь Эдип у Софокла, вы, очевидно, помните... Ну что, по рукам, Иван Никифорович?
- Ей-богу, Иван Иванович, с вами говорить нужно, гороху наевшись. Где видано, что кто вождя променял на кота? Небось трости своей не поставите.
- Но вы позабыли, Иван Никифорович, что я и тарелку даю вам.
- Как!? Тарелку и кота за вождя?
- Ну, конечно, за вождя!
- Тарелку за вождя?!
- Тарелку не простую, а спутниковую, а кота вы позабыли?
- Поцелуйтесь со своим котом, а коли не хотите, так с чёртом!
- О! Вас зацепи только! Увидите, кастрируют вас на том свете за такие богомерзкие слова.
- Позвольте, Иван Иванович, скульптура - вещь благородная, притом, украшение в комнате приятное...
- Вы, Иван Иванович, разносились так со своим вождём, как дурень с писаною торбой, как Абрамович с "Челси"...
- А вы, Иван Иванович, настоящий мудак!
Если бы Иван Никифорович не сказал этого сакраментального слова, то они, возможно, разошлись бы, как всегда, приятелями, но теперь произошло нечто необратимое. Точка возврата оказалась пройденной и навсегда утраченной.
- Что вы такое сказали, Иван Никифорович?
- Я сказал, что вы похожи на мудака, Иван Иванович.
- Как же вы посмели, позабыв уважение к чину и фамилии человека, обесчестить таким поносным именем?
- А что уж тут такого, противоестественного? И зачем так нервничать?
- Я повторяю, сударь, как же вы осмелились в противность всех приличий назвать меня мудаком?
- Накласть я вам на голову, Иван Иванович! Что вы так раскудахтались?!
Иван Иванович не мог уже более владеть собою. Губы его дрожали, руки тряслись, а взгляд от гнева сделался страшным.
- Так я вам объявляю, что я знать вас не хочу! - суровым, словно небесная кара, голосом вскричал Иван Иванович.
- Ха-ха-ха! Большая беда! Ей-богу не зарыдаю от этого! - победоносно отвечал Иван Никифорович.
- Ноги моей не будет у вас в доме! - со скорбным достоинством возвысил голос Иван Иванович.
- Эй, баба, хлопче! Возьмите Ивана Ивановича за причинное место, да выведите его за ворота!
- Как! Номенклатуру? - с чувством благородного негодования закричал Иван Иванович. - Осмельтесь только! Подступите! Я вас уничтожу с глупым вашим паном! И Картавому достанется!..
Иван Иванович говорил необыкновенно сильно, и неудивительно, ведь душа его была потрясена. Иван Никифорович, стоя посреди двора в ночной рубахе, тоже выглядел грозным, как туча. Пришедшая на шум Горпина, раскрыла от удивления рот и выражала физиономией самую бессмысленную мину. Вслед за ней под навес прибежал её девятилетний хлопчик, как обыкновенно бегает за кобылой молодой жеребёнок. Глядя на присутствующих, он стоял довольно спокойно и чистил пальцем свой нос.
Иван Иванович схватил трость и попятился прочь.
- Очень хорошо вы поступаете, Иван Никифорович! Прекрасно! Я вам это припомню!
- Ступайте, Иван Иванович, ступайте, да глядите, не попадайтесь мне, а не то я вам, Иван Иванович, по тыкве настучу!
- Вот вам за это, Иван Никифорович!.. - отвечал Иван Иванович, согнув в локте правую руку; оказалось, он способен был изобразить столь радикальный и непристойный жест. После чего опрометью бросился со двора.
...Итак, два почтенных мужа, честь и украшение Миргорода, поссорились между собой. И за что? За вздор, за мудака. Не захотели видеть друг друга, прервали все связи. А ведь прежде были известны за самых неразлучных друзей, часто переговаривались, стоя, - один на балконе, другой у ограды, взаимно посылали приветствия и добрые улыбки. По воскресным дням, бывало, они вместе отправлялись в ресторан либо на ипподром. Посещали иногда даже казино, но не играли, а бывали там для того, чтобы показать себя и послушать городские новости. Тротуары Миргорода в духе времени были вымощены плиткой, городские службы бились с зарослями чертополоха и репейника, и однако же в центре города по прежнему красовалась дивная лужа, потому как не хватило муниципальных средств, чтобы полностью обустроить быт горожан. Обходя означенную лужу, Иван Иванович, будучи любезным и чутким, предупреждал Ивана Никифоровича: "Берегитесь, не ступите сюда ногою, ибо здесь нехорошо!.." - "Да, дорогой мой друг, - удручённо сетовал Иван Никифорович. - Как это всё нестерпимо по-русски... Воруют, воруют и воруют..." - "Вместо того, чтобы учиться, учиться и учиться..." - горестно добавил Иван Иванович.
И вот два таких достойных человека поссорились. Что ж теперь прочно на свете? Вслед за этим обстоятельством создалось впечатление, что и само человечество отдалось во власть гордыни, крупных и мелких амбиций, окостенело душой в вечных притязаниях к ближнему своему соотечественнику, не говоря уже про дальнего аборигена, да так и состарилось в этом незавидном состоянии.
Человечество переживает ныне свою осень. Льёт ливмя дождь, сырость и холод проникает в самые души живущих под беспросветным и слезливым небом. Скучно, господа, на этом свете!..