- Нагородил ты тут, Юра, как говорится, ни в газету, ни в Красную Армию, - славная улыбка на сухом, коричневом лице старика сменяется болезненной гримасой.
Астма вынуждает его по-рыбьи глотать воздух, принимать время от времени порошки и в любую погоду держать открытыми окна. От этого в редакционном кабинете неуютно; с холодным ветром залетают скрюченные листья, капли дождя, разбиваясь на подоконнике, мочат край тумбочки и лежащие на ней журналы "Партийная жизнь". Последние, свежие номера с аккуратно очерченными цитатами покоятся на столе. Из мебели в кабинете нет ничего лишнего, несогласованного с инвентарной описью; все канцелярские устройства - чёрный карболитовый телефон и незатейливая в полкирпича чернильница - сохраняют довоенную строгость. По правую руку от старика с небольшого плаката сурово смотрят члены Политбюро.
- Ты же умный парень, а пишешь такой заголовок "Завод-гигант с точки зрения белых медведей". Для фельетона и то не годится. Пишешь ты оригинально, но тебя постоянно заносит. Клетки, медведи... Ну где тут партийная тема?!
Молодой человек, сидя с другой стороны стола, печально склоняет бледное, бородатое лицо. В подобные минуты сама жизнь похожа на блеф, на эту возвращенную рукопись. Порвать бы её да выбросить, как никому не нужный хлам и потом где-нибудь на складах разгружать вагоны, перепачкаться, устать...
Старик и прежде отвергал корреспонденции Юрия Антифеева, ворчливо требовал дать в отдел опытного журналиста, но редактору было все как-то недосуг, одолевали одна за одной идеологические кампании, частые заседания, конференции. Антифеев тем временем бился над репортажами, брал нужные и ненужные интервью, писал очерки, и старик перестал раздражаться, говорил уже об оригинальности стиля.
В последние дни редактору и вовсе не до орлят, которые учатся летать; недавно на республиканском партийном пленуме его газету назвали "беззубой". Молодящийся, полный и обыкновенно блаженствующий шеф слегка обескуражен. Долгие годы верой и правдой служила ему осторожность, и вдруг выясняется, что газете нечем грызть. Раньше на планёрках было интересно. После заседаний бюро обкома редактор с полчаса рассказывал, как хозяин области лично давал нагоняй то парторгу станкостроительного завода, то председателю горисполкома, то народным контролёрам. "Какая у него память!" - изумлялся очарованный шеф, стараясь произвести эффект. - Помнит все данные по каждому хозяйству... Как компьютер!" В другой раз редактор подчёркивал уникальный нрав первого секретаря: "Силён!.. Обкомовцы вокруг него, как лакеи, директора заводов - взгляда боятся!"
И всё бы ничего, да приключилось недавно в республике бедство: несколько партийных лидеров оказались по совместительству ворами и мошенниками и среди них первый секретарь обкома, которого так почитал и остерегался редактор. После этого события на планёрках вошла в моду задумчивость. Ответственный секретарь, пока его не окликнут, как бы отсутствует и смотрит в окно, размышляя бог знает о чём. Другие работники тоже думают думку - слова из них не вытянешь, даже женщины шепчутся теперь загадочней. Одни лишь секретариатчики с прежней беспечностью тычут сигаретами в физиономию царицы Нефертити на пепельнице и решают кроссворды. Выступающего с обзором номера слушают как правило, гримасничая, изредка бросят замечание автору - кто с мелкой щепетильностью, кто - с ленью.
Так, внезапно бог отнял у редактора способность балагурить и забавлять коллектив пикантной информацией из обкома. Шеф стал тихим, извиняющимся. Подписывая Антифееву командировочное удостоверение, робко советует присматриваться к работе парткомов и вместо очерков давать критические статьи; дескать, время теперь другое. Перед тем как пуститься в дорогу, Антифеев заглядывает в сельхозотдел редакции. Сюда, словно в кают-кампанию, корреспонденты сходятся сразу после планёрки - покурить, выпить чаю. В кабинете бедно, как в сельском клубе; по углам громоздятся потёртые временем столы, скрипят расшатанные стулья, но присутствующие чувствуют себя здесь особенно хорошо. Иные любопытно беседуют час, два, а когда надоест, затевают шахматные бои. Местные художники-модернисты подарили редакции несколько странных картин. Одна из них с названием "Кровавая заря" украшает стену сельхозотдела и производит впечатление. При взгляде на картину нельзя понять, что же такое изображено, однако, ни с того, ни с сего заедает тоска и чувствуется конец всемирной истории.
Заведующий отделом Камолов похож на жирного, медлительного кота. За столом он, как всегда, не сидит, а лежит, положив голову на руки, и глядит в какую-нибудь точку. Сбоку от Камолова, привалившись массивным бедром к соседнему столу, курит Засыпкина, атлетически крупная дама с простым, крестьянским лицом. О себе она говорит иногда: "Я не женщина, я - корреспондент". Это означает, что владеют ею лишь профессиональные инстинкты, а личная жизнь отбрасывается, как ничего не стоящая блажь. Мужское внимание между тем приятно развлекает Засыпкину.
- Я тебе, Вера, откровенно скажу, любой мужчина, как бы он ни был благороден, ищет и ждёт от женщины только одного - сексуальных приключений, - авторитетно, с оттенком мудрости поясняет Камолов.
Засыпкина улыбается непобедимой улыбкой Джоконды, затем оборачивается к пьющему чай Антифееву, пытливо и томно смотрит в упор, излучая вокруг себя биополе невысказанных мыслей, бьющую через край чувственность:
- Давно тебя не видела... Мужаешь, что ли?.. Когда появился у нас, я думала что не впишешься в коллектив. Такой скромненький рохля! А сейчас держишься, как корреспондент "Нью-Йорк таймс". Правда, Серёга?
- Заматерел... Чего ж ты хочешь! - степенно соглашается Камолов. - Одно плохо, что он не пьёт в коллективе и для нас пока что тёмная лошадка.
- Мне и так-то не везёт, половину материалов возвращают, а уж пить начну - вообще выгонят.
- Вот это! - Камолов поднимает от стола голову и грозит пальцем , - твоё слабое место... А ты пей, тогда всё пойдёт как надо. Взятки будут давать - бери и считай что это твой гонорар. Я раньше точно такой же валенок был. Наивняк, романтик!.. Председатель колхоза три червонца протягивает, а у меня глаза квадратные, замешательство дикое. Потом сидим как-то с заведующим за бутылкой, я говорю, председатель, мол, деньги давал, я едва-едва от него отбился. Заведующий просто опешил: "Да ты что, не взял что ли!? Бери, Серёга, бери, не будь идиотом, это, считай, наши кровные..." Так ты говоришь, материалы возвращают? Кто? Этот старый что ли?
- Вот еще мухомор!.. - переживает и сердится Засыпкина. - Попробовал бы кто-нибудь мой материал вернуть! Сразу бы заикой стал!
Во дворе редакции по асфальту энергично прыгают воробьи. Глядя на них, Антифеев невольно проникается бодростью этих мелких крылатых существ. И смешно ему и забавно чувствовать себя похожим на них, а ведь много общего, если вдуматься. Прыгают себе, чирикают. Так и репортёры.
- Куда ты всё рвешься? Сиди. Сейчас к обеду пойдём, накатим по стаканчику. Вера нам расскажет про индийский храм Хаджураха, изложит философскую суть камасутры. Сколько там видов любви изображено? - ласково жмурится Камолов.
- Девятьсот с лишним...
- Нет, не могу, я сейчас к шахтерам улетаю.
- Знаешь, Вер, он не нашего поля ягодка, это какой-то схимник. Были такие монахи, в норах жили. Поэтому его к шахтёрам тянет.
С высоты журавлиного полёта городок представляется ласковым, уютным и радует глаз после серого однообразия степи. Антифеев мысленно приветствует терриконы, издали угадывает колонный фасад здания, занятого управленцами горно-обогатительного комбината. Рядом с площадью дворец из светлого мрамора - горком партии. У самого горизонта над кварталами высятся копровые башни рудников. Целясь носом в край аэродромной площадки, Ан-2 плавно проваливается, бодает колёсами твёрдую, каменистую почву.
Временами, вот как сейчас, Антифееву нравится всё, что определяет его профессию. Дорога дарит гордое ощущение, что перемещаешься в пространстве не зря: людям нужны твоё слово и участие, неизвестные герои ждут тебя, как бога, если уж по большому счёту. Так, по крайней мере, хочется думать. И ещё очень многого хочется - жить легко и красиво, иметь массу ярких знакомств, посещать выставки, театры, путешествовать и всюду, во всём проявлять оригинальность мысли и действия. Только чаще Антифеев сожалеет, что пошёл в журналисты. Лучше б сеять, пахать, зарываться в дела с отпечатком вечности... Так, нет же! Потянуло исследовать действительность, эту грустную человеческую комедию... Ладно, чего уж теперь! Если бог поставил на этот путь, то надо идти по нему, полагает Антифеев и для минутной забавы воображает босого, бородатого мужика с нимбом, который вначале отдубасил, намял ему, Антифееву, шею, а после по-приятельски обнял, толкуя: "Ступай, сын мой, описывай канитель, да смотри не ври, не криви душой, не подыгрывай дьяволу и получишь великую радость". Сказавши оное, мужик прыгнул в заоблачную высь, сверкнул радужным нимбом - только его и видели.
Но вот она, действительность. Не очень-то приятно уже к вечеру топать на рудник. Солнце вот-вот спрячется за терриконы, со стороны близких предгорий наползут туманные сумерки, и дикой покажется мысль, что в эту самую пору на страшной глубине под землёй копошатся, орудуют горняки. "Будем лучше работать - будем лучше жить!" - призывает оранжевый транспарант на фронтоне шахтоуправления. Антифеев решает вначале уяснить политическую ситуацию и стучится в сияющий державным блеском кабинет.
У секретаря парткома Полосухина тучная, обтекаемая фигура с выступающим вперёд животом; круглые, румяные щёки видны отовсюду, даже со стороны затылка. Говорит парторг, жестикулируя обеими руками одновременно, будто машет крыльями, готовясь взлететь.
- Значит, писать про нас хотите? Хорошо... А о чём? - интересуется эта большая, отяжелевшая птица.
- Да коротко говоря, о людях. Как работают, решают проблемы...
Прежде чем снять трубку одного из пяти разноцветных телефонов, Полосухин надувает в задумчивости щёки, приглаживает волосы, проводя ладонями от залысин к макушке.
- Полина Ивановна, Полосухин... Приготовьте мне данные по бригаде Галеты... Да! Включая скоростную проходку... И ещё пяток лучших людей укажите.
Сказав это, Полосухин кладёт трубку; массивное, похожее на катапульту кресло бесшумно и плавно поворачивается под ним в нужную сторону.
- Проблемы, значит... Проблемы решаем. Вот бригада Галеты в августе скоростную провела на отстающем участке в условиях высокой обводнённости. Это что - не проблема!? - уверяет Полосухин, играя авторучкой - маленькой, блестящей копией отбойного молотка.
На столе у парторга широкой панорамой занимает место прибор специального заказа, оснащенный часами, подставками, разными диковинными авторучками, миниатюрной шахтёрской лампой, киркой и кусочком настоящей свинцовой руды.
- Знаете, я хотел бы коснуться такой проблемы, как неосязаемость результатов... в партийной работе. - одолевая скованность, продолжает разговор Антифеев. - Вот, скажем, ваше политическое влияние... В чём оно состоит?
Полосухин настораживается, выражение приятности исчезает с его лица.
- Влияние?.. Влияние оказываем! Дело в том, что месторождение у нас на отработке, тут уже нечего брать, содержание металла ничтожное. Может слышали термин такой - разубоживание руды?
Антифеев догадывается, что беседа с парторгом не получится; о партийной стратегии Полосухин докладывает, вновь и вновь разводя руками: р а з у б о ж и в а н и е.
"Ладно, - думает Антифеев, - это у него пунктик такой... Пообщаюсь с шахтёрами. "Вперёд и вниз - мы будем на щите, мы сами рыли эти лабиринты!.."
В холодном, темнеющем небе появляются первые звёзды, от которых исходит вселенская скука. Борясь с нею, жители городка часто и много кушают, рано ложатся спать. Привычного городского шума здесь не слышно и прохожих мало. Вместо них по тротуарам гуляют грачи, а во дворах надоедливо лают собаки. Из-за ворот особняка, где по данным отдела кадров, проживает бригадир Галета, Антифееву слышны медленные, шаркающие шаги и бравый голос:
- Интересно, кому это я понадобился?
Галетой оказывается невысокий, коренастый и очень крепкий мужчина лет сорока пяти. Представившись, корреспондент виновато объясняет причину визита и просит рассказать о недавней скоростной проходке. Взглянув было на Антифеева, бригадир перестает на него реагировать, поскольку оборачивается к чинно шагающей по улице молодке:
- Хмуриться не надо, Лада!
По какому-то поводу он сегодня пьян; пропуская гостя во двор, едва не опрокидывается на спину, а перед порогом дома наталкивается на Антифеева сзади, и тот, кроме аромата прелой листвы, улавливает запах водки. Тёплая, весёленькая от недавней покраски веранда приятно расслабляет корреспондента. Здесь, на кухне, хозяин, видимо, только что ужинал.
- Садись! - по-военному строго приказывает Галета, кивая на стол с закуской в виде пельменей, салата и толсто нарезанной колбасы. - Сейчас мы с тобой уговорим эту подругу...
Бригадир имеет в виду бутылку "Стрелецкой". О том, что газетчики в таких ситуациях не пьют, он и слушать не желает; непререкаемым жестом отметает все попытки Антифеева отказаться.
- Ну-ну-ну... Молодец... Закуси!
Переведя дух и пожевав самую малость салата, Антифеев достает авторучку, блокнотик; предчувствие удачи и выпитое слегка кружат ему голову.
- Андрей Кузьмич, расскажите, как вы добиваетесь рекордной производительности?
- Я не могу никому уступать дорогу, особенно когда еду на своём "Москвиче".
Корреспондент грустит, но сдаваться ещё не думает.
- То есть, вы доказываете, что рядом с обыденной есть еще скоростная, героическая жизнь. Ведь так?
- Так!.. - соглашается бригадир. - Жалко, пива сегодня не достал.
После нескольких изнурительных попыток разговорить своего героя, Антифеев намеревается идти в гостиницу, но Галета опять категоричен до крайности:
- Никаких гостиниц! Ночуешь у меня. Я один сегодня, жена ушла в ночь на работу. Сейчас посидим, еще выпьем.
- Ладно, Андрей Кузьмич, только завтра в шахте вы мне во всех деталях о себе и о скоростной проходке. Хорошо?
- Договорились, держи петушка! - Галета протягивает тяжелую, шершавую, как напильник, ладонь и встает из-за стола. Обоих здорово клонит ко сну. Пытаясь показать обстановку, хозяин, чтобы не упасть, цепляется за стены, объясняет: "Тут у меня пианино, это - массажёр". В полумраке спальни на тумбочке светится рубиновый глазок ночника; две сдвинутые вместе кровати - очевидно, семейное ложе.
- Давай, Юра, не будем ничего выдумывать, устраивайся тут рядом со мной, места вон сколько!
Антифеев забирается под одеяло с приятной мыслью, что сам он на весь завтрашний день превратится в шахтёра, и, должно быть, поэтому, уже во сне видит шахту. Клеть набивается людьми до отказа, до автобусной давки, после чего эта грубая, сваренная из железных листов посудина устремляется вниз. Тусклые блики несущихся вверх огней высвечивают унылые лица, потёртые каски, землистого цвета робу горняков. Стоя рядом с ними, Антифеев вдруг замечает, что это и не горняки вовсе, а его шеф, редактор, с редколлегией в полном составе. Среди журналистов оказывается зачем-то и бывший первый секретарь обкома. Всегда чрезвычайно строгий, тут он выглядит широкой натурой, веселится и задирает близко стоящих.
- Вас же как будто того... проводили, - осмеливается раскрыть рот редактор.
- А!.. - обречённо машет рукой первый и поправляет прикреплённый к робе депутатский значок. - Жена - татарка, заставляет работать.
Спустившись в самые недра, компания идёт во мраке; под ногами чавкает грязь, сырость сквозит отовсюду с потолка и стен транспортной выработки. Пологий туннель в низине оказывается перекрытым огромной заводью. Вместо шахтёрских лампочек в руках у всех свечки, пугливое пламя которых колеблется от подземного ветра.
- Как же мы дальше пойдём? - в недоумении озирается редактор.
Бывший первый, видя среди спутников замешательство, гадливо улыбается и щелкает языком:
- Я вижу, что кое-кто хотел бы вернуться. Товарищи не отдают себе отчёта, играют с огнём...
Возникает старый вопрос: что делать?
- ...Воду мы выпьем и ещё спляшем на этом самом месте, - металлическим голосом уверяет бывший лидер.
- Ура! И пить будем, и плясать будем! - радуются в толпе.
- А можно и в чехарду сыграть! - слышится чей-то взволнованный тенор. - И двигаться таким образом дальше.
- Хорошо. Давайте обменяемся... Я тоже считаю, что чехарда это демократический способ.
- Правильно!
- Скучно не будет... И к тому же - ротация головных кадров.
Вмиг осушив подземное озеро, активисты с криками удовольствия прыгают друг через друга и следуют дальше в мрачное, подземное будущее. Совсем неожиданно кульбитами и скачками народ попадает в кабинет Полосухина, уютно оборудованный тут же, в забое. Некоторых берёт оторопь, другие, напротив, бойко интересуются, озорничают:
- Дяденька, где тут дорога в обком?
Парторг недобро хмурит брови и как бы подтрунивая над гостями, философски замечает:
- Все дороги ведут в обком!
- Ай, молодец! - темпераментно восхищается первый. - А чего ж ты тут сидишь?
- Вы что не слыхали про разубоживание мозгов?.. - дичится, беспокойно ёрзает в кресле Полосухин. - Теперь каждый может построить себе обком...