"Если ты человек, то принимай решения по совести. А до этого - сомневайся в себе. Это не слабость, а ум нормального мужика. Всё будет хорошо!
Только сомневайся вовремя. Во всем... Даже в собственной уникальности".
Летчик - инструктор
Глава первая. ДВА ДРУГА
1. СХВАТКА ДВУХ
- Вот так всегда... Накануне каких-то важных событий, когда необходимо выспаться, сна - ни в одном глазу, - думал, тщетно пытаясь заснуть, командир звена сто тридцать третьего штурмового авиационного полка летчик первого класса майор Лунин. - Мои мысли - мои скакуны... Спасу нет от них... В Афгане этого не было... Здоровый сон перед выполнением боевой задачи - пятьдесят процентов успеха, которые обеспечивались сознанием правоты своих действий, убеждением, что ты рискуешь собственной жизнью ради счастья дружественного простого народа. А остальные пятьдесят выполнения боевого полета - дело профессионализма... Да, тогда война воспринималась совсем по-другому... Пусть сейчас ставится под сомнение справедливость той войны, пусть эта была ошибка государственных деятелей... Может, это и так, но тогда была государственная, хотя и коммунистическая, но идея и твердая уверенность, что народ Афганистана тоже имеет право на социалистическое счастье. По крайней мере, логически можно было понять идею и причину этой "справедливой", войны... Но сейчас идет война с собственным народом, причины которой сознательно создало само руководство - нувориши у государственного руля. Сначала поиграли с субъектами Федерации в суверенитет, предложив руководителям республик называться президентами, которым официально предлагалось "взять власти столько, сколько можно унести", а потом отдали им все вооружение, находящееся на складах, составляющих оперативные запасы на южном направлении действий, и цель была достигнута - страна встала на путь гражданской войны, а, значит, и близкого раскола. Что и требовалось доказать, а вернее - чего и добивалась эта свора отечественных предателей, а еще вернее - "друзья" за океаном. А потом, когда уже вспыхнул подготовленный предательским окружением президента, а, может и с его ведома, порох братоубийственной войны, они стали врагами собственного народа уже официально, без ретуши и камуфляжа...
Майор сделал пару "бочек" в постели, надеясь переключиться на другую тему, но мысли после просмотра программы НТВ "Сегодня" возвращались к наболевшему:
- Суки продажные... Чтобы погасить истинно народный патриотизм, когда он возникает у любого народа при попытке раскола его страны, они пытаются подорвать веру своих солдат в справедливость выполнения своего долга и натравить на них меркантильных борзописцев и телеведущих, у которых нет ничего святого, кроме заокеанских денег и желания прослыть "борцами" за справедливость. Поэтому и нагнетается такая истерия по поводу "плохих жандармов - федералов, подавляющих свободолюбивый народ" и "хороших чеченцев, воюющих за свою страну и ее самостоятельность в ущерб своей.
Лунин тяжело и глубоко вздохнул, снова перевернулся на другой бок. Тяжелые мысли для человека, неоднократно доказавшего свою любовь и преданность Родине, вызывали горечь и стыд за страну и... ненависть к ее последним Президентам как к первопричине всех бед народа, развалившего великую мировую державу, несмотря на результаты референдума о сохранении Советского Союза, и поставившего на грань развала Россию ради достижения личных политических амбиций.
Он поймал себя на этой мысли и с удивлением подумал:
- Ничего себе... Давненько у меня не возникало это чувство... Ненависть... Даже в Афгане такого не было... Там был к противнику какой-то чувственный конгломерат, состоящий из долга, злости на духов за погибших товарищей и даже жалости, жалости от того, что
"они не понимают собственного счастья, которое мы несем для них же". Пусть это заблуждение жизнь опровергла, но такие чувства тогда у нас были... А здесь - ненависть к руководству своей Родины... Нонсенс, но факт.
Он еще раз "крутанул бочку", скомкав простынь, даже забыл, что рядом спала жена и этим резким движением он мог ее разбудить. В нем опять закипала бессильная злость.
- А почему, собственно, ты считаешь, что "святой президент", как без лишней скромности сказал про себя он, является первопричиной всех наших бед? - продолжил в том же мрачном духе майор, - Он - скорее продолжатель того, что начал по заказу из-за океана Горбач и остальные "лысо-кучерявые головастики - архитекторы перестройки". Это факт... Аргументы - упрямая вещь. Цепочку стратегических провалов, приведших к развалу страны, невозможно назвать случайными ошибками. На государственном уровне это исключено ввиду множества управлений и институтов, работающих в этом направлении. Однозначно - это сознательное предательство. Поэтому сейчас они, продолжая курс Меченого, который точно определил поворотный момент в судьбе Державы: "Процесс пошел...", вещают на всю страну то, что выгодно для Запада, и до "фонаря" им смерти наших пацанов. И не нужна им и наша победа в этой войне. Настало время, когда власть имущие, через продажные или, вернее, откровенно враждебные своему народу по целям и содержанию средства массовой информации, дабы сохранить народные богатства, присвоенные ими, вынуждены поносить собственных солдат, которые погибают изза их же предательства, чтобы в случае, если они прозреют и повернут оружие против них, был бы уже сформирован образ врага, но уже в лице солдат и офицеров... Это, конечно, подстраховочный вариант, рассчитанный на самый негативный расклад сил. Поэтому руководством государства он с повестки дня не снимается, что означает одно: армию и флот будут и впредь поносить во всех средствах массовой информации, как единственную силу, способную "перекрыть кислород" антинародному правительству. Они вынуждены будут создавать какие-то боеспособные внутренние войска, способные противостоять народной армии... А что? Это, по крайней мере, логично. Может быть, ты и доживёшь до того момента, когда тебе как боевому лётчику будут предлагать послужить Отечеству в составе внутренних войск против взбунтовавшейся армии...
Так думал капитан Лунин, связывая в единый узел все факты, имевшие место в то время на международной арене и во внутренней политике государства. Такова была подоплека первой Чеченской войны, характеризовалась которая откровенным, неприкрытым предательством своего народа со стороны высших лиц государства и безнаказанной информационной ложью картавых владельцев средств массовой информации. В последнее время, чтобы не расстраиваться, он не смотрел телевизор, с экрана которого лилось только то, что разлагает душу и вызывает стыд за свое правительство, а, значит, и за Родину. У него - то, как, впрочем, и у его поколения, психика устойчивая. Да и для выявления тех, кому выгодны эти потоки грязи и политические подтасовки, которыми изобилуют средства массовой информации, тоже большого ума не надо. А вот психика молодежи в их руках - это пластилин... Кого хочешь вылепить можно... Наркоманов - пожалуйста, убийц и маньяков - сколько хочешь... Лишь бы фильмы были американские, специально отобранные, и рекламные ролики соответствующие, которые, воздействуя на подсознание, закладывают в умы неподготовленной молодежи свои сатанинские цели, лишая страну истинных ориентиров и достойного будущего...
Параллельно с этими грустными мыслями для Лунина решался главный вопрос в его жизни...
Он знал, что его опыт боевых вылетов в воздушном пространстве Афганистана вскоре понадобится в боевых действиях федеральных сил в Чечне. Он ждал этого психологического переломного момента, когда уважающий себя за порядочность и честность человек перестает быть таковым не из-за собственного проступка, а из-за воли крупных руководителей, решивших нагреть руки на крови своих подданных. И этот момент наступил...
Он должен был выполнить боевую задачу, от которой "воротило" всю его сущность.
Странное, непривычно новое в своей гнусной обнаженности ощущение необходимости раздвоения личности, которое явилось при получении боевого приказа о заступлении в "дежурное звено" в готовности номер два к вылету для нанесения ударов по вновь выявленным в паре другом Тагировым на боевое дежурство целям в Чечне. Еще пара летчиков находилась в готовности номер три. По опыту он знал, что боевые вылеты из положения дежурства на аэродроме являются одним из эффективных способов боевых действий, и еще не было ни одного дежурства, чтобы летчики сменялись из
"дежурного звена" не востребованными "богом войны". Практически объектами ударов их боевых вылетов являлись сёла с засевшими в них боевиками, и именно этот факт больше всего не нравился Лунину. Он знал, что в итоговом боевом донесении после выполнения подобных задач есть маленький подпункт, в котором между строк при желании можно прочитать: "попутные потери среди мирных жителей составили...". Для человека, знающего поражающие свойства авиационных средств боевого применения, не составляет труда прикинуть примерные "попутные потери" при работе по огневым точкам в селе.
Поэтому сейчас, накануне боевого вылета, он не мог заснуть от терзавших его мыслей и тщетно пытался подобрать точное название причины этих терзаний, которые все чаще, по мере приближения к заступлению на боевое дежурство, посещали его:
- Необходимость предательства... Нет, не подходит, хотя отчасти это так... Ведь себя предаешь, свои убеждения... Выполнение долга... Какой это долг, если приходится исправлять ошибки руководства страны ценой собственной души, беря на нее смертный грех, зачеркнуть все свои принципы, нравственные установки ради выполнения боевой задачи, поставленной в Кремле предателями и переданной по цепочке в войска... Это вы, господа руководители, легко и свободно предаете и меняете свои принципы. Поэтому вы и наверху... Вам, конечно, легко написать: "Уничтожить...". А что делать нам? А как жить дальше прикажете? По таким же скотским правилам, по которым живете вы, не веря ни в Бога, ни в элементарную человеческую порядочность?... Нет уж, дудки...
Он чувствовал, как злость на продажных чиновников снова начинает подниматься из глубин души.
Лунин старался успокоить себя, переключив мысли в более спокойное русло:
- Только спокойное рассуждение может привести к истине. Подбери сначала точное определение того деяния, которое от тебя ждут, а потом уже позволительно включать эмоции. Итак, причина терзаний... Может быть: неприятный, но вынужденный долг перед Родиной?... Что-то близко, но неоднозначно... Экзамен на зрелость или на подлость?... Но в таком случае надо определиться сначала, какому Богу служить... Если истинному - то это сложнее, так как за отказом выполнить приказ последуют все напасти, начиная от увольнения из Вооруженных сил и кончая проблемами бомжа без пенсии и профессии. Если ложному, имя которому равнодушие - то здесь попроще... Можно "выплыть" за счет привычной фразы: "А что? Я выполнял приказ... Как все - так и я..." Но выход ли это? Ты же будешь знать, что слукавил, смалодушничал... А это значит, что все твои жизненные принципы - псу под хвост... И конец твоему чувству самоуважения на всю оставшуюся жизнь... Что выбрать?
Завтра в паре они с Сергеем Тагировым заступают на боевое дежурство и, в соответствии с предварительным боевым распоряжением, на рассвете в пять часов тридцать минут должны будут выполнить боевую задачу по "... уничтожению замаскированного скопления автотехники и боевиков на юго - западной окраине села Курунтаево". После выполнения этой задачи им придется сидеть в "дежурном звене" в готовности номер три по "внезапно возникающим целям" еще восемнадцать часов. Шесть часов назад они с Сергеем достаточно
"наползались" по карте, изучая район расположения цели, возможное воздушное противодействие противника и рубежи применения его огневых средств. Разведданные были свежи, однако точных координат места расположения этого "скопления" не было, что ставило под некоторое сомнение выполнение задачи.
С военной точки зрения все было обосновано и хорошо продумано: и маршрут, и эшелон полета к цели, и наряд сил, и боевая зарядка. Для выполнения задачи выбраны летчики с высоким уровнем подготовки и боевым опытом. Да, и с примерными координатами цели можно было согласиться... Война есть война, объекты возможных ударов постоянно маневрируют, и никто не даст гарантии, что они останутся в ожидаемых местах до нанесения по ним удара, а вот с моральной точки зрения... Здесь заковыка...
Все постигается в сравнении, и мысли его вновь возвращались к аналогии той войны, которая была у него за плечами...
- Тогда, в Афгане, все было ясно, - вспоминал он то нравственное состояние души, с которым жил и воевал, - Война называлась интернациональной помощью, работала гигантская идеологическая машина. Мы были молоды и легковерны, патриотизм расширял грудные клетки, жажда подвига была нормальным состоянием нашего боевого духа, сознание своей правоты, вера в светлое будущее не только своей страны, но и той, в которой воевали. Мы гордились силой и бескорыстием своей Родины, добросовестно выполняли свой долг, и если при выполнении боевой задачи приходилось сбрасывать бомбы на населенный пункт, где находились душманы, то уверенность в необходимости этого была гораздо весомее сознания возможного попутного убийства мирных жителей. А здесь - Чечня... Один из народов нашей страны... Один язык общения, единое прошлое... И на фоне полного отсутствия государственной морально - психологической поддержки своей армии и явного вредительства ей со стороны средств массовой информации, никакой речи не могло быть о победе федеральных сил в этой войне. Ведь исход любой войны зависит прежде всего от состояния духа солдат, и многочисленные исторические факты свидетельствуют об этом. Это истина старая, и те, кто руководит военными действиями, не могут об этом не знать. И если это так, то кому необходимо наше поражение?
Впервые в его душе столкнулись два понятия, составляющих основу его пирамиды человеческих ценностей - Честь и Долг...
- Ведь два этих понятия - близнецы-братья. Они, как два скакуна благородных кровей, всегда согласованно тянули одну и ту же максимально облегченную спортивную упряжку, не напрягаясь и не насилуя организм в погоне за рекордами, одновременно и синхронно переходя с рыси в галоп, и наоборот. А сейчас же этих тонконогих скакунов по имени Честь и Долг впрягли или по ошибке, или в целях гнусного эксперимента, в грязную повозку человеческой подлости и низменных страстей... Двух рысаков, привыкших к звукам колокольчиков и фанфар, под которые им аплодировала почтенная публика, запрягли теперь в тяжелую телегу, до бортов наполненную помоями и мусором. Они ощущали только вонь, унижение и боль от кровавых полос на своих спинах после ударов кнута пьяного, взбесившегося извозчика, изрыгающего проклятия. Слишком крепки сыромятные ремни из свиной кожи, слишком жесток тупой извозчик... Приходилось выбирать: или смириться и до конца дней своих вдыхать гадкий запах помоев, надрываясь под тяжестью грязной телеги, или постоянно взбрыкивать, отказываясь от унизительной работы, получая удары, рассекающие кожу на спине.
Лунин тяжело вздохнул, мысли постоянно возвращались к этой нерешенной нравственной проблеме:
- Ну, не могут Честь и Долг служить грязным принципам, которые нам пытаются насадить наши нынешние руководители. Если ты выполнишь приказ об "уничтожении банд-формирований в населенном пункте", и при этом обязательно погибнут ни в чем не повинные мирные жители, а это, чего там греха таить, случится обязательно, то ты исполнишь свой Долг как офицер, но потеряешь Честь как человек. Если же откажешься выполнять приказ, то сохранишь человеческую Честь, но потеряешь офицерскую... Что выбрать? В первом случае пострадаешь только ты, то есть ты потеряешь самоуважение, наступит полоса "самоедства" и нравственного презрения к себе. А во втором случае пострадает твоя семья и ты, но уже материально, так как тебя уволят из армии за отказ выполнять приказ. Правда, есть еще и третий вариант, компромиссный... Класть бомбы "вне круга"... Летчик первого класса - и мазила... Экая невидаль... Особенно сейчас, когда целые авиадивизии по полгода сидят без керосина, и летному составу не дают слетать даже по кругу... Однако и этого ты себе не простишь, так как это было бы предательством перед теми пацанами, которые будут брать это село... Или еще есть вариант... Срочно заболеть, например...
Отвращение от этих последних мыслей было настолько сильным, что он про себя выругался, сделал еще одну "бочку" в кровати и со злостью, с безысходностью подумал:
- Господи... И придет же такая подлость на ум... Но почему ты не можешь как все: приказали - сделал... На то ты и военный, чтобы выполнять приказы командира... Вот Серега, например... Спит сейчас наверняка "без задних ног", и никакие сомнения его не терзают ... А ты вместо того, чтобы мирно сопеть, "бочки" крутишь... Ох, уж эта
"психология чистоплюя", как говорит Серега.
И наконец-то он окончательно понял, что не уснет, пока не примет для себя определенного решения.
Он просто не мог наплевать на свою систему ценностей, так аккуратно и кропотливо выстроенную в течении своих тридцати двух лет, растоптать ее и действовать как робот, не имеющий ничего святого. Ну, не мог он просто "щелкнув тумблером", выключить у себя сознание, а вместе с ним и все человеческое... Не мог он этого сделать, не убедив себя в необходимости верного шага.
- Хорошее качество - сомнение, но только до принятия решения, когда из возможных вариантов выбираешь оптимальный. Но в моей ситуации возникает вопрос: для кого оптимальный? Для тех, кто греет руки на войне, принимая политические решения, сидя в Кремле?... Для них оптимальным было бы то, чтобы ты не размышлял, а воевал с собственным народом, отвлекая гнев народа от предательской политики правительства, а заодно и обеспечивая им прибыль. А вот мне с этим пресловутым оптимумом определиться сложнее... Здесь надо выбирать. Или отказаться от выполнения боевого задания, после чего тебя выгонят из Армии, но сохранить к себе уважение. И это было бы оптимально для моей совести, или наплевать на честь и угробить десяток - другой людей - а это было бы оптимально для моей семьи... Вот в чем закавыка, - думал майор, - А остальное - это мелочи. Прорвемся... Главное - определиться в том, что важнее.
Он знал, что эту проблему он должен решить до посадки в самолет, так как после того, как он поднимется в воздух, он уже не будет иметь морального права "крутить кино обратно". Алексей вспомнил, как на первом курсе училища инструктор учил его летать на учебно-тренировочном самолете, обучал его посадке - самому сложному элементу в летном деле, что у курсанта Лунина сначала совершенно не получалось, и вопрос уже стоял о целесообразности его дальнейшего обучения, но все же он сумел найти причину неудач... Она заключалась в чрезмерной уверенности действий его, молодого амбициозного пацана, слишком рано поверившего в свою уникальность.
Это потом в его душе под воздействием инструктора, который оказался одним из главных людей в его жизни, научившего его думать и сомневаться, нашлось место своему внутреннему оппоненту, а в некоторых случаях - и тирану, получившему право на "свое слово сомнения".
Он помнил торопливые, хриплые слова инструктора, доносившиеся из микрофона переговорного устройства с задней кабины, которые в его памяти остались на всю жизнь:
- Сомневайся в себе, умник... Наплюй на то, что тебе говорили в курилке всезнающие асы в великоватых шлемофонах... Сомневайся в правильности своих действий... Не дергай ручку... Взгляд влево под тридцать градусов... Видишь приближается земля... Прибирай ручку на себя, прибирай ее, родненькую... Плавненько... Вот так, молоток. И обороты прибирай... Только синхронно с движением ручки управления... Хорошо... Чувствуешь, что задница "проваливается" - ручку чуть на себя. И об оборотах двигателя не забывай. Прибавляй потихонечку... И постоянно думай: "Не дурак ли я? Не дурак ли? Не высоко ли выровнял? В створе ли полосы нахожусь?" То есть - сомневайся, Олег, сомневайся и перепроверяй себя... Внимание вовремя переключай... Скорость... Высота... Вертикальная скорость... Шарик скольжения в центре... Молоточек. А сам под коркой держи мысль - коснуться колесами примерно на траверзе СКП, но определить ты это должен боковым зрением, так как налево смотреть должен... Но "не ходить на лево", понял? Это только в молодости, когда еще не понимаешь, что жизнь - это проверка, надкусываешь от жадности разные
"яблочки" без разбора... Кислые, терпкие, сладкие и не очень... А потом понимаешь, что губишь в душе что-то трепетное, небесное... Так что понятие "налево" весьма относительно. А выдерживание глиссады посадки - это как жизнь... Загоняешь себя в ту единственную прямую поведения, придерживание которой обеспечит тебе самоуважение от твоих действий. Разные факторы влияют на твою жизненную глиссаду посадки: ветер, плохая видимость, болтанка или искушение, требования плоти, деньги, а ты их все парируй и не ропщи, выдерживая её, родимую, оптимальную глиссаду... Видишь, с перелетом идешь... Ручечку от себя... И обороты сбрасывай... С недолётом - наоборот. ... Это как в жизни - если не дурак, сомневайся в себе, но не в правильности глиссады. Она, как Закон Божий - не нами придуман, но выполнять надобно. И это не слабость... Это ум, ум нормального мужика, знающего, что он не бог и способен на ошибки. О, хорошо... Замри... Так... Касание... Так... А теперь опускай переднее колесо... Молоток! Будешь летать, будешь, Олежка! Только сомневайся вовремя... Во всем... Даже в собственной уникальности... Хотя что-то есть в тебе эдакое... Но я тебе этого не говорил... Забудь. Куда рулишь...?! Японский городовой! Ё-ё-ё...
Да... Этот момент в его жизни был переломным. Это правило распространилось в дальнейшем не только на профессию, но и на жизнь. Благодаря инструктору он стал не только летчиком от Бога, как говорили его коллеги, но и "самоедом", подвергая свои действия анализу в принципиальных вопросах. Во всех конфликтных ситуациях он стремился смотреть на вещи с различных ракурсов, старался мысленно "побывать в шкурах различных людей", прежде чем сделать конкретный вывод или совершить деяние. Это - когда было достаточно времени для принятия решения. Но когда требовалась решительность в жизненных ситуациях...
Он вспомнил, как полгода назад возвращался поздно вечером домой после проводов друзей, уезжавших к месту службы, и увидел, как пятеро молодых ребят избивали бомжа... Тогда он не думал и не взвешивал все "за" и "против". Тогда он просто знал, что если пройдет мимо, поджав хвост, то потеряет уважение к себе, и потом в памяти будет периодически всплывать этот факт трусости. Поэтому тогда и оставался один вариант - вступить в неравный бой, зная, что местные акселераты могут ему хорошенько накостылять. Знал он и то, что если потеряет сознание в этой драке, а зачастую так частенько и случается, то его спишут с летной работы со всеми вытекающими из этого последствиями. Так что на карту тогда были поставлены любимая профессия и благополучие семьи, но тогда он не думал об этом. В данный момент перевешивало чувство самоуважения, которое ни в коем случае не должно быть потеряно, и если бы он тогда стал бы раздумывать, взвешивая возможные последствия драки, то наверняка победил бы разум... Исходя из опыта, он знал, что с малолетней шпаной, почувствовавшей запах крови и осознавшей свой "подзаборный героизм", разговаривать бесполезно. Его кавалеристский наскок был внезапным и эффективным, что позволило сразу же вырубить двоих и одержать психологическую победу. Через три минуты энергичной работы его и пожилого бомжа молодежь, пробующая свои силы на слабых, дрогнула и побежала...
- Да... Первая мысль, то есть, продиктованная душой, - от Бога, а вторая, рожденная от лукавого разума, - от сатаны... Одно дело - теоретически правду-матку резать в глаза, а другое - бездумно вступать в неравный бой, отключив разум, закусив удила праведной злости... Главное, чтобы все было по первой мысли... Хотя и опасно это. Но зато не будешь предавать Божье в своей душе... Наверное в этом и заключается цель этой проверки под названием "Жизнь земная", - думал он, вновь и вновь возвращаясь к нерешенной дилемме: "Что важнее: честь человеческая или офицерская"? - как заноза, этот неестественный вопрос, поставленный продажным руководством страной в надежде поражения России в этой гражданской войне, висел топором над его головой, не давая спокойно спать и жить.
Беспокойный сон стал медленно наваливаться на него и параллельно с ним странное ощущение надвигающейся тревоги закралось в его душу. Что-то совершенно новое родилось в ней и шевельнулось уже в каком-то осязаемым виде. На долю секунды он был способен почувствовать себя сторонним наблюдателем...
- Что же ты никак не решишься... Выбирай и ставь точку в этой гнусной ситуации... Ведь ты знаешь уже свой выбор... И не надо позволять упрашивать себя и "аргументировать" противоположные варианты. Не надо... - терзала его навязчивая мысль.
Самое странное в этих мыслях было то, что Лунин, "смотрящий со стороны", думал о Лунине настоящем в прошедшем времени... Что-то здесь не клеилось, где-то закралась ошибка, причина которой после некоторого внутреннего напряжения вскрылась весьма неожиданно...
Он вспомнил Дальний Восток, где проходил службу еще лейтенантом. После остановки двигателя его Миг - 27-го и неудавшейся попытки катапультирования - заклинило фонарь, ничего не оставалось делать, как попытаться посадить самолет на внезапно открывшийся молодой лесок. Он знал, что молодые хвойные деревца сажались на месте вырубленных старых деревьев, от которых оставались пни, что делало благополучную посадку на подобные площади невозможной.
Однако выбирать не приходилось, и он решил использовать эту сомнительную возможность, которая впоследствии оказалась счастливой - лесок находился в низине, и корни вековых пней за три года изрядно погнили. Но тогда он этого не знал...
Несмотря на то, что в последний момент он успел установить крыло во взлетно - посадочное положение, земля приближалась стремительно, его затягивало в пикирование, и он изо всех сил тянул ручку управления на себя, пытался придать падающему самолету хоть какое-то подобие предпосадочного планирования.
С уменьшением высоты сплошной дальневосточный изумруд сосен и пихт стал распадаться на отдельные деревья, мелькающие маковки которых он уже отчетливо различал... Лунин оказался в мышеловке: во-первых, он не мог покинуть самолет; во-вторых, некуда было сажать этот "дубовый" в управлении при агрегат с низким аэродинамическим качеством; и в-третьих, он постоянно ждал, что как только самолет коснется земли, от удара фонарь может самопроизвольно сброситься - и тогда сработает катапульта... Чтобы избежать перелома позвоночника, он должен был плотно притянуть себя ремнями к спинке кресла, чтобы обязательно затылок касался его заголовника, однако сделать это практически было невозможно. Приходилось отклонять на ручку управления то вправо, то влево, предотвращая сваливание самолета на крыло. Он отсек подачу топлива в двигатель и как мог, пытался вывести самолет из пологого пикирования и создать ему более-менее предпосадочное положение... Самолет реагировал на отклоняющиеся поверхности рулей, но медленно и вяло. Его раскачивало и болтало. И, наконец, ему с большим трудом удалось перевести самолёт в горизонтальный, но почти неуправляемый полет...
Страха тогда не было. Он сознательно, без паники боролся за весьма малый шанс остаться в живых. Чувство ожидания удара о землю и возможного срабатывания катапульты с непоправимыми последствиями переплелись между собой, создавая какое-то странное, нереальное ощущение ожидания перехода в другое, неведомое, но более справедливое измерение.
- Вот сейчас рванет... Или сработает катапульта... Сейчас..., - отсчитывало последние секунды жизни сознание, и этот психологический отпечаток момент ожидания смерти остался у него в памяти навсегда.
Тогда благодаря тому, что топливо было на исходе, а пеньки в своем большинстве оказались трухлявыми, ему удалось обмануть судьбу, не получив при этом никаких серьезных физических последствий, кроме ушибов и шишек.
Он мысленно возвратился снова к причинно-следственным связям этой войны - источнику своих моральных терзаний:
- Но тогда все было проще... Я выполнял свою работу, не вступая в конфликт между душой и разумом. А теперь... То, что сделали наши руководители, доведя страну до разрухи и создав предпосылки к гражданской войне, не может быть ими не осознанным... Все значимые для государства их деяния отслеживает множество разнообразных комитетов, государственно-аналитических ведомств и управлений, предназначение которых заключается именно в недопущении действий высокопоставленных руководителей, которые могли бы навредить стране... Эта практика обкатана даже в "банановых республиках", не говоря уже о мировых державах... А по сему, они наверняка были предупреждены о тех ужасных последствиях, которые имеют место сейчас... Значит, остается признать: или нашего президента предало окружение, искажавшее информацию, или он сам является предателем народа, избравшего его... Есть еще один вариант, который тоже нельзя сбрасывать со счетов: "все они одним миром мазаны"... А если это так, то могу ли я, сознавая, "откуда ноги растут", выполнять их приказ? Могу ли я это сделать, не запятнав свою честь и совесть? И поймут ли при этом близкие и друзья?" - включив элементарную логику, рассуждал военный летчик, которому предстояло завтра зачеркнуть свое уважение к себе и лишиться способности спокойно спать оставшуюся жизнь из-за вынужденного греха, взятого на душу по воле власть имущих... Это одна сторона медали, которая является плодом моего восприятия всей этой ситуации, а есть ещё и другая, более весомая и не морально - нравственная, а реальная... Что будет, если другие, как я, будут рассуждать таким образом? Тогда мы сохраним в своём воображении "уважение" к себе, создадим некий ореол мученика, а в стране выбьют первый "кирпич", после которого будут другие. И посыплется матушка Русь... На это и рассчитывают "друзья" из-за океана. Как же ты потом, сукин сын, будешь дальше жить с сознанием того, что ты приложил свою руку к кончине своей Родины? Да мои предки - воины и пахари - в гробах перевернутся... А это уже предательство. Нет... Из двух зол выбирают меньшее...
- Да, но как же быть с народами, которые хотят жить своим умом отдельно? Ведь не просто так это всё закрутилось? - не унимался он в поисках правильного решения. - Какой народ? Что он, не понимает - чтобы жить независимо, надо действительно быть хотя бы экономически независимыми? Ни промышленности, ни сельского хозяйства, а нефть на самолетах возить глупо... Это руководители республики решили всё за свой народ... Точно так же, как и Ельцин, который всем своим поведением и его последствиями сначала создал условия для сепаратизма, поманил "морковкой свободы" и, я думаю сознательно, а потом принял решение за свой народ на войну. А нашему народу это было нужно? Ужасающее тщеславие при развале Советского Союза и продажность - вот его основные мотивы. То же самое хотел он сделать и с Россией. Раз уже по живому этот упырь прошелся своим топором. Сколько горя и бед наделал, отрезав от сердца матери пятьдесят миллионов судеб. И фактически уже сдал и её. Надо ещё разок безропотно лечь под его топор?
Подсознательно он уже знал, какую из крайностей выберет, но не хотел пока себе в этом признаваться, так как еще не все аргументы были использованы в решении этого ребуса.
Уже два часа Лунин лежал с закрытыми глазами, пытаясь усилием воли заставить себя заснуть. Однако мысль его работала по привычке четко, пытаясь логически исключить то сомнение, что, как кость в горле, мешает вновь почувствовать себя комфортно, или, точнее - найти искусственный компромисс с собственной совестью. Или дать себя уговорить в правомочности преступления, санкционированного руководством страны...
Какое-то гаденькое, липкое и непривычное семя сомнения в необходимости выполнить эту боевую задачу закралось в душу майора. В свои тридцать два года он старательно и кропотливо выстроил в своей душе определенную систему человеческих ценностей, требований которой он старался строго придерживаться в жизненных ситуациях. Нельзя сказать, что она приносила ему какие-то выгоды, скорее, напротив, доставляла одни "шишки и тумаки" от начальства, однако, что касалось уважения сослуживцев и его внутреннего самоуважения, то здесь было чем гордиться.
С тех пор, как заварилась эта грязная каша в Чечне, он и его сослуживцы вдруг сразу понадобились... Его стали убеждать в том, что он должен забыть, что ему не платили полгода зарплату, что его дети стали болезненными и худыми, что его постоянно оплевывали и унижали в печати и по телевидению, называя "дармоедом", и теперь ему предлагают наплевать на свои обиды, человеческие убеждения и лететь бомбить боевиков, взращенных теми же руководителями страны, которые отдают сейчас приказ на их уничтожение... Фактически от него требуют по команде включать чувство долга, превращаясь в безмозглого робота, выполняющего преступные приказы. И подчиняться этим продажным "слугам народа" надо тихо и "не вякая", и утираться от их плевков тоже желательно молча, ибо гражданская война - всегда следствие глупости или сознательного предательства амбициозного высшего лица в государстве, что является государственной или военной тайной.
По мнению Лунина, люди, предающие свои принципы ради каких-то мимолетных выгод в зависимости от обстановки и целесообразности поведения в соответствии с ее требованиями, называются приспособленцами, что в его понятии было ругательным словом. И поэтому, будучи человеком весьма щепетильным в вопросах порядочности, он и не думал вносить какие-то изменения в свою систему ценностей. Он относился к той категории людей, для которых важно оставаться человеком в любой ситуации и таким, как есть, без "вынужденных" видоизменений своей сущности, даже временных.
- Есть главное, чисто твое, принципиальное, своего рода человеческий атрибут, без которого ты уже не являешься собой, и есть второстепенное, где можно варьировать некоторыми слабостями, - рассуждал он. - Предать свои убеждения, а, значит, и себя в главном - это остаться дерьмом до конца дней своих. И не важно, что только ты будешь знать, что оказался дерьмом. Если предашь раз, то на втором и третьем ты уже свое внимание не акцентируешь - постепенно сглаживаются понятия греха. Привыкаешь... Когда катишься на санках с крутой горки, все происходит быстро и незаметно... Как когда-то зимой в детстве... Все мелькает перед глазами, смешивается в едином мазке белых и черных красок... И оценить свои действия ты способен только тогда, когда останавливаешься... Так и сейчас, исходя из выводов, ты сможешь смело смотреть людям в глаза, а возможно, иное: чувствуя свою слабину, будешь избегать острых тем в разговорах о чести и совести - и в конце концов, превратишься в заурядного серого обывателя без принципов и нормальных, достойных целей в жизни... На досуге, когда будет время на пенсии подумать над своей жизнью, сидя на лавочке и греясь на солнышке, ты с омерзением будешь ловить себя на мысли, что не имеешь морального права на слова, касающиеся чести... А это весьма противно сознавать под занавес своей жизни... Ошибки во второстепенных жизненных ситуациях еще можно понять, простить и исправить. Как бы ни были нормальны твои повседневные жизненные постулаты, ты все-таки являешься слабым человеком и имеешь право на бытовые отклонения от нормы или ошибку... Хотя и тут нужна оговорка: обязательно должно выполняться правило: "никто не должен страдать от твоих ошибок, кроме тебя самого... Кто пострадал от того, что тебе пришлось воровать яблоки в колхозном саду, когда тебе не платили денежного содержания? Никто от этого не пострадал, кроме твоей души, которая вызывала только горечь сознания собственной слабости.
Лунин еще с курсантской скамьи заметил, что у него обострено чувство справедливости, и это он постоянно чувствовал. Родители воспитали его с однозначным пониманием, "что такое хорошо, а что такое плохо", и никакая сила не могла его заставить идти против своих убеждений и совести. Поэтому у него уже был выработан определенный алгоритм принятия принципиальных решений. На основе своих взглядов на жизнь и возможных вариантов действий, от которых зависела его дальнейшая комфортность жизни. Этот процесс взвешивания всех "за" и "против" перед принятием принципиального решения Лунин про себя окрестил "токсикацией вынашивания", которая проявлялась там, где, по его мнению, затрагивалась тема чести и совести, связанных с самоуважением, когда они сталкивались с практическими интересами быта. Эти столкновения всегда носили антагонистический характер, в результате чего моральная составляющая, как правило, одерживала верх над материальными выгодами, которые могли бы иметь место в противном случае. Шишек набил он немало из-за этой своей специфики, много и благодарностей слышал от людей, интересы которых отстаивал, много и врагов приобрел в лице вышестоящего командования. Однако он знал, что после принятия решения все сомнения сразу отпадут, появится уверенность в своих действиях и убежденность в их необходимости.
Традиционно в подобных ситуациях в Лунине происходила борьба двух человек: принципиального и честного, не думающего о последствиях принятого решения, для которого важно сохранить самоуважение в любых ситуациях, с человеком - прагматиком, который, прогнозируя развитие конкретной ситуации на три - четыре хода вперед, всегда отстаивал практические интересы себя как хозяина и интересы семьи. Эту позицию порой очень хотелось принять: и любимой работы не лишишься, и семья не пострадает... Но всегда на эти веские бытовые доводы он внутренне задавал себе вопрос: "Вот только как ты будешь жить дальше после этого, с камешком-то в груди?...
Обычно в таких внутренних баталиях и одерживало победу первое, что доставляло определенные дивиденды в форме морального удовлетворения. Было приятно осознавать, что он не корыстен и отказался от каких-то материальных выгод или от возможного продвижения по служебной лестнице, но это чувство он прятал глубоко в своей душе и не позволял ему высовываться наружу, что у него явно получалось.
В настоящее время майор Лунин находился именно на этом этапе "токсикации вынашивания", но на этот раз на весы было брошено слишком многое: судьба своей семьи. Кроме того, на карту была поставлена вся его старательно выпестованная система моральных ценностей, которой он придерживался на протяжении всей своей жизни. Это был его первенец, благородный и любимый отпрыск, его плоть от плоти, которого он бережно растил и лелеял, прививал ему навыки выживания при морозе и в условиях зноя без вожделенной влаги. Не мог он просто так согласиться с навязываемой ему сверху философии простейшей безмозглой инфузории, ему необходимы были веские аргументы, чтобы зачеркнуть все то, что было до этого момента, и поверить в нового бога по имени "Им надо". Этот "бог" был слишком жидковат, попахивал нехорошо и ни в какое сравнение не шел с логикой его внутренних убеждений, но от него зависело материальное благополучие его семьи, а это было уже веским аргументом в его пользу...
И он все еще никак не мог принять для себя решение, хотя для этого уже было достаточно неопровержимых фактов, подтверждающих правильность убеждений его первого "Я". Однако его второму
"я", отстаивающему интересы семьи, судорожно приходилось перемалывать все снова и снова в поисках аргументов для победы в этой битве. От исхода борьбы этих двух "я" зависела как судьба их хозяина, так и судьба его семьи.
Майор тяжело вздохнул, теперь уже осторожно, боясь разбудить спящую жену, перевернулся на правый бок.
- Так все-таки, - продолжал он докапываться до истины, снимая слой за слоем наносную шелуху, прикрывающую ее, - Если это не война с агрессором, посягнувшим на твою Родину, то не бери греха на душу, сохрани в своей душе человека - мирные жители, так называемые "попутные потери", не должны страдать в результате твоего нажатия на боевую кнопку... Да, это позиция, хотя и на грани трибунала... И, с другой стороны, боевики используют их, как щит, и здесь ничего не поделаешь... Трусливый враг достоин смерти вдвойне. И, кроме того, ты - военный человек... Есть приказ и выполняй его, не думая. А за его последствия ответит тот, кто этот приказ отдал... Интересно получается...
Лунин даже открыл глаза от абсурдности этого тезиса...
- Исходя из того, что оперативные директивы и боевые приказы отдаются сверху вниз, получается, что ответственность за их последствия несут Председатель Совета Безопасности, Министр обороны и начальник Генерального штаба, которые первыми эти директивы
"рожают", а остальные же, участвующие в этом процессе: Главкомы видов Вооруженных сил, командующие армиями, командиры дивизий и полков, их только передают по инстанции. Однако статистика военной прокуратуры по результатам "разборов полетов" говорит об обратном, и под трибунал попадают только исполнители. И невдомек глупой общественности, что ей на растерзание отдали простого солдата, который честно, как он думал, выполнял приказ, а истинные преступники руководят страной, получают баснословные деньги на крови своих граждан и за свои деяния никогда не ответят. Этими фактами пруд пруди... Это первое несоответствие действительности.
Не раз майор Лунин позавидовал своему деду, сложившему голову под Сталинградом, люди тогда умирали за Родину, за своих родных и близких.
- Ну, а сейчас кому нужна была эта война? - задавал себе вопрос майор и сам же отвечал на него: - Конечно, тем, кто развалил Союз, создал все условия для этой гражданской войны, кто возвел суверенитет республик до абсурда, а потом еще и вооружил их с ног до головы, оставив им арсеналы и военные базы оперативно-стратегического назначения... Что это? Головотяпство? Или целенаправленное предательство? Независимо от ответа на эти вопросы, в войнах страдает только простой народ. Нескоро еще заживут физические и моральные раны, нескоро забудутся позор и заблуждения, притупится недоверие одного народа к другому... Однако время все поставит на свои места и воздаст каждому за содеянное, как за сознательное, так и за несознательное.
Майор закрыл глаза и постарался прогнать этот рой мыслей, которые, наскакивая друг на друга, рождали только вопросы и лишали начисто розовых перспектив на сон.
- Ну, хватит, - сказал он себе и сделал очередной переворот, - Что за зануда, хлебом не корми, дай только поразглагольствовать о мировых проблемах, да поковыряться в закоулках собственной совести. Чистоплюй несчастный! Все о себе думаешь... Как бы не замараться. Ты бы о семье подумал.
Он постарался переключиться на более приятную тему и вспомнил, как год назад, в отпуске, оставив детей на попечение бабули, они с Ольгой поехали отдыхать "дикарями" в Анапу... Это был второй медовый месяц... Вспоминал об этом, он не смог удержаться от улыбки. Но тут же вновь нахлынули тревожные предчувствия.
Мысли вновь вернули его к предстоящему завтрашнему вылету...
- Как же я не брякнул по простоте душевной, что завтра у меня не заурядный учебный вылет, а первый боевой вылет с "дежурного звена" по вновь выявленным целям. Хорошо, если целью окажутся боевики на марше или где-нибудь в лесу, что маловероятно. Теперь они стараются воевать в селах, под прикрытием живого щита, чтобы потерь было больше среди мирного населения, в целях массовой реанимации средневековых вывихов кровной мести. А это значит, что придется применить свои знания и навыки, приобретенные в Афгане, для решения теперь уже внутренних задач, то есть, для уничтожения части своего народа, пусть даже взбунтовавшейся. Ольга всегда боялась этого момента. Зная мой характер и психологические чистоплюйские наклонности, она тревожилась за меня, хотя и знала, что рано или поздно при таком преступном руководстве разваливающейся страны настанет и моя очередь взять грех на душу... А то сейчас вместе бы с ней "куковали" с закрытыми глазами, имитируя глубокий и здоровый сон, - подумал летчик, открыл глаза и покосился на спящую рядом жену.
Бледно-голубой свет луны заливал комнату. Лицо Ольги, обрамленное светло-русыми волосами, с четко очерченными темными бровями и длинными ресницами, бросающими тени от лунного света, казалось кукольным.
Что-то сладко заныло у него в груди, вызывая одновременно нежность, благодарность и непреодолимое желание коснуться губами ее губ. Он справился с этим первым внезапным приливом чувств, смахнул с глаза мимолетную слезу, появившуюся от избытка любви к этой женщине. Горячая волна пульсирующими ударами крови распространилась от груди к рукам и ногам, отразилась от дальних уголков его тела и вновь вернулась в солнечное сплетение, постепенно стихая. Ему снова ужасно захотелось коснуться своими губами ее приоткрытого в сонной неге рта, но он в очередной раз сдержался, боясь ее разбудить.
- Вот уже восемь лет, как женат, а любовь к ней только увеличивается, - мелькнула шальная мысль и тут же вспомнил слова мамы:
- Слишком красивая, чтобы быть верной женой, и слишком хрупкая, чтобы ездить с тобой по дальним гарнизонам и растить там детей.
Она могла так говорить, так как имела профессию "офицерская жена" со стажем более тридцати лет, но и она ошиблась, несмотря на то, что исколесила вместе с отцом весь Советский Союз, начиная с холодного Охотского моря и заканчивая теплым Азовским.
- Был бы ты еще кремнем и мог бы ее держать в "ежовых рукавицах" - еще куда не шло... Но ты же у меня, Олег, такой демократ... А в жизни воду с лица не пить... Хотя, дай Бог, чтобы я ошиблась, - сказала она перед свадьбой, когда впервые увидела невестку и узнала, что и знакомы-то они всего неделю.
Он не обижался на маму, которая привыкла говорить прямо и откровенно. Люди в глубинке России, с которыми она общалась на протяжении своей активной жизни, прямолинейны и однозначны в суждениях, поэтому и она "вкусила" от их образа жизни. Ну не верила она в любовь с первого взгляда. Конечно, она имела определенный опыт и видела, как распадаются офицерские семьи от бытовой неустроенности, но уже немного подзабыла свою молодость.
- Что ты говоришь, Вера! Ты только посмотри, как она смотрит на него... Да и Лешка тоже в нее влюблен. Это же видно. Любят они друг друга... И это главное... А глухомань гарнизонов для влюбленных - это семечки... Ты что, Вера, забыла свою первую любовь? - был с ней не согласен отец Алексея, - Ты молодец, сынок, хорошую жену нашел. Я старый зубр! У меня глаз на девок наметанный.
И отец не ошибся... Семья Луниных была крепкой, все спорные бытовые проблемы решались мирно, хотя каждый знал и сильные, и слабые стороны друг друга, но никогда не пользовались запрещенными приемами. И диктовались такие действия не житейской мудростью, которую они пока еще не приобрели, а простой любовью, которая захлестнула их сразу, с первого взгляда.
Ольга действительно была верной женой и заботливой матерью, несмотря на бытовые трудности гарнизонной жизни, лишенной прелестей цивилизации.
2. ЛЮБОВЬ
Он помнил их первую встречу... Был теплый, летний вечер, легкой прохладой веяло с Азовского моря. Ольга с подругой вышли из универмага и направились в сторону троллейбусной остановки. Они подошли к палатке, Ольга купила мороженное для себя и подруги и, сделав два шага в сторону стоящей подруги, натолкнулась на него. Она нечаянно испачкала мороженным его рубашку, пробормотала нечто похожее на "извините", но он даже не обратил на эту мелочь внимания. Он просто, молча смотрел прямо ей в глаза. Они его поразили. Внимательные, серые, как будто чему-то удивленные, молча о чем-то вопрошающие. И она тоже, держа перед собой в каждой руке по мороженному, снизу вверх смотрела на него - угловатого, нелепо, как будто не в свою одежду одетого симпатичного, но немного чем-то ошарашенного молодого человека. Рядом стояла ее подруга и с интересом наблюдала за неумелым ухажером, который так внезапно возник между ними.
Женская интуиция Ольге однозначно подсказала, что предметом его "ошарашенности" является именно она. Для нее подобное поведение молодых людей не было новостью. Она знала, что красива, обаятельна, не обделена вниманием мальчиков еще со школьной скамьи, и привыкла к соответствующему с их стороны поведению. Однако этот парень не был похож на других. Она сразу поняла это. Была в нем какая-то внутренняя серьезность и немальчишеская твердость в совокупности с видимой мягкостью и добротой...
... И еще поразил ее своим непринужденным юмором и коммуникабельностью его друг, смешной Сергей, который смело взял на себя лидерство в их компании, острил и смешил их до умопомрачения. Он был худощав, немного ниже Олега, имел более тонкие черты лица восточного типа, которое можно было назвать даже симпатичным, если бы не относительно свежий розоватый шрам, проходящий через нижнюю часть лба, правую бровь и щеку. После того, как они с подругой узнали, что их новые знакомые - курсанты летного училища, этот шрам придал Сергею в глазах девушек этакий налет героизма и отважности. Потом она узнала, что это был след от банального падения в кучу металлолома при попытке вытащить из нее понравившуюся ему железяку. Однако это нисколько не повлияло на то, что Ольга не сразу могла решить, кто ей нравится больше: Сергей или Олег.
- Нет... Так я не смеялась еще никогда... Сергей - баламут, конечно, но обаятельный... А как он на меня посмотрел, когда дурачась, поцеловал мне руку... Как огнем полыхнул.... А Танька в него явно влюбилась и даже не скрывала это... А этот страшный шрам... Наверно, что-то случилось - там, в воздухе, - рассуждала она, - И Олег хорош, серьезный такой, обстоятельный... Есть в нем что-то благородное и аристократическое. Высокий лоб, прямой короткий нос, крупные серые глаза... Кстати... А глаза-то его все за него говорят. Как на ладошке, хотя проскальзывают в них иногда твердость и упрямство. Прямо не знаю, что и делать. Как снег на голову... Так неожиданно... И сразу двое.
Поэтому, если бы Сергей не заставлял себя быть подчеркнуто равнодушным к избраннице Олега и не избегал уединения с нею, то еще неясно, кому из друзей Ольга отдала бы свое предпочтение.
Однако это обстоятельство нисколько не повлияло на то, что в первую ночь после этого знакомства, Ольга не могла решить, кто ей нравится больше: Олег или Сергей.
Олег тоже помнил день знакомства до мелочей... Была середина сентября... Пятница... Он и его друг, с которым их связывало и совместное детство, и учеба в военном летном училище, были они уже без пяти минут лейтенантами, имели за плечами по триста часов общего налета на реактивных самолетах. Они были молоды, самонадеянны и счастливы, так как принадлежали к когорте военных летчиков, то есть к цвету нации и в глубине души гордились этим.
Теплая и солнечная погода стояла в красивейшем городе Приазовья, где они проходили летную практику на последнем курсе высшего военного авиационного училища летчиков. Таганрог был их родным городом, где они родились в семьях военнослужащих, учились в школе, где были им знакомы все улочки и закоулки. В тот день они находились в самоволке и потому одеты были в общественные, используемые для подобных вылазок, джинсы и нелепые рубашки - общее эскадрильное достояние, хранимое у каптерщика Несмеяна. Заканчивалась летная практика, приближались госэкзамены. Необходимо было купить подарок от летной группы их инструктору, к дню рождения. Они уже подходили с этой целью к универсальному магазину, но вдруг Олег увидел ее...
В общем-то, он был скромным парнем и никогда не позволял себе заигрывания с девушками на улице. Но на этот раз он как-то хотел остановить ее, боясь, что она уйдет - и никогда больше он ее не увидит. Сознавая свое глупое положение, он стоял, как истукан, смотрел на нее и даже не улыбался. Он догадывался, что надо что-то сказать, но не мог найти ничего подходящего... Он был просто поражен ее красотой.
Густые, светло-каштановые волосы копной были собраны на затылке в тяжелый узел, дугообразные темные брови, голубые глаза с лукавинкой, чуть вздернутый почти кукольный нос, припухлые губы, легкий румянец на щеках... При точеной девичьей фигуре это было эталоном женской красоты для Олега. Он влюбился сразу и бесповоротно, пока не понимая этого.
- Как дебил, - подумал он, удивляясь, почему она не уходит.
Олег вспомнил недавно услышанное словцо, точно выражающее его теперешнее состояние. Он представил, как выглядит со стороны, и подумал:
- Хоть улыбнись, "критыно"... Ведь повернется и уйдет сейчас.
И он наверняка упустил бы свое счастье, если бы не друг, который, как всегда бойко и непринужденно, прекратил их визуальную дуэль легкомысленной высокопарной тирадой, разрядившей безмолвное напряжение:
- О...! Мадмуазель! Во-первых, ваше мороженное уже потекло... А во-вторых, извините обалдевшего от вашей красоты моего друга... Смею вас уверить, что он не всегда вызывает впечатление дремучего дуба... Он и азбуку знает, и считать до пятнадцати может... А нукась, Олежка, скажи девушкам: "Здрасьте". Ну... Здрас - те... Ну... По слогам, давай...
Его друг, Сергей Тагиров, среднего роста, шустрый, жилистый, шутливо обращаясь к Лунину, как к умственно отсталому, заглядывая к нему в глаза, демонстративно старался вытянуть у него это слово и тем самым сгладить шуткой то впечатление, которое могло возникнуть у девушек от его неадекватного поведения. Однако на этот раз Олег, привыкший юморить по каждому случаю, почему-то шутки не понял, покраснел и, как последний олух, действительно брякнул:
- Здрас - те...
И эта непроизвольная непосредственность Олега разрядила обстановку взрывом хохота. Сергей облегченно выдохнул, бесцеремонно взял одно мороженное из руки девушки, передал его ее подруге, взял ее под руку, медленным шагом повел по улице и бойко продолжил, оглядываясь назад, как бы предлагая молодым людям двинуться за ними:
- Молодые люди! Прошу не отставать и, если позволите, на этот вечер я буду у вас гидом.
Олег и таинственная незнакомка догнали красноречивого Серегу, галантно ведущего под руку девушку. Подруги переглянулись между собой и, весело смеясь, аппетитно и быстро уничтожали потекшее мороженное. Они уже шли по выбранному Сергеем маршруту - по направлению к местному парку культуры и отдыха, откуда раздавалась музыка.
Физиономия Сергея приобрела заговорщический вид, и он, воровато озираясь по сторонам, левой рукой поддерживая сзади джинсы и приложив к губам указательный палец, понизил голос до шепота:
- Итак, наши юные создания, я должен вам со всей ответственностью заявить следующее..., - его голова еще раз слева направо и справа налево подозрительно провернулась на сто восемьдесят градусов, - Мы бойцы невидимого фронта, в данный момент находимся на боевом задании, и вы, как патриотки своей Родины, просто обязаны нам помочь... И, может быть, вас за это наградят... Но я знаю, что меркантильность для наших советских девушек неприемлема, и надеюсь, что его величество Долг является путеводной звездой не только для нас, бойцов невидимого фронта...
Он дважды обернулся назад, подчеркнуто подозрительно изучая идущих сзади людей, и в том же духе продолжил:
- Дело усугубляется тем, коллеги, а я надеюсь, с этого момента мы таковыми и являемся, что за нами "хвост"... Не оглядываться... Сейчас мы завернем за угол, а потом резко рвем на мировой рекорд.... Стометровка за семь сорок восемь - это для нас семечки...
Едва они завернули за угол, как вся недавно познакомившая четверка дружно и весело выполнила указания Сергея, который, поддерживая свои штаны, изображал бегущего гусем Паниковского, нетленного персонажа Ильфа и Петрова, припадая на левую ногу, отставая от остальных примерно на пятнадцать метров.
- Паниковский! Бросьте птицу! - Олег обрел наконец-то дар речи.
- Если я ее брошу, Остап Ибрагимович... То у меня спадут штаны! - тяжело переводя дыхание, ответил Серега со спрятанной за спину левой рукой, поддерживающей джинсы.
Смеясь и дурачась, веселая компания приближалась к городскому парку, утопающему в зелени вековых лиственных деревьев.
Сергей однозначно взял на себя функции лидера - и вдруг спохватился:
- Однако... Господа... Как ни странно, мы еще не знакомы, хотя у меня и, наверняка, у вас тоже, сложилось впечатление, что мы уже знаем друг друга сто лет. Итак, девушки-красавицы! Я, конечно, понимаю, что нельзя знакомиться на улице с незнакомыми мальчиками, тем болееоблаченными в эти ужасные рубища и джинсы, кстати, которые я уже запарился поддерживать, чтобы они, не дай бог, не упали, но я вам должен открыть страшную тайну... Но нет, прежде позвольте услышать от вас ваши божественные имена...
Подчеркнуто шутовская и доброжелательная манера разговора
Сергея обезоруживала и не давала никаких шансов на отступление.
- Татьяна, - поспешила откликнуться одна из девушек. Ей явно нравился Сергей, и она не сводила с него восхищенных глаз, чем он был слегка огорчен, ведь ему больше приглянулась ее подруга, которую так неуклюже обхаживает Олег. Но как человек воспитанный он просто не мог обидеть девушку невниманием, да к тому же она не менее привлекательна.
- Позвольте поцеловать вашу ручку, мадмуазель, - обратился к ней Тагиров, продолжая дурачиться.
Он закинул левую руку за поясницу, незаметно придерживая штаны, а правой взял ее маленькую, чуть подрагивающую ладошку и шутливо, звонко поцеловал ее... И через долю секунды, когда он поднял свою улыбающуюся физиономию и мельком посмотрел ей в глаза, то понял, что это было стратегической ошибкой...
Татьяна зарделась и не приняла шутку. Он спинным мозгом почувствовал в ее мимолетном взгляде серьезность скрытных намерений и надежду на дальнейшую перспективу.
- Ольга, - просто сказала явная избранница Олега и тайная - Сергея.
Сергей понял издержки своего высокопарного шутовства, которое могло вылиться в нежелательные последствия и, чтобы как-то
"охолонить" потенциальные мечты Татьяны и не дать ей возможности думать о том, что он "выбрал ее", вынужден был приложиться и к ручке Ольги. Ее рука пахла чем-то сладким и одновременно горьким. Несмотря на жару, ее рука была прохладна и суха.
"Мед и горечь... Странное сочетание... К чему бы это...", - неожиданно промелькнуло в его сознании.
Поцелуй получился не таким звонким и совсем не походил на шутку, но этого никто не заметил, кроме Олега, который хорошо знал своего друга.
Тагиров продолжал выполнять роль веселого балагура.
Это последнее предложение вырвалось у него механически, но оно имело кардинальное значение в принятии решения относительно Ольги.
- Значит, так тому и быть - любить, - подумал Сергей, и эта мысль отпечаталась в мозгу на всю его жизнь, как вето, наложенное на запретный плод.
Он правой ладонью показал на своего друга, который уже освоился с обстановкой и заразился всеобщим вирусом веселья. Олег резко опустил подбородок и так же резко выбросив его вперед, звонко щелкнул при этом стоптанными общественными туфлями и браво брякнул:
- Так точно-с, вашбродь...! Олег-с!
- Сергей! - отрапортовал Тагиров, так же резко одной головой поклонился дамам, оторвал левую руку от штанов, широко расставив локти, едва дотронулся руками до своих худых бедер, эффектно щелкнул каблуками, - Ваш покорный слуга...
Затрапезные джинсы Тагирова с броской наклейкой "Wрangler" производства треста "Рабочая одежда", лишенные поддержки в поясе, быстро свалились вниз, обнажая казенные черные трусы... В последний момент Сергею удалось поймать штаны на уровне колен. Он быстро нагнулся, рванул штаны вверх и прижал их подмышками...
- Пардон, мадам, то есть мадемуазели, - только и смог выдавить из себя Сергей и, покраснев, впервые смутился...
Грохот неудержимого смеха обрушился на прохожих тихой улицы... Смеялись, схватившись за животы до слез, все, а больше всего
"веселился" Олег. Он впервые видел Серегу, который был виртуозом выхода сухим из воды в совершенно безнадежных ситуациях, настолько обескураженным... Густую краску на этот раз не смогла скрыть даже смуглая кожа его лица, а глупая улыбка - ввести в заблуждение по поводу состояния в эту минуту его души.
Когда приступ внезапного смеха начал иссякать, Сергей, мертвой хваткой в джинсы, уже смеялся громче других, показывая то на Олега, то на девушек, копируя их смешную мимику.
Потом он вдруг резко оборвал смех, надул щеки, выкатил из орбит карие глаза, вдел обе руки в штаны, благо их длина и ширина позволяли это сделать, раздвинул внутри их руки в стороны, и переваливаясь из стороны в сторону, стал изображать толстяка невероятных объемов... Новый приступ дикого хохота потряс улицу... Прохожие, окружив веселую компанию, хохотали не меньше их.
Через пару минут хождения по кругу под аплодисменты и смех обступивших его зевак Сергей, прекрасный гимнаст, обращаясь к обступившим их людям, крикнул:
- А теперь, почтенная публика, смертельный номер - Лучшие ножки Парижа! Людям со слабыми нервами и детям до шестнадцати лет смотреть воспрещается!... Алей - оп!
Он резко выдернул руки из штанов и сделал стойку - широченные штанины упали, обнажив крепкие, но кривые волосатые ноги выше колен...
Благодарная публика визжала от восторга... Сергей раздвигал и сдвигал ноги, перекрещивал и складывал их в позу лотоса, всячески демонстрируя "французские прелести". Под аплодисменты людей он раза три прошелся на руках по кругу, болтая ногами. Этот номер имел грандиозный успех, и публика была просто счастлива.
Вечер прошел прекрасно - в веселье и остротах. А закончился тем, что, полностью полагаясь на вкус девушек, они отдали им деньги на подарок инструктору, который должны были на следующий день приобрести и торжественно ему вручить.
С задачей девушки справились на "отлично". Подарок был выбран прекрасный, и в тот субботний вечер, будучи уже в официальном увольнении, друзья познакомились с девушками ближе. И если Серега, умело маневрируя между "валунами" проявления явных симпатий со стороны Татьяны, дипломатично ушел от возможности повести ее под венец, то взаимная любовь между Алексеем и Ольгой только крепла с каждым днем.
Свадьбу справили через месяц после знакомства, на следующий день после выпуска из училища, а Сергей и Татьяна, естественно, были их свидетелями.
В то время быть офицером считалось престижным, а военным летчиком - тем более. И среди девушек маленького города, где дислоцировался учебный авиационный полк, спрос на молодых лейтенантов был велик, но Сергея мало волновал этот факт.
Тагирову стоило больших усилий зажать себя в тиски долга перед другом и исключить возможность проявления своей любви к его избраннице. А то, что это была именно любовь, Сергей уже не сомневался. Слишком прожорливо было это чувство, и все труднее было силы сдерживать его.
Сергей видел, что и Ольга влюблена в Олега, и он разумом радовался их счастью, но душа его болела, а плоть томилась. Он старался теперь как можно меньше бывать в их обществе.
2. ТАГИРОВ
Через месяц Тагиров по распределению поехал защищать восточные рубежи страны, а Лунин - западные. Судьба свела двух друзей вместе в истребительно-бомбардировочном полку только через пять лет, в Афганистане. К тому времени Сергей был по-прежнему холостяком, а у Олега уже был сын Дмитрий.
Потом снова судьба разъединила их на семь лет и вновь свела уже на Краснодарской земле, в штурмовой авиационной части на самолетах Су - 25. В этот полк направлялись летчики, имеющие боевой опыт, и состоял он только из опытных профессионалов. Несмотря на то, что вся авиатехника Военно-воздушных сил "сидела" уже полгода без керосина на земле, их полк работал в две смены, повышая боевую подготовку. В то время уже пролилась первая кровь в Чечне, и военными начальниками на авиацию делалась основная ставка, а политическими руководителями страны делалось все, чтобы боевая авиация как эффективнейшее средство борьбы с мелкими маневренными группами боевиков, "сидела" на земле.
Командир эскадрильи подполковник Тагиров принял тогда в свое подразделение командира звена майора Лунина, направленного на переучивание в штурмовой полк. Однако Сергей знал из переписки с другом, что совсем недавно Лунин был, как и он, подполковником и командиром эскадрильи, и все у него складывалось прекрасно.
- Все началось с развала Советского Союза и прихода к власти временщиков, - рассказывал тогда о своих похождениях Лунин. - Ну, конечно, прежде всего они принялись за армию... И это понятно... Только она могла помешать предательству... Здесь взбунтовавшийся народ надо давить, а офицерские собрания частей могут посчитать это преступлением и повернуть, не дай Бог, оружие против нуворишей у власти... Вот и прошелся каток "демократии" по самому демократическому институту в частях - судам чести офицеров, которые существовали еще с царских времен, где лейтенант имел право высказать недоверие и полковнику, и генералу. Ну, сварганил я открытое письмо по этому поводу на имя министра обороны, которое напечатала местная газета, а потом и областная... Все хорошо было написано, грамотно, как положено... Меня за это разжаловали до майора и на две ступени в должности понизили... Хорошо еще - с летной работы не поперли... Но я не жалею... Кто-то должен был им сказать об этом... Хоть что-то я в этой жизни путного сделал. Теперь хоть сплю спокойно...
Фактически это была ссылка принципиального, боевого летчика, открыто не согласившегося с требованием директивы Министерства обороны с подачи Совета безопасности о роспуске офицерских собраний воинских частей как одного из важнейших институтов, регламентирующих внутреннюю жизнь воинских коллективов, в "горячую точку". Как в царские времена ссылали мятежных офицеров на Кавказ, поближе к горской пуле, так и сейчас чиновники во власти этим не брезгуют.
К тому времени Тагиров уже женился и имел маленькую дочь. Избранница Сергея принадлежала к той категории женщин, которых опытные мужчины (а к тому времени он достаточно познал представительниц прекрасного пола), уже внутренне ощущают, что представляет собой та или иная женщина, и на что она способна после последнего аккорда мелодии Мендельсона.
Первый раз он увидел Марину тогда, когда решил в своем городе наконец-то посетить краеведческий музей. Информация, приобретенная со школьной скамьи на уроках о родном крае, за десяток лет изрядно притупилась, да и водку с друзьями надоело пить, а душа требовала знаний - и знаний о городе, который он любил не только потому, что на его улицах росли вишни, абрикосы, черешни и что можно было, идя по своим делам, без проблем "заморить червячка", но и потому, что здесь он постигал кодекс чести пацана, подрастающего мужчины, что здесь жила его мама, которая воспитала человеком, здесь его любили и уважали друзья. Поэтому он принял решение идти в музей одному, без перспектив оказаться за столиком в тихом кафе за рюмкой "чая" с очередным одноклассником.
В детстве он любил бродить по обширным залам музея, рассматривая под стеклом экспонаты из быта первобытного человека, добытые на раскопках древнего поселения Танаис, расположенного в двадцати пяти километрах от города. Картины с изображенными на них страшными, фантастическими животными юрского и ледникового периодов, пожирающими друг друга, внушали страх и интерес. На втором этаже располагались предметы исторических эпох царской России, революционного прошлого и современных достижений жителей города, что было уже не столь интересно для первоклассника Тагирова.
Марина работала в музее гидом. Высокая, красивая и стройная молодая блондинка, с профилем тургеневских трогательных девушек из
"дворянских гнёзд", с воздушными, одухотворенными чертами лица, она притягивала взгляды мужчин, и Тагиров решил "приударить" за красавицей по вполне прозаическим, земным соображениям.
Обаятельный гид музея, безукоризненно выучивший свой исторический "кусок исторического повествования" привлек к себе его внимание даже не столь внешностью, а больше иронией, с которой она "вещала" на очередную группу туристов... Правда, ее манера одеваться во все строгое и черное и при этом вести себя, как учительница на показательном уроке, на котором присутствует "высокая комиссия из сельского совета", вносила некоторый дискомфорт в его общем-то положительное впечатление от этой женщины. Неординарность и какая-то недосказанность с элементами тайны всегда были интересны Тагирову.
Жара стояла тридцатиградусная, а она была в костюме, застегнутом на все пуговицы, да и блузка - почти под самое горло. И, кроме того, ни одной капли пота на ее кукольном лице зорким "летчиским" взглядом не было замечено. Все это вызвало интерес у человека, имеющего тяготение к неординарному.
Он вышел из толпы туристов и под неучтивый смешок публики пытался "подковырнуть" местного гида:
- Мадмуазель или, может быть, мадам? Не имею чести знать... Я прошу прощения за столь неучтивое замечание по поводу некоторых уточнений, но папирусы бедных турок, оборонявших крепость
"Таганий Рог", говорили о том, что главная их погибель исходила отнюдь не от русских пушек... А от монашек в строгих черных одеяниях, пытавшихся их перевербовать в православие... Это исторический нонсенс, но факты - упрямая вещь, мадмуазель... Папирусы не врут... Простите... Мадам... Или мадмуазель?.. Извините, я совсем запутался...
- Ничего страшного, молодой... Нет... Пожалуй, видавший виды человек... Лучше быть монашкой внешне, чем, как вы сказали, "не иметь чести", но иметь наглость в домашних тапочках прийти в почти святое для патриота своей малой Родины место... А ваша претензия на некую аристократичную манеру разговора в сочетании с вашими шлепанцами - это точно просто нонсенс, как вы смели заметить, - отреагировала она моментально, чем вызвала смех публики и одобрительный гул.
- Согласен, - сказал Тагиров, не желая сдаваться после первого поражения, разводя руки в стороны и опуская взгляд на свои штиблеты, - Далеко не английский лорд... Согласен... Но как вам, как я понял, мадам, удается не проронить ни капли пота при такой жаре в такой, извините, "кольчужке"? Неужели результаты обезвоживающей и омолаживающей диеты третьей жены Мароканского принца Ибн Хоттаба Абдель Мурата?
- Нет, не эта диета вовсе, - все так же быстро нашла она достойный ответ, - Это просто противоаллерген на местных аборигенов с мешками под глазами, уверенных в правоте глупых, но все-таки ставших крылатыми слов Сократа об "истине в вине". И только.
Веселый смех счастливой публики и снисходительные улыбки, направленные в сторону посрамленного местного "остряка", возвестили о том, что он потерпел полное поражение в этой словесной дуэли.
- Какой все-таки симпатичный... И совсем не похож на наших аборигенов... Что-то в нем есть... Внутренняя сила и уверенность... Да и шутки у него совсем не глупые, и если бы не было этой группы, можно было бы повести себя и по-другому, - подумала женщина, но поступила, как и положено на работе.
Она резко отвернулась от него, как от назойливой мухи и, как ни в чем не бывало, продолжила свой рассказ, обращая внимание экскурсионной группы на картину "Штурм русскими войсками крепости "Таганий Рог".
Сергей, получив достойный отпор, смешался с толпой и наконецто там, в ее глубине, немного абстрагировался от всего и посмотрел на себя как бы со стороны...
Да, действительно, после недели встреч с одноклассниками и людьми, претендующими на дружбу с ним, он действительно был весьма "помят", да и вышел "черпать знания" в домашних шлепанцах, что, естественно, не могло не привлечь внимания.
- По делом тебе... Ишь ты... Пришел, увидел, победил, - он покосился на свои штиблеты, - и к тому же, минимум три дня не брился... Матушка не зря сказала, что "в такое культурное заведение, как музей, не ходят в эдаком виде.
Внешне как ни в чем не бывало, с почти гордо поднятой головой, а внутренне - как покусанный мелкой шавкой старый пес, он направился к выходу из музея с довольно-таки невеселыми мыслями:
- Видать, старею... Как пацана отшили... Как там у классика... А... "Под улюлюканье аборигенов Амазонии на его голову был высыпан горшок пепла, и он был с позором изгнан из племени батуалло". Вот был бы здесь Лешка, так отпуск пошел бы совсем по другому руслу. Впрочем, хорошо, что его нет. Ольга - его неизменный спутник... А это - предпосылка к летному происшествию.
Но Тагиров не собирался отступать от намеченной цели. Это уже было делом принципа, и он решил на следующий же день подождать эту неординарную женщину в конце рабочего дня.
- Однако избалована она вниманием нашего брата, - подумал он, когда она так же, но уже без свидетелей, "отшила" горбоносого гостя с Кавказа, позволившего себе встретить ее после работы с букетом роз на ступеньках музея.
Эти мысли обуревали Тагирова, когда он в тот же день ожидал ее после работы, с жалким букетиком ромашек, на которые едва хватило остатка его отпускных, и видел собственными глазами "поражение грузинского князя" в черном элегантном фраке с бабочкой на белом жабо. Тот был неотразим и под стать своей избраннице так же элегантен, но, увы, оказалось - только в своих собственных глазах.
Крылья фрака "грузинского князя", пытавшегося догнать предмет своего вожделения, недолго развевались по не успевшему остыть от жары воздуху... Слишком разные были их весовые категории...
- Однако, - рассуждал Тагиров, засовывая свой куцый букет в урну - красоту и стать не спрячешь... И наверняка это не первый для нее случай бегства... Уверен, не только "ноги" присутствовали в ее арсенале... Наверняка были и битвы, в которых она терпела поражения. Иначе она так оперативно и искусно не "отшивала" бы таких "умников", как я.... Она, пожалуй, думает, что выглядит неприступной в своей черной "кольчуге", как ее родная крепость "Таганий Рог". Но не было еще таких крепостей, которых мы не брали бы штурмом... Брать измором - у меня нет для этого времени.
И он решил, что завтра пойдет совсем другим путем, но в одежде он принципиально ничего не изменит, кроме домашних шлепанецев, которые заменит на удобные сандалии.
А она знала, что красива, знала себе цену. Но внезапного "кавалерийского наскока" "черногривого" с легкой проседью, относительно молодого человека в легкомысленной косоворотке и затертых джинсах, с ироничной, шутливо - высокопарной манерой говорить, во второй день знакомства сдержать так и не смогла. Слишком он был не похож на косноязычных красавцев, постоянно вьющихся вокруг нее. Да и методы завоевания были весьма оригинальны и даже грубы, но не лишены романтики.
В тот знойный день Тагиров зашел в музей уже под занавес рабочего дня. Толстые, патриархальные стены музея сохраняли прохладу.
Просторный, пустынный, на первый взгляд, мрачноватый холл, увешанный репродукциями сцен казацкой жизни и купеческого быта глубинки России восемнадцатого века, располагал к мыслям об одних и тех же целях и бытовых проблемах людей всех времен.
Контраст перехода из полуденной жары в прохладу патриархального спокойствия несколько расслабил его, несмотря на его "боевые цели", и очень располагал к плавному переходу в состояние сна.
- Вот здесь я ее и подожду. Мимо не пройдет, - от жары хотелось вытянуть ноги и прикрыть глаза.
Сергей присмотрел довольно-таки дряхлое кресло, которое сиротливо стояло под картиной с названием "Море" кисти местного непризнанного "Айвазовского". Он легко перемахнул через цепочку, ограждающую вожделенное кресло от зала, и с облегчением опустил распаренное тело в его кожаную прохладу...
Чехов через пенсне внимательно и с укоризной смотрел на Сергея с противоположной стены.
- Ну, не смотри на меня так строго, Палыч... Я, может, и не лучший, но все-таки твой землячок... Я и произведения твои знаю...
"Палата номер шесть", "Вишневый сад", "Дама с собачкой", "Человек в футляре", например... В свое время нашего брата уж очень напрягали учителя по этому поводу, Антон Палыч... Просто запарился я сейчас... Так что не серчай, коль потревожил твое созерцание этого далекого от совершенства мира, - вслух произнес всю эту тираду Тагиров, снимая сандалии.
Оставшись босиком, он вытянул длинные ноги, удобно упершись локтями в подлокотники кресла, сцепил пальцы рук на животе, и закрыл глаза, ожидая появления "заключенного в кольчугу" специалиста по истории города.
- Кресло, правда, попахивает нафталином, но ничего... Вполне комфортабельно. Уф! Устал... Вот о чем я мечтал последние пять часов. Благодать... - вяло подумал он, засыпая в прохладе, - Ты только, Антон Палыч, не сердись. Я посплю... Минут по ...дцать ... На каждый глазок...
Проснулся Тагиров от того, что его кто-то бесцеремонно тормошил за плечо.
- Каков нахал! Так это ж вчерашний босяк, претендующий на остроумие! Кресло первого градоначальника Таганрога и так на ладан дышит, а он развалился тут!... Еще и тапочки снял, хулиган! Как у себя дома! Вставай сейчас же! Дядя Вася! Выбросите этого нахала из музея! - услышал он сквозь сон.
Он немного приоткрыл один глаз и увидел стоящую с правой стороны от него молодую женщину в той же белой блузке и строгом черном костюме. Ее талия и бедра находились как раз на уровне его глаз, и он отметил и узость первой, и стройность вторых.
"Ну, что ж... Надо признать, что я не ошибся... Фигура точеная. Все при ней. По идее рожица должна быть не ахти... Правило природы, которая не любит совершенства... Вчера я тебя не очень рассмотрел".
- Воды... - еле слышно прошептал он, едва приоткрывая рот, но молодая женщина его услышала.
- Что? - сбитая с толку, она наклонилась к нему, чтобы отчетливо расслышать его бормотания.
У Тагирова, который не оставил без внимания призывы молодой женщины к пресловутому "дяде Васе, который должен выбросить его из музея", возникла совсем не лишняя мысль о запасном, может быть не очень красивом, варианте действий. Здравый смысл ему подсказывал, что сначала надобно "надеть и смазать лыжи" на всякий случай, а потом уже убеждаться в "правилах природы".
Женщина упала перед ним на колени и судорожно стала обувать
Тагирова.
- Господи... А, может, действительно этот нахал умирает... Вон какой бледный... Допился. алкаш... А я, дура, на него наорала.
У нее вертелось на языке, что, мол, они, его сандалии, совершенно не греют, но, вспомнив из книг, что когда человек умирает, предсмертный холод сначала охватывает его ноги, а затем уже подбирается к сердцу, промолчала.
После того, как он ощутил на ногах свои родные, застегнутые сандалии, Тагиров почувствовал себя уверенней и вновь зашевелил губами. Он приоткрыл глаза и увидел аккуратное мраморное ушко в темных завитках женских волос и лебединую, длинную шею. Она наклонилась к нему, прислушиваясь к его шепоту.
- Отлично, - подумал он, борясь с желанием приложиться к этому ушку губами, - Не может быть, чтобы при таких атрибутах было соответствующее лицо... Природа не так расточительна, как хотелось бы. А ну-ка, повернись, избушка, ко мне передом, а к лесу задом, - подумал он, сложил губы в трубочку и тихо подул в ее трогательное своей красотой ушко в завитках волос...
Она недоуменно повернулась к нему и стала внимательно изучать лицо "умирающего" человека, пытаясь услышать его последнее желание.
Сквозь прикрытые ресницы он увидел огромные карие глаза, которые смотрели с неподдельным страхом на "умирающего". Милое лицо с маленьким кукольным носиком и поджатыми припухлыми губами, трогательные ямочки на розовых щеках были так прекрасны, что это "исключение из природных правил" чуть было не вызвало непроизвольное восклицание из уст "умирающего от сердечной недостаточности".
- Воды... Сердце... - еле слышно пересохшими губами снова пролепетал Тагиров, и его голова безжизненно упала на грудь.
- О, Господи! - услышал он восклицание, вслед за которым - торопливое цоканье удаляющихся каблучков...
Серега открыл глаза и увидел сначала понимающую улыбку знатока женских сердец Антона Павловича Чехова, а потом быстрое приближение молодой женщины в черном со стаканом в руке, из которого расплескивалась вода. Левой рукой она приподнимала выше колен полы узкой юбки. Она все больше ему нравилась. Вслед за ней спешила толстуха в развевающемся медицинском халате с чемоданчиком в руках.
"Узкая талия, затянутая в черное сукно, красивые ноги... Вон как соблазнительно мелькают ее круглые коленки... А лицо... Клеопатра... Только без классического греческого профиля... Кукла Барби...", - мысль работала в режиме "оценка объекта у дура".
- Вот вода... Пейте, - услышал он у своего уха ее испуганный голос и ощутил у своих губ прохладу стакана...
Он сделал первый глоток и сквозь ресницы посмотрел на женщину... Она стояла перед ним, нагнувшись в полуобороте, и соблазнительная талия словно шептала ему, нашептывала: "Ну, приласкай меня... Приласкай... Видишь, какая я рельефная...".
Вода была теплой, но Сергей выпил ее с удовольствием маленькими глоточками. Молодая женщина, которая так искусно вчера отбрила его притязания на остроумие, так старательно держала стакан, наклоняя его соразмерно с убывающей влагой, что от старания высунула язычок.
Тагиров не мог уже сдерживаться и медленно положил свою левую руку на ее талию...
Он видел, как у нее спрятался язычок за алыми устами и как она, повернув голову вправо, подозрительно покосилась на его шаловливую руку. Она все еще не могла поверить, что ее так искусно разыграли.
- Рано... А, может быть, не надо? Молодая ведь и, наверное, глупая... Приставать потом будет... Возьми замуж да возьми... Плавали, знаем, - лениво подумал Тагиров, его "ослабевшая рука соскользнула с вожделенной талии женщины и безжизненно повисла в воздухе.
Но этим разумным мыслям не суждено было сбыться.
- Вера... Ну, сделай что - нибудь... Говорит, что сердце..., - услышал он ее голос, обращенный к врачу.
Однако после этого неосторожного жеста Сергея подозрение, что ее разыгрывают, стало закрадываться в ее душу...
Врачиха раскрыла свой чемоданчик и замешкалась, решая, какое сердечное средство необходимо применить для "спасения этого молодого и такого больного человека".
Он зашевелил губами, якобы пытаясь что-то сказать, и женщина вновь склонилась к его лицу...
Он мягким движением своей ноги лишил ее равновесия, моментально подхватил ее, усадил ее себе на колени и впился губами в ее губы, не дав даже опомниться...
Все произошло быстро и неожиданно для молодой женщины. Она поняла, что ее разыграли только тогда, когда она оказалась на коленях этого "негодяя". Она дернулась, но, удостоверившись, что этот
"нахал" буквально спеленал ее по рукам и ногам, решила получить из этого пикантного положения максимум удовольствия. Несмотря на свой неприступный вид, она имела веселую, романтическую натуру и вынуждена была признать, что розыгрыш у этого "негодяя" получился просто блестящим.
- А почему, собственно, "негодяя"? - мысленно задавала она себе вопрос, расслабляясь в томной неге, вспоминая по-мужски красивые черты его смуглого лица, - высокий лоб, упрямую складку между черными бровями, чувственные губы, широкий, крепкий подбородок сильного характером мужчины. Не броский, но замечательный, мужественный шрам, протянувшийся от правого виска до середины щеки и... сильная, накаченная шея, достойные мышцы груди и рук... Она реально ощущала сейчас всем своим трепетным и жадным женским нутром именно последние свои мысли... Его сила и уверенность сквозили во всем его существе... Пылкие губы, сначала настырные и не терпящие противления, стали мягкими, нежными, ласкающими... Его сильные руки, сначала грубые, больно перехватывающие поперек ее тело, ослабили свои объятия и стали совсем легкими, трепетными... Они так ослабли, что при желании можно было встать и уйти, но она не хотела этого. Она хотела просто лежать в его объятиях
и лететь в бездну блаженства.
Это было так неординарно, так непривычно для нее, что она почувствовала прилив каких - то странных сил, вернее, каких-то странных антисил, которые отнимали у нее эти самые силы, превращая ее в рабыню незнакомого человека. Это и испугало ее, и обрадовало одновременно...
- Неужели это он...? Неужели свершилось? А я думала, что никогда уже не смогу полюбить... Боже мой, какие же болваны были у меня... А он, наверняка, местный... Значит, "напели" местные аборигены ему обо мне... Ну, и пусть, он мне нравится, - промелькнули эти обрывочные мысли в ее хорошенькой головке.
Она не была "монашкой", и хотя думала, что знала, что такое любовь, но сама относилась к ней потребительски, просто, расчетливо и бережно, без нанесения душевных травм своим партнерам. Подавляющее большинство людей придерживаются этих принципов во взаимоотношениях с противоположным полом и считают это правильной позицией, однако рано или поздно наступает момент, когда они сами попадают в те же самые психологические "сети" - и уже другой, более сильный может распоряжаться твоей судьбой так же снисходительно и бережно, как ты когда-то распоряжался другими, более слабыми, но, может быть, более достойными, чем ты, людьми, используя неведомые, необъяснимые внутренние "струны" их души.