Ижевчанин Юрий. Книга 2. Первая колония

У короля Старквайи Онсара было два сына. Онсар прожил долго, после него правил три года его сын Иртар. Принц Атар единокровный младший брат Иртара, но разница в возрасте между ними больше двадцати лет. После Иртара трон перешёл к его старшему сыну Красгору, только достигшему возраста пятнадцати лет, когда можно было начинать править без регента. У Красгора было два брата от той же старшей жены Иртара: Клингор и Крангор. Онсар нашёл и сделал канцлером Чуня Линьлиньлиньса, прекрасного бюрократа и законника. Линьлиньлиньс оставался на той же должности и при Иртаре, и при Красгоре. Одиннадцать лет он практически правил государством вместо Красгора. Всем казалось, что сановник полностью подчинил себе короля и даже формально поставил его в полную зависимость, женив на трёх своих внучках. В королевстве канцлер начал наводить порядки, взимая традиционно недоплачивавшиеся налоги и неисполнявшиеся повинности. Вполне закономерно, что это привело к недовольству знати и народа: чиновники, рассылаемые канцлером, беспощадно вымогали подношения и вовсю злоупотребляли властью. Реформы вызвали рокош девяти принцев во главе с принцем Клингором.

Незадолго до смерти короля Онсара в городе Линья Великий мастер-оружейник Хур Оллорс принял в качестве ученика сына главы цеха оружейников Нотрана Сура Кристрорса Тора. Вскоре семья Тора разорилась и погибла, но сам Тор успешно выдержал нелёгкие годы учения, а затем ещё более жёсткого второго учения, и стал Первым Учеником и Великим Мастером. Он решил уехать развивать мастерство в деревню Колинстринну около гор Ломо.

Мастерская Тора быстро стала известной. В деревне он сдружился с местным кузнецом Иссом Линномором, его женой Эассой Ронартинс Каррина и их дочерью Эссой Линномор Каррина. Но вскоре жена кузнеца умерла. А затем в деревню явился принц Клингор (это было ещё до рокоша) и, увидев Эссу, задержался там, под предлогом изготовить и одушевить полный комплект оружия. Оружие он получил, а заодно и Эссу. Перед отъездом он предложил ей стать гетерой у него при дворе (любовницы высоких особ могли в виде исключения пройти ускоренный курс в школе гетер). Эсса гордо отказалась, а Тор немедленно взял её в жёны и всегда относился к её сыну Лиру как к своему собственному (да по законам и обычаям тех мест он таковым и был: сын по духу, узаконенный отцом в чреве матери). Принц в дальнейшем также признал Лира своим сыном по крови и сделал его основателем нового рода Клинагор.

Как человек нелюдимый и отвергающий все светские приличия, Тор попал под подозрение односельчан. Против него выдвинули самые дикие и несуразные обвинения и послали донос-отношение в Имперский суд, совершенно независимое и неподкупное судилище типа инквизиции.

Ещё не зная об этом, Тор по приглашению принца Клингора переехал к нему в город Карлинор, где и был в момент начала рокоша. Его собственную мастерскую, превратившуюся практически в замок, до рокоша занял гарнизон принца. Проведав, что на Тора написан донос, принц приказал составить ответное отношение с обвинениями в адрес клеветников.

Разбирательство в Имперском Суде было тяжёлым и долгим. Тора подвергли пыткам и унизительным испытаниям. Процесс закончился полным оправданием Тора и осуждением клеветников, большинство из которых оказались сами замешаны в ведовстве либо в сатанизме. Тор заступился за одну из осуждённых дам, публично попросившую у него прощения: он сам, раздражённый приставаниями дам, грубо взял её в свое время. Её пощадили и сделали рабыней-наложницей Тора. Впоследствии она родила Тору дочь Яру, которая воспитывалась вместе с его старшим сыном практически как его сестра.

Поскольку полное оправдание и осуждение клеветников было в Имперском Суде очень редким явлением, Тор стал героем дня. В результате его вызвала на любовный поединок знаменитейшая из гетер Империи Толтисса. Поединок перешёл в бурную любовь. Толтисса даже написала песню в честь этой любви, и как высший её пик, любовники поднялись до одновременной тантры.

Тантра -- это достижение временного прорыва к Мировому Духу через любовь и духовное совершенствование. Мужчина достигает её чаще и легче, и некоторые даже несколько раз в жизни. Женщина гораздо реже и один раз в жизни. Вдвоём любовники входят в неё лишь в исключительных случаях, выживают после этого ещё реже. Тор и Толтисса выжили. Думали, что Тор и Толтисса поженятся, но Тор не имел разрешения (двоежёнство допускалось, но лишь с разрешения первой жены).

Тантра выжигает из человека похоть, полностью устраняя физическое "наслаждение" от секса, не влияя при этом на способность осуществлять соитие. Соединение становится в первую очередь духовным актом.

На гребне славы Имперский Сейм присвоил Тору достоинство Имперского Рыцаря, разрешив при этом оставаться мастером-оружейником. А король пожаловал ему баронство Колинстринна, поскольку барон был обесчещен по приговору Имперского Суда. Тор решил вернуться в Колинстринну и там стал наводить порядок железной рукой. Вскоре Колинстринна стала одним из центров производства оружия в королевстве и во всей Империи, а сам Тор сделал замечательное открытие: принципиально новый сплав "торовский булат". Этот сплав был исключительно острым, клинок из него с лёгкостью резал и оружие, и доспехи. Но острота компенсировалась хрупкостью и быстрой усталостью. Оружие из такого сплава стало "оружием последнего шанса", а полубракованные экземпляры -- идеальным одноразовым оружием для наёмных убийц.

Канцлер был казнён королём вместе со всем семейством, после чего король женился на Толтиссе и сделал своим наследником его и её сына (фактически -- сына Тора). Принц Клингор, в конце концов, помирился с королём, возглавил армию Старквайи в большой войне и одержал полную победу. Чтобы он был не так опасен, король выделил Карлинор в автономное владение и исходатайствовал Клингору титул Принца Империи в обмен на отказ от права престолонаследия.

Король Красгор великодушно закрыл глаза на присвоение Принцем Империи Клингором Анлисэу Карлинор титула князя Карлинорского (правда, в момент коронации было оговорено, что он остаётся верноподданным царя и короля Старквайи). Княжество было признано королевством Валлина (как всегда, соперничавшим со Старквайей за первенство в Империи), и вслед за этим практически всеми имперскими государствами. Сын короля Красгора впоследствии официально принял вассальную присягу у князя Карлинорского, тем самым подтвердив его практически полную автономию.

***

Остальных участников мятежа король, "в соответствии с их заслугами", оставил без наград либо лишь с почётными значками. Без главы мятеж уже не возобновился, а его участников (кроме тех, которые обосновались под крылом князя Карлинора, или Онгора, князя Ликангса) начали потихоньку притеснять (был бы человек, а статья найдётся!)

В итоге из смуты Старквайя вышла усилившейся, округлившейся территориально и процветающей. Но даже в процветающем государстве всегда не всё ладно. В частности, считал себя глубоко обиженным один из вождей рокоша принц Атар. Он внёс важнейший вклад в победу, убив великого полководца Ляна Жугэ, а заодно с ним и царя Единого Шжи, после этого быстро переставшего быть единым. Да и многие другие люди всех сословий и достоинств чувствовали себя лишними на празднике процветания. Как правило, это были не худшие.

Высшее духовенство Империи тоже было встревожено. Наступал период возможного вырождения народа, что в виде противовеса означало резкий отрыв от общей массы наиболее выдающихся личностей и возможность рождения Сверхчеловека. Сверхчеловек же мог вызвать новые грандиозные потрясения и катастрофы, но заодно мог означать и возможность выхода из тупика, куда шло зашоренное общим процветанием общество. Поэтому иерархи следили за возможными родителями Сверхчеловека. Тор и Толтисса, жена Тора Эсса и князь Клингор в их число входили. А вот король Красгор нет. По косвенным признакам кандидатом на существо нового уровня был, прежде всего, Лир Клинагор, но до раскрытия духовных способностей в отрочестве сказать было ничего нельзя.

Словом,

Демон родится,

Если в жиру большинство

Душу сварило.

Что ж тебе делать,

Если душой ты живой?

-- Глава 1. Атар в Карлиноре.

Карлинор процветал, пользуясь всеми преимуществами открытой торговли при искусном и богатом населении, князе, соответствующем своему месту, и полной автономии. Несмотря на свою некоторую фронду перед королём, пару раз князь Клингор Хитроумный выходил со своей армией, и его появления оказывалось достаточно, чтобы решить вопрос быстро и мирно. Имя принца подходило к характеру: гепард, незаметно подкрадывающийся и стремительно бросающийся на жертву.

Клингор проявил и свои неплохие дипломатические способности, одновременно с признанием со стороны Валлины женившись на валлинской принцессе Акниссе. Формально этот брак был более чем почётен, фактически все знали о весьма легкомысленном поведении Акниссы, а дипломатически это было не просто признание нового княжества, но и недвусмысленное предупреждение со стороны могущественного королевства Валлины всем, кто захотел бы его съесть, буде такие появились бы. Насчёт похождений принцессы князь был спокоен: он был уверен, что за рамки она не выйдет, и сам тоже не собирался хранить ей верность. Это был типичный политический и светский брак.

Конечно же, оба супруга постарались, чтобы у князя побыстрее родился наследник. На свет появилась двойня, что не считалось добрым предзнаменованием. Но принц уверенно заявил, что он превратит это знамение в доброе. Близнецов назвали Харсир и Иссир: на Среднем Языке два вида соколов.

И вот однажды в Карлинор прибыл принц Атар с большой свитой, самый обиженный из всех девяти принцев-рокошан. Князь Карлинорский принял его со всеми почестями, и на виду у всех они стали решать недоразумения, возникшие между жителями двух владений. А вечером наедине принц Атар сказал князю:

-- Мои друзья при царском дворе сообщили, что придворные прихвостни накатали на меня большую пачку доносов. Царь-король собирается вызвать меня ко двору, обвинить в неумении управлять провинцией и сместить с губернаторства, не добавив ничего к моему ничтожному лену. Я, если ты, князь, не против, останусь у вас, направлю королю просьбу о лишении меня прав на наследование престола и об основании своего рода, а также о разрешении продать все свои поместья и набрать желающих для создания колонии.

-- Я думаю, что царь с удовольствием откликнется на твою просьбу. Наш сотоварищ принц Кусар уже умер. А теперь королю ещё одной занозой станет меньше. Помянем Кусара и выпьем за счастье для его души...

Князь и принц сдвинули чаши.

-- Атар, где ты собираешься обосноваться? Я знаю пару близлежащих островков, откуда можно легко вышибить их правителей.

-- Селиться рядом с Империей не хочу. Это такой клубок змей, что мне придется вновь кланяться одному из королей (например, нашему царю) и просить принять в вассалы, а то другие короли и князья быстро начнут пытаться меня завоевать. Я сходил в паломничество в Великий Монастырь Ломо, и они открыли мне любопытнейшие сведения.

Принц отхлебнул вина и продолжал:

-- Южный Великий Монастырь сообщает, что южане уничтожили одно из последних на материке Земля княжество выродков Рмлункутру Проклятого. Эти сволочи оставили после себя загаженную проклятиями местность, и никто не осмеливается там поселиться. А благословение имперского принца настолько сильно, что мне эти проклятия не страшны. Вот туда-то я и отправлюсь.

-- Но туда три месяца плавания при благоприятных ветрах!

-- Я обращался к оракулу и гадал. Обещают мне основание знаменитого и великого царства, хранящего культуру старков, если у меня будет достаточно воли, чтобы преодолеть препятствия. А к трудностям я готов.

Что Атар к великим авантюрам готов, князь Клингор знал прекрасно. Принц с малюсеньким отрядом возмутил целую провинцию и три месяца отстаивал её от армии королевства Зинтриссы, которая вознамерилась под предлогом помощи законному королю оттяпать хороший кусок королевства. Причём первое время, пока рокош не был официально завершён, с тыла его беспокоили также войска лоялистов. А затем он полгода сдерживал Ляна Жугэ, чья репутация поднималась чуть ли не до неба, и, в конце концов, хоть и попался в адскую ловушку старого военачальника, но сумел вырваться из неё сам, прихватив при этом головы Жугэ, его сына, царя Шжи и нескольких генералов. Правда, армию свою принц при этом потерял, что послужило поводом оставить его без достойной награды. Атар был ещё более оскорблён, что его наградили солдатскими знаками отличия, как воина-рубаку, а не как полководца.

Всё это дало возможность Клингору ехидно подумать (если перевести смысл в слова): "Дядюшка, наконец-то ты осознал, что стал самостоятельной величиной. А то сразу после убийства царя шжи и трудной победы помчался, как положено придворному, первым сообщить радостную весть. Я бы на твоём месте стал бы заново набирать армию самостоятельно и (конечно же, временно) взял под управление княжество Ликангс. Отобрать владение намного труднее, чем не дать. Подулись бы на тебя короли, но утвердили князем. Так что виноват ты был сам. Теперь ты опомнился, когда к стенке припёрли." -- И князь, дружески улыбаясь, продолжил разговор:

-- А не можешь ли ты, принц, сказать, в чём конкретно тебя обвинили, когда потребовали лишить губернаторства?

-- Стандартно. Что я раздавал должности своим людям и что запустил дела. А какие там дела! Одни делишки остались! Всё серьёзное теперь решают Советы городов и уездов, и сам я шага не могу сделать без Совета Провинции. Так что остаётся лишь улаживать склоки между этими самоуправлениями.

-- Да, не хватало только раздавать должности чужим! -- посмеялся князь. -- А Советы -- это любимое детище нашего короля. Он недавно хвастался мне, что собираемость налогов резко повысилась, что самовольство владетелей теперь обычно пресекают на местах, и если уж дело доходит до него, то снабжённое необходимыми свидетельствами и доказательствами.

-- Я знаю, что кое-кто уже охаивает меня реакционером.

-- Да. А меня почему-то нет, хотя в своих владениях держу старейшин на коротком поводке, не позволяю им лишнего.

-- Ты, князь, -- герой. И у тебя своё княжество, свои законы и обычаи. Давай выпьем теперь за тебя и твой народ.

Чаши сдвинулись ещё раз.

-- Поздравляю тебя с первенцами, князь. Желаю тебе трёх достойных сыновей и трёх дочерей-красавиц.

-- Первенцем своим я всё равно считаю Лира Клинагора. Когда он пройдёт полный курс обучения у отца по духу, я его заберу к себе.

-- И, сколько я тебя знаю, сделаешь так, чтобы Тор с женой разошёлся. После чего сразу обвенчаешься с ней и узаконишь сына.

-- Как я сделаю, так я и сделаю. Давай лучше выпьем с тобой за то, чтобы наши разумные планы осуществлялись, а неразумные проваливались.

-- Точно! Нельзя же желать, чтоб тебе всегда везло! Так пусть везёт, когда надо, и не везёт, когда без этого можно обойтись!

-- А ещё лучше, пусть не везёт, когда без этого нужно было бы обойтись, да тебе самому очень хочется!

И чаши сдвинулись вновь.

-- Я немного подумал и считаю твой план очень разумным, поэтому я сейчас пил за него, -- продолжил князь. Разрешаю без ограничения вербовать людей в моих владениях, а Карлинор будет считаться метрополией новой колонии.

-- Об этом я тебя и хотел попросить. Теперь королю будет стыдно не разрешать мне вербовать колонистов во всём королевстве. Изменю-ка я свои планы и отправлюсь теперь прямиком в Зоор.

-- Великолепно! Но раньше, чем через неделю, я не отпущу. Нам надо как следует вместе попировать, поговорить, поохотиться. И моя жена желала бы подольше побыть с твоей. Кстати, я могу со спокойной совестью поздравить тебя с удачным браком: красавица, характер прекрасный, сына родила.

Жена Атара, Арлисса Тронаран, происходила из незнатного и бедного дворянского рода. Иначе как во время рокоша такая свадьба была просто немыслима для принца. Но король этот брак не мог простить, хотя формально не мог возразить: во время рокоша Атар, по всем законам и обычаям, управлял сам собой. Принц в ответ всё время прохаживался, что король женился на гетере и теперь полностью под каблуком у своей жены. Естественно, такие высказывания не способствовали улучшению отношений Атара и Красгора.

Кроме этого, Атар резко критиковал систему местного самоуправления, установившуюся в результате рокоша. Король воспринимал критику принца крайне болезненно. Его уже увлекла репутация благородного реформатора. А как всегда бывает в таких случаях, пара разногласий влекла, что Атар всё время поддевал короля, внешне сохраняя все правила хорошего тона и этикета, а монарх по любому поводу на него обижался. Так что разойтись как можно дальше было решением, устраивающим обе стороны.

***

На следующий день принц официально выступил перед Советом Старейшин княжества, а князь Клингор рекомендовал старейшинам разрешить всем охотникам присоединяться к вновь создаваемой колонии. Постановление было принято единогласно. Вечером по поводу действительно желанного гостя был устроен большой бал и пир.

Атара просто атаковали множество дам и кавалеров: как же так, это будущий принц Империи и князь!

-- Принц, "Ни звука, ни огня Не доносится до меня" -- кокетливо сказала баронесса Ирисса. -- Может, твоё высочество объяснит нам, в чём дело?

-- "Птица полетела охотно", -- куртуазно ответил принц.

Оба собеседника намекали на классическое стихотворение

Солнце село; длинная трава

На ветру колышется дремотно.

Птица полетела неохотно

От камней к себе на острова.

Ничего - ни звука, ни огня

Не доносится до меня.

Только ветер блуждает, болен,

Над серым колючим полем.

(Эмилия Джейн Бронте, перевод Якова Фельдмана)

-- Разве у нас камни? -- игриво вступила в разговор графиня Лионесса. -- Скорее здесь "благоухающий цветущий луг".

Графиня намекнула на стихотворение

Благоухал цветущий луг,

Где я порхала целый век.

Но принц любви явился вдруг

И заскользил, как солнца свет.

Он мне дарил букеты роз

И лилий целые кусты.

Он в сад привёл меня, где рос

Цветок чудесной красоты.

Намокли крылышки мои

В медовой утренней росе.

Мне голос Феб воспламенил.

Я спела -- и попалась в сеть.

И сети шёлк, и клетки блеск,

И он сидит -- а я пою

Про красоту ушедших лет

И волю прежнюю мою.

(Уильям Блейк, перевод Якова Фельдмана)

-- Ты более чем права, красавица. Здесь "каждый писк благополучен", -- Принц с изощрённым ехидством намекнул на стихотворение

Я шёл по роще в день весенний

И птиц услышал невзначай.

И их безумное веселье

Во мне посеяло печаль.

Природа ликовала. Между тем

Душа сжималась и грустила.

Что с Человеком сделал Человек!

Какая жалкая картина!

Вьюнок сквозь ветви тащится наверх,

Блестит на солнце паутина.

Что с Человеком сделал Человек,

Какая жалкая картина!

Птиц суетливых весел каждый вздох

И каждый писк благополучен.

А человек унижен и жесток,

И безнадёжностью измучен.

И каждый к солнцу рвущийся побег

Берёт свое неукротимо!

Что с Человеком сделал Человек,

Какая жалкая картина:

(Уильям Вордсворт, перевод Якова Фельдмана).

После примерно получаса изматывающего турнира в светском стиле, за которым с любопытством следили многие, в первую очередь -- князь Клингор, наслаждавшийся тем, как виртуозно Атар выпутывался из сетей и радовавшийся втайне, что ему самому можно расслабиться и что никто из знати не клюнул на удочку новой колонии, в бой вступили войска стратегического назначения. Пред Атаром оказалась Высокородная гетера Кисса, личный вассал принца Клингора.

Мало того, что статус Высокородных гетер был высок по законам и обычаям Империи, Кисса была настолько знаменита, что её могли бы признать Королевой гетер, если бы она не принесла в свое время нерушимую вассальную присягу принцу Клингору. Королева не может быть вассалом князя, даже знаменитого... У Атара пробежал холодок по спине. Правом Высокородной гетеры было бросить вызов на поединок любви кому угодно. Отказаться от вызова без уважительнейших причин было исключительно позорно и даже бесчестно. Атар почувствовал себя кроликом перед удавом.

Невысокая, золотокожая, кареглазая, тёмноволосая Кисса с улыбкой посмотрела на Атара. Он не смог спрятать до конца своё замешательство, смешанное с искренним восхищением.

-- "Победитель в сотне битв" в жизни, в любви и в беседе, кажется, несколько смущён? -- чуть иронично спросила гетера, намекнув на знаменитый сонет. -- Боится в бою последнем потерпеть пораженье?

-- "Званий я не уступлю", -- ответил Атар в тон ей, почувствовав, что перед ним раскрывается пропасть, а спиной ощутив слегка насмешливую улыбку князя Клингора.

Рождённый под счастливою звездой

Горд титулом и всенародной славой,

А я, триумфом обделён судьбой,

Живу своей любовною отравой.

Расцвёл под солнцем ласки фаворит,

Но благосклонный взор отвёл властитель:

Мгновенно он фортуной позабыт,

И в лучшем случае -- обычный житель.

Воитель, победитель в сотне битв,

Единственное терпит пораженье,

И, если в этой битве не убит,

Теряет честь, добытую в сраженьях.

Я рад, что я любим и что люблю,

И этих званий я не уступлю.

(Шекспир, сонет XXV)

Неожиданно Кисса открыто улыбнулась.

-- Князь наш соизволил разрешить всем своим вассалам присоединиться к тебе, Атар, чтобы основать новую колонию. Я пользуюсь великодушным разрешением и объявляю тебе и своему любимому и благородному сюзерену, что отправлюсь с вами осваивать новые земли.

-- Дядюшка Атар, я чувствую, ты одержал первую блестящую победу, -- солнечно улыбнулся князь. -- Подойди сюда, Кисса, моя ненаглядная. Я условно освобождаю тебя от вассальной присяги. Освобождение станет окончательным, когда ты вступишь на борт корабля, отплывающего в колонию.

-- Я благодарна, князь, -- поклонилась Кисса. -- Клянусь: если колонизация не состоится, вернусь в твоё подданство.

-- Я думаю, что ты будешь для нас ценнее сотни рыцарей, -- обрадовался Атар, поцеловав Киссу в щёку. -- Варвары будут валиться к твоим ногам, нам останется лишь брать их в плен.

-- Неужели ты столь бесчеловечен, что заставишь меня, слабую женщину, встать в ряды войска? -- Кисса сразу уловила возможность поддеть принца.

-- Почти все битвы на самом деле решаются не сталью, а ещё до их начала духом и разумом, -- улыбнулся принц. -- А насчёт слабости: ты сильнее в этом почти всех мужчин.

-- Я очень рад, прекрасная, что теперь я могу отпустить себя на волю и поухаживать за тобой как обычный рыцарь, -- с улыбкой сказал князь.

Атар понял, что настала пора сказать своё стихотворение, а не отделываться цитатами из классики. И он выдал экспромт:

Нет, не мужчина

Первым в команду вошёл.

Духом и мыслью

Ты ещё выше,

Чем знаменитой красой.

Кисса ответила:

В зале громадном

Вижу лишь двух я мужей.

На земле новой

Будет побольше

Тех, кто достоин любви.

Князь вступил в поэтический диалог:

На земле новой

Силу с порядком мужи

Сталью наводят.

Ты же красою

Сразу культуру ей дашь.

-- Всё верно! -- согласился принц Атар. -- Мы должны сразу создать там и порядок, и культуру. Я не хочу ни жить в варварском княжестве, ни даже править варварским царством.

-- А если империей? -- поддел принца князь.

-- А стоит ли империя души? -- ушёл от ответа Атар.

Князь сразу же стал демонстративно и красиво ухаживать за Киссой, которой ничего не оставалось, как принимать его ухаживания лишь с необходимой для свободной женщины долей непокорности. Впрочем, Киссе сюзерен, при всей прагматичности его натуры, нравился. Клингор не допускал по отношению к драгоценности своего двора никаких намёков на возможность любовных отношений. Конечно, в своё время он ответил на вызов Киссы, но затем по отношению к ней на людях всегда был изысканно-вежлив, благосклонен и чуть отрешён. Кисса понимала, что князь боится попасть от неё в зависимость или же просто пожалеть в решающее мгновение свое прекрасное, ядовитое и смертоносное оружие, которое он пускал в ход за все годы вассалитета всего два раза.

Внутри себя князь, конечно же, кипел: мало кого он отдал бы с меньшей болью в сердце, чем Киссу. Достаточно даже, что ни у кого больше из королей и князей Империи не было Высокородной Гетеры личным вассалом, не говоря об уме, красоте и славе Киссы. Но Клингор прекрасно понимал: допусти он хоть намёк на недовольство, опозорит себя. Значит, нужно принять новую ситуацию и постараться использовать как можно полезнее и приятнее для себя и своего княжества.

***

Князь перед расставанием предупредил принца, что к границам княжества приближается лев из саванн Тромы, и что, видимо, будет королевская охота, поскольку король Красгор не высказал никакого интереса к монаршей забаве, а другие князья проморгали момент.

На следующее утро принцу доложили, что его желает видеть какой-то воин. Когда тот вошёл, принц узнал знакомого по рокошу сотника Лана Асретина.

-- Приветствую тебя, твоё высочество! Я слышал объявление, что ты набираешь людей в колонию. Это будет где-то поблизости на острове? -- Асретин сразу приступил к делу.

-- Нет, Асретин. Далеко.

-- Тогда я прошусь к тебе. А то мне так и не повезло стать дворянином. Деньги у меня есть, но настоящего дела нет. Школю солдат да пью вино.

-- Я думаю, в колонии настоящее дело для тебя найдётся и титула тоже долго ждать не придётся. Я беру тебя, но пока что ты будешь заниматься тем же: станешь школить моих солдат.

-- Ну что же, дело привычное!

-- И ещё. Пей теперь поменьше.

-- Ясное дело! Теперь солнце у меня впереди, а не позади!

Атар был доволен: прекрасное начало! Уже есть украшение колонии и будущий владетель... Теперь и другие потянутся. Надо организовать на рыночной площади запись колонистов.

В тот же день на рыночной площади встали зазывалы принца, а за ними сидел его слуга с баночкой туши, листками бумаги и кисточкой для записи колонистов. Люди с интересом подходили к зазывалам и расспрашивали про будущую колонию. Принц строго запретил нанятым зазывалам обманывать людей и дал им ответы на самые важные, по его мнению, вопросы. Диалоги стали проходить в таком стиле.

-- Это что, Атар собирается остров у варваров отвоевать? -- спросил наёмный солдат. -- Тогда это по мне.

-- Колония будет на новых землях, недавно очищенных от Проклятых. Они очень богатые.

-- А когда отправляемся? -- уточнил солдат.

-- Через год или через два.

-- Тогда мне это не подходит!

Словом, подходило много любопытствующих, но никто не записывался. Кого-то отпугивало, что придётся уезжать практически без возможности возврата, поскольку очень далеко. Кого-то -- что слишком долго ждать. А кто-то просто подходил потешить любопытство. Листы к вечеру так и остались чистыми.

Князь в этот вечер, быстрее покончив дела, отправился пировать и развлекаться к Киссе, предложив Атару пойти вместе с ним. Высокородные гетеры держали в качестве своего рода подмастерий обычных полноправных гетер. Чаще всего лучших, поскольку в Высокородные обычно попадали, побыв сначала ученицей, а затем клиенткой у знаменитой Высокородной, которая могла обеспечить рекомендации трёх Высокородных. Правда, и после этого нужно было пройти духовную подготовку и проверку, а также серию тяжёлых испытаний, не говоря уже об организации праздника в честь своего подъёма до Высокородной. Тем не менее Высокородных гетер было больше, чем Великих Мастеров других специальностей. На Империю их приходилось более ста.

Высокородные, заканчивая карьеру, либо выходили замуж (они считались самыми верными и лучшими жёнами; даже императоры часто женились на гетерах, правда, вторым или третьим браком), либо уходили в монастырь или в отшельницы, либо становились наставницами в школе гетер. Полноправные гетеры тоже часто выходили замуж, но за людей ниже рангом и обычно за отцов своих сыновей. Сын от гетеры мог быть легко полностью узаконен и сделан полноправным наследником. Дочь тоже, если не решала продолжить профессию матери, обычно узаконивалась отцом.

-- Нет, сегодня я не в духе развлекаться. Подожду уж до охоты, -- ответил Атар.

-- Кстати, охота, если ничего не случится, будет завтра. Я буду ловить льва для своего зверинца, а не для шкуры, так что нам надо будет брать его в плен.

-- Настоящее мужское развлечение! -- просиял Атар.

Князь, знавший о неудаче первого дня с набором колонистов, ехидно подумал: "Моим людям и в моём княжестве хорошо! Всё-таки мудро я поступил, что разрешил набирать у себя без ограничений. Не удивительно, что тебе, дядюшка-принц, очень хочется сейчас выместить свою агрессивность на льве. Но я хитрей тебя: я уже продумал, как использовать случай с Киссой. А ты растерялся, столкнувшись с неудачей. Я тебя повыше ценил, дядя".

На следующий день набор продолжился. Слухи уже разошлись по городу, и на принца здравомыслящие люди смотрели, как на любопытного самоубийцу и чудака. Ведь плыть в колонию придётся не меньше, чем полгода. Да ещё пару лет ждать отправления. Сгоряча или с перепою ещё можно на такое пойти, а вот подумавши...

Правда, три подвыпивших друга записались в колонию.

***

Королевская охота с целью пленить льва была привилегией королей, князей и принцев. Герцогам такое право давалось Императором, так что не все им обладали. Атаковать льва могли только самые знатные особы по выбору хозяина охоты. Атакующий сражался без доспехов, из оружия было лишь копьё, меч и большой кожаный щит. При этом пользоваться мечом считалось постыдным: значит, ты плохой воин. Даже если льва требовалось убить, надо было как можно меньше повредить шкуру. Как только один из охотников ранил льва своим копьём, он считался в поединке со львом и остальные лишь отвлекали льва ложными атаками, если ранивший сам не просил помощи. Это тоже было стыдно, тем более что шкура, почёт и награда доставались убившему льва.

Ещё сложнее становилось, если льва нужно было пленить. Тогда копьё намазывалось сильнодействующим снотворным. Надо было ранить льва так, чтобы снотворное попало в кровь в достаточно большом количестве, но ни в коем случае не в вену, поскольку тогда лев мог умереть. Потерявшего сознание царя зверей рядовые участники охоты укутывали сетями и отвозили в зверинец. При этом ему сразу давалось противоядие.

Когда охота началась, принц заметил, что копья и щиты были лишь у него и у князя. Значит, в некотором смысле князь вызвал Атара на поединок в воинском искусстве. У Атара сразу же родилось решение проиграть этот поединок, но так, чтобы Клингор не заметил подвоха. А Клингор вычислил такую возможную вежливость Атара и, как из свойственного ему несколько циничного авантюризма, так и из желания привязать к себе принца покрепче (если не умрёт, так пусть будет доволен), решил ни в коем случае не дать Атару возможность уйти от поединка со львом.

По этой причине охотники довольно долго кружили вокруг льва на конях, пока князь не упал с коня и принц не был вынужден серьёзно атаковать льва (правда, уже обескураженного и уставшего от нескольких часов ложных атак). Принц ранил льва в переднюю лапу, сразу же упал и укрылся щитом. Лев пытался перевернуть щит, но это зверю не удалось. Тем временем Клингор поднялся, похромал демонстративно пару минут, пока Атар атаковал льва. Затем он хромать перестал и стал вести ложную атаку на льва с другой стороны, дав возможность Атару вскочить и нанести ещё одну неглубокую рану. Через четверть часа опасной забавы лев стал спотыкаться и упал. Его немедленно окутали сетью, ввели ему противоядие и повезли в зверинец. А Клингор, радуясь, что завоевал и льва, и ещё более ценную вещь: расположение Атара -- пригласил его смыть грязь и пот от охоты, а затем посетить Киссу.

-- Я по уши втюрился в неё, -- иронически прокомментировал свое предложение князь. -- Представляешь, столько лет иметь под боком такую красавицу, умницу, да ещё и неравнодушную к тебе, и лишь облизываться. Так что тебе, дядюшка, не попасть в объятия Киссы в этот визит. А клиентки и ученицы у неё просто прелесть.

Атару теперь нельзя было отказываться, и пришлось провести ночь во дворце гетеры с одной из её клиенток. А наутро Кисса взяла с него слово ещё две ночи быть её и Клингора гостем, тем более что возлюбленная во дворце у него уже есть. Клингор иронически смотрел на дядю, добродетель которого ему всё-таки удалось поколебать. Эмоцию он включал, только когда дядюшка не замечал. При этом Клингор вспоминал, что ещё в начале рокоша принц был совсем другим: любитель красивых женщин и развлечений. Но затем он посерьёзнел, женился, и до сих пор был верен своей жене.

Принца поджидала ещё одна неприятность: на следующий же день один из записавшихся потребовал вымарать своё имя, за ним последовали два других. Чтобы не быть посмешищем толпы, принц убрал зазывал.

Вечером Кисса спокойно сказала ему:

-- Принц, в Карлиноре процветание. Народ очень благополучен. Княжество новое, и все надеются на лучшую участь именно здесь. Ищи людей в других местах.

Принц прокомментировал:

Милых товарищей много найдёшь за питьем и едою.

Важное дело начнёшь -- где они? Нет никого!

(Феогнид)

***

На следующее утро Карлинорец пригласил Атара на конную прогулку, предложил поскакать наперегонки и, оторвавшись от свиты, сказал:

-- На третий день после захода солнца зайди в мастерскую ювелира Сина Ликартара. Тебя будут ждать по важному делу. Весь день перед этим не ешь и не пей. С собой возьми один имперский золотой, а из оружия -- лишь кинжал.

Тон князя несколько покоробил принца. Так с ним даже король не разговаривал. Заодно Атар был недоволен, что отъезд всё оттягивается и оттягивается. Но что-то заставило его спрятать обиду поглубже. Не зря князь не хотел, чтобы кто-то услышал эти слова.

На третий день, попостившись, принц зашёл в совершенно рядовую с виду (не богаче и не беднее других ювелиров) мастерскую мастера Сина. Син, почему-то в холщовом фартуке, приветствовал принца простым наклоном головы, как равного.

-- Заходи, брат, если ты веришь в чистый разум.

-- Конечно, верю! -- остолбенев от приёма, ответил принц.

-- Семеро братьев сочли тебя созревшим для пути к чистому разуму. Согласен ли ты вступить на путь? Если нет, повернись и уходи, никогда не рассказывая об этом вечере никому.

Принц понял, что ему предстоит сделать выбор, и в уме у него сложился стих:

Кто купит меня -- пожалеет,

Не купит -- упустит момент.

Так в сказке на гибельный берег

Завлёк простака людоед.

Но чистою, светлою верой

Простак посрамил изувера.

Атар произнёс в уме молитву об отгнании бесов и сказал:

-- А если я соглашусь?

-- Тогда ты тоже будешь связан нерушимой клятвой ничего не рассказывать о том, что увидишь, услышишь и узнаешь. Многое нельзя открывать профанам.

-- Я согласен.

-- Когда услышишь песню, пой вместе с нами. Остальное тебе объяснят потом.

Принцу завязали глаза, и повели по каким-то путаным коридорам и лестницам вниз. Потом скрипнула дверь, повеяло запахом свечей и благовоний, и хор голосов, среди которых он неожиданно разобрал голоса Клингора и Киссы, запел гимн.

Ум сохраняй, когда всё окруженье

????Сошло с него, во всём виня тебя.

Спокойно рассмотри все их сомненья,

????И даже в одиночку верь в себя.

Когда ты ждёшь, не мучься ожиданьем,

????Когда оболган -- сам в ответ не лги,

Не щеголяй ни святостью, ни знаньем,

????Не думай, что гонители -- враги.

Мечтай -- но лишь не уходи в мечтанья,

????Коль думаешь -- не сбейся в абсолют,

И если выпадут триумф или страданья,

????То помни: как придут, так и уйдут.

Когда тобой рождённые идеи

????Плут извратил, дурачащий народ,

Когда пропало всё, чему ты верил,

????Начни сначала, глядя лишь вперёд.

И если смог ты на кон бросить сразу

????Всё то, что в жизни ты достиг сейчас,

И проиграв, не вспоминать ни разу,

????Построив вновь и лучше в этот раз.

Когда, собрав в кулак и дух, и силу,

????Уж полностью иссякшие в борьбе,

Ты можешь бросить вызов всему миру

????Лишь волей, непокорною судьбе.

Коль спас ты честь в толпе, взведённой ложью,

????С правителями -- здравый смысл и ум,

И с другом, и с врагом был осторожен,

????Известен ты, но не властитель дум,

Когда ты незабвенное мгновенье

????Длишь так, как будто будет целый век,

То Родина и Мир -- твои владенья,

????Ты Победитель, но и Человек!

(Р. Киплинг. If)

-- Что за чужака вы привели, братья? -- раздался незнакомый голос.

-- Атар хочет познания чистого разума, -- ответил ювелир.

-- Есть ли здесь те, кто могут за него поручиться?

Атар услышал голоса князя Клингора, гетеры Киссы, Великого Мастера-архитектора Сина Арристирса и других, которые тоже были знакомы, но опознать их Атар не успел:

-- Есть! Есть! Есть! Есть! Есть! Есть! Есть!

-- Итак, семь братьев рекомендуют чужака. Тогда пусть двое из них отведут его в комнату новичков и объяснят, что делать дальше.

Клингор и Арристирс отвели Атара в маленькую комнатку и сняли с глаз повязку.

-- Помни, что здесь не действуют ограничения ни одной из трёх религий, законы Империи, королевства, княжества или какого-либо другого государства. Здесь нет сословных различий, кровного и духовного родства, гражданских состояний, национальностей. Здесь все мы братья и сёстры, даже если когда-нибудь ты окажешься здесь вместе с женой или с сыном, -- сказал Син.

-- Здесь ты сообразуешься лишь с Чистым Разумом, честью, совестью, долгом и благом всего человечества -- добавил Клингор. -- Если ты не готов взять всю ответственность за свои поступки на себя, ты ещё можешь уйти. Тебе дадут питьё, ты уснёшь и забудешь, что с тобой было в последний день, после чего тебя напоят вином и под видом пьяного принесут домой.

Атар помолчал минуту, понимая, что ответ без раздумья давать нельзя, и сказал давно уже по другому поводу решённое для себя:

-- Я готов принять на себя всю ответственность за свои решения и свои поступки.

-- Великолепно, брат! -- воскликнул Клингор, обнял Атара и по-братски поцеловал в щёку.

Так же поступил и Син. После этого два брата-каменщика пару часов наставляли новоиспечённого брата, что нужно говорить на какой стадии церемонии. Затем принца раздели, взяли его кинжал, надели на голову мешок и повели в общую залу. Атар шёл в неё через лес кинжалов, которыми братья прикасались к его бокам. Начался длительный ритуал, основной частью которого была страшная по форме торжественная клятва никогда никому, кроме братьев и сестёр, ни при каких обстоятельствах не рассказывать, что происходит на тайных собраниях Каменщиков. Были и менее торжественные клятвы: всегда быть справедливым и по возможности милосердным к своим рабам и вассалам; отпускать рабов на волю, как только они это заслужат, снабжая при этом их средствами, достаточными для нормальной жизни; помогать бедным и несчастным; если кто-то из братьев или сестёр отступит от чести, долга и блага человечества, безжалостно покарать его, не привлекая официальных властей. Вышел Атар из подземелья лишь на рассвете и полностью измотанный.

-- Эта вампирша решила высосать тебя, как йогиня? -- встревоженно и возмущённо спросила жена, которая понимала, что её мужа практически силой втолкнули в объятья другой.

-- Нет. Ещё хуже и труднее. Это было сугубо мужское и государственное дело с князем, -- ответил Атар, слукавив лишь в одном пункте: среди Каменщиков было несколько женщин.

***

Итак, князь завлёк Атара в члены Тайного общества каменщиков, в принципе отрицавшего запреты всех трёх религий. Несмотря на это, его члены должны были соблюдать законы своего государства, обычаи своей среды и запреты своей религии вне общества братьев по ордену и вне чрезвычайных ситуаций. На открытую конфронтацию общество не шло. Затем Атару пришлось проходить ещё пять церемоний повышения, чтобы стать мастером ордена. А перед отъездом в колонию его собирались посвятить в Великие Мастера.

В конце концов Атар вырвался из Карлинора, имея по-прежнему лишь двух записавшихся в колонию. По дороге он смотрел на крестьянские поля. Почти все наделы были заняты, дома были чистые и какие-то весёлые, дороги поправлены, пьяных и шлюх мало. Люди здесь от лишних поборов и плохого правления не страдали.

Как только принц покинул княжество, картина изменилась. Плохие дороги, много заброшенных крестьянских делянок, не все дома полностью поправлены после войны, нищие, шлюхи, пьяницы. Принц ехал в сопровождении двадцати человек личной охраны и полусотни наёмников, так что разбойничьи шайки ему не были страшны, но в глухих местах дорог он порою видел следы их деятельности, а вечером или в лесах раздавались условные сигналы, имитирующие птичьи пересвисты. К его отряду стали присоединяться первые добровольцы.

Словом,

Смелых зря ищут

Там, где живут хорошо:

Призыв героя

Нынче услышан

Только гетерой с бойцом.

-- Глава 2. Долгие сборы

Принц Атар направлялся из Карлинора в Зоор. Он решил до встречи с королём ничего не предпринимать: формально даже приём добровольцев был нарушением правил королевства. Поэтому желающим присоединиться он говорил, что пока что берёт их в свой отряд сопровождения, а уж потом посмотрит, годятся ли они в колонисты.

Вплоть до окрестностей Линьи и въезда на полуостров Зоорвин кругом были следы разорения. Затем пошли столь же благополучные места, как в Карлиноре. У Атара появились плохие предчувствия. Но он вспомнил разорённые окрестности Линьи и подумал: "Не получится здесь, получится в Линье! Всё равно сдаваться нельзя. В колонии будет намного труднее".

Больше всего дядю короля беспокоили воспоминания о схроне Тайного общества каменщиков в Карлиноре. Значит, на Родине есть четвёртая духовная сила, причём очень мощная. Вербует только тех, кто прошел основательную духовную подготовку и, несмотря на неё, готов полностью отречься от религии. Кисса, оказывается, тоже входит в это братство! А поскольку в братстве запретов нет, то с этой гетерой Атару можно обсуждать всё.

Увиденное полностью перевернуло представление Атара о мире, который удерживает на уровне человека противоборство и сотрудничество двух религий, а на уровне более высоком -- противостояние Победителей и Кришны. Это предстояло ещё осмыслить и проанализировать на нескольких уровнях, как его учили в юности и как он старался делать всегда.

В столице королевства городе Зооре принца ждал холодный приём. Его, против обычаев, не пригласили занять гостевые покои в королевском дворце. Он вынужден был остановиться у собрата по рокошу принца Карсира. Король "был очень занят".

Братья по обществу сразу же нашли Атара и пригласили на своё тайное собрание. Он услышал, что королева Толтисса вовсю преследует членов общества, чуя их чуть ли не по запаху, а высшие степени общества не дают разрешения ни на какие действия, посмеиваясь: "На то и щука в реке, чтобы карась не дремал". Конечно же, гонения не принимали характер репрессий, поскольку за несогласие в делах веры судить было нельзя. Однако при первой возможности братьям припоминали их грехи, а тем, кто ранее был придворным, давно уже не поступает приглашений во дворец.

Жена, ждавшая ребёнка, женским чутьём почуяла неладную со всех сторон обстановку.

-- По-моему, наш лучший друг князь Клингор очень хорошо запутал тебя в какие-то свои сети, не хуже, чем того льва, что вы привезли с охоты. И тенёта эти дотянулись в столицу. Я вижу, любимый супруг мой, что сам ты не можешь из них выпутаться. Может быть, мне по-женски поговорить с королевой?

Принца вначале шокировало, что в столь важном деле нужно прибегать к помощи женщины. Но затем он начал немного успокаиваться, вспоминая: Линью возвратила королева Толтисса, а самому монарху пришлось бы разбивать лоб об укрепления и гробить свое войско. Да и воспользоваться помощью Высокородной гетеры считалось не зазорно даже Императору, а для Атара его жена была выше всех, даже самих Высокородных гетер. Словом, он начал склоняться к мысли принять её предложение.

Но неожиданно всё переменилось. К принцу вечером пришёл церемониймейстер и объявил ему, что завтра утром король и королева ждут губернатора Сахирры принца Атара для длительной аудиенции наедине.

***

Вначале разговор шёл не о деле. Король, королева и принц потягивали ароматный кофе и вели светскую беседу, но Атар при этом чувствовал, что каждое слово и чуть ли не каждая мысль его оцениваются коронованной парочкой.

-- Я уговорила супруга своего простить тебе неравный брак, тем более что жена твоя уже дала тебе сына, собирается родить ещё ребёнка, а поведения она самого лучшего, -- ласково сказала королева Толтисса, глядя на принца так, что у него мороз по коже пробежал.

-- Я благодарен тебе, мудрейшая и очаровательнейшая, -- вежливо ответил принц, и, поскольку по правилам высшего этикета нельзя было расточать хвалебные эпитеты, не смягчая их юмором, продолжил: -- Если бы мне понадобилось сейчас взять вражеский город, я бы попросил у короля не армию, а тебя.

Вспомнив линьинскую авантюру Толтиссы, все улыбнулись.

-- Да, месяцы противоборства с Ляном Жугэ тебя здорово изменили, принц, -- продолжил шуточную линию король. -- Теперь ты первым делом думаешь о том, как перехитрить и ошеломить противника. Интересно, какую стратагему ты подготовил для нас.

-- Кофе такой прекрасный, что все стратагемы у меня вылетели из головы, -- отпарировал принц.

-- Я слышала, -- продолжала королева, -- что знаменитая Кисса теперь будет твоей подданной.

-- Ты ошиблась, великолепная. Она лишь возвратила себе свободу, согласившись стать гражданкой новой колонии.

-- Значит, это правда, что ты, принц, собираешься нас покинуть? -- мягко спросил король.

-- Мне наскучила спокойная жизнь. В такие времена в королевстве достаточно иметь одного полководца, а князь Клингор сильнее меня как военачальник. Мне уже сорок лет, но я ещё не прославил своё имя достаточно. Мне ничего не остаётся, как поставить себя перед выбором: умереть или победить, -- произнёс принц весьма холодным тоном патетические слова.

-- Кто из вас сильнее, как военачальник, ещё неизвестно. Вы друг с другом не сталкивались, и никто не знает, что было бы, если бы Клингору противостоял не средненький Эстрагон и не мой простоватый кузен король Тромы, а сам Лян Жугэ, -- отвесил изысканный комплимент король, внимательно наблюдая за реакцией принца.

-- Не хочу, чтобы когда-то мы с Клингором или с твоим величеством оказались вынуждены мериться силами и полководческим искусством, -- без лишнего политеса отрезал Атар. -- Я скроюсь как можно дальше, на самый край Земли, чтобы там получить от Судьбы уготовленное мне.

-- Что же, дядюшка, -- слегка улыбнулся король. -- Замысел у тебя грандиозный. Я ещё раз убеждаюсь, что наша семья не выродилась. Честно говоря, мне жалко даже дурачка Крангора. Он не учёл, что отпускать себя на волю в страстях для государственного человека недопустимо. Я слышал, что он пьёт, уже не обращая внимания на качество вина.

-- Рассказывают, что принц Крангор по целым сезонам не подпускает к себе женщин, а потом бросается на первых попавшихся. Хорошо, что он ещё до шлюх не опустился, -- с некоторым оттенком брезгливости промолвила Толтисса. -- Переживать погибшую любовь, конечно, надо. Но нельзя же при этом терять свой уровень и опускаться до какого-нибудь цехового мастера, случайно оказавшегося прихотью Высокородной гетеры и заливающего горестные воспоминания о невозвратимой любви вином и развратом.

-- Мне самому печально слышать об этом, -- поддержал приличия Атар. -- Но почему-то мне кажется, что, если бы не случилось той трагедии, наш принц ещё долго был бы посмешищем и проблемой всей нашей семьи. Так что Судьба поступила с ним безжалостно, но на самом деле милостиво.

-- Наверно, ты прав, дядюшка, -- задумчиво ответил король. -- Я боялся, что ты тоже потерял голову по примеру Крангора. Но оказалось, что ты, как полагается Высокородному, нашёл решение, соответствующее и чувствам, и разуму, и чести. Я вижу, что ты счастлив в браке и твоё счастье не заслонило от тебя мир. Поэтому я намеревался наградить тебя за хорошее управление провинцией.

Если бы Атар был не столь натренирован в выражении своих чувств и в жёстком контроле себя, у него бы челюсть отвисла. Ведь все информаторы единогласно говорили, что на него поступает множество доносов и что его вот-вот снимут с губернаторства. Всё внезапно менялось. Но прежде, чем продолжать разговор, напомним, что обсуждалось между членами высокого семейства.

Принц Крангор был одним из трёх лучших полководцев среди участников рокоша. Он весьма умно повел себя при осаде Линьи, не бросая своё недостаточное по численности войско на глупый штурм, а причиняя богатому городу максимум неудобств. Он не разорял городские селения и имения горожан (вернее, разорял их с большим разбором), но всё время держал горожан в напряжении из-за этой опасности. Одновременно он при каждом удобном случае демонстрировал симпатии к городу и к древней линьинской культуре. Вначале к принцу стали приходить из города отдельные лица, известные своим высоким чувством чести, так что их не могли заподозрить в измене. Это были прежде всего его учителя, и в первую очередь знаменитый мастер боевых искусств Суктраккит. Настроение линьинского сената и народа постепенно менялось в пользу принца, и в один прекрасный день он устроил демонстративный штурм главных ворот, а ему тем временем открыли потайные. Королевский гарнизон был отпущен с почестями, а принца избрали пожизненным консулом. Принц по уши влюбился в знатную, непорочную и прекрасную линьинку Адель. Свадьба принца и Адели должна была быть отпразднована как большое городское торжество. Но в день свадьбы Адель убили прямо на пороге храма, и принц стал вдовцом, едва успев стать мужем. А поскольку любовь принца и Адели уже несколько дней перешла все границы, принц чуть не сошёл с ума от горя. В этом состоянии он скоро настолько потерял авторитет в городе, что, когда в город явилась без охраны королева Толтисса, горожане без боя сдались ей и лишили принца консульства. Принц был вынужден просить пощады у короля (тем более что остальные участники рокоша помирились с королём из-за начавшейся большой внешней войны). Его простили и сослали в поместье. Теперь он там приканчивал себя отчаяньем и пьянством.

-- В городе играется новая пьеса, где выведены две любовных пары. В них легко узнать тебя и принца Крангора, -- заговорила Толтисса, переводя разговор в светское русло.

Около часа длилась дружелюбная светская беседа, затем Толтисса вышла и принц начал обсуждать с королём дела своей провинции.

-- А почему ты проявил такую враждебность ко мне и не остановился во дворце? -- с улыбкой заметил король под конец разговора.

-- Твой церемониймейстер меня не пригласил.

-- Но ведь ты, как наследник престола, имеешь полное право на гостевые покои, -- возразил король.

Воспользоваться этим правом без приглашения короля было бы возможно, и никто не сказал бы ни слова, но это было бы действительно оскорблением и прямым вызовом королю.

-- Виноват, -- вежливо ответил принц. -- Я не осмелился воспользоваться своим правом. Чтобы больше не было таких инцидентов, прошу тебя, царственный племянник, лишить меня права наследования в обмен на титул Принца Империи и основание нового рода.

-- Хочешь стать независимым князем в своей колонии? -- улыбнулся король. -- Я сейчас же разбраню церемониймейстера за нарушение приличий, а тебя приглашаю немедленно переехать в гостевые покои. Такой важный вопрос, который ты поставил, должен быть обсуждён на Совете Королевства а затем вынесен на Совет Королей Империи. Поэтому быстро всё не сделать. Я повелю подготовить к Совету королевства все необходимые решения.

-- Спасибо, твоё величество, -- официальным тоном ответил Атар, так и не поняв, удачно ли прошла аудиенция.

В комнату вновь вошла королева. После необходимых церемоний принц удалился.

***

-- Мой супруг и повелитель, -- начала королева. -- Ты, конечно, знаешь, что я всегда обладала хорошими эмпатическими способностями, а после известного события они ещё больше обострились. Так вот, у твоего дядюшки стоит не только свой собственный ментальный щит, но ещё и щит Каменщиков.

Король был поражён. Он упустил, что все гетеры проходили ещё в школе жестокую тренировку на эмпатию, а что Толтисса на самом деле очень сильна в этом искусстве, он не подозревал.

-- Жёнушка, ну а всё-таки, что же ты почувствовала?

-- Мой повелитель, я некоторое время была на грани жестокого и необратимого выбора. Я свой выбор сделала. Ты перед ним ещё не стоял, и не приведи Судьба тебе оказаться перед ним. Атар сейчас его делает. Мы можем подтолкнуть его и в объятия Кришны, и к свету, и ещё куда-то, в какую-то бездну, которую я чувствую, но описать не могу. Я надеюсь на твою мудрость, мой супруг.

-- Тогда я принимаю решение. Сейчас же поручу к ближайшему Совету королевства подготовить указы о разрешении принцу вербовать колонистов без ограничений по всей территории королевства и о ходатайстве перед Советом Королей и Императором о создании нового рода Принцев Империи. Это в любом случае необходимо сделать. А остальное мы решим чуть позже. У нас во дворце он будет под надзором и мы поймём, куда дело клонится.

-- Ты, как всегда мудр, мой ненаглядный супруг, -- улыбнулась Толтисса и поцеловала мужа так, что у него закружилась голова. -- А когда ты не мудр, у тебя есть мудрые советники. Действительно, лучше, если этот перелом совершится не у нас в королевстве.

-- У меня есть ещё прекрасная и мудрая супруга и любимый сын-наследник, -- улыбнулся король. -- Нас ждут придворные, моя красавица. Церемониймейстер, объявляй утренний приём!

Поскольку принц Атар теперь жил во дворце, он должен был время от времени являться на официальные королевские приёмы. Король милостиво разговаривал с ним, хвалил при всех его мудрое управление провинцией. Обычно принц сидел с королём за карточным столом и часто даже играл в одной команде с ним. Однажды король, после шутливой перепалки на тему полководческих способностей, вызвал Атара на партию в облавные шашки. Принц играл в полную силу и победил с преимуществом в 50 пунктов территории. Это был разгром. Король посмеялся:

-- Дядюшка, ты доказал, что мы недооценили твои полководческие способности в ходе войны. Я признаю свою ошибку, что не наградил тебя как полководца.

-- Твоё величество, мой царственный племянник! Я просто получил во время войны много уроков от лучшего полководца наших дней, а потом у меня было время обдумать их.

-- Значит, теперь ты сможешь, как наши славные предки, с маленьким войском граждан громить орды варваров.

Придворные догадались, что король намекает на будущее основание новой колонии Атаром. Известия об этом были довольно давно получены из Карлинора, а сейчас король впервые подтвердил их.

Арлисса, жена принца, теперь тоже ходила на приёмы во дворец. Королева приглашала её в свой узкий кружок, где новоявленная знатная дама чувствовала себя как под перекрёстным огнём. Королева и дамы изводили её поэтическими состязаниями. В первый же день королева с ласковой улыбкой сказала:

-- Что ты, Арлисса, намерена делать "сегодня и завтра"?

-- "Неволю терпеть и о воле мечтать", твоё величество, -- дерзко ответила Арлисса, расшифровав намёк:

Тело:

Ни сна, ни покоя, ни ночи, ни дня,

Ни поздно, ни рано.

Когда же ты, Боже, избавишь меня

От злого тирана!

Он гонит и гонит, вперёд и вперёд,

Сегодня и завтра.

Ах, жаль, лихорадка его не берёт

За гранью азарта.

Душа:

На нервах и жилах подвешена я

Для боли.

Когда же ты, Боже, отпустишь меня

На волю?

Неволю терпеть и о воле мечтать

В темнице.

А знаешь, ведь души умеют летать

Как птицы.

(Э. Марвел, Перевёл Яков Фельдман)

Такие трудные намёки повторялись всё время. А дамы ставили Арлиссу в ситуации, где она должна была проявить знание этикета. Арлисса уже не раз молилась за упокой души отца и за здоровье матери, без всяких скидок заставивших её пройти полный курс образования и тренировки для дворянских девушек, несмотря на исключительно скромное положение их семьи. А муж сразу после свадьбы велел ей безжалостно тренироваться на знание классической литературы, светскую беседу и этикет. Постепенно королева начала улыбаться Арлиссе, и та почувствовала, что испытание выдерживает.

Может быть, такое положение, когда единственными отдушинами для принца были военные упражнения и вечера с любимой женой, длилось бы ещё довольно долго. Но к принцу явился посол высокой имперской республики Хирры и вручил ему постановление консулов, Сената и Народа Хирры, дающее полное право набирать колонистов по всей Хирре. После этого посол намекнул, что, если нечто не заладится в Карлиноре, Хирра готова стать метрополией новой колонии. Узнав такую новость, король перестал тянуть бюрократическую резину. Через день был назначен Совет королевства, первым вопросом на котором стояло рассмотрение итогов деятельности принца Атара и разрешение ему основать колонию.

***

Заседание Совета началось с речи короля.

"Принцы королевства! Высокородные властители! Почтенные выборные от дворян и граждан! Сегодня один, но важнейший, вопрос. Обо всём остальном мы будем говорить завтра".

По Совету прошел лёгкий шум. Такое начало означало требование короля решить всё по рассматриваемому вопросу сегодня, без комиссий и других проволочек.

"Наш любимый дядюшка, четвёртый наследник престола принц Атар, как известно, сильно подпортил и свою, и всего королевского семейства репутацию неравнородным браком. Поскольку брак был заключён во время рокоша, мы не могли повлиять на решение принца, а разводиться он наотрез отказался. Сейчас мы убедились в мудрости его решения. Арлисса Тронаран оказалась добродетельной женой и хорошей матерью, подарившей принцу наследника. Она в высшей степени достойно ведёт себя в придворном обществе и заслужила похвалу нашей королевы. Первый вопрос, который я ставлю перед Советом: утвердить рекомендацию королевы Толтиссы о присвоении Арлиссе Тронаран сана Высокородной дамы и принцессы королевства, как законной и полноправной жене принца-наследника. Будет ли почтенное Собрание обсуждать этот вопрос или сразу проголосуем?"

Собрание перевело дух. Первый вопрос был лёгким и очевидным. Члены Собрания со вздохом поднялись со своих кресел и вышли через дверь "Согласен". Устроив себе маленький перерыв, они вновь вернулись в зал заседания.

"Благодарю вас за единогласное решение. Это прекрасное начало нашего Совета. Я повелеваю герольдмейстеру выписать высокородной даме Арлиссе титул на сан принцессы. Я дарю ей государственное поместье Корситирлин в Зоорине".

Корситирлин был небольшим поместьем в окрестностях Зоора. Король выражал намерение держать семью принца поблизости.

"Второй вопрос, почтенное собрание, состоит в отчёте принца Атара за годы его наместничества в Сахирре. Я прошу принца кратко рассказать, как обстоят дела в провинции".

Предупреждённый, чтобы в докладе не было ничего лишнего, принц рассказал о восстановлении провинции после войны и о наказах её городов и крестьян. Всё это заняло пять минут.

"Я предлагаю почтенному собранию одобрить доклад принца. Вы сами видите, что в провинции полностью восстановлен порядок, люди живут уже лучше, чем до рокоша и войны, разбойники уничтожены, налоги собираются полностью. А что собрания недовольны принцем, это дело житейское. Правитель, которым все довольны, как правило, слабодушен. По этой причине я предлагаю наградить принца правом носить простые пурпурные сапоги".

Пурпурные сапоги, вообще говоря, были знаком отличия принцев Империи и князей. Пурпурные сапоги с украшениями -- знаком отличия королей. Так что почесть была высокой. В таком случае молчать не было принято, и выборные заняли полтора часа хвалебными выступлениями в адрес принца и короля. Даже делегаты от городов Сахирры, всё время писавшие на него жалобы и доносы, присоединились к общему хору славословий. Принц и король с гадливым чувством в душе пережидали этот обязательный ритуал. Для высокородных тренировка на отношение к лести и её распознавание была частью их жёсткой программы обучения и подготовки к роли правителей. А чтобы они не растренировались, подобные ритуалы сохранялись в имперских обычаях.

После длительной говорильни собрание стало голосовать, и, естественно, опять проголосовало единогласно. На сей раз перерыв тянулся подольше: советники засиделись.

-- Они чувствуют, что самое главное впереди, -- с иронией сказал король Атару, сейчас сидевшему по правую руку от короля.

-- Я тоже, -- кратко ответил Атар.

После возвращения советников король предоставил слово Атару. Свою длинную речь, в которой Атар благодарил короля и весь народ королевства за счастье жить в столь славной и культурной стране, принц завершил так:

"Мне уже сорок лет. Я должен успеть сделать до смерти великое дело, а в Империи сейчас такой возможности нет. Поэтому я обратился к королю с просьбой лишить меня права наследования престола, поскольку хочу основать свой род и новую колонию".

Король взял ответное слово:

"Я не допущу, чтобы мой дядя Атар лишился титула принца, не приобретя ничего взамен. Он славен и своими военными подвигами, и своими талантами в области руководства. Он человек чистого и безупречного поведения, незапятнанной чести. Я должен повиниться перед собранием, что после войны недооценил его заслуги. Поэтому буду просить собрание единогласно поддержать мою петицию к Императору и Совету Королей с просьбой даровать принцу Старквайи Атару титул Принца Империи и сделать его основателем нового княжеского рода. Только после этого я согласен принять его отказ от права наследования престола. А поскольку такое великое дело требует серьёзной подготовки, я прошу собрание немедленно дать разрешение принцу Атару набирать добровольцев во всех городах, сёлах и ленах королевства. Я также прошу дать ему разрешение на продажу его земель и недвижимого имущества, даже тех земель, которые должны перейти к его наследникам по праву майората. Такой случай предусмотрен в законах нашего Императора-основателя. Мой чиновник сейчас зачитает проект постановления по этому поводу".

Основным пунктом в длиннющей и запутанной бумаге было то, что преимущественное право на покупку майората, лена, земель и недвижимости принца имеет король. Для этого должна быть образована оценочная комиссия из представителей короля, принца и Совета. Совет хотел было начать дискуссию по поводу своей кандидатуры, но король жёстко потребовал решить всё до исхода дня. После утверждения комиссии Атар выступил с заключительным словом.

"Высокое собрание, я благодарен вам за быстрое и благоприятное решение всего, что касается моей просьбы. Я прошу вас ещё об одном. Поскольку у меня очень много дел, связанных с подготовкой к отправке в колонию, я не смогу участвовать в дальнейших заседаниях Совета и прошу освободить меня от этой обязанности".

Это решение было принято единогласно, и делегаты с облегчением разошлись. Со следующего дня Атар имел право вести вербовку колонистов-добровольцев из граждан и неграждан, выкупать преступников и слуг для пополнения числа колонистов. Теперь обратный путь был отрезан. Если не удастся набрать колонистов, Атар будет вынужден собрать лихих людей и отвоевать себе княжество рядом с Империей.

На следующей неделе принц вместе с доверенным рабом-казначеем царя и купцом Синсом Усикарсом из Ангарины отправились в Сахирру подготавливать имущество принца к продаже. До этого принц записал в число колонистов своих добровольцев, приставших к нему по дороге и, против ожидания, практически всех членов Тайного общества каменщиков из Зоора. Братья-каменщики и сёстры-каменщицы решили, что им будет лучше под властью их брата. От радости они запели "Гимн Свободе" Толтиссы, естественно, с последними словами:

Свобода, святая свобода,

Источник всех благ и всех прав.

Рефрен был тоже "Свобода, святая свобода".

Когда принц вернулся к себе, его пронзила страшная мысль. Братья поют гимн, сочинённый королевой, а королева их гонит! Не комедия ли всё это с тем, чтобы образовать колонию, целиком подвластную Тайному Обществу? И принц начал анализировать факты, заодно отмечая, что бы ещё надо выяснить.

А король неожиданно для себя сказал своей жене и советнице:

-- Прекрасная моя Толтисса, я так рад, что Атар уезжает. Чувствую: иначе в конце концов я должен был бы подослать к нему убийцу или поймать его на чём-то и опозорить. Слишком уж вызывающе он себя вёл.

-- Ты совершенно прав, мудрый мой муж! Только стал бы он менее опасен опозоренным?

-- Нет, вроде бы не стал бы. Значит, всё равно пришлось бы его казнить либо убить. От какого тяжелого решения он меня избавил! Я ему благодарен.

-- Муж мой любимый, всё правильно. Но вот не упустил ли ты что-нибудь в своих мыслях?

-- Да, жёнушка! Ты всё так прекрасно чувствуешь! Теперь задача, чтобы он уехал, будучи благодарен мне, а не Клингору, и был бы затем другом Старквайи, а не Карлинора или, не дай Судьба, Хирры.

-- Ты становишься всё мудрее и мудрее! -- прервала разговор Толтисса своим коронным поцелуем.

Словом,

Коль накопилась

Тяжкая куча обид,

Лучшее средство

Их уничтожить --

Просто подальше уйти.

-- Глава 3. Незадачливый десятник

Урс Ликарин, по происхождению крестьянин, затем разбойник в составе знаменитой ватаги Жёлтых под предводительством Жёлтого Ворона, затем солдат элитной сотни в войсках принца Атара, а нынче отставник с пустым кошельком, двумя медными пластинами (простой и с узором) за храбрость и значком с тремя языками пламени, как участник знаменитой Огненной битвы, подошёл к окрестностям города Нотрана. Надо было найти работу для себя и своего раба, а то деньги совсем кончались.

Как говорится, на ловца и зверь бежит. Навстречу Урсу ехал на прекрасном коне зажиточный гражданин, явно не из последних в своём городе. Он поглядел на крепкого кряжистого отставника, оценил значки на груди, раба-шжи, ехавшего за хозяином на ослиной повозке, и спросил:

-- Служивый, ты в каком чине в отставку вышел?

-- Вообще-то я десятник был, при отставке мне дали старшего десятника и заместителя сотника.

-- А как твоё прозвание, храбрец?

-- Урс Ликарин.

-- Я председатель городского совета Нотрана патриций И Трипитака. Ты обосновался в какой-то деревне?

-- Нет. Я ищу работу и где бы обосноваться.

-- Мне как раз крепкий десятник нужен. У меня каменоломня, а десятник заболел и рабочие распустились. Может, ты бы пошёл? И сила у тебя подходящая, и опыт командования есть.

Надсмотрщиком Урс не пошёл бы, но в обычаях Империи было, что десятники рабочих трудились вместе с подчинёнными, а заодно и за порядком наблюдали. Конечно же, от самых грязных работ они были освобождены, но там, где приходилось труднее всего, они должны были показывать личный пример. Получал десятник обычно в три-четыре раза больше простого рабочего.

Вспомнив, как его объегорили и подкузьмили, когда он в прошлый раз работал на каменоломне, Урс спросил прямо:

-- А платить сколько будешь? И какие условия?

-- Я для своих рабочих не скуплюсь. Они получают шесть медяков в день, а тебе положу сначала два сребреника. Если за месяц покажешь себя хорошо, повышу до двух и шести медяков. Заодно за мой счёт вино и чай во время работы: нужно промывать себя от каменной пыли. Есть тебе с простыми работягами будет неприлично, пусть твой раб тебе готовит. Так как ты не семейный, жить можешь в домике десятника около каменоломни. За домик я ничего не возьму, но поддерживать в порядке ты должен будешь сам, и утварь твоя.

-- Ну что ж, не буду торговаться. Условия вроде приличные. Но если ты, горожанин, соврал, уйду без предупреждения. А впрочем, надо ещё подумать.

-- Нравишься ты мне, десятник Урс. Надеюсь, сдюжишь ты эту работу. Но сразу тебя предупрежу: работяги очень разболтались, придётся как следует подтянуть. Я думаю, ты это умеешь.

-- Что предупредил, спасибо, хозяин И! Не в таких передрягах бывал. Подтяну.

В некотором смысле хозяин взял Урса "на слабо", почувствовав прямодушие этого мужика и уверенность в собственных силах. Но условия, действительно, были неплохими. Урс заодно сообразил, что раб Вонючка сможет подработать на готовке еды для рабочих, и подумал: "Надо его будет сразу предупредить, чтобы не воровал у своих. А то потом плохо будет: ведь за раба хозяин отвечает".

Урс развернул коня и поехал вслед за Трипитакой. Через полчаса открылась картина изломанной скалы. Около неё стояли бараки рабочих и несколько домиков. Хозяин показал Урсу один из домиков, велел устраиваться, дал два сребренника за сегодняшний день и приказал через час спуститься в каменоломню, там покажут его десяток.

-- А с завтрашнего дня буди своих перед восходом солнца, чтобы сразу после него могли начинать работу. Мастер тебе покажет, что и где надо делать. Учти, за ошибки своих рабочих ты отвечаешь сполна. Да, и ещё. Через два дня у нас храмовый праздник. Три дня они будут пить и гулять. Твоё дело, чтобы никого не убили и не покалечили; народ здесь отчаянный: пьяницы и драчуны, забубённые головы. Жду тебя внизу.

Хозяин привязал своего коня к коновязи и бесцеремонно велел рабу Урса задать сена из ближнего стога.

-- Не годится, хозяин! -- возмутился Ликарин. -- Своему рабу я приказываю. Ты мог попросить меня, и я приказал бы ему. А теперь вот запрещу.

-- Ишь ты, какой вояка! -- ухмыльнулся патриций. -- Посмотрим, как ты с работниками справишься. Они ведь не я, молотом в ответ дать могут.

Урс почувствовал, что задача перед ним стоит не очень простая. Но он отогнал эти мысли: потом разберусь! Немного приведя себя в порядок, он спустился в каменоломню, выбрав из нескольких входов в пещеры тот, откуда раздавались стук молотков и ругательства рабочих. Сразу же запершило от каменной пыли. Ход был коротким, но изгибался, и за поворотом Урс увидел в свете масляных ламп хозяина, что-то сердито выговаривающего мастеру. В десятке было больше десяти рабочих. Трудились они слаженно, и Урс сразу же высмотрел десятника, который то работал сам, то подходил к другим и давал указания. Как понял Урс по обрывкам разговоров, мастер что-то перепутал с заданиями, и теперь надо переделывать что можно, а часть пойдёт в брак или в дешёвые изделия. Рабочие были разного статуса. Часть слуги, часть в рабских одеждах и ошейниках, но все здорового вида. Этих слуг и рабов, сразу видно, голодом не морили, а стремились, чтобы они работали получше и не очень хотели сбежать. Урс немного осмотрелся, прислушался и лишь затем вышел из-за угла и подошёл к мастеру и хозяину.

К чести хозяина, он немедленно кончил ругаться и представил Урса и мастера друг другу. Мастер Лин сказал:

-- Твой десяток во второй пещере слева. Выйди и через несколько минут я с тобой вместе туда зайду. А сам лучше не суйся: они чужих не любят.

Такое начало Урса не вдохновило, но лезть зря на рожон тоже не хотелось: ещё придется делать это не зря, чувствовал он. Через некоторое время мастер Лин вышел и повёл Урса в пещерку его десятка. Здесь была крайне разношёрстная компания. Четверо здоровенных амбалов с кольцами и серьгами граждан, главарём которых казался одноглазый, черноволосый, рябой, похожий на гориллу, детина, стояли в стороне. Ещё дюжина людей, частью слуги, а частью рабы в оборванных одеждах, некоторые даже на цепи, вкалывала (вернее, выкалывала). Мастер хотел сразу подойти, но Урс заметил, что на них практически не обратили внимания, и чуть его придержал. Военный опыт подсказал: нужно немного разведать обстановку.

Вдруг горилла сказал одному из своих:

-- Твоя очередь, Срон!

Срон подошёл к паре рабов, грубо отодвинул их в сторону со словами: "Ни фига делать не умеете, заморыши вонючие!", сдабривая каждое слово парой ругательств, взял молот и долото и быстро выбил камень.

-- Ещё одна плита на моём счету, запиши, Стунг! -- обратился он к вожаку.

Вожак сделал ножом пометку на дощечке. Урсу стало ясно. Эта четвёрка захватила власть и забирает все премии за удачные глыбы себе. Судя по всему, расчётливый хозяин велел всякому, кто выдаст результат, доплачивать или поощрять его другим образом. Вот эти и заставляют остальных сделать почти всё, а результаты записывают себе. И ведь даже не врут: последние удары их.

-- Опять твой десяток меньше других вчера сделал, -- заметил Лин. -- Вот хозяин и привёз нам нового десятника, так что отдавай бирки, твоё исполнение обязанностей кончилось.

Стунга передёрнуло, он оценивающе посмотрел на Урса. Хлюпиком новичок совсем не казался, видно было солдата-отставника.

-- Ну ладно, хозяин -- барин. Его воля решать. Подойди сюда, как тебя? -- нагло сказал Стунг.

Урс понял, что Стунг сейчас ведёт свою игру: поскольку новый десятник не из слабых, то нужно сначала попытаться его приручить, чтобы он был лишь одним из членов банды Стунга. Но Урс на своем веку не таких бандитов видал, да и тренировка в элитной сотне придавала ему уверенности. А опасностей он миновал столько, что чувствовал себя уже живущим взаймы у смерти и ничего не боялся.

-- Как с начальником разговариваешь? Смирррна! Твоё имя! -- вырвалось у Урса.

Стунг, судя по всему, служил, хотя и не в профессиональных войсках. Он инстинктивно вытянулся по стойке "смирно" и ответил:

-- Стунг Курицан.

Тут он сообразил, что дал маху, и озверело посмотрел на Урса. Мастер тем временем потихоньку слинял.

-- А вы трое! Назовитесь тоже! -- продолжил строить своих подчиненных отставник, уверенным шагом подойдя к ним поближе.

-- Кун... Срон... -- ошеломлённо ответили двое. Третий осклабился и нагло выдохнул, окатив гнилым запахом изо рта:

-- Ты нашего набольшего спроси, может, он тебе ответит.

Страшный удар по морде немедленно заставил третьего окраситься кровью из носа. Он не успел даже пошевелиться.

-- Сын козла! Ты как со старшими разговариваешь! -- проревел Урс и отвесил ему второй удар, послабее.

-- Клус -- уныло ответил избитый.

-- Чего лентяйничаете? -- заорал десятник. -- Немедленно работать!

Четвёрка потянулась к намеченным контурам очередных глыб. Ликарин услышал, как Стунг пробурчал:

-- Поплатишься ты! Полжизни отниму!

Десятник решил сделать вид, что не услышал. Если одумается этот тип, всё будет нормально, нет -- в своих силах Урс был уверен. А сейчас Стунг, конечно же, взбешён и растерян. Отставник взял молот и долото, сам подошёл к рабу, который приближался к концу работы, несколькими энергичными ударами почти всё сделал и, к удивлению раба, сказал ему:

-- Довершай! Я на тебя записываю.

После этого новоиспечённый десятник заметил, что Стунг не работает, а бешено смотрит на своего соперника, сделал семь шагов и, не говоря ни слова, как следует врезал.

-- Говорил тебе, работай! Ишь ты, десятником себя вообразил!

Стунг хотел было ответить, но куда ему против спецназовца! Урс легко ушёл от удара и как следует дал под дых.

-- Разогнёшься и вкалывай! А то выйдешь отсюда весь в крови!

Тут в пещере появились хозяин и мастер. Трипитака сразу оценил обстановку и попросил Урса выйти.

-- Об одном тебя прошу, никого зря не убивай и не калечь, -- кратко сказал он.

-- Постараюсь всё делать, как надо. Но если придётся, скорее убью или покалечу, чем сам стану помирать или калечиться! -- просто по-солдатски ответил десятник.

-- Только если придётся, -- заметил хозяин.

Урс вернулся в пещеру. Через час наступило время обеда. Рабочие вышли наружу, пару слуг-рабочих послали за котлом с едой, и с ними пошёл Урс со своим рабом. Рабочие взяли котёл с варевом и хлеба и отправились к пещере. Урс заметил, что запах от варева был не таким тошнотворным, как на той каменоломне, где он поработал до солдатчины. Урс демонстративно заплатил два медяка за себя и за раба, им отвалили по большой миске похлёбки с куском мяса и по громадному круглому хлебу. Ко всему этому добавили лук, чеснок и перец. Переговорив с поварами, он добился согласия посмотреть Кутура-Вонючку в деле. Оставил своего раба на кухне, а сам вернулся к рабочим.

Раздался гонг, все неохотно поднялись и пошли по своим пещерам. Урс распределил членов банды по разным местам, им зуботычины и ругательства доставались в первую очередь. Нужно было либо сломать, либо спровоцировать этих сволочей. Разрешение хозяина на расправу Ликарин уже получил.

А Стунг тихо сказал своим во время перерыва:

-- Обвал ему устроим, или ночью пришьём. Не жить ему.

***

Вечером мастер и десятники устроили пирушку в честь нового сотоварища. Красное дешёвое вино было из того, что выставлялось для рабочих. Еда в основном взята также из рабочего котла. За столом Урс узнал кое-что интересное для себя. Хозяин не скуп, но зря деньги никогда не тратит. Его десяток считался самым гадким (но это Урс уже и сам догадался: не стал бы хозяин на дороге подбирать десятника для благополучного). В нём захватил власть Горилла Стунг. Производительность уменьшилась раза в два, но, поскольку все премии получал Стунг с сотоварищами, а работать им теперь почти не приходилось, они были довольны. Вообще говоря, на каменоломне работают граждане, слуги и рабы. Равенства никакого нет. Клиенты хозяина если и появляются, то как мастера или десятники. Слуги, принёсшие пожизненную присягу хозяину, и его собственные рабы трудятся в лучшем месте. Своих людей и имущество он бережёт. А вот подонков из числа граждан, нанявшихся сюда, вольных и чужих слуг, и тем более рабов, отправленных на карьер в качестве наказания либо на заработки владельцами, патриций совершенно не жалеет. Единственно, что кормят прилично, чтобы силы работать были. Вспоминая старую каменоломню, Урс увидел: здесь хозяйство постоянное, а там был временный заказ и подрядчик гробил людей, лишь бы подешевле его исполнить. Поэтому кормили отвратительно: месяц-другой продержатся, а потом всё равно разгонять.

Когда Урс отошёл от пиршественного стола в лёгком подпитии, из кустов вынырнула троица во главе с Гориллой. Четвёртого не было. Увидев, что Урса не удалось застать врасплох, Стунг сказал:

-- Поговорить надо.

-- Говорить буду только с тобой. Если эти двое сейчас же не уберутся, буду бить, убивать и калечить.

-- Ну ладно, уходите, -- кивнул бывший десятник своим людям. Они исчезли в темноте, и Урс убедился, что ушли достаточно далеко.

-- Отойдём, а то кто-нибудь привяжется или подслушает.

Урс отошёл вместе с Гориллой к скале. Стунг начал:

-- Перетереть с тобой надо, как мужик с мужиком. Ты крутой тип, уже вижу. Пока я даже согласен, чтобы ты десятником был у нас. Власть свою ты уже показал, так теперь не опускай нас перед сявками. Мы пока что вкалывать будем как следует, но и ты нас не обижай, держи за законных. В натуре, ты так скоро мастера заменишь, а я твоей правой рукой буду. Всех в кулаке зажмём.

-- Слушай, морда, а не пошёл бы ты туда, откуда когда-то вылез! Воняешь, блин, и весь волосатый, как последний шжи! Если дисциплину будешь соблюдать, обижать зря не стану. А поблажек тебе больше не будет, прошло твоё время!

-- Ну, как знаешь! -- закричал Горилла, и Урсу боевое чутье подсказало, что надо отскочить.

Каменюка просвистела прямо за спиной, ободрав волосы и частично кожу на голове. Урс притворился оглушённым, на него бросился вожак и получил безжалостный удар ногой в пах. Выскочившему слева Срону Урс вывернул руку с кинжалом, правда, ломать не стал. Справа налетел Кун, его Ликарин просто нокаутировал. Спрыгнувший сверху Клус, в темноте не видевший, как обернулась схватка, получил удар под дых, ещё один мощный по морде и предпочёл упасть. Затем Урс подошёл к Горилле и изо всей силы врезал ему ногой по лицу.

-- Я ещё днем поклялся: в следующий раз тебе нос сломаю, чтобы отметка была на всю жизнь, с кем нельзя связываться! -- Урс полуобернулся к Клусу, который пытался было подняться, но предпочёл не рыпаться. -- А вы, сявки, возьмите свою гориллу и волоките к костоправу и целительнице, а то протянете, и в Шжи можно будет продавать, как евнуха. Там и вас подлечат. Деньги за лечение вычту из заработка.

И потащили три избитых шестёрки того, кто ещё недавно считал себя паханом, а теперь выл от боли, страха и злобы. Урсу тоже зашили рану на затылке, а пожилая монашка-целительница, явно старая дева, на него неодобрительно посмотрела:

-- Это ты их всех так отделал за то, что они в тебя случайно камнем попали?

Урс решил не раздувать и не выносить на свет, что случилось.

-- Они сами виноваты. А ты, баба, в мужские дела не суйся.

На следующий день хозяин, узнав, сколько будет валяться Горилла (не больше недели), довольный результатами драки, выдал Урсу премию в два сребреника. Для десятника это было совсем не лишним. А целительница ещё больше возмутилась таким цинизмом по отношению к полноправным гражданам и поспешила в город.

Оттуда заявились стражники во главе с их начальником и член Совета города, сказав, что на десятника отставника Ликарина поступила жалоба, а на Трипитаку будет заведено дело в связи с нарушением прав граждан и бессудными расправами со стороны его подчинённых. Подарками И Трипитака погасил дело. Урсу было неудобно, что из-за него у хозяина неприятности, но тот только улыбнулся:

-- Эта сволочь советник Чин Асстарикон на моё место метит. Вот и выступает в маске радетеля простого народа. А своих слуг и рабов тухлятиной кормит и на каждом шагу объегоривает. Слуги лишь потому от него не убегают, что он их всех держит в долгу, как в шелку. А в городе есть такие, которым бы только поорать, что гражданские права нарушают. Сюда из граждан попадают лишь подонки, как Горилла и его компания, либо сильные мужики, как ты. Но таких, как ты, мало.

-- Ну ладно, хозяин. Тогда я тем более доволен, что никого сильно не покалечил и не убил, а так хотелось кое-кого прикончить!

-- Берегись! В тебе солдатская выучка заговорила! Рокош и война кончились, учись жить в мирной стране. А то придётся тебе опять в армию вербоваться или на галеры загремишь.

И потянулись трудовые будни. За пару недель Урс наладил работу своего десятка. Трое шестёрок теперь дрожали от одного его приближения, а Горилла сопел слегка поправленным костоправом носом и тоже не осмеливался ничего сделать. Хозяин, довольный, что выработка повысилась более чем вдвое, досрочно поднял ему плату. Раб Кутур прижился на кухне, и, подобно всем кухонным работникам, подворовывал продукты. Урс его ругал, чтобы тот не слишком распускался, но понимал, что иначе раба просто выживут с этого места. Десятник принципиально не ел из котла рабочих, считая, что это либо воровство, либо панибратство, а до настоящего братства ещё далеко. Из сворованных продуктов и подкупленной провизии Кутур готовил ему еду. Получалось у раба недурно, но в стиле шжи. Поэтому иногда Урс, ругаясь, сам себе что-нибудь стряпал в своем вкусе.

***

Примерно через месяц Горилла подстерёг Урса и напал с кинжалом сзади. Спецназовская выучка ещё не выветрилась, и на сей раз мужские места Гориллы были размозжены полностью и навсегда. Целительница завыла от ужаса, увидев такое, и стражники вновь появились вместе с судьёй. Хозяин хотел опять откупиться, прекрасно понимая, что после такого урока на Урса уже никто не полезет, и его можно сделать помощником мастера и главным надсмотрщиком. Но Урс решительно возразил и потребовал расследования.

Все три гражданина из его десятка (бывшие шестёрки) заявили, что Урс давно точил зуб на Стунга и свёл с ним счеты, а остальные -- что Стунг давно клялся убить Урса. Но свидетельства граждан были весомее, чем слуг или презренных рабов. Тогда Урс заявил начальнику стражников:

-- Свидетельства расходятся, и я тебя вызываю на поединок, чтобы перед лицом Неба честно решить наш спор. Я заместитель сотника в отставке, ты начальник городской стражи. Наши чины примерно равны. Драться будем, как ты пожелаешь, до смерти либо до невозможности биться.

Стражника скорчило от бессильной злости и обиды. Он понял, что денег скачать не удастся, а вот жизнь или здоровье вполне можно потерять.

-- Ну ладно, пойдём на мировую. Дело неясное, видно только, что оба вы друг друга ненавидели. Но больше не попадайся!

А через день И Трипитака неожиданно велел Урсу уйти с работы на два дня и вместе с ним поехать в загородное поместье. Там он ещё раз проверил умение Ликарина владеть оружием (выставив против него учителя боевых искусств), и убедился, что дубинкой он орудует отлично. Затем, после нескольких чаш крепкого вина (сам хозяин пил вино разбавленное и чашами поменьше) предложил посостязаться в стрельбе, и тоже остался доволен. На ночь Урсу дали рабыню. А утром хозяин вдруг предложил ему:

-- Теперь тебе в городе опасно показываться, а по положению твоему нужно. Эти стражники совсем обнаглели и распоясались. Не станешь ли начальником стражи?

Урса передёрнуло, и этот жест ещё до ответа показал Трипитаке, что предложение будет отвергнуто.

-- Зря. Ты бы почистил стражу, чтоб она не деньги качала с людей и не подонков прикрывала, а действительно защищала горожан.

-- Нет, хозяин. Это дело не по мне.

-- А почему это, объясни?

-- Мою семью стражники разорили, а потом и в смерды свели.

-- Ну-ка, расскажи, как дело было.

И неожиданно для себя Ликарин рассказал историю разорения и низведения своей семьи. Он даже признался, что сам ушёл в разбойники. Трипитака внимательно выслушал и внезапно расхохотался.

-- Говорят вам священники, что сказочки, когда крестьянин чёрта одурачивает, вредны! А вы не слушаете, дескать, мы хитрые! Ни черта вы не хитрые! Ведь твой отец очевидно на глазах у всех пытался сжульничать, причём примитивно-примитивно. Заплати он тогда, ему бы потом перерасчёт вышел. Да поднялся бы он на честный рокош, амнистия потом была бы. Он сам в долги залез, свою хитрую выдумку на глаза всем выставил. Дескать, у меня денег нет, а мой дом по закону неприкосновенен. Да позабыл он, что ведь зато члены его семьи и всё их имущество прикосновенны. А когда уже надо было признаться, что ни шиша не получилось, и полностью покаяться, и здесь схитрить попытался: часть денежек и ценностей припрятал. Вот ты честно в разбойники ушёл, а потом военной службой прощение себе заработал и остался полноправным гражданином. Так что стражники здесь ни при чём.

-- Здесь они, может, и ни при чём, но пока я разбойником был, мы столько рассказов наслушались об их безобразиях, а потом я и на своей шкуре это почуял.

-- Ещё раз говорю тебе, потому и нужно, чтобы честный человек во главе встал. Тогда и хвост рыбий можно будет от гнили очистить.

-- Меня при одном слове "стражник" тошнит. Не могу я.

-- Тогда помни, что я сказал. Больше выручать тебя не буду.

Но скука, да и нежелание отступать перед опасностью, толкали Урса в город. В одной из таверн он познакомился с невысоким ловким рыжим и тёмноглазым человеком: Киром из Сахирры. Таких честных глаз и открытого лица Урс ни у кого не видел. Он сел с ним играть в кости (игра была довольно сложная: типа наших нард, но позаковыристее, требовала и везения, и расчёта). Сначала Урс выиграл две партии, затем проиграл три, затем выиграл ещё две, потом опять проиграл три и наотрез отказался играть дальше:

-- Мы уже десять партий сыграли, и я вижу, что ты сильнее играешь, но почему-то не совсем в полную силу.

-- Да ты что? Ты сильнее меня играешь! Тебе просто чуть-чуть не повезло!

-- Не льсти и ищи дурака в другом месте! -- вспылил Урс.

Тут Кир расхохотался, похлопал его по плечу, взял свой небольшой выигрыш и пропил его вместе с Урсом. А Урсу предложил сыграть в одной команде в ещё более головоломный вариант костей: четверные, когда сражались двое на двое. Урс возместил с лихвой свой проигрыш, ему было приятно играть с таким искусным и везучим игроком. Проигравшим поставили выпивку, остаток поделили между собой и договорились через неделю встретиться здесь же вечером.

Второй вечер прошел так же приятно. На выигрыш Кир снял пару трактирных служанок для себя и для друга. За вином Урс неожиданно для себя заговорил:

В захолустье безвестном сегодня живём,

Никого из родных у меня теперь нет,

И фамилии тоже, и без знака мой дом,

Здесь по имени просто называет сосед.

Не научен быть праведным я мудрецом,

И в кармане нет лишнего даже гроша,

Безыскусных сердец повстречал за вином,

Благородною яшмой засияла душа.

(Хань-шань)

-- Прекрасно! А с виду ты простой мужик!

-- У меня в роду был большой поэт, -- спьяну сморозил Урс и сразу заткнулся.

-- Не стесняйся! Наверняка у твоего предка и большие грехи были! Многие хорошие поэты кончили разбойниками, в тюрьме или на виселице, -- приободрил Кир и выдал строфу из знаменитого стихотворения:

Ну что ж, народ столичный рад:

Закончен путь злодея,

И сколько весит этот зад,

Узнает завтра шея.

(по мотивам Франсуа Вийона)

Игрок продолжал:

-- Здесь действительно, как можно сказать словами поэта:

Крестьяне пригласят --

Пойду к их дому,

Пришлют подарки --

Не отвергну их.

Здесь все друг с другом

Хорошо знакомы,

И даже куры

Спят в дворах чужих

(Ду Фу, перевод А. Гитовича)

Друзья и их случайные подруги рассмеялись, и гулянка возобновилась с новой силой.

Расставаясь, товарищи договорились встретиться опять.

На третью неделю Урс пришёл немного пораньше. Около таверны толпился народ, но почему-то никто не заходил.

-- Что там такое?

-- Стражники жулика поймали, -- ответил кто-то.

Урс смело вошёл в таверну. Двое стражников крутили руки Киру, а начальник приговаривал:

-- Ну что, заплатишь или дело завёдем?

Увидев такое наглое вымогательство. Урс набросился на стражников, раскидал их, Кир быстрее смылся, а Урс тоже уехал к себе. На следующий день его арестовали за нападение на стражей порядка, а потом обвинили ещё и в клевете, так как он утверждал, что честные стражники вымогали взятку. Выяснилось, что Кир -- профессиональный игрок и шулер. Урс понял теперь, почему им так везло. Он уже слышал о привычке высококлассных шулеров брать себе в пару очевидно честного хорошего игрока, чтобы полностью усыпить подозрения других. Поджульничать слегка в решающий момент, и выигрыш в твоем кармане. Партнёр ничего не увидит. Другие будут замечать, что эти играют без обмана, просто получше остальных.

Пришлось Урсу и на дыбе побывать, и кнута испытать. Но бывший хозяин договорился, тем более ни одного свидетельства, что сам Урс жульничал, не нашлось. Его обвинили в пособничестве жулику и нападении на служителей порядка. По приговору ему предоставили выбор: сто плетей или каторга. Всё ещё не украденное имущество конфисковали. И пошёл дальше Урс с исполосованной спиной, почётными значками в узелке и с несколькими монетками, выданными ему сердобольным бывшим хозяином. А тут было объявлено, что набирается отряд колонистов на дальние южные земли. "Хуже, чем здесь, там не будет" -- твёрдо решил Урс, направляясь в Зоор, где собирались решившие уехать.

Словом,

Душа прямая

Лишь на войне хороша.

В жизни спокойной

Ловят удачу

В мутной застойной воде.

-- Глава 4. Прощай, столица!

Итак, вопрос о разрешении основать колонию и разрешении набирать колонистов по всему королевству был наконец-то решён положительно. Теперь принц направлялся к себе в лен, чтобы сдать дела новому губернатору и произвести оценку всего остающегося имущества. Посмотрев на Тритуна, личного раба короля, заместителя казначея королевства, Атар почувствовал нечто типа дурного предчувствия. Холодные глаза, максимально богатая для раба одежда, золотой рабский ошейник и тонкие крепко сжатые губы сразу наводили на мысль, что этот казначей будет придираться ко всему, стремиться выгадать каждый медяк и, главное, улестить его будет невозможно ничем: ни деньгами, ни подарками, ни женщиной.

Предчувствия принца не обманули. От пира по прибытии Тритун вежливо и твёрдо отказался:

-- Великолепный и высокородный принц! Не соизволите ли вы выслушать ничтожного раба? Рабу невместно принимать участие в пиршестве свободных людей, кроме как в качестве слуги. Мой господин-царь не приказывал прислуживать твоему высочеству. А пировать в каморке для твоих слуг и рабов будет оскорблением моего хозяина. Поэтому я просто не могу принять твоё великодушное приглашение.

Тритун не поселился в замке принца, а снял комнату в городской таверне (правда, роскошную). Принц Атар, естественно, организовал слежку за Тритуном и выяснил следующее. Обеды он заказывал исключительно скудные и дешёвые, раз в неделю нанимал на ночь одну из рабынь таверны, на женщин не заглядывался, по лавкам на базаре не ходил, свои три роскошных платья надевал поочерёдно, не скупясь только на стирку и на ремонт. У него были ещё шесть костюмов откровенно рабского вида, один из которых он ежедневно брал с собой. Осматривая очередное здание, он делал заметки, по старинке на бамбуковой дощечке. После этого ещё раз обходил дом и скрупулёзно перечислял самые тёмные углы и пропущенные комнаты, переодевался в рабский костюм и сам чуть ли не лазил внутрь нужников, чтобы проверить, по всем ли правилам сделаны выгребные ямы. После этого он требовал воды, обмывался, вновь надевал роскошное платье, чтобы не наносить ущерб репутации своего господина, и в таком виде возвращался в таверну. В таверне он ещё раз мылся, переодевался в чистый рабский костюм, отдавал два своих костюма в мытьё, чистку и ремонт, заказывал чай и финики на ужин и садился переносить данные в свои тетради, сверяя их с другими. Утром начинались высказывания типа:

-- В господском доме два чулана, наверно, десяток лет не ремонтировались и не чистились. Нужник для рабов и слуг сделан не по требованиям храмов. Штукатурка сзади на северо-западном углу облетела. Земля в саду плохо обработана, а на лужайке, где не следует по требованиям храмов трогать, года три назад перепахивалась.

Высказав массу подобных замечаний, он начинал споро сбивать цену на дом и участок. Надо отдать ему должное, как исходную он всегда называл настоящую рыночную цену, правда, наинизшую, но затем после всех сбавок цена падала в полтора-два раза. Естественно, представитель принца тоже бешено торговался, а нейтральному купцу, командированному в комиссию Советом Королевства, это сначала нравилось. Он бросал свой голос то на одну, то на другую чашу весов, забавляясь ситуацией. Но скоро ему осточертело, он начал выпивать и гулять, голосовал лишь бы побыстрее закончить торг и поэтому обычно поддерживал более упрямого Тритуна, изредка меняя сторону ради сохранения "объективность". Так что постепенно оценки всё снижались и снижались.

Принц Атар, не желая видеть комедию на справедливость, отправился в Хирру, набрал там тысячу колонистов и послал их сразу в Карлинор, купив для этой цели два старых корабля. После присоединения Каменщиков из Зоора набор пошел бойко. Видно, Тайное общество имело много тайных рычагов воздействия повсюду, а в Хирре принц убедился, что она, наряду с Карлинором, один из центров Тайного общества каменщиков. Там его сразу пригласили в местный схрон и за две недели подняли ещё на две степени.

Единственным светлым пятном во всей этой дурной комедии было, что представитель Атара в комиссии управляющий его главным имением Чир Стригонсор, ни в коем случае не собиравшийся в колонию, так наелся обществом королевского слуги, что записался со всей семьёй в число колонистов, лишь бы не оставаться с такими цепкими клещами.

Почти три месяца ушло на оценку и споры при подписании окончательного протокола, выглядевшего просто грабительским. За это время жена успела родить принцу четвёртого сына (второго своего). Чтобы чуть-чуть оттянуть момент окончательного и явно несправедливого расчёта, а заодно заказать необходимое оружие для себя, двух старших сыновей, которым уже было восемнадцать и шестнадцать лет, и ближайших приближённых, Атар решил сначала заехать в Колинстринну. Там же он надеялся соблазнить несколько хороших оружейников и рудознатцев из числа выходящих в мастера подмастерьев Великих Мастеров из Колинстринны.

***

Вернёмся теперь на некоторое время назад в Колинстринну, владение Великого Мастера и Имперского Рыцаря оружейника Тора Кристрорса, по упорным слухам, отца по крови наследника престола принца Картора. Примерно когда Атар принял решение уехать в колонию, в Колинстринне состоялись торжества по случаю возвращения Хоя Аюлонга уже в ранге Великого Мастера-рудознатца. Аюлонг мог бы уехать куда угодно, но предпочёл вернуться к Тору. С Медведем он уже сработался, и надеялся совместно открыть ещё что-нибудь интересное. Конечно же, Великому Мастеру-рудознатцу не предстояло сидеть на одном месте. Если к оружейнику приезжали, чтобы он сделал оружие в своей мастерской, к рудознатцу приезжали, чтобы пригласить его разведать подозрительные на минеральные богатства места либо дать советы по улучшению добычи минералов или производства металлов. Аюлонг привёз с собой жену.

Эсса встретила Ингриссу Хитонар из Зоора очень настороженно. Во-первых, она росла в развратной и порочной столице. Во-вторых, она (вот скандал!) была разведённой. Да и красотой особенной не блистала. Не мог, что ли, Великий Мастер найти себе честную девушку! Их всё-таки немного больше, чем Великих Мастеров. А эта ... соблазнила и приворожила его к себе.

Яра, дочь Тора от рабыни, потихоньку подрастала. Уже было видно, что из девочки может вырасти редкая красавица, и что умом она тоже отнюдь не обделена. Как и Лир, в четыре года она уже свободно говорила на трёх языках и могла читать настоящие знаки. Она завидовала братцу, что тот ходит на занятия, и радовалась, когда у мальчика была свободная минутка, чтобы провести с ней. Но девочке объяснили, что до пяти лет на занятия не берут. И она с нетерпением ждала момента, когда будет учиться вместе с любимым братцем.

Ангтун, мать Яры, видела, что дочка пошла совершенно другим путём, но как раз тогда, когда дочь переселили к братцу, мать отвлекло рождение второй дочери, а затем её болезнь и смерть. Доктор признал нецелесообразным лечить младенца, но эвтаназии тоже не потребовалось, поскольку болезнь не была эпидемической либо мучительной и калечащей. Это оказалась коревая краснуха, которая у подавляющего большинства детей проходит бесследно, но некоторых калечит либо убивает.

Одним из любимых поместий Тора была Ломолинна, деревня на берегу горного кратерного озера Ломо. Он сумел проложить в неё практически прямую и удобную дорогу через горы, а недавно на въезде по другой дороге построил башню. В деревне теперь был господский дом, появились также таверна и церковь, где служил свой постоянный священник. Из глухого рыбацкого хуторка Ломолинна превратилась в процветающее местечко, куда приезжали заказчики из Колинстринны и гости Великого Мастера. Конечно же, такое благоденствие -- палка о двух концах, многие рыбаки и старые рыбачки горевали о тех временах, когда девушки были скромные, а в деревне тихо. Тор до некоторой степени сглаживал отрицательные последствия, настаивая на том, чтобы слугами и служанками в таверне были приезжие, которых можно выставить в три шеи, как только они начинают развращаться и наглеть. С крестьян деревни он снял практически все денежные поборы (денег сама Колинстринна давала вполне достаточно), но частично заменил их натуральными поставками и урочными работами, выполнения которых жёстко требовал. Тем самым владетель не давал крестьянам отрываться от участков и сетей и переходить на более прибыльное в ближайшей перспективе, зато в итоге ведущее в тупик и к вырождению, "обслуживание туристов".

Башня в Ломолинне была любимым детищем Мастера и его архитектора Кунса Истристранга. Строение возвели на отвесной скале, наверху которой была симпатичная лужайка с родничком. В одну сторону открывался прекрасный вид на озеро, острова и дальние горы, с другой виднелись ещё более высокие скалы. Собственно башенка небольшая, зато в камне были вырублены просторные комнаты. Потом башня стала любимым местом отдыха семейства Тора: скальные помещения оказались сухими, тёплыми в холод и прохладными в жару. В башенке наверху скалы помещались несколько луков и арбалетов, а заодно часовенка. Туда соблазнили отправиться служить монаха брата Крура, до пострига охотника и воина. Для его арбалета специально были сделаны вольфрамовые шарики в качестве снарядов, чтобы брат не использовал в случае чего острого оружия, но тем не менее оно было бы сильным. Так что монах молился, заодно был дозорным, да ещё, как полагалось, учил детей крестьян священным текстам и грамоте. А поскольку брат Крур вдобавок был военным, он обучал мальчиков-граждан стрельбе и рукопашному бою.

Строительство башни затянулось дольше, чем два года, которые первоначально обещал архитектор, но наконец-то она была готова. Тор собрал на её открытие всех мастеров и дворян своего владения, так что гости не уместились в двух нижних залах, и пиршественные столы были расставлены прямо под весенним солнцем. На почётных местах сидели с жёнами Тор и четыре знатных особы: губернатор провинции Ломо герцог Сур Аристэу, соседи Тора граф Ар Лукинтойрас (бывший владелец этой деревни), барон Жан Ирсанвир и, наконец, Великий Мастер (по законам равный баронам) рудознатец Хой Аюлонг. Эсса была рада, что сидит далеко от презираемой ею жены Аюлонга.

Дети, по обычаю, праздновали отдельно, со священником, монахом, военным наставником и деревенскими детьми. Считалось, что такие праздники укрепляют узы между дворянами и обычными гражданами. Сын Мастера Тора Лир Клинагор (фамилия у него была другая, поскольку он, как сын по крови князя Клингора, был сделан основателем нового рода) в свои восемь лет уже проявлял лучшие качества будущего властителя, ставил каждого на своё место, усмирял конфликты либо переводил их в честные драки (поединки детям ещё не полагались), и сам разок как следует подрался. Когда деревенские дети, хвастаясь своей закалкой, отправились купаться в холодную весеннюю воду озера, Лир показал, что и здесь он один из первых. Правда, он был вынужден быстро вернуться, поскольку за ним увязалась в озеро его сестрёнка-рабыня Яра, которая не хотела быть в компании девочек-служанок и все время стремилась к братцу. Сын барона Часс хотел было выставить её в три шеи, как не подходящую к обществу, но Лир грозно на него посмотрел, и Часс сразу вспомнил, что на счету мальчика уже есть кровь обидчика сестрёнки. А Лир, как и полагается властителю, обнял Часса, пошутил с ним и выпил по чаше шербета, чтобы у того не оставалось недовольства.

Второй сын Мастера, шестилетний Линс, был несколько в тени брата, но многие вторые сыновья ему откровенно завидовали: ведь у него были большие шансы стать наследником, если принц Клингор заберёт себе сына по крови. Линс, по примеру Лира, уже получил от отца настоящий кинжал, и гордо ходил с оружием.

Когда пошли светские разговоры, Эсса решила проверить гостью на образованность и сказала:

-- Как прекрасно! "День дозрел до утра" -- намекнув на классическое стихотворение:

Год добрался до весны,

День дозрел до утра.

Травы влажны от росы --

Капли перламутра.

На колючие кусты

Льются трели сладки.

Бог взирает с высоты --

В мире всё в порядке.

(Р. Браунинг, перевёл Я. А. Фельдман)

-- Уже давно перезрел. Скорее он ещё не дозрел до вечера, -- понимая, что ей брошен вызов, ответила Ингрисса.

Такой ответ сразу же уронил её в глазах Эссы. Она попыталась отговориться простой шуткой, по образцу простолюдинов, значит, наверняка не обладает достаточным образованием, чтобы поддерживать беседу на уровне светского общества. Но унижать через жену лучшего соратника мужа было неразумно, и Эсса подождала минут двадцать, прежде чем вставила очередной намёк, заметив, что граф начал немного ухаживать за Ингриссой.

-- Кажется, нашего соседа "цветок кувшинки поразил", -- намекнув на широко известное стихотворение:

Цветок кувшинки

В сердце орла поразил.

Но не коснуться

Глади прохладной

Вихрей небесных царю.

Ингрисса приняла это за комплимент, и ответила:

-- В этом изысканном обществе я действительно чувствую себя раскрывающимся цветком.

Граф, оценив ситуацию, незаметно забил последний гвоздь в гроб светской репутации Ингриссы, поскольку превратить ухаживание в серьёзный флирт всё равно был не намерен:

-- "В самое сердце".

Увидев, что и здесь Ингрисса намека не расшифровала, а лишь раскраснелась от смущения, баронесса и графиня принялись осыпать Ингриссу поэтическими намёками, уже тонко издеваясь над ней. Например, графиня сказала: "Клоун пляшет -- мы рыдаем", намекая на общеизвестное стихотворение

Время ничего не скажет

Я сказал тебе об этом

Время знает только цену

Мы должны ему платить

Если я чего узнаю --

Я тебе об этом свистну

Клоун пляшет -- мы рыдаем,

Флейта плачет -- мы танцуем

Время ничего не скажет --

Я об этом говорил.

Будущее не предскажешь

Но поскольку я не знаю

Как любовь сказать словами

(Я люблю тебя сильнее

Чем могу сказать словами)

Если я чего узнаю

Я об этом расскажу.

Но откуда дуют ветры,

И зачем уносят листья,

Время ничего не скажет

Как сказал я в прошлый раз

Вероятно, розы знают,

Для чего им распускаться,

Если я чего узнаю,

Сразу же тебе скажу.

Предположим, львы в пустыне

Неожиданно проснулись

Все солдаты побежали,

Пересохли все ручьи.

Время ничего не скажет --

Я сказал об этом раньше,

Если я чего узнаю,

Я об этом расскажу

(У. Х. Оден, перевод Я. А. Фельдмана)

-- Такие уж мы странные люди, -- обречённо выдавила из себя Ингрисса.

Тут присоединилась и герцогиня: тоже захотелось поразвлечься.

-- Да, странные. "Флейта плачет -- мы танцуем".

Когда Ингрисса и в этот раз не расшифровала уж очень толстый намёк, герцог, граф и барон, слегка посмеиваясь, стали тоже иногда вставлять шпильки в самые болезненные места Ингриссы. Герцог промолвил:

-- "Я сказал об этом раньше".

-- Я виновата, я, наверно, прослушала, твоя светлость, -- уже почти со слезами на глазах сказала Ингрисса, чувствуя, что опять говорит не то.

-- "Если я чего узнаю, Я об этом расскажу", вставил ещё одну шпильку граф. -- Но, впрочем, давайте сменим тему.

Как видите, все высокородные строго держались в рамках светских приличий, не желая опозорить хозяина через жену его вассала. А несчастная Ингрисса, которая тоже изо всех сил старалась не выходить из рамок приличий, к её чести всё-таки удержалась в них. Под конец бедная испытуемая чувствовала себя, как будто её обнажённую посадили на муравейник, угощают при этом изысканным обедом, а встать или даже отряхнуться просто невозможно. Довольная Эсса отошла в разговоре в сторону и иногда немного заступалась за жену вассала. Аюлонг, почувствовав, что его жена не выдерживает испытания светских дам, изо всех сил стремился сдержаться, и хозяйка его немного подбадривала. В итоге Аюлонг на следующий день чуть не на колени упал перед Эссой, благодаря её за заступничество за жену и за поддержку, чтобы он не нарушил светские приличия. Жена его тоже благодарила хозяйку. Так что владетельница выиграла вдвойне.

Издевательство было прервано лишь торжественной церемонией вассальной присяги Аюлонга Тору. Её принимали герцог и граф, и состоялась она в присутствии всех дворян на улице. После присяги высокородная пятёрка с жёнами гуляла вдоль берега озера, мужчины занялись мужскими разговорами, а Ингриссу дамы продолжали изредка подкалывать, чтобы прогулка отдыхом не казалась.

На следующее утро большинство дворян разъехалось, знатные гости отбыли на охоту, а дамы остались в деревне. Сидя на третьем этаже башни, они пили чай и вино и продолжали вести светский разговор через голову Ингриссы. Словом, к вечеру Ингрисса была окончательно раздавлена и буквально цеплялась за руку Эссы. Сославшись на усталость, хозяйка ушла с незадачливой кандидаткой в дамы на берег и стала выспрашивать подробности развода. Ингрисса доверчиво рассказывала всё подряд. Она была не столь уж наивна, но эта ледяная атмосфера буквально толкнула её в объятия Эссы.

Вообще говоря, разводы у старков были нетрудными. Если обе стороны согласны на развод, оставалось лишь обменяться разводными письмами на глазах у священника и либо сюзерена, либо трёх почтенных граждан и публично объявить, кому что достаётся из имущества, какие имущественные обязанности у мужа перед бывшей женой, на какое время и при каких условиях. Единственное ограничение: такая пара ни при каких обстоятельствах не могла вступить в повторный брак между собой, чтобы не разводились по пустякам, а потом опять мирились. Развод по односторонней инициативе был потруднее. Жена имела право безусловного развода, если муж брал вторую жену без её согласия, даже по прямому разрешению короля или Патриарха. А если без такого -- она имела право не впустить соперницу в дом и потребовать признать недействительным второй брак. Муж имел право развода, если жена две ночи подряд ночевала в доме другого мужчины. Поскольку обычаями и законами было установлено, что жена, муж которой оказался неспособен дать здоровое потомство, имеет право зачать от почтенного человека не ниже по положению, в этом случае на ночлеги у другого мужчины полагался месяц. Аналогично, жена могла потребовать развода, если муж больше месяца жил у другой женщины. В остальных случаях разбирательство тоже было коротким и неформальным. Обращались к суду равных либо к сюзерену.

Ингриссу, дочь цехового мастера, отец отдал пьянице-коллеге, по пьянке произнеся во время цехового праздника клятву выдать за него свою дочь. В принципе Ингрисса могла бы попросить развода, но она предпочла уйти ночевать к Аюлонгу и тем самым вынудила мужа дать ей развод. Поскольку из дома мужа она не желала ничего брать, а приданое уже было пропито, для неё это был самый быстрый путь. Выждав три месяца, полагавшихся по закону, чтобы убедиться, что Ингрисса не носит ничего в чреве, Аюлонг женился на ней. Так что предчувствие Эссы было правильно: в некотором смысле Ингрисса опозорена своим разводом.

Ингрисса даже не подозревала, что она дала Эссе страшное оружие против себя и привела Эссу к решению добиться развода опозоренной, низкой по происхождению, вульгарной (то есть ведущей себя как простолюдинка) женщины с новым мужем и удаления её из Колинстринны. Сама Эсса уже давно считала себя прирождённой утончённой дамой. А что касается Аюлонга, то, по её мнению, он вполне заслужил в жёны непорочную дворянскую дочь. Стратегический план Эсса стала неуклонно проводить в жизнь, стараясь действовать незаметно. Спешить было некуда, если даже Аюлонг сейчас по уши втюрился, через год-полтора он несколько придет в себя. А два года здесь почти ничего не решают. Ведь эта селёдка не родила, когда была первый раз замужем, значит, и сейчас не станет, а если уж родит, не обязательно сына.

После того, как Аюлонг принёс вассальную присягу Тору, троица открывателей торовского булата возобновила работу. Тору никак не удавалось понять, почему же сплав оказался необычным? Впрочем, все три соавтора в этом незнании были солидарны. И вдруг в бдении над результатами очередного неудачного опыта, как увеличить выход качественного сплава либо повысить его стойкость, неизвестно кто из нашей троицы закричал: "Давайте сделаем наоборот!" "Да!" -- сказали практически синхронно все трое. -- "Если есть такой ударный металл, то должна быть и броня от него".

-- Но ведь я же оружейник! -- возмутился Тор, опомнившись. -- Я не бронник и не должен вторгаться на их территорию.

-- Ты прежде всего Великий Мастер и открыватель, -- ответил благоухающий последствиями очередного неудачного опыта алхимик Урристир. -- Да вдобавок, наш булат совсем не подходит для молотов и палиц. А как противодействие твоим мечам они были бы на месте.

-- Попробуем, -- пробурчал Тор. -- А если начнёт что-то получаться, то возьмем в нашу компанию ещё и Сунга.

Сунг Тахиркин был старшим подмастерьем мастера-бронника Луня Акритранса, пару лет назад обосновавшегося в Колинстринне.

Шесть дней друзья-мастера безуспешно ломали головы, пытаясь найти структуру нового сплава или же идеи по его составу. Чувствовалось, что решение рядом, но оно никак не давалось. На седьмой день в ходе обсуждения Тор в изнеможении повалился на кушетку, пока другие продолжали спорить. Он закрыл глаза и вдруг унёсся в уже знакомые ему высшие сферы. Увидев структуру нового сплава, он вернулся и почувствовал два отличия. Он был просто переполнен силами и радостью, а отнюдь не висел на краю смерти. Он понимал, что находку необходимо как можно быстрее зафиксировать, иначе она забудется (а ведь та, первая, сразу же намертво впечаталась в его разум). Набрасывая на бумаге схемы под комментарии друзей, Тор подумал, что, честным трудом прорвавшись в высшие сферы, он, наверно, получил часть энергии, накопленной теми, кто прорывался в них при помощи женщин либо другими "лёгкими" путями. Но даже сомнения, не является ли это вампиризмом, у него не было. Энергия была чистая и шла сверху, а не из бренного мира. А заодно, поняв структуру нового сплава, он вдруг до конца понял и структуру своего булата, что в дальнейшем помогло ему и друзьям улучшить качество изделий из торовского булата. Но хрупкость и нестойкость была его неотъемлемым свойством.

Эсса продолжала тихо и систематично изводить Ингриссу. Она относилась к ней со всем внешним уважением и приглашала на все сборища знати столь настойчиво, что отказаться не было возможности. А там уже знали о необразованности Ингриссы. В разговоре она чувствовала, что над нею издеваются, но не могла понять, как и почему. Эсса порою за неё заступалась и утешала:

-- Знаешь, мне тоже первое время было очень тяжело в светском обществе. Но ничего не поделаешь: теперь твой муж равен баронам, а по обычаям нашего лена даже простые мастера приравнены к благородным. Так что тебе надо крепиться и держаться.

Но слово "учиться", которое многое бы проясняло, Эсса никогда не употребляла. А сама Ингрисса до такого "нетривиального решения" додуматься не смогла. Эссе, когда одна из служанок повздорила с Ингриссой, пришла в голову очередная великолепная мысль. Рассуживать мелкие конфликты, особенно с участием женщин, было обязанностью владетельницы. Эсса полностью стала на сторону Ингриссы, а затем втайне навестила наказанную служанку, приласкала её, оставила ей подарок и сказала:

-- Не обижайся. Мой муж так ценит Аюлонга. Поэтому я должна всегда поддерживать его жену, какая бы та ни была.

После такого разъяснения конфликты Ингриссы с простонародьем стали повторяться всё чаще и чаще. Эсса вела ту же линию, одновременно выигрывая в двух направлениях: простые люди всё больше её любили, а Ингриссу уже откровенно ненавидели.

Сам Аюлонг даже не думал, как к его жене относятся простые люди. Он не замечал, что её образование оказалось совершенно не соответствующим положению в обществе. Его мысли были заняты новым сплавом, идея которого уже была, но реализация её никак не получалась. Он видел, с каким уважением относится к его жене Эсса, и жалобы Ингриссы, что она чужая в этом обществе, что здесь её никто не любит, пролетали мимо ушей мужа. А через пару месяцев лично явился князь Ликангса и позвал Великого Мастера-рудознатца обследовать горы княжества. Было договорено, что осенью Аюлонг отправится месяца на три в Ликангс. Все эти дела, да ещё устройство своей лаборатории, которая теперь разрослась из-за большого количества учеников и подмастерий, занимали ум и время Аюлонга. К жене он чувствовал искреннюю любовь, но её женские дрязги с местными дамочками и слугами его совершенно не интересовали.

***

А Мастера ждало ещё одно неприятное событие. В Колинстринну явился некий нищий и двинулся прямиком к замку Эссы, как теперь называли бывший баронский замок. Баронесса, жившая в пожалованном ей домике недалеко от замка, увидев оборванца в окно, отшатнулась и сказала:

-- Не может быть! Мне кажется.

Нищий подошёл к воротам замка и демонстративно без спроса попытался в них войти.

-- Ты что это? -- остановил его страж. -- Наша владетельница всегда накормит и оденет нищего, но ты должен ждать часа, когда она выйдет на прогулку. Рядом с воротами есть хибарка для просителей, отдохни. Кажется, туда уже принесли хлеба, овощей и вина.

-- Я, согласно приговору Имперского Суда, должен войти в этот замок. А не спрашиваю разрешения потому, что я -- законный и наследственный его владелец, барон Тринь Таррисань.

Часовой остолбенел. А подошедшие на шум пререканий челядинцы, служившие ещё при бароне, подтвердили: это действительно барон. Помчались немедленно доложить Эссе и Мастеру. Эсса вышла и сказала:

-- Твоя жена подписала отказ от всех прав на владение. Ты, формально говоря, самозванец, а не хозяин. Можешь идти в дом к жене, если она сама захочет тебя принять. Можешь подождать Мастера. Тогда я велю вынести тебе кресло, чтобы ты, как искупивший свою вину, сидел с почётом. Но в замок тебя может пустить лишь Владетель.

Баронесса, слышавшая весь этот разговор из-за спин зевак, сочла удобным выскочить вперёд, обнять мужа и заплакать:

-- Наконец-то вернулся, мой дорогой! Я тебя ждала столько лет!

Барон тоже обнял жену, стал её гладить и приговаривать:

-- Успокойся, моя дорогая! Самые страшные испытания позади. Мы опять вместе, и мы живы.

А про себя он думал: "Эх ты, моя жена! Я ведь услышал, пока шёл, что ты успела родить ребенка, и даже знаю, от кого. Но сейчас мне невыгодно упрекать тебя, а сына я признаю".

-- Как наши сыновья и дочери?

-- Ингс погиб во время войны с Зинтриссой. Арс служит в войсках на севере, чтобы добыть право на поместье. Собирается пойти на службу королю Колины. Лурс отправился в Айвайю, там воюет. Сказал, умру или завоюю себе поместье. Уже полгода от него не было вестей, по слухам, погиб или попал в плен. Синь после падения канцлера сбежал, его хотели привлечь к суду. С тех пор он как сгинул. Аньиссе дал развод её муж, и она вышла замуж за Тустарлона, командующего войском Владетеля Тора. Линьисса по рекомендации Эссы уехала в Зоор, в фрейлины к королеве, и там вроде бы вышла замуж. Она мне ничего не писала, а слухи разноречивые.

-- Значит, только второй сын даёт о себе знать. Впрочем, теперь он первый... Только двое оказались настоящей моей кровью. И один из них мёртв. Ну что ж, такова жизнь. Впрочем, вот и сам новый владелец нашего замка скачет.

Тор подскакал к замку, бросив все дела. Он знал приговор барона, но как-то забыл о нём, тем более что рассчитанные когда-то три года и девять месяцев на покаяние и дорогу уже прошли. Решения у владетеля ещё не было, но, увидев лицо барона, вроде бы ставшее гораздо чище и не выглядевшее сломленным, Тор соскочил с коня, обнял барона и торжественно ввёл его в замок. Таррисань достал из сумы и поднял, показывая всем, пергамент Великого Монастыря Шжи, что он достойно вынес покаяние и духовно очищен. Официал брат Барс, подоспевший на своём осле, тоже обнял барона и поздравил его с очищением. А Тор поздравил Таррисаня с возвращением чести и достоинства. Баронесса бросилась в ноги к мужу, и стала, по обычаю, просить у него прощения за все грехи, что она совершила за время его отсутствия (не перечисляя их). Считалось, что прощение духовно очищенного и пострадавшего их сразу искупает. Барон поднял её и простил.

Тор прервал трогательную сцену ещё одной трогательной. Эсса догадалась вынести барону платье знатного человека. Таррисань торжественно скинул рубище нищего, одел богатый костюм и мягкие сапоги. Прибежала старшая дочь и представила барону своего нового мужа и ребёнка от него. Словом, все плакали от умиления. А Тор доброжелательным голосом сказал:

-- Если твоё баронское достоинство соизволит остаться здесь, то я буду платить тебе десять золотых в месяц. Но в мои замки ты допущен не будешь, чтобы не было недоразумений. Если же ты соизволишь отправиться в другие места, то будешь неделю моим гостем, а затем я дам тебе на первоочередные расходы тысячу золотых, достойное тебя оружие, коня, повозку и двух рабов.

Таким образом, Тор недвусмысленно показал, что, если барон попытается жить здесь, чести и довольства ему не будет. Его жене до сих пор Эсса давала по двадцать золотых в месяц. Барон понял: остаться и попытаться затем завести судебный процесс или поднять мини-рокош не удастся. Тем более, все говорили: Тор в любимчиках у короля и королевы Толтиссы и вроде бы даже отец наследника престола.

-- Прекрасно. Я выбираю дальний путь, он мне привычен.

-- Тогда войди вместе с женой, её сыном и её служанками в мои гостевые комнаты. Ты мой почетный гость.

Барон оценил яд слов Тора и торжественно заявил:

-- Я подтверждаю, что младенец Кай мой законный сын.

-- Прекрасно! Значит, ты вместе с женой и младшим сыном будешь моим гостем.

И барон произнёс стихотворение, в котором выразил разрывавшие его на куски противоречивые чувства в форме, приличествующей знатному:

Были родными

Нашему роду всегда

Стены твердыни.

Многие годы

Предки мои жили здесь.

Тор сразу же ответил:

Сменён Судьбою

Ныне, навек, навсегда

Стен сих владелец.

Не огорчайся:

В мире меняется всё.

Эсса добавила:

Вижу птицу я, что села на вершину башни,

И запела: "Всё проходит, словно день вчерашний.

Не печалься, спас ты душу в тяжком покаянье,

Это больше, и намного, чем все достоянье".

Баронесса, на которую теперь были устремлены все глаза и уши, выдавила из себя:

Рада я, что ты вернулся, муж любимый мой.

Положение и славу возвратим с тобой.

-- Достойный ответ! -- воскликнул Тор. -- Гости и вассалы, сегодня вечером пир в честь спасения души барона Триня Таррисаня! А завтра я налагаю на себя пост и буду весь день молиться, чтобы он нашёл достойное его место и восстановил своё положение.

***

Атар после двух недель утомительного пути в жаре и пыли, под атаками кровососов, добрался до Колинстринны через два дня после барона. Стоял летний зной: шестой месяц года, начинавшегося у старков приблизительно с весеннего равноденствия, а в сезонах было по четыре месяца. Естественно, Тор, после того, как работа была распределена и до того, как понадобится вмешательство Мастера и заказчика, повёз гостя в Ломолинну, чтобы отдохнуть от жары и немного похвастаться своими владениями. Атар резко возражал против большого празднества, Тор его понимал, и они поехали маленькой группой из владетелей, их детей и жён, ближних слуг.

Уже горная дорога была лучше, чем тракты королевства. А купание в озере и прохлада помещений в башне окончательно освежили Атара. Тор и Атар вдвоем поднялись в одну из верхних зал башни, чтобы поговорить наедине за чашею вина. Любуясь вечерним видом на озеро, принц сложил стихи:

Я кем-то властвую, кого-то разделяю, кому-то душу без сомнения дарю.

Куда-то в небо беззастенчиво ныряю и в ком-то памятным безмолвием горю.

Я дрянью глупые надежды разбавляю и где-то странствую в беспамятном плену.

Зачем-то мыслями причины истязаю и после выводы ненужные кляну.

Я как-то чувствую, что что-то понимаю! Я что-то знаю, но не всё осознаю.

Открыто радуюсь, когда в себя ныряю и как-то честно многоточия... люблю.

(И. Кривчиков)

Тору ничего не оставалось, как ответить своим стихом:

Я знаю то, что ничего не знаю,

И понимаю то, что не постичь.

Я собственных надежд не разделяю,

Иду лишь на небес беззвучный клич.

Кто любит истину, тот исказит её же,

Кто верит в женщину -- любви не сохранит.

Кто победил -- теряет, что дороже,

Кто милосерд -- тот кровью весь облит.

Мудрец ребёнку уступает в споре,

Военачальник мужиком убит,

Крепчайший дуб нуждается в опоре,

И от ударов не спасает щит.

На том стою, и не могу иначе,

И глас народа ничего не значит.

-- В этом-то мы с тобой и с Клингором сходимся, -- рассмеялся Атар. -- Мы действуем по внутреннему убеждению, невзирая на то, идём ли мы в ногу со всеми или в одиночку против всех.

-- Если ты случайно идёшь в ногу со всеми, это ещё не повод менять ногу, -- улыбнулся Тор.

-- Здесь прекрасный вид. Такому человеку, как ты или я, необходимо вырываться из суеты городов. Я мечтаю: когда немного обустрою свою колонию, тоже построю башню на берегу моря и буду в ней наслаждаться тишиной и прекрасными видами за чашею вина в обществе либо моей милой супруги, либо близких друзей.

-- Для этого не нужно было уезжать в колонию. В Сахирре прекрасные места на побережье есть, как я видел на гравюрах.

-- Уезжаю я по другой причине. Противоборство с великим Жугэ (пусть всё то злое, что он вынужден был сделать, будучи полководцем и князем, простится ему: делал он это ради великих целей и никогда не отступал от чести) показало, что во мне остались нераскрытые силы. А здесь их прикладывать некуда. Не думаю, что в ближайшие годы Старквайе понадобится второй главнокомандующий. Идти командовать армией какого-то окраинного князька в войне против варваров или в междоусобице... Зачем? Если не удаётся командовать армией королевства или империи, надо вести свою армию. Если я недоволен устройством нашей вайи, нужно брать власть или создавать свою. Вот я и выбрал свой путь.

-- А глас народа ославил тебя сумасшедшим, -- улыбнулся Тор.

-- Вот и хорошо. На юге ищущие спокойной жизни не пригодятся. Я надеюсь, что ты посоветуешь мне тех из своих подмастерий и подмастерий твоих мастеров, кто готов к испытаниям и дерзаниям. Обычных людей я беру всех: там, где борьба постоянная, тяжкая, где необходимо сплотиться, даже бывший бандит часто становится хорошим человеком. А вот мастеров стараюсь приглашать с разбором. Какие будут основатели цеха, таков и цех будет. Поэтому мне предстоит в Зооре и Линье очень трудная и неприятная задача: соблазнять гетер, чтобы уговорить ехать с собой достойных. Без цехов гетер, художников и музыкантов новое королевство не может появиться.

Атар не заметил, что оговорился, сказав вместо "княжество" -- "королевство". Зато это отметили Тор и Лир, который принёс ещё кувшин вина и закуски. Ни в коем случае нельзя было позволить прислуживать чужому человеку при мужском разговоре друзей, поэтому Лир, как и полагалось, исполнял обязанности пажа.

-- Я думаю, что ты бы и империю там мог создать, если Судьба тебе чуть-чуть поможет, -- улыбнулся Тор. -- Другое дело, пожелаешь ли ты стать императором варварской империи?

Атара передёрнуло. Уже второй раз у его собеседников вырвались эти слова: империя и варварский император. Причём оба были отнюдь не глупейшими людьми в этой Империи. "Не хватает теперь лишь, чтобы король или королева Толтисса предсказали мне то же самое. А то ещё вдруг Император благословит на захват короны Южной Империи. А мне прежде всего укрепиться бы там, создать крепкое и здоровое общество" -- подумал он.

И тут Лир неожиданно спросил отца, который не ожидал такого вопроса от восьмилетнего мальчика:

-- Отец, а почему мы не отправляемся на новые земли?

-- Сын, что нам там делать? У меня владение здесь, у меня здесь дела, да ещё одна новая идея пришла.

-- Там бы мы могли создать себе княжество или другую вайю с самого начала и не зависели бы от королей. Ты считаешь себя менее способным, чем князь Клингор или принц Атар?

-- Сын мой! Запомни, что у каждого есть главная способность, и если увлечься побочной, то Судьба и Всевышний с него строго спросят. Моя -- металл, а не люди. То, что ты предлагаешь, это всё равно, как если бы принц Атар, который, как я знаю, иногда любит помахать молотом, вдруг решил бы стать Великим Мастером-кузнецом. Иди занимайся, а то мы зря теряем время, -- только и ответил ошеломлённый и озадаченный Тор.

Лир, чуть раздосадованный, вежливо поклонился и удалился.

Принц рассмеялся. Действительно, поработать в кузнице было одним из его увлечений с юности. Ему нравился запах раскалённого металла, как он обретает форму под ударами тяжкого молота или маленького молоточка, сильные и здоровые люди, составляющие мощные цехи. У них были и пороки, но нормальные для мужчины. Кто-то выпивал, кто-то любил подраться, кто-то слишком азартно играл в кости или карты, кто-то изо всей силы влюблялся, кто-то чередовал эти увлечения. Потом люди искренне каялись и возвращались к работе до нового выхода за рамки, что бывало не так часто. Поэтому у мастеров не водилось мелкого изысканного разврата, пронизывающего светское общество. Там всё было естественно.

В колонию свою принц набирал прежде всего воинов, крестьян и мастеров по металлу, считая, что остальное приложится. Если люди увидят тех, кто способен их защитить и повести на великие дела, они сами потянутся. Во всяком случае, желающие большего, чем спокойное гниение.

Лишь теперь у Тора дошли руки ещё до одной вещи, которая его поразила в высказывании принца.

-- Твоё высочество, давай выпьем за нас с тобой. Только мы, являясь настоящими мужчинами, тем не менее можем рассматривать задачу соблазнения гетер как нечто неприятное.

-- Мастер, ты ошибся, -- улыбнулся Атар. -- Таковы же могут быть и отшельники-аскеты. Но к ним гетеры сами прибегают. Знать бы, почему?

Тор подумал: "Ты, принц, счастлив, что не знаешь этого. Потом тебя всю жизнь настигали бы воспоминания о неповторимом и безвозвратном". А вслух он сказал:

-- Давай выпьем за наших жён, которые своим очарованием и любовью отвращают нас даже от великолепных красавиц-гетер.

И (теперь можно сказать прямо) друзья вновь сдвинули чаши.

Вернувшись в Колинстринну, принц занялся обработкой подмастерий, указанных Тором. Он преуспел: пара оружейников, три кузнеца, рудознатец и бронник пополнили список колонистов.

А барон, поговорив с принцем, срочно послал за счёт Тора гонца к своему старшему сыну, чтобы тот направлялся в Карлинор. Туда же направился и барон с семейством. Так в числе колонистов появился первый знатный род.

***

Зоор встретил принца раскалённым небом и пышущими жаром улицами. Лето выдалось в Зоорине и Сахирре очень жарким и засушливым. Правда, неурожаем это не грозило, поскольку прекрасно обработанные крестьянские наделы хозяева теперь изо всех сил старались поливать, используя для этого рабов, домашних слуг и наймитов. Ведь полив в засуху -- не благородная обработка земли, особенно если непосредственно на поле воду выливают члены семьи хозяина. Для доставки воды и других возникающих тяжёлых и неквалифицированных работ типа расчистки подготовленных на подобный случай временных водоёмов и колодцев, можно воспользоваться и трудом презренных личностей. Единственное, что было плохо: пожары в лесах, степях и на болотах, которые порой перекидывались на деревни. Участки при этом из-за их тщательного увлажнения страдали меньше, а вот крестьянские дома горели, как солома. Дымная мгла нависла над Зоором и Линьёй. Жару она не облегчала, а страдания от неё делала ещё тяжелее.

Мажордом немедленно пригласил принца и его семью в гостевые покои королевского дворца. Он сообщил, что король примет дядю с женой наедине через два дня, завтра он приглашается в тронный зал на королевский выход, а сегодня монарх милостиво разрешает семейству принца отдохнуть с дороги. Атар и жена вежливо поблагодарили и заняли прохладные покои. Первым делом Атар отправился с сыновьями в баню, а жена с дочерью -- в бассейн. Неожиданно для принца, старший банщик показал ему знак Каменщиков и намёком сообщил, что через четыре дня его ждут в схроне:

-- Твоё высочество, всегда рад тебе служить, но через четыре дня придут каменщики ремонтировать мой жалкий дом, так что я не смогу быть тебе полезен.

Атар ответил таким же знаком и показал, что он понял намёк:

-- Милейший друг, через четыре дня я в бане не смогу быть. Так что успокойся.

Этот эпизод сразу же вызвал неприятные воспоминания у принца. Он был по-прежнему не уверен, правильно ли он сделал, что вступил в Тайное Общество. Но теперь он пока что не видел выхода.

Утренний выход короля, как всегда, был обставлен пышной церемонией. Сначала шли герольды, выкликавшие имена предков короля, начиная с Энгуэу Эу, затем несли королевский штандарт, венец и пурпурные сапоги. Король выходил в сандалиях, на троне ему торжественно надевали венец и пурпурные сапоги. Сегодня, предупредил церемониймейстер, честь надеть венец предоставлена принцу Атару.

Атар стоял справа от трона в пурпурных сапогах, летнем парадном облачении и с венцом в руках. Он знал, что по крайней мере ещё один раз ему придётся пройти подобную церемонию. Вновь поднятый Принц Империи должен был на следующее утро надеть венец Императору.

После завершения церемонии король, как и полагалось, первым обменялся словами с тем, кто надевал ему венец.

-- Очень рад тебя видеть в добром здравии и в хорошем расположении духа, принц.

-- Очень рад видеть тебя в добром здравии и отличном расположении духа, мой повелитель и мой племянник.

Король поднялся с места и произнёс громким голосом, чтобы слышали многие.

-- Дядюшка-принц, я просмотрел отчёт комиссии по оценке и вижу, что она уж очень строго подошла к оценке твоей недвижимости и владений. Я, в признание твоих заслуг перед королевством и военных подвигов, приказываю увеличить выплату в два с половиной раза. Доволен ли ты?

-- Я благодарен тебе, мой король! Твоё величество, это истинно королевское благородство и щедрость. В моём сердце навсегда сохранится воспоминание о твоих благодеяниях.

-- Очень рад, принц, надеюсь, очень скоро принц Империи и князь. Я приглашаю тебя послезавтра вместе с женой на приватную аудиенцию сразу после утреннего выхода.

-- Благодарен и польщён, твоё величество. Твёрдо надеюсь, что, когда я стану независимым властителем, отношения между нашими владениями будут наилучшими. Мы всегда будем помнить, что наша родина -- Старквайя.

Принц, поклонившись, отошёл в первые ряды придворных, понимая, что необходимый публичный разговор с королём завершён. Конечно же, король эффектно проявил щедрость. Теперь и на самом деле принц не мог не признать цену выкупа справедливой и благородной. Как племянник виртуозно разыграл дипломатическую партию со своим казначеем! Всем кажется, что король без меры облагодетельствовал принца, а он с минимальными затратами достиг сразу нескольких целей. И самое главное, теперь Атар, как человек чести, обязан будет признать старшинство короля по отношению ко вновь образованному владению и поддерживать наилучшие отношения со Старквайей. Король перехватил инициативу у князя Клингора.

На следующий день принц посетил одну из самых многообещающих высокородных гетер Ириньиссу. Жена уже знала о намерениях принца, и заранее простила ему возможные любовные отношения с гетерой, понимая, насколько важно привлечь ещё двух Высокородных гетер, чтобы они могли поднимать новых Высокородных в новом государстве. Жена, как и муж, понимала ещё одно: эти гетеры будут мощнейшим оружием в обращении с варварами, средством их приручения и замирения. Одна такая женщина стоит целой армии, как показала королева Толтисса, вернув Линью в одиночку. А ведь линьинцы славились своим цинизмом и хитростью.

Ириньисса была русоволосая и светлокожая женщина изящного телосложения, высокая, с очень благородным лицом и светло-серыми глазами. Из-за страшной жары она приняла принца нагой. Гетера возлежала у фонтанчика и наслаждалась прохладой, царящей в зале. Принц искренне любовался её телом и манерами, и даже прекрасное вино он пил малюсенькими глотками, чтобы не смешивать тонкий вкус вина с манящим тонким запахом благовоний гетеры и с её опьяняющей прелестью.

Атар произнёс стихотворный экспромт для Ириньиссы.

Город раздавлен под солнечной тяжестью,

Он задохнулся в дыму и в пыли,

И с раскалённым туманом не вяжутся

Тонкий твой облик и плечи твои.

Веет от них мне весенней прохладою:

Маленьким чудом в сожжённые дни.

И, хоть влюбляться в тебя и не надо бы,

Но загораются в сердце огни.

Ириньисса ласково и довольно улыбнулась, и, как полагается, ответила экспромтом на экспромт:

Забилось, словно в клетке птица, моё сердечко. Я люблю.

И в тишине своих признаний моя душа себя огню

Предаст безропотно и смело... Я так боялась. Так ждала.

Самой себе в глаза смотрела и честно зеркалу лгала,

Что будет легче... Что забуду, когда в ответ услышу: "...Нет!",

Когда пойму, что без возврата к наивным мыслям юных лет

Жить суждено... Прости за правду... Прости, что "Я" и "Ты" -- не "Мы"...

Давай исчезнем в разных "Завтра", где тайны памяти полны.

(И. Кривчиков)

Обменявшись поэтическими экспромтами, принц и Ириньисса улыбнулись друг другу, и принц почувствовал, что первый шаг к завоеванию её сердца сделан. Он попросил слугу принести подарки. Тот, войдя, просто разинул рот от впечатления, произведённого открытой красотой Ириньиссы. Принц выбрал колье и браслеты, подходящие к коже, глазам и волосам гетеры. Гетера ещё более ласково посмотрела на него и ответила экспромтом:

С небес светила зрелая луна...

Окутан свет её дождями листопада...

Ты был один тогда, и я была одна...

И в кутерьме осенних маскарадов

Я одиночеству дарила вечера

Сквозь тишину неразделённой милой грусти...

Ты был один тогда... И я была одна...

Ты был ничей тогда... (Подробности опустим!)

Меня колола прошлого игла...

Среди смятений я была в плену мечтаний!

Ждала ответов и жила я как могла...

И уставала от бездарности скитаний!

Тик-так...

Не замедляло время бег...

Глотал остаток дня случайный вечер...

Тогда любимым стал случайный человек

После недолгой и простой случайной встречи...

(И. Кривчиков)

Принц сразу же отреагировал:

Случайности в любви нет места вовсе:

Ведёт Судьба.

Открыты страсти мы, блаженства просим,

Как дождь -- листва.

За суетой разгульных маскарадов

Где ты -- ничей,

Забыли: свет не стоит взгляда

Одной -- своей!

Развеялось очарованье

Пустых страстей,

Связал двоих в одно созданье

Любовный клей.

Принц почувствовал, как взгляды и незаметные движения гетеры пленяют его чувства и взоры, так что он теряет разум. Было всем известно, насколько тонко и сильно гетеры, прошедшие обучение в Школах Гетер, умеют пленять мужчин, буквально сводя с ума от любви и страсти тех, у кого духовная тренировка недостаточна. Принц мог бы ещё разорвать путы чар, но почувствовал, что лучше им отдаться. Ведь, соблазнив его, Ириньисса будет в некотором смысле привязана к нему. Атар начал говорить комплименты, продолжая улещать гетеру подарками. Когда она, наконец, после нескольких часов ухаживаний мило согласилась принять его в свои объятья, он в буквальном смысле осыпал её золотом.

Но принц не был бы полностью подготовленным аристократом, если бы, потеряв голову, он потерял бы и разум. Он помнил, что основная его цель не быть соблазнённым и не получить действительно высочайшее наслаждение от объятий гетеры, а соблазнить соблазнительницу. Он осторожно подступил к этому, демонстрируя покорность женским капризам Ириньиссы, а тем временем незаметно склоняя её стать основательницей нового цеха гетер и королевой гетер нового царства. Когда Ириньисса наконец-то, сама не понимая, что сейчас обольстили её, потребовала от принца взять её с собой в колонию, чтобы она там царей покоряла, принцу оставалось лишь упасть к её ногам с благодарностью.

Через семь лет, когда Ириньисса действительно стала считаться королевой гетер Юга, принц (теперь уже царь и глава союза царей) вспомнил с ней вместе этот эпизод. Ириньисса с высоты прожитых лет и опыта почувствовала, кто на самом деле тогда кого обольстил, и в восторге так обняла своего повелителя, что тот вновь на несколько дней оказался прикован к её объятьям. На сей раз Ириньисса взяла реванш, на самом деле соблазнив царя.

На следующий день после первого успеха с Ириньиссой принц, отстояв приём (вернее, отсидев; король продолжал демонстрировать наилучшее отношение, и принцу было приготовлено кресло, будто полноправному князю), прошёл вместе с женой в личные покои короля. Как он и ожидал, жену сразу же увели Толтисса и равноправная ей жена, тоже валлинка, Икторасса. Король же, после необходимых церемоний, предложил принцу выкупить двадцать старых военных кораблей. Цена, названная королём, видимо, была справедливой, а торговаться в данной ситуации было совершенно неуместно. И принц согласился. Теперь у него было место для десяти тысяч человек, если на вёсла посадить тоже колонистов. Оставалось набрать эти десять тысяч.

Более того, король предложил, чтобы корабли стояли пока что в гавани Зоора, и сказал, что он отдал распоряжение королевским военным верфям чинить эти корабли по усмотрению принца. Тем самым метрополией новой колонии становился Зоор. Здесь также было невозможно отказаться. Таким образом, принц почувствовал, что его постепенно удушают в объятьях, не оставляя ему никакого выбора, кроме как подчиняться.

До отъезда на Сейм принцу удалось сделать лишь ещё одно важное дело: он сумел уговорить заканчивающую карьеру Высокородную гетеру Акариссу присоединиться к колонистам, соблазнив её перспективой обольщения простоватых варварских царьков и ханов. За двумя гетерами потянулись ещё пара Высокородных художников и пара Высокородных музыкантов, а также несколько гетер и артистов рангом пониже: полноправных. Оставалось совсем чуть-чуть, чтобы укомплектовать начальным составом художественные цеха нового государства.

***

Через пару недель после всех этих событий делегация Старквайи направилась на Имперский Сейм. В неё, конечно же, входили Тор и Атар. Делегация Карлинора уже была отдельной, поскольку княжество признано четырьмя королевствами. На остров Киальс большинство ехало с радостью, поскольку столица Империи славилась большим набором развлечений самого разного пошиба. Только Тор, пришедший в гости к Атару, как только прибыл в Зоор, ворчал, что эти дурацкие заседания Совета королевства и Сейма отнимают время у настоящей работы. По нему было видно, что одна мысль встать на землю Киальса, где он пережил и тяжкие испытания, и любовь, и потерю любви, неприятна. Но, как говорится, достоинство обязывает.

На Сейме всё прошло быстро и гладко. Атару дали фамилию Тронэу и сделали его основателем нового рода Принца Империи. После этого его освободили от обязанности присутствовать на Сейме, поскольку он должен был собирать войско и колонистов, чтобы занять свои новые владения. Не приглядываясь и не прислушиваясь к дрязгам Империи, которые уже не волновали, Атар стал собираться обратно в Зоор. Но новоиспечённому Принцу Империи сразу же передали, что на послезавтра Патриарх пригласил его, чтобы проверить и, если сочтёт возможным, благословить. Этот вызов не мог не встревожить Атара. Ведь он понимал, что Каменщики поставили ему ментальный блок и что обнаружить этот блок Патриарху и его приближённым не составит труда. С другой стороны, он вновь благодарил Судьбу за то, что в свое время настолько увлекался духовной тренировкой, что его даже упрекали отец и старшие братья, поскольку он из-за неё несколько пренебрегал другими искусствами. Так, например, в стихосложении он уступал даже Тору. В боевом искусстве ему, безусловно, было далеко не только до Клингора, но и до ныне спивающегося Крангора. Правда, в карьере полководца это ему не повредило: единственным боем, который можно было с натяжкой считать поединком, стало нападение на Жугэ и царя Шжи. И в этом бою Атар уничтожил врагов без единой царапины на себе. А вот высокая духовная тренировка позволила ему пробить трещины в ментальном блоке и, более того, сохранить их незаметными для Каменщиков. В частности, теперь Атар стал напряжённо думать, как же обойти клятвы, взятые с него Каменщиками, чтобы не оказаться вынужденным лгать Патриарху. Ведь ложь будет моментально выявлена.

И тут Атара осенила блестящая идея. Тайное Общество может стать в некоторый момент очень опасным для обеих религий и для государств. Но, с другой стороны, оно обеспечивает ещё один вид контроля. Важно лишь, чтобы и оно не оставалось вне перекрёстного контроля. Решение принято. Он, действительно, не будет говорить ни одного слова и не сообщит ни одного слова из того, что делалось на Обществе. Атар сел за стол, пододвинул к себе листы бумаги, обмакнул кисть в тушь и начал писать.

"Недостоверные сведения об Открытой Толпе Кровельщиков"

"Эта Открытая Толпа собирается прежде всего не в столицах княжеств, особенно вновь образованных. Сходка их в одном из таких захолустных городишек происходит на кровле дома нищего Ратракила Ниса".

В таком духе он исписал двадцать листов, после чего почувствовал себя подготовленным.

***

Князь Клингор, в отличие от вновь испечённого Принца Империи Атара Тронэу, активно участвовал в работе Сейма. Сейм сам по себе был почти бессилен, но это было отличное место для разведки общей ситуации в Империи, улаживания конфликтов и разыгрывания интриг. Он обратил внимание на нездоровый вид Императора (к слову, Атар даже не заметил этого и потом себя ругал). Он осторожно подошёл к Императору с пожеланиями здоровья и был немедленно приглашён на личную аудиенцию. Поскольку приглашение делалось при свидетелях и не замаскированно, ясно было, что обсуждающийся вопрос будет либо совершенно незначительным и личным, либо исключительно важным и публичным. Так что князь направился во дворец Императора, будучи готов к любому повороту событий.

Император после кратких церемоний перешёл к делу.

-- Князь, я скоро умру. Вижу: моей основной ошибкой было, что я всю жизнь играл по правилам. Империя нуждается в настоящем императоре: властном, воинственном и авторитетном. Если ты согласен, я завтра объявлю о предстоящем отречении и предложу срочно созвать Большой Имперский Сейм для выборов. Одновременно предложу тебя в качестве нового Императора. Уверен, что короли, не желая уступить эту честь друг другу, согласятся на тебя. А ты возродишь единство и могущество Империи.

"Вот и наступил тот момент, о котором меня давно уже предупреждали предсказатели. Если взять общее из их предсказаний, они предвещали, что я смогу стать Императором, если только сам захочу. Остается один лишь вопрос: захотеть ли? Сейчас в Империи слишком стабильное положение. Если потихоньку усиливаться, то всё равно на меня обратят внимание задолго до того, как я сравняюсь по силе со Старквайей и Валлиной. А там почти наверняка раздавят, объявив законный рокош против ущемления прав уделов. Я чувствую, что мой род может стать императорским, но сначала нужно дождаться, чтобы это принесло ему славу и процветание, а не упадок и разгром".

-- Ваше Величество Император старков! Я обдумал твоё благородное предложение и вынужден отказаться. Сейчас в Империи всё слишком хорошо завязано друг на друга, особенно после брака Красгора с Икторассой Валлинской. Два королевства вместе будут делать с Императором что захотят. Я знаю своего брата, он искусный дипломат и не допустит, чтобы этот союз разорвался по мелочи. Так что мне придётся сидеть на троне раззолоченной куклой. Я и мои потомки будут ждать своего часа, чтобы взойти на престол и править. Я уверен: час настанет, и мы удержим престол надолго.

Император был чрезвычайно раздосадован. Ведь он хотел убить двух зайцев: дать Империи достойного нового Императора и оградить свой маленький лен, поскольку после такого благодеяния Клингор был бы вынужден защищать всеми силами герцогство Куктинга (вернее, уже его сына). Что сын удержится сам, Куктинг весьма сомневался, зная средненькие способности наследника и в дипломатии, и в военном деле. А самое главное, что даже понизить его и сделать наследником другого бессмысленно: взрослых сыновей четверо, но все они средненькие, ни рыба, ни мясо. И Куктинг совсем приуныл.

Примечание. Конечно, в романах герой исключительно редко отказывается от короны, которая плывёт к нему в руки. Но даже в нашем мире были ситуации, когда слишком раннее взятие короны отбрасывало сильный и славный род далеко назад. Последним таким примером являются Люксембурги, взявшие корону Священной Римской Империи не в тот момент, когда это было выгодно. А до них были швабские императоры, и другие...

Подумайте, неужели же с самого детства натренированные и обученные на владетелей, да и по природе исключительно способные люди не смогут сообразить, когда нужно брать, а когда лучше не хапать? Ведь заповедь силы: хватай столько, сколько можешь удержать. Поэтому, вообще говоря, господство аристократии лучше господства денежных мешков, поскольку золото меры не знает и на своих детей не рассчитывает, ограничиваясь лишь ближайшим будущим.

***

Принц Атар с трепетом в сердце переступил порог внутренних покоев Имперского Храма Двенадцати Победителей. Монахи-эмпаты отметили его волнение и ещё что-то, не сумев сразу идентифицировать, но тем не менее сочли возможным провести его к Патриарху. Поклонившись и пробормотав ритуальные слова приветствия:

-- Пресветлый отец, я отягощён грехами и недостоин, но не посмел не явиться по твоему зову, -- принц поцеловал перстень Патриарха, как полагалось делать независимым правителям, которым он уже считался, правда, пока без реального княжества.

Выслушав первый вопрос Патриарха, принц вместо ответа молча передал ему тетрадку с записями. Патриарх просмотрел их, быстро понял, в чём дело, спрятал тетрадку в складках своего одеяния и велел позвать братьев Сита и Крира. Тут у принца прорезался голос:

-- Пресветлый отец, а не лучше ли сделать это через несколько дней, чтобы если, не дай Судьба, в твоем ближнем окружении есть кто-то неверный, он не смог бы понять, в чём дело?

Патриарх отменил приказ и отослал своих людей, которые, к счастью, не услышали слов принца. И, пока дверь не закрылась, он сурово отчитывал принца за недостатки в духовной подготовке и за грехи. Так что все могли бы подумать, что сначала Патриарх очень разгневался на принца, а затем немного смягчился. Когда Патриарх почувствовал, что никто не слышит и не видит, он вновь достал листки, быстро просмотрел их все и подытожил:

-- Насколько я понимаю, рассказывать ты ничего не имеешь права в силу клятвы. Я присмотрелся к тебе и вижу, что ты сумел повредить их мощный ментальный щит, причём тонко, так, что заметить утечки трудно. Приходи через несколько дней, мы поможем тебе великим благословением всех монастырей и духовной защитой.

-- Ещё один щит? -- обречённо спросил Атар, только сейчас окончательно поняв, в какие опасные дела он влез.

-- Сын мой, надо слушать внимательно. Я сказал: защита, а не щит. Тебе придётся противоборствовать сильнейшим духовным и психическим атакам. Тебя будут пытаться подчинить Единобожники, поскольку территория, куда ты отправляешься, не является канонической ни для одной религии. Тебя будут атаковать Проклятые. Да и Южный Монастырь не так-то прост. А тут ещё одна мощная сила, и ведь они поставили на тебя и твоё новое царство... или, может, на всю Южную Империю?

Принц содрогнулся. В третий раз упоминается про императорство. Неужели ему придется принять на себя тяжесть короны Юга?

После всего происшедшего принц остаток разговора помнил как в тумане, но по косвенным признакам установил, насколько детально его исследовали. Вернувшись к себе, он проспал до следующего утра. А поскольку теперь отплытие в Зоор откладывалось, он занялся рутинными делами Сейма и подбора специалистов. На Имперском острове ему удалось соблазнить несколько архитекторов и дошедшую до критического по меркам гетер возраста (сорок лет) Высокородную Иолиссу. Теперь основные направления были более или менее укомплектованы. Принц почувствовал, что выигрывает год из двух лет, первоначально отпущенных на подготовку. Плохо, что ни одного Великого Мастера. Но Мастеров каждой специальности было раз в десять меньше, чем Высокородных художников или гетер.

Великое благословение всех монастырей и постановка защиты оказались столь трудными и даже мучительными процедурами, что принц на неделю слёг в постель и лишь затем отбыл в Зоор.

В Зооре буквально через несколько дней после возвращения принца поджидал сюрприз, вновь изменивший его намерения и вызвавший немедленные действия. Хитрые планы короля насчёт Атара и колонии были сорваны простоватым и прямолинейным воякой. Верховный адмирал Крис Эритайя возмутился, услышав, что чужой флот будет ещё год стоять в гавани Зоора и ремонтироваться на королевских верфях. Флотоводец поднял громадный скандал при поддержке многих других военных и целой своры советников и знати, теперь уже завидовавших славе Атара и потоку людей. Этим воспользовались демагоги и начали подбивать народ на бунт против колонистов, мешающих жить коренным зоорцам и нагло объедающих их, пользуясь покровительством короля. Такие неприятности заставили принца убраться с флотом в Карлинор, где его ждали (впрочем, его звала к себе и Хирра). Король был недоволен, но делать было нечего: он сам видел, что слишком много влиятельных людей будут всячески мешать Атару, и рассчитал, что лучше пусть он будет обижаться на них, чем потом переносить отрицательные чувства на короля. Всё равно дерзкое решение ехать в дальние страны, чтобы начинать там заново, означало: принц разочарован настроениями и образом жизни большинством знати и народа в Империи. Так что возмущение действиями Атара лишь подтверждало мнение принца о массах. Поскольку с принцем отбыли и набранные им колонисты, можно считать, что дальний путь начался, пока что с короткого морского перехода.

Словом,

Хоть самый сильный,

Если меж сил попадёшь,

Будешь раздавлен,

Как жерновами

Будет размолот червяк.

-- Глава 5. Новый Император

Неожиданно быстрый отъезд из Зоора заставил будущих колонистов сплотиться. В Карлиноре они поставили временный городок под стенами города. Клингор был доволен, что его княжество всё-таки будет метрополией новой колонии. В данном случае он обыграл короля и Хирру.

Кисса встретила принца в буквальном смысле с распростёртыми объятиями и немедленно вызвала его на любовный поединок. Принц сумел без нарушения правил чести только обговорить отсрочку на три дня, пока он устроится сам и устроит своих людей. Вечером у него состоялся ожидаемый, необходимый, но от этого не менее тяжёлый, разговор с женой.

-- Я понимаю, что ты, муж мой, как владетель, а теперь и будущий царь, должен поддерживать отношения с самыми разными людьми. Я понимала, что без гетер нам там будет выжить намного труднее, а сохранить культуру почти невозможно. Но они просто атакуют тебя как нынешнюю знаменитость и будущего правителя.

-- Что поделаешь? Такова жизнь, таковы обычаи. Хорошо ещё, что по положению моему я могу отказать полноправным, но над Высокородными и сам Император не имеет власти.

-- Да, что поделаешь. Но есть ещё одно. Ты, муж мой, до сих пор делал всё, чтобы я оказалась признана в высшем обществе, и добился своего. А там тебе придется вступить в политический брак с дочерью какого-нибудь местного царя или же Императора Юга. И я стану второй женой.

-- А вот здесь ты ошибаешься. Вернее, наполовину ошибаешься, моя драгоценная жена! Да, я понимаю, что вынужден буду вступить в политический брак. Но с самого начала я поставлю старкских граждан на положение местной знати, а сам, чего бы мне это ни стоило, заявлю, что настоящий принц настоящей Империи выше всех этих царей. Так что ты там будешь не ниже по знатности, чем дочь захудалого Императора Юга, и я буду брать лишь вторую жену.

-- Ты очень многое продумал и решил, мой муж и мой настоящий мужчина! Я ещё раз увидела, что перед нами дорога Судьбы, ведущая к одному из двух: или к славе на много столетий, или к достойной смерти. Я рада, если мы пройдём эту дорогу вместе до конца. И у меня есть чувство, что так и будет.

-- А у меня есть уверенность в этом, моя замечательная жена! Рад, что понял, увидев тебя: наши линии судьбы сходятся.

-- Но я чувствую, муж мой, как будут раздражены все местные царьки и местная знать. Тебя-то они готовы были бы признать, а если у них там нелады и раздоры, может быть, и отдаться под твою руку. Но признавать знатью всех старков!

-- Заставим. Я знаю, что воевать нам там придется много, и войны будут нелегкими. Поэтому завтра же я начинаю военные тренировки своих людей, пока их местные дамы и служанки ещё не заставили забыть обо всех делах. Ведь женщины всегда падки на героев, идущих на опасность. Особенно как на любовников...

-- Так что не захотят признать добром, заставишь признать силой! Ты у меня тоже герой, мой повелитель и муж! Но это я знала даже ещё до того, как решилась выйти за тебя замуж. А насчёт необходимого для управления и для политики -- я же понимаю, что теперь, как жена правителя, я должна помогать ему в таких делах, а не мешать. Что ты любишь меня одну, я вижу и рада!

-- А я не очень рад. Мало ли что может быть. Если союз меж нами основан на любви, то мы становимся уязвимы. Представляешь себе, какой-то интриган наплетёт тебе о моих отношениях с другой женщиной. Да ещё и доказательства представит такие убедительные на вид! Ведь ты, от любви и ревности, можешь больших глупостей наделать и повести себя, как никакой предатель не повёл бы. Сколько было таких примеров в истории. Извини за жестокость, но нас соединяет прежде всего общая судьба.

-- Да. Вспомним Крангора. Он показал, что и ты, муж мой, тоже мог бы наделать глупостей от любви. Я понимаю, что если кто-то тебе начнет клеветать насчёт моей неверности, ты не поддашься. А если кто-то убьёт меня? Или похитит?

-- Осторожно!!! Такие речи, тем более сказанные с таким чувством, могут исказить линии Судьбы!

-- Ты прав, муж. Нельзя отпускать себя на волю.

-- Да, особенно нам, кто стоит наверху. Нельзя по многим причинам. И даже по той, ничтожной, но важной: нельзя давать простонародью повода говорить, что мы всё получаем не по заслугам, а по праву рождения. Поэтому знать вынуждена изгонять сыновей и дочерей, проявляющих нерадение или просто не выдерживающих обучение, а ещё чаще хоронить их, погибших в ходе учёбы.

-- Каждые такие похороны на некоторое время заставляют умолкнуть демагогов, кричащих о равенстве всех людей. Когда мужик, а особенно его жена, представляют себе муки, на которые им пришлось бы обречь своих детей, стань они Высокородными, у них в голове кое-что проясняется.

-- Как говорят в Монастырях, если ослабить обучение Высокородных, общество продержится ещё сотню лет без видимого изменения. Но потом наступит медленный и глубокий распад, и всё высшее сословие должно быть заменено, даже те, кто остались не затронуты разложением.

-- Почему даже те?

-- Они своей чистотой позволяют грязным представителям знати оправдывать в глазах народа своё положение: смотрите, какие люди есть среди нас!

-- Да. Страшно!

-- Много страшного узнаёшь за время обучения и потом, когда тебя допускают к древним книгам. Жалею, что Храма Двенадцати в Карлиноре пока нет. Ведь сейчас меня вновь допустили туда, чтобы я изучил доступное лишь правителям высшего круга.

-- Что тебе мешает, полностью организовав лагерь здесь, вернуться в Зоор или даже в Великий Монастырь?

-- Я уже сказал, жёнушка: военное обучение. Здесь должен буду всем всё время руководить я. Обычные военачальники станут учить воевать так, как можно было, имея за спиной Империю и её законы. А там нам придётся сражаться и жить по-другому. Мне надо сделать своих людей столь страшными в бою, чтобы ни у кого даже не вызывало сомнений, что в наших рядах стоит лишь знать.

-- Я понимаю тебя, мой муж. Но тогда я тоже должна понять, как мне учить сейчас жён и детей переселенцев. Может быть, даже художниц и гетер?

-- Насчёт гетер и художниц -- нет. С этими справится Кисса. Она умница, не хуже тебя. Она тоже поймёт, что надо будет там, вдали. А вот насчёт женщин... Ты молодец, жёнушка! Ещё раз рад, что наши линии судьбы сошлись!

И принц поцеловал свою подругу жизни.

***

Уже на следующее утро принц собрал всех свободных мужчин из колонистов: и граждан, и неграждан, и слуг. Он выступил перед ними с речью.

"Свободные граждане Империи! Честные свободные колонисты! Я благодарен вам, что вы отважились отправиться из нашей благодатной империи в богатые, но нецивилизованные, края. Если вы решились, значит, каждый из вас чувствует, что у него есть возможности и способности, которые он не может раскрыть здесь, где всё обустроено и упорядочено. Каждый из вас хочет великих дел и готов начать с самого начала, чтобы иметь возможность совершить предназначенное ему Судьбой, и наилучшим образом пройти свой Путь. Известно, что самая главная заслуга человека: понять и правильно исполнить своё предназначение в этом мире. Правильно исполненное предназначение смывает тысячу грехов, которые совершены на пути к нему, естественно, если ты их осознаешь и в них покаешься. И даже если ты не успеешь покаяться лишь потому, что погибнешь славной смертью на пути к своему предназначению, сама эта смерть смывает такие грехи. Правильно исполненное предназначение открывает путь душе к лучшей участи в других жизнях, а за эту ты получаешь посмертную награду. Так что у каждого из вас появилась возможность достойно прожить жизнь и искупить свои вины покаянием делом. Это и лучше, и интереснее, и почётнее, и даже приятнее. Но зато намного труднее, чем просто молиться, поститься и воздерживаться от радостей, после чего опять бросаться в их омут с недомытой душой".

Люди уже знали, что колония благословлена всеми Великими Монастырями, и восприняли такое начало как должное. Ведь после благословения в колонисты потянулись довольно много таких, кто знал за собой серьёзные грехи. Кроме того, принц выкупал мелких преступников, и судьи королевства, зная отношение короля к колонии, тоже выражали готовность заменять наказание отправкой в колонию. Так что среди народа было чуть ли не большинство такого, кому требовалось очищение души, но кто предпочитал очистить её в честном бою и дожить жизнь весело, а не на каторге или в монастырской келье.

"Я уже говорил, что места, куда мы направляемся, благодатные и практически свободные. Там жили проклятые Древние, и оставили после себя проклятия. Но теперь, с Великим Благословением, мы с их проклятием справимся, если будем вести себя не слишком глупо. Так что это неприятность, но неужели вы надеялись очистить душу и совершить великие дела без трудностей и опасностей? По-моему, здесь таких нет".

-- Нет! -- дружно откликнулись колонисты.

"Я это знал. С душой мы немного разобрались, хотя забывать о ней не будем никогда, а то наше благословение очень скоро сгорит и заменится на Великое Проклятие. Вы же слышали о таком? Это не сказки. И я не желаю, чтобы мы на собственной шкуре ещё раз убедились, что это правда, и стали бы очередным назиданием для потомков. А что мы там отнюдь не будем святыми, всем вам тоже понятно. Мы едем за трудной, но интересной и богатой жизнью, и не собираемся отказываться от её радостей. Хотя бы даже потому, что десять тысяч -- неплохо для начала, но затем нам будет нужно не менее ста тысяч граждан, чтобы удержаться среди чужих народов. Мы не можем надеяться, что к нам прибудет столько народу из Империи. Путь далёкий и опасный, да и людей, способных глядеть в лицо Судьбе, не так много. Так что вам, мужчины, придется наплодить детей-богатырей, а для этой цели взять либо захватить себе в жёны и наложницы женщин-красавиц".

Мужчины одобрительно загудели. Такая постановка вопроса им понравилась. И теперь они, как им казалось, понимали, почему среди колонистов так мало женщин. На самом деле женщины, по своей осторожности, просто гораздо менее охотно ввязывались в очевидную авантюру. Если бы она была хоть любовной...

"Поэтому сами понимаете, что в первых двух поколениях гражданство будет считаться по отцу и детей от наложниц будем считать законными младшими детьми. А затем уж мы ужесточим правила насчёт браков и гражданства, чтобы в варварах не раствориться. И в связи с этим я могу сразу сказать вам следующее. Нам нужно помнить, что каждый полноправный гражданин Империи в колонии должен стать знатью. Каждый негражданин и слуга, который едет с нами, станет гражданином. Каждый дворянин станет владетелем. Каждый мастер -- основателем цеха. Каждый третий сын -- основателем рода".

Колонисты возликовали. Принцу пришлось пережидать, пока они издавали радостные крики, некоторые даже принялись танцевать. Слуги стали обниматься со своими (теперь уже бывшими) хозяевами. Наконец, ликование утихло.

"Ещё несколько слов. Вы едете туда, где сможете проявить себя без пут, которыми нас сдерживает здесь Империя, королевство, наместник, сюзерен и так далее. Но всё это не только ограничивает нас. Власти заодно нас защищают. Там оборонять вас будет некому. Вы можете надеяться лишь на собственную смелость, свою боевую выучку и дисциплину и на своё оружие. Я надеюсь, все вы поняли, в чём дело. Тем, у кого оружие плохое, я выдам взаймы хорошее. Вернёте деньги или оружие, когда с его помощью захватите военную добычу или защитите своё имущество. А сейчас вам нужно будет серьёзно учиться военному делу".

-- Великолепно! Готовы воевать! -- раздался общий крик. -- Завтра же начнем упражняться!

"Начнём сегодня. И упражняться придется по-новому. Вы должны владеть оружием не хуже профессиональных наёмников. А боевой дух и дисциплина у вас будут выше, потому что вы будете воевать за своего князя, за своих друзей, за свою семью, за свою честь, за свою жизнь и свободу. Помните, что там не Империя. Статус гражданина для варваров ничего не значит. Если здесь, когда вы сдаётесь в плен, вас ждали приличные условия содержания, не очень тяжёлая работа и выкуп, то там вы либо будете зверски замучены, либо станете рабами у самых жестоких и неумолимых хозяев, что ещё хуже смерти. Посему не жалейте сил и времени на упражнения. Когда мы прибудем на место, упражняться будет уже поздно. Нам с первого же дня придётся быть готовыми отбивать нападения и беспощадно мстить за них. Так что нам почти сразу доведётся и защищаться, и нападать самим. Иначе как же мы заставим варваров нас уважать? Мы должны показать, что мы храбрее их и сильнее в бою. Мы должны развеять их предрассудки, что дикость дает преимущества в битве. Мы должны развеять их заблуждения, что культурные люди трусливы и бесчестны. И при всём этом мы должны им показать, что мы, в отличие от них, гуманные граждане, и не чужды милосердия, когда оно оправдано и когда на него отвечают с честью и благородно. Мы не сможем их всех завоевать. Мы должны будем привлечь на свою сторону тех, с кем стоит сотрудничать, а остальным беспощадно и многократно показывать, что враждовать с нами -- глупо и смерти подобно. Но каждый раз они вновь будут лезть в глупые битвы, ведомые свирепостью и алчностью, и каждый раз мы должны будем им всё это напоминать. Так что если здесь война была исключением, там она будет почти постоянным состоянием".

-- Прекрасно! Будет где развернуться и что захватить! -- раздалось довольно много голосов. Это были воины, бывшие разбойники и молодые ребята, жаждавшие подвигов, славы, добычи и прекрасных пленниц.

"Вот и хорошо! Я вижу, что все поняли необходимость военной подготовки, чтобы выжить. Милостью нашего доброго короля, справедливо заплатившего мне за поместья, у меня сейчас достаточно денег, чтобы кормить всех вас до отплытия, а милостью моего лучшего друга принца Империи князя Карлинора и Аа, все, кто живут в городке колонистов, освобождены от платы за землю и от всех поборов, кроме подданства, гражданства и знатности. Так что деньги вам сейчас не нужны. Поэтому я приказываю всем вам сосредоточиться на подготовке. Те деньги, что вы хапнете сейчас, обернутся для вас потерей жизни в колонии. Но военной подготовки недостаточно. Вы станете знатью в колонии. Знатному человеку нужно многое знать и уметь. Вы видели, как часто высокородные хоронят своих детей, не выдержавших обучения. Обучиться полностью вам уже не удастся, но монахи из здешнего монастыря и храмов согласились вас бесплатно обучать тому, что должны уметь и помнить люди высокого общественного положения. Не надейтесь, что жизнь будет лёгкой. С утра вас будут гонять до упаду военные, а после обеда займётесь культурой, классической литературой и духовной подготовкой. Время для отдыха будет только на праздниках".

Вот теперь большинство разочарованно загудело. Принц повелительным голосом прервал ропот.

"Все вы должны понять. Простой дворянин, который дрался сам либо командовал малюсеньким отрядом, теперь становится владетелем и должен управляться со многими людьми, причём надо себе отдавать отчёт: большинство из них будут варварами. Крестьянин, подселённый в деревню как один на пять дворов, не может равняться с местными крестьянами, и они станут его смердами. Так что даже простой крестьянин должен уметь управлять четырьмя-пятью дворами варваров. Далее. Варварские смерды обеспечат вашу семью, почтенные крестьяне, питанием. А вы должны взамен защищать их с оружием в руках. Да и себя тоже. Ведь вам не хочется из дворян становиться как максимум смердами, а то и быть убитыми. Цеховые мастера должны возглавлять городское ополчение и образовывать костяк тяжёлой пехоты. Теперь, надеюсь, вам понятно, какая ноша ляжет на ваши плечи? Счастье и возможность реализовать свою судьбу даром не даются, за них нужно платить".

Ропот приутих. Люди призадумались: а ведь действительно их социальное положение резко меняется.

"Это касается вас самих и ваших домов и хозяйств. Но ведь все варвары должны видеть в каждом из вас прирождённого высокородного. Значит, вы должны уметь вести себя как высокородные. И не только вы, но ваши жёны и дети также. Всех женщин до сорока пяти лет и всех детей с пяти лет с завтрашнего дня берем в обучение. Те женщины, которых мы с собой привезём, мало того, что должны столь же выделяться над варваршами, как высокородные дамы либо гетеры над ними. Они должны будут затем воспитывать этих неотёсанных варварш, матерей младших детей в их семье, чтобы эти матери не испортили новых граждан. Они должны будут управляться с большой семьёй и слугами. Им тоже придется нелегко".

"А теперь я прошу руководителя военной подготовки полковника Лана Асретина и назначенных им сотников развести вас по сотням и десяткам и начать военную подготовку. Единственное послабление, но только на сегодня: без оружия и доспехов. После обеда вас ждут монахи. Жёнам, дочерям и детям дадим день, чтобы освоиться с мыслью: завтра с утра их тоже будут ждать монахи и наставницы. Вечером те, у кого нет оружия или доспехов, приходите ко мне в командирский шатер. Вам выдадут их и возьмут расписку. Словом, с сегодняшнего дня мы живём по поговорке: тяжело в учении -- легко в бою; легко в учении -- смерть в бою".

Так принц взял бразды правления в лагере колонистов. Он теперь был рад, что среди колонистов почти не было карлинорцев: каково тем было бы отрываться от домов и семей, когда они в двух шагах от родных?

Вечером в лагерь прискакал князь Клингор и довольно сказал:

-- Молодец, дядюшка! Я велел освободить тех из преступников, кто в тюрьме и на каторге лишь окончательно испортится, с условием, что они до отправления не имеют права покидать лагеря и должны под страхом смерти выполнять все обязанности колонистов. Так что принимай завтра ещё сотню колонистов.

-- Спасибо, князь, даже за эту мразь. Там они вынуждены будут стать людьми, а здесь превратятся в нелюдей. Я подумал, что даже лучше, что твои люди не записались ко мне, Те двое, кого я нашёл, стоят двух тысяч преступников. А обычные людишки выли бы рядом с домом и всех сбивали бы с толку.

-- Пожалуй, ты прав, дядюшка. Но подожди: теперь к тебе потянутся наши вторые и третьи сыновья. Я издам завтра же указ, что любой записавшийся в колонисты лишается права входа в города и сёла княжества вплоть до прощания перед отплытием.

-- Спасибо тебе ещё раз, князь-племянник. Только сделай из этого указа исключение для тех, кто уже был записан.

-- То есть для двух людей? Ну ты и крючкотвор, дядюшка!

И родственники, которых теперь не разделяли никакие противоположные интересы, расхохотались и обнялись, после чего князь пригласил принца выпить с ним наедине, что они и проделали со всем вкусом, чередуя вино, беседу, музыку и танцы танцовщиц вплоть до утра. Так что в эту ночь принц к жене не попал. А следующая уже принадлежала Киссе.

***

Наутро принц, повидавшись с женой, отправился наблюдать за военной подготовкой. Увиденное оставило у него двойственное впечатление. С одной стороны, он не прогадал, произведя Асретина в полковники и назначив главным по военной подготовке. Уже на второй день строй был ровный, повороты достаточно чёткие. Видно было, что через недельку и оружейные приемы будут выполняться красиво и быстро. Но что-то во всём этом было не так. А что именно -- принц никак не мог понять.

Посмотрев на пришедших преступников, Атар немного развеселился. Внешность большинства из них соответствовала показу висельников в театральных представлениях: лохмотья, бегающие глаза, у некоторых клеймо. Но один из них вызвал просто дрожь, хотя заклеймён не был. Сломанный нос, полголовы зияет шрамом, одного уха и одного глаза нет, да и всё тело в шрамах. А единственный красный глаз смотрит настолько холодным и безжалостным взглядом, что по коже продирает.

-- Вот это настоящий висельник! -- сказал кто-то из свиты.

-- Нет. Это достойный кандидат на распятие. А то и на раму, -- возразил Атар.

Неожиданно монстр-человек улыбнулся при этих словах. Но и улыбка его не красила, показывая беззубый рот и вызывая на лице жестокую гримасу.

-- Кандидат на раму, как тебя зовут и за что попал в тюрьму?

-- Крис Колорин из Зоорины. Попал по глупости. Напился в трактире, а тут в кости стало не везти. Ну, обидно стало, передёрнул маленько, собутыльник чего-то полез на меня, я ему руку сломал, а потом ещё полтрактира разнёс и пару стражников покалечил.

Принц невольно улыбнулся. Преступление-то действительно было естественным и не позорным. Может быть, внешность этого человека не соответствует его сущности, а поскольку все его сторонятся, не удивительно, что спьяну и от обиды надебоширил. И сам признался, что слегка сжульничал в игре. Может быть, его соперник на самом деле мухлевал намного больше, вот Крису и не везло.

-- Посмотрим, каков ты в настоящем бою будешь.

Неожиданно для принца, Крис опять ухмыльнулся, на сей раз откровенно злобно, и сказал:

-- Будешь очень доволен. Или, наоборот, очень пожалеешь.

Желая сгладить впечатление от последней непонятной и дерзкой фразы Криса, принц поднялся на возвышение и заговорил, обращаясь к отпущенным преступникам.

-- Там, куда мы едем, вас ждёт настоящая жизнь и возможность не только загладить свои вины, но и подняться так высоко, как в Империи вам и не снилось бы. Но для этого вы должны стать настоящими бойцами и настоящими гражданами. Сейчас вы все получите по пять сребренников, чтобы купить пристойную одежду и моющие средства. Затем в баню, а уже вечером станете в строй. Кто струсит и попытается сбежать -- около лагеря уже приготовлены свежие колы, и князь Клингор дал мне право казнить таковых без формального разбирательства, по военным законам.

Надо сказать, что в ближайшие несколько дней пару беглецов пришлось действительно водрузить на колы, но затем тюремные сидельцы быстро вошли в общую массу колонистов, и, кажется, действительно стали надеяться на лучшую участь в дальних краях.

Ночью Кисса вдруг проснулась от того, что принц в её объятиях закричал:

-- Так не получится! Их же орды, а нас горстка!

-- Кошмар? -- спросила гетера.

-- Ничего. Всё в порядке, -- ответил принц и вдруг вспомнил: оба они Каменщики, вокруг никого нет, значит, он может обсуждать свои мысли и с Киссой.

Ему захотелось попробовать и такой вариант. С гетерой обсуждать нельзя, но с женой, бывшей гетерой, можно. И вообще, можно сейчас считать, что у него в объятьях сестра (вот страшный грех-то!), а не гетера. А раз так, почему бы не попробовать?

-- Сестра-Каменщица, я вдруг подумал: "Нас там будет горстка, а варваров орды. Варвары, хоть и неорганизованные, но храбрые и хорошие бойцы. Как же нам победить? Получается, что даже устоять невозможно!"

-- Раз устоять невозможно, бегите со всех ног, -- улыбнулась Кисса. -- Кто бежит сегодня, может победить завтра.

-- Ура! Ты молодец, сестра! Нужно учить солдат драпать. Вот этому их военные наставники никогда не учили.

-- Брат, ты либо с ума сошёл, либо гений. В любом случае давай ты мне больше не брат, я тебе не сестра. Мы опять честные любовники. И за безумие, и за гениальность я очень хочу тебя отблагодарить своими объятиями.

И любовники вновь слились.

Утром гетера сказала, пока ещё никого вокруг не было:

-- Брат, я пару раз видела, что князь учит свои отборные части, правда, не бежать, но отступать быстрым шагом, а потом моментально восстанавливать строй. Может быть, ты действительно гений, а не безумец. А теперь стань опять любовником, и я тебя поцелую.

Гетера заткнула рот Атара страстным поцелуем, прежде чем он успел что-нибудь ответить. И вовремя, так как в комнату вошли служанки с благовониями и водой для умывания.

После завтрака принц, наскоро забежав домой, помчался смотреть военные учения. Жена его тоже собиралась вести занятия со вновь испеченными дамами. Свободного времени у них сейчас не было, а то, что появлялось, моментально съедали светские обязанности и обычаи чести.

Посмотрев ещё раз на учения, принц пригласил на обед полковника и трёх дворян, которые казались ему самыми умными и одновременно верными: Чусса Тронарана, брата своей жены, Линга Элитайя, младшего сына знаменитого военного наставника, Криса Корилинса, блиставшего и на пирушках, и в учебных боях. Сотников он не стал приглашать, поскольку не верил, что они быстро воспримут новую идею. А вот Асретина принц тупицей не считал. Первоначально сама идея: основное внимание, как только колонисты восстановят военные навыки, уделить умению отступать и даже бежать, -- показалась глупой и бесчестной. Принцу пришлось долго аргументировать: по крайней мере, двадцать лет придется держаться в основном на людях, что прибудут сейчас; численное превосходство варваров все время будет подавляющим; не будет территории, чтобы вести войну в стиле Жугэ: осторожно маневрируя и заманивая варваров в адские ловушки. Конечно же, если представится возможность, такое нужно будет делать, но даже отсиживаться в стенах вновь построенного города будет нужно лишь в крайних случаях: землю требуется как можно быстрее осваивать и людям богатеть. Наконец члены военного совета согласились, что на Юге нужно будет воевать по-новому, теряя как можно меньше своих людей, а варварам безжалостно нанося как можно большие потери. И что в принципе этого можно добиться, используя высокий боевой дух колонистов, наличие у них единой цели и отличную организованность, унаследованную от Империи. Большего в первый же день принц не хотел достичь, тем более что тяжёлое обсуждение длилось до самого вечера, и настало время поужинать и немного выпить. Вернее, остальные остались пить много, а принц отправился выполнять долг чести к Киссе.

На следующий день принца перехватили на подходе к лагерю Корилинс и Асретин:

-- Вот послушай, принц, что придумал Корилинс. Уж этим-то точно надо будет заняться.

-- Принц, там расстояния будут большие, людей мало, степняков рядом много и коней много. Надо, чтобы все наши хорошо обучились верховой езде и немного -- конному сражению, -- кратко сказал Корилинс.

-- Если мы все станем конницей, всё равно нам не сравняться со степняками ни по искусству верховой езды, ни по умению драться на конях. Они с детства с конями срослись, -- улыбнулся принц.

-- Эх ты, принц! Вчера ошеломил нас идеей, а сегодня сам ничего не понял. Я предлагаю нашим передвигаться в конном строю, а драться в основном в пешем. Конечно, на конях надо будет настигать бегущих врагов или драться с маленькими группками, так что кавалерийским боем тоже нужно будет немного владеть. Представляешь, принц, разинутые рты степняков, приготовившихся рубить наших в капусту, когда перед ними возникнет пехотный ёж, ощетинившийся во все стороны копьями и прикрытый бронёй. А изнутри наши слуги будут их поливать стрелами и болтами с коней, -- съехидничал и одновременно разъяснил идею Корилинс.

-- Даже это будут делать не слуги. Те, кто в задних рядах, должны будут не ждать очереди биться, а, не сходя с коня, стрелять. Но быть готовыми в любой момент спешиться и занять место в главном строю, -- уточнил принц, проникшийся идеей.

-- Замечательно! Значит, мы кое до чего договорились! -- сказал полковник.

-- Я немедленно отправлю людей закупать коней. Их мы не повезём с собою, так что перед отъездом придётся распродавать. Поэтому купим три сотни, и все по очереди будут тренироваться на них, -- подвёл итог принц.

А про себя принц подумал: придётся учиться быстро организовывать защитный строй из беспорядочной конной лавы. Получается, что здесь люди заодно будут учиться умению бежать и немедленно переходить к регулярной битве, как только враги потеряют строй и осторожность. Его план начал косвенным образом осуществляться.

Услышав о такой придумке, князь Клингор предоставил ещё более сотни коней из своих конюшен и сам с интересом наблюдал за обучением конной пехоты. Он даже устроил учебный бой со своими всадниками, и был очень доволен, что его всадников побили.

Арлисса оказалась исключительно жёсткой наставницей женщин. Она помнила, как трудно без привычки вести светские разговоры, и вовсю школила несчастных дам и девушек, чтобы те учились вовремя вспоминать нужные стихи, расшифровывать намёки и иногда сами ответить хоть неуклюжим, но стихотворением. Она даже договорилась с женой князя, валлинской принцессой Акниссой, провести пару совместных праздников для дам, как было сформулировано, двух княжеских дворов. Естественно, на эти праздники были приглашены жёны и дочери лишь наиболее родовитых из колонистов (как будущих владетелей). Но Арлисса рассчитала, что женщины из захудалых дворянских родов, повертевшись, как ужи на раскалённой сковородке, на язычках светских дам, затем и себе спуску не дадут, и другим дамам тоже.

Первый из праздников состоялся после учебного боя между конниками князя и пехотинцами Атара. Князь, как проигравший, пригласил победителей на пир в свой дворец. Новые и старые высокородные из колонистов пировали в зале знати, обычные в зале благородных и почтенных. Дамы из знати сразу же начали вовсю шпынять намёками и другими приёмами светской беседы вновь испечённую колониальную знать. Арлисса внимательно следила, не помогая, но записывая на бамбуковую дощечку имена всех своих девушек и дам, которые сумели удачно ответить. Сама она уже свободно отбивалась от единичных наскоков, а на более мощную атаку дамы, у которых были лёгкие жертвы, не собрались. Кисса, Иолисса и Акарисса, напротив, старались по мере возможности помочь своим новым согражданкам. Ириньисса пока ещё не присоединилась к колонистам, она решила посетить Имперский остров и Валлину.

На следующий день Арлисса похвалила всех отличившихся, угостила и на полдня освободила от учебы.

Мужчины вели более простые и грубые разговоры, но иногда налетавшие на них дамы заставляли вновь испечённую знать густо краснеть. Принц и князь с наслаждением наблюдали за этим избиением. Князь был доволен своими людьми, а принц радовался, предвкушая, что теперь его люди, как следует поругавшись, возьмутся за учёбу, чтобы в следующий раз достойно отвечать. На следующий день принц спросил своих:

-- Отдохнули и насладились обществом прекрасных дам?

-- Какое там отдохнули! -- ответил за всех Асретин. -- Люди князя взяли полный реванш за поражение в учебном бою! Но я одного не понимаю, будущий князь наш. От кого нам придётся отбиваться на приёмах на варварском Юге?

-- Я же говорил, что с одного взгляда местные должны чувствовать, что вы -- не чета им, что вы все -- знать. Спесью этого добиться нельзя. Здесь вас беспощадно натренируют, а там уж вы будете показывать им, как должны вести себя Высокородные и знатные. Заодно, если кому-то из варваров захочется войти в наш круг, он будет вынужден обучаться старкской культуре и станет почти что старком. А такие вожди в местных племенах и царствах нам будут ох как нужны. Так что это тоже война, и на самом деле не менее тяжёлая и кровавая, чем оружием.

-- Уже поняли. Острые языки острее торовских кинжалов, но зато никогда не ломаются, -- подытожил Асретин.

Хотя верфи Карлинора были маленькие, их хватало, чтобы постепенно починить и обработать для длинного плавания корабли колонистов. Принц рассчитал, что примерно через шесть месяцев, к новому году, он сможет отправляться. А до этого надо было завершить все дела в Империи.

Старшие два сына принца (от гетер) сейчас в основном тренировались в военном искусстве. Когда принц приобрёл статус Принца Империи, он заменил их односложные имена на двусложные имена высшей знати. Шестнадцатилетний Крин стал Кринсором, дельфином в переводе с древнего языка, а пятнадцатилетний, но очень азартный в военных упражнениях Ласс стал Лассором, косаткой. Младших сыновей назвали Кирсор и Сингсор: нарвал и голубой кит. Так что в преддверии заморского переселения это поколение рода принца получало морские имена.

Переход от идеи к практической реализации всегда оказывается труднее, чем казалось вначале (если вообще возможен). Люди привыкли строиться по своим отрядам, зная соседей по строю. А ведь при бегстве все перемешаются. Голова у принца болела достаточно долго, и неожиданно кое-что подсказал Лассор, который имел блестящие способности аналитика, заодно с прочими. Он продемонстрировал найденную в храме рукопись и показал на пуговицах, как примитивные автоматы могут выстрелить одновременно или разобраться в две шеренги, обмениваясь информацией лишь с соседями. Вместе с отцом они модифицировали метод для фаланги в три, четыре, пять и шесть шеренг и зашифровали команды автоматов в считалочках, которые должны были повторять воины в момент построения.

Как будто полностью наладившаяся жизнь в лагере колонистов неожиданно для них (да и для Атара, который в этом вопросе допустил промах ещё на Имперском острове) была взорвана сообщением о смерти Императора, пришедшим через два месяца после переезда в Карлинор. Но это известие, конечно же, меняло планы очень многих по всей Империи. Местоблюститель императорского престола Имперской Герцог князь Питтак Атригаль из южного валлинского княжества Аколларр объявил о созыве Большого Имперского Сейма и о выборах нового Императора. Князь засобирался в дорогу, да и принцу было неприлично не посетить хотя бы часть Сейма. Но до созыва Сейма оставалось ещё три месяца, и принц начал обучать часть своих воинов, уже натренировавшихся быстро создавать строй, спешившись с коней, на искусство бегства, неожиданно сменяющегося появлением из беспорядочной толпы железного пехотного строя. Сначала Кринсор и шурья с недоверием относились к неблагородному занятию: обучению панике, но затем поняли, в чём дело, и принц с удовлетворением видел, как они взяли на себя положенную им по происхождению роль вожаков и в любой ситуации стремились быстро собрать воинов в чёткий строй вокруг себя, повторяя непонятно откуда взявшиеся несерьёзные и даже частично неприличные считалки. Так что некоторые надежды, что к моменту отъезда на Сейм будут молодые командиры, обучающие остальных воинов столь непривычному искусству, уже появились.

***

В Колинстринне весть о смерти Императора Куктинга тоже изменила многие планы. Тор Кристрорс понимал, что теперь он вынужден будет отсидеть в имперской столице весь Великий Сейм, поскольку уважительных причин отлынивать у него просто нет. Эсса не собиралась отпускать мужа одного на Киальс, и тоже активно готовилась в дорогу. Конечно же, эту ситуацию она попыталась использовать и для побочных дел. В частности, Ингриссу надо было окончательно скомпрометировать, поэтому Эсса решила оставить её главной в отношениях с женщинами из простонародья и со слугами. Формально всё было правильно: ранг её мужа был вторым после Мастера-Владетеля. Зная отношение простонародья к Ингриссе и наблюдая её состояние: всё время то на грани, то за гранью истерики, -- Эсса не сомневалась, что за время Сейма та натворит столько, что можно и нужно будет попросить вмешаться самого Мастера. Ангтун дрожала при одном упоминании о Киальсе, и ей разрешили остаться дома. По рангу своему Мастер теперь должен был построить либо выкупить и перестроить под себя небольшой домик в Имперской Столице, и ему пришлось заранее послать своего архитектора с большой сумой денег и надёжной охраной. На Киальсе и цены были сумасшедшими, и преступность весьма высокой, несмотря на множество стражников и регулярные казни злодеев. Словом, для семьи Мастера Сейм не обещал быть приятным времяпровождением. Но Мастер твёрдо надеялся окупить расходы, набрав на Сейме много заказов от знати других королевств. Ведь брать заказы, переданные через слуг или челядь, ему было совсем не по рангу, а встретиться лично легче всего было на Киальсе.

Неясно было, кто же станет новым Императором. Ходили даже слухи, что им собираются избрать князя Клингора. Эти новости Тор воспринимал со смешанным чувством. Раньше он считал Клингора своим другом, а теперь они резко отдалились. Правда, Тор надеялся, что вражды между ними тоже нет. Но пытаться восстановить дружеские отношения он не стремился: во-первых, он был уверен, что Клингор моментально воспользуется этим для каких-то своих целей, а во-вторых, просто боялся, что Клингор и другие воспримут такой шаг как признание в слабости.

Неожиданным для Тора был разговор с Эссой.

-- Муж мой! Я очень и очень тебя люблю. Рада, что ты у меня такой сильный и всегда поступаешь, как считаешь нужным, а не как считали бы нужным другие. Но ведь нам нужно сообразовываться с обычаями и с мнением общества. Ты, по своему положению и престижу, должен иметь вторую жену. Что король увёл у тебя возлюбленную, лишь добавило тебе славы. А теперь я прошу тебя подумать, чтобы была запасная хозяйка и я не была бы вынуждена при отъезде оставлять дела наполовину чужой женщине, такой, как Ингрисса.

У Тора челюсть отвисла, но он моментально справился с собой. В голове было сразу несколько мыслей.

-- Но ведь Ингрисса -- жена моего ближайшего сподвижника, она в тебя чуть ли не влюблена и ты к ней хорошо относишься!

-- Милый мой муж! Я-то к ней хорошо отношусь, но посмотри, как к ней относятся другие, и благородные, и простонародье.

-- Да, я замечал что-то неладное. Но ведь и к нам первое время относились очень плохо после нашего возвышения.

-- Здесь другое. По сравнению с нами, она ведь не возвышена. Завидовать особенно нечему.

-- Да, почему-то, как я теперь понял, её невзлюбили почти все, кроме нас с тобой.

-- Присмотрись, пожалуйста, мой дорогой муж! Не нужно опять попадать впросак, пренебрегая мнением общества.

-- Один раз я получил жестокий урок. Но ведь не только лишь из-за мнения общества ты просишь меня подумать о женитьбе?

-- Не только. Я больше не хочу иметь детей. Я выполнила свой долг, родив тебе двух сыновей и дочку. Теперь пусть позаботится о продолжении нашего рода другая. Но и мнение света играет роль. Я не хочу, чтобы меня считали невыносимой и глупой ревнивицей.

"Ты и на самом деле ревнивица, и ещё какая! Только совсем не глупая и не невыносимая", -- подумал Тор, а вслух сказал:

-- Я всё понимаю, милая жёнушка. Но нужно найти честную девушку или гетеру высокой репутации.

-- Нужно ещё, чтобы она нам с тобой обоим нравилась, и нас с тобой почитала, -- тихонько добавила Эсса.

-- Конечно, иначе в семье мира не будет, -- согласился Тор, не заметив подвоха в этих словах.

Так что Тор вновь стал замечать молодых красавиц, которых было достаточно в Колинстринне и будет ещё больше на Великом Сейме. Жена осталась довольна: теперь её целеустремлённый муж станет обращать внимание на них лишь с одной целью, а простой флирт будет, соответственно, отскакивать от него, как от скалы. Таким образом, Эсса считала, что она провела успешную стратегическую перегруппировку перед поездкой в опасные места. На самом деле так оно и было.

Рудознатец Хой Аюлонг, ближайший товарищ Тора по исследованиям и муж злополучной Ингриссы, уже два месяца отсутствовал, уехав в горы Ликангса по приглашению тамошнего князя. Судя по всему, домой он собирался вернуться ещё через два месяца. Алхимик Кар Урристир сидел в своей лаборатории, изготовляя присадки для изделий Тора, пытаясь открыть секрет нового сплава, идея которого посетила трёх товарищей в начале года, и занимаясь своими собственными изысканиями. Регулярно он либо устраивал очередной взрыв или пожар, либо травился, но пока что всё обходилось благополучно. Настроение Урристира было не очень хорошим: увлёкшие его идеи никак не хотели реализовываться. Поэтому он периодически взрывался сам. Уже знавшие эту особенность другие мастера в таких случаях лечили его изрядной дозой водки. А на следующий день Урристир промывал себя как следует красным вином.

Вокруг города неспешно (время-то мирное!) возводились городские стены, символизируя его новый статус. Внутри их уже был выстроены целые кварталы ремесленников и торговцев, воздвигнута вторая церковь, почти что храм, третья церковь, попроще, монастырская школа и военная школа для мальчиков и юношей. Военная школа играла в старкских городах почти такую же роль, как гимнасий в эллинских. В ней молодёжь тренировалась физически, занималась спортом и устраивала учебные бои. В монастырской обучали языкам, наукам, литературе и благородным искусствам. В ней занимались и мальчики, и девочки. Словом, жизнь в ремесленном городке Колинстринна текла достаточно спокойно и весьма зажиточно.

С детьми Тора всё было пока что нормально. Лир Клинагор стал признанным лидером среди мальчишек, Яра никак не могла дождаться Нового Года, когда она должна была начать учиться вместе с обожаемым братцем. Линс был в тени своего брата. Пока что ничего плохого с ним не было, кроме того, что он два раза получал опасные травмы: был слишком рискованным мальчуганом. Но эти случаи серьёзных последствий не имели, так что можно считать, что Линсу везло. А причитать по поводу ран, полученных детьми в играх или при обучении, или бояться их, у старков было позором. Другое дело, что Линса стали наставлять, немного сдерживая его излишнюю импульсивность и детскую храбрость, но без того, чтобы задавить эти ценные качества. Ему просто старались показать, когда импульсивность переходит в недостойное Высокородного поведение, а храбрость -- в глупость.

***

Великий Сейм открылся в середине зимы. Его заседания начались с рутинных вопросов, пока Совет Королей решал, кого рекомендовать на Императора. Формально Императора избирал весь Сейм, но фактически Совет Королей всегда выставлял одну кандидатуру.

На второе заседание Совета Королей был приглашён князь-принц Клингор Карлинорский. После пары часов обсуждения за закрытыми дверями короли разошлись крайне расстроенные, а Клингор -- весьма удовлетворённый и даже щеголяющий своей радостью перед всеми. Но ни он, ни короли даже намёками не рассказывали, что же случилось.

Третье и четвёртое заседание Совета Королей завершилось тем, что они расходились с ещё более кислыми лицами и в весьма скверном состоянии духа. Поскольку рассказывать, что делалось внутри, можно было лишь письменно, с условием, чтобы письмена были обнародованы после смерти последнего из присутствовавших на заседании либо приглашённых, все строили догадки, основываясь на косвенных намёках, отпускавшихся разгневанными королями и хирринским консулом. Разговоры сводились к тому, что сама структура Империи, столько времени обеспечивавшая законность и относительное спокойствие, расцвет культуры и ремёсел, под страшной угрозой. Произошло нечто, чего никогда не бывало в истории.

Пятое заседание завершилось вызовом принца Атара. Князь без княжества хотел уехать обратно в Карлинор уже завтра, но вынужден был отложить отплытие. Когда короли расходились, многие впервые видели их ругающимися, ведь самоконтролю Высокородных обучали с раннего детства. Атар же сиял, как полная луна.

Намёки становились всё более зловещими. Короли всё более мрачными. Мрачность и ожидание чего-то плохого перешли и на заседания Сейма, где впервые за два десятилетия вспыхнуло кулачное побоище между партиями, разошедшимися по мельчайшему вопросу: в каком порядке перечислять княжества в имперских документах после смены статуса Лиурии, Синнии и Северной Хирры, которые стали вассалами Старквайи, после появления княжества Карлинор и смены династии в Ликангсе. Драка была утихомирена лишь согласием сторон провести через день поединок пять на пять. Так что простонародье получило любопытнейшее зрелище: боя между знатными персонами и городскими патрициями. Увеличило до предела ликование простонародья, что два боя в этом, нелепом по поводу, поединке закончились смертельным исходом. Ещё в одном городской голова столицы Ликангса потерял руку, а его соперник, претор столицы Хирры -- глаз. Так что бои были настоящими.

Примечание. Гладиаторских боёв у старков никогда не водилось. Но обычай публичных поединков между свободными людьми с избытком их замещал. Иногда такие публичные бои проводились по рекомендации Великих Монастырей или Храмов в ходе каких-либо экстраординарных молебствий, обычно по поводу мира, и чаще всего мира в гражданской войне, с тем, чтобы дать выход накопившейся ненависти с минимальным пролитием крови. Это было прекрасным средством. После нескольких таких боёв бывшие соперники, как правило, братались, пировали, и вражда затихала. А смерть в таком поединке считалась одной из почётнейших. Считалось, что, если даже поединок был из-за спора о чьей-либо вине, оба выходили из него правыми: победитель как правый по существу спора, побеждённый -- как полностью искупивший свои ошибки и даже преступления, из-за которых состоялся бой.

Как обычно, после публичного боя соперники уселись за общий стол, выпили и договорились. На следующий день Сейм почти единогласно проголосовал за новый список княжеств. Когда короли сидели за пиршеством, до остальных донеслись обрывки диалога:

-- Решено. Послезавтра делаем третью попытку.

-- Никогда такого не было. Два раза сорвалось единогласное решение. И главное, даже ничего не требовали.

Через день на Совет королей был вызван князь Ликангский Онгор. Он вышел отнюдь не в лучшем настроении, а короли -- просто в убийственном. И, наконец, на следующий день короли объявили, что пришли к единогласному решению рекомендовать на Императора короля Линны Антисэу Линстора. Его Сейм, облегчённо вздохнув, избрал единогласно. Линна была самым слабым в военном отношении среди королевств Империи. Даже разорванная на части Айвайя, король которой едва мог собрать четвёртую часть полагающихся ему сил вассалов, выставляла армию в три раза большую. Формально избрание Линстора Императором состоялось уже в новом году, после отплытия колонистов, поскольку перед голосованием полагалось выступить всем руководителям делегаций и дать слово всем желающим делегатам.

***

Принц Атар с облегчением вступил на палубу своего корабля. Бессмысленная говорильня закончилась. Он улыбнулся, вспоминая вытянувшиеся лица королей после своего категорического и безусловного отказа. А ведь ему такие заманчивые условия предлагали! Раз уж хочешь поселить своих людей на новых землях и создать княжество с самого начала, три королевства: Старквайя, Зинтрисса и Колина -- выделяют тебе шесть провинций (правда, более или менее освоенная из них лишь одна старквайская; пять остальных практически арена постоянной борьбы с варварами, где власть Империи распространяется лишь на военные поселения и форты). Воюй, заселяй, обустраивай, а заодно по временам нас мири и рассуживай. Даже на риск появления в будущем нового королевства пошли!

"С другой стороны, здорово, значит, допекли их всех северные варвары. Но не мне по этому поводу злорадствовать: я-то сейчас направляюсь вообще в варварское гнездо. Сколько я узнал в Монастыре и в Храме, там рядом два цивилизованных государства. Агаш, с очень древней и самобытной культурой, который недавно освежил свою кровь и достаточно энергичен. Агаш правоверен и даже очень ортодоксален в вере Победителей. Зато второе посложнее для контактов. Эти несносные Единобожники имеют там своего императора и Первосвященника, слава Победителям, что за горами и за Агашом, но и с ними можно договориться, тем более что с Агашом они регулярно и безуспешно воюют. А все остальные -- варвары либо полуварвары". -- Так текли мысли принца, князя без княжества, который только что отказалcя и от княжества, и от императорской короны. -- "Я прекрасно понимаю своего дядюшку, который не поскупился на провинцию. Провинция бедная и отдалённая, а затем, если я провалюсь, или мой сын провалится, можно будет притянуть к себе взамен целое большое княжество. Я прекрасно понимаю Зирварну. Эти три якобы провинции приносят ей только расходы, а в обмен на щедрость она также надеется затем повязать меня династическим браком и как-нибудь заполучить обратно уже устроенные и освоенные земли. Я понимаю и Колину. Они присоединились к Империи, чтобы получить доступ и к нашим товарам, и к военной помощи. А дорога проходит через степи, которые они не могут контролировать как следует. Вот я и буду для них стражем дороги. А все вместе они понимают, что я всё время буду просить то военной помощи, то новых колонистов, и поэтому буду очень и очень сговорчив. Нет, хоть на первый взгляд предложение и заманчивое, я правильно от него отказался! Я выбрал дорогу, и нужно ею идти до конца, уготованного мне волей моей и Судьбы. А здесь я всё равно буду связан по рукам и ногам. Может быть, даже объятьями, но от этого не легче. Ну я понимаю, что именно они предложили Клингору в первую очередь! Но вот что во вторую? Скорее всего, ничего. Они все его побаиваются, и хотели бы связать намертво императорской короной и разорить сопутствующими ей расходами. Тогда понятно, почему он вышел такой гордый: рад был, что отверг коварное предложение".

Принц чётко вычислил ситуацию с Клингором. Ему предложили корону Императора. Он, прекрасно понимая, почему она предложена и уже будучи морально готов к такому, нашел твёрдые и вежливые слова для отказа. Правда, при этом у него была некоторая досада:

"Второй раз такое несвоевременное предложение! Если откажусь в третий раз, Судьба не простит. Теперь надо будет быть готовым подхватить корону в любой момент. Ну что ж, подготовлюсь".

Князь Ликангский Онгор тоже продумал многое:

"Моё княжество бедно и разорено в прошлой войне. Если к нему присоединить ещё две провинции Зирварны, оно станет лишь ещё более неустойчивым. Мне было просто не потянуть тяжесть императорской короны, пришлось бы всё время молить о помощи брата Красгора, брата Клингора и короля Зирварны. И стал бы я самым жалким из всех Императоров. Да вдобавок братец и дядюшка ведь раньше меня отказались, а их в слабости ума и воли не обвинишь. Так что я избежал коварной ловушки".

Король Старквайи Красгор тоже был раздосадован, но хладнокровно анализировал:

"Мой наследник, любимый сын по духу -- самое ценное моё приобретение. Я уже сейчас чувствую в нем задатки незаурядного человека... А может... Нет, это слово не стоит произносить даже в мыслях. Лучше скажем так: зачатый двумя благословенными Избранными в момент двойной тантры, воспитанный, начиная от чрева матери, королём и лучшими наставниками. Он будет Императором единой и мощной Империи! Клингор прекрасно сохранил бы корону до возмужания моего сына. То же самое и Атар. Онгор похуже, но справился бы. И главное: никто даже не подозревал, куда я клоню. А этот линниец очень ненадежный властитель. Удержится ли он достаточно времени? Не вовлечёт ли нас в несвоевременные авантюры?"

А вот новый Император Линстор просто ликовал в душе:

"Поистине, пока что мое царствование благословлено Судьбой! Сначала я победоносно завершил войну с Тромой, и ещё лучше бы закончил, если бы не вмешательство этого несносного миротворца Клингора. Теперь я Император! И я могу использовать корону для укрепления своего королевства. Соседний с нами Лингаст уже культурно подготовлен для включения в Империю. Вот это будет славное дело для Императора: либо включить его как новое вассальное по отношению к моему королевству княжество, либо, если они будут упрямиться, собрать Имперский поход, поставить во главе армии князя Клингора и просто завоевать Лингаст для себя".

Так что этот властитель столь далеко вперед не заглядывал. Он думал лишь о том, как получить побольше выгоды здесь и сейчас от неизбежных расходов на поддержание сана Императора.

А в целом такой неожиданный футбол императорской короной стал признаком будущей великой замятни в Империи. Но лишь первым, безобидным, малозаметным и весьма отдалённым, как красивое перистое облако может предвещать через несколько дней бурю и страшное наводнение.

Словом,

Кто уезжает,

Кто от короны бежит.

Где же правитель,

Чтоб государство

Жезлом булатным пасти?

-- Глава 6. Поднимаем паруса

Корабль Атара вошёл в гавань Карлинора. Никто не встречал, так как принц заранее не объявил о дне своего возвращения (всё равно, как он и предвидел, в Имперской Столице всегда найдётся что-то неожиданное, ломающее все расчеты). Но на подходе к городу корабль заметили, так что в лагере колонистов уже ожидали выступления основателя с рассказом, что произошло в столице. Атар не имел права разглашать бывшее на Совете Королей, он говорил о кандидатуре нового Императора и что короли чем-то серьёзно обеспокоены. Он передал привет от князя Клингора, который остался на Сейме.

Положительно сказалось на облике лагеря, что колонисты не имели времени бездельничать. Общая собранность и подтянутость заставляла людей поддерживать порядок в своём временном городке. Переселенцы втянулись в жёсткий ритм упражнений, который помог им отделаться от мыслей о навсегда оставленном родном доме или о чём-то другом, бывшем до решения отъехать. Принц слегка поощрял колонистов покупать новых рабов, но не вещи, за исключением необходимых или имевших хороший шанс быть распроданными на новом месте. А почему он лишь слегка содействовал приобретению невольников, догадалась жена.

-- Мой милый муж, я так рада, что пока что у нас всё в порядке. Это хорошее предзнаменование для успеха всего дела.

-- И я рад, моя любимая Арлисса!

-- Есть у меня чувство, что сразу после отплытия у нас начнутся большие приключения.

-- Может, не сразу. Знаю, что без передряг добраться до новой колонии нам не удастся. Но я не боюсь. Корабли мы отремонтировали, люди натренированы в военном деле, если кто сунется, получит по зубам. Да и опытных моряков с нами достаточно вызвалось.

-- Я слышала, что ты их в основном направляешь на суда, а тренируются наземному бою они меньше всех.

-- Именно так! Они нам будут ценнее, если кто-то нас будет пытаться взять на абордаж или, наоборот, мы будем брать какого-нибудь глупого наглеца.

-- Все мужчины у нас теперь будут заодно. Только рабам может быть всё равно, кто у них будет новый хозяин. Но я, муженёк, чую, что и здесь ты кое-что продумал.

-- Правильно, моя мудрая жёнушка! -- И принц поцеловал свою любимую супругу. -- И рабы должны быть заинтересованы в победе.

-- Они станут свободными, как только вступят на землю новой колонии?

-- Нет, как только мы выйдем из вод Империи. Во всяком случае, те, кто говорит по-старкски.

-- А как же мы будем в колонии без рабов?

-- Захватим новых по дороге. Ведь всё равно воевать придётся, и противники гражданами не будут.

-- Но люди будут недовольны, что их рабов освободили.

-- Ничего. И не с такими проблемами справлялся. Но ты понимаешь, что говорить об этом не стоит ни слова.

-- Мог бы и не напоминать, мой принц! -- И жена ласково погладила супруга по слегка седеющей голове.

В дверь вошёл слуга, перед этим позвонив и дождавшись ответного звонка (принц жёстко вышколил слуг и рабов, что его уединение с женой нельзя нарушать без явного дозволения; а в случае срочных дел либо вестей было принято звонить три раза).

-- Господин, внизу есть ещё один проситель, который хочет присоединиться к колонии вместе со своим семейством.

-- Передай ему, что через четверть часа я выйду в общую залу.

-- Он настаивает на разговоре наедине.

Арлиссу посетило неясное предчувствие.

-- Принц, женское чутьё подсказывает, что ты можешь сделать очень большую ошибку, если будешь говорить с ним один на один.

-- Я позову своего казначея.

Казначеем был личный раб принца Китир. Он уже знал, что его по приезде в колонию отпустят и сделают гражданином. На самом деле это его не слишком радовало, служить принцу было приятно, с должностью Китир свыкся, а делать казначеем чужого человека было очень опасно, так что, выйдя на свободу, он должен будет оставить своё место. Но Китир понимал, что принц потеряет лицо, если не отпустит своего верного раба.

-- И здесь мне что-то подсказывает, что главными будут не деньги и не имущество. А безусловную тайну придётся сохранить, как ты почувствовал сам, мой мудрый муж, предложив Китира.

-- Тогда остаётся лишь принять его наедине с тобой. Утренний приём нельзя отложить, пожертвую инспекцией военной подготовки, а ты школой женщин.

-- Ничего, мы уже их вышколили, они пару часов и без нас справятся, -- улыбнулась Арлисса.

У принца стало светло на душе, он взял жену под руку, слуги вынесли двух его младших сыновей, двое старших и дочь присоединились к ним, и начался торжественный утренний приём, уже проходивший почти по ритуалу независимого государя. Но начиналась церемония с молитвы за Императора, короля Старквайи и князя-хозяина. За Императора молились и короли, и князья, а вот два других молебна означали, что пока ещё принц признает над собой власть королевства и княжества.

После необходимых ритуалов младших сыновей унесли, начался собственно приём. Новый кандидат в колонисты был поставлен церемониймейстером согласно его происхождению и положению, на одно из первых мест в ряду просителей и тех, кто представляется принцу. Впереди него был только барон Тринь Таррисань со своим сыном, который вчера присоединился к отцу. Принц уже понял, что этот необычный человек не ниже потомственного мастера цеха, а скорей всего и выше.

-- Твоё высочество, я Сур Хирристрин, из семьи потомственных и многократно отмеченных наградами Империи и королевства Старквайи учёных. Я, если мы с тобой договоримся, записался бы в колонию вместе со своей семьёй и домочадцами.

Принца передёрнуло от такого начала разговора. Этот учёный явно не страдал недостатком самомнения. Сразу же завести разговор об условиях. Полагалось бы сначала получить принципиальное согласие принца, а уже затем, и не прилюдно, что-то просить.

-- Если ты начал с требований, выскажи их при всех!

-- Не могу, твоё высочество, -- с лёгким оттенком презрения продолжал учёный. -- Я всё должен рассказать тебе наедине, а уж затем, если ты окажешься достоин, и показать тоже в обществе лишь самых доверенных лиц.

Принца передёрнуло ещё сильнее. Жена сзади тихо, но так, чтобы слышало ближайшее окружение и сам проситель (скорее, требователь), сказала:

-- Учёные всегда славились скверным характером и гордыней. Но иногда владетелю и даже государю было мудрее стерпеть их гордость, почти доходящую до наглости.

-- Это были люди, слава о мудрости и учёности которых разносилась по всей Империи, если даже они демонстративно вели отшельнический образ жизни или уклонялись от дел. А о семье Хирристринов я что-то не слышал.

-- Мы уже три поколения отряжаем самого неспособного из сыновей на службу, лишь чтобы не потерять учёный статус, -- гордо заявил учёный.

-- Что же вы так пренебрежительно относитесь к службе на благо всех граждан и Империи? -- в тон учёному, грубо ответил принц.

-- Некоторые дела не терпят суеты и болтовни. Мне говорили о тебе как о достойном и мудром правителе, но сейчас я начал в этом сомневаться.

-- Прекратим этот бесполезный разговор. Я тебя приму не наедине, а вместе с женой после обеда. Придёшь к окончанию обеда.

Тем самым принц демонстративно отказал учёному даже в приглашении на открытый стол обеда. Учёный дико сверкнул глазами, слегка поклонился и демонстративно вышел, не дожидаясь конца приёма. Он даже не сказал, придёт ли он, но и не отказался. Поэтому принц опять-таки демонстративно назначил одному из своих капитанов свидание на то же время, предупредив, что если учёный все-таки придёт, то разговор будет коротким.

Перед тем, как отправиться на смотр военной подготовки колонистов, принц отправил в Храм Сира Тронарана, брата своей жены, с наказом узнать как можно больше о семье Хирристринов, если она действительно там известна.

Вскоре прискакал галопом Сир Тронаран, вернувшийся из храма. Лицо у него было радостное. Наконец-то пришёл ответ из Великого Монастыря. Они советовали отплыть в первый день нового года. Эта новость взбудоражила всех. По традиции за две недели до отплытия или отправления в дальний и опасный поход люди распускались, чтобы они могли попрощаться с родными, друзьями и любимыми. В гаме радостного сообщения принц чуть не позабыл о поручении, данном Сиру. Но сам Сир не забыл, и мягко намекнул принцу:

-- Твоё высочество! Две последних недели ещё не наступили.

-- Ты прав. Воины! Стройся! Продолжай тренировку... Впрочем, до конца осталось меньше часа. Разойтись, сегодня вечером будет праздничный ужин, но до него, после обеда, занятия, как обычно!

Колонисты с радостью бросились к лавчонкам образовавшегося возле их городка временного рынка, наперебой покупая пиво, вино, а кто и водку. Принц понял, что после обеда занятия будут неэффективными, и решил что-нибудь придумать по этому поводу.

"Перед обедом посоветуюсь с женой", решил он, поскольку у него самого голова тоже не очень работала.

Сир остался около принца, и тут принц вспомнил о поручении. Он, как ни в чём ни бывало, обернулся к Сиру, велел пажу срочно принести им по доброй кружке лучшего пива, и спросил:

-- Какие ещё новости из Храма?

-- Семья Хирристринов век назад считалась одной из самых заслуженных семей учёных. Затем их глава попал в опалу, обиделся на государя, сочинил оду с упрёками в адрес невежественных придворных и простоватого короля, который слушает глупые советы. Во избежание дальнейших неприятностей, он сам удалился из столицы и купил деревушку Клиррастини в лесах Центральной Провинции, недалеко от Ликангса. Чтобы семья не потеряла статус, один из сыновей шёл на службу, но этот сын никогда не женился и больших высот не достигал. Другие же оставались в своей захолустной деревушке среди лесов и вокруг шли слухи о магии, которой они занимаются. Но просвещённые священники и чиновники лишь смеются над этими слухами. Не могут заниматься богомерзостью люди, славящиеся в окрестных храмах своим благочестием. А что они исследуют там, их дела. Единственно, что известно, что их проверили на предмет, не вырождается ли их род, не далее как дюжину лет назад. Инспекция показала, что они соблюдают традиции учёного сословия начала Империи лучше, чем столичные учёные.

-- Тогда понятно, почему этот Хирристрин такой хам. Он гордится своим семейством, и думает, что традиции заменят поиск. Скорее всего, это либо начётчик, либо они там в деревне увлеклись какой-то сверхценной идеей и уже почти век готовят большой сюрприз для всего мира, только почему-то этот сюрприз никак не получается. А тут у них появился соблазн всё проверить на нашей колонии, -- неожиданно разболтался принц (наверно, под влиянием отличного прохладного пива).

Принц осёкся. Много говорить не следовало, хоть Сир Тронаран и был одним из лучших и вернейших его дворян. Практически всё семейство Тронаранов отправилось в колонию. Они даже по специальному разрешению продали свой майорат, чему очень был рад второй сын соседнего графа, сменивший скучный и бесперспективный удел запасного наследника на хлопоты самостоятельного владельца. При продаже майората его должен был принять член семьи покупателя, официально отказывавшийся при этом от наследства своего семейства. Это делалось во избежание неконтролируемого укрупнения поместий.

-- Ну что же. Пора отправляться на обед. Следуй за мной. Сегодня ты будешь сидеть за главным столом рядом со мною или напротив меня, если вдруг появится знатный гость, -- улыбнулся принц Сиру, показав, что полностью доволен им.

Сир тоже улыбнулся и понял, что можно достаточно рискованно пошутить.

-- Принц, сегодня это не награда. Все остальные в лагере будут пить, петь и плясать, а я буду сидеть и очередной раз тренироваться в светской беседе.

-- Ничего, Сир! В колонии твой род будет вторым по знатности, даже если кто-то из обедневшей знати в последний момент присоединится к нам. Так что там тебе всё время придётся страдать подобным образом, -- весело ответил принц. -- Вот и привыкай к новому высокому достоинству. Чусс, конечно, твой старший брат, но там хватит владений и для него, и для тебя.

***

После обеда весёлые принц и Арлисса дали задание Сиру, которое тоже повеселило его: привести дам и девушек, а также всех карлинорских гетер, кто захочет, в лагерь колонистов и устроить там светский вечер.

-- А шлюшек я буду гнать в три шеи... -- проговорил Сир свои мысли, как лучше исполнить поручение. -- Нет, я поступлю ещё хитрее. Я их всех спроважу к слугам и рабам. Посмотрим, соблазнится ли кто-то из новой знати скатиться туда, вместо того, чтобы галантно ухаживать за дамами и гетерами без всякой уверенности в успехе, и насколько наши слуги сумеют себя прилично вести.

-- Правильно, посмотрим, сумеет ли наша новоиспечённая знать сохранить манеры и куртуазность в пьяном виде, -- ухмыльнулся принц, проговоривший эту задумку с женой, -- И скажи всем, что я тоже пирую у себя, меня не будет.

Сир-то, на практически трезвую голову, понял, что на самом деле принц с женой заявятся в самый неподходящий момент проверить, как колонисты выдерживают этот экзамен: на культуру праздника, разгула и выпивки. Одновременно он почувствовал, что остальные, уже крепко выпив, такого не будут ожидать и поймут слова принца буквально. Это окончательно подняло настроение Сиру, и он ушёл, посмеиваясь. Арлисса и принц тоже улыбнулись ему вслед и пошли в малую приёмную комнату, позвав в неё капитана одного из кораблей на глазах всё-таки пришедшего и ожидающего учёного. Правда, через пять минут капитан вышел, и скрежещущего зубами от унижения Хирристрина пригласили на приём к принцу и принцессе.

-- Приветствую тебя, твоё высочество! Я знаю, что ты дерзаешь основать совершенно новое царство. Там тебе понадобятся и новые идеи тоже. Здесь, в Империи, мы боялись показать итоги своих изысканий, зная из истории нашей семьи завистливость и косность научного мира и железную хватку Монастырей.

-- Приветствую тебя, почтенный учёный муж. Не знаю твоей степени, и поэтому не могу к тебе обратиться по всем правилам, -- холодно ответил принц, намекнув, что сам учёный муж уже нарушил правила этикета.

-- Я получил степень бакалавра в Шжи.

-- Неужели надо было ехать в такие опасные края и в такую даль за такой ничтожной степенью? -- равнодушно подцепил учёного принц.

-- У нас в семье образование поставлено лучше, чем в монастырских университетах. Мне нужно было лишь получить формальную учёную степень. А в Шжи потому, что там хоть есть пара светлых голов, у которых можно поучиться и с которыми можно пообщаться. В нашем Ломо сплошные начётчики.

Ход разговора всё более настораживал принца. Скорее всего, сверхценная идея, которую изо всех сил секретят в своей семье, как бы из опасений, чтобы алчные и нечестные учёные мужи её не своровали или Монастыри из зависти не забрали к себе в тайные хранилища и не похоронили там. А на самом деле такие вещи практически всегда оказываются либо пустышками, другой обёрткой на уже давно известное, либо результатом когда-то сделанной ошибки, от которой распространился целый веер ошибочных выводов.

-- Надеюсь, что учение в Шжи дало тебе желаемое.

-- Кое-что дало, но я почувствовал, что полезнее было бы поучиться у Древних Проклятых, если бы это было возможно.

-- Ты готов взять знания у самого Князя? Но ведь когда Кришна что-то даёт, он всегда обманет.

-- Проклятые и Князь -- не одно и то же, твоё высочество. Наша семья всегда славилась своим благочестием, и от этого мы не отступим. А вот Монастыри уже зажирели, начали его терять.

Принц почувствовал, что в разговоре произошли сразу два сбоя. Он допустил ошибку, сославшись на Кришну и тем самым впав в демагогию, а то и в аргументы от насилия. "Да! Оставалось только пригрозить ему Имперским Судом!" -- мысленно беспощадно высек себя за эту ошибку принц. Но моментально ошибкой ответил и учёный, начав облыжно обвинять Монастыри и показав бесовскую гордыню своей семьи.

-- Перейдём к делу. Что же такого ... ценного изобрела ваша семья, что развивает в дремучих лесах уже почти век?

Учёный почувствовал паузу перед словом "ценное". Он понял, что принц намекает на известный вид сумасшествия среди учёных: сверхценные идеи. Бакалавра это ещё больше взбесило.

-- А вот погляди.

Учёный снял полог с принесённой клетки. Там сидела сова.

Принца передёрнуло. Эти птицы служили символом мудрости и одновременно тёмных сил. У Каменщиков в схронах в комнатах Высших Мастеров стояли клетки с совами, а в общем зале несколько чучел сов, как олицетворений Чистого Разума и острых глаз, которые видят в темноте. Принц сделал Хирристрину тайный знак Каменщиков. Хирристрин ничего не понял, и у принца чуть отлегло от сердца. Но пережитый им страх перед тем, что его волю уже начали насиловать Каменщики, сказался на дальнейшем разговоре. Маятник качнулся в обратную сторону: так этих сумасшедших даже Каменщики не поддерживают! Уже практически все ясно.

-- Чем же эта сова необычна? -- раздался голос Арлиссы, почувствовавшей, что принц на грани неподобающего приступа гнева и решившей дать ему передышку, взяв разговор в свои руки.

-- А женского ли ума это дело? -- высокомерно ответил также стоящий на грани взрыва Хирристрин.

-- Если Я и князь Клингор не стыдимся с ней советоваться по самым сложным вопросам, если королева Толтисса признала её мудрой женой, то уж не тебе, ничтожество, унижать её ум! -- процедил принц, не удержавшись от презрительного эпитета.

-- Мудрейшая из жён! -- демонстративно-смиренно ответил учёный, практически не скрывая ехидства. -- Совы так же относятся к птицам, как ты к другим женщинам. Это самые умные из птиц.

-- А я слышала, что самые умные из них -- вСроны, -- задумчиво сказала Арлисса, практически не обидевшись.

-- Может быть, сто лет назад так и было. Теперь это наши совы.

-- Чем же мне помогут умные совы в тяжёлых битвах и в управлении государством? Я буду держать их при себе в качестве советников? -- уже прямо издеваясь, спросил принц.

-- Умных советников всегда мало, -- дерзко отпарировал учёный. -- А мои совы действительно помогут тебе и в том, и другом. И не только в этом.

-- Сколько я знаю, там, на Юге, лесов мало, все больше горы, степи и море, так что твои лесные совы мне мало понадобятся. А для охоты я беру с собой своих соколов, -- продолжил принц, которого эта ситуация уже стала веселить.

Арлисса с облегчением поняла, что опасность взрыва со стороны мужа прошла. Но её грызло некоторое сомнение: она чувствовала, что принц уже принял решение выставить учёного вон с позором, если только тот в последний момент не покажет нечто совершенно необычное. А ей ещё не было ясно до конца, нет ли под всем этим чего-то действительно неординарного и полезного.

-- У тебя есть соколы, умеющие только хватать дичь. У тебя есть глупые голуби, которые знают только свою родную голубятню. А эта птица может многое. Возьми, принц, этот свисток и кусочек сырого мяса, что я принёс, и отойди в другой конец комнаты.

Принц, внутренне улыбаясь, взял свисток и кусочек мяса и отошёл. Хирристрин достал из клетки сову, погладил по голове и дал ей кусочек мяса. Сова доверчиво уселась у него на плече.

-- Помани её мясом, твоё высочество.

Принц, уже развеселившись внутренне, поманил её. Естественно, сова не двинулась с места.

-- А теперь посвисти.

Свисток издал тихое противное шипение. Сова насторожила уши и полетела к принцу.

-- Дай ей кусочек мяса, похвали и погладь по голове, -- велел Хирристрин.

Принц, уже окончательно придя в хорошее настроение, проделал всё это, затем подошёл к учёному, отдал ему сову и твёрдо сказал:

-- Ты этими фокусами хотел привлечь моё внимание да ещё, наверно, выпросить золото? Любая собака может больше и тоже не польстится на угощение, пока не дадут сигнала. Сова заслужила ласку, а ты -- порку за дерзость и глупость. Но я тебя сечь не стану из уважения к учёному званию. Убирайся вон и больше не приходи.

Учёный этого не ожидал. Он как-то осел, опять закрыл клетку с совой покрывалом и, шатаясь, вышел.

-- Очень уж строго ты с ним обошёлся, муженёк! -- вздохнула Арлисса. -- Может быть, в этом и есть что-то.

-- Нам не до того, чтобы заниматься глупыми фокусами, -- поцеловал её принц. -- Забудем об этом. Пойдём посмотрим, как наши люди справляются с испытанием праздником.

Проблема с голубиной почтой всем известна: связь односторонняя. Голуби, действительно, исключительно тупые существа с одной извилиной в мозгу, которая ведёт их обратно к родной голубятне. В этом мире за несколько десятков тысяч лет вывели догоподобных собак, чувствовавших издали хозяина. Они могли его найти вёрст за двадцать в горах или в лесах. Но они тоже были почти односторонней связью: тесный психический контакт они могли установить чаще всего с одним человеком, в самом лучшем случае с парой людей, и для двусторонней связи нужно было иметь этих двух людей на двух противоположных концах, да, вдобавок, требовалась высокая психическая дисциплина от обоих. Собака была обучена, а не выдрессирована. Она жила одними чувствами с хозяевами. Если отославший её давал волю дурным чувствам, она возвращалась к нему утешать любимого хозяина. Другие способности собак и коней за десятки тысяч лет отбора и обучения также были сильно усовершенствованы. Принц говорил о собаках как об умных и любящих существах, которых и животными-то называть уже было стыдновато. Свободные люди цинично шутили, что собаки выше рабов.

Развитие собак привело и к проблемам. Большинство высших пород собак можно было передать другому хозяину лишь в щенячьем возрасте поиска хозяина (от одного до двух месяцев). Привыкнув к хозяину, они уже не могли перейти к другому человеку: слишком тесная связь устанавливалась у собаки с хозяином. Часто эта связь была двусторонней, и порою человек переживал смерть любимой собаки сильнее, чем смерть детей. По причине такой тесной связи, почти никогда человек не мог иметь более двух психически связанных с ним собак.

***

Принц с женой направились в лагерь колонистов. Там они застали картину всеобщего праздника. Пришла в лагерь даже великолепная Кисса со своей свитой. После этого другим Высокородным было стыдно не явиться. Пели прекрасные певцы, играли лучшие музыканты. Колонисты, которые раньше и не смели подумать о том, чтобы поухаживать за такими знаменитыми и красивыми женщинами, опьянели уже не столько от вина, сколько от очарования. К их чести, пьяных, как заметил принц, быстренько убирали в палатки, а тех, кто пытался вылезти из них в неприличном состоянии, просто отправляли обратно хорошим нокаутирующим ударом (других аргументов упившиеся часто не понимают). Когда принца, наконец, заметили, раздались здравицы и все хотели выпить с ним. Его жену пытались утащить с собой женщины, но мужчины не дали. Они, наоборот, подвели к принцу Киссу, других Высокородных гетер, и красивейших из клиенток и учениц Киссы. Принц оказался в окружении красивых женщин, а музыканты заиграли новую песню, которую сложил только сегодня певец и поэт, Высокородный художник Чар Куссокар. Он сам её запел, а припев повторяли все.

Друг другу посмотрев в глаза, поднимем чашу,

Ты скоро будешь вдалеке, отчизна наша.

Пройдём сквозь бури, сквозь бои и сквозь препоны,

Чтоб всем на свете показать, на что способны.

Стремимся мы достойны быть великих предков,

И не желаем стать в роду сухою веткой.

Попутный ветер нас уносит в Новый Свет,

На зов Судьбы.

Прими, Империя, прощальный наш привет,

Уходим мы.

Нас ждут там дикие поля, большие войны,

Но знаем все, чем мы сильны, на что достойны.

Ты зря, родимая земля, нас не ценила,

Нам не давала развернуть дерзанья, силы.

Путем свершений и побед пройти готовы,

Ты нам поможешь, Южный Мир, начать жизнь снова.

Попутный ветер нас уносит в Новый Свет,

На зов Судьбы.

Прими, Империя, прощальный наш привет,

Уходим мы.

Ведёт нас линия судьбы к реальной жизни,

К тому, чего лишила нас ты, Мать-отчизна.

С собой захватим только то, в чём чести проблеск:

Отвагу, женскую красу, мужскую доблесть.

Мы поднимаем гордо флаг Свободы, Братства,

Чтоб развевался он всегда над государством.

Попутный ветер нас уносит в Новый Свет,

На зов Судьбы.

Прими, Империя, прощальный наш привет,

Уходим мы.

Принц про себя отметил, что слово "царство" в конце звучало бы лучше, но его не использовали. Выражая общий дух праздника, к принцу подскочил подвыпивший крестьянин и запел известные слова, раскрыв объятья:

При всём при том, при всём при том

Могу вам предсказать я,

Настанет день, когда кругом

Все люди будут братья!

Принц уклонился от объятий, пожал его руку и сказал:

-- Дорогой, мне очень не хочется, чтобы все люди были братья. Ведь тогда моя ненаглядная жена станет моей сестрой. Да и твоя супруга тоже твоей сестрой.

Все вокруг рассмеялись, и принц тем самым пресёк попытки пьяного братания. А про себя он отметил, что демократические и республиканские идеи проникли в среду колонистов. "Ничего, реальная жизнь быстро развеет эти иллюзии. Люди поймут, что лучше повиноваться умному вождю, чем свободно попадаться на аркан степнякам либо в рабство к горцам". Кисса, стоявшая рядом, саркастически улыбнулась при словах о сестре. Мужик, получив рукопожатие от принца, кинулся к ней и завопил:

-- Признаю свою ошибку! Я не хочу, чтобы ты была моей сестрой!

-- В этом-то случае ты только выиграл бы, -- ехидно пригвоздила его Кисса. -- Ведь всё равно тебе меня завоевать невозможно.

Неожиданно для всех крестьянин выдал остроумный ответ и даже со стихами:

-- Прекрасная, сейчас, глядя на тебя, я могу хотя бы мечтать о твоей любви. А будь ты моей сестрой, не мог бы даже этого. Послушай, что я тут попытался сложить:

Яркой красою

Я наслаждаюсь сейчас.

Это сиянье

Слепит глаза мне,

Но я свободен мечтать.

Кисса и принц были поражены. Люди уже переходили в другое состояние. Кисса вдруг обняла мужика и крепко его поцеловала. У того дух захватило, и он буквально остолбенел. А принц предпочёл использовать ситуацию как можно полнее:

-- Граждане! Видите, как вы изменились всего за три месяца! Мог ли этот крестьянин, кстати, как, почтенный, тебя звать?

-- Урс Ликарин, твоё высочество.

-- Так вот, мог ли полгода назад Урс Ликарин мечтать о таком поцелуе самой Киссы? А сегодня он честно его заслужил. И теперь вы хотите, чтобы все люди были братья, чтобы вы, оказавшись в новом государстве, сравнялись с тамошними варварами! Замените в песне последние две строчки на

И станем мы одним большим свободным братством,

Чтоб править честно нам всегда всем нашим царством.

Люди взревели от восторга и спели песню в новой редакции. Кисса подумала: "Да, братья-радикалы перестарались. Правильно, в новом мире нужна будет крепкая власть. Царство, в основе которого лежит братство благородных граждан. А не абстрактные свобода, равенство и братство". А вслух она сказала всё ещё стоящему и смотрящему на неё заворожённо Урсу:

-- Ты сейчас можешь мечтать о большем, чем мой поцелуй. Но берегись. Правду говорят об удостоившихся любви Высокородной, будучи не подготовлен духовно, и сошедших с ума или, ещё хуже, ставших полностью раздавленными добровольными позорными рабами. Я поцелую тебя ещё раз и обещаю: если будешь и дальше развиваться и станешь настоящим Высокородным, благосклонно приму твои ухаживания. Так что учись, управляй будущими своими людьми, храбро воюй и люби тех, чью любовь сможешь выдержать. А сейчас подойди к моим ученицам. Вижу, что пара их с любопытством поглядывают на тебя, и лишь от тебя теперь зависит, сумеешь ли завоевать ночь, что будет тебе вспоминаться много лет.

И Кисса ещё раз поцеловала крестьянина. Клин клином вышибают. Он пришёл в себя, встряхнулся, с восхищением посмотрел на Киссу, но нашёл в себе силы с достоинством поклониться и шатающейся походкой (явно пьяным не от вина) направился к женщинам.

Вечером жена сказала мужу со вздохом:

-- Знала я, что нелегка доля властительницы, но не представляла, насколько. И ещё я не представляла, насколько гениальное изобретение наши гетеры и насколько важную роль они играют в нашем обществе. Ведь, кажется, они есть лишь в Империи?

-- Да, дорогая. Изобретение это на самом деле линьинское. Но наши предки-старки создали Высокородных, добавив ещё духовности и многого другого, что является секретом наших школ и их цеха. А Император-основатель гениально сообразил, что этим женщинам нужно предоставить гормадную свободу при условии, что они полностью лишены прав участвовать в политической деятельности. Так что на празднике мне нужно было тщательно выбирать слова, чтобы не оказалось, что я говорю о политике в присутствии гетер.

-- Знаешь, дорогой мой повелитель. Чем дальше, тем больше я тебя люблю, но почему-то абсолютно не ревную. Я вижу, что ты любишь меня одну, а государственные обязанности -- совсем другое дело. Но понимаю, что их тебе приходится исполнять всей душой, иначе будет только хуже. Как ты правильно сказал, главное для нас: линии судьбы, и они сплетаются всё теснее и теснее. Не бойся, муж мой, я уже знаю, что никакой клеветник не заставит меня сойти с ума и начать тебе вредить.

-- Не гордись, моя жёнушка. Злые языки страшнее отравленных торовских кинжалов, особенно когда за владельцем такого языка стоит сам Кришна. Ты, я уверен, распознаешь ложь, но ведь Князь Мира Сего способен лгать и правдой. И я, честно тебе скажу, больше боюсь такой лжи, чем примитивной клеветы.

***

Следующим утром к дверям дворца, занимаемого принцем, подошёл изгнанный вчера бакалавр Хирристрин. Он попросил мажордома передать, что просит извинения за своё вчерашнее поведение и разрешения вновь повидаться с принцем. Затем он уселся на землю немного в стороне, чтобы никому не мешать, и стал ждать. Как только как мажордом появился вновь, он спросил его об ответе.

-- Никакого ответа не было, -- презрительно сказал мажордом.

Домашние принца уже знали о том, что учёный с позором изгнан из дворца, и весть об этом разнеслась по всему городу. Собрались любопытные, но зрелища не было: выслушав ответ мажордома, ученый не стал что-то доказывать, а продолжал сидеть в той же позе. Он так сидел до вечера, только пахнуть от него стало хуже, поскольку он не вставал даже для отправления надобностей. Точно так же, без еды и питья, он просидел всю ночь. Может быть, ему было чуть полегче в смысле питья, потому что ночью шёл дождь, а учёный не укрывался от его струй. Утром эта мокрая и зловонная фигура всё так же продолжала сидеть, ничего не говоря и не двигаясь. Охранники и колонисты хотели его утащить, но принц запретил:

-- Если он решил покончить с собой таким способом -- его дело. Это почётный выход после того, как он полностью потерял лицо: он восстановит свою честь и заслужит торжественные похороны. Купите дорогой гроб, пронесите через парадный вход, а этому Хирристрину мельком скажите, что гроб заказан для него.

Слуги, посмеиваясь в душе, устроили целое представление, объясняя всем, что учёный решил покончить с собой от позора, и что принц готовится его похоронить как человека чести. Хирристрин не промолвил ни слова. Прошёл весь день и ещё одна ночь.

Арлисса не выдержала и подошла к учёному:

-- Ты видишь, что мой муж непреклонен. Чего же ты ждешь?

-- Я жду возможности извиниться перед ним и перед тобой за своё недостойное поведение и вновь поговорить с вами.

-- Я принимаю твои извинения.

-- Нет, высокородная, я их ещё не принёс. Отойди и не мешай мне ждать прощения или смерти.

К вечеру принц не выдержал и, проходя мимо учёного, сказал во всеуслышание:

-- Я прощаю тебя и объявляю, что ты восстановил свою честь.

-- Я ещё не просил прощения по всей форме, -- только и сказал учёный, не шелохнувшись.

На третье утро принц сдался. Он велел поднять учёного, искупать, переодеть в чистое, накормить и объявить ему, что вечером он будет иметь возможность публично извиниться, после чего будет принят принцем и принцессой. Церемония извинения прошла без эксцессов, принц тоже попросил прощения за свой гнев, после чего учёный вместе со своим сыном, который принёс клетку с совой (по-прежнему укрытую от посторонних взоров) и несколько толстых рукописей, удалился для разговора с принцем и его женой. Принц через час позвонил и велел объявить, что к ужину он не выйдет, принимать гостей будет Арлисса, а себе и учёному велел принести еды прямо в комнату. Кроме того, он заказал мелко нарезанного лучшего сырого мяса. Разошлись после переговоров их участники только в полночь. Придя к жене, принц пробурчал:

-- Завтра же начнём испытывать в лесах и на море. Если бакалавр приврал, то ему останется лишь покончить с собой. А если нет, это может действительно стать ещё одним нашим тайным оружием.

-- Успокойся, муж! Ты возбуждён больше, чем после трудных дипломатических переговоров, -- сказала жена, ласково его гладя.

-- Но всё-таки поменьше, чем перед битвой! -- улыбнулся Атар.

А Хирристрин, возвращаясь домой в карете принца, сказал сыну:

-- Ещё во время прошлого разговора я начал чувствовать, что эти люди достойны знания, но не поверил внутреннему чутью. Это урок и для тебя тоже, сын.

-- Отец, наверно, тебе было бы легче, если бы ты чуть подольше побыл в Шжи и вернулся бы доктором, -- сказал задумчиво сын.

-- Сынок, ты действительно сын учёного. Я просто боялся, что при защите вынужден буду раскрыть наши семейные тайны. Но ведь и правда, так было бы лучше. Великим Монастырям их всё равно придётся раскрыть. Утром мы переезжаем во дворец принца. Мы либо выйдем с честью, либо выйдешь лишь ты один, чтобы продолжить наше дело, а я покончу с собой, чтобы смыть позор с семьи.

Князь Клингор как раз дня на три заехал в Карлинор. Дискуссии на Сейме перешли в рутину славословий по поводу нового Императора, и поэтому многие, ссылаясь на неотложные дела, мчались в другие места. У князя действительно были срочные нужды, но он о них Атару не очень рассказывал. Карлинорец начал подготовку к моменту, когда ему неожиданно придётся взять корону Императора. Он почему-то был уже почти уверен, что из рук этого короля Линны она скоро так или иначе выпадет. Принца, конечно же, он принял немедленно. Просьба дядюшки его порадовала и позабавила.

-- Племянник! Не соизволишь ли ты разрешить мне поохотиться недельку в заповедных лесах на западе княжества? Голова уже трещит от забот, нужно развеяться.

-- Наконец-то тебе осточертели твои дела! Я уже думал, что передо мной не человек, а легендарный железный голем. Я-то знаю, что даже с гетерами ты не отводил душу, а политику проводил. Одним лишь я расстроен. Через пару дней вновь отплывать, а то с удовольствием поохотился бы вместе с тобой. Тогдашняя охота на льва до сих пор вспоминается как один из лучших дней. Кстати, пойдём в зверинец, навестим зверя.

Отказаться было нельзя, и Атар пошёл с князем навещать льва, беззаботно болтая и при этом думая: "Хорошо, и что ты есть, и что тебя скоро не будет. Раз ты дал разрешение, никто из челяди не попытается совать нос в мои дела в лесу. А ты сам, хитроумный племянник, ведь ничего не заподозрил".

И на следующий день принц, захватив пару верных людей и учёного с сыном, отправился охотиться в леса. Вернувшись, он при всех публично похвалил Хирристрина за прекрасное знание лесных растений и животных и велел купить для него, его семьи и слуг отдельный маленький корабль. Это была неслыханная привилегия. Хирристрин немедленно послал за семьёй и совами.

Открытие семейства Хирристринов было в том, что они вывели породу ручных сов, обученных лететь на сигналы ультразвуковым свистком и огнём. Более того, имелась возможность просто послать их в определённом направлении, пока они не услышат или не увидят сигнала. Если они так его и не получат, вернутся назад. Ультразвук они слышали за десять вёрст даже в горах. А люди его не воспринимали. Правда, собаки начинали беспокоиться, но быстро затихали. Совы, как очень умные птицы, могли сориентироваться в неожиданной обстановке. Как ночные животные, они практически были незаметны в полёте, да и никто на них внимания не обращал, в отличие от вестовых псов. Летели они по воздуху, так что препятствий для них было меньше, чем для собак. Хищные птицы были для них не столь страшны, как для голубей. А на крайний случай они за сотни вёрст возвращались в свой дом, как умные и преданные птицы, потерявшие своих хозяев и ищущие их. Но они не были столь связаны с одним человеком, как собаки. Их можно было передавать из рук в руки, и они служили некоторое время другим людям, если те умели с ними обращаться. Правда, через несколько месяцев они начинали скучать по хозяевам и улетали к ним. То же самое, если их хоть раз обидеть. Отдохнув дома несколько месяцев, они вновь были готовы к службе. Такие вестовые птицы были великолепной находкой для армии. Но лучше всего было постараться удержать эту находку в секрете как можно дольше, в этом принц с Хирристрином был согласен. Во всяком случае, в Империи они решили её не разглашать.

***

Вернёмся на четыре месяца назад. Приняв авантюристичное решение ехать на Юг, Ириньисса уже не могла от него отступить без потери лица. Да ей и самой было жутко и одновременно интересно, как будет на новых землях. Ведь такие приключения могут случиться! И люди там никогда не видели настоящих гетер, их можно будет действительно поражать одним выстрелом глаз и одним движением бёдер. Словом, это была возможность пойти на настоящую и увлекательную авантюру и стать героиней легенд. Перед отъездом она решила побывать в Валлине, куда её давно уже звал погостить один из высокородных любовников, а заодно на Киальсе, где по случаю выборов Императора собирался весь цвет высшего общества. Ведь в Валлине она ещё не бывала ни разу, хоть уже несколько раз посещала Имперский остров, с которого видны её берега. Как же уехать, так и не повидав это знаменитое королевство?

Даже на побережье Валлины замки стояли лишь к западу, поскольку восточная часть Внутреннего моря была давно очищена от больших пиратских банд. Это королевство наслаждалось бРльшим покоем, чем Старквайя. Южные варвары вели в основном мелкую пограничную войну, да и на самом деле не такими уж варварами они были. Эти народы подверглись сильному влиянию линьинской, а затем и старкской в её валлинском варианте, культуры. Мастраг, большое царство к югу от Валлины, которому принадлежало южное течение Великой Реки, давно уже мог бы стать королевством, но мешали и внутренние неурядицы, и что часть его земель не являлась каноническими территориями веры Победителей.

Две соперничающие, но и сотрудничающие в важнейших вопросах религии, каждая из которых называла представителей другой не погаными или кяфирами, а всего лишь заблуждающимися, давно уже поделили земли. На канонической территории другой религии иноверцы могли свободно исповедовать, но не проповедовать, свою веру. Храмы строить не позволялось, но точно так же не позволялось разрушать уже существующие. А вот часовни могли быть построены везде, где есть иноверческая община. Часть земель не считалась каноническими ни для одной религии, и там они вели борьбу за прихожан. С этих территорий чаще всего распространялись тоталитарные секты или фанатические течения, стремившиеся развязать религиозные войны. Иногда канонические территории несколько изменялись, чаще всего в результате больших войн и переселений народов. Именно после таких потрясений и появлялись ничейные территории. Постепенно на них брала верх одна из религий, и они наконец-то признавались каноническими территориями той веры, которая заняла там практически монопольное положение.

Больше половины Мастрага были ничейными территориями в смысле религий, а некоторые из его ленов даже считались канонической территорией Единобожников. Такое разделение только поощряло междоусобицы.

До Мастрага Ириньисса добираться не собиралась. Немного посмотреть его земли она надеялась в ходе плавания в колонии. Она была уверена, что флот на некоторое время причалит поблизости от устья Великой. Да и само по себе посещение Мастрага и Великой не было бы столь уж из ряда вон выходящим подвигом. Там регулярно бывали Высокородные гетеры и художники. Даже Единобожники там кропили носительниц соблазна святой водой, но не изгоняли. Практически там действовали те же свободы для художников и гетер, что и в Империи.

Герцог Актусский Син Вактинор, пригласивший в свои владения Ириньиссу, обитал в неукреплённом имении среди живописных холмов верстах в шестидесяти от моря. Конечно же, посещение Высокородной гетеры не было в этих местах исключительным событием, но не столь уж частым. Ириньиссу со свитой из учениц, рабынь и охранниц (клиенток она уже всех распустила либо рекомендовала на Высокородных) встретил хозяин с сыновьями. Герцог был высоким, стройным, тёмноглазым и смуглолицым мужчиной с военной выправкой и командирским голосом. Он любил военное дело и в последние годы дослужился до генерала. Но сейчас всё было так скучно и тихо, что ему оставалось, как он говорил, заниматься хозяйственными делами. Правда, под ними он подразумевал большей частью охоту, вылавливание изредка появлявшихся разбойников да председательство на поединках.

Старший сын его и наследник Дан, напротив, был на голову ниже отца. Он больше любил жить в своем поместье, а если выезжать, то заниматься искусствами, поэзией и музыкой. Конечно же, воевать ему тоже пришлось, но это занятие было не очень сыну по душе. Такие пристрастия Дана не очень радовали отца, хотя он видел, что признаков вырождения рода нет: герцог со своей любовью к подвигам и военной службе запустил и запутал дела владения, а наследник успешно их распутал и добился того, что люди выглядели довольными, деревни и города -- чистыми и зажиточными. Военной подготовкой сын не пренебрегал, а что душа у него к этому не лежала, герцог мог простить. Он уже надеялся, что его внуки, с удовольствием сражавшиеся на учебных боях, возродят его славу, а сын оставит им богатые и процветающие владения, как в своё время блаженной памяти отец оставил ему, так что он мог не думать о хозяйстве, а заниматься лишь военной службой и политикой.

Естественно, в первую очередь за гетерой стал ухаживать отец семейства, и бравому генералу не составляло большого труда взять эту слабо оборонявшуюся крепость. Сын его с удовольствием участвовал с гетерой в музыкальных вечерах, танцевал, обменивался поэтическими намёками и экспромтами, но серьёзно за ней не ухаживал, что даже вызвало у Ириньиссы некоторое желание самой его соблазнить и растопить этот ледок. Может быть, она бы принялась очаровывать Дана Вактинора, но, дав хозяину чуть больше недели насладиться обществом гетеры одному, в поместье съехались все соседи.

Граф Динг Зактолмиль любил своего второго сына, Ола, гораздо больше, чем наследника. Наследник Кул был нормальным отпрыском знатного рода: в меру образованным, в меру мужественным и в меру утончённым, в меру смелым и в меру интриганом. Словом, ничего слишком и достойный продолжатель рода. Он изо всех сил делал карьеру при дворе, а для повышения престижа с удовольствием участвовал в военных походах. Он походил видом на отца, кряжистого низкорослого мужчину с довольно грубыми чертами лица, которые, конечно же, смягчало его воспитание и образование.

Ол больше походил на мать. Он был высоким, стройным, ловким, озорным, весёлым, черноволосым и голубоглазым. Второй сын отнюдь не был трусом, и уже имел честно заработанный на поединке боевой шрам (правда, не на лице). Но гораздо больше он любил музыку, танцы, поэзию, сам иногда сочинял песни, неплохо рисовал. Отец считал, что для такого человека участь запасного наследника богатого и знатного рода самое лучшее. Не нужно связывать себя семьёй, не нужно делать карьеру, средств достаточно, чтобы жить в свое удовольствие, заботясь лишь о поддержании чести. Такое положение устраивало и Ола, который вовсю ухаживал за дамами и гетерами, часто посещал столицу королевства: формально с поручениями отца, фактически поразвлечься в компании художников и других молодых знатных юношей. Именно там он дрался на поединках, именно там он чаще всего смертельно влюблялся, но обычно через полгода остывал. Отец не оказывал ему в деньгах: дела семьи шли неплохо. А вот старшему сыну он напоминал о необходимости экономить, не теряя престижа знатного рода: ведь у того была семья, в дальнейшем он должен был управлять всем имуществом и леном.

Пир проходил в павильоне на вершине небольшой горы. Когда закончился пир, Ириньисса предложила всем молодым дворянам, ухаживавшим за ней, отослать повозки и спуститься пешком. Отказаться было признанием собственной изнеженности и слабости. Да, честно говоря, хотелось по дороге поухаживать за гетерой. Пара полноправных гетер и музыкантш и несколько дам тоже решили присоединиться к компании. По дороге поднялся ветер и стал накрапывать дождь, но теперь тем более было стыдно признаваться в слабости, и компания продолжала шутить и идти дальше.

Ол сразу же, как только позволили приличия, атаковал Ириньиссу. В этом он был не одинок: практически все свободные на данный момент от любовных обязательств знатные гости осадили её, естественно, не нарушая при этом правил этикета и хорошего тона. Такая ситуация ещё прибавила боевого азарта Олу, и, когда Ириньисса шутя поцеловала его, он сложил песню.

Окончен пир. Разбросанные стулья,

Витают в воздухе нелепые мечты.

Кругом пары безверья и безумья,

А на столах -- остатки от жратвы.

Зачем с тобой сейчас нас жизнь столкнула?

Грязнятся похотью и подлостью умы,

Всё лучшее изнанкой обернулось.

Окончен пир. Остались только мы.

Окончен пир, и кончились сомненья,

С горы идём под ветром и дождём.

Ну что же, ты не хочешь искушенья,

А без него друг друга не поймём.

Душа прорвалась в щёлку поцелуя,

Как узник, вдруг бежавший из тюрьмы.

Ты беглецу послала в спину пулю.

Окончен пир. Остались только мы.

Ириньисса почувствовала, что этот немного циничный и очень симпатичный легкомысленный второй наследник ей все больше нравится. Она ответила ему экспромтом:

Зря ты боишься

Женской коварной души.

Яд там не спрятан,

Нет арбалета,

Только живая в ней страсть.

Ол почувствовал, что ему нельзя ударить в грязь лицом и что он уже опередил почти всех соперников. Он моментально ответил:

Ты обманула.

Страстной своею душой

Разишь вернее

Стрелка лесного,

Или чем ядом злодей.

Ириньисса расхохоталась и повернулась к Олу. Тот понял сигнал, обнял её и поцеловал. Ириньисса выскользнула из его объятий и многообещающе улыбнулась. Ол почувствовал, что он вновь влюбляется, причем не на шутку. Осталось ему лишь мечтать, чтобы в душе у Ириньиссы было то же самое. Ну не только мечтать, а завершать столь успешно начатое наступление.

Другие молодые отпрыски недовольно бурчали, но затевать ссору из-за предпочтений гетеры было просто позорно. Гетера была свободна выбрать кого угодно, и единственное ограничение для возлюбленного было: чтобы он не мешал ей выбрать другого, если она пожелает сама. Так что оставалось лишь улыбнуться, признать своё поражение и искать другую дичь для любовной охоты, а самые азартные стали даже подбадривать Ола и заключать пари, через сколько времени он завоюет сердце Ириньиссы (или она его).

Ириньисса сама чувствовала, что может серьёзно влюбиться, и поэтому не спешила, чтобы перепроверить себя, и, если всё окажется на самом деле так, то отдаться полностью и безусловно. Весь следующий день Ол ухаживал за нею, преподносил мелкие подарки: цветущие веточки, фрукты в меду из своего поместья, каких больше нигде не делали, а под конец скромненькую платиновую брошку. Влюблённые обменивались стихами, вместе пели песни, несколько раз повторили новую. Под вечер Ол решился намекнуть прямо:

В огне желаний

Медленно жарюсь душой.

И твой взгляд каждый --

Угли под ноги.

Так неужели сгорю?

Ириньисса улыбнулась и ласково ответила:

Я разгораюсь

Страсти ответной огнём

Под твоей лаской.

Но моё сердце

Ярко ещё не зажглось.

Так что этот вечер закончился лишь обменом поцелуями, правда, уже исключительно горячими. На мгновение Ириньисса прижалась всем телом к влюбленному, сразу же отпрянула от него и пожелала спокойного сна. Ол выдал стихотворение.

Не насмехайся,

Дева мечтаний моих.

Разве усну я,

Если меж ласок

Всю тебя вдруг ощутил?

Ириньиссе пришлось чуть задержаться и ответить:

Ночью бессонной

Я тоже буду гореть.

В этом горниле

Станет булатом

Страсти обычной чугун.

-- Такое стихотворение пристало бы больше какому-нибудь Тору, а не тебе! -- удивлённо сказал Ол.

-- За восемь лет жестокой учёбы наши души становятся булатом, -- улыбнулась Ириньисса. -- И поэтому мне хотелось бы такой любви, которая была бы достойна моей и твоей души.

Как вы догадываетесь, на следующий день все уже видели, что Ириньисса отвечает на ухаживания Ола, и после этого их ждала ещё одна бессонная ночь, но уже по совсем другой причине.

Когда утром влюблённые вышли на завтрак, все шумно приветствовали их и поздравляли с любовной победой. Они выглядели такими счастливыми и сияющими... Олу было не очень приятно, что всё происходит на глазах у многочисленной публики. Он действительно полюбил, и для него это не было спектаклем. Он видел, что и Ириньисса тоже не очень довольна, но воспринимает всё происходящее как неизбежные издержки положения Высокородной. В итоге после обеда Ол совершил проступок против обычаев и чести: он похитил Ириньиссу, и неделю они наслаждались обществом друг друга в хижине в лесах поместья одного из соседних баронов. Ол захватил с собой лишь одного верного слугу, потихоньку доставлять влюблённым еду.

Поступок Ола, лишившего всё общество знаменитой гетеры и вдобавок права через пару дней попытаться её отбить у любовника, вызвал возмущение знатной молодёжи. Гетера в данном случае не считалась виновной, а вот Ол оскорбил их и должен был поплатиться поединком. Они стали искать влюблённых в поместьях отца Ола и обнаружить не успели.

-- Мой любимый! -- сказала Ириньисса Олу на третий день, когда они уже чуть-чуть устали от бурных ласок, которыми занимались почти все дни и ночи. -- Теперь слишком многие чувствуют себя обиженными на тебя. Почему бы нам не уехать в колонию, которую создает принц Атар?

-- Прекрасная идея! -- восхитился Ол. -- Но как же твои люди и твои вещи?

-- Я вернусь, а ты пробирайся прямо в Карлинор. Я ещё заеду на Киальс, мне нужно успеть побывать на Имперском острове.

-- Я тогда тоже отправлюсь на Киальс! Я не смогу без тебя.

-- Хорошо, мой милый. Но там тебя может встретить кто-то из оскорблённых.

-- Неужели ты хочешь любить труса? Трусом я никогда не был! -- обиделся Ол.

-- Я хочу любить живого. Но ты прав: потерявший честь хуже мертвеца. Побудем здесь ещё дня четыре, больше недели неприлично, а неделю можно считать моим вызовом тебе.

-- Не согласен! Мы оба вызвали друг друга!

-- Ладно, милый! Прогуляемся по лесу, а потом опять займёмся любовью. Я никак не могу насытиться твоими ласками.

-- Милая, я только о твоих объятиях и мечтаю! Сейчас ты права, лучше нам пройтись. Или ещё лучше, сыграем в любовную охоту.

Эта галантная игра влюблённых состояла в том, что нагая возлюбленная пряталась в лесу, запутывая след, а её любовник, подождав полчаса, выслеживал её как дичь, чтобы овладеть ею посреди лесной чащи. Чем влюблённые и занялись с полным увлечением и радостью.

Через неделю Ириньисса с глазами, утомлёнными от дней почти беспрерывной страсти, появилась у обиженного на неё герцога. Герцог простил её, когда она пару раз нежно поцеловала и попросила прощения, что покинула его не по правилам этикета. Все остальные не имели права на неё обижаться, и показывали свое недовольство, почти перестав за ней ухаживать. А вечером вдруг прискакал Ол. Всё общество было взбудоражено. Ол соскочил с коня, извинился перед отцом и герцогом и заявил:

-- Я не могу без возлюбленной Ириньиссы! Я готов принять вызов любого, кто посчитал себя оскорблённым моим поведением.

Молодёжь чуть не передралась на поединках за право драться с Олом. Ведь в любом случае после первого поединка вина считалась смытой, так что вызвать его мог лишь один. Герцог почувствовал себя в своей тарелке, сделал жестокий выговор Олу, потом отправил его получать взбучку от отца, а сам организовал турнир в кости за право драться с Олом. Он сразу оговорил, что, поскольку Ол -- запасной наследник, имеют право бросить вызов ему равные по положению, то есть вторые сыновья знати. Выиграл право на вызов Крит Кулитгон, сын барона.

Поскольку Ол не избегал вызова, никто не мог возразить, когда Ириньисса увела его к себе, отложив отъезд на день, чтобы присутствовать на поединке. Ириньисса в эту ночь старалась удержать свою страсть, чтобы утром Олу хватило сил достойно сражаться.

Герцог решил, что по правилам полагается дуэль на шпагах до невозможности продолжать бой. До первой крови была бы недостаточным удовлетворением, а до смерти драться из-за гетеры было неприлично. Крит и Ол приветствовали друг друга. У обоих в руках были шпаги из арсенала герцога, одеты они были в простые кожаные доспехи. В глазах у Крита была холодная решимость если не убить, то покалечить Ола. Ол солнечно улыбался и сказал во всеуслышание:

-- За такую любовь и трижды умереть не жалко.

Крит ещё больше посуровел. Поединщики по сигналу герцога сошлись. Несколько минут Крит яростно наступал, а Ол искусно оборонялся. Оба получили лишь по паре царапин. После этого герцог приказал ударить в гонг, объявил перерыв, соперники разошлись по своим углам ристалища. На зависть Криту, Олу обмывала раны и поила его водой сама Ириньисса. Надев вновь доспехи, соперники схватились ещё раз. Ол ранил Крита в левую руку и попал в вену. Кровь хлестала ручьем. Рана была не опасной, если вовремя остановить бой. Но поединок должен был продолжаться до сдачи или невозможности драться дальше. Крит отказался сдаваться, и, понимая, что силы его сейчас будут быстро убывать, отчаянно атаковал Ола и поразил его в грудь. Оба соперника упали, и бой был прекращен.

Рана Крита была своевременно обработана, а рана Ола оказалась серьёзной, но не смертельной. Когда Ириньисса пришла к постели возлюбленного, её ждал отец Ола.

Граф твёрдо сказал:

-- Сын мой, колония старквайская. Там не будет, наверно, ни одного валлинца, кроме тебя. Король не разрешал нашим людям отправляться в колонию. Но я могу лишить тебя наследства, выдать сто золотых и сделать основателем нового дворянского рода. Так что если ты решишь плыть, можешь, но не как знатный гражданин, а как обычный дворянин без рыцарского достоинства и почти без денег.

Ол думал целый день, и на следующий день принял решение, что он не может отказаться от своего рода и своей родины. Отец в благодарность высказал намерение понизить его до третьего сына, при первой же возможности купить ему майорат в Валлине и дал ему разрешение жениться на Ириньиссе. Но гетера гордо выпрямилась, последний раз поцеловала возлюбленного и ушла, не оглядываясь. В тот же день, поблагодарив хозяина и его гостей, она хотела отправиться на Киальс. Но герцог не пожелал отпустить её без прощального пира. На этом пиру Ириньисса демонстративно приняла ухаживания одного из гостей, но не из молодёжи. Облагодетельствованный барон одарил её, и на следующее утро красавица с печалью в душе отправилась на Имперский остров, а оттуда через неделю в Карлинор. За ней последовали четыре её ученицы, тоже решившие искать приключений, любви и счастья в Новом Мире.

Словом,

Все оставляют

Сердца частицу родным.

Но путь свершений,

Жажда дерзаний

Их в дальний путь увлекли.

-- Глава 7. Мастраг

И вот настал день отплытия. Накануне колонисты, жители Карлинора и соседних деревень собрались на прощальный молебен и пир. В первый день нового года, первого года правления Императора Линстора, с попутным северо-восточным ветром флот из тридцати шести кораблей, на которых было двенадцать тысяч колонистов (считая и рабов), вышел из гавани Карлинора и двинулся в дальний и опасный путь на Юг. Два корабля из этой флотилии принадлежали купцам, решившим переселиться в новую колонию. Остальные составляли флот принца. В этом флоте было двадцать семь тяжелых кораблей, три маленьких пассажирских судна (для принца, для гетер и художниц, для Хирристрина и его сов). Четыре корабля были чисто военными, с косыми парусами и без вёсел. В случае штиля им придётся тащиться на буксире за большими кораблями. А при нормальном ветре они несли патрульную службу вокруг флотилии, пользуясь своей быстротой и вёрткостью. Команды их составляли лучшие моряки и воины. Для катапульт имелись запасы греческого огня. Словом, эти лёгкие военные корабли были готовы атаковать любое пиратское судно и поджечь либо захватить его. Кроме кораблей, во флоте было три яхты (барона Таррисаня и две яхты Атара) и два катамарана.

Первые три дня всё шло спокойно. Средней силы попутный ветер нёс корабли к островному княжеству Жиорарр (Жиория по-старкски) к западу от Валлины. Оно было заселено в свое время хирринцами, а ныне представляло собой самый западный форпост Империи и говорило на своеобразном диалекте валлинского. Принц несколько опасался, что Валлина захочет перехватить его флот и поставить его перед выбором: либо сдаться и следовать основывать княжество рядом с Валлиной и под её "покровительством", либо принимать неравный и самоубийственный бой. Поэтому как нейтральная точка отдыха, мелкого ремонта и пополнения запасов Жиория была наилучшим местом. Там был неплохой порт Критор.

Атар, пользуясь благоприятной погодой, ежедневно объезжал корабли на своей яхте либо катамаране, и успел за эти дни побывать повсюду. Заметив, что купеческий корабль почтенного Сина Киринора перегружен грузами и пассажирами, он приказал отдать в Криторе часть пассажиров на другие корабли и распродать часть товаров. Купец не желал лишиться платы за перевозку колонистов и отдать товары по дешёвке, и на четвёртый день начал отставать, решив пристать в другом порту острова. Он не учёл, что эти воды уже не контролировались флотами королевств, да и эти силы могли лишь уменьшить пиратство, но не уничтожить его.

К несчастью для купца, пара пиратских кораблей заметили его, и теперь он уже изо всех сил пытался догнать флотилию, но усилия были практически безнадёжными. К счастью для Киринора, пара патрульных кораблей была послана принцем проверить, что случилось с Киринором. Увлёкшись погоней и готовясь к абордажу, пираты слишком поздно заметили быстроходные шлюпы, отрезавшие им ветер и приближавшиеся с двух сторон. Основному флоту был передан сигнал гелиографом. Пара метких выстрелов малыми зарядами греческого огня подожгла пиратские корабли, а, главное, их паруса, и беспомощные пираты, вместо атаки занявшиеся тушением пожара, оказались оставлены на милость подходящих военных кораблей принца. Один из пиратов предпочёл сдаться сразу, капитан второго начал сопротивляться, но, как только он упал раненый, команда сразу же сдалась. Раненого пиратского капитана распяли на мачте собственного корабля, остальных пиратов обратили в рабов. Те из них, кто были гражданами, предпочли не кричать об этом, потому что тогда бы их судили за пиратство.

Так флот потерял день (на стычку и на приведение в некоторый порядок двух трофейных судов). Принц, воспользовавшись случаем, назначил на купеческие корабли своих капитанов, а купеческих капитанов поставил на вновь захваченные пиратские. Злосчастного купца разгрузили (да часть товаров он уже успел выбросить в море, спасаясь от погони). За перевозку товаров на пиратских кораблях он теперь должен был заплатить либо пожертвовать эти товары в пользу колонии. Купец уже забыл, что ему спасли как минимум свободу, и страшно ругался по поводу убытков. Но отбиваться от каравана он теперь не мог и не пытался.

На пятый день ветер сменился на западный, парусные корабли потеряли свое преимущество, на шестой день разразился первый шторм. Суда разметало ветром, но через день удалось собрать флот воедино. Через три дня, преодолевая противный ветер, он добрался до острова Жиория.

--Наконец-то добрались до первого пункта назначения! И ещё никого не потеряли. Доброе предзнаменование, -- сказал принцу капитан его корабля Кор Ингъитангс.

-- Зато некоторые пираты уже там, куда "сверху посылает зыбь морей", а два их корабля с нами, -- довольным голосом добавил барон Таррисань, пришвартовавший свою яхту к борту судна принца. Он намекал на сонет:

На дне морском подводные растенья

Распространяют бледные листы,

И тянутся, растут как привиденья,

В безмолвии угрюмой темноты.

Их тяготит покой уединенья,

Их манит мир безвестной высоты,

Им хочется любви, лучей, волненья,

Им снятся ароматные цветы.

Но нет пути в страну борьбы и света,

Молчит кругом холодная вода.

Акулы проплывают иногда.

Ни проблеска, ни звука, ни привета,

И сверху посылает зыбь морей

Лишь трупы и обломки кораблей.

(К. Д. Бальмонт)

Принц, глядя на закат, на тихое море, на пальмы на берегах холмистого острова, решил ответить своим сонетом.

Над голубой бездонною пучиной,

Где скрыты клады, монстры, чудеса,

Неспешно режут воду исполины,

Как крылья белые, расправив паруса,

Что ныне нас несут всех на чужбину.

Нас манят неизвестная краса,

Развалин древних тихая кручина

И южных звёзд чужие небеса.

Наш путь лежит в страну борьбы жестокой,

Стремим мы бег прекрасных кораблей

К полям надежд, за множество морей.

И лишь порою ночью одинокой

Поймём: для нас исчезли навсегда

Те, кто остались в сытых городах.

Был уже вечер, и корабли бросили якорь, дожидаясь лоцманов. К обеду следующего дня часть из них вошла в гавань Критора, а большинство остановились на якоре вблизи городских стен.

***

Из-за ремонта и переоборудования двух трофейных кораблей, в Криторе пришлось задержаться на неделю. Пара рабов сбежала, но зато присоединилось четыре свободных колониста с двумя рабами. Принц приказал, пользуясь передышкой, подсчитать количество колонистов. Этот любопытный документ сохранился в летописях.

"По повелению князя нашего Принца империи Атара Тронэу, мы провели перепись колонистов, отправляющихся на дальний Юг".

"На тридцати восьми кораблях и двух яхтах всего 12367 человек, не считая рабов из пиратов, сейчас отданных по распоряжению князя гетерам. Из них мужчин 8814, женщин 2805, детей 849; граждан 8096, свободных 2120, рабов и рабынь 2151. Из граждан 10 знатных персон, помимо князя, 1117 дворян, 2564 воинов, 2716 крестьян, один Великий Мастер, 92 гетер и художников, 97 мастеров, 403 подмастерий, 25 священников, 151 монах, 1064 прочих".

"Составлено и заверено в 15 день 1 месяца первого года правления Императора Линстора в городе Криторе".

В первый же день к принцу подошла старейшая из гетер Иолисса с плотно сжатыми губами, как будто желая сказать что-то крайне неприятное либо принцу, либо ей.

-- Князь, скажи, ты дорожишь жизнью пиратов?

-- До некоторой степени да. Они -- наши первые рабы, которых мы взяли не в Империи.

-- Можешь нам отдать их во время стоянки для опасного дела?

-- Насколько опасного?

-- Пара из них может погибнуть, несколько -- сойти с ума.

-- Пара не страшно. Но не губите рабов зря.

-- Зря не будем, твоё высочество.

Гетеры сняли несколько домиков и казарму для рабов рядом. По очереди рабов вводили в эти домики, и пираты возвращались счастливыми. Правда, пара из них вернулась прямо в землю. Как и полагается с позорными рабами, тела их хоронить не стали, а продали крестьянам на удобрение. Перед планируемым отъездом гетеры устроили неожиданность для всех. Они откупили на день публичный дом низшего пошиба и повели пиратов туда. Все смеялись над этим:

-- Они отработали повинность, а теперь вы их в награду отправили получать удовольствие?

-- Посмотрим, какое удовольствие они получат! -- в ответ улыбались, скрывая волнение, гетеры. Через часик из публичного дома раздались возмущенные вопли и рабов начали одного за другим выбрасывать оттуда. Иолисса подошла к его хозяину и спросила:

-- Хоть один смог?

-- Ни один.

-- Великолепно! -- расцвела Иолисса.

Первоначально никто ничего не понял. Пятеро рабов сошли с ума. Двум пришлось сделать эвтаназию, а троих отвели на корабли и приковали цепью к веслу, признав их годными к работе. И вдруг по толпе разошлось: "Проклятие гетер!"

Это было уже почти легендой. Первоначально, пока привычка почитать статус полноправных гетер ещё не вошла в инстинкты людей, бывали случаи насилия над гетерами. Но после этого насильник уже никогда не мог овладеть ни одной женщиной, а при попытке удовлетворить себя испытывал страшную боль. При этом желание сохранялось. Многие сходили с ума. Оставшиеся были посмешищем и живым примером, чего не надо делать. Последнее время проклятие гетер практически перестало встречаться. А сейчас, чувствуется, гетеры обновили одно из своих самых тайных и страшных умений.

Принц напрямую спросил Иолиссу:

-- То самое проклятие гетер?

-- Да, князь. В последнее время ему стали обучать очень плохо. Ведь на полноценное обучение требуется израсходовать не меньше двух рабов-мужчин, причём сильных физически. Вот и осталось оно лишь как испытание на Высокородных, которые за свой счёт покупают для него рабов, а после проверки действия проклятия этих рабов убивают, либо продают в Шжи как евнухов.

-- Я понимаю. Юг, варвары, ваш статус для них пока что ничего не значит.

-- Мы тоже всё понимаем, князь.

В восемнадцатый день месяца флот собирался отплыть дальше, но из-за сильного противного ветра пришлось переждать ещё три дня. И наконец-то в 22 день 1 месяца флот вышел из последнего на его пути имперского порта.

***

Пользуясь несильным ветром, принц решил объехать корабли и объявить свободу всем рабам из Империи, которые попросят свободы по-старкски. Естественно, это не распространялось на захваченных в последней битве пиратов. Да их, как испытавших проклятие гетер, никто никогда не признал бы настоящими людьми. Хозяева рабов были недовольны, но принц предложил им бросить жребий, и выигравшим в компенсацию подарил по одному пирату. Остальные должны были получить возмещение из последующей военной добычи. Такое решение несколько утишило недовольство хозяев, а рабы были просто счастливы.

Следующим испытанием флотилии стал штиль. На Родине из-за большей плотности и большего объема атмосферы, чем на нашей Земле, атмосферные явления более устойчивы. В частности, поэтому, зная компас, навигацию по звёздам и косые паруса, порою дерзко совершая трансокеанские плавания на другие материки, старки в основном использовали суда с вёслами и парусами. Три недели штиля сильно затормозили флотилию. Приставать к берегам в этих местах было очень опасно: сплошные пиратские поселения и воинственные племена, зачастую даже формально не признававшие власть царя Мастрага. Надо было добираться до устья Великой, где были более богатые земли и более мирные княжества. Пираты тоже были парализованы штилем, а их мелкие флотилии не дерзали нападать на мощный флот колонистов, на мачте одного из кораблей которого был распят скелет пирата.

Наконец, через месяц после отплытия из Империи, флот пристал к островку Хингланготайя. На острове жило племя миногаев, только что обосновавшихся там после катастрофического поражения в междоусобной войне за корону Мастрага. Это место было удобно: миногаи сейчас отнюдь не горели желанием драться с воинственными и многочисленными пришельцами.

Собрав освобождённых рабов на лесной поляне, принц сказал:

-- Те, кто обрели свободу! Если нам придётся драться, помните, что вам есть что терять. Вы же не хотите вновь стать рабами? Так что бейтесь в первых рядах, и вы сможете заслужить гражданство.

Вождь миногаев бывший мастрагский герцог Лукинтайр, ныне лишённый победителями в войне всех титулов и прав знати, тем не менее принял принца с взрослыми сыновьями, барона с сыном и братьев жены принца в своём домишке, пытаясь держаться с ним как князь с князем. Знатные женщины по обычаям племени пировали в другом домике. Принца это забавляло. Князь без княжества в гостях у князя, потерявшего и княжество, и почти весь свой народ, превратившийся обратно в племя. Лукинтайр называл себя на валлинский манер Иль Лукинтайэр, говорил на довольно чистом валлинском и на довольно примитивном Среднем языке. Это был уже не варвар, и принц лишь надеялся, что его племя не деградирует на острове.

-- Коренные обитатели острова были настоящими варварами. Представляешь, князь, на всем острове было всего двадцать крестьянских усадьб, и пять из них заброшены. Мы вырезали почти всех, кроме крестьян, женщин и детей. Так что теперь у нас есть симпатичные рабыни. Сейчас восемь из них спляшут перед нами.

Принц посмотрел на довольно неумелую пляску рабынь, которые в основном (видимо, следуя наставлениям хозяина) пытались изображать эротику и показывать гостям свои прелести. Атар был не очень вдохновлён зрелищем. Правда, молодые люди были не прочь немного расслабиться с этими рабынями. Это было по вкусу принцу и барону, так как давало возможность без обиды для хозяина отказаться от женщин.

-- Спасибо, князь. Это зрелище рассеяло мою тоску. А теперь ты, князь, может быть, попросишь их сплясать танец родного племени, -- сказал принц.

Лукинтайр, несколько удивлённый, велел позвать пару местных музыкантов, которых пощадили при завоевании. Они заиграли на барабанах и флейтах зажигательную ритмичную мелодию. Девушки с радостью сбросили газовые шарфики и начали плясать энергичный и весёлый танец, уже не думая о том, как "понравиться" гостям. Сейчас они стали намного симпатичнее и привлекательнее. Принц с бароном с удовольствием подарили им по ожерелью из бус, выбрав светлые, подходящие к шоколадной коже рабынь, и, изобразив сожаление, стали говорить, что они должны идти к жёнам. Сыновья принца, сын барона, братья Чусс и Сир выбрали себе по девушке на ночь. Князь стал уговаривать принца и барона. Барон в конце концов сдался, а Чусс под смех всех попросил себе ещё оставшуюся девушку. Так что Лукинтайр был полностью удовлетворён, угодив гостям. И намного больше добавило ему радости, что, когда он поухаживал за гетерами, одна из них ответила ему. Это была не Высокородная, но и таких женщин в бывшем княжестве Лукинтайра не водилось. Вождь был полностью приручён.

Колонисты взяли верный тон с людьми племени, обращаясь как с храбрыми и благородными воинами-союзниками и не допуская никакого пренебрежительного взгляда в их сторону. Словом, отношения стали налаживаться самые дружеские. Очень скоро это было проверено на деле.

На следующий день знатные гости вместе с Лукинтайром, его детьми и старейшинами племени, отправились на охоту в джунгли. Лукинтайр расхваливал климат острова, на котором мало кровососов, совсем нет лихорадки и сонной болезни. Что насекомых довольно мало, принц убедился на собственной коже. Убив варана, крокодила и орангутанга, охотники с торжеством вернулись в деревню, которую Лукинтайр с гордостью называл городом. Вождь рассказывал о планах обустройства острова. Он разрушил капища демонов, которым поклонялись выродившиеся до людоедства местные жители, воздвиг три часовни в деревнях, теперь к нему должна была прибыть священница, чтобы наметить места ещё для нескольких десятков крестьянских наделов и дать возможность пришедшим с ним крестьянам заняться своим почётным трудом. Рыбы в окрестных водах было много, мужчины племени Лукинтайра были воинами и пару раз дали отпор пиратам, пытавшимся пограбить остров.

-- Взятых в плен пиратов мы провели по острову, оскопили и отпустили на волю. После двух таких уроков эти разбойники, кажется, поняли, что здесь грабить нечего, а вот потерять звание мужчины вполне можно. Набегов уже долго не было, но мои люди всё время держат дозоры на прибрежных скалах, -- с гордостью рассказывал Лукинтайр. -- А вот пиратских рабов мы себе оставили. Своих пришлось бросить, когда отступали.

Словом, сейчас изгнанное племя наслаждалось передышкой и собирало силы.

Лукинтайр попытался подбить колонистов на совместный набег на материковое княжество Бирканг, но колонистам это было ни к чему. Приведя корабли в порядок, закупив свежей пищи, корабли через три дня после прибытия, пользуясь поднявшимся слабым юго-западным ветром, совершили краткий двухдневный переход в торговый город Аулиссар в дельте Великой Реки.

***

Аулиссарцы уже знали о прибытии большого флота старков и об их мирных (в данном месте и в данное время) намерениях. Они с удовольствием использовали шанс как следует поторговать и нажиться. Места здесь были не очень здоровые, и флот понёс первые потери: пятнадцать человек либо умерли, либо были подвергнуты эвтаназии из-за болотной лихорадки, повредившей сердце, или ввиду неизлечимой формы сонной болезни. Человек двести страдали от приступов лихорадки, более жестоких, чем наша малярия. Эта болезнь была излечима, если человек переживёт первые сильнейшие приступы, и, более того, оставляла пожизненный иммунитет, но лечение длилось долго: месяца два. За это время могли заболеть и другие. А город с каждым днём нравился колонистам всё меньше. Горожане безбожно вздули цены на рынке, обходились с колонистами презрительно и при каждой возможности пытались их нагло объегорить. И принц принял важное решение. Оставлять рассерженный Мастраг на обратном пути из колонии было плохо, поскольку всё равно нужно будет сноситься с метрополией, но теперь есть дружественный остров Хингланготайя и племя миногаев на нём. Так что он решил показать зубы и заодно укрепить дружбу с миногаями.

Принц послал пару кораблей за миногаями, которые с удовольствием откликнулись на его призыв. Утром, когда ничего не подозревавшие граждане открыли ворота, старки вошли в город с мечами, привязанными на спине под одеждой. Ходили по рынку парами, постепенно приближаясь к дворцу городского сената.

По сигналу каждый из колонистов засунул руку под одежду другого, они вынули мечи и моментально перебили стражу сената и стражу у ворот. Крис Колорин оказался очень полезным воином. Вырвавшись чуть вперед, вытаращив единственный глаз и издавая нечеловеческие вопли, он парализовывал врагов страхом перед своей внешностью и свирепостью. А оружием он владел прекрасно, дрался точными экономными движениями, разил наповал.

Горожане оказались трусливыми, как обычно бывает с жадными и нахальными людьми, сопротивляться не стали. В город вошли оставшиеся колонисты и миногаи, и началось разграбление. В рабство горожан брали с большим разбором: только самых крепких. Путь предстоял ещё далекий, места на кораблях было мало, люди из нездорового края могли нести в себе коварные болезни. По той же причине, чтобы в городе не вспыхнула эпидемия, старались зря не убивать. Миногаи тоже порабощали немногих по другой причине: на острове было слишком мало освоенных земель, да и вообще, иметь много рабов, когда твои соседи тебя не любят и превосходят числом, смерти подобно. Рабы всегда будут рады предать и ударить в спину.

Естественно, после такого долго оставаться в городе не было смысла, и через две недели после прибытия, через неделю после захвата города, когда состояние больных стало более устойчивым и подул северный ветер, флот двинулся дальше. Выйдя в море, с кораблей увидели войско, приближавшееся к городу. Старки и миногаи ушли как раз вовремя, чтобы не ввязаться в большую битву. По дороге флот захватил ещё пару патрульных судёнышек и одного купца. Купца, поскольку он не сопротивлялся, одна из гетер утешила в горе, а принц угостил изысканным ужином и завтраком. Затем пленника высадили на берег с тремя людьми, которых он сам выбрал, и с двадцатью золотыми из его богатства (вернее, посадили эту четвёрку в лодку, погрузили туда пищу и воду и показали им берег). Корабль и остальных людей забрали себе. Так что до некоторой степени колонисты тоже занимались пиратством.

***

Говорильня на Сейме, наконец-то, закончилась, и Тор с Эссой собрались домой. Из дома вести были не самые лучшие. Ингрисса окончательно перессорилась со всеми и открыто завела себе любовника. Тора это возмутило, а Эсса её оправдывала:

-- Не обвиняй так её, муженёк! Муж уже четыре месяца отсутствует, она женщина страстная, в свое время убежала к нему от своего первого мужа. Я тоже виновата: дала непосильное для неё дело, не учла, что она невежественна и духовно не подготовлена. А ей, наверно, на душе было так тяжело, что она бросилась в объятия первого симпатичного дворянчика, которому приглянулась, не подумав, что он по положению ниже её мужа.

Такие оправдания жены ещё больше возмущали Тора. Его немного раздражало и то, что он так и не нашёл себе невесты. Просто найти девушку из знатной семьи было легко. Многие бароны и графы желали породниться с ним. Но Тор знал, как гибельно ему жениться на нелюбимой, и вынужден был прислушиваться прежде всего к внутреннему чутью. Эсса уже несколько раз рекомендовала ему непорочных кандидаток на супругу, но Тор отвечал одно:

-- Моя душа не говорит мне, что я смогу иметь с ней общую линию Судьбы. Её душа не вынесет тесного соприкосновения с моей долгое время. Лишить девственности и сделать ей ребёнка я, может быть, и смог бы, но мы ищем супругу.

Однажды он не выдержал и ответил жене стихом:

В цветнике этом

Только цветок мог сорвать,

Но не куст выбрать,

Чтоб красотою

Долго наш сад осенял.

Эссе ничего не оставалось, как ответить:

Знай, идеала

Нет в поднебесных садах.

Дерево жизни

Райского сада

Здесь не сумеешь найти.

Тор рассмеялся и обнял жену. Но Эсса прекрасно понимала, что не зря Тор настолько разборчив. В отчаянии она стала просить его приглядеться к Высокородным гетерам, но в душе Тора ни одна из них не выдерживала никакого сравнения с Толтиссой.

***

В первый же день нового года, когда из Карлинора отплывал Атар, Яра потребовала, чтобы Лир брал её с собой на занятия. Братец улыбнулся и повел её к монахам, затем к учительнице танцев. После обеда он сказал сестрёнке, чтобы она поиграла, а сам он сейчас пойдёт заниматься боевыми искусствами. Но Яра увязалась за Лиром и к военному наставнику. Тот, смеясь, решил её немного поколотить, чтобы отвадить. Но девочка оказалась с исключительно быстрой реакцией и ухитрилась даже цапнуть наставника за руку зубами. Из-за полученных колотушек она плакать не стала, только каждый раз поднималась и бросалась вновь.

Крон Сукинтир, наставник из знаменитой семьи военных мастеров, сын Сукраккита, учителя Тора, был удивлён такими способностями и упорством. Крон вспомнил, как Мастер Тор, заехав в Линью, чтобы поклониться памяти учителя Суктраккита и лично поклониться Учителю в мастерстве, вытащил его на банкет мастеров-оружейников, и спьяну Крон дал клятву поехать в Колинстринну. Тогда он наутро страдал не только от похмелья, но и от отчаяния, что променяет Линью на захолустное местечко, но сейчас совершенно не жалел о случившемся. Несколько из его учеников обещали стать выдающимися воинами, и среди них, конечно, были оба сына Мастера. А теперь и его дочка-рабыня... Впрочем, Крон, поглядев на неё, решил, что с таким духом и такими данными она рабыней не останется. А реакция у неё лучше, чем у змеи.

-- Ну что, ты хочешь, чтобы тебя каждый день так сильно били? -- грубо спросил Крон, в душе уже чувствуя ответ.

-- Я хочу защищать братца всегда и везде. Я согласна, чтобы меня били, чтобы научиться драться. Возьми меня, Учитель! Я плакать не буду.

-- Ты сама выбрала. Сейчас пойдёшь к моим помощникам. Шус, покажи ей упражнения на гибкость, реакцию и быстроту. А если захнычет, выстави её пинком.

-- Не захнычу! -- зло ответила Яра и ушла.

И действительно, несколько раз из соседней комнаты доносились её крики, когда ей было очень больно, но она не захныкала и не попросила пощады ни разу. А когда Лир и Яра кончили занятия, Яра, еле идущая от боли в мышцах и суставах, вся в синяках (Крон бил её достаточно сильно и безжалостно, чтобы проверить), прижалась к братцу и сказала:

-- Я тебя на войну одного не отпущу! Я буду твою спину защищать! А спереди ты сам кого угодно победишь!

Лир обнял сестрёнку, а увидевшая всё это Ангтун расплакалась. Ей было жалко дочку, и одновременно она радовалась за неё. Она чувствовала, что перед дочкой открывается дорога к опасной, но интересной и счастливой жизни. Тем не менее, такие смелые намерения (и не только намерения) не помешали Яре в ту же ночь, когда ей привиделся кошмар, с плачем юркнуть в постель к братцу, а братец обнял её и защитил от злых видений. Наяву же она практически никогда не плакала.

На следующий день Яру ждало первое, но относительное, разочарование. На одно из занятий вместе с братцем её не пустили.

-- Здесь обучают необходимому для мужчин, -- объяснил брат.

-- А ты пойдёшь с нами, -- взяла Яру за руку гетера-наставница Алисса. -- Ты должна быть не только защитницей, но и женщиной. Когда-нибудь ты станешь Ярассой, тебе нужно будет выходить замуж и рожать детей.

-- Я никогда не уйду от братца! Я никогда не стану служанкой и не выйду замуж! Я его сестра и его собственность, -- проворчала Яра, но покорно пошла за наставницей обучаться тому, что нужно знать и уметь настоящим женщинам.

В кузницу Яру, конечно же, тоже не пустили. Ей иногда велели приносить питьё подмастерьям и братцу, но не больше. Другого, кроме как передавать еду и питьё, в кузнице женщина делать не могла, если только она не носила в себе будущего кузнеца, сына мастера. Тогда ей разрешалось помогать там, чтобы ребенок уже в чреве матери приучался к будущей профессии. Пока братец осваивал мастерство, Яра занималась с гетерами, которые тоже ей спуску не давали. Тем не менее она не отступалась от своего. Гетеры просто удивлялись её силе духа: она на три года раньше начала столь же жестокое обучение, как в школе гетер, причём по собственной воле. Она могла в любую секунду отступить, ей это ничем не грозило, но она добровольно шла на тяжёлые, порою мучительные, занятия. Конечно же, стихийно сложившаяся у Яры программа была совсем другой. И гетеры её учили по-другому, чем обычных девочек и чем их самих учили: ведь боевые умения в их подготовку практически не входили, кроме нескольких приёмов самообороны. Военный наставник разработал для неё, посидев над книгами и даже проконсультировавшись с братом-боевым монахом, для чего специально сплавал в Великий Монастырь, её собственный боевой стиль, модифицировав стиль змеи. Он уже чувствовал, к чему Яру надо готовить. Девочка училась владеть кинжалом, дубинкой, сражаться без оружия, сражаться против толпы, освобождаться от пут, стрелять, прятаться и нападать из засады, сама чуять засады и недобрые намерения окружающих. Словом, из неё готовили первоклассную охранницу.

Когда гетеры через три священных года спросили, зачем она так старается изучать женские искусства, девочка неожиданно выдала:

-- Женщина может поразить коварнее и сильнее, чем самый умелый убийца. Я должна защищать братца и от ядовитых женских чар, поэтому сама должна знать их.

После такого ответа делегация гетер пришла к Тору и попросила его отдать малолетнюю рабыню в школу гетер, гарантировав, что её примут туда.

-- У Яры есть все данные для выдающейся Высокородной. Грех терять такой талант, -- мягко сказала Алисса, пытаясь подействовать на мастера одновременно и силой убеждения, и силой очарования, -- Отпусти её на волю, признай её своей дочерью и дай ей возможность прославиться на всю Империю, а то и на весь мир.

-- Нет, -- твёрдо ответил Тор. -- Линии Судьбы Яры и Лира переплелись слишком туго. Вы готовите ей славу, а я хочу ей счастья. Счастлива она может быть лишь рядом с братом. А брат -- рядом с нею. Если я её отпущу и признаю, она вынуждена будет идти своим путём, и их линии разойдутся.

Но, впрочем, мы забежали вперёд.

***

Вернувшись, Тор застал всех переругавшимися. Таковы были итоги немногих месяцев правления Ингриссы всего лишь женской половиной владения. Сама Ингрисса имела наглость привести любовника, молодого дворянчика Дира Инистона, в дом своего мужа, Великого Мастера. Тор, увидев это, велел выбросить её вещи из дома и быстро построить возле дверей лачужку.

-- Ты будешь жить здесь, пока не вернётся твой муж и не решит, будешь ли ты дальше его женой. А я ему посоветую прогнать тебя на все четыре стороны самым позорным образом, -- отрезал Мастер-Владетель.

Ингрисса бросилась за защитой к Эссе, но та не велела впускать её в замок, как опозоренную. Когда Ингрисса застала владетельницу врасплох на улице и стала просить прощения, ссылаясь на внезапно вспыхнувшую страсть, Эсса холодно сказала:

-- Я тебе доверяла. Муж тебе верил. Ты была уже ошельмована своим первым позорным разводом, мы это простили. Ты не знала и не умела ничего, что должна знать и уметь женщина такого положения, до которого ты хитростью и обольщением поднялась. Ты не училась ничему, чему должна была. Ты опозорила своего мужа и всех нас своим поведением. Больше никогда не подходи, не разговаривай со мной и не прикасайся ко мне. Я тоже посоветую твоему мужу выгнать тебя и найти более достойную супругу.

Диру Инистону сделали выговор, но наказывать его не стали. Эсса убедила мужа, что Ингрисса сама его соблазнила, и ему было стыдно не ответить на призывы дамы. Эсса сказала мужу:

-- Ты прав, что не стал жениться неизвестно на ком. Пример Ингриссы это показывает. Если уж брать вторую жену, то достойную. Но пойми, что вторую Толтиссу ты не найдешь. И даже лучше, что её у тебя увел король. Две таких силищи в одной семье могут взорвать мир. А теперь ты, даст Судьба, станешь отцом-королём или даже Императором-отцом, когда твой сын взойдёт на престол, -- добавила Эсса мечту, которая вилась у неё уже давно, но которую она боялась высказывать вслух.

А чтобы муж не придал большого значения этой оговорке, Эсса сразу же поднесла мужу большую чашу крепкого вина и позвала музыкантов и танцовщиц.

***

Северный ветер, порою сменявшийся северо-восточным и северо-западным, дул три недели, и за это время колонисты успели доплыть до юго-западной оконечности материка Земли. Они высадились на острове около юго-западной окрестности материка. В те времена остров, который на картах, имевшихся у принца, назывался Смиптах, был заселен древним миролюбивым и цивилизованным народцем иклич, уже пережившим свои лучшие времена. Этот потерявший дух и желание обороняться народ беспощадно грабили и постепенно изводили окрестные пираты и пиратствующие царьки. Больше половины пути было пройдено, но оставалось ещё пройти вдоль южного побережья.

Словом,

Ветер попутный

К цели несёт корабли.

Что же ждет дальше

Наших героев

За поворотом пути?

-- Глава 8. Поворот пути

Остров Смиптах, к которому нёс корабли попутный ветер, возник на горизонте вечером 9 дня четвёртого месяца года. Необходима была очередная передышка. По данным Монастырей и купцов, остров был самым спокойным местом на раздираемом конфликтами западном побережье. Издали Смиптах производил тоже хорошее впечатление: длинный невысокий горный хребет проходил через весь остров, а берега казались приветливыми и спокойными. Подойти настолько близко, чтобы стать на якорь засветло, переселенцы не успевали, но погода становилась подозрительной, ветер крепчал и капитаны предвидели по крайней мере шторм. Поэтому решили рискнуть и подойти к берегу при луне, благо облаков было пока что немного. Один из кораблей при этом сел на мель, а остальные благополучно бросили якоря. Принц сразу же с несколькими воинами высадился на берег, где его встретили перепуганные, но почему-то невооружённые старики и старухи.

-- Каллич-тро сушшангир-ли аст крисп ишнокан э, -- заговорил один из них.

-- Что тебе нужно, почтенный? -- спросил принц по-валлински.

-- Выкуп дать. Ты не трогать. Женщин дать. Еда дать. Водка дать. Всё дать. Ты уходить, -- затараторил старик на ломаном валлинском.

Принц внутренне рассмеялся. Старик принял их за пиратов. Но какие же трусы островитяне! Даже оружия не взяли! Небось, все смылись в лесок и теперь рассуждают, каких из своих женщин отдадут на потеху разбойникам, чтобы убрались и не сожгли деревню. Это уже совсем не граждане! Их только в рабы или в смерды брать. И такими же могут стать жители Империи, если разучатся защищать себя. А ведь к этому дело идёт. Всё больше граждан кричат: "Зачем нам учиться военному делу? Мы платим налоги, и пусть воины нас защищают! А мы будем веселиться да деньги зарабатывать".

-- Успокойся. Мы не тронем. Мы заплатим. Золота не возьмём, -- опять по-валлински ответил принц. -- А за продовольствие и водку спасибо. И за женщин тоже, если по доброй воле.

И он подал сигнал высаживаться на берег, куда ободрённые сельчане стали стаскивать еду и выпивку. Они совсем обрадовались, когда принц в ответ стал им раздавать золотые монеты. Откуда-то вынырнули местные женщины и девушки и стали готовить еду и заигрывать с ободрёнными таким приёмом мужчинами-колонистами. Принц предупредил своих людей, чтобы они вели себя с местными как со слугами, но не обижали их, если те не станут наглеть.

Как выяснилось, это была деревня Чимринт. Столичный город Киракс всего верстах в сорока по прямой, но на противоположном побережье острова. Поскольку шторм неумолимо приближался, принц, после совета с капитанами, велел вытащить все малые корабли на берег, а большие и средние поставить каждый на четыре якоря. На кораблях оставить лишь минимальные команды. В этих трудах прошёл весь день.

Окрестные крестьяне, услышав, что пришельцы не грабят, за всё платят золотом, вовсю приносили свежую еду, а их женщины прямо рвались в лагерь. Золотом, конечно, больше не платили, но рассчитывались по справедливости. Как потом рассказали, крестьяне из Чимринта, по мужицкой хитрости, сказали другим: дескать, с радости приврали, что золотом заплатили. Так что даже зависти среди местных крестьян не было. Колонисты поставили палатки, и как раз вовремя. На следующий день разразился шторм и бушевал пять дней. Всего один корабль сорвало с якорей, да и тот выбросило на песчаный берег. Он, конечно, был повреждён, но можно было починить.

Бывший личный раб и казначей принца Китир, ныне свободный колонист Кирс Атарингс, проскользнул к принцу в шатёр, когда все уже разошлись.

-- Князь, я вспоминаю здешний язык. Меня увезли пираты ещё мальчиком, и я не знал, откуда родом. Я только помнил, что моя семья была знатная, какой-то красивый город и море...

-- Не показывай этого. Правильно, Кирс, что ты пришел тайно. Вспоминай язык, ты многое нам сможешь рассказать. Разве сердце твоё не радуется возвращению в родные места?

-- Князь, я теперь душою старк. Мои родные или давно умерли, или считают меня мёртвым. И что-то подсказывает мне: теперь уже нельзя будет вернуться в народ, из которого я когда-то был похищен. Я даже сложил стишок, если будет позволено его произнести.

-- Кирс, после первых битв ты станешь по меньшей мере полноправным гражданином. Хорошо, что ты начинаешь вести себя как свободный. Я чувствовал, что душою ты не был рабом, хотя верно служил. Но потому, что считал хозяина достойным службы, не так ли?

-- Князь, я в вашей семье с детства. Путь с родной земли до Старквайи мне запомнился лишь как вонючие трюмы кораблей и площади невольничьих рынков. Хорошо, что меня быстро довезли до вас, хорошо, что меня купили достойные люди. И хорошо, что меня сразу подарили тебе, хозяин.

-- Я больше не хозяин. Хочешь почтить, называй "повелитель".

-- Оговорился, повелитель. Я буду твоими ушами на острове.

-- Прекрасно, Кирс! Выпей чашу вина и ступай. Я рад. Нет, сначала произнеси свой стих. Расстанемся по обычаям знати, -- улыбнулся принц.

-- Спасибо, твоя светлость!

Шумит вокруг бескрайний океан,

Песок в себя вбирает мощь прилива,

Под буйным ветром гнёт свой стройный стан

Лишь пальма, одинока и стыдлива.

Мне кажется, что это всё -- обман:

Туда, где мой язык, родные нивы.

Принёс меня событий ураган.

Вновь так же мирно всё здесь и красиво.

И детство вспомнилось. Пришёл пират вонючий,

Горел мой дом, кричала страшно мать,

Никто не мог отпор подонкам дать,

И вмиг исчезло всё благополучье.

И снова ужас явится в края,

Где силы духа лишена земля.

-- Да, в тебе есть сила духа. А видом ты действительно похож на местных жителей, -- задумчиво сказал принц. -- Ты достоин ответа:

Бессильны руки, если сил нет в душах,

Оружье тупо, если страх в сердцах.

В ком воли нет, тому рабом быть лучше,

А в ком дух смел -- свободен до конца.

***

Лишь через день после шторма появился отряд военных, по виду наёмников, в сопровождении местного наследного принца Штыкчанта. Сын царя был худым красивым юношей, которого портили потухшие и равнодушные глаза. Валлинским и старкским, а также средним языком он не владел, на древнем знал лишь молитвы и стандартные формулы, по-валлински, и то очень плохо, говорил лишь один человек из его свиты. Хорошо ещё, в свите был священник, и с ним можно было объясняться на Древнем языке. После мучительного диалога царевич тоже убедился, что гости не питают злых намерений, и предложил им перейти на стоянку под Киракс.

-- Пришельцы, мы не будем брать с вас лишнего. Поставьте лагерь под стенами столицы, приходите в город, когда хотите, а знатных персон мы будем считать почётными гостями, -- милостиво сказал царевич, или же так передал речь Штыкчанта священник.

-- Переведи наследнику, пусть ждёт. Я подумаю и решу, -- твёрдо сказал принц и отправился в свой шатёр, демонстративно оставив наследника ждать на коне.

Кирс, ухо принца, внимательно слушал разговоры местных.

-- Наступила весна, и скоро приплывёт царь Ихилара брать дань и грабить. Он почти каждый год приходит с войском. На столицу он не нападает, если дать выкуп. Тогда он мирно пограбит пару деревень и уйдёт. Примерно это говорили местные крестьяне, и были рады, что в их деревни ихлане не сунутся, раз мы стоим здесь. У них самих нет оружия, они боятся сопротивляться. Всё так же, как было в моём детстве: пираты напали, и мужчины сразу разбежались, за исключением тех, кого похватали и увели в рабство. А женщин и детей бросили без защиты.

Принц твёрдым шагом вышел к обескураженному царевичу.

-- До нас дошли сведения, что чуть не каждую весну вас грабят ихлане. Вы хотите, чтобы мы защищали вашу столицу. Какую дань им даёте? Учти, что мне Монастыри очень многое сообщили, когда благословляли нас в дальний путь, и я сразу почувствую ложь.

Царевич окончательно сник.

-- Тысячу золотых. Провиант. Женщин. Вино. А когда мой дед попытался не дать, ихлане чуть не весь остров разорили.

-- Тогда пусть ваш царь готовит еду и достойную плату за охрану, -- жёстко ответил принц. -- А иначе мы сами возьмём, что пожелаем. Захотим, и вашу корону тоже, хоть она мне и не нужна: не хочу править народом таких трусов.

-- Дадим тебе такую же дань, как ихланскому Чричунту даём, -- ответил принц. -- И провиант дадим. И лес для починки дадим. Только не грабь, не убивай и не насилуй наших людей.

-- Если дадите, не будем. За всё остальное будем честно платить, пока торгуете по справедливости, -- сурово ответил принц.

Атар уже понял, что с этими жалкими людишками нужно вести себя несколько заносчиво и угрожающе. Иначе они, как и обычные подлые трусы, осмелев, станут садиться на шею. Корабли спустили на воду и через два дня разбили новый лагерь, под стенами Киракса. Принц велел укрепить лагерь по всем правилам: ров и частокол.

Царь Лыкомор прибыл поприветствовать неожиданных союзников в первый же день. Царь на первый взгляд понравился всем. Он был примерно пятидесяти лет, стройным, с рыжей бородой и чуть седеющими волосами. Правитель появился в вооружении, как и полагалось при первой встрече с другим властителем. Кольчуга на нём сидела как влитая, меч был старинной работы. Сам царь казался олицетворением аристократического достоинства и величавости. Он практически не знал известных принцу языков, на Древнем, как и его сын, только молитвы и несколько стандартных выражений, валлинский и средний были ему совсем чужды, кроме нескольких фраз приветствий. Приходилось говорить через переводчика. Хорошо ещё, что Атар знал Древний в совершенстве, и было всего одно передаточное звено: местный священник, настоятель столичного храма. Конечно же, "ухо князя" вилось в толпе неподалеку, подслушивая разговоры царя со своими людьми.

Царь, как полагалось, пригласил на пир всех союзников. Знать должна была пировать у него во дворце, дворяне и именитые в сенате, остальные на базарной площади. Такая неосторожность насторожила северянина. Впустить всё неизвестное войско в город было неразумно. Сам князь устроил бы пир для основной массы под стенами. Поразило принца, что царь обиделся, когда Атар велел двум сотням людей остаться и сторожить лагерь, и запретил царю прислать им выпивки больше, чем по литру слабого вина на человека.

-- Неужели ты мне не доверяешь? -- с обидой спросил царь.

-- Тебе я, конечно, доверяю. Но ведь в любой момент могут появиться ихлане либо пираты.

-- Но ведь все были бы в городе, закрыли бы ворота и всё.

-- У тебя одни обычаи, у нас другие военные обычаи. Мы друзья, и давай по пустякам друг на друга не обижаться, -- ласково сказал принц.

Проконсультировавшись с Кирсом, Атар понял, что даже намёков на возможность предательского нападения не было, но на всякий случай отдал своим людям приказ надеть под платье лёгкие доспехи и взять кинжалы, если их вдруг попытаются перебить во время пира.

***

Пир по сравнению с праздниками в Империи казался скучноватым, в частности, потому, что практически не было общего языка. Единственное что было интересно: во всём чувствовалась старинная культура и утонченность. Фрески на стенах дворца напоминали древние фрески в музеях Линьи, единственного города в Империи и вокруг неё, за последние три тысячелетия не испытавшего ужасов варварского (или, ещё хуже, цивилизованного) разрушения и геноцида. Сюда, видимо, тоже не докатывались переселения народов и крушения больших империй.

Дворец выглядел слишком пышным для ничтожного царства. Городу, казалось, было слишком просторно в циклопических городских стенах. Словом, всё вокруг навевало дух последнего прибежища старинной культуры, столичного острова какой-то древней империи либо огромного царства, ныне оставшегося единственным хранителем её традиций и коренного народа. Принц подумал, что надо будет в Великом Монастыре или Великом Храме узнать об истории этого народа. Наверняка она поучительна. Но затем он мысленно схватил себя за волосы. На Юге единственный Великий Монастырь, и он далеко от намеченного места поселения. Это не то, что Империя, где два Великих Монастыря, Великие Храмы на Киальсе и в Линье, да ещё Монастырь Шжи недалеко.

В отличие от старков, где женщины и мужчины у знати пировали в разных залах, правда, имея право друг друга навещать и танцуя в общей зале, здесь все собрались вместе, и это несколько скрашивало скучный приём. Местные женщины тоже производили впечатление древней, утончённой и какой-то даже неземной красоты. Красноватый оттенок кожи, широкие длинные искусно подведённые глаза, тонкие губы, маленькая грудь и изящное сложение, тонкий запах дорогих благовоний. Но Высокородные гетеры и даже художницы их затмевали, вызывая восхищённые взгляды мужчин и неприязненно-завистливые -- женщин. А дамы старков явно превосходили их по силе духа и не уступали в аристократизме поведения, хотя их раздражала эта древняя красота местных женщин, от которой веяло тонкой чувственностью. Но они с удовольствием смотрели, как местные мужчины полностью переключились на гетер, словно загипнотизированные ими.

Царь Лыкомор был удивлён, когда ему объяснили: в Империи Высокородные гетеры и художники, а также Великие Мастера, считаются наравне с высшей знатью. Но эти люди, собравшись за пиршественным столом царя, показывали себя едва ли не достойнее знати древнего островного народа. А уровень самодисциплины и культуры простых колонистов удивлял жителей города. Словом, план Атара, чтобы всех старков признали знатью, имел шансы на осуществление, как следовало из первой пробы.

Царь не мог оторвать взор от Высокородных женщин.

-- Я слышал легенды, что у вас на Севере Победители забирают себе в учёбу и для наслаждения ваших лучших женщин и возвращают вам их как небесных гурий. Я думал, это сказки, а теперь вижу, что правда, -- передал принцу речь царя священник, изображая на лице признаки глубокого неодобрения, что царь так очарован этими грешницами.

-- Не совсем так. Эта профессия одобрена и благословлена нашими Монастырями. Да и вашим Южным тоже, поскольку здесь любой Монастырь мог бы воспротивится. Она признана даже Единобожниками как терпимая. Эти женщины учатся на земле, долго и жестоко. Чтобы стать Высокородной, нужно не меньше двенадцати лет тяжелейшей учёбы и труднейших испытаний. Тех, кто не выдерживает, продают в рабство.

-- Может быть, это так, а может быть, эти двенадцать лет они проводят у Победителей. Я не верю, что на нашей грешной Родине можно вырастить такую совершенную красоту и такое очарование. Хотя у нас записано в старинных книгах, что некогда даже царей учили по двенадцать лет, и не выдержавших продавали в рабство, если те выживали. Но за века такого обучения мы стали совершенными, и теперь нам не требуется жестокое обхождение с детьми.

На принца ещё более явно дохнуло тленом вырождения, который он чувствовал везде на этом мирном и симпатичном острове. Теперь он был уверен, что его колонистов местные женщины осмеют за кольчуги и кинжалы, что никаких попыток покушения не будет. Решиться на такое у этих людей уже не хватит духовных сил. Но и как союзники такой народ крайне ненадёжен. В любой момент они могут пасть духом и сдаться, даже в шаге от победы.

Чувствуя, что приём идет не так, как надо, и, видимо, по подсказке дам, король сказал несколько слов, и священник, поморщившись, перевёл:

-- Мы сохранили древние добрые обычаи и древние танцы. Сейчас наши дамы станцуют перед вами, и вы выберете себе тех, кто будет иметь честь разделить с вами ложе.

-- А затем наши гетеры станцуют перед вами, и вы сможете, если они примут ваши ухаживания, получить с ними величайшее счастье, которое только бывает на земле. Наши жёны для вас недоступны, потому что мы выше по положению, по духу и по происхождению, -- сказал принц, и священник, ещё сильнее поморщившись, передал эти слова.

Атмосфера накалилась. Чтобы её разрядить, царь подал сигнал, музыканты заиграли танцевальную мелодию, дамы сбросили одежды и начали танцевать действительно красивый и привлекательный древний танец. Проходя мимо принца, Ириньисса сказала ему на Древнем Языке, чтобы не показалось невежливостью:

-- Мы вызвали наших сестёр и наших музыкантов, не являющихся Высокородными. А этот танец девочки в школе гетер разучивают первым.

Священник с ещё большим неудовольствием перевёл эти слова царю и царевичам. Видно было: он шокирован, что какая-то артистка знает Древний едва ли не лучше его. Женщины и девушки, закончив танец, подошли к гостям. Принц понимал, что отказать им сейчас -- одновременно оскорбление и местному обществу, и Монастырям. Ведь для этих симпатичных реликтов единственный шанс выжить -- обновить кровь и получить заряд пассионарности, чтобы народ возродился заново. И царь, наверно, это тоже прекрасно понимает. А обычаи, само собой, необходимо соблюдать всегда, когда возможно. Принц выбрал девушку, она покорно села рядом с ним, весьма пристойно соблазняя его. Но принц отметил примитивность древнего искусства соблазна, донесённого народом иклич, по сравнению с искушениями гетер Империи. "Видимо, линьинцы улучшили древнее женское искусство, а в Империи довели его до нынешнего совершенства", подумал принц. Другие тоже выбрали себе подруг.

Тут подготовившиеся старкские музыканты заиграли сначала медленную, а потом все убыстряющуюся мелодию. Гетеры и художницы сбросили платья и начали танец. Это был любовный танец гетер, против которого духовно неподготовленному мужчине было устоять практически невозможно. Танцовщицы запели на Древнем языке гимн:

И проникаю я в тебя...

Меня на мачте корабля,

Взмывает страстно вверх и вниз

Моей любви ночной каприз.

И потом жарким обливаясь,

Я в танце бешеном сливаюсь

С тобой одним, а ты со мной!

Любимый, долгожданный мой!

Вот-вот рассудка я лишусь,

Но своей страсти не боюсь,

Нагого тела не стыжусь

И в танце чувственном кружусь,

И улетаю... И сдаюсь...

(Несущая Мир, по мотивам Сапфо)

Музыка убыстрилась, размеренное пение уже было невозможно, танцовщицы только по временам издавали крики, сначала мелодичные, потом жалобные и под конец страстные. И вдруг музыка остановилась, и прекрасные женские фигуры застыли, как скульптуры, в естественных и очаровательных позах.

-- Прикажите слугам принести воды с благовониями. Наши женщины окатятся после такого танца, и вы сможете поухаживать за ними. Священник, скажи громко всем: они не служанки и не низкородные. Они окажут вам честь, если согласятся принять вас в свои объятия, и это может быть лишь по обоюдной доброй воле, -- повелительно сказал принц, увидев, как потрясены все собравшиеся мужчины народа иклич.

Но, честно говоря, такой танец и старков привел в состояние, близкое к неудержимой страсти. Принц по-старкски сказал своим:

-- Страсть излейте на местных женщин. Этот симпатичный народ нуждается в обновлении крови.

Конечно же, гетеры понимали, что оставить ухаживания безответными сейчас было бы неприлично и вредно для всех. Царь не знал, кого пытаться улестить. Кисса неприметно приблизилась к нему и дала возможность себя уговорить и задарить. Ириньисса полностью овладела чувствами наследника. Остальные тоже выбрали себе ухажёров посимпатичнее. Правда, надо сказать, что этот древний народ вообще отличался красотой. Если бы к ней ещё и дух!

Теперь царю, рядом с которым сидела обнажённая Кисса и демонстрировала превосходство старкского искусства обольщения, не терпелось закончить приём. Впрочем, остальным тоже. Принц понял, что царь морально раздавлен, и неожиданно для всех заставил его (одним своим повелительным тоном и взглядом) дать вассальную присягу. Стандартную формулу её на Древнем Языке царь помнил. Сил возражать у него просто не было.

А на следующее утро принц сумел передать Киссе, чтобы та не выпускала царя из тенет её чар, и полностью лишённый своей воли царь публично повторил вассальную присягу.

-- Прекрасно! -- сказал принц, обнимая царя. -- Теперь мы обязаны защищать вас. Пусть ихлане только сунутся!

-- Они очень сильны и воинственны. И их войско раза в два больше, чем все вы.

-- Отлично! Значит, мы получим крепких рабов, -- улыбнулся принц, уверенный в выучке и боевом духе своих людей.

***

Неделя прошла незаметно. Многие из старков теперь, как хозяева острова, поселились в домах горожан, особенно семейные и те, кто завёл наложницу из местных. На рынке торговцы стали чуть-чуть объясняться по-старкски, хотя бы умея сказать цену и слова типа:

-- Тавар харош, дарагой.

Принц понимал, что перед ним стоит первый соблазн. Так хочется остаться на этом острове, среди дружелюбного народа, который готов признать пришельцев своими господами. И надо посмотреть, что лучше всего сделать. Атар начал разбирать три возможности.

Можно было бросить остров. Двинуться к намеченному месту поселения, передохнув и запасшись провиантом, забрав местных женщин, пожелавших быть наложницами старков, и мужчин, пожелавших стать их слугами либо смердами. Это, конечно, выглядит подло по отношению к царю и к оставшимся, но нужно иметь в виду, что, после того, как старки укрепятся на новом месте, они вполне смогут послать сюда гарнизон наёмников под командой своих граждан. Так что обязательства будут соблюдаться и в данном случае.

Второе решение -- оставить гарнизон сразу. Но даже двести хороших воинов сейчас будут большой потерей. Кроме того, большая опасность, что они просто растворятся в местных, поддавшись их дружелюбию и чарам их женщин. Этого совсем бы не хотелось.

Третье, самое привлекательное сейчас решение: просто остаться на острове и взять власть в свои руки. Но самые привлекательные решения слишком часто таят в себе скрытую опасность. Так что нужно сначала всё изучить. Во всяком случае, месяц провести здесь стоит. И если ихлане почуют опасность и не заявятся, придётся самому наведаться к ним в незваные гости и показать, каково тем, кого грабят сильнейшие. Заодно надо будет взять с собой местных, чтобы почувствовали вкус победы.

Принц спросил у гетер, которых царь и местная знать просто осаждали и осыпали подарками, мнение о местной знати. Кисса, улыбнувшись, сказала:

-- Из царя я сейчас могу верёвки вить и узлом завязывать. Добрый, симпатичный, ласковый и такой слабый душой.

Ириньисса добавила:

-- А его наследник лишь в моих объятиях как будто проснулся. Очень симпатичный мальчик, но по-другому его и не назовёшь. Мало что знает и мало что умеет. Сейчас он изо всей силы учится старкскому и среднему, но ведь в детстве его учили так плохо... А теперь время упущено. Хорошо, хоть глаза у него стали живые.

Принц съездил на охоту с царём и наследником, и заметил, что они пытаются говорить хотя бы несколько слов по-старкски. "Эти уже очарованы. Если бы так же было со всеми соседними царями" -- подумал принц. Но Атара слегка обеспокоило, что в живых теперь глазах наследника проскальзывало какое-то недоброжелательство и настороженность.

Наследник вместе с несколькими приближёнными заехал на военные тренировки старков. Как раз отрабатывались методы битвы с превосходящими силами варваров, у которых очень высокий боевой дух. Принц Штыкчант увидел, как часть колонистов набросилась на красиво выстроенный строй второй половины, и те, напуганные натиском, бросились бежать и исчезли за холмом, куда отправились их нагонять остальные. Через некоторое время колонисты вернулись, изрядно побитые и довольные, подкрепили силы вином и поменялись ролями. Опять строй разбежался. Наследник покачал головой и сказал несколько слов одному из приближённых. В тот же вечер этот человек на маленькой лодке направился к берегам Ихилара.

***

Через две недели в море показался ихланский флот. Он состоял из галер: судя по всему, далеко ихлане не плавали. Но кораблей было много. Принц велел всем своим людям перебраться из города в лагерь. Что его толкнуло на это приказание, он не знал, наверно, интуиция. Царь и особенно наследник уговаривали, наоборот, женщин и детей спрятать в городе. Но чем-то не нравились принцу наёмники, составлявшие гарнизон.

Сначала старки мешали высадке врагов, но, когда стало ясно, что из-за большей быстроходности кораблей по сравнению с пехотой и удобного пляжа почти по всему южному побережью острова, предотвратить десант все равно не удастся, они отошли к лагерю и выстроились в боевой порядок. Тысячу человек: двести дворян, хорошо владевших кавалерийским искусством, пятьсот искусных лучников и триста тяжеловооруженных пехотинцев -- принц отправил в засаду, посадив их на коней. Это были почти все кони острова.

Вечером ихлане бой не приняли, разбили свой достаточно беспорядочный и неукреплённый лагерь. Ночью несколько раз небольшие отряды колонистов налетали на лагерь, не давая ихланам выспаться. Подобные попытки ихлан натыкались на ров с частоколом и охрану.

Наутро обе армии выстроились друг против друга. Численное превосходство безусловно было на стороне ихлан. У старков стояло в строю 4817 человек (это было подсчитано точно). К ним добавилось ещё двенадцать добровольцев из числа островитян. Ещё пятеро конных добровольцев, среди них младший сын царя Хритнос, отправились вместе с конниками и были в засаде. Старков в засаде было 1001. Все остальные мужчины оставались в лагере для его охраны. Там, в частности, были практически все освобождённые рабы, поскольку они были плохо вооружены и не обучены бою. А несколько бывших охранников встали в общий строй: теперь они были свободными людьми. Так что почти никто из островитян не встал на защиту собственных людей и собственного острова. Как потом подсчитали трупы и пленных, ихлан было более шестнадцати тысяч. Правда, конников у них было всего два десятка.

Вначале ихлане с пением и дикими воплями помчались на строй старков, стремясь раздавить их. Железный строй устоял, и они отхлынули, оставив несколько сотен убитых. Принц остановил своих людей, которые пытались преследовать варваров. Ведь серьёзное численное преимущество всё ещё оставалось у врагов, и нельзя было ломать несокрушимый строй. Был убит один старк и один островитянин. Словом, первый раунд битвы остался целиком за старками.

Не ожидавший такого ихланский царь Чирчунт, который вообще был весьма низкого мнения о храбрости и боевой подготовке цивилизованных людей, а вдобавок ещё обнадёжен своим агентом, рассказавшим, что старки не выдерживают первого же натиска, стал вовсю ругать своих воинов за трусость:

-- Вы не справились с этими слабаками! Вы струсили! Ещё бы чуть-чуть, они бы бросились со всех ног бежать. Вам бы осталось лишь хватать добычу и убивать не годящихся в рабы. Но вы дрались даже не как женщины! Вы слабые девушки! Сейчас старки поимели вас и вы стали хотя бы женщинами! Атакуйте ещё раз! Видите, они боятся вас преследовать, боятся сдвинуться с места. Раздавите этих трусов! Я сам пойду впереди войска!

И царь встал в строй вместе с сыновьями и охраной.

Но атака несколько задержалась. Над городом взвился столб дыма, и царь ликующе закричал:

-- Видите? Трусы-иклич впустили наших людей в город! Наёмники перешли на нашу сторону! Остров наш! Все островитяне теперь наши рабы и слуги! А теперь раздавите этих подлых пришельцев!

Варварам тоже не чужда военная хитрость. Город был захвачен потихоньку высадившимся на другой стороне острова отрядом ихлан под руководством племянника царя Кутранта. Кутранту открыли ворота наёмники, решившие перейти на сторону врагов и принять участие в грабеже города. Призвал ихлан в город наследник престола Штыкчант. Наследник был обижен, как старки опутали его отца, заставили признать себя высшей знатью и практически отдать им управление царством. Он решил договориться с царём Чирчунтом, что тот поставит его на царство, отрешив слабодушного царя-отца, при условии уплаты удвоенной дани. "Лучше платить дань, чем потерять царство совсем",-- думал наследник. -- "А Ириньиссу я выговорил в качестве добычи себе и сделаю её любимой наложницей".

Но ворвавшиеся в город варвары и только этого и ждавшие "защитники-наёмники" начали убивать, грабить, насиловать и пытать. Царя Лыкомора, вышедшего к грабителям, пытаясь усовестить, Кутрант лично зарубил, и, показав окровавленный меч Штыкчанту, потребовал от него беспрекословно повиноваться, иначе его постигнет та же участь. После этого Кутрант занялся грабежом царского дворца, а Штыкчант, быстро оседлав лошадь, решил попытаться вырваться из города. По дороге его пыталась остановить пара пьяных наёмников, и он их то ли зарубил, то ли поранил и напугал. Не будь они пьяными вдрызг, ему, пренебрегавшему военной подготовкой, пришлось бы туго.

Кутрант, конечно же, не грабил дворец лично, а организовал грабёж. Ему оставалось сделать ещё одно важное дело. Он с несколькими ближними воинами двинулся к храму Двенадцати Победителей, красовавшемуся в городе с незапамятных времён. Подойдя к священному месту, он увидел, что его люди не осмеливаются войти в храм, а пьяные наёмники уже собираются туда ворваться. Кутрант ударами оружия (порою плашмя, а порою и лезвием) утихомирил беспредельщиков, некоторых из них навсегда. Он громко объявил: "Храм неприкосновенен. Всем, кто в нём спасается, будет сохранена жизнь. Они могут выходить". Сам вождь отдал оружие своим джигитам и, почтительно склонив голову, вошёл в храм. Навстречу ему вышел митрополит.

-- Светлый владыко, я каюсь в тех жестокостях, что сотворили и творят мои люди. Но такова война.

-- Ты -- не более чем орудие Судьбы, сын мой. Прошу тебя утихомирить твоих людей и пощадить жизни.

-- Я немедленно отдам приказ не убивать никого, кроме тех, кто сопротивляется. Я сообщаю, что мой царь назначил меня наместником острова. Благослови меня на правление, светлый отец. Я обещаю править по справедливости.

-- Благословение на правление -- светлый и торжественный обряд. Его нельзя совершать в городе, который грабят и жгут.

-- Я понимаю, светлый владыко. Три дня по обычаям дается на разграбление. Три дня на наведение порядка. На седьмой день я вернусь к тебе.

Кутрант понял: священники уже решили, что старый царь заслужил низложение, и готовы благословить передачу власти. Он немедленно отдал тайный приказ убить наследника и остальных сыновей царя. Сделать это нужно было побыстрее, чтобы потом сослаться на ужасы штурма и разграбления. Но наследник успел ускакать.

***

Принц получил известие о взятии города от стражников восточных ворот, которые со всех ног бросились бежать к старкам. Он обратился к своему войску:

"Воины! Граждане и те, кто после этой битвы ими станет! Вы видите, что эти милые и добрые люди оказались трусами и предателями. Что наёмники при первой же возможности переменили сторону. Вы видите, как вы победили варваров в первой схватке. Но теперь нам предстоит либо разгромить их полностью, либо погибнуть. И мы их разгромим, потому что мы свободные люди, потому что мы -- граждане, потому что мы дисциплинированнее их и на самом деле намного смелее".

"Эти варвары сильны лишь своим натиском. Они плохо держат строй, они побегут при первой неудаче. Они разбегутся, стоит нам убить или пленить их царя. Я объявляю, что убивший или пленивший царя получит пятьдесят золотых и золотую пластину на панцирь. Убивший или пленивший царского сына или одного из пяти вождей -- тридцать золотых и серебряную пластину. Видите, украшенные шлемы вождей торчат в первых рядах строя? Убивайте всех и не отвлекайтесь на захват пленных, кроме вождей и членов царской семьи! Нам нужно победить. А если враги побегут, я дам сигнал, что можно начинать их хватать".

"Если меня убьют, командовать будет полковник Асретин. За ним барон Таррисань. За ним мой сын Кринсор. За ним тысячник Чусс Тронаран. За ним тысячник Лин Элитайя".

"Лагерь наш хорошо укреплён, и гарнизон там оставлен достаточный. Если из города попытаются на него напасть, они получат по зубам. Наши женщины, дети и рабы в безопасности. А нам остаётся только победить. С честью умереть сейчас глупо. И, более того, у нас пока всего один убитый, а у них уже сотни. Мы должны не просто победить, мы должны потерять как можно меньше людей и перебить как можно больше врагов. Мы должны показать варварам, что их коварство, наглость и натиск ничего не значат по сравнению с нашей культурой, стойкостью, выучкой и организованностью. Они храбры, но мы ещё храбрее. Они глупы, а мы умны. И поэтому мы победим".

"Мы преодолели долгий путь. Мы побеждали по дороге. Мы с честью выдержали морской переход. А сейчас нам предстоит завершить дело. Предательство развязало нам руки. Весь остров теперь в нашем распоряжении. А когда мы победим этих ихлан, сможем, если пожелаем, отдать им визит непрошеных гостей и показать им на их собственной шкуре, каково, когда вас грабят и убивают, как они делали много лет с этими симпатичными трусами. Сейчас они сильно ошиблись. Они полагались на свою репутацию. Мы их не боимся. Они полагались на предательство. Мы увели всех своих из города, и нам оно не страшно. Они полагались на удачу. Они её уже израсходовали. Они полагались на своё оружие. У нас оно лучше. Они полагались на своё боевое искусство. Оно ничто перед нашим. У них остаётся лишь свирепость и натиск. Свирепость легко переходит в панику, а натиск разобьется о наши железные ряды, как уже было".

"А сейчас они собираются напасть. Я приказываю разыграть защиту от варваров. Надеюсь, все этому хорошо обучились? Запоём гимн нашей колонии, а как только они приблизятся на сто шагов, бежим! И потом раздавим их между нашими ежами!"

Увидев, что строй старков побежал, варвары, оставленные охранять лагерь, бросились в бой, не желая потерять свою долю добычи. Второй сын принца Лассор, которому было приказано командовать защитниками лагеря, послал младшего из братьев Тронаранов Сира захватить лагерь варваров. Сам он, оставив в лагере всего двести бывших рабов, кинулся к воротам города, поскольку стража ворот тоже отвлеклась на битву. Царь Чирчунт уже ничего не замечал, поскольку сам ринулся в схватку, но он оставил небольшой резерв под командованием своего младшего брата Острикгонта. Острикгонт слишком поздно заметил атаку на свой беззащитный лагерь, но решил в отместку захватить лагерь старков, уверенный, что он легко падёт, а также зная, что в нем есть много чего пограбить и много кого изнасиловать. Но бывшим рабам было что терять. Тысяча Острикгонта застряла под стенами лагеря. Долго бы рабы не продержались, но со всех сторон разворачивались другие события.

Ихланам, хотя физически они были тренированы хуже старков, которых с детства учили бегать, уже казалось, что они вот-вот нагонят и начнут резать. Правда, небольшие группки якобы отставших сразу же становились в строй и ощетинивались копьями во все стороны, так что несколько десятков человек уже пали на иголках этих ежей, но на эти кучки и потери внимания в азарте битвы не обращали, преследуя основное войско. Вдруг раздался вой трубы, и неожиданно перед полностью потерявшими боевой порядок варварами вырос строй старков. Первый натиск завершился горой трупов почти без ущерба для защищавшихся. Но царь вместе со своей охраной уже вплотную приблизился к принцу и кричал на своем варварском наречии, явно вызывая того на поединок. И тут сбоку на шлем царя обрушилась палица старкского крестьянина. Принц глянул на него.

-- Урс Ликарин, сколько я понимаю?

-- Я, князь.

-- Поздравляю тебя! Теперь ты дворянин! Награда твоя. Дерись дальше.

А невдалеке свирепствовал Крис Колорин. Хищно зарычав, он точным движением меча вспорол живот врагу и выдрал из него кишки. Следующему он вырвал мужские органы. Ещё несколько человек он хладнокровно смертельно ранил столь же ужасно и отвратительно, издавая людоедские кличи. И враги дрогнули. Строй старков начал неуклонно надвигаться на дрогнувших варваров.

Крис задержался и добил всех раненых им врагов. После этого он присоединился к общему строю и продолжил драться, по-прежнему издавая дикие вопли и вращая глазом, но теперь уже разя экономными, точными, смертельными ударами.

По тому же сигналу трубы вылетел резерв конников. Они сначала быстро растоптали тех варваров, мчавшихся из лагеря, затем кинулись на остальных. Часть всадников спешилась, а некоторые рубили попытавшихся бежать.

Вопль: "Окружили!" раздался среди ихлан. Их войско, всё ещё значительно превосходившее в численности старков, бросилось бежать. Но куда было отступать? И варвары стали бросать оружие. А принц дал команду брать пленных.

Атар велел спросить у Колорина, почему он так поступал с врагами? Крис преспокойно ответил:

-- Знаю, что ихлане смерти не боятся, а их дух необходимо было сломать. Вот и продемонстрировал им нечто хуже смерти.

За такой ответ и за полтора десятка убитых врагов Крис тоже, как и Урс, получил золотую пластину.

Конники помчались выручать лагерь, который отчаянно штурмовали люди Острикгонта. Острикгонт был тяжело ранен и попал в плен. Остальные тоже были убиты или сдались.

К лагерю старков подскакал одинокий всадник. Это был наследник местного царя Штыкчант. Мешая формулы Древнего языка с отдельными старкскими словами, он пытался что-то объяснить. С трудом поняли: он винится, что призвал ихлан, желая лучше подчиняться местным, чем чужакам. Они убили его отца, грабят город, убивают и насилуют. Принц, тоже подскакавший к лагерю, велел разоружить Штыкчанта и поместить под стражу в палатку. Штыкчант, полностью сломленный случившимся, покорно отдал оружие.

Теперь настала очередь города. Увлёкшись грабежом, насилиями и убийствами, варвары и перешедшие на их сторону наёмники даже не заметили, что одни из ворот захвачены. А когда они это обнаружили, было поздно. В город врывались разъярённые старки. Картина, представшая глазам, ещё добавила им ярости. Мстя за своих растерзанных возлюбленных и за своих хозяев домов, они убивали всех варваров и наёмников. Принцу с трудом удалось их утихомирить, объявив повсюду, что на корабли нужны гребцы. Несостоявшийся наместник Кутрант предпочитал погибнуть в бою, но, покорённый его мужеством, принц напустил на него своих стражников с палицами, они оглушили и взяли в плен Кутранта.

Победители подсчитали потери. Один старк был убит при первой атаке, ещё трое при второй, все семнадцать добровольцев с острова погибли, не будучи готовыми сражаться столь искусно. Двадцать три бывших раба погибло при штурме лагеря. Семь старков нашли смерть при взятии города. Было тридцать тяжелораненых, положение десяти из которых было почти безнадёжным. Пятерым из них, вручив награды, сделали эвтаназию. Ещё пять попытались лечить. Двое из них выжило. Таким образом, потери колонистов были ничтожны. Они взяли более пяти тысяч рабов. Это была великолепная победа, которая должна была продемонстрировать всему Югу, что пришла новая сила. И слава о ней, раздутая слухами, действительно бежала теперь впереди колонистов.

Бывшего наследника Штыкчанта провели по городу. Жители проклинали его: не желая отдавать власть гуманным пришельцам, он впустил в город кровожадных убийц. Всех оставшихся в живых наёмников оскопили, сказав, что они заслуживали худшей казни, но пусть пока поработают веслом. А что они не мужчины, уже доказали своим предательством. Одного из захваченных старейшин вместе с двумя людьми отпустили на лодке, сказав, что у ихлан есть семь дней на выкуп родственников. Затем они будут обращены в рабов и продавать их своим уже не будут. Наместником острова принц пока что сел сам.

На следующий день в храме острова состоялась мрачная и торжественная церемония, на которую привели Штыкчанта. Оказывается, уже несколько лет назад все Монастыри согласились объявить знать острова выродившейся. Но решение не оглашалось, поскольку править после этого было некому. Стало понятно, почему даже ихланского правителя священники готовы были немедленно признать. А теперь митрополит вместе со священниками пришёл в разграбленный дворец и покорно просил принца возложить на себя царскую корону. Принц сказал, что неприлично это делать, пока не прошла неделя траура по погибшим. Сейчас он возьмёт корону в руки, воссядет на царский трон и будет править, чтобы государство не оставалось без власти.

Взяв корону, принц прочитал по-старкски иероглифическую надпись на ней: "Королевство Лиговайя".

-- Когда было такое королевство? Я в истории о нём не слышал. Это времён расцвета Южной Империи?

-- Нет. Это была имперская столица Морской империи. Корона императора утонула вместе с последним императором в морской битве, а эту уже более трёх тысяч лет передают друг другу властители острова.

-- Корона достойна быть возложенной на достойного правителя, -- признал принц.

-- Вот и попроси митрополита возложить её на тебя.

-- Я это сделаю, когда пройдёт семь дней, -- решился принц.

***

Принца раздирали сомнения. Первая корона свалилась ему в руки чуть ли не сама, если, конечно, пренебречь, что для этого пришлось наголову разбить втрое превосходящее численностью войско и покарать изменников в столице. Но оставаться и править не хотелось, поскольку местный язык знал лишь один человек, а народ был слишком труслив и ненадёжен. Но и бросать их на произвол судьбы было тоже плохо. Атару были в общем-то симпатичен этот народ и хотелось дать им шанс вновь стать настоящими людьми. Решения пока не было.

На шестой день после битвы появилась одна галера ихлан. Высадившиеся с неё ихланские старейшины прежде всего вернули в рабство посланных за выкупом. Затем они обходили пленных, разговаривали с ними, кто как проявил себя в битве. И, к удивлению принца, они отказались выкупать царя и многих из старейшин, зато освободили их сыновей и десяток простых воинов, отличившихся в битве. А из царской семьи они взяли лишь Кутранта, который захватил город и доблестно сражался.

-- Нам не нужен царь, который привёл войско к разгрому. Нам не нужны трусы, которые не смогли достойно биться. Приходите к нам в горы и изведаете нашего оружия. С этими делайте что хотите, они больше не ихлане, -- жёстко сказал главный старейшина.

Такой непреклонный дух соседнего народа внёс ещё больше сомнений в душу принца. Они отказались от тех, кого сочли трусами. Одолеть их будет очень нелегко. Но в глубине души принц признал, что предпочёл бы править ихланами, чем островитянами.

Сомнения принца разрешил Кирс Атарингс.

-- Князь, я больше не скрываю знания языка. Я выяснил, что происхожу из царской семьи, сын царевича. И даже царевич трусливо сбежал от пиратов! Как хорошо, что я вовремя попал в рабство и не оказался теперь под проклятием выродившихся!

-- Я всегда чувствовал в тебе силу духа, Кирс. Как твоя рана?

-- Проходит, твоё величество.

-- Чуть рано называть меня так.

-- Все уже знают, что ты коронуешься древней короной.

-- Но ещё не короновался. А ты на коронации будешь награждён бронзовой пластиной за храбрость и возведён в достоинство полноправного свободнорождённого знатного гражданина.

-- Твоя светлость, я рад! -- от всей глубины души воскликнул Атарингс.

-- Это лишь признание, кем ты достоин быть.

-- И ты, повелитель, достоин быть не царьком этого жалкого народца. Возьми корону с собой, а здесь оставь надёжного наместника и двести бывших ихлан. Они теперь ненавидят своих бывших сородичей и будут верно защищать остров от них. За двадцать лет они породят много хороших детей, и остров сможет защищаться. Ихлане теперь лет десять не сунутся. На них полезут все соседи, когда узнают, что их лучшие воины перебиты. Да и ты мог бы наведаться по дороге к ним в гости и ещё раз показать, кто есть кто. Пока что те же полтысячи наёмников наместник смог бы нанять, а двести верных воинов сдерживали бы их.

-- Прекрасное решение! Знаю, кого я сделаю наместником. Тебя.

-- Я недостоин! Я ведь бывший раб.

-- В душе ты никогда рабом не был. Ты достоин. Отбирай двести бывших ихлан в своё войско.

Бывший царь Чирчунт повесил голову, когда его отказались выкупать. Принц попросил перевести ему, что теперь он обычный раб. Тогда Чирчунт неожиданно выпрямился и сказал:

-- Если мне это суждено, буду твоим рабом. А иначе убью себя. Но я хочу жить и показать этим моим соплеменникам, что не недостаток духа и смелости меня подвел. Ты оказался умней меня. Твои воины оказались смелее и лучше обучены, чем мои. Ты победил, а не я проиграл. Я готов служить тебе, ты этого достоин.

-- Ладно, -- улыбнулся принц. -- Но тебе придётся научиться повиноваться.

-- От тебя я согласен учиться всему, чему угодно. Я вижу, что ты человек чести, и надеюсь заслужить твоё уважение и свободу.

-- Это будет нелегко.

-- Я готов.

Так принц получил в рабы бывшего царя. Ему дали имя Чиринг, созвучное его прежнему, из уважения к смелости и чувству чести.

Бывший царевич Штыкчант не знал, куда деваться. Ему разрешили ютиться в одной из дворцовых лачужек. Он был полностью раздавлен морально. Он предпочёл бы, чтобы его судили и казнили, но на него просто не обращали внимания. Однажды он осмелился спросить наместника Атарингса:

-- Что мне делать?

-- Я бы на твоем месте покончил с собой. Старк так бы и сделал. Но ты вырожденец.

-- А ты старк?

-- Я теперь старк.

Штыкчант поплёлся, никак не решаясь, какую же смерть избрать. Ничего не видя перед собой, он уткнулся в экипаж Киссы. Она даже не посмотрела на него. Вырожденец понял, что и Ириньисса теперь его презирает. Да, видимо, она его презирала и раньше. Но в душе у бывшего царевича всё время была именно она. И вдруг она выходит из соседнего переулка. Из горла Штыкчанта вырвались слова на Древнем Языке, из древней легенды, которую учили наизусть:

-- Ириан! Я проиграл себя тебе в рабство. Я признаю себя твоим рабом, Ириан!

Он перевёл дух и добавил опять заученными словами, к которым добавлял лишь имя теперь недосягаемой возлюбленной.

-- Ириан, мой дух пленён твоим духом! Ириан, моя жизнь стала платой за право быть рядом с тобой.

Ириньисса посмотрела на этого отчаявшегося юношу и решила, что красивый раб ей пригодится. Штыкчант не ожидал, что его фразы, произнесённые как романтические метафоры, она воспримет как точные юридические формулы самопродажи в позорное рабство, призовёт трёх свидетелей-граждан, которые их слышали, и даст ему серебряную монету. Из чувства юмора Ириньисса дала ему своё усечённое имя, чтобы подчеркнуть, что он полностью потерял свою личность. Так бывший царевич стал позорным рабом Ири. Конечно же, единственное право, которое он приобрёл: видеть свою госпожу поблизости. Никогда она не позволяла ему даже прикоснуться к себе. Так что влюбляться в гетер бывает очень опасно.

***

Вернёмся теперь ненадолго в покинутую нашими главными героями Империю.

Новый Император начал моральную подготовку к вассализации либо завоеванию княжества Лингаст. Он направил туда своих посланников с предложением войти в состав Империи на правах имперского княжества, и гарантией, что он будет лично ходатайствовать перед Советом Королей и Сеймом о принятии нового владения. Князь Лингаста Инсор разгадал уловку Императора, который после этого имел бы полное право потребовать от нового князя вассальной присяги не только Императору как суверену, но и себе лично, как королю Линны. Лингастец понимал, что прямой отказ может привести к Имперскому Походу, тем более что война казалась лёгкой и прибыльной. Поэтому он поблагодарил за приглашение, заявил, что для него и его княжества оно является громадной честью. Но одновременно он попросил о единственном: пригласить его на следующий Великий Сейм, чтобы не за него ходатайствовали, а он мог лично попросить Совет Королей и Сейм о чести войти в знаменитую Старкскую Империю. Тем самым он откладывал решение вопроса на шесть лет, а формального отказа не давал.

В Колинстринну вернулся Мастер Аюлонг. Его опозоренная жена Ингрисса ожидала мужа, твёрдо надеясь вымолить у него прощение. Ведь он так любит её и так тает под её ласками. Но Аюлонга сразу же зазвали к себе Тор и Эсса, а народ собрался у их замка и требовал:

-- Мастер, выгони шлюху и стерву!

По обычаю, провинившемуся супругу давались сутки, чтобы попытаться вымолить прощение. Отказывать в выслушивании его или её просьб другой супруг не имел права. Но по мере того, как жена просила мужа, он всё больше кипел и наконец, едва дождавшись суток, выставил её и попросил высказаться всех тех, кто был ею обижен. Таких нашлось много. Осознав, что его честь и репутация под страшной угрозой и вне себя от всего случившегося, Мастер Аюлонг пришёл к лачуге Ингриссы в сопровождении Тора и ещё шести мастеров и дворян.

-- Та, кто была моей женой Ингриссой, а ныне проявила себя как последняя позорная блудница! Ты заслужила самый позорный развод, который бывает на свете. Я объявляю, что ты опозорила себя, меня, весь мой цех и весь наш город своим поведением. Согласны ли вы, почтенные равные мне граждане и мой Владетель?

-- Мы согласны, -- единогласно сказали все.

-- Есть ли здесь тот, кто готов взят хоть часть её вины на себя?

-- Есть! -- раздался голос Эссы. -- Я доверила ей управление, как второй по рангу женщине во владении, не приняв во внимание, что она слишком глупа, нечестна, необразована и развратна для этого. Я готова понести наказание за это.

-- Есть! -- раздался голос молодого дворянина Дира Инистона. -- Я ухаживал за ней, и когда она стала отвечать на мои ухаживания, поддался её обольщениям и отправился заниматься с ней любодейством в дом Мастера Аюлонга, где мягкие постели и сладкое вино. Я не подумал, что я позорю себя, Мастера Аюлонга и весь наш город. Я готов понести наказание за это.

Тор спросил шестерых судей:

-- Смягчают ли вину этой женщины высказанные признания?

-- Нет! -- единогласно ответили они.

-- Как нужно наказать за допущенные ошибки этих благородных граждан: женщину и мужчину?

Посовещавшись, судьи решили, что Владетельница Эсса, если желает очиститься от вины, должна принять десять ударов плетью. Дворянин Дир Инистон должен принять вызов на поединок от любого гражданина, который чувствует себя оскорблённым его поведением, буде же такого не найдётся, а он всё же желает очиститься -- тридцать ударов плетью.

Мастер Аюлонг заявил, что он не станет вызывать Инистона, поскольку тот был соблазнён развратницей и смерть была бы слишком большим наказанием за естественный грех. После этого никто другой не стал бросать вызов. Чтобы сохранить честь и лицо, Инистону пришлось обнажиться до пояса и ему нанесли тридцать ударов плетью. Друзья стали его обнимать и поздравлять с полным очищением.

Эсса тоже спустила верхнюю часть платья, обнажив туловище, и ей нанесли десять ударов. Её также стали поздравлять.

Наблюдая всю эту процедуру, Ингрисса заранее трепетала от ужаса. Она поняла, что ей надо было бежать, как только её выставили из дома мужа. Это был бы позор, но сейчас она будет присуждена к неизмеримо большему позору.

-- Женщина! -- обратился к ней Тор от имени судей. -- Мы посовещались и решили, что муж действительно имеет право выгнать тебя на все четыре стороны нагую, как позорную блудницу. А мы изгоняем тебя навсегда из Колинстринны и её владения. Мы не имеем право поставить тебе то клеймо, которого ты заслуживаешь, но мы имеем право написать на тебе, откуда ты изгнана и как ты изгнана. Мастер Хой Аюлонг, желаешь ли ты простить эту женщину? Спрашиваем в последний раз?

-- Я желаю, чтобы она как можно быстрее убралась во исполнение вашего приговора и винюсь перед вами, что я женился на недостойной, -- держась из последних сил гордо и с достоинством, произнёс Мастер-рудознатец.

Ингрисса с плачем стала раздеваться и снимать украшения. К ней подошел подмастерье её мужа с ведёрком синей краски и кистью и написал на спине знаки: "Изгнана из Колинстринны", а на животе "Как позорная блудница". И бывшая почтенная гражданка Ингрисса, которая вплоть до выхода из владений Колинстринны потеряла имя, а честь навсегда, шатаясь и рыдая, пошла по направлению к заходящему солнцу. Больше её в этих местах не видели, и что с нею случилось, никто не знает. Краска, конечно, должна была сойти через неделю, и, может быть, она, переменив имя, нашла себе нового мужа. Может быть, её, как временно лишённую защиты законов и обесчещенную, поймали и продали в публичный дом. А может, где-то в лесу или в овраге белеет её скелет.

***

Любимый сын по духу и наследник короля Картор уже начал жестокий курс обучения знатных персон. Военный наставник Строн Элитайя заметил в нём одну странность: вроде бы реакция была не слишком высокой, но королевич очень хорошо уклонялся от ударов. Как-то раз (потом Строн Элитайя очень хвалил себя, что это случилось наедине) у наставника вырвался вопрос:

-- Ты что, заранее чувствуешь, куда я собираюсь бить?

-- Конечно, наставник! Это очень легко. Я знаю все твои намерения.

-- Знаешь, нельзя говорить про такой дар и тебе нужно учиться драться, не пользуясь им. Он пригодится в самых важных битвах.

В книжной учёбе наследный принц Картор тоже больше чем преуспевал. А товарищей из знатных семейств и мальчиков-слуг он буквально подчинял своей воле. Король-отец даже встревожился и сказал ему наедине примерно такие же слова, как военный наставник:

-- Я вижу, сын мой, что ты обладаешь даром подчинять своей воле идущих рядом с тобой. Это очень важно для полководца и властителя. Но старайся своим даром пользоваться пореже и незаметно. Он тебе пригодится в самые важные моменты жизни, так что не показывай его зря.

Монах, который обследовал ауру и психику принца, отметил исключительно грубо, но прочнейшим образом поставленные ментальные щиты со следами выдержанных ими страшных духовных атак либо попыток прорваться. Он наедине сказал матери:

-- Избранная Толтисса! Твой старший сын под страшными духовными ударами. Он не жалуется и держится сам. Но мне страшно за него. Это либо сам Кришна, сдержанный Победителями, либо...

Монах замолк, боясь высказать вторую страшную гипотезу. Но Толтисса внутри себя её поняла: Победители. И неожиданно увидела страшное видение: ласково и победно улыбающегося Кришну. Быстрее спрятавшись за ментальным щитом, она убедила себя: раз Отец Лжи делает вид, что доволен, на самом деле он очень недоволен.

А Картор чувствовал одно: какие-то мощнейшие духовные силы атакуют его с разных сторон, и он бы не выдержал, если бы одни из них всё время не мешали другим. Но стороны в этой борьбе непредсказуемо чередовались: те, кто атаковал, в другой раз неожиданно начинали мешать атакующим, а то и прямо защищать.

***

После коронации принц сказал, что он не может пока называться королём, поскольку считает, что на Земле есть лишь один Император, от которого он может принять этот титул, и будет царём Лиговайи. Новое царство получило имя. На царицу Арлиссу тоже возложили древний драгоценный венец и короновали её как царицу Лиговайи. Этим царь Атар закрепил за ней положение первой жены на будущие времена, независимо от возможных династических браков.

На следующий день царь официально назначил наместником дворянина Кирса Атарингса, потомка здешних царей, избежавшего проклятия вырождения, первого в своем благородном роде. Неделя была дана местным жителям на то, чтобы решить, кто из них отправится вместе со старками в качестве слуг, смердов или наложниц. Таких нашлось более двух тысяч.

Неожиданно для всех, барон Таррисань попросил у царя разрешения остаться на острове. Царь взвесил возможности и решил, что этого лучше не делать. Поэтому он мягко отговорил барона, объяснив опасности, подстерегающие его семейство в среде вырожденцев. А для себя царь подумал, что, если где-то ещё придётся оставлять наместника либо вассала, кандидатура есть. И понятно, что, вероятнее всего, случилось бы, если бы на острове остались два медведя.

Двенадцать дворян Атар оставил в качестве помощников наместника и владетелей. Один из купцов, Син Киринор, с двадцатью своими людьми тоже пожелал остаться. Так на острове появилось маленькое старкское сообщество. Остров назвали теперь по-старкски: Агоратан. Это имя у него осталось и впоследствии.

Перед отплытием царь построил всех гребцов, кроме опозоренных, и сказал им:

-- Если на нас нападут пираты, мы отомкнём замки ваших цепей. И помните: если пираты победят, вы останетесь рабами, а те, кто будет сражаться в битве, сразу же получат свободу.

И значительно увеличившийся флот двинулся в путь на восток, подгоняемый западным ветром.

Словом,

Древнее царство

Пало от слабости душ.

Его корону

И самых лучших

Новый властитель забрал.

-- Глава 9. Лангишт

Итак, в двадцать четвёртый день пятого месяца царь Лиговайи Атар вывел свой флот в море и двинулся в путь. Поскольку ветер был благоприятный, старки решили не задерживаться для грабежа Ихилара, а как можно быстрее двигаться на восток. Три дня флот шёл вдоль гористых берегов юго-запада. На четвёртый день горы немного отступили, и открылась цветущая земля.

-- Может быть, здесь нам остановиться? И остров Агоратан недалеко, и места красивые?

-- И ихлане недалеко, а вокруг них, как я выяснил, ещё четыре таких же воинственных царства, -- ответил царь. -- Пока что двигаемся дальше.

Поскольку появились предвестники плохой погоды, через пару дней флот подошёл к видневшемуся на побережье городку и встал на якоря в удобной бухте.

Город Лангишт (по-агашски) или Лангирана, как его назвали старки, был агашской колонией на благодатных равнинах южного прибрежья. Горы здесь отходили вёрст на полторы сотни от берега, с хребта стекало много полноводных рек, а дожди поливали эту землю не скупясь. Умеренно тёплый и ровный климат делал эти места исключительно привлекательными. Если бы не соседи...

Город был обнесён стеной из белого камня. Большинство богатых домов также были белокаменными. На холмах стояли два храма с синими куполами со звёздами и белокаменный княжеский дворец с красными крышами. Дома победнее были глинобитными с черепичными крышами, и тоже белыми, поскольку их белили извёсткой. На первый взгляд, городок выглядел зажиточным и красивым.

Местные жители одевались по-другому, чем старки и горцы. Мужчины носили тюрбаны, белые безрукавки либо рубашки с короткими рукавами, одноцветные плащи, серые длинные юбки и сапоги. Женщины -- цветные шаровары, пёстрые короткие халаты с длинными рукавами, красивые платки, закрывавшие причёски и пол-лица.

В городе стояло несколько агашских судов. Пара из них немедленно отплыла на восток, завидев приближение старкского флота, о котором уже ходили страшные рассказы. Кое-кто предлагал послать за ними быстроходные суда и перехватить корабли, чтобы Агаш не узнал преждевременно о приближении старкского флота. Но царь велел, напротив, послать быстроходные суда и эскортировать корабли на день пути, защищая от пиратов, чтобы продемонстрировать мирные намерения по отношению к будущему соседу. Князь города решил, во избежание худшего, добровольно явиться на флагманский корабль с подношениями. Он был одет так же, как остальные, только рубашка и юбка были из белоснежного узорчатого шёлка, плащ пурпурным, как и сапоги, а на голове драгоценная тиара. У пояса он носил драгоценный меч имперской работы, так что старкские либо валлинские товары сюда попадали.

-- Приветствую могучего царя древнего царства, решившего возродить его славу. Надеюсь, он не выбрал для этой цели мой бедный городок и эту скудную землю, -- произнёс на чистом Древнем языке князь Тлиринташат, увидев на челе царя старинную корону.

-- Мне Судьба и Монастыри указали, как благоприятное, другое место. Поскольку ты дружественно нас встречаешь, тебе и твоему народу бояться нечего. Если ты преподнесёшь нам достойные дары, мы будем защищать твоё княжество всё время стоянки. Только торгуйте с нами по справедливости. Жадных и подлых мои люди не любят, и я тоже, -- улыбнулся царь.

-- Мы подготовили достойные вас подношения. Золото, еду, скот, жемчуг и пурпур из наших морей.

-- Золото пожертвуйте в храмы... Нет, я возьму половину и мы отправим его как подношение в Южный Монастырь. Он, кажется, от вас недалеко.

-- Да, верстах в трёхстах. Мои люди вместе с твоими отправятся туда. Мы тоже пожертвуем свою половину выкупа, -- улыбнулся довольный таким поворотом дела князь Тлиринташат.

-- Я лично съезжу поклониться Монастырю и замолить свои грехи. Их уже много накопилось за время пути.

-- Тогда мне невместно оставаться в городе. Я тоже совершу паломничество в такой великолепной компании.

-- Отлично! Отведи моим людям место для укреплённого лагеря и размести знатных персон в достойных их домах, -- повелительным, но доброжелательным, тоном ответил царь. -- Заодно распорядись доставить лес для частокола лагеря и для ремонта кораблей.

-- Охотно, твоё величество! Твой дружественный визит великая честь и большое счастье для меня, -- сказал князь и подумал:

"А великим счастьем было бы, если проплыл бы до следующего княжества. И к Монастырю поближе, и расходов бы я избежал".

А царь подумал:

"Эти не вырожденцы и на героев-горцев не похожи. С ними можно было бы дружить. Но и воевать тоже можно было бы. Народ, судя по всему, в фазе золотой осени. Хорошо, что мы не ввязались в бессмысленную авантюру набега на Ихилар и не потратили силы зря. Раз уж начали с дружбы, нужно будет закрепить её союзом, если и дальше всё пойдет хорошо. Только одна сложность: князь попросит меня жениться на своей дочери или сестре, у них ведь неограниченное многожёнство. А мне это не по рангу. Надо заранее решить, что сделать в этом случае".

-- Твоё величество, царь Алитирна. Я прошу тебя с твоей семьёй и твоими близкими почтить мой жалкий дворец своим пребыванием.

-- Конечно же, князь! -- милостиво ответил царь, отметив, что он узнал агашское чтение знаков на короне.

Было решено отправиться в паломничество через четыре дня. Но отправление задержалось ещё на пару дней из-за непогоды. Бурный ветер застал в море шлюпы, посланные эскортировать дружественных купцов, и они вернулись сильно потрёпанными лишь на третий день. Шлюпы пришлось ремонтировать достаточно основательно, хорошо ещё, что ни один из них не был потерян.

Царица Арлисса, когда Атар поведал ей о своих раздумьях в связи с князем и возможным союзом, улыбнулась и сказала как бы невпопад:

-- По-моему, моим братьям пришло время жениться!

-- Замечательно! Знаешь, какая идея пришла мне в голову, ненаглядная и мудрая моя жёнушка. По рангу князю как раз принцы нашей семьи, то есть твои братья. Я уже услышал, что у него три дочери на выданье, так что им даже выбор будет.

-- Да. Обязанность принцев -- поддерживать свою семью своими браками. Им придётся осознать, что теперь им надо будет жениться на той, кто необходима для царства.

-- Именно так. Вот они будут бурчать! Надеюсь, хоть доченьки симпатичные. Их ведь покажут только женихам и женщинам. Так что тебе придётся вместе с братьями принять участие в смотринах.

-- Придётся! -- улыбнулась царица. -- Это моё дело.

-- А как тебе местные высокородные дамы?

-- С ними мне труднее, чем тебе с мужчинами. Они на Древнем знают лишь молитвы да несколько формул. Без переводчиков не обойдёшься. Я уже поняла, что они, в отличие от наших дам, сидят взаперти во дворцах. Местные мужчины, по-моему, помешаны на ревности. Я и другого не понимаю: как можно иметь сорок жён, как агашский царь? Разве хватит у мужчины моральных сил, да и просто сил, на всех их? На двух-трёх, ну, в крайнем случае, на четырёх. Мне кажется, что ни женщины, ни мужчины здесь совсем не знают ни любви, ни нежности. У них всё сводится к соитию и рождению детей.

-- Не спеши судить, моя милая жёнушка. С агашцами нам придется жить бок о бок, надо нам их повнимательнее изучить.

-- Муж мой! Я нашла ещё один способ объясняться с местными. Даже женщины у них знают настоящие знаки. Мы иногда просто писали друг другу, что хотим сказать, особенно когда не хотели, чтобы переводчик слышал, и с грехом пополам понимали.

-- Прекрасно, жена моя! Почему-то на острове я об этом не подумал, хотя видел, что настоящие знаки они сохранили.

-- Там и я не подумала. Но там у тебя был хоть один свой переводчик. А здесь мы оказались совсем без языка, кроме Древнего. Валлинский сюда уже совсем не дошёл. А, слушая местных, я поняла, что на острове некоторые с нами пытались говорить по-агашски, так что Агоратан, видимо, западная граница вод, куда регулярно приплывают агашцы. И заодно южная тех, куда доплывают валлинцы, хотя бы как мастрагские пираты.

-- Правильно говорили древние, что муж мудрой жены смотрит четырьмя глазами и слушает четырьмя ушами.

И тут Атару вдруг пришла в голову озорная мысль, которая дала возможность супругам немного посмеяться.

-- Если местные мужчины помешаны на ревности и не видят чужих женщин, кроме шлюх, то наши гетеры для них будут как небо, обрушившееся на землю!

И оба весело рассмеялись, представив себе шок агашцев при знакомстве с великолепными гетерами и художницами старков.

Урс Ликарин, получивший за храбрость и пленение ихланского царя дворянское достоинство, золотую пластину на панцирь, новые доспехи, драгоценное оружие и сто золотых, уже спустил свои деньги. Он, как только был разбит лагерь, начал осыпать комплиментами и подарками Киссу, и ей пришлось вспомнить свое обещание в Карлиноре. Урс был на седьмом небе от счастья. А когда его поддевали товарищи, что у него осталось лишь оружие и броня, он ответил:

-- У меня остались оружие и броня. У меня есть любовь, моя смелость и дух. У нас у всех остался наш любимый царь-полководец, его счастье и его благословение. С ними я добуду себе то, что будет нужно. А золотые как пришли, так и ушли. Осталось счастье.

-- Но ведь любовь гетеры непостоянна. Счастье пройдёт.

-- Счастье останется, пройдёт любовь. Жениться я на ней всё равно не смогу: я не король и не принц. А воспоминания меня будут греть всю жизнь.

Слышавшая этот разговор Кисса при всех обняла и поцеловала бывшего мужика, а ныне благородного гражданина.

-- Не бойся, Урс, и не расстраивайся, что твое золото кончилось. Не кончилась моя любовь к тебе. Ещё неделя любви у тебя осталась. А, может быть, и больше. Ты быстро становишься всё обходительнее и тоньше в общении, осваиваешься в высшем обществе. Я чувствую, что ты можешь стать основателем славного знатного рода. А первый в своем роде почти всегда самый лучший в нём.

Урс ответил стихом:

Вечно копаясь в земле, чувствами стал я калекой:

Мощи не видел земной, ясной небесной красы.

Только в борьбе и в любви стал наконец Человеком,

И мне в награду пришли страстного счастья часы.

То, что с тобой пережил, жарких объятий царица,

Не потеряю вовек в жизни, в людской суете.

Обнял душою весь мир, стёр с невозможным границы,

Дерзко взлетаю теперь к грозных небес высоте.

Кисса обняла Ликарина и поцеловала его так, что полгода назад он сошёл бы навсегда с ума. А сейчас в ответ он сгрёб её своими ручищами и ответил так сильно, что, оторвавшись от него, гетера ласково упрекнула:

-- Ты чуть не сломал меня и не выпил заживо.

***

В один из дней, когда снаружи лил ливень и дул холодный шквалистый ветер, царь Атар и князь Тлиринташат сидели за чашей горячего вина в княжеском дворце и вели неторопливую беседу один на один. Древний язык отлично им служил, позволяя общаться без лишних ушей. Поскольку царь не собирался обосновываться вблизи княжества, интригами можно было практически не заниматься, и двое владык наслаждались, что они могли наконец-то поговорить с кем-то как равный с равным и как человек с человеком.

-- Мы все слышали легенды о великой Северной Империи. Изредка появлялись ваши купцы, ещё реже наши либо агашские корабли добирались до Мастрага, но впервые я вижу здесь столько ваших людей, и среди них знатных персон, -- заметил агашец.

-- До нас тоже доходили слухи о великом южном царстве Агаш. Я рад, что теперь я познакомлюсь с вашим народом, который знаменит своими прекрасными ювелирными изделиями. Жемчуга и янтарь из Агаша у нас ценятся исключительно высоко.

-- Так же, как изделия ваших златокузнецов и драгоценное оружие ваших Великих Мастеров у нас, -- улыбнулся князь и произнёс двустишие на Древнем Языке:

Каждому нужно редкости, из дальних стран привезенные.

Великолепья своих не видим мы все в суете.

Царь внутри себя остолбенел. На Древнем Языке и древним слогом стихи в Империи не слагали. Обычные стихи писались на новых языках. Порою переходили на Средний, слагая пятистрочные танки. Но вызов был брошен, и в грязь лицом ударить не хотелось. Царь выбрал другую форму древнего стиха.

Увидел прекрасный дворец острова мирных людей,

Услышал старинный язык в городе лучших друзей.

Встретил достойных мужей в сказочном дальнем краю,

Знаю, с кем рядом теперь стану в ближайшем бою.

-- Всё точно! Чувствую я, что мы, твоё величество, скоро ещё и подерёмся бок о бок. Местные горцы у нас очень благочестивы. Паломников, идущих в Монастырь, они не трогают: это великий грех. А на обратном пути эти люди ведь паломниками не считаются. Вот тогда их можно захватить и пограбить. А перед тем, как убить, попросить у них прощения и благословения.

-- Нас с тобою они убивать не будут. Выкуп потребуют, -- улыбнулся царь.

-- А это смотря в какой день захватят. Если в постный, то взятие раба в постный день приравнивается к мясоедству. Так что необходимо либо отпустить, обобрав до нитки, либо убить на месте.

-- Да. В вере у вас люди крепки и строги, -- улыбнулся царь.

-- Настолько крепки, что, захватив женщин в постный день, они их убивают, прежде чем грабить, чтобы даже мысль о прелюбодеянии с ними не проникла в их добродетельные головы. А вот если женщина попадётся в обычный день, то её вполне могут изнасиловать и отпустить с миром, естественно, ограбив до рубашки либо дочиста. Они же добрые последователи веры Победителей и не должны убивать зря, тем более тело, в котором, может быть, зачат их ребенок. Ведь по их обычаям даже второй жены не полагается. А наложниц они вообще иметь не могут: сожительствовать с рабыней -- великий позор для свободного и гордого горца. Вот поиметь её пару-тройку раз -- меньший грех, если после этого продаёшь другому.

-- Очень набожные горцы, однако!

-- Да ещё и благочестивые. От каждого грабежа отделяют десятину и раз в год обязательно отправляют в Монастырь по мужчине и женщине каждого рода внести её и замолить свои грехи.

-- К опасностям нам с тобой, князь, не привыкать. Но хорошо, что рассказал об обычаях.

-- До нас дошли легенды о небесных танцовщицах, которые пляшут в ваших храмах и во дворцах ваших царей. И я даже слышал, что ты привёз с собой таких рабынь.

-- Своих горцев ты, князь, прекрасно знаешь. А нас знаешь так же плохо, как и мы агашцев. Сейчас мы очищаемся перед паломничеством, а после возвращения я тебе покажу наших гурий. Только они не рабыни, и заранее откажись от мысли, что ты сможешь попросить одну из них в подарок. Они свободные знатные женщины.

-- Тогда я смогу попросить одну из них в жёны. Она была бы жемчужиной моего гарема.

-- Попросить ты её сможешь. А вот согласится ли она?

-- Разве у вас женщина сама решает, за кого выйти замуж?

-- Смотря какая женщина. Женщин из владетельных семей, конечно же, выдает замуж их семья за того, кого нужно. А свободные полноправные выходят замуж сами.

-- Я слышал о неприличных нравах на Севере. Наверно, рассказывают больше лжи, чем правды. Мне становится всё интереснее. Но надо учиться у горцев! Перед паломничеством нельзя допускать соблазнительных мыслей. Лучше выпьем ещё вина и сложим стихи.

И два собеседника подняли чаши южного сладкого вина.

После пары чаш князь, расслабившись, произнёс:

Много грехов накопил, много неправды содеял.

Ныне я в горы иду, в храм, где снимают их часть.

Душу больную несу, чтоб возвратить себе целой,

Древние стены пройдя, смоем мирскую мы страсть.

0x01 graphic

Царю вновь пришлось напрячь все силы, чтобы найти достойный ответ.

Суетный мир устремил в души поток наслаждений,

Чтобы от вечных вещей нас навсегда отделить.

И потому честный ум мучим шипами сомнений,

К истине чистой наш путь плотно грехами закрыт.

***

Непогода кончилась. Подождав ещё пару дней, чтобы дороги высохли, накинув на себя и своих людей плащи с двенадцатью семиконечными звёздами в знак, что отправляются в паломничество, царь и князь с сотней своих людей двинулись на северо-восток, где в горах стоял Южный Великий Монастырь. Походная военная одежда агашцев была почти такой же, только сапоги подкованные, а юбки короткие, выше колен.

Каноническая территория этого монастыря была громадной. На севере она доходила до Великой реки, на юге правоверные в вере Победителей царства и княжества побережья тяготели к этому монастырю где-то на две тысячи вёрст. Среди всех Великих Монастырей Земли он считался сильнейшим и богатейшим. Формально Император Юга получал благословение на царство именно здесь, так что ни один из северных Великих Монастырей не мог похвастаться таким статусом. Но вот Южная Империя, в отличие от старкской, была полной фикцией.

В Старкской Империи верховная власть была слаба, но существовала. Император регулярно рассуживал королей и князей Империи. Часто собирался Имперский Сейм, на котором разные государства, по крайней мере, могли высказать друг другу претензии. Из-за выборности Императора постоянно велись политические игры: кто следующий возложит на себя корону. Словом, в потенциале власть и авторитет были, но нужна была очень сильная личность на посту Императора, чтобы их реализовать. Принц-князь Клингор такой личностью был, именно поэтому его первоначально и стремились сделать Императором: личность-то есть, но ресурсов, чтобы реализовать свои устремления, у неё недостаточно, и тем самым она была бы обезврежена и даже использована другими.

На Юге же царствует древняя императорская династия, непрерывно продолжающаяся уже полторы тысячи лет. Но Император Юга правит лишь своим доменом, небольшим царством Имашанг в тех местах, где Мастрацасса делится на ряд рукавов, между которыми издревле прорыт ещё и ряд каналов. Эти места назывались древним знаком Благодать. Они были действительно превращены в исключительно плодородные и богатые земли трудом многих поколений крестьян, прочно сидевших на своих наделах.

Чтобы попасть в Благодать из тех мест, где сейчас находился царь Атар, надо было пересечь горы и двигаться дальше примерно на север. Оба отрезка пути (и горный, и степной, на севере) были очень опасны. Местные народы отнюдь не испытывали вырождения. Наоборот, были энергичны и воинственны.

В деревнях, через которые проходил отряд, местные жители действительно демонстрировали свою набожность, с благоговением взирая на плащи паломников и вынося им еду. Князь предупредил, что на пути в монастырь платить за еду нельзя. Считается, что, угостив паломников, семья смывает грехи полугода.

-- Вот на обратном пути они постараются с нас содрать как можно дороже. А потом ещё и благословения от нас потребуют, чтобы забрать себе ещё и часть духовной силы, что мы приобретём в молитвах и покаянии. Да и убить путника на обратном пути считается наименьшим грехом. Ведь он душу очистил и попадёт в рай или в райское перерождение, особенно если перед смертью простит и благословит своих убийц, -- пояснял князь.

Такие слова не добавляли вдохновения в души паломников. Все понимали, что на обратном пути придётся туго. Плащи будут сброшены, и очень пригодятся доспехи, которые пока что едут в тюках на спинах лошадей. Ведь паломники должны идти пешком. В крайнем случае по немощи позволяется ехать на осле. А лежачего должны нести на носилках родные, но ни в коем случае не наёмные слуги либо рабы.

Неделю отряд шёл до Великого Монастыря. И вот, наконец, символические ворота монастырской территории. За ними стояли часовня и странноприимный дом. Монастырь виднелся верстах в двух. Он был обнесён высокими стенами. За стенами сияли купола двенадцати храмов. Великолепием своим он превосходил Монастыри севера.

Путникам полагалось перед тем, как войти в сам монастырь, исповедоваться в охранительной часовне, обмыться в холодном и горячем источнике около ворот, сбросить мирские одежды и надеть рясы кающихся. Оружие оставалось в маленькой крепости охраны, сторожившей в основном подвалы для вещей паломников. Искусные воры, чтобы получить воровское благословение перед опасным и прибыльным делом, пытались выкрасть что-либо из оставленных вещей. Было принято пойманных воров не передавать мирскому суду, а налагать на них полтора года строгого покаяния и работ в монастыре. Это наказание они воспринимали как должное и никогда не избегали его, считая, что оно смывает грехи их воровской жизни. Так что страже зевать не приходилось.

В принципе полагалось также провести день в странноприимном доме, но сейчас паломников было слишком много, и среди них две коронованные особы. Поэтому, когда они символически провели час возле странноприимного дома и вкусили постного обеда, их пригласили внутрь Монастыря.

Атар хотел, как принято на севере, сразу внести вклад. Но князь предупредил его, что на Юге вклад вносится в последний день, чтобы не было впечатления: с человеком обходятся как того заслуживает не его душа, а его золото. На третий день поста, молитвы и покаяния царя и князя попросил пожаловать к себе Настоятель. Как и полагалось, правители оделись в смиренное одеяние паломников и вошли, демонстрируя полный отказ от атрибутов светской власти.

-- Смиренные грешники Атар из Старквайи и Тлиринташат из Лангишта приветствуют тебя, пресветлый владыко! -- одновременно, чтобы подчеркнуть, что мирские ранги исчезли, произнесли они.

-- Я вижу на ваших спинах тяжкие грехи, и не только ваши, но и тех, за кого вы в ответе. Готовы ли вы на самое строгое покаяние, чтобы избавиться от них? -- грозно произнёс Настоятель.

Эта часть ритуала была самой коварной. Почти всегда такой вопрос был формальностью, но порою после утвердительного ответа следовал приказ до конца жизни отправиться в одиночную келью и там соблюдать строжайший пост и обет молчания. А отрицательный ответ был абсолютно неуместен.

-- Да! -- опять одновременно ответили оба.

-- Тогда на колени и молитесь! -- прогремел Настоятель, и оба властителя, радуясь в душе, что опасный момент пройден, пали ниц и стали молиться.

После того, как они произнесли последние слова молитвы и подняли глаза вверх, незаметно подошедшие монахи подхватили их под руки и усадили на кресла. Перед ними поставили столик с укрепляющими настоями и чаем. Началась деловая часть аудиенции.

-- Я рад видеть у нас в Южном Монастыре того, кто, как сообщили мне северные братья, всегда отличался благочестием. Надеюсь, царь Атар, твой народ будет крепок в вере.

-- Я молюсь об этом каждый день, Пресветлый Владыко!

-- Я доволен искренней верой твоего народа, князь Тлирингашат, и твоим упорством в сохранении её чистоты. Я боялся, что ты заразишься от местных людей пустосвятством.

Оба властителя остолбенели. Ведь всегда считалось, что Монастыри поощряют прежде всего пунктуальное соблюдение ритуалов и правил жизни. А здесь агашцам было далеко до благочестивых горцев, меж которых ещё предстояло пройти домой. Но косвенно именно этих горцев Владыко назвал пустосвятами. Первым опомнился Атар, поскольку он уже общался с Патриархом и видел, насколько различаются представления о благочестии у высших иерархов и у низших служителей.

-- Владыко! Неужели твой Монастырь ничего не может сделать с этими горцами, которые подрывают авторитет истинной веры своим изуверством?

-- Ничего, царь. Они каждый год искренне каются, я должен их простить, и я чувствую, что пришедшие сюда, действительно в течение года грабить и убивать не будут. Но на следующий год придут уже не они... И так, пока община не решит, что этим пора опять очищаться. А ещё на них защитной пеленой висят благословения и прощения, которые по слабости своей даруют им паломники перед смертью либо безжалостным грабежом и насилием, думая, что тем самым облегчают себе путь в рай. Как эти паломники ошибаются! Они путают проклятие палачам своим с отказом их благословить.

Видно было, что эта проблема наболела на душе у Настоятеля, и ещё полчаса властители обсуждали её с Владыкой. Затем Владыка велел внести фрукты и сладости и, вкусив с Атаром и Тлиринташатом символический обед, сказал Тлиринташату, что ему решено открыть ещё кое-что из сокровенного знания древних книг, поскольку теперь он союзник мощного царя и будет с ним делить славу побед и ответственность за неизбежные на войне грехи. Князь понял сразу две вещи: ему предоставляется уникальная возможность, которой не будет, если он откажется, а Владыка хочет поговорить с Атаром наедине. Он поцеловал руку Настоятеля, получил его благословение и удалился с сопровождающим монахом.

Настоятель отхлебнул ароматного чая, закусил инжиром и, улыбаясь, сказал Атару:

-- А почему ты, царь, не привёл с собой одну из ваших знаменитых женщин-апсар? Ведь им есть много в чём покаяться!

Атар остолбенел. Неужели и Пресветлый Владыка желает полюбоваться на эту соблазнительницу? Или ему интересно выслушать её красноречивую и такую волнующую исповедь?

-- Владыко! Они настолько отличаются от местных женщин, что я боюсь, как бы местные горцы не отбросили всё свое пустосвятство и мнимое благочестие, увидев такую ослепительную красоту. И не дошли бы мы даже до монастыря, а здесь вспыхнула бы ещё одна легендарная война.

-- Пожалуй, ты прав. Ты рассуждал как воин, а я, как священник. Надеюсь, скоро они смогут покаяться у нас в Монастыре.

-- Владыко! Я предупреждаю тебя об опасности. У нас на Севере эти женщины порою упражняются в своем искусстве, соблазняя самых благочестивых и чистых монахов.

-- Слышал я об этом. Поддавшиеся, сами виноваты. Они возгордились своим благочестием, вот им и показывают, что они тоже грешны. А то начинают такие вместо того, чтобы увещевать и спасать народ, всех проклинать.

-- Наш Патриарх тоже так считает, -- улыбнулся царь.

Настоятель нравился ему всё больше и больше.

-- Но на самом деле то, что вы на Севере сотворили, вещь, возможно, страшная, а возможно, спасительная. Перед Великим Крахом развивали и мужчин, и женщин, чтобы вывести Сверхлюдей. Затем почти все развивали лишь мужчин.

-- Владыко, да будет мне позволено вставить слово. У вас ходят легенды об апсарах севера, а у нас об амазонках Юга. Так что и здесь женщин развивают...

-- Ты прав, царь. Легенды ваши не совсем врут. В некоторых кочевых племенах самые страшные отряды -- женские либо смешанные, где мужья дерутся конь о конь с женами.

-- Я слышал, что самые смелые и жестокие воины -- женщины.

-- Именно так, царь! Но в этом и загвоздка. Женщины становятся смелыми, жестокими, безжалостными, бесстрашными потому, что здесь берётся как раз полная противоположность присущих им качеств. Легче всего перейти к полному отрицанию того, что у тебя было. Намного труднее найти действительно новое равновесие души.

-- Мудры слова твои, Владыко. Они останутся у меня в сердце.

-- Не льсти, царь. Так вот, вы стали развивать в женщинах именно женские качества. И мне необходимо посмотреть на ваших женщин разных сословий, чтобы понять, что же происходит.

Атар понял подтекст: происходит нечто из ряда вон выходящее и одновременно скрытое от глаз обычных людей. И у него в голове мелькнуло страшное слово, которое он сразу же загнал в подсознание: Сверхчеловек.

-- Ваш народ, переселившийся на Юг, может дать здесь мощный толчок многому, и такому, что даже все Великие Монастыри вместе не могут предвидеть, -- продолжал Настоятель. -- Я расскажу тебе только одно. Я получил несколько подтверждений, что все Невозгордившиеся, кроме одного, умерли.

Атара шокировало, что Владыко использовал имя, которым называли своих защитников и покровителей Проклятые Древние.

-- Владыко, неужели их Кришна уничтожил? Или...

-- Не допускай даже в мыслях такого "Или!" Они оказались просто слабы и недолговечны по меркам Победителей: всего каких-то тридцать тысяч лет жизни было отпущено им. Так что сокровенные знания Древних представляют всё большую проблему. Не получая помощи, они могут воззвать к Кришне.

-- Упаси Судьба!

-- И это одна из многих твоих важных задач здесь. Я надеюсь, что ты со своими железными воинами и райскими девами появился вовремя. А ещё многое ты узнаешь в свое время. Сейчас тебя проводят в наше потаённое книгохранилище к знаниям, доступным ранее лишь Императорам.

"И этот меня готовит в Императоры Юга!" -- ужаснулся Атар.

-- Владыко! Я недостоин и неспособен! Мои люди не знают местных языков, не смогут править местными народами.

-- Тебе придётся привлекать не только своих людей. А я отправлю с тобой лучших знатоков местных языков из числа наших монахов и священников. Кое-кто из них даже немного знает ваш имперский язык.

Неделю паломники молились, а затем внесли вклад в монастырь и все, кроме Атара, получили малое благословение. Атар уже имел Великое Благословение всех Монастырей, и ему просто отпустили грехи, совершённые после того, как он покинул Имперский Остров. Атару добавили ещё двадцать монахов и десять священников для окормления и просвещения его царства. Некоторые из них считали, что они говорят по-старкски, умея слагать фразы на примитивном пиратском говоре валлинского.

***

Обратный путь длился вдвое дольше. Атар настоял, чтобы в деревнях платить за продукты обычную цену под угрозой разграбления и пленения. В первой же деревне жители высыпали, пытаясь продать втридорога свои продукты. Начальник охраны князя Шаргитч, сын Интарода, жёстко сказал по-агашски, какую цену намерены платить путники. Сам Тлиринташат решил, что разговаривать с местными старейшинами ему не по рангу.

Услышав цены, местные жители, особенно женщины, а из женщин прежде всего старухи и маленькие девочки, разразились визгливыми криками на Древнем Языке. Царь узнал в них страшные проклятия, за которые в Империи было легко попасть под Имперский Суд. Его лицо перекосило от отвращения, он собрал всю свою психическую энергию, чтобы поставить щит вокруг союзников, и закричал князю на Древнем:

-- Не вмешивайтесь! Я с моими воинами справимся! Своим воинам вели закрыть выходы из деревни! А пограбим вместе!

После чего он скомандовал своим:

-- Бейте ведьм, но не всех убивайте! Порите как следует всех, и хватайте тех, кто помоложе! Кто из мужиков будет пробовать сопротивляться, сначала пытайтесь плёткой, не поможет -- убивайте!

А с бабами, играющими в ведьм, стало твориться что-то неладное. Их проклятия, отражаясь от мощного духовного щита царя, стали действовать на них. Их стало тошнить и даже выворачивать наизнанку. Мужики растерялись. На них набросились старки и начали бить плетьми, а нескольких самых уродливых ведьм зарубили. После чего принц попросил князя объявить местным жителям, что случилось, и что их деревня теперь отдана на поток и разграбление.

-- Дураки вы! -- сказал князь. -- Наш вождь осенён Великим Благословением и проклятия отразились обратно на жадных и подлых людей, привыкших жить разбоем. Теперь вас ограбят, заберём лучших из ваших женщин, остальных поимеем по праву завоевателей. А ваших ведьм-старух сейчас разложим посреди площади и как следует выпорем, так что они долго будут спать на животе.

И началась оргия грабежа, насилия и порки. Пороли старух и старейшин. Старух за ведовство, старейшин за жадность, трусость и подлость. Девушек и молодых женщин агашцы хотели забрать как добычу, но царь настоял, чтобы не перегружаться ничем лишним. Атар предложил остаться на ночь в деревне и не мешать местным убегать, чтобы разнеслась весть: этих паломников не проклянёшь.

На следующее утро отряд выступил дальше. Агашцы, да и свои воины, всё-таки уговорили захватить несколько женщин и несколько крепких мужчин. Мужчин заковал в цепи местный кузнец, которому за это демонстративно заплатили. Рабы правили телегами, на повозках сидели захваченные женщины в разорванных одеждах, а то и нагие. Тяжёлые вещи принц брать запретил, но несколько телег нагрузили провиантом. Угнали также всех лошадей и ослов, и кроме них немного коров и овец, чтобы по дороге иметь свежее мясо.

Вечером вошли в следующую деревню. Предупреждённые жители попрятались, а несколько старейшин вышли с подношениями. Подношения были благосклонно приняты, после чего было сказано, что местные жители могут торговать за справедливую цену.

Отряд остановился в деревне и выставил смешанные патрули. В деревню вели всего три дороги, и все их постарались перекрыть, даже ту, по которой пришли.

Местные жители были исключительно дружелюбны, они всячески уговаривали воинов остановиться в их домах, обещая угощение и женщин. Принц заподозрил нечто и решил на всякий случай подстраховаться. Он раздал своим людям орехи колы, захваченные из Старквайи и хранившиеся в багаже врача, и велел не спать ночью. Князь просто не пустил своих людей в дома, хоть они и были недовольны.

Как раз оттуда, откуда пришли паломники, ударила ночью большая банда грабителей. В деревне в этот самый момент хозяева домов попытались перерезать своих гостей. Но старки были готовы, и началась резня внутри домов. А патруль удержал банду полчаса, пока не подошли основные силы. Бандиты постарались пробраться ещё и по тропам, но князь взял с собой элитные войска: горных стрелков. Они уже не раз ходили по этим дорогам и перекрыли подходы сверху. Словом, битва выродилась в побоище. На узкой дороге старкам в железном строю было легко держать оборону. А бандюги сами себя наказали. Задние пёрли, стремясь быстрее дорваться до убийств и добычи, и не давали отступить тем, кто уже готов был бежать от неминуемой смерти впереди. Наверху завязались мелкие стычки, но горцы были настолько уверены в том, что они застанут паломников врасплох, что при первом же отпоре бежали со всех ног. Словом, утром на дороге лежала гора трупов, а среди старков ни один не был убит. Среди агашцев была пара жертв.

Впрочем, один достаточно тяжело раненый среди старков был. Молодой воин Синь Алитар был пленён женщиной из местных и не пожелал ни с кем разделить ночлег. Его схватили, затащили в подвал и стали там сначала миром уговаривать (вернее, повторять фразу на Древнем Языке: "Путник, прости нас, грешных, и благослови нас".) Когда он вместо этого начал ругаться на своём языке, старики и его любовница принесли сверху углей и начали ему пятки поджаривать, продолжая просить прощения и благословения. Если бы царь вовремя не понял, что одного воина нет, и не послал своих проверить этот дом, не жить бы Алитару. А так он просто на долгое время был лишён способности ходить, и его пришлось везти на повозке. После этого любовного приключения он навсегда остался хромым, и шутил по-солдатски с товарищами:

-- Хорошо ещё, что эта стерва прикладывала угли к пяткам и под коленки, а не к мужским местам.

Царь и князь единодушно решили: этой деревне не жить. Чтобы не оказаться виновными в истреблении крестьян, в каждом крестьянском дворе выбрали одну молодую женщину на оставление в живых и разрешили каждой из них оставить себе одного ребёнка. Остальных жителей связали и уложили в доме местного вождя.

После битвы необходима была передышка. Поэтому отряд отдохнул сутки в деревне. Воины как следует отвели душу с женщинами, как с обречёнными на смерть, так и с теми, кого планировали оставить на своих участках. На следующее утро старейшин и любовницу Алитара посадили на колы, остальных зарубили, приказав сделать это рабам, чтобы не поганить кровью выродков свои мечи. Под вопли оставленных в живых полурастерзанных женщин союзники подожгли дома и покинули деревню, угоняя скот.

Перед этим князь подошёл к царю и предложил ему расковать пленников из предыдущей деревни.

-- Горцы теперь их считают трусами и предателями, назад им дороги нет. Они будут сражаться за нас не на жизнь, а на смерть.

После такого кровавого урока путников больше не стремились перебить по ночам. Но однажды ещё раз пришлось отражать атаку большой банды. И опять среди старков не было ни одного убитого. А вместе союзники полностью разгромили раз в пять превосходящую численностью банду.

Агашцев удивляла боевая выучка старков. Старки были рады, что агашцы не трусили и дрались как мужчины и воины. Царь и князь чувствовали себя как два лучших друга. Но каждый понимал, что в будущем политика может развести их в разные стороны.

***

Пока месяц царя и князя не было, все окрестные племена и князьки решили совместно с пиратами напасть на Лангишт и старков. Слухи о победах старков разнеслись повсюду, и все были уверены, что их флот везёт несметные богатства. А ещё ходили легенды о гуриях и апсарах, которые очаровывают для них царей и полководцев. Эти призы тоже очень хотелось захватить. Союзники считали: без полководцев, армия и город станут лёгкой добычей. А полководцев потом можно будет подстеречь на обратном пути из монастыря.

Полковник Асретин, рыцарь царства Лиговайя, всё время мучил своих людей военными упражнениями. Никто не возражал, все уже убедились, как это важно. Горожане, включая воинов, подсмеивались над ним и старками. У них даже воины упражнялись раз в пять дней, а горожане от случая к случаю. А эти каждый день высылали патрули, и шесть дней из семи тренировались, давая себе расслабиться и погулять лишь на седьмой.

Из-за налаженного патрулирования появление враждебных отрядов поблизости не было сюрпризом для старков. Как только донесли о том, что некоторые из горцев, желая побыстрее дорваться до добычи, грабят деревни княжества Лангишт, Асретин послал сто своих конных пехотинцев и двадцать дворян, и наглые грабители сами попали в плен. Хоть дело происходило в постный день, Асретин счёл, что местные обычаи ему не указ, и посадил на кол только их вождей.

Такое начало ободрило горожан, и они начали спешно формировать ополчение. В мирное время они почему-то об этом не задумывались. Брат князя Аркоглош, оставленный в качестве наместника на время паломничества, велел всем помещикам и крестьянам собраться в городе. Асретин потребовал практически всех не занятых уже в коннице лошадей себе. Аркоглош, немного подумав, согласился, поскольку боеспособность старков была уже легендарной.

Враги подходили с разных сторон. Плохо согласованные действия их позволили потрепать многие отряды заранее, но к моменту битвы силы врагов всё-таки в шесть раз превосходили силы старков. Если учитывать ещё городской гарнизон и ополчение, то численный перевес был, правда, "всего" в три раза. Асретин был уверен, что он отобьёт дурно скоординированную атаку массы, большинство которой состояло из еле вооружённых ополченцев, а вожди надеялись лишь на численное превосходство и растерянность оставшихся без командования горожан и старков. Вопрос был главным образом: как потерять поменьше колонистов. Но в тот же день на горизонте появился пиратский флот.

Шлюпы вышли ему навстречу. Пираты подивились дерзости, посмеялись. Смех утих, когда загорелись первые шесть кораблей. Они ринулись со всех сторон в атаку, но юркие шлюпы ускользали, поджигая корабли один за другим.

Пираты были шокированы. Эти старки воевали не по правилам! Они не пытались убежать или захватить чужие суда, они их нагло уничтожали греческим огнём вместе с богатствами и экипажами. Очень скоро загорелся флагманский пиратский корабль, и пиратский флот, решив, что они шли грабить и убивать, а не гореть заживо, рассеялся. Пару кораблей старки даже захватили.

Такой поворот событий несколько охладил пыл союзников, среди них начались препирательства, пара небольших отрядов откололась и стала уходить. Асретин взял командование объединенными силами на себя и договорился о сигналах с Аркоглошем. Решив рискнуть, он попросил Аркоглоша занять городским ополчением лагерь старков, а сам Асретин дерзко повёл всё войско старков вперед, на ряды варваров.

Удивлённые такой наглостью, варвары быстро кое-как построились и бросились на старков. Те побежали. С флангов на них помчалась конница варваров, а навстречу ей поскакала кавалерия старков. Когда конники варваров уже готовились рубить в капусту старков, уступающих числом и качеством коней, те неожиданно спешились и выстроили пехотные ежи. Изнутри их полетели болты и стрелы. Налетевшие на железный строй, конники быстро образовали живую баррикаду, и конница отхлынула.

В тот же момент бегущие старки выстроились в каре, и вокруг него образовалась ещё одна баррикада из тел. Но горский богатырь Шритонакт из Скинторна угрожал прорвать строй старков. От его двуручного меча пало уже четыре тяжеловооружённых пехотинца, а он казался неуязвимым. И вот меч Шритонакта устремился к шее пятой жертвы. Но неожиданно на его пути выросла рука со щитом. Это был носитель золотой пластины за храбрость Урс Ликарин. Меч разрубил щит и отрубил руку, но намеченная жертва осталась цела. Шритонакт остолбенел. Отдать свою руку за жизнь обычного воина! Это не укладывалось в голове, тем более, что по шлему его, воспользовавшись растерянностью, хорошенько стукнули палицей, оглушили богатыря, оставшегося одного впереди своих замявшихся людей, и взяли в плен. А его отряд бросился бежать.

Некоторые из отрядов варваров попытались атаковать лагерь, но были отбиты. Другие предпочли уносить ноги, особенно конники, поняв, что тут лёгкой победы не предвидится, и не доверяя своим союзникам. Третьи отхлынули в шоке, а старки теперь медленно, сомкнутым строем двигались на них.

Открылись ворота города, и знатные агашцы бросились на наблюдающих за ходом битвы царей, князей и вождей. Начался конный бой. А городской гарнизон ударил с фланга на колеблющихся варваров. Конные пехотинцы вновь оседлали коней и кинулись на дрогнувших врагов. Началось паническое бегство. Всего за два часа бой был полностью выигран.

Подсчитав потери, агашцы были поражены. Убив более трёх тысяч врагов, союзники потеряли около четырёхсот человек. При этом старки потеряли всего двадцать, бывшие рабы пятьдесят, агашцы более трёхсот. Разница в боеспособности и выучке стала очевидной. Пленных тоже было много. Потеряв половину отряда в конной стычке, Аркоглош вместе со старкскими конниками под руководством принца Кринсора взял в плен двух царей, трёх князей, пять вождей и ещё сорок знатных персон. После боя Аркоглош и Кринсор в восторге обнялись и смешали кровь, тёкшую из лёгких ран, тем самым побратавшись.

В плен было захвачено более пяти тысяч варваров. Кроме того, старкам и агашцам достались лагеря врагов, тысяча их слуг и рабов и более тысячи коней. Так что союзники пошли по шерсть, а ушли стрижеными.

Разбежавшиеся отряды несостоявшихся захватчиков пытались захватить врасплох возвращавшихся царя и князя, но лишь получили дополнительный позор.

Другие беглецы с поля боя начали грабить окрестности, их вылавливали конные отряды агашцев и старков.

Узнав о блестящей победе, разохотившийся князь ещё по дороге предложил царю захватить три-четыре соседних княжества и образовать царство в этих местах. Сам он с радостью соглашался в этом случае стать вассалом, оценив, что это будет безопаснее и выгоднее всего. Но царь вежливо отказался, сказав, что агашцы показали себя достойными быть равноправными и независимыми союзниками и друзьями. Союз Лиговайя и Лангишт вполне могут заключить. А нападать сейчас -- ставить под угрозу уже достигнутое громкой победой. Вот пригрозить нападением можно, чтобы взять откуп за неудавшуюся агрессию со стороны "друзей-соседей". Что царь с князем и сделали по дороге домой, но не отвлекаясь по сторонам. Так что расходы на паломничество вполне окупились, а между старками и лангиштскими агашцами начался медовый месяц дружбы.

Не дожидаясь царя, гетеры начали вознаграждать героев битвы, и старкских, и агашских. Пока ещё в город они не входили, поскольку царица не рекомендовала этого им делать до явного приглашения князя. Слишком различались обычаи агашцев и старков по отношению к женщинам. По этой же причине пир в честь победы решили провести после возвращения монархов, когда они решат, как и где он пройдет. А небольшие пиры устраивались каждый день.

Кисса сидела у постели Урса, который стал героем и этой битвы тоже. Он уже был ранен, когда ему отсёк руку Шритонакт, а потом потерял ещё много крови, пока его раны не обработали. Но угрозы для жизни не было. Пленный богатырь Шритонакт потребовал, чтобы его отдали Ликарину. Он сказал, что желает служить доблестному вождю. Ему возразили, что Ликарин пока не вождь, а просто знатный гражданин.

-- Будет вождём! -- ответил богатырь.

-- Будет, -- подтвердила Кисса, поглаживая голову Урса.

Ликарин, млея от счастья и гордости, посмотрел на неё и понял, что всё равно жениться на Киссе ему не удастся. Но сейчас она будет с ним, если только государственные дела не заставят её очаровывать местных владык. А что случится после прибытия на место окончательного поселения, Урсу не хотелось загадывать. Там у него начнётся своя жизнь. Он уже чувствовал: придётся обустраивать владения такого размера, о каком не смел и мечтать. Жениться надо будет по расчёту и по уму, а не по любви. Но в любом случае сначала нужно дождаться царя.

***

В Колинстринне готовились к большому празднику, который обещал не только радости. Ежегодно проводился общий учебный бой между всеми воинами владения. Взрослые воины, сражавшиеся в доспехах, обычно выходили максимум с лёгкими травмами. Дети, сражавшиеся практически нагими, хоть и учебным оружием, частенько погибали либо калечились в этом бою. Но такая смерть считалась одной из самых почётных, а искалеченный и его семья считали, что им дан знак Судьбы: идти мальчику в монахи и молиться за свою семью и своих сограждан. Это тоже была почётная участь. В других владениях, кроме Карлинора, этот обычай давно уже выродился в пародию, когда только танцевали военный танец. Строго соблюдала его лишь высшая знать под угрозой объявления вырожденцами.

Девочки тоже иногда погибали во время учёбы, поскольку она включала плавание, выживание в лесу и горах и акробатику как часть обучения танцам и любовному искусству. Но это случалось реже. А вот в монахини они уходили чаще, если чувствовали, что вырастают дурнушками. Сейчас девочки готовились увенчивать и целовать мальчиков -- героев битвы, девушки -- юношей и мужчин, дамы -- мужчин. Те из девочек и девушек, кто учился целительству, должны были применить свое искусство.

Но одна девочка, напротив, натирала обнажённое тело маслом и готовилась к общей битве. Это Яра, дочь-рабыня Владетеля Тора, с нетерпением ожидавшая первой большой битвы в своей жизни. Как рабыня-охранница, она должна стоять сзади строя и защищать спину своего братца. Во снах она уже делала это многократно.

Первыми дрались мужчины. Они поделились на четыре армии: синие, красные, белые и зелёные. Бросили жребий, синие начали драться с белыми. Когда исход выяснился, бойцы первой битвы стали пить вино, смывать пот и грязь, наблюдать за второй битвой. Им обрабатывали ушибы. Пока что всё шло хорошо и красиво.

Вышли юноши. Тут были лишь две армии: белая и зелёная. Всё обошлось тоже очень хорошо, лишь один из бойцов сломал руку, но перелом был лёгкий, не калечащий. Юноши присоединились к мужчинам в выпивке, закуске и наслаждении зрелищем. Последний бой был мальчиков.

Мальчики были лишь в набедренных повязках и паховых кожаных бронях. В руках они держали кожаные щиты и деревянное оружие в соответствии со специализацией у военного наставника. Синих возглавлял, конечно, сын Мастера Лир Клинагор. Красных -- сын соседнего барона Жинг Ирсанвир. За спиной Лира, без щита, который охраннице не полагался, и, соответственно, без брони и набедренной повязки, но в поясе с деревянным кинжалом и с дубинкой в руке, стояла Яра, его охранница в этой битве.

Противники приветствовали друг друга, запели священный гимн, и два строя сошлись.

Лир сначала пытался, как полагается полководцу, управлять боем, стоя позади строя, но затем, поскольку в азарте драки его команд всё равно не слушались, ринулся в битву сам. Яра вилась змейкой за ним, отражая удары с боков и сзади, потому что армия Лира, в общем-то, проигрывала, и он всё время дрался в полуокружении. Один за другим бойцы, получившие "критические" раны либо залитые кровью из рассечённой брови или разбитого, а то и сломанного, носа, выходили из боя. Синих оставалось примерно в полтора раза меньше. Но Лир, его брат Линс и Яра держали центр строя, и битва ещё не считалась решённой.

В некоторый момент Яра заметила, что предводитель противника Жинг уже наносит удар своим мечом в незащищённую шею Лира, как раз повернувшегося к нему почти спиной. Она была с другой стороны Лира и нашла мгновенное решение: дубинка полетела в лицо Жингу, бровь была рассечена, и он, держась за глаз, двинулся к целителям.

Военный наставник Крон сказал Тору:

-- Не так плохо Яра сработала! Но она могла бы отбить удар, не расставаясь с дубинкой. Я её за это отругаю.

-- Да, пара у них получилась слаженная, -- заметил Тор, наблюдая за взаимодействием Яры и Лира.

Яра теперь выхватила кинжал, и это оружие плюс её левая рука оказались страшнее дубинки. Она мелькала рядом с Лиром, жаля из-за его спины, из-под ног. Преимущество красных стало таять. Почти как в настоящей битве, они заколебались после потери вождя.

-- Они чувствуют друг друга на уровне интуиции, -- сказал Крон, глядя на продолжающуюся битву и в первую очередь на своих двух лучших учеников.

-- Если бы не Яра, Лир давно был бы смертельно ранен и вышел бы из боя, -- отметил Тор. -- Вместе они будут страшными бойцами.

-- Лучший охранник -- охранница, любящая хозяина, -- улыбнулся Крон. -- Особенно если хозяин её тоже любит.

-- Может быть, Эсса планировала что-то другое, но получается лучший из возможных вариантов, -- согласился Тор.

Спокойное развитие событий было прервано вскриком одного из участников битвы. Мальчик из команды красных, Клир, скорчившись, лежал на земле. Как и полагалось в настоящей битве, бой не остановился. Но, в отличие от настоящей битвы, бойцы сдвинулись в сторону и дали возможность вынести Клира. Оказалось, Яра попала ему кинжалом в пах.

Эсса осмотрела мальчика, немного поцелила его сама, а потом подозвала свою ученицу в целительстве и травничестве девочку Криссу, которая смотрела на Клира испуганными глазами и чуть не плакала, и тихо сказала ей:

-- Я вижу, что тебе нравится Клир. Любящая девушка -- лучшая целительница для раненого бойца. Он калекой не останется, но нужно целить его быстрее и интенсивнее. Я пока что прикажу принести лечебные настои.

Крисса даже посветлела. Она наклонилась к нагому Клиру и стала нежно целить его болезненную рану, отдавая все свои силы. Клир заулыбался. Ему было больно, но очень хорошо. А главное, он чувствовал себя героем. Целит его, как в песнях, прекрасная девушка, вокруг стоят восхищённые им родители и друзья. В такую минуту умереть не жалко, а жить тем более приятно.

-- Спасибо тебе, милая! -- тихо сказал он.

-- Лежи спокойно и не трать силы, мой герой, -- улыбнулась юная целительница и вновь ушла в целительный транс.

Битва ожесточилась. Яра была уже вся в синяках, но судьи не удаляли её с поля битвы, считая раны некритическими. А охранница должна быть готова умереть за своего господина в любой момент и драться даже со смертельными ранами, которых у неё уже насчитали две (естественно, условно). После того, как будут залечены реальные раны, за каждую смертельную рану участник битвы подлежал хорошей порке, чтобы было неповадно пропускать такие удары в настоящей битве. Так что Яре предстояло две порки. Лир был почти без ран. Линс имел несколько лёгких ранений и одно средней тяжести, но из битвы его пока не отзывали, хотя повели условный отсчет потери крови.

Пока что всё шло нормально. Никто не был убит либо покалечен. Но ведь почти каждый год такое случалось, и все с волнением ждали, кого же в этом году Судьба выберет в качестве жертвы, чтобы укрепить дух остальных. Наставник Крон закончил внутренний отсчет потери крови и начал говорить: "Линс Кристрорс потерял..."

Азарт битвы привел Линса в состояние почти экстаза. Он чувствовал, что в этой тяжёлой битве их армия начала побеждать, у него открылось второе дыхание, и он бешено атаковал соперников с красными повязками, выкрикивая боевой клич Колинстринны: "Металл и честь!" Тут он услышал своё имя и немного отвлёкся.

Суй Лорикин, из красных, наоборот, вдруг почувствовал ледяное спокойствие. Голова его стала абсолютно ясной, он предвидел удары вперёд на пару мгновений, не видел и не слышал ничего, кроме происходящего на поле битвы. Он даже не выкрикивал военный клич, чтобы не нарушить сосредоточение. Такое состояние, другую форму боевого азарта, ему специально тренировал военный наставник, потому что она встречается реже. Лорикин заметил, что Линс открылся для него, и точно ударил ему копьём в висок. Это была критическая смертельная рана, и противник будет уничтожен. Но копьё, оказывается, уже надломилось, оно сломалось и острый конец надлома вошёл глубоко в мозг Линса. Хлынула кровь, и Линс сел на землю. Бойцы отодвинулись от раненого, давая возможность унести его с поля битвы. Тор хотел было броситься к сыну сам, но это было бы недостойным поведением, и он, с подламывающимися ногами, но каменным лицом, дождался, пока Линса вынесли. К нему сразу наклонились доктор Винг Тирронс и Эсса.

-- Рана очень тяжёлая, но не обязательно смертельная, -- подошёл к владетелю Вингс через пару минут. -- Если сейчас лечить, он, вероятно, выживет.

-- А насколько вероятно, что он останется калекой? -- уже с ожиданием непоправимого в душе, но твёрдым голосом спросил Тор.

-- Очень вероятно, -- ответил доктор таким тоном, что стало ясно: шансов на полное выздоровление почти нет.

Тор понял, что для него настал момент показать всем, как выдерживают такой удар Высокородные. Он подошёл к сыну. Поскольку лежать раненому было бы хуже, ему быстро сделали валик под спину и посадили. Отец взял его за руку и сказал:

-- Сын, ты героически сражался. Твоя армия побеждает, и ты внёс огромный вклад в её победу. А теперь тебе надо принять главное в твоей жизни решение. Желаешь ли ты стать монахом?

Линс понял, что за вопрос ему задали. И ответ вырвался у него спокойный и непреклонный:

-- Я хочу умереть воином.

-- Тогда я зову священника, а тебе присваиваю чин десятника и награждаю золотой пластиной за храбрость, -- сказал Тор, ожидавший такого ответа, но не желавший его.

К Линсу подошла мать, колени у неё подогнулись, она обняла сына и омочила его грудь слезами. Немного слёз ей можно было себе позволить, но не истерические рыдания, которые лишь смутили бы дух уходящего Она ничего не говорила, лишь гладила уходящего сына, не обращая внимания, что её роскошный наряд заливает кровь. Мысли у неё путались:

Я сильная! Я всё должна стерпеть!

Я мать! Мой мальчик должен умереть,

И осознать мне это ТАК невыносимо!

Но я должна для общества вести себя картинно,

Хотя мне в голос хочется рыдать, скорбеть...

А вслух она произнесла:

Ты наш герой! Ты настоящий воин!

И лучшей участи на небесах достоин!

Как стойко держится любимый мой сынок,

Хотя смертельно ранен он в висок.

И снова мысленно:

Я на коленях перед ним теряю все надежды...

И кровь его надолго сохранят мои одежды.

(Несущая Мир)

Тем временем Яре наконец-то нанесли критический удар, и её удалили с поля битвы, на котором остался Лир и трое соперников. Но двое из них оказались выведены из строя: один точным ударом Лира, а второй отсчётом потери крови. И всё свелось к поединку Лира и Суя. Суй, у которого теперь тряслись руки от сознания, что он только что убил на самом деле, был моментально повержен. Синие победили в тяжелейшей битве.

Яра бросилась к брату. Ей, как рабыне, можно было поплакать более откровенно. Она с рыданием бросилась к ногам Линса, обняла их, не обращая внимание на боль в своих многочисленных ушибах и ранах, поцеловала и заговорила:

-- Прости меня, брат! Я охраняла лишь братца Лира и совсем забыла о тебе. В твоей смерти есть и моя вина.

-- Сестричка! -- ласково сказал Линс. -- Ты делала, что должно.

И Линс погладил по волосам сестричку, бросившуюся было бежать, чтобы поплакать в укромном уголке. Но наставник Крон подставил ей ногу, взял за ухо и строго сказал:

-- Немедленно к целителям! Обрабатывай раны! Тебе ещё три порки предстоят. Откладывать их надолго не хочу.

К Линсу подошел Жинг и, как и полагается по ритуалу, поздравил достойного противника с доблестной смертью и попросил у него прощения. Линс, как тоже полагалось, простил его.

Армия синих во главе с Лиром выстроилась перед уходящим воином, на груди которого лежала золотая пластина за храбрость, и проскандировала:

-- Мы победили! Спасибо, герой!

-- В такой день умереть не жалко! -- ответил Линс, улыбаясь.

Только теперь Лир смог подойти к брату и попрощаться с ним.

Ангтун, как рабыня, могла не так сдерживать свои эмоции. Она, плача, подбежала к Линсу, поцеловала его ноги и быстрее удалилась, чтобы не смущать его уходящий дух своими рыданиями.

Монах выбрил Линсу макушку и священник начал гладить её, помогая душе выйти. А доктор, убедившись, что Линс готов к смерти, вынул из мозга осколок копья. Хлынула кровь, и душа Линса улетела ввысь.

-- Лети, душа, в обители света! -- вскричали все, как и полагалось говорить при смерти героя или праведника.

Почему-то здесь никому не желали покоиться с миром, считая такой исход хуже ада. Душе желали счастливого путешествия и наилучшей участи.

Ещё один герой битвы, столь обидно раненый Ярой Клир, был в эти минуты просто счастлив. Крисса в азарте лечения мальчика, в которого она была по-детски влюблена, израсходовала все силы и теперь спала, положив ему голову на грудь. Клир, укрытый вместе с ней полотнищем, лежал и гладил её по голове. Их детская любовь стремительно превращалась в настоящее чистое чувство. А Клир думал о том, как хорошо быть смертельно раненым на поле битвы. Красивые женщины тебя целят, воины тебя прославляют, и ты счастлив, несмотря на боль. Боль даже ещё усиливает ощущение радости от такого почитания. И он произнёс:

Сладчайшая воина участь: погибнуть в победном бою.

Цветами его увенчают, и гимны ему пропоют.

Душа отлетает в круг света, а слава осталась земной,

И в сердце моем навсегда ты, ушедший мой друг, мой герой.

Того, кто в сражении ранен, прекрасные девы целят,

И сам полководец великий его обнимает, как брат.

Он выполнил долг гражданина, достоин средь лучших воссесть,

Любовь ему станет наградой, а вечным достоинством: честь.

Достойная гибель героя на смену десятки зовёт,

Награды терпящему раны для мужества лучший оплот,

Мы помним деяния предков, мы верно заветы храним,

Коль час испытаний настанет, все орды врагов отразим.

Военный наставник, услышав стихи, подумал:

"Наивный Клир не думает, что в реальной битве воины не сдвинутся с места и могут просто затоптать раненого сапожищами. Что выносить его с поля битвы будет некому, и он долго будет истекать кровью в компании трупов и умирающих. А потом могут прийти к нему не братья по оружию и не верные их слуги, а мародёры. И даже когда его вынесут, полководец, занятый множеством других дел, навестит его лишь на минуту, чтобы наградить. И друзья забегут ненадолго: их ждут грабёж, награды и пир. И целительница будет занята со столькими ранеными, что ему внимания почти не уделит, она уйдёт к тем, кого можно спасти. Но всё это будет во взрослой жизни, когда Клир уже крепко решит для себя, что лучшая участь для воина: геройски погибнуть в славной битве. Это решение заменит ему все внешние знаки почитания, под влиянием которых оно вошло в его душу и сердце".

А вслух он ответил:

Прямо с утробы

В кровь нашу вплавлена честь.

Хоть и жаль мёртвых,

Юных героев

Ныне мы славим, скорбя.

Вечером Тор, шатаясь и чувствуя, как будто в сердце у него громадный холодный камень, вошёл в дальнюю комнатку, где без лишних глаз плакала Эсса, а её утешала Ангтун.

-- Злая Судьба! Три сына, и всех потерял! -- воскликнул Тор и тоже зарыдал.

-- Муж мой, -- ответила пораженная слезами Мастера Эсса. -- Неизвестно ещё, уйдёт ли Лир. А если уйдёт, я уверена, он найдет способ с честью разорвать путы, наложенные на него отцом по крови. А Картор вполне может вернуться к тебе, когда станет королём или Императором. А я тебе рожу ещё сына.

-- И я, -- сквозь слёзы промолвила Ангтун.

Эсса хотела было возмутиться: "Куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй!", но сдержалась и ответила:

-- Всё правильно! Наследнику будет нужен верный слуга или верная служанка, как Яра Лиру.

И Эсса стала гладить и утешать человека, слезы которого она видела первый раз в жизни.

На следующий день Тор и Эсса шли впереди траурной процессии, в которой несли тело геройски погибшего Линса. Он был увенчан лаврами и миртами, засыпан цветами девушек. Эссе по-прежнему было разрешено обычаями лишь несколько скупых слезинок, а вот Яра могла теперь поплакать вволю. Тор чувствовал, что ком внутри его души становится всё больше и крепче.

В эти же дни получил серьёзнейшую рану в учебном бою наследный принц Картор. Была повреждена печень. Доктор и целительница не сомневались в практически полном выздоровлении, но были уверены, что лечиться придется примерно полгода. К их удивлению, Картор полностью восстановился за две недели. После этого случая король и королева Толтисса переселили доктора и целительницу во дворец, сделали их личными врачами наследника, взяли с них клятву молчания и закрепили её ментальной защитой.

И ещё одно событие случилось в эти же дни. В своём поместье от пьянства умер бывший пожизненный консул Линьи принц Крангор.

***

Когда через пять дней после битвы царь и князь вернулись, основной их обязанностью стало награждать победителей и делить захваченную добычу.

Ликарину присвоили титул барона. Так что теперь ему придётся добывать себе реальное владение на новых землях. Больше всего Ликарин был расстроен тем, что не может теперь во время ласк как следует обнять Киссу, а та его шутливо упрекала в том, что ему не хватает её объятий. По взаимному согласию, любовники решили расстаться в последнюю ночь перед отплытием.

Князь решился устроить пир с гетерами и художницами в своем дворце. Ириньисса очаровала князя, а за Киссой, из уважения к герою битвы барону Ликарину, лишь слегка ухаживали.

Наутро князь щедро одарил Ириньиссу и при всех заявил:

-- То, что я пережил, никогда не забуду. А теперь я предлагаю, Ириан, тебе следующее. Я разведусь со всеми жёнами, кроме матерей моих сыновей, и сделаю тебя своей старшей женой. Более того, впервые в истории княжества и второй раз в истории Агаша я короную тебя княжеской короной и посажу тебя рядом с собой на престол как княгиню. Твои дети будут считаться старшими, Ириан.

-- Я не могу остаться здесь. Я должна ехать со своими людьми. Я не могу уйти из цеха, пока мы не подняли достаточно Высокородных, чтобы он мог существовать и дальше, -- стараясь быть предельно вежливой и доброжелательной, отвечала Ириньисса.

Видевший это, гражданин Эсс Креарин, увлекавшийся поэзией, произнёс на Древнем языке:

Она смотрела долгим взглядом на него

Своих искрящихся агатом дивных глаз.

-- Прощай, моя любовь, прощай, в последний раз.

Но оставаться для меня нельзя у вас.

Мне нужно уплывать далёко-далеко.

(Несущая Мир)

А сама Ириньисса подумала:

Я не хочу на этом троне умирать,

Иль власть жестоко в свои руки прибирать!

(Несущая Мир)

-- Тогда прошу тебя, Ириан, удались и не попадайся больше мне на глаза. Иначе я либо похищу тебя, либо убью, либо начну, позабыв о своем достоинстве, просить тебя о любви. Во всех трёх случаях я потеряю честь и душу. А я хочу сохранить и то, и другое.

И князь надел на её шею янтарное с бриллиантовыми подвесками ожерелье.

Царь и князь провели ещё два раза совместные военные учения, придвигая объединённое войско к границам соседних княжеств и возвращаясь с дарами от перепуганных соседей и с выгодными мирными договорами, где давно имевшиеся мелкие территориальные споры решались в пользу Лангишта. Возвращаясь со вторых учений, князь сказал:

-- А всё-таки лучше было бы сначала нашим войскам запереться в городе.

-- Чем же лучше? -- удивился царь.

-- Переругались бы эти союзнички между собой, а потом половина их помогала бы нам бить других и с лихвой вернуть награбленное без такой опасности, как вступать в битву против втрое превосходящего врага.

-- Это нам было необходимо! Мы должны были показать всем твоим соседям, что побьём их при любом численном превосходстве.

-- А нам это ещё выльется боком. Вы уйдёте, а все соседи теперь ненавидят Лангишт. Если бы мы сначала заперлись, они бы ненавидели друг друга. Каждый бы считал своих союзничков предателями.

Царь рассмеялся и обнял друга. Князь ещё раз попытался уговорить царя на совместный завоевательный поход, аргументируя, что покарать пустосвятов было заветным, хотя и явно не высказанным, желанием Настоятеля. Но царь был непреклонен.

Князю жениться не удалось, хоть и хотелось, а обоим братьям царицы пришлось жениться на княжнах. В семье принца появились две маленькие симпатичные быстроглазые смуглянки, которых переодели в одежду северян и начали учить языку, этикету и манерам. Своих шурьёв царь успокоил, что брак заключался не по самому торжественному обряду и что они смогут в качестве первой жены взять гражданок.

***

Син Киринор прибыл через четыре дня после битвы, чутьём купца угадав, когда надо поспеть на распродажу военной добычи. На следующий день вернулся царь и попросил Сина задержаться, пока они не поговорят как следует. Царя интересовало, как идут дела на Агоратане. Лишь на третий день царь смог уделить пару часов разговору наедине с Киринором. Киринор начал с хороших новостей.

-- Кирс Атарингс твердой рукой правит на острове. За пару недель до моего отплытия попытались сунуться пираты, сразу три корабля. Твоё величество ведь знает, как наместник их ненавидит. Он собрал всех ихлан и старков, а меня заставил идти на моём корабле и по сигналу атаковать пиратские. Это было бы безумием, если бы пираты не бросили их почти без охраны: все помчались на берег убивать и грабить. Так что теперь у нас четыре корабля. А когда на пиратов, которые собирались садиться в лодки и отбивать корабли, бросились со всех сторон ихлане и старки, они просто обделались и сдались. Я сам видел их грязные тела и чувствовал вонь от них. Атарингс всех капитанов, боцманов и квартирмейстеров распял на рамах. Так что местные вырожденцы со всего острова сейчас ходят к столице и издеваются над теми, которых они всю жизнь до смерти боялись. Однако как отвратительно жестоки эти добренькие и мирные людишки, когда у жертвы нет возможности сопротивляться!

-- Остальных пиратов Кирс на колы посадил?

-- Да ты что, государь! Он человек расчётливый, и ему очень понравилось, как с пиратами поступили миногаи. Он их всех кастрировал и обратил в рабство. Некоторых у нас уже купили заезжие купцы, а остальных распродал за символическую цену старкам острова.

-- Какие потери в битве?

-- У старков двое легко раненых. Ихлан погибло трое.

-- Прекрасно! Три горца за три корабля! А как поступил наместник с гребцами?

-- Свободных гребцов всех в рабство обратил, кроме тех, которые в битве на нашу сторону перешли. Рабов он спросил в первую очередь: кто из них граждане Империи? А затем: кто желает служить в войске? Вышла половина. Остальные так и остались рабами, этим же наместник велел раздеться и без оружия сражаться с ихланами. Те на них бросились с деревянными мечами и дубинками и начали как следует колотить. Кто не струсил, не сбежал, сопротивлялся, тех взяли в армию. А остальные пошли в рабство к людям. Даже бывшие граждане Империи. Они кричали о своём гражданстве. Атарингс ответил им, что они не в Империи и нужно доказать, что ты не вырожденец и достоин гражданства. Вот тех граждан, кто выдержал битву, сразу сделали гражданами Лиговайи и дали им по деревне на троих. Один от смердов отказался и сразу свою лавочку завёл, наместник ему ссуду дал, естественно, без процентов и без страховой выплаты. Так что у нас десять новых граждан прибавилось.

-- А кто они?

-- В основном рыбаки и купцы. Семь валлинцев, два хирринца, один старк.

-- Неплохо! А как горцы, приняли новых воинов?

-- Приняли! Правда, сразу же поставили их на место: вы доказали, что можете сражаться вместе с нами, но пока вы не побывали в боях, вы низшие, будете выполнять самую грязную работу воинов и слушаться нас, высших. Ихлане не желают ни слова говорить на местном языке, пытаются перейти на старкский и сейчас говорят на какой-то невообразимой смеси валлинского пиратского, агашского и ихланского с примесью старкских слов.

-- Это уже неплохо! Но я не услышал, что Кирс освободил тех, кто пошёл в воины.

-- А ты позабыл, царь, что он ведь и ихлан не освободил? Разве лучше, если они будут слугами либо смердами? Жениться им всё равно нельзя, а детей они очень активно делают по всему острову. Скоро у всех местных баб и девиц будут большие животы. А потом как народится детишек... Так что воины у нас -- царские рабы.

-- Ну это славно! А что ещё?

-- Уже три раза заходили торговые корабли. Один раз агашские, два раза из местных царств.

-- Поздравляю! Вы там неплохо держитесь!

-- С чем поздравлять? У меня всего один приказчик остался и один бывший слуга. Остальные уже свои лавочки завели.

-- А ты хотел быть единственным торговцем на острове? А как им так быстро удалось?

-- Они приходили в лавку к вырожденцу, смотрели на него повелительными глазами, и он добровольно отдавал им себя и семью в слуги, лавку во владение, а дочь в наложницы. Никому даже грозить не пришлось. Слабые души!

Но кое-что в рассказе насторожило царя и особенно его мудрую царицу. На острове совсем нет гражданского слоя. Лишь господа, рабы и слуги из местных, которые ещё хуже рабов. Добавились в граждане валлинцы, а ведь валлинский язык и так туда проникал. Неясно, удержится ли остров надолго и останется ли он старкским по культуре. Убей человек двадцать граждан, и всё...

***

Через две недели после возвращения царя флот снялся с якоря и пошел дальше на восток. Начался последний переход.

Словом,

Часто святоши

Страшных подонков вредней.

За пустосвятством

Чёрные души

Прячут жестокость и ложь.

-- Глава 10. Ненасильник Аориэу

Вернёмся на двадцать солнечных лет назад, когда на Юге про старков ходили только смутные слухи, а республика Ненасильников казалась процветающей и вечной.

На юге республики рос густой лес, куда обычные люди не очень-то заходили. В этой чаще расположились четыре деревни Древних. Всё вокруг них было обложено коварными ловушками, а звери порой встречали чужаков почти как бешеные.

Деревни леса примерно равны по величине. В поселении около тысячи дворов. У каждого участок в две-три десятины, с биоценозом которого сосуществует семья, живущая во дворе. "Семьёй" эту ячейку общества мы называем только потому, что для не` нет более подходящего слова в нашем языке. На самом деле это совокупность людей, связанных общей аурой, гармоничными взаимоотношениями между собой и со всем живым на их участке. Поскольку ауры членов семьи должны согласовываться, часто она включает несколько поколений предков и потомков, но это не обязательно. По той же причине мужчины и женщины примерно одного возраста в семье обычно живут как мужья и жёны, и часто почти как семейные пары в нашем понимании, но никаких формальных правил по этому поводу нет. Отца ребёнка Ненасильники легко определяют по ауре, даже если им оказался пришелец из другой деревни или из внешнего мира (от пришельца берут волосы, ногти, а ещё лучше семя, и хранят год, на случай, если понадобится установить происхождение ребёнка). Но отцовство само по себе никаких формальных обязательств или прав не даёт. Впрочем, точно так же и материнство.

Вообще единственный принцип, которого Ненасильники придерживаются формально и без всяких исключений: недопустимость собственноручного насилия ни в какой форме. Всё остальное оценивается по критериям гармонии с биоценозом (деревня и общество людей также считаются биоценозами) и удачи. Поэтому слова, говорящие о морали или чести, Ненасильникам понимать труднее всего, и нельзя думать в разговоре с ними, что для них значения хотя бы отдалённо похожи на смысл, придаваемый обычными людьми.

Деревня делится на хутора, состоящие из двух-трёх дворов, расположенных по соседству, чьи участки почти соприкасаются. Между соседними участками нейтральная полоса саженей в пятьдесят-сто, на которой жизнь из-за столкновения аур страдает лёгкой формой бешенства. Помимо дворов, в хуторе может стоять мастерская: кузница, гончарная, ювелир, плотник и так далее. Особенно ценятся во внешнем мире продукты Древних поваров и виноделов. Некоторые из мастерских -- домики наставников, приходящих снаружи, чтобы передать свой опыт молодым, которые не могут найти гармонии с биоценозами деревни и вынуждены отправляться вовне. Хутора соединены тропинками.

В центре деревни зелёная поляна, где собираются жители деревни для обсуждений и для того, что мы бы назвали судом. В центре поляны алтарь Невозгордившегося Руктура Удачливого. Рядом с ней стоит домик того или той, кому деревня доверила служить главному покровителю Ненасильников. На окраине площадь, вымощенная камнем, к которой ведёт единственная дорога, в глазах внешнего наблюдателя соединяющая деревню с остальным миром. На ней стоит здание, которое государство, в данный момент времени владеющее деревней, считает деревенской управой. В этом доме живёт тот, кого жители деревни в соответствии с его способностями и аурой поставили ответственным за сношения деревни с внешним миром, и та, которая служит Богу Единому и всем Невозгордившимся. Её пришельцы обычно считают женой старосты. Тут же часовня Бога Единого и шесть алтарей в честь всех Невозгордившихся. И на этой же площади стоят два дома единственных из внешних людей, допускающих насилие, которые могут постоянно жить в деревне: цирюльника-хирурга и мясника, обитающих там вместе со своими подмастерьями и учениками, но без женщин. Для Ненасильника немыслимо отрезать что-то живое от человека и даже от высшего животного. Поэтому стричься и делать необходимые хирургические манипуляции приходится при помощи чужака.

Далеко на другом конце деревни часовня ещё одного из покровителей: Калторпа Советчика. Рядом с ней тоже домик жреца.

Ненасильники считают своими покровителями тех из Сверхлюдей, которые не пожелали идти по пути насилия, вторгшись в небесные сферы, а остались на Родине. Их было примерно семьдесят, но почти всех уничтожили сбежавшие из первой же жестокой битвы Убоявшиеся. Если бы не возвращение Победителей, Невозгордившихся не осталось бы совсем. Победители уничтожили отвратительных для них Убоявшихся, как позор своего рода, а также их прислужников. Невозгордившиеся в глазах новых владык не потеряли чести, и, следовательно, права на жизнь. Увидев столь отвратительные последствия насилия, поняв, насколько страшны грехи, совершённые Победителями, и какой тяжёлой и длительной службой они вынуждены их искупать, Невозгордившиеся окончательно пришли к убеждению, что ненасилие должно быть главным и абсолютным законом, не допускающим исключений ни при каких обстоятельствах. А из этого нужно выводить остальное, что необходимо для жизни.

В деревне Оапатураэ во дворах было несколько поменьше жителей, чем обычно, из-за страшной эпидемии чумы, поразившей почти весь Юг. В городах обычных людей смертность доходила до трёх четвёртых, в городах ненасильников и в деревнях людей до половины населения. А здесь (да и в других деревнях Древних тоже) жителям удалось быстро справиться с болезнью, но один из дворов сохранить не успели: все взрослые умерли, а выжившие дети ещё не могли ни поддерживать ауру гармонии, ни представлять биоценозу новых поселенцев двора. Теперь священники каждые несколько дней отмаливали этот участок, но проклятие смерти (из-за которого живые существа начинают быть враждебными к людям, самые безобидные растения становятся ядовитыми) будет снято лишь через дюжину лет, и тогда двор смогут заселить те, кто найдут общий язык с биоценозом, тем самым образовав новую семью.

Деревня стояла в паре вёрст от моря, и несколько хорошо замаскированных тропинок вели к мангровым зарослям, где жители деревни ставили ловушки на рыб, которым не повезёт в них попасться, собирали растения и планктон. Но этот промысел был вспомогательным, так же как ловушки на диких зверей, ставившиеся на границах защитной зоны деревни, где биоценоз уже не был бешеным.

***

В одной из семей готовились к рождению ребёнка. Уже было известно, что родится мальчик, и что его аура не враждебна ауре матери и семьи. А насчёт её согласованности с участком Судьба и счастье новорожденного покажут потом. Первое не слишком удачное, хотя и мелкое, событие случилось при родах. Все прозевали момент, когда мать, Эотею, начала рожать, и пришлось не вести её на Внешнюю площадь, а быстрее звать цирюльника. Пришедший подмастерье обрезал пуповину, а обработали и заклеили рану местные целители. Как и положено, подмастерью заплатили два медяка, накормили и напоили его, дали с собой продуктов и вина. Одна из женщин, почувствовав временную гармонию с ним, как следует обняла чужака на лужайке хутора (это не было обязательным, хотя и случалось довольно часто, особенно в ситуации, когда чужой проходил внутрь деревни, и гармоничнее всего было завалить его не относящимися к делу приятными впечатлениями). Старший семьи, почтенный старец НгелоЖлу, проводил полупьяного и полузадушенного цирюльника, качающегося от хмеля и от приятной усталости, до Внешней площади, попутно забалтывая его и отводя глаза, чтобы тот случайно не запомнил дорогу.

Ещё в утробе матери ребёнку, когда он начинал пинаться, пели успокаивающие песни, а если это не прекращалось, звали сельчан с хорошими духовными способностями, чтобы внушить ему отвращение к любому насилию. Кроме того, прислушивались к его ауре и совместимости с матерью. Ведь бывает, что ребёнок сразу начинает иммунно, духовно или психически враждовать со своей родительницей, и, если такому ребёнку повезёт выжить и родиться, нужно будет как можно быстрее подобрать ему женщину, к которой он не испытывает несовместимости, чтобы она растила его как мать. Когда мать выходила на свой участок, она прислушивалась также к реакции биоценоза на новое существо внутри себя, и была рада тому, что высшие животные буквально льнули к её животу, стремясь совместить свою ауру с аурой младенца. Так что здесь никаких проблем не предвиделось.

Но несколько настораживал всех небольшой дискомфорт, испытываемый многими из членов этого семейства при взаимодействии с аурой ребёнка, когда тот был ещё в чреве. Наибольшие неудобства испытывал почти постоянный партнёр Эотею по половой гармонии ээтупу, которого обычные люди называли бы её мужем. Причина выяснилась практически сразу после рождения. Отцом ребёнка оказался не он. И ни один из трёх соседей, с которыми временами мать имела взаимную телесную гармонию, а у Эотею хорошо совмещались психические и духовные ауры. Женщина сначала замерла в растерянности, а затем достала из хранилища скляночку с мужским семенем:

-- Это семя наставника наставников Шакирунэ. Мне выпал шанс порою чувствовать возможность гармонии с ним, ему тоже случалось ощутить подобное ко мне, и один раз нам повезло: эти ощущения удачно совпали и нашим телесным мелодиям стало возможно сойтись.

Односельчане -- искусники по чутью ауры и наследственных колебаний (того, что мы называем генетической информацией) -- потёрли кожицу ребёнка несколькими растительными растворами, прислушались с закрытыми глазами в тёмной комнате, улавливая вибрации, затем проделали ряд более жёстких манипуляций с семенем, затем позвали самого Шакирунэ и вынесли вердикт: почти достоверно, что отец ребенка Шакирунэ.

-- Оказывается, мне посчастливилось зачать с этого единственного раза, -- сказала мать не совсем радостным голосом.

Народ Ненасильников практически всё время говорит в терминах вероятностей. Это включает в себя оценку либо вероятности в смысле меры возможности события, либо (в тех же терминах) его желательности и субъективного ощущения как счастливого или несчастного. Примерная шкала от низшего к высшему: невероятно, влип, напоролся, не повезло, случилось, выпал шанс, возможность, повезло, удача, посчастливилось, достоверно. Эти выражения имеют несколько вариантов. Только об окончательно совершённом и никак не оцениваемом событии говорят без вариаций.

Ребенка назвали ХотЖэу. Это слово могло быть истолковано на языке Ненасильников лишь с большим трудом, но при создании имени прежде всего смотрели на гармонию его звучания с аурой ребёнка, подбирая наиболее сочетающиеся с ней шесть или семь звуков, ни в коем случае не включающие встречающиеся в имени Князя внешнего мира, Господина Насилия, Кришны Безжалостного. На процедуре наречения присутствовал и его отец Шакирунэ. Ещё год, пока он оставался наставником в этой деревне, он регулярно посещал ребёнка и приносил дары семье, в которой он рос, говорил с ним на разных непонятных языках (немного известен из них внутри деревни был лишь агашский) и пел ему песни, тоже не своего народа. Уходя во внешний мир, Шакирунэ настоятельно посоветовал родителям учить мальчика языкам внешних народов:

-- Ему посчастливилось: прекрасные способности к этому, и такое умение даёт возможность продвинуться во внешнем мире.

Сам Шакирунэ считался среди настоящих людей почти что изгоем. В своей деревне он не подошёл ни одной семье и даже такому простому биоценозу, как деревня целиком, и был вынужден отправиться во внешний мир. Там он тоже никак не мог найти себе биоценоз, но всё время выкручивался за счёт своей потрясающей удачливости, и в конце концов скатился до положения члена Совета Республики, куда попадали люди, очень удачливые, но ни на что более не пригодные. Менее удачливые из таких просто погибали на одном из этапов "карьеры". И там он оказался в дисгармонии. В итоге Шакирунэ был выдвинут на Координатора Республики, отбыл положенный год на этом посту и теперь передавал свой опыт общения с внешним миром, обучая премудростям взаимодействия с миром Кришны юношей и девушек, которые не находили места в деревне и должны были отправиться вовне, а также их наставников. Три года он прожил в Оапатураэ, и теперь по обычаям должен был перейти в другую деревню, если его вдруг не призовут вновь в Совет или для дипломатического поручения. Полученное им в результате похождений имя отражало его заражённость миром насилия: оно включало все звуки имени Безжалостного. По всем этим причинам ему нельзя было долго оставаться на одном месте в мире настоящих людей, чтобы не заразить их тоже.

А для внешнего мира Шакирунэ был одним из самых преуспевших и авторитетнейших членов непонятного сообщества Ненасильников. Ещё бы: Координатор Республики, человек, которого почти наверняка повторно введут в состав Совета...

***

Лингвистические способности мальчика были настолько незаурядными, что он легко находил общий язык с высшими животными. Казалось, он умеет говорить на их языках. ХотЖэу действительно прекрасно имитировал их звуки и понимал их сигналы, но основное на самом деле было его умение направлять животных, вступать с ними в духовный контакт. Ненасильники всячески избегали прямых действий. Даже животным считалось намного предпочтительнее не приказывать, а ориентировать их. Тем более нельзя было приказывать, если домашнее животное предназначалось к съедению или забою. Его просто направляли в сторону, где стояли взведённые ловушки, причём хозяева животного не имели права взводить свою ловушку и есть мясо выращенного ими зверя либо птицы. Им платили "справедливую цену" владельцы ловушки, куда влипла, скажем, свинья. А в другой раз уже этому двору везло на попадание чужого животного в их ловушку. Бывало порою, что хитрое животное избегало всех ловушек, тогда оно считалось везучим, отпускалось на волю и часто использовалось в качестве производителя либо матки. Везучесть Ненасильники развивали даже в своих животных. Если животному не везло и ловушка не убивала его быстро, звали мясника или его подручного совершить эвтаназию. Впрочем, он всё равно был необходим, чтобы освежевать и разделать тушу.

Впоследствии Аориэу (под этим именем, заработанным в результате похождений в мире Кришны, он будет выступать в дальнейшем) вспоминал с нежностью свой надел и свою семью. Когда выяснилось его происхождение, аура мальчика быстро гармонизировалась с аурой остальной семьи. На участке все высшие животные ласкались к нему. Даже кроты ночью с удовольствием высовывали свои мордочки из ходов, чтобы он их погладил и попел им, и выносили в зубах вкусные корешки либо жирных и тающих во рту личинок. Правда, с насекомыми найти общий язык мальчику так и не удалось: здесь требовалось нечто другое. Его даже пару раз жалили пчёлы и осы.

Участок с точки зрения европейского жителя выглядел слегка окультуренным уголком дикой природы. Поскольку многие деревья плодоносили, он казался смесью природного парка и сада. На самом деле почти всё здесь использовалось. Если приглядеться, в траве среди всего прочего росли сильно видоизменённые за десятки тысяч лет селекции злаки и овощи. Да и другие растения шли в дело почти целиком, если их приходилось убирать ради поддержания гармонии, а в нормальном состоянии у них осторожно забирали часть самого ценного: молодые листья, цветы, корни или семена. Поскольку природные условия на разных участках различались, существенно расходился и набор культивируемых растений, и набор находящихся в симбиозе животных.

На сравнительно сухом и высоком участке родной семьи Аориэу урожай мелких зёрен и мелких ягод убирали в основном муравьи и мыши. А люди затем, стараясь не разрушить, вскрывали их кладовые и доставали лишнее. Кроме того, собирали мёд у пчёл и медовых муравьёв, личинок приручённых ос. Кошки таскали хозяевам лишних мышей и крыс. Кроты рыхлили и дренировали почву и собирали в свои кладовые корешки и съедобных гусениц. Словом, семья жила от того, что изымалось ради поддержания гармонии и равновесия. Птиц было относительно мало, в основном они служили санитарами от излишних гусениц. Жило также несколько змеек и ящериц, в основном гекконов и хамелеонов, тоже исполнявших роль санитаров и защитников от излишне расплодившихся насекомых. А у соседа часть участка была в болоте, и он вовсю использовал птиц, змей, земноводных и болотных насекомых.

Ежедневно два раза днём, а часто и один раз ночью, члены семьи обходили участок и следили за гармонией. С тропинок сходили лишь в необходимых случаях, удаляли растения, лишь если они очень мешали, а выходящих из гармонии животных стремились изгнать к нейтральной полосе, где стояли ловушки, либо натравить на них плотоядных обитателей. Правда, гусениц и слизняков порою просто съедали сами: ведь это столь низшие существа, что достаточно вечером помолиться и покаяться, а за едой попросить прощения у них, и всё будет искуплено. Словом, вмешательство было в основном косвенным и минимальным. Конечно же, при такой системе хозяйствования многое зависело от удачи, но на самом деле надел Древнего обычно давал больше продукции, и намного более разнообразной, чем даже возделываемый несколько столетий подряд надел независимого и добросовестного старкского крестьянина.

Беда была в первую очередь в том, что у Древних люди не только были привязаны к своей земле, они зависели от своих взаимоотношений с созданным ими же биоценозом. Того, кого хотели принять в семью, приходилось представлять биоценозу участка. Легче всего он воспринимал детей от восьми до двенадцати священных лет. Именно в этом возрасте для большинства Древних подыскивали семью, в которой им чаще всего предстояло провести всю жизнь. Но не для всех находились в деревне биоценозы, готовые их воспринять. Такие неполноценные становились ремесленниками, жрецами, целителями, учителями. Именно из них по очереди выбирались (почти что жребием) представители деревни перед внешним миром, называвшиеся внешними людьми старостами. А если уж даже более примитивный биоценоз общества деревни не гармонировал с человеком, ему или ей предстояло идти во внешний мир, где законы гармонии намного грубее.

***

Исключительно редко (тысячелетия отбора и тренировки) происходили случаи нарушения основного и непреложного правила ненасилия. Мальчику пришлось самому столкнуться с таким. Когда ему было четыре года, девочка Юлэхуо из соседнего хутора повздорила с ним из-за игрушки и неожиданно стала его бить по лицу. Аориэу растерялся и закрыл голову руками, а взрослые запели успокаивающую песню и бережно оттащили от него бьющуюся в истерике девочку, говоря: "Мы делаем так, чтобы ты не повредила себя". Один день прошёл, чтобы девочка пришла в себя и жители деревни успели "высказать" свое мнение по поводу случившегося чрезвычайного происшествия. Прямо никто ничего не говорил, Аориэу слышал какие-то странные рассуждения о том, что девочке не повезло быть зачатой подмастерьем мясника, что, вероятно, придётся ей досрочно отправляться во внешний мир, а в этом возрасте ей придется быть исключительно везучей, чтобы там выжить.

На следующий день многие жители деревни собрались возле двора Юлэхуо. Девочка вышла в сопровождении своей семьи. Почтенный старик из числа наставников погладил её по голове и весьма ласково, но настойчиво, предложил ей пойти по тропинке, в конце которой её ждут лекарь, целительница и наставница, которые вылечат её от духовного недуга и обучат необходимому в новой жизни. Девочка хотела взять с собой мать, но женщина отвернулась и осталась стоять. И Юлэхуо, взяв любимого игрушечного медведя, пошла по тропинке.

Не успела она отойти двадцать шагов, как хлопнул замаскированный и взведённый самострел с дротиком, отравленным ядом кураре. Девочка, раненая в поясницу, обернулась назад, но увидела стоящих непреклонных жителей деревни, и попыталась пойти дальше. Через несколько секунд яд подействовал, её парализовало ниже пояса и она упала прямо на дорогу диких муравьёв, пересекавшую тропинку. На вопли заживо поедаемой девочки жители лишь сокрушённо прокомментировали: "Исключительно невезучая. Попалась в первую же ловушку и влипла прямо на тропу муравьев". Все разошлись.

На следующий день жители дезактивировали свои ловушки и считали, сколько из них было взведено. Это в некотором смысле была форма голосования и вынесения судебного решения. Чем больше людей считало, что провинившийся заслуживает кары, тем больше западней взводилось. А дальше всё решало уже счастье либо несчастье провинившегося. Если он либо она избегала смерти, значит, повезло, а везучими разбрасываться нельзя. Но из деревни таких всё равно отправляли, и порою, что считалось самой тяжкой формой порицания, даже без предварительного обучения, как вести себя во внешнем мире.

А если чужаки пытались вторгнуться в деревню, взводились все ловушки. Поэтому такие попытки были исключительно редки.

***

Для Аориэу детство закончилось в четырнадцать лет. До этого он не сомневался, что останется в своей семье, и ему уже присмотрели девочку, которую начали вводить в биоценоз. Но тут у него стал ломаться голос, и он внезапно потерял контроль над высшими животными участка. Наоборот, они стали относиться к нему враждебно, как будто мальчик их обманул. А отношения с низшими животными ещё больше разладились.

И тогда взрослые порадовались, что мальчика (теперь уже юношу) обучали языкам, хотя и считали это почти бесполезным: ведь он, как казалось, гармонировал со своим биоценозом. Поскольку юноша вышел из возраста, когда легко войти в биоценоз другого двора (там, возможно, его бы приняли, поскольку у животных не было связанных с ним обманутых ожиданий) пришлось срочно отправляться к наставникам учиться методам выживания во внешнем мире Кришны.

Деньги всё время ходили в деревне, поскольку каждый двор был в известном смысле специализирован и поэтому если и не нуждался в продуктах из других дворов, то всё равно они были для него крайне желательны. Да и за попавшее в твою ловушку домашнее животное полагалось заплатить мёртвыми деньгами, а не живыми продуктами. Но для Аориэу было удивительным, насколько Внешний Мир поклоняется деньгам. Понятия теории вероятностей являлись базовыми в образовании детей-Ненасильников, а обучиться использовать статистику в двух направлениях: самому получать для себя выводы и наводить чужих на неправильные решения -- было элементарно. Ясно было, и как ориентировать почитателей денег и насилия при помощи речи. Очень непривычно оказалось иногда говорить безусловно, но это можно было преодолеть. А главное: как создавать положительную атмосферу вокруг желательного решения многократными повторениями зомбирующих фраз в разных вариантах -- стало даже увлекательно.

Психология Насильников также в корне отличалась. Они использовали такие извращённые понятия, как совесть, вера, душа, честь, закон, справедливость, жалость. Первые из них просто пустые, а последние имеют какой-то смысл, но полностью искажены Насильниками. Ведь закон мёртв по определению, а пытаются им регулировать жизнь! А справедливость -- разве Случай справедлив? Поправлять Случай -- это насиловать окружающий мир и общественные отношения. А что такое "жалость"? Уменьшить страдания невезучего существа часто полезно, когда это способствует достижению других целей. Увеличивать их -- это уже насилие.

Среди обучающихся Аориэу был едва ли не самым старшим. Обучение женщин включало прежде всего гадание, привороты, отвороты, танцы, пение и сексуальную практику: они должны уметь соблазнить в случае необходимости любого насильника и не вызвать у него раздражения, если он во время соития начнет применять насилие, а заодно уметь ускользнуть от грубого насилия. Юношей учили в соответствии с ранее выявившимися их склонностями. Ученики имели право навещать свои бывшие семьи. Это было и гуманно, и целесообразно: они постепенно чувствовали, как всё больше отдаляются от родных и от биоценоза участка, и исчезали дурацкие желания когда-то вернуться на свой участок.

Паренёк Нгутэоэ быстро осваивал искусство присваивать то, что плохо лежит. Он иногда тренировался на своих односельчанах. Часто он навещал бывшую свою семью, и часто приносил им гостинцы, а на обратном пути столь же часто приносил кое-что наставникам и соученикам. Это не возбранялось, пока он не попадался: удачливость необходима! Как-то раз на пути домой он притырил у неосторожного соседа (тот по растяпистости своей уже не раз доставлял многообещающему вору добычу) баклагу прекрасного мёда. Он выпил её вместе с теми из семьи, кто был в доме (к счастью, их оказалось всего четверо). Почувствовав себя плохо, семейство Нгутэоэ поняло, что попалось в ловушку соседа, но спасти выпивших не удалось. Семья как целое всё-таки уцелела: участок оставшиеся могли удержать, и кандидаты на её пополнение уже были.

Нгутэоэ и его родным не повезло, а поступок соседа неделю обсуждали, затем вызвали его на суд на Внешнюю площадь, оправдали, поскольку он не заставлял вора красть отравленную медовуху, и отправили к Советнику на другой конец деревни получить совет, как снять с себя невольный грех. По дороге сосед сразу понял, в чём дело, увидев на всех боковых тропках демонстративно вытащенные наружу и взведённые общедеревенские смертельные ловушки, активировавшиеся лишь в крайних случаях. Он обошёл несколько ловушек, увернулся от нескольких других, но, наконец, ему не повезло. А из обсуждений Аориэу понял, что многие взвели свои ловушки не из-за того, что сосед подложил отравленную медовуху, а потому, что он подложил её рано: если бы не повезло хоть всем обучающимся вместе с наставником, ущерба деревне почти не было бы, а так была опасность появления дикого участка.

На выходе из деревни юноше дали новое имя, содержащее одну букву из имени Князя, чтобы он не раздражал властителя внешнего мира: Хотиэу. Юноша отправился в столичный город вместе с караваном товаров из деревни, поскольку его лингвистические способности могли оказаться полезнее всего именно там, где собирается множество людей разных национальностей. В кошельке у него был один золотой и несколько медяков. Такова стандартная помощь деревни отправляемым во внешний мир.

***

В столице Аориэу быстро понял, что переводчиком ему не заработать, хотя он оказался одним из сильнейших лингвистов. Все выгодные места были уже расхватаны. Но он не зря проходил подготовку по косвенным путям. Зарывшись в библиотеку, он нашёл там описание древней игры с мячом и вдруг понял, что это может быть использовано для гармонизации дисгармоничной экосистемы столичного общества. Наёмники из многочисленных мелких народностей степняков и горцев всё время заводили ссоры и драки между собой, часто переходившие в побоища и в лучшем случае в поединки. Почему им не предложить выяснять, кто круче, на пустыре с мячом? Аориэу (тогда ещё Хотиэу) немного видоизменил правила, поскольку у этих народностей была очень популярна борьба, и уговорил две команды горцев, у которых были свои грубейшие и примитивные игры с мячом, но различные, попробовать счастья.

Суть игры состояла в том, что надо было приземлить овальный мяч за чертой города соперников либо забить его в ворота, имеющие вид буквы "Н", так, чтобы он пролетел над перекладиной. Забивать разрешалось всем, кроме ступней ног и кистей рук. Точно таким же таким способом разрешалось отправлять мяч вперёд. А руками либо ступнями можно было лишь назад. Игрока с мячом нельзя было бить, но можно было таранить. Впрочем, таранить можно было и других игроков, но так, чтобы это казалось случайным (ну попался он на моем пути!) А после тарана допустимо было бороться.

Горцы страшно увлеклись игрой. Те, кто не бегали на поле, активно поддерживали своих. Вскоре каждая национальная община наёмников, слуг и купцов имела свою команду, и на некоторое время стычки и поединки резко упали. А затем они приняли более организованный характер, вылившись в форму межнациональных счётов. Тем более что Аориэу держал контору по заключению пари на результаты игр, и, чтобы его не обвинили в жульничестве (чего, казалось, невозможно избежать, особенно если бы он на самом деле был честным), успешно создавал впечатление, что договариваются заранее о результатах игр сами команды. Да порою так и было на самом деле. Нажившись на этом, он, сохранив среди всех Насильников прекрасную репутацию компанейского и честнейшего Древнего, был отправлен Советом в деревню передавать свой опыт (прежде всего потому, что Совет почувствовал, что ситуация выходит из-под контроля). Продемонстрировав умение управлять биоценозами Насильников и везучесть, он получил новое имя: Хориэу.

Возвращаться в свою деревню было нельзя. Аориэу провел полтора года как наставник в другой деревне, и опять, теперь уже с некоторым азартом и с большой охотой, вернулся во внешний мир. На сей раз он использовал свою репутацию исключительно честного Гадкого (как называли Древних Южные Насильники из числа грубых степняков и горцев), чтобы завести торговлю. Он не обманывал людей примитивно, он создал систему перепродажи низкосортных товаров Древних, рассказывая всем на их собственных языках чистую правду, но с добавлением скрытых элементов модерации подсознания. Эти продукты действительно были абсолютно безвредны и благоприятно влияли на людей, но рассказ создавал у наивных Насильников впечатление исключительно сильных снадобий, повышающих иммунитет и половую функцию, защищающих от болезней и неудач.

Когда наш герой почувствовал, что репутация его среди Насильников стала чуть ли не самой высокой, он сам пришёл в Совет и предложил направить его в качестве теперь уже Наставника с большой буквы в деревню, избегая тем самым возможных последствий зависти остальных Древних. После того, как среди Гадких исчез единственный честный и благородный экземпляр, горцы и степняки образовали союз. Союзники пригласили агашского царя и восточные княжества: первого возглавить войско, а этих в качестве членов союза -- и смели все три города Древних и три деревни: две приморские и одна в полустепной зоне. Эти поселения лежали на открытых местах и Насильники, в жажде пограбить и понасиловать, их уничтожили, не считаясь с потерями. Остались целыми лишь шесть лесных деревень. В леса даже самые отморозки не осмелились сунуться.

Что Аориэу ушел из города перед его разрушением, было воспринято в деревнях как ещё один признак его исключительной везучести. Разрушение городов трактовали как закономерное невезение: зазнавшиеся и зажравшиеся горожане стали пренебрегать обычаем наставничества и оторвались от корней. А когда ученик Наставника отправился к возвращавшимся с добычей остаткам горцев, перессорил их между собой, но сам оказался невезучим и был убит. Наставника поблагодарили за прекрасную работу (отлично обучил и одновременно избавил от невезучего) и дали ему имя Аориэу. После того, как он прошёл по остальным уцелевшим деревням, передавая опыт, отверженного опять отправили во внешний мир, где как раз появилось новое племя: старки.

И закончим главу мы неприличной частушкой, сочинённой Древними, чтобы спровоцировать обычных людей на тщетные попытки их обмануть:

Нынче в городе своём все нас поздравляли:

Я с дружком моим вдвоём Гадких об..бали.

-- Глава 11. Новая земля

В двадцать девятый день седьмого месяца царь Лиговайи Атар вновь вывел флот в море и пошёл на восток, надеясь достичь назначенных ему земель за один переход. Ветер всё время менялся, но с северо-западного то на юго-западный, то на западный, так что был попутным. Несколько раз появлялись пираты, но движения шлюпов и военных кораблей в их сторону было достаточно, чтобы они быстрее поворачивали куда-нибудь, лишь бы подальше. Корабли шли ещё три дня вдоль берегов, покрытых лесами, виднелись устья рек и города. На четвёртый день горы подступили близко к берегу. Вдоль гористых берегов, где порою на узких полосках плодородной земли виднелись поселения, ветер нёс переселенцев ещё шесть дней. Затем горы отступили, и через день перед старками открылся пролив, ведущий на север, в Пурпурное море, на старкских картах называющийся Локара. Здесь, на западном берегу, и предстояло, согласно благословению Монастырей, обосноваться колонии.

Перед полуднем одиннадцатого дня восьмого месяца, последнего месяца весны в Южном Полушарии, флот бросил якорь в бухте, казавшейся подходящей для постройки поселения. Заливчик был небольшой, но достаточный, с грехом пополам, для стоянки старкского флота. А главное, что дно оказалось средней глубины и песчаным с камнями, так что, пока корабли не вытащили на берег, их можно было прочно заякорить. На западе виднелись горы, на востоке за морем тоже еле различалась полоска гор. Местность лесистая, но вокруг бухты расстилалось каменистое поле, удобное для постройки если не города, то крепости. На самом деле развалины крепости здесь уже были.

Изучив обстановку, царь понял, что в пределах видимости врагов нет, и можно начать высадку с торжественного обряда. Царь с царицей, священником и сыновьями первыми высадились на берег. За ними шли ещё две лодки с охраной. Священник поставил переносной алтарь, царское семейство помолилось, и царь объявил эту местность землёй царства Лиговайя, отныне и навеки, доколе будет угодно Судьбе и Победителям. После этого на землю вступили воины. На душе у Атара было хорошо: обряд вступления во владение удалось совершить в мирной обстановке, это неплохое предзнаменование. Значит, здесь будет возможность жить мирно, хотя, конечно, повоевать придётся, особенно вначале. Атар от радости раскинул руки и запел торжественный гимн солнцу, земле и Судьбе. Семейство подхватило его слова, а за ним вступили в хор воины.

Ведёт нас от рождения Судьба,

И, что бы ни ждалС за поворотом,

Единственно достойная мольба:

"С пути не сбейте, страхи и щедроты!"

Нам солнце души греет и живит,

Вселяя в них бессмертную надежду,

И путь Судьбы всегда для тех открыт,

Кто не сменяет правду на победу.

От солнца взял огонь в своей груди,

А от земли -- опору и сомненье,

Лишь об одном, Творец, молю: "Благослови,

Чтоб никогда не сбился с направленья".

Когда весь путь мой жизненный пройду,

Земля меня укроет мощным телом,

В её объятьях крепких я уйду

В тот мир, где вновь душе готово дело.

А затем царь проскандировал стихотворение, которое являлось своего рода символом чести для мужчин. К нему присоединились все мужчины.

Созидающий башню сорвётся,

Будет страшен стремительный лёт,

И на дне мирового колодца

Он безумье свое проклянёт.

Разрушающий будет раздавлен,

Опрокинут обломками плит,

И, Всевидящим Богом оставлен,

Он о муке своей возопит.

А ушедший в ночные пещеры

Или к заводям тихой реки

Повстречает свирепой пантеры

Наводящие ужас зрачки.

Не спасёшься от доли кровавой,

Что земным предназначила твердь.

Нам дано несравненное право --

Самому выбирать свою смерть.

(Н. Гумилёв. Выбор; изменена предпоследняя строка)

Это стихотворение написал Шуджум уль-Макит, последний пророк Единобожников. Но через месяц, услышав его от других, пророк схватился за голову и объявил стихи сатанинскими. Старкам, наоборот, стихотворение понравилось, оно подошло полностью к их мировоззрению и обычаям. Ний Гумилан перевёл его на старкский.

***

С севера появилась пара военных кораблей с пятиногими львами на парусах: знаком царства Агаш. Капитан главного корабля, в медном шлеме, с длинной завитой бородой, в полном доспехе, высадился с пятью людьми на берег, приветствовал царя и сказал ему, что должен немедленно сообщить о прибытии старков своему царю.

-- Перед моим отплытием царь Ашинатогл велел мне, если я повстречаю тебя, царь, передать тебе его приветствия и пожелания здоровья тебе и всему твоему семейству, счастья и благополучия твоему народу. Мира он тебе не желает, дабы не разгневать глупым пожеланием Победителей, и предупреждает: местные варвары будут атаковать тебя беспощадно. Он передаёт также, что как можно скорее ожидает тебя в своём столичном городе Калгаште, дабы ты поклонился сильнейшему из царей Юга. Он будет рад взять тебя и твой народ под своё покровительство и помочь отбивать атаки кровожадных варваров. Он слышал о небесных танцовщицах, привезённых вами, и будет рад получить одну из них себе в гарем. Он слышал о доблести твоих сыновей и просил бы у тебя, царь, одного из них в качестве военачальника отборного отряда в своем войске. Я могу обещать тебе от его лица, что никакой дани он брать не собирается и намерен обойтись с тобой, царь, самым почётным образом. А за танцовщицу и за хлопоты, связанные с поездкой в столицу, он тебя щедро одарит, и сына твоего будет рассматривать как своего сына.

-- Передай своему владыке, что я ему тоже желаю здоровья, прекрасных сыновей как можно в большем количестве, чтобы он мог всегда по просьбе друга присылать одного из них в качестве залога дружбы. Передай также, что я доверяю ему и без такого залога. Вашему народу я желаю счастья и мира. Я сожалею, но сейчас я буду слишком занят, чтобы нанести ему визит. Если он соблаговолит прибыть сюда, я с удовольствием приветствую его как равного мне и буду рад заключить с ним самый тесный союз. Я тоже не намерен брать с Агаша дань и одарю его царя по мере своих скромных возможностей, если он возьмёт на себя труд прибыть на мою землю. Если же он пришлёт своих людей для переговоров, я обойдусь с ними как с друзьями и пришлю своих знатных граждан для переговоров с уважаемым мною царем Агаша. Более того, одного посла я готов отправить прямо с тобой. Передай своему повелителю также, что, если мы заключим союз, я с благодарностью буду принимать помощь от него и сам помогать ему.

Капитана перекосило. Передавая такой ответ, можно и головы лишиться, если настроение у царя будет достаточно плохим. Царь Атар точно выразил, что он не признает главенства Агаша и готов договариваться только на равных. Заложника не будет. Танцовщицы не будет. Такое поведение горстки людей перед лицом целого мощного царства казалось наглостью, но капитан понимал, что у Атара есть и ряд неоспоримых преимуществ.

-- Я надеюсь, что Агаш и Алитирна будут жить в мире и дружбе, -- вежливо ответил капитан и побыстрее направил свои корабли на юго-восток, к выходу из пролива.

Царь понял, что рассказы о грозных воинах, властитель которых носит корону древнего царства, уже дошли сюда и что флот ожидали. Но по поведению капитана было неясно, чего теперь ждать: разведки боем, продолжения дипломатического наступления или мирных переговоров о союзе. Надо быть готовым ко всему.

Пока царь занимался дипломатией, колонисты высаживались на берег, который должен был стать их новой родиной. Первыми переправились две сотни воинов и сразу заняли оборонительную позицию вокруг места высадки остальных. За ними перевезли коней, и две сотни сторожей сразу же оседлали их. За ними сошли с кораблей ещё три сотни воинов из бывших рабов и слуг, для них стали выгружать грузовых лошадей, ослов и мулов. Эти три сотни со священницей Эстар Охранительницы двинулись к ближайшему леску, выбрали места для заготовки брёвен и стали рубить брёвна для укреплённого лагеря. Священница вернулась и вместе с царём стала выбирать место для первого лагеря старков.

Местных жителей здесь почти не было. Тех, кто обитал, в большинстве вырезали во время последней войны, развалины трёх прекрасных городов потомков навечно проклятого племени привлекали охотников за сокровищами, попадавших в коварнейшие ловушки, оставленные Древними Ненасильниками (так, или просто Древними, называли это проклятое племя). Древние полностью отказались от личного применения оружия, но в войне их победить было не так-то просто: они набирали в качестве наёмников самых отчаянных вояк, не боявшихся их тёмной магии, они расставляли ловушки повсюду. Да и сама слава Древних, как жестоких магов, зачастую приводила к поражению даже сильные армии, вдруг начинавшие междоусобную битву либо просто обращавшиеся в необъяснимое бегство. Правда, в последней войне это помогло еретикам лишь спастись от поголовного истребления: армии не стали выискивать убежища последних Древних, ограничившись разрушением их главных поселений.

***

Разведывательный отряд, посланный к развалинам крепости, неожиданно начал подавать сигналы, и от него поскакал посыльный.

-- Крепость занята! -- закричал десятник Инь Руэкарс, встретив скачущего навстречу вместе с полусотней отборных воинов царя.

Атар попытался оценить ситуацию. Если бы гарнизон был большой, они атаковали бы его людей. Значит, скорее всего, он маленький. Царь послал за священниками-переводчиками из Южного Монастыря, оценив, что, вероятнее всего, это агашцы. Но на всякий случай попросил прислать также знающих языки Ссарацастра и степняков. Через час отряд старков подошел к крепости, ощетинившейся насторожившими луки и приготовившими арбалеты воинами в кожаных доспехах.

Горное государство Ссарацастр лежало непосредственно к западу от ныне пустующих мест. Жители его делились на полсотни мелких царств, а над всеми стоял царь царей, избираемый формально пожизненно, фактически до первого поражения. Пышный титул царя царей точно отражал его ничтожное положение: он ничего не мог сделать без согласия других царей. Даже объявить войну он не мог без решения Совета Царей. В итоге царь царей оставался предводителем практически только в военном походе. А мелкие царьки Ссарацастра часто проявляли собственную "инициативу".

Сейчас трое из них решили занять пустующие места и начали с крепости Рсиструм. Никто более умный на эти земли не позарился из-за проклятия Проклятых: Древние оставили множество коварных ловушек. Именно ввиду этих ловушек ссарацастрцы, агашцы и степняки, совместно разгромившие государство Древних Проклятых, даже не стали зачищать все их деревни: каждая деревня была тоже окружена множеством ловушек, да ещё умение Древних натравливать местную жизнь на пришельцев... А много добычи в деревне не возьмёшь. Вот все города Древних были взяты, разграблены, разрушены и брошены из-за оставшихся ловушек и непонятных эпидемий.

Гарнизон крепости первоначально составлял триста человек, но несколько десятков из них уже погибли в коварных ловушках Древних. Не будь тут отрядов трёх царей, ссарацастрцы давно бы сбежали. Но каждому из царьков было стыдно уходить первому и даже просто заговорить об этом. Так что появление большого отряда старков перед кое-как починенной и ценой своей крови немного очищенной от ловушек крепостью было для горцев поводом ретироваться с честью. Но просто так отступать не хотелось. Нужно было сохранить престиж и попытаться что-то получить от новых захватчиков.

-- Что вам нужно на землях Ссарацастра? -- грозно спросил по-агашски у пришельцев царь Цацикот из Ицка, который отбывал свой месяц в качестве командира совместно захваченной крепости.

-- Это наша земля. Она нам отдана всеми Великими Монастырями и я только что совершил обряд вступления во владение ею. Так что уходите с миром, ссарацастрцы, -- столь же грозно ответил Атар, и священник перевел его слова.

-- Мы будем защищать эту крепость, пока сюда не придут войска нашего царя царей, -- ответил Цацикот.

-- Мы будем рады разгромить эти войска в честном бою, -- отрезал Атар. -- Да вам до их подхода и не продержаться.

-- Мы готовы уйти, если вы оплатите наши расходы по очистке и восстановлению крепости. Давайте тысячу золотых и мы через десять дней уйдем.

-- Берите сто, пока я даю, -- спокойно проговорил Атар. -- И уйдёте вы сейчас же.

-- Это нечестно! -- сморозил глупость Цацикот.

-- Тогда мы честно возьмём крепость и всех вас обратим в рабство, -- улыбнулся Атар.

-- Давайте свои сто золотых, -- сдался Цацикот, поняв, что большего не добьется. -- Но нам нужна пара дней на сборы.

-- Немедленно пускайте наш гарнизон в крепость, и, так и быть, собирайте пару дней свои вещи, -- забил последний гвоздь Атар.

-- Согласен, -- вздохнул Цацикот.

Появились как из-под земли несколько мелких торговцев, как только убедились, что в старкском войске царит порядок. Один из них отличался полной невзрачностью и постоянной угодливой улыбочкой. Но на это никто не обратил внимания. Более того, бойцы отряда даже купили у него несколько мелочей. Обижать мирных жителей они совершенно не собирались, да и запрещено это было строжайше, а цены у разносчика были в общем приемлемыми. Коробейник бешено торговался на ломаном агашском, но, поведи он себя по-другому, все бы удивились, а так он никому не запомнился. Единственным, когда можно было бы что-то почувствовать, был эпизод, когда один из ихлан захотел сбагрить разносчику в уплату трофейный кинжал вместо денег. На секунду в глазах торгаша промелькнуло отвращение, но затем он просто назначил за кинжал такую смехотворную цену, что сделка расстроилась сама собой.

Горцы не сообразили, что забрать с собой можно будет только свои вещи, а их жадность используют для нахождения и обезвреживания остающихся ловушек. Два дня ссарацастрцы лазили по укромным уголкам крепости, пытаясь собрать всё ценное и потеряв на этом ещё пару десятков человек, а на третий день их выпустили. Атар сразу решил, что выйдут они лишь с оружием, доспехами и деньгами, оставив все находки. Он понимал: после такого предстоит ждать удара от рассерженных горцев. Но войны с ними всё равно не избежать. Однако судьба оказалась несколько благосклоннее к Лиговайе.

Царёк Цацикот был одет празднично: в шёлковую черкеску с узким сыромятным ремнём, кинжалом, подвешенным к нему, шёлковую же рубашку навыпуск, застёгивающуюся красиво сделанными из ниток пуговичками и тесёмками, шерстяные шаровары, заправленные в мягкие лёгкие с эластичными голенищами сапоги, в баранью шапку и в бурку. Его люди выглядели примерно так же, только черкески были у них шерстяные, рубашки холщовые и на ногах у многих ноговицы вместо сапог. Подойдя к царьку, Атар почувствовал проклятие.

-- Царь, на тебе есть не своя вещь! И этот предмет с тяжелейшим проклятием древних. Много других проклятий полегче я чувствую у твоего слуги. Прости, но я отойду подальше. А тебе советую избавиться от проклятия, пока ты ещё не принес его домой.

-- Проклятие! -- заорал царь, расстегнул ворот рубашки и сорвал с себя ожерелье.

Затем царь сорвал ещё пару браслетов с рук, вынул из кошеля, привязанного к поясу, красивые безделушки и всё это высыпал на землю. А слуге он велел опорожнить заплечный мешок.

-- И твои люди тоже прокляты. Воины, разойдитесь подальше и окружите их кольцом! А сюда пришлите опозоренных рабов, кого не жалко, чтобы убрать эти проклятия подальше.

Перепуганные горцы принялись выбрасывать награбленное. Большинству не хотелось принести проклятие домой. Атар тем временем велел своим людям выставить три бочки вина, чтобы подсластить ссарацастрцам горечь пережитого. Бочки вкатили тоже позорные рабы, и горцы принялись уныло пить. Вдруг один из них побледнел, у него горлом пошла кровь.

-- Проклятие! Проклятие Древних! Грдзегвин проклят! -- закричали горцы и отодвинулись подальше от больного.

Атар велел подойти двум бывшим пиратам. Они оттащили проклятого подальше, раздели, на теле у него оказалось множество награбленных ценностей. После этого один из рабов собственным кинжалом Грдзегвина совершил ему эвтаназию, и рабы с одеждой горца и кучей вещичек, взятых у мёртвого и срочно выброшенными многими другими горцами, поплелись в комнату крепости, где им предстояло быть, пока не станет ясно, коснулось ли их проклятие древних. Для хранения собранных вещей Древних была отведена особая кладовая. Заодно Атар конфисковал у ссарацастрцев половину вьючных ослов, поскольку имущества у них явно поубавилось. Теперь они действительно уходили со своими вещами. В компенсацию за ослов он раздал каждому воину по десять серебряных монет, а царю ещё десять золотых. Горцы, вздохнув, приняли деньги и произнесли на агашском формулу продажи имущества.

Грустно допив вино, горцы двинулись на запад, к отрогам своих гор. Все шарахались от них, как от зачумлённых. Бочки из-под вина рабы облили маслом и подожгли.

-- Царь, я советую тебе остановиться со своими людьми поодаль от ваших деревень и неделю там постоять, пока вас проверят ваши священники и целители, если они у вас есть, -- издевательски-доброжелательно посоветовал Атар.

Царь дико сверкнул глазами, но возразить было нечего. Он, не отвечая ни слова, продолжал свой путь.

***

Вот теперь крепость Рсиструм можно было считать полностью занятой царством Лиговайя. На месте, где виднелись развалины разрушенного храма Проклятых, было решено заложить свой храм и на скорую руку построить временное здание, чтобы было где молиться и где спасаться от проклятий. Сразу же возник спор, кому посвятить первый храм и тем самым выбрать в качестве главного покровителя царства? Называли и Сутра Воителя, и Кансира Золотого, и Эстар Охранительницу, и даже Элир Любвеобильную, которую предложил генерал Асретин:

-- У нас есть два войска, и второе не менее страшно для врагов, зато очень приятно для друзей: это наши великолепные женщины.

Колонисты рассмеялись и готовы были проголосовать за это предложение.

-- Нашим покровителем будет Аркин Правящий, -- твёрдо сказал царь Атар. -- Если наше государство будет основано на разумных принципах и будет крепко, если мы будем воспитывать наших детей в добрых старкских традициях, всё остальное приложится.

Колонисты согласились, и под пение двенадцати священников, возглавляемых служителем Аркина Правящего, были заложены первые камни в фундамент временного храма. К вечеру деревянный храм, размером чуть больше часовни, был уже готов. Его торжественно освятили. Теперь предстояло назвать крепость, которую заново основали колонисты, и которая, может быть, вновь станет городом. Посоветовавшись со священниками, всенародным голосованием выбрали название Арканг, что на Среднем языке означает "Петля" и заодно созвучно имени Аркин как раз настолько, чтобы не разгневать Победителя. Здесь царь не стал вмешиваться, решив показать пример, что многие вопросы будут решаться народом. Название должно было символизировать, что теперь лиговайцы прочно встали на берегу пролива и накинули петлю на вход в Пурпурное Море.

После этого большинство колонистов вернулось в лагерь, а некоторые остались охранять крепость. Им было жутковато ночевать в проклятом месте, но они понимали, что помещения, где спали ссарацастрцы, после их очищения царём и священниками, почти безопасны. А на стене опасность лишь добавила стражам бдительности.

***

Двух баронов царь на второй день послал занимать главные пути: в Ссарацастр и в степи. Барон Ликарин Однорукий должен был с двадцатью воинами, двадцатью бывшими рабами и тридцатью рабами, десять из которых были опозоренными, вступить во владение людскими поселениями по главной дороге в Ссарацастр и построить сторожевой пост на вершине первого яруса предгорий. Барон Таррисань Покаявшийся должен был с такими же силами продвинуться до реки, тёкшей от северных отрогов ссарацастрских гор, за которой начинались степи Кампатара. На броде через эту реку он тоже был должен построить сторожевой пост. Тем самым царь решил как можно быстрее обозначить западную и северную границу Лиговайи. Деревни поблизости от сторожевых постов баронам разрешалось занимать под свои владения. Для этой цели, если деревня пустовала, рекомендовалось оставить там пару бывших рабов в качестве свободных крестьян. Можно было добавить к ним, освободив, и одного из отличившихся рабов в качестве смерда. Если нет, то оставить одного крестьянина в качестве надзирателя над местными крестьянами, которые автоматически становились баронскими смердами. С обоими баронами шло по священнику и монаху, знавших агашский, ссарацастрский (на самом деле примитивный lingua franco на базе агашского) и тораканский языки. Кочевники торакане жили непосредственно к северу от тех мест, которые должна была занять Лиговайя.

Никто не заподозрил ничего, когда невзрачный человечек с коробом мелкого разносчика поплёлся по той же дороге, что и небольшой отряд Урса. Мелкие торговцы часто ходят вместе с военными отрядами: если воины дисциплинированные, так намного безопаснее.

Адмирал Кор Ингъитангс тем временем при помощи слуг и рабов вытаскивал один за другим корабли на берег, чтобы просушить их и почистить кили от наросших водорослей и моллюсков. Погода пока стояла нормальная, шторм не грозил. Но бухта Арканга была слишком маленькой и неудобной для старкского флота. А шлюпы, посланные на север на разведку, сообщили о прекрасной бухте бывшей столицы Проклятых, но побоялись заходить в неё из-за возможных ловушек.

Уже через десять вёрст Урс Ликарин набрёл на деревню людей. В ней жили крестьяне веры Победителей, которые раньше подчинялись Проклятым, а теперь сами не знали кому: их грабили, насиловали и объявляли своими все подряд. Барон кое-как успокоил крестьян, которые говорили на своём наречии, но с грехом пополам понимали агашский и ссарацастрский, и вступил во владение этой деревней. Он назначил Сэна Гэласина, одного из бывших рабов, старостой деревни, вручил ему топор и кожаный доспех, выделил пустующий надел и велел надзирать за порядком. Гэласин сразу же стал приискивать себе жену, а Ликарин на денёк задержался в деревне, поскольку она в общем-то понравилась, и ему хотелось присмотреть место для будущего баронского дома.

Когда жителям объявляли волю нового хозяина, Урс вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, но никого не смог заподозрить. Его внимание привлекли несколько угрюмо отводивших глаза крестьян и пара старух такой наружности, что их можно было принять за ведьм. А человечек в бедной, но чистой, городской одежде, стоявший в задних рядах и всё внимательно слушавший, вообще ничьего внимания так и не привлёк. Он пришёл в деревню с отрядом и с коробом товаров, и кому дело до какого-то коробейника.

Вечером к Ликарину подошли его охранник Шритонакт (теперь Урс называл его Шитон) и Гэласин. Они привели четырёх женщин, вернее, трёх женщин и девочку лет восьми.

-- Барон, мы привели тебе лучших женщин деревни.

-- А девочку-то зачем?

-- Девственниц старше её не осталось. Всех изнасиловали.

Барон представил себе, как через эту деревню туда-сюда ходили разнузданные воины.

-- Девочка, оденься и уходи. А мне что, трёх сразу женщин надо? -- улыбнулся Однорукий.

-- Да нет, барон, -- смутился Гэласин, -- Мы просто не знаем, какая тебе понравится.

Тут все расхохотались, поскольку дочка местного старосты, в доме которого задержался Урс, быстренько сбросила платье и шаровары и присоединилась к трём другим женщинам, давая понять, что она предпочла бы быть самой лучшей.

-- А почему ты на меня так смотришь, Гэласин? Наверно, что-то очень хотелось бы.

-- Господин...

-- Я теперь не господин! Называй "сюзерен" или "владетель"!

-- Владетель! Как тебе эта женщина?

Гэласин вывел вперёд мощную, не слишком красивую, зато здоровую, румяную, грудастую и бедрастую женщину.

-- Ничего.

-- Я мечтал бы, чтобы ты её сегодня выбрал. Я хочу на ней жениться, а для этого по местным обычаям нужно, чтобы вождь вымыл из неё семя насильников и снял позор.

Урс расхохотался. Да, теперь ему придется приспосабливаться к нравам тех, кем правит. Тем более что этот обычай не кажется таким уж глупым.

-- Это можно сделать, лишь если она сама меня хочет. Иначе опять будет насилие.

Женщина поняла и громко сказала: "Хочу, господин".

-- Тогда всё в порядке. Завтра сможешь жениться на ней. Наш священник вас быстренько обвенчает.

-- Спасибо, владетель!

На следующее утро примчался гонец от царя, который сообщил, что по дороге идёт ссарацастрский царь и рассказал о проклятии, настигшем грабителей. Урс велел своим подготовиться к битве, сам надел доспех с золотой и серебряной пластинами за храбрость и сел на коня. Деревенским он приказал собрать еды и вина и вынести ко входу в деревню.

Когда понурый отряд ссарацастрцев приблизился, Урс выехал чуть навстречу, поклонился и через переводчика объявил царьку:

-- Царь! Ты и твои люди прокляты. Не входи в деревню и не заражай других вашим проклятием. Поешьте, попейте и обходите деревню кругом.

Царь дико сверкнул глазами, переживая ещё одно унижение, но его люди явно не пылали желанием бросаться на железный строй. Старки значительно уступали в числе, но видно было, что их оружие, подготовка и дух намного выше. А легенды об их воинственности и боевом искусстве рабы уже успели порассказать ссарацастрцам.

-- Ладно. Обойдём.

Человечек в городской одежде всё время старался быть неподалеку от старков, так, чтобы слушать их речь. Слов он явно не понимал, но как будто стремился что-то извлечь из самой музыки речи и строения фраз. А когда старки двинулись дальше, тоже исчез из деревни, поскольку короб опустел и он стал бы возбуждать подозрения.

Ссарацастрцы остановились на ночлег верстах в четырёх от деревни, а Ликарин, оставив пару конников приглядывать за ними до темноты, чтобы тем не пришло в голову всё-таки пограбить деревню, двинулся дальше по дороге и вступил во владение следующей, ещё более разоренной, деревушкой, проводив горцев через неё тем же способом. Так за три дня и четыре деревни он дошёл до вершины первого яруса предгорий. Здесь дорога заросла лесом, а на самом перевале стоял небольшой сторожевой пост ссарацастрцев.

Урс опередил царя Цацикота часа на четыре. Он решил воспользоваться ситуацией и занять уже готовый пост, потому что иначе пришлось бы отступать почти вплотную к последней из деревень. Старки подошли к посту в боевом строю, за ними следовали честные рабы с пращами и дубинками, а одного из честных оставили охранять опозоренных.

В лесу послышался шорох, и трое ихлан во главе с Шритонактом бросились туда. Они схватили невзрачного горожанина, подбиравшегося к отряду. Неожиданно для всех он заговорил по-ихлански:

-- Ихлане, проводите меня к своему господину. Я иду ему служить, если он соизволит принять мою службу.

-- Ну, пошли, -- кратко сказал Шитон и повёл странного гостя к господину.

Урс рассмотрел человечка, но ничего привлекающего глаз не было. Среднего роста, ни толст и ни тонок, ни смугл, ни белокож, одет как обычный южный горожанин, на лице немного заискивающая ласковая улыбка. Даже глаза были какими-то не запоминающимися, еле удалось увидеть, что они серые. Урс не отождествил его с коробейником, шедшим до первой деревни вместе с их отрядом. И тут неожиданно человечек заговорил на почти что чистом старкском:

-- Доблестный барон Однорукий! Я пришёл предложить тебе свою службу как переводчик и лекарь. Надеюсь, что ты не обидишь меня платой, но не осмеливаюсь торговаться с тобою.

-- Посмотрю, на что ты способен, и назначу тебе плату по справедливости, -- сказал ошеломлённый Урс.

На Юге практически никто не знал старкского. "Переводчики", которых дали в Монастыре, с грехом пополам говорили на мастрагском пиратском слэнге валлинского диалекта. Теперь полагалось по старкским обычаям заплатить вновь принятому слуге небольшой аванс в знак принятия на службу. Рука Урса сама достала из кошелька два золотых и кинула их человечку. Тот с радостью поймал достаточно щедрую плату.

-- Благодарю, хозяин. Моё имя Аориэу. Не буду скрывать, что я из Древних. Мои односельчане изгнали меня из деревни за излишнее прямодушие. Я неделю шёл за вами и слегка выучил ваш язык, -- заговорил слуга, предупреждая многие вопросы.

-- За неделю? -- остолбенел Урс.

-- Для того, кто знает три дюжины языков, ещё один новый, даже столь сложный и красивый, труда не составляет.

-- Сейчас мы проверим твои знания! -- проворчал Урс, подумав, что слуга расхвастался не в меру. -- Будешь переводить разговор с командиром крепости.

Подойдя к крепости, Урс громовым голосом провозгласил, а новый служитель сразу же повторил на трёх самых распространённых ссарацастрских языках:

-- Уходите отсюда! По благословению всех монастырей, земли вплоть до этого места ныне владения нашего царства Лиговайи. Если вы удалитесь сейчас, забираете всё имущество. Поскольку ты, начальник, ниже меня по положению, назови своё имя, и я назову своё.

Про себя Урс подумал, что, если воины гарнизона будут торговаться, он им немного заплатит. В посту человек десять, по золотому на человека и двух позорных рабов на всех им хватит. А вот если упрутся, то выбьет их силой.

-- Я, Цкликрзат из города Гуржаани, что в Лазике, отвечаю тебе, наглый пришелец. Когда мы будем мертвы, это место будет ваше! -- ответил начальник по-лазански.

Ссарацастрцы ожидали продолжения перебранки, но Однорукий дал сигнал к атаке, лишь назвав свое имя. Горцы не струсили, но оружие и доспехи были несравнимы, да ещё рабы-южане помогли камнями из пращей. Через десять минут всё было кончено ценой двух лёгких ранений. Из отчаянно оборонявшихся горцев остались в живых трое: двое раненых бойцов и оглушённый, но скоро пришедший в себя начальник. Урс велел связать пленных, обработать раны и напоить раненых. Обирать пленных и трупы он запретил. Раненому в схватке рабу он предоставил свободу за храбрость. Аориэу немедленно стал обрабатывать раны вместе с монахом-лекарем. Но, как только Урс подошёл к командиру, он сразу вырос у барона за спиной и стал переводить.

-- Наши придут и всех вас перебьют, а ваших рабов себе заберут! -- сказал разбитым ртом Цкликрзат, ныне пленный.

-- Наши придут, всё ваше войско разгромят, а кто уцелеет, нам будет служить, -- ответил Урс. -- Хотите сохранить жизни, имущество, женщин и детей, заключайте быстрее с нами мир. Царь Цацикот это уже понял и мирно убирается к себе домой.

-- Врёшь, пришелец! Не пристало такому смелому воину врать!

-- Я говорю правду, и ты скоро сам всё увидишь.

-- Если ты говоришь правду, Цацикот такой же подонок, как и все его арцхане. Они всегда были трусливыми и наглыми тварями.

Послышался шум, и по дороге уныло потянулся отряд ссарацастрцев с вьючными ослами.

-- Привет тебе, царь! Это теперь наша граница, -- выглянул из окна укрепления, подготовленного к обороне, Однорукий. -- Пройдёшь ещё пятьсот шагов, и будешь на своей земле. Передай другим царям: если они хотят жить и благоденствовать, пусть быстрее заключают мир с нами. А хотят добычи и славы -- союз.

-- А что с нашими воинами? -- внутренне содрогнувшись, спросил царёк.

-- Живых и трупы готов тебе отдать. Мы их не грабили из уважения к их смелости и честности.

-- Трус и подонок! -- раздалось из укрепления. -- Я не верил чужакам, но ты действительно таким оказался, арцханская собака!

-- Не нужно мне вашей милости, -- гордо ответил Цацикот. -- Я выкупаю у вас пленников и трупы за пятьдесят золотых.

Пленники побледнели. После того, как Цкликрзат обругал Цацикота, стало ясно, что царёк сделает с пленниками, отойдя на свою землю. Такие оскорбления смываются только пытками. Не зря он пожелал за них заплатить. После выкупа воины его, и никто царьку не скажет ни слова, если он их запытает до смерти.

-- Не продавай нас, -- безнадёжным голосом сказал Цкликрзат. -- Мы будем служить вам, только похороните наших братьев с честью.

-- Вы смелые бойцы. Вы заслужили честь, -- ответил Однорукий и прокричал царю:

-- Ваши люди не желают быть выкуплены тобою!

-- Убирайся, гнида собачья! -- раздался вопль Цкликрзата. -- Мы будем служить достойным и смелым!

Люди царька еле сдерживали смех. Они, чувствуется, совсем не уважали Цацикота. Царёк ощутил настроение отряда, и, ругаясь, поплёлся со своими людьми дальше. А Однорукий принял присягу новых своих слуг-воинов. Рабов расставили очищать укрепление, самые грязные работы делали опозоренные, в частности, обмывали трупы. Их назавтра должны были похоронить горцы по своим обычаям. Ненасильнику барон, поглядев, что и как лекарь тот неплох, назначил пять золотых в месяц. Для слуги это было очень щедро.

И тут раздался крик часового. Цацикот со своим отрядом скрытно вернулся и попытался внезапно напасть на старков: как он считал, те сейчас пьют и небоеспособны. Старки и слуги-воины немедленно выбежали из укрепления, первый ряд сразу же построился в стену щитов, и половина воинов царя сразу же приотстала. С ним, судя по всему, пошли в отчаянную атаку на небольшой, но крепкий, строй лишь его арцхане. Пока горцы стремились поколебать железный строй, с двух сторон выскочили слуги и рабы, и все нападавшие, кроме трёх убитых, оказались в плену.

От отставших горцев отделился воин, поднял щит в знак мира и подошёл к барону.

-- Те, кто пошёл в глупую атаку, твои. Только не убивай их, просим тебя. Тогда будет считаться, что мы спасли им жизни, и мы сможем с честью вернуться домой. А дальше дело их родичей: выкупить их или оставить тебе.

-- Тех, кто смело пошёл вслед за своим царём в безнадёжную атаку, я отпущу в рубашках, штанах и с кинжалами, как честных воинов. А этого ничтожного царька, поведшего вас на позор или смерть из-за своей жестокости и кровожадности, я убивать не буду, но после того, что я с ним сделаю, его никто не пожелает выкупать. Он даже обычным рабом у нас быть недостоин. Он ходячий позор.

С царя сняли всё оружие, бешмет и штаны и растянули его ноги к двум деревьям. Тот скрежетал зубами и ругался, переживая свое бесчестье. Но самое страшное ему ещё предстояло. Урс приказал Аориэу взять нож и кастрировать Цацикота. Аориэу упал в ноги и заявил, что он просто не может этого делать. Ненасильники никогда не могут отрезать от человека живую плоть, и поэтому неспособны быть хирургами. Тогда Урс приказал монаху-лекарю сделать такое, тот тоже попросил избавить его: "Я готов затем обработать рану, но я лекарь и монах, а не палач". Тогда Урс приказал Шритонакту, и тот с удовольствием достал кинжал. В этот момент из укрепления вышел шатающийся, но непреклонный, Цкликрзат и заявил, что он просит предоставить ему честь оскопить эту свинью. Царь завизжал и обделался, чувствуя, что тот яйцами не ограничится. А стоящие поодаль горцы заулюлюкали, понося Цацикота за трусость и позорное поведение. К ним присоединились и ихлане. Старки смотрели на всё это с выражением суровой решимости на лице, считая решение барона справедливым, хоть и жестоким.

Неожиданно Аориэу упал в ноги Урсу и заговорил по-старкски.

-- Владетель! Ты же понимаешь, что всё равно тебе воевать со Ссарацастром. Ничтожный Цацикот -- средоточие позора, бесчестья и неудач. Отдай всё это врагам, отпустив его.

Все старки расхохотались, и Урс велел отпустить царя в том виде, как он есть: без штанов. Отвязывая его от деревьев, ихлане протащили Цацикота по собственному дерьму, так что вид царька стал окончательно позорным. При этом сразу же было сказано, что если он попытается броситься на старков ещё раз, его убивать не будут, но тогда уже точно кастрируют полностью и обратят в позорного раба. Урс велел чуть подождать с развязыванием ног. После того, как слуга снял с него сапоги, барон нацепил на ноги ноговицы из добычи и отправил царька хорошим пинком под зад к его людям. А ноговицы он стряхнул прямо в костер. И царёк поплёлся к своим, которые печально наблюдали всю эту сцену позора. Горцы разрезали верёвки на его руках и достали для него из котомки рваные штаны.

Аориэу, с удовольствием наблюдавший, прокомментировал:

-- Владетель, ты ясно показал этим горцам, с кем они имеют дело. Только силу и жестокость они уважают.

-- Ты забыл про главное: смелость и честь! -- недовольно оборвал барон.

Урсу не хотелось оставаться в неуютном и загаженном укреплении. Он заметил тропинку, ведущую вглубь леса, взяв с собой Шитона и позорного раба и приказав увязавшемуся за ними Аориэу оставаться в крепостце. Рабу велели идти впереди, как можно больше шуметь и тыкаться во все стороны. Раб понимал, что его используют как инструмент для нахождения ловушек Древних, и дрожал всем телом, но Шритонакт процедил:

-- Струсишь или попытаешься бежать -- с живого шкуру сдеру.

Тропинка вела между деревьями (акации, клёны, вязы, дубы, тополя, грецкие орехи, дикие фиги, словом, лес богатый). Она шла вниз, и вдруг в лучах заходящего солнца Урс увидел красивое горное озерцо. Его берега заросли лесом, на воде цвели кувшинки и лотосы. Cтрекотали птицы, плескались рыбы.

-- Вот здесь мы с тобой и будем спать! -- сказал Урс Шитону. Наломай веток для ночлега.

-- Господин, сейчас наломаю, а это позорище их натаскает. А можно, я порыбачу?

-- Конечно, Шитон! А я полюбуюсь своими владениями.

-- Тебе положено, вождь. Ты должен все их видеть и помнить. Когда вождь любит свою землю, она расцветает.

И Шритонакт с рабом-кастратом отправились устраивать ночлег и выламывать удилище. Шитон обрезал свои длинные волосы (из уважения ему разрешили носить прическу горцев) и сплёл леску. Откуда-то из одежды он достал рыболовный крючок. Позорный раб хотел развести костёр, но Шритонакт запретил опозоренному высекать благородный огонь:

-- Когда нужно будет, я сам разожгу. Не лезь, мразь!

Урс сам раньше любил половить рыбу, но боялся, что одной рукой он будет удить неловко, да и не был уверен, не подорвёт ли такое занятие его новообретённое достоинство? Он уселся на сломанных ветвях, поглядел на заходящее солнце и на яркую луну и заговорил:

В тихом озере Ая купается ночью луна,

Накупавшись, нагая, там волосы сушит она.

И берёзы её обступают, белы и чисты,

Чтоб никто невзначай не увидел её наготы.

Чьи-то лёгкие вздохи мерещатся в гуще ветвей.

Тихо звёзды играют в росе на ладони моей.

Ноги сами бредут, и сомненья родятся во мне:

Наяву я сейчас или всё происходит во сне?

Я на спящую птицу наткнулся в высокой траве,

Я смотрю, как линяет звезда надо мной в синеве,

И стучит моё сердце, встречая несчётный рассвет,

И не верит опять, что на свете бессмертия нет!

(Л. Кокышев)

В культурах, взаимосвязанных Древним языком, существовало любопытное правило. В малых поэтических формах считалось не очень прилично употреблять собственные имена. Исключение составляли стихи, посвящённые уже умершим. Даже было мало имён, и лишь связанных общей жизнью. На другие имена намекали через систему недоговорок и цитат, которую вы уже неоднократно видели на страницах наших романов. Соответственно, упоминать названия мест тоже не очень поощрялось. Сочинить такое стихотворение было прилично лишь под непосредственным воздействием природы и записать его нужно было на месте, которое на него вдохновило. Естественно, потом такое стихотворение запоминали и переписывали уже безотносительно к месту. Поэтому Урс, улыбнувшись сам себе, понял, что утром он приведёт сюда священника с кистью и тушью и напишет стих прямо на камнях около озера.

"А затем, если оно понравится, его выбьют на этих камнях", размечтался Урс. "Тогда я приглашу Киссу полюбоваться луной у знаменитого озера и обнимать друг друга на его берегу".

Так озеро получило имя Ая.

Шритонакт выудил несколько крупных щук и окуней, разжёг костёр, запёк рыбу, а затем Урс лежал на ветках и смотрел в звёздное небо. Рядом храпел Шитон. Ниже стонал во сне раб. Урс уснул только под утро, но проснулся свежим.

***

Таррисань Покаявшийся шёл на север. Впереди двигались позорные рабы, и один из них уже был ранен стрелой из самострела. Ему быстренько остановили кровь и погнали дальше самым первым: если стрела отравлена или заражена, лучше пусть быстрее сдохнет. В отличие от Ликарина, Таррисаню царь велел брать под свою руку деревни лишь севернее бывшей столицы Проклятых, а до этого только подводить под руку царя.

На второй день к вечеру открылась величественная панорама разрушенного города Древних. За несколько лет в расщелинах башен уже укоренились молодые деревья. Виднелись развалины храма Невозгордившихся и дворцов типа пирамид. В город барон заходить не стал из опасения коварных ловушек и проклятий. Переправившись на плоту через полноводную реку, на которой стояла столица, барон остановился на ночлег около родника.

Вдоль реки росли дубовые рощи и громадные секвойи. На её глади расцветали кувшинки и лотосы. Вокруг шумели тростники. Глядя в лунную ночь на природу, барон подивился, как хорошо её сохраняли Древние, и вспомнил классическое стихотворение:

Всё в мире

Поражало красотою,

Не той,

Что ныне дышим,

А иной.

И человек

Вот так,

Как мы с тобою,

Беседовал

И с солнцем

И с луной.

Он звёздам

Поверял свои печали,

В часы сомненья

Устремлялся вверх.

И звёзды отвечали,

И понимал их голос человек.

Исполнены великого доверья,

Как некий

Нескончаемый поток,

Шли к человеку

Птицы, гады, звери,

Чтоб он их должным именем нарёк.

Природа

Человека возлюбила.

И человеку

Был неведом страх.

И он природу возлюбил.

Так было.

...И говорят,

Что снова будет так.

Валентин Сидоров "Так было" (из алтайского фольклора)

На следующий день стало ясно, что раб, раненый из самострела, отравлен. Ему совершили эвтаназию. По дороге до северной реки барон прошёл три деревни, практически полностью разграбленных. А одна выглядела населённой и цветущей. Навстречу барону вышли люди в чёрных одеждах, вооружённые мечами, копьями и луками. У предводителя на груди висел большой золочёный косой крест: знак посвящённых мирян-Единобожников.

Священник обратил внимание барона на святилище в деревне: это была часовня Единобожников.

-- Я объявляю вам, что эта деревня находится ныне в подданстве царя Лиговайи Атара Основателя. Вы можете оставаться в своей деревне как свободные крестьяне, смерды и слуги граждан Лиговайи, в зависимости от вашего нынешнего ранга. Ваши права будут защищены согласно договору между двумя религиями.

-- Мы объявляем тебе, дерзкий пришелец, что это земля Бога Единого. Мы возводим здесь свой храм и превратим все окрестности в прибежище истинной веры, -- гордо ответил на агашском предводитель деревни.

Деревенские не выказывали никакого смущения. В принципе тройное численное превосходство деревенских не было препятствием для войска старков: храбрости деревенским вроде хватало, а вот организованности было маловато и экипировка неважная. Но не хотелось преждевременно терять людей.

-- Если вы здесь живёте издавна, мы не настаиваем на том, чтобы вы убирались. А если вы пришли после того, как мы, люди Победителей, расчистили вам место, то вам будет предоставлен месяц, чтобы убраться, -- жёстко заявил Таррисань. -- О постройке храма и думать забудьте. Это была и будет каноническая территория нашей веры. Вы можете исповедовать свою, но не проповедовать её, и должны подчиняться нашим законам.

-- Только суньтесь! Испробуете наших мечей. Нам смерть не страшна: мы попадём в рай. А вот вас отправят к самому Кришне и его подручным.

-- А, так вы фанатики! Исчадия Кришны, прикрывающиеся именем Всевышнего, которое вы недостойны произносить! -- воскликнул барон и бросился на вождя деревни.

Гонора у деревенских было много, а смелости мало. После гибели вождя они сразу стали разбегаться. Возмущённые воины барона преследовали их повсюду и началась резня. Барон был расстроен, что глупое поведение предводителя привело к лишней крови, но остановить бойцов не мог. Это было не хладнокровное мщение царя и князя пустосвятам за их многолетние отвратительные преступления. Это была спонтанная реакция людей на наглость и последующую трусость. Жители деревни в массе своей такого не заслужили, и Таррисань почувствовал тяжкий грех на своей душе. Всех попавшихся на глаза мужчин вырезали, включая священника, вышедшего к воинам и пытавшегося остановить убийства. Женщин и детей разделили между гражданами и оставленными в деревне бывшими рабами. Единственное, чего не удалось допустить барону -- оргии насилия. Право победителей он отменить не мог, но запретил реализовывать его публично, брать больше чем одну женщину каждому мужчине и каждому свою. Так что некоторые женщины остались нетронутыми, а некоторые другие в результате предпочли пойти в наложницы к своим победителям.

Чтобы хоть как-то искупить свою вину перед законами взаимодействия религий, барон запретил осквернять часовню, сказав, что она будет местом молитвы для прибывающих в царство Единобожников. Несколько женщин, мужчин и детей закрылись в часовне. Барон попросил сказать им по-агашски, что они могут безбоязненно выйти и вернуться в свои дома и на свои участки. На душе у него стало немного полегче.

Разбежавшихся по полям и лескам деревенских барон запретил вылавливать. Через некоторое время они потянулись обратно, убедившись, что убийства кончились, а насилий и пыток не будет. Барон велел всем уцелевшим сдать оружие.

-- Не хотели быть свободными людьми, будете смердами. Кто желает, в течение месяца может уйти, куда глаза глядят, -- лишь бы подальше от нашего царства. С собой можете прихватить столько добра, сколько уместится на одной повозке, запряжённой ослом.

Жители начали благодарить барона. Ему стало совсем противно. Он чувствовал, что незаслуженные благодарности ложатся дополнительными камнями на его душу. И он остановил излияния грубым выкриком, что его ещё больше расстроило. Так что спал барон в эту ночь беспокойно, несмотря на то, что жители и воины привели симпатичную девушку греть его постель.

Но утром барона ждал сюрприз. Девушка, которую он взял на ночь по праву победителя, гладила его виски и пыталась его успокоить. Барон разглядел её получше: маленькая, смуглая, черноглазая, с чёрными тонкими волосами, небольшой грудью и стройной фигуркой. Девушка немного испуганно, но ласково посмотрела на него и что-то сказала по-агашски. Барон погладил её и поблагодарил, ему стало намного легче, кошмары отступили. Девушка радостно и немного грустно улыбнулась и поднялась с постели. И тут только барон сообразил: он ведь взял её девственность. Барон достал серебряное колье и надел девушке. Та ещё раз грустно улыбнулась и хотела было одеться, но барон опять привлёк её к себе. В итоге он принял её в семью как наложницу. И у жены барона появился настоящий повод для ревности: свою Кимис барон искренне полюбил. А она тоже была счастлива с ним, несмотря на большую разницу в возрасте, и даже перешла в религию своего господина, чтобы их дети не разрывались в душе между верами отца и матери.

В деревне Единобожников барон оставил трёх бывших и трёх освобождённых рабов, считая, что за ней нужно следить неусыпно.

Ещё через два дня барон, овладев по дороге четырьмя деревнями, вышел к реке. Её южный берег был высоким и лесистым, а северный пологим и степным. Священник сказал ему, что эта река и есть его цель. По-агашски она называлась Ктланаш. Барон переделал ее название в Кранис, это название осталось за нею.

Чуть восточнее нашли удобный спуск, по следам видно было, что здесь часто используемый брод. Вблизи переправы барон начал строить пограничный пост и за два дня завершил его. Конечно, деревянный, но пока этого было достаточно.

Вспоминая баронство Колинстринна, которое он оставил из-за того, что Сейм отдал титул наглому кузнецу Тору, барон усмехался: там было девятнадцать деревень, десять из которых больших, а здесь четыре, и лишь деревню Единобожников до разгрома можно было назвать средненькой, остальные еле живые. Но земли здесь действительно богатые, лишь бы соседи дали жить.

А соседей долго ждать не пришлось. Едва старки достроили укрепление, на другом берегу появилась две сотни степняков.

-- Тораканы! И кажется, во главе их сам верховный хан, -- перепугался священник.

Глянув на перемазанных старков, быстрее надевающих доспехи и оружие, тораканы засмеялись и погнали коней через брод. Однако старки уже успели занять берег. Барон приказал им выстроиться неаккуратно, но быть готовыми сразу же сомкнуть строй, как только степняки переправятся, чтобы сбросить их обратно в реку. Таррисань выдвинулся чуть вперёд и вызвал хана на поединок. Он вынул кривой меч из торовского булата, подаренный Тором, решив, что нужно сразу продемонстрировать этим степнякам силу оружия и доблесть, а, главное, не давать их хану никаких шансов выиграть поединок. Хан ухмыльнулся и выехал навстречу ему с шестёркой самых знатных своих воинов, а остальным приказал атаковать слабый, как ему казалось, строй старков. Барон понял намерения степняков: хан был уверен в победе в поединке, но на всякий случай лучшие воины были готовы прийти ему на помощь.

Хан мчался с саблей на барона, желая решить схватку одним ударом. Но сабля оказалась разрублена вместе со щитом. Следующим ударом был разрублен пополам и хан. Ошеломлённые беки бросились на барона, он сразу же убил двух из степняков, затем ещё двух и ранил одного. Оставшийся бек бросился бежать в ужасе. Тем временем основной строй нахлынул на сомкнувшихся старков и отхлынул обратно в реку. С ужасом степняки увидели убитых хана и беков, железный строй, движущийся на них, а заодно и несущегося с окровавленным мечом барона. Навстречу Таррисаню выехал громадного роста степной богатырь. Сразу же меч тораканина оказался разрублен, а сам он рухнул в воду, спасаясь от неминуемого удара, и попал в плен. Степняки побежали.

Бегство у степняков не считалось позором. В другое время они, может быть, собрались бы и попытались налететь вновь, да и сейчас через пару часов на горизонте появился их разъезд, и, убедившись, что старки настороже, растаял вдали. Но задерживаться теперь они не могли: надо было быстрее поднимать новых хана и беков. Старки получили несколько прекрасных коней и десяток пленников. Барон велел с ними обращаться хорошо, и хотел отдать их бесплатно, когда через три дня прибыл сын убитого хана, который теперь стал простым беком, с деньгами и скотом для выкупа пленных. Но бек Тугоркийн вскинул на него ненавидящие глаза и ответил:

-- Мы вам отомстим за это поражение. А я лично тебе за отца. На мне долг крови, и я не могу принять благодеяние от кровника. Возьми наш выкуп.

Первая пограничная проблема стала очевидной. Барон быстрее отправился с парой людей к царю с сообщением о начале войны с тораканами, а страже пограничной крепостцы велел смотреть в оба.

***

В Колинстринне в ночь после гибели Линса Яра вновь юркнула в постель к братцу. Всё её тело было избито, а на душе было горько и страшно. И вместе с тем счастье: она впервые защищала своего любимого братца, дрались хорошо, Лир вышел победителем в труднейшей битве, где ему противостояли в том числе и мальчики на несколько лет старше.

-- Я всегда буду тебя защищать в битвах! А если бы я была уже девушкой, я бы вознаградила тебя, как полагается награждать героя.

И тут Яра осеклась. Какой страшный грех! И братец, и траур... Как только она могла о таком подумать? Лир понял состояние сестрёнки и погладил её:

-- Сестрёнка, ты прекрасно дралась. А насчёт того, что у тебя вырвалось, не стыдись. Мне уже говорили о том, что не будет грехом, если когда-нибудь мы с тобой полюбим друг друга: ведь и матери, и отцы по крови у нас разные, а отец по духу лишь ещё сильнее свяжет нас духовно между собой. И то, что ты сказала, это правильно. После страшной битвы полагается омыть душу от жестокости и злобы. Можно это сделать молитвой и постом, а можно любовью. Это быстрее, легче и часто лучше, особенно если сделать так сразу же после битвы. Из воина уходят его отрицательные энергии, в семени его они претворяются в положительные, он берёт женщину со всей страстью, даже если её не любит. И ребёнок, зачатый от победителя, получается обычно отличным. А если уж ты сливаешься с любимой и любящей женщиной, то лучше этого почти ничего не может быть для обоих. Так что то, что ты сказала, на самом деле правильно. А сейчас забудем об этом.

-- Мне никогда о таком не рассказывали. Мне только говорили, что полагается вознаградить героя после битвы.

-- Это рассказывают нам, мужчинам. А я случайно выболтал тебе. Так что я сегодня грешен, а не ты.

-- Я защищала лишь тебя...

-- Всё правильно. Охранник должен в битве видеть лишь своего подопечного, и даже о собственной безопасности беспокоиться постольку, поскольку это помогает защитить охраняемого. Наставник Крон уже говорил мне, что ты сражалась как настоящая охранница. Тебе-то он этого не скажет, так что сейчас я совершаю второй грешок, передавая не предназначенное для твоих ушек, сестричка.

-- Братец, ты такой смелый, такой властный и так красиво говоришь! Ты, наверно, царём станешь.

И тут Лира внутренне передёрнуло:

-- Никогда я не стану царём! И если мне вдруг придётся стать владетелем, я буду рассматривать это как служение, а не как счастье. Мне хочется быть свободным гражданином среди свободных граждан. А если они вдруг изберут меня консулом, я был бы счастлив.

Яре всё это было непонятно. Мир для неё казался ясно и чётко устроенным. Раб ниже слуги, слуга ниже гражданина, гражданин подчиняется владетелю, владетель -- королю, король -- Императору, Император -- Победителям, Победители -- Всевышнему. Конечно, есть ещё и честь, и умения. Хороший раб лучше дрянного дворянина. Но как могут быть все граждане равными? Она кое-что слышала про республики, но не понимала их. И с другой стороны тоже всё ясно. Есть семья. Есть друзья. Есть враги, с которыми можно помириться и подружиться. А есть враги навсегда. Это разбойники, пираты, преступники, варвары, исчадия Кришны и сам Князь Мира Сего. Всё стройно. А братец почему-то этим недоволен. Ну ладно, братец умный, пусть голову ломает. А она будет спать: так уютно спать на груди у братца...

Яра была отнюдь не дурочкой. Просто ей хотелось прежде всего порядка в мыслях, в чувствах и в мире. Из этого разговора ей запало в душу, что нужно дождаться девичества, а там можно будет любить даже братца, особенно после битв. Но и эту мысль она, привыкшая уже к самодисциплине, загнала глубоко в подсознание. А о царях и владетелях они больше не рассуждали. Зато переданные братцем слова наставника она вспоминала часто и желала одного: чтобы в следующей битве драться ещё лучше. Это ей помогло достойно выдержать три жестокие порки за "смертельные раны". Наставник даже чуть-чуть похвалил девочку за терпение, но и с жестоко избитой спиной она всё равно должна была продолжать военные занятия. Охранница будет сражаться даже больной, если это необходимо.

***

Пока два отряда разведывали и занимали две границы, царь Атар разослал разведку и в ближайшие местности. Каждый отряд сопровождала пара опозоренных рабов, которые становились жертвами ловушек. А ловушки попадались самые коварные и в самых неожиданных местах. В одном месте отряд подошёл к границе Проклятых земель, внутри которых была деревня Проклятых Ненасильников. Но дальше приближаться он не стал, и вернулся, потеряв обоих рабов. Другие отряды установили контроль над пятью деревнями обычных людей. Деревушки были ничтожными по меркам Империи: дворов по десять-двадцать. Но в каждой из них было много свободных участков. Поскольку на бывшие земли Проклятых не распространялось ограничение одной пятой новых крестьян (это царю сообщили в Южном Монастыре), он немедленно отправил крестьян и бывших рабов занимать участки. С ними шли монахи и священницы, чтобы сразу же посоветовать лучшие культуры для хозяйства и разделить смердов поровну между полноправными крестьянами.

Через день после ухода ссарацастрцев царь переселился в цитадель Арканга. А наутро пришли нежданные гости.

Старкам повезло: они почуяли чужаков и захватили пару соглядатаев Древних. Их хорошенько избили и сразу же доставили в каземат замка. Царь вместе со священником-переводчиком, секретарём и палачом заперся там. Куда делись Древние, никто не видел, но монарх вышел из каземата хмурый и велел следующих Древних, если они открыто подойдут к замку, провести к нему без всякого ущерба либо оскорблений.

-- Ведите их как бывших и будущих врагов, а не как врагов нынешних,-- чётко распорядился Атар.

Через пять дней подошла к замку группа из семи Древних. Несмотря на бедные одежды и смиренный вид, от них так и веяло силой. Их провели к царю, и к не очень большому удовольствию колонистов через день они вышли целыми и с договором.

Атар собрал Народное собрание всех колонистов, включая слуг, и настоятельно рекомендовал утвердить договор с Древними. Договор был кратким. В нем оговаривалось, что Древние полностью подчиняются законам старков, что до тех пор, пока они подчиняются этим законам, старки гарантируют им жизнь, свободу и имущество. Древним разрешалось восстановить шесть деревень (на самом деле все уцелевшие), где они могли жить по своим обычаям и судиться между собой своим судом. Туда разрешалось заходить лишь уполномоченным должностным лицам старков либо войску во время войны. Древние обязывались убрать ловушки отовсюду, кроме этих деревень и их полей.

Немного подумав, царь уточнил формулировку: убрать отовсюду, где им прикажут, и восстанавливать, где будет приказано в будущем. Ведь сейчас из Ссарацастра вела по существу лишь одна дорога: горные тропы оставались непроходимыми из-за ловушек.

Священник подтвердил, что Южный Монастырь согласен на очередную отсрочку приведения в исполнение приговора Проклятому племени. Собрание с ропотом проголосовало "за". Магии Древних старки почему-то не боялись, а их ловушки были серьёзной неприятностью. И что их уберут, было отрадно.

Урс, срочно прибывший на народное собрание, в отличие от большинства, голосовал "за" с удовольствием. Теперь его слуга был полностью легализован.

Царь проехался по двум оставшимся разрушенным городам Древних, пока Древние освобождали от ловушек Арканг. Ему больше всего понравилась бывшая столица Древних. И место было красивое, и река, полноводная и чистая, протекала под её стенами, и бухта (вернее, речной лиман) была большая и удобная. Погадав и посоветовавшись со священниками, царь предложил назвать возрождённый город Дилосар: место надежд. А реке дали имя Дилотара. И на месте существовавшего тысячелетия города древних возник старкский город Дилосар. После Арканга Древние немедленно стали очищать Дилосар от ловушек, начиная от внешних стен. А старки заняли уже очищенные дома и стали восстанавливать стены.

Пехотинцев и конников в основном передвинули к северу, чтобы быстро отреагировать на возможные наскоки тораканов. Посовещавшись в военном совете, старкские военачальники пришли к выводу, что первыми ударят степняки. Пятьдесят царьков Ссарацастра ещё долго будут договариваться между собой, а эти могут собраться в любой день и примчаться под руководством нового хана. Очень радовало, что несколько прибавилось коней, поскольку покупать их было сейчас негде, и приходилось довольствоваться привезёнными из Лангишта и с острова. Второе, что радовало: во время первой стычки барон Таррисань не воспользовался главными боевыми секретами старков.

Но неожиданно патрульный шлюп примчался с парой вражеских шлюпов на хвосте и с сообщением, что к Локаре приближается агашский флот. К счастью для старков, царь в основном жил в Арканге, и там же оставались моряки. Старки быстро вывели свои корабли, отпугнули разведчиков и выстроились так, чтобы перекрыть вход в Локару. Словом, не хватало двух назревших войн, как на горизонте появилась третья, самая страшная.

Как сказано:

Кончен путь длинный.

Новой землёй овладев,

Дерзкое племя

Под нападеньем

Сразу со всех трёх сторон.

-- Глава 12. Всеми силами и всеми средствами

Итак, колонисты наконец-то прибыли на место назначения и стали пытаться обживать его. Но соседи не хотели предоставить им возможность укрепиться. Ссарацастр готовился к войне. Тораканы уже её объявили, и ещё до того успели совершить первый налёт. А тут вдобавок появился мощный агашский флот. К счастью, вовремя предупреждённые старки успели вывести свои корабли в море и занять оборонительную позицию. Но иллюзий насчёт исхода большой морской битвы они не питали: даже если удастся отбить нападение, потери будут колоссальными. А главное, что ни суда, ни людей будет невозможно восстановить в ближайшие годы.

Агашский флот производил впечатление хорошо организованного. Он значительно превосходил старкский. У старков было всего три разведывательных шлюпа, у агашцев было двадцать кораблей с косыми парусами. У старков во всём флоте было сейчас тридцать кораблей, в агашском сотня. Словом, старки столкнулись с мощным противником. На земле они бы имели больше шансов, но все помнили, как дрались агашцы под Лангиштом и понимали, что даже на суше не предвиделось бы почти бескровной победы. Единственным утешением стало, что старки заняли прочную оборонительную позицию и ветер им благоприятствовал: дул с северо-северо-запада, делая манёвры парусников агашцев неуклюжими. Но больше половины их флота составляли галеры, которые демонстративно спустили паруса и подходили на вёслах.

Адмиралу Кору Ингъитангсу предстояло подтвердить звание, полученное за победу над ихланами и пиратами: ведь ихланский флот был захвачен врасплох и вообще качественно уступал старкскому, а пираты, убедившись, что лёгкой добычи не будет, быстрее ушли из боя. Он выбрал в качестве флагманского корабля быстроходный шлюп "Стрела Сутра". Своим Кор велел пока что стоять и атаковать лишь по приказу.

Агашский флот остановился. Из рядов агашцев вышла лёгкая галера и в одиночку направилась к старкам. Это был либо провокатор боя: смертник, который дал бы агашцам затем возможность клясться, что они лишь ответили на нападение, -- либо парламентёр. Такая неопределённость была намеренной. Если парламентёра не встретит командующий, можно обвинить старков в оскорблении и опять-таки напасть с полным ощущением собственной правоты. А выходить навстречу застрельщику безумно и крайне опасно. У адмирала голова пухла от просчёта бесконечных вариантов, но ничего не было ясно. Ингъитангс принял решение по интуиции. Он вывесил мирный флаг, принятый на Севере: голубой с тремя перекрещёнными кольцами. Он приказал своим убрать щиты с бортов, ослабить катапульты, лишним воинам уйти с палубы и двигаться навстречу агашскому кораблю, демонстрируя мирные намерения.

Агашская галера подошла практически вплотную. Ингъитангс понял, что наступил решающий момент, и почти перестал волноваться. Ведь если агашцы рассчитывают на внезапный абордаж, то ничего у них не получится: воины наготове, а за боеспособность и оружие своих людей адмирал был спокоен. Но капитан галеры, одетый в парадное обмундирование, не кланяясь, высокомерно заговорил по-агашски. Рядом с ним стоял священник, но команды переводить не было дано. Видимо, "цивилизованные" решили показать "варварам" своё превосходство, пойдя затем на перевод на Древний язык как на милость, при этом не будучи уверены, сумеют ли эти пришельцы понять Священный язык. Ведь большинство людей знало на Древнем лишь несколько молитв и стандартных формул.

Ингъитангс порадовался, что он заранее велел священнику-переводчику переодеться в одежду раба и стать сзади. Священник понял игру и потихоньку перевёл ему на Древний слова агашца:

-- Наш великий царь Ашинатогл, могущественнейший из всех царей Юго-Запада, тот, перед которым склонились ликинцы, аникары, логимцы и рикстане, тот, который разгромил республику Проклятых как глава союза царей, сообщает, что он прибыл вступить во владение своими честно завоёванными землями. Но он согласен великодушно пожаловать эти земли царю Алитирны Атару, если тот прибудет на его корабль с достойными дарами и поклонится ему как своему владыке и сюзерену.

Адмирал, собрав все свои способности, ответил на Древнем Языке, надеясь, что тот окажется достаточно чистым:

-- Я рад, что вы пришли с миром. Поскольку мне невместно отвечать царю, я предлагаю следующее. Наши флоты разойдутся на стоянки по разным берегам пролива. Мы берём на борт вашего посла, который лично передаст слова и послание вашего царя нашему царю. Я могу сообщить вам, что мы уже вступили во владение этими землями по благословению всех Великих Монастырей. Мы очистили их от ссарацастрцев и тораканов, которые беззаконно пытались поделить их между собой. Мы воздвигли здесь два храма Победителей и не позволили поднять свой храм Единобожникам. Наш царь готов принять посла вашего царя на своей земле и немедленно дать ответ.

Агашец потемнел лицом. По правилам вежливости ему полагалось дать ответ на Древнем. Не будучи уверен, что сумеет сформулировать длинное предложение правильно, капитан кратко ответил:

-- Наш посол готов. Берите. Флот подождёт здесь.

Был переброшен абордажный мостик, и посол в сопровождении трёх охранников перешёл на старкский корабль. Среди просто и функционально одетых старков он выглядел как павлин в стае воронов: в длинном роскошном шёлковом одеянии, с платиновой цепью на груди, в высоких сапогах из красной кожи и тюрбане, украшенном драгоценностями. Его борода и волосы были тщательно завиты и надушены.

-- Приветствую тебя на нашем корабле, посол могучего соседа. Я прикажу своим людям отвезти тебя к нашему царю, -- со сдержанным поклоном сказал на Древнем Ингъитангс.

Посол понял, что даже удалить адмирала из флота под предлогом посольства не удастся, ответил таким же поклоном и, обернувшись, дважды махнул рукой своему капитану. Тот кивнул головой и развернулся к своему флоту.

Адмирал быстро пересадил посла на другой шлюп с приказом срочно доставить к царю. К Атару уже ранее направился связной катамаран, так что царь должен быть предупреждён о прибытии посла. С послом капитан отправил сотника Эр Иррикана, который должен был в точности передать разговор, состоявшийся на море. Два флота продолжали стоять в ожидании друг против друга.

***

Атар встретил посла во временном штабе в Арканге. Он сразу же перехватил инициативу, начав разговор на Древнем Языке, тем самым показав, что желал бы обойтись без переводчиков.

-- Как здоровье моего собрата царя Агашского Ашинатогла?

-- Мой повелитель пребывает в добром здравии и велел мне почтительно спросить твоё величество о твоём здоровье.

-- Передай повелителю, что я пребываю в добром здравии. Все мои дети и мои воины тоже. Что же тебе передал твой царь? И есть ли у тебя его послание?

-- Мой царь передаёт тебе шкатулку нашего жемчуга и зовёт тебя посетить его корабль, где он примет тебя с честью. Мне поручено заранее подтвердить: если ты будешь настолько мудр, что признаешь наше покровительство, царь пожалует тебе и твоему народу земли по западному берегу Локары и навечно освободит твоё владение от дани. Вы будете лишь поставлять воинов в армию нашего грозного царя. А он в обмен будет защищать вас от всех недругов. Вот послание, где всё это изложено на Древнем Языке, -- и посол вручил с поклоном грамоту царю.

-- После разговора я устрою для тебя маленький пир и прикажу моим людям приготовить ответную грамоту. Я также вручу тебе достойные дары для твоего повелителя и одарю тебя. Отвечать тебе я не буду, поскольку многие вопросы должны решать равный с равным.

Посла внутренне передёрнуло от последних слов царя. Атар сразу же и твёрдо отказался считать себя младшим. Но заодно дипломат порадовался, что Атар передаст грамоту и отказался вступать в устные переговоры. Ведь, судя по всему, грамота может разгневать великого царя, а послу, передавшему дерзкие слова ничтожного властителя, посмевшего спорить с грозным владыкой, вполне могли язык отрезать, а то и вместе с головой. Царь и посол обменялись полагающимися вежливыми фразами, Из них царь понял, что агашец привёз семь взрослых царевичей, а посол, что у Атара четыре сына.

Грамота представляла собой образец витиеватого и вычурного южного красноречия на Древнем Языке. Царю и священнику пришлось целый час разбирать сложные обороты и вдумываться в возможный второй смысл послания. Царь осознал, что ответное послание тоже надо будет составить красиво. Но он решил написать в деловом стиле имперских воззваний и эдиктов.

Пересказывая обычными словами, послание агашского царя содержало в основном уже высказанные требования и обещания. Царь требовал признания себя сюзереном нового царства, в обмен признавая царский титул Атара и утверждая за ним и его потомками земли, уже занятые старками, свободу и право иметь собственные законы. Алитирна отказывается от права объявлять войну без согласия Агаша, за исключением случая нападения на неё без объявления войны. Старки должны будут поставлять пять тысяч отборных воинов под командованием принца Лиговайи в гвардию царя Агаша, а царь Агаша обязуется щедро платить им и по достоинству награждать за заслуги. Браки между старками и агашцами должны признаваться законными обеими сторонами, независимо от того, по законам какого из царств они совершены. Купцы обоих стран будут торговать на чужой территории по тем же правилам, что и собственные. Подданные каждой страны должны в другой стране подчиняться её законам, а если образуется община, между собой имеют право судиться по законам своей страны. В случае нападения на Алитирну царь Агаша объявит войну захватчику и будет защищать Алитирну как собственную территорию. В случае войны войска Агаша и посланные на помощь агашцам войска Алитирны имеют право ходить по территориям другого государства как по своим собственным. В знак закрепления дружбы царь Ашинатогл просит у царя Атара двух небесных танцовщиц для своего дворца и щедро заплатит за них. Для совершения торжественного договора о мире и вечном союзе между Агашом и Лиговайей царь Атар должен прибыть как можно скорее на корабль к царю Ашинатоглу в сопровождении сына, предназначенного для командования старкской гвардией Агаша, двадцати воинов из знатных семейств, которые составят первую группу гвардейцев, и небесных танцовщиц для великого царя.

Было видно, что пять тысяч поставлено как желательная цифра на будущее, но уже сейчас царь твёрдо намерен заполучить старкских воинов-заложников. Проанализировав грамоту, Атар пришёл к выводу, что царь рассматривает старков как небольшой народец, уже доказавший свою воинственность и высокие боевые качества. Поэтому он не стремится к бессмысленному кровопролитию (хотя к войне готов). Выгоднее мирно поставить пришельцев в положение своих отборных сил, дав доблестным воинам привилегии, которые они заслуживают, но лишив их возможности своевольничать. Дальше прослеживалась обычная тактика превосходящих по культуре государств с полуварварами: забрать знатных молодых людей к себе в заложники, окружить там почётом и довольством, женить на своих женщинах и отпустить обратно как своих агентов влияния, как уже очарованных и прикованных к высшей культуре. Царь ещё раз порадовался, что старкскую культуру он постарался привезти с собою. И вновь вспомнился ему остров Агоратан, где остались лишь правители без граждан и культуры.

А теперь надо было составлять свой ответ. Посыльные флота доложили, что агашцы направились на якорную стоянку к восточным берегам пролива. Они решили не идти на риск преждевременного прямого столкновения. Но ведь правый берег не отдан Лиговайе монастырями, он практически не был под властью Проклятых, так что это нейтральная земля! Основная идея ответа стала проясняться. Тридцать человек с торовскими мечами и кинжалами, если даже погибнут, нанесут такой ущерб, что лишат армию командования и духа. А ведь агашцы не граждане, они не изберут себе нового командующего. Достаточно убить царя и перебить его окружение, и армия станет ни на что не способна. Для этого можно и своей жизнью пожертвовать. И царь начал диктовать ответ.

"Мой кузен, царь Агаша! Я, принц Империи, царь Лиговайи Атар Основатель, благодарен тебе за дружественное письмо. Пусть мир и процветание продлятся как можно дольше в твоём царстве, пусть Судьба даст тебе долгую и счастливую жизнь, пусть она не удручает тебя болезнями и ранами, пусть твои сыновья радуют тебя своими способностями и добронравием".

"Я рад сообщить тебе, что по благословению всех Великих Монастырей, повторно подтверждённому лично Настоятелем Южного Великого Монастыря, я вступил во владение землями на западном берегу пролива Локары вплоть до первого яруса предгорий на западе и реки, называющейся на вашем языке Ктланаш, на севере. Мы заставили удалиться ссарацастрского царя Цацикота из Ицка, дерзко занявшего часть предназначенных мне земель, мы победили тех ссарацастрцев, кто осмелился сопротивляться, после чего часть из них перешла на нашу сторону. Мы отразили наглое нападение без объявления войны со стороны торакан и убили их хана. Мы заставили остатки Древних расчистить страну от их ловушек и проклятий. Мы поставили и освятили два храма нашей веры и не дали возвести храм нагло вторгшимся Единобожникам. На местах двух из стоявших здесь городов Проклятых мы основали город Дилосар, который стал столицей нашего царства, и крепость Арканг, которую ты видел своими глазами. Мы овладели этой землёй и сами защищаем её".

"Я тоже считаю, что наши народы должны породниться как можно теснее. Я тоже хотел тебе предложить взаимное признание браков, равноправие подданных и свободу торговли, так что я с радостью принимаю твои предложения и вижу в них залог дружбы и взаимопонимания на долгие годы".

Царь сделал паузу, поскольку сейчас надо было переходить к неприятным частям послания. Он ещё раз перепроверил слова и вновь начал диктовать.

"Поскольку имперский принц по титулу выше неимперского царя, а по роду я происхожу по прямой линии от наших великих Императоров и королей Старквайи, я не могу признать тебя высшим, но с удовольствием побратаюсь с тобой и признаю тебя старшим братом, поскольку ты старше меня годами. Я готов заключить дружественный равноправный наступательный и оборонительный союз с тобою и с твоим царством, и мы будем помогать друг другу во всех будущих войнах. Я разрешу своим гражданам наниматься к тебе на службу, как на военную, так и на гражданскую, и буду признавать все их награды и титулы, заслуженные ими на службе у тебя. Это разрешение распространяется и на Высокородных, так что, если какой-то из моих сыновей захочет послужить тебе, я возражать не буду".

Предложение про сына далось царю особенно трудно, и он вновь сделал паузу.

"Поскольку те, кого ты называешь небесными танцовщицами, Высокородные, я не могу продать либо подарить ни одну из них. У нас царь не властен над личностью граждан и над их собственностью. Но они могут, если пожелают, служить тебе, так же как и другие наши высокородные граждане, если только их чести и свободе не будет нанесено никакого ущерба".

"Я рад, что сейчас твой флот остановился у восточного берега пролива, на который мы не претендуем. Готов встретиться с тобой на нейтральной земле. Я прибуду к тебе с одним из сыновей и с достойной свитой, но Высокородных гетер не захвачу: они могут свести с ума неподготовленных людей. Если ты пожелаешь отдать мне визит, они развлекут тебя и избранных тобою знатных гостей своим пением, плясками, разговорами и, если ты и твои люди смогут их на это склонить, своей любовью. Ещё раз напоминаю, что я не властен приказать своим гражданам ничто, что посягает на их личность, свободу, честь, достоинство и имущество. А Высокородным гетерам не может ничего приказать даже наш Император, имя которого я всегда произношу с трепетом и почтением".

Теперь можно было перейти к последней части письма.

"Я надеюсь, что будущая наша личная встреча позволит нам без посредников решить все вопросы и прийти к дружбе и согласию. Я надеюсь, что мой сын подружится с твоими сыновьями. Я буду рад породниться с тобой. Вместе с твоим послом отправится мой, также из числа знатнейших людей нашего царства: барон Арс Таррисань, сын героя войны с тораканами барона Триня Таррисаня".

"Дано в крепости Арканге, Лиговайя: имперское княжество, по решению Великого Имперского Сейма и по указу Императора, царство, по благословению Южного Монастыря и по признанию четырьмя царствами и двумя княжествами, включая агашский Лангишт, в 9 день 9 месяца года синего ворона, 1 года правления нашего Императора Линстора из Линны".

-- Срочно передайте сотнику, баронскому сыну Арсу Таррисаню, чтобы он надел лучшие одежды и отправился вместе с агашским послом к их царю в качестве полномочного посла. А сейчас пусть зайдёт ко мне и получит указания, -- приказал Атар.

Он примерно полчаса проговорил с Арсом наедине, после чего передал дары для царя (изделия старкских Великих Мастеров), и дипломаты отправились на другой берег пролива, к агашскому царю. Солнце уже садилось.

***

Чтобы подготовиться к встрече, Атар, после военного совета, решил: поскольку всё равно самым угрожаемым остаётся степное направление, отозвать к Аркангу лишь тысячу граждан и тысячу бывших рабов. В случае морского сражения немедленно отпустить на волю рабов-гребцов, кроме опозоренных, и поэтому заранее подготовить для них оружие. Свита царя во время визита будет состоять из двадцати граждан, вооружённых торовскими и обычными мечами и торовскими кинжалами, и двадцати самых надёжных слуг.

Чиринг, бывший царь ихлан, ныне был личным рабом царя Атара. Атар испытывал его дух, поручая ему тяжёлые работы (но при этом никогда не позорные). Чиринг безропотно повиновался и не просил снисхождения. Поэтому теперь Атар призвал его к себе. Хозяин сказал рабу, что на встречу с царём Агаша бывший царь будет сопровождать его в качестве охранника. Он предупредил, что с этой встречи может никто не вернуться живым. Чиринг даже расцвёл:

-- Я знал, хозяин, что ты благородный человек, и рад, что наконец-то ты поручаешь мне такое дело. Я с радостью умру в славной битве, защищая тебя до последнего дыхания. Я должен всем доказать, что я не трус и не неумелый воин. Раз мне доверено защищать твою спину, она будет в безопасности, пока я жив.

Царь не стал говорить Чирингу о старкских обычаях: раб, спасший жизнь господину, должен стать свободным. Он чувствовал, что даже без этого Чиринг воспринял поручение как признание, что он выдержал испытание на верность и теперь стал настоящим человеком в глазах хозяина.

Под утро царя разбудили стражники.

-- Прибыл небольшой корабль. На нём человек, говорящий, что он верховный князь Аникара. Он просит немедленно принять его.

-- Зовите, -- кратко ответил царь и быстро облачился в царское одеяние.

Аникар был союзом племен на восточном берегу пролива. Эти народы жили в прибрежной зоне, в горах обитали логимцы, а с моря тех и других донимали агашцы. Верховный князь Аникара обладал гораздо большей властью, чем царь царей Сссарацастра, поскольку князей было всего четыре. Аникары порою формально признавали главенство Агаша и платили дань, порою отказывались это делать. Судя по всему, сейчас они поняли высадку агашского царя на побережье княжеств как намерение полностью захватить Аникар. На самом деле они не ошиблись: именно эту авантюру царь Ашинатогл намеревался провернуть с помощью старкских войск. Он был уверен, что удастся заключить соглашение о союзе так, что старкам достанется лишь добыча, а ему ещё одна провинция.

Князь Текоттет начал, после краткого приветствия, прямо с дела:

-- Царь, до нас дошли легенды о воинственности старков. Ты понимаешь, государь, что агашцы сейчас хотят бросить твоё войско на нас и логимов, а затем подчинят себе и остатки твоих людей? Они ведь славятся умением использовать союзников и наёмников больше, чем умением драться.

-- Я видел, как агашцы дерутся на западе отсюда, в их колониях. Они неплохие бойцы.

-- Мы и логимцы сильнее агашцев как воины. Но нас мало и мы бедны. Если ты заключишь союз с нами, я берусь привлечь к нему и Логим. Их князь женат на моей сестре, а я на его сестре. Они тоже не любят Агаш и хотели бы освободиться от дани.

-- Я согласен заключить союз с вами, поскольку сейчас вы независимы, и не буду возражать, если вы заключите союз с Логимом и приведёте логимцев. Если агашцы начнут войну против нас или против вас, мы покажем им, где раки зимуют. Если же они будут умнее, то скоро уберутся отсюда сами. Я требую одного: громите их мародёров и разведчиков, но сами не нападайте на их главное войско, пока не станет ясно, что у нас с ними: мир или война. С тобой поедет мой шурин принц Сир Тронаран с двадцатью воинами. Они будут иметь право защищать ваши поселения от агашцев.

-- Прекрасно! Я хотел бы отплыть обратно до рассвета, чтобы меня не поймали агашцы.

-- Ты ещё успеешь отплыть. Сейчас составим союзный договор.

-- И вы тоже молитесь на бумагу и знаки, как агашцы!

-- И мы тоже желаем, чтобы наши слова и наши договоренности были записаны и могли быть проверены.

Царь детально оговорил обязанности каждой стороны, ограничившись обязательствами защищать территорию княжеств от агашцев и пиратов, чтобы не влазить в их взаимоотношения с остальными соседями. В случае заключения союза между Лиговайей и Агашом Аникар должен был присоединиться к этому союзу на правах свободного союзника, и в этом случае вступали в силу все обязательства по взаимной обороне, которые будут предусмотрены в договоре Лиговайи и Агаша. Заодно царь и князь обговорили, что делать при высадке старков на восточном берегу. Несколько разочарованный, но в общем-то добившийся своего, князь побыстрее отчалил и скрылся в ночи.

А царь горько усмехнулся: вот он и начал сколачивать большой союз. Осталось только убедить агашского царя присоединиться к альянсу. Эта задача стала ещё интереснее сейчас, когда вполне возможная главная цель Ашинатогла оказалась вдруг заблокированной. Война против Агаша уже не выглядела столь безнадёжной. Атар надеялся, что в случае чего кампанию выдержит и его сын, если самому царю придется погибнуть в первой отчаянной битве. Но теперь он предвидел, что после этой битвы на Агаш накинется целая свора, и ему станет надолго не до Лиговайи, особенно если действительно удастся убить царя с его сыновьями и с ближней знатью. В этом Атар был практически уверен.

***

Получив неутешительный для него ответ Атара, Ашинатогл решил продолжить психологическое давление. Он велел ежедневно выводить флот в море и при малейшей попытке сопротивления со стороны старков отвечать беспощадно, но не преследовать до гавани. Когда к обеду агашский флот выполз в море, старкский флот уже стоял в оборонительном строю. Простояв до вечера, флоты разошлись по гаваням.

Отправленные грабить аникарские деревни не возвращались, пока из одного отряда не пришли на следующее утро несколько беглецов и сообщили, что агашцы попали в засаду и оказались разгромлены. Царь приказал занять горные перевалы -- погода испортилась, и флотоводческие манёвры были невозможны. Но перевалы уже обороняли аникары и логимцы, их количество всё увеличивалось. Горцы кричали, что в их тылу стоят старкские отряды.

На шестой день погода поправилась, царь хотел было вывести свой флот в море, но старкский флот уже блокировал агашцев в бухте. Старки устроили представление. Они взяли потрёпанный пиратский корабль,, вывели его ближе к агашскому флоту и подожгли греческим огнём, крича через рупоры, что, если агашцы посмеют начать садиться на корабли, со всем их флотом будет то же самое. После этого лиговайцы подослали катамаран под мирным флагом и передали послание во многих экземплярах, в котором гарантировали, что при первой попытке выйти в море агашский флот будет сожжён. С катамарана передали также новое письмо царю Ашинатоглу.

Царь Атар теперь писал:

"Тому, кто считал себя самым великим среди царей Юга, царю Агаша Ашинатоглу, пишет царь Лиговайи Атар, который никогда не склонится перед низшим по происхождению".

"Царь, тебе стоило бы понять, что переговоры на равных, которые я вновь предлагаю, твой последний шанс. Твой флот будет сожжён, воины оказались в ловушке и будут перебиты горцами, а я без радости, но верный своим союзническим обязательствам перед Аникаром, приму участие в их уничтожении. Твоё царство окажется без главы, соседи сразу же этим воспользуются. Я даю тебе сегодняшний день, чтобы прислушаться к голосу разума. Мои предложения пока что остаются прежними. Вечером мой флот сожжёт твой флот. Если твои люди начнут садиться на корабли, это случится раньше".

"И в последний раз говорю: я желал бы не войны, а дружбы. Но воевать буду беспощадно, коль скоро ты меня вынудишь. Если я завоюю твоё царство, я стану королём нашей великой Империи. Мои люди начинают требовать этого от меня".

"Сообщаю, что ночью ко мне прибыл князь Логима Линтиронт и тоже заключил со мной союз. Так что Логим теперь не твой данник. Думаю, что каждый день твоего промедления будет приносить тебе дополнительные потери".

"Дано в 17 день 9 месяца года синего ворона, 1 года правления нашего Императора Линстора из Линны, в водах пролива Локары".

Конечно, данничество Логима было весьма относительным и ненадёжным, но удар был в самое сердце. Если флот будет уничтожен, придётся отступать через весь Аникар и мимо гор Логима. Тут уж будет одна цель: как-то унести ноги.

Царь Ашинатогл казнил слугу, доставившего это послание, хотел было казнить и старкского посла, но придворные отговорили его от такого грубого нарушения законов. Тогда он велел раздеть Арса Таррисаня донага, выпороть, обмазать смолой, обвалять в перьях и в таком виде вернуть. Но, когда старка начали пороть, тот только смеялся, приговаривая на Древнем языке: "Вас пороть будут дольше, когда вы станете нашими позорными рабами, бесчестные твари! Вы даже смерти не заслуживаете". Царь задумался, велел лекарю смазать раны болеутоляющим, одеть Арса Тронарана в лучшие агашские одежды, выдать ему в компенсацию оскорбления кувшин янтаря и золотую цепь работы лучших мастеров, и отправить его к царю Атару с согласием завтра же встретиться. Ашинатогл был уверен, что либо Атар забыл о предлагавшейся встрече в лагере у агашцев, либо он теперь начнёт согласовывать новое место встречи, а тем временем можно будет вбить клин между союзниками, или же на старков нападут с тыла ссарацастрцы и тораканы. Шоком для Ашинатогла стало, когда ему передали ответ: царь Атар со свитой и сыном прибудет завтра, если позволит погода на море. Такое решение показалось Ашинатоглу безумием, особенно сейчас: полезть прямо в пасть к разъярённому льву! Но в душе у агашца затаилось любопытство: что же ещё вытворят эти непредсказуемые старки?

***

А в Империи всё текло размеренно и спокойно. Новый Император тщетно пытался организовать Имперский поход. Короли и князья отвечали ему, что в принципе князь Инсор из Лингаста уже согласился на инкорпорацию в Империю, не стоит затевать войну из-за каких-то нескольких лет оттяжки. Ведь стремление обставить акт приёма как можно торжественней вполне понятно и естественно. Подождём до следующего Большого Имперского Сейма, а там уж как Судьба решит. Не откажется Лингаст от своих обещаний, всё будет решено без кровопролития и самым дружественным образом.

В Карлиноре состоялся большой праздник: князь сумел выхлопотать благословение Патриарха и трёх Великих Монастырей построить Храм Двенадцати Победителей. Наличие общего храма считалось признаком высшего статуса города. В Империи таких храмов было девять: древнейший в Линье, в столицах Империи, королевств и княжества Синнии. Особенно важно было, что в таком храме предусматривались подземные этажи и потаённая библиотека с древними книгами, как завуалированно называли комплексы для хранения и обработки информации, тайна которых сохранилась со времён до Великого Краха. Из мирян в эти библиотеки допускались лишь Великие Мастера и их Первые Ученики, некоторые из Высокородных художников и гетер (меньшинство; королева Толтисса была в своё время туда допущена), некоторые из владетелей (даже короли не всегда!) Храму полагалось быть богатым и величественным, и стройка должна была затянуться как минимум на десяток лет. Но население в восторге от признания своего статуса восприняло дополнительный налог на строительство как должное. А Клингор привлек трёх Мастеров-архитекторов для составления проекта Храма, решив не поскупиться, зато выбрать лучший из трёх проектов.

В Колинстринне заканчивался месячный траур, который держали Тор и его жена после гибели сына. Холодная глыба в душе у Тора всё росла и росла, и на него впервые в жизни стали нападать приступы необъяснимой апатии.

Одна из молодых гетер, которые регулярно навещали Колинстринну, Аргирисса Тургинар Каррина, из женского рода жены Мастера Эссы, выделялась среди других своим умом и спокойным очарованием. Тор невольно вспоминал, разговаривая с ней, Толтиссу. И, когда жена в очередной раз напомнила ему о необходимости поддержать престиж семейства, он неожиданно для себя посмотрел на Аргириссу. Та, помня знаменитые истории о неприступности Мастера-Владетеля, даже не пыталась заигрывать с ним. А Эсса, которая тоже поймала этот взгляд, сказала Аргириссе в личном разговоре:

-- Если бы ты уже была Высокородной, я бы рекомендовала Мастеру жениться на тебе. Ему нужна достойная вторая жена, а ты из моего женского рода, и мы могли бы быть как сёстры.

-- Не надо говорить о том, что могло бы быть. Я ведь не стала клиенткой Высокородной, и мне пробиться в их число намного труднее. Меня подвело стремление к независимости и к тому, чтобы всегда выбирать свои пути.

-- И здесь ты похожа на нашу семью... -- вздохнула Эсса.

Сейчас Аргирисса, присмотревшись к Тору и к другим членам семьи, вздохнула:

-- Мастер тяжелее всех вынес свалившееся на вас горе. Чувствую, у него много накопилось тяжести на душе, и смерть сына была той соломинкой, что может переломить спину верблюда. Эсса, обещай мне, что, когда кончится траур и вы с Ангтун попытаетесь развеять его печали, вы без утайки расскажете мне всё, что у вас случится. Я попытаюсь помочь вам.

-- Спасибо! Аргирисса, я теперь буду называть тебя "подруга".

-- Подожди, сестра по роду! Сначала я попытаюсь вам помочь.

-- Не скромничай. Ты уже заслужила это имя.

Царь Красгор, убедившись, как быстро восстанавливается после ран Картор, и ещё раз проверив его интеллект, сказал ему наедине:

-- Сын мой, готовься сразу, как только ты почувствуешь себя взрослым, взять бремя правления в свои руки.

-- Отец, ты разве собираешься умереть?

-- Я собираюсь сделать лучшее и для нас с тобой, и для королевства, и для всей Империи. Но не умирать: это было бы глупо. Об этом разговоре не рассказывай даже матери и старайся вспоминать о нем лишь за ментальным щитом.

***

Цацикот плёлся со своим отрядом навстречу неминуемому позору. Каждую ночь ему снилось, как его дядюшка Грандзед собирает совет старейшин, и его, как обесчещенного, выгоняют из рода и племени. А все вокруг хохочут над бесправным изгоем. Отряд, помня о проклятии, обходил стороной деревни, лишь закупая провизию. Через пять дней все вздохнули с облегчением, поскольку никто больше не заболел и не умер. Как раз подошли к одной из главных горских святынь: мавзолею Крбата Чудотворца.

Мавзолей, несмотря на его высокий статус, носил на себе печать общего беспорядка, царившего в Ссарацастре. Это был невысокий обшарпанный портик, под которым лежал надгробный камень и стоял алтарь. Сбоку приютились часовенка и хижина священника, служившего здесь. Иерей вышел наружу и горцы подошли под его благословение, попросив совершить самый торжественный молебен для очищения от проклятий и козней Древних. Отстояв двухчасовую службу, горцы вдруг окружили царька и священника. Кугрдзелишливи из Эрети, второй по знатности после Цацикота, заговорил:

-- Арцханин. Если бы эти пришельцы отрезали тебе яйца или даже запытали бы насмерть, они были бы в своем праве. Но, протащив тебя по собственному дерьму, а затем дав поджопника и демонстративно бросив в огонь обувь, тебя коснувшуюся, они оскорбили весь Ссарацастр. Поэтому мы решили, что ты должен дать нам клятву никогда не вспоминать случившееся и не мстить нам, как свидетелям твоего позорища. А мы поклянёмся никогда никому не рассказывать о пережитом тобою. Мы будем говорить лишь о коварстве, жестокости и подлости захватчиков, которые заслужили позорное имя "сраки". Если же ты не согласен, мы убьем тебя прямо сейчас.

Царёк был потрясён. А тут вышел арцханский десятник Читархая и продолжил:

-- Царь, если бы ты не взял себя в руки и не думал о том, как вывести нас домой и не принести проклятия с собою, мы просто убили бы тебя, чтобы смыть позор. Но ты показал себя настоящим хозяином, поэтому поклянись, и мы поклянёмся.

Начался ритуал торжественной клятвы. Её взяли и со священника, который прекрасно понимал, что, если он проговорится, первый же добрый горец перережет ему горло, а злой просто разрежет на куски. После этого, слегка выпив и закусив, воины разошлись по своим аулам. А священник сразу записал услышанную историю и спрятал свои записки в сундучок под изголовьем, чтобы их нашли лишь после его смерти.

А через несколько дней в Долине Кувшинов, в свободном городе Ссарацастра Пхной-Пхень состоялся совет царей. Решался простой вопрос: что делать с наглыми пришельцами, которые, можно считать, уже нарушили границу Ссарацастра? Естественно, прежде всего попросили высказаться Цацикота. Его выступление не сохранилось, но примерно по записям рассказов о нем, его можно восстановить следующим образом:

"Царь царей Куструк! Равные мне цари! Приравненные к царям городские головы! Наше мирное государство вновь столкнулось с наглыми и безжалостными захватчиками. Они заняли то, что мы честно отвоевали у Древних, они заняли даже пограничную крепость и бесстыдно объявили, что теперь наша граница будет проходить в пятистах шагах на запад от первого яруса предгорий. Они ограбили наших людей, когда те, проявляя миролюбие и желание договориться, решили пока что уйти с бывших земель Древних, и не позволили взять ничего из честно захваченной добычи".

Тут собрание зашумело и запереговаривалось. О проклятии Древних не было дано клятвы молчания, и все знали о принесённых некоторыми из воинов таинственных болезнях и других гадостях. Но удобнее было считать, что их людей действительно нагло обобрали.

"Эти сраки с Севера поклоняются бумаге и знакам, подобно презренным агашцам. Они ухитряются составить договор так, что мы, прямодушные и благородные горцы, оказываемся обведёнными вокруг пальца. Ходят слухи, что они настолько бесстыдны, что берут себе на службу уцелевших Древних и пользуются их способностями к наглому обману, чтобы дурачить нормальных людей".

Удар был в самое сердце. Такого большинство собрания вынести не могло. Теперь надо было закрепить успех.

"Сраки настолько жестоки, что лучше не попадать им в плен. Они не убивают пленных, они их кастрируют и используют как презренных рабов, потому что после этого те не могут вернуться домой. Такая участь хуже самой страшной смерти".

Собрание одобрительно загудело.

"Они полные варвары. Они не знают даже агашского. С ними можно объясняться лишь через священников, знающих Древний язык. И представляете себе, их мужчины часто щеголяют без штанов! Их женщины бесстыдны. Они везде ходят с голыми лицами и плечами, а порою и совсем без одежды. В таком виде они участвуют в праздниках и пирушках. Они совокупляются с теми мужчинами, с которыми захотят. А сын считается от того отца, на кого он больше всего похож по внешности и по ауре, как у презренных Древних. Эти женщины используются как бесовское оружие. Я сам видел бывшего царевича, которого такая блудница сломала и заставила служить себе как позорнейшего раба".

Собрание ещё больше возмутилось.

"Не могу не сказать правду. Они смелые и безжалостные бойцы. У них прекрасное оружие и броня. Но их мало. И, пока их не стало больше, нужно их раздавить. Как раз сейчас для этого благоприятный момент. Я знаю, что сюда прибыли послы от тораканов и сикаров. Вся степь, возмущённая наглостью и подлостью сраков, поднялась на них. На них плывёт флот агашского царя, разъярённого их заносчивостью и грубостью. Если мы не поторопимся, то их раздавят без нас, и мы останемся без добычи и без территорий".

Этот аргумент был тоже важным, но, несмотря на всю убедительность речи Цацикота, собрание было в некотором замешательстве. А не обманывает ли он, поскольку его эти сраки надули, а потом разбили? И царь царей Куструк задал ему вопрос:

-- Царь Цацикот! Почему же твой отряд потерпел поражение от сракского, который был раз в пять поменьше?

-- Эти сраки не люди! Они железные големы! После победы над нашей крепостью они не уселись пировать, как нормальные бойцы, а оставались в оружии и доспехах. Мы надеялись застать их врасплох и отбить крепость, но не получилось. Их всех нужно убивать!

После такого признания собрание рассмеялось, а царёк почувствовал, что сморозил глупость и испортил впечатление от своей речи.

Ссарацастр, при всей своей рыхлости как государственного образования, обладал мощным оружием против захватчиков. На территории гор сосуществовало более тридцати народов. Было принято предлагать пришельцам, добившимся успеха, титул царя и занятые ими земли. Тем самым они сразу же включались в общую структуру. Особенно успешно это проходило с военачальниками не самого высокого уровня, соблазнявшимися титулом и практически полной независимостью, охотно поворачивая оружие против бывшего своего вождя или государя. Поэтому Совет царей принял двойное постановление: готовиться к войне с Лиговайей и одновременно предложить Урсу титул царя и занятые им земли. Цацикот кричал, что Однорукий Барон самый подлый из вождей сраков, но его никто не слушал.

***

Тораканы сразу же после первой битвы со старками собрали курултай. Беки единодушно решили, что род, проигравший битву жалким бесконным горожанам, недостоин быть правящим, и подняли как хана молодого батыра Эжингойна, уже прославленного своими подвигами. Конечно, многие из них предпочитали бы хана попокладистее и пополадливее, но после поражения стало ясно, что серьёзная война на носу, и нужен был вождь, который повел бы в бой не только свои войска. А к знаменитому батыру начнут стекаться добровольцы со всех окрестных племен. Именно сбор подкреплений удерживал тораканов от немедленного набега: не хотелось вторично нарываться на поражение, в глубине души они уже понимали, что эти горожане не такие трусы и неумехи в военном деле, как обычные. Да заодно патрули всё время сообщали, что старки день и ночь охраняют броды.

Не все тораканы желали войны. Некоторые беки уже наладили торговлю со старками, и бек Тёрикинь сообщил старкам, что на них собирается армия всей степи. Барон Таррисань в ответ посоветовал его роду в начале войны откочевать подальше:

-- Когда мы будем громить ваши кочевья, не хочется, чтобы под горячую руку попали твои люди, бек. Знаешь, как бывает на войне.

Уверенность барона, кто кого будет громить и грабить, ещё раз подтвердила беку, что он принял правильное решение.

А в стойбище нового хана тораканов стекались батыры всех окрестных племён: и пуники, и ёли, и крталистры, и сикары. Шли даже воины из дальних степей вокруг Чиланшата и Сушчи. Это было хорошо, но тем более не хотелось нападать неполной ордой, и пока что беки, батыры и простые нукеры пили кумыс и араку, хвастали своими подвигами и слушали акынов.

***

Урс был обрадован приходом подкрепления. С тысячей граждан он уже ничего и никого не боялся. Он стал поглядывать вниз, на долину, открывавшуюся перед ним. Там лежали земли Лазики. Но первым провоцировать войну он всё-таки не хотел. А тихенький Аориэу порою расписывал ему прелести и богатства лежащей перед ним лазанской долины, особенно напирая на выращиваемый там прекрасный виноград и на отличное вино, которое делают лазанцы. Цкликрзат и его люди подтверждали слова Аориэу и, судя по всему, мечтали о возвращении домой, но сейчас им путь туда был заказан: с точки зрения Ссарацастра они стали предателями.

Когда прекрасным летним днём прибыл расфуфыренный посол царя царей и торжественно предложил Урсу титул царя, Однорукий не колебался ни секунды. Он громовым голосом закричал:

-- Я никогда не стану бесчестным предателем! А тебя, осмелившегося передать такое бесстыдное предложение, приказываю раздеть, обмазать смолой, вывалять в перьях и выпроводить с нашей земли плетями!

И он лично, уже почти что по традиции, придал вывалянному в перьях послу первый толчок кованым сапогом под зад. Правда, на сей раз сапог сжигать Урс не стал. А свои собственные мечтания и рассказы Аориэу сразу подтолкнули его к действиям. Сочтя, что переданное ему предложение равносильно формальному объявлению войны со стороны Ссарацастра, он послал гонца с этой вестью к царю Атару, а сам, к великой радости войска, оставив небольшой гарнизон, разослал во все стороны разведчиков и быстро двинулся на ближайшее лазанское селение. Перешедшие на его сторону лазанцы из бывшего гарнизона крепости согласились уговаривать своих соплеменников подчиниться, поскольку теперь уже считали, что Урс будет лучшим правителем их долины, чем нынешний царёк.

***

Едва рассвело, как агашцы увидели роскошно убранную галеру старков, приближающуюся к их берегу. Старкский флот тоже уже стоял в боевой готовности. На его палубах виднелись воины в полном вооружении.

Пока галера шла через пролив, царь сказал своим свитским:

-- Если начнется битва, убивайте царя, его сыновей, всех высших командиров и всех знатных! Никого из них в плен не берите. Для этого вам и розданы торовские мечи и кинжалы. Вот рядовых солдат можно будет и пощадить.

-- Нам что, выкуп не нужен? -- зароптали воины, привыкшие, что в войнах Империи знать рассматривается как ценность, за которую можно будет получить хорошие деньги и награду.

-- Награды, если выживем, будут ваши. А нам нужен не выкуп. Если мы начнём воевать, захватим всё их царство. И я не собираюсь оставлять в живых никого из прежней знати, кроме женщин. Мы должны стать в нем единственной знатью. А теперь раскуйте рабов и объявите им, что они свободны и должны будут в случае схватки защищать галеру сами.

Царевич Кринсор, наследник престола (другого принца взять было бы оскорблением, поскольку наследник агашского царя прибыл вместе с ним), спросил:

-- Отец, мы будем драться? Я знаю, что шансы выжить и умереть у нас равные, и не зря ты оставил дела моему брату Лассору. Но я должен понимать, чего ты больше хочешь: мира или войны, чтобы не подвести тебя?

-- Почётного, справедливого и выгодного мира. А ещё лучше крепкого союза, -- отрезал царь во всеуслышание.

Так что старки подходили к берегу, уже чётко зная, к чему они стремятся: мир и союз либо война и полный разгром врага.

На берегу старков встретили невооружённые агашцы и с удивлением воззрились на старков в полном и роскошном вооружении. На каждом из них были тяжёлые доспехи, которые они без труда носили и двигались в них столь же непринуждённо, как разоружённые агашцы (тренировка с детства, подкреплённая месяцами безжалостных упражнений). На поясе висели либо два меча, либо меч и топор, а также кинжал. За спиной -- щит, лук или арбалет. За ними шли слуги в прекрасных кожаных доспехах, с палицами или дубинками и пращами либо арбалетами. Все они выглядели богатырями по сравнению со старками, но движения старков были гармоничнее и легче.

-- Наш царь ждет вас к себе. Все, кроме царя, снимайте оружие, и пятеро из вас, включая принца, проходите к царю.

-- Наши граждане даже перед своим Императором предстают в оружии, -- отрезал Атар. -- Надевайте оружие сами, мы подождём. И зайдём все вместе.

Началась получасовая заминка, чтобы скрасить которую, а заодно чтобы расслабить противников, царь Ашинатогл приказал вынести царю и гражданам лучшего мёда, а слугам крепкого вина. Царь и священник проверили вино и царь велел всем, чтобы не оскорблять хозяев, сделать по глотку. При этом он демонстративно передал сосуд с мёдом слугам, после того, как выпили все старки, а из сосуда с вином, чтобы не было урона чести и здесь, сам выпил глоток.

Бывший царь Чиринг просто был в восторге от того, как достойно, смело и вместе с тем спокойно ведут себя старки. А передача сосуда с мёдом остальным просто восхитила его. Теперь он мечтал лишь, чтобы не обошлось словами, и началась хорошая драка. Но решать здесь должны хозяева, а не слуги.

Наконец агашцы надели амуницию, и начались мирные переговоры двух до зубов вооружённых групп.

***

Царь Агаша сидел на походном троне в полном царском облачении: красный шёлковый плащ с вышитым на нем пятиногим львом и двенадцатью семиконечными звездами, тиара, скипетр в руке, длинное одеяние из самой тонкой шерсти, которая была на Юге, пурпурные сапоги. Сейчас он заодно одел драгоценную кольчугу имперской работы, у пояса висел меч, тоже драгоценный. Волосы у Ашинатогла были чёрные с проседью, как и у Атара. Лицо смуглое, с горбатым носом, роста высокого и крепкого телосложения. Голос у царя был вполне подходящим для его сана: мощным и низким. Когда он развлекался, то пел арии для басов.

Ашинатоглу было уже под шестьдесят лет, но он отличался великолепным здоровьем и ясностью ума. В свое время ему пришлось много пережить, даже заточение, путь на трон был извилистым, и всё это закалило его характер.

Напротив трона агашского царя был приготовлен трон для Атара. Заметив, что трон чуть ниже, Атар поднялся на его ступеньки и остался стоять, тем самым оказавшись выше царя Ашинатогла. Ашинатоглу тоже пришлось подняться. После этого два царя улыбнулись друг другу, спустились, обнялись и сразу же отошли каждый на пять шагов, войдя в ряды охраны. Встреча началась с традиционного обмена приветствиями и пожеланиями здоровья. А тем временем по сигнальной ракете, пущенной со старкских кораблей, в горах появились отряды аникаров и логимцев. Среди них были и значки Лиговайи.

-- Великий царь Ашинатогл, я вижу, как сверкают твои глаза, -- ехидно сказал Атар. -- Теперь ты сам можешь видеть, у кого все шансы на победу. Но было бы безумием для нас обоих перебить свои войска на потеху варварам. Я хотел бы дружбы между нами и в последний раз предлагаю тебе её.

-- Ты сунул голову в пасть льву и так нагло себя ведёшь! Ты умрёшь первым, и твои люди разбегутся, -- прорычал Ашинатогл.

-- Мои люди граждане, а не рабы царя. Они будут сражаться за свою свободу и поставят нового военачальника, если убит старый. В наших обычаях, уходя на опасное дело, называть тех, кто будет командовать после тебя. Я так и поступил.

-- Я тебе не верю! Разве что ты надеешься на измену среди моих людей. А иначе ты мёртв, если не склонишься передо мной.

-- Кто мёртв, давай выясним на деле.

-- Ты что, поединок предлагаешь?

-- Да. У нас на Севере принято, если накопились обиды, устраивать поединок.

-- Мы, что ли, будем сражаться друг с другом?

-- Зачем? У нас есть сыновья. Они и сразятся.

-- Ты хочешь, чтобы твой наследник сразился с моим сыном?

-- Нет! Хочу, чтобы он сразился со всеми семью сыновьями.

-- Я готов, -- выступил из-за спины отца Кринсор.

-- Семь поединков подряд? -- недоверчиво спросил агашец.

-- Зачем? Пусть они все нападут на меня. Быстрее покончим с этим делом, -- спокойно улыбнулся Кринсор.

Отец одобрительно посмотрел на сына.

-- Ну, вы и наглецы! Ладно, если он уложит трёх из моих сыновей, я буду считать, что вы заслуживаете договора на равных. Помолись, царевич, перед смертью, -- ехидно добавил Ашинатогл.

-- Я, конечно, помолюсь: мало ли что может быть в поединке. Но ты прикажи и своим сыновьям как следует помолиться.

Царь с уважением посмотрел на юношу, спокойно идущего на смерть, и велел своим сыновьям тоже помолиться. Кто его знает, может, он уложит одного или двух. Ведь уже видно, какое у него вооружение и с какой лёгкостью он в нём двигается.

Семь царевичей Агаша выстроились в ряд и стали молиться. Они выглядели значительно сильнее Кринсора. Но тот не выказывал никакого страха. Наконец, молитвы кончились, воины обнесли поле битвы канатами, и семеро агашских царевичей двинулись на старкского принца.

Агашцы стразу же допустили ошибку, но, как было видно из дальнейшего, и правильное построение не обязательно спасло бы хоть одного из них. Трое двинулись на принца, обходя его с двух сторон, а четверо стояли во втором ряду, будучи готовыми вступить в бой в случае ранения кого-то из первого ряда.

Принц в одной руке держал меч, а в другой кинжал. И тот, и другой были из торовского булата. Он вошёл в боевой транс и начал двигаться с изяществом танца. Кинжалом он обезоружил трёх передних принцев, а на обратном движении мечом разрубил каждого из них практически пополам, прыгнул вперёд, смертельно ранил ещё двух кинжалом, а оставшимся двум одним ударом меча снес головы. Затем он отрубил головы всем раненым, прекратив их мучения. И тут Атар закричал волшебное слово:

-- Хе!

Этим сигналом выводили из боевого транса. Принц встряхнулся, посмотрел со страхом на получившееся, сразу взял себя в руки, отдал слугам окровавленные меч и кинжал и двинулся к агашскому царю. Никто не смел загородить ему дорогу, все в ужасе расступались.

А царь Ашинатогл сидел, остолбенев. Меньше чем за минуту все семь его сыновей лежали мёртвыми. Правда, в Калгаште у него оставалось ещё четырнадцать ребятишек, но взрослых наследников больше не было. И теперь на него двигался этот страшный убийца, а царская охрана потеряла дух. Лишь двое женщин-охранниц за его спиной были готовы защищать царя, но принц шёл, не вынимая меча. Царь решил, что, если суждено сегодня умереть, он умрёт в бою, и выхватил меч, запретив одновременно охранницам двигаться с места. Принц приблизился к нему и склонил колено.

-- Царь, твои сыновья доблестно дрались. Никто из них не струсил, не застонал. Они умерли как подобает царевичам. Я прошу у тебя прощения за сделагнное по приказу отца.

-- Ты просишь у меня прощения ещё и за то, что он приказал тебе убить меня? -- прямо спросил царь.

-- Отец приказал мне изо всех сил стараться убедить тебя заключить с нами мир и союз, а если уж не получится, убивать не только тебя, но и всех твоих сыновей, родственников, высокородных агашцев. Либо мы будем дружить, либо мы станем господами твоего царства. Благодари Судьбу, что нам второе не нужно, и не вынуждай нас делать это.

-- Ты ответил прямо. И я прямо скажу тебе и твоему отцу. Вы достойны дружить с нами. Но я потерял семерых сыновей и должен получить выкуп за их кровь. Готов ли ты пойти на смерть?

-- Готов, -- спокойно ответил Кринсор.

Сердце отца дрогнуло. Сын показывает себя достойным наследником. И отказать в таком выкупе: голову своего сына за головы семи царевичей -- Атар не мог. Ему предстояло сделать выбор между отцовской любовью и интересами царства.

-- Тогда слушай меня, царь Атар! Я требую в качестве выкупа твоего сына-наследника. Я обещал в своём письме относиться к нему, как к сыну. А теперь я требую его в качестве настоящего моего сына и наследника престола. Откажись от него, и я его усыновлю. Ты выкупишь его головой и сердцем головы моих семи сыновей и получишь дружбу нашего народа.

Этого Атар не ожидал. Он хладнокровно рассчитывал, как спасти сына от казни, но теперь выбор был за Кринсором и только за ним. А свой выбор царь уже сделал.

-- Сын мой, подойди ко мне! Ты был согласен отдать свою голову ради мира и союза. А готов ли ты отдать полностью голову, сердце и душу царю Агаша? Готов ли ты признать его отцом и служить ему так же верно, как мне?

-- Готов, отец мой!

-- Тогда слушайте все! Тот, кто был сыном моим Кринсором. Я приказываю тебе поклониться как отцу моему другу царю Агаша Ашинатоглу. Служи ему всем сердцем и всей душой. Если он прикажет тебе воевать со мной, воюй со мной! Я отказываюсь от тебя на всё время жизни твоего нового отца царя Ашинатогла...

Тут торжественную речь царя прервал приступ кашля. Откашлявшись, Атар продолжал:

-- И от всех земных и бренных обязательств перед тобой и снимаю эти обязательства с тебя. Но, поскольку ты уходишь от меня с честью, я не отказываюсь от вечных обязательств перед тобой и готов по-прежнему отвечать перед Небом за твои поступки и грехи. Итак, теперь ты теряешь своё имя и свой род, и тебе даст новое имя и свой род царь Ашинатогл, твой новый отец.

-- Прими меня к себе, отец мой! -- неожиданно для всех сказал на агашском бывший принц.

Он начал осваивать агашский, считая, что этот язык всё равно понадобится, и первое, что выучил: агашский текст главных молитв, поскольку прекрасно знал, насколько они точно переводятся с Древнего и помнил их текст на трёх языках. Из молитвы новый наследник агашского царя и взял эту фразу.

Лицо царя Ашинатогла посветлело, он торжественно возложил руки на голову нового сына и нарёк ему имя Тлирангогашт, в честь агашского святого. Тлирангогашта увели переодевать в агашское платье, а царь неожиданно для Атара возликовал:

-- Я потерял семь щенков и получил льва, да ещё с разумом слона! Сегодня самый счастливый день моей жизни! Спасибо тебе, царь Атар, за такого сына. Теперь мы побратаемся с тобой самым торжественным обрядом и заключим вечный союз. А твоему новому наследнику я пришлю четырёх самых красивых своих дочерей. У вас ведь можно жениться на двоюродных сестрах?

-- Можно, -- стиснув зубы, сказал Атар. -- Но не на четырёх сразу.

-- Тогда выдай остальных замуж за принцев твоей семьи и знатных людей твоего царства. А, впрочем, я слышал, что у вас женщин мало. Я теперь должен тебе визит и отдам его в ближайшее время, только захвачу из Калгашта самых красивых и знатных невест для всех твоих лучших воинов и владетелей.

Видно было, что от неожиданного поворота событий у агашского царя началась эйфория. Атару было странно, что может так ликовать отец, потерявший семь сыновей. И вдруг у него в голове мелькнула мысль: "Семь! И ещё четырнадцать в столице. Вот почему он их не ценит. Он наверняка боится смуты после своей смерти. А тут сразу все проблемы решены. Наследник с такой страшной репутацией бойца и такого высокого происхождения: прямой потомок великого императора, все поколения рода которого были не ниже, чем царями".

-- Друг мой, царь агашский! Давай пошлём знатнейших вестников к горцам и к моим людям, чтобы сообщить им, что мы помирились и заключили нерушимый союз. И потребуем у этих аникаров угощение. Теперь верховный князь Тикоттет автоматически присоединится к нашему союзу. И логимец Линтиронт тоже. Вечером мы устроим громадный пир и побратаемся в присутствии моей знати и князей Аникара и Логима.

-- Превосходно! -- воскликнул агашец.

Дела, к которым вернул его Атар, благоприятно подействовали на психику Ашинатогла, находившуюся в опасности от столь сильных и противоположных страстей, пережитых за пару часов. Трон Атара установили рядом с агашским, подложив под него дерева, чтобы он был той же высоты, и два царя занялись текущими вопросами.

Была маленькая тонкость, которую заметили все трое его главных участников, но, судя по всему, больше никто. Когда Атар закашлялся, он пропустил (то ли нечаянно, то ли нарочно, никто никогда не узнает) одну из частей стандартной торжественной формулы на Древнем языке. Он должен был отказаться на период своей жизни, сохраняя узы и ответственность лишь на посмертье. Он этого не сказал. Теперь после смерти Ашинатогла он мог вновь признать сына и тем самым сделать его наследником своего царства. Ашинатогл, несмотря на сильнейшие чувства, обуревавшие его, прекрасно это осознал и решил: "Меньшее притягивается к большему. Если так случится, Алитирна станет агашской". А сын понял, что отец отказался от него не окончательно, и это помогало ему вынести такое неожиданное изменение всей его жизни.

***

Вечером царя Атара ожидал ещё один сюрприз. Древние славились как искуснейшие крестьяне, производящие продукты для стола высшей знати и богачей, причём такие, которых больше никто не мог делать. Они прислали свои поздравления со счастливым исходом переговоров, своего уникального вина и мёда, несравненных кушаний для пира, а также шесть красивых женщин для пения, танцев и развлечения гостей. Так что Атар мог тоже внести достойную лепту в общий праздник.

А царя Ашинатогла и его людей ожидал ещё один шок. Прибыли жёны и дочери знатных старков во главе с царицей, чтобы участвовать в празднике. Так Атар начал приучать южан к старкским обычаям. Гетер он решил пока что не показывать, призвал лишь художников и художниц для того, чтобы развлекать всех музыкой, песнями и танцами. И среди старкских женщин были две хохотушки, одетые в старкские платья, бодро щебечущие по-агашски, стреляя глазками в смущённых князей Аникара и Логима и в агашских вельмож: дочери князя Лангишта.

Два князя тоже побратались между собой, чтобы вместе командовать своими армиями. Горцы и аникарцы были несколько разочарованы, что не пришлось повоевать, но после пира и братания этого делать было уже нельзя. Их радовало лишь то, что столь мощное объединение наверняка теперь пойдет на серьёзные авантюры, где можно будет получить славу и добычу.

Словом,

Кровью и честью

Ныне союз наш скреплён.

Все враждовали,

Но побратались,

И вместе к славе идём.

-- Глава 13. Культурный шок

Первый же день в новом качестве вызвал шок у Тлирангогашта. Непривычная одежда, другие блюда, падающие ниц слуги и придворные. И сам он вечером "поцеловал землю" перед приёмным отцом, не скрывавшим удовлетворения, что новый наследник так быстро перенимает агашские обычаи.

Три молодых дворянина пожелали наняться на службу к агашцам. Цари прекрасно понимали, что эти люди желают смягчить Тлирангогашту внезапность перехода к совершенно новой жизни и составить ему компанию ближайших друзей. Атар, хотя каждый человек был на счету, разрешил им уйти на службу в Агаш. Ашинатогл был доволен появлением ещё трёх прекрасных наставников и командиров для его бойцов, уже будучи уверен, что старк в обычных армиях Юга с успехом может исполнять обязанности старшего офицера, а то и генерала. Заодно он хотел обеспечить приёмному сыну общество близких по духу людей, а сам намеревался использовать эту компанию, чтобы перенять те из старкских обычаев, которые подойдут агашцам, и приучить свою молодежь к ним. Несколько смущало, что каждому из старков составил компанию переводчик из Древних, но агашцы временами тоже не брезговали их услугами.

Утром Тлирангогашт прочёл молитву на агашском и отправился кланяться царю. На сей раз царь подхватил его, немедленно поднял и расцеловал. Такие нежности не были приняты в старкском обществе, но новоиспечённый наследник понимал, что в чужой монастырь со своим уставом не суются. После торжественного завтрака к принцу подошли трое старков и семь молодых знатных агашцев, которые должны были составить его ближайшее окружение и свиту в военных делах. Принц поприветствовал их по-агашски, а дальше на Древнем языке попросил царя дать старкам достойные их знатности и военного искусства командные должности, обосновав, что там они будут полезнее, чем в его свите. Удивлённые и разочарованные юноши получили назначения и удалились.

Тлирангогашт решил безжалостно погрузить себя в новую среду и как можно быстрее стать агашцем не хуже коренных агашцев. Затем уже можно вводить в их общество элементы старкской культуры, его трансформирующие. А семёрке агашцев он предложил идти вместе с ним заниматься военными упражнениями.

Видимо, в свиту принца отбирались те, кто неплохо знает Древний язык. Обрадованные агашцы, с трепетом ожидавшие, что их тем более отправят подальше, неожиданно для принца поочерёдно упали ниц и поцеловали его сапоги. Такое поведение было шокирующим с точки зрения старков. Даже рабы так вели себя лишь перед Патриархом или Пресветлым Настоятелем Великого Монастыря. Но одобрительная улыбка царя показала, что всё соответствует обычаям. Думая, не совершает ли он ошибку, принц решил не падать ниц ещё раз, а просто глубоко поклонился царю и попросил отца отпустить его заниматься военными упражнениями вместе с друзьями. Реакция царя показала, что он выбрал слова и стиль правильно: новый отец подставил ему щёку для поцелуя и велел вернуться к обеду.

Итак, цари и князья уселись за дипломатические переговоры, а царевич отошёл на лужайку возле лагеря. Около неё собралась толпа любопытных. Их ожидали сюрпризы. В военных упражнениях принц решил держаться старкского стиля, но затем посмотреть на лучших агашских военных наставников и постараться взять у них кое-что полезное.

Принц велел слугам принести три больших кувшина оливкового масла без добавок. На глазах у всех он разделся донага и умастился. Семеро "друзей" (принц угадал их официальное название на агашском языке) под строгим взглядом принца проделали то же, что им было совсем непривычно, судя по белому телу. Физически они были развиты неплохо, ростом превосходили старка, но всё в железных мускулах тело нового наследника сразу же произвело на всех серьёзное впечатление. Стало видно, почему он так легко и быстро двигался в полном вооружении во время вчерашнего поединка.

Тлирангогашт сказал на Древнем Языке: "Сегодня тренируемся в бою без оружия" и сразу велел друзьям повторить это по-агашски, а сам тоже повторил за ними. Это был ещё одно потрясение. Около площадки было сложено самое разнообразное оружие, чтобы угодить принцу, а он тренируется в какой-то битве без оружия!

Царевич начал с боевого танца и гимнастики. Это стремились повторять за ним друзья, стремительно превращавшиеся в настоящих друзей: они смотрели на легендарного воителя широко открытыми глазами и были готовы теперь учиться у него всему. Почти не запыхавшийся наследник посмотрел на товарищей. С них лился пот, они были все в грязи после нескольких падений. Тлирангогашт велел слугам соскрести грязь с тел друзей деревянными кинжалами, а на будущее показал свою лопаточку и велел им подготовить такие же. Все восемь выпили по три глотка воды с лимоном, после чего вновь умастились и начали учебные бои.

Совершенно чумазые, избитые, но полностью поражённые всем происходящим, и оттого счастливые, друзья обмылись вместе с принцем в ручье с холодной водой (стоически перенося непривычную процедуру). Их ожидал приятный сюрприз. Царь Атар прислал наследнику группу из четырёх целителей и врачей: старкского и древнего врача, старкской и древней целительниц. Они помогли обработать ушибы и поверхностные раны, полученные всеми, кроме наследника, и размяли мускулы, которые невыносимо болели у компаньонов от непривычной нагрузки. Друзей ожидал ещё один шок. Появилась стайка старкских художниц и артисток, которые ничуть не стеснялись зрелища обнажённых мужчин и стали заговаривать с некоторыми из них. Принц объяснил Чанильтосинду, одному из друзей, который лучше всего переносил упражнения, и неплохо понимал Древний Язык, правила поведения с такими женщинами.

"Улещай их речами и подарками. Никогда не показывай обиды, если она откажет тебе, и тем более, если предпочтёт твоего друга. В этом случае поздравь его и её. Не пытайся заплатить ей деньгами. Если она отдавала свою любовь тебе, а потом перешла к другому, сделай ей прощальный подарок и не унижайся до того, чтобы молить, а тем более заставлять, её вернуться. Это может быть даже испытанием, не варвар ли ты. Если его выдержишь, она может вернуться к тебе. Может и не вернуться, но остаться твоей подругой". Каждую из этих фраз он заставлял друга тихо повторять по-агашски, а затем к удивлению всех произнёс эту же речь громко и по-агашски.

Затем все вновь облачились в пышные одеяния. Слуги расчесали бойцам волосы, и они отправились сопровождать принца на обед, стараясь не шататься от усталости и боли. После этого принц отпустил друзей, велев столь же твёрдо держаться и попытаться сегодня же поухаживать за свободными женщинами, сказав, что это тоже элемент военной подготовки: улестить такую женщину часто труднее, чем разгадать замыслы вражеского военачальника или победить его в поединке, а ночь с нею требует не меньше сил и ловкости, чем бой без оружия.

***

Обед проходил в узком кругу. Цари, князья и их наследники. Судя по кислому виду князей, ход переговоров пока что не внушал им энтузиазма. А цари демонстрировали величавое спокойствие.

Разговор во время обеда вертелся вокруг дальнейших планов.

-- Раз уж мы помирились, надо кого-то порвать на куски. Я переправился бы на лиговайский берег и ударил бы по тораканам, тем более что они напали без объявления войны, -- сказал Линтиронт Логимский.

Верховный князь Текоттет поддержал его:

-- У степняков можно захватить хороших коней и много женщин. Совершим набег и вернёмся.

-- Недостойно и глупо нам использовать свою громадную силу по мелочам, -- неожиданно для всех и даже для себя вступил в разговор Тлирангогашт. -- С тораканами и... -- он хотел сказать "мы", но вовремя осёкся, -- мой дядя Атар справится в одиночку. Сил у него хватит ещё и чтобы помочь нам как следует пограбить Ссарацастр. Женщин и добычи там будет ещё больше.

Царь Ашинатогл бросил разгневанный взгляд на приёмного сына, но сразу же потушил его. В принципе он был согласен с новым агашцем. Да и городок на побережье Ссарацастра можно будет прихватить, чтобы основать там ещё одну вассальную агашскую колонию. Ведь у князей силы на такое не хватит, а Лиговайя будет занята другим.

Новый наследник Атара принц Лассор был доволен. Он до этого за азартом в военных упражнениях прятал чувство несправедливости. Ведь происхождения он был более высокого: его мать была Высокородной гетерой, а не простой полноправной, как у Тлирангогашта. По законам и обычаям Империи узаконить его Атар мог в любой момент. Но короли прямо запрещали это принцу, не желая, чтобы его род продолжился. А жену ему подобрали исключительно высокородную (дочь короля Валлины), но зато бесплодную и развратную. Так что рокош был для Атара ещё и способом стряхнуть с себя наложенные на него семейством оковы.

Но в момент узаконения Атар допустил ещё одно отступление от традиций. Старшим должен был быть признан, как считали многие, тот, чья мать выше титулом. А он назвал сыновей в порядке их настоящего возраста. Заодно, хотя Атар стремился это не показывать, Лассора любил несколько меньше, возлагая основные надежды на старшего сына. Младшему была уготована участь героя-полководца и основателя княжеского рода на Юге. Тоже, конечно, почётная...

А теперь всё становилось на свои места. И было неясно, то ли у отца такая гениальная интуиция, то ли Судьба повернулась к Лассору лицом. Не нужно было скрыто враждовать с братом, интриговать против него. Теперь он кузен и глава другого высочайшего рода А Лассор получит предназначенное ему по происхождению и оно, был уверен, будет полностью оправдано его заслугами.

В состоянии умиления и душевного подъёма он с удовольствием поддержал предложение Тлирангогашта. Царь Атар отреагировал по-другому, в соответствии с обычаями старков:

-- Вы что, обед с друзьями превратили в Военный совет? Да и на совете высказаться должны были Астраконт Логимский, за ним Тикотон Аникарский, а потом уже вы, -- назвал он имена двух княжичей и слегка рассмеялся, показывая, что упрёк полушуточный.

Для Ашинатогла и князей это высказывание было шоком: у старков младшие имеют право говорить без разрешения старших и на военном совете не самый старший высказывается, а затем все в порядке старшинства, а, наоборот, начиная с самых младших и низких. Все обычаи у них наизнанку, но нужно присмотреться: их военная выучка, дисциплинированность и сплочённость говорят сами за себя. А какие у них женщины! И самых красивых они пока что даже не показывают, жадины... Ашинатогл сделал для себя выводы, только теперь оценив, насколько трудно будет наследнику приспособиться к другим обычаям, и ещё раз порадовавшись, насколько ценное приобретение он получил. Ему ещё приятнее стало, что Тлирангогашт искренне стремится войти в агашский образ жизни, но выволочку вечером приёмному сыну надо будет дать. А заодно и помощника. Друзей пусть он тренирует в старкских традициях, это будет им лишь на пользу как воинам и как будущим дипломатам. А сына он столь же безжалостно будет тренировать в агашской культуре и агашских обычаях. Перед трудностями царь отступать не привык, и такое решение лишь улучшило его настроение. А на Юге тоже есть отличные женщины, и наследнику он через несколько дней преподнесёт сюрприз. И Ашинатогл подвёл итог:

-- Я почувствовал, что за полдня говорильни мы все утомились. По крайней мере трое из нас языком владеют хуже, чем мечом, а четвёртый мечом не хуже, чем языком. Брат, ты нас всех утомил своими доводами и речами. Они очень красивые, но нам нужно время, чтобы всё обдумать. И смазка мозгам нужна, чтобы не заскрипели от натуги.

-- Прекрасно, брат! -- ответил Атар. -- Я приглашаю тебя выпить как следует, чтобы смазать мозги. Мне передали отличного вина Древних. А своему наследнику и знати я велю позаботиться, чтобы мозги наших почтенных князей были смазаны как следует, и тем же вином.

Тут все оказались поражены ещё двумя событиями. Княжич Тикотон встал со своего места, упал к ногам своего отца и, когда тот велел ему говорить, попросил разрешения припасть к ногам царей. Получив его, он упал ниц перед Атаром, затем перед Ашинатоглом и, поднявшись, попросил:

-- Я хотел бы присоединиться к свите твоего сына, царь Ашинатогл. Сколько я понял, он на пире не будет, а продолжит учить своих людей.

Ашинатогл расцвёл. Такая просьба искупила ему неприятную мелочь: Тикотон чётко показал, кого из двух равных братьев-царей считают сейчас главным, хотя формально выразил им равный почёт. Но это можно и нужно стерпеть: с помощью столь счастливо обретённого сына он постепенно поставит всё на свои места. А сейчас Атар заслужил такие почести, если честно говорить. Он велел Тикотону поклониться сыну и повиноваться ему как старшему и высшему по положению другу.

За Тикотоном то же проделал и второй княжич. Так что Тлирангогашту предстояло быть лидером небольшого сообщества молодых знатных воинов. А на выходе из шатра его поджидали ещё трое агашцев, подобранных ему отцом вместо трёх отосланных старков.

***

Цари уселись за стол с фруктами. Неподалеку стоял кувшин прекрасного золотистого вина. Наполняли чаши женщины из Древних, из одежды на них были лишь бусы и кольца. Правда, одна из ниточек бус на бёдрах.

-- Вот это служанки. И ты, брат мой, можешь выбрать себе, по законам гостеприимства, ту из них, которая лучше всего подойдет, чтобы скрасить ночь.

-- Да. Свеженькие Древние. У нас они тоже появляются в городах. Промышляют гаданием, заговорами, приворотами, мелким воровством, мошенничеством и развратом.

-- Чётко объяснил. Надо будет, чтобы у нас это зелье сразу же разбирали граждане себе в служанки. Пусть промышляют лишь последним.

-- Всё равно обхитрят.

-- Кого надо, того и обхитрят. Это будет тренировка для моих людей, чтобы учились обману противостоять.

-- Вы всё обращаете на пользу военному искусству. Мне уже рассказали, что даже женщины у вас свободные потому, что на них ваши воины тренируются в стратегии и тактике. А для того, чтобы сбросить напряжение, я вижу, вы, как нормальные люди, держите служанок и рабынь.

-- А ты, брат, уже подумал, что мы ненормальные?

-- Честно говоря, брат, да! -- Ашинатогл расхохотался своим басовитым голосом, схватил одну из служанок и посадил к себе на колени. -- Мне уже показалось, что вы титановые, а внутри вас адский огонь, а не нормальный огонь страстей.

Атар тоже рассмеялся.

-- У меня жена здесь, и она лучше всех этих служанок.

-- Верю. Дичь, убитая на трудной охоте, всегда кажется вкуснее домашней свиньи.

-- И у нас ухаживание за свободными женщинами многие называют "охотой".

-- Тогда всё правильно. Я такую охоту тоже введу в обычаи нашей знати. Только не сразу, это для многих из них просто шок. Ведь у нас не принято женщину, которой овладел, отпускать по её желанию. Более того, это считается позором для мужчины, и многие делают вид, что они сами прогнали женщину.

-- Ну, хорошо, о женщинах поговорили. Но, по-моему, мы оба теперь хотели поговорить без лишних ушей о государственных делах.

-- Вот эти ушки и груди мне не хочется отпускать. Подаришь мне эту служанку?

-- Конечно, брат!

И два царя до вечера за парой кувшинов вина и фруктами обсуждали нынешние и будущие дела: как устроить всё, чтобы союз был прочным и взаимовыгодным. Затем они позвали доверенных писцов, чтобы записать то, о чём договорились, и Ашинатогл сказал своему старичку-писцу несколько слов тихим голосом. Атар услышал лишь "Тлирангогашт-тур".

-- Ну что ж, между собой мы, кажется, поняли, как установить прочный порядок. Теперь нужно будет подключить к нему, по крайней мере, эти два княжества, -- довольным голосом подвёл итог Атар.

-- А за ними и другие в наш союз потянутся, но не всех нужно будет брать.

-- Да. Сильные враги тоже нужны. И не очень сильные, но злые и глупые -- тоже.

И оба царя завершили разговор тем же самым, с чего начали: смехом. Ашинатогл привлёк к себе служанку, которая уже места себе не находила от возбуждения, и велел вызванной охраннице дать девице плащ, чтобы она не соблазняла непривычных к женской наготе агашцев своими прелестями. Воительница с брезгливым видом кинула плащ. Ашинатогл ещё раз рассмеялся и шлёпнул женщину по заду. Та скривила рожу, но видно было, что ей это не очень неприятно, а девицу она рассматривает чуть ли не как соперницу, но столь же низкую, как наложница-рабыня по сравнению с гражданкой-женой.

-- И здесь мы сходимся, -- улыбнулся Атар. -- У нас тоже считается, что лучшая охранница -- та, которая любит хозяина.

-- А у нас это -- единственные женщины, любовь которых нужно завоевать, а не получить. Они свободные воительницы из Шильрунстии. Они нанимаются лишь к тому, кого полюбят. И защищают своего хозяина даже после последней капли крови, пока душа не улетит. Но если охранница рассорится с хозяином или разочаруется в нём, необходимо немедленно расстаться, иначе будет очень плохо. Охранниц не полагается ревновать к другому мужчине: у хозяина долг перед женщинами его гарема, и защитница вольна сбрасывать своё напряжение с кем захочет. Конечно, не ревнуют также шлюх и храмовых танцовщиц, что почти одно и то же. А хозяину нужно приходить к такой женщине в объятия лишь в наилучшей форме и наилучшем настроении, либо, наоборот, крайне усталым и духовно измученным, а то и раненым, чтобы она пожалела, утешила его и помогла ему подняться вновь.

-- Не так уж мы противоположны, брат! Мы разные, но гармонируем. Я чувствую, что мы найдём общий язык не только как цари, но и как народы. Но всё будет не так гладко.

-- Наши царства ещё и воевать как следует будут! И об этих войнах будут складывать песни и писать романы.

-- Единственное, о чем я прошу Судьбу, чтобы эти войны наступили после смерти нас обоих.

-- Я тоже буду молиться об этом.

И два брата-царя, обнявшись, вышли к приветствующему их войску. Из другого шатра к ним присоединились два еле держащихся на ногах, но тоже обнявшихся, князя. Линтиронт Логимский другой рукой вёл за собой девицу из Древних, даже не потрудившись её одеть.

***

Тем временем Тлирангогашт, почувствовав, особенно после ритуала, проделанного княжичами, что он поступил совсем не по обычаям, вернулся к своей маленькой дружине. Те пытались уговаривать художниц, но у агашцев получалось очень плохо. Судя по всему, по дорогому подарку они уже им подарили, подарки были приняты почти у всех (двое стояли с мрачным видом), и теперь они считали, что женщины обязаны обнять их.

Принц, не давая никому опомниться, скомандовал по-агашски: "Делай, как я!" (эти слова он уже успел выучить, как и многие другие команды, за время утренних упражнений) и побежал наверх по горной тропке. Удивлённые агашцы в своих роскошных одеяниях бежали за ним. Княжичам пришлось полегче. Их костюмы были более функциональны и приспособлены к горам: сапоги, штаны, туники, черкески. Царевич бежал вполсилы, прекрасно зная, что почти всех старк легко обгонит.

Взбежав на полянку наверху и дав своим спутникам отдышаться, он сказал на Древнем языке. Как уже сложилось сегодня, его фразу кто-нибудь повторял по-агашски, а за ним вновь произносил её по-агашски и принц.

"Вот теперь мы можем поговорить о ваших полководческих ошибках в кампании с художницами. Если она не приняла вашего первого подарка, то стоит отстать от неё на время, и, если эта цель всё ещё привлекательна, приготовить атаку в неожиданное время и с неожиданной стороны. Ведь элементарное правило для полководца: если враг укрепился, не клади войско в лобовой атаке, а отойди, разведай и обойди неприятеля либо захвати врасплох".

Друзья засмеялись: такое сравнение им очень понравилось, а та пара человек, чьи подарки отвергли, немного повеселели.

"Вторая ваша ошибка. Завязав бой, вы шли лоб в лоб на вражескую фалангу. А разве сломаешь строй железной пехоты лобовой атакой?"

Тут друзья зашушукались, поскольку считали, что это вполне возможно: строй дрогнет и побежит. Но в том, как была произнесена фраза, с какой силой, они ощутили один из боевых секретов старков: поскольку те с детства обучались взаимодействию в оборонительном строю, они были уверены, что подготовившееся войско не сломаешь атакой лоб в лоб. Сбежать из строя для них, видимо, было просто немыслимо. А сравнение нежных женщин: певиц, танцовщиц, музыкантш -- с железной пехотой вообще восхитило друзей.

"А теперь посмотрите, что нужно делать. Неужели никто из вас не может петь или музицировать? Неужели вы не могли бы спеть им свои песни, сыграть свои мелодии, станцевать свои танцы? Это было бы как разведка перед атакой, и если бы они улыбнулись кому-то из вас, можно было бы считать, что первый рубеж обороны уже пройден без грубой силы в виде дорогого подарка. И, уж во всяком случае, после подарка нужно было продемонстрировать своё искусство. Улестить словами их у вас пока что не получится. Древний язык вы знаете плохо, а они прекрасно. Но показать, что вы интересные люди, вы могли бы и без знания языка. Вот видите, и здесь всё не так просто. Вам приходится вести любовное сражение не с мужиками, только что согнанными в строй, а с искусными и опытными воинами, побывавшими во многих битвах. И пользоваться нужно тем оружием, которым вы владеете не хуже противника".

Такое сравнение опытных женщин с ветеранами-воинами позабавило друзей и заставило их призадуматься. Неужели девственницы, на которых они женятся, это мужики, только что согнанные в строй? Тлирангогашт даже не мог представить, к каким последствиям приведут эти его слова. А сейчас он был просто рад тому, что удалось доходчиво объяснить многие вещи своим новым товарищам. По глазам юношей было видно, что им не терпится возобновить атаку. Княжичи даже пританцовывали, уже, наверно, воображая, как они поразят женщин своим огненным горским танцем.

"Я вижу, что вы передохнули, и готовы вновь ринуться в битву. Но прежде освежитесь, как воины после первой схватки. Вина здесь нет, но есть родник. Напейтесь и сполоснитесь. Вниз спускаемся, делая вид, что занимались боевыми упражнениями. Да так на самом деле и было, -- только не боевыми, а полководческими. Я тоже приму участие в атаке, но не копируйте мои действия, ищите каждый своё".

И группа пошла на второй раунд боя.

Первоначально казалось, что к противнику подошло серьёзное подкрепление: по-прежнему сидевших за столами и танцевавших на площадке художниц окружили старки из свиты Атара и трое несостоявшихся друзей царевича. Но, увидев приближающегося принца с друзьями, они разошлись, видимо, заранее проинструктированные: не мешать военным упражнениям новичков.

Тлирангогашт велел вытащить лютню, и, глядя на Астарссу Иллинор, певицу, которая ему нравилась и которая на него тоже поглядывала с интересом, неожиданно для всех запел только что сочинённую им любовную песню на Древнем языке, которая сложилась у него под влиянием рассказа Однорукого барона о песне, услышанной им в подземной келье монастыря:

Песню нежную вдруг в заточенье своем я услышал,

Звуки лютни твоей разбудили все чувства во мне.

И без ангельских струн из темницы сырой бы не вышел,

Не вернулся б живым я из плена в далекой стране.

В час отчаянья жизнь и любовь невзначай улыбнулись,

В миг победы они упорхнули из рук навсегда,

Пораженья большие мои счастьем вдруг обернулись,

Но душа утекла из ладоней легко, как вода.

И теперь средь богатств и почёта страдаю,

Я без сердца живу, не могу никогда позабыть

Тот цветок, чьим садовником быть я желаю,

Я полцарства отдам, лишь бы корни твои вновь полить.

Но сегодня тебя вдруг увидел близ горных отрогов,

Снова небо синеет, и солнце стоит в вышине.

Душу только отдай мне, молю я, моя недотрога,

Чтобы мог я всегда вспоминать о той краткой весне.

Астарсса уже со второго куплета подобрала мелодию к песне, и вдруг продолжила её в несколько провокационном духе:

Ты, садовник, напрасно назвал вновь меня недотрогой,

Лишь от засухи я вся в колючках для прочих людей,

Без ухода года роза вянет у горной дороги,

Ожидая, когда же любимый вновь встретится с ней.

Ты не видишь, садовник, что корни мои пересохли?

Ты любовью своей их сегодня обильно полей,

И душа в полумёртвом стволе не заглохла:

На свободу вдруг выйдет, ликуя с душою твоей.

И вдруг все удивились ещё больше. Тлирангогашт, заметив, что Астарсса глядит на голубой цветок в расщелине скалы метрах в пяти над основанием, вдруг сбросил юбку и кафтан, залез на скалу и спустился с цветком в зубах. Певица вся вспыхнула и расцеловала его. Царевич подхватил её на руки и унёс в свой шатер, а художница всю дорогу его целовала и ерошила волосы.

Эта сцена придала азарта друзьям. Они увидели, как царевич соблазнил женщину, ограничившись подарком в виде цветка, который достал, доказав ловкость и смелость. Они не могли отделаться от впечатления о старкских художницах как о продажных женщинах, хоть и очень высокого полёта, а теперь стало ясно, что надо действительно показать себя с лучшей стороны.

Пока разыгрывалась эта сцена, княжичи уже призвали своих музыкантов и начали лихо отплясывать танец типа лезгинки под звуки зурны и барабана. Таких плясок у северян не было, и горцам посчастливилось собрать довольно много восхищённых взглядов. Ничуть не запыхавшись после быстрого танца, Тикотон упал на колено перед одной из приветливо глядящих на него женщин и запел ей песню любви на родном языке. После этого он вынул из кармана черкески скромные серьги и подал ей. Поцелуй показал всем, что Тикотон победил, и он, по примеру принца, унёс женщину к себе в шатер.

Астраконт, не надеясь на свой голос, справился с задачей ещё раньше Тикотона. Он просто подошёл к самой полной из старкских певиц (горцы вообще не любили слишком худых женщин) и набросил ей на шею снятую с себя золотую цепь. Этот грубый приём после танца оказался действенным, и он, под аплодисменты всех, увёл женщину с собой, не осмеливаясь поднять её на руки, чтобы не опозориться, не донеся до шатра.

И началась азартная охота молодых агашцев. Как уже было твёрдо сказано, они не смели выражать счастливым парам никакие знаки зависти или злобы, а поздравляли их с победой в любовной битве. Старки, теперь вернувшиеся как зрители, объяснили им, что с победой нужно поздравлять наутро, а сейчас только с успехом и только мужчину, поскольку для него отказ всё равно является ударом в сердце, хотя раны настоящий воин переносит, не дрогнув. В этом агашцы со старками сошлись, и те, кому не досталось женских объятий, отправились совместно выпивать, будучи уверены, что остальных им до утра не увидеть.

***

Царевич вынужден был оторваться от объятий любящей женщины, поскольку его позвали на вечерний приём к отцу. Отец сурово посмотрел на принца. Царевич пал ниц, и на сей раз царь его не поднимал. Наконец, он сказал ему строго:

-- Сегодня ты нарушил правила приличия. Я даю тебе наставника, придётся тебе оторваться сейчас от женщины и слушать его. Он ждёт тебя в твоем шатре.

-- Слушаю и повинуюсь, отец, -- ответил принц уже знакомой ему фразой.

В шатре сидел старичок. Поклонившись принцу и представившись, как царский личный писец Кутранглот, он начал наставлять царевича каковы обычаи Агаша. Певица тоже слушала, закутавшись в простыню. Ей было хорошо, что принц сел рядом и обнял её рукой. Пару часов продолжались наставления, и наконец Кутранглот соизволил оставить возлюбленных одних.

Принц узнал много необычного. На старкских военных советах высказывались, начиная с младших. На агашских сначала говорил старший. Затем другие уточняли, а если осмеливались, возражали, в порядке от старших к младшим. Младшим не позволялось за столом или в собрании говорить, пока старшие им не разрешат или не обратятся к ним. Знаком благоволения по отношению к низшему является поднять, когда он упал ниц, а высшее благоволение -- освободить его от "целования земли".

Ну а затем была ночь любви, очень жаркая и почти своя родная. Только обстановка вокруг была чужая, да принц из принципа не позволил себе даже в объятиях ни слова по-старкски, и говорил на Древнем. Когда парочка временно насыщалась страстью, Астарсса лежала головой на груди у принца и тихонько напевала ему любовные песни. Так что спать почти не пришлось.

Наутро, тем не менее, принц поднялся до восхода солнца и всех остальных поднял тоже, повелев прийти вместе с возлюбленными. Когда все собрались, он вдруг сказал певице, ласково поглаживая её:

-- А теперь покажи, моя возлюбленная Астарсса, как женщина прощается с любовником.

Астарсса Иллинор лукаво улыбнулась и пропела на Древнем языке:

Как я растаяла, милый мой, в жарких объятьях твоих,

И пожелаю счастливым быть в нежных объятьях других.

Тлирангогашт нежно поцеловал музыкантшу, улыбнулся ей и выпрямился, уже не глядя на нее. Певица поняла, что игра на самом деле всерьёз. Он заставил её дать сигнал, что она больше не желает с ним иметь любовь, пропеть песню расставания, действительно считая, что им нельзя предаваться любви. А ей так хотелось продлить счастье, испытанное прошлым вечером и ночью. Но она понимала, что любые попытки переиграть сложившуюся ситуацию будут позорны, улыбнулась и пошла, не оглядываясь. После этого почти все женщины дали сигналы расставания своим любовникам. А принц внимательно смотрел на реакцию юношей: кто-то повесил голову, Тикотон, наоборот, лихо её задрал и стал подкручивать бородёнку: мне и не нужно было! И лишь Калгашттуркон отдал тёплый поцелуй и улыбнулся. Его принц твёрдо решил похвалить, когда женщин не будет. А женщина Линтиронта, наоборот, на глазах у всех его жарко поцеловала, и он довольно пригладил усы, подарив ей колье.

-- Вообще говоря, сигналы расставания даются один на один, -- сказал принц. -- Но вы ещё не имели опыта и не поняли бы их. А сейчас на плац, сегодня тренируемся, как держать железный строй. Я попросил отца выпустить против нас воинов и всадников.

Дружина царевича с шуточками пошла получать очередные синяки. Никому не хотелось отставать от других и выглядеть слабаком или трусом. У Тлирангогашта вдруг шевельнулась мысль: "А ведь я готовлю противников своему родному народу!" Но, подумав на следующем уровне, он решил: "Эти люди показали желание и умение учиться. Они всё равно переняли бы многое у нас. Но кое-что достижимо лишь для тех, кто развивается с самого чрева матери. А то, что соперники скоро станут сильнее, не даст моему родному народу расслабляться и вырождаться".

Когда принц увидел, что конники, предоставленные для военных упражнений, прибыли на лучших лошадях и в лучшей броне, он велел им пересесть на самых захудалых обозных кляч и надеть, что не жалко, забрав у слуг. Они с недовольством отправились выполнять приказ, а тем временем принц, проведя военную гимнастику с друзьями и отработав несколько перестроений защитного строя, велел им вдруг как есть нагими взять щиты и деревянные мечи и отбивать атаку равного количества воинов в доспехах. Ещё одно новшество шокировало всех. Глядевшего на тренировку младшего князя Риккитаку из Аникара он попросил повелительным тоном быть судьёй и требовать от тех, которые в реальном бою получили бы рану, несовместимую с дальнейшей битвой, покинуть поле боя.

С шуточками закованные в железо пехотинцы двинулись на строй нагих друзей, но неожиданно судья одного за другим вывел их из боя. Оказалось, что порядок бьёт лучшее оружие. А затем принц велел друзьям одеться, вооружиться полностью, но учебным оружием, и на сей раз отбить атаку втрое превосходящих сил, правда, выстроив своих спиной к скалам, чтобы трудно было обойти с флангов. Когда и это удалось, он разрешил передышку.

Далее было обучение построению с копьями и встрече конной атаки. Выяснилось, что южане практически не умели встречать конников ежом копий. А когда они немного этому обучились, всадники на клячах понесли большие потери синяками людей и покалеченными клячами.

-- Сегодня так хорошо получилось лишь потому, что противники не воспринимали вас серьёзно. Старки бы вас разделали под орех.

И тут Линтиронт упал ниц и попросил разрешения сказать от имени всех:

-- Царевич, гоняй нас как можно сильнее! Сегодня мы все поняли, что значит ваша военная выучка и каким потом она достается.

-- А я убедился, что вы -- настоящие мужчины и можете мне быть хорошими друзьями, -- с улыбкой ответил царевич.

У старков полагалось бы немедленно пойти выпить с друзьями, но, с трудом укладывая в голове то, что рассказали вчера вечером (и принц был уверен, что лишь малую часть), он понял, что даже разрешить друзьям не падать ниц было бы рановато. Но вот поднять каждого из них и поцеловать -- как раз вовремя.

И вдруг принц осознал, что, пока он это проделывал, все смотрели не на него. Обернувшись, он обнаружил сзади своего приёмного отца, который с довольным видом поглаживал бороду. Тлирангогашт упал ему в ноги, но Ашинатогл сразу его подхватил и поцеловал.

-- Сын мой, я доволен тем, как ты занимаешься с друзьями. Я доволен и твоим поведением вчера вечером: не любой мог бы оторваться от такой женщины ради скучной учёбы, -- и царь оглядел "друзей царевича", которые слушали эту его речь. -- Сегодня после обеда я повелеваю тебе занять равных тебе князей-союзников. С тобой вместе будет твой двоюродный брат Лассор.

-- Вам, друзья, я повелеваю устроить пирушку с женщинами и продолжить во время неё военную тренировку. Учитесь не расстраиваться после поражений, а искать путь для их превращения в победу, -- сказал принц, показав глазами на Калгашттуркона, которому его возлюбленная промывала рану и поцелуями снимала кровь с лица. А ведь ещё утром она дала ему знак расставания, но благородное поведение, смелость в бою и рана возлюбленного растопили её сердце.

***

Пирушка с князьями оказалась крайне скучной. Почти не зная Древнего языка, разговаривая лишь через переводчика, они в основном развлекались тем, что хвастали своими военными подвигами, в которых большей частью перечислялись снесённые вражеские головы и запытанные насмерть пленные. Это всё сдабривалось громадными количествами крепкого вина (водку и чачу восточные горцы не пили). Лассор тоже откровенно скучал, беседуя на Древнем с тем, кто ещё позавчера был его братом. Но это была работа властителя и приходилось улыбаться, выслушивая кошмарные истории о "геройствах" князей, при этом всё время следить, чтобы служанки подливали им вина вовремя.

Вдруг в шатёр ворвалась растрёпанная Астарсса в полуразорванном платье и с синяком под глазом. Оказывается, Чанильтосинд, с которым она решила пофлиртовать с расстройства, попытался взять её силой. Тлирангогашт вышел, решительно направился к шатру Чанильтосинда и громовым голосом объявил, что тот ему больше не друг. В лёгком подпитии у него вдруг получилось сказать это по-агашски. Астарсса в восхищении обняла и поцеловала принца, надеясь на продолжение любви. Может быть, так оно и случилось бы, но принца вызвали в шатёр царей. Он попросил Астарссу пока пройти в его шатёр (в виде редкого исключения на старкском, не желая, чтобы это слышали слишком много ушей) и отправился к царям.

Разговор с царями оказался недолгим и несколько неожиданным. Оказывается, Ашинатогл с восторгом отозвался о Древней женщине, на что Атар заявил, что они в подмётки не годятся старкским. Ашинатогл резонно возразил, что Атар никогда не спал с настоящей Древней, а Атар сказал то же самое про агашца и старкских женщин, добавив, что художницы, за исключением Высокородных, великому царю несколько не по рангу, но краткая интрижка с ними простительна. И в итоге два царя заключили пари, а рассуживать придётся в некотором смысле Тлирангогашту как третейскому судье. Ашинатогл сообщил ему, что он свою служанку-Древнюю Элионгау даёт ему на ночь с тем, чтобы он по свежим впечатлениям сравнил её и старкскую художницу. На ехидное замечание Атара, что Ашинатогл боится поухаживать за свободной женщиной, Ашинатогл взревел, что и небесных танцовщиц не побоится, и попросил принца прислать к ним для развлечения пением и танцами художницу Астарссу.

Астарсса уже ухитрилась скрыть под умело наложенным сценическим гримом следы злосчастного конфликта, когда принц вернулся в свой шатер и разочарованно сказал, что оба царя зовут её попеть им и потанцевать перед ними. При этом Тлирангогашт не скрыл, что царь Агаша собирается за ней поухаживать. Такая перспектива повеселила художницу, но заодно у неё взыграло честолюбие: ведь одинаково почётно будет и соблазниться, и отказать царю. Она собралась и пошла к царям, вспоминая свой широкий репертуар песен на Древнем Языке.

А в шатёр принца привели Элионгау, которая сразу же разделась и стала соблазнять принца. По сравнению со старкскими женщинами, это произвело на него впечатление машины для наслаждений. Осталось оценить качество механизма, на что была целая ночь. Поэтому принц вернулся к князьям, которые уже были пьяны почти что в стельку. Текоттет хвастался, что ночью к нему в шатер пришла старкская дама, которая прекрасно говорит по-агашски, и даже назвал её имя: Кутиосса. Это была одна из лангиштских княжен, выданных замуж за шурьёв царя. Тлирангогашт и Лассор согласно сделали замечание князю, что у старков не принято хвастаться такими победами, и попросили его в дальнейшем соблюдать это правило. У Тлирангогашта возник неприятный осадок: видимо, свободу, предоставлявшуюся старкским женщинам, агашки восприняли как вседозволенность... Но закончить эту мысль и продумать следствия он не смог, надо было продолжать упаивать князей. Из намёков царей стало ясно, что они очень желают, чтобы князья сегодня тоже допились до почти бесчувствия и не вздумали поинтересоваться итогами разговора царей.

Вечером, когда принц подошёл приветствовать приёмного отца, Ашинатогл вдруг велел ему самому приказать советнику Кутранглоту заниматься с ним вечером. Когда Тлирангогашт приказал, Ашинатогл расхохотался:

-- Ты заставлял всех повторять твои Древние фразы на агашском, а затем сам повторял их. Но ведь они делали это по твоему приказанию, а ты должен повелевать. Вот и услышал я сегодня, что воины говорят: "Новый наследник в битве лев, мудростью слон, с женщинами бык, выносливостью железный голем, в Древнем Языке как Митрополит, а в нашем языке пытается разобраться, но не может". А я не понимал, в чём дело. В молитвах ведь все мы обращаемся с мольбой к Высшим, и со мной ты говорил так, как полагается, потому что научился из молитв.

Принц остолбенел. Ни в одном из известных ему языков не было такого, чтобы произнесённое по своей и по чужой воле различалось. После этой выволочки царь сам повелел советнику заниматься с принцем. И структура предложения была другой, и слова почти все оказались не те.

Но выволочка не кончилась.

-- Сегодня ты, сын мой, допустил первую большую ошибку. Расскажи, чем провинился Чанильтосинд.

-- Он попытался силой взять свободную женщину.

-- Всё верно. Он нарушил твой прямой запрет. Даже если запрет был бы в намёке, это всё равно было бы непростительно. Но ты принял худшее решение. Ты опозорил его и оставил жить. Теперь он твой враг навсегда, а мне придется завтра решать эту проблему. Надо было или снести ему голову на месте, тогда это была бы почётная смерть. Или же отхлестать его как следует плетью и простить. Это тоже было бы правильно: он нарушил прямой запрет, и высший собственноручно утолил на нем свой гнев, смыв с него вину.

Принц внутри себя схватился за голову: всё здесь наоборот! Старк мог бы попросить прощения на следующий день (в тот же было неприлично, надо сначала остыть самому и дать остыть высшему). Его бы простили, или же предложили бы ему по собственной доброй воле принять несколько плетей. А казнить без суда можно лишь в военной обстановке, и лишь в крайних случаях. И избивать самому можно только раба или в крайнем случае слугу. Избиение -- это позор, извинение -- честь. А тут все наоборот.

-- А почему бы ему не попросить прощения? -- робко сказал принц.

-- Мозги у вас, северян, наизнанку! Это бы окончательно опозорило его. Иди занимайся с советником, -- завершил царь агашской фразой.

В этот вечер принц узнал ещё много интересного. Вышестоящий, обладающий властью, в Агаше имел право наказать или казнить человека по собственной воле, но не отнять его имущество. Нужно было только объяснить свой поступок почтенным людям, желательно до того, а если было невозможно, то затем. А вот имущество можно было забрать лишь по приговору суда. И такие приговоры выносились неохотно, полной конфискации имущества в Агаше практически не знали.

Далее, если высший убивал или избивал собственноручно, это считалось почётным решением, а если доверял это воинам или палачу, то позором. Здесь агашцы со старками очень далеко разошлись: принять плети для гражданина считалось возможным лишь по собственной воле наказуемого, которому предоставлен свободный выбор. А убить гражданина без суда можно было лишь на поединке или во время войны. Даже раба и того можно было без суда, выговорив вину, пороть, но не убивать. Впрочем, все агашцы называли себя "рабами царя", а не гражданами.

В языке агашцев, оказывается, различалось два залога предложения: когда говорящий утверждает, или, скорее, повелевает, и когда он говорит, передавая чужую волю. Поэтому специального повелительного наклонения не было. Воля высшего сама по себе была повелением. В военной практике и в разговоре с другими народностями пользовались лишь этими двумя залогами, внутри же агашского общества надо было говорить совсем по-разному в зависимости от того, обращался ты к высшему, равному или низшему, к родному или к чужому, к мужчине или к женщине (и наоборот: женский способ выражения был совершенно другим, чем мужской). У принца стала просто разламываться голова, и он, когда его наконец-то отпустил седой клещ, бросился в объятия служанки. А та не только обняла его, но и помассировала голову, выпустив из неё излишнее напряжение.

Но, в общем-то, любая старкская женщина высокой квалификации обладала подобными же умениями.

Утром принц вышел к царю, поклонился ему, и, когда царь повелел ему говорить, сказал по-агашски:

-- Ты, отец, проиграл. Эта женщина как старкские рабыни, которых специально обучали удовлетворять господ. Она намного хуже свободных женщин старков. Единственное её преимущество как у этих рабынь: она всегда доступна и всегда готова.

-- Ты, сын, не побоялся мне сказать правду. Я вечером очаровал Астарссу и убедился, что свободная женщина лучше.

***

Опозоренный решением Тлирангогашта, Чанильтосинд быстро собрался, понимая, что после такого ему не жить, и смерть будет не почётной: от руки разгневанного принца -- а позорной: от руки наёмного убийцы или низкого воина. На закате он выехал из лагеря, сказав, что его послали со срочным поручением в Аникар. Внутри себя он решил, что ехать к тораканам или в Ссарацастр бесполезно: только делить с ними позор поражения. Нужно добраться до княжества Ликин, северо-восточнее Аникара и Логима, а там видно будет. Ликинцы всё время враждуют с Агашом и с южными соседями, так что там можно надеяться получить хотя бы временное убежище.

***

На третий день князья тщетно пытались возразить против решений, которые выработали два царя, и добились некоторых уступок в словах, но не в сути.

Кутиосса пыталась было нырнуть в постель к царю Агаша, но тот был под очарованием Астарссы, и пришлось удовольствоваться вторым князем. Её сестра, видимо, решив не отставать, тоже юркнула в постель к княжичу. Словом, поведение лангиштских княжон становилось скандальным. А разводиться было политически неверно: ведь брак был династическим.

А на четвёртый день был подписан союзный договор.

В итоге в союзе оказалось два равноправных хозяина. Оборонять друг друга должны были все члены союза, а вот наступательная война считалась делом союза, лишь если это утверждали два царя. Более того, правило о посредничестве царей практически лишало князей права объявлять войну без согласия обоих царей, и, во всяком случае, против воли хотя бы одного из них. Зато каждый из царей имел на это право. Названные братья заявили, что они друг другу полностью доверяют и не желают стеснять быстроты решений друг друга.

Скрипя зубами, князья подписали союз и принесли клятву.

В тот же день примчался вестовой корабль с лиговайского берега. Дозорные сообщили, что наступают тораканы, к которым подключились ещё добровольцы из других кочевых племен. И одновременно пришли сведения, что с грехом пополам собранные ссарацастрские войска тоже двинулись на Лиговайю, не желая терять благоприятного момента. Ашинатогл и оба князя закричали от радости, желая как следует повоевать вместе с новыми союзниками. Атар твёрдо заявил, что, поскольку нападение идёт на него, командовать должен он. После чего выдал заранее обдуманный план боевых действий. Старки отобьются от тораканов сами, а вот высадиться в тылу у ссарацастрцев и как следует их пощипать -- прекрасная цель для союзников. И агашский флот совместно со старкским начал сборы в поход к берегам Ссарацастра. Сам Атар срочно отправился отражать нападение тораканов. У союзников было прекрасное настроение: они не сомневались в лёгкой победе, а о потерях не задумывались. Царь Атар, напротив, напряжённо размышлял, как разгромить степняков с наибольшим ущербом для них и с наименьшими потерями для себя. В успехе он теперь не сомневался, но победа бывает разная.

Ашинатогл на следующий день демонстративно разрешил принцу, который на его глазах раздал приказания войскам, а затем сообщил эти приказания царю (ох и тяжёлое было это упражнение в агашском) больше не падать перед ним ниц, если он сам не повелит в знак недовольства. Принц получил первый опыт агашского правосудия: увидев пьяного сотника, пристающего к старкской женщине (они все собирались уехать, кроме нескольких, у которых в войске союзников появились серьёзные любовники), снёс ему голову. Но царь вновь его отругал: здесь надо было велеть солдатам схватить его и выпороть как следует, а не грязнить свой меч. Сотник не та фигура, которую следовало удостоить почётной смерти.

***

А в Империи приблизительно в это же самое время Аргирисса вернулась в Колинстринну. Она по печальному лицу Эссы сразу поняла, что с Мастером всё не в порядке. И действительно, на ласки жены он отвечал чисто механически. Тогда она попросила Ангтун его разогреть. Ангтун изо всей силы стремилась растопить лёд в душе Тора, но смогла лишь чуть-чуть сгладить острые углы у этого кристалла. Теперь хоть не каждая мысль доставляла Тору мучения, он вновь начал заниматься делами мастерской и своих поисков, но без прежнего энтузиазма и огня. Эсса чувствовала, что, если так пойдёт, то начнёт валиться всё кругом: слишком много завязано во владении на личность Владетеля. И зачинать детей ни она, ни Ангтун сейчас не хотели: боялись, что от холодного семени ребёнок выйдет недостойный рода Тора.

Эсса печально запела:

Я горлицей вьюсь над оконцем твоим

И сердце мое изболелось.

Ты стал равнодушным, холодным, немым.

Душа в лёд прочнейший оделась.

(Несущая Мир)

Аргирисса предложила Эссе попытаться растопить душу Тора тайными средствами гетер. Эсса не ожидала, что она не испытает никакой ревности, а лишь желание, чтобы это быстрее случилось:

-- Милая, конечно, обними крепко-крепко! Растопи его душу, верни его нам всем! А потом мы свадьбу справим, если ты захочешь.

-- Неправильно ты меня поняла, Эсса. Этот обряд как раз запрещает мне сливаться с тем, кого я затем с радостью обниму всем телом и всей душой. Но мы уединимся на сутки.

-- Что будет нужно?

-- Хорошо проветриваемая, сухая, тихая, не тёплая и не холодная комната. Вина и кушанья, я дам тебе список. Главные и тайные снадобья я привезла с собою. А все другие, сестра по роду, ещё тебе будут стоить денег. Они в том же списке. Постель должна быть одна, очень широкая и совершенно чистая. Из остальной мебели нужно лишь столик для кушаний, жаровня для подогревания напитков и еды, три курильницы для благовоний, конечно, хорошо закрытая ночная ваза, много чистой воды, чистые полотенца и простыни и корыта для грязной. Мышей, крыс, клопов и тараканов нужно заранее вывести, если они, конечно, водились там. Когда всё подготовишь, скажи мне. Подготовь или за три дня, или уж за дюжину: по моим расчётам, дней через пять у меня начнутся месячные, а нечистой мне нельзя будет проводить ритуал и лечение души.

Через два дня Эсса, даже проявив все свои хозяйственные способности, сдалась и попросила дюжину: многое надо было закупить в Линье.

А затем Аргирисса и Тор вошли в комнату. Тор покорно, как робот, разделся и лёг на постель. Аргирисса воскурила благовония, тоже разделась, и стала кружиться вокруг него, потихоньку напевая и по временам касаясь его разными частями тела, а ещё чаще приближая их к телу мужчины и делая нечто типа бесконтактного массажа. Внешне всё это выглядело как порхание соблазнительницы вокруг не поддающегося ей монаха, который должен пройти тяжелый искус. Но на самом деле это была тяжелейшая работа, и через три часа Аргирисса обмылась, обтёрлась, немного поела и попила, сменила благовония и без сил легла рядом с Тором, чтобы часок передохнуть. Инстинктивно она прижалась к нему просто как к родному. А он вдруг обнял её и участливо спросил:

-- Очень трудно тебе со мной?

Аргирисса обрадовалась: в голосе опять появилось тепло.

-- Очень. Но это нужно и тебе, и мне, и многим другим людям.

-- Ты сейчас как полководец в сражении. Схватка кончилась, и можно немножко передохнуть перед следующей. Подремли, я буду тебя охранять.

Аргирисса действительно уснула, а Тор неожиданно для себя стал напевать ей детскую колыбельную, и впервые за два с половиной месяца улыбнулся, смеясь над собой.

Проснувшись, гетера вновь начала ритуал, но пела уже несколько громче и движения стали более провоцирующими. Когда Тор неожиданно вдруг почувствовал себя мужчиной и потянулся к ней, она резко отстранилась:

-- Если сейчас мы обнимемся, всё пойдет насмарку. Этого ни в коем случае нельзя допустить в ходе ритуала.

В следующем перерыве они уже ели и пили вместе и немного шутили. Затем Аргирисса вновь отдохнула в чистых объятиях Тора, и вновь начала ещё более интенсивную и ещё более соблазнительную часть ритуала. Вдруг Тор задрожал и застонал. Аргирисса знала, что случилось: камень застарелых эмоций и духовных рубцов распался на куски, и все воспоминания ярко встали перед глазами Тора. Она обняла его и зашептала в ухо успокоительные слова.

И неожиданно, как ей показалось в первый момент, всё пошло насмарку. Неосторожное движение с её стороны, и они соединились. Уже нет сил расцепиться, всё в огне неистовой страсти. Вдруг Аргирисса почувствовала, что стремительно поднимается к тантре. Но она собрала весь свой дух и удержалась, ведь она приняла противозачаточное, а женская тантра без возможности зачать ребёнка -- прямой путь в йогини, а то и в йогини-ведьмы. Но снаружи это выглядело как ещё более неистовая вспышка страсти.

Обессилев, любовники лежали рядом.

-- Я виноват. Но жар страсти растопил уже почти все остатки, -- выдохнул Тор. -- Я вновь живой человек.

-- Мне говорили, что в таком случае все остатки сплавятся в железный комок, и человек останется навсегда изуродован. А женщина станет ведьмой.

-- Разве ты становишься ведьмой?

-- Нет, но прошла по краю.

-- Толтисса тоже прошла по краю. Опасное у вас мастерство...

-- Теперь, наверно, деклассируют. Возьмёшь меня после этого в наложницы? -- горько то ли пошутила, то ли предсказала Аргирисса.

-- Если они будут такими идиотами, конечно, возьму! -- вспылил Тор.

-- Ты, действительно, вновь стал живым, и вновь готов в одиночку идти против всех, -- вдруг улыбнулась Аргирисса, и у неё появилось отчаянное желание, несмотря ни на что, пройти открывшийся ей новый путь до конца.

Хотя неоднократно говорили, что шанс подняться до тантры женщине выпадает один раз в жизни, и отказаться от этого означает уже никогда не достичь, Аргирисса почувствовала, что случай необычный. Ведь людей, у которых была двойная тантра, за всю историю можно было по пальцам перечесть! Почему-то у неё появилась уверенность, что, даже если её деклассируют до рабыни и проведут ритуал лишения сил, она теперь под такой защитой, что лишение будет неудачным и после этого она может стать первой рабыней в истории, поднявшейся до тантры. Но только с Тором.

-- Я теперь почувствовала, что наши линии судьбы тесно-тесно переплелись.

-- Это последнее четвёртое, чего нам не хватало, -- завершил мысль Тор. -- Значит, мы любим друг друга по-настоящему.

-- Иначе у нас ничего бы не получилось. Если бы мы не готовы были полюбить друг друга. всё сорвалось бы.

После отдыха оба молчаливо решили, что благовония не помешают, а вот ритуалы уже незачем: они вышли за все границы, осталось вести себя естественным образом. Чем любовники и занимались ещё почти целые сутки.

А затем Аргирисса напомнила Тору, что он должен теперь вернуться ко всем своим делам и долгам. И посоветовала ему как можно быстрее породить новых детей.

-- Я хочу иметь их от тебя.

-- Это будет. Но потом. А тебя любят и другие. Сейчас у них всё сердце разрывается, потому что они боятся помешать ритуалу и не знают, что мы давно уже занялись не ритуалом, а любовью.

-- А разве получилось хуже?

-- Для тебя и для них, точно, лучше! А для меня, надеюсь, тоже: Судьба покажет!

Через полтора суток Тор и Аргирисса вышли из комнаты. Тор сразу же обнял и страстно поцеловал жену. Эсса расплакалась:

-- Ты снова живой, мой муж! Я так рада! Спасибо тебе, подруга! Если хочешь, завтра же сыграем свадьбу.

-- Ну ладно, женщины! -- прогремел Тор. -- Решайте свои женские дела. Ишь, без меня меня женят! Вот пойду теперь всем взбучку давать, а то распустились без хозяина!

И Тор с хохотом ушёл. Эсса упала на грудь Аргириссе. Обе женщины разрыдались, облегчая душу. А затем Аргирисса сказала:

-- Сестра, подготовь мне сегодня же повозку и дай с собой приказ в Ломолинну, чтобы там меня немедленно отвезли в Великий Монастырь. Нужно покаяться и очиститься.

-- А после этого?

-- Если меня в келью на покаяние не запрут, вернусь сюда.

-- Так будет лучше! Вернёшься, и свадьбу сыграем.

-- Обязательно, если ничто снаружи не помешает. А ты пока занимайся с ним изготовлением ребёнка. Не всё же ему оружье ковать, пусть богатыря скуёт! -- улыбнулась Аргирисса.

-- Теперь займусь! -- рассмеялась в ответ Эсса, вспомнив свою песню, которая сложилась у неё, когда душа девушки разрывалась между Тором и Клингором. -- Завтра же ночью. А то и запрусь с ним на пару суток в ту же комнату.

Аргирисса вдруг взяла лютню и запела:

Искусство любить

Что такое ИСКУССТВО ЛЮБИТЬ?

Как расскажешь и как покажешь?

Можно многому научить,

Разложить и соединить.

Чаровством и вином опоить.

Но как сердцу любить прикажешь?

Растопить суметь лёд обид.

Исцелить боль потерь и падений.

Возродить живительный миг

В сердце, мёртвом почти от крушений.

Всю себя Ему посвятить,

Вот что значит ИСКУССТВО ЛЮБИТЬ!

Загореться душой заставить,

Куролесить, куражиться вновь!

И на лодке страсти отчалить

В океан под названьем Любовь.

Где роскошным волнам отдаться

И в объятиях солнца купаться.

Что такое ИСКУССТВО ЛЮБИТЬ?

Это время про время забыть.

Наслаждений вволю испить,

И к галактике дальней уплыть.

Где летать и мечтать, и общаться.

И, рождаясь вновь, преображаться.

Что такое ИСКУССТВО ЛЮБИТЬ?

Проводить Его до порога,

Обновлённого. Благословить,

Пожелать счастливой дороги,

И за всё с лёгким сердцем простить,

Чтобы снова жить и творить!

(Несущая Мир)

В своей комнате заливалась радостными слезами рабыня Ангтун, которая слышала начало разговора, а потом получила жаркий поцелуй от хозяина, быстрым и энергичным шагом отправлявшегося вершить накопившиеся за время его душевной болезни дела.

Словом,

Растерян ум мой.

Что у одних хорошо,

Срам для другого.

Не заподозришь,

Как тебя понял чужой.

-- Глава 14. Стрижка стригалей

Царь Атар немедленно пересел на коня, как только корабль пришёл в Дилосар. Дела на севере не терпели отлагательства. За восток он был спокоен: Урс легко сдержит в отстроенной и улучшенной крепости ссарацастрское войско неделю или дней десять. А там ссарацастрцы сами уйдут, когда получат вести о вторжении с моря Агаша и двух княжеств. Царица осталась в Дилосаре, а сына-наследника царь направил на юг с сотней граждан и двумя сотнями прочих воинов: он должен был на всякий случай отражать возможные попытки ссарацастрцев совершить набеги по узким тропкам, на которых ещё сохранились ловушки Древних, или вдоль злого леса, в котором укрывались выжившие Древние. Заодно нужно было привести к покорности деревни обычных людей и расселить по ним дворян и граждан.

Основная часть женщин и детей обосновалась временно в Арканге, который выглядел наиболее защищённым. Но Кисса, Ириньисса и ещё четыре гетеры демонстративно поскакали вслед за царём, желая быть свидетелями славной битвы и немедленно вознаградить её героев. Остановить этих женщин царь по обычаям Империи не мог, ему осталось лишь уговаривать их вернуться назад. Это не удалось, и в ночи он прискакал к лагерю своих войск с весьма оригинальной свитой.

Первое, что он спросил: идут ли уже степняки? И получил ответ, что, судя по всем признакам, через денёк двинутся и денька через четыре будут здесь. Стычки разъездов происходят регулярно, но и та, и другая сторона осторожничают, и, к счастью, пока есть только раненые. Но, к сожалению, кажется, не убито ни одного степняка и как пленные захвачены только несколько слуг-пастухов.

Успокоенный, царь улёгся поспать хоть несколько часов, наказав разбудить себя на рассвете.

***

Однорукий барон, оставив небольшой гарнизон в укреплении Аякар, рядом с озером Ая, стремительно двинулся на лазанскую долину. В первой же деревне Чкуасали к нему вышли старейшины, увидев впереди отряда знакомых лазанцев. До того все верили в слух, что они зверски убиты.

-- Почему вы с врагами? -- прямо спросил самый старый, абсолютно седой, но стройный и крепкий, горец. Чкимтонду было уже сто солнечных лет, то есть почти сто тридцать священных.

-- Они оказались смелыми воинами и благородными недругами. Наши павшие бойцы похоронены с честью, их оружие и ценности везут на ослах за нами. Мы решили служить настоящим мужчинам, а не этим недоноскам, всё время ссорящимся между собой, но от настоящих воинов убегающим, как зайцы. Небось, они говорили, что нас кастрировали, а затем разрезали на куски?

-- Такие слухи ходили.

-- Это они хотели такое с нами сделать, чтобы мы не рассказали об их трусости и позоре. А Однорукий вождь хотел было за такую подлость оскопить Цацикота, но решил, что такая презренная и опозоренная личность больше ему пригодится в Ссарацастре, потому что в первом же бою опять побежит. Так что лучше присоединиться к нему и его народу. Они все богатыри и благородные мужи. Мы подчинились, и с нами обходятся как с честными воинами.

Тут переговоры прервались. С крыши одной сакли выстрелили в Урса. Он боковым взглядом успел увидеть движение и уклонился, в чём ему помог толкнувший его вбок Шитон. А сам богатырь стремительно вспрыгнул на забор, с него перескочил на крышу сакли. За ним то же проделали ещё трое старков, несмотря на полное вооружение. Шитон снёс голову нападавшему, потом четверо бойцов соскочили вниз и убили всех мужчин во дворе, не получив ни одной раны. Такая сцена показала всем, что шутить не стоит: воины действительно мощные, смелые и безжалостные.

-- Луцмикши сам решил на вас нападать. Он и его семья поплатились. Делайте с женщинами и детьми, что хотите. А деревня подчиняется тебе, Однорукий, -- с одобрения всех старейшин произнёс седобородый Чкимтонд.

-- Не нужно твоего соизволения на тех, кто достался мне по праву победителя. Но, если вы немедленно устроите угощение для наших воинов, мы будем рассматривать вас как почётно сдавшихся. По нашим обычаям вы должны в таком случае угостить бойцов, а бойцы имеют право на две похвалы: вещи и женщины. А дальше вы сами понимаете, что нужно сделать по законам гостеприимства.

-- Ваши обычаи похожи на наши. Вы правы. Мы виноваты, что этого дурака заранее не выгнали и что поверили пустым слухам. А что будет с нами потом?

-- Ваши люди имеют право присоединиться как бойцы к моему отряду. Всем будет сохранена жизнь, свобода и имущество. В захваченном нами доме поселится наш человек, который будет править деревней совместно с вами, старейшины. Мы взяли шесть женщин. Он выберет любую из них в жёны, а другие будут нашими рабынями и сегодня будут ублажать победителей.

-- Это нас устраивает. Значит, мы остаемся свободными воинами. И как честные бойцы мы готовы тебе служить, Однорукий.

Воины расположились отдыхать, но тут Урс заметил, что из деревни уходит группа из пары всадников и нескольких повозок.

-- Кто это? -- спросил он у своих лазанцев.

-- Здешний азнаур Мтридзаджо с семейством.

(Мы используем для описания быта и общественных отношений горцев кавказские термины).

Барон вскочил на коня и бросился догонять уходящих. Азнаур был нечто вроде дворянина, вассалами которого были проживающие в этой деревне. А жители деревни, помимо слуг азнаура и рабов, делились на три группы. Джигиты считали зазорным обрабатывать землю. Их наделы кое-как возделывали женщины их дома. Сами они рассматривали как достойные занятия лишь пастьбу овец, охоту, пирушки, курение трубок, набеги и грабёж. Глехи были полноправными крестьянами, но, в отличие от крестьян у старков, джигиты и азнаур брали с них произвольные поборы, правда, относясь всё-таки без пренебрежения. Когда глехи становился почтенным старцем, он даже мог войти в число старейшин деревни, тем более что джигиты до старости доживали редко, а тот, кто доходил до преклонных лет, либо был искалечен на войнах и набегах, либо имел репутацию труса. А месепе были самой бедной и угнетаемой частью крестьян: крепостными бесправными полурабами азнаура.

Догнав повозку с семейством азнаура, его слугами, рабами и несколькими месепе, тупо повиновавшимися приказу отдать ослов и сопровождать помещика к царю, старки быстро пленили единственного сопротивляющегося: сына азнаура. Сам дворянин пришпорил коня и сбежал, как последний трус, оставив всё своё семейство. Урс произнёс суждение:

-- Слуги и крестьяне сохранят свой статус и своё имущество. Члены семьи труса станут рабами. Ваш азнаур опозорил и обесчестил всех вас, не будет вам никакой пощады и почета. И выкупить вас я ему не позволю. Всё ваше имущество поделим по справедливости.

Всё семейство вернулось ограбленными догола и связанными. Местных рабов Урс решил в деревне не оставлять, а побыстрее переправить в крепость и дальше в Арканг, чтобы продать в другие страны. В дом азнаура он сразу же вселил одного из своих дворян. Шитону он предложил занять освободившуюся саклю и взять себе жену, но тот предпочел идти дальше и воевать:

-- Однорукий! С тобой я завоюю себе не одну, а несколько жён и богатство! И я не хочу отставать от тебя в славных битвах. Я возьму себе дом и жён сразу после конца этой войны.

В саклю вселился один из отличившихся в боях ихлан. Шитон получил теперь старкское имя и род: Шон Скинторан. Ихлане попросили Урса сделать героя командиром их национального отряда. Барон с удовольствием исполнил просьбу.

Аориэу вовсю помогал в переводе и всем своим видом выражал радость по поводу, что крови пролилось мало. Он высказал Урсу на старкском и так, чтобы слышали практически все командиры-старки:

-- Теперь вся Лазика на твою сторону может перейти. Надо лишь их царя убить или заставить сбежать.

-- Помолчал бы. Мы сами разберёмся на военном совете, -- оборвал вышедшего за свои рамки слугу Урс. Но слова уже запали ему в уши.

Все джигиты выстроились перед Урсом, желая идти с ним на бой и добычу. Посмотрев на них, Урс остался недоволен. Сразу было видно, что дисциплины у них совсем не было, да и боевая выучка была хуже, чем у любого из отряда Урса: ведь в свободное от набегов время они совсем не упражнялись в военных искусствах, если не считать охоты. И тут Урсу пришла в голову идея.

-- Глехи! Кто из вас желает встать в мой строй? У кого есть оружие и хоть какая-то броня, имеет на это право!

Вышло крестьян больше, чем уже стоявших в строю: они очень желали повышения статуса. Урс сразу же отсеял тех, кто выглядел слабым и у кого оружие было совершенно не в порядке, оставив крестьян по числу джигитов. После этого он заявил:

-- Столько воинов мне не нужно. Достаточно половины, но добрых. Поэтому бросим жребий, и каждый крестьянин с джигитом проведут бой на дубинках. Если джигит проиграет бой, он уходит из войска и отдаёт своё оружие крестьянину.

Более трети джигитов выбыло, потому что крестьяне дрались отчаянно. Остальные джигиты, как на первый взгляд было странно Урсу, проводили своих бывших товарищей насмешками и восприняли с ликованием приказание Урса всем побеждённым сегодня же взять в руки мотыги и начать обрабатывать свои участки. Аориэу тихонько прокомментировал:

-- Оставшиеся теперь уверены, что они стали твоими дружинниками. А побеждённые у горцев жалости никогда не заслуживают.

***

Аргирисса прибыла в Великий Монастырь Ломо в одежде кающейся грешницы. Её поселили на женской половине монастыря и через шесть дней вызвали к самому Пресветлому Владыке.

-- Грешная дочь моя, расскажи, что тебя мучает?

И Аргирисса начала каяться. Сначала это была обычная исповедь гетеры, виновной в естественных грехах, а затем она рассказала, что произошло с Тором и как она грубо нарушила все правила важнейшего обряда.

-- Я наведу справки. Пока что налагаю на тебя малое покаяние на две недели. Потом опять приходи ко мне.

Через две недели Аргирисса увидела, что Настоятель смотрит на неё с какой-то жалостью.

-- То, что ты сделала, может привести к гибельному рецидиву. Случай совершенно необычный, и тебе самой придется почувствовать, как предотвратить худшее, если только это возможно сделать. Ты прошла по такому краю, что только твоя высокая духовная и физическая тренировка позволила тебе не стать йогиней худшего сорта. Ты права, достаточно было тебе сорваться в тантру, и ты угодила бы в объятия Кришны. Именно поэтому твои сёстры жёстко предупреждали опрометчивые действия, как у вас с Тором, и жестоко карают за такие нарушения. А пока что я налагаю на тебя ещё одно малое покаяние на два с половиной месяца, чтобы ты полностью очистилась телесно и духовно перед тем, как попытаться исправить содеянное. Не бойся, заряда, который вы получили, хватит для Тора, по крайней мере, на полгода.

А Тор, не подозревая, что ему грозит, вновь окунулся в жизнь. И скоро Эсса почувствовала, что в ней зародился ребёнок. А через пару недель к ней прибежала Ангтун и призналась в том же. Так что после ритуалов представления нового хозяина владению и нового раба хозяину Тор вынужден был тоже соблюдать чистоту.

***

Поздним вечером к Урсу подскакал всадник.

-- Барон! Принц Лассор по приказу царя двинулся на юго-восток сдерживать возможные вылазки из Лазанской Долины. А тебе царь велит обороняться в крепости, зная, что самое большее через десять дней войска Ссарацастра уйдут сами. По этой причине он просит в открытый бой не вступать без полной уверенности в победе.

-- Я пришлю ответ царю со своими людьми. Отдыхай и присоединяйся к пиру в честь первой почти бескровной победы. Жители этой деревни уже перешли на мою сторону, и я теперь не могу их оставить без защиты.

Урс сразу же продиктовал краткие послания царю и принцу, собственноручно переписал их и велел нескольким своим всадникам скакать в Аякар. Тем, у кого послания к принцу, взять свежих коней и отправиться по разным дорогам с рассветом, чтобы как можно быстрее разыскать принца. А посланцам к царю переночевать, отдохнуть и спокойно ехать к основной армии. Словом, всем стало ясно, что с информацией царя о своих действиях и дальнейших планах Однорукий не торопится. А вот совместные действия с Лассором ему очень нужны.

После полуночи вся деревня оказалась взбудоражена: Урс велел всем своим воинам подниматься и идти на "столицу" Лазики Гуржаани. Эта деревня пышно называлась городом, хотя стен у неё никогда не было, а "ремесленный квартал" составляли несколько лавочек да четыре мастерские.

Столица ожидала нападения, но не на следующий день ранним утром. Ценой трёх убитых лазанцев из деревни (все они оказались джигитами), слишком рано начавших грабить, она была взята. Царёк Лианури сбежал, бросив на милость победителя своё семейство. По поводу уже второго "властителя", проявившего такую "мощь духа", Урс немедленно сложил песню:

Раб царствующий

Страна чуму переживёт,

Нашествие, раздор.

Но раб, на царство севший --

Страшнейшее из зол.

Любовница-служанка

Вмиг бывшей может стать,

Объевшийся тупица

Уснёт, устав болтать.

Блудница, выйдя замуж,

Становится верна.

Но раб, пришедший к власти --

Погибшая страна.

Его пригодны ноги

Лишь в панике бежать,

Язык свой применяет

Лишь чтобы оскорблять.

Он глух ко всем резонам,

Бессилен он в делах,

И лишь свой громкий голос

Он слышит на судах.

Он силу не применит,

Чтоб защитить народ.

Зато он привечает

Весь алчный, льстивый сброд.

За то, что делал раньше,

Хозяин отвечал.

При всех своих проступках

За спину он бежал.

И, получив в награду

Судьбы зловещий смех,

Раб, что сидит на троне,

Винит в ошибках всех.

И речи легковесны --

Рабу доверья нет.

Врагов не распознает --

Его страшит весь свет.

Им вертит беспощадно

Приспешников орда.

Ты раб, убивший царство --

И хуже нет раба!

(Вольный перевод Rudyard Kipling "A Servant When He Reigneth")

К Урсу подвели семейство царька. Возник вопрос, что делать? Держать для выкупа, убить или деклассировать? Аориэу тихонько влез с советом:

-- Главное, не допусти, чтобы у царя осталось потомство. Убей всех сыновей, а женщин продай в рабство.

Как ни странно, то же посоветовали горцы.

Старки же склонялись к тому, чтобы задержать семейство до выкупа, а на младшей дочери царя Урсу настоятельно рекомендовали жениться, чтобы стать законным преемником. Аориэу неожиданно поддержал и этот вариант. Однорукий вновь его прогнал, но по тону барона переводчик понял, что тот скоро остынет и опять призовёт ненасильника. В голове у новоиспечённого владетеля тяжело ворочались шестерёнки. И, наконец, он принял решение. Взяв кошель золота, он велел местному кузнецу срочно сковать железные рабские ошейники на всех членов семейства и золотой для младшей дочери. Когда ошейники были готовы, он велел раздеть всех членов семейства царька, надеть на них рабские ошейники и объявить рабами, предназначенными для распродажи, а младшей дочери -- золотой ошейник и объявить её личной рабыней Урса. После этого он приказал развести всех членов семьи по разным местам и потихоньку велел, утешая себя тем, что от труса и подлеца род всё равно идет гнилой: "Всех мужчин и мальчиков оскопить!"

А дочь он сделал в эту ночь своей наложницей, на следующее утро освободил её и обвенчался с ней как с младшей женой, дав ей старкское имя Лазисса Гуржани. Так что Урс ухитрился принять оба решения сразу.

После этого Урс пополнил свой отряд лазанцами, опять отобранными по результатам учебного боя, но сейчас брали лишь одного из четырёх. Бывших азнауров сразу посадили на свободные крестьянские наделы и заставили участвовать в этих боях. Выигравший первый бой объявлялся воином и забирал оружие и доспехи побеждённого. А вот чтобы идти в поход, надо было выиграть ещё один.

В Гуржаани Урс задержался на три дня. За это время принесли покорность ещё две деревни. Их азнауров Урс зачислил в войско без боя, но сразу предупредил, что крестьяне будут отданы старкам. Они ничего другого не ожидали и были рады, что не посадили на крестьянские наделы.

В последний день пребывания в Гуржаани прискакали гонцы Лассора, который вторгся с юга в долину и просил помощи. Урс быстро поднял ещё тысячу воинов-лазанцев и дал к ним двадцать граждан в качестве командиров. Эта полуорда-полуармия пошла на юг, на ходу приобретая усилиями командиров форму настоящего войска.

Оставшиеся семь деревень Лазики сдались отрядам Урса почти без боя. Две деревни, оказавших сопротивление, были ограблены, остальные лишь дали контрибуцию продовольствием, вином, лошадьми и ослами. С них даже денег в качестве выкупа не взяли. Так что под рукой Урса теперь оказалось ещё десять деревень, каждая под тысячу дворов и под триста свободных наделов, а Гуржаани в две тысячи дворов. В итоге царство было взято ценой десятка раненых граждан и нескольких десятков убитых ихлан и лазанцев-союзников.

Прошло меньше недели, а отряд Урса вырос в пять раз (без учёта тысячи, посланной на помощь принцу) и владения раза в четыре. Но тут распространились слухи, что ссарацастрское войско уже идёт. Надо было решать, где и как отбивать его нападение.

***

Бывший друг принца, а теперь добровольный изгнанник Чанильтосинд за четыре дня доскакал до Ликина, нашёл местного князя Кантлида, вошёл без спроса во дворец (на самом деле в большую саклю), и упал перед очагом, прося убежища и покровительства.

-- Ты кто?

-- Я Чанильтосинд, сын Кутрингштанда, из рода Косаток, одного из знатнейших в Агаше.

-- Чанильтосинд Косатка, что тебя привело в наши горы?

-- Наш царь оказался очарован пришельцами с Севера, старками. Он даже сделал своим приёмным сыном и наследником сына их царя и, к ущербу для своей чести, побратался с этим царьком и заключил союз на равных. Более того, князья Аникара и Логима даже рассматривают старкского царя Атара как фактического главу союза. Мне дали почётное назначение быть другом и спутником нового царевича. Но он по ничтожному поводу разгневался на меня и прогнал как собаку, обойдясь со мной хуже смерти. А царь наш собрался подослать ко мне убийц. Вот я и бежал под твою защиту, зная, что ликинцы никому не кланяются, и что ты никогда не выдашь просящего убежища гостя.

Князь Кантлид внимательно посмотрел на горожанина, пытающегося поступать по обычаям джигитов, позвал священника (как суррогат менталиста) и сказал:

-- Я знаю, что вы, горожане, лживый и подлый народ. Сейчас расскажи правду, как случилось, что царь агашский сделал своим наследником сына столь ничтожного царька и за что тебя выгнали. Если ты вёл себя честно, ты будешь под нашей защитой. А если соврёшь или допустил подлость, убью тебя собственными руками.

-- Если ты заподозришь ложь в моих словах, князь, я готов принять честь умереть от твоей руки. Но я буду рассказывать правду. На мне нет позора подлости, но есть бесчестье такого наказания, которое я не заслужил.

-- Я чувствую, что рассказ будет длинным. Садись за стол. Есть и пить я тебе пока не предлагаю, потому что тогда ты станешь моим гостем. Но можешь попросить принести сюда вина из бурдюка на твоём скакуне.

И Чанильтосинд начал свой рассказ.

"Неизвестно откуда пришел флот северян, которые внезапно заняли отвоёванные нашим царём у Проклятых Древних земли. Эти земли мы не заселяли, ожидая, пока пройдут проклятия Древних или их не возьмут на себя жадные и глупые охотники за кладами. Нашим людям их царь высокомерно заявил, что будет с нашим царем разговаривать лишь лично и на равных. А ведут они себя столь нагло потому, что в битве они как полубоги: каждый стоит десятка".

"Когда наш царь милостиво согласился принять их царя Атара, тот повёл разговор так невежливо, что было решено устроить поединок. И его наследник, со всей старкской наглостью и отвагой, вызвал на бой не только наследника нашего царя, но и шесть других царевичей, бывших в войске. Он проявил фантастическую боевую выучку, за минуту отрубив всем им головы. Впечатлённый этим, наш царь потребовал у Атара в качестве выкупа за семь своих сыновей его сына-наследника, но не на казнь, а для усыновления. Тот отдал собственного сына, понимая, что, хоть они и ужасные бойцы, но их слишком мало, чтобы выдержать настоящую войну с нашим царством. Тем более, что старков со всех сторон донимали соседи. Наш царь в восторге, что получил такого наследника -- действительно славного рода, прекрасного бойца, умного, безжалостного, побратался с Атаром и заключил с ним союз. А нам, двенадцати юношам из лучших родов, приказал быть друзьями царевича и его отборным войском".

"У старков превосходное оружие, но заодно они каждый день до изнеможения тренируются в воинских искусствах. Лишь когда упадут от усталости, позволяют себе отдохнуть, пировать, любить женщин. Я несколько дней занимался с новым царевичем, и он хвалил меня всё больше. Но в один вечер всё повернулось по-другому".

"Старки привезли с собой, конечно же, мало женщин. Но блудниц своих прихватили. И чтобы самим наслаждаться и развлекаться с ними, и чтобы они соблазняли наших царей и знать, клали их под ноги старкам. На острове Агоратан такая блудница совратила царя и наследника престола настолько, что те предали старкам защищающих этот остров джигитов-ихлан. Ихлане успели убить в отместку царя, а царевич потерял свою волю и продался в рабство блуднице, лишь бы быть всё время рядом с ней. Но старки, конечно же, победили ихлан и поработили их. А те, удивлённые смелостью и жестокостью новых врагов, стали их верными псами. Со старками вместе приходят слуги-ихлане, и им раздают наделы наших местных джигитов".

"Самых лучших женщин старки пока что приберегли, поскольку ломать брата своего царя всё-таки неприлично, а остатки благородства и чести у них есть. Они привезли в военный лагерь своих обычных блудниц. Надо сказать, что это действительно полностью бесстыдные красавицы, привыкшие, что мужчины увиваются за ними и кладут к их ногам своё богатство и силу. Они не стесняются даже наготы, если надо очаровать мужчин. У старков не принято таких женщин ревновать и драться из-за них. Они рассматривают общение с красавицами-блудницами как ещё один из видов военной тренировки: на хитрость и коварство в бою и в политике".

"Одна из этих блудниц соблазнила нового царевича, который вздумал показать нам, как надо вести военные действия против таких женщин. На следующее утро царевич её отослал к остальным, но ведь его шлюхой она осталась. Я хотел её завоевать и из чести, и просто потому, что желал её, как мужчина. Она приняла подарок, а потом закочевряжилась, и я ударил её. Она помчалась к любовнику, и тот... и тот... и тот прогнал меня как собаку, даже не отругав и не ударив собственноручно!"

"А названый отец его подослал ко мне наёмных убийц. Я пропорол заднюю стенку шатра, вскочил на коня, которого с вечера оседлал и собрал в дорогу, и вот теперь у тебя, князь".

-- Чувствуется, что ты не врёшь! -- сказал князь. -- Ты, конечно, провинился перед царевичем. Даже его любимую суку не стоило бить, а тем более -- его шлюху. Если бы он в пылу гнева снёс тебе голову, он был бы прав. Если бы он побил тебя как следует, то это было бы самым справедливым решением. Но он предпочёл тебя оскорбить и унизить. Ты поступил правильно, бежавши. Твоя вина смыта несправедливостью, сотворённой с тобой. Ты будешь гостем у моего очага. Джигиты, отведите гостя в баню и подготовьте пир!

***

Лассор на следующий день получил послание Урса. Через пару часов прискакал ещё один гонец, а потом ещё один с той же вестью. Принц оценил важность переданного. Однорукий упрямец явно не собирается слушаться то ли совета, то ли приказа защищаться в крепости. Он стал завоёвывать Лазанскую долину. Если он действительно это сделает (а шанс есть), то уж слишком жирными станут его владения. Значит, нужно тоже идти вперёд, а не прикрывать тылы.

Лазанская долина состояла из трёх частей. На юге было царство Алазань, населённое лазанцами. Севернее его от гор отделялась гряда то ли высоких холмов, то ли пологих низких гор, делившая долину на две неравные части: восточную и западную (поменьше). В восточной располагалась Лазика, а севернее её одно из самых крупных и богатых царств Ссарацастра Кратавело. В западной был Ицк, владения уже известного нам Цацикота, к северу одно из самых мелких царств Рачало.

Поскольку принц был рядом с деревнями Древних, он послал гонцов в две ближайшие с требованием срочно дать Древних снять ловушки на горных тропах. Через несколько часов они появились.

После краткого отдыха и совещания на следующий же день утром принц двинулся дальше по двум тропам. Впереди шёл позорный раб, за ним пара Древних. Иногда они замечали ловушку и успевали предупредить раба заранее, иногда лишь в последний момент, и уже от его счастья зависело, уклонится он или нет. А иногда он им открывал ловушку ценой раны или, чаще, жизни. Древним понравился способ: впереди пускать самых несчастливых и ненужных. Это было в их стиле.

К вечеру две колонны принца вышли к двум сёлам Алазани. После краткого боя оба села были заняты. Правда, принц потерял двух граждан и несколько слуг. В отличие от Лазики, жители Алазани не спешили присоединяться к войску. Не помогала и агитация, что Лазика перешла на сторону старков. Алазанцы и лазанцы все время были соперниками и смеялись друг над другом. В Лазике алазанцев называли тупыми и жирными боровами, а алазанцы честили лазанцев как быков, которые не видят вокруг ничего, кроме баб, драк и жратвы. Несмотря на то, что алазанцы считались менее воинственными, ущерб они нанесли намного больший. Может, ещё и потому, что отряд принца был меньше и не внушал страха, а слухи о боевых возможностях старков считались сильно преувеличенными теми, кто хотел бы загладить позор своего поражения.

На третий день боёв принцу пришлось даже обратиться за помощью к Однорукому, который охотно прислал ему отряд в тысячу воинов, в основном лазанцев. Стало намного легче. Царь Алазани Укшишвиль предпочёл отступить в Ицк. С ним ушли и многие жители, а двигаться дальше принц не мог: всё время приходилось отбивать неожиданные наскоки мелких групп, которые почти не наносили потерь, но причиняли кучу беспокойства. Принц ругался:

-- Что за неразумные горцы! Ведь видят же, что нападать на нас бесполезно, видят, что сдавшихся мы щадим и обходимся с честью, а всё лезут и лезут!

Но эта мини-война уже стоила Лассору десятка граждан и сотни воинов. Правда, полторы сотни алазанцев всё-таки присоединились к его войску, но потери в гражданах были невосполнимы. Принц уже предвидел выволочку от отца. "Небось, Урс всего пару граждан потерял! Его мне в пример будут ставить. Но он ведь готовился и силы у него побольше. Вон, спокойно мне тысячу этого горского сброда, так называемых джигитов, отвалил," -- думал принц. Такие мысли не добавляли ему хорошего настроения.

Принц попытался было использовать Древних для установки ловушек на тропах через холмы, отделяющие Алазань от Ицка. Но это почти не помогло: понеся потери от ловушек, партизаны стали продираться прямиком через колючие заросли.

Словом, вопрос был не в том, чтобы идти в Ицк, а в том, как удержать уже захваченное.

***

Проснувшись, царь Атар после утренней разминки (в походе старки даже в Империи отбрасывали почти весь церемониал, сберегая силы и время для более насущных дел) собрал узкий военный совет. Генерал Асретин и барон Таррисань рассказали, как они готовятся к встрече степняков. Услышав их план и кое-что осмотрев на месте, Атар понял: они, основываясь на высочайшей выучке и боевом духе войск, продумали, как завлечь степняков в ловушку и вопрос был лишь, как не дать никому убежать из неё. Поэтому царь срочно отправил в Арканг гонцов с требованием немедленно подвезти половину оставшегося греческого огня. Руководить битвой он приказал автору основного плана, Асретину. Барон Таррисань должен был командовать конницей. А сам царь намерен был не вмешиваться, если всё пойдет по плану: ведь он не успел узнать и прочувствовать всё, что подготовили двое военачальников. С некоторой иронией он думал, что надо будет в нерешающий момент битвы с мечом в руке ворваться в схватку, но так, чтобы никакой опасности не было. А после этого в истории и в песнях будут его прославлять как выигравшего славную битву (если, конечно, её выиграют старки; но в победе царь и до этого почти не сомневался).

Поздним вечером пришёл обоз с греческим огнём. Его распределили между тремя группами воинов. Ранним утром дозорные с другого берега подали сигнал: в предрассветной мгле скачут степняки.

Вырвавшиеся вперёд самые отчаянные батыры были уверены, что берег не защищён, и в тумане, расстилавшемся над рекой, поскакали через брод. В реке была подготовлена при помощи Древних адская ловушка. Заострённые колья поднялись со дна и пропороли брюхо коням первых батыров. Они несколько замешкались, потеряли натиск, а на берегу уже выстроились старки из приграничной крепостцы, многие голые после сна, но все в доспехах. Мало кто из авангарда вернулся назад, а защитники потерь не понесли.

Попытавшиеся разведать худшие броды выше и ниже по течению, тоже вернулись с сообщением о западнях и о поджидающих на другом берегу копейщиках. Пришлось степнякам повесить копья за спину, взять мечи и двинуться через брод осторожным шагом. Туман уже рассеялся, и было видно, что на другом берегу строй старков жиденький. Но степняки потеряли пару часов.

Если бы сражение было чисто оборонительное, сейчас его можно было бы спокойно выиграть, выстроив всё войско на переправе. После второй атаки степняки постреляли бы и ушли. Но битва планировалась в расчёте на полное уничтожение вражеского войска. Затягивать степную войну было нельзя.

Когда конница осторожно вошла в реку, жидкая цепь вдруг сломалась, и старки побежали в крепость. Те, кто попытались пришпорить коней, напоролись на ловушки. Неистово ругаясь, степняки стали выходить на берег. Они боялись атаки, когда часть их переправится, но ничего не было. Из крепости вяло постреливали. Когда её попытались атаковать, стрелять стали интенсивно и отбили атаку с серьёзными потерями.

Переправившись и восстановив порядок, степняки, которые уже начали становиться голодными (время приближалось к полудню), развернулись в сторону основного строя старков, занимавших позиции на косогоре. Коннице приходилось скакать вверх. Но, учитывая трёхкратное численное превосходство, степняки были уверены в победе. С гиканьем лава понеслась на строй, тот распался и побежал.

Степняки не обратили внимания, что старки бежали не одной толпой, а группами. Это казалось естественным поведением струсивших жалких пехотинцев. Когда конники уже настигали группы, задние воины неожиданно остановились и выстроили ежи. Между группами были большие промежутки, конники ринулись туда (кроме тех, кто остался на копьях старков) и опять попались в ловушки: замаскированные ямы с кольями. Буквально по трупам своих они пронеслись дальше, и неожиданно перед ними выросла вместо хаоса беглецов фаланга. А ежи тем временем успели перестроиться в тонкую, но крайне неприятную линию железной пехоты, закрывающую обход строя с левого, дальнего от реки, фланга. На правом фаланга немного не доходила до прибрежного леска. Главные силы по команде бегом двинулась с горы на конников. Степняки попытались обойти строй старков справа, но тут из леса полетел греческий огонь. Они метнулись назад, но с тыла появилась конница старков. Они попытались смять конницу наскоком, но конники метнули перед собой тот же греческий огонь. Батыр хан Эжингойн прорвался вместе с несколькими другими батырами через пламя, но барон одним ударом (это был последний удар меча из торовского булата) разрубил его пополам. При этом меч сломался, барон отбросил его и достал другой. Впечатлённые батыры стали сдаваться.

Войско степняков осталось без единого командования. И путь был вроде один: к реке. Хоть половина да спасется. Но, когда степняки подскакали к реке, там тоже загорелись греческие огни, а гарнизон крепости уже перешёл реку и поджидал прорвавшихся с копьями с другой стороны брода. Железная фаланга уже не бежала, она спокойно шла, готовясь раздавить попавших в ловушку степняков.

Из фаланги выдвинулся чуть вперёд ужасный Крис Колорин. Он легко сбросил с коня одного батыра и сломал ему хребет. Затем столь же страшно разделался ещё с тремя. И тораканы почти все полностью пали духом и побросали оружие.

Крис в этой битве получил вторую золотую пластину и дворянское достоинство. Он теперь формально имел право на свой шатёр, но в войске колонистов такой привилегией не было принято пользоваться. А вот Крису пришлось. Все единодушно отказались ночевать с ним под одной крышей.

Пленных было в два раза больше, чем старков. Поэтому обошлись с ними жёстко. Всех раздели донага, а поскольку степняки плохо ходят пешком, тем более нагими и босыми, это было почти гарантией от побега. Ноги всем связали. Затем разобрались, кто из батыров из других племён. Их отвели в сторону, вернули штаны и объявили, что они будут отпущены после выкупа: один золотой, один баран и один добрый конь за трех батыров. Отпустить просто так было бы некоторым позором для степных удальцов, а сейчас они сочли решение очень благородным и справедливым: плата была символической. Между собой они начали в шутку пререкаться, кто из них оценён в коня, а кто в барана. А затем, после того, как их покормили мясом и налили им понемногу водки, батыры, попросив из захваченных вещей пару сазов, неожиданно начали импровизировать песни, воспевая свою и старков храбрость в битве и восхваляя воинственных и честных противников, проиграть которым не стыдно.

Одного из батыров отпустили к тораканам собирать выкуп, дав ему хромающего, но в остальном нормального, коня. По обычаям степняков, если воины воевали за другое племя, выкупить должны были те, кому помогали. Потом воин и его родичи возмещали выкуп.

Далее, от основной массы воинов отделили почтенных беков и нойонов. К ним подошёл царь и сказал, что трое из них будут отправлены собирать выкуп. Беки после перепалки назвали троих счастливчиков. Царь показал на повозку, запряжённую волами, стоявшую на другом берегу реки:

-- Поедете на ней.

-- Но это позор. Мужчины ездят на конях.

-- Вы и не будете мужчинами. А чтобы не тянули с выкупом, скажите своим, что через шесть дней со всеми остальными пленными будет проделано то же, чтобы они не мечтали сбежать на родину вместо честного выкупа. Торга не будет. Цена за каждого пленного: добрый конь со всей сбруей и пять золотых.

Цена была приемлемая, хотя всех поразила разница в подходе к чужакам и к тораканам. Вроде бы надо было лучше обходиться с соседями, а тут высказывали всяческое почтение дальним, пренебрежение и жестокость по отношению к ближним.

Беков подвели к арбе, кастрировали, обработали рану и погрузили на арбу. Тораканы завыли от страха. Они поняли, что, если их сородичи протянут, с ними сделают то же самое.

А у царя, несмотря на блестящую победу, на душе было тревожно. Во время битвы прискакал (вернее, дополз, если рассчитать время) гонец от Ликарина. Барон-таки вылез вперёд и пошёл брать то, что удержать будет тяжеловато. А отдавать обратно -- сейчас, на первых порах, когда необходимо создать у всех образ непобедимых воинов и жёстких политиков, просто недопустимо.

***

Женщины наблюдали битву из крепости на берегу реки. Зрелище было страшное. По рассказам и книгам всё казалось гораздо менее жестоким. А здесь... Сначала лошади с выпущенными кишками, в конце дикие крики заживо горящих степняков. Да, учебный бой выглядит намного красивее.

Но всё равно главным чувством была гордость. Их мужчины оказались неизмеримо сильнее тех, кто считал себя прирождёнными воинами. Подскакав к женщинам, царь закричал:

-- Менее сотни убитых и смертельно раненых граждан! Этих мы раздавили! Теперь они долго не полезут! Почти никто не ушёл!

Воины, отходящие от азарта жестокой и тяжелейшей битвы, поздравляли друг друга. Они смотрели на крепость и женщины почувствовали, что ждут теперь их поздравлений и поцелуев.

В общем, всё оказалось не так красиво и романтично, как представлялось по романам, песням и поэмам. Сражение было выиграно в первую очередь организацией и пСтом. Смелость людей была лишь основанием для этого. Без первых двух компонент смелые воины славно погибли бы, затоптанные численно превосходящими, и на самом деле тоже смелыми и умелыми в бою степняками. А сейчас смелость завлекла степняков в гибельную западню, где их боевые навыки оказались бесполезны.

На следующее утро женщины отправились обратно, подальше от обгоревших трупов, лагеря пленных и прочих "прелестей". Конечно же, каждая из них вознаградила одного из героев битвы. По мере того, как они удалялись от лагеря, неприятные впечатления сглаживались, и оставались воспоминания о смелых и сильных людях, которые шли на верную смерть с улыбкой, а ещё лучше, своим искусством повергали сильных врагов, сами оставаясь живыми. Теперь уже виделись картины: как громадные степные богатыри валятся перед невысокими ловкими старками; как батыры-добровольцы поют песни, славя смелость и благородство своих победителей; как пару часов назад безжалостно дравшийся и многократно смотревший в лицо смерти воин галантно и ласково ухаживает за красавицей, которая просто не может перед ним устоять, -- и как во время ночи любви сильные воины неожиданно припадали к груди женщины и начинали плакать от страшного напряжения, которое разрядилось неистовой страстью, и от того, что только теперь перед глазами смельчака встали все ужасы и опасности, пережитые в бою. Вот так и создаются песни, романы и легенды о войне...

Вернувшись в Арканг, Ириньисса увидела прекрасное зрелище. Объединённая эскадра под ярким солнцем, движимая попутным ветром, шла на запад высаживаться в тылу Ссарацастра. И вдруг ей вспомнился в последний момент струсивший Ол, грусть заволокла её глаза и она запела:

Далёкий возлюбленный

Я не знаю, мой милый, где ты.

Я теперь на краю земли.

Над горами встают рассветы,

И идут по волнам корабли.

На жемчужный песок упали

Капли горькой морской воды.

И в душе, как живые, вдруг встали

Незабвенной любви следы.

Наяву мы расстаться решили,

Но приходим друг другу во сне,

Парусов корабельных крылья

Принесите любовь ко мне

На суровом, на диком юге,

Даже солнце на север идет.

Донеси, моё солнышко, другу,

Как душа моя ждёт и поёт.

Здесь мужчины сильны и суровы,

Их объятья и дружба крепки.

Нерушима их честь, крепко слово,

Верный меч -- продолженье руки.

Наяву мы расстаться решили,

Но приходим друг другу во сне,

Парусов корабельных крылья

Принесите любовь ко мне

Приходи ко мне, мой незабвенный,

Паутину довольства развей,

Ждёт тебя здесь подарок бесценный:

Жизнь и смерть настоящих людей.

Повстречаю тебя возле сходен,

Расцелую на зависть другим,

Здесь поймёшь ты, к чему ты пригоден,

Здесь ты станешь собою самим.

Наяву мы расстаться решили,

Но приходим друг другу во сне,

Парусов корабельных крылья

Принесите любовь ко мне

Вы, на север летящие гуси

Передайте мой зов ему:

Приходи, и к тебе вернусь я,

Приходи, крепче всех обниму.

Приходи, здесь героем ты станешь,

Только здесь своё счастье найдёшь.

Там лишь призраки слабых манят,

Там без пользы душою сгниёшь.

Наяву мы расстаться решили,

Но приходим друг другу во сне,

Парусов корабельных крылья

Принесите любовь ко мне

***

Аргумент царя оказался действенным. Через пять дней появился табун лошадей, и началась церемония передачи пленных. Сначала освободили чужих батыров, вернув им халаты и шапки. Они расставались со старками почти что лучшими друзьями, некоторые даже побратались со старкскими воинами. Затем, поскольку тораканы пригнали коней не только для выкупа, но и чтобы пленные вернулись домой, как подобает воинам, старки отобрали лучших коней в качестве выкупа. На глазах у взбешённых тораканов большинство старков уселось на новых коней и направилось в тораканские степи. Тем не менее, даже после этого тораканские старейшины не заговорили о мире. Освобождённые пленные в беспорядке пересекли реку, и тут на них напали старки: они сдержали слово отпустить пленных на свою землю, но кровавую баню надо было довершить, чтобы надолго отбить у тораканов охоту воевать. Словом, мало кто из этого племени вернулся домой.

Чужие батыры, придержав коней, хладнокровно смотрели на побоище. Это была уже не их война. Тораканы завлекли их обещаниями одной славной битвы, а после неё легкой прогулки и богатой добычи. Они обманули союзников, и теперь беспощадно покараны. А со старками лучше не враждовать, тем более что общей границы с ними нет. Если тораканы по своей глупости и упрямству пожелают умирать дальше, их дело. Степь больше вмешиваться не будет.

Царь дважды лично принял участие в битвах (но выбирал момент и место подключения к бою весьма осмотрительно, чтобы зря не рисковать), и каждый раз его защищал Чиринг, с азартом бросавшийся в бой и стремившийся, чтобы Атару ничего не грозило во время битвы. После первого боя царь демонстративно освободил его и спросил, желает ли бывший ихланский царь дальше служить Атару по доброй воле? Тот сразу согласился и получил первые пять золотых монет в качестве жалования. Во время побоища Чиринг тоже был рядом с царём. Когда немногие вооружённые тораканы (из приехавших выкупать своих) бросились на царя, Чиринг воспользовался своим новым положением, выехал вперёд и не дал им даже приблизиться к царю. А безоружных он перебил пару десятков, сопровождая каждый удар радостным кличем. Царю было неловко, что Чиринг убивает слабых с удовольствием, но такова психика горцев. После битвы Чиринг стал клиентом царя и получил старкское имя Чир Ихиларинг. Царь сказал ему, что как только Чир сумеет на достаточно чистом старкском языке выступить перед Народным Собранием и попросить гражданства, оно ему будет даровано за преданность, смелость и честь. Присутствующие граждане криками поддержали царя. Чир с удовольствием переоделся в старкские одежды, нацепил пожалованный ему меч, и стало ясно, что теперь он будет изо всей силы стремиться усвоить язык и обычаи своего нового народа.

После побоища старки собрали лошадей и направились грабить стойбища тораканов. Захватывать землю на другом берегу реки они не собирались: лезть в степи означало обречь себя на бесконечную войну. А эти упрямцы уже обессилены, их надо заставить на коленях просить мира.

В стойбищах сопротивлявшихся мужчин убивали, бежавших не особенно преследовали, женщин и детей забирали в рабство, слуг и рабов уводили с собой, не понижая статуса слуг. Скот угоняли. Кое-где в степи в балках и около ручьёв были небольшие деревеньки. Тораканы со своими крестьянами обходились весьма пренебрежительно, обдирали их беспощадно. Поэтому половина крестьян присоединилась к старкам, которые их не трогали и платили за взятое.

В Арканг потянулись обозы с рабами и скотом. Купцы со всего Юга собрались, чтобы покупать дешёвые товары. Крестьян расселяли как смердов на свободные наделы и оговаривали сразу их повинности. К каждым четырём-пяти дворам смердов подселяли крестьянина-старка или варвара-воина, если смерды доставались дворянам.

***

Кутрингштанд, отец Чанильтосинда, отказался от сына, опозорившего его род своим бесчестьем (в данном случае не бесчестным поведением, а тем, что он получил позорное наказание), в тот же час, когда получил весть о случившемся и о бегстве сына. Это было разумно: ведь царю либо новому царевичу могло в противном случае показаться целесообразным уничтожить всю семью изгнанника. Сановник призвал к себе своего любимого сына, Чанильштолота, полного младшего брата Чанильтосинда (от той же жены).

Чанильштолота весть о позоре брата застала на рыбалке (он очень любил море и сам ходил под парусом на своем катамаране). Он немедленно направил катамаран к берегу и переоделся в траурные одеяния (юбка из мешковины, лапти на ногах, безрукавка из холста, чёрный платок на голове, закрывающий лицо, кроме глаз). Тут последовал вызов от отца.

Отец поглядел на сына и сказал:

-- Позора на нашей семье нет. Чанильтосинд больше не мой сын и не твой брат. А ты должен окончательно смыть бесчестье нашей семьи. Немедленно переоденься в обычное платье, собирайся, иди на своём катамаране к новому наследнику престола, поклонись ему, добейся, чтобы он принял тебя в число друзей. Лучше сделать это не при царе, царь может разгадать твои намерения и казнить тебя. А затем в удобный момент смоешь позор нашей семьи своим геройским деянием: убийством этого злобного существа. Но не спеши. Научись у него всему, чему сможешь, войди к нему в полное доверие, подготовь себе бегство и затем рази наверняка, оставив записку, за что мнимого царевича убили. А не удастся уйти, умри доблестно, проклиная жестокого и подлого выродка северян и славя наш род.

-- Слушаю и повинуюсь, -- ответил Чанильштолот, упал в ноги отца, поблагодарил его за оказанную честь и высокое поручение.

На следующее утро Чанильштолот на своем катамаране в сопровождении яхты, на которой шли слуги и везли его вещи, отправился на юго-запад выполнять поручение отца. О принце уже ходили легенды, и агашец представлял себе его как настоящего демона во плоти, как Обесчещенного, воплотившегося в человеческом облике.

Через десять дней к Кутрингштанду прибыл горец из Логима с посланием от сына. Он извещал, что в безопасности, под покровительством логимского князя, и просил денег. Чанильтошлот на глазах у гонца сжёг послание и сказал:

-- Этот человек больше не сын мне. Тебя угостим, дадим тебе женщину на ночь и деньги в награду за честно выполненное поручение. А своему князю передай: "Изгнанник лишился своего рода и своей семьи. Он целиком в вашем распоряжении. Никого из родственников у него теперь нет, и мстить за него никто не будет". А бывшему сыну моему передай: "Ты больше не сын мне и не член нашего рода. Никакой помощи тебе от нас не будет. Я направил того, кто был раньше твоим братом, чтобы он службой и делами своими искупил твой позор у царевича".

***

Посоветовавшись с лазанцами, прекрасно знавшими здешние места, Урс решил, что, снявши голову, по волосам не плачут, и хуже всего останавливаться на полдороге. Основная дорога вела через перевал в Долину Кувшинов: самые богатые и населённые места Ссарацастра, его сердце. На перевале стояла старая запущенная крепость. Урс запланировал, что эта крепость станет западной границей Лиговайи и его владений, кинжалом, направленным в сердце врага. Вот на этом месте он и собирался принять удар полчищ Ссарацастра.

Окончательно повлияло на его выбор известие о разгроме тораканов. Гонец, который по дороге загнал двух коней, заодно привёз приказ царя не увлекаться наступлением и при приближении войска царя царей отойти в крепость. Урс прочитал приказ и громогласно объявил всем, что ему предоставлена полная свобода действий: ведь в приказе не указано, в какую крепость отойти.

Путь к перевалу лежал через земли народа арцхан, царство Ицк. Цацикот разослал мелкие отряды тревожить войско Урса, а сам решил отступить в Долину Кувшинов к главному войску. Вместе с войском царька собралась уходить куча народу. Все боялись неведомых жестоких "сраков" и прекрасно ведомых лазанцев, которые и в обычные времена по каждому поводу затевали стычки и набеги, а уж теперь дадут волю своей ненависти. Ходили разговоры, что лучших женщин заберут себе старки, а всех оставшихся, кроме старух и уродин, лазанцы и эти невесть откуда взявшиеся ихлане. Тех, кому оставят жизнь, начисто ограбят и превратят в бесправных месепе.

Цацикот понимал, что благороднее было бы ползти с войском сзади этого медленно продвигающегося сборища беженцев, но это было бы самоубийственно для армии и не защитило бы людей, а, наоборот, подставило бы их под удар. Поэтому плетьми и ударами оружием плашмя его воины проложили себе дорогу сквозь толпу и ушли в долину первыми. А на входе в долину образовалась дикая пробка ещё по одной причине. По традиции гарнизон крепости собирал пошлину по паре медяков с человека, досматривал людей и товары, чтобы не занесли болезнь или чего запрещённого (например, дури от Древних). На этой "таможне" местные мытари и пропускали в час по чайной ложке, стремясь содрать с тех, кому милостиво разрешали пройти без очереди или пронести запрещённое. Хватательный инстинкт был столь силён, что они прозевали подход старков.

Узнав, что Цацикот уходит, Урс не стал отвлекаться на занятие деревень Ицка, а прямиком двинулся к перевалу. Оценив обстановку перед крепостью, он велел своим построиться клином и прорубать себе путь через толпу, крича, чтобы мирные жители расступились и безжалостно убивая тех, кто будет мешать двигаться. Самых красивых женщин он разрешил захватывать и взять в середину строя.

Толпа в панике расступилась в основном в стороны, и по кровавой дорожке Урс приблизился к крепости. Тут толпа смела заслон мытарей, но сама образовала непроходимую пробку. Расчистив оружием эту пробку, Урс выстроил своё войско. Все беженцы, кроме тех, кому посчастливилось уже проскочить перевал, оказались отрезаны. Копьями оттеснили толпу несколько назад и потребовали от мытарей сдать крепость. Перетрусившие мытари боялись и страшных старков, и своих, которые их могут потом растерзать, если крепость будет сдана без боя. Тогда Урс велел своим воинам начать на глазах у защитников крепости насиловать женщин, и заявил гарнизону, что они сдают крепость не просто так, а за выкуп: жизнь и честь всех беженцев. Если крепость будет немедленно сдана, старки пропустят без всякого насилия и без грабежа всех, кто желает уйти. Если нет -- поступят по праву победителей, обращая в рабство, убивая, грабя и насилуя.

Такие "весомые аргументы" убедили мытарей и заодно показали им, что торговаться не стоит. Они стали выходить. Но их поджидало ещё одно разочарование. Когда они покинули крепость, внешний строй из джигитов их перехватил, ограбил догола, избил, говоря, что это им наказание за то, что они из-за жадности подставили под удар своих людей, -- и проводил пинками.

А беженцы действительно после этого полились широким потоком, и никто их не трогал, пока они вели себя спокойно. Некоторых, кто стал рваться по головам и грозил вновь образовать пробку, утихомирили оружием. Тех из них, кого не убили, обратили в рабство и отправили на работы в крепость.

Женщинам, использованным в качестве наглядного пособия, разрешили тоже идти, но большинство из них предпочло остаться, боясь, что их как обесчещенных убьют мужья либо родители, а кого не убьют, опустят до шлюх и продадут в рабство свои же. Их разобрали в наложницы. Сначала выбирали себе женщин старки, затем ихлане, а затем джигиты. У джигитов это не вызвало нареканий: правильный правитель, по понятиям действует. Но их удивило, что Урс и старки чётко следили: если женщина возражает, брать её себе нельзя. Ихлане объяснили джигитам, что старки вообще по-другому относятся к женщинам, и надо привыкать. Из женщин, кто сначала хотел уйти, почти все, посмотрев издали на процедуру распределения наложниц, вернулись назад, решив, что здесь им будет лучше.

Целые сутки шли сплошным потоком беженцы. За это время Урс заставил своих привести укрепления в порядок, насколько возможно.

На следующий день подошёл царёк Кратавело. Увидев войско Урса, он отказался от намерения штурмовать крепость, а когда Урс демонстративно приказал своим оттянуться с дороги, понял, что ему дают проход, и тоже ушёл в Долину Кувшинов. Полководец посчитал, что спереди кратавельцы будут не столь опасны, как сзади.

Назавтра утром внизу в Долине Кувшинов показалась лента ссарацастрского войска, а к крепости подскакал небольшой отряд.

-- Царь царей Ссарацастра Куструк из Кампатира хочет наедине переговорить со славным воителем Урсом Одноруким.

-- Я согласен и клянусь честью, что тебе и твоим людям, царь, никакого вреда не будет нанесено и вам позволят, если мы не договоримся, уйти к своему войску. Но при условии, что твоё войско тоже пока остановится на время переговоров.

-- Идёт, Однорукий, -- произнёс царь царей.

Царя с двумя охранниками впустили в крепость, а его людям поставили шатёр под стенами крепости и вынесли угощение. Переводчиком служил Аориэу.

Царь начал с того, что отдал дань угощению и лазанскому вину. Виночерпием была горянка из рода азнаура, обращенная в рабство несколько дней назад. Старки бы предпочли наготу, поскольку считали её намного менее постыдной, чем всяческие ухищрения показать и вместе с тем скрыть, но, по советам лазанцев и Аориэу, девушку одели в полупрозрачное платье. Царь вежливо похвалил девицу, и Урс немедленно подарил её царю. Наконец, Куструк перешел к делу.

-- Люди рассказывают, что ты можешь быть и безжалостен, и гуманен. Я вижу, что ты, хоть и вырос не в наших традициях, умеешь поступать так, что наши люди тебя понимают и уважают. А какой ты полководец и какие вы воины, мы убедились на собственной шкуре.

-- У нас, старков, принято считать: если тебя начинают сильно хвалить, то собираются обмануть, -- резанул Урс.

Царь царей поморщился от такой невежливости.

-- Ты говоришь так прямо со мною, как будто ты -- царь царей или царь своего великого царства.

-- Я владетель своих владений, которые я честно взял мечом, и свободных людей, которые пришли вместе со мной. Мы привыкли всё друг другу говорить прямо. И если ты, царь царей, и твои люди хотят с нами сотрудничать и дружить, вам нужно принимать нас такими, какие мы есть. У вас на земле мы не будем наводить свои порядки, но и не станем кланяться всем по чужим обычаям. А насчёт отношения к лести... мы взяли пример с Победителей.

Куструк почувствовал недосказанное: "А вы с Кришны".

-- Общаясь с агашцами и скаратцами, мы привыкли: горожане с низин любят, чтобы с ними говорили мягко и льстиво. У себя в царстве я говорю прямо, а вот в Совете Царей уже приходится расцвечивать речь. Но ты ведёшь себя как равный с равным.

-- Сейчас мы воюем. После того, как война решит, станет ясно, кто выше, а кто как пыль под ногами. А пока что разумнее всего говорить на равных.

-- По тому, как ты это сказал, понимаю, что ты уверен: пылью станем мы. Но не заносчивость ли это? Ты посмотри вниз, сколько войск я привёл с собою.

-- Торакане тоже привели целую орду. И никто не ушёл назад. Так что молись, чтобы твоё войско ушло назад без больших потерь.

-- Ты правду говоришь, Однорукий?

-- Разве я похож на людей, которые, как стыдливо говорят политики и мошенники, "лукавят"?

-- Ты похож на человека, который может применить в битве любую хитрость.

-- Ты неправ, царь царей. Только такую, которая не противоречит чести.

Куструк расхохотался.

-- Ещё раз вижу, что я принимаю правильное решение. Ты понравишься нашим народам. Ты мог бы пасти их стальным жезлом и сделать из Ссарацастра могучую силу.

-- Зачем ты мне это говоришь? Я могу тебе, государь, ответить прямо: то, что лежит ниже гор, мы заберём в наказание за вашу попытку склонить меня к предательству и за то, что вы по глупости и самонадеянности своей влезли в войну. Но ваше государство нам просто не нужно. Разбирайтесь со своими делами сами.

-- Прекрасно! Значит, Лиговайе Ссарацастр не нужен. Ты сказал мне очень важную вещь. И можешь ли ты столь же прямо сказать мне, правда ли, что у вас теперь союз с Агашом?

-- Правда. Наш царь и царь Агаша теперь братья. А нашего бывшего наследника Кринсора, который в одиночку убил на поединке семь агашских царевичей, их царь теперь усыновил и сделал своим наследником, дав ему такое имечко, что у меня язык сломается, если я попытаюсь его произнести.

"Тлирангогашт", -- вдруг произнёс Аориэу, и оба переговорщика улыбнулись.

-- Невероятные вещи ты рассказываешь. Но видно: не врёшь.

-- Я вру только для пользы дела. А сейчас обманывать было бы вредно для нас всех.

Ошеломлённый такой прямотой, царь выпил свою чашу и протянул её рабыне, чтобы та наполнила вновь. Урс тоже выпил свою.

Аориэу стремительно перебирал в голове варианты, стремясь найти наиболее гармоничный. Он уже понял, что царь царей, в тоскливом ожидании неминуемого поражения и затем позора на Совете Царей, попытается передать власть над Ссарацастром Урсу. Какой великолепный шанс гармонизировать этот клубок взбесившихся змей! Его упускать нельзя!

А царь царей ещё раз убедился в том, что принятое решение правильное. Он не питал иллюзиё что его воинство с ходу возьмёт крепость. Конечно, джигитов не удержать и они попытаются. Откатившись, неделю будут зализывать раны и пьянствовать с горя. Потом ещё неделю препираться, кому строить осадные орудия? Так что месяц этот Однорукий, вероятнее всего, удержится, а затем подойдёт войско Агаша и начнётся избиение... Нет, надо говорить прямо.

-- У меня есть предложение к тебе, Однорукий. Я должен отдать приказ своему охраннику.

-- Отдавай.

Охранник передал царю изящный венец. Царь, сняв походную шляпу, надел его себе на голову и выпрямился. Урс почувствовал, что и ему нужно встать.

-- Я, царь царей Ссарацастра Куструк, провозглашаю царём благородного и славного воителя Урса Однорукого и жалую ему честно завоёванное им царство Лазика, наследником коего он стал как зять последнего царя, опозорившего себя бегством. Я добавляю к этому царству крепость Кулитран и крепость Аякар вместе с прилежащими землями. Я снимаю с себя корону царя царей и передаю её достойнейшему. Я извещаю царя Урса, что Совет Царей большинством голосов решил в случае, если ты примешь царскую корону и я, Куструк, добровольно сниму с себя венец, избрать тебя царём царей. Я готов поклониться тебе, как царю царей. Дано в крепости Кулитран в третий день десятого месяца года синего ворона.

-- Что такое? Мне опять предлагают предательство?

-- Нет. Став царём царей, ты обеспечишь мир народу Лиговайи и сможешь заключить прочный и справедливый союз между своим царством и царством большинства твоего народа. Подумай, именно это нужно сейчас Лиговайе.

Урс понял, что резон в словах царя есть. Голова его начала раскалываться. Так хочется навести порядок среди этих горцев! Но нет, он же не царь над рабами царя! Он -- владетель для граждан! И такое решение в одиночку он принять просто не может, потому что решать здесь должен народ.

-- Царь, сказанное тобою очень важно и твоё предложение лестно для меня и моих людей, -- подчеркнув последние слова, ответил Ликарин. -- Но я не деспот над рабами. Я -- вождь свободных людей, граждан. Они должны решить вопрос, останутся ли они гражданами Лиговайи или же станут гражданами вновь образованного царства. И поднять меня до царя должны сначала они. А уж признать титул можешь ты. Так что давай сейчас спокойно пировать. Твоих людей я позову в крепость и угощу как следует. А завтра утром ты выступишь со своим предложением перед нашим народом. А я после тебя объясню Народному Собранию моего владения, какие же преимущества все граждане получат, став господами Ссарацастра, и какие обязанности им придётся при этом на себя взвалить. Так что готовь убедительную речь. Лучше, конечно, было бы, если бы ты произнёс её на Древнем языке, но, если тебе хочется выражаться свободно, мой слуга переведёт её на старкский.

Последнее предложение Ликарин произнёс на Древнем языке.

-- Тогда я немедленно пошлю своего человека за священником, чтобы он помог мне составить речь, и заодно передам воинам, чтобы не беспокоились и ждали до завтра, -- ответил царь царей, считая, что убедить Народное Собрание не составит труда.

Правда, в голове у Куструка уже стало вырисовываться ощущение некоторой ловушки. Но он неправильно понял сигнал опасности. Он решил, что старки возьмут на себя роль знати во всём Ссарацастре. Но царей-то они заменить не смогут... А сами старки в этом случае сыграют роль цемента, который скрепит Ссарацастр. Тысяча человек в следующих двух поколениях рассосётся в окружающем их обществе, но зато знать разных царств будет ощущать себя единым целым. А как этого не хватает сейчас! Стоит пойти на такое.

Как следует попировать Куструку не удалось. Он со священником весь вечер оттачивал речь, а затем попросил Урса перенести Народное Собрание ещё на день, а то он не успевает как следует подготовиться. Урс улыбнулся и сказал, что он тоже хотел униженно просить об этом Куструка, поскольку он разослал гонцов ко всем гражданам своего царства (эта оговорка порадовала Куструка), но к утру многие из них прибыть не сумеют. А на таком важном собрании должны присутствовать по возможности все. Лишь после этого Куструк с Урсом как следует выпили.

Весь следующий день Куструк заучивал свою речь, а в крепость съезжались граждане из деревень Лазики и Лиговайи. Несколько джигитов из войска Ссарацастра подскакали к крепости. Царь царей вышел к ним, переговорил, успокоил и сказал, что завтра утром на Народном Собрании будет всё решено, и пусть они готовят пир в честь новых джигитов-старков.

***

Подготовить десант в тыл Ссарацастра оказалось делом не одного дня. Пришлось сразу же вновь собирать распущенные после замирения войска княжеств, корабли подготавливали к рейду, старки и агашцы собрали несколько осадных машин, затем разобрали их и погрузили на корабли. После битвы с тораканами пригнали еще табун лошадей, которых надо было разместить на кораблях. Словом, хлопоты заняли полмесяца.

Первую неделю всем руководил царь Ашинатогл. А затем он вызвал к себе наследника.

-- Сын мой, за это время ты уже немного овладел агашским. Ты сможешь сам командовать нашей армией. А теперь насчёт войны. Царь Атар присвоил себе твоё предложение. Ты провидел план войны, а он высказал его затем как свой. Это правильно, произнести решение должен высший. Тем более, что тораканов всё равно пришлось разбивать ему. И сдерживать ссарацастрские полчища, пока мы не вставим им иглу в брюхо, тоже ему. Но и ты показал себя достойным руководить войском. Я хочу отправиться в Калгашт. В царстве накопились дела. А командование объединённым войском и флотом вручаю тебе.

Тлирангогашт понял, что это -- решающее испытание, сможет ли он стать достойным царем мощного царства. Заодно он сразу же сообразил, что князья с радостью примут его в качестве командующего. Ашинатогл был бы непререкаемым авторитетом со всеми достоинствами и недостатками такового. Против его решений никто не осмелился бы возразить. А тут можно будет и возразить, и делёж добычи, как князья рассчитывают, станет справедливым. Конечно, и Ашинатогл мог бы проявить при дележе благородство и справедливость. Но если ему стало бы угодно взять себе львиную долю, никто не сказал бы ни слова.

А что главнокомандующий объединёнными силами очень молодой, никого не смущало. Главное, происхождения высочайшего и репутация убийственная. В этом одно из преимуществ монархии: ведь молодость порою способна на такие дерзания, перед которыми человек более зрелого возраста остановился бы.

Внутри себя Тлирангогашт решил, что войну он завершит в Долине Кувшинов, в столичном городе Ссарацастра. И, не колеблясь, принял предложение отца.

Как и ожидалось, оба князя были только рады, когда Ашинатогл формально вынес на их обсуждение решение о передаче командования царевичу. Ведь иначе командование было бы поручено одному из них, и второй был бы ущемлён. А идти на бой под руководством простого генерала князьям гонор не позволил бы. Обсуждение превратилось в восхваление достоинств Тлирангогашта и в последующую пьянку. И армия встретила совместное повеление царя и князей ликованием. Репутация царевича была сейчас высока во всех слоях: и у знати, и у офицеров, и у простых воинов.

Перед отъездом царь сделал Тлирангогашту ещё один подарок. Он устроил ужин на двоих, немного выпил, после того позвал одну из своих охранниц, налил ей вина и велел сыграть на лютне. Та, видимо, уже не первый раз делала такое по просьбе царя, и подыграла ему, пока тот спел арию из героической агашской пьесы. После чего царь и охранницы (они незаметно вошли в шатёр во время пения; видимо, что царь распелся, было признаком прекрасного настроения) со значением посмотрели на Тлирангогашта. Пел царевич за время пребывания в агашском лагере всего раз, но это стало знаменито. Тлирангогашт взял лютню и стал петь песни из спектаклей Театра Души. Пел он по-старкски, но и мелодия, и весь словесный орнамент давали возможность почувствовать всем, что это песни про героев, про высокую любовь, долг и героическую смерть. После этого одна из охранниц запела песни на своём языке, их аура была такая же. А царь спел ещё пару героических арий. По ходу дела все осушили по нескольку чаш вина. И тут царь спросил охранниц:

-- Любите ли вы моего сына?

Они переглянулись, и старшая из них неожиданно серьёзно сказала:

-- Все мы готовы отдать за него свою жизнь, и были бы рады, если бы он позвал нас на ложе.

-- Не будет ли для вас обидой, если я передам вас ему?

-- Нет, хозяин! Мы будем рады ему служить.

-- Тогда с этой минуты вы охранницы командующего армией и наследника престола, а не царя. Если вы все влюбились в него, опасно вас оставлять на службе у меня, -- и царь басовито рассмеялся, показывая, что случившееся входило в его расчеты и приятно ему.

Принц был ошеломлён. Женщины-охранницы были старше его. Он спросил их о возрасте. Младшей было двадцать три священных года, а старшей тридцать. Заметив некоторую растерянность приёмного сына, царь сказал с улыбкой:

-- Идти на верную смерть не боялся, а перед женщиной дрожишь!

-- Любой мужчина дрожит перед сильной женщиной. Это единственный случай, когда бояться поединка не позорно.

-- В этом лагере ты теперь больше не найдёшь себе настоящих женщин, а без них нельзя. В Ссарацастре тебе придется начать создавать себе гарем из пленниц, но они ведь не будут достойны тебя. А эти воительницы защитят тебя и от врагов, и от смертной тоски, и от отчаяния. Ведь мужчине не стыдно утешиться в объятиях достойной женщины, когда у него наступает момент отчаяния. А такие дни в жизни каждого бывают. И ещё тебе скажу. Предают друзья. Предают жёны и дети. Эти женщины никогда не предадут. Но могут убить, если ты совершишь подлость по отношению к ним.

И царь расхохотался, показывая, насколько невероятным кажется ему последнее предположение.

-- И ещё одно я должен тебе сказать. Ты обязан за время похода довести своих друзей до такой степени преданности тебе, что они должны по одному твоему слову быть готовы убить собственных отцов... Да и меня тоже.

-- Отец! Как ты можешь такое говорить?

-- Могу именно потому, что знаю, что ты никогда им не прикажешь такое сделать, -- и тут царь тяжело вздохнул и добавил: -- если только я не сойду с ума. Тех, кто не сможет дойти до такой верности, убивай. Причина для этого всегда найдётся. А свободные места заполняй другими по собственному выбору.

Принц вновь призадумался. Задача, которую поставил отец, как теперь ему стало ясно, это минимальная гарантия выживания после того, как Тлирангогашт одержит победу и вернется в "нормальное" общество придворных и интриг. Конечно, интриги, а порой и убийства родичей, случались и в обществе Империи, но здесь законы взаимодействия были жёстче. Зато тренировка и обучение детей намного мягче. "Гуманность" и мягкотелость в одном всегда оборачивается страшными последствиями в другом. Вдруг его поразила мысль:

"А ведь мыслителям из таких обществ, где подлость является законом во взрослом мире, зато сюсюканье -- законом при обращении с детьми, вполне может показаться, что мы, старки, заслуживаем сожаления! Ведь у нас с детства гражданам вбиты понятия чести и достоинства, из-за этого мы якобы зашорены в восприятии мира и общественных отношениях. Я-то вижу, что на самом деле вовсе не так. Оба моих отца прекрасно понимают это. Иначе царь Агаша не сделал бы меня своим наследником".

На следующее утро царь Ашинатогл отбыл в Агаш.

***

Народное собрание началось через два часа после восхода солнца. Граждане расположились на площади мытарей перед крепостью в полном вооружении, подчёркивая серьёзность момента и заодно не желая оказаться захваченными врасплох вылазкой стоящего в паре вёрст ссарацастрского воинства.

В предыдущие дни отдельные группки ссарацастрцев пытались пробраться мимо крепости, чтобы пограбить в долинах за нею. Их безжалостно останавливали оружием, и когда царь царей узнал об этом, он только сказал:

-- Наши джигиты всегда сломя голову лезут в драку. Их невозможно остановить. Вы поступаете правильно: они нарушили приказ и больше не мои воины. Захваченных в плен можете казнить или поработить. Только не надо их позорить и после этого отпускать на волю.

Барон Урс Однорукий кратко сказал, что собранию оказана высокая честь и возложена громадная ответственность. Граждане должны выслушать царя царей, дать достойный и разумный ответ на его неожиданное предложение. Куструк порадовался такому введению. Он уже начал понимать, что здесь владетель не имеет права заставить граждан изменить свой статус. Это могут решить лишь все граждане совместно. В принципе в некоторых из ссарацастрских царств были собрания воинов, а собрания знати в большинстве. Так что подобный подход не был чужд миру горцев. И, собравшись с духом, царь царей начал самую ответственную в своей жизни речь.

"Свободные граждане, пришедшие на нашу землю под предводительством славного вождя Урса Однорукого! Свободные народы Ссарацастра приветствуют вас и приглашают вас в нашу семью. За последние века многие славные и воинственные народы приходили сюда и оставались здесь, покорённые нашими прекрасными горами и долинами, нашими страстными и верными женщинами, нашим вином. Ведь не зря наша главная долина зовется Долина Кувшинов. Все они сохранили свой язык и культуру, живут рядом друг с другом как одна большая семья, где порою бывают ссоры и драки, особенно после вина, но, когда приходит на нашу землю недруг, мы все как один встаём против него".

"Я вижу, что вы -- добрые и смелые воины. Вы можете быть безжалостны к врагам и благородны с друзьями. А эти два качества объединяют все наши народы. доблестных джигитов, которые могут и подраться, и помириться, которые выше всего ставят воинскую доблесть, честь и щедрость. Вы можете войти в нашу семью как одни из старших её членов".

"Я вижу, что вы недовольны. Мне кажется, вы считаете, что я пытаюсь вас оторвать от ваших братьев, что остались на равнинах. Но это не так. Вы просто будете жить теперь по-другому и в других условиях, вы всё равно будете отличаться от ваших равнинных братьев. Горы воспитывают суровых и смелых воителей, а равнины -- тех, кто ищет покоя и довольства. Войдя в нашу семью, вы станете залогом вечного мира, союза и дружбы между Лиговайей и всем Ссарацастром. Ваши равнинные братья станут нашими братьями. Любой недруг, напавший на них, станет нашим недругом. Они будут давать нашему союзу богатства, а мы армию из бесстрашных и искусных бойцов. Вместе мы будем непобедимы, и ваш царь Лиговайи сможет возложить на себя корону императора Юга".

"А чтобы обеспечить всё это, я, если вы, свободный народ, согласитесь войти в нашу семью свободных народов, на ваших глазах передам свой венец царя царей вашему вождю. Я привёз с собой также корону Лазики, снятую нашим Советом с трусливой башки их царя. Ваш вождь коронуется как царь Лазики, поскольку он имеет на это право как зять последнего царя. А Совет царей уже решил: после того, как он возложит на себя царскую корону, и если я добровольно сниму с себя свой венец, что я сейчас и делаю, он становится царём царей Ссарацастра. Это избрание пожизненное".

Царь царей передал корону Лазики Урсу, и тот держал её в руках, дожидаясь решения собрания. Про себя Урс уже кое в чём был уверен, ведь старки весь прошлый день обсуждали предложение Ссарацастра, и уже, в общем, было ясно, как они к нему относятся. Свободный народ должен был сейчас проявить свою волю и принять мудрое решение. Урс уже знал, что воины назначили оратора от себя, чтобы ответить Куструку и самому Урсу после их речей. Но многое зависело сейчас и от речи царя царей. А тот продолжал:

"Будучи царём царей, ваш вождь заключит честный и прочный мир и союз с Лиговайей. Но это не единственное, на что мы надеемся. Однорукий показал себя в Лазике прекрасным воителем и правителем, понимающим дух нашего народа. Мы уже видим, что не все у вас такие. Ваш принц, сейчас пытающийся завоевать Алазань, восстановил против себя и старков весь тамошний народ, пытаясь наводить свои порядки. Вы скажете, ведь Однорукий тоже безжалостно наводил свои порядки. Но ваши понятия близки к нашим понятиям. Он действовал так, чтобы поправить наши нравы, законы и обычаи. Он стремился, чтобы они сочетались с нравами новых господ царства, а не пытался всё сломать и переделать по-вашему. В качестве царя царей Урс мог бы оживить весь Ссарацастр и сделать всё лучшее в нём ещё лучше".

"А вы станете знатью нашего государства, наряду с древними и почтенными знатными родами других народов. Те из вас, кто пожелает поселиться в других царствах Ссарацастра, станут владетелями и командирами в войсках. Те, кто останутся на вашей новой родине Лазике, будут благородными азнаурами. Все наши лучшие семьи будут считать за честь породниться с вами, у каждого из вас появится несколько знатных жён-красавиц. Неужели вам не хочется стать почтенными, богатыми и знатными людьми в славном государстве?"

Царя царей насторожил смешок, пронёсшийся по рядам граждан. Он не так хорошо знал Древний язык, чтобы на ходу перестроить речь, но попытался кое-что изменить.

"Слушайте внимательно! Я уже понял, что вы считаете себя лучшими воителями, чем наши джигиты. Но ведь вам предложили стать азнаурами, а не рядовыми воинами. А в других царствах вы сможете подняться и выше. И нашей армией будет командовать ваш царь царей. Он ваши заслуги оценит и вознаградит по достоинству".

"Словом, я надеюсь, что вы примете мудрое решение. Оно приведёт наши народы к прочному миру и союзу, а вам откроет такие пути к власти и славе, которые не могли даже сниться. Вы видите, что я пришёл к вам с честными предложениями и с открытой душой. Я надеюсь, что вы примете их так же честно и с открытой душой".

По правде говоря, собранию понравился Куструк. По сравнению с царьками, встреченными раньше, это была личность. И сотник Сунг Краторус, который должен был ответить от народа, несколько изменил в уме свою будущую речь и свои предложения Народному Собранию. Да и Урс решил несколько изменить своё поведение.

Речь Урса была краткой.

"Граждане! Вы слышали предложения царя царей. Я не вижу в них подвоха. Но перед нами стоит нелёгкий выбор пути. Первая развилка: мир или война. Вторая: гражданское общество, где вы будете полноправными гражданами, и где почти у всех вас владения ваши будут ограничиваться четырьмя-пятью дворами крестьян или столькими же рабами и слугами в городе, или, наоборот, знать в государстве царей, азнауров. джигитов и бесправных крестьян, где вы не будете сами зарабатывать на жизнь, а лишь воевать и управлять. Третья: остаёмся ли мы на Юге единым народом старков или делимся на горцев и равнинных. Четвёртая: просить ли нам принца Лассора очистить Алазань или помочь ему замирить её. Ваш ответ предопределит решения всех этих альтернатив".

Царь царей был, в общем-то, доволен комментарием Урса. Тот не высказал своего отрицательного отношения к предложению. А что упомянул насчёт Алазани, всё правильно: если у старков царь ответственен перед народом, он должен показать народу последствия выбора. И теперь Куструк был уверен, что никто в здравом уме не променяет мир на войну, руководство на необходимость самому зарабатывать, независимость горцев на подчинение царю с равнины. А последнее... надо же показать, что решений без недостатков не бывает! Куструк ожидал голосования, но вместо этого на трибуну поднялся сотник из народа.

-- В чём дело? -- удивился Куструк.

-- У нас граждане. Любой имеет голос и право высказаться. Граждане поручили Сунгу Краторусу высказаться от их имени, -- ответил Урс.

Сотник слегка поклонился, как равным, Урсу и царю царей и начал речь по-старкски. Аориэу переводил её для царя царей.

"Твоё величество, царь царей Ссарацастра! Мой барон Урс! Сограждане и соратники, которые возложили на меня обязанность говорить от их имени! Мы выслушали честное и даже справедливое предложение наших соседей. И мы увидели весьма достойного властителя, который готов снять свой венец, чтобы его государству было лучше. На благородное предложение должен быть дан благородный ответ. Вчера мы весь день обсуждали слова Совета Царей. Сегодня мы услышали их из уст самого Царя Царей и получили от него прекрасные разъяснения ко многим нашим вопросам. И теперь я могу высказать, до чего мы договорились большинством народа".

"Мы посмотрели на ваши земли. Богатейшие земли! Мы посмотрели на ваших крестьян. Несчастные и забитые месепе, глехи, страдающие от произвола и становящиеся уважаемыми лишь в глубокой старости, Мы посмотрели на ваших воинов. Высокомерные джигиты, боящиеся взять в руки молот или мотыгу, будучи уверены, что достойно мужчины держать в них лишь меч, лук, пастуший посох или чашу вина. Мы посмотрели на ваших военачальников. Трусливые азнауры, жалкие, подлые и жестокие царьки".

"А теперь посмотрите на нас. Мы держали в руках мотыги либо молоты. Но каждый из нас в бою стоит трёх ваших джигитов, а когда мы в строю, то и десятка. Земля у нас беднее, но наши свободные граждане-крестьяне превратили свои наделы в богатейшие источники наилучших продуктов. А ваши крестьянские наделы возделаны отвратительно, особенно у так называемых джигитов. Каждый из нас мог бы командовать и руководить лучше, чем ваши азнауры. И править вашими царствами лучше ваших царьков".

"Теперь посмотрите, что получится, когда мы станем вашими людьми. Разве смогут Однорукий и наши люди терпеть на царских тронах жалких интригующих ничтожеств? Нам придётся самим становиться царями. Разве нашим царям нужны будут ваша знать и азнауры? Мы их всех посадим на наделы и дадим в руки мотыги, а кто заерепенится, превратим в рабов. Разве ваши воины-джигиты стали сильнее от того, что они мотыги в руки не берут? Мы повсюду устроим такие же бои, как Однорукий в Лазике, и воинами будут не те, кто выпячивает грудь и хвастается подвигами предков, а настоящие бойцы. Всем джигитам придётся взять в руки мотыги либо молоты и вместо того, чтобы курить трубки и пить вино, работать и тренироваться в военном искусстве до седьмого пота. А когда уже этот пот сойдёт, вот тогда идти в баню его смыть, пить вино, обнимать женщин и курить трубки".

"Ты видишь, царь царей, какой беспорядок мы внесём в твоё царство. И сами мы получим не мир, а кинжалы из-за каждого угла и яд в каждом бокале вина. Лучше мы честно подерёмся с вами и раз и навсегда покажем вам, что дело не в том, горцы или жители равнин, а в том, у кого дух крепче и кто лучше умеет воевать".

"Я прямо говорю тебе, царь царей. Увидев ваших царьков, услышав, как вопил Цацикот, когда его пригрозили кастрировать, как он обделался при этом, как затем он весь в дерьме и без штанов бежал к своим, вспомнив, как он до того стремился смыть позор не доблестью и подвигами, а пытками и казнями тех, кто этот позор видел, увидев, как царь Лазики бежал, бросив людей и семью, мы удивляемся, как эти ничтожества выбрали царем царей такого достойного человека. Видимо, тогда их прижали не менее сильно, чем сейчас".

"И мы предлагаем тебе, Куструк, великую честь. Ты видишь, что наши граждане сильнее твоей знати. Мы редко кого принимаем в гражданство. Ты честно предложил Урсу стать царём царей, а нам знатью вашего государства. Знатью у вас на Юге мы уже и так стали. Мы предлагаем тебе, на которого эти трусливые рабы царствующие возложат всю ответственность за неминуемый разгром, более высокое, почётное, а главное, прочное положение. Сними венец, отошли его царю Атару, а сам становись полноправным гражданином Лиговайи. И вся твоя семья получит гражданство".

"А если хочешь привезти мир, то тебе достаточно лично поехать к царю Атару, поклониться ему как высшему и вручить ему свой венец. Тогда мир и союз будет точно обеспечен. Насколько мы знаем нашего царя, он вернёт тебе твой венец и обеспечит тебе такой почёт и положение, что трусливые шакалы, окружающие тебя в Совете царей, пикнуть не посмеют. А кто посмеет, того вы с Атаром немедленно замените на достойного гражданина Лиговайи".

"Но если твоя честь не позволяет бросить в беде своих людей, и ты предпочтёшь воевать в безнадёжной войне, то мы говорим: в любой момент тебе и твоей семье обеспечен наилучший приём у нас и гражданство".

"Я предлагаю свободному народу проголосовать за следующее".

"Мы благодарны царю царей Куструку за честное и благородное предложение. Мы с сожалением отвергаем его и предлагаем царю лично встретиться с нашим царём, чтобы обсудить условия честного и прочного мира и союза. Мы настоятельно и единогласно рекомендуем нашему царю и нашему общему Народному Собранию по первой просьбе упомянутого Куструка даровать ему полное гражданство Лиговайи. Если царь царей отправится к нашему царю, мы совместно со ссарацастрцами дадим ему достойную свиту. Если же он вернётся к своей армии, перемирие считается прекращённым с того момента, когда он поднимет свой флаг над шатром в лагере ссарацастрцев".

Царь был поражён: простой сотник чётко и безжалостно сформулировал решение. Урс демонстративно возложил на себя корону Лазики, чтобы решение собрания могло быть немедленно реализовано, и поставил на голосование предложения Куструка и Краторуса:

-- Те, кто за предложение царя царей, отойдите влево! Те, кто за предложение Краторуса -- вправо.

Все граждане двинулись направо. Урс снял корону и велел отвезти её к царю Атару.

Куструк предпочёл вернуться к себе, хоть и знал, что царем царей ему осталось быть недолго. В тот же день ссарацастрцы пошли на отчаянный и неорганизованный штурм и, конечно же, откатились с большими потерями (за время переговоров старки укрепились ещё лучше). Старки потеряли одного гражданина, нечаянно убитого стрелой своего же лучника-джигита. Джигит, совершивший эту ошибку, в отчаянии бросился в ряды врага и там погиб, искупив свою невольную вину.

***

В этот же день Атар принял важнейшее решение. Поскольку тораканы практически обессилены, он передал командование на севере барону Таррисаню с правом заключить перемирие в случае, если степняки начнут договариваться о мире. А сам он двинулся с половиной войска занимать Кратавело и Ицк.

Таррисань продолжил налёты в степи, при этом щадя стойбища и стада тех беков и нойонов, которые приходили к нему с повинной и с данью, обещая способствовать заключению мира.

А Атар разделил своё войско на две части. Он сам пошел через Аякар по главной дороге, планируя затем повернуть на север, а треть войска в сопровождении Древних шла по горным тропам, снимая ловушки, чтобы вторгнуться в Кратавело с востока. Появление этих войск было сюрпризом для царя Кратавело. Он считал, что трус-алазанец преувеличил: старки на самом деле не могут пройти по проклятым тропам. Царь Дадианэ дал сражение и потерял полсотни своих людей, не убив ни одного гражданина. В принципе можно было привести войско в порядок и сразиться ещё раз, поражение не было сокрушительным. Но пришли известия, что большая часть старкского войска идет с юга. Царь покинул столицу, отступил в горы с дружиной, приказав остальным джигитам рассеяться по своим деревням и тревожить старков постоянными нападениями.

-- Наша земля должна быть для них не цветущим раем, который они надеялись получить, а кромешным адом!

Так что у старкского войска сложилось первое впечатление лёгкой победы. Тем более что царь Рачало Амирэджиби явился к северному войску с дарами и заверениями в дружбе. Его отправили к Атару приносить вассальную присягу, потребовав, чтобы он одновременно по всей форме направил послов в Ссарацастр с извещением о выходе из союза. Рачалец, поморщившись, согласился.

***

Аориэу был просто поражён решением народного собрания и Урса. Отказаться от такого шанса! Это хуже, чем невезучий: это везучий, не использующий своё везение. Надо будет как-то в момент хорошего настроения хозяина расспросить Однорукого о его жизни. А то о ней ходят в отряде какие-то фантастические слухи, которые сходятся в одном: Урс выбился в знать из крестьян, он любимец царя и, самое важное, одной из главных царских любовниц.

В принципе для Аориэу положение старкских женщин не было удивительным и шокирующим. В некотором смысле они по своему поведению приближались к настоящим людям. Но их чувство гармонии сильно искажалось какими-то нелепыми предрассудками типа брака и семьи или цеховых правил.

Словом,

Кто стричь собрался,

Стриженым сам вдруг ушёл.

Доблестью гордый

В битве сражён был

Тем, кто в гражданстве взращён.

-- Глава 15. Принуждение к миру

Пока ссарацастрская армия бестолково толклась под Кулитраном, объединённый флот дошёл до небольшого участка побережья, принадлежавшего Ссарацастру. На нём располагались три прибрежных вольных города, правители которых имели на Совете царей равные права, но не могли быть избраны царями царей. Эти места традиционно служили прибежищем пиратам. Так что агашцы и старки были вдвойне заинтересованы в их взятии и очистке.

Флот, продефилировав перед двумя городами и сымитировав высадку, тем самым оттянул жалкую прибрежную охрану к одному месту, а затем вдруг поднял паруса и помчался к третьему. Там десантироваться удалось без проблем. Корабли охраны и пираты либо не смели носа высунуть из гавани, трясясь в ожидании своей участи, либо при приближении флота попытались побыстрее удрать дальше на запад. Некоторым это не удалось, агашские и старкские шлюпы перехватили их.

Принц первым делом велел разбить и укрепить лагерь. Для этой цели пришлось разобрать дома в близлежащих деревушках, поскольку лесов поблизости почти не было. Крестьяне в большинстве своём сбежали в город. Командующий строго запретил трогать тех крестьян, кто остался и добровольно выставил угощение его воинам. В этих дворах в дальнейшем продукты и скот покупали, а не отбирали. Правда, дома тоже разобрали, оставив по одному строению, чтобы пока что жить. Но это была военная необходимость.

Через день появились яхта и катамаран. На них прибыл брат изгнанного Чанильтосинда Чанильштолот. Он упал в ноги к принцу и, заливаясь слезами, стал просить разрешить ему искупить позор брата, обещая служить верно, как пёс (добавив в уме мысленную оговорку: пока не придёт час вцепиться тебе в горло). Царевич милостиво разрешил, предупредив, что будет с ним обходиться строго. Член рода Косатки от радости поцеловал сапог принца. Тлирангогашт насторожился, но вроде бы радость была искренней, ауры измены и фальши он не почувствовал. Советник Кутранглот наедине тихонько сказал принцу, что надо бы, пока не поздно, снести голову братцу. Принц возразил, что не чувствует в нем фальши и предательства, а при малейшем подозрении так и поступит, не повторяя ошибки с Чанильтосиндом.

Город Цмукстош ожидал своей участи как кролик, окружённый кольцами питона. Поскольку большинство войска составляли дисциплинированные агашцы, удалось организовать правильную осаду. Город окружали укреплениями и собирали привезённые осадные машины. Флот блокировал его с моря. Аникарцам и логимцам разрешили сделать несколько рейдов по соседним предгорьям, дав в каждый отряд по офицеру-агашцу с тем, чтобы проследить: сдающихся без боя и добровольно, до требования, дающих еду, не трогать. А тех, кто сдаётся, но не соображает угостить победителей сам и обеспечить их продовольствием, того не убивать и не грабить дочиста. Взять выкуп, забрать понравившееся и пусть живёт дальше со своей семьёй (может быть, уменьшившейся на одну женщину). Потеря двадцати человек была компенсирована добычей и захваченными женщинами. Горцы остались довольны.

Тлирангогашт хотел бы обойтись без штурма, заранее решив:, если всё-таки штурмовать город, всех жителей убить либо продать в рабство, чтобы очистить его для заселения колонистами-агашцами и чтобы показать пример другим, что сопротивляться не стоит. На войне иногда нет места жалости. Именно по этой причине он тщательно и на глазах у горожан готовил штурм. Но горожане решили сопротивляться, приняв неторопливость подготовки за нерешительность и ожидая помощи от царя царей.

Принцу пришлось несколько переломить себя, когда он отдал приказ идти на штурм после краткого обстрела, понимая, что защитники ещё не полностью прогнаны со стен и что будут достаточно большие потери. Но он знал, что армия потеряет боевой дух, если заставить её ждать ещё, и что людей у него хватает. Ведь двадцать человек, потерянных в рейдах, были ничто по сравнению с парой сотен скорбных животом, из которых полсотни уже отправились или пришлось отправить на тот свет. Тлирангогашту кое-как удалось заставить всех больных собрать в одно место и тем уменьшить распространение заразы.

Как только ворота были захвачены, принц с друзьями въехал в город и направился к цитадели. Она ещё сопротивлялась. Царевич предложил её защитникам сдаться в обмен на сохранение жизни и свободы и получил в ответ стрелы и ругательства. Тем самым участь тех, кто там заперся, была решена. Три дня цитадель громили метательными снарядами, снеся дома, мешавшие установить катапульты и стрелять из них, а затем штурмовали. Защитники дрались до последнего, но шансов у них не было.

А отряд принца получил первое боевое крещение: на них неожиданно выскочили из боковой улицы затаившиеся воины. Но безжалостные тренировки сказались: ценой двух лёгких ран нападающие были частично перебиты, частично обезоружены и взяты в плен.

***

В первый же день воины в знак почтения преподнесли принцу дюжину девственниц. Принц вынужден был устроить распределение женщин среди высшей знати. Девушки стояли нагие, трясясь от страха и стыда, поскольку совершенно не привыкли обнажать хоть кусочки тела, кроме лица, кистей и ступней. Эти перепуганные существа не вызывали у принца никакого желания (честное слово, грубоватые и бесстыдные охранницы были лучше: они отдавались ему с душой!) Особенно противно и неприлично с точки зрения старков было, что девушки пытались прикрыть срам руками. Старки считали: если уж ты нагой или нагая, нужно вести себя естественно, как будто ты в подходящих тебе одеждах. Ведь твоё тело является главной одеждой твоей души. Но по рангу царевичу необходимо начинать заводить гарем, как предупредил приёмный отец. Пришлось, расспросив девушек, выбрать двух наиболее знатных (поскольку в остальном принцу они были безразличны) и отправить в свой шатер. Хорошо ещё, что евнуха пока что не надо было заводить: охранницы берегли честь принца (как её понимали агашцы, да и прочие южане) так же неуклонно, как и его жизнь.

В этот вечер принц возвращался в шатер полупьяный и унылый, думая о необходимости лишения девственности существа, не вызывающего никаких положительных чувств и эмоций (правда, и особенных отрицательных тоже).

Забившаяся в угол голая девушка слушала наставления Акрунти, старшей из охранниц. Акрунти поклонилась принцу, бросила на него и на девушку иронический взгляд и вышла, больше никак не проявляя своего отношения к будущему событию. Ведь принцу полагалось по статусу иметь наложниц из знатных семей, и не охраннице мешаться в дела гарема принца, кроме как следить, чтобы женщины принца не опозорили. Она постаралась хоть немного рассказать этой наивной и глупой курице, как себя вести с мужчиной. Но, судя по всему, эти наставления девушку лишь ещё больше перепугали.

Дрожащая девушка (принц вспомнил, что её зовут по-агашски Шактитот, и что она дочь самого родовитого патриция города) стала раздевать принца. Обнажив отличия мужского тела от женского, она так удивилась, что принц понял: никогда в жизни она не видела даже нагого мальчика, не то, что нагого мужчину.

У старков всё было не так. Девочки и мальчики во время совместных занятий бегом и плаванием были нагими. И девочек, и мальчиков обучали обращению с противоположным полом.

Это обучение лишь на малую долю состояло из того, что у нас впихивают в подобных курсах. Половой акт занимает на самом деле не решающее место. Мужчине придётся в жизни иметь дело в большинстве случаев не с любовницами или претендентками на ложе, и даже с ними отнюдь не только как с половыми партнёрами.

Прежде всего, обращалось внимание на сильные и слабые стороны полов в сравнении. Мужчина более склонен к применению силы и разума во всех их проявлениях. А женщина -- интуиции и чувств. Мужчина строит и разрушает, женщина порождает и убивает. Мужчина, прежде всего, приказывает и подчиняется, женщина любит или ненавидит. Мужчина убеждает и может быть убеждён, женщина внушает и может поддаваться внушению. Мужчина поднимается до героя, творца или мученика; женщина до феи, матроны либо благородной жертвы. Мужчина легко становится тираном и разбойником, а женщина -- стервой и ведьмой.

Поэтому мужчина может и защитить своей силой, и быть опасен ею. Точно так же женщина может защитить мужчину и убить его в области эмоций и в значительной степени духа. Мужчине не зазорно, пока он настоящий мужчина и смело встречает вызовы Судьбы, получить утешение и защиту от тяжких эмоциональных и духовных проблем на женской груди, так же как женщине припасть к мужской груди для защиты от внешних опасностей.

Женщина воспринимает, прежде всего, чувства, любое дело может быть сорвано, если ты на минуту забудешь о чувствах женщины. Воздействует она, прежде всего, на чувства мужчины. Такое воздействие может быть и положительным, и отрицательным, и невообразимой смесью того и другого. А у мужчины всё гораздо более чётко и однозначно, он всё старается делить на хорошее и плохое.

Когда нация или цивилизация вырождается, мужчины становятся женоподобными, а женщины -- мужеподобными.

Всё это промелькнуло в голове Тлирангогашта, ему ведь придётся своим женщинам преподавать самые основы обращения с мужчинами. Впрочем, некоторые женщины многое познают интуитивно и очень глубоко, но без заложенной с раннего детства доброй основы такие чаще всего становятся именно стервами и ведьмами, может быть, недоразвитыми.

Тлирангогашт улыбнулся, посмотрев на девушку, которая в страхе перед его мощным телом и мужскими органами отодвинулась к дальней стенке шатра, правда, глядя на него испуганно-покорными глазами и будучи готова по первому его приказу подползти и принять мучения. Но приказывать не хотелось. И молодой мужчина (юноша по нашим понятиям), саркастически пошутив внутри себя, решил потратить силы и время, но добиться, чтобы Шакитот сама и с радостью приняла его в своё лоно и объятия.

-- Боишься? А ведь стоит мне разрезать стенку шатра и разрешить тебе отползти ещё на вершок подальше, как тебя растерзают воины. Так что хочешь ещё подальше отойти? -- с улыбкой сказал принц. Ласковый тон его контрастировал с жестокими словами.

-- Нет, не надо! -- перепугалась девушка и передвинулась чуть поближе и подальше от стенки. -- Я твоя раба, приказывай, хозяин.

-- Да, ты теперь моя раба и моя наложница. А, значит, я тебя должен беречь от всех остальных и около меня ты можешь всегда найти защиту и утешение.

Девушка была поражена таким пониманием "рабыни". А для старков это было основой: за раба отвечает хозяин, причем во всех отношениях. Поэтому он обязан защищать своего раба, а тем более рабыню. Она придвинулась ещё немного.

-- Почувствуй, около меня ты будешь в безопасности от всех ужасов, что видела сегодня. И будешь жить в радости и довольстве, если не заставишь меня тебя прогнать или продать. А мы, старки, продаём своих рабов, лишь если они провинились.

Царевич мысленно схватил себя за язык. Ведь теперь он агашец! А девушка придвинулась ещё поближе.

-- Я уже слышала, что вы сильные, жестокие и благородные. Хозяин, ты всегда будешь меня любить и охранять?

Принц усмехнулся внутри себя. Какая наивность! Старкская женщина никогда бы так не сказала, зная, что этот приём женского воздействия все мужчины знают заранее. А если бы сказала, то в момент самой бурной страсти, когда почти никто из мужчин ни на какие слова своей возлюбленной не может ответить "нет". В ответ на такую глупость и немножко солгать не грех.

-- Конечно, я всегда буду тебя любить, пока ты меня будешь любить. И всегда буду тебя охранять. А ты постарайся родить мне сыновей или, в крайнем случае, дочерей. И будь достойной героя, а не такой запуганной маленькой девочкой.

Последние слова оказались лишними, такие понятия в головке Шакитот просто отсутствовали, но ласковый и убедительный тон привёл к тому, что она придвинулась ещё чуть поближе.

-- Хозяин, я рожу тебе наследника, если Судьбе будет угодно, -- дрожащим голосом, но с искренним желанием сказала она, глядя со страхом на увеличивающееся достоинство царевича. -- Я готова принять тебя.

Ведь стать матерью наследника престола, а затем царя -- какая участь может быть выше для женщины таких народов?

-- Ты ещё не готова. Вот когда ты заплачешь у меня на груди, а я тебя обниму и защищу от всего жестокого мира, тогда ты сможешь раскрыться для меня и зачать прекрасного ребёнка. А недоноска от себя я не желаю.

-- А разве можно у тебя на груди заплакать? Ты не побьёшь меня и не прогонишь к этим ужасным солдатам? -- удивлённо спросила девушка, на глазах которой уже появились слёзы.

-- А что же тебе ещё делать после такого страшного дня? И где ты ещё сможешь поплакать под защитой от всех опасностей? -- рассмеялся юноша и привлёк к себе ещё приблизившуюся и уже готовую броситься в его объятия девушку.

Шакитот разрыдалась, припав к его груди, и, вспомнив наставления охранницы, обвила ногами его бёдра. А принц не спешил начать соитие. Он стал её утешать, гладить, затем легонько целовать сначала в солёные от слёз глаза, затем в щёки, затем в грудь, и девушка, рыдая, всё теснее прижималась к нему, пока не слилась с ним естественно.

Против всех ожиданий, она не ощутила боли, которой пугали, поскольку лёгонькая боль от нарушенной девственности была смыта захватившим желанием как можно сильнее слиться со своим господином и защитником, с покровителем, рядом с которым она оживала душой. Так что ночь оказалась отнюдь не худшей в жизни обоих. Конечно, чувство Шакитот было не любовь, а благодарность, смешанная со страхом перед всем, что творилось снаружи и желанием укрыться в надёжных и сильных объятиях от окружающего ужаса. Но этого вполне хватило, чтобы испытать полное наслаждение от соития. Она перестала плакать и стала отвечать на поцелуи мужа всё более и более страстно, пока сама не впилась ему в губы и не приняла его семя как раз в такой момент, когда это благоприятнее всего для зачатия богатыря или красавицы.

После разъединения Шакитот, опять плача, стала ласкать и целовать принца, а затем уснула у него на груди Утром она разрыдалась, когда принц стал уходить, а ей охранницы принесли роскошные одежды и велели переходить в шатёр, где собирается гарем принца.

***

Царь царей получил ожидаемые вести о прибытии агашского войска раньше, чем рассчитывал, и не с той стороны. Получается, что он оставил всё государство без защиты. А ведь даже осадные орудия были пока не готовы. Войско Ссарацастра пошло ещё на один отчаянный штурм и вновь откатилось. Правда, один убитый гражданин среди старков всё-таки оказался: в вылазке, где старки уничтожили наспех подготовленные осадные орудия, без потерь обойтись не удалось.

Урсу очень хотелось самому возглавить вылазку, но нельзя было бросать общее командование, и он смотрел на действия отряда Краторуса с надвратной башни крепости.

На следующий день большинство ссарацастрцев стало уходить. Урс уже знал, что флот вышел в поход, но всё-таки побоялся хитрости горцев и сразу впёред не двинулся, выслав лишь лёгкие разведывательные отряды. А через два дня он уже помчался в рейд на деревню Долины Кувшинов, выбрав не самую ближнюю, куда, судя по всему, отступил заслон и где ему готовили тёплый приём, а другую, подальше. Заслон действительно вылез из деревни, но в бой вступить не решился, построившись и прикрывая деревню, но не мешая Урсу двигаться дальше на добычу. На обратном пути заслон повёл себя точно так же, только пара джигитов подскакала, требуя поединка, но получили вместо него стрелы. Их коней забрали, и, не обращая внимания на ругательства со стороны ссарацастрцев, обвинявших старков в трусости, спокойно прошли мимо них, везя добычу и угоняя пленных.

Будучи уверены, что старки в этот вечер перепьются, ссарацастрцы ночью попытались напасть на крепость и отбить пленных, но, поняв, что врасплох застать не удалось, откатились, оставив несколько трупов, несколько раненых и несколько невезучих, которые не успели вовремя сбежать и теперь становились рабами.

Такими вылазками Урс пробавлялся пару месяцев. Были и более серьёзные дела В частности, ему удалось сильно пощипать дружину царя Кратавело, возвращавшуюся из очередного набега и напоровшуюся на Однорукого, идущего в него. Словом, на партизанскую войну ссарацастрцев Ликарин ответил спецназовской войной на разграбление и разорение. Опыт Жёлтых и войны с шжи ему очень и очень пригодились.

***

Рабовладение имеет одно преимущество. Без специального приказа всех не убивали. Выгоднее было взять в плен и продать. Поэтому большинство населения Цмукстоша выжило, хотя он был отдан войску на полное разграбление. Новоиспечённые рабы расчищали развалины собственных домов и хоронили своих близких. Через неделю, сочтя, что город уже очищен от скверны и заразы, армия перебазировалась в город. Лагерь сохранили как карантин для больных воинов и рабов.

Среди рабов выделили крестьян из соседних деревень, держали их отдельно и старались не доводить до смерти или болезни: получше кормили, выдали одежду и не так сильно гоняли на работах. Планировалось освободить их, обложить помимо повинностей ещё и обязанностью выплатить в рассрочку плату за выкуп из рабства и расселить как смердов на их собственные участки. Но делать это стоило попозже, чтобы два соседние города получили достоверную информацию, что все убиты или порабощены.

На следующий день после занятия города с востока подошёл ещё один небольшой флот. Тлиринташат, князь Лангишта, пожелал присоединиться к союзу. С ним вместе приплыл побратим Тлирангогашта в прошлой жизни наследный княжич Аркоглош. Царевич возобновил побратимство с ним. Принц узнал мнение двух горских князей. Поскольку Лангишт -- не близкий сосед, они были лишь "за". После этого он отправил князя в Дилосар к царю Атару с тем, чтобы цари его официально приняли в союз и заключили союзный договор, а войско Лангишта и его флот присоединил к своей армии.

Оставив в городе агашский гарнизон, союзники двинулись на два других города. Вести о том, что Куструк с войском государства приближается с севера, их не волновали. Как сказал Тлирангогашт: "Если он сунется в бой, мы будем только рады".

Вторая из отобранных принцем девушек только плакала и ничего не воспринимала, видимо, в полубезумии от случившегося. Он не стал, конечно, овладевать ею в таком состоянии. Охранницы и даже Шакитот, которая уже входила в роль любимой наложницы, советовали царевичу хорошенько выпороть её, чтобы образумить. Но Тлирангогашт предпочёл подарить её одному из сотников в награду за храбрость.

Позже он узнал, что история закончилась трагично. Девушка и здесь всё время плакала, сотник грубо взял её, она ещё больше перепугалась и зажалась в комок. Порка не помогала. Через пару дней сотнику всё это надоело, и он отдал её на растерзание солдатам. Шакитот, которая от охранниц узнала эту историю, и, в отличие от них, была достаточно глупа, чтобы рассказать её принцу, прибавила:

-- Ты был прав, мой возлюбленный муж и повелитель, что такая участь может быть у той, которая отворачивается от своего счастья. И я с дрожью вспоминаю, как я была в вершке от подобной смерти и с благодарностью о том, как ты меня вразумил, мой повелитель!

Принц печально поцеловал наложницу, ещё раз подивившись, какой у неё слабенький умишко.

***

Когда Тлиринташат Лангиштский явился к Атару, никаких сложностей с принятием в союз не возникло. Но он сказал несколько слов, которые насторожили царя.

-- Сотня наших семейств уже переселилась на Агоратан. Сколько я слышал, туда направилась ещё пара сотен семейств агашских колонистов. Мы помогаем, друг, поднять отдалённую провинцию твоего царства. Этот опорный пункт и нам тоже очень важен.

Царь понял, что отказать у Атарингса никаких оснований не было: лучшие друзья и союзники. Но остров для старков потерян. Что такое тридцать старков по сравнению с тремястами семействами агашцев! Тем более что слабые отголоски агашской культуры туда уже доходили.

***

Более богатый из двух оставшихся приморских городов, купеческий Кронд, сдался на условиях выкупа и сохранения жизни и свободы всех горожан. Купцы даже выдали союзникам гарнизон Совета Царей: это не наши горожане, на них условия сдачи не распространяются... Третий город Порорль пришлось буквально сносить с лица земли. Это было пиратское гнездо, пираты и так люди отчаянные, да ещё они поняли, что уж им-то ждать пощады не придется. Либо смерть, либо участь хуже смерти. И они выбрали смерть в бою, что почти всем удалось.

В Порорле отряду Тлирангогашта пришлось подраться как следует. Воины могли бы пасть духом в бою с отчаянно сопротивлявшимися пиратами, если бы рядом с ними не дрались лично князья и царевич. Перед этим царевич начал тренировать свой отряд без раздумий и всеми средствами атаковать цель, на которую он указал дымовой или ночью огненной стрелой, рукой или голосом. Это умение очень пригодилось в битве. Принц сразу определял главного пирата, показывал на него или стрелял в его сторону, и его моментально убивали. Конечно, пираты после такого не разбегались, но сражались намного хуже.

Правда, принц во время битвы снёс две головы своих "друзей", которые замешкались с атакой указанной цели. Ещё один погиб в такой отчаянной атаке. Но число друзей уже достигло шестнадцати, и чтобы оно осталось счастливым после потерь, пришлось набрать трёх знатных юношей. А все остальные (и друзья, и знать, и воины) сочли действия царевича абсолютно правильными. Как ему сказал советник наедине:

-- Наконец-то ты становишься настоящим агашским царевичем!

Чанильштолот с восхищением смотрел на принца. На занятиях он всё время стремился быть одним из первых, так что Тлирангогашту приходилось даже немного сдерживать юношу. А про себя Чанильштолот экзальтированно думал: "Как всё-таки мудро поступил отец, велев мне учиться у Тлирангогашта! Это великий человек, несравненный воин! Я восхищён им и, если бы я был девушкой, я бы сейчас был бы влюблён в него больше, чем в свою жизнь и свою честь! Высокой честью будет его убить, и даже если я после этого погибну, то заслужу бессмертную славу!"

Уцелевших пиратов кастрировали и посадили гребцами на галеры. Пираты, конечно, предпочли бы казнь. Остальных жителей города продали в рабство. Принц отказался выбирать себе и знати наложниц или служанок из захваченных женщин, заявив:

-- Высокородных оскверняет даже одно прикосновение к пиратским шлюхам!

Тем самым он отвратил всю знать от оргии с захваченными женщинами, и не зря: через некоторое время пришлось казнить несколько десятков воинов, подхвативших дурные болезни.

Словом, за месяц побережье оказалось в руках союзников, а армия царя царей не осмелилась вступить в открытый бой. Но она заняла горные перевалы и надеялась удержать страну от дальнейшего разграбления. Правда, ссарацастрцам было тяжело, потому что, уйдя сдерживать союзников, они вынуждены были оставить лишь заслон на пути в Долину Кувшинов из Ицка и Кратавело, и теперь на эту долину всё время совершал набеги бешеный Однорукий.

Мирные переговоры принц отверг, заявив, что договариваться он будет в столице Ссарацастра Вьенбанге, и как тот, кто ею владеет.

***

Через пару недель после обескураживающего ответа от отца на Чанильтосинда ночью напал грабитель. Но, когда изгнанник, который трусом-то не был, выхватил меч, грабитель убежал, обронив тяжёлый кошелёк. В нём было пятьсот золотых. Чанильтосинд понял, что это от отца и что отец на самом деле не совсем от него отказался. Открыто помогать он никогда не будет, пока Чанильтосинд не смоет свой позор. Но как его смыть? К принцу теперь даже подступиться будет нельзя, так что убить его нереально. Значит, остаётся добиться чести и славы где-то в других царствах. А деньги были к месту: средства агашца стремительно таяли.

***

Через месяц после занятия столицы Кратавело и полной капитуляции Рачало Атар начал призадумываться. Если со степняками и агашцами он сыграл на полной ломке всех их военных канонов, то здесь с ним "играли не по правилам". Вроде бы совершенно неэффективные, но постоянные и неожиданные вылазки маленьких отрядов начинали производить впечатление укусов докучливых кровососов, от которых всё тело покрывается язвами и могут начаться самые страшные болезни. Некоторые отряды уходили затем во внутренние районы Ссарацастра, а некоторые буквально растворялись в воздухе. В соседних деревнях жители хмурые, но якобы мирные, и никогда не узнаешь, кто же из них ночью садится на коня и мчится к месту сбора, чтобы утром опять быть у себя на участке. В одной из деревень он перенял опыт шжи: будучи полностью уверен, что напавший на его бойцов отряд в значительной степени вышел из неё, он собрал суд и приговорил деревню к децимации. Отобрали одну десятую дворов (правда, не по жребию, а по впечатлению, кто наиболее зло смотрит или наиболее хитро себя ведёт, стремясь очищать дворы не поодиночке, а по нескольку рядом лежащих). Всех мужчин убили, дворы заселили, какие побогаче, старками, остальные ихланами. Но другие деревни это не остановило, а людей на заселение всех деревень у Атара просто не было. Он уже подумывал: не попросить ли у Урса столь удачно замирённых им лазанцев в качестве военных поселенцев. Но это было как-то стыдно, да и лазанцы ещё не прошли проверку временем.

***

В Ссарацастре дальше всё пошло по классическим военным канонам. Заняв узкие и на первый взгляд наилучшие для обороны места, армия Ссарацастра лишила себя подвижности. Две недели Тлирангогашт готовился к прорыву обороны Он повсюду разослал разведчиков и велел соблазнять местных жителей большой наградой, если покажут пригодные для коней обходные тропы. А чтобы не завели в засаду, у таких приказал арестовывать семьи и предупреждать, что все от мала до велика будут распяты при попытке обмана.

Проводник нашёлся, и Тлирангогашт, вспомнив действия отца по крови в огненном сражении с Ляном Жугэ, лично повёл отряд конников в тыл врага. За ними двинулась пехота, а часть её осталась по другую сторону перевала под началом княжича Тикотона, побратима принца, с наказом ударить, как только ссарацастрцы начнут уходить. Конники наскочили на ничего не ожидавший разъезд, рутинно патрулировавший дорогу, по которой доставляли провиант, и захватили обоз, шедший к защитникам. Кое-кому дали убежать на перевал. С перевала помчались горцы отбивать обоз и уничтожать наглых захватчиков, влезших в тыл. Первый натиск отбили конники, второй уже конники вместе с пехотой, а затем всё войско горцев стало разбегаться. Остатки его сдались: с фронта на них шла вторая группа пехоты, немедленно выбившая слабый заслон с перевала и теперь настигавшая горцев.

На два дня раньше другой из перевалов стали громить из катапульт, в день вылазки Тлирангогашта подбавили греческого огня, а затем пошли на штурм под руководством Линтиронта Логимского. Вторая группа тоже откатилась, и третьей осталось лишь спешно отступить со своего перевала, чтобы не быть отрезанной и принуждённой к гибели или позорной сдаче.

После этого основная часть армии царя царей рассеялась по своим уделам. И принц подступил к столице.

Вьенбангу был предъявлен ультиматум: три дня на размышление, чтобы сдаться. В случае сдачи всю казну нужно отдать, всё имущество поступает на три дня в распоряжение победителей, но жизнь, свободу и недвижимое имущество все жители сохранят, кроме сотни женщин, которые будут иметь право забрать победители. А иначе всех ждет смерть или рабство. На глазах у столицы начали изготавливать осадные орудия, ещё несколько сумели доставить через перевалы в разобранном виде.

Через три дня столица не сдалась, но затеяла переговоры, стремясь хоть чуть-чуть смягчить условия сдачи. Тогда в город полетели первые огненные снаряды, и на следующий день послы столицы подползли на коленях с верёвками на шее, моля принца повесить их за упрямство и промедление, но пощадить город. Принц, уже немного освоившийся с агашскими нравами, собственноручно прошёлся по их спинам плетью, после чего простил и принял сдачу на заранее высказанных условиях. Сотню девственниц и красавиц, достающихся победителям в собственность, он разрешил отобрать самим жителям города, предупредив, что, если будут утаиваться самые красивые, то заберёт по своему выбору ещё сотню. Правитель города нижайше попросил Тлирангогашта принять свою дочь в наложницы, а самую красивую из его жён в служанки, и пришлось на это согласиться.

***

Барон Таррисань на границе степи подвергал тораканов ужасам той войны, которую они привыкли вести сами. Он совершал набеги на их стойбища, угонял скот, слуг, рабов, женщин, детей. А крестьяне просто перебегали к нему либо присоединялись к его отряду. Обессилевшие тораканы ответить как следует не могли: у них начались внутренние раздоры.

Партия мира становилась постепенно всё более сильной. Дополнительными аргументами для неё стало, что соседи, пока ещё не начиная полномасштабной войны, активизировали набеги. Единичные набеги ватаг молодежи были в обычае у степняков, такие инциденты обычно решались затем ответным набегом и личной встречей ханов. Но сейчас сил на ответные набеги практически не было, и соседи начинали всё более наглеть. Скоро тораканов начнут терзать со всех сторон и просто порвут на клочки.

Но сторонники войны просто не слушали никаких резонов. Они кричали, что на них долг крови, что не может быть, чтобы горожане долго продержались против степняков, а трусость стариков, желающих мира, мешает победить. Они вспоминали подлое нападение старков на отпущенных пленных, кастрированных беков. Их ещё больше возмущал уход крестьян, но обходиться с оставшимися крестьянами лучше они не желали. Начались стычки между сторонниками двух партий и кровная месть внутри племени. Старейшины со всего племени сочли за благо поставить батыров лицом к лицу, заставить их поклясться в том, что ни у кого нет долга крови по отношению к своим соплеменникам, а кто восстанет против этого, станет кровником всех батыров племени. Из-за раздоров долго не могли собрать курултай и поднять нового хана.

Но курултай начался с драки, в результате которой сторонники войны, пользуясь своей физической силой (в основном это были молодые батыры) просто выгнали с курултая всех сторонников мира и подняли своего хана. После этого все оставшиеся напились кумыса и араки, как полагалось по обычаю, и легли спать. Храбрости у военной партии было много, да ума мало.

Таррисань, прослышав от бека Тёрикиня, возглавившего мирную партию среди тораканов, что сторонники войны до конца прогнали "трусов" с курултая, взял его проводников и ночью напал на стойбище, где происходил курултай. Выскочившего из своей юрты голым, но с мечом в руке, вновь избранного хана он зарубил лично. Так что теперь на счету барона оказались три убитых хана. Батыров, беков и нойонов, не успевших сбежать, перебили. Простых нукеров и людей угнали в плен.

Лишь после этого на новом курултае тораканы подняли ханом сторонника мира, молодого батыра Улугая. Он был одним из немногих спасшихся после разгрома в битве, несколько раз доблестно отбивался, а потом столь же доблестно бежал при набегах старков. (В этом предложении нет иронии. У степняков умение вовремя бежать весьма ценилось, если сочеталось с несомненной храбростью в битве.) Тот немедленно отправился с десятком отличных коней и десятком красивых девушек просить мира у царя Атара.

***

Царь царей Куструк попытался было ещё некоторое время вести партизанскую войну. Принц лично со своими друзьями и небольшим отрядом частенько ходил на перехват отрядов горцев. Любимой наложницей его оставалась Шакитот, которая постепенно стала вводить новые обычаи: появлялась с открытым лицом, без шаровар и в платье без рукавов и длиной выше щиколоток. Принцу это было, в общем-то, приятно. Но Шакитот никак не могла забеременеть.

Через три недели после падения столицы принц уходил со своим отрядом в очередной рейд. Шакитот, пользуясь своим положением, выбежала к нему в своем красивом широком розовом платье, обняла его при всех голыми руками и пожелала:

-- Пусть тебе всегда сопутствуют удача и победа!

Принц неожиданно для друзей показал на неё пальцем. Двое из них заколебались: все знали, что это любимая женщина царевича. Чанильштолот первым пустил в девушку стрелу. Остальные сразу же сделали то же, а затем один из друзей снёс ей голову. А двух заколебавшихся принц немедленно обезглавил, после чего объяснил свои действия:

-- Двое друзей казнены за плохое исполнение приказа, их похороните с почётом. Наложница в последнее время стала наглеть, злоупотребляя своим положением, а сегодня дважды скрыто прокляла меня. Ведь Судьба не допустит, чтобы человеку всегда везло. А победимы даже Победители, так что и непобедимости желать нельзя: это оскорбление высших сил и высших принципов. Поэтому сожгите её труп как ведьму.

Друзья и остальные призадумались. Ведь подобные пожелания частенько употреблялись, считаясь безвредными преувеличениями, а тут чётко было показано, что это страшное кощунство.

Через месяц, глядя, как стремительно разоряется Долина Кувшинов, и убедившись, что старки тем временем полностью овладели четырьмя царствами восточных предгорий, а пятое им само сдалось, выйдя из состава Ссарацастра, что агашцы заселяют Цмукстош и Порорль своими колонистами, царь царей предпочёл подписать мир. К Лиговайе отошли четыре царства, Агаш получил право заселить своими людьми два приморских города, которые формально стали независимыми, после чего их новые агашские правители принесли вассальную присягу царю Агаша. У Ссарацастра остался всего один порт.

***

Улугай явился к барону, получил от него свиту и пропуск и, прихватив лучших аргамаков и самых красивых девушек в подарок царю, поехал сдаваться Атару, который замирял и делил между своими людьми Кратавело, где шла партизанская война, менее интенсивная, чем в Алазани и в Ицке, но тоже неприятная.

Встретившись с царём, Улугай заявил:

-- Вы всё делаете неправильно. На войне мы должны быть хитрее горожан, а в торговле и в переговорах -- вы. Так не годится.

-- Когда мы появились на Юге, мир здесь переменился. Придётся вам учиться многому новому, -- ответил Атар и призадумался: он ведь высказал, кажется, на самом деле происшедшее.

Горстка людей иной культуры сыграла роль закваски, теперь по всему Югу должно было пойти брожение. Первые признаки уже заметил Атар. Хан пуников лично явился к нему заключить союз и попросить хоть немного старков себе на службу. Атар дал ему одного.

Улугай хотел принести вассальную присягу, но Атар отказался.

-- Вы смелые и благородные бойцы. Вы честно и доблестно сражались, и не ваша вина, что вы проиграли. Мы относимся к вам как к независимым соседям, и будем торговать и договариваться. А на любую военную выходку ответим беспощадно. Вы нас уже знаете.

Царь не хотел брать на себя ответственность за оборону племени, которое, как он прекрасно понимал, будет искать случая отомстить за разгром. Однако когда хан попросил разрешения наниматься на службу к старкам, Атар не мог отказать. Но царь внёс уточнение:

-- Мы вас слишком уважаем, чтобы использовать как дешёвых наймитов. Идите к нам добровольцами. Достойное содержание и уважение вам будут, а дальше дело вашей доблести захватить богатую добычу в одной из наших войн.

И хан сам вызвался вместе с сотней знатных тораканов идти добровольцем на службу царю. При этом хан подумал:

"Царь прав. С приходом старков всё переменилось. Нам надо учиться у них многому. Я готов пойти и учиться. Я пошёл бы даже как низший, как вассал. Даже как наймит! А теперь это случится без ущерба для моей чести. Тем лучше".

Так что царь, рассчитав, что тораканы теперь будут перенимать военное искусство у старков, не рассчитал, что быть добровольцами для них действительно почётней, чем наймитами. Но он чувствовал, что пока что добровольцы-тораканы будут честно и доблестно сражаться на его стороне.

Буквально через день Атару пришлось ехать в Долину Кувшинов подписывать мир со Ссарацастром. Наконец-то старки получили возможность, не расслабляясь (партизанская война в захваченных районах Ссарацастра тлела), заняться мирным строительством.

Словом,

Новые земли

Быстро меняют людей.

Мужик -- правитель,

Юноша -- деспот,

Верный -- предатель в душе.

-- Глава 16. Летела сова, весёлая голова

Вернёмся на пять месяцев назад. Семейство наследственных учёных: бакалавр Сур Хирристрин, его жена Чилисса Антридан, два его сына (Суй, 16 лет и Туй, 11 лет), две дочери (Аорсса и Куорсса, обе входящие в брачный возраст, который у старков начинался с 14-15 лет) и две супружеских пары доверенных слуг прибыли в новую колонию. Аорсса и Куорсса были очень довольны: уже стало ясно, что, как только им формально разрешат выйти замуж, проблемы с поиском хорошего мужа не будет. Молодые парни-колонисты из дворян и мастеров вовсю ухаживали за ними. Суй уже постоял в военном строю и принял участие в двух битвах (отца в строй просто не пустили, сказав, что он должен поберечь себя, а оружием он владеет отвратительно). Сыну очень понравилась атмосфера военного товарищества в армии граждан. Теперь он мечтал об участии в новых военных походах и славе. Туй изо всей силы учился и тренировался, чтобы затем не отставать от старшего брата. Царь Атар уже несколько раз повторил, что на первые два поколения обязанности вторых сыновей будут отменены: надо как можно быстрее рожать новых граждан. Жена была недовольна неустроенностью быта: пока что приходилось жить на судне, а не на берегу. Бакалавр ворчал, что зря влез в эту авантюру. Он доводил Атара расспросами о постоянном месте жительства. Царь отшучивался, когда убедился, что одно серьёзное высказывание: "Подожди, учёный. Тебе нужно подобрать хорошее место, подходящее для тебя и твоих питомцев", -- не привело к прекращению попыток постоянных расспросов.

Бывшие слуги Трун Тарторан и Чунг Эйлартаръэ тоже постояли в боевом строю. Так же, как и Суя, их поставили в задние ряды, так что помахать оружием удалось лишь в конце битв. Соответственно, добычи, кроме того, что делили между всеми, и наград им не досталось, и они хотели было уйти от учёного совсем, воспользовавшись предоставленным гражданством и став обычными крестьянами. Когда Хирристрин упомянул об этом царю, тот вызвал к себе Труна и Чунга вместе с их жёнами и детьми.

-- А где ваши дети? -- спросил царь обоих граждан.

-- Мы их оставили в Старквайе. Там у нас дома есть, не пропадать же имуществу. А родственники взяли над ними опеку, -- объяснила Антосса, жена Труна.

-- Очень разумно поступили! -- полуиронически сказал Атар. -- Граждане Тарторан и Эйлартаръэ, объясните, зачем вам добыча и слава, если передать её по наследству будет некому?

-- Ну, мы захватим пленниц и от них родим наследников, -- сказал Чунг.

Женщины как взбесились. Видно было, что до этого они поддерживали мужей, а теперь засомневались, и очень сильно. Подождав пару минут, Атар грозно приказал бабам заткнуться, решив, что граждане уже получили достаточную взбучку.

-- Ладно. Конечно же, я поставлю вас теперь в первые ряды войска, чтобы дать возможность сначала искупить вину, а затем, может быть, и награды получить, заслуги для своего рода накопить.

-- Какая вина? -- в один голос спросили и граждане, и жёны.

-- Вы владеете секретами, важными для нас. Вы помогали гражданину-специалисту и могли бы считаться сами специалистами: ассистентами учёного, что равносильно подмастерьям цеха. А теперь вы пренебрегли всем этим, и в этом ваша вина перед всеми гражданами. И вам сначала нужно подняться от презренного гражданина до честного, а потом уже думать о наградах.

-- А чего мы имеем как специалисты? -- спросил Трун.

-- Вы приравнены к наследственным гражданам и имеете право на пять дворов смердов. Вам будут выделяться смерды из военной добычи, а рабов и рабынь вы сможете покупать до аукционов, по нижней цене.

-- Здорово! -- воскликнула Антосса.

-- Не спеши, женщина. Они будут обязаны купить себе по наложнице и продолжить свой род. Здесь вы, женщины, виноваты, обхитрили сами себя, оставив детей на Севере. А вам теперь не бабами придется быть. Вы должны стать настоящими гражданками, рассуживать споры баб и служанок, управлять домом и хозяйством. Так что приучайтесь вести себя с достоинством и думать о своём роде, а не только о своей прихоти.

Женщины притихли. Только сейчас до них дошло, что ведь они действительно поставили сами себя в такое положение, что вынуждают мужей взять наложниц.

-- Я ещё мужу рожу ребенка! -- вступила в разговор Лурунсса, жена Чунга.

-- Ты уже его носишь? -- спросил царь.

-- Нет, -- смущённо призналась женщина.

-- Ты пила противозачаточное? -- продолжил наступление Атар.

-- Да, уже несколько лет.

-- Тогда нет гарантии, что ты зачнёшь сейчас, когда бросишь его пить, -- жёстко сказал Атар. -- Дешёвые снадобья, употребляемые слугами и шлюхами, обычно лишают плодовитости. А даже если кого-то родишь, нет гарантии, что будет сын и что ребенок будет здоров. И всё равно одного сына мало.

-- Всё поняли, -- сказал Чунг. -- Принесём присягу этому ворчуну. Согласен, Трун?

-- Согласен, -- вздохнул Трун.

-- А случай отличиться вам может представиться чуть попозже. Как совы привыкнут к новым местам, кому-то надо будет их испытать в боевой обстановке, -- улыбаясь, завершил царь.

Словом, все остались довольны, кроме жён. Но и им оставалось пенять лишь на себя.

На самом деле бабы попытались схитрить ещё на Севере. С одной стороны, упустить шанс разбогатеть и получить гражданство не хотелось. С другой стороны, также не хотелось распродавать по дешёвке нажитое добро и дома. С третьей: у них просто в голове не укладывалось, что колония будет действительно далеко. Ну, месяц хода на корабле... Потом, если что не заладится, можно будет вернуться, а если наоборот, детей к себе взять.

Первые сомнения у них появились по дороге, но лишь сейчас они ясно поняли, что обратного пути нет, никого из оставшихся на Севере они больше никогда не увидят, и даже весточку неизвестно, когда удастся передать и получить. Поэтому, выйдя от царя, они вновь завыли:

-- Мужики сволочи! Завезли нас неизвестно куда! А теперь покинуть собираются. А кому мы здесь нужны-то?

-- Кто вас покидать собирается? Будете хозяйками во дворе и у смердов! И не брешите, что никому не нужны. Вон сам царь вас, дур, к себе пригласил и уговаривал! -- успокаивали смущённые мужья.

Когда Хирристрин в очередной раз пристал к царю с вопросом о месте поселения, царь велел учёному учить детей новых граждан, своих помощников, как своих собственных.

***

Совы уже рассматривали корабль как свой дом. По дороге на всех больших стоянках их выпускали полетать свободно, даже в море давали покружить над кораблём, но быстро призывали назад "немым" свистком, если они удалялись. Однажды на Агоратане сова, припозднившаяся с возвращением до рассвета, вернулась полупокалеченная. Что случилось, было очевидно. До самого корабля её атаковала стая вСронов. Впоследствии вСроны стали кружить возле корабля, пока их как следует не постреляли и не попугали.

0x01 graphic

-- Теперь понимаю, почему мои предки истребили всех воронов и ворон вблизи нашего поместья, -- задумчиво сказал Хирристрин. -- Какая-то ненависть у этих двух видов между собой. Честное слово, будь я не учёный, а мистик, сказал бы, что вСроны возненавидели наших сов, ставших умнее их.

Хирристрин не подозревал, насколько он был прав. Инстинктивное ощущение потери лидерства в мире птиц привело к тому, что вСроны возненавидели супер-сов. А те ответили им взаимностью. Ночью совы расправлялись с вСронами. Днём несчастную супер-сову атаковали вСроны, ради этого собиравшиеся стаями, что вообще-то характерно больше для ворон. Впрочем, ворСны здесь брали пример со старших братьев, но боялись сов больше и поэтому были осторожнее. Вот галки почему-то держали нейтралитет.

Атар, услышав в очередном ворчании Хирристрина реальную проблему, подарил ему две пары соколов, всех, оставшихся от бывшего царя Агоратана. Хирристрин вначале возмутился:

-- Ты что, твоё величество, хочешь, чтобы я скормил этим "благородиям" моих "простолюдинок"?

-- Высокородные должны защищать простолюдинов, -- рассмеялся Атар. -- Вот и заставь соколов нести бремя высокородных против этих наглых варваров-вСронов.

Учёному было нечего возразить. Он начал приучать соколов и сов не бояться друг друга, а относиться как к членам одной стаи.

***

Ожидание закончилось внезапно. Прискакал гонец от Лассора, нашедшего одинокую деревеньку в укромной лесистой долине Он сообщил, что, согласно полномочиям, предоставленным отцом, даёт Хирристрину титул на владение этой деревней при условии, что владелец отведёт двенадцать дворов для двух своих помощников и их смердов. Учёный немедленно собрался и двинулся вместе с (теперь уже) помощниками в деревню Царь выделил в охрану ему десять ихлан и в помощь двадцать рабов, а также священницу для исследования участков, строителя и печника для постройки домов граждан и часовни, монаха, чтобы служить в часовне.

В деревне Хирристрина поджидал десяток ихлан во главе с десятником Инем Руэкарсом. Само поселение трудно было деревней-то назвать. Тридцать два участка разной степени запущенности. Размера меньше, чем наделы на севере. Кое-где стояли развалины хат. И в двух саманных развалюхах обитали дрожащие крестьяне, удивлённые: пришельцы не грабят, не убивают, не насилуют и за всё платят.

-- Привет, учёный муж! -- произнёс Руэкарс. -- Мы должны помочь тебе в первоначальном обустройстве.

-- А где же крестьяне? -- выдавил ошеломлённый Хирристрин.

-- Там же, где почти все остальные крестьяне в этих местах. На том свете или в бегах, -- улыбнулся Руэкарс. -- Ну, ничего, две войны идут, крестьян захватим.

Священница наметила место для усадьбы учёного, забраковав то, где раньше стоял дом местного хозяйчика (наверно, из Древних, судя по тому, как он был размётан до основания и вся земля перерыта в поисках сокровищ). Она увеличила границы некоторых участков. А в одном случае покачала головой и отрезала треть заброшенного участка, прирезав к нему большой кусок целины. Она расставила на участках дощечки с рекомендованными культурами, но крестьяне грамоты не знали, и пришлось растения рисовать. Хирристрин уже понял, что хлопот с этими варварами-крестьянами не оберёшься: говорить ни на одном людском языке не умеют, тупые, всё понимают превратно. Учёный сообразил, что крестьяне восприняли картинки на их участках как приказ немедленно посеять и посадить всё, что на этих картинках изображено. Удалось их остановить, прежде чем они начали губить свои жалкие посевы, чтобы угодить новым грозным хозяевам. Такое "рвение" вызвало приступ едкого смеха у ученого. И такой же приступ вырвался у священницы, когда та заметила, что крестьянин вынес к полю сразу все семена изображенных культур, которые нашлись.

-- Какие они невежды! Тебе, господин деревни, придется вдалбливать им в головы элементарную культуру хозяйствования. Они не имеют представления о севообороте.

А затем священница расплакалась, когда крестьянин, заметив, что в одном месте изображён виноград, отвёл на соседний заброшенный участок, где лозы еле виднелись в непролазных кустах в совершенно неподходящем для культуры месте. Священница помогла их аккуратно выкопать и пересадить.

Священница, после завершения предварительного осмотра всей деревни, посоветовала двум помощникам потенциально лучшие участки, причём подходящие для нетрудоёмких культур. А учёный уже своей властью пометил ближайшие к отрезанным пятёрки наделов, куда будут сажать смердов помощников.

Вечером устроили небольшой пир. Немного выпив, новая хозяйка деревни Чилисса расплакалась.

-- Это же пустыня! Как мы будем здесь жить?

Вот по поводу этого Хирристрин сомнений не имел. Он и ожидал пустыню в укромном месте. Пара дворов крестьян куда ни шло, а ведь потом появятся ещё тридцать, как подсчитал участки бакалавр.

-- Здесь действительно неплохое место для нашего дома. Но от новых крестьян я отказываюсь. Нечего мне отвлекаться на управление ими. И разболтать всё могут.

-- Это мы сами решить не можем. Нам велено разметить участки для деревни, чтобы они были готовы для приема новых смердов. Тебе, учёный, нужно говорить с царем.

-- И поговорю! -- пробурчал Хирристрин.

А дети его (старшего сына он пока оставил на корабле, чтобы в случае чего зря не тревожить сов и соколов) были недовольны таким поведением хозяина. Да и помощники тоже. Вассальную клятву они уже принесли, и решили про себя, что если этот упрямец откажется, своих-то смердов они не упустят.

На следующий день началась рубка леса в указанных священницей местах. Граждане должны были, согласно их статусу, жить в деревянных либо каменных домах. Крестьяне показали места, где брали глину и камни для построек. Печник немедленно наметил со строителем места печей и погребов и начал их строить, вовсю используя рабов. За три дня печи и погреба были готовы, и стали возводить дома.

Дома простых граждан были гораздо больше, чем на родине. В доме по четыре комнаты. Снаружи располагались кухня с подвалом и печью, баня с печью и небольшой домик для тех, кто желал уединения либо очищения. Для орудий и скота построили два сарая. Для продовольствия амбар. Теперь осталось дело за небольшим: орудиями, скотом и продовольствием.

Новые граждане были третьими сыновьями смердов, их жёны тоже из семейств смердов, так что навыки сельского хозяйства у них ещё не оказались совсем забыты. Они с удовольствием осмотрели таблички, выставленные священницей, и начали подшучивать, одновременно засучивая рукава, чтобы символически обработать и засеять первую грядку.

-- Слушай, у меня ячмень и хмель. Придётся тебе пиво у меня выпрашивать.

-- Выменивать буду! У меня виноград и перец. Сделаю чачу с перцем, налью тебе, сразу пива принесёшь, чтобы запивать!

Усадьба учёного тоже оказалась больше, чем на родине. Двухэтажный деревянный особняк с четырьмя домами снаружи: для слуг, для рабов, для гостей, для уединения. Большая кухня, рассчитанная, что будут готовить пиры. Два больших сарая, амбар и три птичника. И, конечно же, банька.

Первыми, по старкскому обычаю, были возведены колодцы (вернее, один, потому что колодцы на участках помощников сохранились неплохо, их осталось лишь почистить и поправить) и баньки, и в тот же вечер перемылись все старки и начавшие перенимать их привычки ихлане. Крестьяне удивлялись, что бани топились каждый день и бельё мылось чуть ли не ежедневно, когда появилась возможность.

На следующий же день после постройки бань Хирристрин послал Труна в Арканг к сыну, привезти оставшиеся вещи и птиц. Он передал кошель денег сыну на покупку коня, осла, двух повозок, коровы, двадцати овец и раба. Трун попросил взаймы денег себе на покупку осла и наложницы. Внимательно слушавшие разговор жёны помощников завизжали, и Антосса вцепилась в волосы мужу.

-- Уймись, женщина! -- вдруг жёстко приказал Хирристрин, в руке у которого неизвестно откуда появилась розга.

-- Изменщик! Блядун! Шлюху домой привезти хочешь! -- вопила Антосса, не обращая внимания на учёного.

Отрезвили её только несколько сильных ударов розгой.

-- Вы вели себя как бабы, а не как гражданки! -- заругался Хирристрин.

Женщины притихли: почти те же слова, что говорил царь! Неужели хозяин уже говорил о них с Атаром?

-- Хозяин! Ты что, с царём о нас говорил?

И тут Хирристрин впервые за много дней искренне рассмеялся, поняв, что вообразили эти бабы, ставшие волею судеб гражданками не низшего сорта.

-- Я вам теперь не хозяин, а мастер и сюзерен. А вы должны знать долг гражданина и гражданки. Нужно подчиняться высшим и управлять низшими. Нужно продолжать свой род. Нужно поднимать оружие... тьфу, это к вам не относится. Нужно знать всё, что должна знать гражданка. Нужно быть скромным перед высшими и снисходительным к низшим. Нужно воспитывать детей своих и своего мужа, а также всех детей граждан, оказавшихся на твоем попечении, как настоящих граждан, по мере возможности, ещё с чрева матери. Нужно выполнять свои обязанности в соответствии с общественным положением. Нужно не уклоняться от суда, участвовать в суде равных и принимать его приговор. Нужно хранить честь и достоинство, соблюдать приличия, и одновременно сообразоваться с чувствами и разумом. Нужно по мере возможности избегать греха и каяться, когда в него всё-таки впадаешь. Нужно не стесняться признавать свои ошибки и исправлять их последствия. Нужно не уклоняться от страстей и не предаваться им. Нужно защищать оказавшихся в вашей власти, и наказывать их лишь по справедливости. Так что теперь ваша жизнь стала намного сложней. Ваше поведение было терпимо для служанок, но нестерпимо для гражданок.

-- А как же насчет бляди, которую он хотел привезти домой? -- на сей раз робко спросила Антосса.

-- Ты, наверно, уже не сможешь родить, а если родишь, то весьма вероятно, выблядка, которого придётся умертвить, поскольку принимала блядские зелья, -- грубо ответил учёный. -- А ваш род нужно продолжать. Вы оставили сыновей на Севере, и теперь никогда их не увидите. Вам придётся учить честную варварку, которую добудут ваши мужья, и её детей лучше, чем вы учили собственных. Потому что те так и останутся слугами, а новые ваши дети будут наследственными гражданами, и, может быть, учёными.

Пока учёный читал эту "проповедь", Трун исчез.

Когда через пару дней учёный собирался вселяться в свой дом, один из крестьян принёс ему "на счастье" симпатичного котёночка. Реакция учёного была неожиданной для всех, кроме его семьи и помощников. Он выхватил кинжал, убил котёнка и потребовал от Руэкарса перебить всех кошек в округе. Человек, помешанный на птицах, ненавидел кошек. И не зря. Мышам от этого лучше не стало, поскольку совы с ними справлялись прекрасно. А насчёт напасти покрупнее, учёный велел сыну привезти пару элитных собак-крысоловов, и затем постепенно заставил крестьян заменить собачье поголовье породистыми. Наблюдавший за покупкой собак Трун схватился за голову:они обошлись дороже наложницы.

***

Через восемь дней Трун вернулся вместе с Суем, тремя конями и двумя рабами для семьи мастера, конём и повозкой с сельскохозяйственными инструментами для себя. Как он объяснил, лошади и рабы очень дёшевы из-за большой добычи у тораканов. При этом он весьма выразительно вздохнул, почему -- все догадались.

Через день состоялся прощальный пир. За эти дни священница разметила все участки и наметила на всякий случай границы ещё четырёх возможных и четырёх домов других специалистов (типа священника или новых подручных учёного), что совсем взбесило Хирристрина. Увидев оставленную ему доску, на которой были расписаны рекомендуемые по нормам храмов для всех участков поборы в первый, второй, третий и последующие годы, он хотел было её сжечь, но так обходиться с официальным документом нельзя. Порадовало лишь, что денежный оброк со двора смерда ввиду богатой земли был определен как в Империи: золотой в год, начиная с третьего года. Была сооружена часовня, естественно, посвященная Ингилю Премудрому. Её освятил монах и тоже отбыл вместе со всеми: священников и монахов было пока что слишком мало.

Проводив гостей-помощников, ученый отправился в Дилосар и к царю решать вопросы.

В его отсутствие появились три семьи крестьян, пришедших от тораканов с ослиными повозками, козами, курами и своим нищенским скарбом. Хозяйка Чилисса распределила их так, чтобы в любом случае не проиграть: наиболее приглянувшуюся семью взяла себе, а две других отдала помощникам, которые с гордостью смотрели, как их собственные смерды обустраивают свои участки. Они по три раза в день возвращались к доске с рекомендуемыми поборами и предвкушали, как они будут получать рис, пшено, овощи, фрукты, мясо от своих людей, когда все участки заселятся. Конечно же, нужда им теперь не грозила. Но они забывали о тех обязанностях и связанных с ними тратах, которые повлечёт их новое положение. Зато жёны уже обсуждали будущие шёлковые платья с вышивкой и даже стали переговариваться между собой, что ладно уж, пусть покупают мужья себе рабынь: они и шить будут для хозяек, и чёрную работу делать. А детей мы будем воспитывать как своих, раз уж так положено.

Хирристрин застал Атара в Кратавело. Он пытался отказаться от смердов, говоря: они разгласят тайну. Атар жёстко заметил:

-- Тайну скорее разгласят образованные люди, если они будут часто к тебе наведываться. И потом тебе всё равно придется обучать других. Я не допущу, чтобы ваше семейство имело монополию. Вот вся слава, конечно, будет тебе и твоему семейству. А чтобы смерды не проболтались, тебе придётся самому подумать, как временно их сбить с толку. Но чтобы потом они себя обиженными и оскорблёнными не почувствовали, а то ведь зарежут: среди них горцы будут! Прямо сейчас я тебе выделю пять семейств кратавельцев. Они возьмут столько добра, сколько уместится на ослиной тележке. Так что придут к тебе не нищими. И ещё пару соколов вручаю. Добыча от местного царька. А остальных уж себе оставил.

Озадаченный твёрдым ответом и обнадёженный тугим кошельком, который вручил ему царь, дав срок месяц для окончательной подготовки первых испытаний сов в реальной военной обстановке, Хирристрин вернулся в Дилосар, закупил на рынке провиант для своей семьи, подумал, и для помощников тоже, наведался на невольничий рынок, долго ходил между нагими пленницами и, наконец, не выдержал, купил двух рабынь для себя и одну для хозяйства. Тогда понадобилось подкупить ещё пару рабов. И обоз ученого потянулся в деревеньку Хирристрина, как он её назвал.

-- Когда-нибудь она станет знаменитее Колинстринны! -- сказал себе бакалавр.

Вернувшись в деревню, учёный огорчил жену приобретением, но ей надо было подавать пример новым гражданкам, и она разместила наложниц мужа в доме, не говоря ему ни слова упрёка. Пожилую рабыню отправили на кухню. Провизия очень пригодилась помощникам. Жена взяла с них долговую запись на дощечке, но, конечно, без процентов.

Сын Туй подсказал отцу решение: заниматься обучением и разведением разных хищных птиц, а не только сов. Тогда на сов обычные крестьяне особенного внимания не обратят. Тем более что, как он понял, они считают Хирристринов семьей царских сокольничьих, ведь днём больше были видны соколы, особенно когда они с удовольствием разгоняли воронов.

-- Но это ещё раз отвлекаться!

И тут сын Суй неожиданно сказал:

-- Отец, всё равно скоро у тебя будет намного больше времени и сил для дела, чем в Империи. Но первый год, а то и два, придется налаживать хозяйство и управление. Потом всё окупится.

Бакалавр заругался, но затем признал правоту сына. Думать о деньгах теперь ему не приходилось. Свои крестьяне -- это, действительно, намного лучше, чем пришлые слуги, без которых всё равно не обойтись. А пока что возник вопрос, как приучить сов бояться диких соколов и уворачиваться от них? Неделю беспокойно ворочался Хирристрин, пока Туй не подсказал ему:

-- Отец, придётся пожертвовать несколькими соколами и, может быть, совой. На наших соколов можно будет повесить немые свистки, чтобы при полёте совам сразу были слышны свои. А с чужими придётся потренироваться, да и наших соколов надо приучить атаковать чужих.

-- Что за дурацкая идея! -- возмутился Хирристрин, но через пару дней сказал сыну:

-- А что, можно попробовать! Но ты не додумал до конца, сын. Я решил: найдём гнёзда воронов и выведем своих воронят: и соколов с совами тренировать, и предателей воронова племени подготовим. Когда пойдёшь к принцу Лассору сов проверять, попроси поймать для нас орлов.

Словом, появился "план работ" на ближайшие годы. А заодно Хирристрин порадовался: соколиха снесла яйца и села на гнездо. Можно надеяться вывести ручных соколят.

Крестьяне понемногу прибывали. Это в основном были бывшие подданные торакан и месепе из Алазани. Они удивлялись и не верили, когда им сразу сообщали величину поборов. Деревенька оживала. Крестьяне были разных народов. Им пришлось кое-как объясняться друг с другом по-старкски.

***

Суй чувствовал себя на коне и в буквальном, и в переносном смысле слова. На плече его сидела сова, на боку висел настоящий меч, и направлялся он на настоящую войну к принцу Лассору, наследнику престола. Лассор метался по Алазани, тщетно пытаясь полностью замирить её. Где-то он действовал огнём, где-то -- добрым словом, где-то и тем, и другим вместе. Но нападения на старков и особенно на союзников продолжались. Старки при их военной выучке и обычае беспощадно и кратно мстить за своих были опасной целью, а джигиты-предатели и хуже чужеземцев, и одолеть их легче.

Суй представился принцу Лассору, тот определил Суя в отряд разведчиков. Он начал приучать сову к товарищам по оружию, говоря ей про них: "Свои", поощряя их гладить сову по голове и давать ей кусочки мяса. То же самое он делал с принцем, которому всё это было очень любопытно. Через неделю Суй начал ходить в разведку, и по ночам сова успешно доставляла донесения на звук немого свистка вёрст за десять, а потом стремилась возвратиться к хозяину. Принц уже стал доволен, но Сую хотелось попробовать ещё кое-что. Он отпросился в одиночную вылазку к деревне Ахали-Сопели, где, по слухам, было гнездо разбойников.

Естественно, деревню он обходил ночью примерно в полуверсте от домов. Вдруг сова насторожилась и повела хозяина к слышимому и видимому только ей. Суй в свете далёкой молнии увидел тень джигита, пробирающегося к деревне. Он, при помощи совы, проследил, в какой двор пролез джигит, забился в нору поглубже, зажёг свечку и написал краткое донесение принцу, в каком доме явка разбойников. А сам стал ждать.

Началась гроза, но сову это не сбило. Как только из двора выскочил джигит, она поднялась и подвела хозяина к нему. Суй отозвал сову немым свистком, желая сам победить врага, и бросился на здоровяка-джигита. Тот, услышав хруст валежника, обернулся, выхватив кинжал, и в свете молнии увидел своего врага. Но навыки битвы без оружия у старка были высоки, кинжал вылетел из руки джигита, Суй скрутил и связал его, подобрал кинжал и его собственным кинжалом разрезал пояс штанов. Это был приём, которому его обучили разведчики, чтобы пленный не сбежал.

Утром, под проливным дождём, принц с людьми ворвались в указанный Суем двор, и сразу же Суй ввёл туда пленника. Пленник гордо отмалчивался, промолвив лишь, кивнув на лазанцев-союзников: "Позор мне проиграть мальчишке! А вас, собаки, я презираю!"

Тут один из разведчиков, у которого рядом был пёс, как следует врезал джигиту: пленник имя лучших друзей использовал как ругательство и оскорбил собак. А лазанцы засмеялись: они уже знали, как старки относятся к собакам, и что в глазах старков джигит их похвалил. Джигита решили допросить при помощи менталиста и пока что без пыток. В соседнем дворе взяли миску шурпы, хозяину велели налить вина, раздели джигита, показывая ему его нынешнее рабское положение, привязали к столбу внутри сакли и стали поить вином и кормить шурпой. Джигит сначала пытался отплёвываться, но тогда ложку ему засовывали чуть не в самое горло, и он поневоле стал есть и пить. Заодно ему влили изрядную дозу слабительного. Теперь нужно было чуть подождать, чтобы он немного расслабился и начал чувствовать, что вот-вот опозорится на глазах у всех.

А сова повела хозяина к неприметному домику во дворе. Там испуганно пряталась молодая женщина. У Суя зародилось подозрение, что, может быть, этот джигит хоть и враг, но пробирался не со враждебными намерениями. Если уж допустил ошибку, нужно самому её исправлять. Он властно взял женщину за руку и повел в саклю.

-- Джигит был в домике у этой женщины.

-- Потаскуха! -- заорал хозяин дома. -- Так-то ты хранишь память моего сына!

-- Неправда, -- сказал джигит, но его выдало единственное остававшееся у него оружие, которое воинственно поднялось.

Все рассмеялись. Старк в таком случае был бы опозорен несдержанностью, но для горцев нагота сама по себе была позорной, и кодекса поведения в нагом виде просто не было. А женщина, поняв, что всё равно всё раскрылось, бросилась к джигиту и поцеловала его.

-- Отпустите джигита, -- сказал смеющийся принц.

И джигит стремительно помчался в место отдохновения.

А женщину стали расспрашивать.

-- Как твоё имя и кто ты такая?

-- Я Каринэ, вдова сына старого Уджадзе. Мой муж погиб в боях с вами.

-- А ты, Уджадзе, почему не выдал её за достойного джигита?

-- Наши семьи были врагами. И у Дзадзиури теперь нет ни кола, ни двора, он свой двор потерял и стал разбойником.

-- Врёт он! -- вдруг закричала женщина, решившая идти до конца. -- Этот старик сам хотел залезть ко мне в постель, всё время намекал на это, да ещё чистеньким стремился остаться: чтобы я сама его позвала, и грех на себя взяла.

-- Брешешь, сука! -- закричал старик и схлопотал несколько безжалостных ударов плетью от владельца собаки.

Менталист тихонько сказал:

-- Женщина говорит правду, а старик врёт.

Джигит тем временем вернулся, принял гордую осанку, насколько возможно для нагого человека, стыдящегося наготы, и произнёс:

-- Так вот почему ты, старый хрыч, мне отказал! А мне сказал, что из-за того, что я дом потерял! Ничего, я дом ещё наживу, если Судьба даст мне пережить сегодняшний день.

Принц рассмеялся, велел джигиту одеваться. Суй вернул ему кинжал. Джигит с гордым видом вручил его обратно Сую.

-- Я теперь недостоин его носить. Ты, мальчишка, честно победил меня голыми руками. И я вижу, что легенды о воинском искусстве старков не врут.

Суй наполовину вытащил меч и сказал:

-- Я не мальчишка, а воин: уже дважды стоял в строю в победных битвах. Я побеждал тебя без оружия потому, что считал врагом и стремился сохранить для допроса. А если бы ты меня увидел нагим, ты бы понял, почему я победил, и не считал бы это позором.

-- Уже не считаю! -- сказал джигит.

Принц вновь заговорил:

-- А теперь я своей властью принца Лиговайи и сюзерена здешних земель, хочу обвенчать вас. Джигит Дзадзиури, согласен ли ты взять вдову Каринэ в жены и делить с ней Судьбу? И не знает ли кто препятствий к этому браку?

-- Согласен! -- расцвёл джигит.

-- А ты, Каринэ, согласна ли стать женой Дзадзиури и делить с ним Судьбу?

-- Да! -- потупившись, сказала женщина, дрожавшая от волнения.

-- Отныне вы муж и жена, и ты, старик, власти над Каринэ больше не имеешь. Сегодня отвратительная погода. Мы переночуем в этой деревне. Молодожёны, идите в свой домик. Еду вам туда принесут. А завтра вы вольны отправляться на все четыре стороны. Но, если вы захотите принести присягу одному из старков, у вас появится свой дом и почётное положение.

-- Я не буду сражаться против соплеменников! -- закричал Дзадзиури.

-- А тебя никто не будет заставлять, -- улыбнулся принц, отметив в уме, что джигит добровольно низвел себя в смерды.

На следующее утро Дзадзиури, видимо, обсудив всё с женой, заявил, что он уже слышал, что Суй -- воин, старший сын и наследник советника царя, и готов принести присягу своему победителю. Принц с удовольствием подтвердил клятву горца и велел старому хрычу отдать женщине всё её имущество и вдобавок осла, корову, десять овец, тележку, нагруженную провизией на дорогу.

-- Если будешь пытаться что-то присвоить или скаредничать, заберем всё твое имущество и всех вас продадим в рабство, а твой дом и участок останется Каринэ и её мужу, -- сказал принц, будучи уверен, что такая перспектива заставит старика быть честным.

-- Ты, Суй, победил на поединке врага и сделал его другом. Ты заслужил награду и право жениться, -- и принц прикрепил к одежде Суя бронзовую пластинку с гравировкой. -- Отправляйся домой и отдай отцу отчёт обо всех своих делах. А вы, вассалы Суя, следуйте вместе с ним.

Дзадзиури ожидал, что Суй вернёт ему кинжал, но Суй вместо этого преподнёс дубинку.

-- Если бы я вернул кинжал, ты по моему приказу должен был бы воевать даже против своих братьев. А теперь ты обязан лишь защищать себя, меня и свою деревню, -- пояснил новый хозяин.

Обратно они шли не торопясь. Посреди дня останавливались на привал, пускали пастись скот, Каринэ готовила скромный обед, мужчины охотились. Дзадзиури удивляло, что мелкую дичь Суй скармливал сове, но он даже не спрашивал: и знания языка не хватало, и лезть в чужие дела и обычаи было неприлично. По дороге пели песни. Алазанец, когда не пел, курил трубку, и тогда Суй отъезжал так, чтобы быть со стороны ветра.

Старки не курили. Табак не был проклят, в отличие от наркотиков, но ещё великий Энгуэу Эу сказал:

-- Я могу пить, могу не пить. Я могу любить женщин, могу не любить. Я могу играть в карты и кости, могу не играть. А вот если я начал курить, я раб табака.

Поэтому лет в шесть старкским детям устраивали "день курения": смешивали лучший табак с травами, ещё усиливавшими его действие и начальную притягательность, а затем синдром отравления. Дети накуривались, потом несколько дней их выворачивало. Кое-кто умирал, зато остальные на табак уже смотреть не могли.

Но не нужно думать, что Суй бездельничал по дороге. Каждое утро он вскакивал, сбрасывал одежду и начинал военные упражнения. Затем натирал те места на теле, где появлялись волосы, эпилирующей мазью, мылся (для этого иногда запасали воды с вечера), умащался, и лишь после этого садился за завтрак. Вечером он записывал на листочках что-то, а иногда зарисовывал цветными палочками. Любопытная Каринэ подсмотрела, что на листках были, в частности, портреты её и мужа, карикатурное и злое изображение бывшего свёкра, пейзаж Ахали-Сопели,

В некоторый момент, посмотрев на железную мускулатуру Суя, женщина вдруг подумала, что ещё лучше было бы стать рабыней Суя, но сразу же прогнала грешную мысль от себя и больше её не допускала. А муж понял, что если бы они с Суем сражались десять раз, он бы десять раз проиграл.

Дзадзиури не очень нравилось, что Суй так бесстыдно ведёт себя перед его женой, но он не мог не уважать своего хозяина: спит на вырванной собственными руками траве, закутавшись лишь в плащ, безжалостно тренирует себя каждый день да ещё что-то умное пишет. Он не выдержал и ночью заговорил об этом с женой.

-- Он враг мой и благодетель мой. Я не знаю, что делать. Он ведёт себя так, как будто наши приличия для него не существуют. А я вижу, что у него есть свои, и только с ними он считается.

-- Муж, ты ошибался, если мне, женщине, позволено что-то сказать. Я вижу: старки не враги, они хозяева. Слуги должны принимать обычаи хозяев без возражений. Теперь нам с тобой обратного пути нет. Нам надо становиться старками или оставаться слугами.

Горцу сразу всё стало ясно: действительно, хозяева! И в голове улеглось: нужно перенимать их обычаи и их понятия о приличии, не теряя чести и гордости. Пути назад, действительно, нет. А хозяин достойный, такому служить не стыдно. Он стал ещё внимательнее относиться к поведению хозяина, учить старкские слова. Дзадзиури на следующее утро, преодолев стыд, сбросил одежду и стал тренироваться вместе с хозяином в рукопашном бою. Каринэ поднесла после окончания учебного боя обоим бойцам вина, промыла их синяки (всего один у Суя, зато массу у мужа) и невольно сравнила: мощный, волосатый, страстный, но неуклюжий по сравнению со старком и вонючий муж и крепко сложенный, ловкий, гладкокожий, приятно пахнущий, но какой-то весь внутри бесстрастный, господин. Муж весь запыхался и был покрыт потом, а старк лишь слегка раскраснелся. Когда прошло возбуждение боя, муж задрожал от утренней прохлады и быстрее оделся, а старк как будто ею наслаждался. Но надо было отдать честь мужу: сражался он достойно и чего-чего, а трусости в нём не было ни капли.

В тот же день был сделан ещё один шаг. Днём подошли к чистому горному ручейку. Суй сразу же сбросил одежду, велел Каринэ её постирать, а сам стал купаться. Каринэ вдруг решительно тоже разделась и стала мыть волосы и все тело. Суй дал ей душистого мыла старков. Дзадзиури сначала скрипнул зубами, а затем понял, в каком он смешном положении, и увидел, что старк даже не думает взирать жадным взором на его жену. Он тоже залез купаться, но не мог удержаться, чтобы не визжать от холодной воды, и быстро выскочил на берег, оставив одежду для стирки, а сам уселся греться на солнце.

Жена, тщательно помывшись и постирав одежды всех троих, развесила их и уселась рядом с мужем. Суй поглядел на них, сказал: "Красавцы!" и стал рисовать цветными палочками супружескую пару. Затем он показал им получившийся рисунок.

Горец шёл рядом с повозкой, на которой ехала жена, и гнал овец. Во время вечернего перехода, заметив, что бывший джигит никогда к жене не прикасается на людях, Суй вдруг соскочил с коня, подошёл к ним и вложил их руки друг в друга. Жена расцвела, Дзадзиури смутился, а затем гордо посмотрел на жену и забыл об овцах, так что господину пришлось самому отскакать за отбившейся овцой. Все рассмеялись, и с овцами больше такого не случалось.

Дзадзиури на следующее утро сказал Сую после учебного боя, пока им опять обрабатывали ушибы:

-- Ты мог быть наш царь.

Суй, сделав мысленную оговорку, ответил:

-- Любой {полностью обученный} старк мог бы быть вашим царем.

А днём на привале к ним подскакала пара посыльных. Они направлялись в Хирристрину, теперь Лассор требовал следующую сову для генерала-барона Асретина. Естественно, посыльные чуть задержались, поели, поговорили, выпили понемногу вина и помчались дальше. Сую было приятно: весть о его возвращении с почётом и с добычей придёт домой раньше него. И сделанные уже записи и рисунки он с посыльными передал.

Сову Суй продолжал обучать каждую ночь, да и днём немного заставлял полетать и возвращаться по сигналу. Дзадзиури был уверен, что птица, которая считалась на Юге олицетворением одновременно мудрости и злых сил, разведывает дорогу по ночам, чтобы никто не застал хозяина врасплох. До некоторой степени так и было.

Этой ночью горец вдруг заметался и неожиданно для себя сказал жене:

-- Смелый, честный, благородный, красивый, целомудренный, ловкий, умный, железная воля, высокого происхождения... Если бы мой сын был от его крови!

Жена вздрогнула от таких слов и вдруг вспомнила, что она ведь сама заглядывалась на Суя. А муж не знал, что этими словами, почти немыслимыми для обычного горца, он окончательно перешёл из своей культуры в старкскую.

Суй в эту ночь спал беспокойно. Всё-таки Каринэ была действительно прекрасна. Строжайшие правила поведения, сдерживавшие старков изнутри при всей их внешней свободе, во сне отступали, и ему бешено хотелось обнять красавицу. Каринэ, выйдя из своей палатки, увидела раскутавшегося Суя, мужское оружие которого было напряжено. А ведь этого никогда не было, даже когда он любовался ею вблизи. Во сне он застонал и неожиданно сказал: "Каринэ, мне нельзя". И тут, вспомнив слова мужа, она вдруг прошептала ему: "Можно", сбросила платье и слилась с ним. Это были жарчайшие объятия. Каринэ была первой женщиной в жизни Суя, а он своей нежностью и огненной страстью привел её в состояние почти что безумия. Муж проснулся, вспомнил свои слова, покачал головой: "С этими старками надо быть осторожным. Слово становится явью", -- и неожиданно для себя взял лук не чтобы всадить стрелу в первую очередь в неверную (насчёт Суя он был почти уверен, что Каринэ сама бросилась в его объятия), а чтобы поохотиться, и ушёл в лес.

Суй, когда первое безумие прошло, спросил женщину:

-- Ты почему на такое решилась?

-- Я хочу, муж хочу, мне сына тебя.

-- Тогда всё по закону, -- ответил юноша и обнял красавицу ещё жарче.

Каринэ была удивлена. Ведь Суй всё время казался совершенно бесстрастным по отношению к женщинам, а, оказывается, внутри него такой огонь горит! Но долго удивляться ей не пришлось: очередная волна страсти вновь унесла её далеко-далеко.

Утром Суй постарался разъяснить Дзадзиури старкские обычаи:

-- У нас принято улучшать род от достойных людей. Теперь ты мой младший молочный брат. Жена твоя должна по нашим обычаям пробыть со мной до срока месячных. После этого я не имею права даже в мыслях желать её, а она меня. Нарушением супружеской клятвы это не считается. Вины на ней нет. Если ты умрёшь или разведёшься с нею, я не имею права жениться на ней и даже иметь с нею любовь. Сын будет считаться твоим, и его происхождение почётным. Ты теперь член моего рода. И ты будешь с достоинством его продолжать. Пока имеешь право как следует поухаживать за другими женщинами.

Суй торжественно отдал Дзадзиури кинжал и нарёк ему имя Дин Хирристрин из младших. Дин понял, что его приняли в славный род и что Суй обнял его как старший брат. Почти тридцатилетний бывший алазанец признал себя названным младшим молочным братом шестнадцатилетнего Суя.

Внизу виднелась деревня. Думали дойти до неё к обеду, но погода испортилась, поднялся сильный ветер и проливной дождь. К деревне добрались лишь к вечеру, и там пришлось на пару дней задержаться в таверне, переждать непогоду. Дин решил вовсю воспользоваться вновь обретённым правом, а Суй подкинул ему денег на коня, новую одежду, гулянки и подарки. Карисса Ахали (как теперь звали Каринэ) вся погрузилась в неутолимую страсть и бесконечную нежность, тем более, что она поняла: затем даже думать о Суе как о любовнике будет нельзя.

Эти события ещё замедлили продвижение, и домой Суй вернулся через три недели после выхода из Ахали-Сопели, уже удостоверившись, что Карисса несёт плод и вернув её мужу.

В Хирристрину Суй вошёл с пением шуточной песни, сочинённой им по дороге:

Летела сова -- весёлая голова.

Всю ночь пролетала, ей кажется мало.

Вдруг солнце взошло, всё светом залило.

Глаза ослепило, ворСн пробудило.

Летела сова -- ушастая голова.

Глаза заслезились, а уши раскрылись.

Всё слышит ушами, не видит глазами.

Летела, летела, на вСрона налетела.

Обиделся чёрный, завистник позорный,

Собрал ворСн кучу, устроили бучу.

Соколок увидал, всех ворон разогнал.

Сказал сове тихо: избегла ты лиха.

Девицу проводил, и жарко полюбил.

Она засмущалась, и с ним обвенчалась.

На свадьбе той был, мёд-пиво там пил,

Всё мимо лилось, не мой пир, небось.

Дину предложили участок на выбор, но он отказался:

-- Я теперь младший член вашего рода, должен жить вместе с вами и воевать за вас. Я пока поселюсь с женой в домике в усадьбе.

Вскоре Дин построил домик рядом с усадьбой. Крестьянином он быть не хотел, но руки у него оказались золотые. Он вовсю строил и мастерил, тем более что видел: все старки работы не чураются, независимо от положения. Он с большим удовольствием учил соколов и затем появившихся орлят. Сов он побаивался, а воронов презирал. На лазанском языке он через полгода перестал разговаривать из принципа. Несколько лет счастливой и безоблачной жизни он с женой получил, пока не нагрянули новые большие потрясения.

Две сестры, как выяснил Суй, отправились в Дилосар, уже нашли себе женихов и отцу надо было спешить на свадьбу. А Сую предстояло вновь заняться птицами в отсутствие самого главного.

***

К Асретину Хирристрин послал Чунга Эйлартаръэ. Барон пытался усмирить Западный Ицк, и дела у него шли ещё хуже, чем у принца. Население было явно враждебно, арцхане ненавидели лазанцев издавна, а теперь ещё сильнее, как предателей. Огонь почти не помогал, а добрые слова не слушали. По временам налетал из Ссарацастра сам Цацикот, а ещё чаще мелкие полубандитские отряды. Чунга тоже сразу определили к разведчикам, и в первую же ночь сова высмотрела что-то подозрительное в соседнем лесу. Пока со всеми предосторожностями разведчики пробирались вслед за Чунгом, отряд успел уйти. Днём Чунг сову отпускать не осмеливался.

Но это было небольшим достижением: если бы не старкские супер-псы, потери в партизанской войне были бы намного больше. Умные друзья вынюхивали и выслушивали врагов пока что лучше, чем сова, которой помогла лишь способность легко перелетать через лесную чащу. Враги беспощадно отстреливали псов, а старки столь же беспощадно мстили за каждого убитого друга. В деревнях псов уже опасались трогать: вырезали за убитого в деревне пса каждого десятого мужчину, считая всех, от младенца до старца, и забирали всех приглянувшихся женщин.

Конечно, ночная доставка донесений скоро сделалась привычным делом совы, она не была столь привязана к хозяевам, как псы, и летела на немой свисток или на сигнальные огни издали. Но в целом пока что сова большого впечатления на барона не производила.

-- Я-то думал, царь вёз нечто великое, а это похуже наших псов будет, -- ворчал барон. -- А сколько денег на этого задаваку-учёного ухлопали! Только недавно я послал ему шесть дворов месепе, заодно конфисковав им на дорогу ослов и провиант у глехов и бывших азнауров, кто злее всего на нас смотрит. Хоть в этом надутый индюк Хирристрин чуть помог!

В такой обстановке Чунг даже не осмеливался заговорить о главном поручении учёного: доставить орлят, поскольку в этих горах гнезд орлов было много.

На третьей неделе пребывания у Асретина главный его отряд вошёл в деревню Мецамор рядом с границей. Асретин попробовал перейти к активным действиям по образцу Однорукого: ударить по базам бандитов в Ссарацастре. Он выслал отряды разведчиков по всем направлениям. А сам, поразмыслив пару дней, собрал военный совет, не задумавшись, что некоторые жители уже немного понимают старкский.

Чунга вместе с двумя разведчиками: Оном Атокарсом с псом Луиром, лазанцем Курктадже -- направили через самый неудобный, но лежащий на прямой дороге, перевал. Тут сова впервые отличилась, указав в горах затаившихся вверху стрелков. Бывший бандит Он вместе с Курктадже забрались незаметно для ничего не подозревавших арцхан на скалы с тыла и перестреляли засаду, захватив неплохо оборудованную пещеру с запасами провизии. А Чунг тем временем демонстративно кипятил чай и пил вино внизу, отвлекая внимание.

Передав с совой донесение об обнаруженном убежище стрелков, троица двинулась дальше.

Перейдя через перевал, разведчики заметили подготовленное большое убежище, но, судя по всему, горцам надоело сидеть и караулить дорогу, по которой так никто из врагов и не пошёл, и они удалились, оставив пару стрелков вверху.

А затем разведгруппа спряталась в кусты, потому что по дороге кто-то ехал, напевая песенку. Это оказался График, мальчик лет тринадцати из деревни Мецамор. Он спокойно трясся на осле, который тащил на себе ещё два тюка. Подростка остановили расспросить. Запах из тюков был притягателен для лазанца. Он сразу выдал:

-- Продашь табак?

-- Бери, дорогой! -- ответил График. -- Всё равно везу продавать.

Сразу всё стало ясно. Несмотря на войну, торговля со Ссарацастром не прекращалась. Лишь Чунг тихо сказал товарищам:

-- Не нравится мне этот пацан.

-- Мой пёс не беспокоится, -- ответил Он. -- Значит, вражды в нем нет.

Курктадже сделал из коры лодочку для остатков своего табака, очистил кисет, запустил полную горсть в тюк, набил кисет до краёв и дал Графику медяк. Тот с радостью взял плату и поехал дальше.

Лазанец набил трубку старым табаком, чтобы не разнесло ветром, выкурил, и решил всё-таки попробовать новый. Набил им трубку и довольно проговорил:

-- Добрый табак! Хороший табак! Отличный табак!

Через пару минут он вдруг вынул трубку изо рта и возбуждённо затараторил, ещё наполовину потеряв свой бедный старкский:

-- Отличный табак! Три медяка! Взял один и улыбнулся! Враг он! Войско приведёт!

Осознав наконец, что говорит Курктадже, Он схватился за голову:

-- Чунг, я дурак! Я тот ишак, на котором График едет! Ты был прав! Прячемся и следим за дорогой.

Через несколько часов по дороге потянулся довольно большой отряд, который вёл График. А предводительствовал отрядом сам царёк Ицка, печально знаменитый Цацикот. В том месте, где видел разведчиков, График показал на дорогу и заговорил. Издали не было слышно, о чём. Но вглубь зарослей арцхане не осмелились сунуться: разведчики исчезнут, а если кому-то не посчастливится их найти...

-- Как предупредить наших? Я ещё раз осёл! -- тихо сказал Он. -- Мой брат Осс в основном войске!

Он быстро написал донесение на тонком пергаменте, прикрепил его к ошейнику пса.

-- Луир, Осс! -- скомандовал Он.

И умный пёс исчез в кустах. А Чунг послал условным свистом сову следить за псом, несмотря на то, что был день: пасмурно, и сова неплохо сориентируется. Хозяин знал, что подзовёт обратно немым свистком. Сова вернулась сама через два часа с клоком шерсти Луира в клюве. Он Атокарс беззвучно заплакал:

-- Не успел Луир проскочить перевал. Они мне за него заплатят! И этот График первым!

Чунг понял, что злобы у мальчика действительно не было. Он спокойно и навсегда считал захватчиков сраками, нелюдями, к которым нельзя испытывать никаких эмоций.

Похвалив и покормив сову, дав ей передохнуть, Чунг привязал к лапе своё донесение и дал ей условный свист: лететь на сигнал Асретина. Сова исчезла в ночи.

Асретин, который тем временем прошёл две третьих пути к перевалу и рассчитывал преодолеть незанятый перевал завтра к обеду, вышел из палатки и решил всё-таки посвистеть в этот дурацкий немой свисток. Через полчаса прилетела сова. Прочитав донесение, Асретин заругался:

-- Всех разведчиков, командиров и горцев-скалолазов ко мне!

На следующее утро отряд Асретина долго пил чай и вино и завтракал. Лишь увидев сигналы зеркалом с обеих сторон дороги, он двинулся вперёд в пешем строю и в полной броне. Лошадей оставили сзади под охраной маленького прикрытия.

Арцхане подготовились основательно. Ранним утром скалолазы перерезали и перестреляли тех, кто готовился обрушить на головы старков камни и отрезать им путь к отступлению. Полностью бесшумно сделать это не удалось, арцхане услышали крики и попытались послать на скалы новый отряд, но тот попал под обстрел и не осмелился двинуться дальше. А железная колонна надвигалась. И вдруг она остановилась. Настало время использовать ещё одно секретное оружие Империи. Арцхане прятались за поворотом и в укрытиях, и ждали приближения врага, чтобы обстрелять его. Цацикот был уверен в победе, одно только жаль, что не разгром будет! Он не знал, что разгром уже близок, но его войска.

Старки начали обстрел огненными стрелами, чадящими каким-то дымом. То же самое стали делать и скалолазы. Арцхане вначале засмеялись, но едкий дым заставил их кашлять, укрываться становилось невыносимо, и они решили атаковать, полагаясь на численное преимущество и на то, что навалятся сверху. Но тут на них обрушился град обычных стрел и болтов, а непробиваемая стена тяжёлой пехоты даже не дрогнула, когда на неё обрушился вал нестройно мчащихся с воинственными воплями арцхан. И горцы побежали. Старки, перебравшись через завалы трупов, помчались за ними, а менее тренированные в беге лазанцы остались добивать раненых и захватывать пленных и добычу. Перейдя через перевал, старки ещё некоторое время преследовали арцхан. Те бежали медленнее, но, будучи настигнуты, поворачивались и сражались до смерти, что спасало остальных. Пленных было мало: человек десять. Старки ополовинили отряд Цацикота ценой потери всего одного гражданина.

График, не сообразивший бросить осла и сбежать при первых признаках неудачи, попал в плен.

Асретин приказал подвести коней, но затем раздумал двигаться дальше.

-- Соберите добычу и пленных! Нас уже ждут в деревнях, и незачем терять людей. Мы их и так здорово побили. Возвращаемся. На перевале мы теперь свою заставу поставим. Пусть набегами промышляет этот разбойник Однорукий!

И отряд пошёл домой. Лазанцы были недовольны.

-- Однорукий бы нашёл, где и с какой стороны атаковать, хоть бы его сто раз ждали! А этот побоялся идти дальше!

Как Графика казнили, я рассказывать не буду. Уничтожили и мужчин из его двора. А Чунга Асретин лично поздравил и поблагодарил за спасение отряда, тем более что разведчики перебили ещё десяток арцхан во время их бегства.

-- Ты заслужил золотую пластину за храбрость и заслуги. Но её может пожаловать лишь царь или главнокомандующий. Я могу направить Атару письмо с описанием твоих заслуг или же сам наградить тебя серебряной пластиной, и, кроме того, проси, что хочешь!

-- Мой мастер велел просить тебя набрать для него орлят. Если ты это сделаешь и отправишь их с лучшими гонцами, я буду рад и больше ничего не попрошу.

-- Вот это речь настоящего гражданина и специалиста! Сделаю! -- просиял Асретин, гладя по голове сову и угощая её мясом. -- Раз не просил, то я дам. Доброго коня, отличное оружие, кошель золота и выбирай любую из девушек или женщин в этой деревне! Тебе первый выбор!

Деревенские поняли, что наказание разорением одного двора ещё не кончилось. Девушек и молодых женщин выгнали на площадь и раздели. Чунг выбрал себе наложницу, посадил её на второго коня и, как герой, направился домой. А гонцы с орлятами и вестью про ещё одну "победу сов" прискакали раньше него.

После этого Лурунсса тоже заставила своего мужа купить наложницу, но обошлось это дороже, потому что войны кончились.

К концу войн Хирристрина была заселена на три четверти. У помощников уже были все смерды, а у самого Хирристрина ещё оставались свободные участки. Затем учёному пришлось, несмотря на нежелание, вновь ехать в столицу: на праздник по случаю мира и на народное собрание. С ним вместе отправился Трун с деньгами для покупки наложницы. Сыну вновь пришлось остаться за старшего в деревне, тем более что подрастало много совят.

Словом,

Жил-был учёный,

Страстью одной одержим.

Всем пренебрёгши,

Ради её лишь

На край земли он ушёл.

-- Глава 17. Мир

Пока шли завершающие сражения, пленники расчистили столицу Лиговайи Дилосар. В городе стремительно пошло строительство. Богатая военная добыча позволила нанять мастеров из Агаша, Лангишта и даже от единобожников. Город поднимался на глазах.

Старки, желающие поселиться в Дилосаре или построить там свой дом (скажем, владетели, которые жить должны были в своих ленах, но иметь дом в столице), посещали город и выбирали место среди распланированных улиц. Уже были намечены и оформлялись Форум, главная рыночная площадь, квартал искусств, квартал мастеров, квартал моряков, квартал купцов и знати, квартал иностранных купцов и ремесленников. Был заложен дворец царя. Гетеры сразу же зарезервировали место под будущую школу гетер, а художники -- под Академию изящных искусств. И, конечно же, на местах будущих храмов были построены временные часовенки, а главный храм строили чуть ли не в первую очередь.

Последние месяцы основная тяжесть войны лежала уже не на старках, и граждане смогли чаще посещать поднимающийся город. Некоторые были недовольны, что понравившийся им Арканг, где у них уже были домики, был низведён в ранг крепости. Селиться на постоянное жительство там позволили лишь паре сотен граждан, в основном ремесленникам и купцам.

Урс строил свой дом в столице, но основное жильё у него было в Аякаре. Там на камне рядом с озером Ая высечены слова его стихотворения, в нескольких шагах сооружена беседка, где можно на два-три дня остановиться. Само озеро Урс объявил заповедным и уже успел провести на нём пару ночей с Киссой.

Возлюбленная посмотрела на его беременную жену и заметила, что та с самого начала неправильно себя ведёт. Она скрывала беременность, как было принято у горцев, где этого состояния стыдились, и не давала Урсу ввести будущего сына в курс дел. Она продолжала спать с Урсом, наивно считавшим, что жена не беременна... Пришлось после того, как сына представили Урсу и будущего наследника гражданам и жителям владения, забрать эту необразованную девочку в Дилосар, чтобы там её обучили элементарным вещам.

***

Первое время ликинский князь просил своих джигитов охранять гостя, предполагая, что его постараются убить. Но месяцы шли, а беглецом никто не интересовался. Не пытались ликвидировать, не требовали его изгнания либо выдачи... Семья от дезертира отказалась, а властям Агаша и Лиговайи он, судя по всему, оказался совершенно не нужен ни в каком качестве. Чанильтосинда выселили в бедную саклю. Единственное, что поддерживало авторитет пришельца: он охотно ходил вместе с горцами в набеги, в том числе и на бывший родной Агаш, и показал себя смелым бойцом. Беженец заподозрил, что князь скоро сделает ему "почётное" предложение взять жену, надел и стать простым джигитом.

У Чанильтосинда родился план, который он посчитал гениальным. Эмигрант нанял двух пьяниц-джигитов, чтобы те инсценировали нападение на гостя князя. А сам наниматель собирался их зарубить. Чтобы всё выглядело как нужно, он, зная, что джигиты неграмотны, всунул одному из них свиток с поддельным указом царя об убийстве государственного преступника Чанильтосинда и о награде за его голову.

Джигиты догадались, что этот горожанин на самом деле собирается убить их во время покушения (а что он неплохой воин, знали), и рассказали всё князю. Тот вызвал к себе своего гостя и при всех грубо закричал на него:

-- Я уже думал, что ты достоин быть джигитом, а ты подлый горожанин! Захотел набить себе цену! Подстроил покушение сам на себя, да ещё указ своего царя подделал, подонок! Позор дому моему, что я не снёс тебе голову в первый же день! Нет, вру! Позор был бы мне марать свою саблю твоей низкой кровью! Надо было приказать зарезать тебя, как свинью! Или ещё лучше, как делают старки: кастрировать и продать в рабство! А теперь ты гость и я ничего не могу, только прогнать из княжества! Немедленно убирайся!

И дважды изгнанник поплёлся на своём коне на север, не зная, что теперь делать.

***

Тлирангогашт решил на пути в Дилосар, куда он должен был прибыть для триумфа к началу последнего месяца года, попытать счастья в пиратском гнезде: городке Тритуга на побережье между Ссарацастром и Лиговайей. План был рассчитан на воинское мастерство, неожиданность и дерзость. Заодно наследник устраивал ещё одно испытание для своих друзей и ещё одну проверку их верности.

В гавань Тритуги вошёл купеческий корабль. Купцов пираты в своём городе не трогали: надо же сбывать награбленное! Хозяином корабля был торговец небольшого роста, с ним вместе шла дюжина приказчиков и охранников. Купец спросил на агашском с несколько странным акцентом, где сейчас капитаны стоящих в гавани судов. Судя по всему, он собирался либо покупать добычу без посредников, либо нанять кого-то из пиратов для своих грязных делишек.

Конечно, местные купцы были недовольны, когда торговали без их посредства, но, в отличие от многих других мест, раздражение выражалось лишь в том, что они сами отказывались заключать сделки с таким покупателем. Капитаны быстро бы освободили их туловища от управления дурных голов, если бы те попытались как-то помешать кому-то иметь дело со свободным пиратским братством.

Купец, вооружённый мечом и луком, что не вызывало ни у кого удивления, в сопровождении своих ближайших помощников двинулся к указанной ему таверне. Он обвёл помещение взглядом и показал на пирата, выглядевшего самым опасным и авторитетным. В ту же секунду этот капитан оказался пронзён стрелами, а "приказчики" обнажили мечи и стали убивать всех подряд.

Пока купец неспешно двигался к таверне, его матросы выгружали с корабля бочки. Как только в таверне поднялся шум, они выхватили из бочек мечи и луки и тоже стали убивать всех без разбора.

А через пару часов в гавань вошла ещё пара кораблей. Как раз вовремя, потому что собравшиеся с духом пираты, хотя наполовину уже были перебиты, оттеснили отряд Тлирангогашта к гавани и исход битвы стал не ясен. С корабля свели коня царевича, он на своём великолепном жеребце командовал побоищем.

Когда всё стало ясно, он, оглядев своих друзей, всех в крови, но живых, соскочил с коня и вдруг показал на него. Все немедленно выстрелили в коня, а затем зарубили скакуна, но после этого с возмущением набросились на принца:

-- Ты за что верного друга убил? Он-то ни в чём не виноват!

-- Перед битвой я гадал, и мне предсказали, что из этого города мы с конём вместе живыми не выйдем.

-- Ну, тогда всё понятно!

-- Я вас, друзья, хвалю! Выполнили приказ моментально! Сегодня вечером будем выбирать самое ценное из захваченной добычи, а завтра уберёмся из этого проклятого города. Надеюсь, вы уже поняли, что пиратских шлюх вам трогать нельзя? Пусть ими простые воины, в особенности аникарцы и логимцы, занимаются! А вы заслужили объятия старкских благородных женщин, и через несколько дней у вас будет шанс их завоевать.

На самом деле Тлирангогашт проверял, действительно ли за это время друзья стали ему настолько верны, что без раздумий нападут на кого угодно по первому его знаку? Он остался доволен. И ещё он правильно рассчитал: сначала нужно приказать им убить наложницу, а уже затем коня. Животное они уважают больше, чем женщину.

***

Атар после заключения мира лично посетил Ицк, поделил его между пятью баронами, примерно так же поступил с Алазанью. Теперь предстояло ополовинить самочинно захваченные владения Однорукого. Царь посетил Урса в Гуржаани, где был ещё один дом Лазанца, и объявил жителям, что Гуржаани, Сперави, Хэрэти и Циннадали передаются другим владетелям. Гуржаани царь решил вообще забрать в свой домен.

Но на следующий день царь неожиданно обнаружил: дворец в Гуржаани окружён толпой пары десятков тысяч жителей этой и соседних деревень. Люди вели себя мирно, но лица были хмурые. Впереди стояли почтенные старейшины. Они просили царя выйти к ним.

Не ответить на такую просьбу старейшин было бы оскорблением всей Лазики. Получить ещё один вечный очаг партизанской войны вместо источника верных воинов для усмирения других баронств отнюдь не хотелось. И Атар, в душе неистово ругая Урса за то, что Однорукий влез в горы и принёс эту головную боль с горцами-подданными, вышел к старейшинам. Почтенный старец Иваанэ, поклонившись царю, без обиняков спросил:

-- Мы слышали, что ты собираешься нас отдать другим владетелям?

-- Да. Я подобрал вам хороших властителей, отличившихся на войнах, смелых, честных, благородных. А Гуржаани вообще будет моим личным владением.

-- Мы слышали, что у старков царь не может принять ни одного решения, касающегося положения и прав народа, без того, чтобы спросить народ?

Царь хотел было сказать: граждан, а жители Лазики не граждане, но понял, какими последствиями это грозит.

-- Это так. И вы заслужили право, чтобы ваши слова были выслушаны мною. Вы показали свою доблесть и верность в последней войне. Вы добровольно встали на нашу сторону. Вы у нас в чести.

-- Царь, мы покорнейше просим тебя не отдавать нас другому. Мы покорялись именно Однорукому, сражались под его знамёнами, он понимает нас, его уже называют Лазанцем. А другие ваши владетели, как мы видим, нас не понимают.

-- Пройдёт несколько лет, и вы с ними поймёте друг друга.

-- Царь, я должен сообщить тебе. Все полноправные азнауры, джигиты и глехи всех деревень Лазики и города Гуржаани вчера собрались на сходы и единодушно решили: покорнейше просить тебя не отдавать нас никому другому, даже себе самому. И мы так же единодушно решили: если ты не прислушаешься к голосу народа, наши клятвы верности становятся недействительными. Мы попросим Урса возложить на себя нашу корону, а если он откажется, сами изберём царя. И тебе придётся договариваться уже с этим новым царём.

Перспектива всеобщего восстания, столь чётко обрисованная старейшинами, заставила царя призадуматься. А ведь Урс в такой ситуации может решить, что нужно остаться с народом, который в него поверил! Эту крепкую мужицкую башку ведь не переломишь: он поступает всегда так, как считает справедливым. Видно, правдивы слухи, что он был одним из вождей Жёлтых.

-- Я переговорю с Одноруким.

-- Мы не разойдёмся и ничего не будем делать до конца ваших переговоров, царь! Мы уже вызвали нашего владетеля из Аякара и через пару часов он будет здесь. А тебя мы покорнейше просим не выходить из дворца.

Эти "покорные подданные" вознамерились не выпускать царя до конца переговоров. Придётся пойти на попятную, тем более что решение ещё не оформлено указом и согласием Народного Собрания.

-- Хорошо, я подожду. Приятно видеть, как вы любите своего владетеля. Но вы понимаете, что теперь вы берёте на себя новые обязательства: стать самыми верными воинами нашего царства и постепенно влиться в ряды старков?

-- Мы согласны. Это служит только нашей чести. Ты, царь, сможешь всегда рассчитывать на наше оружие, наш хлеб и наше вино.

В итоге в этот день царь утвердил Урса владетелем всей Лазики и официально объявил ему, что на утверждение Народного Собрания будет внесён указ о присвоении ему титула графа Лазанского, а также народ попросят дать Урсу почётное прозвище в соответствии с его подвигами и заслугами. За это царь предложил Урсу отказаться от деревень по восточную сторону Аякара. Урс не возражал: надо же было Атару хоть как-то урезать его лен, а царство плюс крепость -- вполне достаточное вознаграждение за подвиги. Тем более что отдаваемые деревни бедные и разорённые.

Новый почти что старк Шон Скинторан тоже стоял в толпе лазанцев, считавших и его, и ихлан Урса своими родными. Он недавно вселился в прекрасный дом в Гуржаани, где жил в окружении четырёх жён (вернее, жены и трёх наложниц, поскольку по старкским законам несколько жён позволялось лишь знати). Кроме того, в доме были четверо рабов и пара слуг, захваченных Шоном во время набегов на Долину Кувшинов. И Шон чуть ли не больше всех был рад благополучному разрешению спора между царём и народом Лазики.

Естественно, вечером после объявления царского указа начался всеобщий пир. Атар сбежал потихоньку на следующее утро, а Лазика пировала ещё неделю.

Аориэу был доволен: хоть сейчас этот растяпа не упустил своего шанса. А, может, он и не совсем растяпа. Урс как-то раз спьяну после хорошей баньки рассказал Аориэу историю своей жизни. Приключения Ликарина в Империи, на ненасильника произвели страшное впечатление: невероятная везучесть и вместе с тем полное неумение её использовать для других целей, кроме как спасаться из ловушек, которые сам для себя поставил. Но ведь в итоге его вынесло туда, где он на месте! Потерял руку. Но ведь приобрёл знатность и титул в обмен на неё! Упустил Ссарацастр. Но ведь получил Лазику, которая теперь с ним навсегда. Непонятно... Уникальный случай.

И ещё одно встревожило Аориэу: Кисса как-то уж слишком внимательно смотрела на него, и он разобрал слова, которые могли значить нечто очень серьёзное:

-- Сильная, но полностью искорёженная душа.

***

Аргирисса получила от Настоятеля страшную, но несколько двусмысленную, епитимью:

"Тебе, дочь моя, даётся три месяца, чтобы попытаться самой исправить содеянное. Не позже, чем через три месяца, ты должна рассказать всё содеянное тобою совету вашего цеха и принять более строгое из предложенных тебе наказаний, если только этим наказанием не будет смерть".

У старков было принято даже в решениях суда чаще всего давать осуждённому выбор из двух типов наказания. Например, в своё время Ангтун было предложено или сесть на кол, или стать позорной бесправной рабыней Тора.

Аргирисса поняла, что ей нужно сейчас направиться в Колинстринну, и молиться, чтобы интуиция и Элир Любвеобильная подсказали ей правильное решение.

В первый день тринадцатого месяца Аргирисса вернулась в Колинстринну. Эсса сразу же рассказала ей о своей беременности. Тор буквально подхватил её на руки. Эсса, усадив гостью за стол, спросила: "Когда будет свадьба?" На что Аргирисса скромно ответила, что ей предстоит сначала завершить епитимью. И вдруг ей стало ясно решение: клин клином вышибают. Она выпрямилась, посмотрела на Тора и ощутила, что надо подождать ещё три дня до времени, наиболее благоприятного для зачатия.

Помолившись ещё три дня, но уже не ограничивая себя в еде, чтобы набраться сил для задуманного и для ребёнка, она бросила формальный вызов гетеры Тору. И в первую же ночь вошла в тантру и понесла. Но выше её сил было оторваться от любимого оставшиеся ей шесть дней, тем более что удостовериться в удачном зачатии можно было лишь на седьмой день (по ауре). А на следующий день после окончания вызова Аргирисса уехала в Линью, чтобы в школе гетер предстать перед судом своего цеха.

Решение суда оказалось следующим. Либо покончить с собой после рождения ребёнка, либо пройти все испытания на Высокородную, кроме тех, которые она уже прошла с Тором. Совершенно неожиданная альтернатива! И, согласно повелению Настоятеля, ей пришлось выбрать прохождение испытаний на Высокородную, хотя одна мысль о соитии с другими мужчинами, кроме Тора, теперь ей была противна. Но до начала испытаний надо было ещё родить ребёнка и выдержать период очищения после родов. До рождения Аргириссе разрешили вернуться в Колинстринну, чтобы ребёнок в чреве лучше узнал своего отца и свою будущую участь в обществе. Эсса, узнав о решении суда и увидев, с каким страхом Аргирисса ждёт испытаний, успокоила её:

-- Ребёнка твоего в случае чего я признаю своим. Так что у него будут и отец, и мать.

И Аргирисса использовала всю свою духовную подготовку, чтобы полностью отрешиться от мыслей о предстоящем страшном испытании, которое тоже может привести к смерти, и отдаться ребёнку, растущему в её чреве.

***

Царь Ашинатогл за эти месяцы, помимо прочих дел, собрал две тысячи пятьдесят девственниц из знатных семейств, хорошей внешности и здоровья, правда, при этом пришлось иногда брать десятилетних девочек, поскольку надо ковать железо, пока горячо. Этих девушек и девочек под охраной евнухов разместили на семи кораблях, а сам Ашинатогл, не захватив с собой ни одной жены, но зато взяв четырёх дочерей, сопровождал их на шлюпе. Убедившись, что из-за противного ветра флот опоздает к первому числу последнего месяца, он оторвался от каравана и прибыл как раз накануне триумфа.

Его уже ждал Тлирангогашт, предвкушавший хорошую выволочку: он потерял треть агашцев и почти половину союзных войск. Но неожиданно царь при отчёте о потерях расхохотался и сказал:

-- Намного лучше, чем я думал. Я не ожидал, что больше половины войска вернётся из этого похода. Ты, сын, молодец!

И тут Тлирангогашт вспомнил отца по крови, который потерял почти всё войско, но победил-таки Ляна Жугэ. Да, совсем по-разному нужно воевать, когда у тебя людей много и когда их мало. И потери в большой армии, которая всегда может получить подкрепление, воспринимаются тоже по-другому.

Вечером отец и сын, теперь уже в значительной степени действительно отец и сын по духу, сидели за чашей вина и вспоминали свою жизнь. У обоих она была непростая. Ашинатогл был сыном царя и охранницы. Видимо, поэтому у него было такое крепкое здоровье и такой неукротимый дух. Но из-за "низкого происхождения" матери вельможи удалили его на дальнюю границу, в пустыню, где он сдерживал набеги Единобожников. Когда отец умирал, он назвал наследником Ашинатогла как старшего из живых сыновей. Но придворная камарилья возвела на престол жалкого выродка, а самого Ашинатогла обманом завлекли в ловушку и заточили в тюрьму. Его не осмелились убить или ослепить, боясь восстания всей Северной Армии. Но посадили в сырую и тёмную камеру, где будущий царь провёл три года, пока ему не удалось бежать. Увидев царевича на свободе, воины восстали и пошли с ним во главе на столицу, где возвели его на трон.

А Тлирангогашт рос у матери-гетеры в крайне неопределённом статусе: его отец иногда наведывался, оставлял деньги на обучение и настаивал, чтобы сын готовился стать воином и властителем, а не художником. Но даже признавать сына Атар не торопился, поскольку ему это запрещали короли и канцлер. А против узаконения его другими людьми резко возражал. В начале рокоша отец вновь приехал, внезапно провёл обряд полного узаконения сына и увез его с собой. Мальчику пришлось привыкать, что у него есть брат от отца и другой гетеры, о котором он раньше даже не слышал. Затем последовало бегство в Карлинор. Затем у отца появилась жена. Она была ненамного старше своего "сына", но, к счастью, мачеха оказалась умной и доброй. А когда он уже освоился со своим положением в новой семье, вдруг такой внезапный поворот судьбы!

***

Первым большим событием на Форуме Дилосара стал триумф в честь двойной победы. Он прошёл в последний день последнего месяца года, который в этот раз был високосным: всего пятнадцать месяцев. Заодно состоялось освящение нового храма и большое Народное Собрание.

На нём присутствовали все цари и князья Шестерного Союза. Они выступили перед народом с краткими речами.

Атар сказал:

"Свободные граждане, благородный и знатный народ Лиговайи! Мы за эти шесть месяцев приобрели верных друзей, победили вместе с ними свирепых врагов, причём не просто одолели, а разгромили и обессилили. Теперь нам обеспечено лет пятнадцать относительного покоя, пока у соседей не подрастёт новое поколение. Но за это время новое поколение подрастёт и у нас!"

"А почивать на лаврах и лениться нам не даст наш брат и лучший друг: царь агашский. Мы ведь должны ему помогать так же хорошо, как он нам сейчас помог. Войн у него ещё будет достаточно".

Царь Агаша тоже высказался:

"Мне непривычно видеть царя, отчитывающегося перед народом, но я вижу, что ваш народ достоин такого почёта. Я рад, что вы теперь наши союзники и братья. Наверно, я действительно не дам вам скучать. У меня будет маленький разговорчик с вашим царём. А потом он, по вашим обычаям, вынесет его результаты на обсуждение вашего собрания".

"Я привёз вам непорочных и знатных невест. Вы достойны именно таких жён, а не жалких захваченных пленниц. Я привёз вашему наследнику моих дочерей в жёны. А сам я сегодня вечером буду проверять, выдержу ли я очарование ваших лучших женщин и сумею ли завоевать одну из них".

Собрание расхохоталось и единодушно пожелало царю удачи в любовной охоте.

Верховный князь Аникара был ещё более лаконичен:

"Хорошо мы подрались вместе с вами. А теперь и попируем как следует. Приезжайте к нам в горы: там и вино отличное, и невесты-красавицы и не неженки".

Князь Лангишта был более велеречив:

"Ещё когда вы двигались сюда, вы помогли нам навести спокойствие и порядок на землях древнего Лбишлашша. Вы низвели выродившихся владык Алитирны и взяли себе это славное имя. Вы умеете превращать врагов и настороженных в друзей".

"Ныне я готов вместе с вами и с моим дядей, великим царём агашским, и на славные дела, и на дружеские пиры, и хотел бы, чтобы наш союз стал зародышем новой славной империи вместо жалкого последыша великих предков в Имашанге".

"Я рад, что вы крепки в вере, и был счастлив понять, что разные обычаи не означают разных верований и разных душ. Ваши купцы будут всегда желанными гостями у нас. Да и любой гражданин будет принят с подобающим почётом. Не сообразил я привезти с собой лучших невест. Дядя мой оказался умнее и расторопнее. Но для меня и для всей знати Лангишта будет честью родниться с вами".

"Ныне на Агоратане наши люди совместно с вашими возрождают славу древнего города, и я надеюсь, что старки вместе с агашцами возродят весь Юг, очистят его от вырождения и грязи и приведут к вершинам процветания и славы".

Атару очень не понравилось замечание об империи, но виду он не подал. Зато князь логимский был совсем краток:

"Друзья! Хватит болтать! Давайте быстрее пойдём праздновать! Мы заслужили".

Пожалуй, простому народу эта речь понравилась больше всех остальных.

А вот пуникский верховный хан Чюрююль неожиданно оказался самым красноречивым:

"Немного я опоздал к пиру чести и доблести на полях сражений, коий был у вас. Но поспел как раз к пиру по поводу славного и честного мира. Мы, пуники, никогда трусами не были. И вместе со столь славными союзниками мы готовы на великие дела, чтобы в следующий раз той по поводу нового мира был бы тоем и по поводу наших вместе с вами побед".

"Под наши знамёна встанут самые славные и храбрые батыры всех степей Кампатара. Если эти йолуровские фанатики полезут учить нас своим якобы истинам огнём и мечом, мы ответим железным строем, быстрой конницей, саблями, копьями и стрелами. И, если они будут смело сражаться, пожалуй, даже уступим им часть наших земель под их веру: кладбища, на которых мы с почётом похороним дерзких храбрецов".

"А если жители Озёр на нас не полезут, тем лучше. Мы возьмём Благодать и Чиланшат. Вы сядете там властителями, возродив Южную Империю, а мы будем её мечами и насладимся законной добычей и славой побед. Мы знаем, что наши степные свободы останутся нерушимыми в новой державе, а это главное, что мы готовы всегда отстаивать паче жизни и имущества своего".

"Приезжайте к нам в стойбища. Будут ждать вас золотой кумыс, лучшая арака, крепкий чай, жирный плов и страстные объятия наших женщин. Мы будем с удовольствием родниться с вами".

"Ждём мы ваших купцов и сами будем пригонять к вам табуны лошадей, лучших верблюдов и отары овец. Я посмотрел оружие ваших мастеров. Я посмотрел украшения, сделанные вашими ювелирами. И мужчинам, и женщинам найдётся что у вас покупать. Мы верим, что купцы ваши будут вести себя так же честно по отношению к союзникам, как ваши воины. А теперь пора пировать!"

Атар и Ашинатогл отметили: теперь придется строго следить, чтобы купцы не портили репутацию и отношения с союзниками, особенно с привилегированными, к числу которых относятся пуники. Агашец заодно подумал: "На самом деле империя уже создана. Осталось формально снять корону с недостойной головы или вместе с нею, и возложить её на голову достойного". Подобные же мысли посетили и Атара.

Далее начались награды и пожалования титулов и владений.

Однорукий по решению Народного Собрания получил прозвище "Гроза гор" и был утверждён в графском достоинстве.

Барон Таррисань получил титул графа Тораканского и прозвище "Убийца ханов".

А затем вышел на трибуну человек совсем не старкского вида и на Древнем Языке попросил гражданства. Это был бывший царь царей Куструк. Его низложили, но пока цари дискутировали, судить его или просто убить, он успел вместе с семьей убежать в Лиговайю. Конечно же, гражданство ему дали, и появился новый барон Сар Куструкун, пока без владений.

С этого дня началась мирная жизнь новой колонии. Но вот долго ли продлится мир и спокойствие? Ведь, кроме ближайших соседей, есть весь южный мир, который испытал потрясение и в который введён новый элемент.

Словом,

Пламя потухло,

Кровью полита земля,

Мир водворился.

Что теперь будет

С миром, куда мы пришли?

No Юрий Ижевчанин

Оставить комментарий © Copyright Ижевчанин Юрий (liwaya@mail.ru) Размещен: 03/09/2010, изменен: 10/09/2015. 876k. Статистика. Роман: Фантастика Рождение нации Иллюстрации/приложения: 5 шт.		Ваша оценка:
Аннотация: 3.02.2013 Загружен файл с массой небольших исправлений и новых иллюстраций

Ижевчанин Юрий Книга 2. Первая колония

Ижевчанин Юрий
Книга 2. Первая колония