Издательская Группа : другие произведения.

Блок историй в стихах для детей

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Михаил Гарцев

     
  
  РЕКВИЕМ
  
     Я упал как когда-то
  солдат в сорок пятом в Берлине;
  за три дня до Победы,
  до нашего вывода войск,
  и глаза отразились
  в чистом небе, пронзительно синем,
  и заплакало солнце,
  роняя расплавленный воск.
  Ты, мой сверстник, конечно,
  никогда обо мне и не слышал.
  Был воскресный денек,
  ты с друзьями пошел на футбол,
  а потом вы уселись
  под какой-нибудь теплою крышей
  и отметили встречу,
  не компотик поставив на стол.
  Ты слегка захмелел
  и уже подмигнул, вон, кому-то,
  и пустился с ней в танец
  под тяжелый скрежещущий рок,
  и задергался лихо,
  и не знаешь, что в эту минуту
  я задергался тоже
  и уткнулся в тяжелый песок.
  Я тебя не виню,
  видно, рок мой воистину тяжек.
  Я не стану тем, кем
  мне хотелось бы стать иногда.
  Моя жизнь после школы
  двухгодичным отмерена стажем,
  я покончил с ней счеты,
  я отсюда ушел навсегда.
  Я ушел навсегда,
  но, по правде, я в это не верю.
  Неужели затем
  мы родимся на грешной земле,
  чтобы стойко сражаться,
  оплакивать наши потери
  и развеяться в пепле,
  раствориться в остывшей золе?
  Ты, мой дерзкий двойник,
  ты мне снился на огненном фоне.
  Ты, наверное, главный
  моей жизни короткой исток.
  Ты сражался в Берлине,
  Я сражался в другом регионе,
  и мы оба погибли,
  исполнив свой воинский долг.
  Мы летим над землей.
  Мы вдыхаем ваш запах созвездия.
  Нам улыбкой планеты
  освещают стремительный путь.
  Мы как прежде в борьбе,
  но нам чужды крупицы возмездия,
  мы - частицы энергии,
  мы - гармонии Космоса суть.
  Мы - субстанты Отечества
  человеческой веры и гордости.
  Мы глядим к вам на землю.
  Вы к нам тянетесь тоже в ответ,
  а потом человеческое
  растворится в бездоннейшем Космосе,
  и польется мелодия -
  ослепительный радостный свет.
  Но, порою, тоска
  подступает приливами боли -
  как я мало миров
  вам оставил на этой Земле.
  И кричу я со звезд,
  и ищу я свое биополе,
  и бросаюсь я в хаос,
  прорастая в спрессованной мгле.
  В небе всполохи молний,
  тучи носятся огненной пеной.
  Вы простите меня,
  я разрушить хочу свой предел.
  Почему-то для духа
  есть прибежище в нашей вселенной,
  а для бренного тела -
  лишь скитаний и страхов удел.
  Я соскучился, люди.
  Я хочу к вам оттуда спуститься.
  Я мечтаю об этом
  свой не первый космический год
  и срываюсь со звезд,
  и лечу неприкаянной птицей,
  и мелодия космоса
  биотоки земли обретет.
  И тогда, если вы
  ощутите сенсорные токи, -
  вы не бойтесь чудес,
  вы впитайте их терпкий бальзам.
  Это я - в этой капельке,
  это я - в этом горном потоке,
  прикоснусь к вашим душам
  и обратно лечу к небесам.
  
   Т Р Е Н Е Р
  
  
   Вы спросили, кем я работаю?
   И, чтоб нам сим вопросом не мучиться,
   я отвечу трёхсложной стОпою,
   если только, конечно, получится.
  
   Я хожу на своё предприятие,
   как и все - по расписанию,
   и, согласно о долге понятию,
   выполняю начальства задание.
  
   Как и все - посещаю собрания,
   голосую за предложения,
   подвергаюсь порой наказаниям,
   но бывают и поощрения.
  
   Своё место люблю рабочее.
   Зал, где я провожу занятия,
   где я вижу порой воочию
   дружеских глаз участие.
  
   Где я вижу, как крепнут мускулы,
   наливаясь упругой силою,
   но порой очертания грустные
   набегают волной незримою.
  
   Я считаюсь пока что "действующим"
   и вхожу в основную сборную,
   но заметил товарищ сведущий:
   "Твоё в играх участие спорное".
  
   Зато, может, не в этих, так в следующих -
   я уверен! - примет участие,
   о ком даже не слышали сведущие.
   Он сейчас в этой шумной братии,
  
   что врывается в зал и строится.
   Я гляжу в их глаза лучистые...
   Озорные искорки роятся,
   ослепляют пронзительно чистые,
  
   и сверкают - незатуманенные,
   без налёта пыльной усталости.
   Как мне сделать глаза эти пламенные
   никогда недоступными слабости.
  
   Никогда недоступными пошлости,
   ложной, вычурной, глупой бравурности.
   Пусть в них больше - спортивной гордости.
   Пусть в них больше - жизненной мудрости.
  
   Я даю всей группе задание
   и, любуясь движеньями плавными,
   среди хаоса воспоминаний
   нахожу свою дату главную.
  
   Было много дат ярких и пламенных,
   но из всех - выделяю лишь эту.
   Я тогда был одним из прославленных,
   и объездил почти всю планету.
  
   Много раз на ступеньку почётную
   поднимался под гром оваций,
   да число раз, наверно, бессчётное
   был в составе сов. спорт. делегаций.
  
   Слава, в общем-то, штука пресложная,
   расхолаживает, одурманивает
   и, как женщина ненадёжная,
   одурманивая, обманывает.
  
   Я, подавшись её объятиям,
   став похож на парнишку наивного,
   подошёл к центральным событиям
   того бурного года спортивного.
  
   Подошёл без привычной лёгкости,
   недостаточно тренированный.
   Не хватало в движениях чёткости,
   зато в славы броню закованный..
  
   Эх, ошибки юности вечные.
   Бег и так нашей жизни шибок.
   Я хочу, чтоб мои подопечные
   избежали моих ошибок.
  
   Помню день состязаний открытия,
   помню всё до малейшей тонкости.
   До последнего дня закрытия,
   до мельчайшей язвительной колкости.
  
   Я тогда не вошёл в число лидеров,
   даже в списке сильнейших не значился.
   Много в жизни глаза мои видели,
   только тот день стал самым значимым.
  
   Помню лица судей усталые:
   я в конце выступал, в завершении.
   Помню лица болельщиков ярые.
   Лица верных друзей в отрешении.
  
   Бой мой тоже шёл к завершению,
   но противник был лёгок, увёртлив.
   Я позволю себе отступление,
   расскажу о своём виде спорта.
  

То резкость, то пластичность.

Стремительный рывок.

В движеньях эластичность,

пружинистый бросок.

Тигриная прыгучесть,

бесстрашные сальто.

Татами лёд и жгучесть...

Всё это - есть Дзюдо.

   Говорят, что Дзюдо спорт мужественных,
   не лишён красоты, изящества,
   что становятся очень нужными
   эти, с виду, ненужные качества.
  
   Поединок силы и мужества
   не позволит участия трусов,
   но зато в спортивном содружестве
   он борьбу превращает в искусство.
  
   В нём отвага, решительность ценится,
   но скажу безо всякой лести -
   в каждом виде спорта имеется
   пример доблести, стойкости, чести.
  
   Снова день вспоминаю тот памятный.
   Снова память пронзает сознание.
   Перед схваткой столь жёсткой, столь яростной
   мне дала команда задание.
  
   Если выигрыш станет сомнителен,
   то закончить схватку вничью.
   И я собран был, дерзок, стремителен,
   но проигрывал в этом бою.
  
   Было первенство только командное.
   В личном - выбыл я в самом начале.
   Тем не менее, радость громадная
   за команду бороться в финале.
  
   Драматичен конец был финала.
   Та команда, что с нами встречалась,
   на очко от нас отставала,
   судьба встречи в конце мной решалась.
  
   Став последним штрихом в орнаменте,
   на победу одну взял настрой.
   Вы теперь меня понимаете,
   я не мог проиграть этот бой.
  
   Мы боролись всё жёстче, упорнее.
   Время схватки к концу подходило.
   Он техничнее был, подготовленнее,
   это мне пораженьем грозило.
  
   Надо было спасать положение,
   и стремительный сделав рывок,
   на отчаянном мышц напряжении
   я провёл свой коронный бросок.
  
   Но провёл недостаточно чётко,
   недостаточно быстро провёл.
   Тем не менее, в общем счёте
   я теперь по очкам повёл.
  
   Мой противник как будто ожил
   и обрёл второе дыхание.
   Много ярких минут я пЕрежил,
   только эти пронзают сознание.
  
   Помню возглас "Мате!*" судьи,
   а в глазах небывалый блеск,
   и пучками стальные огни,
   а в ушах страшный жуткий треск.
  
   Подбежали наш врач и тренеры:
   "Сможешь дальше? - мотнул головой.
   Заморозка, минутный тренинг,
   и я снова ринулся в бой.
  
   В жилах кровь - как в горячем источнике,
   мир вокруг беспредметен и пуст.
   Снова в области позвоночника
   я услышал предательский хруст.
  
   Всё в глазах у меня зашаталось,
   руки стало в ознобе трясти,
   как уже потом оказалось -
   был двойной перелом кости.
  
   Я упал и вскочил в исступлении,
   заглушив еле слышимый крик.
   В беспристрастном слепом отрешении
   сигнал гонга раздался в тот миг.
  
   Я застыл в иступленном движении
   и, теряя сознанье, во мраке,
   вдруг услышал судей решение:
   "Победителя нет - хики-ваки**".
  
   Всё, конец, возвращаюсь к реальности.
   В зале шум тренировки будничной,
   а сквозь окна стремительно, яростно
   проникает к нам гомон уличный.
  
   Не зову никого в посредники.
   К чёрту грусть! Надо быть в движении.
   Предо мною - мои преемники.
   Предо мною - моё продолжение.
  
   Я кончаю занятия. Вновь строятся...
   Вновь глаза обжигают участием,
   и, наверно, за этим всем кроется
   моё честное трудное счастье!
  
   *мате (японск.) - стоп
   ** хики-ваки (японск,) - ничья
  
  
   С_Л_А_Б_А_К
  
   1
  
   Был солнечный осенний день,
   но солнце холодно сверкало,
   и под глазами мамы тень,
   и взгляд тревожный и усталый.
   Отца взгляд - жёсток и суров -
   мне в сердце гулко бил набатом.
   Я покидал родной свой кров,
   я уходил служить солдатом.
   Осенний сумрачный перрон.
   Команды чётко отзвенели...
   И пара новеньких погон -
   на серой ворсистой шинели.
   В глухой ночи нас мчал состав,
   огонь свирепо извергая,
   в своей груди неся солдат
   к переднему отчизны краю.
  
   2
  
   Он был смешон, не вышел ростом,
   но я его заметил сразу.
   Среди парней красивых, рослых
   он был какой-то странный... разный.
   То непомерная весёлость,
   то замолкал вдруг, замыкался...
   И глаз пронзала напряжённость,
   и взгляд в пространство устремлялся.
   Глаза сверкали тусклым блеском.
   В них каждый пламенный поэт
   увидит и заметит веско:
   струится в человеке свет.
   Струится свет!
   А это значит,
   что не исчезнет никогда
   порыв души его горячей,
   какая б не стряслась беда.
   Пусть не силён он, не отважен,
   но в трудный час, как по наитью,
   когда момент особо важен,
   идёт он первый на раскрытье
   своей души, своих законов.
   Так подвиг гению сродни,
   и в бой с сердечных полигонов
   стартуют
   светлых
   чувств
   огни.
  
   3
  
   Нас всех доставили на место,
   построили наш батальон:
   "Команда-"N" - к скале отвесной,
   в ракетный дивизион".
   Да, в боевой, на стыке мира.
   Команды номер был и мой.
   Прошёл сквозь жизнь мою пунктиром
   тот год тревожный, огневой.
  
   4
  
   Итак - ракетные войска.
   Пронзает луч просторы неба.
   И до сих пор стучит в висках:
   "А если б в армии ты не был?
   Ты б мог любить девчонок знойных,
   ты мог бы пить коктейль, вино...
   Ты б вёл себя вполне достойно.
   Тебе неужто всё равно?
   Не всё равно!
   Наш век устало
   перевалил за середину.
   Стеклом, бетоном и металлом
   покрылись городов равнины.
   Он видел всё:
   тачанок вихри,
   удушливый вихрь лагерей,
   горячий снег от крови рыхлый,
   полёт воздушных кораблей.
   Писать о нём в своей квартире:
   то за столом, то на диване,
   и мира шум ловить в эфире,
   а видеть - на телеэкране.
   Нет, не затянет жизни тина.
   Рубить, так со всего плеча!
   Я видел мир стальной пружиной,
   я был на острие луча.
  
   5
  
   Армейской жизни жар и холод.
   Я помню первую тревогу,
   и первую поездку в город,
   шоссейной ленточкой дорогу.
   Бураны, ливни, снегопады,
   поверки, старшина, сержанты,
   внеочерёдные наряды,
   парады, марши, аксельбанты.
   Я помню кухню,
   три тарелки,
   Потом ещё сто... триста... тысяча...
   И на ученьях перестрелку,
   и комья грязи в лицо тычутся...
   А холод под шинельку ломится,
   а вьюга снежная всё вьюжится...
   Но это то, из чего строится
   твоё армейское содружество.
   Бывают взрывы, озлобления,
   порою и несправедливости,
   но нет приятней ощущения,
   чем знать, что рядом друг, поблизости.
   Ты с ним поделишься махоркою,
   одной шинелью с ним укроешься,
   и жёсткие обиды, горькие
   уйдут, за горизонтом скроются.
  
   6
  
   Я в части встретился с тем парнем.
   К нему тянувшись всей душой,
   держал всё это в строгой тайне,
   прекрасно зная - я иной.
   Он прирождённый был романтик.
   Всем верил.
   Верил в идеал.
   "Поэт. На шее - красный бантик", -
   таким его я принимал.
   Покладист был и мягок, скромен.
   Всё выполнял без пререканий,
   но двух, трёх командиров кроме,
   от всех он слышал замечанья.
   Его сержант - солдат отличный -
   всё оценив в один момент,
   о нём сказал:
   "Цветок тепличный.
   Мамин сынок.
   Интеллигент".
   И я сынок, пожалуй, мамин.
   И я был с - высшим (служил год),
   но, словно на телеэкране,
   всё вижу - я другой, не тот.
  
   7
  
   Я был иной. Шумел, взрывался,
   лез на рожон и спорил зло,
   но этим мало добивался,
   так поступая всё равно.
   Есть в этом плюс, но минус тоже -
   себя в обиду не давать.
   По сроку службы коль моложе,
   полезней всё же помолчать.
   Но как, когда взорвёт жестокость
   суровых дней солдатской службы,
   и ты пойдёшь на чёрствость, жёсткость
   во имя правды, чести, дружбы.
   А он...
   Он жил совсем иначе.
   Молчал, проглатывал обиду.
   Какой-то с виду однозначный,
   но это было только с виду.
   Он был хороший парень, стоящий.
   Да вот случилось как-то так,
   что прилепилось к парню прозвище,
   смешное прозвище - "Слабак".
  
   8
  
   "Слабак".
   Ну, что ж, и я в дальнейшем
   его так буду называть,
   чтоб от событий тех в малейшем
   в своих стихах не отступать.
   Раз с комсомольского собрания
   мы возвращались, дымя "Примой".
   Мы шли в раздумье и молчали,
   себя окутывая дымом.
   Был на повестке дня вопрос
   для многих не совсем приятный -
   кто в карауле службу нёс,
   ну, скажем, несколько халатно.
   - Ну, как они не понимают? -
   мой спутник вдруг прервал молчанье.
   Смысл нашей службы постигая,
   он в мыслях был на том собранье.
   - И мне бывает страшно в стужу:
   мороз, пурга и спал я мало,
   но вот сейчас стою с оружием,
   а дома спит спокойно мама.
   Её сейчас я защищаю,
   пусть град, пусть дождь, пусть холод цепкий,
   и вместе с ней оберегаю
   покой людей наших, советских.
  
   9
  
   Могу казаться тривиальным,
   когда скажу, что все слова
   как блеск, как звон, как лёд хрустальный -
   в них истина порой крива.
   Да и добра поступок мелкий
   нам ни о чём не говорит:
   он может быть простой подделкой,
   и совершивший не горит.
   И только по большому счёту
   судить мы можем без огрех,
   когда готовясь к артналёту,
   откроет душу человек.
   Когда при страшных испытаньях
   с него слетят налёт и муть...
   Отчайнья вопль и боль страданий
   нам вскроют сердцевину, суть.
   И всё ж невнятные слова.
   Движенье души незримой,
   чувств самых светлых острова
   так нами и непостижимы.
   Как будто чьи-то биотоки
   свою энергию струят,
   и мы протягиваем руки -
   нет ни сомнений, ни преград.
  
   10
  
   Был в нашей части свой музей -
музей святой солдатской славы.
   С ней пять зенитных батарей
   дошли с победой до Варшавы.
   Пусть не пришлось им брать Берлин,
   был путь их сквозь огонь и беды,
   и в дни суровых тех годин
   не каждый встретил День Победы.
   Хоть это было так давно,
   тот каждый день - в луче рассветном.
   Теперь в составе ПВО
   зовётся наша часть ракетной.
   Был отделению приказ
   дан командиром батальона
   (в том отделении как раз
   служил и я, и мой знакомый):
   "В музее блеск и лоск устроить!"
   Нам щётки выдал каптенармус,
   и мы отправились в путь строем,
   вдали белел музейный пандус.
  
   11
  
   Я убирал с ним середину.
   Он, как всегда, был в полусне.
   Держа стекло с осколком мины,
   всмотрелся в снимок на стене.
   С той фотографии пожухлой
   юнца взгляд прожигал века.
   В его чертах поблекших, тусклых
   узнал я в чём-то Слабака.
   Наклон чуть головы поникшей,
   сутулится, как бы под гнётом груза,
   но поражал вдруг текст под снимком:
   "Герой Советского Союза".
   "Встать!" - вновь команда прозвучала,
   и нерадивый наш солдат
   вскочил неловко, как попало,
   и грохнул об пол экспонат.
   Закончив к вечеру уборку,
   мы вновь построились все в ряд.
   Сержант наш отчеканил громко,
   что командир был в целом рад.
   "Два шага марш вперёд из ряда!" -
   он зло смотрел на Слабака.
   "На кухню дам Вам два наряда,
   слаба, видать, у Вас кишка".
  
   12
  
   Мы утром встретились привычно.
   Он подошёл ко мне несмело
   и возбуждён был необычно.
   Его спросил я:
   - В чём, друг, дело?
   Он мне ответил очень быстро:
   - Приказ, я слышал, отдан устно -
   вместо больного планшетиста
   я заступаю на дежурство.
   Включённый в боевую смену,
   став аккуратным, твёрдым, точным,
   он приближался постепенно
   к той самой главной своей ночи.
  
   13
  
   Была объявлена тревога -
   сирена взорвалась в ночи.
   И, уложившись в нормы строго,
   мы заняли места.
   "Включить!" -
   раздался голос командира.
   И загудел зло ламп накал.
   Предупреждающим пунктиром
   луч на экранах замелькал.
   Войдя в небесные просторы,
   заняв своё там место прочно,
   на индикаторе прибора
   он высветил две жёлтых точки.
   Вся станция пришла в движение -
   позиции ракет аорта -
   так в непрерывном ускорении
   идёт военная работа.
   Всего две точки,
   но стотонный
   несли в себе груз адский рьяно.
   Невозмутимо, монотонно
   они вползали в центр экрана.
   Над пультом пуска мы пригнулись.
   Ещё миг и...
   команда "Старт",
   но точки плавно развернулись
   и тихо двинулись назад.
   "Отбой" команда прозвенела,
   в казарму и на койку - спать.
   Луна над станцией желтела.
   Уже я начал засыпать,
   уже я видел день весенний,
   парной вдыхая запах сена...
   Как вновь с тупым остервененьем
   в сознанье ворвалась сирена.
  
   14
  
   Я географию учил:
   материки искал и страны,
   и шар земной на них делил...
   Теперь неистово, упрямо
   делю земной шар на два мира,
   в одном из них и мы живём.
   Он красным обрамлён пунктиром -
   наш мир, рождённый Октябрём.
   Другой мир холодно и жёстко
   глядит на нас.
   Он зол, притих...
   И он не та вдали полоска,
   и не огромный материк.
   Идеи не вогнать в законность,
   дух того мира не угас.
   Он может быть вне нашей зоны,
   он может быть и среди нас.
   Но дух всегда рождает силу.
   Там вдалеке на ИХ земле
   стоят военные в мундирах,
   готовясь к натиску извне.
   Взлетят со смертью в клюве птицы,
   кружась в своём кругу порочном,
   чтоб на экранах превратиться
   в уже знакомые нам точки.
   Но там, конечно, понимают:
   сейчас война - не сорок первый.
   И потому лишь проверяют,
   испытывают наши нервы.
   Пусть проверяют.
   Путь наш труден,
   Но недоступен наш простор.
   Так Пауэрс сбит был
   и так будут
   все сбиты, кто летит как вор.
  
   15
  
   Три раза зло сирена выла.
   И вновь обрушила всю ярость.
   В четвёртый раз всё повторялось,
   что в предыдущих тех трёх было.
   Вновь точки медленно ползли.
   Мы их принять готовы были.
   У пульта пуска все застыли,
   минуты медленно текли.
   Сигнал "Опасность" взвыл над нами,
   вскочили все одновременно.
   В углу дымился блок системы
   "Связь со специальными войсками".
   Я близко был, но в озаренье
   рванулся кто-то.
   "Стой! Не тронь!"
   Сверкнул в глазах его огонь.
   "Слабак", - узнал я в ослепленье.
   Он быстро к блоку подбежал,
   мгновенно открутил зажимы,
   и, дерзкой силою движимый,
   тот блок наполовину снял,
   но зацепились провода,
   он бросил взгляд на них сурово,
   схватил обуглившийся провод,
   рванул что силы...
   И тогда
   в него подстанций впился ток,
   но, вырвал проводов он клеммы,
   сняв напряжение с системы,
   и вытащив горящий блок.
   Императив взорвался Канта
   и содрогнулась в тот миг ночь...
   Упал он на руки сержанта,
   спешащего ему помочь.
   Приостановлен был пожар.
   Мы вновь готовы стали к бою.
   Команда чёткая "Отбой"
   слилась с кричащей тишиною.
  
   16
  
   Так кончил путь солдат неброский.
   Без слов.
   В глазах сверкал металл.
   И так, наверное, Матросов
   на дуло пулемёта пал.
   Его мы молча хоронили.
   Был залп дан - наш последний долг.
   И лица воинов застыли,
   в шеренгах замер N-ский полк.
  
   В сполохах выстрелов кровавых
   мысль билась в жерлах желобов:
   "Побольше бы таких вот, слабых,
   средь сильных и крутых жлобов".
  
   1977 год
  
  
  
     
      Про фарцовщика Гошу
  

Памяти юных фарцовщиков, сгинувших в советских лагерях

     
      1
     
      Ты мне не был ни друг, ни приятель.
      Так, порой, тусовались с тобой,
      а сейчас твою душу Создатель
      разместил на бессрочный покой.
      Я недавно узнал от знакомых,
      что хотел помогать ты отцу,
      и три года по воле Закона
      получил в Нарсуде за фарцу.
      Мать тотчас оказалась в могиле,
      со стихами осталась тетрадь,
      а за что тебя в зоне пришили,
      я попробую всем рассказать.
      Ты домашний был ласковый мальчик,
      А на зоне жульманы кругом.
      Разбитной и смазливый паханчик
      Ковырялся в тебе сапогом.
      Ты жил с воли от родичей вестью.
      Время тоненькой струйкой текло,
      а чифирьничать с лагерной шерстью
      посчитали тебе западло.
      Вспоминалось, в семье чтили Пурим,
      по весне угощались мацой,
      и какой же мудак надоумил
      тебя, Гоша, заняться фарцой.
      А сейчас на все это забили,
      а сейчас спекулянт - это босс.
      Только Гоша, вот, тлеет в могиле.
      Кто за это ответит Христос?
      Ну да ладно, вернемся к исходу.
      Это был, Гоша, Судный твой День.
      К пахану понаперлось народа.
      Поглумиться им было не лень.
      Вон глядят, паренек у параши.
      Неказист, молчалив и глазаст,
      Ах, мамаши, родные мамаши,
      Для чего вы рожаете нас.
      Видно, черти совсем облажались.
      Знать, ширнулись, найдя марафет.
      Два шныря к пареньку подбежали,
      повели на позорный Совет.
      Замело, знать, мозги им порошей.
      Без какого-то либо греха
      порешили тишайшего Гошу
      опустить до низин петуха.
     
      2
     
      Фарцевал ты помадой и пудрой,
      неплохую монету гребя,
      и одна пышнотелая курва,
      полюбив, приласкала тебя.
      И когда стали рвать твои жилы,
      Ты вдруг вспомнил тот сладостный миг,
      И в тебе, таком слабом и хилом,
      пробудился свирепый мужик.
      Ты забыл, как ел сладкую кашу,
      как просили: съешь, Гоша, омлет.
      Позабыл, что ты спишь у параши,
      и дубовый схватив табурет,
      вдруг с какою-то лютою страстью, -
      аж трещала от взмаха спина, -
      разметав холуев черной масти,
      опустил на лицо пахана.
      Стала рожа того кровоточить,
      так окончился яростный бунт,
      и не меньше чем десять заточек
      отнесли твою душу на Суд.
      Опустились глаза зеков к долу,
      Где лежал, коченея твой труп,
      лишь бренчал по цементному полу
      пахана металлический зуб.
      Что сказать мне, я право не знаю.
      Не рыдать же от горя и млеть.
      Лучше спиртом нутро обжигая,
      вздыбим чарки за гордую смерть.
     
     
     
     
     
     
     
     
     
     
     
     
     
     
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"