Господи, ну зачем я все же припёрлась на это место, с которым у меня связаны самые приятные и горькие одновременно воспоминания в жизни. Все так красиво начиналось, тогда казалось, что это все настоящее, надолго, навсегда, но вот именно тогда, когда я окончательно уверовала в это, он мне вдруг сказал:
— Малыш, знаешь, мне нужно уехать, возможно, надолго, в Украине у меня больная бабушка, мама одна не справится. За ней нужен постоянный уход. Жить им будет не на что. Не на бабушкину пенсию же, которую месяцами не платят. Дядя Слава, брат моего отца, открыл фирму по поставкам продуктов питания, но что-то у него не совсем все гладко выходит. Я обязательно вернусь, как только смогу...
Я рванула тогда не оборачиваясь. Долго бродила по городу сама не зная где. Во сколько я явилась домой, тоже не помню. Но мама сказала, что поздно. Попало мне тогда здорово. Отчим всегда ревниво к этому относился. Чтоб к десяти ноль-ноль была дома. А тут почти дома не ночевала. Мне запретили выходить из дома. Да я и не хотела никуда выходить. Боялась наткнуться на Артура, вдруг он заметит, как мне это больно. Я не любила показывать свою боль. НИКОМУ. Может, потому, что меня отчим воспитывал...
Нет, он меня не обижал, может, и любил по-своему. Но это не было заметно до тех пор, пока Ванька не подходил к нему. Тогда уж все было видно сразу. Без слов. Я рано научилась замыкаться в себе. Они были отдельно, а я отдельно. Нет, я очень хотела к ним, быть рядом, но так, чтобы быть с ними одним целым, а не потому что я этого так сильно хочу. Мне всегда покупали все, что нужно. Отчим хорошо зарабатывал. Папа с тётей Олей тоже присылали мне вещи, книги, переводили деньги, но мама их не снимала. Дядя Дима был против. Свою семью он содержал сам. Даже вещи, присылаемые тёткой и отцом, хотел возвращать. Но тут уж взбунтовалась моя бабушка. Пришла и растолковала отцу, что это не ему присылается и не ему отправлять обратно. А я любила вещи, которые мне присылали тётя Оля и папа. Сразу было видно, что выбраны они с любовью. Отчима это просто подкидывало. Он считал, что я одеваю их ему назло, чтобы позлить, особенно когда у него было плохое настроение, с начальством поругался или устал. А тут я в папиных вещах. мама тогда приходила и просила меня переодеться. Я молча переодевалась. Но это меня всегда заводило ещё больше.
Я просто мечтала быстрее закончить школу и уехать учиться в другой город, хотя в нашем вузов хватало, на любой вкус. Но я специально стремилась подальше. Мама, видимо, понимала это и не препятствовала мне. Я хотела поближе к папе и тете Оле, чтобы чаще навещать их. Меня не отпускали. Отец, конечно, мог бы и настоять. Но не стал. Просто ждал. Бабушка ездила к ним каждое лето и потом рассказывала мне об их жизни все-все, по несколько раз, пока я уже не заучивала все наизусть и не начинала её поправлять.
Папа и тётя Оля учились в одном классе, как и мама с отчимом. Папа всегда любил тётю Олю, и после возвращения из Чернобыля куда поехал после армии добровольцем, он приехал, и пришёл к тете Оле признаваться в любви и просить её руки, но тётя Оля была в командировке. Зачем мама это сделала, никто не знал. Просто поругалась с отчимом в письме и женила на себе папу, не подумав, что разбивает сердце и отцу, и своей родной сестре.
Когда тётя Оля вернулась, то попала к свадьбе. Что она сказала сестре, никто не знал. Но с тех пор они не общались. Как мама жили с папой, я тоже не знаю, так как родилась уже после их расставания.
Дядя Дима пришёл с армии, появился у нас, взял маму за руку и увёл к себе домой. Я родилась через четыре дня после этого. Из роддома меня забирал дядя Дима, а отцу сказал: «Подойдёшь — убью».
Бабушка говорит, что отец не испугался, нет. Но она упросила его не делать ничего против отчима. Пусть все будет как есть. Время рассудит. Папа собрался и уехал к тете Оле, которая в тот же день, после возвращения из командировки, уехала к моей прабабушке, и они живут с ней до сих пор.
Детей у них нет. Мама все время со злостью говорит, что Маркелов должен быть ей благодарен уже за то, что у него есть я. А так бы бездетным и помер. Бабушка всегда злится на маму. Но меня она любит безумно, хотя Ваньку тоже. Я не ревную. Ванька ни в чем не виноват. Я его тоже очень люблю. И маму, и отчима, но по-своему. Как он меня. Кто вот из них виноват, что все так вышло? Попробуй теперь разберись. Скорее всего, отчим. Так как, когда мама начинает его упрекать,то он всегда просит прощения.
— Тань, ну ты же знаешь, что я дурак, ревнивый дурак. Я тебя больше жизни люблю.
Мама это, конечно, не оспаривает. Но иногда все равно нет-нет и опять на него наезжает. Видимо, чтоб не забывал, из-за кого все так вот у них вышло.
Бабушка, если услышит все это, всегда говорит, что это ещё непонятно, кто из них дурнее. Маму это всегда выводит из себя:
— У тебя только Маркелов с Ольгой умные, ты бы, если бы не Людка, уже давно бы туда умчалась и не показывалась совсем, жила бы с ними. Из-за Людки тут только торчишь. Все боишься, как бы я собственную дочь не растерзала.
Бабушка всегда на это отвечала:
— Думай, как знаешь. Как тебе совесть подсказывает. — И уходила к себе.
Дед никогда в их стычки не лез. Как, впрочем, и дядя Дима. Просто молчал. Бабушку лучше было не трогать. В этом вопросе она была на тёти Олиной стороне. Кто там был виноват, она не разбиралась. Но больше винила маму, чем отчима.
Тогда, шесть лет назад, мы с Веркой просто прогуливались по набережной. Ждали результата экзаменов по математике. Ели мороженое, смеялись, мечтали о своей дальнейшей судьбе. Верка все уговаривала меня не дурить, а остаться у нас в городе, учиться вместе. А так даже не у отца с тёткой, у них в городке, в котором они жили, не было вузов.
— Ты же никого там не знаешь. Одна как перст, — уверяла она.
Но я была непреклонна. Я уже все для себя давно решила. Только и ждала, когда уеду. Верка злилась. Терять подругу не хотела. Мне было тоже жаль. Она могла бы поехать со мной, но тут уж упёрлась её мама:
– Ни за что. Не пущу. В своём городе такой же вуз. Что ты там забыла? Людмила к отцу поближе. А ты что там потеряла?
Вот так вот мы и готовились расставаться, Верка уже все аргументы повторила по десять раз. Но я стояла на своём. И тут вот случилась эта встреча, из-за которой я чуть было не поменяла своего решения уехать. Но случилось то, что случилось. Он просто воспользовался моей неопытностью. И бросил, сказав несколько банальных фраз, слушать которые я до конца не стала. Он бежал за мной следом. Что-то кричал.
Я просто не слышала. Отключилась, как уже много лет могла. Он бы догнал меня, если бы не мой родственник по отчиму Максим Сидорчук, который проезжал мимо на мотоцикле и подобрал меня на ходу. Я вскочила на мотоцикл и, прижавшись к его тёплой спине, дала волю слезам...
Макс отъехал, остановился и спросил:
— Он обидел тебя? Ты только скажи, я ему сейчас все кости переломаю.
Они были друзьями, он и познакомил нас тогда, на набережной. Артур, конечно, старше на два года, но дружили они давно. Становиться между ними мне не хотелось. И я, собрав всю волю в кулак, ответила:
— Нет, ну что ты, Макс, ничего подобного. Просто он уезжает. Мне это больно и все.
— Люд, ну у него безвыходное положение, ты пойми, он же не на всегда. Может, они смогут забрать бабушку и приедут сюда. Ты потерпи...
Хорошо сказать «потерпи». Умом я понимала, что не права. Но сердце стучало и стучало и не хотело ничего понимать. Я чувствовала, что теряю его. Теряю навсегда, и это неизбежно.
Он сказал, что они уедут в середине июля. В середине июля я уезжаю в другой город. Поступлю учиться и больше сюда не приеду. Так я для себя решила тогда. Ни за что не приеду. Нужно только вытерпеть эти вот две недели. Макс подвёз меня к самому дому. Но я дождалась, когда он отъедет, тут же пошла бродить по городу куда глаза глядят. Глядели они у меня плохо, так как я впоследствии даже не помнила, где была, когда пришла, и как вообще у меня возникла мысль, что мне надо домой. Просто не помнила и все. Но потом, переосмыслив все, что тогда случилось, я решила, что я сделала это специально. Я знала реакцию отчима. Он запер меня. Хорошо, что ещё ему не пришло в голову отвести меня к врачу на приём. Он бы меня убил на месте.
Но помогла Верка, ей, видимо, Макс все рассказал. Она явилась к нашему дому ни свет ни заря, ждала меня, может, всю ночь, мне тогда было все равно. Я была как в трансе. И заявила родителям, что я у них заночевала, её маму на работу вызвали срочно, она у неё была хирургом, лучшим в городе, спасла отчиму жизнь, он ей по гробовую доску обязан, как он всегда говорил, её часто вызывали среди ночи. А Верка панически боялась оставаться одна. Сейчас она стояла и сочиняла правдивую историю, почему мы не предупредили моих родителей.
— У нас телефон не работает, должна была мама позвонить, но она не смогла это сделать. Случай серьёзный. Она только что пришла и так устала, что просто свалилась с ног Она попозже извинится, дядь Дим...
Психологию отчима Верка изучила в совершенстве. Стоило только сослаться на тётю Ларису, как он расплывался в улыбке и сразу же все нам прощал. Мы бессовестно пользовались этим и частенько выходили сухими из воды. Если бы тётя Лариса когда-нибудь узнала о наших проделках, то нам бы не сдобровать. Это точно. Но пока бог миловал. Звонить отчим не стал, но велел готовиться к экзаменам...
— Хватит болтаться. Через две недели уезжать. Не знаю, как ты без присмотра будешь там готовиться. Чтоб из дома ни ногой. Учи. Приеду, проверю.
И надо отдать ему должное: проверял. Всегда. И, как ни странно, всегда находил ошибки, если они у меня были. Хотя работал шофером на большегрузе. То ли учиться не захотел, то ли смысла не увидел. Страна пошла вразнос. Мозгами много не заработаешь. Да ещё и учиться надо было. А он самый старший в многодетной семье. Тут уж не до учёбы. Ещё и мы с мамой. Но мама всегда с гордостью говорила, что он в классе был самым умным. Охотно верю. Судя по тому, с какой лёгкостью он решал мои задачки и примеры, я этому охотно верю.
2
И вот, наконец, я приехал в свой родной город. Прошло долгих шесть лет. Вся душа моя рвалась сюда. Туда, где я был так счастлив. Счастье, к сожалению, никогда не бывает вечным. Оно скоротечно. Но вот того щенячьего восторга, который мне доставляла эта девочка, с которой я познакомился перед самым своим отъездом из страны, я больше не испытывал ни разу в жизни. Суррогата я не хотел. И поэтому все лёгкие интрижки, которые я мимолётно заводил, никогда не шли дальше одного-единственного свидания, которое, как обычно, заканчивалось в постели. Хватало одного раза, а потом перед глазами вставала она... Людмила, как она тогда мне представилась, и я сжимал крепче зубы...
Господи, ну сделай так, чтобы мы все же встретились, я смог ей все рассказать, объяснить, чтобы она выслушала меня и поняла. Дай бог, чтобы не было поздно. Слишком поздно. Сколько я не просил у Макса адрес, он не смог его взять. Отчим Людмилы, его двоюродный дядя, не понял этого его любопытства. Сразу спросил:
— Зачем? Что тебе от неё надо? С серьёзными намерениями? Просто так я адреса давать не буду. Тем более тебе. Я не хочу, чтобы Людка из-за тебя страдала. Ты мне не можешь сказать, почему она носа сюда не кажет? Звонит, радуется нашим звонкам, но сюда не едет. А мы не можем туда поехать, она у отца с тёткой живёт. Нам путь туда заказан. Если из-за тебя... прибью. Так и знай.
Макс его уважал. Расспрашивать было опасно. Он мог и побить. О его вспыльчивости в их семье ходили легенды. Его никто не хотел задевать, чтобы лишний раз не навлекать на себя неприятности. Он мог запросто вычеркнуть любого человека из списка своих друзей, знакомых, родни, если вдруг считал, что этот человек в чем-то не прав по отношению к нему. А уж если он уважал кого-то, то этому человеку он выворачивал себя наизнанку. Дружбой с ним дорожили. Макс это мне объяснил сразу и сказал, что на конфликт с дядей Димой он не пойдёт...
Я и не настаивал. Попросил узнать через Веру. Но та неожиданно заупрямилась и адреса не дала. Она знала, что он для меня, тем более, что отношения между ними разладились. Димка парень не постоянный. Вера мириться с этим не захотела. Просто перестала его замечать и все.
Макс уже женат. Но с женой несколько раз разбегались, потом опять сбегались. И так это длится уже три года. Возможно, если бы у них появился ребёнок, то он бы остепенился, как я ему не раз уже говорил. Но жена хочет стабильности, прежде чем обременять себя детьми. Стабильности от Макса она вряд ли дождётся. Судя по тем разговорам, какие у нас происходят в каждый его разрыв с женой, живёт он легко.
Как порхает по жизни. МОТЫЛЕК — как про таких вот людей говорит моя бабушка.
Да... БАБУШКА...Если бы тогда она не упала с лестницы и не сломала шейку бедра, то мы бы с мамой никуда не поехали. Бабуля оказалась очень крепкой старушкой. Мама была у неё с папой всего три раза. Но когда она прислала телеграмму, мама ни минуты не раздумывала. Откликнулась сразу...
— Едем.
И мы уехали, хотя все моё существо страшно противилось этому. У меня уже была Люда, Людочка, Людмила. Ну, где мне её искать? Где? Тогда я не догнал её. Макс подхватил её на свой мотоцикл и увёз в ночь. Потом мы поссорились из-за этого. Макс решил, что я обидел её. Приехал ночью. Вызвал меня и сказал, что если только сунусь к ним, то меня ждёт большой сюрприз. Если я хочу уехать к бабушке, а не валяться на больничной койке между жизнью и смертью с проломленным черепом, чтобы даже не подходил к дому, так как неприятности будут не только у меня, но и у Людмилы тоже: у неё очень строгий отчим.
Все эти две недели после её бегства я бродил вокруг её дома, близко подходить боялся. Не за себя. Нет. За неё. Меньше всего я хотел бы доставить неприятности ей. Несколько раз я подходил к Вере, хотел через неё передать, что жду, скучаю, надеюсь. Но натыкался на такое презрение с её стороны, что бросил все попытки до неё достучаться. Я надеялся, что Людмила все же выйдет. Я поговорю с ней. Может, даже уговорю её поехать с нами. Там мы поженимся, как только ей исполнится восемнадцать лет. На всякий случай поговорил с мамой. Мама, в принципе, против не была. Только сказала, что Девочке нужно учиться. Получать образование. Замуж она всегда успеет. Ох уж эта её учительская закалка.
— Но если вы оба решите, что вам так лучше. Я не буду против...
Людмила так и не появилась. Не вышла. Хотя Вера ей, скорее всего, рассказала, что я кружу возле её дома целыми днями. Ну что я ей сделал? Ведь мы все решили тогда. Сразу же. Да, я виноват. Она была несовершеннолетняя, по законам нашей страны меня надо было судить. Но ведь мы после этого встречались ещё десять дней. Строили
планы на будущее. Совместные планы. Что я сделал не так? Что её так обидело? Я все время задаю себе этот вопрос. И ответа не нахожу. Я не хотел её бросать. Я собирался устроиться на работу. Подлечить бабушку. И мы с мамой собирались вернуться Вернуться сюда, к ней. Она могла бы приехать ко мне. Я сразу же позвал бы её. Работа у меня была сразу. Папин брат, дядя Слава, так был рад, что мама откликнулась на его просьбу и приехала на помощь бабушке, что сразу же создал для меня место в своей фирме. Я стал зарабатывать у него приличные деньги. Может быть, он мне как родному племяннику платил авансом, я не знаю, но его доверие я постарался оправдать. Торчал на работе денно и нощно, что вскоре принесло плоды. Мы наладили сбыт и доставку украинских продуктов во многие города России, что произошло благодаря моим институтским связям. Многих моих сокурсников судьба разбросала по долам и весям моей бескрайней Родины. А благодаря интернету мы все поддерживали тесные связи. Помогали друг другу.
Дядя Слава, видя моё рвение, повысил меня сначала до начальника отдела, потом своим коммерческим директором, а теперь уж вообще оставил мне всю фирму. Сам ушёл на покой и уехал греть свои многострадальные косточки на Кипр. Лежит теперь на своей вилле, полёживает и как сам выражается: в ус не дует. Моя двоюродная сестра Оксанка к фирме этой абсолютно равнодушна. Её только мода интересует, как она говорит:
— Гречку от риса я только по цвету различаю... или по запаху, когда варится. Так что дерзай, Артурчик, паши на благо всей семьи. Я тебе благодарна уже за то, что ты меня избавил от этого бедлама. ..
Но это она только отговаривается, чтобы не заморачиваться. Не любит брать ответственность на себя. Так проще. Так говорит дядя Слава.
И я дерзаю. Шесть лет. Так как мама решила остаться здесь совсем. После того, как дядя Слава сделал ей предложение и она приняла его, как оказалось, он её полюбил в ту же минуту, когда они с папой переступили порог родительского дома. Но, естественно, промолчал. Во-первых, младше мамы на три года, а во-вторых, не будет же он переходить дорогу собственному брату. Даже хотел поехать, после того как папа погиб в Чечне, за нами. Привезти нас. Но тут у него родилась Оксанка... Нас он никогда не забывал... Всегда помогал. Так что мама раздумывала не долго. Согласилась сразу. Дядя Слава подал на развод, откупился от жены не малой суммой и укатил с мамой на Кипр, где они живут душа в душу.
А мы живём втроём бабушка, я и Оксанка. Она категорически отказывается жить с матерью.
— Характерами не сошлись... — говорит Оксанка.
Но бабушка говорит, что наоборот, имеют одинаковый, поэтому им вместе тесно. Но с нами она ладит. Живём мы дружно. И это главное. Оксанка, несмотря на всю свою избалованность, прекрасно готовит. Бабушка часто устаёт, и желание Оксанки жить с нами для нас с ней просто находка.
Нет, я, конечно, мог бы себе позволить приобрести более комфортабельное жилье. Да и дядя Слава с радостью приобрёл бы его матери, но она панически боится куда-либо переезжать. Ей хорошо и здесь, как она всегда говорит. Тут её дом. Тут она жила с дедом, здесь воспитала детей, отсюда и хоронить будут. Мы всегда смеёмся с Оксанкой...
— Ба, нам хорошо там, где ты. Живи сто лет.
Она смеётся в ответ:
— На меньшее и не надейтесь...
Нам хорошо друг с другом, а это главное. Если бы к нам в гости ещё тётя Полина не приходила и не жаловалась бы бабушке на дядю Славу из-за того, что тот её бросил. Не налетала бы на Оксанку, что вот та не хочет жить с родной матерью, а та ей в ответ дерзит.
Я стараюсь сразу же в это время уйти из дома, ссылаясь на срочную встречу, которой, естественно, нет. Какие встречи по выходным? Тётя Полина только тогда и приходит. Может, потому что дома я? Меня она ненавидит всей душой. Как и мою маму. Но в этом я ей не помогу. Бабушка да и Оксанка говорят:
— Сама виновата. Надо было не устраивать ему бесконечных скандалов. Вот теперь пожинает плоды...
В эти дни я сразу же собираюсь и ухожу из дома. Чтобы только не слышать её высокий, визгливый голос, который негативно действует мне на нервы. Сразу же одеваюсь и бегу, бросая на ходу:
— Баб, я не скоро, у меня встреча...
Конечно, все знают, что я блефую. Но так бы поступили все. Бабушка не хочет никуда идти, а со стороны Оксанки это не вежливо. Мать приходит к ней. Именно тогда вот и происходят вот эти встречи, после которых мне стыдно и мучительно больно, так как они всегда заканчиваются сосущими душу воспоминаниями. Я закуриваю и лежу, смотря в потолок. А перед глазами смеющееся личико в конопушках. Не знаю, считал ли её кто-то красавицей или считает сейчас, но для меня прекраснее просто никого не было и нет, какая бы красавица ни лежала со мной рядом. Это так — простая физиология требует... Что у меня при этом отражается на лице, я не знаю. Но вот каждая из девушек покурит, встаёт и уходит. Не оборачиваясь. И если видит впоследствии, то никогда больше ко мне не подходит. Никогда. Да и я больше встреч ни с кем не ищу. Наверное, я однолюб.
Я уже давно собирался приехать и пойти к её родне. Спросить, где она? Что с ней? Я уже не мальчик. Мне уже двадцать восемь лет, Людмиле двадцать три, пора уже, в конце-то концов, встретиться и все ей сказать, во всем признаться. Я жить без неё не могу. Дышать не могу. Мне нужна только она. Хочу, чтобы всегда была рядом. Чтобы у нас была куча детей, дом за городом, и она ХОЗЯЙКА МОЕГО ДОМА, ОЧАГА, ВСЕЙ МОЕЙ ЖИЗНИ, НАКОНЕЦ! Вот только решиться я никак не мог А теперь я благодарен Витьке, что вот он вспомнил обо мне, когда собрался жениться. Пригласил на свадьбу, я бросил все и примчался. Как только я получил его послание, я почему-то сразу решил: вот он тот шанс, которого я так долго ждал. Теперь я поеду, и все встанет на свои места.
Сразу же по приезду помчался к Максу поинтересовался, нет ли каких вестей. Он был в очередной размолвке с женой. Был дома. Злой. Но, увидев меня, просветлел лицом. Мы с ним опрокинули по сто грамм за встречу.
— Да нет вроде бы, ничего не слышно. С месяц назад был у них. Как раз Людка звонила, похорошела и не узнать... такая женственная стала, мать с дядей Димой все в гости зовут, но она все с прабабкой возится, болеет та сильно. Тётя Оля собирается на пенсию... вот, может, тогда и приедет.
Это в первый раз она пообещала, тётя Таня даже перекрестилась, хоть в Бога не верит. Соскучились все, даже дядя Дима обрадовался. Правда, сразу же все испортил... Начал ей своего напарника расхваливать. Вот, мол, парень... лучшего мужа поискать... — Тут он глянул на меня и сразу же осёкся:
— Прости, Артур, вырвалось как-то... да серьёзно она тебя зацепила, если не забыл до сих пор...
— Не могу, Макс, не могу... так и стоит перед глазами. Пойду я к ним. Спрошу адрес. Не убьёт же он меня, в конце-то концов...
— Это как посмотреть... дядя Дима у нас человек непредсказуемый. Под какую руку попадёшь. Вдруг ему твой фэйс не понравится. Прецеденты были... Ты уж после свадьбы... Ты же к Витьке на свадьбу, как я понял, приехал? Он мне говорил, что пригласил. Вместе будем там. Вот после свадьбы и пойдём. Хочу на это посмотреть, как ты у дяди Димы спрашивать будешь, реакцию его тоже посмотрю. Помогу в случае чего. Не убьёт же он нас с тобой. — И заржал...
— Друзья познаются в беде, Артурчик, я вас познакомил, я вам помешал тогда объясниться, может, догнал бы ты её, и все было бы по-другому, кто знает. — Погрустнел он вдруг
— Да... ЖИЗНЬ... Занятная штука... Знал бы где упасть... соломку бы подстелил... и не раз!
3
И вот спустя шесть лет я стояла на набережной и набиралась сил для предстоящего разговора с мамой и отчимом. Бабушка с дедушкой знали все. Но бабушка приказала деду молчать. И, судя по всему, он молчал. Зная маму и отчима, можно было с уверенностью сказать, что они бы тут же прикатили оба. Я не знаю, что бы мне было бы за весь тот забор, который я умудрилась нагородить в своей жизни, но я панически боялась последствий. Дед вообще не ездил никогда к своей старшей дочери, был на стороне младшей. Может, в пику бабушке, которая все же была более справедливым человеком и всегда умела отделять зерна от плевел. Чётко знала, кто виноват во всем том, что случилось в нашей жизни ещё до моего рождения.
Но тогда он прикатил незамедлительно. Долго стоял над кроваткой правнука, смотрел на него, а после того, как Артемка, названный в его честь, так широко улыбнулся ему своим беззубым ротиком, вдруг безошибочно определил, что правнук-то точная его копия, не только по имени, а весь в него. И верно, чем старше становился Артем, тем все больше и больше становился похож на прадеда. У него даже повадки были, как у прадеда. Мы просто попадали со смеху, глядя на все его столь нам всем знакомые манеры. Дед был сражён наповал. Теперь он ездил к нам столь часто, как только мог. Мирился даже с тёщей, с которой у него были не простые отношения. Ведь в своё время он именно из-за неё сбежал из своего родного города и больше не приезжал туда, только бы с ней не встречаться. Что они не поделили, никто не знал, оба были очень хорошими, добрыми людьми. А вот вместе ужиться не могли. Бабушка была между ними как между двух огней. Постоянно ездила к своей матери, та серьёзно болела, а вот взять её к себе не могла. Дед был категорически против.
И когда тётя Оля с моим отцом уехали жить к моей прабабушке, бабушка вздохнула с облегчением. Прабабушке это пошло на благо. Здоровье у неё более-менее стабилизировалось, а может, ей было просто скучно одной. Вот она и хандрила. Но годы, все же, начали брать своё. К восьмидесяти семи годам недуг её приковал к постели. Она только и оживала, когда к ней подбегал Артемка, который очень трогательно о ней заботился. Но время неумолимо шло вперёд. Возможно, именно поэтому я решила, что пора все рассказать маме и отчиму...
Несмотря на то, что мне было уже двадцать три года, я сама была матерью, но я панически боялась рассказывать это маме и отчиму. Отец меня во всем поддержал. Но я знала, что скрывать это от мамы я была не вправе. Сразу не сообщила, а потом все больше и больше отодвигала это на потом. А потом становилось все сложнее и сложнее признаться. Я боялась маминой реакции. Я боялась отчима, который был непредсказуемым человеком. Мог приехать, обвинить во всем отца, так как срок наступившей беременности был очень маленьким. Доказать ему было ничего невозможно. Не предъявлять же ему Артура... Он мог его пристрелить. С него станется. Он был в этом отношении очень строгим человеком. Всегда говорил нам с Ванькой:
— «Моих ошибок мои дети не совершат. Я за этим прослежу единолично...»
Ванька, возможно, ещё не догадывался по малолетству, но я-то знала, что эти ошибки — это я. Я и моё рождение не от него, а от другого человека. Маму он не укорял, но такая горечь сквозила в его словах, что мне даже жалко было, что вот я все же не его дочь. Ведь, в принципе, он был довольно не плохим человеком. Просто очень прямолинейным и своеобразно воспитанным, который считал, что его дом — это его крепость. И он её должен защищать. Я это потом осознала очень чётко. У меня просто было время подумать. Повзрослев, подумать. И я вдруг осознала, что, возможно, во многом была не права, обвиняя его во всех смертных грехах, которые он не совершал. Просто я всегда знала, что я не его дочь и мне всегда казалось, что он несправедливо строг ко мне. Другие дети могли прийти в школу неподготовленными, я же — никогда. Он самолично проверял у меня уроки, заставлял по мере моих сил помогать маме по дому, приучал к труду В то время, когда мои подруги слонялись без дела по двору, я вышивала крестиком или вязала. Занималась в музыкальной школе, сидела с Ванькой. Как я злилась на него за это. Кто бы только знал. Делать я этого очень не хотела, но ослушаться не смела. В его семье так воспитывали детей. И он считал, что это правильно. И ничто сбить его с этого решения не могло. Даже просьбы мамы. Нет и все. Единственная подруга, которую он никогда не выпроваживал из дома, была Верка. Но он и её умудрился приобщить к своему видению воспитания. Неожиданно это ей понравилось, она стала приходить ко мне вышивать, вязать, играть с Ванькой. Вот только в музыкальную школу со мной не ходила. У неё не было слуха, но зато она ходила в художественную, которая располагалась неподалёку. И мы ходили туда вместе. Время, занимаемое занятиями, почти совпадало. Иногда мы ждали друг друга, когда кто-то из нас задерживался, но домой шли всегда вместе. Верку он любил. Она могла найти с ним общий язык. Всегда. С ней он отпускал меня повсюду, но мы все же не злоупотребляли. Ведь его терпение — вещь непредсказуемая. Однажды оно могло лопнуть.
Ещё мне надо было встретиться с Веркой. Рассказать ей все. Без утайки. Я не делала это по нескольким причинам. Первая была — это боязнь, что все же она может где-то проболтаться и все откроется маме с отчимом. А вторая, и немаловажная, что она кинется искать Артура. И найдёт, даже если ей придётся обойти весь наш город, а если все же не удастся отыскать его адрес, то перерыть весь интернет, найти его по одному только имени. Наговорить ему неизвестно что, а потом сообщить мне, что он законченный подлец, если все же ей не удастся заставить его примчаться ко мне и не исправить свою ошибку незамедлительно.
Вот этого я совсем не хотела. Я больше не хотела его видеть. Не хотела и все. Именно поэтому я перешла на фамилию отца, как только мне исполнилось 18 лет. В октябре. Я могла бы окончить школу на год раньше. Но, упав с качели, сломала руку и ногу. Главное, руку сломала правую, а ногу левую. Нет бы наоборот. В школу могли бы меня возить бабушка с дедушкой, но видно не судьба. Но тогда бы я не училась с Веркой. Может, вообще бы подруг не было. А так, слава богу, она у меня была. Чего мне только стоило удерживать её на расстоянии, чтобы она не приезжала ко мне на каникулы, это и не передать. Я ссылалась на нездоровье прабабушки, к сожалению, я не кривила душой, она серьёзно болеет. Мы втроём просто из кожи лезем, только бы не оставлять её одну.
Праздник, когда приезжают бабушка с дедушкой, которые стали ездить вместе и часто. Хоть какая-то передышка. Мы не жалуемся. Но иной раз так хочется пойти погулять с Артемкой. Несмотря на свой нежный возраст, мужчина он у меня очень самостоятельный. Так трогательно ухаживает за мной. Придерживает двери, когда я вхожу в подъезд, поддерживает, когда на улице гололёд, старается помочь нести сумку, стремится, чтобы это я сидела в автобусе, а сам стоит. Я очень горжусь своим сыном. Его никто этому не учил. Я не знаю, почему он так делает.
Перемена фамилии — это ещё одна причина, по которой я до сих пор не призналась маме и отчиму в существовании Артемки. Я боюсь сказать это отчиму. Он будет огорчён. Страшно огорчён. Я обижу его насмерть. Но тогда я посчитала, что я должна это сделать. Мой ребёнок должен носить либо фамилию отца, либо своего настоящего деда. Именно так я сообщила своему отцу о беременности. Попросила усыновить меня и дать свою фамилию. Я могла бы и не просить, просто прийти и сменить паспорт. Но я хотела по закону. Это было важно для меня. Папа был горд.
Я долго думала, какое отчество дать своему сыну. Склонялась, что моего отца... Александрович. Папа разубедил меня не делать этого. Возможно, что мой сын захочет, повзрослев, встретиться со своим настоящим отцом. Его что-то должно с ним связывать. Пусть отчество будет такое, какое должно. Тётя Оля поддержала отца. И я сдалась. Мой сын Маркелов Артем Артурович. Или Тем Турович, как он про себя говорит с того момента,как научился говорить...
Мне уже давно пора было идти домой, отчим уже должен был вернуться с поездки. Тянуть с этим дальше не было смысла. Чего бы мне не стоило, но я поставлю все точки над И, именно сегодня. Я так решила. Вот постою ещё пять минут и пойду к ним. Нырну прямо с головой и сразу, без подготовки. пусть он только поест. А то ещё не известно, как он отреагирует. Но вот теперь я его не так боюсь, как раньше. Если что, то Ванька меня защитит. К своим семнадцати годам он не уступает отчиму ни в росте, ни в силе. Пошёл в их породу только похож на маму. Характер мягче, спокойнее, выдержка спортсмена.
Отчим им очень гордится. Да и есть за что. В его возрасте уже мастер спорта по вольной борьбе. Большое будущее. Я специально попросила быть его дома. Говорить, так всем сразу. Ему-то я могла сказать и раньше. Он бы не проболтался. С детских лет никогда меня не выдавал. Если я что-то сделаю не так или разобью что-то, то он всегда брал вину на себя, если учесть нашу разницу в возрасте, то это дорогого стоит. Ему тоже попадало, Но он терпел. Я много раз просила его не делать этого. Но он говорил: «Я мужчина и должен иметь характер».
Видимо, мой Артемка пошёл в него. И я рада. Есть чему подражать.
Ну, вот и все. Пора. Время, отпущенное мною себе, подошло. Сейчас я пойду и все расскажу им. Пора разрубить этот Гордиев узел.
Я развернулась и медленно пошла с набережной, решимость моя не ослабевала. Как хорошо, что я сюда пришла. Теперь мне не так страшно. Тут я чуть не столкнулась с подходившим к набережной молодым мужчиной. Он поспешно посторонился, и я прошла мимо него, не поднимая головы. Лопатками я почувствовала его взгляд, что он смотрит мне вслед. Но я уже так привыкла к этим вот взглядам, что, не оборачиваясь, поспешила домой. Мне не нужны никакие дополнительные знакомства. У меня есть мужчина, для которого я живу, дышу, существую... Пусть он ещё очень маленький, но он подрастёт. Обязательно подрастёт. Мой малыш. Ради этого стоит отдать всю себя, без остатка.
4
Да. Макс. .. кто бы мог подумать, что вот так сложится его судьба. Тогда казалось, что у них с Верой все стабильно. Они дружили несколько лет, знали друг друга с детства, их родители не могли на них нарадоваться. Как он мне говорил, что между ними все решено. Не женятся только нотой причине, что родители Веры хотят, чтобы у неё было образование. У Макса уже тогда была своя автомастерская, это, конечно, громко сказано... мастерская... так... родительский гараж, где он ремонтировал и собирал мотоциклы для всего города. У него были золотые руки, и он мог из ничего сделать конфетку. Весь город хотел ремонтироваться только у него. Он просто не умел халтурить. Если он все же брался отремонтировать мотоцикл, то перебирал его полностью, смазывал, подтягивал, обкатывал, «чтобы услышать песню мотора», как он всегда говаривал, без этого он не мог отдать мотоцикл хозяевам.
Ремонт у Макса хоть и стоил немалых денег; но это была гарантия, что мотоцикл будет работать как часики на протяжении нескольких лет. Это того стоило. Отбоя от клиентов у него не было. Так же, ещё тогда, он начал собирать раритетные мотоциклы, ему их тащили отовсюду. За какую-нибудь недостающую деталь или раму от мотоцикла нужной ему модели он мог отдать уже собранный и отремонтированный им лично мотоцикл, приобретённый им по случаю или собранный своими руками.
Теперь вот он решил отдать всю свою коллекцию тестю, чтобы, как он выразился, навсегда избавиться от своей жены и развестись с нею. Родительское гнездо, которое ему осталось после их гибели, он ни за что разменивать не будет и если бы ему не было жаль вот этой своей коллекции, то он бы уже давно развёлся с женой, но вот не мог её отдать. Когда я спросил его:
— А что изменилось теперь? Почему ты решил расстаться с мечтой всей своей жизни?
— А все просто, Артур, другая мечта моей жизни может выйти замуж, крутится возле неё какой-то...
— Ты с Вере?
— А о ком ещё?
— Так что ж ты тогда женился не на ней, если все ещё любишь её?
— Да слишком долго затянулись наши с ней цветочно-конфетные отношения, понимаешь? А тут вот встретилась эта Марина, байкерша, пришла ко мне, мотоциклик свой ремонтировать. Ну, я и купился как пацан, гоняла она здорово. Мы с ней и посоревновались, кто круче. Ну и досоревновались до постельных отношений у неё на даче, а тут родители приехали, застали нас, а она несовершеннолетняя, через две недели восемнадцать лет, но факт есть факт... выбора не было, или — или.
Ну, я как сам понимаешь, выбрал второе. Верка со мной по сю пору не здоровается. Да и родители из-за этого погибли. Расстроились сильно. У отца сердечный приступ прямо на дороге случился, а тут грузовик... и всмятку... до сих пор не могу себе простить и запил... по-чёрному... А тут мне мама стала сниться каждый день и просить меня остановиться ради памяти о них.
Она меня и надоумила коллекцию мотоциклов продать и откупиться от них... Иначе я из этого дерьма никогда не выгребу. Нет, она не плохая, ты не думай. Была бы кому-то отличной женой, если бы вот не вышло у нас все так, как вышло. Просто не люблю я её и все. А родители её мне все говорят, что так просто я от них не отделаюсь. Они меня без штанов по миру пустят, Если не обеспечу их единственное чадо. Мол, пожалели они меня тогда, а я вот их обманул. Хотя зачем им это, не пойму. У них денег своих не мерено. Сеть продуктовых магазинов в городе. Недвижимость за границей, и где у них её только нет. Так нет ведь, моя коллекция покоя не даёт.
— А зачем ему твоя коллекция? Он что, байкер?
— Нет, для шику. Нужно же ему чем-то похвастаться. Что вот у него тоже все схвачено. Все там картины, антиквариат. А у него коллекция раритетных мотоциклов, которые все на ходу. Садись и езжай.
— Понятно. Да, не весело.
— Да уж. Не до веселья. Но я отдам. Пусть возьмут. Только отстанут. За эти три года я уже многое вытерпел. Да и Веру потерять не хочу окончательно.
— А она согласится с тобой помириться? Ты спрашивал?
— Нет. Не спрашивал. Но я её украду. Увезу подальше, и пока не согласится, не выпущу.
— А родители? Не боишься, что они объявят розыск? Подадут в суд?
— Ну, дядя Сева на моей стороне. Он и с тестем моим переговоры вёл, чтобы откупиться.
— Ясно. Круговая порука. Ладно. Пойду пройдусь по родному городу Ты тут не унывай пока и про Людмилу узнай.
— Завтра схожу. Пока.
— Пока.
Мы попрощались, и я пошёл бродить по городу, в котором не был почти шесть лет. Да, город изменился, посвежел. Похорошел, появились дополнительные фонтаны, скверики, декоративные скамейки, скульптуры, чувствовалось, что у города появился рачительный хозяин. И так приятно было сознавать, что хозяином нашего города является друг моего отца дядя Ваня, который так же ещё и отец друга моего детства Виктора Скворцова, к которому я сейчас и приехал на свадьбу. Я у них ещё не был. Первым делом после приезда заскочил к себе домой, тётя Лиза, соседка с первого этажа, все эти годы присматривала за нашей квартирой и содержала её в неукоснительной чистоте за смешные деньги. Она и их не хотела брать, но мы с мамой настояли. Я сообщил ей, что приехал. Она обрадовалась, думала, что совсем, но я разуверил её в этом. Объяснил, что приехал на свадьбу друга.
— Ну да, ну да, я знаю, Витенька женится, хорошую девочку за себя берет. С соседнего дома. Они, правда, уже после вас приехали. А то и ты мог бы вот на ней жениться. Хорошая девушка.
— Да я, тётя Лиза, кроме своей девушки ни на ком не женюсь...
Она не стала спрашивать, только покивала, видимо, решила, что эта девушка у меня в Украине живёт. Я принял душ, переоделся и отправился к Максу. Тётя Лиза пригласила меня на ужин.
— «Ну, вот... теперь пройдусь и надо заскочить к Витьке и двигать домой... ужинать».
Но ноги меня почему-то понесли совсем в другом направлении. Они сами собой понесли меня на набережную. Туда, где мы с Людмилой так любили гулять во время наших недолгих отношений. У нас даже место было своё, где мы, не сговариваясь, сидели и ждали друг друга. Вот и сейчас я подходил к этому месту, на лавочку под ивой. Но место было занято. Я просто хотел подойти и постоять рядом. Но девушка, стоявшая там, вдруг стремительно развернулась и, не глядя на меня, быстро пошла прочь. Я не успел увидеть её лицо, так как она наклонилась, чтобы выйти из-под ветвей. Она уже прошла, отошла на значительное расстояние, а я все стоял и смотрел ей вслед.
Было что-то неуловимо знакомое в её летящей,стремительной походке. У меня до боли защемило сердце, мне вдруг показалось, что это Людмила. Отдавая себе отчёт, что я, скорее всего, ошибся, я все же пошёл за ней. Благо, она шла по набережной. Я её не терял из вида. Но тут вдруг она скрылась.
Если бы я не был коренным жителем, то, возможно, я бы потерял её, так как она, несомненно, тоже выросла в этом городе. Сокращала неимоверно, шла через дворы, петляя по лабиринтам домов, но все же шла в нужном направлении, то есть к дому, в котором жила Людмила. Я с замиранием сердца шёл за ней. Нет, я не следил, не надеялся, не был уверен, но меня что-то толкало туда, к её дому, и я шёл за незнакомкой. Пока нам было по пути. Я отдавал себе отчёт, что она в какое-то время свернёт в нужном ей направлении, но пока она шла туда, куда меня тянуло как магнитом. Я все ускорял и ускорял шаги, мне хотелось увидеть её лицо, пусть разочароваться, понять, что это не она. Но я ничего не мог с собой поделать. Я уже почти бежал, так как цель моя была уже близка, вон за тем углом, до которого мне оставалось каких-то сто метров. Но она была впереди, она уже завернула. Когда я добежал до угла, она уже входила в нужный мне подъезд.
Я хотел бежать следом, увидеть, в какую квартиру она зашла, Людмила жила на третьем этаже, я бы догнал. Но тут, видимо от волнения, ноги мои отказались двигаться дальше или, может, сказался многочасовой перелёт, я ведь даже не отдохнул толком, сразу побежал к Максу, а потом вот долго бродил по городу, видимо, я не рассчитал сил.
Ну что было делать? Я сел на лавочку и стал ждать. Вдруг заинтересовавшая меня незнакомка вскоре выйдет из подъезда, и я увижу что это не моя Людмила. Просто мне показалось, навеяло место, и я обознался. Но время шло, а она не выходила. Мне кажется, я просидел так долго, что ноги пришли в норму. Я вздохнул полной грудью, встал и пошёл к знакомому подъезду. Будь что будет. Сейчас либо я увижу её, либо возьму адрес. Не убьют же меня, в конце-то концов, в самом деле. Что бы Макс ни говорил о её отчиме, ну не накинется же он на меня с кулаками только за то, что я спрошу у них адрес своей любимой девушки.
5
Всю дорогу по пути домой, мне казалось, что кто-то нахально дышит мне в спину «жарким взглядом». Меня так и подмывало оглянуться и посмотреть, кто же это такой упорный. Может, во мне развиты некие экстрасенсорные способности, я не знаю. Но вот взгляды, сопровождающие меня, я чувствовала всегда.
Как-то в сердцах я сказала это тете Оле, мы с ней были в магазине, и за нами увязались два негра и на протяжении всего нашего двухчасового вояжа таскались за нами по всему супермаркету, я просто кипела от злости. Но ничего поделать не могла. Стоило мне оглянуться, как они делали нахально-равнодушное лицо и глазели по сторонам, жарко обсуждая что-то на своём языке. А когда я подошла к ним и на чистейшем английском языке поинтересовалась, в чем дело, они сделали вид, что ничего не понимают.
Вот тогда-то тётя Оля мне поведала, что это у нас семейное. Ну, вот что-то у нас срабатывает, и мы чувствуем взгляды спиной. Самое интересное, что негры, скорее всего, просто не могли найти выход, спросить не знали как, просто увязались за первыми попавшимися покупателями и ходили за нами, правильно сделав вывод, что когда-никогда мы их все же выведем из магазина. объясняться они все же не могли, так как когда мы с тётей Олей подошли к выходу, они напрочь о нас забыли, радостно устремились вон из магазина. Мы с ней потом долго смеялись. Да и потом частенько вспоминали, как они прытко ринулись на выход, а мы-то навоображали неизвестно что.
Теперь я тоже так и кипела от злости, но обернуться и посмотреть, кто там сверлит мне спину, я как-то все же не решалась. Петляла и петляла по домам, как разведчик, почуявший за собой хвост, но оторваться мне так и не удалось. Хвост тащился за мной до самого дома. Только войдя в подъезд, я резко развернулась, но преследователь был ещё за углом дома.
Я постояла, выглянуть я не решилась, но как-только он показался из-за угла, я почему-то стремглав помчалась домой. На миг мне показалось, что это тот парень, с которым я едва не столкнулась на набережной, и что это Артур. Это было бы уже слишком. Но, взбежав по лестнице на третий этаж, я остановилась перед дверью, сердце моё бешено колотилось, я не могла унять дрожь. Что со мной? Я так боялась встречи с родителями? Или прежние чувства нахлынули На меня и я не могу с ними совладать?
Неужели даже малейшего подозрения на встречу с ним достаточно, чтобы меня вот так вот сразу заколотило? Я все же уже взрослая женщина, должна уметь контролировать свои эмоции. Кое-как сбив дыхание, я постояла пять минут у своей двери, сделала глубокий вдох и решительно нажала на звонок. Дверь сразу же открылась, как будто меня ждали с нетерпением, И вдруг из тёмного коридора на меня прыгнул визжащий и хохочущий комок, повесился мне на шею, и Верка вслепую начала целовать меня куда доставала, я уже забыла, какая она маленькая и хрупкая. Я обняла её и держала на весу, так же радостно отвечая ей. Тут же голос дяди Димы сказал:
— Да вы хоть свет включите, что в потёмках-то? Да и сюда идите.
И мы с Веркой как в детстве сразу пошли в комнату. Отчима я ещё не видела, приехала, а он в рейсе. Мама позвонила ему, и он гнал полторы тысячи километров с кратковременными остановками на еду, чтобы быстрее явиться домой. Утром он сообщил маме, что они подъезжают. Я, правда, сказала маме:
— Ну, зачем он, без того, чтобы повидаться с ним, я бы не уехала...
Мама как-то пожала плечами и отвернулась, я поняла, что она плачет. Подошла, обняла её сзади, прижалась к ней:
— Мам, ну прости меня, пожалуйста, если можешь. Я, правда, многое поняла, ты не думай. Больше этого не повторится. Приедет дядя Дима, и мы все обсудим. Прости меня, пожалуйста.
— Да я все понимаю, Люда, ты не думай, я все понимаю. И папа (мама упорно называла дядю Диму папой, а я дядей Димой, он, скорее всего, из-за этого и злился, но поделать ничего не мог. Так решила бабушка,( а уж если она что-то решила, то тут пасовал даже дядя Дима)
— Папа тоже все понимает, ты не думай...
Я как-то удивилась этим её словам, но тут пришла бабушка. И мы с ней ушли в мою комнату, чтобы посекретничать, как она выразилась. Что меня больше всего поразило, что мама даже тут ничего не сказала, хотя раньше бы не разрешила, кому бы то ни было секретничать в её доме, не посвящая её в суть происходившего.
Когда за нами с бабушкой закрылась дверь, она сразу же приступила ко мне с расспросами:
— Ну что ты решила? Расскажешь? Может нам с дедом прийти к вам и поддержать тебя?
— Ба, не надо, я должна сама. Я уже не та девочка, которая панически боится дядю Диму. Пусть он только что-то мне скажет против Артемки. Я за него кого угодно порву. Если он не примет его, то я больше не переступлю порог этого дома. Я так решила. Мама с Ванькой могут меня и там навещать. Тётя Оля не будет против. Она мне сказала. Да и баба Ульяна хочет, чтобы мама с Ванькой приехали. Хочет увидеть внучку и правнука, пока жива. Раз уже сама не может приехать, то она зовёт их. Если она приедет, то с Темкой она должна смириться.
— Ты думаешь, что я совсем плохо воспитала свою младшую дочь? Она примет внука, чего бы ей не стоило. Она пойдёт даже на развод,если зять будет против...
— Ба, я не хочу, чтобы они разводились. Они ведь так любят друг друга. До сих пор любят...
— Да знаю я... угораздило же её тогда... — Но, увидев, как я дёрнулась, бабушка тут же поспешно добавила: — Прости, Людмила, Но это ведь ещё не факт, что все могло вот так вот закончиться... Ты не знаешь, но Ольга ведь на себя чуть руки не наложила... Чего мне стоило её убедить уехать и подождать Димкиного возвращения, знаю одна я. .. Да и он мог закусить удила и не посмотреть в Танькину сторону...
Санька бы мучился, но жену с дочерью никогда бы не оставил. Вся надежда у меня была на Дмитрия. Ты не поверишь, но я так ждала его из армии, как собственного сына. Я была уверена, что в нем, и только в нем, наше спасение. Так и вышло. Мне он всегда нравился, и я верила в него как в себя. Закваска у него правильная.
Увидев моё удивление( я всегда думала, что бабушка не любит дядю Диму и злится на маму из-за случившегося, а тут впервые она открылась мне совсем с другой стороны) бабушка ответила...
— Что? Что ты так на Меня смотришь? Думаешь, я сошла с ума? Все время его ругала, а теперь повернула на сто восемьдесят градусов? Нельзя им было спуску давать. Иначе бы он воспитал тебя, как свою дочь. А я Саньке слово дала, что прослежу за этим. Иначе они бы у роддома поубивали друг друга. Я-то ведь знала, что детей у них с Ольгой не будет никогда. После ветрянки осложнение, а потом ещё и коклюшем переболела, да и позднее постоянно по больницам. Почки слабенькие. Если бы забеременела, не выносила бы ребёнка, да и сама бы ушла. Грех так говорить, но бог миловал. Это чудо, что она вообще жива и здравствует. Поэтому я знала, что ты значишь для них обоих. Из-за этого и готовила тебя к переезду туда...
Я вскинула глаза на бабушку... я-то всегда думала, что это моё решение... А, оказывается, меня к этому готовили... Ну дела... Но спорить я не стала... Пусть будет «готовили»...
— Ба, что-то мама какая-то слезливая, пошли к ней, а то приехала и по комнатам за её спиной секреты перемалываю.
— Пойдём.
Но когда мы вышли из моей комнаты, мамы дома не было. Ушла в магазин за продуктами. Так явствовало из оставленной на столе записки.
— Ну вот, побежала, будет теперь у плиты стоять, себя изнурять, готовиться к Димкиному приезду. Ругает он её за это постоянно, но ей в голову не вобьёшь. А давление ведь у неё, он хочет, чтобы она побереглась. Но она все равно за своё.
— Ба, ну я ей помогу.
— И не выдумывай. Сколько раз приходила, чтобы помочь. Она обижается: «Что я инвалид, что ли, что ты со мной как с писаной торбой. Вон Ольга слабее меня. А ты не живёшь с ними постоянно, не помогаешь, и я сама справлюсь». Ну что с ней поделаешь? Молчу.
Иди, прогуляйся по родному городу. Давненько не была. Посмотри, какой он теперь у нас чистый и ухоженный. Как расстроился сильно. Какая у нас продуманная планировка, сколько зелени добавилось, что даже не ощущается, что это большой мегаполис... Поброди по знакомым местам, повспоминай, ознакомься с новым. Будет что рассказать отцу с Ольгой. А я тогда пойду в поликлинику схожу за рецептом, у деда лекарство на исходе. Надо рецепт обновить...
— Иди, ба, может, мне с тобой сходить?
— Ну, нет, я сама, а ты иди погуляй, если что звони...
— Хорошо, баб, так и сделаю... — И я пошла бродить по городу.
Город действительно расцвёл, похорошел, я узнавала и не узнавала его новый облик. Шла и жадно смотрела на все его красоты, как будто появилась здесь в первый раз. Но вот ноги вынесли меня на набережную и понесли к знакомому и родному месту. Туда, куда я все эти годы мысленно возвращалась почти каждый день. Здесь я окончательно набралась мужества, чтобы встретиться с глазу на глаз с отчимом...
И вот теперь я стояла перед ним, а он тормошил меня туда-сюда, вертел так и эдак...
— Ну, Людок, покажись, какая ты стала... ну, красавица, вся в маму просто глаз не оторвать.
— Дядь Дим, давай поедим, что-то я проголодалась. Или вы уже поели?
— Да нет, ну что ты? Мы ждали тебя. Да я только полчаса назад как подъехал. Даже машину сменщику доверил отогнать, что раньше никогда не делал. Но у меня повод. Любимая дочь наконец-то после стольких лет приехала в гости... Ты ведь в гости? Или совсем?
— В гости, дядь Дим... потом, давайте поедим.
— Ну да, потом, чувствую, что разговор будет долгим, — вдруг сказал он, и мама как-то посмотрела на него, явно предупреждая. А он слегка кивнул ей в ответ. Я не придала значения. Ванька уже накрывал на стол в гостиной. Надо же какая честь. Ну да мы, скорее всего, на кухне бы не поместились уже, если посмотреть на Ванькины габариты. Да и Вера ещё с нами. Она сразу после работы. Так что аппетит у всех зверский, судя по тому какой нагуляла я. А из кухни пахло таким родным умопомрачительным запахом свежесваренного обеда, какой могла готовить только моя мама.
«Даже если ты сыт, то никогда не сможешь отказаться...» — как всегда говорил мой отчим. Теперь я его понимаю. За столько лет я наконец оценила этот незабываемый запах и согласна с ним полностью. Вера всегда любила у нас обедать. Вот что-что, а готовить тётя Лариса не умела никогда.
Но пообедать нам не дали. Едва мы чинно расселись за столом, как раздался звонок в дверь. Ванька со словами:
— «Бабушка с дедушкой...»
Пошёл открывать, но зашёл он с парнем с набережной:
— Люд,тут к тебе...
Едва я взглянула на него, как тут же почувствовала, что со стула я теку, больше я ничего не помню. Просто отключилась. Мгновенно...
6
И вот с замиранием сердца я поднялся почти на третий этаж. Остановился между этажами, вытащил портсигар с сигаретами, сам я давно не курю, но вот как-то вошло в привычку если просят закурить, то мне как-то неудобно говорить, что я не курю. Я просто вытаскиваю портсигар и предлагаю сигареты. Так проще. В пачке сигареты мнутся. Мне его подарила моя двоюродная сестра, которая без конца стреляла у меня сигареты, да и частенько прикрывалась, что это мои, если отец застукивал её за этим занятием. Он был страшным противником женского курения, а Оксанка изредка баловалась этим, когда у неё были нервы не в порядке, то есть когда она в очередной раз рассорилась со своим мальчиком. Вот тогда-то нервы нужно было срочно подлечить, успокоиться, а в доме сигареты не водились. Я вот как раз из-за переживаний после разрыва с Людмилой и завязал. Просто забыл о том, что когда-то курил.
Как сказала Оксанка, это стресс... Её вот, наоборот, тянет выкуриться, а у меня противоположные эмоции. Я же другого пола. У меня все навыверт, хотя с какой стороны посмотреть. А тут меня так и потянуло закурить. Я достал портсигар и закурил. Оксанкин подарок я оценил только теперь. Ну что бы я делал, если бы сигарет у меня не нашлось. Пришлось бы идти за ними. Но я не уверен, что я нашёл бы в себе мужество, чтобы ещё раз совершить этот путь. Скорее всего, я бы просто не смог его проделать. Меня заинтриговала эта незнакомка, которая мне очень напомнила Людмилу Осознавая, что чудес на свете не бывает, ну не могли мы одновременно оказаться в своём городе. Макс же сказал, что она вроде пообещала приехать, но как-то смутно. Может быть, чтобы родители не приставали. Даже если и приедет, то почему сейчас? Когда здесь я? Но я все равно надеялся на это. Изо всех сил надеялся.
И сигарета эта мне нужна была, чтобы обкатать как следует эту надежду. Закрепить её, что ли, в себе. Я как мог дольше оттягивал это мгновение, когда я позвоню в дверь, за которой мне, в лучшем случае, все же выдадут её адрес. Я делал редкие затяжки. Наслаждался, что ли? Я не вникал. Стоял и курил. Но все же ничто не вечно. Сигарета докурена. Оттягивать дальше нет смысла.
Я решительно провёл по волосам, как говорит моя бабушка, этот жест у меня от отца. Когда ему нужно было принять трудное решение, то он вот так же, как и я, взъерошивал волосы. Бабушка давно ждёт от меня решения, когда я решу взять фамилию отца, они с мамой так никогда и не узаконили своих отношений, даже меня папа не успел записать на свою фамилию, я родился без него. Он постоянно мотался по горячим точкам. Они не считали это важным. Они очень любили друг друга, и у них не было на это времени. Они хотели большую свадьбу, чтобы за столом сидела вся родня и все близкие им люди. Они так и не успели воплотить в жизнь эту мечту. Я родился преждевременно.
Маму из роддома забирал муж подруги. Когда она это бабушке рассказала, та долго плакала. Так что и меня пришлось записать на мамину фамилию, которую я ношу до сих пор. Я к ней привык. Но вот бабушку с дядей Славой этот факт очень обижал. Бабушка в память о сыне очень хотела, чтобы её внук носил их фамилию. Она неоднократно заводила об этом разговор и все ждала вот этого жеста от меня, когда я взъерошу волосы, тогда она поймёт сразу, что победила, что я согласен. А дядя Слава безапелляционно покрикивал на меня, требуя восстановить справедливость:
— Безобразие, единственный мужик в роду и не на нашей фамилии, ты смерти моей преждевременной хочешь? Мать на нашей фамилии, а ты один МОРОЗОВ, что тебя на ней держит? Что?
Меня держала надежда. Я все надеялся, что Людмила меня найдёт. Она знала меня как Артура Морозова и искала бы его, а не Артура Кричевского. Вот когда я её найду, то в ЗАГС мы пойдём и примем мою настоящую фамилию. И у нас родится сын, который будет носить полное имя моего отца Андрей Артурович Кричевский. Для воплощения этой мечты мне нужен только её адрес и уверенность в том, что ещё не поздно, что она все ещё любит меня. Мы должны, просто обязаны быть счастливы. Вот с этой мыслью я решительно поднялся по оставшимся ступеням и позвонил в заветную дверь, за которой раздавались весёлые голоса. Дверь мне открыл парень, очень похожий на мою Людмилу. Я понял, что это её брат Иван. Я сразу увидел, что Макс не соврал, впечатляющий парень. Про таких говорят косая сажень в плечах.
Он ещё не отошёл от того весёлого разговора, отголоски которого я слышал из-за закрытой двери, стоял, улыбался и выжидательно смотрел на меня. А я на него, все всколыхнулось во мне с прежней силой. Как он сейчас похож на Людмилу. Сколько раз в своих мечтах и снах я видел её вот именно такой и с такой же лучезарной улыбкой. Все же я откашлялся и спросил:
— Симоновы здесь живут (как будто не знал наверняка)? — Получив утвердительный ответ, я хриплым голосом все же с трудом выдавил из себя, язык совершенно отказывался мне повиноваться.
— А не могли бы Вы сказать мне, где я могу увидеть Людмилу или можно мне её адрес? Я её давний друг давно не видел и хотел бы поговорить с ней.
Тут он посторонился и сказал:
— Проходите...
Я прошёл, думая, что сейчас он мне даст адрес. Но тут я увидел Людмилу. Сердце как будто остановилось. Я стоял, смотрел на неё и не мог выдавить ни слова. Она тоже смотрела на меня широко открытыми глазами и вдруг поползла со стула на пол. Я хотел кинуться к ней, поддержать её, но тут её брат отшвырнул меня к стене и в один прыжок оказался возле сестры. Её родители тоже было хотели присоединиться к нему но тут высокий женский голос повелительно произнёс:
— Так, все по местам, Ванька, проследи, не мешайте.
Иван отошёл к родителям, и я заметил, что возле Людмилы стоит на коленях Вера и приводит её в чувство. Как-то на автопилоте я в очередной раз поразился её миниатюрности и тому несоответствию, которое они представляли собой с Максом, двухсотдесятисантиметровым детинушкой, из которого, впрочем, эта хрупкая девушка вила тогда верёвки. Да и сейчас держала его возле себя крепко, если он решил ради неё расстаться со своей раритетной коллекцией мотоциклов, которую начал собирать ещё его дед.
Тут я вспомнил, что Вера хотела стать врачом. Видимо, она в этом преуспела, судя по тому с какой поспешностью все уступили ей место возле Людмилы. Она что-то колдовала около неё, вколола ей укол, поднялась с колен, посмотрела на меня, ухмыльнулась и сказала:
— Тёть Тань, она ела сегодня что-то?
— Кофе пила со мной, а потом мама пришла, они пошли в Людмилину комнату, что-то там между собой поговорить. Мама оберегает меня, не хочет про бабушку со мной говорить, боится за моё здоровье, что вот давление опять подскочит. Вот и секретничает. Ну, я пошла в магазин, а когда пришла, то их не было. Вот она только явилась. Может, у деда с бабкой ела. Я не знаю.
— Понятно. Похоже на то, что нет. Вань, отнеси её в комнату. Я ей снотворное с глюкозой вколола. Ей сейчас надо поспать. А вы, тёть Тань, помогите ему.
Никто не стал возражать. Видимо, авторитет этой девчушки здесь был беспрекословен. Я стоял и смотрел, как её уносят, и ничего не мог с этим поделать, как я хотел быть на месте Ивана, кто бы только знал. Но я понимал, что мне это ни за что не позволят. Но самое главное, что она здесь. Я больше не потеряю её, чего бы мне не стоило. Я уговорю её. Мы будем вместе навсегда. Так и стоял столбом. Из ступора меня вывел голос Веры:
— Дядь Дим, мы с этим молодым человеком на кухне поговорим. Вы не возражаете?
И тут он вдруг сказал:
— Почему же не возражаю. Возражаю, и даже очень. Чтобы моя единственная дочь падала в голодный обморок? Эти сказки ты Таньке рассказывай. В детстве бывало она могла весь день бегать и не вспомнить о еде, с тобой вместе, кстати. За что вам обеим от меня попадало изрядно. Не помнишь? Итак, молодой человек, я вас слушаю. Что вам нужно от моей дочери?
Я молчал, а Вера стояла и улыбалась, но это была не улыбка, а, скорее всего, оскал. Она так и сверлила меня глазами. Но молчала. А я не мог выдавить из себя ни слова. Нет. Я его не боялся. Агрессивности с его стороны по отношению ко мне я не ощущал. Просто я все ещё волновался за Людмилу. Вся моя натура рвалась туда, где была она. Я обрёл её и расставаться с ней не хотел больше ни на мгновение; А тут препятствие в виде Веры и её отца, которые задают какие-то ненужные вопросы. Но тут что-то во мне сорвалось, и я услышал свой голос:
— Дмитрий Алексеевич (надо же и отчество откуда-то всплыло), я прошу руки вашей дочери. Мы давно любим друг друга. В силу сложившихся обстоятельств я вынужден был уехать в Украину, мы потеряли друг друга. А вот теперь, вернувшись, я пришёл сюда, чтобы узнать её адрес, но застал её дома. Я не могу без неё жить...
— Надо же какие дела-то творятся, Вера, ты что-то мне можешь пояснить по этому вопросу? Судя по всему личность эта тебе знакома. А я вот грешным делом все думал, что это Сашка за ней не доследил, а оказывается, все разыгрывалось у меня под носом. И я догадываюсь, когда. Это было в тот день, когда она явилась домой ни свет ни заря вместе с тобой, и вы мне складную сказочку рассказали о том, что Ларису вызвали на срочную операцию, я и поверил, но теперь вдруг осознал, все это ложь. Вот он, отец моего единственного, пока, внука, других таких глаз у него ни от кого быть не может. Так-то он на Ваньку похож, просто вылитый, но вот глаза выдают.
— Какой внук?
Это сказали все трое: Вера, мама Люды и её брат стояли в гостиной и смотрели поочерёдно то на меня, то на Дмитрия Алексеевича.
— Какой внук, Дима? Ты хочешь сказать, что у Людмилы есть ребёнок? Ты это хочешь сказать? Так вот почему она не приезжала столько лет. ГЛУПАЯ. И, видимо, поэтому папа помирился с бабушкой и ездит теперь туда постоянно. А я-то, наивная, радовалась, что он её простил. А он из-за правнука смирился. Так ведь? А откуда ты об этом узнал?
— Тань, ну ты только не волнуйся, присядь, пожалуйста...
— Нечего надо мной трястись, я не волнуюсь. Я безумно рада. Я просто счастлива. Меня все эти годы просто трясло, что вот я так обидела свою родную дочь, что она и ехать ко мне не желает, а тут вот в чем причина. — Она счастливо засмеялась, муж смотрел на неё с обожанием... — А ты откуда узнал? Как? Давно? Я с тобой ещё поговорю, что ты это от меня скрывал. И тем, что вот у меня давление, ты не отговоришься...
— Тань, ну тебя, правда, давление, тебе переезды ведь были запрещены. Вот только Верочка нам нашла это лекарство, которое тебе идеально подходит. И ты теперь хоть дома живёшь, а не в больнице. Ты что хотела, чтобы я все своё счастье вмиг потерял? Я ждал вот этого момента, когда смогу тебе все рассказать.
Мне тесть пьяненький проболтался, Тань, полгода назад, что вот я-то могу до правнуков не дожить, а вот у него такой правнук, что всем правнукам правнук. Ну от кого у него ещё может быть правнук? Только от Людмилки. Ну, я поехал в рейс, специально в их город, раньше-то я все отказывался, все боялся Сашку встретить, его бы никакая тёща не спасла.
— Дим, ну, сколько тебе доказывать? Он тут ни при чем.
— Я знаю, что ни при чем. Но все равно больно. А тут поехал. Меня так и несло. Всю дорогу. А тут как раз груз не доставили. Просили три дня подождать. Какие-то несостыковки. Оплатили все чистоганом за доставленные неудобства и в гостиницу заселили. Вот пока ждали, Мишка, сменщик мой, все достопримечательности осматривать ходил, а у меня своя достопримечательность... ЛЮДМИЛКА и мой первый ВНУК... Я спать не мог. Все представлял, как схвачу их в охапку и привезу домой. Но она все была не одна. С Сашкой, или с Ольгой, или ещё с кем-то. А пацан... ты не поверишь... ну, Ванька наш... копия... только глаза вот зелёные, а не серые... я даже бинокль купил, чтобы лучше рассмотреть. Ну, потом я их до садика проводил. Весь день там околачивался, все ждал, вдруг удастся его поближе увидеть. Ну и дождался. Вывели их на прогулку, он возле оградки и играл. А я подошёл, завёл с ним разговор...
И верно, он даже говорит с теми интонациями как тесть, не ошибся старый. И так занятно, Тань, мне с ним разговаривать было, ты и не поверишь. Мы и познакомились даже... Я дядя Дима, а он ТЕМ ТУРОВИЧ... я понял... АРТЕМ АРТУРОВИЧ... Может, вы представитесь, молодой человек?
До этого я стоял не двигаясь и жадно слушал, что он рассказывает. А в голове стучали радостные молоточки: «У нас с Людмилой есть сын. Боже, как я счастлив».
Из оцепенения меня вывел вот этот его вопрос. Я обвёл всех глазами, три пары глаз смотрели на меня выжидательно, а одни были злые, злые. Нет нужды объяснять, что Вера знала мой ответ заранее. Я вздохнул и неожиданно для себя представился:
— Артур Андреевич Кричевский.
Вера открыла рот, явно собралась обличить меня во лжи, но тут загремел голос Дмитрия Алексеевича:
— Что ты говоришь, сынок, я же тебя по всей стране искал. Андрей ведь был моим командиром, это нас он прикрывал, чтобы мы могли выйти из ущелья, мы все ему жизнью обязаны. Если бы не он, то я бы сейчас здесь не стоял. Как так могло случиться, что мы, перерыв всю страну, не смогли вас найти?
— Ну, до сегодняшнего дня я носил мамину фамилию Морозов. Я все надеялся, что Людмила будет меня искать. Но теперь, когда все решилось В лучшую сторону, я перейду на фамилию отца. К радости бабушки и дяди, который злится на меня из-за этого и чтобы со мной без конца не ругаться по этому поводу и не расстраивать мою маму, на которой он шесть лет назад женился, они живут на Кипре.
И я решительно взъерошил волосы, жаль, что бабушка при этом не присутствовала. Но у неё будет повод порадоваться, она познакомится с правнуком. Правда, её мечта пока не осуществилась. Он Артем Артурович, но мы постараемся, а она подождёт... Андрей Артурович будет обязательно. Я В ЭТОМ УВЕРЕН.