Искупление гл 1-4
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Фанфик по "Одиссее капитана Блада" Постканон. 1694-96 гг. И снова дон Мигель де Эспиноса. Матчасть условна, посему - местами историческая AU + умышленные допущения автора. Цикл "Лепестки на волнах", Лепесток четвертыйй: Искупление гл 1-4
|
1. Последний бой адмирала де Эспиносы
1694 год
Шторм настиг их ночью, когда они уже обогнули западную оконечность французской части Эспаньолы. Волны швыряли огромный "Санто-Доминго", как будто он был всего лишь утлой лодчонкой, с палубы стекали пенные потоки, снасти скрипели и стонали, жалуясь на свою судьбу. Вскоре адмирал де Эспиноса перестал видеть огни "Сакраменто", в сопровождении которого его флагман вышел из Сантьяго-де-Куба, направляясь в Санто-Доминго.
К утру шторм утих. Рассвет дон Мигель встретил на юте. В подзорную трубу он разглядывал окружающее их пустынное море, все еще остающееся бурным.
- Какие будут распоряжения насчет курса, сеньор адмирал? - услышал он по-юношески ломкий голос вахтенного офицера. - Должны ли мы начать поиски "Сакраменто" или... того, что от него могло остаться?
- После такого шторма нет смысла рыскать в поисках обломков. Курс на Санто-Доминго, Хорхе. Если "Сакраменто" не пошел ко дну этой ночью, сеньор Ортега сделает то же самое.
Их отнесло далеко на юг и первую половину дня "Санто-Доминго" лавировал против дующего с северо-северо-востока сильного ветра, идя бейдевиндом. После полудня ветер немного ослаб и изменил направление на северное, что тоже не сильно облегчало им задачу. Небо оставалось пасмурным, облака клубились тяжелыми гроздьями, обещая если не повторение ночного шторма, то в любом случае ненастье: хотя сезону ураганов следовало бы уже закончиться, декабрь в этом году выдался особенно дождливым.
К вечеру слева по курсу "Санто-Доминго" появилась точка, превратившаяся по мере приближения к ней корабля сперва в темную полоску, а после принявшая очертания гористого острова: Исла-дель-Дьяболо, чьи черные голые скалы давали приют лишь особо упорным и неприхотливым птицам. Остров пользовался дурной славой из-за своих рифов, некоторые из которых коварно скрывались на глубине, оставаясь при этом опасными для больших кораблей.
Галеон проходил вдоль юго-западного побережья Ислы-дель-Дьяболо, когда слуха дона Мигеля достиг отдаленный пушечный залп. Адмирал вышел из своей каюты и поднялся на ют. К северу от того места, где они находились, вновь послышалась пальба, но остров скрывал от них происходящее.
- Возможно, это "Сакраменто", дон Мигель, - к нему приблизился теньент Васко да Кастро, старший офицер "Санто-Доминго".
- Вполне, теньент. Отдайте распоряжение изменить курс, посмотрим, что там.
"Санто-Доминго" обогнул Ислу-дель-Дьяболо с востока, и взору испанцев открылась драматическая сцена, разыгрывающаяся в какой-то полумиле у них прямо по курсу. Трехмачтовый корабль под английским флагом, явно торговый, отчаянно пытался уйти от преследующих его двадцатипушечного брига и сорокапушечного фрегата.
На обоих преследователях, являющихся, судя по всему, каперами, развевались французские флаги. "Купец", несмотря на резкий, порывистый ветер, поставил почти все паруса, но было очевидно, что каперы, с искусством матерых волков загоняющие свою жертву, настигнут его через весьма непродолжительное время.
Появление нового действующего лица, казалось, ничуть не смутило французов, то ли упоенных погоней, то ли нагло посчитавших, что потрепанный непогодой испанский галеон -- а принадлежность "Санто-Доминго" Испании не могла вызвать у них сомнений -- не станет вмешиваться. Теньент да Кастро помянул дьявола и всех присных его, и повернулся к дону Мигелю:
- Что прикажете предпринять, сеньор адмирал?
Де Эспиноса с наимрачнейшим выражением на лице молчал. Что касается дьявола со всеми присными, тут он был полностью согласен со своим теньентом, потому как только кознями Врага можно было объяснить столь нежелательную встречу. Проклятые англичане! Снова и снова путаются под ногами!
И если раньше дон Мигель со злорадством проводил бы взглядом незадачливого "купца", то теперь, раз уж Испанию и Англию угораздило стать союзницами, долг требовал от него защитить корабль. Впрочем, к французам он тем более не испытывал любви...
- Хотя сумерки уже сгущаются, - добавил да Кастро, кое-что знавший о непростых отношениях сеньора адмирала с союзниками.
Де Эспиноса посмотрел на небо: облака приобрели свинцовый цвет и набрякли, готовясь пролиться на них очередным дождем.
"Заряды наверняка отсырели" - мелькнувшая мысль никак не улучшила его скверное настроение.
Пока он раздумывал, носовые пушки фрегата, идущего в кильватере намеченной жертвы, выстрелили, и на этот раз одно из ядер разбило у "купца" гакаборт. Бриг заходил справа, пытаясь отнять у англичан ветер.
- Мы могли и не заметить... - тихо пробормотал теньент, не глядя на де Эспиносу, - Я вынужден доложить вам, что кое-где в трюмах появилась вода, обшивка разошлась во время шторма. Я поставил матросов к помпам. У нас есть и другие повреждения...
- К бою, сеньор да Кастро, - резко бросил ему дон Мигель. - Испания не откажется от своих обязательств.
Пропела труба, на "Санто-Доминго" раздались громкие команды офицеров, засуетились матросы. Ветер теперь благоприятствовал испанцам, и галеон выдвинулся наперерез каперам, предупреждающе выстрелив из носовых орудий. Французы, по- видимому, прониклись серьезностью ситуации -- тем более, заметив взвившийся на мачте адмиральский штандарт. Однако, они не спешили спасаться бегством, уповая на свое превосходство в орудиях над пятидесятишестипушечным "испанцем". К тому же оба каперских корабля обладали лучшей маневренностью по сравнению с тяжелым "Санто-Доминго". А разделавшись с одиноким галеоном, можно было бы попытаться догнать "купца", который тем временем воспользовался выпавшим ему шансом, чтобы удрать...
Французские корабли повернули навстречу "Санто-Доминго", намереваясь зайти с обеих сторон, бриг оказался ближе и приготовился встретить противника бортовым огнем. Но дон Мигель, прикинув, что дальнобойность орудий галеона уже позволяет испанцам стрелять, первым отдал соответствующий приказ. Пушки рявкнули, и палубу заволокло клубами дыма. Почти сразу же прозвучал залп французов, не причинивший, впрочем, особого вреда галеону.
Де Эспиноса сквозь дым рассматривал противника в подзорную трубу, пытаясь определить, в каком тот состоянии. Как он и ожидал, более мощные пушки галеона нанесли немалый урон бригу, и адмирал удовлетворенно хмыкнул, увидев пару крупных пробоин в его корпусе. Однако, до победы было еще далеко. С противоположной стороны приближался фрегат, и испанцы уже были в пределах досягаемости его орудий. Раздался очередной залп и несколько ядер ударили в фальшборт "Санто-Доминго".
Адмирал де Эспиноса хотел было отдать приказ атаковать фрегат, но взглянув на небо, замер: с северо-востока на них стремительно катился высокий черно-серый вал облаков.
- Приготовиться к шквалу! - крикнул он, - Убрать паруса!
Ветвистая молния расколола тучи на части, раскатисто громыхнуло. Резко стемнело, донимавший людей своими порывами ветер неожиданно стих, чтобы через несколько мгновений обрушиться на них со всех сторон. Море словно закипело, его поверхность покрылась пеной, и "Санто-Доминго" закрутило, как щепку в бурном потоке.
Де Эспиноса вцепился обеим руками в ограждение юта, оказавшийся рядом теньент да Кастро крикнул что-то, но он не расслышал. Мелькнула и сгинула темная тень кого-то из матросов, не удержавшегося на вантах. Казалось, что небо и море поменялись местами. В какой-то момент сквозь свист ветра до испанцев донесся ужасающий треск и грохот: одному из французских кораблей явно не повезло. Затем небо посветлело, но не успели люди возрадоваться и перевести дух, как "Санто-Доминго" задрожал и послышался зловещий скрежет по левому борту: галеон задел подводную скалу. К счастью, касание было совсем поверхностным, и следующая волна увлекла корабль на безопасную глубину.
Шквал прекратился через несколько минут и сквозь рассеивающиеся облака блеснуло заходящее солнце. Де Эспиноса огляделся и обнаружил, что бриг исчез, на месте его крушения покачивались лишь несколько бочонков. Но второй противник, успевший как и "Санто-Доминго" убрать паруса, был не более чем в полукабельтове от галеона. Горниста нигде не было видно, тогда дон Мигель крикнул, перегнувшись через перила:
- Открыть огонь!
Изрыгающие проклятья канониры спешно перезаряжали пушки. Они были рады молиться хоть самому Дьяволу, только бы порох оказался сухим. Однако, команда фрегата быстрее приходила в себя, и с пороховыми зарядами у них не возникло никаких сложностей. Что и было продемонстрировано бортовым залпом почти в упор. "Санто-Доминго" содрогнулся, раздались вопли раненых, затем с протяжным скрипом крюйс-стеньга надломилась и рухнула вниз, на ют.
Адмирал де Эспиноса успел краем глаза заметить летящее на него перекрестье, затем вспышка ослепляющей боли погрузила его во тьму. Прозвучавший через миг ответный залп галеона снес все с палубы фрегата, но этого адмирал уже не увидел.
Теньент Хорхе Норьега сидел, потирая гудящую голову. Дым разъедал глаза, рядом кто-то завывал от боли, но все звуки были приглушенными, как если бы он заткнул себе уши паклей. Хорхе бросил взгляд на ют и обмер: на том месте, где незадолго до залпа французов он видел их адмирала и Васко да Кастро, была теперь мешанина из обломков рангоута, парусины и клубков оборванного такелажа. Притихшие волны мерно вздымали "Санто-Доминго", у штурвала никого не было. Хорхе побрел на ют, перешагивая через убитых и раненых и оскальзываясь на густо заляпанной темно-красным палубе.
Пробираясь через обломки рей, он едва не споткнулся о тело теньента да Кастро, полуприкрытое парусом. Глаза да Кастро неподвижно смотрели в прояснившееся небо, и кровь уже не текла у него изо рта. Норьега, сокрушенно вздохнув, отвернулся от него и тут только заметил адмирала де Эспиносу, лежавшего у самого борта. С усилием приподняв, теньент сдвинул в сторону часть расколовшейся стеньги, придавившей правое плечо адмирала, и в ужасе уставился на смятую кирасу дона Мигеля. Он наклонился ниже и, уловив слабое дыхание, хрипло закричал:
- Позовите врача! Где сеньор Рамиро?
Неожиданно де Эспиноса открыл глаза, и Хорхе, поразившись его спокойному взгляду, решил, что адмирал не осознает окружающего. Однако, тот спросил:
- Что там французы?
- Мы победили, сеньор адмирал, - Норьега взглянул на быстро тонущий фрегат.
Выжившие пираты ухитрились таки спустить шлюпку, которая мелькала среди волн, удаляясь к северу.
- Что же, свой долг я выполнил, - прошептал де Эспиноса.
- Пустите-ка меня, молодой человек, - доктор Рамиро отстранил Хорхе и склонился над раненым.
Теньент кивнул, и пошатнувшись, встал, затем вернулся к да Кастро, с которым успел сдружиться, - оба они были андалузцами.
- Прощай, брат, - пробормотал Хорхе, опускаясь возле Васко на колени и закрывая ему глаза.
Это был первый бой теньента Норьеги, и поначалу он переживал, что держится недостаточно храбро. А сейчас странное отупение охватило его. Норьега встряхнул головой и огляделся.
Последние лучи солнца окрашивали все вокруг в багровый цвет, и на миг юному теньенту сам корабль показался окровавленным мертвецом. Но у штурвала встал другой рулевой, на уцелевших реях медленно, будто нехотя распускались паруса - а значит, "Санто-Доминго" продолжал жить.
2. Беатрис
"Тебе давно пора бы свыкнуться с ожиданием, - недовольно заметила сеньоре де Эспиноса продолжавшая жить в ней дерзкая девчонка, - а не бегать без конца на террасу".
Пора бы, но за пять прошедших лет Беатрис так и не смогла это сделать. Особенно, когда муж отсутствовал так долго, как в этот раз. Разумеется, Мигель не называл ей каких-либо сроков своего возвращения, и молодая женщина понимала, что любой выход в море полон неожиданностей, но это не мешало ей, улучив минутку, подниматься на террасу и напряженно всматриваться в морской простор.
После свирепого, редкого для декабря шторма погода наладилась, и уже три дня светило солнце. Беатрис поставила на широкую балюстраду обтянутый кожей продолговатый футляр. В море кое-где виднелись лишь белые запятые парусов рыбацких суденышек, тем не менее она раскрыла футляр и бережно достала подзорную трубу из черного дерева с окуляром из слоновой кости и лучшими неаполитанскими линзами.
Муж сделал Беатрис этот ценный подарок еще в первый год их брака. Она хорошо запомнила тот мартовский день, когда де Эспиноса повез ее в гавань, и она впервые ступила на палубу его флагмана. Рука дона Мигеля ласкающим движением касалась полированного дерева, когда он показывал ей корабль, а его глаза светились гордостью и восхищением.
"Ревность?" - поддела ее тогда маленькая Беатрис.
"Еще чего!" - возмутилась сеньора де Эспиноса, - Разве можно ревновать к кораблю... к морю!"
Однако нечто подобное она и ощущала, прекрасно понимая при этом всю бессмысленность такого чувства.
"Санто-Доминго" и вправду был очень красив. Всего годом ранее он сошел со стапелей Кадиса и отличался от остальных галеонов эскадры более плавными обводами, так что она быстро научилась узнавать его.
На горизонте показался парус, но с такого расстояния было затруднительно определить, что это за корабль и куда он движется, к тому же он был один, а насколько знала Беатрис, флагман адмирала де Эспиносы выходил в море, сопровождаемый еще по крайней мере одним или двумя галеонами. И как всегда, когда она думала о человеке, ставшем ее мужем, у нее в груди сладко замерло. Она мечтательно прикрыла глаза, облокотившись на нагретый солнцем мрамор перил.
Подумать только, если бы она так и не набралась смелости сама прийти к дону Мигелю! Закованный в панцирь своих упрямых принципов и намереваясь следовать данному Беатрис обещанию, он, скорее всего, лишь отдалялся бы от нее, и она бы так и не догадалась об его терзаниях, спрятанных под маской иронии.
Эти годы были для Беатрис наполненными открытиями и необычайно насыщенными, она обнаруживала в доне Мигеле и то, что он позволял ей увидеть в себе, и то, что прорывалось ненароком - и в том числе, ей предстояло многое узнать о самой себе.
В феврале 1691 у них родилась дочь, которую назвали Изабеллой -- так звали мать де Эспиносы, и помимо этого - в честь Изабеллы Кастильской. После рождения дочери Мигель стал как будто мягче, и хотя он никогда не говорил ей о своей любви, но Беатрис ощущала ее в том, как он смотрел на нее, как целовал ее губы. Любовь была в каждом его прикосновении и в ненавязчивых знаках внимания, оказывавшихся как нельзя более кстати, и во всегда неожиданных для молодой женщины подарках.
Де Эспиноса внимательно слушал, когда она увлеченно рассказывала ему то новое, что ей становилось известно о полезных свойствах окружающих их растений и методах лечения.
Однажды у нее вырвалось сожаление по поводу того, что ей, как женщине, недоступны более глубокие знания о врачевании, и муж расхохотался:
"Ей-Богу, предпочитаю, чтобы ты была моей женой, а не моим судовым врачом. Твои таланты неисчислимы, -- он заметил обиженный взгляд Беатрис: - Думаю, что из тебя бы получился не только превосходный доктор, но и прекрасная матушка-настоятельница, если бы я не вмешался. Господь еще накажет меня за святотатство, ведь я поспорил с Его волей".
"Возможно, это Он избрал тебя своим орудием, и ты, напротив, исполнил Его волю", - возразила Беатрис, украдкой скрещивая пальцы в древнем знаке, отгоняющем зло...
Они выезжали верхом -- когда сеньор адмирал находил для этого время. Де Эспиноса вознамерился сделать из нее уверенную наездницу - "чтобы никакие отвратительные твари не лишали тебя присутствия духа", и проявил себя суровым и требовательным наставником.
Он учил жену преодолевать свой страх и упрямство лошади и заставляя ее верхом на Оле прыгать через препятствия, или пускал вскачь Райо наперегонки с кобылой по плотному песку полосы прибоя. Постепенно Беатрис вошла во вкус и с нетерпением ожидала очередного урока, тем более что когда они возвращались домой, дон Мигель рассказывал ей о тех местах, где ему довелось побывать. В ее воображении блеск великих городов Европы и тайны древних цивилизаций Северной Африки сплетались в разноцветное сказочное полотно.
Де Эспиносе приходилось сталкиваться с индейцами в дебрях лесов Нового Света, где на каждом шагу подстерегала смерть от когтей дикого зверя или отравленной стрелы, и иногда он говорил о жизни забытых богом племен, свершавших жуткие обряды человеческих жертвоприношений. И эта сказка была пугающей, но оттого не менее захватывающей...
Беатрис страстно желала подарить ему и сына, но Небу не было угодно благословить их брак еще одним ребенком. Она винила себя.
"Я стал богаче, теперь у меня есть еще и Изабелита" - говорил Мигель ей в утешение, затем привлекал жену к себе и шептал: "Мы плохо старались, надо удвоить усилия" - и смеялся, видя ее пламенеющие щеки.
И все же, несмотря на пылкую страсть, ее супруг временами -- чаще, чем того хотелось бы Беатрис - был отстраненным, даже неприступным, и она не понимала, почему, а он не спешил приоткрывать завесу своей души, во многом до сих пор оставаясь загадкой для молодой женщины...
Одинокий корабль тем временем приближался, и стало ясно, что он держит путь в порт. Беатрис поднесла подзорную трубу к глазам, и сердце ее заколотилось как безумное.
"Нет, это не "Санто-Доминго"! Еще очень далеко, я обозналась!"
Трясущимися руками она положила трубу на перила и рванула тесный кружевной ворот платья. Нитка жемчуга на ее шее лопнула, перламутровые горошины раскатились по плиткам террасы -- и подобно им, мысли Беатрис утратили связность.
"Это не он! Это не может быть он!"
Ее сознание не желало вмещать в себя правду, не желало признавать в едва державшемся на воде галеоне с прорванными парусами, разбитым фальшбортом и жалким огрызком вместо бизань-мачты красавца "Санто-Доминго".
Беатрис снова взяла подзорную трубу. Сомнений у нее не осталось, это действительно был флагман адмирала де Эспиносы. Сердце глухо заныло.
"Спокойно. Спокойно! Кто сказал, что с ним случилась беда?! Надо взять себя в руки.
Надо подождать... Корабль уже входит в гавань".
Она спустилась во двор.
- Мама! - дочка, игравшая с Лусией, подбежала к Беатрис и ткнулась темнокудрой головкой в ее опущенную руку.
Молодая женщина рассеянно провела по мягким волосам Изабеллы. Лусия смотрела вопросительно и с беспокойством. Кажется, она задала вопрос, и Беатрис невпопад ответила:
- Да, Лусия.
- Донья Беатрис, что с вами? - повторила свой вопрос служанка.
- Со мной? Ничего... - Беатрис не сводила глаз с ворот.
- Мама? - девочка требовательно дернула ее за подол платья, и она присела рядом с Изабеллой, обнимая ее и шепча:
- Все хорошо, надо только подождать...
- Донья Беатрис?
- Лусия, возьми что-нибудь на кухне и уведи Изабеллу в сад, - Беатрис улыбнулась и поцеловала дочь в лоб: - Сердечко мое, иди с Лусией. Мама скоро придет.
- Пойдем, птичка, тебе же нравится смотреть на цветы, мы подождем там, когда мама придет за нами, - недоумевающая служанка не стала дальше расспрашивать Беатрис.
У малышки были веские причины не доверять матери, ведущей себя столь необычно, и она заупрямилась, однако Лусии удалось увести девочку, посулив той сладости.
Беатрис расхаживала по двору, стиснув руки и не находя себе места от тревоги. Она приказала распахнуть ворота и уже собиралась послать кого-то из слуг в порт, когда послышалось бряцание железа и тяжелая поступь. Беатрис обернулась, и вскрик замер у нее на губах. В воротах появились солдаты с крытыми носилками в виде ложа, укрепленного на длинных шестах. За ними на черном ослике трусил сеньор Рамиро. Время повернулось вспять, она очутилась в Ла Романе, а ее отец вновь принимал знатного сеньора, находящегося при смерти...
Солдаты осторожно опустили носилки. Не помня себя, Беатрис бросилась к ним и отдернула занавески. Она прижала руку к губам, увидев мужа, полулежащего на ложе и со всех сторон обложенного подушками. Плотная повязка, подобно корсету, стягивала его ребра, правая рука была взята в лубки, а пальцы безжизненно скрючены.
Дон Мигель повернул голову, и усталый взгляд его запавших глаз упал на молодую женщину.
- Здравствуй, Беатрис, - он криво улыбнулся белыми, подергивающимися губами, - я собираюсь опять доставить тебе массу хлопот.
Беатрис упала на колени возле носилок и коснулась губами уголка его рта.
- Ты жив... ты здесь, - прошептала она, не обращая внимания на глазеющих на них парней. - Все остальное неважно...
3. Отставка
Дон Мигель не так хотел приветствовать жену. Но когда он увидел ее, бледную, с тревогой и ужасом взирающую на него, все заготовленные слова вылетели у него из головы и тогда он попытался пошутить -- правда, шутка вышла довольно сомнительной.
...Его перенесли в каюту и осторожно сняли искореженную кирасу. При виде распухшего, синюшно-багрового от кровоподтека правого плеча адмирала, Рамиро нахмурился и сжал губы. Де Эспиноса, наблюдавший за ним, прямо спросил врача, как тот находит его состояние, и получил такой же прямой ответ:
"Дело очень серьезно. Я опасаюсь, что кости плеча раздроблены", - Рамиро достаточно хорошо знал своего пациента, чтобы о чем-то умалчивать.
Де Эспиноса прикрыл глаза и кивнул, принимая вердикт врача, который был если не равносилен смертному приговору, то весьма близок к нему. В тот момент он запретил себе думать о Беатрис и будто набросил плотное покрывало на эту сторону своей жизни, потому что иначе его тоска стала бы слишком сильна.
Однако Рамиро не собирался так просто оставлять его в покое. Бормоча себе что-то под нос, он принялся тщательно ощупывать его плечо, и дон Мигель от дикой боли на несколько мгновений утратил способность воспринимать окружающее. Когда он очнулся, то Рамиро, просветлев лицом, сообщил ему, что все не так плохо. Он высказал предположение, что снабженная наплечниками кираса приняла на себя вес упавшей стеньги. Несмотря на то, что погнувшаяся сталь причинила сеньору адмиралу дополнительные страдания, доспех предохранил сустав от раздробления.
Дон Мигель усмехнулся одними губами: ему вновь повезло, хотя он считал, что уж на этот раз он точно не выкрутится. Правда, врач поспешил добавить, что плечевая кость сломана и его беспокоит, удастся ли восстановить подвижность руки и пальцев. Но де Эспиноса не хотел думать так далеко вперед: помимо плеча, его весьма донимала ключица, а трещины в ребрах превращали каждый вздох в пытку.
Измученный ни на миг не отпускавшей его болью, дон Мигель слушал скрип переборок своего галеона, тоже изнемогающего от ран, и как никогда был един с душой, жившей в "Санто-Доминго". Отец Амброзио не одобрил бы измышления своего духовного сына о наличии у корабля души, но адмирал верил в это столь же твердо, как в Святую Троицу.
Галеон глубоко зарывался носом в волны, матросы, сменяя друг друга, безостановочно работали на помпах. На второй день к вечеру на горизонте появились туманные очертания Эспаньолы, а ранним утром третьего дня марсовый закричал, что прямо по курсу у них Санто-Доминго.
За эти дни Рамиро пришел к окончательным выводам относительно здоровья адмирала де Эспиносы и заявил, что правой рукой тот владеть не сможет. Дон Мигель на самом деле очень плохо чувствовал пальцы, кроме того, ему еще не приходилось испытывать такой усталости и разбитости - все его старые раны, будто сговорившись, одновременно напомнили о себе, и его поневоле посещала мысль о собственной ущербности, добавляя терзания духа к телесным страданиям.
А еще де Эспиноса желал увидеть жену. То ощущение приветливо мерцающего в ночи огонька, которое пришло ему на ум еще в самом начале их знакомства, никуда не делось за прошедшие годы -- наоборот, окрепло. И теперь, когда она обхватила его голову руками, и он чувствовал на своих губах соленую влагу ее слез, он готов был примирится с чем угодно - и со своим увечьем тоже.
***
Через два дня дону Мигелю нанес визит высокий гость, дон Барталомео де Ованда. Цель визита была самая что ни на есть благородная: справиться о здоровье сеньора адмирала.
Дон Барталомео говорил округлыми фразами -- такими же округлыми, как его бледное холеное лицо, обрамленное бородкой, и рассматривал свои перстни. Он восхвалял беспримерную доблесть адмирала де Эспиносы, особенно проявившуюся в бою с французскими пиратами. Под конец разговора де Ованда словно невзначай поинтересовался планами "славнейшего флотоводца и своего дорогого друга". Дон Мигель, прищурившись, взглянул на наместника и осторожно ответил:
- С Божьей помощью, я надеюсь скоро восстановить свои силы.
- Ваши раны так тяжелы, - вкрадчиво заметил дон Барталомео и посмотрел на покоившуюся на груди адмирала руку. - Вы уже не раз проливали кровь во славу Испании. И как я понимаю, ваша правая рука вряд ли войдет в прежнюю силу - если только не случится чудо... - он удрученно вздохнул. - Боюсь, его королевское величество не согласится принять такую жертву.
Дон Мигель закусил губу: он не ожидал такого поворота и едва справился со вспышкой гнева.
- Чудеса случаются, дон Барталомео, -- медленно проговорил он.
Наместник тонко улыбнулся:
- Разумеется, дон Мигель. Однако святые отцы учат нас как уповать на милость Господа, так и смиренно принимать Его волю.
Де Ованда ушел, оставив дона Мигеля в тяжелых раздумьях. Невзирая на боль, он попытался пошевелить пальцами и скрипнул зубами: указательный и средний пальцы лишь чуть дрогнули, чуда не произошло.
Вечером он получил и другое неприятное известие от одного из своих офицеров: дон Паскуаль Ортега, капитан "Сакраменто", благополучно достигшего Санто-Доминго на день раньше их, исполняет теперь обязанности адмирала. С одной стороны -- болезнь де Эспиносы не должна была препятствовать действиям эскадры, но с другой... Вкупе с визитом наместника картина вырисовывалась неутешительная. Он был достаточно искушен, чтобы понять намек: в его службе больше не нуждались. Внезапный, и от того еще более сокрушительный удар!
Прежде Мигель де Эспиноса не задумывался об отставке и о том, что он будет делать после -- жизнь полна превратностей, и особенно это касается человека, связавшего свою судьбу с морем. А сейчас перед ним со всей неумолимостью встал вопрос -- что дальше?
В бессильной ярости он проклинал французов -- и еще больше англичан. Затем дону Мигелю в голову пришла мысль, что его смещение было вопросом времени. И "Сакраменто" не случайно прибыл из Испании, чтобы войти в состав эскадры -- ну так вот он и вошел. С сеньором Ортегой в качестве адмирала. Ранение просто дало наместнику возможность немного пощадить самолюбие де Эспиносы и ускорить события.
Вероятно, его непредсказуемое величество король Карлос II изменил свое милостивое отношение к роду де Эспиноса -- по своей ли прихоти или кто-то позаботился о том, чтобы напомнить ему о всех вольностях, которые позволял себе сеньор адмирал в прежние годы. Узнать не представлялось возможным, да и смысла не было.
Предаваясь безрадостным размышлениям, он задремал и проснулся, когда за окнами было уже темно. Беатрис сидела возле его постели, откинувшись на спину кресла. Глаза ее были закрыты, и свеча, горевшая на столике, мягко освещала утомленное лицо молодой женщины. Почувствовав, что муж пошевелился, Беатрис сразу встрепенулась и с тревогой взглянула на него. Дон Мигель подумал, что жена уже третью ночь проводит рядом с ним, а днем занята бесконечными хлопотами. Когда же она спит? Однако дурное настроение адмирала не оставило места остальным чувствам и прорвалось в его сухом тоне:
- Идите спать, донья Беатрис.
В ее глазах появились недоумение.
"Почему я так суров с ней?"
Сожалея о своей несдержанности, Дон Мигель добавил, смягчая голос:
- Нет никакой опасности, разве вы не слышали, что сказал доктор Рамиро?
- А если вам что-то понадобится? - возразила она.
- Позовите кого-то из слуг, того же Хосе. Парень совсем разленился.
Беатрис упрямо сжала губы, и де Эспиносе вспомнились далекая Ла Романа и своенравная сеньорита Сантана, противостоявшая его насмешливым выпадам.
- Тебе надо поспать, сердце мое, - ласково сказал он, совладав наконец с вопившем в нем демоном уязвленной гордости.
Но вместо того, чтобы согласиться с мужем, Беатрис встала из кресла и присела на край постели. Она коснулась холодных пальцев его правой руки, осторожно поглаживая их, затем переместилась выше, растирая кисть и свободную от лубков часть предплечья.
- Зачем это, Беатрис? - скептически спросил дон Мигель. - Тут уже ничего не сможет помочь.
- Отец Кристиан недавно отыскал манускрипт, привезенный, видимо, еще первыми монахами, - ответила она, не прекращая массировать его. - К сожалению, не все удалось разобрать, но там сказано о пользе таких растираний для восстановления кровотока, а в дальнейшем их надо сочетать с упражнениями. Или... хотя бы пытаться двигать рукой... - тихо закончила она.
Де Эспиноса решил не спорить, пусть и был убежден в бесполезности каких-либо растираний -- к чему лишать жену призрачной надежды. Беатрис принялась поглаживать его шею и надплечье. К его удивлению, ему было отчасти приятно то, что она делала, а онемевшие мышцы начало покалывать словно горячими иголочками.
4. Преодоление (Уроки фехтования)
июль 1695
Через открытое окно гостиной долетал отдаленный звон металла о металл. Сеньора де Эспиноса прислушалась и вздохнула: так и есть, муж снова фехтует с маэстро Лоренцо.
Дочка, сидевшая на ее коленях и рассматривающая гравюры к "Даме-Невидимке" Кальдерона, завозилась и соскользнула на пол. Лусия подняла голову от шитья и взглянула на госпожу, затем позвала девочку:
- Пойдем-ка побегаем, Изабелита.
Беатрис согласно кивнула головой и, поднявшись, подошла к окну, высматривая мужа. За эти месяцы что только она ни делала, чтобы вернуть подвижность его правой руке: вместе с отцом Кристианом разгадывала полустертые слова древнего документа, расспрашивала других монахов госпиталя или изобретала собственные методы. Сеньор Рамиро отнесся к ее идеям без особого восторга, но тем не менее приготовил ароматическое масло для растираний.
Однако ей пришлось проявить немало терпения и настойчивости, преодолевая нежелание и мрачное недоверие Мигеля. Беатрис разминала больную руку, осторожно сгибала и разгибала ее, затем заставляла мужа погружать руку в теплую воду с отваром из трав или сжимать в непослушных пальцах кожаный мешочек, набитый песком.
В итоге ей удалось добиться многого, совершить почти чудо, о котором говорил де Эспиноса в первые дни после своего возвращения, но до сих пор любое усилие отзывалась болью в его оставшемся искривленным плече, а пальцы так и не обрели прежнюю гибкость и силу. Тем не менее, она надеялась на дальнейшее улучшение, а муж был вынужден признать ее правоту.
"Вынужден -- очень точно слово, не так ли?"
Беатрис снова вздохнула. Она подозревала, что внезапная отставка была не вполне добровольной и не связной напрямую с увечьем, и ее тревожил душевный настрой мужа. Дон Мигель резко переменился, став замкнутым и вспыльчивым. Разве что Изабелита могла вызвать у него по-настоящему теплую улыбку. В те мгновения, когда Беатрис видела их вместе, ей казалось, что ничего не произошло, и она чувствовала себя счастливой, как прежде. Увы, затем ей приходилось возвращаться к печальной реальности.
Исключая плечо, остальные раны дона Мигеля были скорее болезненными, чем представляющими какую-либо опасность, и он быстро поднялся на ноги. Но несмотря на то, что он ни разу не отлучился из дому, они мало общались. Он часто распоряжался подать ему обед или ужин в кабинет, и никто не отваживался беспокоить его. Только Беатрис входила к мужу, чтобы заняться его плечом, и смело встречала его мрачный взгляд из-под нахмуренных бровей. Но вслух он не возражал, а посему она предпочитала не замечать его неудовольствия.
В кабинете де Эспиноса и проводил большую часть времени, читая один из фолиантов или диктуя письма своему секретарю. Беатрис не знала, кому были адресованы эти письма, но в ответах, получаемых им время от времени, явно не было ничего утешительного. Она пыталась расшевелить мужа, предлагая отправиться в небольшое путешествие или устроить прием, и наталкивалась на непреклонный отказ. Он даже не выезжал верхом, хотя сеньор Рамиро, убедившись в действенности методов Беатрис, не имел ничего против неспешных прогулок. Молодая женщина начала читать вслух один из романов, заполнивших за эти годы несколько полок в библиотеке, но прекратила и это, прежде приходившееся по душе дону Мигелю занятие, поняв, что тот не слушает ее.
И вдруг в начале мая де Эспиноса сказал жене, что пригласил итальянского учителя фехтования. Это было настолько неожиданно, что она изумленно спросила:
- Но разве вы не приверженец Дестрезы?
У него вопрос не вызвал раздражения, как это зачастую случалось в последнее время, и он довольно охотно пояснил:
- Сеньор Лоренцо Кадорна прославился тем, что одинаково хорошо владеет шпагой обеими руками. Я и сам в юности учился держать клинок в левой руке, но со временем утратил навыки.
Так в их доме появился невысокий и уже немолодой, но очень подвижный маэстро Лоренцо. Беатрис была рада, по крайней мере, это могло бы вывести дона Мигеля из того мрачного состояния, в котором тот пребывал почти постоянно. Однако радость была преждевременной: долгие ли годы без практики были тому виной, а возможно, полученные травмы, но обучение -- вернее, переучивание, - шло с большими трудностями.
Вот и сейчас не сумев отбить выпад, он получил укол в защищенную нагрудником грудь и в бешенстве отбросил шпагу. Невозмутимый итальянец поклонился ему, но де Эспиноса раздраженно махнул рукой. Беатрис поспешила спуститься во двор, прихватив с собой кусок полотна.
По лицу дона Мигеля градом катился пот, его грудь вздымалась, подобно кузнечным мехам.
- Благодарю вас, донья Беатрис, - сдержанно сказал он жене, беря протянутое полотно и вытирая лицо.
- Донья Беатрис, - сеньор Кадорна галантно склонился перед ней.
- Доброе утро, маэстро Лоренцо,- ответила молодая женщина, с беспокойством посмотрев на мужа, который, отдал ей полотно и схватился за больное плечо.
- Вы навредите себе, до такой степени перетруждая руку, - негромко сказала она.
- Я сражался левой рукой, донья Беатрис, -- не особо любезно отозвался де Эспиноса. - Маэстро Лоренцо, завтра продолжим в это же время.
Выждав, когда Кадорна уйдет, Беатрис еще раз попробовала воззвать к благоразумию мужа.
- Чрезмерные усилия опасны...
- Беатрис, ты не понимаешь!
- Не понимаю! - гневно воскликнула она, рассердившись на его непобедимое упрямство. - Зачем вам так мучить себя? Вы переменились и ничего мне не говорите, будто я не жена вам больше и не давала клятвы разделять с вам не только радость, но и горе! - Темные глаза дона Мигеля метали молнии, но она не могла остановиться, слишком уставшая переживать и строить предположения: - Дело в вашей отставке? Тогда почему бы вам не снарядить свой корабль...
- Беатрис! - с яростью крикнул де Эспиноса, прерывая жену. - Я не мальчик... чтобы играть в кораблики! Ступайте к себе!
Беатрис взбежала по лестнице, глотая слезы возмущения и обиды. В чем ее вина, чтобы дон Мигель срывал на ней свой гнев? Господь свидетель, эти месяцы она терпеливо сносила его плохое настроение, но сегодня просто не выдержала... Она в отчаянии покачала головой, душа ее была полна горечи.
Обед проходил бы в ледяном молчании, если бы не жизнерадостный сеньор Кадорна, который говорил за всех и которому, кажется, ответы собеседников и вовсе были не нужны.
Беатрис поглядывала на мужа, на его отчужденное лицо с глубокими суровыми складками у рта, на неловкие пальцы правой руки, сжимающие вилку, и ее обида затухала. Если верны ее догадки по поводу того, что адмирал де Эспиноса ушел в отставку против своей воли, то это был тяжкий удар по его гордости и самолюбию. Что чувствует мужчина, тем более мужчина его склада, в одночасье лишившийся дела, которому посвятил всю свою жизнь? И она же знала, что несмотря на чувства, которые Мигель испытывал к ней и дочери, море занимало в его душе не менее важное место. И возможно даже более...
Он держал все в себе, но это не значило, что тоска не снедала его денно и нощно. Беатрис вздохнула: не стоило ей упрекать мужа и, тем более, говорить про другой корабль.
Де Эспиноса поднялся из-за стола, так и не посмотрев в ее сторону, и печаль молодой женщины стала еще глубже. Она боялась признаться себе, но в последнее время в ее душе поселились сомнения в том, что они смогут и дальше быть счастливы друг с другом, ведь отношение дона Мигеля к ней стало совсем иным. Он как будто всего лишь терпел присутствие жены и принимал ее заботу, зная ее настойчивость и просто чтобы не спорить лишний раз. Даже то, что его рука оживала, не делало их общение более теплым. А тут еще неосторожные слова, глубоко задевшие его...
***
Прошли несколько дней, похожих друг на друга, как близнецы. Де Эспиноса каждое утро до изнеможения фехтовал с маэстро Лоренцо, а Беатрис украдкой наблюдала за поединками, в которых итальянец неизменно одерживал верх. Но постепенно ей стало казаться, что победа давалась Кадорне не так легко, - а может, она сама убедила себя в этом.
С женой дон Мигель был отстранено-вежлив, и Беатрис ломала голову в поисках пути к примирению: она не любила долгих размолвок и, хотя порывистость и своенравие ее натуры никуда не делась, они редко ссорились. Но сейчас было все так сложно...
Она бы очень удивилась, узнав, что и де Эспиноса занят примерно тем же. Упреки жены будто стронули один из камней осыпи, которая в эти месяцы погребала его под собой. На мгновение он увидел себя со стороны и решил, что смешон. Он не собирался прекращать занятия с Кадорной, но в глубине души признал правоту Беатрис. Однако фамильная гордость не давала ему сделать хотя бы маленький шаг ей навстречу.
Однажды Беатрис услышала детский смех и цоканье подков и выглянула из окна. Во дворе де Эспиноса, усадив Изабеллу на Райо, водил андалузца по кругу. Это была их любимая забава, и молодая женщина даже на расстоянии могла видеть, что лицо мужа смягчилось, он с улыбкой смотрел на дочку и что-то тихо ей говорил.
"Стоит ли мне подойти к ним? И нарушить его такой редкий покой?"
Она несколько минут наблюдала за ними, пока Изабелла не заметила ее и не начала призывно махать ручкой. Дон Мигель тоже бросил взгляд на жену, затем отвернулся. Поколебавшись, Беатрис все же вышла во двор, чуть ли не опасаясь, что муж уже увел жеребца в конюшню. Но нет, они все еще были там.
- Тебе нравится Райо, Изабелита? - спросила она, протягивая руки к девочке, чтобы снять ее со спины пофыркивающего коня.
- Очень, мама! И я хочу, чтобы отец взял меня с собой в седло и мы поехали далеко- далеко!
- Куда же ты хочешь уехать от меня, птичка? - с грустной улыбкой спросила Беатрис.
- Не знаю... туда, куда уходит солнце, чтобы спать. Далеко, -- девочка пожала плечами и великодушно разрешила: - Ты можешь ехать с нами!
- Если твой отец не против, - Беатрис внимательно посмотрела на мужа и заметила, как уголки его сжатых губ дрогнули.
- Думаю, мы с мамой могли бы тебя порадовать и отвезти туда, где спит солнце, - негромко сказал он.
Тогда Беатрис коснулась руки дона Мигеля, сжимающей поводья Райо:
- Мои слова были необдуманны и жестоки. Я... сожалею о них. Простите.
- Вам не за что извиняться, вы как всегда правы, - ответил он и к немалому удивлению и облегчению Беатрис, добавил: - Маленькая сеньорита Сантана...
- А кто, кто это -- сеньорита Сантана? - черные глазки Изабеллы заблестели от любопытства.
- Разве ты не помнишь дедушку Хуана Сантану? А мама -- его дочь, и носила его фамилию, пока я не женился на ней.
- Так значит, я тоже поменяю фамилию, когда выйду замуж? - на личике девочки появилась недовольная гримаска.
- Конечно, Изабелита, и чем же ты недовольна? - Беатрис уже смеялась, чувствуя, как разжимается незримая холодная рука, стискивающая ее сердце.
- Мне очень нравится моя, - безапелляционно заявила малышка. - Пусть мой муж меняет.
- Возможно, фамилия твоего будущего супруга будет еще красивее, -- серьезно сказал ей отец.