Иванов Валерий Григорьевич
Последнее искушение Дьявола или Маргарита и Мастер

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    - Заткнись, дохлая гусеница! - рявкнул могильщик, и кончик его носа налился кровью. В профиль он напоминал громадного рыжего таракана, готового наброситься на ускользающую добычу. Он бросал кости уже четырежды, и всякий раз сумма их была на единицу меньше, чем у соперника, который невозмутимо сметал со стола мелкие монеты в бездонный карман своего широкого плаща
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ПОСЛЕДНЕЕ ИСКУШЕНИЕ ДЬЯВОЛА
   ИЛИ МАРГАРИТА И МАСТЕР
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   А Н О Н С
  
   Неразлучная троица Фагот-Коровьев, Азазелло и кот Бегемот по воле всесильного Воланда оказываются в Иерусалиме времен римского прокуратора Понтия Пилата. Задание мессира - найти галилейского проповедника по имени Иисус из Назарета.... Их ждут полные опасности и приключений древняя Иудея и Римская империя эпохи коварного и жестокого императора Тиберия. Далее действия переносятся в Москву в период сталинских репрессий. Всемогущий НКВД против слуг мессира....
  
  
  
  
  
  
  
  ОТ АВТОРА
  
  Эта книга не задумана, да это и невозможно, продолжением знаменитого романа "Мастер и Маргарита", который М.А.Булгаков писал на протяжении двенадцати лет, но так и не закончил. Именно его недосказанность послужила основой данной реминисценции, как результата заимствования автором чужого образа, мотива, стилистики и словесных оборотов, и как желание построить несколько иную версию изложения евангельских списков.
  Неизвестен замысел великого писателя, но представляется, что главными героями его романа были не Мастер и Маргарита.... Так же, как они не являются и главными персонажами данной реминисценции.
   Некоторые исторические неточности и расхождения в реминисценции допущены умышленно, исключительно, с художественной целью.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава первая
  
  1.0. Тот, кто поймет истину первой строки....
  
  
  
   Имеют власть решать художник и поэт,
   Что на потребу им, а в чем потребы нет.
  
   "Наука поэзии" Квинт Гораций Флакк
  (переиначено)
  
  
   Две дороги ведут в Иерусалим с юга со стороны Вифании. Правая, наиболее широкая и утоптанная, проходит через Иерихонский оазис и низменность Эль-Гор и выводит прямо к Иерихонскому ущелью у подножия Елеонской горы.
   В ранний утренний час, когда дорожная пыль еще прибита выпавшей росой и раскаленный песок не обжигает ступни ног, по этой дороге, не спеша, двигалась странная процессия.
   Первым рыскающей моряцкою походочкой, переваливаясь на коротких кривых ногах, как корабль в штормящем море, двигался донельзя широкоплечий субъект, одетый, несмотря на жару, в короткий, неопределенно-светлого цвета плащ с капюшоном, откинутым за спину. И штаны его, закатанные, по непонятной причине, почти до колен, носили столь же неясный колер. Растрепанные волосы имели удивительно яркий рыжий цвет. Лицо его, отмеченное печатью порока, украшал торчащий изо рта длинный желтоватый клык. Рост его можно было назвать небольшим. Звался он звучным и загадочным именем - Азазелло.
  Зато второй, из идущих, был очень высоким и слегка сутулым. Одет он был в грязноватый длинный, почти до пят, халат удивительной расцветки - в желтую и бледно-красную клетку, какой на востоке, пожалуй, больше и не встретишь. Кривой рот придавал его лицу глумливое выражение. На носу красовалось пенсне без одного стеклышка, а над ним торчали два глаза, будто бы смотрящие в разные стороны. Причем один газ светился темным изумрудно-зеленоватым оттенком, а цвет другого определить было вообще затруднительно. Под носом топорщились редкие, белесоватого цвета усишки, больше похожие на куриный пух.
   Самым последним, ковыляя на двух задних лапах, тащился большущий, цвета свежайшей черной сажи, кот. Росту, если к нему применим такой параметр, он был около полутора метров. Густая шерсть лоснилась и со спины золотилась под лучами восходящего солнца. На жирной короткой шее свободно болтался ошейник из массивных серебряных пластин прямоугольной формы. Полуопущенные передние лапы, чуть выдаваясь вперед, придавали ему сутулый вид странствующего бродяги. Никакой одежды на нем, естественно, не было. Спутники называли его Бегемотом. И, действительно, что-то от гиппопотама в нем было. Заплывшие глазки, например, и, с виду, неповоротливая стать.
   - Чешется, - обиженно сказал кот, - дожился - хожу с ярмом на шее, как..., - он замолчал, силясь подобрать сравнение.
   - Не ярмо это, - лениво промолвил длинный субъект в клетчатом халате, которого одни знали, как Коровьева, для своих же он был Фаготом, - а ошейник, причем из благородного металла. Вечно на тебя, больше всех, тратиться приходится.
   Кот замигал разом покрасневшими глазами, усы его обиженно опустились вниз, плечи поникли.
   - Я же не виноват, что в человеческом обличье у меня появляется большое родимое пятно на лбу. Покажись с ним тутошнему народцу, с его дремучими представлениями, и до вечера не доживешь....
   - А, ты бы попросил мессира убрать пятно, - ухмыльнулся своим устрашающим клыком Азазелло и еще более взъерошил свои рыжие, жесткие, как у сапожной щетки, волосы.
   - Просил, - безнадежно поведал Бегемот, - не хочет и слушать. Говорит, что это родовая отметина, и, что пятно еще пригодится.
   - Зачем? - живо заинтересовался Фагот.
   - Про то - нам знать, как всегда, не положено. Мессир наш стратег известный, даже в шахматах думает на десять ходов вперед....
   Утренний воздух был тих, прозрачен и, на удивление душист запахом первых зацветающих весенних растений. Впереди, справа зазеленел пологий склон надвигающейся горы.
   - Как не рассуждай, а на цепи, - продолжал бурчать кот, - как... как дворовый пес, - привел он удачное, на его взгляд сравнение, с главным врагом породы кошачьих.
   И клацнул зубами, ловко сцапав, пролетавшую мимо усатой морды, жирную черную муху.
  - Тьфу, тьфу, что за гадость! - кот ожесточенно мотал головой и плевался, - самые низменные инстинкты просыпаются в этой проклятой глуши.
   Так и шагала примечательная троица по пустынной дороге, на ходу лениво между собой переговариваясь, а, иногда, и переругиваясь. Стояла тишина, и лишь небольшой ветерок, своими порывами, качал ветви немногочисленных порослей кустарника, издавая шелестящий звук. А, дорога эта, обычно многолюдная и многоязычная, была пустынна по причине раннего утра.
  Город возник из колеблющегося пустынного марева неожиданно и значительно. Высокие стены серого камня скрывали большую его часть. Каменный пояс прятал нижний город с плоскими крышами домов, разбросанных на узких кривых улочках. Южная его часть вздыбилась хребтом холма Акры, формой полумесяца, на котором стояли древние дворцы царей Адиабейских.
   Далее, к северу и северо-западу возвышались три роскошных башни Ирода I Великого, отличавшихся свежестью постройки. Мнительный и властолюбивый иудейский царь, овладевший троном с помощью римских солдат, возжелал увековечить память о себе строительством грандиозных сооружений. Первую башню он повелел соорудить в память своего друга Гиппикоса и назвал его именем. Вторая - выстроенная по образцу Фаросского маяка в Александрии, носила имя его зятя Фасаила. Третья, Башня Марины, была названа так в честь любимой жены жестокого царя.
   Левее, и, немного позади, виднелись укрепления Везефы. там находился священный водоем Вифезда и гробницы царей, покоящихся в саркофагах, отделанных серебряной чеканкой.
   На востоке, на вершине конусообразной горы Мориа блистали в лучах взошедшего солнца величественные руины храма Иеговы, построенного еще царем Соломоном. Святилище разрушалось дважды, сначала царем Месопотамии Навуходоносором II, а затем, после его восстановления, римлянами. Рядом с ним, на фоне безоблачного лазурного неба, мрачно выделялись черные силуэты зубчатых стен и квадратных башен замка Антония.
   На западе горизонт замыкала громада крепостного бастиона Псефин, увенчанная высокой восьмиугольной башней.
   Это причудливое смешение древних эпох и культур разных народов утопало в изумрудной зелени цветущих садов.
   - Красиво, а все равно - глушь, - пробормотал кот, почесывая жирный загривок. - Как же называется это пыльное пекло? И где оно находится?
   Он выудил лапой, неизвестно откуда, листок бумаги и нарочито гнусавым голосом стал его вслух читать.
   - Перед своей смертью, до вступления на землю Ханаанскую, Моисей поручил Иисусу Навину возглавить народ, который он вывел из Египта и который сорок лет скитался по Синайской пустыне. Два столетия вели они войны, чтобы отвоевать Землю обетованную у заселивших ее народов.
   - Погоди, - дребезжаще встрял длинный Фагот, расположившийся на корточках в тени приземистого толстого сикомора, - где эта самая Земля обетованная находится-то?
   - Здесь, где находимся сейчас мы, по воле нашего достойнейшего мессира, - сварливо ответствовал кот.
   - А, где мы сейчас находимся? - не отставал тот, почесывая грязную волосатую коленку, вылезшую между полами его импозантного халата.
   Бегемот подозрительно глянул в его сторону, но, не усмотрев подвоха, ответил, уже без гнусавости в голосе, - в Западной Азии. Слева от нас Средиземное море, - он указал лапой, - а справа - северная оконечность Мертвого моря. Правая лапа указала куда-то за вершину горы, на склоне которой они сделали привал.
   - А прямо перед нами Иерусалим.
   Кот обожал запасаться различными справочными материалами, готовясь к экспедиции или очередной, затеваемой Воландом, операции. И, несмотря на внешнюю дурашливость и исполняемую роль шута в компании мессира, он был весьма серьезен в подборе и анализе необходимой информации. За что был чрезвычайно уважаем своими спутниками.
   - Израильско-иудейское царство образовалось в 1020 году до новой эры, когда на собрании старейшин царем был впервые избран Саул из колена Вениаминова..., - лапа выудила из-за загривка еще один листок.
   - Из колена? - поразился, до сих пор молчавший Азазелло, он вдумчиво изучал тощую коленку Фагота, - Еву из ребра, этого... из ....
   - Колено - это род. Кажется, у иудеев их было двенадцать. Но не уверен, не уверен..., - пробормотал кот.
   - После распада Израильско-Иудейского царства в Северной Палестине образовалось Израильское царство, которое в 722 году до новой эры было завоевано ассирийским царем Саргоном II. В Южной Палестине образовалось Иудейское царство со столицей в Иерусалиме. Но царь Вавилонии Навуходоносор II захватил в 586 году до новой эры Иерусалим, разрушил его и ликвидировал Иудейское царство....
   Здесь чтец приостановился и, не удержавшись, похвастался, - между прочим, все сведения из первоисточников, а не каких-то там энциклопедий.
   - Ну-ну..., - с сомнением проскрипел Фагот, поправляя на носу пенсне.
   - Клянусь хвостом, - серьезно сказал кот, - самого Иосифа Флавия читал. И настороженно посмотрел на сидящего, ожидая новых козней в свой адрес от вечно задиравшего его верзилы.
   Но тот молчал, сосредоточенно расчесывая грязными ногтями свои усишки и пытаясь придать им стоячий вид. Молчал и Азазелло, устремивший свою разбойничью, плохо выбритую рожу в сторону Иерусалима.
   - Иудея - римская провинция в Южной Палестине, начиная от шестого и, заканчивая триста девяносто пятым годом новой эры. С шестьдесят третьего года новой эры территория Иудеи находилась под римским протекторатом, - продолжил Бегемот, почти не заглядывая в бумагу, - именно в это время, и именно здесь зародилось новая мировая религия, получившая название христианства, по имени ее основателя и первого проповедника Иисуса Христа....
   - И, именно, его мы должны отыскать, - гнусаво, в тон Бегемоту, продребезжал Фагот. - Кстати, почему Христос? Он же был просто Иисусом Назореем, сыном пожилого плотника Иосифа и воспитанницы храма Марии.
   - "христос" - это греческий эквивалент древнееврейского слова "мессия", - тут же выдал всезнающий кот, а в переводе оно означает "помазанный". Отсюда и термин "помазанник божий"....
  Послышались отдаленные крики погонщиков, рев ослов, блеянье коз. Город недавно проснулся и начинал обыденную торговую суетливую жизнь. С юго-востока уже начинал набирать силу палящий аравийский суховей.
   Троица молча взирала со склона Елеонской горы на открывшуюся панораму древнего города. Пестрое зрелище представлял собой Иерусалим. Лепившиеся бок о бок лачуги, глядящие в упор друг на друга куцыми подслеповатыми оконцами через узкие извилистые теснины улочек, сменялись широкими аллеями, со стоявшими на них горделиво и отчужденно богатыми особняками. Белые двухэтажные дома с непременными террасами и открытыми широкими балконами утопали в зелени фруктовых садов. Некоторые из них окаймлялись апельсиновыми и оливковыми рощицами.
   Где-то справа, невидимые за гористой местностью, неподвижные густые и свинцовые воды Мертвого моря жадно ловили первые лучи восходящего солнца. С востока показались первые караваны, идущие из Аравийских пустынь. Послышалось фырканье верблюдов и гортанные голоса погонщиков.
  Время шло, и город все более напоминал собой огромный развороченный муравейник. К рыночным площадям и обширным торговым рядам, расположенным в западной его части со всех сторон непрерывным потоком двигались люди и животные. Свои изделия на тележках катили горшечники и кузнецы, ткачи и сапожники, столяры и мебельщики. В кедровых коробах и сундуках везли, переложенные большими пальмовыми листьями куски мяса и многие виды рыбы. Груды зелени, фруктов и овощей перевозились в возках, запряженных мулами и ослами.
  Громадный базар, беспорядочно перегороженный открытыми и закрытыми торговыми рядами, перемежавшийся площадями и площадками, был похож на исполинский встревоженный улей. Точно пчелы в нем, сновали и гудели многие тысячи людей. Все перекликались, расхваливали свой товар и зазывали к себе. Громко переругивались лоточники, стремящиеся расположиться в прохладной тени, скандалили, ругались и спорили из за бойких мест менялы, водоносы и многочисленные нищие....
  - Пора, - решительно сказал Коровьев, поднимаясь на свои длинные нескладные ноги.
   Он вытащил из кармана длинную серебряную цепочку и ловко защелкнул ее на ошейнике, опоясывающем шею Бегемота, отчего тот сделал вид, что несказанно обиделся.
   - И днем и ночью кот мученый, все ходит на цепи бегом..., - показал он знание славянской классической литературы, значительно перефразировав великого поэта, - может мне еще на все четыре лапы встать?
   Приняв позу, которой позавидовал бы балетный умирающий лебедь, Бегемот дурашливо заорал, - позор! Повешусь..., - и, выхватив конец цепочки из рук Фагота, норовил забросить его на здоровенный сук над своей головой.
   Но Фагот игры не принял.
   - Так ведь можно и на костре сгореть, - укорил он спутника своим козлиным тенорком, - если местные хранители веры примут тебя за оборотня. По-моему, лучше все-таки побыть ученым цирковым котом, нежели корчиться в пламени и поминать своих предков.
   - В обычаях здешнего народа забивать неугодных или преступников камнями, - ответил кот, и здесь кропотливо изучивший анналы истории, - хотя я предпочел бы костер. Так романтичнее.
   - Скажи еще и теплее, - фыркнул Азазелло, намекая на привычку кота, при удобном случае, понежиться на солнышке.
   - Значит так, - веско промолвил Фагот, выдирая цепочку из лап кота, - в этой экспедиции старшим мессир назначил меня....
   Кот тотчас безропотно подчинился. Дисциплину он уважал, а необходимый шутовской ритуал был уже исполнен.
   Беззлобно переругиваясь, броская троица вступила в разноголосье древней иудейской столицы.
   Но Иерусалим трудно было чем-то удивить. Город являл собой, смешение языков, пестроту одежд и разнообразие рас. Он многое повидал в своей многовековой и запутанной истории. И многое пережил.
   В 70 году очередной мятеж вспыхнул в Иерусалиме и полыхнул, охватив всю провинцию. Римские легионы полностью разрушили город, а место, где стоял Храм божий, было перепахано плугом, так что там не осталось камня на камне. Более миллиона евреев было истреблено, а остальные рассеяны по всей земле. Восстанавливали Иерусалим иноверцы....
   На громадного кота посматривали, конечно, с интересом. Но диковинкой он, пожалуй, не был. Кот - существо привычное и земное. Ну, крупная особь и только.
   Поразительна, пожалуй, была лишь реакция на него местных собак. Завидев чудовищного кота, две валявшиеся с высунутыми языками в пальмовой тени собаки, дружно прыгнули в сторону проходившего мимо извечного противника. Но, сейчас же застыли, как вкопанные. Шерсть на их холках стала дыбом, глотки издавали неясное рычание, перешедшее в жалобный скулеж. Они попятились, и первая из охотниц с визгом нырнула мгновенно в подворотню приземистой кособокой лачуги. Выгнув дугой спину, кот злобно зашипел ей вслед, а затем распрямился и с врожденной кошачьей наглостью пнул вторую задней лапой прямо в оскаленную морду. Казалось, заливистый собачий визг не успевал вслед за кинувшимся наутек вторым псом. В дальнейшем до столкновения дело не доходило - встречные псы с жалобным урчанием и поджатым хвостом стремительно уползали в сторону.
  Что же касается привычных спутников кота Бегемота, то они вообще не особо выделялись на фоне различных экзотичных фигур. В толпе шныряли люди и с более зверскими рожами, чем у Азазелло. А халат Фагота, хоть и необычен был расцветкой, зато покрой в глаза не бросался. Иные были и в более диковинных одеждах.
  Город поражал обилием рас и народностей. Мавры, парфяне, греки, сирийцы, паннонцы, фракийцы, аравийцы, германцы, галлы, каппадокийцы обильно разбавляли более многочисленных разноликих римлян и представителей иудейских племен. Гораздо реже встречались ахайцы, ликийцы, родосцы, илионяне. И, уж совсем изредка, глаз цеплялся за скромные одеяния арабов-бедуинов из Великой пустыни и яркие одежды и экзотические украшения негров из далеких таинственных областей Африки.
  Задание мессира было довольно обычным и простым. Найти в Иерусалиме некоего проповедника, по имени Иисус из Назарета и отыскать способ передать его в руки местного правосудия. При этом тот должен быть предан смертной казни, что в те времена являлось довольно обыденным делом. Смерть являлась наказанием за многие виды преступлений и даже проступков, особенно связанных с реальными и мнимыми посягательствами на существующие государственные и религиозные устои.
  - Плевое дело, - подытожил тогда Азазелло, после того как они покинули Воланда. И Фагот с Бегемотом с ним согласились.
  Операция, провернутая ими в Москве, была, несомненно, разнообразнее и интереснее. И, в некотором роде, опаснее. Кот, в то время, по привычке собирая информацию о местных условиях, добыл секретные сведения о формах и методах работы чекистов. Применение сети для поимки кота было неплохой идеей, и, если бы энкаведешники догадались экранировать сеть - итог мог быть другим. И они были вынуждены страховаться и принимать дополнительные меры безопасности.
  Сейчас троица, не торопясь, брела по столице древней Иудеи, пытаясь завязать разговоры о новоявленном проповеднике и продвигаясь на запад, по направлению к рыночным кварталам.
  В преддверии рынка толпились со своими небольшими тележками продавцы жареных бобов и каштанов, свежих пирожков и лепешек, а также нищие и менялы.
  Первые ряды занимали торговцы крашеными тканями, шерстью, выделанными кожами и готовыми изделиями из них. Затем шли лавки, выставлявшие на продажу разнообразные украшения, драгоценности, а также слоновую кость и изделия из камня.
   Далее бойко шла торговля вином, амброй, маслом, солью и диковинными пряностями. Обилие разновидностей вин поражало воображение, казалось, их свозили со всех уголков мира - изысканные иттербийское, бурдигальское, цекубское, велитернское, тускульское и массикское вина хранились в запечатанных кувшинах и амфорах. Более простые сорта находились в громоздившихся друг на друге небольших пузатых бочках.
  Особняком стояли лавчонки, торгующие ароматическими смолами Аравии, знаменитым сирийским бальзамом, вызывающими диковинные видения растениями. Здесь же знающим и доверенным людям могли предложить и яды. В центре продавались фрукты, овощи и различная зелень. Конец рынка был занят рыбными и мясными рядами.
  Бесчисленные лавки, лотки, ряды и навесы образовывали довольно запутанный лабиринт. Кроме иудейского звучал латинский, греческий, арабский, арамейский и другие языки. Впрочем, их дикая и, порой, несуразная смесь языков и наречий отлично воспринималась и понималась рыночным людом. Многоголосый гул прерывался гортанными зазывающими криками купцов и лавочников, предлагающих свой товар.
  - Вода! Холодная свежая вода! - смуглый, исхудалый и тощий, как рыбий скелет, водонос ловко лавировал в толпе, неся на плече внушительный кувшин с двумя ручками по бокам. Он был одет только в штаны до колен, грязно-серого цвета, а на поясе висела глиняная кружка, притороченная к поясному ремешку медной цепочкой.
  Кот с надеждой глянул на своего хозяина в клетчатом, подпоясанном, откуда-то взявшейся веревкой, халате. Глаза его помутнели и наполнились влагой, усы несколько поникли.
  - Сколько стоит? - раздраженно просипел Фагот, с деланной злобой посматривая на кота и делая рукой водоносу приглашающий знак.
  - Один асс, - водонос снял с плеча кувшин и приготовил кружку.
  Кот энергично замотал головой, умоляюще глядя на кувшин.
  - Весь кувшин, - коротко скрежетнул Фагот.
  Костлявый водонос округлил рот и, поставив кувшин на землю, стал подсчитывать с пришепетыванием и загибанием пальцев.
  Когда пальцев стало не хватать, он в недоумении схватил себя за уши обеими руками.
  - Этого хватит? - не выдержав, угрожающе рявкнул Азазелло, ощерив длинный желтый клык, и протянул какую-то серебряную монету с изображением кузнеца.
  Водонос утвердительно пискнул и моментально отправил монету за щеку, предварительно куснув ее своими редкими кривыми зубами за край на предмет подлинности.
  Кот сцапал кувшин двумя лапами и вылакал его содержимое с ошеломляющей быстротой.
  Водонос завороженно наблюдал за стремительным опустошением своей емкости, дергая своим острым рыбьим кадыком в такт кошачьим глоткам. Заглянув вглубь кувшина, отданного ему назад громадным животным, он перевел взгляд на ничуть не увеличившийся кошачий живот и вновь попытался сунуть нос в кувшин, но, наткнувшись на тяжелый взгляд Азазелло, ухватил свою посуду и юркнул в толпу.
  Выходки кота и нарочитая сердитость его спутников были давней традицией. Если, позволяла обстановка, каждый свой выход Бегемот сопровождал изрядной дозой юмора, насмешливости и сарказма. При всем том, он всегда проявлял дипломатическую осмотрительность в отношении Фагота и Азазелло, не говоря уже о мессире.
  Друзья двинулись дальше. Долговязый Фагот, возвышаясь над пестрой людской массой, крутил головой и высматривал проповедника. Их было несколько. То здесь, то там люди взывали к чувствам и вере других.
  Первый стоял на запряженной мулом арбе и посылал проклятия каким-то неведомым арианам, призывая нескольких, внимающих ему зевак, немедленно пойти за ним и осквернить храм иноверцев. Испитое лицо его, с оттопыренными ушами и длинным унылым носом, ничуть не подходило к словесному портрету Иисуса, данного троице мессиром. Да и болтал он, что попало.
  Второй, взобравшийся с ногами на остаток кедрового ствола, служившего окружающим скамьей, и вовсе походил на юродивого. Голова его странно болталась, не находя точки опоры, косматые длинные патлы пепельного цвета развевались, вторя ее беспорядочным перемещениям, а рот брызгал слюной.
  - Не тот, - брезгливо констатировал Фагот, пробираясь к длинным зеленным рядам.
  Возле рядов, стоя на двух недалеко отстоящих повозках спорили друг с другом третий и четвертый прорицатели. Спор их видимо волновал две группы сторонников, окруживших повозки и реагирующих на взаимные реплики спорщиков угрожающим гулом. Но и они были далеки от примет новоявленного мессии. Оба были грузны, лысы, в одинаковых черных круглых шапочках на затылках и преклонного возраста.
  Еще один в заляпанной винными пятнами короткой греческой тунике стоял на пустой винной бочке и воздавал хвалу богу виноделия Дионису.
  - Кровь Вакха - вот, друзья мои, достойнейший из земных напитков, - пузатый коротышка с лицом желто-лимонного цвета в совершеннейшем восторге озирался вокруг.
   Но народ шнырял мимо, не обращая внимания на явно нетрезвого с утра оратора. Лишь кот, сочувственно засмотревшись на пьянчужку, задрал усатую морду и громко чихнул, отчего речистый поклонник Бахуса сверзился с бочки и застыл на земле в сидячем положении, разведя руки в пьянственном недоумении.
  - Да, их здесь, как собак нерезаных, - с досадой прохрипел, удрученный обилием ораторствующих повсюду личностей, Азазелло.
  И он был прав. Древняя Иудея славилась своими пророками и проповедниками. Эллинисты, назореи, галаты, прозелиты, ессеи, фарисеи, саддукеи, книжники и другие еврейские общины и секты посылали своих эмиссаров повсюду и стремились обратить иноверцев в свою веру, агитируя за свои обычаи и традиции и считая только себя правоверными иудеями.
  Ежегодно десятка полтора таких миссионеров побивались камнями за кощунство на чужой земле. Но многие пророки, такие как Иоиль, Исаия, Иеремия, Даниил, Иоанн Креститель и другие, прославились и вошли в историю.
  Встреченные же проповедники явно не тянули на роль творцов истории и основателей религии.
  - Пойди туда - не знаю, куда. Найди того - не знаю, кого, - на всякий случай проворчал неслышно кот, вновь блеснув знанием славянского фольклора и снова извратив текст.
  Фагот склонился к Азазелло и что-то прошептал ему в ухо. Тот кивнул утвердительно и пошел вдоль зеленных рядов. Фагот, ведя кота на цепочке, следовал поодаль. Лавки зеленщиков пестрели разнообразием овощей, трав и диковинных приправ. Одни из них были покрыты козьими шкурами, другие - свежесрезанными пальмовыми ветвями, над третьими были натянуты тенты из грубой материи.
  Взгляд Фагота остановился на высоком шатре, обтянутым желтым шелком, с изображениями диковинных птиц. Тотчас же полог шатра приподнялся, и оттуда выглянуло прелестное личико, сверкнувшее алебастровой белизной и густо нарумяненными щечками. Каштановые волосы надо лбом скрепляли два серебряных кольца. Большие миндалевидные зеленоватые глаза широко распахнулись, и один из них игриво подмигнул остановившемуся Фаготу, а пухлая ручка, украшенная бронзовыми и серебряными браслетами, будто сотканными из лепестков и листьев цветов, призывно махнула, приглашая к себе.
  Фагот послушно шагнул к ней, но здесь вдруг натянулась цепочка, опоясывающая шею кота, а сам он отчаянно замотал головой в стороны. Недоумевающий верзила возвратился к заупрямившемуся животному и вопросительно глянул на его усатую морду.
  - Блудница, - шепнул, едва слышно кот, глубина познаний которого, иногда поражала даже его бывалых спутников.
  Фагот отшатнулся, сердито плюнул в сторону шатра, и друзья заспешили дальше, высматривая третьего своего товарища.
  Азазелло шел мимо, не обращая внимания на зазывные крики торговцев, иные из которых пытались даже ухватить его за короткий поношенный плащ. Но пугливо отшатывались назад, завидев свирепую рожу с длинным и острым клыком. Наконец он остановился возле длинношеего лавочника с бегающими плутоватыми глазками, вертлявого и суетливого.
  Откинув со лба капюшон, скрывавший его лицо, плечистый здоровяк попробовал улыбнуться дружелюбно и просительно, что, впрочем, мало удалось. Вид у него был весьма устрашающим. Рыжие пряди щетинисто торчали в стороны. Хищный длинный клык зловеще нависал над подбородком. Взгляд настораживал своим исподлобьем.
  Глазки торговца замельтешили в тревоге, он слегка попятился.
  - Мы с дальних островов, - доверительно сообщил зеленщику Азазелло, смягчая свой зверский вид серебряной монетой, мгновенно перекочевавшей в руку торговца и исчезнувшей под прилавком.
  - Мы поклоняемся только одному морскому божеству, которое в ваших краях неведомо. Вера наша очень древняя и оттого чахнет. Мы хотели бы привезти на родину свежие мысли ваших знаменитых ученых проповедников. Здесь их у вас так много, но речи их нам непонятны. Они заботятся лишь о нравах и богатстве своего племени. А я слыхал, что есть такой Иисус из Назореи, который несет блаженство для всех народов мира.
  И Азазелло попытался придать своему лицу просительное выражение.
  Глаза лавочника стали еще мельче и косее, - слухи разные обитают в городе нашем, - он понизил голос, - иные рассказывают, что движется Иисус-проповедник из Самарии, другие утверждают, что из Галилеи, а некоторые и вовсе толкуют о реке Иордан.
  Зеленщик округлил глаза, - говорят, ведет он за собой толпу учеников, которая растет день ото дня, и движутся они на Иерусалим, чтобы провозгласить новую власть. А, возможно он уже тайно и пришел в наш город. Разное поговаривают. Большего сказать тебе не могу, поскольку не знаю. Но походите по базару, прислушайтесь, есть сведущие люди....
  Когда большие солнечные часы в центре рынка показали предзакатное время, и рынок опустел, посланцы Воланда вновь оказались перед закрытой уже лавкой словоохотливого зеленщика.
  - Его здесь нет, - Азазелло был короток.
  - Прав был зеленщик, - раздумчиво произнес Фагот, - о нем многие слышали, но говорят, он путешествует где-то на юге....
  - И очень хорошо, - подхватил Бегемот, - вспомните, что говорил мессир. Он должен внушить страх местной власти и дать ей повод избавиться от него. А для этого следует придать ему и его учению известность и популярность среди городской черни.
  - Однако..., - протянул Фагот, - нам надо избрать определенную тактику. Двинемся навстречу ему и вольемся в толпу его приспешников, занимаясь агитацией и пропагандой в массах, за что нас едва не повязали в Москве, либо....
  - Только, "либо", - темпераментно и воодушевленно воскликнул кот. - У нас должно быть время подготовить почву под его прибытие в Иерусалим. В город должен торжественно въехать не какой-то один из многих десятков бродячих проповедников, но мессия, прославленный и известный своей мудростью и сотворенными чудесами. Ему должна предшествовать громкая слава, обогнавшая своего носителя и уже пустившая свои корни среди иерусалимской черни и городских лавочников.
  В глазах Фагота мелькнуло было сомнение, но тут же исчезло - соображал он быстро и, подчас, изворотливо и лукаво.
  - Кому нужен безвестный странствующий пророк? Его просто изгонят из Иерусалима или посадят в тюрьму, - азартно тараща глаза, продолжал Бегемот, - либо, в крайнем случае, втихую умертвят....
  Тактика троицы, предложенная мудрым Бегемотом, была проста и эффективна - побольше шумных скандалов, следов, сопровождающихся драками и необычными явлениями, - тогда информация окружающими лучше запомнится и будет распространена по Иерусалиму тем быстрее.
  В двадцатом веке это назовут пиаром.
  Азазелло выразил свое согласие коротким кивком уродливой головы, поросшей буйной рыжей растительностью и клацнул своим безобразным клыком.
  Фагот одобрительно скривил рот и блеснул стеклышком пенсне в лучах заходящего солнца, отчего кот тихо раздулся от собственной значимости.
  Золотящиеся, желтоватые, и медные, различных немыслимых оттенков, нити последних лучей уходящего с горизонта светила пропадали в низких багровеющих облаках. Знаменитый иерусалимский закат зачаровал друзей, застывших на месте от невероятно красивой панорамы.
  Ночь упала на город внезапно и всеохватно. Широкими пологами яркого восточного шатра над Иерусалимом заискрилось удивительное бездонное многозвездие. Кот, по-совиному вытаращив глаза, безуспешно тщился сосчитать все вспыхивавшие и вспыхивавшие на небосводе звезды. Ярче других сияла звезда Геспер, взошедшая величаво со стороны Средиземного моря.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава вторая
  
   3.0. Воланд. "Да, сбудется воля твоя...?".
  
  
  Воланд избрал своим постоянным местопребыванием квартиру Љ50 дома Љ302-бис по улице Садовой. Ту самую, в которой ранее проживала первая жертва неумолимых обстоятельств человеческого бытия, председатель правления МАССОЛИТа М.А.Берлиоз, занимая ее совместно с директором московского Театра Варьете С.Б.Лиходеевым.
   Обиталище это после произошедших известных событий стало объектом пристальнейшего внимания со стороны органов НКВД. И продолжало оставаться предметом тщательного изучения, в связи с жалобами жильцов дома на непрекращающиеся голоса и шумы из означенной квартиры.
  Неоднократные засады, однако, результатов не дали. Более того, оперативники в своих рапортах отражали, что посторонние звуки и речевые гулы действительно имеют место, несмотря даже на присутствие вооруженных представителей власти. Злосчастную квартиру опутывали проводами и различными датчиками, ставили в ней хитроумные механические и химические ловушки, пытались записать звучащие голоса на фонограф.
  Бесполезно. Нечистая сила из "дьявольской квартиры", как окрестили ее жильцы дома, ловиться и фиксироваться не желала. Никаких материальных следов не обнаруживалось, а магнитная лента фонографа прокручивалась впустую с сухим молчаливым потрескиванием.
  Завезенная в квартиру рентгеновская установка выдавала на-гора лишь, отчего-то полностью засвеченную, рентгеновскую пленку.
  В отчаянии тайно приглашенный энкаведешниками батюшка, лишь осенил себя крестным знамением и бежал из квартиры со скоростью хорошего спринтера, подобрав руками полы путающейся под ногами рясы.
  А, квартира продолжала жить своей размеренной потусторонней жизнью. Отчего так упорствовал Воланд, предпочитавший обитать обычно в отдалении от суетного и беспокойного людского мира? Он, пожалуй, и сам не мог бы ответить на этот вопрос. Впрочем, он им и не задавался, будучи полностью увлеченным решением очередной комбинации бесконечной своей проблемы и не обращавший, ровно никакого, внимания на подобные мелочи....
  Пути его также были неисповедимы. Однажды Воланд объявил своим слугам, что обнаружил в людском мире новое образование, где пытались построить общество совершенно новой формации. Вожди его не верили ни в бога, ни в дьявола и стремились своим неверием заразить остальную часть населения громадного государства, дав ему гордое и звучное название Союз Советских Социалистических Республик.
  По их бредовой идее, советские люди должны быть свободны от всяких верований, кроме веры в светлое будущее всего человечества. И, якобы добились своего, полностью оградив своих подданных от религии, суеверий и предрассудков. Людские же пороки, изъяны и искушения также ушли в прошлое.
  - Так ли это? - Воланд, все же, был преисполнен скепсиса, - или рожден очередной миф, которыми пестрела вся многовековая человеческая история?
  Азазелло, Фагот, Бегемот и Гелла молчали - не принято было высказывать свою точку зрения прежде обозначения основ позиции самого мессира.
  Или это новые козни извечного могущественного противника, вставшего, в борьбе за людские души, по ту сторону Тьмы и известного людям под именем Иисуса Христоса?
  Не его ли заветы выполняют вожди этого нового государственного и идеологического образования, свежеиспеченного элемента противоречивого людского бытия?
  - Проверим.
  И волей мессира, все они оказались в Москве поздней весной одна тысяча девятьсот тридцать пятого года.
  То ли по случайному стечению обстоятельств, то ли по разумению Воланда, а, скорее всего, так, первыми жертвами проверки "на вшивость" (по определению кота) стали обитатель квартиры Љ50 Берлиоз и его приятель Бездомный. Неумолимой судьбой первый был лишен головы, а второй, пытаясь добиться справедливой кары таинственному иностранцу, предсказавшему скорую смерть Берлиозу, попал в психиатрическую лечебницу.
  Нет, не Воланд направил под колеса трамвая несчастного Берлиоза. Всемогущий Князь Тьмы хотел лишь доказать упрямцам, что все в мире давно уже определено и предопределено. И человеческие суета и тщета никак не могут повлиять на непоколебимость мощной временной волны предначертанных и необратимых событий.
  Череда последовавших за этим фантастических, с оттенком мистики, явлений неискушенному исследователю может показаться случайной. Но это не так. Воланд любил искрометные, но с неясной поначалу концовкой, шахматные композиции. Он просчитывал каждый, кажущийся самым невероятным ход, и, в результате, на первый взгляд, хаотичное нагромождение шахматных фигур внезапно обретало зловещий для противника смысл.
  Массовое одурачивание и провокации в отношении зрителей Театра Варьете, переброска в Ялту его директора Лиходеева, избиение администратора Варенухи и временное превращение его в вампира, визит в кабинет финдиректора Римского вампиров Геллы и Варенухи, и все последующие действия неутомимой троицы были подчинены целостному замыслу.
  Пожалуй, лишь скандал в торгсиновском валютном магазине и посещение Дома писателя "У Грибоедова" с последующими пожарами в этих зданиях были импровизацией, на прощание, Фагота-Коровьева и кота Бегемота и не вписывались в общий план мессира.
  Грандиозный эксперимент, организованный Воландом, показал, что подавляющее большинство новообращенных советских граждан остались обычными людишками, с их низменными наклонностями, неразборчивостью в средствах утоления желаний и открытыми пороками. Они оказались падки на деньги, мишуру красивой и сытой жизни, суесловие и непомерную гордыню.
  - Пороки лишь скрыты наносами псевдоидеологии и ложного благочестия, - без всякого сожаления констатировал всесильный Великий Магистр Ордена Тьмы, - стоит лишь надавить на нужные точки, и они проявляются во всей своей отвратительной красе.
  Хотя встретились и исключения. Крепким орешком, как ни странно, оказался поэт Иван Николаевич Понырев, писавший под псевдонимом Бездомный. Являясь, по образу жизни, представителем местной богемы, а, по сути, обыкновенным рифмоплетом, Бездомный неожиданно проявил величие духа. Развернутая перед ним ирреальная панорама шаткости людского существования и жалкости человеческой судьбы, не заставила его поверить в существование потусторонних сил и роковое предопределение. Поэт отказался отдать заложенные в нем принципы добра, напротив, обретя новые убеждения, и предпочел сумасшедший дом сумасшествию бытия.
  Был и успех. Воланд обнаружил человека, которому Небеса даровали нечеловеческий талант, и он написал роман - сценарий уничтожения Иисуса Христа в Иерусалиме в начале первого тысячелетия. Звался он Мастером, а его возлюбленная Маргарита обладала определенными задатками небесталанной ведьмочки.
  И сейчас неразлучная троица находилась в столице древней Иудеи, для проведения этого сценария в жизнь. Извечный противник был обречен....
  Непроницаемое лицо Князя Тьмы скривила легкая усмешка.
  - Несчастные людишки присягают ему со словами: "Да, сбудется воля твоя....".
  Нет. Сбудется воля высшего носителя зла - таково предначертание Зла и предназначение Воланда на этой планете со странным названием Земля, данном ей ее временными обитателями.
  Земля, то есть, по сути своей, прах....
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава третья
  
   2.0. Москва. Лубянка. 28 октября 1935 года.
  
  
   Постановление
   о приостановлении производства по уголовному делу.
  
  "28" октября 1935 года г.Москва
  
  
   Старший следователь следственного отдела Главного Управления НКВД СССР по г.Москве и Московской области, капитан государственной безопасности Аскерко А.К.,
   рассмотрев материалы уголовного дела Љ 1743-Т/35 по факту хулиганских действий неизвестных в Московском Театре Варьете, отличающихся особым цинизмом и дерзостью, а также умышленных поджогах, в результате которых полностью сгорел Дом писателя, серьезные повреждения причинены валютному магазину Торгсина на Смоленском рынке, обгорело помещение и повреждено находившееся в ней имущество квартиры Љ50 дома Љ302-бис, по ул. Садовой в городе Москве, и других проявлений враждебности и неуважения к общественному порядку и социалистическому укладу жизни советского общества,
  
   Установил:
  
   На протяжении мая-августа 1935 года группа неизвестных, в количестве четырех человек и неизвестной породы животного, имеющего вид домашнего черного кота, но исполинского размера, совершили ряд уголовно-наказуемых деяний, заключающихся в организации убийства председателя правления МАССОЛИТа М.А.Берлиоза, убийстве неизвестного гражданина, обнаруженного в квартире Љ50 дома Љ302-бис по ул.Садовой в г.Москве, безвестного исчезновения гр-ки Кругловой Маргариты Николаевны и ее домработницы Бесфамильной Н.К.
   Преступные деяния указанной группы повлекли за собой незаконное водворение в психиатрическую больницу поэта И.Н.Понырева (Бездомного) по признакам конфабуляции и иррадиации, помещение на лечение в клинику для душевнобольных конферансье Театра Варьете Бенгальского Г.Т. с устойчивым деперсонализационным синдромом, причинение психической травмы председателю Акустической комиссии московских театров Семплеярову А.А., повлекшей денеменцию его личности.
  Итогом провокационных действий группы с валютой и фальшивыми деньгами явлись незаконные аресты председателя жилтоварищества Н.И.Босого, бухгалтера Тетра Варьете Ласточкина В.С. и буфетчика указанного театра Глюкова А.Ф.
  Непосредственными результатами жестокого обращения, похищения и избиения должностных лиц Театра Варьете Лиходеева С.Б., Варенухи И.С., Римского Г.Д. явились психопатические изменения личности указанных граждан, выразившиеся в никтофобии, психастении и амбивалентности.
  Кроме того, группой неустановленных преступников были совершены поджоги жилых и административных зданий, факты фальшивомонетничества, хулиганства и незаконные сеансы гипноза в Московском Театре Варьете и городском зрелищном филиале, также повлекшие психические расстройства, различной тяжести, у сотен потерпевших в результате этого граждан.
   Допрошенные в качестве потерпевших Бенгальский, Варенуха, Лиходеев, Римский, Босой, Семплеяров, Поплавский дали показания, что неизвестные преступники владеют сильнейшими гипнотическими свойствами и иными необыкновенными сверхъестественными способностями.
   В частности, администратор Театра Варьете Варенуха И.С. показал, что вначале был избит возле общественного туалета двумя неизвестными, которых он может опознать, а затем превращен в вампира и совместно с полностью обнаженной ведьмой женского пола был принужден к попытке уничтожения финансового директора театра Римского Г.Д.
   В качестве свидетелей допрошено 418 граждан, подтвердивших в своих показаниях приведенные выше факты преступных проявлений и удостоверивших наличие у членов преступной группы аномальных способностей, не вяжущихся с современными научными представлениями.
   Проведенной судебно-психиатрической экспертизой установлено, что потерпевшие Лиходеев С.Б., Варенуха И.С., Бенгальский Г.Т., Римский Г.Д., СемплеяровА.А., Босой Н.И. ранее психическими расстройствами не страдали и изменения, повлекшие агнозию, наступили в результате поражения высших отделов головного мозга и явились следствием применения к потерпевшим гипнотических и иных психотехнических методов и приемов.
   Проведенной судебно-медицинской экспертизой установлено, что телесные повреждения Варенухе И.С., в виде побоев ушных раковин и носа причинены твердым тупым предметом и относятся к категории легких телесных повреждений.
   Проведенной товароведческой экспертизой установлено, что изъятый с места происшествия примус с неисправной иглой приобретен в магазине Љ43 Моссельпрома.
   Проведенной трасологической экспертизой установлено, что каких-либо следов посторонних граждан, за исключением следов деятельности оперативной группы захвата, пригодных для идентификации в квартире Љ50 и не обнаружено.
   Проведенной баллистической экспертизой установлено следующее: отверстия на стенах и потолке в квартире Љ 50 и, изъятые из них пули, являются следами от пуль и пулями калибра 7,62 мм и выпущены из пистолетов системы "Маузер", а именно, представленными на исследование за Љ 162403, Љ 904571, Љ .... Других отверстий, а также пуль от пистолета системы "Браунинг" при осмотре не обнаружено и на экспертизу не представлено.
   Проведенными судебно-психологическими экспертизами установлено, что у исследуемых потерпевших и свидетелей существенных отклонений от нормы, до фактов применения к ним незаконных психосоматических действий, не выявлено.
   Проведенной судебно-криминалистической экспертизой установлено, что изъятая валюта, в сумме 400 (четыреста) долларов США, банкнотами достоинством 50 долларов: за Љ AR 5240829W выпуска S2, Љ ..., Љ ..., Љ ... изготовлена неизвестным современной науке и производству способом, а по структуре бумаги и полиграфическому исполнению гораздо совершеннее, имеющихся, в настоящее время, в обращении долларов США.
   Дактилоскопическая экспертиза отпечатков пальцев неизвестных подозреваемых на изъятом примусе, а также на предметах быта и мебели квартиры Љ50 не выявила.
   Проведенные бухгалтерская проверка и документальная ревизия показали, что в Театре Варьете имеет место недостача денежных средств в сумме 21711 рублей. Механизм ее образования не установлен.
   Осмотром места происшествия квартиры Љ50, пожарища на месте Дома писателя и серьезно поврежденного огнем здания магазина Торгсина установлено, что пожары могли быть вызваны легковоспламеняющейся жидкостью, в том числе типа бензина либо керосина.
   Запросом в ГУ паспортизации населения НКВД СССР граждан, носящих фамилии Воланд и Азазелло не установлено. Не найдено таких кличек и по Всесоюзному картотечному учету преступников. По оперативным учетам указанные граждане также не значатся. Граждан, мужского пола, имеющих фамилию Коровьев, на территории СССР, установлено 1438, но ни один из них не подошел по приметам к разыскиваемому, и причастность их к совершенным деяниям не выявлена. Установлено 6 преступных элементов, носящих кличку "Фагот", в том числе один вор в законе - их алиби, по инкриминируемым неизвестным преступникам деяниям, подтверждено.
   Запросами во Всесоюзный Госцирк и в Главное управление зоопарками Наркомприроды СССР неизвестное животное, похожее на кота, не выявлено. Опознание по приложенному рисунку, воспроизведенному со слов очевидцев, результатов не дало.
   В действиях неизвестных содержатся признаки преступлений, предусмотренных ст.ст.97, 139 п.а и п.в, ст.ст.154, 206 п.б и п.д, ст. 217 УК РСФСР.
  Меры, принятые к установлению и задержанию преступников, положительных результатов пока не принесли.
   На основании изложенного, руководствуясь ст.ст.157,158 и ч.3 ст.208 УПК РСФСР,
  
   Постановил:
  
  1. Производство по уголовному делу Љ1743-Т/35 приостановить за неустановлением лиц, подлежащих привлечению к уголовной ответственности в качестве обвиняемых.
  2. Объявить граждан Воланда, Азазелло и Коровьева ("Фагота") во Всесоюзный розыск.
  3. Копии данного постановления направить в Главное оперативное Управление НКВД СССР и в Прокуратуру города Москвы.
  
  
  Ст.следователь
  капитан госбезопасности А.К.Аскерко
  
  Человек в синей коверкотовой гимнастерке, с капитанскими "шпалами" в петлицах, поставил размашистую подпись и горько усмехнулся. Ему никогда еще не доводилось вести таких странных уголовных дел. И таких объемных дел - двадцать три пухлых тома едва влезли в его служебный сейф.
  Протоколы допросов многочисленных потерпевших и свидетелей пестрели невероятными фактами. Их показания сквозили мистикой, массовым одурманиванием и шарлатанством. Все потерпевшие и некоторые свидетели требовали помещения их в специальную бронированную камеру. И постоянно путались в своих показаниях, городя откровенную чушь и небывальщину. Но, ладно бы, просто показания, которые можно было списать на гипноз или больное воображение - преступники оставили ощутимые материальные следы.
  Капитан задумался и неожиданно пришел к весьма парадоксальному выводу, - а, ведь эта банда пыталась совратить с пути истинного наших советских людей, вводя их в искушение заграничным ширпотребом и даровыми деньгами. Этот самый Воланд, своими, неподдающимися систематизации, действиями стремился доказать, что зло лишь спит в людях, но стоит его разбудить и ....
  На столе зазвонил внутренний телефон.
  - Капитан Аскерко слушает, - следователь взял черную эбонитовую телефонную трубку.
  - Постановление готово?
  - Так точно, товарищ майор.
  - Давай без официальностей. Вот что, Александр Козьмич, подготовь проект развернутой справки по данному делу, за подписью товарища Ягоды. И принеси мне, помаракуем вместе, как правильно и пограмотней изложить всю эту чушь.
  - За подписью самого наркома?
  - Да.
  - На чье имя адресовать справку, Константин Агеевич?
  - Ни на чье. Просто справка и все. Говорят, будут докладывать в самые верхи. Якобы, даже, Самому.
  - В какой срок?
  - Максимум - завтра к вечеру. Чуть не забыл, приложишь к справке копию своего постановления.
  - Понял, Константин Агеевич.
  - Ну, давай - действуй. Да, объем справки - не более двух печатных листов.
  - Есть!
  Капитан положил на аппарат трубку и озабоченно почесал в затылке.
  - На двух листах изложить все эти события? Да, еще попытаться дать им юридическую оценку? Придется заночевать сегодня в управлении....
  Факты, изложенные потерпевшими и свидетелями по этому делу, выглядели бессистемным нагромождением бессмысленных действий членов удалой шайки и их главаря, не поддавались никакому объяснению и не подчинялись человеческой логике.
  - Будто сам Сатана здесь накуролесил, - следователь произнес это вслух досадливо и с озлоблением.
  И, тотчас, виски его сдавило будто стальными пальцами, в затылок уперлось нечто вроде зазубренной вилки, а в лицо дохнуло ледяным холодом.
  - Не упоминай, без надобности, имени этого, - членораздельно и страшно произнес чей-то бестелесный голос.
  Капитан очумело повел по сторонам глазами. В кабинете ничего не изменилось, и все же появилось неощутимое впечатление, что кто-то незримый здесь только что побывал.
  - Задремал, что ли? - его взгляд метнулся к циферблату наручных часов - время почти не сдвинулось.
  Он тоскливо оглядел, заваленный бумагами и делами, видавший виды, стол светлого орехового дерева. Перевел взгляд на окно, исхлестанное ранним, мокрым и прилипчивым снегом, не добавившее ему бодрости своим видом. Затем снова уткнулся в стол и обреченно придвинул к себе обшарпанную, но надежную, пишущую машинку. Если и удастся соснуть, то не более двух-трех часов.
  Впрочем, бессонных ночей в те напряженные годы у капитана хватало. Начиналась масштабная чистка партийного, государственного и хозяйственного аппарата громадного, первого в мире, социалистического государства....
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава четвертая
  
   1.1. Слова влекут за собой дела.
  
  
  К ночи город очутился во власти игроков, пьяниц и обжор. Иерусалим внешне затихал, но зато начинал жить иной, вечерней, а, затем и ночной жизнью. Полки сотен небольших лавчонок ломились от груд лакомств - хрустящих, пахучих, начиненных фруктами, пряностями и медом. Харчевни, таверны, трактиры, постоялые дворы исторгали чад пальмового масла и жареного мяса. Они заполнялись самым различным по обличью, занятиям и наречиям людом.
  - Похоже, и нашим желудкам уже недостает смирения, - Фагот вопросительно глянул на своих сообщников.
   Никогда не отличавшийся худобой кот, хотел есть и пить, казалось, всегда. Азазелло неопределенно дернул плечами.
   - Тогда поищем подходящее место, чтобы сразу начать и задуманное, - решил Фагот. - Нужно только выяснить, как выглядят местные деньги.
   - Но ведь Азазелло..., - начал всполошившийся кот.
   - Я всучил им советские серебряные полтинники, чеканки 1924 года, взятые мной из коллекции покойного Берлиоза, - спокойно пояснил Азазелло, почесывая ожесточенно спину под плащом.
   - Но..., - еще громче заорал кот.
   - Тише. Ты всполошишь всю улицу, - шикнул на него Фагот.
   - Их уже нет. Ни у водоноса, ни у зеленщика, - безмятежно констатировал Азазелло, - э-э-э, что-то ползет у меня между лопаток. Ну-ка, - повернулся он спиной к Фаготу.
   Мощный удар худосочного обладателя клетчатого халата едва не поверг рыжего здоровяка носом в уличную пыль. Он встряхнулся и с уважением глянул на узкую, непримечательную силой, ладонь, потрясшую его могучий организм. Кот, на всякий случай, отступил подальше.
   В городе замерцали первые светильники. Судя по вывеске, запахам и пьяному гомону, впереди обнаружилась искомая харчевня, и друзья ускорили шаг. Кот, держа цепочку в лапах, плелся за ними пастушьим псом.
   Харчевня была почти полна. Судя по говору, здесь были представители самых разных рас и народностей. За изрезанными массивными столами сидели люди в различных одеяниях. Среди них выделялись чернокожие нубийцы и мавры, смуглые, почти до черноты, кочевники ливийских и аравийских пустынь, смугловатые греки и фракийцы, белокожие британцы и галлы и даже двое с желтой кожей и раскосыми глазами.
   - Серы, - шелковые люди из далекого Китая, - прошептал про них, знающий, казалось, все на свете, кот.
   Воздух заведения был пропитан невыразимым ароматом, который вряд ли отразил бы даже самый хмельной греческий поэт. Столы, скамьи, табуреты были почерневшими от времени и грязи и явно носили следы насилия над собой. Единственными украшениями были, висящие на потерявших всякий цвет стенах, чадящие смрадом и сажей, плошки с горящим бараньим жиром.
   Хозяин харчевни, шарообразный толстяк с черными, веселыми и плутоватыми глазами, подбросил в очаг небольшую охапку сухих виноградных лоз, и пламя с шипением опалило жарившиеся на вертелах бараньи головы.
   Свободный стол на четверых, был как раз возле очага, и троица расселась на аляповатых, видавших виды, дубовых табуретах, причем сел и кот спустив хвост набок и поджав задние лапы. Он втянул голову в загривок и уставился круглыми немигающими глазами на огонь очага, напоминая грустную ночную птицу. Множество грубых, хищных и лукавых лиц немедленно обратились к вновь вошедшим, дивясь на крупное хвостатое животное. Азазелло тотчас отбросил четвертый табурет в сторону очага, чтобы к ним больше никто не подсел.
  Подскочил и хозяин, склонившись перед ним в почтительном поклоне, сочтя обладателя столь зверской рожи и устрашающего клыка, за старшего.
  - Хлеб, маслины, жареное мясо буйвола....
  - ... И две пары жареных цыплят, - грубым голосом прибавил Азазелло, заметив умоляющие глаза Бегемота, - да, два больших кувшина фалернского вина.... Нет, три кувшина, - поправился рыжий здоровяк, опять же, обратив внимание на сделавшуюся плаксивой, усатую морду кота.
  - Да, смотри, чтоб вино было неразбавленным, - грозно рыкнул он в спину удаляющемуся хозяину.
  В харчевню, тем временем, зашел еще один посетитель. Высокий, тощий, в просторной, но короткой, серой хламиде, подпоясанной пеньковой веревкой, из- под которой торчали костлявые ноги в рыжих истрепанных сандалиях. Своим обликом он напоминал, сидящего на вершине скалы и высматривающего добычу стервятника. Длинный хрящеватый нос, глубоко посаженные округлые глаза и совершенно лысая голова, покрытая круглой выцветшей шапочкой, наподобие ермолки, усугубляли это впечатление. В руке его был небольшой, весьма потертый кожаный мешок.
  Осмотревшись по сторонам и покрутив своим веретенообразным носом, обладатель кожаного мешка двинулся прямиком к столу, за которым собиралась отужинать неразлучная троица.
  Как раз, в этот момент хозяин харчевни брякнул перед ними три тяжелых кувшина, которые он принес в охапке. Сидевший унылым филином кот, немедленно оживился, перемахнул хвост на другую сторону и ловко ухватил один из кувшинов двумя лапами, заранее облизываясь маленьким розовым язычком. Фагот и Азазелло потянулись к своим кувшинам.
  - Братья, - остановившись перед ними немым укором, начал надтреснутым голосом вечного оратора человек с мешком, - я смотрю на вас и вижу чистые светлые души....
  Азазелло и Бегемот приникли к своим кувшинам. Фагот же заинтересованно оборотился к говорящему, очевидно признав себя невинной и незамаранной темными пятнами душой и отставил пока в сторону глиняный сосуд с вином.
  Человек с мешком тотчас оживился и простер к нему руки, сунув поклажу за пазуху. Речь его была вдохновенной и выразительной.
  - ... и только Солнце, встающее над нами поутру и, пугающее ежедневно жалких человеческих тварей своим закатом, определяет наше бытие..., - голос речистого пришельца сорвался на пронзительный визг, от которого поморщились даже некоторые бывалые моряки, сидящие в таверне, - ... лишь негаснущее ослепительное Солнце дает всему жизнь и благоденствие....
  Кот, давно закаливший свой слух кошачьими концертами, никак не реагировал на изменения тембра и грыз уже крылышко цыпленка, принесенного расторопным хозяином.
  - На бесптичье и коршун - соловей, - лишь буркнул он неслышно, с хрустом разгрызая косточку.
  - ... и является нашим единственным богом..., - на самой высокой ноте визжал оратор, воздевая руки к воображаемому светилу - и нашим единственным спасением....
  Тут не выдержал и Фагот, казавшийся благодарным и внимательным слушателем. Он ковырнул грязным мизинцем в ухе, обращенном к очередному проповеднику, и, оглушенном небывалой тональностью изрекаемых истин, и, не надеясь перекричать его, просто приложил свой палец к губам. А мизинцем другой руки, оторвав его от уха, ткнул проповедника в тощий живот.
  Оратор поперхнулся и затих, судорожно заглатывая воздух ртом выдернутой из воды рыбы и вращая, еще более округлившимися, глазами.
  - В чем смысл твоего велеречивого обращения к нам, - несколько витиевато, своим жиденьким тенорком вопросил его Фагот, - ты хочешь обратить нас в свою веру?
  - ... души и всего лишь пожертвовать на строительство храма один медный асс, - с трудом откликнулась жертва железного фаготовского пальца, глотательными беззвучными движениями рта, начисто съевшая начало предложения, и пронырливым движением выдернула из-за пазухи кожаный мешок, спрятанный туда на время воздевания рук.
  - Вот тебе монета и брызгай отсюда, мушиный помет! - Азазелло свирепо обнажил желтоватый клык и швырнул на пол денарий.
  Поклонник солнца схватил монету на лету и благодарно поклонился, бросив, однако, исподтишка недобрый и внимательный взгляд, незамеченный друзьями. Он сунул серебряную монету в мешок и отступил вглубь харчевни, где подсел за чей-то стол, но своего внимания к щедрым посетителям не утратил. Не торопясь, пережевывая скудные гороховые лепешки и запивая их козьим молоком из глиняной кружки, он время от времени бросал на них косые взгляды, стараясь, вместе с тем, оставаться неприметным. Иногда неудавшийся оратор водил по сторонам своим длинным носом и что-то бормотал.
  - Ессей - представитель религии солнечного культа, ее служители отрицают рабство и жертвоприношения, поклоняются..., - просветил сокувшинников кот, не разжимая рта и неслышно для окружающих, - но, определенно, ненатуральный... ненатуральный.
  Друзья согласно склонили головы.
  - Обожаю закусывать фалернское жареными цыплятами, - тихо и жизнерадостно продолжил кот, похрустывая косточками третьего цыпленка, - но натолкнулся на усмешливо покривившийся рот Фагота и, без всякого перехода, предположил, - но не разбавил ли вино лукавый хозяин?
  Его вид стал критически настроенным, а усатая морда исполнилась негодованием.
  Фагот, забывший о своем кувшине из-за речистого ессея, немедленно проверил гипотезу кота и поперхнулся, - конечно же, разбавил толстый плут. Но, где же он?
  Будто услышав призыв, хозяин засеменил к ним своими толстыми ножками.
  - Еще вина? - его шельмоватые заплывшие глазки хитро щурились, а объемистый живот непрерывно колыхался и булькал.
  Фагот встал во весь свой нескладный рост и навис над толстяком.
  - Тебя же предупреждали, чтобы не разбавлял вино....
  На попытку хозяина открыть рот и оправдаться, Фагот сжал своими длинными пальцами его нос, сразу залиловевший, и внушительно сказал загустевшим тенором речь, привлекшую внимание всех обитателей харчевни.
  - Знай, обманывая жаждущего, ты обманываешь самого Юпитера. А, посему - делать это надо умело, ловко и незаметно. А, если не умеешь этого - плати сполна!
  Хозяин харчевни руками вцепился в пальцы Фагота и силился их отодрать от своего носа, но не мог. Он завороженно впился в глаза говорящего, один из которых сверкал алмазом, а другой мерцал ужасающей пустотой.
  - Сейчас ты бесплатно принесешь каждому своему гостю по две кружки вина, - проникновенно продолжил мучитель и лишь после этого выпустил злосчастный нос, незамедлительно налившийся свекольным цветом.
  Отпустив кинувшегося исполнять приказание толстяка, пользуясь, что к нему приковано все внимание, Фагот обратил свою речь ко всем обитателям питейного заведения.
  - Братья мои! - пылко начал он, - я хочу угостить вас всех прекрасным вином во имя пророка нашего Иисуса и восславить его добрые деяния....
  Зал одобрительно загудел.
  Хозяин харчевни, подтверждая сказанное, уже разносил по столам кувшины и кружки с вином, в душе ужасаясь опустошениям, которые сегодня претерпит его погреб. Прожженный мошенник, он удивлялся своим действиям по даровой раздаче напитков Бахуса, но поделать почему-то ничего не мог. Ноги сами несли его в погреб, а руки проворно разливали искрящуюся жидкость из огромных потемневших бочек.
  Зал заметно повеселел. Лишь пригорюнившийся солнцепоклонник косил недобрым глазом.
  - Слава Иисусу из Назарета и его великим деяниям, - гнусаво проорал Азазелло, размахивая кувшином, и несколько голосов нестройно поддержали его.
  Фагот поймал за фартук проносившегося мимо хозяина с несчастной физиономией и доверительно сообщил ему на ухо, - несчастья и беды переноси с кротостью, брат мой, раз ты по глупости получил их и не смог от них отвертеться.
  Толстяк похорошел лицом и с удвоенной энергией принялся обносить вином все столы.
  Но эффект от бесплатной выпивки оказался противоположным.
  Первыми начали задираться к Фаготу подвыпившие моряки. Колючие словечки, обильно сдобренные солеными морскими выражениями, были явно оскорбительны, как для самого угощавшего всех даровым хмельным напитком, так и для восславляемого им Иисуса. Фагота презрительно сравнили с недоделанным бушпритом, а его, возмущенно раскрывшийся на это, рот - с клюзом, в который оный бушприт надо и вставить. В харчевне явно запахло хорошей дракой.
  Как ни странно, такой оборот дел ничуть не удивил и даже не удручил ярого приверженца назорейского пророка. Фагот ввязался в свару с полной готовностью и незамедлительно.
  -Ну, ты, тухлая хмельная бочка, - начал он презрительно, обращаясь к самому здоровенному из рвущихся в схватку морских волков, - разрази меня Юпитер, если....
  Но договорить ему не дали. Все пятеро завсегдатаев портовых кабаков, отличающиеся от остальных присутствующих внушительной комплекцией и удалым видом, разом кинулись на обидчика. Огромные ручищи, способные в одиночку вытравить судовой якорь, рассекали воздух с шумом крыльев гигантских птиц, порочные физиономии светились предстоящим удовольствием.
  Фагот слегка расставил свои длинные ноги и согнулся, поджидая противников, любой из которых, сдавалось, был способен расплющить его, как муху на столе. Азазелло, ухватив рукой массивный табурет, уже поспешал на помощь к товарищу.
  Но боевые действия начал кот, который схватил из очага вертел с шипящей бараньей головой и запустил ее в наступающих. Намеренно ли, случайно ли - сорвавшаяся с вертела голова угодила точнехонько в лоб здоровяку, сравненному Фаготом с пустой винной бочкой. Кипящий бараний жир залил нападающему глаза и вызвал ужасный вой ошпаренного, потрясший таверну.
  Он в панике задрал голову, размазывая жир по лицу, и Фаготу лишь оставалось резким быстрым взмахом своей длинной руки попасть в его выступивший кадык. Здоровяк всхлипнул, икнул и рухнул на пол, вызвав хорошую встряску всего помещения, отчего две или три плошки свалились со стен.
  - Пастух покинул свое стадо! - победно заорал кот, потихоньку подбираясь к эпицентру начинающегося сражения.
  Показывая неплохое знакомство с кулачным боем, Фагот вступил в схватку с остальными моряками. На их стороне был численный перевес и немалая сила, но разом применить эти свои преимущества они не могли - мешали столы, скамьи и прочая мебель. Длинные руки Фагота беспрестанно молотили по их головам, производя некоторые внешние изменения на лицах нападающих и вызывая обиженный рев и всевозможные ругательства.
  Подоспевший Азазелло с маху угодил табуретом в грудь одному из наиболее настырных мореплавателей, и бедняга молча лег поперек скамьи, задрав вверх густую мочалистую бороду.
  Следующий попал под встречный удар Фагота, пришедшийся прямо в нос, который буквально вдавился в его плоскую физиономию, произведя впечатление ее полной безносости. Тут же Бегемот надел на голову кадку с водой, для ополаскивания винных сосудов, краснолицему усачу, подкравшемуся к Фаготу с тыла, а последний, не оборачиваясь, добил его коротким тычком согнутого локтя в солнечное сплетение.
  Помаленьку в драку против сноровистых наглых пришельцев втянулись и все остальные обитатели харчевни, включая и человека, представившегося поклонником дневного светила. Но, за исключением чернокожих представителей африканского континента, никто из них не обладал ни могучим телосложением, ни проворством, необходимым в схватке на ограниченном пространстве. Поэтому массовая драка закончилась довольно быстро победой малочисленных, но ловких и расторопных чужаков.
  Нубийцы и ливийцы также полегли под ударами табурета, каковой в руках Азазелло, оказался весьма скоростным и опасным оружием, и от которого вскоре осталась лишь одна ножка. Солнцепоклонника уложил банальным размашистым ударом в ухо Фагот, а его ермолкой и мешком, в качестве трофеев, завладел вездесущий кот.
   Бегемот, имея неважную бойцовскую стать, напрямую в рукопашной почти не участвовал, ограничиваясь метанием в превосходящего числом противника различных предметов кухонной утвари и сбором добычи, в виде кошелей и прочего ценного, на его взгляд, имущества.
  После потери африканцев наступление завсегдатаев харчевни иссякло и превратилось в паническое бегство под горестные вопли безутешного хозяина, терявшего на глазах и клиентов, и имущество, и прибыль.
  Впрочем, внакладе он, кажется, не остался - добросовестный кот сдал ему все трофеи, изъятые у поверженных врагов, за исключением круглой ермолки ессея, которую победно поместил на своей голове между ушами.
   С видимым уважением, оценив приятную тяжесть только лишь одного мешка, захваченного у сборщика пожертвований, хозяин заметно воспрял духом, а получив горсть серебряных денариев от щедрого Азазелло и вовсе залучился счастьем.
   Воспылав приязнью к одолевшей в битве троице, он услужливо поведал им, что вот-вот прибудут стражники для задержания нарушителей спокойствия, которым, конечно, уже донесено о случившихся беспорядках бежавшими соглядатаями тайной стражи местного органа власти под названием Синедрион. А, поэтому, лучше победителям убраться отсюда подобру-поздорову. Сам же полез в погреб, прятать в тайник доставшиеся ему деньги и имущество побежденных.
  Троица восприняла совет с пониманием, охотно покинула разгромленную харчевню и поспешила на поиски подходящего пристанища.
  Появившийся с отрядом стражников человек, к которому хозяин таверны отнесся чрезвычайно почтительно, был явно поражен небывалым для города размахом случившегося побоища. Более двух десятков человек валялись вперемешку с поврежденными предметами мебели и кухонной утвари, ворочаясь и стеная. Все было заляпано и забрызгано. Стоял сплошной винный дух.
  - Что здесь произошло? - голос был несколько сипл, будто простужен.
  - Поверь, почтенный Маттавия, - ответил горестно хозяин харчевни, - я толком и не разглядел, как это стряслось. Кажется, моряки что-то не поделили с африканцами... я сразу спрятался за очаг и ничего не видел... какие убытки... какие убытки....
  Плутоватый толстяк отвечал на вопросы сбивчиво и неуверенно, и начальник прибывших стражников понял, что здесь что-то нечисто. Окинув хозяина заведения недоверчивым взглядом, он, по-кошачьи осторожно, стал обходить арену сражения, хрустя осколками терракотовой посуды и переступая через стонущих и охающих людей.
  В одном из поверженных, к крайнему удивлению, он узнал своего самого опытного и способного шпиона, работавшего под личиной ессея, якобы собиравшего средства на строительство храма. Легкие хлопки по щеке привели в чувство мнимого почитателя солнечного божества.
  Очухавшийся шпион подробно поведал обо всех перипетиях вечерних событий в харчевне и деталях случившейся баталии. Концовку схватки ему, правда, увидеть не довелось, но описание внешности неизвестных было дано им толково и четко.
  - И, ты хочешь сказать, что эти двое уложили..., - главный стражник посмотрел на уже поднявшихся и отряхивающихся от пыли и грязи зачинщиков драки, - самого Террибу?
  Самый громадный из моряков, стиравший тряпкой жир со звероподобной багровой физиономии, услышал свое имя, с трудом разлепил обожженные глаза и попытался изобразить уважительный поклон в сторону говорящих. Однако его качнуло, и соратники, с трудом поддержавшие громадное тело, усадили его на скамью.
  - Трое. Их было трое, - продолжил неудачливый сборщик пожертвований, - с ними был еще здоровенный черный кот, - он показал поднятой ладонью примерный рост животного, - видимо, обученный для цирковых представлений....
  - Кот тоже участвовал в свалке?
  - По-моему, он швырялся посудой, я не очень-то следил за ним. Меня сразу же заинтересовали эти двое. Несмотря на странный вид, они производят впечатление очень опасных людей, поэтому я к ним и подошел....
  - Кто дрался на их стороне?
  - Никто. Они вдвоем разметали всех, причем весьма ловко и быстро. Досталось и мне, - рассказчик с опаской дотронулся до своего распухшего кровоточившего уха.
  Командир стражей с сомнением покрутил головой, оглядывая поле боя.
  - Причем, длинный в клетчатом халате, с виду хлипкий и нескладный, так засветил мне в ухо своим кулаком, что в глазах сделалось темно, и разум сразу покинул меня. Кроме того, пропал мой мешок с деньгами.
  Главный стражник подозвал остальных прибывших с ним и велел шпиону еще раз обрисовать незнакомцев.
  - Надо их найти и установить за ними слежку, - властно приказал он.
  Закончив дотошный опрос остальных участников удивительного
  сражения, начальник глубоко задумался. Услышанное ему крайне не понравилось. В действиях троицы явно просматривались планомерность, расчетливость и заданность.
   Троица, в это время, брела по безлюдной улице, поглядывая по сторонам и гадая, как могут выглядеть местные гостиницы.
   - Зря ты начал драку, - с укоризной произнес вдруг Фагот, обращаясь к коту, который, после случившегося, обрел горделивую осанку, - даже поесть, как следует, не успели.
   - Я начал? - кот остановился в крайнем изумлении. Хвост его нервно дернулся, а глаза стали совершенно круглыми.
   - Ты, - подтвердил и оживившийся Азазелло, - кто спьяну стал швыряться бараньими головами в мирных моряков?
   - С утра набанкетился..., - осуждающе подхватил Фагот, намекая на выпитый целиком кувшин водоноса.
   Кот смятенно и быстро замигал глазами, нос его наморщился, будто он нюхнул перца, зеленые глаза покраснели ободками и наполнились влагой.
   - Вечно из-за него влезаем во всякие неприятности, - досадливо заключил Азазелло, - надо просить мессира, чтобы заменил его на Геллу - куда как, спокойнее будет, да и занятней.
   - Да, я ..., - завопил кот, сдирая трофейную ермолку со своей головы, вместе с клочками черной шерсти, и шваркая ей о пыльную дорогу, - да, разве....
   - Не самая длинная речь, - язвительно протянул Фагот, - и не самая убедительная.
   Друзья дружно и довольно захохотали, Фагот, как бы, тренькая на расстроенной донельзя арфе, Азазелло - раскатисто с переливами, подобно звонкому журчанию речного переката.
   Кот, тотчас, к ним присоединился, то ли, приняв розыгрыш за чистую монету, а, скорее, по своему обыкновению, притворяясь и дурачась.
   Бегемот был вообще неистощим на различного рода шутки, подковырки и подвохи. Однажды он приколотил тень дремавшего Фагота большим серебряным магическим гвоздем, стащенном из многообразного реквизита Воланда. И, они с Азазелло корчились и задыхались от сдерживаемого смеха, наблюдая тщетные неуклюжие попытки товарища подняться из-за стола. Вид его недоуменной и, без того нескладной фигуры, довел их до состояния икоты, когда уже невозможно было смеяться....
  Между тем стало уже совсем темно. Узкие оконца домов замерцали подслеповатым неярким светом. Редкие прохожие торопились убраться с улиц, под защиту стен и крыш домов.
  Ночь щедро швырнула на Иерусалим темное покрывало с пепельно-желтыми россыпями звезд. Месяц был похож на подгулявшего бродягу, пробирающегося среди них.
   - Красиво, - восхищенно протянул сентиментальный и слегка пьяный Бегемот.
   Постоялый двор, находившийся на той же улочке, гостеприимно принял на ночь уставших и разомлевших от обильных возлияний и богатых впечатлений загулявших путников.
   Друзья сидели за столом в маленькой каморке госпиталя, так в старину назывались гостиные дворы, обсуждали сделанное за день и строили планы на ближайшее будущее.
   - Итак, подведем итоги, - озабоченно произнес Фагот, - допустим, мы просветили сегодня около тридцати местных жителей. В городе найдется около двух сотен различных питейных заведений....
   Он был силен в математике и любил различного рода вычисления, - ... значит, если в день мы будем посещать по одному кабаку....
   Ненасытный кот, тем временем, привередливо обнюхивал груду вяленой рыбы, купленной по дороге, решая нелегкую задачу, с какой рыбины начать и уже примеривался к этому, выпуская острые загнутые когти.
   Фагот неуловимым движением длинной руки отодвинул рыбу в сторону, на самый край стола, буркнув, - это на завтрак, - и продолжил, - ... то, обойдя все эти заведения, мы разнесем слух об Иисусе из Назарета среди, примерно шести тысяч горожан и пришлых.
   - И то, не самых лучших их представителей, - проницательно заметил Азазелло.
  - То есть, и незначительно, и малоэффективно, - Фагот был явно разочарован, - да и прожить нам здесь пришлось бы около года, а мессир дал на выполнение задачи три недели.
  Один глаз его смотрел на Азазелло, а другим он зорко отслеживал новую попытку кота дотянуться до вожделенной рыбы.
  Рыжий здоровяк коротко кивнул головой, выражая свое полное согласие.
  - Население же здесь..., - теперь уже оба глаза выжидательно уставились на кота.
  Застигнутый врасплох Бегемот, отдернул быстро лапу и непонимающе уставился на старшего товарища.
  - Население же в Иерусалиме..., - медленно и вопросительно повторил Фагот.
  - Немногим более полумиллиона, на начало первого тысячелетия, - тут же выдал всезнающий кот, - да, еще приезжих прибавим, как минимум, с сотню тысяч.
  - Да, сегодняшняя работа - мизер, - невесело констатировал несколько удрученный Фагот.
  - Требуется какое-либо массовое мероприятие..., задумчиво пробормотал Азазелло.
  - А, нет ли здесь каких-либо театров, или цирка? - вопрос был снова адресован Бегемоту.
  - Кажется, в Иерусалиме был цирк во времена, когда здесь существовали римские поселения, - тот был готов к ответу, - следует только уточнить - сохранился ли он. Иудейский народ не очень охоч до массовых зрелищ.
  - Азазелло, возьми организацию на себя.
  Лобастая безобразная голова подтверждающе кивнула.
  Кот, все-таки добрался до рыбы и украдкой тянул под столом на себя одну из крупных рыбин, но ему уже не препятствовали.
  Окончательно же, было решено совмещать массовость с ежедневными походами по злачным местам.
  - Главное - уложиться в срок, определенный мессиром, - значительно подытожил Фагот, и товарищи с ним были совершенно согласны.
   Так прошло несколько дней, примечательных лишь растущей задиристостью и наглостью новоявленных приверженцев, неизвестного им лично, прорицателя Иисуса Назорейского.
   Глава пятая
  
   1.2. Каиафа. Да будет распят!
  
  
   Тьма, царившая над городом, стала бледнеть светлеющим востоком. Крупные мерцающие звезды постепенно блекли и исчезали. Полоска розоватого бархата неба определила место восхода дневного светила.
   Восходящее солнце хмурилось дымкой на, тихий еще с ночи, пробуждающийся Иерусалим. Дворцовые башни отбрасывали седые неясные тени. Неяркий рассветный луч мазнул по изломанной крыше синагоги и проник в узкие верхние оконца.
   Иосиф Каиафа, являвшийся, поочередно с Анной, первосвященником Иудеи, сидел за столом, вчитываясь в древний пергамент, в библионе - одной из целл синагоги, являющейся хранилищем старинных манускриптов, книг, пергаментов и папирусов. Четыре, слегка чадящие плошки, неровными бликами освещали правую сторону его, заросшего густой черной бородой, угрюмого лица.
   В целлу беззвучно, не испросив никакого разрешения, вошел человек в черном длинном плаще с капюшоном, который прятал всю его голову, вплоть до полоски тонких сомкнутых губ. Было непонятно, как он мог в таком положении находить дорогу. Был он среднего роста, коренаст, с крадущейся кошачьей походкой.
   Человек в черном стянул с головы капюшон, скрывавший голову, и присел на, грубой работы, скамью из пахучей кедровой сосны. Крупный нос, с горбинкой у основания и с широкими крыльями ноздрей, узко посаженные глаза и острый подбородок, поросший редкими длинными волосками, придавали его лицу выражение хищной птицы.
   - В городе появились люди, выдающие себя за приверженцев проповедника Иисуса из Назарета, - легкая хрипотца в его голосе выдавала наличие простуды.
   - Почему появились? Поборники этого лжепророка мутят воду в Иерусалиме уже давно, - рассеянно возразил первосвященник. - И отчего ты употребил слова "выдающие за"? Они только притворяются адептами назаретянского смутьяна?
   - Эти люди, их двое, и с ними, очень большого размера, дрессированный кот, появились лишь четыре дня назад. Так утверждает госпитальер Макарий, на постоялом дворе которого они сейчас живут. Раньше их в городе никто не видел, - правый уголок рта говорящего дважды дернулся вверх, - поверь мне.
   - Я верю тебе Маттавия, но что тебя так обеспокоило?
   - Они целыми днями бродят по базарам, харчевням, тавернам и трактирам. Вступают в разговоры и восхваляют новое учение, которое, якобы, принесет избавление всем живущим на земле. И славят Иисуса, утверждая, что он является Мессией, посланным богами на Землю, чтобы дать всем свободу и богатство....
   - Ну, ты не совсем правильно излагаешь суть учения этого новоявленного пророка, - перебил Каиафа, - и кто же они? Что ты о них знаешь?
  - То, что я узнал о них, заставляет усомниться в их правдивости. Обличьем не походят ни на один из народов, проживающих в Иудее. И одежда у них странная. А мы знаем, что все люди, считающие себя учениками этого бродячего проповедника, родились в Иудее, хотя и относятся к разным верам и разным коленам.
  Низенький и широкоплечий ходит походкой моряка, а лицо у него разбойничье, отчего я заключил, что, возможно, он из бывших морских разбойников, которых немало сейчас в Лигурийском и Тирренском морях.
   Высокий, в диковинном клетчатом халате, носит на носу странное приспособление из двух прямоугольников, которые дужкой из неизвестного металла крепятся за кончик носа. Причем левый прямоугольник закрыт очень прозрачной слюдой. Подобные приспособления, я слышал, имеются у греческих ювелиров. Они предназначаются для того, чтобы увеличивать мелкие детали ювелирных изделий при их обработке. Я думаю, что он занимается изготовлением поддельных денег.
  - Но, отчего ты так полагаешь, почтенный Маттавия? - первосвященник усмехнулся, - если бы он был делателем фальшивых денег, он не носил бы так открыто свое приспособление.
  Начальник тайной стражи синедриона протянул ему сверкнувшую при свете плошек монету, - вот.
  Каиафа покрутил в пальцах монету.
   - Серебряный римский денарий, - промолвил он недоуменно, - ну и что?
  - Второй такой же денарий, из двух, которые я забрал у госпитальера, я отдал ювелиру Ефросинию, ты его хорошо знаешь. Этими монетами постояльцы оплатили постой у Макария. И расплачиваются ими повсюду, ничуть не жалея. Точно такой же денарий получил мой соглядатай в харчевне, испрашивая у чужаков лишь медный асс, якобы на строительство ессейского храма.
  - Денариями в Иерусалиме платят очень многие, да и монет других далеких стран в торговом обращении достаточно, - не поразился глава синедриона, - что тебя удивляет?
  - Это не настоящие денарии.
  Каиафа внимательно вгляделся в монету, затем перевернул ее.
  На ее аверсе был вычеканен профиль горбоносого лысоватого человека с венком на голове. Несмотря на то, что древняя вера запрещала иудеям изображения человека, Каиафа, как и многие другие представители правящей знати, считали это сумасбродным отжившим пережитком.
   Поэтому монету с изображением правящего цезаря первосвященник взял без страха и отвращения. Монеты с профилем правителей, далеко не были редкостью в Иудее, хотя для внутреннего обращения в провинции Рим чеканил денарии, на которых вместо императора изображались звери и птицы.
  Каиафа недовольно нахмурился.
  - Обычный денарий. Недавно отчеканенный. С профилем нынешнего императора Тиберия. Не понимаю тебя, Маттавия.
  - Ювелир распилил его, то есть распилил второй денарий, который я ему отдал, - поправился собеседник, - и уверяет, что он поддельный.
  - Поддельный? Ну и пусть. Это расшатывает финансовую систему императора Тиберия. Ее состояние и так неважное. А, эти люди достойны награды, если они хотят ослабить нашего векового противника. Отчего это нас должно заботить? Не собираешься ли ты помогать нашему врагу, Маттавия?
  - Дело в том, рабби, что эти деньги лучше, гораздо лучше, настоящих.
  Обычно собранный первосвященник, был сегодня рассеян и не старался вникнуть в суть вопроса. Но при этих словах он насторожился и вопросительно посмотрел на мастера тайных дел.
  - Вот, именно, - глаза того торжествующе сверкнули, отразив и усилив, отблеск тусклого пламени плошки, - эрарий - государственная казна Тиберия выпускает монеты, с еще меньшим содержанием серебра, нежели у его предшественника Октавиана Августа. Слишком уж любит игрища император Рима, да армию умасливает - тратит больше, чем получает налогами. В его монетах скоро будет больше меди, чем серебра. Обычные же фальшивомонетчики делают субератные монеты, искусно покрывая бронзовые, медные и железные монеты, тонким слоем низкопробного серебра.
  Маттавия резко наклонился, приблизив свое лицо к собеседнику, - здесь все наоборот, - прохрипел он, - эти монеты изготовлены из чистейшего серебра самой высокой пробы. Более того, ювелир Ефросиний утверждает, что он такого чистого серебра получить не может. И никто не сможет.
  - Что из этого следует? - Каиафа напряженно свел к переносице черные густые брови.
  - Пока не знаю. Но эти чужеземцы - не те, за кого они себя выдают. Странные незнакомцы смахивают на бродячих фокусников, но представлений, почему-то, не дают. Тем не менее, говорят они на идише с назорейским произношением. Очевидно, что они общались с Иисусом из Назарета, поскольку передают в своих россказнях подробные описания его внешности.
  Видно было, что Каиафа интенсивно размышляет над услышанным. Он забирал свою бороду в горсть и медленно пропускал густые волосы сквозь пальцы. На облысевшем лбу обозначились резкие борозды морщин, казавшихся глубже и чернее от недостаточности освещения. Глаза сузились.
  - И цитируют фразы из его проповедей, с его интонацией, - продолжил глава тайной стражи, подчеркнув слово "его".
  - И еще, - Маттавия приблизился к уху Каиафы и понизил голос до шепота. - Когда я разговаривал с Макарием, они проходили мимо, в свою комнату на второй этаж. Я неосторожно посмотрел им вслед. И тогда высокий, в клетчатом халате, внезапно повернулся, и мы встретились глазами. Его глаз, какой-то неестественно ярко-зеленый, находящийся под слюдой, был неподвижен, зато второй, непонятного цвета, вдруг расширился, и из него будто полыхнуло, но не пламенем, а иной субстанцией, не похожей ни на что. При этом я отчего-то понял, что незнакомец знает обо мне и знает, зачем я здесь нахожусь.
   - Не замечал тебя таким впечатлительным, - усмехнулся первосвященник, - но, что ты предлагаешь, славный Маттавия?
   - Их следует схватить и допросить под пыткой. Необходимо узнать, кто и зачем их послал в Иерусалим. Кто снабдил их такими странными монетами? Чью волю они выполняют, восхваляя притчи и деяния назаретского проповедника?
  Каиафа раздумывал, нахмурясь, но недолго. В голове у него уже созрел свой план.
   - Ты, ведь имеешь своего соглядатая в окружении назаретянина?
   Столь прямой вопрос, отчего-то смутил Маттавию.
  - Ну, - медленно начал он, - пробраться в круг Иисуса из Назарета очень непросто....
   - Ладно, мне не нужны твои секреты, - голос первосвященника был резок и повелителен, - задерживать чужеземцев пока не надо. Но следует проследить, возможно, они с кем-то тайно встречаются. Не спускать с них глаз ни днем, ни ночью. Особенно ночью, - он выпустил бороду и потер рукой лоб.
   - Я исполню сказанное тобой, - прохрипел Маттавия, подобравшись, - разреши покинуть тебя?
   - Подожди. Постарайся выяснить, не собирается ли пророк Иисус посетить Иерусалим? Ждет ли его кто в столице? Я имею в виду не этот сброд, который готов разинуть уши на любые бредни о лучшем мире.... Ты понимаешь, о чем я говорю.... Теперь ступай. Да, монету я оставлю у себя.
   - Да, рабби.
  И, мазнув по стенам целлы смутной изломанной тенью, Маттавия неслышно растворился во тьме.
  Он уже имел точные сведения - в окружении Иисуса не было никого, схожих по приметам с пришельцами. Кто же они? И зачем появились в Иерусалиме?
  Как раз в это время упомянутые пришельцы проснулись и обсуждали свои дальнейшие действия на предстоящий день. Речь шла об обнаруженной за ними слежке.
  - Начальник тайной стражи умен и опасен, - констатировал, отчего-то, с сожалением Фагот.
  - Умен, - согласился кот.
  - И опасен, - подтвердил Азазелло.
  - Придется от него избавиться.
  - Если бы у нас было больше времени....
  - А, жаль - редко встречаешь достойного противника....
  Судьба Маттавии была решена....
   Каиафа вновь окунулся в свои мрачные размышления....
   Те двое проходимцев с цирковым котом его мало разволновали. В любой момент их можно схватить. Маттавия их не упустит. Да, и чем они могут быть опасны. Пожалуй, чужеземцы даже примут участие в задуманной им игре.
   Первосвященника серьезно беспокоило появление в Иудее этого нового проповедника, отрицающего всех прежних богов. И, фактически, ставящего на место бога себя. При этом секта Иисуса обвиняла все древние религии во лжи. Учение Иисуса призывало отречься от дуализма, от фарисейства, от веры в мировое равновесие.
  Невозможно было поверить, что простой плотник и сын плотника из галилейского местечка за столь короткое время создал, по сути, новую религиозную доктрину и сплотил вокруг себя плотный круг фанатичных единомышленников.
   Иудея повидала десятки, а то и сотни, различных бродячих пророков и проповедников. Что поделать, иудеи имели врожденную склонность к самовыражению и стремились стать выразителями множественных идей о вероучении. Такова была их природа.
   Но почти все они не набирали силу, не становясь настоящими первопроходцами, как не приживались и их идеи. И кончали все почти одинаково, принимая смерть от власть предержащих. И, обычно, смерть эта была публичной и мучительной.
   И сейчас, вчитываясь в сочинение древнего безымянного арабского автора, Каиафа пытался постичь, отчего некоторые идеи овладевают умами сотен и тысяч людей мгновенно, и они способны пойти на собственную гибель, отстаивая их и распространяя....
   Он вспомнил о казненном недавно пророке Иоанне, названным в народе Крестителем, за изобретение обряда крещения.... Основной идеей, взрастившей его последователей, было, именно, крещение. Хотя выдумка эта не его. Родословная крещения уходит корнями в такое далекое прошлое, что время это трудно представить и постичь.
  - Ведь культ воды родился несколько тысячелетий назад, - размышлял первосвященник, - в древнем государстве Месопотамия, на берегах Евфрата. Еще далекие иноверцы применяли духовное очищение через погружение в текущую воду....
  Возрожденная пророком идея пала, однако, на благодатную почву. Царь Ирод воспринял страстные, гневные проповеди Иоанна, как угрозу престолу и приказал немедленно заточить его в темницу, а затем и обезглавить.
  Затем появился пророк Феодос, обещавший людям остановить воды Иордана и перевести их на другой берег, где они получат свободу от гнета римлян. Пойман римскими легионерами, посажен в тюрьму и тоже обезглавлен.
  Еще несколько пророков, имен которых он уже не помнил, также были преданы смерти.
  Теперь этот загадочный Иисус из Назореи, носитель опаснейших идей, которые уже вносят раскол в иудейские общины. Иудея и без того раздирается религиозными распрями, здесь же вообще может замаячить призрак гражданской войны.
  Следует, не просто предать смерти этого человека, возомнившего себя богом, но устрашить всех его приверженцев. Распять его. Пусть содрогнутся.
  Смертная казнь в древней Иудее существовала. По приговору синедриона преступника могли предать смерти путем усекновения головы, удушения с помощью веревки и побития камнями. Причем, умерщвление с помощью камней было возможно только вне стен города или иного селения.
  Распятие на кресте, самое жестокое и мучительное из всех видов казни, придуманных людьми, существовало в Риме. Его применяли к рабам и простолюдинам, виновным в мятежах и государственной измене. Приговоренного прибивали гвоздями к кресту. Чтобы жертва дольше мучилась перед распятием на кресте, ее бичевали плетьми с прикрепленными на конце оловянными шариками, которые разрывали плоть до костей. На эту казнь нельзя было смотреть без содрогания и отвращения. Муки же казненного невозможно было представить. Порой они длились несколько дней.
  Следовательно, для достижения нужных целей, казнить пророка Иисуса нужно было по законам и обычаям Рима.
  Но сама мысль об обращении за помощью к ненавистному римскому прокуратору была Каиафе ненавистна....
  - Я смотрю, ты совсем перестал спать.
   Каиафа вздрогнул от внезапно раздавшегося в тишине голоса, но тотчас поднялся, почтительно склонившись перед вошедшим, которому он приходился зятем.
  - Не отвратится от тебя Молох, великодушный и мудрый Анна. Ты, как всегда, прозорлив.
  - Что же так обеспокоило тебя? - человек в черной широкой хламиде с крохотной ермолкой на макушке седой плешивой головы имел суженное к низу лицо, большой птичий нос и округлые глаза навыкате, напоминая старую нахохлившуюся сову.
  - Назаретянин, по имени Иисус, - коротко ответил Каиафа.
  - Есть новости?
  - Да. Бродит он сейчас с кучкой смутьянов по земле самарянской, но, похоже, собирается в ближайшие дни и к нам. Вера же наша и без того раздирается изнутри. Он не прост, а проповеди его опасны своей необычностью. Он отрицает многобожие, утверждает, что бог един для всех, а сам он, является то ли его посланцем, а по иным сведениям даже называет себя сыном божьим.
  - Его приход может привести к дальнейшему раздору, столкновениям в городе, и, в конечном итоге, вмешательству римских войск и потере нами жалких остатков нашего самоуправления - удрученно произнес Анна.
  - Чем не преминет воспользоваться подлый римский прокуратор Пилат, - с горечью подхватил Каиафа, - он только и ждет повода, чтобы навсегда уничтожить нас и наш бедный народ.
  - Что же делать?
  - Мы втянем прокуратора в нашу борьбу с иными верами и появившимися отщепенцами....
  Анна внимательно выслушал предложение о проведении в жизнь хитроумного плана и одобрительно прикрывал совиные глаза, не разу не перебив зятя.
  - Быть добрым просто, но опасно. Быть злым труднее, но мы спасем свой народ от надвигающейся напасти, - проницательно заметил он, уяснив суть изложенного зятем.
  - Об этом никто больше не должен знать.
  - Об этом никто не будет знать.
  - Его следует арестовать. Но в тюрьму заключать опасно, чернь уже дважды пыталась штурмовать ее, чтобы освободить своих предводителей и сообщников. А у него, судя по донесениям наших соглядатаев, много сторонников.
  - Мы упрячем его в моем доме, у меня есть тайное надежное помещение....
  - Да будет распят опасный назорей! - в завершение воскликнул Каиафа.
  - Услышат и помогут нам боги, - Анна сложил на груди руки и выразительно посмотрел вверх.
  За окнами целлы тихо стонали сосны и кедры, потревоженные свежим ветром, подувшим со Средиземноморья. День обещал принести некоторое облегчение от невыносимой и удивительной для этой поры года, жары.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава шестая
  
   1.3. Маттавия. Если из-за забора видны рога, значит, там есть буйвол.
  
  
   Шумная деятельность, прибывших из неведомых краев, загадочных незнакомцев все более не нравилась начальнику тайной стражи синедриона. Он приказал следить за каждым шагом неразлучной троицы. Чутьем опытного сыщика, Маттавия улавливал, что, с виду беспорядочные перемещения и действия чужаков, преследуют какую-то определенную конечную цель. Но пока не мог понять сути этой цели.
  Пришельцы слонялись по кабакам, базарам, постоялым дворам и притонам. Но не просто болтались в безделье и праздности, а повсюду заводили разговоры о новом пророке и его учении, несущем людям избавление от всякого зла и вечную благодать. При этом они говорили непонятные и чудные вещи. С одной стороны, по их рассказам выходило, что вот-вот грядет царствие божие к людям. С другой же - приводили слова Иисуса-назаретянина о присутствии этого царствия внутри любого человека, в его сердце.
  Они вещали о прощении ближнего и любви к нему, более того - о любви к врагам своим. И в то же время грозили небесными карами за допущенные грехи и проступки. Страшили скорым концом мира и окончанием жизни человеческой. Голод, мор, землетрясения, войны, беззакония - все это грядет перед неизбежным концом и принесет неисчислимые беды племенам человеческим - пугали чужаки, называя себя последователями новой веры и призывая встретить Иисуса, как Спасителя человечества.
  Необычность, противоречивость и запутанность изложения нового вероучения, россказни о каждодневных чудесах, совершаемых пророком, вбивались, как гвозди, в головы горожан, застревали там, обрастали еще более диковинными подробностями и передавались дальше.
  Причем таинственные незнакомцы неизменно вызывали своих слушателей на дискуссии, провоцировали их и учиняли постоянные массовые драки, в которых сами почему-то оставались совершенно невредимыми, хотя и не обладали ни комплекцией Голиафа, ни ловкостью Давида.
  Город начинал бурлить от слухов о пришествии в Иерусалим назаретянского мессии, хотя сам Иисус, судя по донесениям агентов Маттавии, пока об этом не помышлял, странствуя со своими ближайшими учениками по отдаленным южным селениям Самарии.
  - Следует все же задержать таинственных субъектов, - решил главный синедрионский страж, - и допросить их с максимальным пристрастием.
  Памятуя о повелении Каиафы, не трогать пока чужаков, Маттавия задумал схитрить. Пришельцы будут задержаны стражами случайно, как участники очередного побоища, вместе с иными драчунами и нарушителями спокойствия....
  - Смотри, у него опять одиннадцать... Сам Гефест помогает рыжему... Везет чужаку... Боги весь вечер на его стороне..., - разноголосый шепот сопроводил очередной бросок костей. Кости бросил приземистый, но очень коренастый человек в коротком грязно-светлом плаще, похожий на подгулявшего моряка. Выбросивший до этого шестерку с четверкой громадный могильщик, грязно выругался и окинул противника злобным взглядом.
  - Истинно, ему помогает, не иначе, сам Иблис, - крупный сизый с красными прожилками нос могильщика грозно подтянулся к верхней губе с торчащими в стороны тонкими длинными усами, будто смазанными канифолью, а волосатая ручища сгребла кости вновь в деревянный резной стаканчик.
  - Не гневи богов именем дьявола, - затрещал сидящий рядом долговязый человек с нескладной фигурой, подвижным лицом и плутоватыми глазами, резко вздернув плечами, отчего клетчатый халат на нем распахнулся, обнажив тощую волосатую грудь, - не поминай не ко времени злых духов и их слуг.
  - Заткнись, дохлая гусеница! - рявкнул могильщик, и кончик его носа налился кровью. В профиль он напоминал громадного рыжего таракана, готового наброситься на ускользающую добычу. Он бросал кости уже четырежды, и всякий раз сумма их была на единицу меньше, чем у соперника, который невозмутимо сметал со стола мелкие монеты в бездонный карман своего широкого плаща.
  Сидящий у очага кот пугливо покосился на возмутителя спокойствия и вновь уставился немигающими глазами в затухающее пламя.
  - Прости, я не вижу причин для твоего гнева, - миролюбиво заметил Фагот, - глаза его косили в разные стороны - один и вовсе в потолок, другой - в сторону очага, где один за столом, сиротливо нахохлился кот. Лишь под носом затопорщился пух неразличимого цвета усишек - признак сдерживаемой ярости.
  Он и в самом деле не хотел ссоры - таверна всего лишь на треть была заполнена народом. Судя по одежде, преобладали здесь пастухи, погонщики, извозчики, а также мореплаватели и купцы, наезжавшие в сухопутный Иерусалим за восточными сладостями и пряностями, привозимыми из соседней Аравии. Следовало дождаться времени, когда таверну заполнят, лучше всего воспринимающие идеи сопротивления существующей власти, различные лавочники - зеленщики, ткачи, горшечники и мелкие уличные торговцы. Именно они внимали мятежным речам Фагота и Азазелло всей душой, а, накачавшись дешевым кислым вином, орали во всю силу своих луженых глоток славу Иисусу и громогласно требовали его пришествия в Иерусалим.
  Могильщик со всей силой потряс стаканчик с костями и протянул его Азазелло, - бросай же ты первым, на этот раз! - Он швырнул на стол два денария. Толпа охнула - это были большие деньги.
  Тот покладисто склонил голову, хищно блеснув клыком в свете плошки, добавил два своих денария и выбросил кости на заскорузлую поверхность темного стола.
  - Три..., - ахнули в толпе, - он выбросил всего лишь три очка....
  Могильщик торжествовал. Его длинные тараканьи усы плотоядно шевельнулись и сделали стойку, протянувшись к ушам. Он, не глядя, бросил кости и протянул руку к монетам, не сомневаясь в своем выигрыше.
  - Два-а-а-а..., - протяжно простонала толпа, - он вновь проиграл... Это неслыханно... Клянусь великим Юпитером-громовержцем - так не бывает....
  Угреватый, выразительно красный нос могильщика налился спелой сливой, усы встопорщились, рот изрыгнул сочные многоярусные проклятия.
  - Ты! Гнусный прохвост, продавший душу Вельзевулу! - рев проигравшего, казалось, встряхнул стены таверны. Своими ручищами он сгреб отвороты плаща Азазелло и встряхнул его, приподняв над столом. - Твоей рукой водил сам дьявол!
  - Кто же водил тогда твоей рукой? - вновь встрял Фагот. И в наступившей сразу тишине добавил неестественно скрипучим тонким тенорком, - ты каждый день общаешься с царством мертвых, и все эти козни - твоих рук дело, дабы свалить свои шашни с демонами на невинных людей... Ты, мерзкий кладбищенский червяк... Грязный горшок с вонючим тухлым горохом....
  В громадной туше могильщика запросто уместились бы три Фагота. Глаза его налились кровью, он тотчас выпустил Азазелло и, вскинув невероятной величины кулачище, со всего маху со страшным грохотом, пригвоздил Фагота к табурету, на котором тот сидел. Но это ему показалось, да и остальным тоже - что пригвоздил. На деле, Фагот слегка отклонился в сторону и ловко дернул великана-могильщика за локоть, продолжая его движение вниз, отчего тот и издал ужасное громыханье, с размаху всем телом врезавшись в заплеванный и замызганный грязный пол. Тяжеленный табурет, с сидящим на нем Фаготом, подкосился и рухнул на голову несчастного могильщика.
  Четверо его сообщников, находившихся в толпе и должных продолжить драку, а также задержать пришельцев до прихода стражников, бросились на Фагота. Остальная толпа тоже не собиралась быть сторонними наблюдателями. В ход пошли лавки, стулья, кувшины. Шум в таверне установился неимоверный.
  Хозяин таверны, неумытый, засаленный, с длинным плаксивым лицом и выпуклыми рачьими глазками, при первых же звуках начинающегося побоища, шмыгнул в дверцу, рядом с очагом и затаился в подвале, с тоской и прискорбием вслушиваясь в доносящийся сверху гул. Ему чудилась гибель всего его имущества и невосполнимые финансовые потери.
   Кот же ничуть не переменил позы. Он сделал вид, что происходящее в таверне его нисколько не касается. Сидя мордой к очагу, он томно обмахивался длинным изломанным веером, который тавернщик, вероятно, использовал для раздува жара в очаге. Прищуренные глаза его покоились на не прожаренном бараньем боке, насаженном на длинный вертел с толстой деревянной ручкой. Лишь при начавшейся массовой схватке, он воровато метнулся по сторонам и задул три плошки, освещавшие угол таверны с очагом и, став при этом, абсолютно неразличимым для чужих глаз. В лапах его очутился тяжеловесный вертел, а бараний бок был аккуратно положен на тлеющий очаг.
   Фагот, удивительно легко ухватив двумя руками увесистую дубовую скамью и, помахивая ей перед собой, стал оттеснять наступавшую толпу вбок. Длинные полы его диковинного клетчатого халата развевались по сторонам подобно крыльям большой хищной птицы. С одной стороны он не давал нападающим подобраться к ним сбоку и с тыла, с другой же теснил их спинами в сторону Азазелло.
  В свою очередь, Азазелло, с ревом, - во имя Иисуса нашего! -выдергивал поочередно противников из пятящейся оравы и швырял их за спину.
  А здесь уже наступала очередь затаившегося в темноте кота. Вооружившись длинным увесистым вертелом, он бил приземлявшуюся после броска Азазелло жертву деревянной рукоятью по затылку, и та покорно затихала на полу.
  - Слава Иисусу, - непрерывно дребезжал Фагот в такт раскачивающейся скамье....
  Троица работала вдохновенно и слаженно. Поэтому битва закончилась в считанные мгновения, так и не успев, в общем-то, начаться по-настоящему.
  Тавернщик, слышавший все это время непрерывный грохот, угрожающий вой и жалобные вопли, уже попрощался со своей таверной, решив, что от нее не осталось и камня на камне. Когда шум схватки стих, он, немного выждав, робко вернулся в трапезный зал.
   К его безмерному удивлению почти вся мебель была цела. Лишь табурет, пострадавший от столкновения с головой могучего могильщика, являл собой разрозненные куски дерева, да скамья, которой махался Фагот, лишилась одной ножки и треснула посередине. Перевернутые во множестве столы практически не пострадали, пол был усеян черепками кувшинов, тарелок и кружек. Все прочее было совершенно цело.
  Ущерб оказался небольшим. Тем не менее, хозяин таверны сделал и без того плаксивое лицо, крайне удрученным и воздел руки кверху, готовясь во весь голос высказать свою скорбь по уничтоженной посуде и неуплате за выпитое и съеденное. Ему казалось, что в зале остались одни мертвецы, и он заголосил пронзительно и печально.
  Однако звук оборвался рукой Фагота, зажавшего ему рот. Вслед за этим откуда-то вывернулся и Азазелло. Он выхватил из-за пазухи увесистый кошель, приятно звякнувший серебром, развязал его, дернув за шнурок, и сделал вид, что вывалит все содержимое на испоганенный сражением пол.
  Тавернщик, тотчас опустив руки, подхватил с живота огромный грязный фартук из грубой ткани и проворно подставил его под кошель. Звон сыплющегося серебра был для него небесной музыкой, а внезапно свалившееся богатство, на которое можно было купить, по крайней мере, еще одно такое же заведение, враз сделало выражение его вечно кислого лица изумленно-радостным.
  Кот, тем временем, вновь нанизав бараний бок на острие вертела, послужившего для ратных дел, сунул его в тлеющий очаг.
  - Восславь Иисуса, - рявкнул Азазелло счастливому тавернщику, закончив выгрузку серебряных денариев в подставленный фартук.
  - Хвала Иисусу, - козлетоном ввернул Фагот.
  - Слава Иисусу, - почти эхом откликнулся ошеломленный свершившейся чередой событий владелец заведения. Он с трудом верил в небывалую удачу.
  Отдаленный звон колокольцев, спешащей к таверне тайной стражи, заставил победителей поторопиться. Они вышли из зала, поглядывая в сторону дворца Ирода, откуда доносился тревожный звон.
  Присоединившийся к друзьям вальяжный кот грыз на ходу бараний бок, поочередно вытирая лапой, испачканные в жир, победно торчащие усы....
  Проходя возле пологих склонов горы Мориа, им почудились звуки меланхолической, плакучей и тягучей музыки. Ближе к западному отрогу высокого холма музыка стала звучать громче и заунывней.
  - Однако, музыка печали - коротко выразил предположение Азазелло.
  - Кого-то хоронят, - веско дополнил кот. Весь его вид говорил о явном преувеличении им собственных заслуг в одержанной только что победе.
  Со стороны моря неожиданно подул холодный сырой ветер, а с потемневшего неба заморосил, дождь - не дождь, а какая-то изморось, что для Иерусалима было неправдоподобно....
  Маттавия прибыл с отрядом стражников, когда возмутители спокойствия были уже далеко. Скоротечность боя дала беглецам значительную фору во времени.
  Очухавшийся уже могильщик, бессмысленно трогал окончательно замалиновевший и расплющенный нос. Усы его обвисли к плечам, а маленькие, узко посаженные злобные глазки, смотрели на мир с детским недоумением. Он так и не понял, что произошло и ничего не смог пояснить начальнику тайной стражи по поводу исчезновения наглых чужаков. Побоище было кратковременным и жестоким.
  Трупов, впрочем, как показалось ранее тавернщику, не было вообще. Как не было и серьезно изувеченных, среди подвергшихся избиению посетителей. Все они поднимались с пола с кряхтеньем и оханьем, ощупывая побитые места и проклиная чужеземцев, действовавших столь вероломно и нещадно. Собственно и обрисовать толково ход схватки не смог никто.
  Все однообразно припоминали виртуозное фехтование скамьей долговязого клетчатого верзилы, затем рывок, полет, сноп искр в глазах и небытие. Получалось, что потерпевшие даже не видели коварного врага, отправившего их в пелену кратковременного забытья.
  Маттавия недоумевал, но добиться большего не смог. Хозяин таверны клялся всеми богами, что вообще ничего не видел, так как спустился в подвал за вином, а когда возвратился - все было уже кончено. Естественно он помалкивал о денариях, заботливо оставленных ему таинственными незнакомцами, сокрушался об ущербе и требовал от властей помощи для взыскания причиненных убытков.
  Главный страж синедриона, окинув взглядом поле сражения, тут же повелел каждому присутствующему заплатить тавернщику по восемь ассов. Что было сделано незамедлительно, поскольку все были наслышаны о суровости условий подземной тюрьмы синедриона.
  Так ничего и не выяснив, под оживленные причитания хозяина разгромленного заведения, Маттавия покинул таверну, решив, однако, повторить попытку захвата опасных чужаков.
  Он задумал выяснить их истинные намерения, наладив личную слежку....
  Над Иудеей повисла душная летняя ночь. Чуя грозу исступленно трещали цикады. Густые тяжелые тучи нависли над Мертвым морем, которое сливалось с приземистым берегом в одну черную массу. Яркие вспышки молний рассекали тьму и тогда становились видны три фигуры, по узкой горной тропе, гуськом, продвигающиеся к заброшенным соляным копям. Первая, отличающаяся коренастым сложением, несла в руке смоляной факел, дававший скорее больше угольного цвета дыма, нежели света.
   Четвертая фигура в черном плаще с капюшоном двигалась несколько поодаль, приседая к земле каждый раз, когда очередная молния вырывала из мрака окрестности.
   Копи истощены были еще во времена царя Соломона. Позднее они служили и местом погребения умерших. Узкие подземные коридоры разветвлялись, переходили в широкие галереи, переплетались и скрещивались между собой. Случайные путники, забредавшие туда, терялись в паутине лабиринтов и, не найдя обратной дороги, погибали от истощения. Отчего в переходах, нишах, вырубках и залах запутанных катакомб повсюду, во множестве, валялись различные кости и черепа людей. Тысячи летучих мышей нашли себе пристанище под сводами галерей и коридоров. В расселинах и трещинах гнездились ядовитые змеи, свиваясь в шипящие омерзительные клубки.
   Первые раскаты грома рванули воздух над неподвижной морской гладью. И с его ударами немедленно хлынул ливень, густая завеса которого полностью скрыла от преследователя фигуры трех ночных скитальцев. Маттавия мгновенно промок насквозь и попытался приблизиться к идущей троице. Но этого не потребовалось. К изумлению начальника тайной стражи синедриона, следившего за непонятными чужеземцами, факел не погас и продолжал служить ему ориентиром.
   С Мертвого моря внезапно прорвался порыв ветра, и ноздри Маттавии учуяли смрад гниющего камыша, смолы и серы. Он передернул плечами и еще больше ссутулился.
   Подле высокой, темневшей неподвижной громадой, гряды огонь факела пропал, и Маттавия понял, что преследуемые вошли внутрь копей. Он метнулся следом, и вновь чадящее пламя факела указало ему путь. Воздух был сух и пах морем. Под ногами хрустели кости и остатки соляной породы. В сторону сполоханно метнулась стая летучих мышей, взбороздив тишину громким хлопаньем мощных крыльев. Троица, чему Маттавия был чрезвычайно удивлен, двигалась по запутанным лабиринтам быстро и уверенно, будто зная расположение переходов наизусть.
   Наконец чужеземцы вступили в большой овальный зал, по обеим сторонам которого расположились широкие каменные скамьи и остановились. Высокий, блеснув в мерцающем неровном свете слюдой, закрывавшей его глаз, смахнул со скамьи полой халата полуистлевшие кости и жестом предложил остальным садиться.
   Маттавия затаился возле стены коридора, ведущего в зал. Заговорщики, а, что это были именно заговорщики, глава тайной стражи не сомневался, были ему прекрасно видны. Его же они видеть не могли - факел освещал лишь небольшое пространство обширной пещеры. Было тихо, лишь какое-то неясное шуршание раздавалось в пустынных жутких лабиринтах.
   - Сейчас к ним присоединится тот, который назначил встречу в этом мрачном, таящим ужас прошлых лет, месте, - подумал Маттавия, - и я увижу того, или тех, кто руководит этой странной троицей.
   Характер и повадки у него были, как у горного волка - крадущийся, бесстрашный и умеющий напасть внезапно, так он себе его представлял, хотя встречаться с ним не приходилось.
   Он сжал рукоятку короткого римского меча, которым владел великолепно. Этому мастерству его обучил бывший римский легионер, принявший иудейскую веру, оставшись в Иерусалиме и поступивший на службу в тайную стражу синедриона. На правом боку за пояс был заткнут также длинный, с узким лезвием, кинжал, в обращении с которым ему, пожалуй, не было равных в Иудее. Еще в далеком детстве он наловчился даже сбивать метательными ножами низко летящих птиц, а сейчас мог попасть в любую точку с расстояния в два-три десятка локтей.
   Его ничуть не смущало, что противников будет не менее четырех. Пусть даже, двое из них, сильны, он это знал, в кабацких потасовках и кулачных драках. Но меч, есть меч. Захватить живьем следует лишь главного из них - остальных можно убить. И глава иудейской стражи изготовился к бою.
   Но он ошибся.
   Расположившись на широкой каменной скамье, они сразу стали горячо обсуждать последние высказывания Иисуса из Назарета. Вернее разговаривали двое, а кот сидел на скамье со скорбным выражением усатой морды и уныло покачивал свисающей вниз правой лапой.
   Говорил вначале только длинный в клетчатом халате. Широкоплечий с торчащим изо рта кривым клыком, воткнув факел в расселину стены, ему как бы аккомпанировал. Он воздевал руки, прикладывал их к груди, тряс кулаком, грозя неведомому врагу, в ужасе закрывал глаза, тер лоб в раздумье.... Короче, принимал участие в монологе длинного немыми жестами, сопереживая в подходящих случаях.
   - Мы имеем только факты! Объяснений - увы - нет..., тягуче скрипел первый, подпрыгивая на каменном седалище и размахивая руками в широких рукавах халата, отчего тень его причудливо перемещалась на прилегающей стене. - Совершенные чудеса, впрочем, сообразуются с мессианским предначертанием галилейского пророка... Однако и ученики его наводят на странные размышления. Отчего чужаку Иуде доверена казна, хотя среди них есть профессиональный мытарь? Куда это бегает по вечерам юный Иоанн?...
   Маттавия навострил уши. Иоанн был его доверенным лицом в окружении назаретянина. Используя доверчивость и неискушенность юноши, он получал от него различные сведения о перемещениях и встречах новоявленного мессии, содержании его публичных проповедей и бесед с учениками. Все это делалось под предлогом того, чтобы удержать Учителя, в которого Иоанн фанатично уверовал, от опрометчивых шагов, которые могли бы не понравиться светской и религиозной властям Иудеи. Иоанн свято верил, что тем самым помогает спасти пророка от кары со стороны Рима и местных владетелей.
   И вот чужаки сумели узреть что-то неестественное в поведении юного ученика. Но выводы, осмотрительно, делать не спешили, всего лишь констатируя факт и выражая сомнение.
   Он наблюдал за ними уже две недели. Эти люди были явно отголоском какого-то необычайного чужого мира. И постоянно задавали загадки. Вот и сейчас, несмотря на то, что они шли через сильнейший ливень - одежда их, как и шерсть сопровождавшего их чудовищного кота, была совершенно суха....
   - Надобно за ним приглядеть, - коренастый криво ухмыльнулся, отчего его рожа приобрела еще более зверское выражение, - по-моему, девушки этого юнца совершенно не интересуют, значит....
   На сытой лоснящейся физиономии кота была написана смертельнейшая скука. Свисавший к полу объемистый пушистый хвост чуть подрагивал, как это бывает у животных от ожидания.
   - А, ведь выражение его морды показывает, что он улавливает суть разговора, - обеспокоился вдруг наблюдательный Маттавия, - но тема ему, якобы совершенно неинтересна. Весьма странное животное.
   А клетчатый уже вошел в раж.
   - ... в это смутное время и мы уповаем на него, - трещал он, воздевая вверх правую руку с вытянутым указательным пальцем. - Со страхом и трепетом ждем мы его пришествия в Иерусалим! Ибо он истинный Мессия, и не ведаем мы, что ждет нас многогрешных с его приходом... Греховная суть каждого будет обнажена и всем воздастся по заслугам....
   - Вот ты, - указательный палец ткнул в сторону коренастого, - предстань теперь в обличье своем настоящем!
   Маттавия с ужасом увидел, что фигура клыкастого стала размытой, как в серебряном зеркале, ее сотрясли волнообразные движения, запахло серой.... Он зажмурил в страхе глаза, боясь ослепнуть при колдовстве, как он полагал это действо.
  А когда он приоткрыл их, то на месте коренастого разбойника сидел покрытый рыжей густой шерстью сатир. Кончики его волосатых ног заканчивались короткими копытцами, а сбоку со скамейки свисал хвост, заканчивающийся пышной кисточкой. Лицо с лихо торчащей козлиной бородкой напоминало морду козла и одновременно сохранило черты и разбойничье выражение своего клыкастого предшественника. Даже тот же кривой клык торчал в углу рта, свешиваясь над нижней губой угрожающе и сварливо.
  - Падок на вино и блудниц, - провозгласил длинный, не сводя указующего перста.
  - Есть такой грех, - покладисто согласился сатир и в руках у него внезапно обнаружился пузатый кувшин с вином, к которому он не замедлил приложиться.
  Высосав, должно быть, не менее половины, сатир икнул, - но и ты, сдается мне, не носишь своей истинной личины, - он приглашающе протянул кувшин коту, который не замедлил взять его обеими лапами. И затем простер руки к субъекту в клетчатом халате, - явись и ты перед нами тем, кто ты есть на самом деле.
  Кот, тем временем, также обмакнул усы в кувшин, мурлыча от удовольствия и помахивая хвостом.
   Длинный же, переломившись в нескольких местах своей нескладной фигурой, полыхнул голубым и превратился в грифона. На скамье гордо восседал лев с крыльями и головой орла. Глаза его немигающе уставились на неровный огонь факела.
  Кот, допив вино, шваркнул пустым кувшином об пол. Осколки его бесшумно брызнули по сторонам. Он крякнул, как-то, не по-кошачьи, молодецким жестом вытер усы и выудил откуда-то из воздуха коричневый толстый продолговатый цилиндрик, похожий на плотно скатанный свиток пергамента. Мгновение и цилиндрик уже дымился в его усатой пасти. Затянувшись и выпустив изо рта густой пахучий клуб дыма, кот блаженно прищурил круглые зеленоватые глаза....
  Но вдруг встрепенулся, устремил свой взгляд в сторону ошеломленного Маттавии и заорал жутким дискантом, - нас подслушивают!
  Начальник тайной стражи был храбрым, мужественным человеком, не раз смотревшим в лицо опасности. Он знал о существовании колдунов, не раз вылавливал различных ведунов и чернокнижников, которых затем по приговору синедриона предавали смерти. Слышал, что они могут превращаться в различных тварей, хотя сам этого и не видел. Не были ему в диковинку и огнедышащие драконы, которые, как сказывали древние рукописи, обитали в горах Аравии.
  Но пыхтящий дымом, говорящий кот?... Рассудок Маттавии помутился. Он не верил своим глазам. Все члены его тряслись, как в лихорадке, пот выступил даже на пятках....
  Тем временем у кота в лапе очутился круглый металлический цилиндр, тускло сверкнувший боками в свете факела. Он направил его в сторону парализованного страхом Маттавии, и в лицо начальника тайной стражи ударил сноп ослепительного света....
  Как он вырвался из извивов кошмарного лабиринта и добрался до Иерусалима, Маттавия не помнил. Лишь в ушах его несколько дней непрерывно слышан был дикий, на самой высокой ноте, вой кота, сопровождаемый лихим уханьем сатира и раскатистым клекотом хищной голодной птицы. И грузный топот их обладателей, гнавшихся за ним до самого выхода.
  И теперь перед первосвященником Каиафой сидел седой, до белизны, смертельно душой, уставший человек, который раскрывал бессильно рот, силясь что-то сказать, и не мог этого сделать. Маттавия полностью утратил речь.... Она возвратилась к нему лишь через полгода. Но прежним Маттавией - грозой иноверцев и чародеев, он уже не стал. И синедрион отказался от его услуг.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава седьмая
  
   1.4. Троица. Мудрый верит в чудеса и доверяет переменам.
  
  
   Высоко стоящее солнце, нахмурясь легкой тучкой, тем не менее, жгло нещадно. Редкие облака гуляли вдалеке на горизонте, белоснежные и бесполезные. Троица уныло тащилась по пыльной улочке с однообразными глиняными домишками. Их занимал вопрос, что докладывать мессиру - операция, казавшаяся легкой, явно затягивалась. Впереди находился трактир, где, сообразно своим планам, они намеревались устроить очередной шумный скандал.
   Мимо вдруг пробежал человек в широкой черной хламиде, который ловко вспрыгнул на перевернутую пустую бочку возле трактирного крыльца, поднес к губам медную буцину и затрубил резво и звонко. К бочке потянулись прохожие, из питейного заведения вывалились пьянчужки и всякий сброд.
   - Внимание! Только два дня - завтра и послезавтра в старом римском цирке прославленными странствующими актерами будет дано представление с фокусами, магией и чудесами. Вход на представление бесплатный. Все последующие представления - платные.
   Человек с буциной спрыгнул с бочки и понесся дальше.
  Через некоторое время друзья вновь услышали звуки буцины. И еще. И еще. Трубный рев раздавался в разных концах города.
   - Забыл сказать, - Азазелло деловито потер рукавом плаща клык, - я нашел похоронную трибу, чьи печальные звуки мы слышали, проходя вчера вечером мимо горы, и нанял их всех для оповещения о нашем представлении.
   Фагот одобрительно, со звоном, залепил ладонью по его могучей спине. Здоровяка основательно шатнуло вперед.
  Кот хотел повторить прием старого товарища, но, завидев выражение лица Азазелло, передумал и лишь поощрительно потряс скрещенными концами лап....
   Цирк, построенный в западной части Иерусалима еще Гнеем Помпеем, на месте разрушенной Сионской крепости Давидовой, был пуст и закрыт на огромный висячий замок. Судя по всему, он не использовался по своему назначению, или же это происходило крайне редко.
  Его обширное помещение представляло собой круглый амфитеатр с рядами каменных скамей и ступенчатыми проходами между ними. Посредине находилась овальная, почти круглая арена, огороженная невысоким парапетом и отделенная от зрителей по всей окружности широким рвом с водой. Кое-где виднелись остатки железных решеток на внешней поверхности рва. Это было сделано для защиты зрителей от взбунтовавшихся гладиаторов или от взбесившихся зверей.
   Римляне, помимо гладиаторских поединков и боев, любили зрелища травли диких животных собаками, а также гонки на колесницах. Несколько позднее они придумали устраивать гонки на верблюдах. Они издавна любили различного рода представления.
   Иудеи не приветствовали развлечений в виде боев гладиаторов и схваток с дикими животными. Поэтому последний раз по своему прямому назначению цирк использовался много десятилетий назад, во времена, когда здесь существовали римские колонии.
   Сейчас же здесь иногда устраивались массовые религиозные обряды, порой совершались жертвоприношения богам. А когда ремонтировалась торговая площадь, в цирке располагались торжища и ярмарки.
   Эта информация была получена от расположившегося рядом с цирком горшечника, который сушил свои, разнообразные по формам и объемам, глиняные изделия в тени большого навеса, пристроенного к колоннаде амфитеатра. Словоохотливый ремесленник был рад появившимся в пыльном безлюдье двум незнакомцам с большущим импозантным котом и поведал им все городские сплетни. Его россказни были нескончаемы и обильным потоком проливались на долгожданных слушателей, слегка ошеломленных обширностью и разнообразием познаний обычного мастерового.
  Ничего нового об Иисусе из Назарета он, правда, не знал, но зато вывалил целый ворох сведений обо всех стадиях гончарного производства, преимуществах завозимой издалека глины и умении правильно выбрать гончарный круг.
  И все же драгоценные крупицы нужных знаний были получены. В ответ на вопрос об аренде цирка, горшечник дал им адрес городского чиновника, который ведал городским имуществом. Подробно объяснил, как найти его дом и долго еще плелся рядом, объясняя, почему горшки следует сушить в тени, и какие пагубные последствия ждут неумелого мастера, который выставит свежие глиняные изделия прямо под палящее солнце.
  Нужный местный чиновник жил возле рынка, и троице вновь пришлось пересечь его нескончаемые извилистые лабиринты, уже с запада на восток.
  - А, кто желает выиграть? Кто хочет разбогатеть за одно мгновение? Требуется лишь ваше внимание и зоркий глаз..., - раздерганный голос повторял эти фразы снова и снова, варьируя их на различный манер.
  В центре рынка, возле рядов, заваленных щедрыми дарами садов и огородов, прямо на пыльной земле, с пробивающимися кое-где чахлыми былинками травы, расположился юркий чернявый человечек, ловко манипулирующий тремя глиняными кружками, стоящими на неотесанной деревянной доске.
  Был он весьма молод. На его бронзовом округлом лице, украшенном несоразмерным крючковатым носом, застыла разухабистая гримаса. Желающих разбогатеть что-то не находилось. Видно было, что человечек орет, скорее, по привычке. Лицо его было неподвижно, и лишь едва пробивающиеся черные побеги полоски усиков смешно дергались в такт давно заученным фразам.
  Фагот ткнул локтем в бок Азазелло и подмигнул ему в сторону зазывалы к легкому обогащению. Рыжий крепыш, носивший, по-прежнему, несмотря на здешнюю жару, свой потрепанный плащ, одобрительно дернул клыком, и друзья свернули на путь легкой наживы.
  Верещавший зазывные заклинания человечек сразу оживился, лицо его сбросило застывшую бесстрастную маску, и он повел к себе рукой широким приглашающим жестом.
  - Прошу! - закричал он урчащим голосом хищника, завидевшего легкую добычу, - ставка всего лишь два медных асса. Угадавший под какой глиняной кружкой находится вот этот белый шарик, получает четыре асса. Не распознавший нужной кружки проигрывает два своих асса. Все очень просто! Нужно лишь предельное внимание и зоркий глаз.
  При этом он продемонстрировал подошедшим небольшой, размером с голубиное яйцо, ворсистый шарик и, с явной насмешкой в адрес Фагота, как обычно косившего глазами в разные стороны, пробубнил под свой массивный нос, - сразу виден зоркий глаз....
  Тот, лишь покосился на него, иронично скривив рот, спокойно скрестил свои длинные ноги и, подобрав полы клетчатого халата, присел на землю напротив насмешника.
  Вокруг сразу же образовалась толпа, в которой затерялись Азазелло с котом. Лоточники побросали свои овощи и фрукты и поспешили насладиться, ставшим редким уже, зрелищем надувания простодушного чужестранца.
  Фагот бросил на доску две монетки по одному ассу, противная сторона добавила к ним свои. Игра началась.
  Чернявый мошенник поочередно приподнял все три кружки, показав всем присутствующим, что под ними ничего нет. А, затем ничуть, не таясь, поднял кружку, находящуюся в центре, и, сунув под нее, зажатый между большим и указательным пальцами, шарик, быстро опустил ее назад. И выжидательно глянул на долговязого чужеземца взглядом, в котором перемешались откровенные презрение и скука.
  Фагот, однако, не стал спешить с очевидным ответом. Приняв позу роденовского "Мыслителя", он пристально уставился на доску, водя по ней взглядом, будто желая сосчитать все ее зазубрины и занозы. Время шло, и человечек, с великоватым для его лица носом, даже склонил оный нюхательный орган к искомой кружке, подталкивая этим жестом к нужному варианту. Загудели и в толпе.
  - Да, в средней он...Он, что, слепой?... Слепой - не слепой, но косой-то уж точно....
  Но Фагот не внял предлагаемым подсказкам. Он решительно протянул руку к левой от него кружке. Лицо чернявого плута исказила гримаса недоумения. Он во все глаза глядел на клетчатого иноверца, ничего не предпринимая. Толпа притихла, с интересом ожидая развития событий.
  Тогда Фагот сам поднял кружку, на которую указывал, и из нее послушно выкатился спрятанный там шарик. Толпа загомонила, то ли в восхищении, то ли от разочарования обманувшим ее ожидания пришельцем. Тот протянул уже руку к выигранным деньгам, но здесь поспешно опомнился владелец шарика.
  - По правилам ставка удваивается, а игра продолжается, - пискнул он, сорвав свой голос на дискант и защищая монеты своими руками.
  Здесь Фагот оказался покладистым - он вывернул из кармана горсть медяков и отсчитал на доску восемь ассов. Ту же операцию проделал и носатый.
  Во второй раз незадачливый мошенник прятал шарик всерьез, сбивая с толку прозорливого незнакомца быстрыми перемещениями кружек по поверхности доски и мельканием шарика, то в одной, то в другой руке.
  Но и здесь Фагот оказался точен, несмотря на то, что удивительные глаза его косили по сторонам, ничуть не пытаясь зафиксировать передвижение предметов шельмовства.
  - Ставка вновь удваивается, - просипел, окончательно потерявший голос юный плут.
  Фагот, не чинясь, швырнул в кучку медных монет, вынутый из второго кармана халата серебряный денарий. Толпа возбужденно загудела - таких больших ставок никто не припоминал. Чернявый повелитель шарика юркнул в толпу и через некоторое время появился, бережно сжимая в кулаке серебряную монету. Черные скачущие бусинки его вертлявых глазок уже обрели пугливый оттенок.
  Кружки буквально мелькали в его ловких руках, а шарик мельтешил, временами, превращаясь в незримую прерывистую линию. Уследить, где прятался шарик, было просто невозможно.
  На третий раз Фагот даже не стал тратить времени на раздумье - он решительно поднял среднюю кружку, явив окружающим выкатившийся оттуда белый круглый комочек.
  Неудачливый мошенник, в отчаянии, схватился за голову обеими руками - вероятно, денег у орудовавшей на рынке шайки больше не было. Но здесь из толпы вывалились и пошли на сидящего Фагота, уже сгребавшего деньги, двое плотных, обросших жиром, но со звероподобными физиономиями, субъекта. Намерения их не оставляли желать лучшего.
  Однако путь им преградил, вывернувшийся из плотной, окружавшей игроков, гурьбы рыжий здоровяк, шириной плеч, превосходящий, пожалуй, обоих вместе взятых. Он небрежно отбросил в сторону полу плаща, явив сообщникам юного мошенника здоровенный кривой кинжал, заткнутый за пояс. Азазелло не зря носил плащ, несмотря на знойный климат Иудеи. Кот также подтвердил свои бойцовские намерения выгнутой дугой спиной, вставшей дыбом шерстью и злобным продолжительным шипеньем.
  Фагот, поднявшись во весь свой нешуточный рост, косил на членов шайки без всякого испуга, но, напротив, с пугающей противников снисходительностью.
  Тут, неожиданно, и толпившиеся вокруг торговцы приняли их сторону.
  - Бей их! - закричал кто-то захлебывающимся от азарта голоском. - Сколько можно обманывать честных людей! Жулье, проклятое....
  Скорости улепетывавших мошенников можно было только позавидовать. Очевидно, подчиняясь давно разработанному плану бегства, они пырснули по сторонам и, под свист и улюлюканье лоточников, моментально скрылись в запутанных лабиринтах рынка.
  Толпа была удовлетворена - свое зрелище она все равно получила. А, троица невозмутимо прошествовала дальше по известному ей адресу.
  - Эта игра для шельмования простаков будет существовать еще две тысячи лет, - авторитетно заметил кот, пытаясь подладиться под размашистые шаги Фагота.
  - А, в чем тут фокус? - спросил Азазелло, не до конца разобравшийся в технологии обмана.
  - Шарик, который прячется под кружкой, сделан из тончайшего и невесомого гагачьего пуха и, когда его сжимают пальцами, он становится фактически невидимым и неощутимым. Мошенники просто создают иллюзию нахождения шарика под кружкой....
   Распорядитель городского имущества, приземистый коренастый толстяк с объемистым обвислым брюшком, по имени Марух, долго вертел в руках кусок папируса с разрешением на аренду цирка на два дня за подписью царя Ирода и с его же личной печатью.
   Сомнения его вызывала не подпись, которую он отлично знал и не хорошо известная печать, не требующая подтверждения в ее подлинности. Он не помнил случаев, чтобы заброшенный цирк использовался в качестве зрелищного сооружения. Обычно клоуны, шуты, мимы, фокусники, бродячие актеры устраивали свои представления прямо на улицах, площадях, а также у подножия Елеонской горы, словом, на открытом воздухе. Более того, иудейские священники бывали даже против использования помещений цирка для торговых целей, по их мнению, это оскорбляло богов, в честь которых здесь проводились обряды.
   Но удостовериться в подтверждении воли царя не представлялось возможным. Царь Ирод две недели назад отбыл в Антиохию для лечения подагры, которой он страдал. Его семья и основные сановники, в том числе, отвечающие за вопросы городского самоуправления, выехали вместе с ним, так было принято при дворе.
   Марух крутил папирус, скручивал его в трубку и снова разворачивал, кряхтел, потел и никак не мог принять решение.
   Его заплывшие жиром глазки перебегали с устрашающего лика широкоплечего рыжего человека в коротком грязноватом плаще, никак не вызывающего у него доверия, на огромного черного кота, с цепочкой на шее, смиренно расположившегося чуть сзади и левее клыкастого здоровяка. И уж совсем не могли уследить за, вьющимся вокруг него ужом, долговязым верзилой в несуразном клетчатом халате, пытающемся по ходу своих вращений всунуть большую золотую монету в карман строгой черной хламиды распорядителя. Но карманов в хламиде не было, и попытки успеха не приносили.
  - Не сомневайся, уважаемый, - скрипучий тенорок обладателя диковинного халата сопровождал все его перемещения, - подпись ... печать... сам царь соизволил приложить свою царственную руку. И сам желал присутствовать на представлении. Но занедужил, занедужил....
  - Где вы видели царя? - толстые губы распорядителя недоверчиво сложились вопрошающим знаком.
  - Там же... там же... в Антиохии, мы давали представление в этом чудесном городе... оттуда и приехали... по рекомендации... и, испросив разрешения,... - клетчатый халат уже рябил в глазах обалдевшего городского чиновника.
  - Он вас принимал в Антиохии? - пораженно спросил толстяк, пытаясь поймать хотя бы взгляд вертлявого настырного просителя.
  - И мы готовы хорошо заплатить, - не отвечая на вопрос, лебезил клетчатый, - скажем триста денариев... За каждый день, - добавил он, усмотрев метнувшуюся алчную тень в глазах распорядителя.
  В его руках уже не было большой монеты, зато появились два увесистых мешочка, звякнувшие серебром.
  Толстяк сделал голодную стойку, но еще колебался. В кармане своих шаровар, скрытых хламидой, он ощущал постороннюю тяжесть, которой раньше не отмечалось, и недоумевал, каким образом клетчатый проситель таки добрался до его кармана.
  Брать взятку он не хотел. Взять - значит связать себя определенными обязательствами. Естественно, как любой чиновник, он собирался сделать на этом гешефт, но по-честному, без взяток. Просто оформить другую, вполовину меньшую сумму, в качестве арендной платы. Чужеземцы уберутся восвояси, и кто сможет проверить условия договора. И все же он побаивался гнева служителей синедриона. Кто знает, как они отнесутся к использованию заброшенного цирка в зрелищных целях....
  - Царь не властен давать распоряжения своим подданным? Клянусь всемогущим Юпитером, у вас странные порядки, - угрожающе-угрюмо протянул рыжий спутник долговязого, до того молчавший, и обнажил кривой длинный клык в неестественной улыбке. Рука его скользнула под плащ, где, как уже успел рассмотреть распорядитель, из-под широкого кожаного пояса торчала рукоятка кривого восточного кинжала. Клык хищно шевельнулся, и на распорядителя дохнуло холодом реальной опасности.
  - Еще пырнет, - трусливо подумал он, заворожено, глядя на зловещий клык, - придется соглашаться. И сразу зайду к Каиафе, пусть скажет свое мнение. Выгнать бродячих фокусников из цирка никогда не поздно.
  Он крикнул ключника и распорядился выдать пришедшим ключи от цирка. А казначею он позже отдаст, положенные ему на стол деньги, точнее их определенную часть - он уже думал о двух третях полученной суммы.
  Едва просители вышли, побрякивая радостно ключами, как Марух запер дверь и занялся подсчетом и дележом добычи.
  - Шестьсот денариев, - фокусники были точны, - пожалуй, казне хватит и ста денариев, тоже весьма приличная сумма, - решил добропорядочный, не берущий взяток, чиновник. И сразу навсегда забыл о необходимости согласования аренды с первосвященником....
  Цирк был переполнен. Пожалуй, представители всех народностей и профессий собрались здесь, чтобы насладиться обещанным чудодейственным зрелищем.
  - Итак, - расстилался по арене долговязый Фагот, - мы бродячие фокусники, овладевшие также некоторыми секретами греческой и аравийской магии. Мы выступали во многих городах в разных странах, но ваш город самый чудесный.
  - Смотрите внимательно! То, что вы увидите, будет воистину чудом, - и он махнул правой рукой снизу вверх.
  - Ап! - из-за его спины выдвинулся Азазелло, изобразивший улыбку на лице, обнажив при этом второй, также немаленький клык, которая придала ему голодное акулье выражение. Он тряс кости в деревянном стаканчике.
  - Внимание! - фальцетом взвизгнул Фагот.
  И рыжий здоровяк выбросил кости. Их было шесть, и все они легли шестерками вверх.
  - Эка невидаль, кости-то со свинцом, - крикнули из зала.
  - К прискорбию нашему, - заверещал тенорно палкообразный ведущий, - встречаются еще люди, никак не могущие поверить в чудеса. Прошу тебя, неверующий, к нам на арену....
  Из рядов стал выбираться невысокий человечишка, в синей хламиде с лопухастыми ушами и длинным, как у дятла, носом.
  - У кого-нибудь есть еще кости? - обратился Фагот к гудевшей недоверчиво публике, - прошу сюда!
  Несколько любителей азартной игры вышли на арену. Фагот протянул назад руку, и Азазелло вложил в нее небольшой серебряный кувшинчик без ручек.
  - Кладите все кости сюда, - заорал ведущий, - а, ты, держи, - он передал кувшин скептичному человечку, - будешь бросать сам!
  Тот долго тряс кувшином, даже поднес его к раскидистому уху, прислушался и, наконец, метнув, в изумлении откинулся назад, - все шестерки, - едва слышно просипел он.
  Зал замер в восхищении. Послышались жиденькие хлопки.
  - Бросай еще!
  И вновь выпали все шестерки.
  - Все кости в этом славном городе поддельные, а все игроки жульничают, - удрученно прокричал Фагот, сорвав на этот раз, гром рукоплесканий.
  - Прошу разобрать свои кости, - двусмысленно пропел ведущий, - а, теперь, внимание - перед вами ученый кот! Клянусь Сатурном, он умеет считать и писать. Зовут его Бегемотом.
  Громадный черный кот вышел из тени и шаркнул лапой. Подумал и то же самое проделал второй. Амфитеатр напряженно замер.
  - Итак, Бегемот, любишь ли ты козье молоко?
  Кот утвердительно покачал головой и облизнулся.
  - А, нравится ли тебе вино?
  Морда кота приобрела чрезвычайно кислое выражение, он замахал головой отрицательно.
  - Он просто заучил, когда надо махать так, а когда этак, по знакам этого длинного мошенника, - закричали из зала.
  - А, задайте ему вопрос сами! - деланно рассердился Фагот и отвернулся спиной к коту.
  - Есть ли у тебя жена? - дурашливо заорали из зала.
  Бегемот отрицательно помахал усами.
  - Умеешь ли ты, летать, как птица?
  Кот вытаращил глаза и энергично замотал головой слева направо.
  - Знаешь ли ты, как зовут римского императора? - послышался чей-то озорной выкрик.
  Бегемот надолго задумался, а затем утвердительно кивнул головой.
  - Врет! - послышались разрозненные голоса.
  - Нельзя обижать животных, - укоризненно промолвил Фагот, - в отличие от нас, врать они не умеют. Сейчас он напишет имя императора на доске.
   В зале охнули.
  Тотчас Азазелло поднес коту грифельную дощечку и большой кусок мела.
  Бегемот пошевелил усами, почесал загривок в раздумье лапой, но мел взял и медленно начертал на доске неровными латинскими буквами - TIBERIUS (Тиберий).
  Зал ошалел. Люди привставали с мест, вглядываясь в сделанную надпись, поминали всех известных богов и восхищенно ахали.
  - А, как зовут иудейского царя? - раздалось с задних рядов амфитеатра.
  Кот стер лапой предыдущую надпись и древними арамейскими буквами начертал - Ирод. Затем подумал и продублировал через черточку это имя на иврите, а потом и на идише.
  Зал бушевал. Гром аплодисментов перемешивался с многочисленными выкриками и восклицаниями.
  Кот степенно кланялся. Фигура и морда его лучились самодовольством. Глаза светились ехидством - что, съели?
  Зал продолжал греметь.
  Фагот поднял сначала одну руку, следом вторую....
  Шум утих.
  - Но все это жалкие фокусы, - звенящим тенором изрек ведущий, - по сравнению с тем, что вы увидите дальше.
  Зал напряженно внимал.
  - Путешествуя по вашей изумительной земле, мы встретили человека, который творил настоящие чудеса. Зовут его Иисус из Назарета. Он щедро поделился с нами своим умением.
  В зале загудели.
  Фагот вновь поднял руку, требуя тишины, - есть ли среди вас люди с конечностями, из которых ушла живительная жизненная сила? Прошу ко мне!
  К арене поплелся человек в оборванной грязноватой одежде, придерживая болтающуюся вдоль тела иссохшую левую руку другой рукой.
  - Это же нищий Симеон. Стал сухоруким еще в детстве, упав с мула, - зашептались в рядах.
  Фагот поставил его напротив себя и, неожиданно звучным голосом, сказал, - протяни же несчастный руку свою ко мне!
  И - о, чудо! Симеон протянул мертвую руку вперед и пошевелил пальцами, - она... она здорова, - едва слышно пролепетал он. Еще не веря, провел пальцами по враз задрожавшим губам, глаза его покраснели и наполнились влагой.
  - О, божественный всемогущий Юпитер! Ты внял моим мольбам... Ты сотворил чудо....
  - Юпитер тут не при чем, - сварливо заметил Фагот.
  Зал внимал происходящему в пораженном молчании. Исцеление было явно настоящим.
  - Слава Иисусу! - рявкнул Азазелло.
  - Слава Иисусу! - возопил исцеленный нищий.
  В амфитеатре творилось нечто невообразимое. Казалось, все разом полезли к арене, чтобы залечить свои болезни и болячки.
  Стоп! Стоп! Стоп! - голос Фаготы обрел громовую рыкость. Обещаю, что завтра мы излечим бесплатно всех желающих. Представление рассчитано на два дня. А сегодня - чудеса продолжаются!
  Люди нехотя вернулись на свои места, возбужденно переговариваясь.
  - Великий учитель и пророк Иисус обладает умением ходить по воде, как по обычной земле.
  Зал слабо зашевелился. Задавленный увиденным, и, находясь в некотором шоке, народ реагировал уже вяло.
  - Он передал это умение нам, - Фагот махнул рукой коту и тот, мягко по-кошачьи спрыгнув в ров с водой, пошел по кругу прямо по поверхности воды, без всяких даже брызг. Лапы его шлепали по воде, не оставляя обычных расходящихся кругов.
  - Воду взяли из Мертвого моря, да еще высыпали туда сотню сиклей соли, - несмело предположил чей-то голос, - а кот - он же легкий.
  Фагот и Азазелло соскочили в ров и изобразили вдвоем матросскую чечетку - вода не колыхнулась.
  Амфитеатр молчал. Люди решительно отказывались верить в хождение по воде.
  - А, может и вовсе не вода это? - продолжил другой скептик.
  - А вы попробуйте, - коварно предложил Фагот.
  Неверующий упирался, но его все-таки вытолкнули ко рву. Потоптавшись на краю и видя, что поверхность, казавшаяся водой, никак не реагирует на телодвижения заезжих магов, он беспечно шагнул вперед. И сразу камнем пошел на дно - плавание было ему незнакомо, а ров был глубок. Азазелло фыркнул, нырнул и вытащил утопшего на край рва. После хорошей встряски вода у бедолаги полилась из всех отверстий, и под улюлюканье публики он бежал назад.
  - Умение дается не всем, а только тем, кто уверовал в Иисуса-спасителя, - серьезно объяснил Фагот, - если здесь такие есть, прошу к нам.
  После некоторого замешательства из рядов выбрался широкий в плечах чернобородый грек. Он не стал с маху прыгать в ров, а подошел поближе к тому месту, где безмятежно резвились на воде фокусники, и решительно сбросил плащ. В ров он ступил задом, придерживаясь руками за бортик, окаймляющий ров. Нога, однако, не ощутила опоры и погрузилась в воду. Претендент попробовал другой ногой, но с тем же результатом.
  - Верую! - тогда завопил он отчаявшимся басом и, отпустив руки, скрылся под водой. Но спасать его не пришлось. Судя по повадкам, он был знаком с морем, поэтому легко всплыл и, отфыркиваясь, вылез на твердь мостика, переброшенного через ров. Грек обескуражено покрутил головой, подобрал свой плащ и побрел восвояси.
  Но зал молчал. Не было бури аплодисментов. Не слышно было даже свиста и улюлюканья в адрес опростоволосившегося грека....
  Фагот понял свою ошибку. Продемонстрированное чудо было нереальным и запредельным для мозгов, собравшегося повеселиться и развлечься, простого люда. Даже видя все своими глазами, люди не могли поверить в происходящее. Сработал извечный принцип: этого не может быть, потому что этого, вообще, не может быть.
  Следовало сотворить что-то понятное и доступное.
  - Есть ли в зале водоносы, в кувшинах которых осталась вода? - в звенящей тишине трескучий тенорок Фагота затейливо вибрировал и переливался.
  Водонос с кувшином, конечно же, нашелся, и клетчатый ведущий призвал его на арену.
  - Свежа ли твоя вода? - он плеснул из кувшина себе в ладошку и почмокал губами, - не то... не то....
  Зал молчаливо и, несколько уже разочарованно, внимал.
  - А, не превратить ли нам ее в хорошее вино?- Фагот взял кувшин, поставил его на пол, крутнул вокруг своей оси и стал делать над горлышком магические пассы.
  - Пробуй же!
  Торговец водой нерешительно понюхал содержимое кувшина, глаза его округлились, он неуверенно глотнул. Будто опасаясь, что кувшин заберут или магическое воздействие закончится, водонос, раз за разом, приникал к горлышку и жадно глотал, выплескивая красноватую жидкость себе на горло и на грудь.
  - Вино... Настоящее прекрасное вино... - причитал он, блаженно закрывая глаза и делая большие судорожные глотки.
  Но амфитеатром уже овладело полное неверие.
  - Он лжет!.. Гнусный сын погонщика мула... Он заранее налил в кувшин вина... Клянусь Сатурном - это мошенники... Одна шайка..., - выкрики становились все злее и агрессивнее....
  Фаготу это надоело. Он вырвал кувшин из рук водоноса и швырнул его в воду, наполнявшую ров.
  - Неверующие невежи! - загремел внезапно над амфитеатром его преобразившийся голос, - по воле Иисуса, вся вода превратилась в вино. Пейте же и думайте о нем, скорбящем о вас и заботящемся о своих заблудших овцах.
  Первым отважился попробовать все тот же водонос. Он черпал из рва жидкость прямо сложенными ладонями и урчал от жадности, давясь и захлебываясь. В любой толпе найдутся те, кто пойдут наперекор устоявшемуся и попытаются установить, хотя бы и невероятную истину - они присутствовали и здесь. Вслед за ними ко рву ринулись прочие жаждущие, и вскоре ров и мостики через него были сплошь облеплены людьми.
   Некоторые срывались вниз и тонули, другие, надув животы даровым вином, обессилено расползались, замирая в переходах и под лавками. Третьи же, самые предприимчивые, уже пытались наладить его доставку домой, про запас....
  - Помните! - грохотал над залом громовыми раскатами голос Фагота, - он прибудет в Иерусалим в пятницу. Он несет всем исцеление, богатство и свободу. Встречайте же его!
  Троица покинула цирк черным ходом. Их уход остался незамеченным.
  Весть о несметных запасах беспризорного вина разнеслась по городу незамедлительно, и цирк был буквально осажден людьми, тащившими в руках самые разнообразные сосуды. Вот тут уже началась настоящая вакханалия с насилием, разбоем и смертоубийствами. В городе начались массовые бесчинства, буйства и драки. Кое-где вспыхнули пожары.
  Войск в Иерусалиме не было. Каиафа, которому доложили о творящихся безобразиях, прибыл к цирку с отрядом стражников синедриона. Но поделать ничего не мог - ни угрозы, ни просьбы, ни посулы не доходили до обеспамятевших, потерявших человеческий облик людей. Вино во рву, казалось, ничуть не убывало....
  И все же выход был найден. Вызванный Каиафой смотритель цирка указал на скрывавшуюся в подземном помещении дубовую заслонку, сдерживающую содержимое рва. Несколькими ударами громадного молота она была превращена в щепки, и бурный винный поток вырвался на свободу, растекаясь по развалам городской подземной канализации. Горестный многоголосый вопль разнесся над иудейской столицей, пугая засыпающих уже ворон и голубей....
  Цель пришельцев была достигнута. К утру в Иерусалиме не было человека, который не знал бы о произошедших чудесах и грядущем пришествии Иисуса. Многие желали прибытия назорейского пророка и готовились к этому.
   Более того, слух о сотворенных чудесах мгновенно достиг даже самых отдаленных уголков, небольшой по территории, провинции. Некоторые селения пустели почти на четверть, их жители, иногда целыми семьями спешили к столице.
  К Иерусалиму, со всех концов Иудеи, толпами и в одиночку шли люди. Матери несли и везли на тележках больных детей. Увечные, слепцы, калеки двигались в надежде на чудесное исцеление своих недугов. Некоторые стремились просто увидеть своими глазами Мессию и воочию поглазеть на диковинные его деяния.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава восьмая
  
  1.5. Каиафа. Не делайся другом из врага....
  
  
  - Тебя домогается некий чужестранец, - низкорослый, с широкой грудью, курчавой головой и редкой черноватой бородкой, слуга просунул крупный нос в комнату, где молился Каиафа.
  - Что ему нужно? - Каиафа уже закончил молитву, поэтому не стал выгонять прислужника, который одновременно служил для него телохранителем.
  - Он сказал, что расскажет это только тебе и, что это очень важно для тебя.
  - Хорошо позови его, но сам будь за дверью, наготове.
  Вошедший не стал представляться, а лишь стал молча и внимательно вглядываться в лицо первосвященника каким-то раскосым узнавающим взглядом.
  Каиафа понял, что это один из тех странных незнакомцев, о которых ему докладывал, обеспокоившийся их появлением Маттавия.
  - Что нужно тебе, чужеземец? Кто вы такие? Какие цели привели вас в наш город? - глава синедриона, в свою очередь, вгляделся в искаженный пламенем светильников лик пришедшего. Один глаз его сиял легкой зеленью, как алмаз чистейшей воды. Но второй - второй был явно фальшивым камнем, с помутневшим широко чернеющим зрачком.
  - Слишком много вопросов... - человек запахнул плотнее мятый клетчатый халат странной, даже для разнообразного востока, расцветки. Он был длинен, тощ и нескладен. По необычному украшению на кончике носа, состоящему из прямоугольничков с дужкой, первосвященник, вспомнив описание, данное Маттавией, опознал одного из двух чужаков, владельца огромного черного кота.
  - И, все же, - Каиафа давал понять, что знает о пришельцах, - по-моему, для благочинных гостей и представителей циркового искусства, которых вы пытаетесь из себя изобразить, поведение ваше чересчур раскованное и шумное. А, для бродячих фокусников вы ведете себя излишне вольготно. И я бы сказал, пренебрежительно, к соблюдению наших законов.
  Пришедший сузил свои разнокалиберные глаза и пристально взглянул в лицо первосвященника, ловя его взгляд. Каиафа отчетливо ощутил шевеление собственных волос на затылке.
  - Какая разница, кто мы? Посланцы Рима, скажем так. Слуги Тиберия... Главное, наши цели совпадают. И мы оба должны это осознавать, - долговязый продолжал ловить убегающий, мятущийся взор главы синедриона..
  - А, если я прикажу схватить тебя?
  - Руки коротки, - лаконично молвил пришелец, и, ставший ярко-зеленым, глаз его за прозрачной треснутой пленкой ворохнулся мутным крадущимся туманом.
   И Каиафа понял, что это не просто слова.
   Тот же продолжил веско и несколько свысока.
   - Ты мудр, священник и оттого столько лет являешься первым из иных служителей богов. Продолжай же править своим народом, нам ни к чему твои заботы и не нужны твои богатства. Мы не посягаем на вашу веру и ваши вековые обычаи. Но... нужна твоя помощь. Которую ты окажешь в своих же интересах, а также на пользу твоего колена и твоего древнего народа.
   - Ты говоришь повелительно со мной, - вероятно, задетый тоном чужака, надменно начал первосвященник, - не я к тебе пришел, но ты ко мне....
  - Таков язык моего народа, он свидетельствует не о высокомерии, а лишь о почтительности к твоему сану. Я всего лишь жалкий проситель. Откажешь в просьбе - твоя воля. Но вспомни о судьбе начальника тайной стражи....
   Иголки ужаса сдавили затылок Каиафы.
   Добродушного нескладного верзилы перед ним, как не бывало. Его другой глаз пламенел, нет, не чернел, а, именно, пламенел первобытным мраком. Зиявшая отчетливо, страшная беспроглядная бездна затягивала мысли главы синедриона в свою глубь и там лениво перебирала чем-то до льдистости холодным.
   Голос гостя внезапно утратил блеяще-дребезжащий оттенок и налился дамасской сталью, - не повтори судьбы Маттавии. Ты ведь сам хотел нас использовать в своих планах....
   - Откуда он знает? Маттавия рассказал? Что же они с ним сделали? - мысли быстро веретенились в голове Каиафы и исчезали, засасываемые, как воронкой, черной жутью глаз собеседника.
   - Помогите же мне, боги! - взмолился он вслух, и тотчас наваждение отступило.
  - Шалом леха !* - вид незнакомца вновь стал смиренным, - давай продолжим наш разговор.
  Каиафу передернуло. Преобразования, происходящие со странным пришельцем, пугали его.
  
  * Мир тебе (древн. арамейский).
   - Но для чего вы мутили народ в Иерусалиме, возвеличивая назорейского пророка и восхваляя его чудеса? - он непроизвольно сказал первое, что пришло в освобожденную от неприятных ощущений голову. - Где вы научились таким фокусам? И откуда в цирке оказалось столько вина?
   Нескладный верзила, однако, не поддержал этой темы и стал говорить совершенно иное.
  - Я, ничтожный, не смею усомниться в твоей проницательности. Прости меня, первый из священников великой Иудеи! Идеи Иисуса из
  Назореи крайне опасны для власти и для веры твоего народа. Не все это понимают. Его здесь никто не знал. Теперь знают. В Иерусалиме послезавтра вспыхнет бунт в поддержку проповедника и этим свершится преступление. Для назреваемого мятежа нужно, чтобы бредовые проповеди назорейского возмутителя нашли понимание у части иерусалимской черни....
  Каиафа внимательно следил за ходом мысли собеседника и признавал его логику и правоту.
  - Sapienti sat*, - неожиданно завершил гость. - Так сказал великий римский оратор Цицерон, когда приближенные императора Тиберия пришли исполнять приговор кесаря. Истина открылась ему при виде их ухмылок и мечей... Мне продолжать? Или ты уже овладел незатейливой извилиной моей мысли?
   Первосвященник утвердительно кивнул крупной породистой головой, - но ведь это приведет и к гибели..., - неуверенно начал он.
  - Именно, именно, именно, - рассыпался вновь тарахтящим тенорком долговязый в клетчатом халате, - в самом Иерусалиме развелось немало смутьянов. Фанатики из секции Иисуса кичатся тем, что они одни знают путь к Спасению. Пусть они разделят судьбу своего мессии. Новая вера должна умереть в зародыше вместе с ее носителем и возможными продолжателями. У него не должно остаться последователей. Все рьяные фанатики будут уничтожены. Никто более не сможет покуситься на власть первосвященника в Иудее.
   - И на власть великого римского кесаря, - добавил он значительно и, видя открывающийся рот Каиафы, предвосхитил вопрос, - да, понадобится помощь римских солдат. Ты сегодня же пошлешь гонца к прокуратору Понтию Пилату, стоящему со своими когортами в прибрежной Кесарии, с донесением о готовящемся восстании против римского владычества. А, завтра следует схватить самого Иисуса и осудить его, как государственного преступника, посягнувшего на власть кесаря, и вероотступника, покусившегося на иудейских богов и провозгласившего себя царем и богом народа иудейского.
  * Мудрому понятно (латынь).
  - Как мы сможем задержать нечестивого назаретянина, если никто из моих людей не знает даже его облика?
   - Твоим стражам укажет на него ученик пророка по имени Иуда. Сегодня вечером он придет к тебе и потребует награды. Она будет невелика, тридцать сребреников - успокоил он скуповатого первосвященника, - это будет, как пароль, по которому ты его узнаешь.
  Его тяжелый пристальный взгляд, казалось, выворачивал наизнанку душу, мысли и память иудея.
  - Пожалуй, это они меня используют в своих непонятных и только им известных целях, - со щемящим тревожным чувством констатировал Каиафа, - но главное - конечная цель у нас действительно совпадает.
   Он искоса бросил быстрый взгляд на незнакомца, вновь преобразившегося.
  Лоб его пересекла непреклонная морщина, узкие губы сжались в полоску, и даже пух белесых нелепых усишек обрел щетинистость и колючесть. Казалось, он положил руку на рукоять меча и, как бы отсалютовал главе синедриона неуловимым движением. Каиафа явственно ощутил запах остро отточенного стального клинка.
  - Кто же они такие? - и первосвященник испугался закравшейся вдруг мысли....
   Затем фигура гостя опять приобрела нескладный свой вид, и он, коротко кивнув, скрылся за дверью.
   Каиафа придвинул к себе листок папируса и взял острый каламус. Он ненавидел римского наместника за его надменность, жестокость и пренебрежение к покоренному древнему народу. Но приходилось искать его помощи.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава девятая
  
   1.6. Неправедный суд. 12 нисана, среда.
  
  
  - Шма, Исраэль! Адонай Элокейну*..., - Каиафа читал молитву звучным, хорошо поставленным голосом, дикция его была безупречна. Он был одет в торжественное облачение первосвященника, хитон полностью скрывала темно-серая шерстяная риза, поверх которой был наброшен голубой ефод, скрепленный на плечах серебряными застежками. Голову покрывал белый кидар - круглая шапка из льняной материи, перевитая разноцветными лентами.
  Члены синедриона слушали внимательно и почтительно, обратив свои взоры вниз.
  Было раннее утро. Вишневое солнце едва цеплялось своими лучами за вершину храма, где первосвященник срочно созвал Синедрион. Приближалась пасха и, как раз в ее канун, как сообщили соглядатаи начальника тайной стражи, ожидался въезд в Иерусалим лжепророка, провозгласившего себя мессией.
  Требовалось решить, что делать с этим отступником от веры израилевой, обросшим многочисленными учениками. Слава его достигла Иерусалима, город был взбудоражен, чернь и лавочники с нетерпением ожидали его прибытия, чтобы оказать ему должные почести и затеять смуту. Римский прокуратор не упустит такого случая покарать в очередной раз народ иудейский.
  - ... Мы с древности соблюдаем законы Моисеевы. Наша вера - яхудут**, и мы должны жить по Танаху*** и свято соблюдать наши шестьсот тринадцать заповедей....
  Гул поддержки эхом прошелся по стенам храма.
  - ... Этот нечестивец..., - чистый звучный голос первосвященника дрогнул, - ... он призывает уничтожить все это. Возможно ли такое? Скажите мне....
  - Нет! - слитный крик был почти единодушен.
  - Тысячу лет назад наши древние предки начали великое дело -завоевание Ханаана. Принесли в Иерусалимском Храме первую жертву всемогущему Яхве... Готовы ли мы к полному разрушению всего созданного ими?
  - Нет!
  
  * Слушай, Израиль! Господь, бог наш (древн. евр.)
  ** Иудаизм (древн. еврейск.)
  *** Священное писание иудаизма
  
  - Яхве долготерпелив и многомилостив. Он говорил нам о приходе Мессии. Но, разве - это он?
  - Нет! Нет! Нет!
  Все семьдесят членов синедриона прибыли на заседание вовремя. Семьдесят первым и семьдесят вторым избранными в синедрион были, поочередно исполняющие обязанности первосвященника, Каиафа и Анна. Синедрион - Совет Иудеи являлся высшим государственным учреждением и высшей судебной инстанцией древней Иудеи.
  Царь Ирод I Великий, получивший трон с помощью Рима, при известии о рождении мессии, который якобы захватит всю власть в Иудее, приказал уничтожить всех детей от двух и менее лет. Таким образом, в Вифлееме, где был рожден Иисус, и его окрестностях было уничтожено четырнадцать тысяч младенцев. После этого царь заболел тяжелой болезнью, которая заживо съедала его тело и отошел от государственных дел, передав всю власть Синедриону. Многие иудеи увидели в этом волю всемогущего Яхве. Они ненавидели своего царя, бывшего не иудеем, но идумеянином, получившим ярлык на царствование на остриях римских мечей.
  Членами синедриона были, в основном, фарисеи, секта которых включала религиозных и политических деятелей, придерживающихся строгого соблюдения догматов веры и предписаний иудаизма, а также саддукеи - выходцы из богатейших людей и древних родов Израиля. Каиафа и Анна относились к религиозно-политическому объединению саддукеев.
  По несколько своих представителей имели в синедрионе также иродиане - последователи царствующего дома Ирода Великого, поддерживающие римское владычество над Иудеей, а также учителя закона (книжники) и левиты.
  Книжниками были знатоки письменной и устной традиций иудейской веры, дававшие толкование Священному писанию и выступавшие помощниками судей в спорных случаях по вопросам вероисповедания.
   Левиты являлись потомками жреческих родов и имели наследственное право на занятие постов в Синедрионе и в религиозной иерархии на местах.
  - ...пусть нашим молитвам внемлет всемогущий Яхве, - закончил Каиафа и воздел вверх руки. Все присутствующие последовали его примеру.
  Немного помолчав с закрытыми глазами, выжидая, пока молитва дойдет до бога, первосвященник продолжил, - не знаю, все ли из вас слышали о богохульстве назорейского проповедника?
  И, отметив реакцию собравшихся, произнес утвердительно, - все.
  - На Совете будет рассмотрен донос пекаря Зельведея из Самарии, - Каиафа поднял над собой листок папируса, - он свидетельствует о нарушении Иисусом из Назарета законов Моисея, богохульстве, святотатстве, оскорблении Господа и Царя.
  Синедрион ответил возмущенным гулом на прозвучавшие обвинения.
  - Два человека могут засвидетельствовать его преступления, - Каиафа повысил голос, следует ли нам их заслушать?
  - Да, - мнение членов Совета было единодушным.
  - Он дошел до того, что называет себя Машиах Бен Давид*, - впервые в голосе первосвященника прозвучало неприкрытое озлобление. - Он пренебрегает нашими ритуальными запретами, касающимися нашей пищи и празднования субботы. Он говорит, что наш город будет разрушен.
  - Смерть ему! Смерть! - кроткие благообразные лица присутствующих исказила злоба и ожесточение против самозванца.
  Речь Каиафы была длинной, проникновенной и витиеватой. По его словам казнь назорейского лжепророка позволит отразить лояльность иудейского народа к Римской империи, поскольку Иисус выдает себя за царя Иудейского и называет себя богом, тем самым, ставя свою личность выше императора. Это не даст повода прокуратору Понтию Пилату начать карательные акции против правоверных иудеев. Утверждая, что своей смертью он спасет иудейский народ и всех детей божьих, он лжет, доказывая это тем, что живет до сих пор....
  - Отчего же он не умер в своей Галилее? Отчего идет на Иерусалим? Он желает смерти и ищет ее? Так, пойдем же ему навстречу! - Каиафа гвоздями вбивал резкие короткие, логически связанные, предложения.
  - Смерть! Смерть ему и его ученикам! - единодушный рев был ему ответом.
  И лишь Никодим из Галилеи, тяжеловесный и медлительный, с неподвижным лицом, дождавшись некоторой тишины, выразил сомнение, - а, имеем ли мы право осудить человека насмерть, не выслушав его самого? Мы должны узнать....
  - Ты тоже галилеянин... Может он один из его учеников... Как смеешь, ты, перечить... Снять с него ризу...
  Трудно было устоять перед таким напором, однако Никодим, а, вместе с ним, и Иосиф из Аримафеи, покинули храм, отказавшись от осуждения, не выслушанного судьями человека.
  - Пусть один человек погибнет, а не весь народ иудейский, -подытожил Каиафа, подкрепив свои слова выразительными жестами.
  * Мессия сын Давида
  - Да будет так! Да! Согласны!
  - Ты, слышал? - первосвященник обратился к присутствовавшему на заседании начальнику тайной стражи Зеллему, заменившего Маттавию на этом посту, - ты со своими людьми должен немедленно выследить и арестовать Иисуса из Назарета.
  Тот молча склонил голову.
   - Его ученики, возможно, вооружены и будут защищать своего вдохновителя - с ними можно не церемониться. Иисуса же взять живым и доставить его на допрос к Анне!
  - Я выполню волю Синедриона и твой приказ, - Зеллем резко развернулся и быстро вышел из храма.
  - Но, какой смерти будет предан богохульствующий галилеянин? - выкрикнул чей-то голос, - я предлагаю побить его камнями вне стен нашего города, сообразно с нашими законами ....
  - Нет, - Каиафа был лаконичен, - мы решим этот вопрос после того, как нечестивый назорей будет схвачен и допрошен.
  Усилием воли он подавил рвущееся раздражение. Лишь на мгновение его лицо исказила гримаса нервозности. Получить свидетельства о подстрекательстве к мятежу и уклонении от уплаты налогов в пользу империи со стороны задержанного галилеянина, пока не удалось. Обвинения же в нарушении Моисеевых законов, богохульстве и святотатстве для Понтия Пилата будут смехотворны. Он их не примет и не положит в основу обвинительного приговора.
  На всех покоренных Римом территориях действовало "jus gladii" * и запрет на смертную казнь преступников без разрешения наместников императора в провинции. И лишь Иудея являла собой исключение, поскольку ей была дана определенная автономия и самоуправление. Но Каиафа собирался решить вопрос о применении к схваченному пророку римской казни, поэтому требовался вердикт прокуратора. Следовало тщательно подготовить доказательства преступной деятельности назорея против империи и ее главы, что было непросто.
  Иудейские старейшины расходились, бурно обсуждая услышанное от первосвященника и о чем-то споря между собой. В храме остались лишь Каиафа и Анна.
  - Итак, мы добились своего без особого труда. Сложнее будет с Понтием Пилатом, который, помимо нарушения наших религиозных законов, должен усмотреть в деяниях галилейского проповедника посягательство против величия Римской империи и лично императора Тиберия.
  
  
  * Право меча (лат.)
  Анна согласно кивнул головой, - я иного и не ожидал от Совета, думаю, что и римский наместник не будет возражать - для него распять иудея....
  Каиафа лишь тяжело вздохнул и пропустил свою черную бороду через кулак, что было у него знаком мучительных раздумий и сомнений. Он предвидел некоторые трудности со стороны упрямого Пилата.
   Зловредный прокуратор может пойти наперекор их замыслам из чистого противоречия первосвященнику, с которым они были врагами. И тогда громкости и публичности процесса будет нанесен удар. Не будет и должного устрашения его нынешним приверженцам и последователям....
  В тот день состоялась знаменитая Тайная вечеря.
  И вечером того же дня судьбе было угодно, чтобы Иисус из Назарета сказал своим ученикам, - вы знаете, что через два дня будет Пасха, и Сын Человеческий предан будет на распятие.
  Ему дано было знать свою судьбу....
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава десятая
  
  1.7. Понтий Пилат. Игра по-крупному.
  
  
  Он лишь бросил короткий взгляд на лицо Тиберия, объявившему ему на заседании Сената об очередной почести - назначении наместником императора в Иудею. Они на мгновение встретились взглядами, в глазах принцепса читались нескрываемые торжество и превосходство....
  Сенаторы это решение поддержали единогласно. Понтий Пилат был фактически развенчан. Он в одночасье лишился основной своей опоры и поддержки.
   Три дня назад легионы, бывшие недавно армией Пилата и громившие племена германцев, ушли к Пиренеям. Ушли под началом другого полководца - Помпея Сервилия, посланные в помощь наместнику испанской провинции для отражения нападения мавров.
   С Понтием Пилатом осталось лишь полтора десятка верных ему солдат. На чернь рассчитывать было нечего. Он знал, что у здания Сената находятся сейчас две когорты преторианцев из личной гвардии императора. И Тиберий лишь ждет, чтобы прославленный полководец проявил непокорность.
  Всадник в шести поколениях, Пилат, предок которого получил во втором поколении за храбрость пожалование в виде пилума - почетного дротика, откуда и произошло имя Пилат, был воином и удачливым полководцем.
  Как и положено представителю сословия всадников, он последовательно прошел все командные ступеньки, возглавляя вначале когорту, потом конный отряд из десяти турм, затем легион и лишь после этого стал во главе Северной армии, направленной с согласия Сената для защиты границ империи от просачивающихся германских и галльских племен. И одержал великую победу.
   Он даже не знал о существовании такой провинции, куда его сейчас, с одобрения Сената, назначали в награду за победы в Галлии. Нет, он не станет противиться, не даст Тиберию повода....
  И Понтий Пилат безропотно покорился релегации в забытую богами местность. Через три дня он с оставшимися ему верными людьми отбыл на галере в направлении на восток.
  Знойный, продуваемый сухими злыми ветрами, Иерусалим прокуратору сразу не понравился. Непривычная уличная суета, скученность, по большей части, неказистых домишек пришлись ему не по нраву. Крикливый, вздорный, грязный народ, проживающий здесь, вызвал стойкое отвращение.
  Для своего проживания и квартирования подчиненных ему немногочисленных римских войск он выбрал небольшой прибрежный городок Кесарию, считавшуюся морскими воротами провинции. Средиземное море смягчало непривычно жаркий климат Иудеи и давало возможность принимать любимые Пилатом морские ванны прямо в построенном для него дворце. На крыше дворца выдавалась террасой в сторону моря обширная солнечная галерея с фонтанами для освежения воздуха.
  - Тиберий не оставит меня в покое, - размышлял Понтий Пилат, - он постарается погубить соперника, хотя у меня и в мыслях не было им стать. Значит нужно быть готовым и необходимо искать союзников. Кто ими может стать - легат Сирии Гай Петроний? Или наместник императора в Испании Аппий Силан? А, может быть, командующий войсками империи в Северной Африке Марк Теренций Лер?
  Он постепенно приходил к мысли о своем возвращении в Рим и о войне с Тиберием. Почему бы ему самому не стать императором?
  Прокуратор безрадостно обвел глазами свой кабинет, отделанный орехом. Повсюду на стенах висели знаки его доблести. Вот миниатюрное серебряное копье с закругленным наконечником - боевая награда за победное сражение в Галлии. Маленький бронзовый щит, отделанный серебром с двумя золотыми перекрещенными гастами - воспоминания о битвах в Паннонии. Серебряные поножи с изображением пучков стрел - оборона Падуи от норманнских племен. Серебряный римский орел с полураспущенными крыльями, вцепившийся в цифру II - знак дуконария второго разряда, одного из высших должностных лиц Рима, пожалованный ему по возвращении из германских походов.
  И трофеи - холодное оружие, принадлежавшее побежденным вождям. Особенно красив, богато отделанный драгоценными камнями, кончар - длинный прямой обоюдоострый меч, привезенный с берегов далекого Борисфена.
  А, это морской венок с украшениями из двух сведенных носами военных трирем, свидетельствующий о том, что его обладатель пересек Средиземное море.
  Наместник тоскливо посмотрел в окно, из которого виднелось море, с его вечными неумирающими волнами, увенчанными барашками белой пены. Все же жара здесь не ощущалась так сильно.
  В знойный Иерусалим он приезжал лишь для отправления государственных надобностей и разрешения некоторых судебных дел, подсудных империи.
  Прокуратор встретил посланца Каиафы хмуро и настороженно. Он не терпел первосвященника, как ненавидел, впрочем, и весь его народ. И здешнюю погоду, то принуждавшую бежать от иссушающего зноя к тенистому журчанию дворцовых фонтанов, то пыхавшею внезапной морской сыростью и промозглостью, заставляя страдать от ноющей боли в поврежденном в бою позвоночнике.
  Но, развернув скрепленный печатью папирус и вчитавшись в сухие строки послания главы синедриона, он не смог скрыть радостного возбуждения. Каиафа не стал бы обращаться к нему без серьезного повода. В Иудее назревал серьезный мятеж. И местная власть официально обращалась за помощью римского прокуратора....
   Понтий Пилат не раз пытался вызвать серьезные потрясения в подначаленной ему провинции. С этой целью его солдатами осквернялись местные храмы, оскорблялись чувства верующих иудеев, а вспыхивавшие в ответ на это волнения, он подавлял с бессмысленной жестокостью и беспощадностью, рассчитывая вызвать повсеместное вооруженное восстание.
   В 21 году его войска впервые вошли в Иерусалим с императорскими знаками, на которых рядом с орлом, государственным символом Рима, красовалось изображение императора Тиберия. Он хотел показать верность сославшему его принцепсу.
   Однако иудейская религия запрещала изображение человека в живописи и скульптуре, и евреями это было воспринято, как намерение осквернить святой храм, куда вошел прокуратор.
  Каиафа и Анна - первосвященники Иудеи призвали жителей Иерусалима проявить неповиновение в пассивной форме. Они построились в огромную колонну и отправились в Кесарию расположенную почти в ста стадиях от столицы. Организованные толпы фанатиков окружили дворец римского наместника и криками призывали убрать из священного города императорские реликвии.
   Пилат лишь смеялся над этим. Его когорты в течение получаса могли разогнать и уничтожить безоружных людей. Пять дней длилась осада его дворца. Наконец, не выдержав, он приказал всем собраться на ипподроме, где он выслушает их претензии. Тогда же произошла его первая стычка с Каиафой.
  - Игемон, - обратился к нему первосвященник, намеренно опуская слова "достойный" или "великий", как обычно обращались к римскому наместнику, - еще кесарь Август даровал нам свободу вероисповедания и издал эдикт об уважении нашей веры. Зачем ты нарушаешь установления главы Рима?
   - Именно, император изображен на штандарте, разве его власть не простирается на вашу жалкую провинцию, - пренебрежительно ответил прокуратор, окруженный солдатами.
   - Император властен над нами, но не властен над нашей верой, - не уступал Каиафа, - мы требуем убрать святотаство, наши храмы для нас - но не для римлян.
  - Отправьте ваши требования вашим богам, может они сумеют их выполнить, - Понтий Пилат был насмешлив и язвителен. Солдаты засмеялись.
  - Мы не уйдем из Кесарии, пока ты не прикажешь выполнить их, мы лучше умрем, - глава синедриона воздел руки к небу. Двадцатитысячная толпа ответила возбужденным гулом и опустилась на колени.
  - Я, как раз собирался заложить новое кладбище в городе, - прокуратор дал знак стоявшему подле него трубачу.
  Со звуками трубы на ипподром ворвались несколько сотен легионеров с обнаженными мечами. Казалось, устрашенные иудеи кинутся бежать от свирепых солдат, а некоторые из них будут изрублены для устрашения толпы.
  Но здесь случилось небывалое - по знаку Каиафы они все, как один, распростерлись на земле, обнажив свои спины и шеи, показывая, тем самым, что готовы погибнуть, но не уйти.
  Прокуратор был потрясен этой стойкостью. Он не мог истребить два десятка тысяч подданных империи - реакция жаждущего его гибели Тиберия была предсказуема. Пойдя на уступки, он пообещал убрать штандарты с изображением императора, но отныне коварный Каиафа стал его заклятым врагом.
  Второй раз Каиафа показал зубы, когда римский наместник решил построить акведук, длиной в пятнадцать стадий, для снабжения жителей Иерусалима водой из источника Эль-Аррув. Справедливо полагая, что расходы должны нести сами иудеи, и не имея возможности провести разовый налоговый сбор, так как это было прерогативой императора, он конфисковал силой средства, принадлежащие храму.
  И вновь Каиафа спровоцировал бунт. Но здесь Пилат был начеку. Заранее переодетые горожанами, его вооруженные легионеры безжалостно расправились с мятежниками, многие из которых были убиты и изувечены. Он дал задание своему начальнику тайной службы Корбению с верными людьми найти и в суматохе заколоть Каиафу, но тот избежал расправы, скрывшись, на время, из города.
  Дотошный посторонний наблюдатель наверняка отметил бы, что прокуратор делал все, для того чтобы в провинции вспыхнуло широкомасштабное восстание, огонь которого охватил бы всю ее территорию.
   Эта, казавшаяся чужому глазу неразумной, политика проводилась им с единственной целью - получить повод к прибытию в Иудею полнокровных римских легионов для подавления вооруженного сопротивления восставших.
  О, он знал, что делать с этими легионами, отданными ему в полное подчинение. Он не проявит больше малодушия и не растеряется, как тогда - в Риме, когда его победоносные войска были отданы другому полководцу и маршем ушли в Испанию. А, он остался беззащитным и наедине против многочисленных преторианцев императора Тиберия и войск римского гарнизона.
   Результат - эта позорная ссылка, где он опытнейший и прославленный полководец командует семьюстами всадниками и двумя тысячами пехотинцев, не имеющими хорошего боевого опыта и разбросанными по четырем гарнизонам.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава одиннадцатая.
  
   1.8. Шесть дней до Пасхи. Горечь Гефсиманского сада.
  
  С утра над Иерусалимом повис душный плотный, казалось осязаемый всеми органами чувств, зной. Порой очертания башен, дворцов и храмов причудливо колебались в густом мареве неподвижного жаркого воздуха. Усугубляло это впечатление завеса пыли, поднятая входящими в город торговыми караванами. Мельчайшие песчаные частицы покрыли листву деревьев и траву непроницаемым тусклым покрывалом, уничтожая радостные зеленые оттенки городского ландшафта.
  Распускались и тянулись навстречу солнечным объятьям лишь светло-серые неказистые цветки шелюги, называемой в странах, расположенных к северо-востоку, вербой - наступало первое весеннее цветение деревьев.
  Город напряженно затих. Нет, не от обычной в это время жары.
  Не было слышно привычного многоголосого шума громадного рынка, который был заполнен едва ли на четверть. Нет, не оттого, что лавочники распродали все свои товары.
  Мало людей сидело за столами многочисленных трактиров и других подобных заведений. Нет, не потому, что город избавился, наконец, от своих пьяниц, игроков и обжор.
  Город ждал. Он ждал обещанного пришествия Спасителя, чудес, исцеления болезней, наступления всеобщего равенства и счастья.
  - Хлеба, вина и зрелищ, - говорили граждане Рима и вольноотпущенники.
  - Вольноотпущенничества, - жаждали немногие, бывшие в Иудее, рабы.
  - Позабавиться, - хотел люд, охочий до игрищ, арен и театров.
  - Перемен, - желали мелкие торговцы и ремесленники, недовольные засильем саддукеев, фарисеев и книжников не только в религии, но и во всех государственных органах Иудеи. Им приходилось платить налоги и могучему Риму, и царю, и Синедриону - фактическому властителю Иудеи.
  Город ждал въезда Мессии.
  И час въезда настал.
  На белой ослице, покрытой шелковым красным покрывалом, сидел, не примечательный ни статью, ни ростом, ни красотой, человек, которого встречали, как бога.
  Женщины и дети ломали пальмовые ветви и бросали на него. Мужчины сбрасывали верхнюю одежду, устилая ей дорогу, въезжающего в город.
  - Слава Иисусу! - звучало со всех сторон.
  Люди, называвшие себя его учениками и последователями следовали пешком следом, образуя, с примыкающими, постоянно, приверженцами новой веры, торжественную процессию.
  Неразлучная троица стояла в мятущейся толпе, выкрикивающей приветственные слова.
  - И почему мессир придает такое значение этому человеку..., - задумчиво пробормотал Фагот, провожая взглядом грандиозное шествие, сопровождающее, ничем особым не примечательного, наездника на ослице.
  - Осанна сыну Давидову, - ревела толпа, - благословен грядый во имя господне!
  В истории Иерусалима не было столь торжественной встречи кого-либо из пророков. Никогда еще люди не были так многочисленны и единодушны....
  - Зачем тебе, Учитель, идти к ночи в сад Гефсиманский, - спросил коренастый, черноволосый, с небольшой бородкой, человек, из-под широкого плаща которого высовывалась рукоятка небольшого меча, - это опасное место. Я слышал, вчера римские солдаты схватили там вождя зелотов и предводителя сиккариев Иисуса Вар-Раббу.
  - Что же он сделал?
  - Он убил возле аррианского храма сборщика податей, ударив его два раза ножом в живот. И скрывался после этого в глухом уголке Гефсиманского сада. Но кто-то донес, и легионеры, арестовав его, посадили в тюрьму. Говорят, в саду скрываются и другие разбойники.
  - За что он убил мытаря?
  - За то, что тот служил Риму.
  - Нет таких грехов, за которые следует платить жизнью.
  - Давай же останемся, Учитель.
  - Нет. В саду есть древняя смоковница. Никто не знает, сколько ей лет. Но к находящемуся под ней, снисходит откровение. Я должен там помолиться....
  - Тогда я пойду с тобой, - решительно сказал человек с мечом, которого звали Петром, - у меня есть оружие, чтобы защитить тебя, в случае опасности.
  - В эту ночь, прежде чем пропоет петух, ты трижды успеешь отречься от меня, - с горечью подумал Иисус, но вслух лишь произнес, - хорошо, ты будешь сопровождать меня.
  - И, я пойду, - сказал курчавый и горбоносый Иаков, - у меня тоже есть меч.
  - Я с вами, - сказал миловидный юноша с вьющимися золотистыми волосами и большими голубыми глазами, показывая всем небольшой, но остро отточенный нож.
  - Ты, еще слишком юн, Иоанн, чтобы носить оружие, - с упреком произнес Учитель.
  - Мы все пойдем, - закричали остальные собравшиеся, считавшие себя учениками Иисуса.
  - Что ж, я не волен сегодня указывать вам место. Каждый поступит по-своему, но изберет свой путь....
  Поздний вечер был душен и липок. Лишь необычайно яркая луна сопутствовала им, через затихший уже город, к западным отрогам Елеонской горы, к которой примыкал Гефсиманский сад.
  Но оказалось, что не одна молчаливая спутница ночи, луна, сопровождала ночных путников. В черневшем густом кустарнике, окружавшем Овчую купель, а, мимо нее проходила дорога в сад, шевельнулись три тени.
  - Я пойду, сообщу Каиафе, а вы следуйте за ними. Вступите в дело, если подведет Иуда, - и обладатель длинной изломанной тени бесшумно скользнул через заросли в юго-восточном направлении.
  Глухо звякнул металл. Что-то ворохнулось в кустах.
  - Да, придержи ты свою цепь, - прошипела тень, имеющая форму квадрата, другой - состоящей из малого овала, водруженного на большой, - что ты везде с ней шатаешься....
  Та, в ответ, лишь обиженно засопела.
  Тих, темен и мрачен был Гефсиманский сад. Лишь тихо шелестела листва деревьев, да где-то в глубине сада раскатисто ухал филин. Небо было почти безоблачно, но пригорюнившаяся застывшей тучкой неяркая луна давала мало света.
  - Останьтесь здесь, - тихо молвил Иисус своим спутникам, - я хочу побыть один.
  В густой тени древней смоковницы было черно и мрачно.
  - Выслушай меня, отец мой, - Иисус опустился на колени и поднял свои глаза к небесам.
  Он долго ждал, обратив лицо вверх, боясь задать вопрос и услышать на него ответ. Давящая тишина уже не прерывалась даже шорохами сада. Затихли и крики хищной птицы. Ученики, следовавшие за ним, отчего-то заснули прямо на земле.
  - Я знаю свою участь. Скажи, возможно ли, чтобы минула меня чаша сия.
  Иисус вновь застыл, ожидая ответа, с тоской и печалью, уже зная, каким он будет.
  - Прости мне мои сомнения.... Правильно ли я тебя понимаю? Дай знак.
  Вновь наступило гнетущее молчание.
  - Я обречен нести страдания и умереть в муках, - горько сказал человек, находящийся в тени древнего дерева.
  Он встал с колен и величаво выпрямился, - мне дано испить свою чашу до дна, и я не сожалею об этом.
  Голос его был тверд и решителен. Сомнения и тоска покинули его душу. Тишина прервалась. Послышалось неторопливое журчание ручья Кедрона, тихо зашевелилась листва в саду. Со стороны города раздался приближающийся шум вооруженных людей, и замелькали блики факелов.
  - Благослови же меня, - Иисус вновь стал на колени.
  - Он находится где-то здесь, - задребезжал чей-то тенорок, его видели входящим в сад со своими несколькими учениками....
  Назаретянин встал с колен и спокойно вышел из тени смоковницы на призрачно-желтый неровный свет факелов. Тотчас же, откуда-то тьмы, к нему подскочил верный Иуда.
  - Беги! Тебя хотят схватить, - прошептал он хрипло, наклонившись к уху своего наставника. Концы красного шарфа взметнулись над его плечами кровавыми сполохами беды.
  Несчастному Иуде это движение некоторые, струсившие в тот миг, последователи потом припишут, как указующий вероломный поцелуй.
  Целовать Учителя в заполненном мятущейся толпой полумраке Гефсиманского сада? Более нелепой выдумки сложно и придумать. Но ей поверили. Жест этот так и войдет в историю навечно, как Иудин поцелуй - символ коварства, лжи и предательства.
  И сейчас же к ним бросились стражники, желая схватить обоих.
  Со стороны ручья бежали проснувшиеся ученики. В тени смоковницы затаились уже обладатели квадратной и овальной теней, неотступно следовавших за обреченным пророком.
  - Беги же! - Иуда схватил его за руку и пытался увлечь за собой.
  Но преследуемый отстранил Иуду рукой. Лицо его было бледно, печально, но горело решимостью. Три года он скитался по Палестине под непрерывной слежкой врагов и соглядатаев Синедриона, которые распускали о нем несуразные слухи и устраивали провокации. Настал час просветления, наступал момент истины.
  - Я - тот, кто вам нужен, - просто сказал он.
  Служители тайной стражи бросились к нему, но выскочивший из тьмы с мечом Петр, отсек одному из них правое ухо.
  - Вложи меч в ножны; ибо все взявшие меч, мечом погибнут, - с этими словами Иисус приложил руку к уху потерпевшего и исцелил его.
  А затем добровольно отдался в руки окруживших его стражников, не позволив своим ученикам встать на его защиту.
  - Дело сделано! - прошипел кот в черноте смоковницы, нервно дернув ухом.
  - Часть дела сделана, - тихо поправил его Азазелло, зорко наблюдающий за удаляющейся к городу толпой.
  - Рано говорить о завершении дела, - выскользнувший из уходящей толпы Фагот, вновь оказался рядом с товарищами.
  Иисус был отведен в дом первосвященника Анны и провел там ночь взаперти, дожидаясь неправедного суда. А, все его ученики, узнав об этом, разбрелись по городу, не приняв никаких мер к его освобождению. Устрашение ли, воля Учителя или иные причины побудили их к этому - об этом уже не узнать....
  Такова была истинная картина, отчего-то искаженная некоторыми евангелистами, а, возможно, их переписчиками и последователями.
  Но, не кажется ли читателю странной удивительная ловкость апостола Петра, по легенде, якобы, простого рыбака из Галилеи, никогда не бывшего воином, столь точно сработавшего не на поражение врага, а на провокацию, чтобы озлобить слуг Каиафы? Не он ли, следуя предначертанному своим Учителем, трижды за ночь от него отречется?
   Почему в Первом послании Петр называет евангелиста Марка, выходца из образованной и состоятельной иерусалимской семьи, своим сыном? Благодаря чьему влиятельному заступничеству он был освобожден из плена кровожадного царя Агриппы I. И, наконец, отчего, именно, благодаря Петру, человечество обязано печальными сведениями о дальнейшей судьбе Иуды?
  В то же время апостол Павел, несомненно, самый осведомленный из окружения Иисуса, в своем описании последней вечери вообще не упоминает о предательстве Иуды - наиболее ярком, после казни Учителя, событии тех дней. Нет об этом речи и при отображении им сцены явления Иисуса апостолам.
  Вопросы, вопросы, вопросы....
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава двенадцатая
  
   1.9. Каиафа. Распни его! Распни!
  
  
  - Сыны и дщери Авраама, Исаака, Иакова.... Слушайте и внимайте! - Каиафа говорил высоким звенящим голосом, стоя у аналоя, - возьмите родственников и детей своих, пусть они возьмут своих единоверцев и идите все на площадь к дворцу Ирода, где остановился римский прокуратор. Все вы слышали слова мои о страшной опасности, нависшей над Иудеей....
  Толпа, находившаяся в храме, глухо зароптала.
  - Помните законы Моисеевы и исполняйте их..., - глаза первосвященника лихорадочно блестели.
  Служитель подбросил в дымящуюся курильницу кедровой смолы. По храму поплыл ароматный приятный запах.
  - Кричите же там все о распятии Иисуса назорейского..., - сильная костистая рука, сжимавшая посох первосвященника с двумя переплетающимися у навершия змеями, резко ударила им в каменный пол.
  Тяжелое злобное дыхание сотрясало толпу.
  - ...Яхве велик и всеведущ - он смотрит на нас, - закончил Каиафа.
  Толпа бело-черно-серой змеей, по цвету одежд различных сект, вытянулась из храма и поползла к сумрачным башням дворца царя Ирода. По дороге к ним примыкали все новые и новые их приспешники.
  Дворец жестокого и мнительного иудейского властителя фактически являлся хорошо укрепленной крепостью. Громадная площадь перед дворцом почти вся оказалась заполненной народом. Стоял глухой гул.
  Фагот и Азазелло шныряли в толпе, подзадоривая выкриками и без того неистововавших людей. Бегемот сидел далеко в стороне в тени смоковниц, окружающих площадь, благоразумно решив держаться подальше от безумной давки, где можно было быть затоптанным насмерть. Да и появление циркового кота среди религиозных фанатиков не вписывалось в общую картину предъявления требований к римскому прокуратору.
  - Предать казни гнусного обманщика! Умертвить лжепророка! - бесновалась толпа, то, растекаясь широкими ручьями вокруг мрачного дворца, у входов в который стояли вооруженные римские легионеры с каменными, ничего не выражающими, лицами, то, сливаясь в единое пестрое пятно на площади.
  Вдруг толпа раздалась, и из нее вышел чернобородый человек, одетый в облачение иудейского первосвященника.
  - Каиафа... Каиафа..., - прошелестело по площади.
  Первосвященник поднял вверх руку с посохом, и толпа затихла.
  - Я иду к римскому прокуратору Пилату, - прокричал он, - дождитесь меня.
  У главного входа во дворец стояли две шеренги легионеров с квадратными бронзовыми щитами и обнаженными, поднятыми к плечам, короткими римскими мечами. Бесстрастные их лица были спокойны и непроницаемы.
  - Прокуратор ждет меня, - надменно процедил Каиафа загораживающим вход солдатам.
  Выделявшийся среди них знаками отличия центуриона на начищенной до блеска кирасе, медленно всмотрелся в его лицо, окинул фигуру пристальным взглядом, в поисках спрятанного оружия, и повелительно махнул рукой. Легионеры расступились и, пропустив иудейского посланца, вновь сомкнули строй. В каждом их движении сквозила гордая непреодолимая сила Рима - властителя всей земли, и бесстрашный первосвященник невольно поежился.
  Понтий Пилат находился на втором этаже, в зале для приемов. Он был одет в просторную парадную латиклаву - белоснежную тогу с широкой пурпурной каймой. Под ней, надетый на тунику, скрывался посеребренный панцирь с двумя орлами на груди. Ноги были одеты в котурны из толстой кожи, переплетенные ремешки которых были накрыты бронзовыми наколенниками. Сбросить тогу можно было мгновенно, и тогда представал готовый к бою воин, меч которого висел возле окна.
  Загорелое лицо выделялось орлиным носом, выдающимся квадратным, резко очерченным подбородком и властными серыми глазами. Лоб тронули едва наметившиеся залысины.
  Прокуратор стоял у суженного к верху, похожего на бойницу, окна. Через открытое окно был виден блиставший на солнце огромный Храм Иеговы.
  В углу у стены стоял массивный резной стол из черного африканского дерева с бронзовыми ручками. На нем лежало несколько свитков папируса и большая медная прокураторская печать.
  Сегодня было уже рассмотрено три дела о преступлениях против Рима. Они были несложными. Приговорен к распятию на кресте иудей Иисус Вар-Рабба за убийство также иудея, но служившего сборщиком налогов в пользу империи. Тайная служба прокуратора давно выслеживала этого дерзкого вождя секты сиккариев, поставивших своей целью расправу над единоверцами, пошедшими в услужение римским властям.
  Прокуратор приказал прежде допросить его, помощью опытных и сведущих в пытках специалистов, чтобы попытаться раскрыть всю тайную организацию зелотов, сплотившихся для противодействия римской оккупации. Часть ее составляла секта сиккариев, называвшихся по-иному, кинжальщиками. Они и занимались, непосредственно, убийствами пособников римской власти. Хотя, пока особой угрозы для империи эти заговорщики не представляли. Акции их были редки и единичны, а связь с официальной местной властью Иудеи не прослеживалась.
  Двое других осмелились плеваться и бросить камень в личный штандарт наместника с изображением императора Тиберия при въезде когорты охраны в Иерусалим, тем самым, оскорбив величие империи. Сегодня они также будут распяты.
  Каиафа вошел, непрерывно постукивая о мрамор пола посохом первосвященника. Шумная поддержка фанатичной многотысячной толпы вселяла надежду на сговорчивость заезжего гордого и неуступчивого упрямца.
  Наместник, смотревший на площадь из окна, при звуке шагов, резко обернулся и смерил вошедшего сердитым взглядом.
  - Зачем ты настраиваешь людей на смуту, первосвященник? Какова твоя цель?
  - Они пришли сами.
  - Не нужно мудрости вашего Соломона, чтобы поверить в твои лживые слова.
  - Они собрались здесь все вместе, различные по своим убеждениям, чтобы выразить....
  - Как же! Твой сварливый, корыстный, погрязший во многих суевериях и грызущийся между собой, народ, вдруг объединился... Будто ты не знаешь о моих соглядатаях - мне известен каждый твой шаг, - саркастично произнес наместник Иудеи.
  - Проклятый римлянин, - с привычной злобой подумал Каиафа, - пусть тебя покарают твои же боги....
  - Впрочем, и твои люди шпионят за мной, - продолжал прокуратор, презрительно сощурив властные глаза, - и меня это не обижает. Не смей только писать на меня доносов императору, иначе я тебя уничтожу!
  - Я не писал на тебя доносов....
  - Будто бы.... А, о растрате казенных денег, которые, на самом деле, были потрачены на строительство акведуков для Иерусалима?
  - Нам не нужны были эти акведуки.
  - Хотите жить в грязи, купаться в нечистотах и пить отвратительную воду.... Что ж - ваше право. Но пока вы являетесь подданными империи, я должен ..., прокуратор внезапно прервался, - ладно, мы не для этого здесь встретились. Говори - что тебе нужно?
  - Нами арестован и осужден к смерти некий проповедник из Галилеи, по имени Иисус Назаретский.
  - Я знаю это.
  - Он связан с вождями зелотов, организующих убийства ваших сторонников в Иудее.
  - У меня на этот счет совершенно иные сведения.
  В окно донесся рев толпы. Слышались ругательства и выкрики на разных языках.
  - Распни его! Распни..., - верещал чей-то тонкий голос, поразительно похожий на голос Фагота.
  Толпа дружно подхватила, - распни....
  Интересное совпадение, - саркастически заметил прокуратор, - как только ты заговорил о проповеднике - твои люди закричали о предании его смерти на кресте. Как это у тебя получается?
  - У каждого свои секреты, - ушел от ответа Каиафа и продолжил, - но, помимо преступлений против моего народа, Иисус совершил и преступление против великого Рима и лично римского императора, - он помолчал и добавил, - да, пошлют ему боги долгие годы.
  - Какое же преступление, - заинтересовался прокуратор.
  - Он объявил себя царем Иудеи, а кому, как не тебе известно, что никто не может быть царем провинции без согласия Рима, то есть решения римского Сената. И он считает себя богом, то есть ставит себя выше императора Тиберия.
  Понтий Пилат задумался, теребя пурпурный край своей белоснежной тоги.
  - Действительно, если задержанный заявляет это - тем самым совершается одно из самых тягчайших государственных преступлений и виновный заслуживает распятия на кресте, - размышлял он.
  Любые действия против Рима и императора следовало расценивать, как оскорбление величия римского народа, что было предусмотрено весьма подробным и изощренным римским законодательством и предусматривало лишь одно наказание - смертную казнь.
  - Но, с другой стороны, с чего бы это лукавый Каиафа доносит ему о преступлении против Рима и императора, которых ненавидит, ну, может, чуть менее чем самого прокуратора, - это казалось ему странным. - Он скорее укроет любого преступника, посягнувшего на римлян и их законы, и даже вложит в его руки меч, чем выдаст....
  Вновь поднявшийся рев толпы прервал его мысли.
  - Но, почему этого иудея... Он ведь иудей?...
  - Он галилеянин.
  - Все равно, относится к вашему народу... Почему его следует судить по римским законам? Вы приговорили его к смерти за преступления против ваших законов и обычаев - казните же его, заодно, и за преступления против Рима! Покажите свою преданность императору Тиберию!
  - Мы не вправе судить по римским законам. Кроме того, мать его, дочь козопаса, зачала от беглого римского солдата Пандиры, значит, в его жилах течет и римская кровь.
  Явно не поверивший в это Пилат, лишь саркастически рассмеялся, - даже, если ты говоришь истину - от этого он не стал римским гражданином. Есть ли у вас письменные свидетельства преступной деятельности вашего пророка?
  - У нас есть донос, обвиняющий Иисуса из Назарета в ....
  - Neminem cito accusaveris! Вам, дикарям, неизвестен этот основополагающий принцип римского судопроизводства, - прокуратор презрительно сощурил глаза и поднял подбородок, - это означает - никого попешно не обвиняй.
  - Но император....
  - Император - уста всемогущего Юпитера в небесах, я - уста императора в Иудее, - серые жесткие глаза сузились, прямые, как два лезвия римских мечей, тонкие сухие губы, гневно сжались.
  - К Иерусалиму со всех сторон движутся толпы людей, если они захотят освободить арестованного....
  - Я должен его допросить, - твердый голос наместника напоминал разящий короткий удар римского меча.
  - Но, неужели игемону недостаточно приговора Синедриона....
  - Вели доставить его сюда и передать центуриону у главного входа, - прокуратор не колебался.
  Взгляд его был крайне неприветливым и от него хотелось уклониться, как от брошенного копья.
  Связный рев толпы затих, лишь отдельные крики долетали до окон дворца.
  - Он, как будто руководит своими соплеменниками отсюда, - поразился прокуратор, а вслух сказал, - ты можешь идти - я сообщу тебе о своем решении позже.
  Оставшись один, Пилат достал из-под тоги висевшую на простой льняной нитке серебряную буллу и достал из нее амулет, подаренный ему отцом, в тот день, когда он впервые взял в руки меч.
  - Помогите же мне боги, - прошептал он, вглядываясь в выполненное из красноватого золота изображение головы ящерицы, сверкнувшее маленькими рубинами, вставленными вместо глаз.
  
  Глава тринадцатая
  
  1.10. Понтий Пилат. Pereat mundus, vivat justicia.*
  
  Прокуратор подошел к окну и посмотрел на площадь, заполненную людьми. Выкриков и рева больше не было, лишь глухой ропот пронесся по толпе, заметившей его появление. Он окинул стоящих внизу презрительным взглядом.
  Нечистая небрежная одежда, лохматые засаленные бороды, обмазанные жиром косички, тысячи лукавых и злобных, навыкате, глаз - наместник с отвращением сплюнул в мраморную урну стоящую сбоку.
  - Рим, - единственная мысль, которая владела его душой уже пятый год, - возвратиться в столицу империи любой ценой....
  Услышав шум шагов, Пилат обернулся - центурион ввел арестованного через другую дверь и, следовательно, он был доставлен не через вход, ведущий во дворец с площади. Предусмотрительность Каиафы была неудивительна, судя по доносящимся крикам, задержанного могли не довести живым через разъяренную, беснующуюся толпу.
  Он не стал садиться в кресло, а подошел и остановился в двух шагах от пришедших, с интересом вглядываясь в бесстрастное неподвижное лицо невысокого худощавого человека лет тридцати.
  Пленник был одет в аккуратную белую хламиду, на греческий манер, отороченную серой окантовкой с простым узором, застегнутую на правом плече, коричневатого камня, фибулой с изображением пальмовой ветви. Никаких других украшений на одежде и теле не было. Ноги его были босы.
  Волосы, цвета спелого ореха, извиваясь колечками, в беспорядке спадали на плечи, разделенные посередине, едва заметным спутанным пробором. Лицо, слегка бронзоватого оттенка, свидетельствующего о частом нахождении под палящим солнцем, хранило спокойное и отчужденное выражение. Высокий лоб с двумя продольными неглубокими морщинами слегка нависал над коричневатого цвета, скорее карими, блестящими глазами. Довольно крупный нос имел более римские, нежели иудейские очертания. Левая щека имела явственно красноватый цвет и была поцарапана, очевидно, храня следы нанесенного по ней удара.
  Небольшие выразительные губы почти скрывала курчавящаяся густая бородка, сросшаяся с усами, также разделенная посередине и того же цвета, что и волосы на голове, разве, чуть рыжеватее и темнее.
  Ничего, особо примечательного, в его облике прокуратор не усмотрел. Его можно было принять и за грека, и за римлянина, и за иудея.
  
  * Пусть гибнет мир, да здравствует справедливость (лат.)
  Этот человек дерзнул поднять голову против всесильного Рима?
  - Ты можешь идти на свой пост, - сказал он центуриону и попытался заглянуть в глаза арестованного.
  - Чем досадил ты им?
  - Слова твои следует обратить к ним.
  - Правда ли, что ты делал чудеса?
  - Не я делал, но Бог.
  - В какого бога ты веришь? Он у тебя один?
  - Вера - это надежда. Разве запрещено надеяться? - уклонился от прямого ответа задержанный.
  - Для чего ты пришел в Иерусалим?
  - Я принес огонь, который очистит этот мир.
  - От римлян?
  - Нет. От нечестивцев, беспутных и бесчестных людей. И потом на выжженной и очищенной земле я воздвигну новый Иерусалим.
  - Ты царь?
  Худощавый человек поднял большие влажные глаза и глухо произнес, - царство мое - не от мира сего.
  - Где же царство твое? - в голосе прокуратора прозвучала скрытая насмешка, - за пределами империи великого Тиберия?
  - Царство мое есть истина, - арестованный не принял иронии, - и я пришел в этот мир, чтобы провозгласить ее.
  - Что есть истина, по-твоему? - заинтересовался римский наместник, - познаю ли я истину, допросив тебя, выяснив твою суть, уяснив твои преступления и предав смерти?
  Человек долго молчал, отрешенно глядя, как в узкую бойницу за спиной собеседника неторопливо проникает луч солнца.
  - Единственная истина это вера в Бога, - отчужденно произнес затем пленник. - Это сам Бог, как таковой. Человек приходит к истине через свои заблуждения, полагая эти заблуждения за истину, за свою веру. Он никогда не познает Истину, но может приблизиться к ней и обрести веру.
  - Мне странны твои рассуждения. К этому призываешь ты народ иудейский в своих проповедях? Ты хочешь насильно вложить в души соплеменников свою веру?
  - Нет. Истина заложена в глубине человеческого сердца. Это познание также и себя. Для меня важен свободный поиск Истины каждым человеком. Насилию здесь не место, - конец фразы пленник произнес очень медленно, но отчетливо.
  Понтий Пилат задумался и сделал длительную паузу. Не потому, что не верил этому странному человеку, но пораженный простотой сказанного и глубиной его помыслов.
  Молчал и собеседник, отрешенно уставившийся в висящий на стене боевой щит.
   - Ты хочешь править миром?
  - Нет. Я не правитель.
  - Тогда чего же ты хочешь? - рассерженно вскричал римлянин, - я уже изучил повадки здешних народов. Галилеянину нужна слава, а иудею деньги?
  На его лице появилось неприязненное выражение. Допрашиваемый что-то недоговаривал. Представители всех здешних племен любили выражаться иносказательно, и иногда их скрытые намерения были непонятны чужакам.
  Он был воином и всякие околичности и словоблудие претили его прямой натуре. Он чувствовал подсознанием, что не все так просто с этим пророком, приговоренным синедрионом к смерти, что это не только столкновение двух мировоззрений. И осознавал - Каиафа не зря пришел за помощью к своему смертельному недругу. Что-то было здесь не так. Но, что?
  - Я упраздню законы, начертанные на скрижалях Моисеевых, и создам новый закон в сердце человеческом. Я знаю то, чего не ведают другие....
  - Нельзя безнаказанно знать то, чего не знают остальные люди ..., - раздумчиво заметил прокуратор.
  - Делай свое дело, слуга кесаря, - по-прежнему, отсутствующе сказал арестованный.
  Солнечный луч попал на висевший на стене прямой бронзовый римский щит и отразился в его глазах горящими угольками.
  Толпа снаружи вновь угрожающе заворчала.
  Прокуратор задумался. Его нисколько не тревожила судьба стоящего перед ним человека. Он мог отдать и отдавал приказы об уничтожении сотен и тысяч людей. Но... Каиафа хотел совершить правосудие руками Рима. Почему? Он снова задавал себе и не находил ответа на этот вопрос.
  - Распни его! Распни! - громкие крики перекатывались с края на край, казалось, кто-то невидимый дирижировал этой презираемой им чернью.
  - Отчего эти люди так не любят тебя?
  - Спроси у них. Другие встречали меня по иному.
  - Но ты - одинок. Твои старания напрасны.
  - Ничто в этом мире не напрасно. И никто не напрасен.
  - И тебе предстоит умереть одиноким.
  - Я ощущаю свое единство с Небесами. Там наверху нет ни дня, ни ночи... В одиноком безмолвии ничто не напомнит мне о земной суете. Я не боюсь умереть... Для меня смерть просто не существует... Приказывай же своим слугам, игемон.
  Манера арестованного говорить независимо и иносказательно раздражала прокуратора и, в то же время, вызывала уважение к стоицизму обреченного на смерть.
  И Понтий Пилат все более склонялся к отказу в утверждении приговора на римский вид казни. Следовало найти какой-нибудь предлог для этого.
  - Смерть галилеянину, - вновь взревело за окнами.
  - Так ты из Галилеи?
  - Я долгое время жил там, - вновь уклонился от прямого ответа пленник.
  Прокуратор знал, что на празднование Пасхи в Иерусалим прибыл царь Галилеи Ирод Антипа, сын Ирода Великого. Так почему бы не отправить галилеянина на суд своего властителя? Он понимал, что тот не пойдет против воли всемогущего Каиафы и просто тянул время, отчего-то страшась принять любое из двух возможных решений.
  Он отдал приказ доставить задержанного для разбирательства его царю и вновь стал размышлять над создавшейся непростой ситуацией, сомневаясь уже в правильности принятого в душе решения. Его беспокоило полное отсутствие, пока, проявлений среди многочисленных, он это знал точно, сторонников назорейского пророка.
  Возможно, они готовятся к решительным действиям? Но тогда об этом сообщили бы соглядатаи тайной службы наместника. И, почему не пытаются защищать своего учителя его верные ученики? Ведь никого из них не задержали, все они на свободе....
  Приговоренного Синедрионом пленника вернули быстро. Прокуратор, за эти годы хорошо изучивший обычаи и символику иудейских властей, с удивлением увидел на его плечах светло-серое покрывало, означавшее, что галилеянский царь не видит вины своего подданного. Почти следом за ним быстро зашел взбешенный Каиафа.
  - Галилеянский правитель намеренно противодействует синедриону. У него свои помыслы и свои цели. Ты же теперь нарочно не принимаешь решения об утверждении нашего приговора, - закричал он, уже от двери.
  Центурион и охраняемый им арестант имели одинаково бесстрастные выражения лиц. Прокуратор же смотрел в окно, поворотившись к кричавшему спиной.
  - Переменчива и жалка участь человека, - задумчиво и тихо пробормотал он.
  - Человека - да. Но Небеса постоянны. Они не знают перемен и никогда не пребывают в суетном движении, - неожиданно звучно продолжил дискуссию арестованный.
  Каиафа растерянно молчал, переводя непонимающий взгляд с одного на другого. Не дождавшись продолжения, он завопил, гневно простирая руки к наместнику. Слова, произнесенные им, дальше были гневливы и обличающи.
  - Ты ждешь того дня, в который, по обычаям наших предков, мы не делаем никакой работы, никаких дел! Неужели ты намереваешься спасти этим гнусного преступника от казни?
  - Распни его! - грянуло с площади.
  - Нет, - прокуратор заносчиво поднял голову, уже приняв решение. Он обернулся и был спокоен. Осужденный на смерть человек перестал быть проблемой, став частью решения другой проблемы.
  - Как? - это все что мог прохрипеть первосвященник, горло которого перехватило.
  - Я не вижу вины этого человека, - высокомерный римлянин намеренно подчеркнул слово "человека", - как не усмотрел его вины и твой властительный соплеменник.
  - Если у кесаря такие слуги, Рим скоро падет, как старый дряхлый ствол смоковницы, - Каиафа задыхался от бешенства.
  - Ошибаешься, жалкий иудей! - прокуратор надменно вздернул подбородок, - римские орлы скоро расправят свои крылья над всем миром! Наш лозунг - пусть гибнет мир, да здравствует справедливость!
  - Итак....
  - Итак, я не утверждаю своей подписью приговор Синедриона и не скрепляю его печатью наместника Иудеи. Если он нарушил ваши законы, воздайте ему по заслугам сами. Но бойтесь ошибиться....
  Прокуратор повернулся к центуриону, - передайте его начальнику тайной стражи Синедриона, - и, казалось, потерял всякий интерес к происходящему, крикнув в сторону двери, - обед мне!
  Он подошел к медному рукомойнику, стоящему в углу, и демонстративно совершил омовение рук.
  - Не я пролью кровь его, но сами иудеи, - пробормотал прокуратор, не разжимая плотно сомкнутых губ.
  В глазах Каиафы, направленных на Пилата сквозила неприкрытая ненависть, рука судорожно сжимала посох, губы дергались, силясь что-то сказать.
  - Ты не слуга своему кесарю!
  - Свою верную службу цезарю я докажу сегодня же вечером, - насмешливо произнес римлянин, стряхивая прозрачные крупные капли воды на пол.
  Первосвященник резко развернулся и вышел из зала, опередив легионера, положившего руку на плечо пленника....
  Понтий Пилат имел отменную тайную службу в Иудее. Он знал, что в Иерусалиме множество людей сочувствуют пришлому проповеднику и готовы провозгласить его вождем. И имел подтверждение словам Каиафы о движущихся к городу толпах приверженцев нового мессии.
  Вероятно, приговоренного к смерти пророка поведут через Судные ворота на нещадно выжженную солнцем площадку на вершине холма Голгофы, расположенного западнее Иерусалима. Там иудеи совершали свои казни, путем побития камнями, поскольку их обычаи запрещали делать это в стенах города.
   В северные окна дворца Ирода это место прекрасно видно. Здесь и начнутся первые столкновения между стражниками Синедриона и сторонниками Иисуса. Надо дать им разгореться и перекинуться в город. Одна когорта пехотинцев была с прокуратором и охраняла дворец, в котором он остановился. Все остальные пешие и конные силы, стянутые заблаговременно со всей Иудеи, находились, невидимые, за северным отрогом Елеонской горы в полном вооружении и ждали только его команду.
  При подавлении возникших массовых беспорядков, к сожалению, погибнет и первосвященник Каиафа.
  - К сожалению, - Пилат криво усмехнулся, - да, именно это слово написано в уже подготовленном донесении императору Тиберию об охватившем всю провинцию восстании и мольбой о немедленной присылке нескольких легионов. Почтовых голубей уже откармливали отборным зерном перед длительными перелетами.
  Легионы, которые, по его сведениям, находились на отдыхе в Александрии, после подавления крупнейшего мятежа кочевых ливийских племен, могли быть за один-два дня переброшены морем в прибрежную Кесарию. Это были его легионы, прошедшие, под его командованием по владениям германских вождей и во главе с ним промаршировавшие с триумфальными почестями по Риму. А затем направленные под началом другого полководца в Испанию, якобы для защиты от мавров, хотя особой необходимости в этом не было. Прошло всего лишь пять лет, и он помнил всех солдат и командиров своей бывшей армии, а те помнили его.
  Он зальет Иудею кровью и отдаст легионерам богатую добычу. Дальнейшей его целью станет Рим. Тот же флот за три дня переправит армию на Италийский полуостров. В Риме сейчас нет войск - лишь преторианская гвардия императора, больше способная к пьянству и плетению дворцовых интриг и четыре жалкие когорты римского гарнизона, никогда не слышавшие лязга мечей настоящей битвы.
  Ненавистный Тиберий.... Вместо Триумфальной арки на Аппиевой горе, которую он, без сомнения, заслужил своими славными победами - эта постыдная ссылка.
  Назначить овеянного славой и триумфами полководца прокуратором в забытую богами далекую провинцию. В запутанной иерархии должностных лиц империи прокураторы являлись всего лишь эдилами императора по доходам императорской казны в провинциях и подчинялись легатам - наместникам цезаря в провинциях. В Иудее даже не было своего наместника, и ее прокуратор формально подчинялся легату Сирии.
  Правда, уже многие десятки лет прокуратор Иудеи фактически являлся наместником императора в провинции, но жалованье получал лишь по третьей категории наместников - всего сто тысяч сестерций в год. Хотя тот же легат Сирии получал по первой категории - триста тысяч сестерций, правя от имени цезаря, в несравненно более спокойной провинции.
  Переделывать же сложнейшую систему должностных лиц империи в соответствии с настоящим положением дел, ее властителям было недосуг - войны, почести, захват чужих богатств, пиры, сведение счетов занимали все их время....
  Властный и жестокий прокуратор не подозревал, что его воле и планам противостоит могущественнейшая сила, чьи посланцы своим присутствием сковали все помыслы и намерения приверженцев и учеников Иисуса. И, которые, полагали, что задуманное ими удалось, а поэтому не допустят никаких препятствий текущим событиям....
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава четырнадцатая
  
   1.11. 16 нисана 26 года. Голгофа.
  
  
  
  Он сошел в этот мир, чтобы взять грехи людские на себя и принял за это смерть на кресте, как человек, ибо им и являлся по сути своей, в тот момент....
   (из ненайденной рукописи)
  
  
  
  
   Уже с самого раннего утра чувствовалось скорое пришествие тяжелого удушающего зноя. Солнце вставало необычайно медленно, колеблясь в багровом мареве над кромкой горизонта. В городе царила тишина - Иерусалим казался застывшим в немом ожидании.
   Голгофа - иссохшаяся грудь Кедронской долины, была мрачна и безжизненна. Она ждала своего зловещего часа, чернея лысой вершиной, которую не оживили даже первые солнечные лучи.
   Несмотря на рассветный час в молитвенном храме раздавались негромкие голоса, дробящиеся многократным эхом высоких сводов и, потому, неразличимые.
   - Он не утвердил нашего приговора, - злобно, с придыханием сказал Каиафа.
   - И, что мы теперь будем делать? - обеспокоенный Анна суетливо теребил свою курчавую бороду.
   - Мы продолжим свое дело и все равно казним его, в соответствии с римскими законами, распяв на кресте, - Каиафа был решителен и предельно собран.
  - Но не прогневим ли мы этим своих богов, ведь у нас другие обычаи и другие законы?
   - Боги поймут нас - мы делаем это во благо всего иудейского народа и в угоду богам, ведь назорей отрицает их, хочет низвергнуть и сам стать богом.
   - Когда же будет конец пленения земли Иудейской? - скорбно вздохнул Анна, - и мы будем свободны в выборе своих действий и не будем вынуждены решать свои проблемы с помощью чужестранцев.
   Услышав чьи-то шаги, первосвященники насторожились, опасаясь подслушивания, но в целлу вошел начальник тайной стражи синедриона Зеллем. Он был очень возбужден.
   - Что делать с пленником? Готовить верных людей к побитию его камнями?
   - Нет. Он будет предан сначала бичеванию, а затем распят. Позовешь кузнеца Латаша - пусть все подготовит для распятия по римскому обычаю. Народ же наш не надо извещать, что прокуратор не утвердил приговор синедриона.
   Зеллем удивленно поднял глаза, - но наши законы не знают этого вида казни и наши боги ....
  - Не думай за наших богов, - резко прервал его Каиафа, - они поддерживают нас. Всевидящий и всеведущий Яхве уже изъявил нам свою волю. Делай, как я тебе сказал. Как только римляне закончат свои дела на Голгофе, мы отправимся туда и сами свершим правосудие. Пусть содрогнутся его последователи и сторонники и уяснят, что так будет с каждым, кто посягнет на наши священные обычаи и традиции.
   - А, что делать с его учениками? Они все находятся в городе, и мои люди следят за ними. Схватить их и бросить в тюрьму?
   - Не надо. Они уже показали свою суть. Эти люди слабы духом, и они не смогут продолжить его дело. Один из них, по имени Петр, уже отрекся от него. Напротив, следует внушить им, чтобы они доводили до всех вести о судьбе дерзкого пророка и его печальной участи. Следует обучить их письму и дать им письменные принадлежности. Я думаю, стыдясь за свою трусость, они оболгут своего учителя. Пусть в мире теней он будет одинок, ученики ему там ни к чему.
   Каиафа, резкими рубящими движениями сопровождал свои слова, жестами подтверждая нерушимость сказанного. Глаза его горели фанатичным блеском, а, обычно благообразное, лицо пробрело черты кровожадного зверя, схватившего добычу.
  - И изготовь табличку, на которой пусть напишут ..., - здесь Каиафа спохватился, осекся и устремил свой горящий взор к Анне, обращаясь за одобрением и поддержкой старшего по возрасту первосвященника.
   - Ты мудр, Каиафа, - лишь подытожил тот, - да будет все так, как ты сказал....
   Почти в полдень у Судных ворот появилась процессия, состоящая из полутора десятков человек. Впереди шел глашатай, выкрикивающий каждые несколько шагов о предстоящей казни государственного преступника. В руке он нес длинную дощечку с витиеватой надписью на латинском языке. Чуть поодаль шли два иудейских стражника с обнаженными мечами. За ними неровными шагами двигался невысокий человек со спутанными длинными волосами, одетый в грубое рубище. На его плечах покоился крест, который он придерживал обеими руками. Его также сопровождали два вооруженных служителя тайной стражи синедриона.
  Далее важно вышагивали несколько членов синедриона, одетые в белые парадные одежды. На их лицах лежала печать значимости и величия. Замыкали процессию четверо землекопов с лопатами и заступами. Самым последним, тяжелой поступью, двигался кузнец с небольшим молотом в руках и деревянным ящичком, бряцавшим в такт шагам металлом.
  Толпа любопытствующих следовала за ними в некотором отдалении. Множество людей плотными рядами стояли вдоль домов, мимо которых двигалась процессия. Они молчали и бездействовали, а лица их отражали совершенно различные чувства - от глубокой скорби до откровенного злорадства.
  Огромная толпа собралась у Судных ворот, излучая тяжелый злобный дух. Здесь же находилась и троица, местоположение которой было легко определить, благодаря росту Фагота, возвышавшемуся над, преимущественно небольшого роста, иудеями, почти на две головы.
  Здесь со всех сторон слышались проклятия и угрозы в адрес человека в рубище, которое на спине было пропитано кровью. Он с трудом нес свою ношу, источавшую густой смолистый кедровый запах. Толпа плевала в его сторону и бросала камни, однако несущего крест, это, похоже, не задевало. Широко открытые влажные глаза его смотрели на обидчиков прямо, без укоризны и страха, но с пониманием и снисхождением. И это еще более распаляло беснующуюся толпу.
  - Удивительно, - с грустью произнес Фагот, - не эти ли люди еще вчера славили назорейского пророка и воздавали ему хвалу, устилая его путь цветами и своими одеждами.
  - Эти, - с горечью подтвердил Азазелло, - я вижу те же лица. Увы, такова природа человеческая. Тем и отличается род людской от прочих земных созданий. Природная подлость заставляет их сначала сотворить себе кумира, а затем безжалостно низвергнуть его.
  - Похоже, он знает это и прощает их всех, - едва слышно добавил кот, против обыкновения, имевший очень серьезный вид.
  - Куда же подевались восторг, признание и преклонение перед ним этих людей?
  - Чего не стало - того и не было, - мрачно буркнул кот.
  Процессия, увлекшая за собой еще многих людей, прошла Судные ворота, продвигаясь далее на запад, по направлению, к иссушенному палящим солнцем и жаркими ветрами, холму название которому было Голгофа. Лысая его вершина была песчано-каменистой и полностью лишенной всякой растительности. Холм был расположен в полутора тысячах локтей от городских стен, вблизи низин долин Кедрона и Хинона. Он был крут и высок. На его вершину вела единственная узкая тропа, причудливой змейкой ползущая по каменистым склонам.
  Без преувеличения, это место стоило назвать знойным пеклом. Даже вездесущие мухи не водились здесь, хотя, порой, им нашлось бы, чем поживиться в этом месте. Лишь изредка, внимательный глаз мог увидеть в почерневшей пыли извилистый змеиный след, да заметить юркнувшую в норку маленькую ящерицу.
  На холме никого не было, лишь стояли уже два креста, на которых обвисли тела иудеев, оскорбивших величие империи и казненных за это по приговору римского прокуратора. Рядом зияла черным зевом и третья яма, подготовленная для Иисуса Вар-Раббы, одного из предводителей зелотов - тайной иудейской организации, боровшейся с римским владычеством. Он возглавлял секту сиккариев, осуществлявшей террор против своих соплеменников, поступивших на службу к врагу.
  Будучи схваченным после очередного убийства своего соотечественника, Вар-Рабба попал сначала в руки мастеров пыточных дел римского наместника и, не выдержав жестоких и изощренных пыток, выдал структуру и базирование сети тайной организации. Безмерно довольный этим, Понтий Пилат помиловал предателя и собирался тайно отправить его в Сирию, чтобы спасти от расправы.
  Севернее холма, над горами уже кружили несколько стервятников, в предвкушении пиршества. Зной же здесь был совершенно невыносим, и участники казни постарались побыстрее закончить порученное им дело и покинуть гибельное место. Труд землекопов не понадобился, и они, не дожидаясь начала казни, поспешили домой. Остальные столпились вокруг ямы, влекомые кто долгом, кто любопытством.
  Кузнец Латаш, прославившийся в Иерусалиме своей жестокостью, исполнял роль палача. Он лучился осознанием своей роли и предстоящего действа. Его громадная ручища выудила из деревянного ящичка щепоть мелких медных гвоздей, и несколькими точными ударами он прибил к верхней части креста продолговатую табличку, протянутую ему глашатаем.
  Надпись на ней, исполненная на латыни, гласила: "Iesus Nazarenus Rex Iudeaeorum"*.
  Затем он вытащил из-за пазухи моток грубой ворсистой веревки и крепко привязал приговоренного к сочленению вертикальной и горизонтальной перекладин за верхнюю часть грудной клетки, пропустив ее под подмышками рук. Это было сделано для того, чтобы, осужденный на смерть, испытывал мучения, оставаясь живым, как можно большее время.
  *Иисус Назорей, Царь Иудейский (латынь)
  Кроме того, прибитый к перекладинам за руки и ноги лишь гвоздями, обреченный умереть мог сорваться и упасть на землю. По существующим обычаям повторная казнь не производилась - считалось, что боги проявили милость к смертнику.
  Толпа молчала, жадно вглядываясь в черты лица лежащего, но оно больше не исказилось, и ни единого его стона палачи больше не услышали. Человек лишь дышал тяжело и прерывисто.
  Иссушающий плотный зной прекратил даже людское потоотделение, ни единого дуновения ветерка не долетало до вершины холма. Двое, ранее распятых, уже давно потеряли сознание от боли и невыносимой температуры застывшего воздуха.
  Кузнец достал большой бронзовый гвоздь с широкой толстой шляпкой, примерил его к запястью правой руки приговоренного и взмахнул молотом. На лице его застыла злорадная ухмылка....
  С первым ударом молота в безоблачном, без единой тучки, небе раздался громовой раскат. Солнце засверкало зловещим багрово-черным цветом, на его диск опустился черный ободок. Толпа ошеломленно ахнула, но палача это ничуть не смутило, и он продолжил свое черное дело.
  Последний удар по гвоздю, казалось, сотряс всю землю. Действительно, земная поверхность сильно вздрогнула, зашаталась, и многие попадали наземь. Лысая вершина Голгофы задымилась клубами пыли. Стены дворцов и башен Иерусалима зазмеились узкими извилистыми трещинами, а многие жалкие глиняные лачуги попросту развалились. Даже спокойную свинцовую гладь Мертвого моря вдруг вспучило, взлохматило, и она швырнула небывало громадные мутные волны на приземистые скалистые берега, превратив обычный мертвый штиль в грозную стихию.
  Дневное светило уже полностью скрылось за сплошной чернотой, и повсюду упала непроглядная мгла. На темном небосводе тускло замерцали звезды. Над горизонтом медленно всплывала полная луна, искрящаяся мертвенным синеватым цветом.
  Беззвучная молния прочертила небо над Иерусалимом гигантским белым зигзагом, и тень исполинского креста низко повисла над притихшим городом.
  Ужас объял собравшихся. Все, в том числе и кузнец, в страхе легли лицом в землю, закрыв глаза и боясь ослепнуть. Многоголосый истошный крик доносился из Иерусалима. Толпа на холме неожиданно дружно и жалобно завыла.
  - Горе нам, - кричали иудеи, - сияющий Молох отвернулся от нас и погасил свой светильник!
  Вой был удивительно слаженным и казался одноголосым. Другие же звуки, будто исчезли.
   Стервятники, уже летевшие к месту казни, шарахнулись в сторону и повернули обратно к темневшей громаде гор. Лишь привязанный к кресту человек смотрел в развернувшуюся на небесах бездну широко открытыми глазами. Тяжелые, густые капли крови выкатились из-под шляпок гвоздей и беззвучно упали на каменистый грунт.
  Так длилось несколько минут, которые всем показались вечностью. Внезапно солнце засияло вновь. Все звуки сразу затихли. Шорох осыпающейся в яму земли вперемешку с камешками казался неестественно громким и, оттого, грозным. Люди начали подниматься с земли, в опасении поглядывая в засиневшее вновь небо.
  Палач, на лице которого застыла отвратительная садистская гримаса, продолжил прерванное дело. Он с натугой поднял крест, поднес его к черневшей хищным зевом яме и резко выпустил из рук. Крест глухо ударился в дно ямы и стал крениться в сторону, но кузнец придержал его обеими руками.
  Падение сотрясло тело приговоренного, но плотно сжатые губы не разомкнулись, лицо осталось спокойно-отрешенным, а глаза открытыми.
  Нога палача в грубом сапоге сгребла в яму часть образовавшегося вокруг нее земляного холмика, и сразу, как по сигналу, многие бросились засыпать ее и укреплять крест у основания большими камнями. Голова человека, распятого на кресте, опустилась к груди - он потерял сознание....
  Беспорядочно, отталкивая друг друга локтями, наблюдавшие казнь, а, можно сказать, и ее участники заспешили по тропе назад, по направлению к затихшему городу. Побрел и кузнец, он не спешил, а деньги за проделанное, палачу были выплачены заранее. Лишь один раз он обернулся и попытался встретиться глазами со своей жертвой, но это у него не получилось.
  Весь город возбужденно гудел, обсуждая казнь Иисуса из Назарета и необъяснимые произошедшие события. А, ближе к закату на голубом небосводе повисла хвостатая звезда, вновь повергшая всех в замешательство и панику. Люди читали молитвы, обращаясь к своим богам и прося их о милости к возможным прегрешениям. Страшная звезда сияла всю ночь, а затем еще два дня и две ночи.
  Большинство сочло это знамением, и многие вновь поверили в грядущий апокалипсис и конец света, предвещенный назорейским пророком. И вера эта начала формироваться в новую религию, привлекавшую все новых ее приверженцев....
  А, во время наступившей тьмы, в необъятной черной бездне корчилось в жестоких судорогах еще одно существо. Имеющий облик человека в черном одеянии и называемый слугами мессиром, Воланд также испытывал мучения, сопоставимые с муками человека распятого на кресте.
  Человек на кресте, вопреки стараниям палача, умер быстро от сердечного приступа и болевого шока. Его сердце, обращенное к мучителям и простившее их, не выдержало нестерпимой боли, идущей от пробитых металлом запястий. Один из стражников, пытаясь проверить, мертв ли осужденный, ткнул его два раза копьем в правую сторону груди, ошибочно полагая, что там находится сердце.
  Только к вечеру на Голгофу смогли зайти люди, близкие к Иисусу - стража перекрыла единственную узкую тропу, ведущую на холм и не пустила их на совершение казни. Впрочем, это было его предсмертное желание, он не хотел, чтобы они видели его муки.
  Мать Иисуса Мария, Мария Магдалина, апостол Иоанн и некоторые другие его почитатели не смогли уговорить стражников отдать его тело для погребения. Лишь Иосиф Аримафейский, заплатив стражам серебром, получил такую возможность и захоронил Учителя в скальной пещере, вырубленной для его собственного погребения.
  Соглядатаи тотчас донесли об этом Каиафе, и он приказал пока завалить пещеру камнем и поставить у входа охрану. Завтра наступал шабат*, во время которого, вера запрещала иудеям любой труд и любую деятельность, за исключением, связанной с религией.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  *Шабат (древн. еврейск. - покой) - седьмой день недели, суббота, в который запрещалась всякая работа
  Глава пятнадцатая
  
  1.12. Троица. Добрый конь пускается вскачь, завидев тень от плети.
  
  
  Солнце вновь жгло громадный город с немилосердной жестокостью. Узкие кривые улочки были пыльны и безлюдны. Казалось, камни, которыми были выложены некоторые мостовые, дымились от палящего солнца. Высокие финиковые пальмы, взмывшие вверх наподобие фонтанов, съежились и потускнели. Раскаленный воздух жадно лизал камни и не находил их холода.
  Неразлучная троица выбралась из чадящего смрадом города и двигалась к соляным копям, расположенным вблизи моря. Невысокие скалистые горы опоясывали часть его западной оконечности, скрывая под своей толщей старинные соляные выработки. Поодаль, к северу, темнела мрачная громада развалин Масады - заброшенного загородного дворца царя Ирода.
  Сильный ветер подул вдруг со стороны Мертвого моря, но он не содержал прохлады и не принес городу никакого облегчения. Само море оставалось все таким же сумрачным и пепельно-серым, удушая и поглощая солнечные лучи без остатка. Несмотря на мощные вихри, невысокие покатые волны лишь медленно, плавной зыбью, катились к низкому берегу, словно расплавленный свинец, имея и цвет свинцово-черный.
  Кот меланхолично жевал кукурузу, держа в лапе жареный початок. Обычно казавшийся неуклюжим из-за своих размеров, он был, неожиданно, пружинист и подтянут. Его, по-кошачьи, грациозная поступь резко диссонировала тяжелым развалистым шагам Азазелло и неуверенно шатающейся походке Фагота.
  У входа в лабиринт заброшенных копей все так же угрюмо и отстраненно толпились невысокие, поросшие желтоватым мхом, скалы. Азазелло первым нырнул во мрак подземной выработки.
  Воланд ждал их в той же пещере, в которой они разыгрывали сцену, избавившую их от преследования Маттавии, освещенной блуждающим светом нескольких больших факелов. Он был в шерстяном трико угольного цвета, плотно облегавшим его тело и такого же цвета, едва различимо чернее, просторной накидке без рукавов.
  Толстая стальная, с причудливыми ромбовидными звеньями цепь, свисавшая с шеи до середины груди, была увенчана большим, величиной с кулак, черепом, искусно выкованным из чистого железа. Уродливой треугольной формой череп отдаленно напоминал изображение головы Дита - римского бога смерти, а его нестерпимо искрящийся лоб взбугрился слегка проглядывающими рожками. В пустых глазницах ало полыхали два карнеола. На среднем пальце левой руки тускло отблескивал массивный стальной перстень с громадным фиолетово-сиреневым сапфиром.
  Скупым жестом Великий магистр Ордена Тьмы велел им присесть на скамью напротив. Гнетущая пещерная тишина нарушалась лишь легким треском горящих факелов. Сухой прохладный воздух не колебался, загустев от царящего во тьме напряжения.
  Троица молчала, явно встревожась своей судьбой, находившейся всецело в руках сидящего напротив властителя царства зла, смерти и теней. Внеочередной срочный сбор обычно предвещал серьезные неприятности и трудноисполнимые хлопоты.
  - Неуютно мне в Иерусалиме, - ответил он на их безмолвный вопрос, - тесно мне с Ним в одном городе, дух Его не уходит оттуда, Небеса отчего-то не пускают Его к себе.
  Слова его размеренно и размашисто разрезали тугую холодящую атмосферу пещерного мрака. Глаза были неподвижны и немигающи, источая мертвенный свинцовый свет.
  Троица с молчаливым вопрошанием продолжала смотреть на своего повелителя.
  - Итак, у нас ничего не получилось, - Воланд был спокоен и строг.
  И здесь они не выдержали.
   - Как? - поразился Азазелло.
   - Почему? - Фагот был обескуражен.
   - Отчего же? - Бегемот был раздосадован более всех, - мессиру известно, что назорейский пророк приговорен и мертв,- полуутвердительно произнес он.
  - Да, мне это известно. И я не виню вас в неудаче. Все сделано было правильно, но результат получился иной. Обстоятельства сложились так, что мы не смогли отнять у него расположения Небес. Он был казнен незаконно.
   - Но, мессир..., - троеголосый вопль, казалось, пронзил своды пещеры, в которой находились Воланд и его свита.
  Грозный властитель тьмы лишь приподнял руку, пресекая всяческие возражения и оправдания. Воздух от этого ворохнулся холодными вязкими волнами, пахнуло затхлым могильным духом.
   - Он должен был принять мученическую смерть в полном соответствии с законами, действующими в данном государстве. Только тогда, Он не станет тем, кем ему предназначено быть. И Небеса не возьмут Его под свою защиту, будь Он умерщвлен на законных основаниях. Да, синедрион вынес смертный приговор. Но в виде распятия на кресте, что возможно у римлян, но недозволенно у иудеев. Прокуратор Понтий Пилат не утвердил приговор, не поставил под ним свою подпись и не скрепил его государственной печатью римского наместника. И, тем не менее, казнь состоялась по римским законам....
   Магистр замолчал и глянул на своих верных слуг темным потусторонним взглядом. Те вновь зашевелились и заговорили.
   - Значит, если бы назорея, к примеру, забили камнями - было бы все в порядке, - пробормотал кот, - но, мессир, мы ведь не знали этих тонкостей.
   - Или, если бы римский наместник утвердил приговор, - буркнул Азазелло.
  Фагот лишь молча развел своими длинными руками.
   - Я и сам не вникал в эти, казалось бы, мелочи, - Воланд не казался сокрушенным, - увы, по-видимому, Небеса благосклонны к Нему.
   Его скупая дикция была звучна и безупречна, а каждое слово отличалось непреодолимой силой.
  Такого провала история их сотрудничества еще не знала. И тройка друзей отлично знала, чем может обернуться для любого из них настоящий гнев владыки тьмы и хаоса.
  - Что же делать? - Бегемот был безутешен. Он любил замысловатости и обожал играть в шахматы. И вот, разработанная и проведенная столь красивая многоходовая комбинация, дала нелепый сбой в концовке.
   - Вам надлежит отправиться в Рим и понудить императора Тиберия своей властью утвердить приговор, вынесенный синедрионом.
   - Мессир, да, мы..., - воскликнул Фагот и делая хватательное движение своими длинными руками.
  - Нет! - решительно прервал его Воланд, - умения ваши здесь применять нельзя. Все должно быть на добровольной основе - никакого насилия ни над телом, ни над душой.
   - А, может..., - задумчиво протянул медлительный Азазелло.
   - Никоим образом! Мне и самому это отвратительно, но таковы условия, - магистр резко встряхнул кулаком, отчего сапфир сверкнул разноцветьем преломляющихся граней.
   - Да, кто смеет в этом мире ставить вам условия, мессир, - с возмущением, недоумением и даже обидой возопил окончательно расстроенный кот, который при входе в пещеру уже напыжился, готовясь с достоинством принять похвалу и неожиданно получивший неуд за иерусалимские дела.
   Воланд лишь взглянул на него молча и пронзительно.
   - Молчу, молчу, - пробурчало сварливое животное и еще тише, себе под нос, - ну, и трудна у вас служба, мессир.
   - Ты хочешь...
  - Нет, нет и нет! - проорал кот, отчаянно тараща глаза, вскакивая и пытаясь вытянуться по струнке, - это всего лишь обычное ворчание старого солдата, примеряющего свои доспехи перед решающим сражением.
   Воланд улыбнулся, жесткое выражение его лица разгладилось - к Бегемоту он был привязан более всех, если это выражение уместно и применимо к всесильному магистру, прощая ему всяческие проделки и подковырки.
  И сразу же напряжение, незримо присутствующее в пещере и дающее знать о себе загустением воздуха, свернулось и исчезло. Друзья оживились, их позы утратили скованность, они вернулись назад, лишь заглянув на миг в бездну, где остановлено все и даже время.
  - А, лишить его тени на неделю, - оживленно затрещал Фагот, - за непонимание службы и отсутствие усердия. Мало ему пятна на лбу, из-за которого невозможна смена личины....
  Азазелло только одобрительно и радостно мотал удивительно уродливой своей головой и пытался хлопнуть, увертывающегося изо всех сил кота, по жирной лоснящейся спине....
  В Кесарии троица быстро нашла подходящее судно, отправляющееся на Италийский полуостров. Его владельцем оказался чернобородый грек по имени Артос, тот самый который на даваемом представлении неудачно попытался ступить по воде. На его пинасу, оснащенную лишь одним парусом и двумя большими гребными веслами, грузили бочонки с дешевым фригийским вином. Вся команда, как раз занимающаяся этим делом, состояла из трех человек.
  Вначале грек не соглашался взять на борт узнанную им троицу, из страха перед их магическими способностями, но горсть серебряных денариев, продемонстрированная угрюмым Азазелло, сломила его сопротивление.
  - Пятнадцать денариев, - алчно заявил он, и бородатое лицо его расплылось в плутовской улыбке.
  - Шесть, - отреагировал Фагот, лишь из желания поторговаться с ненасытным судовладельцем, оказавшимся одновременно и капитаном отходившего суденышка.
  После взаимных упреков в непомерной жадности и упоминания имен почти всех греческих и римских богов, стороны сошлись на девяти денариях, с условием, что питаться пассажиры будут за свой счет. Оказалось, что судно отправляется уже сегодня, держа конечной своей целью портовый город Анкону, расположенный на восточном побережье Италийского полуострова.
  - А, как же нам достичь столицы империи? - лениво поинтересовался Фагот, сидя под навесом тесного капитанского помещения, расположенного по правому борту, рядом с единственной мачтой и отхлебывая из глиняного кувшинчика тягучее фригийское вино. Вопрос был продиктован, единственно, желанием установления контакта и поддержания разговора с жующим пирожки греком, поскольку добросовестный Бегемот наметил предполагаемый маршрут еще по пути в Кесарию.
  - В одном дне пути на северо-запад от Анконы ..., - невнятно-жующе пробурчал грек и проглотил последний кусок пирожка с начинкой из винных ягод.
  Фагот отставил кувшинчик и приложил руку к уху, давая понять, что плохо слышит собеседника.
  Артос закончил жевать и продолжил, - исток Тибра расположен в одном дне пути в северо-западном направлении от Анконы, по нему и доплывете до самого Рима.
  Фагот довольно усмехнулся, поглядывая на прислушивающегося к разговору кота и отчаянно делающего вид, что он высматривает рыбу в морских глубинах. Стоявшее торчком ухо дернулось, и кот победно глянул на Фагота - мнения Бегемота и лодочника о способе достижения центра империи совпали.
  Азазелло на корме играл в кости с матросами на щелчки, и было видно и, не менее того, слышно, что противникам его уже изрядно досталось.
  На третий день плавания хозяин обеспокоенно вгляделся вдруг в морскую даль, простершуюся за кормой суденышка. Затем он проворно влез почти на самый верх мачты, и долгое время внимательно изучал что-то вдали.
  - Что там? - воскликнул обеспокоенный Фагот. - Шторм приближается?
  - Хуже. Галера с парусом и на веслах, значит это либо военный, либо пиратский корабль. Первое плохо - постараются обчистить дочиста под предлогом взимания пошлины, хотя пошлину в открытом море не берут. Второе - сам понимаешь, грозит лишением всего имущества, а то и жизни, - прокричал в ответ грек.
  Он послюнил палец и выставил его вверх, - худо дело, ветер не меняется, к вечеру они нас догонят, молитесь же все своим богам, чтобы ветер задул сильнее. Галера более тяжела и тихоходна, но имеет по двенадцать весел с каждой стороны и при безветрии мы пропали.
  Ветер, однако, даже еще более ослаб, и ближе к вечеру, когда солнце уже готовилось нырнуть в море, галера достала их пинасу, и беглецам стали отчетливо видны фигуры людей, столпившихся на ее носу, которые возбужденно галдели на незнакомом гортанном наречии.
  Преследователи принадлежали к темнокожей расе, будучи все, как один, высокими и мускулистыми, вооруженными ассагаями - длинными африканскими ножами с широким лезвием. Галера резво приближалась, ровные ряды длинных весел равномерно создавали пенящиеся буруны на, едва ли, не штилевой глади моря.
  Хозяин скользнул под свой навес и появился, держа в правой руке кривоватый арабский кинжал с узким лезвием.
  - Вооружаемся! - козлиным фальцетом воодушевленно заверещал Фагот.
  Но капитан судна сел, опершись спиной о мачту и, не глядя на присутствующих, дернул левой рукой тунику от шеи вниз - правой, явно, примериваясь ткнуть себя кинжалом куда-то в грудь.
  Э-э, брат! - Азазелло одним прыжком оказался рядом с ним и удержал его руку, - что это ты задумал?
  - Это - мавры, - коротко и обреченно выдохнул грек, пытаясь выдрать руку с кинжалом из железной хватки Азазелло.
  - Ну и что? - второй рукой тот вытащил оружие из ослабевших пальцев судовладельца.
  - Эти пираты отличаются невиданной жестокостью и изуверством. Они не берут пленных, изрубая противников на куски. Но перед этим, они пытают захваченных, чтобы узнать, в каких местах спрятаны деньги и драгоценности. И пыткам этим могут позавидовать даже палачи, занимающиеся своим ремеслом в самой геенне огненной. Отдай же кинжал, будь милосердным!
  - Я обещаю отдать тебе его, когда положение станет безнадежным. А, до тех пор, будем защищаться! С каким серьезным оружием ты знаком?
  - Когда-то я владел гастой..., - неуверенно пробормотал грек, и сразу же, в руках его оказалось тяжелое римское копье.
  - Чем вооружить твою команду? - Азазелло сбросил плащ, затем тунику и оказался одетым только в закатанные до колен серые штаны. В обеих руках его, непостижимым образом, очутились две кривые восточные сабли. Предзакатное солнце отразилось на их узких хищных лезвиях багровыми кровавыми бликами.
  Пожалуй, больше напуганный, чем приободренный, происшедшими изменениями, судовладелец лишь просипел, - эти несчастные фригийцы будут только мешаться....
  - Быстро под скамьи! - рявкнул Азазелло своим недавним партнерам по игре в кости, - и приготовьтесь к маневру на веслах. Те не заставили себя долго уговаривать, прыгнули под среднюю скамью и ухватились за весла.
  Взявший на себя командование рыжеволосый приземистый здоровяк враскачку отправился на носовую часть пинасы, крикнув на ходу греку, - следуй за мной и прикрывай мою спину!
  Его уверенный ревущий голос придал Артосу силы и осмысленности происходящего. Когда-то он служил в тяжелой пехоте и привык повиноваться четким военным командам. Ухватив гасту наперевес, он тронулся вслед за отчаянным пассажиром, на ходу искусно вращающим клинки так, что по бокам у него образовались сверкающие свистящие круги. Судовладелец, в этот миг, даже не подумал, отчего это они направляются на нос, когда противник приближается с кормы, он был заворожен убежденностью и властностью отдающего команды.
  Фагот, тем временем, поволок на корму две больших корзины с крупными плодами гранатов. Поставив их на широченную скамью, которую у моряков принято именовать банкой, он также сбросил свой нелепый клетчатый халат, оказавшись лишь в узких, клетчатых же, шароварах и тяжеловесных деревянных сандалиях. Стекляшка на глазу пугающе мерцала багрянцевыми бликами заходящего вечернего солнца, блеклые свалявшиеся усишки воспряли и защетинились. Присев на скамью он, принялся обстоятельно разминать обеими руками, невесть откуда взявшуюся, новехонькую ременную пращу. Стремительно надвигающаяся сзади галера с пиратами, пока, похоже, мало его интересовала.
  Что же касается громадного черного кота, то и он не остался безучастным к налаживанию обороны приютившего их судна. Зацепившись одной лапой за мачту и придерживаясь скрючившимся хвостом за снасти немудреного такелажа, он грозно вглядывался в приближающихся врагов. Усы его встопорщились и выгнулись дугой навстречу опасности. Жирный живот туго перетягивал, неведомо как образовавшийся, красный шарф с золотой застежкой на боку, за которым торчали два громадных, старинного вида, пистолета с воронкообразными дульными отверстиями.
  - Бегемот..., - глядя на это, укоризненно протянул Фагот, укладывающий в пращу, немалого веса, плод граната.
  - Неумышленно... Неумышленно..., - кот всполошенно замахал лапами, выбросил пистолеты в воду и стал соображать о подходящем для себя вооружении, применимого к данному времени.
  Но было уже поздно - лишь полтора десятка корпусов галеры разделял пиратов и мирное купеческое суденышко. Угрожающий рев луженых пиратских глоток несся с настигающего их грозного галерного парусника.
  - Правое весло - вперед! Левое - назад! - рыкнул Азазелло сидящим на веслах, проявляя некоторые морские познания. - Парус к подветренной стороне...- это уже команда коту, который, на удивление, четко ее исполнил, как будто всю жизнь проплавал на кораблях, занимаясь управлением морской оснасткой.
  Азазелло рассчитал все точно, и маневр был выполнен безупречно. В результате, пинаса стала быстро разворачиваться к противнику, при этом носовой своей частью, скользя вдоль борта приблизившегося судна - раздался оглушительный скрежет и треск крушащихся весел левого борта пиратской галеры. Здоровенный обломок весла ударился в мачту и был подхвачен расторопным котом, обретшим свое временное оружие.
  - Остальное, добудем в бою, - пробормотал он, одним глазом следя за реакцией Фагота. Тот одобрительно скривил рот и блеснул красным сполохом своего неразлучного стеклышка.
  Первый, второй и третий брошенные канаты с абордажными крючьями, играючи были перерублены саблями Азазелло. Но нападающих было слишком много, вскоре суда сцепились, и огромные мавры по деревянным мосткам ринулись на нос пинасы.
  Кривые клинки Азазелло с леденящим лязгом столкнулись с широкими лезвиями пиратских ассагаев. Огненно-рыжие волосы на его голове стали дыбом, густая рыжеватая шерсть на груди, плечах и спине закурчавилась стальной проволокой, создавая защитный панцирь. Левый его глаз внезапно заплыл устрашающим белесым бельмом, а кривой желтоватый клык в углу ощерившегося рта, казалось, рвался в самостоятельную схватку. Страшен был Азазелло в лобовом столкновении, рубившийся самозабвенно и яростно.
  Одновременно два или три противника противостояли ему, однако он фехтовал с величайшей искусностью, не оставляя им шансов на успех. Искры, высекаемые сталью его клинков, порой, долетали до самой поверхности моря и гасли с шипением в ленивых волнах. Острейшие лезвия молниеносно вспарывали кожу его чернокожих противников, не причиняя им, при всем том, серьезных увечий, хотя кровь из резаных ран брызгала непрестанно, а ее лужицы и капли казались черными в закатных лучах солнца.
  При кажущейся сумятице ближнего боя, клинки в руках Азазелло действовали четко и синхронно.
  - Клинг! - рубящий удар ассагая, направленный в шею отбит левой рукой.
  - Вшшш, - клинок, зажатый в правой руке, легко вспорол грудную мышцу громадного мавра.
  Азарт боя совершенно преобразил лицо рыжего воина. Бельмо на глазу исчезло, взгляд стал цепким и выразительным, и даже безобразный клык не уродовал его неприглядное лицо, придавая ему воинственное и отважное выражение.
  Лезущих на него с обоих боков носа пинасы противников сбивали вниз грек и Фагот. Первый, сообразив, что при ударе острым концом копья, он может потерять его застрявшим в ране и упавшим за борт вместе с нападающим, спихивал врагов за борт тупым концом гасты.
   Второй с изумительной меткостью и необычайной силой буквально выстреливал из пращи тяжелые спелые плоды граната, попадая поразительно точно в головы лезущих на судно чернокожих пиратов. Брызжущий со всех сторон алый сок, создавал иллюзию причинения страшных зияющих ран. Мощь этих ударов была такова, что кидающихся в атаку могучих мавров попросту сбивало с ног, и они, полуоглушенные и ошеломленные, падали в море, оглашая морские просторы то жалобными причитаниями, то яростными воплями. Его жердеобразная фигура, нелепо покачиваясь не в такт морской качке, творила чудеса разворотливости и внимательности, не упуская ни одну подходящую цель.
  Обретший необыкновенную прыгучесть кот, был насторожен и вездесущ. Упавших в воду и пытающихся со всех сторон вскарабкаться на борта пинасы незадачливых пиратов, встречали крепкие зуботычины и удары по макушкам обломком весла, которым, с виду неуклюжий, Бегемот управлялся с потрясающей ловкостью и легкостью. С помощью лап и хвоста, он с изумительной сноровкой и проворностью перемещался по немногим натянутым снастям скудного такелажа и в выборе жертв промахов не имел. За его красным поясным шарфом уже торчало два трофейных ассагая.
  Ошеломленные столь резким и яростным отпором, израненные и изувеченные противники быстро утратили свой боевой пыл. Их наступательный порыв угасал на глазах. Столпившись на высоком носу галеры, увенчанном абордажной площадкой, они все еще потрясали ассагаями и изображали свирепых воинов, но.... Можно было не верить своим глазам и случившемуся полнейшему разгрому, но факт оставался фактом - четверка каких-то несуразных личностей провела сражение весьма грамотно и не оставила никаких сомнений в своей победе.
  Подувший сильный свежий ветер надул парус, и, казавшаяся еще совсем недавно легкой жертвой, но не оказавшаяся таковой, купеческая пинаса, плавно покачиваясь на волнах, заскользила на запад, увозя безвозвратно ускользнувшую добычу. Преследовать ее уже не пытались.
  Впрочем, погибших в этом быстротечном морском сражении, кажется, не было - нанесенные раны и ушибы не являлись смертельными. Возможно, и были утонувшие в морской бездне. Но их смерть в пучине не являлась непосредственным результатом причиненных защищающимися травм, а была лишь следствием собственной неосторожности нападающих.
   Внимательный сторонний наблюдатель, однако, непременно отметил бы точечную избирательность и щадящий характер наносимых троицей ударов, несмотря на внешнюю ярость и неистовство прошедшей схватки....
  Уже поздним вечером, осушив немалое число кувшинов с терпким фригийским вином, бессчетно выставляемых на стол счастливым судовладельцем, отважная четверка бурно обсуждала эпизоды сражения.
  Как и всегда, сведущий и начитанный кот, попытался было поведать о случае пленения пиратами знаменитого Юлия Цезаря, но, дойдя до выплаты знатным патрицием выкупа морским разбойникам и громогласного его обещания выловить их и предать смерти, наткнулся на насмешливый взгляд сидящего напротив Фагота и обиженно замолчал.
  Хозяин пинасы, хмельной и радостный, уже не очень удивился пьющему вино и заговорившему вдруг коту, хотя вначале и выпучил глаза, заподозрив собеседников в чревовещании.
  Опьяненный вином, а больше запалом боя, Азазелло потребовал продолжения истории о Юлии Цезаре, а грек громогласно поддержал его. Коту нужен был путеводный луч, и он нашел его. Победно глянув на своего извечного язвительного насмешника, отважный Бегемот закончил таки свое повествование о том, как блистательный полководец древности исполнил свое обещание, снарядил экспедицию на поимку пиратов, пленил, а затем и казнил их, распяв на крестах.
  Последовало бурное одобрение последовательным действиям великого римлянина, с поднятием чаш и хлопаньем по спинам и плечам спаянных пережитой опасностью и победной схваткой боевых товарищей. Причем Бегемот, утративший несколько бдительность, едва не свалился под стол от мощного удара длинного и тщедушного, внешне, Фагота.
  Стремительным ударом короткого римского меча на море упала ночь. Тьма окутала, идущее под парусом судно, вначале лиловой, а затем и черной накидкой.
  Участники ночной пирушки крепко спали, не сумев насладиться захватывающей картиной морского рассвета. Небо на востоке разом стало вишнево-красным, а солнце будто вынырнуло из морских глубин и сразу заполонило собой весь мир. Подсвеченные солнечными лучами изумрудные волны, казалось, бежали вперед, наперегонки с пинасой и не могли победить в этом состязании.
  А утром они уже наблюдали полет морских чаек у гористого побережья Италийского полуострова....
  Рим встретил их ненастьем. Низкое небо, затянутое черными тучами, казалось, готово было обвалиться на сумеречный город. Но оно неподвижно висело, наполненное непроливающейся влагой и лишь лениво перемешивало черноту своих облаков.
  Но и, окрашенный непогодой в серые и черные цвета, Рим потрясал своими гигантскими размерами, великолепием и разнообразием архитектуры, необычайной красотой своих храмов, дворцов и театров. Богатые виллы, разбросанные на холмах, поражали прекрасной отделкой, величественными колоннами, причудливой игрой мрамора. Роскошную позолоту статуй и яркий колер многочисленных мозаик не смог скрыть даже тот свинцовый оттенок, которым мрачные тучи, походя, мазнули городские кварталы.
  С высоты Капитолийского холма, у подножия храма, панорама раскинувшегося вдоль Тибра Вечного города выглядела особенно впечатляюще.
  Шулерская физиономия Фагота приняла мечтательное выражение. О чем мог думать верный слуга властителя Тьмы, гонимый его велением по безбрежным просторам времени и пространства, глядя на средоточие древнего имперского зла? Скитания во мгле веков неисповедимы - судьба, а, точнее, воля Воланда, скрестит его путь с участью еще одного могущественного вождя империи.
  Отмеченное уродством лицо Азазелло было сосредоточено. На город он смотрел с позиции опытного воина - в каком месте надлежит ударить, чтобы он быстро пал и откуда следует начинать разграбление павшего гиганта, что он и сделает через четыре века, возглавляя бесчисленные вестготские племена.
  Даже кот, скучающий без ежедневного легкого шутовства, обошелся на этот раз без своих проделок и смотрел на город затуманившимися глазами, вспоминая, видно, о чем-то своем. Правда, длилось это недолго. Резко мотнув головой, отгоняя навязчивые видения, он взбугрил спину и жестом фокусника выудил из-за загривка листок бумаги.
  Исторический экскурс, от Ромула и Рема, вскормленных волчицей и до правящего принцепса Тиберия, был на этот раз краток, и сподвижники Бегемота выслушали его без обычных замечаний и подколок. Лишь однажды, при цитировании котом Плутарха, Фагот привычно скривил свой ироничный рот, но, вспомнив о чрезвычайной важности предстоящей миссии, все же удержался от язвительной реплики. Азазелло внимал молча, вдумчиво и запоминательно.
  Роль Каиафы, подающего жалобу римскому императору, по общему решению, должен был сыграть Азазелло, обладающий некоей магнетической силой убеждения.
  
  
  
   Глава шестнадцатая
  
  1.13. Тиберий. Пусть он правит или пусть он уходит!...
  
   Тело полностью обнаженного мужчины, раскинувшееся на широком, богато украшенном ложе с балдахином, было грузноватым, но еще мускулистым и полным силы. Бурная ночь привела в беспорядок роскошные, с замысловатой вышивкой, изображавшей охоту на львов, подушки, разбросанные в беспорядке на широкой кровати, и скомкала тончайшие шелковые простыни. Легкое одеяло, отороченное нежным лебяжьим пухом, валялось на мраморном полу.
   Столик красного дерева на изогнутых ножках, стоявший у изголовья ложа, также хранил на себе следы оргии и ночного кутежа. На краю стоял изящный золотой кувшин с изображением состязания на колесницах. Такие же сцены украшали две золотых чаши, одна из которых валялась на боку на полузасохшей луже пролитого красного вина. Серебряная, чеканная затейливым орнаментом ваза, была полна гроздьев красного и зеленого винограда, среди которых проглядывали красно-желтые бока сочных персиков.
  Из серебряного же, инкрустированного красным золотом ларца с откинутой крышкой, свисала нить крупного розового жемчуга. Ближе к кровати на столике стояли три колокольчика, один из которых был золотым, другой серебряным, а третий был выполнен из бронзы. Четыре оплывших толстых огарка свечи дополняли этот причудливый натюрморт.
   Мужчина шумно засопел и повернулся. Его рука безошибочно ухватила, стоявший посередине других, бронзовый колокольчик. Густоватый, слегка дребезжащий звон, вызвал откуда-то из глубин спальни слугу в короткой синей тунике с белой оторочкой.
   - Внемлю тебе, божественный, - слуга согнулся в глубоком поклоне.
   - Цирюльника, - звучным, чуть хрипловатым со сна голосом, приказал лежащий.
   Прислужник мелкими шажками попятился к двери....
   Через час, умытый и побритый император, сидел на кровати, одетый в белоснежную тунику, чуть ниже колен, по краям отделанную красной лентой с золотым орнаментом из геометрических фигур.
   Слегка курчавые волосы, ниспадавшие ровной челкой, закрывали массивный, прорезанный морщинами лоб, наполовину. Узкие плотно сжатые губы, отчертившие тонкий, горбинкой, нос от острого выдающегося подбородка свидетельствовали об упрямом характере и жестоком нраве владыки Рима.
  Перед ним стоял открытый ларец, наполненный изделиями из жемчуга и отдельными большими жемчужинами.
   Властитель Рима любовно перебирал драгоценные камни, испускающие загадочное свечение в полумраке спальни. Он был большим ценителем и коллекционером этих дивных творений природы. Жемчужины эти были совершенно различной формы: круглые, каплевидные, сферические, грушевидные, продолговатые..., а, иные, и, вовсе, уродливых очертаний. Но оттого, не менее прекрасные и завораживающие взгляд.
   И цвет у них был разный. Содержимое ларца мерцало и искрилось желтым, красным, кремовым, голубым и коричневатым цветом. А, вот эта нить, с нанизанными крупными, правильной округлой формы, розовыми жемчужинами, привезли вчера в дар посланцы с далекой реки под названием Ганг. Это был редкостный речной жемчуг, которого еще не было в собрании императора.
   Он знал, что сбор жемчужных морских моллюсков - очень тяжелый и опасный промысел. Ловец жемчуга с лодки ныряет на глубину до тридцати метров и надолго задерживает дыхание, набивая сумку, сплетенную из морских водорослей, тяжелыми раковинами. Жемчужина находится лишь в одной из полусотни раковин, да и то, не всегда качественная. Люди, занимающиеся вылавливанием морских моллюсков, живут недолго и умирают в цветущем возрасте от странной болезни - их дыхание угасает. Воздух отказывается поступать внутрь организма, и человек погибает от удушья, хотя внешне он вполне здоров.
   Послов из экзотической Индии в Риме принимали впервые, хотя император располагал сведениями об этом восточном государстве и помнил, что еще Ганнибал и Александр Македонский применяли в своей армии боевых индийских слонов. Послы привезли также образцы растений с необычными и удивительными запахами. От одного из них император, понюхав, безудержно раскашлялся и едва справился с напавшим беспрестанным чихом.
   Однако главным подарком была четырнадцатилетняя индианка, уже вполне сформировавшаяся как женщина. Эта смуглая стройная фурия, с крохотным коричневым пятнышком посередине лба, показала ему всю изощренность любовных игр загадочного Востока. И об этом ему напоминала спина, исцарапанная длинными ногтями, окрашенными в зеленый цвет. Но повелитель Рима вспоминал об этом с удовольствием и сладострастием, с нетерпением ожидая наступления вечера.
  Новая наложница была необъезженной кобылкой, но в любовных утехах превосходила всех, кого до сих пор знал император. Он зажмурился, представив следующую ночь....
  Император протянул руку к серебряному колокольчику. Мелодичный и переливчатый трезвон серебра призвал личного секретаря владыки империи.
  - Благодарного дня, божественному принцепсу, - один из влиятельнейших чиновников Римской империи склонил вначале плечи, а затем и голову.
  Правитель римлян и множества покоренных народов надменно вздернул подбородок, - говори.
  - Сегодня день приема обиженных, - почтительно начал секретарь, -все уже ждут с утра возле зала судебного разбора.
  Император поморщился, он не любил этот день, когда ему приходилось выслушивать различные жалобы и кляузы, а также принимать, иногда, необходимые, но непопулярные решения.
  День приема обиженных учредил его предшественник Октавиан Август, который заложил основы империи, как монархии, для вида сохранив ее республиканскую традиционную внешность. Он официально отказался от того, чтобы пожизненно быть диктатором и консулом, удовольствовавшись почетным титулом принцепса сената, то есть стоявшим в списке сенаторов первым.
  Тиберий оставил сенату некоторую видимость его былого могущества. И, зачастую, на его заседаниях хранил молчание, не используя привилегию принцепса навязать сенаторам свое мнение. Правда, последние от такой свободы только терялись, им трудно было догадаться, чего же хочет, на самом деле, не разжимающий губ император....
  Тиберий досадливо махнул рукой, отгоняя неприятные мысли.
  - Кто? - коротко спросил он.
  - Дуумвир Гай Юлий Полибий, претор и народный трибун..., - чиновник приостановился, ожидая поручения, но не получив его продолжил, - первосвященник Каиафа из Иудеи....
  - Первосвященник... Кто это?
  Всезнающий секретарь пояснил, что в провинции Иудея, с позволения императора, существует местное самоуправление, и первосвященник, являясь главой религиозным, фактически его возглавляет.
   - Суть жалобы?
   - Обжалуются действия наместника Иудеи Понтия Пилата, не утвердившего приговор синедриона о смертной казни некому Иисусу из Назарета....
   - Довольно, - всякое упоминание о прокураторе Иудеи было императору неприятно, - кто еще?
   - Эдил погребальной гильдии Гай Туллий Геспер с жалобой на неправильный налог. Пекарь, у которого пьяные недоросли, сыновья известных патрициев и сенаторов, слуга перечислил имена, убили раба и не хотят за него платить. Жена, изгнанная своим мужем по подозрению в прелюбодействе....
   - Через час я буду в судебном присутствии, первым пусть будет иудей.
   Чиновник поспешно опустил глаза, чтобы император не заметил промелькнувшие в них искорки изумления - дуумвир Гай Юлий Полибий, помимо исполнения обязанностей главы города Рима, считался одним из немногих близких Тиберию патрициев. Неужели император пожелал унизить его, приняв вторым, после какого-то иудейского священника....
   - Скажи дуумвиру, пусть подождет меня в триклинии, в трапезной зале, - как бы, отвечая, на мысли и сомнения секретаря, продолжил император, - мы с ним проведем обед.
   Оставшись один, Тиберий погрузился в воспоминания....
   Рожденный повелевать и властвовать, император имел слабое представление о том, где находится Иудея. Где-то в безжизненных аравийских пустынях - полагал он и был недалеко от истины. Семнадцать провинций изнемогали под властью могучего и жестокого Рима.
   Тиберий хорошо помнил, что по совету Гая Юлия Полибия отправил ненавистного ему Понтия Пилата в самую захудалую и отдаленную из них, которая и звалась Иудеей.
   Этот удачливый военачальник был популярен в Риме. Огнем и мечом, во главе пяти легионов, прошел он по окраинным границам великой империи, где на северо-востоке подняли головы вожди многочисленных германских племен. И стали тревожить Рим своими набегами. Пока разрозненными и не проникающими вглубь империи.
   Но если они объединятся? И найдется вождь, который двинет их на цветущий и богатый юг?
   Понтий Пилат выполнил задачу и привез головы вождей племен в древнюю столицу. Они были выставлены для обозрения народа на копьях, напротив здания курии, где заседал Сенат. Несколько дней там толпились многотысячные толпы плебса, разглядывающих косматые и бородатые головы страшных соседей, пока Тиберий не велел их убрать.
   Пришлось позволить ему триумф, то есть торжественное вступление в столицу с войском и прохождение во главе его от Марсового поля до Капитолия. Хотя первоначально Тиберий был настроен на разрешение Пилату лишь овации - малого триумфа. Но здесь Сенат был мягко непреклонен, законы и традиции империи должны были соблюдаться всеми.
   Имя Понтия Пилата было на устах городской черни и преданных ему солдат пяти легионов. Других императорских войск поблизости Рима не было. До практики, когда императоры всходили на престол волей армии, было еще далеко, однако....
   После убийства Юлия Цезаря заговорщиками, в стране долгое время царило безвластие. Гражданская война охватила весь Рим. Все воевали против всех. Заключались и рушились кратковременные политические и военные союзы. Даже Цицерон, великий оратор и писатель, влез в политические дрязги на стороне Октавиана и организовал поход против Марка Антония, который был разгромлен.
   Но Октавиан, испугавшись популярности Цицерона, предал его и заключил союз, названный впоследствии триумвиратом, с Марком Антонием и Марком Эмилием Лепидом. Триумвират на пять лет, взял власть в свои руки для наведения порядка в государстве.
   Они начали с составления с составления проскрипционных списков, то есть перечня врагов римского государства, которые должны быть подвергнуты публичной казни. Один за другим в списки попадали различные влиятельные патриции. Кто по вражде, кто из-за интриг, кто по причине обиды, кто из-за дружбы с врагами или вражды к друзьям. Но многие попали во враги народа, лишь в связи со своим выдающимся богатством. Триумвирам нужны были деньги для войны с убийцами Цезаря.
   Началась жестокая и подлая охота за людьми. Был схвачен и убит великий Цицерон. По иронии судьбы, ему перерезали горло, которое сыграло не последнюю роль в достижении им всеобщей известности и величия.
   Брут и Кассий - убийцы Юлия Цезаря были разгромлены, первый покончил с собой, а второй был убит.
   Понемногу Октавиан оттеснил от власти Лепида и стал единоличным властителем в Риме. Но на Востоке, в Египте, оставался еще Марк Антоний. В решающей морской битве при мысе Акции, у берегов северной Африки, объединенный флот Антония и его любовницы Клеопатры потерпел сокрушительное поражение. Марк Антоний покончил с собой. Клеопатра, став пленницей Октавиана, также вскоре покончила жизнь самоубийством.
   Оставшись победителем, Октавиан приказал перебить всех своих врагов и, в первую очередь, родственников Антония и Клеопатры, что и было сделано без всякой жалости.
   Он сохранил все существовавшие республиканские учреждения и должности, но фактически установил единоличную монархию, и, готовя себе преемника, усыновил Тиберия, когда тому было уже сорок два года. Тиберий был вынужден жениться на дочери Октавиана, хотя был уже женат и имел сына.
   Сенат присвоил Октавиану почетное звание Август (возвеличенный богами) и с этого времени повелитель римлян стал именоваться Император Цезарь Август. Но синонимом высшей власти стал титул принцепс, а форма государства, созданного им, получила название принципат.
   Несмотря на изощренные попытки завуалировать перед народом фактическое установление диктатуры, это ни для кого не было секретом. Патриции и сенаторы Рима, помня, как он обошелся со своими противниками, раболепствовали перед ним.
   В Сенат, по закону, могли быть избраны только те, чьи предки были римскими гражданами вплоть до пятого колена, однако это правило цезарем нарушалось, проводившим в высший орган власти своих ставленников.
   Тиберий ввел некоторые новшества, например, запретил сенаторам занимать иные государственные должности, за исключением должностей трибунов и консулов. Занимавшие до избрания посты квесторов, эдилов, преторов и легатов, должны были их оставить. Но многое оставил и от своего предшественника, в том числе и День приема обиженных, который создавал видимость заботы властителя Рима о каждом, без исключения, своем подданном.
   На высоком подиуме находился высокий, но скромный трон из слоновой кости без позолоты и мишуры. В красной, даже пурпурного цвета, мантии - торжественной одежде римских императоров, на нем восседал Тиберий с золотым венком на голове. По обеим сторонам трона стояли два деревянных столика.
  За столиком справа сидел легат по делам провинций Север Примул. Перед ним лежала древняя инкунабула с эдиктами и институциями римских императоров и консулов.
  Столик слева занимал, ведущий императорские анналы, Иосиф Флавий, писец и историк Тиберия, изготовившийся острым каламусом зафиксировать каждое слово повелителя римской империи. Листы папируса и бронзовая чернильница сбоку, также выражали степень его готовности.
  Секретарь сидел за массивным мраморным столом сбоку, у ступеней подиума. Вид у него был значительный и деловой - он вел процедуру заседания.
  У подножия трона на ступеньке сидел переводчик - бородатый, курчавый, с несколько гнусавым голосом.
   - Обжалуются действия наместника императора в Иудее! - голос секретаря был высок и торжественен.
   - Пусть будет изложена суть жалобы, - император взмахнул рукой.
   В залу быстрым шагом вошел человек невысокого роста, в черном платье до пят, без всяких украшений. На макушке его крупной породистой головы с залысинами покоилась круглая черная шапочка. Половину лица закрывала темная густая, слегка вьющаяся, борода с некоторыми вкраплениями седых волосков. Живые, глубоко посаженные глаза, блестели из-под густых черных бровей.
   - Следует обнажить голову перед венценосным, - прошипел секретарь.
   Человек в черном послушно снял шапочку и, подойдя к подиуму, склонился в глубоком продолжительном поклоне.
  - О, великий Тиберий, сын богов и богинь, достойнейший из достойных среди живущих на земле, несчастный священник склоняет перед тобой голову, - Каиафа протянул императору шкатулку из коричневатого камня с золотистыми разводами и свиток пергамента, обмотанный толстой красной нитью, скрепленной коричневого цвета печатью.
  Император повел бровью, и подскочивший секретарь принял протянутое и быстро отошел в сторону.
  - Говори.
  - В подвластной тебе Иудее, - начал первосвященник без всяких предисловий, - объявились смутьяны, которые осмелились хулить твое имя и прекословить твоей власти. Возглавил их некий плотник и сын плотника Иисус из Назарета....
  Тиберий нахмурился при этих словах - второй раз на его слух всплывает это имя. В провинциях неспокойно. Бесчисленные самозваные вожди, предводители и пророки призывают людей стряхнуть владычество Рима, возникают серьезные беспорядки, бунты и восстания. В самом Риме почти не осталось регулярных войск - легионы постоянно перемещаются по бескрайней империи, подавляя очаги смуты и сопротивления.
  - ... однако наместник твой Пилат отказался утвердить приговор синедриона. И хотя мятежный пророк умер на кресте, многие в Иудее считают, что Рим равнодушен к его преступлениям против кесаря и воодушевленные этим создают секты в его поддержку и призывают к выступлениям против римлян. Самого же его объявили мучеником и богом....
  Иудея.... Маленькая, но очень беспокойная провинция. Как доложил ему секретарь, в ней смешалось множество народов и вероучений. Этот представитель правящей религии, похоже, надеется на помощь могущественного Рима в борьбе со своими недругами. По-видимому, хитер, лукав и коварен, если осмелился жаловаться принцепсу на его наместника.
  Император не понимал чужого языка, однако перевод говорил о хорошей логике изложения жалобы. Что-то в облике жалобщика показалось ему несообразным и искусственным. Он насторожился, внимательно всмотрелся в лицо говорящего, и ему вдруг показалось, что правильные черты благообразной физиономии первосвященника внезапно исказились - на нем проступило жестокое и злобное выражение. Верхняя губа приподнялась, и из угла рта явственно показался уродливо искривленный клык, а густая борода исчезла, уступив место разрозненным рыжим длинным волоскам, торчащим на конце заостренного подбородка.
  Он быстро глянул по сторонам. Флавий ретиво, не поднимая глаз, скрипел каламусом. Легат Север Примул, похоже, дремал, уставившись немигающим взглядом куда-то в угол зала. Секретарь усердно ловил каждое движение владыки, чтобы уловить его настроение и не пропустить сути императорского волеизъявления по его глазам и жестам.
  - ... и народ иудейский смиренно примет твое решение, каковым бы оно не было, - закончил ходатай, облик которого вновь выражал глубочайшую покорность и кротость.
  - Померещилось, - подумал император и мотнул головой, отгоняя наваждение, чем ввел в заблуждение своего чиновника, тотчас вскочившего на ноги.
  - Твоя инвектива будет внимательно изучена, фаст - день судебного решения, состоится через два месяца. Тебе сообщат об этом дне, и ты можешь на нем присутствовать..., - секретарь привычной скороговоркой излагал судебную процедуру, но увидел поднятую вверх руку Тиберия и замолчал.
  - Объявляю тебе, сын Иудеи, - звучный голос императора вибрировал и отзывался эхом в высокой просторной зале судебного присутствия, - твоя первоначальная жалоба отклонена. Не годится выносить решение лишь на основании твоих слов и поданной тобой акции. Но она не будет оставлена без внимания. Мною для проведения следствия будет направлен в Иудею специальный претор. По его докладу и содержанию твоей акции будет принято окончательное решение.
  - Император мудр, - пискнул секретарь, голос которого сорвался от неожиданного вмешательства Тиберия. - Заседание закончено.
  Лицо Каиафы не отразило никаких эмоций, оно сохраняло застывшее выражение покорности и подобострастия. Он почтительно склонился, развернулся и вышел из помещения тем же быстрым шагом.
  Умен был император. Не поддержал иудейского первосвященника против своего недавнего соперника, хотя вначале и хотел это сделать. Нет, пусть будет ненавистный Пилат занят раздорами и смутой в своей провинции. Пусть вспыхнет в Иудее очередной бунт. Тогда можно попенять прокуратору на плохое ведение дел и неумелое руководство доверенной провинцией. И можно, в очередной раз, решить его судьбу.
  Гай Юлий Полибий ждал принцепса в просторном зале триклинии, тишина в котором нарушалась лишь журчанием фонтанов. Он сидел на широкой мраморной скамье у стены, выходящей широкими окнами на Тибр.
  - Да берегут тебя Пенаты, величайший цезарь - дуумвир встал и почтительно склонил голову.
   - И тебе - беневент*, - император сделал знак рукой в сторону обеденного ложа.
   Пол в триклинии был выложен зеленым лаконийским мрамором, как и несколько колонн, поддерживающих высокие своды. Обеденные ложи изготовлены из розового порфира.
   Городской глава почтительно дождался, пока на ложе возляжет император и лишь затем прилег на ложе напротив, облокотившись на пурпурную пуховую подушку. Он был одет в прелоксту - тогу, окаймленную насыщенным пурпуром, официальную одежду главы магистрата Рима.
   Тиберий любил изысканную пищу. Стол, наряду с традиционными римскими кушаньями, украшали золотые тарелки с протертым мясом жареного бекаса, обильно приправленным острым соусом из индийских пряностей, в серебряных мисочках плавали в собственном соку язычки фламинго, большое блюдо с греческим орнаментом было почти доверху наполнено печенью мурены, выдержанной в винном уксусе. Большая глиняная миска с причудливым орнаментом была наполнена привезенными с Италийских гор печеными яйцами горных куропаток, фаршированных кусочками тушеной форели. Отдельно, в приземистых серебряных чашах вздымались холмиками желтоватые шарики его любимого лакомства - фазаньи и павлиньи мозги.
   Император звякнул серебряным колокольчиком, и вышедшие из полумрака три флейтиста слаженно заиграли тягучую восточную мелодию. К столу почтительно приблизился прислужник в голубой простой тоге с покрытой пылью запечатанной амфорой.
   - Сегодня воздадим хвалу Дионису сорокалетним цекубским вином, - Тиберий щелкнул пальцами.
   Слуга серебряным зубильцем сбил печать и плеснул из амфоры в чашу, подставленную появившимся в триклинии дегустарием. Дегустарий сначала понюхал вино, затем омочил им губы и, наконец, сделал маленький глоток. Блаженно откинув вверх голову, он сделал еще один глоток и возвестил, - клянусь Бахусом, вино достойное тебя, великий цезарь....
   После неспешно протекавшего обеда, за которым принцепс и градоначальник обменивались впечатлениями от римских новостей, Тиберий удалил всех слуг.
  
  * Беневент (латинск. изречение) - благоприятной судьбы
   - Что привело тебя ко мне в официальный день, мой верный Полибий?
   Короткий, почти в форме приказа, вопрос заставил претора подобраться, он положил подушку на колени и облокотился на нее обеими руками.
  - Прошу тебя, венценосный, приподними голову и взгляни внимательно на реку.
   Тиберий величаво повернул свою крупную голову. Тибр за окном пенился и бугрился, а вода была необычайно мутной с комками водорослей и ила. Уровень ее был значительно повышен.
   - В устье Тибра дует очень сильный юго-западный ветер. Река кое-где возмутилась и вышла из берегов. Вода пошла вспять. Но главное, повреждены и во многих местах разрушены акведуки, подающие воду в Рим. Многие римляне лишены питьевой воды, а та вода, что поступает, смешана с морской. Все недовольны. В городе назревает бунт....
   - Почему же мне не сообщают об этом, - лицо императора исказилось в гримасе ярости, - где начальник преторианской гвардии, - рука его схватила колокольчик.
   - Я докладываю тебе об этом, великий. Не торопись гневаться на преторианцев. Я упросил квестора Туллия быть первым носителем печальной пальмовой ветви. Клянусь молниями Юпитера, у меня есть хороший замысел в связи с этим. Выслушай же меня....
   - Говори. Но защитит тебя Марс - в случае городского мятежа гнев мой падет на тебя, несмотря на нашу дружбу.
   - У Рима должен быть жестокий и справедливый отец, - претор покорно склонил голову....
   План Гая Юлия Полибия, главы римского магистрата был весьма хитроумным, изощренным и коварным.
   Уже в самом Риме появились последователи иудейского пророка - Иисуса из Назарета. Они смущали народ, особенно городскую чернь и рабов, понятиями равенства всех живущих под единым небом. Отрицали старую религию, где каждому занятию, всякому ремеслу был свой бог, свои обычаи. Были, на редкость, фанатичными и упрямыми в своих верованиях.
  Следовало свалить всю вину на разрушение акведуков и перебои с водой на представителей секты Иисуса. Гнев богов обрушился на Рим в ответ на крамольные речи провозвестников новой веры. Нептун, бог моря повернул воды древнего Тибра и разбил водоводы. Аннона, богиня урожая, поклялась оставить империю без хлеба. Гнев Юпитера пока непредсказуем, но грозен и неминуем. Людская ненависть и императорские репрессии должны избавить Рим от приспешников очередного иудейского пророка.
  План дуумвира Тиберию пришелся по душе, и он велел позвать верховного авгура - главу коллегии жрецов, толковавших волю богов. Они должны довести гнев богов до римского народа и наложить проклятия на новоявленных верозачинателей.
  Втроем они обсудили детали плана, после чего император повелел секретарю и легату по римским законам подготовить официальный императорский эдикт, ставящий секту Иисуса и его приверженцев вне закона.
  Назавтра же императорские центурии буквально прочесали город, вылавливая иноверцев. Вначале схватили тех, кто эту веру исповедовал публично, затем - на основании вырванных под пытками показаний, задерживали сочувствующих и просто слушавших пагубные проповеди. Магистратский трибунал признавал их виновными в хуле и кощунстве, а также в ненависти к роду человеческому.
  Казнили их жестокими и позорными казнями. Зашивали в шкуры диких зверей и отдавали на растерзание бродячим стаям собак, которые водились в городе во множестве. Признанных зачинщиками, распинали на крестах, ночью обливали смолой и поджигали вместо факелов. Тиберий повелел устроить для римлян специальное представление в цирке, где на приговоренных, вооруженных лишь ножами, выпускались голодные дикие звери, рвавшие их на части и тут же поедавшие изуродованные трупы.
  Как водится, в сочувствии к ереси обвинили и нескольких знатных патрициев, ненавистных императору. В их число, конечно, угодил и сенатор Марк Целий Теренций, в свое время осмелившийся публично высказать неприязнь к Тиберию, только что пришедшему к власти....
  Поначалу Тиберий, став главой Рима, на словах отказывался от власти, называя ее обузой и чудовищем и делал это на протяжении длительного времени. Сенат оказался в глупейшем положении, пытаясь выказать ему подобающие почести и получая в ответ двусмысленности и хитроумные высказывания.
   Многие уже потеряли терпение, и на одном из заседаний Марк Целий Теренций, не выдержав, вскричал: "Пусть он правит или пусть он уходит!". Отличаясь необузданностью характера и природной дерзостью, он подошел к Тиберию и воскликнул: "Иные медлят делать, что обещали, ты же медлишь обещать то, что уже делаешь".
  Тиберий никогда и ничего не забывал. Одно время он утешался тем, что распутничал с женой ненавистного сенатора в тайном клубе чужих жен, организованном, как раз, Гаем Юлием Полибием, на этой извращенной почве и получившим дружеское расположение самого императора. Дуумвир тотчас был назначен командующим римским гарнизоном, состоявшим из четырех городских когорт.
  Но настал час и полной расплаты. Теренций отрицал наветы и обвинения в пособничестве вероотступникам. Он пытался быть надменным с Тиберием даже сейчас, будучи задержанным и сидящим в зловонной городской тюрьме. Тиберий лично посетил Карцер - городскую тюрьму, расположенную на пологом восточном склоне Капитолия.
  - Я - сенатор и по закону имею право оставаться на свободе, внеся залог, до решения трибуналиев. Какой суд может подтвердить эти абсурдные обвинения..., - цедил он в лицо императору, приехавшему самолично допросить, а больше, насладиться унижением знатного патриция.
  Конечно, никакого суда над ним не было. По приказу Тиберия строптивого сенатора утопили здесь же, прямо на его глазах, в сборнике тюремных нечистот.
  Внесудебная расправа ждала и других его скрытых противников из нобилитета - верхушки знатного сословия Рима. Патриции в ужасе затаились, ожидая своей очереди. Многие из них покидали город, переселяясь временно в менее заметные места. Но преторианские гвардейцы могли достать везде. Плебс же ликовал, воздавая хвалу императору и призывая к новым кровавым зрелищам.
  Тиберий распорядился выдать полугодовой запас государственного вина и за свой счет устроил семидневное цирковое представление, в ходе жестоких игрищ которого, гибли все новые приверженцы назорейского проповедника. После заездов каждых пяти колесниц демонстрировалась травля зверей сворами собак.
  И, наконец, на Марсовом поле было дано грандиозное военное представление, изображавшее штурм, взятие и разграбление вражеского города, а затем спектакль с участием сотен актеров о покорении Римом британских вождей.
  По предложению императора Сенатом было принято решение о восстановлении храма Венеры на горе Эрик.
  Было спешно начато строительство новых акведуков, должных подавать воду из чистых источников - Церулейского, Курциева и Альбудигна с распределением ее по множеству бассейнов, фонтанов, рыбных садков и других водоемов. Квестор Кластий - распорядитель римских государственных финансов клялся Юпитером-громовержцем об отсутствии в казне нужных денег.
  - Эти средства предоставят тебе патриции, - император был немногословен, - составишь мне список тех, кто не внес пожертвований на нужды римского народа.
  После этого деньги на обустройство городских водоводов сразу нашлись. В представленном императору списке оказались лишь фамилии казненных накануне патрициев....
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава семнадцатая
  
  1.14. Иосиф Флавий. Отступник.
  
  
   Он не любил писать по ночам. На хорошие свечи не хватало денег. Воспаленные глаза слезились и уже плохо различали буквы, выводимые неровно каламусом на листах дешевого тростникового папируса при дрожащем тусклом свете единственной плошки. Императорская казна иногда забывала платить и ему приходилось покупать папирус и другие принадлежности писца за свои сбережения. Хорошие, невыцветающие чернила он давно научился делать сам, смешивая с сажей свежую ослиную мочу.
   Иосиф Флавий происходил из знатной семьи первосвященников. Настоящим именем его было Йосеф бен Маттитйаху. А его мать, по слухам, вела свой род от одной из ветвей царского рода Маккавеев. Сам Иосиф с раннего детства отличался умом, сообразительностью и способностями.
  В молодости он пробовал писать стихи, но оказался к себе слишком строгим критиком. Затем немного поработал копиистом, переписывая труды Аристотеля, Платона, Софокла, Овидия, Горация, Ксенофонта и Цицерона. Он изучал юриспруденцию, его увлекала множественность религий и принадлежность к нескольким сектам. Одно время он был даже священником в храме.
   Но вот вспыхнула очередная римско-иудейская война, и волей синедриона Иосиф Флавий был назначен губернатором и военным комендантом Галилеи. Несмотря на полное отсутствие военного и административного опыта, молодой военачальник создал огромную боеспособную армию по римскому образцу и успешно противостоял римским легионам.
   Он не вступал в лобовые столкновения, понимая, что здесь опытные, закаленные в боях легионеры будут сильнее, но организовывал многочисленные засады на горных перевалах, создавал базы, запасаясь оружием и продовольствием, укреплял небольшие населенные пункты и городки. Война его носила, скорее, партизанский характер, и раздосадованные римские полководцы пытались подкупить первосвященника Анну, чтобы сместить Горного Лиса, как называли его в народе. Подкуп, однако, не удался.
  Но римляне были сильнее и, в конце концов, Иосиф Флавий был захвачен ими в плен, героически защищая одну из своих последних крепостей Иотапату. Он не смог убедить сдаться своих последних воинов, и почти все они погибли, убивая друг друга по жребию. Однако каким-то непостижимым образом он вошел в доверие командующему римскими войсками Друзу Младшему, сыну императора Тиберия и с тех пор служил Риму верой и правдой, выступая фактически против своих соотечественников.
   Он прошел обучение в Мусее Александрии, включавшем комплекс научных триб, библиотек и лабораторий. Разнообразные полученные знания все же не могли быть им полностью использованы, поскольку он не являлся коренным римлянином и не мог претендовать на сколь нибудь значимый пост в государстве.
  Благодаря обширным познаниям, усердию и покровительству Друза Младшего, Иосиф Флавий все же сумел получить должность в декурии эдильских писцов, а затем стал и императорским писцом. При этом сам Тиберий заметил и отмечал стиль изложения и творческие способности его, как историка.
   Он, втайне от всех уже закончил писать одну книгу, названную им "Иудейская война", в которой оправдывал политику Рима в отношении захваченных территорий. Стопки папируса, составляющие это произведение, были надежно упакованы им в кожаный мешок, который для сохранности от всепроникающей влаги, был залит гусиным жиром и закопан под порогом его небольшого домика, состоявшего из одной комнаты. Книга ждала своего часа.
   Официально же императорский историк-писец писал большую книгу "Анналы", описывающую все аспекты жизни римской империи и деятельность самого императора Тиберия. Написанная в хвалебных тонах, она, тем не менее, довольно правдиво отражала основные события, происходящие в громадном государстве, включая и некоторые его провинции.
  Параллельно он начал работу над "Иудейскими древностями", защищавшими и разъяснявшими традиции, обычаи, философию и религию своего древнего народа, а также писал биографическую книгу "Жизнь", в которой давал объяснение и оправдание своей измене иудеям благими высшими целями.
   Внезапный вызов к императору Иосиф Флавий воспринял с испугом, посчитав, что кто-то высмотрел и донес о его тайных трудах. Однако скрыться не попытался, а покорился своей судьбе.
  Писец неслышно вошел в рабочий кабинет императора и замер у двери в низком поклоне. Властитель Рима пристально рассматривал что-то в раскрытой, инкрустированной мелким жемчугом, шкатулке. Он поднял голову на вошедшего и небрежным повелительным кивком пригласил его подойти ближе.
  Когда Иосиф Флавий приблизился к столу, император резким движением сорвал темно-красное покрывало, укрывающее нечто, стоящее рядом со столом и взору писца открылась массивная, плетенная из прутьев квадратная корзина.
  Она была наполнена, казалось, сотнями свитков папируса и кусков пергамента.
   - Это материалы расследования по Понтию Пилату, прочти их внимательно и составь мне короткий, но подробный доклад. Сообщения квесторов по результатам поездки в Иудею были невразумительны, боюсь, что прокуратор подкупил их, - мрачно приказал Тиберий.
   Скрывая удивление таким внезапным доверием, писец склонился в поклоне, подтверждая готовность исполнить поручение императора. Но тот счел нужным все же пояснить свое неожиданное решение.
   - Ты прекрасно справляешься со своими обязанностями и мне нравится изложение изображаемых тобой событий, происходящих в империи и описание моих деяний, как императора. За эти годы ты доказал свою полную лояльность Риму и преданность мне. Поэтому я решил назначить тебя своим личным секретарем для исполнения некоторых особых поручений.
   - Я оправдаю твое доверие, величайший из великих цезарей.
   - Думаю излишне говорить, что прочитанное тобой и сделанные выводы, не предназначены для чужих ушей.
   - Да, венценосный.
  - Забери все это с собой, страж будет сопровождать тебя. Я жду доклад через неделю.
   Бывший писец, возведенный в ранг одного из самых приближенных принцепса, склонился еще ниже, - разреши покинуть тебя император?
  Множество имевшихся документов составляли тайные доносы о деятельности Понтия Пилата и его взаимоотношениях с местными властителями, донесения соглядатаев, официальные доклады по различным вопросам, финансовые документы и прочие бумаги, охватывавшие обширный круг проблем, имеющихся в провинции.
  Внимательно изучив полученные материалы, Иосиф Флавий сделал ошеломляющий для себя вывод - на его несчастной родине, в далекой Иудее, появилась личность, способная изменить религиозные устои древнего иудейского народа и потрясти основы самого Рима, посягнуть на вековые обычаи, традиции и веру великой империи.
   Нет, человека этого звали не Понтием Пилатом. Он не был облечен атрибутами власти. Он не состоял в сложной иерархии иудейской верхушки. Не был ни богатым, ни знатным.
  Имя его было - Иисус Назаретский. И был он, по роду занятий, обыкновенным бродячим проповедником.
   Впечатление, приобретенное в ходе изучения официальных документов, усиливалось находившимся среди бумаг рисунком.
   На одном из листов пергамента было довольно умело, неизвестными Флавию по составу красками, было нарисовано его изображение. Центральным элементом рисунка оказались глаза. Против обыкновения, в их выражении не преобладал фанатизм, хотя частичка его и наличествовала. Удивительно выразительные глаза отражали смесь неземного величия и великую веру в свое предназначение. Это, действительно, были глаза Мессии.
  Все остальное - длинные вьющиеся волосы, разделенные изящным пробором, высокий чистый лоб, прямой нос, скорее римский, нежели иудейский, аккуратная бородка - были в рисунке вторичными.
  Новоявленный личный императорский секретарь имел цепкую память и острый наблюдательный ум. Он тотчас вспомнил свою запись в "Анналах" " ... и тьма разлилась по всей земле, на небе стали видны звезды. Громадная хвостатая звезда прочертила черные небеса ...". Он сопоставил день распятия назаретянского пророка со своими записями, и даты совпали. Это было знамение. Появился Он, способный перевернуть весь мир.
   Потрясенный Флавий все же понимал, что императору нужны выводы о правомерности и целесообразности действий его наместника в Иудее, причем только отрицательного толка. Ведь Тиберий прямо сказал о возможном подкупе проверяющих Понтием Пилатом. И меньше всего его интересуют деяния каких-то иудейских пророков, а, тем более, их судьба и предначертание.
   Поэтому он писал одновременно два документа. Первый был докладом императору по результатам проверки квесторов, где добросовестно перечислялись все настоящие и мнимые прегрешения прокуратора Иудеи. Над ним сейчас и работал новый личный секретарь принцепса, по привычке, от усердия высунув кончик языка.
   Второй - для потомков, являлся кратким жизнеописанием Иисуса из Назарета с предсказаниями его эпохальной роли в истории человечества, с приложенным, удивительным по глубине и выразительности, рисунком. Он хранился под тростниковым матрасом, на котором спал Флавий.
  "Приведенное свидетельствует о том, что политика прокуратора Понтия Пилата привела к снижению налоговых поступлений ..." - красивым почерком выводил новоявленный придворный, наделенный особыми полномочиями, на листе пергамента.
  Запертая изнутри, утлая дверь с грохотом сорвалась с петель от мощного удара, последовавшего извне. Взору перепуганного Флавия явились три замечательных субъекта, по наружному облику, будто сошедших со страниц сказок Тысячи и одной ночи, читанных им в библионе Александрии.
  Рыжий, квадратный и бельмастый здоровяк, с клыкастой свирепой рожей, который, вероятно, и нанес ущерб столь непрочному имуществу писца, был похож на морского разбойника. Длинный, в клетчатом халате с несуразной, покачивающейся зыбко, фигурой, без сомнения, мог быть волшебным джинном, выпущенным из старинного сосуда. Громадный черный кот в комментариях не нуждался.
   - Где бумаги по назорейскому пророку? - хрипло прорычал клыкастый громила, ухватив хозяина за отвороты простенького халата громадной ручищей и вытаскивая его на середину тесной комнаты.
  Повисший в воздухе с выпученными глазами писец лишь ткнул рукой в сторону плетеной корзины, наполненной документами квесторской проверки.
   Сразу же, кот склонился над ней, выудив лапой листок папируса и внимательно вглядываясь в него. Остальные двое налетчиков наблюдали за его реакцией. Кот утвердительно кивнул головой.
   - Где еще? - рыжий крепыш встряхнул пленника, и приблизил к нему свое лицо, как бы примериваясь, за какое место его цапнуть своим устрашающим клыком.
   Парализованный ужасом, тот молча указал трясущейся рукой на стол, где он писал доклад.
   И вновь кот нагнулся к пергаменту, а затем подтвердил истинность кивком усатой морды.
   Если бы писца спросили и о других бумагах, имеющих касательство к делу, он, вне всякого сомнения, выдал бы и спрятанное под матрасом. Но его больше ни о чем не спрашивали.
  Клетчатый джинн своей длинной рукой сгреб все со стола в корзину. Огляделся и добавил туда лежавшие в углу на циновке чистые стопки папируса, а также ящички с перьями и грифелями.
   Несчастный историк уже не увидел, как кот наклонился к корзине и дыхнул на нее языком пламени. Он лежал на полу оглушенный и лишенный сознания. Рыжий изверг, в момент бросания в корзину письменных принадлежностей, аккуратно поставил трясущегося писца на пол, придерживая его, по-прежнему, одной рукой. Затем, что-то прикинув про себя, другой рукой с невероятной силой ударил кулаком пленника по макушке, как бы пытаясь забить его, в качестве гвоздя, в шаткий пол.
   Последним впечатлением насмерть перепуганного горемыки было то, что его голова, проскочив сквозь горло, пролетела грудную полость и уперлась в самый низ живота. Но, это, конечно, нарисовало ему встрепанное произошедшим воображение - голова осталась на месте и даже все шейные позвонки были целы, хотя и изрядно сплющились.
  Корзина оживленно дохнула дымом в сторону дверного проема и заалела зарождающимся пламенем. Клетчатый верзила хрястнул об пол единственным колченогим стулом и швырнул его обломки в разгорающийся, не на шутку, костер. Живописная троица же, убедившись в надежности занимавшегося пожара, быстро покинула разгромленный домишко и ушла в сторону Тибра.
  - Ну, вот, - удовлетворенно сказал Фагот своим спутникам, с трудом поспешавшим за его длинными шагами, - можно смело докладывать мессиру, что все письменные упоминания об Иисусе из Назарета уничтожены.
   Потерпевший очнулся от едкого дыма, заполонившего уже всю комнатушку. И, здесь он, несмотря на допущенную трусоватость и малодушие, пожалуй, совершил подвиг. Плохо соображающий от удара историк, тем не менее, подполз к кровати и вытащил из-под матраса спрятанные бумаги. А затем сумел сползти с крыльца и несколько удалиться от полыхавшего уже пожара.
   Ярчайший огненный гребень взметнулся над бывшим пристанищем Иосифа Флавия и опал, подняв далеко видимый искрящийся сноп искр.
  И, вероятно, именно благодаря скромному писцу, дослужившемуся до должности весьма доверенного лица римского императора некоторые живописцы, впоследствии, смогли изобразить подлинный лик Иисуса Христа, а безымянные составители Библии, несомненно, воспользовались его выразительным жизнеописанием мессианского пророка, оказавшегося Всевышним.
   Сам же он вошел в историю, как замечательный древний историк, написавший серьезные труды по истории древнего мира, особенно Иудеи и Рима.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава восемнадцатая
  
   1.15. Рим. 28 марта 26 года по Юлианскому календарю.
  
  
   Тиберий возлежал на мраморной скамье, покрытой толстым пушистым покрывалом, в тепидарии своих роскошных терм. На столике рядом стояли несколько кубков с различными винами, которые время от времени он подносил ко рту, наслаждаясь прохладным терпким вкусом благородных выдержанных напитков. Однако долгожданное, обволакивающее тело и разум, опьянение приходило медленно.
   Он взял в руку одну из книг Элефантиды и медленно просматривал древние рисунки любовных сцен. Но и они не смогли увлечь владыку Рима.
  Воспоминания о Понтии Пилате жгли его душу. Ненавистный соперник был жив, здоров и, вероятно, богател и набирал силу. Император был прекрасно осведомлен, что наместники провинций, пользуясь своим бесконтрольным положением, обирали всяческими путями покоренные Римом народы и становились богатейшими сановниками империи.
   Судя по преподнесенной ему первосвященником жемчужине, эти иудеи также владеют немалыми богатствами. И прокуратор провинции наверняка копит деньги, серебро и золото, лелея надежду на возвращение в Рим, чтобы занять здесь подобающее своим заслугам и славе место и покуситься на верховную власть, сместив Тиберия. В армии он по-прежнему пользуется популярностью - еще служат те легионеры, с которыми он ходил в победные походы.
   А, с помощью награбленных в Иудее денег и ценностей ....
   Зря, ох, как, зря он отпустил его наместником в эту далекую провинцию. Надо было найти повод и расправиться с ним здесь. Сенат послушен своему принцепсу, а преторианцы и солдаты гарнизона верны императору. Но тогда Пилат был на пике своей славы и трогать его было небезопасно ....
   А, что, если ....
   Тиберий был скор и изворотлив на коварные планы. Следует убить находящегося еще в столице иудейского первосвященника и вину за это преступление свалить на ненавистного прокуратора Иудеи. Задержать несколько вольноотпущенников и рабов и выбить у кого-то из них признание о злодейских замыслах Пилата и поручении уничтожить первосвященника, который осмелился обжаловать действия наместника императора. Все очень логично. Затем казнить мнимого преступника и тайно отправить верных преторианцев за Понтием Пилатом. Сенат одобрит действия императора по наказанию виновных.
   Тиберий спустился в калдарий, и жар пропитанного благовониями пара ударил ему в ноздри, расширив легкие и заставив сердце биться быстрее и мощнее. Расторопный слуга легкими круговыми движениями растер его тело кипарисовыми вениками. Затем на носилках его отнесли в просторное помещение натацио, и император с неизъяснимым удовольствием плюхнулся в слегка охлажденные объятия одного из трех бассейнов, наполненного морской водой.
   Упрямые мысли вновь вернулись к наместнику отдаленной провинции.
   Властитель Рима решительно тряхнул своей крупной породистой головой и повелел слуге привести к нему начальника преторианской гвардии.
   Через непродолжительное время квестор Гней Туллий стоял перед императором.
   - Ты видел иудея, который был у меня сегодня на приеме?
   - Да, венценосный.
   - Вели немедленно задержать его. И пусть постараются обойтись без чужих глаз. Он, наверное, находится еще в порту. Другого пути из Рима в Иерусалим нет, а корабли после полудня на восток уже не идут, чтобы не быть застигнутыми темнотой в коварных порожистых верховьях Тибра. Если же он успел отправиться на каком-либо судне, его следует догнать на быстроходной военной галере.
   - Я бегу исполнять твой приказ!
   Проницательный Тиберий был прав. Троица приютилась на холмистом берегу Тибра, в тени недостроенной триремы и поглощала нехитрый обед. На расстеленной прямо на земле тряпице лежали куски вяленого мяса, овечий сыр, жареные бобы и большие овсяные лепешки. Сбоку стоял неизменный пузатый кувшин с иберийским вином, подле которого притулился кот, любовно обнимающий его лапой.
   Судов, отправлявшихся на восток, действительно уже не было. На рейде стояли, в основном военные галеры и рыбацкие лодки, да вдалеке у причала по направлению к императорскому дворцу, находилась роскошная галера римского императора. На ее палубе суетились несколько человеческих фигурок, драивших многочисленные медные и бронзовые части судна и выполнявшие другие подготовительные к плаванию работы. Паруса на ней были полностью спущены. На причалах было безлюдно.
   Цокот копыт заставил жевавших друзей насторожиться. На холм выехал первый всадник со сверкавшими в лучах солнца знаками различия центуриона. Заметив обедавших путников, он галопом направил своего коня в направлении к ним. Следом показались еще два всадника. Все они были вооружены короткими римскими мечами, и первый из скакавших уже обнажил его.
   - Кажется, это по нашу душу, - недовольно заметил кот, собиравшийся, уже, в очередной раз приложиться к кувшину, - пообедать спокойно не дадут.
   Фагот утвердительно кивнул головой и повел вокруг глазами, подыскивая подходящее для сопротивления оружие. Бежать было некуда. Кот напоследок все же успел сделать пару хороших глотков и принялся хозяйственно сворачивать тряпицу со всем ее содержимым в аккуратный узелок.
   Обломок реи, валявшийся поодаль, показался Фаготу вполне подходящим орудием обороны, и он подхватил его с земли, примериваясь поудобнее прихватить его ладонью правой руки. Кот, воинственно растопырив усы, присоединился к боевому соратнику, став в трех шагах правее.
   Зато с Азазелло, имевшим пока облик иудейского первосвященника, стало твориться что-то непонятное. Его тело внезапно охватили резкие судороги, лицо приобрело землистый оттенок, в уголке рта появилась белая пена. Его плечи, то становились шире и мощнее, то опадали бессильно, изо рта, то появлялся, то исчезал безобразный желтоватый клык, черная борода чередовалась со скудной рыжей порослью на подбородке. Проглядывавшие ненадолго черты лица Азазелло, имели жалкое измученное выражение. И даже грозный клык беспомощно свешивался за губу, утратив свой устрашающий вид.
   Друзья зачарованно уставились на него, с удивлением и нарастающей тревогой наблюдая за совершающимися изменениями.
   - Что с тобой, старый и верный мой товарищ? - Фагот смотрел на превращения с неподдельным, никак не присущим ему ужасом.
   - Не знаю ...., - с протяжным стоном, извиваясь, прохрипел Азазелло, - личина первосвященника не отпускает меня. По-видимому, он является сильным колдуном и в этот миг обращается к своим богам, моля их о моей гибели.
   Он упал ничком на каменистую землю, корчась в невыносимых муках.
   Тем временем центурион оказался уже рядом. Походя, он небрежно рубанул длинную фигуру в клетчатом халате мечом, не ожидая сопротивления - ему нужен был живым человек, валявшийся сейчас на земле. Однако Фагот ловко подставил под удар подобранный кусок реи, и меч намертво застрял в твердой древесине, а, затем резко рванул рею на себя. Нападающий, не желая расставаться с привычным оружием, вынужден был сильно наклониться в сторону, едва удерживаясь в седле.
   Тотчас кот, неожиданно пружинистым и легким для его неуклюжей стати, прыжком вспрыгнул сзади на круп лошади. Испуганное животное взбрыкнуло задом, и всадник кувырком вылетел из седла и гремя начищенными до блеска доспехами, свалился наземь.
   Освободившийся от рывка меч со звоном упал на покрытый мелкими камешками склон. Фагот завершил дело грамотно и безупречно, с противным чмоканьем угодив концом реи в незащищенную сбоку шею центуриона, и тот, коротко всхлипнув, впал в беспамятство.
  От удара шлем слетел с его головы и, немедленно завладевший им кот, водрузил его на свою голову, сразу став похожим на диковинного сказочного персонажа.
   Фагот подобрал меч и вступил в схватку с подоспевшими всадниками. Его рост позволял биться с конниками почти на равных. Первого из них он одолел с легкостью и некоторым воинским изяществом - коротким ударом выбил оружие, а вторым ударом ловко снес со лба нападавшего широкую полосу кожи, благо тот почему-то пренебрег шлемом. Рана оказалась болезненной, непонятной и вызвавшей обильное кровотечение. Ослепший от крови и ошалевший от неясности серьезности раны всадник, бесполезно гарцевал, кружа на месте и подвывая, силясь определить, жив он или уже мертв.
   Но третий преторианец оказался старым, закаленным в сражениях, настоящим рубакой, искусно владевшим мечом. Непрерывный каскад ударов, следовавших во всех направлениях, поначалу ошеломил Фагота. Он вертелся ужом, отбивая мощный натиск и понемногу отступал к корпусу недостроенной галеры.
   Кот, как всегда, не сказался сторонним наблюдателем, а пришел на выручку. Он сдернул трофейный шлем со своей головы и с необычайной силой запустил его в представителя старой гвардии. Шлем угодил сзади в затылок конного противника и, столкнувшись с его бронзовым кассисом, вызвал такой звон, что летавшие у берега чайки моментально притихли и сели на воду. Лихой рубака, оглохнув от последовавшего звенящего грохота, явно потерял всякую ориентацию и начал медленно сползать с седла. Меч выпал из ослабевшей повисшей руки. Фагот с готовностью подхватил его на руки и, заглянув в закатившиеся глаза поверженного врага, осторожно опустил тело на землю.
   Бой был закончен, но с Азазелло, по-прежнему, было плохо. Его уже не корчило, он лежал на спине, имея облик иудея, и медленно покрывался восковой бледностью. Грудь его подрагивала, а дыхание было сиплым и надсадным, будто ему не хватало воздуха.
   Фагот поднял тело товарища на руки и беспомощно осматривался по сторонам. Кот, по приобретенной уже привычке, кинулся было собирать трофейное имущество, но вовремя опомнился. Вид Азазелло не предвещал ничего хорошего, а помощи ждать было неоткуда. Такая ситуация у них возникла впервые.
   - Сейчас к, не до конца разгромленному, врагу придет подмога, - голова Бегемота включилась в привычный поиск возможных вариантов, - ну, не сейчас - так несколько позже. К враждебности постороннего мира добавилась неожиданная проблема - Азазелло, став чужаком, превратился в обузу. Нашей энергетической ауре, несомненно, почему-то не хватает силы справиться с возникшими трудностями. Похоже, в игру включились какие-то иные могущественные силы. Что делать?
   Он еще раз окинул взглядом горизонт. Чайки вновь замельтешили над водой, громкими криками выражая свое возмущение произошедшей по вине пришельцев заминкой в поисках пищи.
   - Галера. Нам нужно захватить галеру, - кот даже заурчал от простоты, пришедшей на ум мысли, не оценивая еще степени сложности ее воплощения в жизнь.
   - Галеру ..., - эхом отозвался Фагот, пришедший к этой идее, почти одновременно с Бегемотом. И сразу конкретизировал ее, - императорскую галеру, военная будет нам сейчас не по зубам.
   Он забросил тело бывшего Азазелло, через круп лошади центуриона, возле ее шеи и проворно запрыгнул в седло, смешно дернув при этом своими длинными нескладными ногами. Тычка в шею оказалось достаточно, чтобы умное животное с места взяло в карьер.
   Кот на другую свободную лошадь сесть не осмелился, памятуя о реакции на его прыжок и последовавшее мощное взбрыкивание. Он бежал рядом ходкой спортивной рысью, заставляя испуганное животное мчаться еще быстрее. Под мышкой у него был узелок с провизией, которую он все-таки успел прихватить на всякий случай.
   Сражение за плавсредство оказалось еще короче. Кто в Риме осмелится напасть на императорскую галеру?
  Поэтому ее охранял лишь один весьма престарелый легионер, с лицом полностью изборожденным, то ли шрамами, то ли морщинами, а, скорее, тем и другим вперемешку. Его слезящиеся выцветшие глаза лишь удивленно и с опаской пялились на возникших на причале незнакомцев, один из которых был в седле и вооружен двумя мечами. Единственное вооружение - гаста с проржавевшим наконечником казалась рядом со стражем чужеродным предметом.
   Он лишь проводил ее взглядом, когда длинная нога хмурого и злого долговязого верзилы непринужденно столкнула ее в воду, и гаста, медленно раскачиваясь, пошла ко дну. И сделал вид, что утратил всякий интерес к происходящему.
   Тем более, не оказала сопротивления команда галеры, капитан которой, кстати, отсутствовал. Покуситься на имущество императора могли только люди, безнадежно тронувшиеся рассудком. Связываться с такими сумасшедшими и кормить потом на илистом дне Тибра раков? Все равно злоумышленникам в империи никуда не скрыться. Всюду войска и шпионы императора и его наместников. А, уж какие муки они претерпят и какая казнь им предстоит - решать императору. Скорее всего, с них живьем сдерут кожу, а затем посадят на кол или распнут на кресте.
   Поэтому умелая команда расторопно исполнила команду Фагота поднять паруса и двигаться в верховья Тибра. Погони пока не было, никто не обратил пристального внимания на отбытие императорской галеры, так как это было обычным явлением. Лишь капитан военной галеры сопровождения озадаченно почесал в затылке, провожая ее взглядом, но последовать следом не решился - соответствующей команды не поступало. Да и кортеж императора к причалу не прибывал, значит, судно отбыло по каким-то иным надобностям.
   Азазелло положили на императорское ложе в роскошно отделанной, с богатым убранством каюте. Судороги начались вновь. Бегемот попытался дать ему выпить немного вина для подкрепления сил, но оно струйками стекало по подбородку, не попадая в плотно закрытый рот.
   - Кажется, мне надо проститься с вами, мои верные товарищи, - едва слышно просипел лежащий.
   Крупные капли пота стекали по его, вновь ненадолго проступившему, уродливому лицу. Ужасные корчи сотрясали некогда могучее и бессильное, сейчас, тело.
   - Держись, дружище! Еще рано нам по здешним обычаям класть тебе за щеку медную монету и отдавать перевозчику Харону, для сопровождения через подземные воды Стикса в царство мертвых, - Фагот попытался ободряюще улыбнуться и скрыть все нарастающую тревогу.
   Впервые в истории, их совместных усилий не хватало, чтобы преодолеть непонятную и, оттого непривычно страшившую, напасть.
   Дело было совсем плохо. Азазелло дышал уже все реже и прерывистей, а пот перестал течь. Похоже, каким-то образом в процесс перевоплощения вмешались иудейские боги.
   - А, не попросить ли нам помощи у мессира? - спохватился Бегемот.
   - Верно! - обрадовано подтвердил Фагот.
   - Мессир!!! - посланный ими, неведомый людям, сгусток энергии, вознесся ввысь.
   - Мессир!!!
   - Он нас не слышит, - печально констатировал кот, но вдруг встрепенулся и выдал новое предложение, - надо, чтобы к нам присоединился и Азазелло.
   - Азазелло! - Фагот обеспокоено вглядывался в лицо старого товарища, покрывавшееся смертельной белизной, - Азазелло! - он потряс его за плечо, - воззови к мессиру! Ну, попытайся сделать последнее усилие....
   И помертвевшие губы лежащего чуть дрогнули, - мессир ..., - почти беззвучно прошептал он.
   Мессир!!! - дружно подхватили, не оставившие последней надежды друзья.
   И сигнал о помощи был услышан.
   Тело Азазелло резко дернулось и даже подпрыгнуло вверх, медленно обретая могучие формы своего подлинного обладателя. Лицо приняло знакомый уродливый облик и порозовело. А, увидев знакомый, уже вновь воинственно торчащий клык, Фагот с Бегемотом переглянулись, стараясь, как обычно, скрыть эмоции, но затем не выдержали и крепко обнялись, мощно хлопая друг друга по плечам и спине.
   Галера по-прежнему держала курс на восток.
   В то же самое время, когда несчастный Азазелло прощался с жизнью, первосвященник Иосиф Каиафа, находясь дома, истово молился своим богам. С ним происходило нечто непонятное, страшное и невероятное.
   Казалось, все его тело, включая голову, мнут чьи-то жадные мощные руки, пытаясь вывернуть всю плоть наизнанку. Это были жуткие ощущения. Он почувствовал какое-то шевеление вверху головы, будто его безжалостно расчесывали громадным бронзовым гребнем, обдирая кожу. Ермолка упала на пол.
  В смятении Каиафа вырвал рукой клок волос и, поднеся к глазам, с ужасом заметил в своей руке чужие рыжие щетинистые пряди. Окладистая черная борода, напротив, внезапно исчезла, уступив свое место какой-то жиденькой короткой поросли. В довершение всему, перепуганный первосвященник явственно ощутил, что изо рта у него растет инородное тело. Скосив глаза, он увидел громадный желтый клык, оттопыривший верхнюю губу и хищно загибавшийся вниз. Плечи его вдруг раздались широко в стороны, разрывая тонкую ткань туники и натягивая до предела просторную ризу.
  Вначале Каиафа подумал, что видит кошмарный сон - в последнее время, в связи с последовавшими событиями ему являлись нереальные мглистые видения. Он с силой похлопал себя по щекам, но мучительные свершения продолжались. Такое с ним было впервые, и в голову пульсирующей болью проникла мысль о серьезном постигшем его недуге, вызвавшем явление, подобно миражу в пустыне.
  - Чем я прогневил всемогущих богов, - впадая в панику, думал он, - все мои действия были направлены лишь на благо нашего древнего и многострадального народа. Боги не могут не понимать этого.
  Каиафа рухнул на колени и простер руки к небесам.
  - Великий Яхве! Помоги мне и спаси от коварной болезни и наваждения!
  Трудно стало дышать. Казалось, чья-то исполинская костлявая рука сдавила грудь, а другая схватила за горло и начала медленно сжиматься. Тело его охватила вибрирующая дрожь. Все члены стали леденеть и костенеть....
  - О, всемогущий Яхве!!! - Каиафа вложил в свой возглас остатки душевных сил и всю веру, - верни же мне мой облик и мои силы....
  И немощь стала неторопливо отступать, зловещие невидимые руки разжались, стали возвращаться обратно свои родные черты лица и своя фигура.
  - Ты услышал меня ... Прости мне все мои сомнения и совершенные прегрешения, - первосвященник в экстазе воздел руки кверху.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава девятнадцатая
  
   1.16. Иуда Искариот. Каждому делу - свое время.
  
  
  
   Иуда, по каждодневному обыкновению, раздал милостыню нищим от Иисуса Спасителя, призывая их славить его и внимать его проповедям. А затем зашел в трактир, чтобы попить на ночь молока, как он обычно делал это.
   Едва он пригубил лучший из напитков, вина он не употреблял, как к его столу подсел плечистый, но небольшого роста здоровяк, в грязном светлом плаще и начал заводить странные разговоры, обескуражившие его и поначалу показавшиеся пьяным бредом. Но, похожий на подгулявшего моряка, человек был совершенно трезв и говорил веско и значительно ....
  Иуда жадно вслушивался в негромкие убедительные слова подсевшего к нему незнакомца. Его рыжебородое, тронутое оспой лицо насупилось, а жесткие голубые глаза невольно обращались на устрашающего вида клык, выдающийся из-под верхней губы незнакомца.
   То, что поведал ему загадочный, уродливого облика, неизвестный в плаще с надвинутым на лоб капюшоном, странным образом перекликалось с недавними действиями Учителя.
   - Он все знает, но не может открыто сказать - кругом шпионы синедриона и кесаря, предатель есть и среди вас, его учеников, - Азазелло бросал короткие взгляды по сторонам, - он ведь сам сказал вам об этом вчера на тайной вечере, преломив хлеб и передав чашу с вином.
   Так оно и было, - подумал Ииуда, - Спаситель объявил, что один из нас предаст его.
   - И он приказал тебе действовать, - продолжал незнакомец, нервно дергая правым веком.
   - О, небеса! Я ведь не понял, что Он имел в виду, макнув хлеб в соль и, передавая мне, сказал, - что делаешь, делай скорее, - Иуда встревоженно вгляделся в глаза неизвестного посланца, - я подумал, мне, как всегда, следует пойти раздать милостыню нищим от Него, и я это сделал....
   - Здесь, в Иерусалиме действует тайная секта приверженцев Иисуса-пророка, мы вооружены и готовы к восстанию. Ты видел, как восторженно встречал его народ? Это наша работа. Мы провозгласим его Господом богом и царем Иудейским, а вас - апостолами его. Нас немного, но многие сочувствуют ему в Иерусалиме и готовы встать за него. Но нужен толчок, чтобы все добрые люди сделали это.
   Азазелло помолчал, озираясь по сторонам и, давая время собеседнику осмыслить услышанное.
   - Нужно, чтобы стражи синедриона схватили пророка и заточили его в тюрьму - это будет сигналом к началу восстания и поводом, чтобы защитить Спасителя.
   - Что я должен сделать?
   - Ты должен выполнить высказанную им вчера вечером волю и указать на него стражникам, которые будут разыскивать пророка и его учеников.
   - Но, как я это сделаю?
   - Ты подойдешь к Каиафе....
   - Но!... - вскричал Иуда.
   - Да, да. Он ждет тебя. Он верит в Спасителя и будет с нами. Ты потребуешь у него тридцать сребреников, это пароль, по которому первосвященник тебя узнает. Вот тебе красный шарф, обмотаешь им шею. Стражи опознают тебя по нему и будут следовать рядом. Ты остановишься возле пророка Иисуса и поцелуешь его. Тот, кого ты поцелуешь, будет сразу арестован. После сразу уходи, вооружись, чем можешь и ищи меня, я буду недалеко.
   - Но наш Учитель ... Не случится ли с ним худого?
   - Мы освободим его и вознесем в храм божий, из которого выбросим всех старых богов и станет он Храмом господним - его Храмом. В Иерусалиме сейчас нет никаких войск. Римские когорты находятся в Кесарии вместе с игемоном Понтием Пилатом. Царь Ирод и вся его охрана - в Антиохии. Здесь лишь немногочисленная стража синедриона. Помни, что Каиафа на нашей стороне. Каждому делу - свое время....
   И, сейчас, Иуда сжимал рукой за поясом кинжал, а другой рукой размазывал слезы по грязному, давно не мытому лицу. Не кончилось дело так, как замышлял незнакомец. Не восстал народ, не поддержал Учителя. Напротив толпы требовали его смерти. Учитель мертв, и он, Иуда, способствовал этому....
   Незнакомца следовало найти и убить, а затем достойно умереть самому. Весь день Иуда метался по притихшему Иерусалиму и, наконец, увидел подстрекателя возле того же трактира. Он кинулся к нему, но незнакомец, надвинув на голову капюшон, стал, не спеша, уходить прочь. Как ни старался Иуда, он не смог догнать его, хотя и бежал за ним изо всей силы. Непостижимым образом тот удалялся от преследователя, не прилагая к этому никаких усилий и, в конце концов, пропал совсем, свернув в какой-то переулок. Иуда долго плутал по бесчисленным проулкам, но безрезультатно.
   Дальнейшие поиски ни к чему не привели. Наступил вечер, когда Иуда вошел в дом, где проходила тайная вечеря. Дом был пуст, не было ни хозяина, ни других учеников, которые куда-то разбежались, хотя Иуда искал и их, блуждая по городу. На глаза ему попался моток веревки, висевший на крюке, и несчастный страдалец сунул его под хламиду. Он вышел из дома и побрел, не соображая уже ни о чем.
  Очнулся он, ненадолго, на склоне горы, сидящим под толстым сикомором. Внизу простирался не затихший еще Иерусалим. Воздух был тих, прозрачен и, на удивление, душист. Иуда тоскливо огляделся и нащупал веревку ....
  Бывший чиновник и писец, он всегда был чужаком, выходцем из южного города Кариота - все остальные ученики были северянами из Галилеи. Но он пользовался полным доверием Учителя и являлся казначеем общины, выполняя свои нелегкие обязанности с исключительной добросовестностью.
  Судьбе было угодно распорядиться так, что невольный предатель повесился на том самом суку, на котором дурашливо пытался повеситься кот Бегемот.
  Умело пущенный слух о его продажности, чтобы скрыть имя истинного изменника, прошел через многие века и закрепился в церковных канонах и людской памяти.
   Казначей являлся, по сути, вторым лицом в окружении Мессии и самым доверенным лицом и Учителя и всей маленькой общины, а финансы во все исторические времена играли первостепенную роль ....
  Зачем ему каких-то тридцать сребреников - цена пары недорогих мулов или клочка пахотной земли под Иерусалимом, когда он фактически бесконтрольно владел, в тысячи раз большей, суммой общины Иисуса и в любой момент мог с ней сбежать. Кому могли пожаловаться на это? Каиафе? Синедриону? Понтию Пилату? ....
  Не зря, по преданию, на эти тридцать сребреников была куплена земля разорившегося горшечника для погребения странников, и кладбище это названо Акелдама*.
  Он умер не как предатель, а, как солдат, потерпевший невосполнимое поражение. Иуда и не был предателем своего учителя Иисуса, как потом о нем скажут и напишут. Заговорщиком был, да, но против существующей власти. И в любой миг готов был отдать жизнь за Него. И отдал Ему свой последний долг. Он умер с горечью в душе, но без сожаления....
  Значительно позже справедливость восторжествует и Иуду все же причислят к святым.
  
  *Земля крови - (еврейск.)
   Глава двадцатая
  
   1.17. Тиберий. Тайный клуб чужих жен.
  
  
  Тиберий вышел из дворца, собираясь ехать в Сенат. Лишь только появился он на крыльце, как от колонн отделились шесть ликторов с пучками фасциев в руках и, высоко поднимая колени, помаршировали впереди к ожидавшей императора раззолоченной колеснице из черного дерева. Едва принцепс шагнул с последней ступеньки крыльца, как еще шесть ликторов в торжественных, серых с белой каймой, туниках шагнули вслед за ним, оказывая императорские почести.
  Сам Тиберий поверх парадной пурпурной мантии надел золотой панцирь, на нагруднике которого были изображены два крылатых коня, привставших на дыбы и упершихся копытами друг в друга. Внизу, в два ряда, висели золотые пластины с затейливым орнаментом, прикрывавшие живот. Несмотря на стоящую жару, на плечи императора был наброшен белоснежный паллий с красными продольными полосами, крепившийся у горла фибулой с большой голубоватой жемчужиной. На левом боку висел гладиус - прямой короткий меч.
  Сенату, от которого император ждал обвинений и упреков в превышении власти, нужно было продемонстрировать, что к сенаторам явился не просто глава государства, но готовый ко всему воин. К тому же Тиберий серьезно опасался участи заколотого кинжалами Юлия Цезаря.
  Императорскую колесницу сопровождали четыре боевые квадриги - боевые колесницы с преторианскими гвардейцами, вооруженными копьями и мечами. Две квадриги возглавляли процессию, и две двигались, прикрывая тыл.
  Ликторы, с эдилом во главе сопровождали императора до колесницы, где уже стоял начальник его личной охраны квестор Гней Туллий, который помог Тиберию забраться в колесницу, а затем запрыгнул на сиденье, чуть сзади и справа от него. У правого колеса развевался императорский штандарт с изображением орла с распущенными крыльями, держащего в когтях жезл, обвитый двумя змеями. Это была уменьшенная копия лабарума - государственного знамени Рима.
  Эдил поднес к губам короткую тибию, пронзительный звук, похожий на клекот орла, разорвал торжественную тишину, и колесница, в сопровождении квадриг, рванула к величественному зданию римской Курии, где уже многие годы заседал Сенат республики, а, затем и империи. Улица наполнилась грохотом колес, обитых медными полосами с заклепками, высекавшими искры из выложенного прямоугольными камнями стратума. Люди, услышавшие громыхание императорской кавалькады, отскакивали в стороны и жались к стенам домов. Зазевавшийся, будь то сенатор или простолюдин мог быть затоптан и серьезно покалечен.
  Сенат был окружен двумя когортами преторианцев, что было и вовсе неслыханно - сенаторы в здании Сената издревле пользовались полнейшей неприкосновенностью, даже если их публично обвиняли в совершении тяжких преступлений.
  Вооруженный Туллий вошел в здание, сопровождая императора, и это также было нарушением вековых традиций - на заседаниях сената не мог присутствовать никто из посторонних, тем более с оружием.
  В безмолвной тишине нахмуренный Тиберий прошел в императорскую ложу, отороченную тяжелой пурпурной материей. Но едва он сел, как гром сотряс сенатские стены. Сердце Тиберия подпрыгнуло, а рука инстинктивно рванулась к мечу. Но это был гром рукоплесканий, сенаторы аплодировали ему стоя.
  Когда аплодисменты затихли и сенаторы расселись, председательствующий консул огласил принятую Сенатом единогласно институцию о полном одобрении и поддержке действий правящего принцепса. Вместо ожидаемого порицания сенаторы выразили ему полное доверие и повиновение. Более того, Сенат решил дополнить закон об оскорблении величия римского народа нормой об оскорблении величия императорской особы.
  - О, люди, созданные для рабства, - сказал он Туллию, выходя из Сената, - подлые трусливые шакалы.
  Возвратившись во дворец, Тиберий, первым делом, взял в руки шкатулку, привезенную в дар иудейским первосвященником и, открыв ее, не сдержал восхищенного восклицания.
  - Всесильный Юпитер! Воистину подчиненная тебе природа творит прекрасное и удивительное....
  В шкатулке из слоновой кости, утопая в белоснежном меху неизвестного зверя, лежала огромная черная жемчужина, в обрамлении больших красных матовых жемчужин. Она была размером с куриное яйцо и имела его же правильную форму.
  По словам первосвященника, это была единственная в мире жемчужина такой величины. Стоило приложить ее к любому больному месту, как боль сразу исчезнет.
  Он долго любовался совершенством форм и насыщенностью цвета драгоценного камня. Такой в его коллекции еще не было, иудейский посланец сумел тронуть душу властителя могущественного Рима.
  - Пожалуй, следует вставить ее в верхушку императорского посоха, - решил император, - заменив голубую жемчужину, венчавшую золотой императорский посох - символ власти в римском государстве.
  Тиберий не любил триумфов. Они были великолепием и проклятием Рима. И рождали соперников властвующему принцепсу. Марширующие когорты солдат в начищенных до блеска песком нагрудных клибанусах и железных касенсах на голове, колонны закованных в кандалы знатных пленников, и вереницы связанных обычных пленных, идущих позади триумфальной колесницы, горы военной добычи, нагруженной на повозки, вызывали у него физическое отвращение.
  Полибий был с ним солидарен - общественный порядок в городе, за который он отвечал, на несколько дней превращался в массовые беспорядки. Триумфы заканчивались пожарами и погромами солдат триумфатора, ведущих себя в Риме, как в захваченном городе. Их невозможно было остановить, и вульгус - римская преступная чернь этим пользовалась сполна.
  - Бесконечные ненужные войны развязываются лишь оттого, что полководцы мечтают в вышитой золотом тоге и лавровом венце со славой проехать по улицам Рима, - заявлял он в Сенате, возражая против оказания почестей победителю германцев Понтию Пилату.
  В эти дни, Тиберий и Полибий по окончании шествия покидали Рим, дабы насладиться обществом знатных римских матрон, которые выезжали на свои загородные виллы, чтобы не оказаться жертвами насилия разнузданных легионеров....
  Предшественник Тиберия Август насильно женил его на своей дочери Юлии, для которой это был уже третий брак. Тиберий фактически не жил со своей толстой и необычайно сладострастной женой. Юлия стремилась только к развлечениям, удовольствиям и чревоугодию. Она могла изменить мужу с простым солдатом и даже рабом.
  Прослышав о дурных наклонностях своей распутной дочери, Август отправил ее в пожизненное изгнание, вначале на остров Пандатерию, а затем в приморский город Регию.
  Навязанный всемогущим Августом неудачный брак с Юлией навсегда заложил в Тиберии отвращение к узам Гименея. Наследники от первой жены Випсании Агриппины у него были, поэтому императору не было необходимости вновь вступать в официальный брак.
  Будучи весьма любвеобильным, свою похоть и сладострастие он удовлетворял в загородном дворце с помощью кратковременных наложниц и куртизанок, привозимых верным Полибием с необъятных просторов империи. Причем встречался он с ними только в надетой на лицо черной маске и многочисленные любовницы, хотя и могли догадываться, с кем делили ложе, похвастаться этим не могли, не будучи полностью уверены в высокородном происхождении партнера.
  Тиберий не любил свой холодный и помпезный дворец в Риме, он угнетал его своим величественным бездушием. Почти все его залы, трапезные и спальни пустовали годами, хотя и поддерживались многочисленными слугами в отменном порядке и чистоте.
   Придя к власти, он построил себе загородный дворец прямо на берегу Тирренского моря, невдалеке от устья Тибра, куда часто отправлялся отдохнуть от государственных дел и развлечься. На роскошной императорской акате, он спускался вниз по течению, в сопровождении четырех военных трирем.
  Построенная из кедра с деревянной, раскрашенной в темно-серые и черные цвета, головой волчицы на носу и очень высоким, увитым золотистыми и пурпурными кистями, балдахином на корме, судно было быстроходно, маневренно и отличалось роскошностью своего уюта.
  Гавань вдалеке кишела разномастными судами со всего мира. Слышались гортанные выкрики морских команд, крики выгружавших товар купцов.
  Обширные залы дворца изнутри были отделаны кедром, привезенным с побережья Малой Азии, что давало необычайно насыщенный приятный лесной смолистый запах, несмотря на то, что кедровая поверхность была задрапирована китайским шелком и персидским глазетом. Для придания же величия стены залов окаймляли золотисто-пурпурные фризы и разноцветные мраморные полы, устланные мягкими пушистыми коврами.
  Во дворце было четыре спальни, по числу времен года и украшенные в соответствии с признаками весны, лета, осени и зимы.
  В широких коридорах, соединяющих помещения, едва слышно журчали фонтаны для придания прохлады в стенах великолепного дворца. Вокруг дворца, соединенные портиками, благоухали сады с затейливыми клумбами, обязательными розариями, бассейнами и фонтанами.
  Одним из любимых мест императора были отменные термы, построенные по его личному проекту, в которых он предавался отдыху, пьянству и устраивал оргии, наслаждаясь женской любовью. Термы были выложены отборным розовым мрамором, доставленным с юга Греции. Полы и стены украшали искусные мозаичные полотна, изображавшие битвы, гладиаторские бои и различные празднества и игрища. Ложи в помещениях терм, при посещении Тиберия, полностью устилались лепестками роз.
  Ванны, выложенные разноцветным кафелем, наполнялись морской и речной водой, а также водами, привозимыми из различных лечебных источников. Трубы могли подавать воду, подогретую до любой температуры, по желанию императора.
  Три бассейна, наполняемые различной, по температуре и содержанию, водой были предназначены для охлаждения разгоряченного тела и плавательных упражнений.
  Тиберию вскоре наскучили заученные нежности наложниц и куртизанок, ему хотелось будоражащей новизны, волнующего страха и неопытности в ласках, и он сказал об этом Полибию.
  И, однажды, привычно войдя в спальню для удовлетворения любовных утех, он замер - на ложе, вся раскинувшись, возлежала прекрасная незнакомка в сиреневой шелковой маске на лице. Она была совершенно нагой со слегка смугловатым оттенком бархатистой кожи. Семисвечные светильники давали возможность детально рассмотреть все ее прелести. Нежные розоватые соски увенчивали упругие полные холмы грудей. Плоский, по-девичьи, живот плавно переходил в округлые, совершенной формы, бедра нежного персикового цвета.
  Император замер в нерешительности - картина была непривычна и полна замаскированного сладострастия.
  Она засмеялась волнующим грудным смехом, - иди же, император, и можешь снять свою маску, в ней нет необходимости. Напротив, я хочу быть неузнанной....
  Он медленно опустился на ложе, не сводя глаз со смутно темнеющей в мерцающем огне свечей призывной выпуклости и протягивая к ней руку. Женщина ответила легким колыханием бедер, на ногах тонко звякнули золотые браслеты и от нее пахнуло чувственной жаркой волной.
  Влекомый страстью император, набросился на нее с жадностью изголодавшегося льва, грубо и мощно преодолевая легкое притворное сопротивление. Женщина была не только великолепна телом, но и безудержна в своих неистощимых фантазиях. Раз за разом торжествовали они оба, то попеременно, то слитно.
  - Кто ты? Открой свое лицо, - изнеможенно прохрипел он.
  - Великий и божественный император, - было видно, как на ее обнаженной шее часто бьется тоненькая жилка, - раскрыв свое лицо, я запрошу с тебя столько, что тебе придется вводить новые налоги. Если ты мной доволен, я приду к тебе еще, пусть тайна останется хотя бы до тех пор.
  - Она прекрасна, как сама Венера, - лишь успел подумать Тиберий, проваливаясь во внезапный глубокий сон.
  Незнакомка, грациозно изогнувшись, соскочила с ложа, набросила на прекрасное нагое тело расшитую львами шерстяную накидку и с легким смехом вышла из спальни.
  Император проснулся в плохом расположении духа. И даже воспоминания о незнакомой прелестнице не смогли улучшить его мрачного настроения.
  Дела в Риме обстояли неважно. Денег в казне постоянно не хватало. В провинциях вспыхивали постоянные бунты и восстания. Зараза христианства, несмотря на решительность и крайнюю жестокость ее искоренения, вновь начала возрождаться. Роптала армия, которой постоянно недоплачивали.
  Практика провозглашения императора воинами легионов будет позже. Но уже его предшественника Великого Августа пытались сместить подобным образом. И Тиберий, опасаясь своего свержения волей армейских легионов, назначал возможных соперников наместниками в самые отдаленные провинции. Пожалуй, лишь Аппий Силан, императорский наместник в Испании, был полностью к нему лоялен. Но Тиберий еще мог и умел управлять....
  Уже через четыре года после его смерти Клавдий I впервые купит преданность войск за деньги, пообещав каждому легионеру по пятнадцать тысяч сестерций, после убийства императора Калигулы. После этого множество императоров обретут власть путем подкупа армии и ее полководцев.
  - Где взять деньги? - этот вопрос стал постоянным и самым мучительным.
  Вызванный к императору Полибий, предложил заняться проверкой реестров римских граждан. По его сведениям ряд богатых вольноотпущенников называли себя гражданами Рима и пользовались привилегиями, на которые по закону не имели права. Следует наказать обманщиков со всей строгостью - конфисковать их имущество, а самих вновь продать в рабство. Некоторым из них публично отрубать головы на Эсквилинском поле.
  Столичный претор Гай Юлий Полибий, умный, энергичный и разворотливый, был, пожалуй, самым доверенным лицом императора. Особую благосклонность он заслужил, организовав для Тиберия тайный клуб чужих жен, после того, как глава Рима пожаловался ему на свою пресыщенность ласками куртизанок и наложниц.
  Ночные клубы, существовавшие в городе, по примеру развращенных афинян, пользовались особой нелюбовью императора. По его приказу ночные дозоры постоянно громили греческие образчики разврата, арестовывая молодых патрицианских буянов, мешавших спать своими дикими дебошами добропорядочным римским гражданам.
  Клуб, организованный расторопным Полибием, состоял сплошь из жен нобилитета - самых богатых и влиятельных сенаторов и патрициев. Вход в него был свободным и абсолютно добровольным. Ушлые свахи смогли быстро уговорить пресыщенных и скучающих от безделья патрицианских матрон дарить свои ласки самому императору, находясь при этом в масках. Это придавало особую остроту ночным оргиям.
  Если же император, желая узнать, кто подарил ему столь изысканные нежности, снимал маску с лица незнакомки, она была вправе обратиться к владыке римской империи с любой просьбой. Будучи скупым от природы, Тиберий не слишком часто позволял себе раскрытие инкогнито любовной партнерши.
  Матроны были столь вычурны в ласках и ароматах своих тел, что император иногда с нетерпением ждал новой встречи, каждая из которых дарила свою неповторяемую интригу. Одни из них приходили совершенно бескорыстно, лишь для того, чтобы познать всю остроту ощущений, отдаваясь повелителю Римской империи. Другие, таких было немного, умышленно сдвигая маски, как бы в пылу любовных утех, просили должности для своих мужей и родственников. В просьбах никому не отказывалось, слух об этом быстро разнесся, и поэтому очередь на общение с ним растягивалась на недели.
  Этим изредка пользовался дуумвир. В его власти было допустить к императору сегодня или через месяц или вообще отказать в свидании с венценосным, и некоторые понравившиеся ему матроны не миновали и его ложа. Но это было редко - Полибий не был сластолюбцем.
  Когда он в очередной раз явился к императору с докладом о положении дел в столице, цезарь, в награду за скрашивание своего досуга, молча стянул с руки большой браслет из красноватого червонного золота, выкованный наподобие дракона, и сам одел его под локоть левой руки своего любимца. Тот прикоснулся к подарку губами и склонился в глубоком поклоне. Голова дракона сверкнула двумя зелеными изумрудами глаз. Немного погодя, Тиберий отправил в ссылку за незначительную провинность второго соправителя Рима и Полибий стал единоличным главой столицы империи, нося по-прежнему титул дуумвира.
  Отныне римский император ежедневно мог предаваться любовным утехам с представительницами самых знатных фамилий государства. Почти каждодневные ночные ласки истощали его тело, а выпиваемые в процессе наслаждений вина иссушали его мозг и желудок. Бани и массажи уже не могли полностью восстанавливать утраченные силы. Тиберий двигался навстречу своей гибели.
  Но не только безнравственность, распущенность и умопомрачительная развратность знатных римских матрон вовлекали его в ночные оргии. Страсть к этим глубоко порочным женщинам подогревалась желанием унизить римский нобилитет.
  Сколько изощренного удовольствия он испытывал, находясь в стенах Сената и глядя в самодовольные лица многих сенаторов, на величавые головы которых он лично мог возложить рога. При этом император закрывал глаза, в подробностях вспоминая фигуры и позы красавиц, трепетно и страстно раскрывавших ему свои объятия.
  - Вот выступает надменный Клавдий Ливий, - думал Тиберий, - сколько в нем чванства и самодовольства, самовлюбленный павлин. Знал бы он, сколь кипуча и страстна его, с виду холодная, жена Антония. Как забавлялись мы с ней в бассейне. Посмотришь - целомудреннейшая из матрон, а, сколько в ней похоти и неутоленного желания....
  - А, вот восседает на сенаторской скамье, раздувшись от собственной важности и благочестия Гней Кальпурний Пизон, - Тиберий прикрыл глаза, - он и представить не может, насколько игрива и любвеобильна его Планцина, на людях выглядевшая воплощением кротости и наивности. Вряд ли она дарит ему такие щедрые и разнообразные ласки....
  Через год император направит его наместником в Сирию, а потом прикажет отравить, заподозрив в сговоре с Понтием Пилатом. Планцина же будет помилована, придет во дворец и отдастся ему с каким-то неистовым мазохизмом, не испытывая никакой печали по уничтоженному мужу. Под влиянием разврата и проявления людских пороков венценосный принцепс год от года становился все более нелюдимым, жестоким и злобным.
  Он стал жить только в своем загородном дворце, по-прежнему предаваясь безудержному разврату и пьянству....
  Теперь, когда луна была близка к полнолунию, его стали посещать какие-то смутные, неясные страхи. Чтобы отделаться от них, император стал до минимума сокращать время на размышления, ежедневно предаваясь плотским утехам.
  Близилась ночь, и Тиберий зашел в спальню, отделанную в золотистый и желтый цвета, символизирующие осень.
  Бледно-желтый балдахин, скрывающий ложе, был поднят. На ложе возлежала зрелая матрона, формы которой были, однако, волнующими, не утратившими свежести и упругости. Лицо незнакомки было на треть закрыто черной бархатной маской с небольшими прорезями для глаз. Маленькая головка с белокурыми волнистыми волосами покоилась на локте руки, запястье которой охватывал тяжелый золотой браслет, унизанный разноцветными камнями. Вторая рука целомудренно лежала между несколько тяжеловатых бедер, слегка прикрывая золотистый пушок, обрамляющий низ безупречного по форме живота. Тонкая талия была опоясана тонким кожаным ремешком черного цвета, увенчанного под изящным пупком красноватой жемчужиной. Узкую щиколотку левой ноги украшали пять тонких золотых браслетов. Полные упругие груди дерзко смотрели на императора большими темно-коричневыми сосками.
  Тиберия возбудила уже сама поза - невинная и в то же время раскованная, зовущая к дерзкой любовной игре. Он подошел и сделал знак рукой, приглашающий женщину приподняться и принять нужное положение. Прекрасная матрона медленно опустилась на локти, спрятала в них свое заалевшее лицо и приподняла высоко вверх белые пухлые, но совершенные, полушария.
  Император положил руки на ее крутые, вздрогнувшие сразу, бедра и вошел в нее, овладев женщиной жадно и неистово....
  Трижды он восходил на вершину сладострастия и стремительно падал вниз бурлящим водопадом. Крупные капли пота стекали с его груди, падали и исчезали в темной ложбине, разделяющей колышущиеся в страстных телодвижениях матово поблескивающие полушария.
  Женщина, казалось, была неутомима. Наконец император откинулся назад и рухнул на ложе полностью обессиленный. Неизвестная прелестница грациозно и беззвучно опустилась рядом.
  Некоторое время Тиберий лежал, тяжело дыша и закрыв глаза. Он пытался угадать, чья же жена досталась ему на этот раз. Она оказалась столь опытной и страстной, что доставила ему неизъяснимое блаженство. Память перебирала знакомые лица и не желала остановиться ни на одном из них. Несомненно было одно - пылкая незнакомка дарила ему свою любовь впервые.
  Он протянул руку и сдвинул вверх маску. Пронзительные глаза, удивительного темно-фиалкового цвета полыхнули неутоленным зноем.
  - Клянусь Юпитером!... Луциллия, - пораженно воскликнул он.
  - Да, это я, венценосный....
  Это была Луциллия Домнула, жена казненного им сенатора Марка Целия Теренция.
  - А ведь это опасно, - подумал Тиберий, - а, если бы она хотела отомстить и спрятала бы нож под подушками....
  Он не знал, что предусмотрительный Полибий лично тщательно осматривал всех претенденток на любовь владыки Рима.
  Женщина смотрела на него неотрывным молящим взглядом.
  - Я знаю, разделить ложе с тобой - уже неслыханная награда. Но могу ли я обратиться к тебе с просьбой?
  - Говори.
  - О, Тиберий! Будь добр ко мне! Позволь мне вновь выйти замуж, моим маленьким детям нужен отец. Я так одинока и не сплю по ночам... Ты, может быть подозреваешь, что я затаила на тебя зло... Это не так. Ты убедишься в моей верности....
  - Кто он? - хрипло спросил император, внезапно почувствовав укол ревности к неведомому сопернику, который сможет каждодневно обладать этим зрелым роскошным телом.
  - Твой давний сторонник патриций и проконсул Квинтий Марцеллин.
  - Будет так, - после короткого раздумья ответил Тиберий.
  - И еще. Прикажи вернуть мне из всего конфискованного имущества только виллу под Антуей.
  - Я прикажу, - император был на удивление щедр сегодня, - будешь приходить, - произнес он утвердительно.
  - Да, - и женщина неслышно покинула спальню.
  Утро выдалось несколько прохладным и влажным. Со стороны моря дул сильный пронизывающий ветер. Тибр покрылся курчавыми барашками волн.
  Император, поеживаясь, приподнялся на подушках и взял со столика серебряный кувшин с узким горлышком. Сердце колотилось пружинисто и непрерывно. Он жадно припал к сосуду ртом, не призывая слуг и не наливая сам в стоящий рядом, украшенный драгоценными камнями, кубок. Крепчайшее фалернское вино придало ему силы и через некоторое время сердце успокоилось, прекратилась и одышка. Стало тепло, и капли пота выступили на его лысеющей голове.
  Он теперь пил его каждый день. Золотую фляжку с фалернским он носил всегда с собой, частенько прикладываясь к ней даже на заседаниях Сената. Любовь, вино и баня истощали его жизненные силы.
   Через украшенный разноцветными небольшими фонтанами портик он вышел в перистиль - внутренний двор. Величественная крытая колоннада окружала двор с трех сторон. Статуи богов, казалось, застыли в утреннем безмолвии, нарушаемом лишь журчанием фонтанов.
   Два больших округлых бассейна - один с морской, а другой с речной водой разделяли двор напополам. Белые с розовыми прожилками мраморные ступени вели вниз, скрываясь в зеленоватой морской и голубоватой речной воде.
  В правом углу двора темнел неподвижной гладью небольшой пруд с массивными мраморными скамьями вокруг. Воздух благоухал жасминами и розами. Несколько гранатовых деревьев понуро опустили ветви, густо покрытые плодами.
  Император шел по саду, задумчиво созерцая кусты роз, разноцветные бутоны которых уже открывались в этот рассветный час и бледно золотились восходящим солнцем. Пройдя через подстриженные заросли миртовых кустов, остановился у пруда, помутневшая вода которого переливчато мерцала солнечными бликами.
   Тиберий грузно опустился на скамью и долго отрешенно смотрел на стоячую, скрывающую тинистую вязкость воду над которой сновало множество насекомых. Пруд зарастал - камыши перемежались с белыми водяными лилиями, желтели кувшинки.
   Перед скамьей к пруду небольшими разноцветными камешками была выложена панорама, изображающая скачки. Искрясь в лучах яркого восходящего солнца - мозаичное полотно живописно передавало азарт соревнования - молодой юноша, скачущий на колеснице первым, слегка полуобернулся назад, следя за настигающими соперниками. Длинные светлые волосы, развевающиеся за спиной, состояли из крохотных золотистых камушков, почти песчинок. Из пасти коня хлопьями падала белая пена.
   Тиберий чувствовал страшную усталость. Увы - ни термы с сернистыми бассейнами, ни пары голубого лотоса, ни настойка мандрагоры, которую он пил по утрам - уже не могли восстановить его сил.
   В последнее время императора все чаще охватывало гнетущее чувство приближения к смерти. С одной стороны он устал от бесконечных государственных дел и не менее бесконечных оказываемых ему почестей, а с другой, он не мыслил себя уже без власти, почитания и лизоблюдства. Его беспокоила усиливающаяся близость префекта преторианской гвардии Макрона и беспутного, но стремящегося к власти племянника - Калигулы, который мог унаследовать императорскую власть. Он замечал их неуверенные косые взгляды, и его тревожили раздумья о возможном заговоре против него.
   Доклад салийских жрецов, видевших над Капитолийским холмом зловещую птицу - громадного черного ворона и последовавшее гадание на потрохах лисицы, подтвердило наличие заговора в государстве. В храме Марса-мстителя было устроено торжественное молебствие с участием императора.
   Привычный к принятию быстрых и жестоких решений, принцепс уже сделал для себя выводы о необходимости скорейшего уничтожения Калигулы и Макрона и в Сенате уже готовил почву для понимания этой проблемы.
   - Калигула живет на погибель себе и всем. В его лице вскармливается змея для римского народа и для всего мира, - это его заявление не вызвало, однако, у сенаторов обычного мнимого воодушевления, и Тиберий понял, что команду об устранении возможных заговорщиков следует давать без промедления. Гней Туллий, исполнив требуемое, пока совместит должности начальника личной охраны и квестора преторианских когорт....
  На этот раз спутницей Тиберия по любовным утехам была прелестница, подобных которой, император не встречал в Риме, а, пожалуй, и во всей империи. Ее облик был необычен, как в сравнении, со склонными к некоторой полноте, римскими матронами, так и с прочими представительницами покоренных Римом народов.
   Благородную бледность несколько скуластого овального лица резко оттеняли черные завитые сложным плетением косы, уложенные вокруг головы венком. Над правым ушком волосы украшала огромная бордовая роза с бусинками влаги на лепестках. Бархатистые, с легкой поволокой, карие глаза были огромны и оттого казались печальными. Точеные ноздри раздулись в причудливом изгибе. Удивительно сочные губы были приоткрыты, приоткрывая верхний ряд острых зубок безупречной белизны. Высокая стройная фигура, тонкой кости, была от шеи до ступней задрапирована невесомой полупрозрачной тканью, вызывая желание угадать скрываемые женские прелести и насладиться ими вначале в мечтах, а затем и наяву.
   Женщина не была юной, но от нее исходили волны необычайной свежести, прохлады и целомудрия.
   - Да, поразит меня, Юпитер-громовержец..., - прошептал Тиберий, - сама богиня Ювента посетила меня....
   - Я - Эрминия, - прозвенел голосок тончайшим золотым колокольчиком.
   Несколько мгновений император пожирал ее глазами, решая, с чего начать прежде, а затем одним движением отбросил эфирную ткань, и женщина предстала перед ним во всей своей прекрасной наготе. На ней не было никаких украшений или драгоценностей, и это возбуждало отчего-то более всего....
   Ласки, прерываемые вином, казались бесконечными, и Тиберию довелось быть победителем, как ему чудилось, десятки раз, пока он не забылся от усталости и вина тяжелым смятенным сном.
   Император спал плохо и неспокойно. Его давно стали беспокоить сильные головные боли, ныла спина, натруженная в пирах и оргиях.
   Тиберию вдруг почудилось, что прекрасная Эрминия, раскинувшаяся на ложе после любовных утех, приподнялась на локте, глянула в его лицо пустыми глазами и, вскинувшись, уселась на живот спящего императора. И вовсе это не Эрминия уже, а настоящая ведьма. Она разорвала грудь Тиберию длинными кривыми когтями и выдирала кровавые куски легкого, которые глотала с жадностью и ненасытностью....
   - Эрминия! - воскликнул он, пытаясь сбросить взбесившуюся фурию, - Что ты задумала, что ты со мной делаешь, в чем вина моя перед тобой...
   Она продолжала терзать его грудь, рот ее раскрылся, сверкнув безобразными клыками, - я - Маргарита. А виновен ты в том, что отказал в жалобе первосвященника Каиафы против Понтия Пилата и не захотел пересмотреть дело Иисуса из Назарета.... Ты умрешь!
   Император стал задыхаться и хрипеть. Проснувшись, он с недоумением посмотрел на безмятежно спящую красавицу, ничем не напоминавшую ночной кошмар.
   Оглядел себя - грудь была красновата, но цела.
   - Ну и сон, - подумал он, - надо расспросить прорицателей, пусть растолкуют, что он мне несет.
  Но это был не сон. И Тиберий не успеет возвратиться в Рим и узнать мнение толкователей снов....
  Маргарита услышала тяжелую поступь шагов, приближающихся к спальне и в последний раз взглянула на обрюзгшее с залысинами на лбу лицо императора, удивительным образом, напоминавшее самодовольную ненавистную ей физиономию критика Латунского.
  Шаги затихли возле входа в спальню, и послышался протяжный стон умирающего у дверей стража.
  - Они думают, что идут убить его... Нет, он уже мертв, - жестокая усмешка тронула ее полные выразительные губы, а рука набросила прозрачную ткань ее одеяния на грудь спящего властителя империи.
  Император стал задыхаться. Рот его широко открывался, но не в силах был втянуть ни глотка воздуха, тело будто сдавило тесной стальной кирасой.
  Маргарита положила на бессильно вздымающуюся грудь вытащенную из волос бордовую розу и темной тенью выскользнула в узкое окно. Ее нагое тело обдало прохладным воздухом, шедшим с поверхности Тибра, над которым она пролетала.
  Уходящая ночь раскинулась над Римом пепельным покрывалом тускнеющих желтых звезд. Маргарита летела к Воланду, забравшему ее душу и давшему взамен сладкое чувство полной свободы. Ее переполняли острые впечатления власти над жизнью, которыми она не будет делиться с Мастером.
  Вошедший в спальню префект преторианцев Макрон был вооружен мечом. Император, казалось, узнал его.
  - Раскрой меня, я задыхаюсь, - прошелестели слабеющие губы.
  Макрон положил меч на пол и набросил на грудь своего повелителя груду тяжелых одеял, не осмеливаясь закрыть ими лицо, на котором выделялись вспученные страшные глаза, уже подернутые смертной дымкой, но еще сохранившие печать всевластия.
  В спальню осторожно заглянул Калигула, оставаясь у входа и страшась подойти к ложу.
  - Императору холодно, - изуверская улыбка тронула узкие губы Макрона, и он положил поверх груды одеял подушку, скрывшую лицо лежащего, от Калигулы.
  - Клянусь Марсом, я прикажу тебя убить немедленно! Что ты делаешь со своим императором..., - владыке Рима казалось, что он кричит повелительно и властно. - Да проглотят тебя живьем черные воды Стикса, жалкий предатель..., - но мертвые губы едва шевельнулись и сразу исказились в жуткой гримасе, запечатлевшей ужасную смерть императора Тиберия.
  Напрасно рвался в императорские покои верный Гай Юлий Полибий, преторианская стража не впустила его. Позже и он погибнет от руки императора, но уже - Калигулы.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава двадцать первая
  
   2.1. Мастер. "... ныне родился в городе Давидовом Спаситель ...".
  
  
  
  " ...Теперь сидя на камне, этот чернобородый, с гноящимися от солнца и бессонницы глазами человек тосковал. Он то вздыхал, открывая свой истасканный в скитаниях, из голубого превратившийся в грязно-серый таллиф, и обнажал ушибленную копьем грудь, по которой стекал грязный пот, то в невыносимой муке поднимал глаза в небо, следя за тремя стервятниками, давно уже плававшими в вышине большими кругами в предчувствии скорого пира, то вперял безнадежный взор в желтую землю и видел на ней полуразрушенный собачий череп и бегающих вокруг него ящериц ...."
  Маргарита отложила рукопись в сторону и потянулась всем своим стройным телом.
  - Но почему ты избрал из двенадцати апостолов, бывших с Иисусом, именно, Левия Матвея - скорбящим у места казни Христа? - она пощекотала своими губами небритую щеку Мастера. - Он ведь бывший мытарь, и, по сути, прислужник римских оккупантов. Сборщик податей для захватчиков не мог быть симпатичен своему народу.
  - Он автор первого евангелия, - темноволосый мужчина с острым носом осторожно положил свою голову на полуобнаженную грудь, которая почти вывалилась из-под старенького его халата, небрежно наброшенного на красивый женский стан. - И судя по его тексту, искренне и беззаветно любит Мессию. Знаменитая "Нагорная проповедь" Иисуса Христа, изложенная в этом евангелии, скорее всего, отредактирована Левием Матвеем, или Матфеем, как он будет в дальнейшем называться в качестве одного из евангелистов. Причем, отредактирована блестяще - так мог написать только человек, фанатично следующий учению Христа и глубоко верующий. Он единственный, кто не показал человеческих черт учителя, таких, например, как его гнев или раздражение, подмеченных другими евангелистами.
  - Чем же знаменита эта "Нагорная проповедь"?
  - Вот, послушай, - Мастер взял с полки потрепанный томик в черном переплете без названия и звучным голосом нараспев процитировал:
  
   Блажени есте, когда поносят вам,
   И ижденут, и рекут всяк зол глагол
   На вы лжуще, Мене ради. Радуйтесь
   И веселитеся, яко мзда ваша многа на небесах.
  
  - Но я ничего не поняла, - Маргарита засмеялась грудным волнующим смехом, - на каком языке ты это прочитал?
  - На каком? - Мастер был смущен, - не знаю, на церковно-славянском, наверное ... Или ... Но я все понимаю. Слова как-то сами переводятся у меня в голове.
  - Ну и что же это означает?
  - Если вас будут поносить, притеснять и лживо говорить о вас худое, и все это вы будете терпеть за свою веру в Меня, то не печальтесь, а радуйтесь и веселитесь, потому что вас ожидает великая, самая большая награда на небесах. - Мастер стесненно улыбнулся, - это девятая заповедь блаженства.
  - Воланд говорил, что все эти евангелия написаны гораздо позже смерти человека, которого нарекли Иисусом Христом. И ученики его, их написать не могли, поскольку в них очень много противоречий.
  - Марго! Я не понимаю, что тебя связывает с этим.... Я даже не знаю, как его назвать. Это не человек. Я могу только догадываться кто он ....
  - Он вернул мне тебя. И он вернул нам, - Маргарита подчеркнула это слово, - твои сгоревшие рукописи. Я хочу, чтобы ты закончил свою книгу. Она не завершена. Чем закончилась борьба Добра со Злом?
  - Добро и зло отсутствуют в нашем мире, как таковые. Есть только наше представление о них.
  - Нет, это не так. Эти явления существуют, как существуют и их носители.
  - И эти субъекты, которые его сопровождают ... Они ведь не те, за кого себя выдают. Я чувствую в них злое начало ....
  - О, нет! Здесь ты очень ошибаешься. Они милы, по-своему порядочны. И, уж, во всяком случае, весьма справедливы. Но хватит об этом. Почему ты считаешь, что евангелие писал сам Левий Матвей?
  - Во-первых, бесспорно он - еврей, несмотря на то, что служил на римской мытне. Хотя евангелие написано по-гречески. Но только еврей может с такой уверенностью и легкостью ориентироваться в сложнейших переплетениях иудаизма. Разбираться в древних традициях и понятиях иудейского народа. Излагать ....
  - Подожди. Но почему, действительно, по-гречески?
  - Это - вопрос. Дело в том, что все евангелисты писали на греческом языке. Правда, не на классическом, а на так называемом, койне - смеси греческого с другими языками, преимущественно латынью. Я думаю, что это последствия распространения эллинизма по тогдашнему цивилизованному миру. Александр Македонский завоевал обширные территории, и все населявшие их народы и племена переняли эллинистическую культуру, в том числе и язык, ассимилировав его с собственным.
  - И весь Новый Завет написан на греческом языке?
  - Весь. Но, что с тобой случилось? Ты никогда не интересовалась такими вопросами. Я смотрю, встреча с Воландом и его шайкой ... Ты очень изменилась, Марго. Ты стала ....
  - Не смей называть этих замечательных ..., - женщина задумалась, подбирая определение, но не нашла, - ... людей шайкой! На самом деле, это искренние и открытые ... люди, и они по-своему творят добро!
  - И ты никогда со мной так не говорила, - печально произнес Мастер, - ты стала очень агрессивной.
  - Прошу тебя, милый. Давай больше не будем об этом. Я многое пережила ... Я так хотела тебя вернуть. И я тебя по-прежнему люблю. Нет, не по-прежнему, а еще больше. И по другому. Разве ты не рад, что мы снова вместе?
  - Рад, - Мастер нежно поцеловал ее в губы, - я очень рад.
  - Ну, вот, - Маргарита ответила на поцелуй, - и ты можешь вновь вернуться к своей книге ....
  - Я не хочу к ней возвращаться. Я не хочу ее заканчивать. Она изломала мою душу. И, потом, ее все равно никогда не напечатают. Кто ее будет читать?
  - Я. Разве тебе этого мало? Мне кажется, что Воланд ее тоже внимательно прочел ....
  - Опять этот Воланд! - с упреком вскричал Мастер, - при чем здесь он?
  - Он есть в твоей книге всюду. Возможно, ты этого не осознаешь, но я ощущаю его присутствие. Особенно в решении Понтия Пилата об участи человека по имени Иешуа. И в эпизоде об убийстве Иуды. Ведь, в действительности Иуду никто не убивал - он сам повесился. И почему его объявили святым? Ведь он предал своего учителя.
  - Но я не хочу, чтобы Иешуа умирал ....
  - Это необходимо! Кто он без трагического конца? Представь себе, что вражды между семьями Монтекки и Капулетти не было. Ромео и Джульетта благополучно поженились. Он успешно освоил бы ремесло портного, а она стирала бы ему рубашки, штопала носки и каждый год рожала детей. Кому они были бы интересны? Кто написал бы историю их любви? Да, и была ли она? И были бы счастливы они сами? А, так - они умерли вместе и счастливыми.
  - Значит, по-твоему, настоящей любви вне трагедии не бывает? Это же абсурд! Если люди не страдают и не умирают, повинуясь своим чувствам, значит, это серая проза жизни и настоящее счастье им недоступно?
  - Я бы сказала иначе - чувства ярки и прекрасны только на фоне их недоступности. Когда они умирают, оставаясь не до конца осуществленной мечтой .... И только тогда человек обретает полную свободу от всего.
  Мастер со страхом смотрел на свою возлюбленную. Он не узнавал ее. Глаза фанатично горели. Лицо исказила гримаса, выражающая смесь ненависти и упрямства. Ногти вонзились в его обнаженное плечо.
  - Получается, что счастье недоступно и нам с тобой?
  Маргарита ничего не ответила, лишь прерывисто вздохнула и провела ладошкой по колючим щекам мастера.
  - Ты должен закончить свою рукопись, - женщина понемногу успокаивалась, - я этого хочу.
  - Но там не о чем больше писать. Главный герой погиб ....
  - А, кто у тебя главный герой? - тихо, почти шепотом спросила Маргарита, - человек, по имени Иешуа? Или Понтий Пилат? Или еще кто-то, присутствующий незримо?
  Мастер задумался. И признался себе, что не может ответить на эти вопросы.
  - И, что победило - Добро? Или Зло? - шелестяще произнес ее, ставший незнакомым голос. - Или Кто победил?
  И опять Мастер не нашелся, что ответить - ни ей, ни себе. Он этого не знал ....
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава двадцать вторая
  
   2.2. Маргарита. Ощущение свободы.
  
  Что-то в ней изменилось, после бала, устроенного Воландом. Она по-прежнему любила Мастера и физически принадлежала ему. Искренне продолжала ненавидеть людей, причинивших ему зло.
  Но душа ее рвалась к Воланду. Или нет. Даже не к Воланду. Правильнее будет сказать - в его мир. Она хотела быть наравне со свирепым с виду, но очень добрым и справедливым Азазелло. Творить чудеса рядом с Коровьевым-Фаготом, с его длинной нескладной фигурой и козлиным дребезжащим тенорком. И уж, совсем по душе ей был простецкий и компанейский кот Бегемот. И даже с Геллой она могла подружиться. Лишь бы получить право на почтительное - "мессир".
  А, еще она стала свободной. Никакие условности, в виде совести, стыда, жалости, раскаяния ее больше уже не связывали. Оставаясь внешне красивой и эффектной женщиной, она чувствовала в себе зарождение некоего мужского начала. Мужественность, бесстрашие, жесткость, гневливость - ее женская натура обрела, именно, эти черты.
  Маргарита не лгала, когда говорила о своей любви к человеку, голова которого доверчиво покоилась на ее обнаженной груди. Но и полной правды бедный Мастер не знал. Его возлюбленная не была уже прежней Маргаритой со всеми ее слабостями и очаровательной простотой. Это была совсем другая женщина. Да, и женщиной ее можно было назвать с большой натяжкой.
  Оставаясь прекрасной телом, Маргарита сутью человеческой уже не обладала. Душа ее принадлежала темным силам и блуждала теперь по мрачным закоулкам необъятного чертога того, кого люди обрисовывали и называли по-разному. Он и был во многих лицах, но един в своей дьявольской сущности....
  ... Итак, пришла пора расстаться с нашей королевой, - произнес медленно Воланд, - она была хороша?
  - Мессир! - воскликнул своим скрипучим голосом Коровьев, - лучшей королевы бала у нас еще не было. Она прекрасно справилась со своей ролью.
  - Она не играла роль, - одновременно отрицая слова сподвижника и подтверждая заслуги Маргариты, - сказал Азазелло, - она была настоящей королевой.
  Кот лишь в молчаливом восхищении воздел лапы вверх и закатил глаза.
  - Значит, она заслужила большее, - раздумчиво, как бы про себя, отметил Воланд.
  - Я дал по твоей просьбе прощение Фриде, освободил Мастера, - продолжил он, обращаясь уже к Маргарите, - но, - он пристально заглянул ей в глаза, - у тебя ведь есть и сугубо личное желание. Я не ошибаюсь?
  - Да, - едва слышно сказала Маргарита, - да, - ее голос стал увереннее, - оставь мне умение летать. Это прекрасно, - она умолкла, с мольбой вглядываясь в черный пустой глаз Воланда.
  - И? - тот ждал продолжения.
  - И сохрани мне сущность ведьмы, - Маргарита зарделась, - я..., я чувствую себя ведьмой - так, пусть же ею и останусь.
  - Ура, ура, ура, - тотчас затрещал Коровьев, - я же говорил тебе, дружище Азазелло, - она наша, она полностью наша.
  - Да, - низким голосом проголосовал в пользу Маргариты клыкастый Азазелло, - я - за, мессир.
  Кот опустился на одно колено и прижал лапы к груди, - смею ли я просить мессира об этом? Если, да - то я прошу.
  Воланд поднял вверх правую руку, сжал ее в кулак и просто сказал, - будет так.
  От костяшек пальцев оторвалась ослепительная беззвучная молния и ушла косым зигзагом в чернеющее небо.
  В глазах Маргариты блеснул фиолетовый свет. Она пружинисто вскочила на ноги и сбросила с плеч накидку, белея в полумраке прекрасной наготой. Склонившись перед Воландом в полупоклоне, женщина выпрямилась, крутнулась на месте и свечой взмыла в небо. Сделав круг над Воландом и его свитой, и, покачав раскинутыми вширь руками, как обычно самолет качает крыльями в приветствии встречного, она полетела на юго-западную оконечность Москвы....
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава двадцать третья
  
   2.3. Мастер и Маргарита.
  
  
  Над Москвой опускался тихий летний вечер. Городской гул постепенно стихал, отдавая суету бурлящей жизни столичного центра домашнему уюту и редким, по западным меркам, вечерним заведениям. Лишь резкие трели трамвайных звонков, да редкие гудки, не заполонивших еще улицы, автомобилей, нарушали покой жильцов многоэтажек.
  - Почему ты не написал о Нем?
  - Я бы написал... Но я не могу иначе - чья-то неведомая сила водит моим пером....
  - Как ты считаешь, существовал ли Иисус Христос на самом деле? Жил ли такой человек в древней Иудее? - Маргарита потерлась подбородком о плечо Мастера.
  - Ты в это не веришь? - он удивленно посмотрел ей в глаза, - но ведь раньше....
  - Раньше все было по-другому, - она упорно отводила взгляд, - Воланд считает....
  - Как? - гневно вскричал он, - разве ты, по-прежнему, с ним видишься? Но, когда? Мы же договорились....
  Глаза Маргариты, смотревшие в окно, внезапно расширились, зрачки же сузились, как у кошки, глядящей на яркий свет. Мастер машинально проследил за ее взглядом.
  В западной стороне над Москвой безоблачное темнеющее небо расчертила бесшумная зарница сверкнувшей молнии.
  Маргарита вздрогнула и вскочила на ноги.
  - Я скоро вернусь, - прошептала она, поглаживая ладонью его пальцы и глядя мимо далеким взглядом.
  Он тихо покачал головой, но женщина на него уже не смотрела. Она бросилась к двери и вышла, даже не закрыв ее, и Мастер увидел, как она на ходу лихорадочно сбрасывает свою одежду.
  Горькая понимающая усмешка скривила его губы. Он достал из-под подушки свою истрепанную рукопись и медленно, комкая листок за листком, стал бросать их на пол, возле стены, под окном. Крохотная слезинка застряла, почему-то, на его реснице и он досадливо дернул веком, пытаясь ее стряхнуть. Это сделать не удалось, он пошарил рукой по кровати, по столу и, ничего не найдя, стянул с головы свою маленькую шапочку. Слезинка растворилась в мягкой шелковистой ткани.
  Он сел на пол, прислонившись спиной к кровати.
  Спички... Вот они.
  Он взял коробок в левую руку, отчего-то встряхнул его, стал доставать спичку и с недоумением уперся в коробок чем-то мягким.
  Шапочка. Его маленькая шелковая шапочка с вышитой латинской буквой "M". Он бережно разгладил мятую ткань и аккуратно положил поверх груды скомканной бумаги.
  Дрожащий язычок пламени робко лизнул бумажный комочек и тотчас взметнулся вверх и в стороны.
  Мастер... Нет, он уже не был мастером. Человек, сгорбившийся на полу, безучастно глядел на корчащиеся в быстро разгорающемся огне чернеющие листки. Пламя огненным сполохом взметнулось по шторе, пожирая ее без остатка....
  - Беги же! Беги! - в уши рвался чей-то, знакомый и, до боли, неузнаваемый голос.
  Пронзительные льдисто-синие глаза попытались заглянуть в его расширенные зрачки, но он прикрыл веки.
  Он остался на месте. И когда огонь жадной пастью лизнет его волосы, он будет уже мертв, задохнувшись ядовитым дымом, пахнувшим на него из пепла сгоревших листков бумаги....
  Маргарита летела над вечерним городом, медленно набирая высоту. В окнах чернеющих внизу громад домов беспорядочными квадратиками вспыхивал свет. От закатного солнца осталась лишь узкая малиновая полоска. Полет приносил ей неизъяснимое наслаждение. Хотелось рассекать прохладный воздух сильным послушным телом нескончаемо и безгранично. Вдруг ощущение безвозвратной потери тонкой иглой, прорвавшейся сквозь развевающиеся волосы, кольнуло ее в затылок.
  Она оглянулась назад. Клубы черного дыма поднимались со стороны знакомого дома. Далекий заполошный звон колоколов пожарной команды проник в уши и дребезжал там назойливой струной.
  Она развернулась в крутом вираже.
  - Беги же! Беги! - молчаливый город, казалось, содрогнулся от ее стона.
  Какая-то мощная невидимая рука крутила ее на одном месте, все сужая и сужая круги.
  Маргарита... Нет, она уже давно не была Маргаритой. Женщина сжималась всем телом, складываясь в позу эмбриона, стискиваемая незримым стальным кулаком. Дыхание перехватило, огни города раскручивались безумным убыстряющимся волчком. Вот они уже слились в сплошную яркую пелену, нестерпимый холод охватил съежившийся комочек плоти....
  Внезапно кулак разжался, и прекрасная нагая ведьма почти вертикально взмыла навстречу падающей на Москву непроглядной тьме.
   Глава двадцать четвертая
  
   3.0. Воланд. Можно ли устранить тень светом?
  
  
   Диавол борется с богом,
   А поле битвы - сердца людей....
   (Ф.М. Достоевский)
  
  
  Воланд устал. Если к бессмертному, неутомимому и аскетичному существу вообще применим такой термин. Тысячелетиями он сеял ростки зла, которые давали всходы, вырастали, и мир окунался в коллизии, потрясения, войны. Уничтожались народы, преследовались политические, научные и религиозные учения, государствами правили полубезумные и безумные вожди. Воистину, люди не ведали, что творили.
  В двадцать первом веке ему удастся столкнуть лбами ислам и христианство, и мир станет на пороге всеуничтожающей третьей мировой войны. Спичкой, которая подожжет уже искусно подготовленный фитиль, станет Иран.
  Великий Князь Тьмы не помнил, кто из них появился раньше. Но Он - его противовес, существовал всегда. И не просто существовал, а действовал, творя Добро и отвращая жалких людишек от помыслов и деяний, не соответствующих его понятиям состояния душ человеческих. Он не мог не допустить Зла, но стремился устранить его последствия, сопереживая людскому роду и принимая на себя его грехи и страдания.
  Увы! Его можно было убрать из мироздания только в соответствии с установлениями тех, за кого Он боролся, строго следуя канонам человеческих законов. Таковы были правила, и не он, Воланд, их придумал.
  У Него не было таких действенных средств воздействия на мир, как у Носителя Зла и не было таких умелых и преданных слуг. И, тем не менее, Он, почему-то не проигрывал. Более того, Воланд подозревал, что он сам начинает потихоньку проигрывать в этой нескончаемой игре. А, поэтому, требовалось принятие самых радикальных мер - противника следовало уничтожить раз и навсегда. В мире должно безвозвратно восторжествовать Зло.
  Сценарий уничтожения Иисуса Христа, который был написан рукой Мастера, ему нравился. Он был, по первому впечатлению, прост, и, в то же время, изящен, как хорошо продуманная шахматная комбинация, ведущая окольными путями, но прямиком к мату. Воланд обожал шахматы и мог часами изыскивать хитроумнейшие пути к победе, играя сам с собой. Правда, все эти партии, несмотря на их неимоверную замысловатость и остроту, заканчивались вничью - противники были достойны друг друга.
  Маргарита была тем балансиром и лекарством, которые удерживали Мастера от безумия, неумолимо влекомого его больным воспаленным мозгом.
  ... - Итак, подлый Тиберий не захотел поправить дело, у него свои расчеты и своя игра. За это он наказан смертью. Между прочим, сделала это Маргарита и весьма неплохо. Я оценил ваши рекомендации и вашу поддержку ей. Но, увы, все это было проделано впустую.... И все, что нами сделано в Иудее оказалось напрасным. Но не только потому, что мы не достигли нужного результата, в силу сопротивления этих ничтожных людишек ... Не потому ....
  - А, почему, мессир? - робко спросил кот, - то есть, результат и не мог быть иным?
  Троица понуро сидела на каменной скамье, опять в той же пещере, в соляных копях на берегу Мертвого моря.
  Да, - подтвердил Воланд. Он немного помолчал и добавил, - Мастер все-таки сжег свою рукопись ....
  Как? - удрученным хором вскричали трое неразлучных соратников и друзей.
  - Сжег, - повторил Воланд, - и погиб сам. Здесь Маргарита не справилась. Она не смогла его убедить. А, может и не захотела.
  - Мессир!!! - троеголосый крик причудливым эхом отразился от стен пещеры и пошел гулять по лабиринтам.
  - Ладно, ладно, - голос Воланда обрел добродушие, - я знаю ваше отношение к ней. Думаю, дело тут в другом ... Не Он ли, в этом нам противостоял?
  - Но, Он мертв ..., - угрюмо заметил Азазелло.
  - Небеса воскресили его, поскольку казнь была неправосудной. Эти тщеславные упрямцы Тиберий и Пилат... Следует покарать и Пилата.
  - Мессир ..., - с готовностью приподнялся Азазелло.
  - Не сейчас. Время не терпит. Пока не пошел необратимый процесс, следует воспользоваться еще одной возможностью ....
  Друзья выслушали план, не задав ни одного вопроса. По окончании, лишь Фагот встал во весь свой немаленький рост и отсалютовал Воланду резким наклоном головы вперед, коснувшись подбородком груди.
  - Мессир, не утратил ли я Вашего доверия, в связи с неудачей? - голос Фагота казался безмятежным, но в нем чувствовалось большое напряжение.
  - Нет. Ты по-прежнему остаешься старшим и несешь ответственность за предстоящее дело, в целом.
  - У нас еще есть шанс, - спокойно подытожил короткую дискуссию Воланд, - следует быстро переместить его в Москву - в 1936 год. Там есть наш человек, он вам известен, который и доведет баталию до победного конца. За дело, друзья мои!
  Троица шла во тьме вдоль склона Елеонской горы. Под порывами ветра стонали толстые, но низкорослые сосны и кедры. Далеко впереди и немного выше, на склоне горы трепетно мерцал огонек факела, служивший им ориентиром.
  - По-моему, чудит старик, - противным голосом заметил кот, - комбинации разыгрывает, проще надо действовать ....
  - Да, ты! Что ...- тотчас взвился Азазелло, но оборвал себя на слове, получив увесистый тычок в бок от Фагота, который к тому же подмигнул ему своим сверкнувшим зеленым глазом. И только проворчал, адресуясь, непонятно к кому, - провокатор, хвостатый, никак не могу привыкнуть к его выходкам.
  Шедший сзади кот нагло ухмылялся и томно щурил глаза, что означало у него высшую степень довольства.
  Трое стражей синедриона подремывали у входа в пещеру, заваленного громадным камнем. Огромный факел, воткнутый в расселину скалы, коптил и вонял жировой гарью.
  - Кому нужно тело бродячего проповедника, - только для того, чтобы не заснуть зевнул скуластый конопатый стражник, вооруженный ассагаем - коротким метательным копьем с массивным плоским наконечником.
  - А, если кто-то и захочет к нему проникнуть, - вяло поддержал разговор низкорослый, с редкой бородкой и неприятным серым оттенком кожи лица, - то ему следует взять в подручные самого Геркулеса, чтобы сдвинуть этот камень. К его плечу была прислонена гаста - копье, находившееся на вооружении у римлян.
  Камень к пещере, перекрыв в нее вход, подтянули вчера, с трудом, волоком два слона.
  - Клянусь Эшмуном, пророк запечатан здесь навечно, - тараща закрывающиеся глаза, хохотнул третий с продавленным носом и растрепанными волосами, - только непонятно, зачем это нашим служителям богов. Он сидел на корточках, прислонившись спиной к скале, и у него между колен также стояла гаста.
  - Они боятся, как бы фанатики не растащили его тело на куски, - предположил конопатый, - вспомните, как украли голову предыдущего пророка Иоанна, прозванного Крестителем.
  Но двое уже клюнули носами, не поддержав дальнейший разговор. Конопатый был среди них главным и не имел права спать, поэтому он стал прохаживаться рядом с камнем, стараясь не уходить далеко от потрескивавшего дымящегося факела. Тьмы он страшился.
  Три черных фигуры вынырнули из окружающего мрака внезапно и грозно. Колеблющийся на ветру огонь факела выхватил стеклянно блеснувший глаз самой высоченной из них, казавшейся страшной темной тенью. Рядом ярко высветились глаза округлой тени. Третья приземистая фигура возникла бесшумно уже прямо перед бодрствующим стражником.
  - Демоны, - пискнул конопатый и вдруг заполошенно заголосил, от страха, не сумев оторвать ног, чтобы убежать от надвигавшихся теней. Ассагай он уронил сразу и теперь хватался руками по сторонам за пустоту, отыскивая точку опоры для начала движения.
  Приземистый коротко размахнулся и смачно шваркнул его кулаком в ухо, прервав вопившего на самой высокой ноте. Страж покорно затих на земле.
  Вскочившие на ноги, от воплей своего товарища, долго не разбираясь с причиной тревоги, побросали свое оружие и рыскнули по сторонам. Судя по последовавшему шуму и треску, они продирались сквозь заросли кустарника, удаляясь от источника неведомой опасности с приличной скоростью.
  Азазелло легко поднял обеспамятевшего меченосца и плашмя швырнул его вниз. Удаляющийся шорох перекатывающихся камней, показал, что тело несчастного стража покатилось по крутому склону к подножию горы.
  Не теряя времени, Фагот, без видимых усилий, своими длинными руками отвалил громадный камень, закрывавший вход в пещеру, в сторону.
  Бегемот, по приобретенной уже привычке, принялся собирать трофейные копья, но вовремя опомнился и сконфуженно отошел под нависший обломок скалы, сделав вид, что сосредоточенно вглядывается в темнеющий внизу Иерусалим, неся нелегкую дозорную службу.
  - Готово, - придушенно сказал Фагот и, лишь по прерывистому его дыханию, стало понятно, что исполинский камень стоил ему немалых усилий.
  Азазелло вырвал из скалистой расселины чадящий факел, и троица вошла внутрь пещеры....
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава двадцать пятая
  
   2.4. Москва. Февраль 1936 года.
  
  
   Москву трепал ночной колючий северо-западный ветер. Стихшая было к полуночи метель, завьюжила с новой силой, неся мириады мелких, сверкающих в полнолунии, снежинок, хороводы которых, то взмывали вверх, то крутились водоворотом, то падали резко вниз, наметая причудливые сугробы. Редкие огни уличных фонарей и еще более редкие светлячки окон домов придавали снежной круговерти вид фантастический или сказочный.
   Крытый шестиместный автомобиль ГАЗ-А, в просторечии "газан", один из первенцев советского автомобилестроения, поминутно буксуя в волнообразных сугробах и нещадно дребезжа изношенным металлом, продвигался по узенькой улочке, плотно застроенной деревянными домами, обшитыми крашеными досками. В многочисленные щели обшарпанного кузова и расхлябанных дверей задувал мерзлистый, колкий льдистыми снежинками, ветер, заставляя сидящих в нем людей, одетых в длиннополые темно-синие шинели с малиновыми квадратиками на широких воротниках, поеживаться и зябко потирать руки в серых нитяных перчатках.
   Оперативная подвижная группа ГорУпра Рабоче-крестьянской милиции НКВД СССР осуществляла ночное патрулирование в районе предполагаемого базирования банды, которой было дано кодовое название "Черная кошка".
   Уже три месяца Москву лихорадило от многочисленных слухов о деятельности неуловимых бандитов, оставляющих на местах своих злодеяний маленькие картонные квадратики с типографским изображением черной кошки со вздыбленной шерстью, изготовившейся к прыжку. Обывательская молва приписывала им бесчисленные преступления, начиная от ритуальных убийств зажиточных дельцов, разбогатевших во времена НЭПа, а, ныне, затаившихся до лучших времен, и заканчивая разбойным нападением на Оружейную Палату, с похищением бесценной русской реликвии - Шапки Мономаха.
   Банда действительно существовала, и криминальные деяния совершала, но ограничивалась ночными налетами на учреждения, обладавшие массивными сейфами, содержащими обычные советские дензнаки. С виду несокрушимые стальные хранилища вскрывались неведомыми "медвежатниками" с тыльной стороны, как обычные консервные банки. Последними объектами их нападений были кустарная артель "Прометей" и Московское высшее техническое училище имени Баумана.
   Причем во всесоюзной высшей школе элиты советской инженерии была похищена крупная сумма в иностранной валюте, предназначенная для заграничных командировок молодых перспективных ученых. При этом были убиты сторож и стрелок военизированной охраны.
   Это переполнило чашу терпения возглавлявшего Московский горком ВКП (б) Н.С. Хрущева. Приглашенный к нему начальник московской милиции возвратился с лицом, цвета школьного мела, трясущимися мелким тиком губами и пропахший сложной смесью коньяка и валерьянки и лично продиктовал, вызванной ночью машинистке, распоряжение о ежедневном ночном рейдировании районов Тишинского рынка и Марьиной Рощи. Целью его было задержание бандитов, вышедших на свой преступный промысел, либо возвращение с него в свое логово.
   Означенные места, издавна пользовавшиеся недоброй славой, и сейчас являлись пристанищем всякого рода опасного люда, находящегося в противоречии с требованиями уголовного кодекса и прочих государственных установлений, направленных на борьбу с поднявшим вновь голову криминалом. Работники милиции рисковали появляться в этих краях лишь до зубов вооруженными и в составе организованных мобильных групп.
   Вот и сейчас, проезжая по несчетным проездам Марьиной Рощи, в которых и намека не было на уличное освещение и не светилось ни одно окно, все четверо сжимали ледяные рукоятки маузеров, заставляющие холодеть и, без того, зябнущие руки. У водителя, остервенело крутившего баранку обеими руками, маузер лежал на сиденье, слегка придавленный бедром.
   Лишь разбавленный мятущейся пургой свет полной луны, да зажженные фары видавшего виды "газана" помогали ориентироваться в паутине этих, казавшихся безлюдными, кварталов приземистых одноэтажных, порой, кособоких и убогих строений.
   Стреляя глушителем и задыхаясь надсадным кашлем двигателя, автомашина медленно переваливалась по сугробам. При повороте в очередной проулок, фары вдруг вырвали из темноты прямо метрах в пяти от патруля нескольких человек, воровато пробиравшихся через снежную муть.
   Идущие сразу остановились, и тогда стало видно, что двое из них придерживают, а, точнее, волокут под руки, совершенно голого, бледного до мертвенной синевы, бородатого человека, с длинными спутанными волосами. Сзади, чуть сбоку, ковылял, слегка сгорбившись от пронзающего ветра, исполинский черный кот, ростом, без малого, с невысокого человека. Глаза его в лучах фар тотчас вспыхнули немигающими ярчайшими изумрудами.
   - Черт возьми, что за..., - коротко, а, возможно, и еще короче и покрепче, выразился сидевший на переднем сиденье старший группы с кубарями лейтенанта на петлицах. Человек, весьма бывалый, он, тем не менее, оторопел и на какие-то мгновения оцепенел.
   - Банда... Ритуальное убийство... "Черная кошка"..., - после некоторой паузы разом загомонили сзади опера.
   - Тихо! Тормози! Все из машины! - гаркнул старший, левой рукой открывая дверцу автомашины, а правой, поднимая маузер на уровень глаз.
   Но водитель и без того уже вдавил в пол педаль тормоза и нашаривал рукой оружие, правда, почему-то под другим бедром.
   Злоумышленники, вероятно, растерявшись от неожиданной лобовой встречи, также застыли на месте.
   Один из них, очень высокий, в длинном черном пальто, расчерченным в крупную клетку светлыми полосами и такой же расцветки, цилиндрической формы головном уборе, напоминавшим нечто среднее между шляпой и котелком, поднял локоть, закрывая глаза от бившего в них света.
   Второй, про которого можно выразиться - косая сажень в плечах, однако небольшого роста, одетый в овчинный полушубок и лохматый собачий треух, сразу же пригнулся и опасно набычился, выказывая готовность к отпору.
   Кот, казалось, от неожиданности развел лапы в стороны и слегка присел, как бы, готовясь сесть в снег.
   - Руки вверх! - старший группы уже выпростался из машины и водил стволом маузера от длинного к плечистому.
   Сразу же, будто дождавшись команды "старт", коренастый и кот пырснули по сторонам, уйдя от лучей фар в зону темноты.
   - Сучков, Рыжов - за бандюком! -владел уже ситуацией старший, - Нигматуллин - за..., - он слегка помедлил и уверенно закончил, - за переодетым в животное!
   Трель милицейского свистка вспорола бросающуюся снежной крошкой ночь.
  Клетчатый бандит вверх руки не поднял, но и убегать не пытался, придерживая двумя руками соскальзывающее в снег обнаженное тело жертвы.
  Командир опергруппы подскочил к нему, привычно заломил руки за спину, сноровисто стянул их обрывком веревки и толкнул его в сторону водителя, немедленно взявшего связанного на мушку. Сам же стянул с головы форменную шапку-ушанку со звездой и приник ухом к груди упавшего голого человека.
  Ба-бах! - почти слитно ударили в стороне бежавшего бандита выстрелы, приглушенные вьюжной пеленой. А затем еще раз - бах!
  - Кажется, сердце бьется... В больницу Остроумова, его, -скомандовал лейтенант водителю, укладывая потерпевшего на заднее сиденье.
  Автомобиль фыркнул, буксанул, разворачиваясь, и скрылся в снежном мраке.
  - Ну, кто такой? - фонарик высветил вначале блеснувшее треснутое стеклышко пенсне и, ничего не выражающий, другой пустой глаз в оправе без стекла, а затем опустился на кривоватый, будто ухмыляющийся, рот.
  Задержанный оторопело молчал.
  - Документы у тебя есть?
  Злоумышленник в клетчатом вновь не ответил, лишь рот его скривился еще больше, став почти вертикально.
  - Отвечай! - лейтенант ткнул ему маузером в подбородок, но внезапно ощутил..., нет - не боязнь, а какую-то свою беспомощность в этой черной непроглядной, мятущейся снежными вихрями, ночи. Видавший виды опер явственно ощутил холодок, прокатившийся от затылка по спине, и застывший на пояснице неожиданной струйкой пота.
  Рука с маузером отдернулась от подбородка неизвестного, и оперативник отступил на шаг назад, продолжая освещать его фонариком. Луну заслонила небольшая тучка и, помимо гнетущей тишины, на проулок опустилась кромешная тьма, метель давала о себе знать лишь колючим градом снежинок, молотивших по правой стороне лица.
  Не то, чтобы тертому розыскнику было неведомо чувство страха. В еще недолгой его службе случалось всякое - и смерть смотрела на него сквозь дульный срез бандитского обреза, и память хранила тусклый отблеск подлой заточки, беззвучно входящей в его шею, и .... Служба предоставила ему возможность испытать многое и ощутить полный набор, присущих человеку свойств, но сейчас это было ощущение совершенно иного рода.
   Наверное, это можно было сравнить с последней мыслью комара, погружающего свой хоботок в чужую плоть и спиной, почувствовавшего, что на него летит удар в сотни тысяч раз сильнее, чем требуется для разрушения его телесной оболочки и избежать его уже невозможно. Оперативник попытался сделать еще шаг назад, но нога не послушалась, намертво вцепившись сапогом в заснеженную землю, липкие ручейки пота стекали из-под шапки по бровям, прокладывая бороздки на замерзших щеках....
  - Ты, что же, мусорок поганый, хочешь, чтобы я тебе сразу запел? - треснутый переливчатый тенорок задержанного ворвался в уши, и ощущение безысходности сразу пропало.
  - Отпустило..., - не успел порадоваться розыскник, как послышался приглушенный топот нескольких ног.
  Тучка сдвинулась с яркого лунного диска и за спиной связанного бандита, в сразу заискрившейся снежной круговерти, замаячило несколько приближавшихся неясных фигур.
  - Стой! - закричал старший группы надтреснутым голосом.
  - Это мы, старшой! Свои! - трое его подчиненных возвращались пустыми, видимо не сумев догнать убегавших злоумышленников.
  - Стрелял кто?
  - Я стрелял, - сказал, казавшийся смущенным Сучков, - только разве попадешь тут... Больше для страху. Чтоб остановился.
  - Увертливый он... Да, и темень, - подтвердил Рыжов, поправляя сползшую на лоб ушанку, бывшую ему великоватой.
  - Не очень то они и гнались, - ясно прозвучал в голове лейтенанта чей-то язвительный голос, - этот стрелял вверх, сразу за ближайшим домом, а потом выжидали с напарником и даже успели покурить.
  Старший группы досадливо мотнул головой, отгоняя дурацкое наваждение.
  - А, что этот, переодетый котом?
  В разговор вступил низенький Нигматуллин, со скуластым лицом и узкими глазами, - я за ним бежал... А он... Шмыгнул в сугроб и пропал.
  - А этот татарин, - не отставал язвительный голос, - присел за сугробом у забора, да, так и просидел там все время. А, кот, кстати, настоящий.
  Лейтенант с подозрением глянул на задержанного, не он ли чудесит?
  Но клетчатый бандит равнодушно смотрел в сторону, не проявляя никакого интереса к разговору оперативников, и лишь дергал кончиком носа, пытаясь поправить свое сползающее одностеклышковое пенсне.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава двадцать шестая
  
   2.5. Москва. Лубянка. Иисус из Назарета.
  
  
  Хищные, любопытные, презрительные и равнодушные взгляды встретили человека, одетого, как гласит известная русская пословица - с миру по ниточке. На узковатых, для его роста, плечах просторно сидела старенькая, но чистая косоворотка с расшитым на груди то ли украинским, то ли белорусским орнаментом. Вероятно, ввиду стоявших сильных холодов, чья-то сердобольная душа пожертвовала ему, бывшую когда-то меховой, черную жилетку. От меха, впрочем, остались некие облезлые территории, обильно покрытые клочками шерсти неизвестного животного. Да и сам мех был, скорее, по меткому народному определению, рыбьим.
   Синее галифе с выцветшими широкими красными лампасами было явно казачьим - об этом говорила и зауженная их верхняя часть. На ногах сидели, неопределимого уже цвета, донельзя растоптанные ботинки, к тому же, великоватые, отчего человеку приходилось постоянно шаркать ногами. Головного убора на нем не было. Не наблюдалось и какого-нибудь узелка с вещами.
  Рыжеватая аккуратная бородка и длинные, потемневшие до каштановых, по причине отсутствия качественного мытья, волосы, выдавали в нем интеллигента, связанного, вероятно, с преподавательской деятельностью в учебных заведениях, причастных к искусству.
  Неприятно скрежетнувший снаружи засов, окрашенной коричневой краской двери, показал, что прибывший определен новым постояльцем переполненной уже камеры, значившейся в тюремном реестре под номером 34.
  Новичок застыл у входа, обводя камеру отрешенным взглядом, отыскивая им свободный уголок, где можно было бы пристроиться.
  Однако существующие тюремные обычаи требовали, чтобы вновь прибывший представился по определенной форме, и тогда уже камера, а точнее - угловой камеры решали достоин ли он принятия в данное небольшое тюремное сообщество. И какое место ему определить, в соответствии с поведанными им заслугами - поближе к окну ли, к двери, или вовсе у накрытой крышкой параши, стоявшей в отдаленном углу камеры.
  Новичок же продолжал молчать и водить по сторонам отсутствующим взором, не решаясь пока сделать шагов.
  - Язык проглотил? - с угрозой прохрипел невысокий крепыш с нависшей над глазом лихой челкой на стриженой коротко голове.
   Засученные руки его были сплошь покрыты синими наколками. В каждой камере имелся назначенный угловым "забойщик", который, при необходимости, по воровским правилам, умышленно создавал конфликтные ситуации и зачинал разборки. Крепыш с наколками исполнял именно эти функции. Он сделал три шага навстречу новичку и уже примеривался куда половчее нанести удар, чтобы сразу свалить на пол, не желавшего представиться строптивца и, тем самым заслужить одобрение сокамерников.
  - Охолони, Перстень, - негромким голосом произнес, сидевший на шконке у самого окна, высокий широкоплечий, с покрытым неровными шрамами, мужественным лицом заключенный, - не трожь мужика.
  - Дык я....
  - Дык-дык, индык, - беззлобно передразнил его широкоплечий, - отойди к ... тебе говорю, - он витиевато и красиво выругался.
  Он всматривался в прибывшего пристальным изучающим взглядом, постукивая по боксерскому, друг о друга здоровенными кулачищами. Старший камеры, по воровскому определению - угловой, в прошлом, и в самом деле, был боксером. И даже чемпионом Москвы в тяжелом весе, в середине двадцатых годов.
  Но, как это часто бывает с успешными спортсменами, быстро втянулся в разгульную жизнь с ресторанами, женщинами и собутыльниками, и кончилась эта красивая жизнь, что так же, как правило, случается - плохо. В ресторане "Прага" в пьяной драке он убил какого-то заслуженного уркагана, повздорив с ним из-за того, чью заказанную песню будет исполнять кабацкий оркестрик.
  Следствие признало убийство неосторожным, а суд, с учетом былых заслуг определил наказание в два с половиной года лишения свободы. На пересылке, по пути в лагерь, друганы убитого вора попытались отомстить ему за совершенное убийство. В завязавшейся схватке он "положил" еще двоих и одного серьезно искалечил. Нападавшие были вооружены арматурными заточками и, налицо, было состояние необходимой обороны, как настаивал ушлый адвокат. Но следствие, а за ним и суд, сочли, что бывший чемпион-тяжеловес допустил превышение пределов необходимой обороны, и он получил довесок в два года.
  Освободившись досрочно, он познал все составляющие "бывшего". Друзей не осталось, все собутыльники разом от него отвернулись. Жилья не было, в период чемпионства он жил в хорошем общежитии. Перестали водиться и деньги. И пошло, как говорится, поехало.
   Сначала "Боксер", такую кликуху он получил еще в первой отсидке, в одиночку совершил вооруженное ограбление специализированного магазина, торговавшего часами. Затем сколотил небольшую маневренную банду, грабившую посетителей дорогих ресторанов, а, иногда и поезда, отходившие в летний сезон в южном направлении.
  Отсидка следовала за отсидкой. Вором в законе он не стал, но авторитет в воровской среде заслужил. На сходке, куда "Боксер" явиться не побоялся, ему простили убийство уркагана, справедливо сочтя его обстоятельства "бытовухой", где в споре победил сильнейший.
  Его открытый независимый характер, справедливость в разборках и правиловках, непринятие поблажек администрации тюрем и лагерей и, конечно же, оставшиеся профессиональные навыки и недюжинная сила снискали уважение, как среди "законников", так и в кругу обычных блатных. И в камере он был верен себе, "держал порядок" и не давал никого, из содержащихся здесь, напрасно в обиду.
  И сейчас "Боксер" смекнул, что новичком движет не какая-то неуемная гордыня, а, скорее всего, незнание "понятий" - воровских законов и обычаев. К этому приплюсовывался непоказушно отрешенный вид пришельца, свидетельствующий о серьезном духовном недомогании. Он еще раз пристально вгляделся в глаза пришедшего и пришел к определенному выводу.
  - Не видишь - блаженный это, - укоризненно-угрожающий тон заставил "забойщика" поспешно отступить, - нельзя таких людей обижать, они и так....
  Угловой не закончил предложение, призывно махнул рукой, приглашая рыжебородого человека подойти и козырнул, слышанной где-то в красивом прошлом, фразой, - он не от мира сего.
  - За что сел?
  Подошедший непонимающе глянул на спросившего, губы его шевельнулись, но никаких слов не сказали.
  - Э-э-э, он, сдается и немой, к тому же, - старший по камере был несколько озадачен и прикидывал куда определить обиженного жизнью страдальца.
  - Тут бу-дешь спать по-ка, - отчего-то, медленно, по слогам и очень громко, решил он, сопровождая свои слова тычком кулачища в сторону средней шконки на трехъярусных нарах, расположенных вдоль стены, у окна. Место, по тюремным понятиям, было хорошим.
  Но новичок, прежде чем двинуться в указанном ему направлении, неожиданно заговорил на незнакомом, слегка растянутом певучем наречии. Судя по интонации, он благодарил за что-то, но делал это с достоинством и без всякого подобострастия....
  Новичок оказался невероятно способным учеником и освоил русский язык за неделю. Причем, в процессе занятий азартно участвовала вся камера. И быть бы ему обученным только "ботать по фене", но, к счастью один из сидельцев в прежней, уже далекой жизни, был профессором по русскому языку и словесности. И кликуху, в местах этих, получил соответствующую - "Профессор".
  Бывший профессор, в одной из своих лекций, призвал слушателей учиться языковому разнообразию и богатству в недавно вышедших романах Михаила Булгакова "Белая гвардия" и "Дни Турбиных". Последовал скорый донос в "органы", которые сочли это призыв, как прославление белогвардейской "контры" и профессору впаяли контрреволюционную пропаганду и агитацию.
  Рыжебородый чужестранец о себе ничего не рассказывал и не знал, толком, за что он тут сидит. Но по манере выражения и по знанию библейских текстов "Профессор" вычислил в нем священника, которых сажали теперь в немалом количестве - шла борьба с "опиумом для народа".
  - Поп, это - попросту доложил он угловому о роде занятий неизвестного, - а, сидит, видно, по пятьдесят восемь-десять*, как и я.
  Но новичок не стал "Попом", как ожидалось среди обитателей камеры. Угловой называл его в долгих беседах о смысле жизни уважительно "Отче" - она и закрепилась, как кличка, по-иному сокамерники его и не называли.
  Вероятно, от рождения в бывшем чемпионе был заложен интерес к философскому познанию мира. И, сейчас, сидя на нарах, он мог часами обсуждать с проповедником сущность бытия, проблемы поиска истины, вопросы святости и греха. Его интересовало раскрытие понятия личности, степени ее свободы и взаимоотношений с окружающим миром. И, конечно, эти темы преломлялись в призме бурлящего водоворота криминальной среды.
  - Преступление есть грех?
  - Грех.
  - Этот грех заложен в человеке от природы?
  - Да.
  - Почему же тогда одни люди совершают преступления, а другие нет?
  - Инстинкт духа побеждается инстинктом природы, вот и творится зло.
  -Чем можно укрепить инстинкт духа?
  - Верой.
  - Господь ведь простил человеку все его грехи изначально?
  - Да, это так.
  - В чем тогда смысл жить честно, не совершая никаких противоправных деяний?
  
  *Ст.58-10 УК РСФСР- контрреволюционная агитация и пропаганда
  
  - Всякому воздастся за его грехи на небесах. Человек должен помнить об этом и воздерживаться от злых искушений.
  Иногда в этих дискуссиях, с позволения старшого, как все называли мастера кулачного боя, принимал участие и "Профессор", привнося изюминки литературы из произведений великих классиков. Остальные же слушали их диспуты, состоящие из "сплошных непоняток", как выразился один старый вор, промыкавшийся в тюрьмах и лагерях три четверти своей жизни. Это еще более наполняло мятущуюся душу камерного углового законной гордостью за свою ученость.
  Примерно через месяц, к большому сожалению "Боксера" и привязавшихся к странному проповеднику сокамерников, того перевели в стражное отделение больницы имени Кащенко для проведения стационарной судебно-психиатрической экспертизы. Больше о нем обитатели камеры Љ 34 ничего не слышали.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава двадцать седьмая
  
   2.6. Москва. Лубянка. Фагот.
  
  
  Вошедший, значительно ранее, в другую камеру человек, смахивал скорее на бухгалтера, растратившего, по неопытности, казенные деньги и севшего по недоразумению, нежели на представителя уголовного мира. Не тянул он и на политического, как одеждой, так и выражением лица, хранящего отпечаток некой вечной оторопи. Хотя претензии на знакомство с книгочтением пыталось отразить изломанное пенсне с единственным уцелевшим, но треснувшим посередине стеклышком. И уж никак не походил на военного, не обладая ни присущей им осанкой, ни надлежащей выправкой.
  Одет вновь прибывший был в видавший виды куцый пиджачишко в крупную желтоватую клетку и такого же покроя, явно коротковатые, потрепанные брюки. На босых ногах его были надеты почему-то новенькие блестящие галоши. В руках он держал скудное тюремное имущество - изрядно помятую оловянную миску, оловянную же ложку, источенную зубами неизвестных предшественников почти до дыр, и кусок мятой неопределенного цвета материи, лишь своей формой отдаленно напоминающей полотенце.
  Неловко зацепив плечом второй ярус нар, при развороте от входа в камеру, он так и застыл в дверях, напоминая своей согнувшейся длинной фигурой незаконченный вопросительный знак и шевеля подобием усов, свалявшихся в белесоватые комочки.
  - Принимайте пополнение, граждане арестанты, - весело прокричал ладный конвоир в темно-синей форме, помахивая связкой ключей, и дверь захлопнулась с неприятным металлическим лязгом.
  Восемнадцать пар глаз уставились на новичка, вошедшего в узкую темную камеру, рассчитанную, первоначально, на четверых, и состоящую из сплошных двухъярусных нар с узким проходом. Выражение взглядов отличалось широким диапазоном - от безразличного до угрожающего.
  И тотчас же, один из обладателей грозного взора, подскочил к пришельцу, обнаруживая своей позой откровенно недобрые намерения.
  - Кто такой? - прорычал он коротко, а рука уже отвелась для хорошей затрещины новенькому.
  Это было обычное начало процесса прописки нового заключенного в камеру - своеобразный обряд введения новичка в тюремное сообщество.
  Однако тот ничуть не испугался. Лишь нескладная, с виду, фигура, привычно подобралась, выдавая своим положением опытного бойца. Нехитрое имущество было сброшено на первые попавшиеся нары, руки слегка согнулись в локтях и выжидающе замерли.
  - Отхлынь, Бурый - лениво продребезжал внезапно преобразившийся новичок, - тебе и осталось то, всего ничего - не жилец, ты, уже фактически, сидел бы, да молился....
  - Откуда ты меня... Я тебя первый раз вижу, гадом буду - ошарашенно пробормотал уголовник, пораженный, скорее, знанием, вновь пришедшим человеком его клички, нежели его пророчеством о скором своем конце.
  Затем до него дошло и окончание сказанной фразы.
  - Что ты тут гнусишь про какие-то молитвы, - угрожающе рявкнул он, вцепившись рукой в замызганный лацкан пиджачка незнакомца и пытаясь притянуть его к себе, - я те счас фанеру сломаю, фраерок шерстяной.
  - Заткнись, баклан и слушай. Вертухаи за тобой придут сегодня вечером. А умрешь ты недалеко отсюда в подвале невзрачного домишки в Никольском переулке, - человек ничуть не качнулся и своей худой, но жилистой рукой легко оторвал руку уголовника.
  - Ну, ты вошь парашная, за фуфло свое....
  Но незнакомец продолжил, блеснув стеклышком пенсне от пучка полуденного солнца, проникшего украдкой в узкое грязное окошко, расположенное под потолком камеры.
  - Не поможет тебе твоя хитрость. Вышка тебе уже вчера подписана за двоих, висевших на тебе покойников. Статья позволяет. Никто тебя уже слушать не будет. Остальные семь уже значения не имеют.
  И, по тому, как обыденно это было сказано и по тому, как мертвенно побелел Бурый, имевший всегда и впрямь бурый цвет лица, сокамерники поняли, что пришелец говорит какую-то страшную правду.
  Действительно, человек по кличке Бурый, уже судимый ранее за кражу, работал, до ареста, половым в трактире "Клязьменский" на Тишинском рынке столицы, совмещая обязанности официанта и уборщика. Подмечая, кто совсем уж опьянел, он выходил в ночь за незадачливым пьяницей и следовал за ним, дожидаясь удобного момента. Отойдя от трактира в безлюдное место, ловкий тать бил его кистенем по затылку, довольствуясь иногда весьма скудной добычей, в виде верхней одежды убитого и жалких денег, которых хватило бы лишь на опохмелку. Причем, если жертва еще дышала, он добивал ее, не из-за боязни, что его могут опознать, а в силу лишь гнусности своей кровожадной натуры.
  Его задержала, на месте преступления, совершенно случайно, оперативная группа, спешившая к рынку для захвата залетного варшавского бандита и налетчика по кличке Шляхтич и наткнувшаяся по дороге на убийцу с кистенем, снимавшего овчинный полушубок с очередной жертвы. Всего же на его счету было девять подло убиенных невинных душ.
  А хитрость, о которой заметил проницательный новичок, заключалась в том, что он пытался затянуть следствие путем постепенных признаний. Узнав от опытных сокамерников, что его все равно расстреляют и за одно убийство, с целью ограбления, этот отвратительный человечишко через месяц поведал следователю еще об одном убийстве и рассчитывал так протянуть, хотя бы с год, надеясь на побег или другие перемены, могущие спасти его подлую жизнь.
  А пока, пристроился шестеркой к угловому камеры, старому вору в законе, по кличке Берест, производной от его фамилии Берестов. И продолжал проявлять свои низменные черты, вымещая не растраченную еще злобу на новеньких и других более слабых заключенных.
  Но здесь не сошло. И вообще выходило, что он идет в расход, не дожив даже до завтрашнего утра. Он поверил странному незнакомцу сразу, уже только потому, что ни одна живая душа не знала и знать не могла об остальных его жертвах.
  Меловой цвет, навечно забуревшего от природы, лица внезапно сникшего своего припотела, был подмечен и главарем здешнего камерного сообщества Берестом. Слыхал он и о страшном неприметном доме в Никольском переулке, где по ночам исполнялись смертные приговоры осужденным.
  Ну-ка... Ну-ка... Ходь сюда, - матерый вор поманил к себе рукой поразившего всех своей осведомленностью, новичка, другой рукой стряхивая с соседней шконки вещи уже бывшей своей шестерки.
  - Как твоя кликуха? - старый уголовник справедливо полагал, что человек, сумевший постоять за себя по прибытии в камеру, наверняка бывал в делах и имел кличку.
  - Фагот, - коротко откликнулся длинный, присаживаясь на уголок освобожденной для него шконки.
  - Из "музыкантов", видать..., - опытнейший преступник успел разглядеть и длинные ловкие пальцы Фагота, вполне могущие принадлежать представителю уважаемого воровского сословия взломщиков сейфов, из которых наиболее искусные и ловкие звались "музыкантами".
  - Вроде того, - легко согласился клетчатый пришелец.
  На неопределенность ответа вор в законе не обиделся - в его среде не принято было публично признавать свою спецификацию и класс.
  - Откуда знаешь про ..., - он кивнул в сторону окончательно потерянного Бурого, алебастровое лицо которого уже пошло багровыми пятнами, а руки тряслись мелкой, будто судорожной, дрожью.
  - И впрямь свиданка светит ему с Черной Марусей?
  - Дано мне, - вновь коротко и емко ответил назвавшийся Фаготом.
  И опять старый законник не удивился. В своей, разлапистой бурными и, зачастую, удивительными событиями, жизни, он повидал многое и еще больше был наслышан.
  Обычные карточные шулера, порой, демонстрировали такую ловкость рук и такие фокусы, что голова шла кругом и отказывалась воспринимать увиденное глазами. Чревовещатели, предсказатели, черные маги, гадалки были обыденными спутниками преступного мира. Не веря ни в бога, ни в черта, Берест верил в приметы, заговоры, амулеты и предсказания.
  Спокойная уверенность Фагота пришлась ему по душе, располагала к себе и вселяла доверие к его магическим способностям.
  - Что можешь сказать обо мне, - внезапно охрипшим голосом, перешедшем в шепот, спросил он, нагнувшись к самому уху Фагота, и властным жестом руки, отгоняя всех присутствующих к стальной, окрашенной в мрачный коричневый цвет, двери.
  - Все сказать?
  - Нет, - по выражению глаз было видно, что с трудом, но решился вор, - только конец.
  - Ты умрешь своей смертью во Всесоюзном Буре 17 февраля 1949 года, туберкулез.
  - Не свистишь? - Берест и в самом деле болел туберкулезом, но считал, что залечил его.
  Фагот лишь поправил средним пальцем сползающее от наклона головы пенсне.
  - Каким было мое самое первое погоняло? И какой я был тогда подмасти? - быстро спросил вор, в котором навсегда был заложен принцип: не верить никогда и никому.
  - "Шуруп". Форточник, - столь же мгновенный и краткий ответ последовал без раздумий.
  Малолеткой Берестов действительно был щуплым и невероятно худым и использовался опытными ворами для краж из квартир, в которые тот проникал через форточки. Делалось это просто. Большинство форточек скреплялись по бокам металлическими косячками, которые, в свою очередь, крепились обычными шурупами.
  Считалось, что человеку в маленькую оконную форточку все равно не пролезть, и так оно и было - ни один взрослый, даже самый тощий, не мог этого сделать. Но не тринадцатилетний худосочный мальчуган, который попросту вывинчивал отверткой шурупы, снимал косячки и разбирал форточку по частям, получая дополнительно к стеклу несколько сантиметров пространства, занимаемого деревянными щечками, окаймляющими стекло.
  После этого маленький воришка пролазил внутрь и открывал взрослым сообщникам либо окно, либо, в зависимости от замка, дверь. При этом мальчишка страдал неистребимой страстью к шурупам, которые собирал и постоянно таскал в карманах, за что неоднократно был бит своими взрослыми соучастниками, так как шурупы были явными уликами в случае задержания, даже случайного. Оттого и появилась кличка Шуруп.
  Конечно, обстоятельств этих за давностью лет знать никто не мог, и Берест почти уверовал в необычайный дар пришельца.
  Фагот, тем временем, лихорадочно размышлял над своими последующими действиями. Безусловно, он мог избежать задержания. Но опергруппа появилась нежданно-негаданно, и зафиксировала неразлучную троицу, молва о которой еще совсем недавно гремела по Москве, а следы их пребывания и приметы были отражены в многочисленных следственных документах.
  Похищенный ими в Иерусалиме Иисус из Назарета никак не должен быть связан с нашумевшими подвигами троицы, иначе это пахло фикцией и могло быть соединено с их прежними фокусами и заморочками, изрядно надоевшими местным стражам правопорядка, усмотревшим в них обычную мистификацию.
  Необходимо установить контакт со следователем, который будет вести дело, изъять компрометирующие их документы и ....
  - А, что ты еще умеешь делать, - приставал въедливый Берест, - ну, фокусы, там, какие....
  - Фокусы? - рассеянно повторил Фагот, - умею, конечно....
  - Какие?
  - Всякие... Карточные, например... С игральными костями....
  - Ну, это любой шулер умеет. Что-нибудь необычное, покажи.
  - Необычное? - Фагот одновременно строил в голове планы дальнейших действий и отвечал, как и положено, угловому камеры, - ну, являл чудеса, приходилось воду в вино превращать... Еще....
  Дружный гогот прервал его откровения. Смеялись все. Даже Бурый перестал трястись и пытался изобразить улыбку, хотя и не понимал о чем идет речь, страдая о своем.
  Во, дает, фуфлыжник! - молодой вор, по кличке Копна, со сбитым набок искривленным носом, мечтавший занять место припотела у Береста вместо Бурого, деланно закатывался громче всех, тыкая в сторону Фагота грязным пальцем с обгрызенным ногтем.
  Новичок встал со шконки во весь свой нескладный рост и сделал шаг к насмешнику. Тот сразу изготовился к бою, подняв кулаки и ощерив выбитые местами зубы. Камера притихла. Угловой вмешиваться не спешил, ожидая с интересом за действиями новичка.
  - Ты, понятия-то, соблюдай, - укоризненно сказал Фагот, - и за метлой следи.
  Никто толком и не заметил, как легко взмахнулась снизу его левая рука, и большой палец затвердевшим сучком резко врезался в живот противника. Словесный обидчик икнул, согнулся, посинел лицом и стал хватать воздух своим ощеренным ртом. А затем рухнул в проход, перекатываясь и содрогаясь в конвульсиях.
  - Ловко, - лишь одобрил старый вор, - и по понятиям.
  - Так, что ты рассказывал нам про вино, - продолжил он, надеясь поймать таки новичка на слове.
  - Могу превратить воду в вино, - упрямо повторил Фагот.
  - Давай, покажи.
  - Давайте воду.
  Воды в камере ни у кого не было.
  - В пять часов принесут кипяток, - напомнил Луговой, бывший комбриг, одетый в гимнастерку с сорванными знаками различия и сидевший по обвинению по статьям 58-1а (измена Родине) и 58-11 (контрреволюционная деятельность).
  - Только, это ..., - спохватился вдруг Фагот, - я-то превращу, но пить никому нельзя ....
  - Это почему же? - в дело вступил сидевший на одной шконке с комбригом бывший директор меховой фабрики, арестованный за расхищение социалистической собственности, а заодно и по статье 58-7 (за вредительство) и ждавший уже суда.
  - На то и вино, чтоб его пить, - подхватил Луговой и дернул кадыком, сглатывая набежавшую слюну.
  - Я давал подписку, - удрученно сказал Фагот.
  Камера взорвалась неприкрытым удивлением. Привстал с пола даже молодой вор, уже немного очухавшийся от полученного коварного тычка и пялясь на обидчика в явном непонимании.
  - Какую подписку ... Почему ... Что за чепуха ..., - послышались разрозненные голоса.
  - Когда получал кружку, ложку и полотенце, - пояснил ничуть не смутившийся Фагот, - я расписался на бланке с правилами тюремного режима, пунктом четырнадцатым которого категорически запрещено хождение на территории зоны любого спиртного.
  В камере повисла недоуменная тишина.
  Угловой, как и положено старшему, вновь не спешил высказать свое мнение по возникшему вопросу. Остальные попросту побаивались, оказавшегося опасным и скорым на расправу, новичка.
  - Да, ты что, плетешь-то, - не выдержал, наконец, комбриг, - ты это серьезно или туфту гонишь?
  - Вполне серьезно, - подтвердил Фагот свою приверженность закону, - Мессир раз и навсегда научил меня всегда неукоснительно соблюдать договор, если скрепил его своей подписью, а, особенно, кровью.
  Тут уже заинтересовался и Берест, заинтригованный незнакомой кличкой, а, больше тем, с каким нескрываемым уважением произнес ее вновь прибывший арестант.
  - Кто такой Мессир, - в голосе его звучало недоверие и скрытый сарказм, - что-то я не слыхал ничего про вора с таким погонялом.
  - Ну-у-у..., - протянул Фагот, явно подбирая определение, - ... наш пахан, - наконец нашелся он.
  Камера включилась в общую дискуссию, живо обсуждая, не западло ли выполнять предписания администрации тюрьмы, даже давая о чем-то подписку. И скоро пришла к общему выводу, что поскольку хозяин и его подчиненные сами каждодневно нарушают режим, а, иногда и беспредельничают по отношению к своим постояльцам, здешний же кум вообще подлюга из подлюг, то никаких договоренностей соблюдать не следует. Причем, для воров это было однозначно, бывшие же комбриг и директор вначале выражали осторожное сомнение.
  Впрочем, Фагот остался при своем мнении.
  Крайне осторожный и недоверчивый Берест продолжал мозговать о некоторых странностях и несуразностях, проскакивавших в словах и поведении нового поселенца.
  Первое. Никогда не слышанные им в воровском мире клички Мессир и Фагот.
  Второе. Явная чушь с соблюдением тюремного режима и каких-то скрепленных подписями договоренностей. У настоящих блатных и воров такой вопрос вообще не стоит.
  Третье. Привычный с детства к обществу воров и блатных, он сразу уловил некое несообразие новичка. Складывалось впечатление, что тот лишь играет свою роль.
  Четвертое. Предсказание о приведении в исполнение вышки Бурому. Суда-то не было. Правда, бывали случаи рассмотрения дел заочно, либо в "особом порядке". Но "заочниками" и "особистами" были только политические, как он слышал, то есть враги народа, вредители, шпионы. Бурый же - чистый уголовник. Так что, это еще и вовсе не факт - придет вечер, посмотрим. Еще более не факт, который он и проверить-то не сможет, его собственная смерть во Всесоюзном Буре через тринадцать лет.
  И пятое. Можно найти и объяснение знанию пришельцем его клички и воровских занятий в детстве. Щуки, костоломы и мусора вполне могли провести глубокое бурение его прошлого, то бишь, провести тщательную оперативную разработку его личности, как вора в законе, на всех этапах его жизненного пути.
  Узник знаменитых ленинградских Крестов, не менее известных московских Бутырки, Лефортова, Сокольников и Красной Пресни, прославившейся своими пресс-хатами киевской Лукьяновки, он сразу уловил определенную дозу фальши и рисовки со стороны незнакомца. Громадный психологический опыт криминальных отношений, отточенный пребыванием во всех знаменитых тюрьмах СССР, кричал ему: - не верь! Этот человек не тот, за кого себя выдает!
  - Кто же он такой? - Берест скосил глаза на предмет своих размышлений.
  Тот лежал на шконке, вверх лицом, с очень сосредоточенным выражением лица, иронично покривив рот.
  - Сухарь? Подснежник? Или обычная наседка, подселенная в камеру заботливым кумом? - продолжал свои изыскания многоопытный вор, - может сунуть ему предъяву? И перо во фрак, если оконфузится?
  Пока он был в дыму, то есть не знал что предпринять. Заточка, искусно исполненная из обыкновенной оловянной ложки, была всегда при нем и в ее применении ему, пожалуй, в блатном мире не было равных.
  Он мог воткнуть ее в артерию, и человек истекал кровью за две минуты. Мог достать до сердца, приставив к груди и саданув по ней шершавой загрубевшей ладонью. Мог всадить в нижний край ушной раковины и, пробив челюстные соединения, достать до мозга. А, мог и просто метнуть, попав точно в глаз противнику.
  Никакой шмон пока не смог ее обнаружить, он прятал ее прямо на теле и даже раздетый догола умел ее утаить. И никто не докажет ему убийства. Сокамерники будут молчать - таков тюремный закон правилки, и нарушитель его карался немедленной смертью. От орудия убийства он легко избавится. Ну, трюмануть, конечно, могут, но это мелочи....
  Вор внезапно вздрогнул, ему показалось, что кто-то невидимый проник в его черепную коробку и елозит по ней едва ощутимыми щупальцами. Он вновь искоса глянул в сторону новичка.
  Тот смотрел на него и безмятежно улыбался своей кривоватой ироничной улыбкой.
  - Послушай, - Берест обратил к нему свое лицо, иссеченное шрамами и оспинами, - я много где гулевал и во многих УЛИТЛах тянул отвесы - Дальняк, Соловки, Канал, но нигде что-то не слыхал про авторитета с кликухой Мессир. Не налипушник ли? Да и твою впервые слышу. Что на это скажешь?
  - Залетные мы. Одесса, Румыния, Польша - наши стойбища. Здесь недавно, - и затем, придвинувшись, шепотком, - промартель "Прометей", Бауманка - может, слыхал?
  Авторитет кивнул седоватой головой. Даже находясь в тюрьме, он поддерживал отношения с подельниками и ворами на воле и был в курсе всех основных событий преступной хроники. Наслышан был и о лихих налетчиках, оставивших на своем последнем деле два трупа.
  Грохот откинувшегося окошечка в двери и водружение на него дымящегося чайника прервал процесс фактически начавшегося допроса с пристрастием.
  - Кипяток! - пропел голос тихаря, зазвеневшего дальше своей тележкой к очередной камере.
  Едва успели разлить кипяток по кружкам, как вновь грохотнувший тележкой тихарь, смахнул на нее опустевший чайник, и окошечко захлопнулось.
  Обитатели камеры, однако, не спешили сделать себе чай или просто похлебать горячей водички. Кружки, горячесть которых нельзя было выдержать руками, были поставлены на шконки.
  Шестнадцать пар глаз смотрели, но не на странного новичка, а на углового, ожидая его решения.
  - Давай, яви свое чудо, - почему-то по церковному сказал Берест и пристально заглянул в глаза своего нового соседа, ожидая усмотреть в них смятение. Но никакого выражения он в них не увидел. Каждый глаз, казалось жил сам по себе и глядел, изрядно кося, в разные стороны.
  Все вытянули шеи и замерли.
  Но ничего особого не произошло. Фагот просто махнул ладонью над своей исходящей паром кружкой и сел на шконке, расслабившись.
  - Пожалуйста, - буднично оповестил он.
  - Ну, ты ..., - грозно начал угловой, ничуть не сомневаясь в обмане, но споткнулся на первом же слове - оловянная кружка уже не клубилась паром.
  Он осторожно тронул ее пальцами - холодная и, недоверчиво усмехаясь, поднес к носу и понюхал - пахнуло запахом хорошего выдержанного вина, какового ему, пожалуй, пить в своей беспокойной жизни не доводилось.
  Стараясь скрыть растерянность, столь непривычную и не присущую матерому авторитету, он обвел глазами камеру.
  - Ты, - промолвил он, обращаясь к бывшему директору меховой фабрики, - ты, цеховик, попробуй, но только один глоток.
  Расхититель госсобственности семенящими шажками подскочил к угловому и почтительно двумя руками принял кружку. Ноздри его сразу раздулись, уловив аромат настоящего винного букета.
  - Мадера, - блаженно прошептал он, едва не подавившись хорошим глотком, - настоящая первоклассная мадера .... Он закатил глаза и шумно, со всхлипом, вздохнул, видно вспомнив денечки, когда он мог попивать подобные напитки, сколько душе угодно.
  - Поверьте, товарищи..., - забывшись, применил он совершенно неуместное к здешнему обществу обращение.
  Но угловой рявкнул, возвращая его к камерной действительности.
   - В парашу его! Уговор есть уговор....
  Глухо лязгнула крышка параши, уничтожая восхитительный запах теплого пенящегося моря, прозрачного горного воздуха, зрелого сочного винограда и еще чего-то забытого и желанного. В камере воцарилось гнетущее молчание.
  - ... но только на сегодня, - закончил свою мысль авторитет, - завтра же ты лично порвешь .... бланк, подписанный тобой - он впервые грязно выругался, и это тоже было внове.
  - ...в эту .... парашу, - мат теперь следовал за матом, он обращался к Фаготу с внезапно прорвавшейся яростью, - и, если какая-то .... падла, то .... буду, этой .... суке не жить.
  Берест не бросал слова на ветер. Будучи смотрящим Бутырки - он пользовался авторитетом у начальства, а также немалым влиянием среди младшего и среднего служилого люда тюрьмы и добыть бланк, подписанный, принципиальным до несуразицы, Фаготом, ему не составляло особого труда.
  - Чефир из воды сделать можешь?
  Вопрос старого вора застал Фагота врасплох, и он, впервые, явно прокололся.
  - А, что это такое?
  Любой зэк знает значение этого слова, но Берест не обратил на это внимания, то ли в запале невероятных событий, то ли, посчитав, что у новичка это первая отсидка.
  - Чай, - он был краток, - только в сто раз крепче.
  И увидев сразу протянувшуюся к его кружке ладонь исполнительного соседа, торопливо поправился, - нет, пожалуй, в пятьдесят хватит, - памятуя о том, как чуть не сорвал сердце крепчайшим, черным, как деготь напитке, выпитым им в Краслаге, восемь лет назад.
  Такого чефира вор в законе в своей жизни еще не пробовал. И потягивая его и чувствуя, как начинает играть кровь и пьянить по-особому мозг, он вдруг понял, что все это хребиловка и ....
  До него вдруг дошло, что этому удивительному клетчатому незнакомцу, буквально, цены нет. Что, обладая такими, еще не выясненными до конца возможностями, можно подмять под себя всех, создать надежную защиту от настырных мусоров и построить настоящую преступную империю. Что многих преград уже попросту не будет существовать. Что .... Старый вор был умен и мудр. Впервые в жизни его кольнуло сожаление о своем почтительном уже возрасте. Открывающиеся перспективы пьянили сильнее чефира. Человека, назвавшегося Фаготом, кем бы он ни был, следовало прибрать к рукам....
  - Старшой ..., - бывший комбриг уже давно робко теребил его за рукав, - может и нам можно маленько почефирить.
  Сегодня Берест мог быть великодушен....
  Кайф поломал надсадный лязг открывающейся двери.
  - Лясков, на выход без вещей! На допрос, - надзиратель пораженно повел носом, учуяв чуждый камере аромат настоящего чая.
  Вслед за ним протиснулись два цирика в форме внутренних войск.
  - Не-е-е-т, - завизжал Бурый, - не пойду.
  Он вцепился руками в металлические стойки нар и раскорячил ноги. Глаза его блестели безумием. В камере сразу дохнуло гнилостным потом.
  - Ты смотри, почуял гнида, - с удивлением констатировал надзиратель, - все, конец тебе, выходи, сука ....
  - Не хочу ... Не хочу ... Не хочу ..., - монотонно выл на одной ноте бывший трактирный половой.
  Тем временем, оба конвойных сноровисто проникли в камеру и привычно приступили к изыманию осужденного. Один из них ловко ударил ребром ладони чуть ниже уха обреченного убийцы, отчего тот обмяк и выпустил стойки, а другой заученным движением ухватил обе руки, крутнул их назад и защелкнул наручники. Секунда, и они уже скрылись за дверью, волоча приговоренного, буквально, на руках.
  Надзиратель грозно наморщил нос, собираясь начать разборку по поводу чайного духа, но встретился с прищуренным взглядом вора в законе и, ничего не сказав, вышел.
  А, утром пришли и за Фаготом. К большому сожалению Береста, в камеру его новый сосед уже не вернулся, и все попытки авторитета узнать его судьбу успеха не имели. Администрация тюрьмы, как бы забыла о существовании странного клетчатого арестанта.
  Даже ушлый и всезнающий кум лишь уныло развел руками в ответ на приметы и кличку недавнего постояльца камеры, в которой сидел уважаемый им смотрящий. Фамилии же бывшего недавнего и недолгого соседа Берест не знал.
  Впрочем, и это знание, вряд ли помогло бы ему в его поисках. А, искал он долго и безрезультатно. Но удивительный кудесник исчез бесследно.
  
  
  
  
  
   Глава двадцать восьмая
  
   2.7. Москва. Март 1936 года.
  
  
  Атлетически сложенный человек, с правильными чертами лица и, неожиданно сизым носом, одетый в коверкотовую темно-синюю гимнастерку с капитанскими шпалами в петлицах, закончил читать рапорт о задержании, предположительно, одного из членов банды "Черная кошка" и перевел взгляд на сидевшего по другую сторону стола человека.
  Нескладная тощая фигура сидящего и его невзрачный облик никак не тянули на, наводящего на столицу ужас, бандита. Кургузый с замасленными лацканами пиджачок и обтрепанные снизу, до бахромы, брюки в печальную желтоватую клетку не свидетельствовали о финансовой состоятельности их носителя.
   Поврежденное пенсне без одного стекла и с треснутым другим воспринимались, как попытка заявить о своей интеллигентности, но придавали лицу, напротив, глуповатое выражение. В дополнение, глаза его, похоже, здорово косили, что вряд ли, позволяло их обладателю быть метким стрелком из огнестрельного оружия. Наконец, рот, несколько смещенный вбок и вдобавок, перекошенный, мог говорить лишь о возможной нервозности, но не о способности громовым рыком наводить ужас на обывателей, подвергшихся лихому бандитскому налету.
  Впрочем, капитан, являющийся старшим оперуполномоченным НКВД, осуществляющим первоначальное дознание по особо тяжким преступлениям, давно уже не судил о человеке только по его одежде и внешности. Убийцы, налетчики, насильники, бандиты, валютчики и контрабандисты, прошедшие через его руки, пожалуй, своей внешностью, больше, не соответствовали теории знаменитого итальянца - родоначальника антропологического направления в криминалистике Чезаре Ломброзо, нежели, под нее подходили. Более того, иные из них имели настолько благообразный и кроткий вид, что, не заглядывая в сухие анкетные данные, сразу хотелось записать их смиренными служителями самой мирной религии.
  - Очки разбили при задержании? - капитан пытался нашарить в кипе бумаг бланк протокола допроса подозреваемого.
  - Это пенсне, - робко поправил его дребезжащим тенором арестант, - понимаете, я привык....
  Но дознаватель уже нашел нужный формуляр и махнул вбок рукой, прерывая объяснения.
  - Фамилия? - отрывисто спросил он, стряхивая каплю чернил с пера потрепанной авторучки.
  - Фагот, - послушно ответил задержанный.
  Капитан нахмурился, он не терпел блатных кличек и не понимал, как можно людей обзывать названиями предметов, животных и прочей атрибутики окружающего мира.
  - Ты, кликуху-то оставь для своих корешей, - раздраженно отреагировал он, - в камере можешь быть хоть фаготом, хоть тромбоном. Фамилия, как?
  - Коровьев, - уныло поведал подозреваемый, еще и фамилией своей, добавляя несуразицы в свой облик.
  Покончив с анкетными данными, энкаведешный борец с преступностью, подбавив свирепости лицу и металла в голосе принялся колоть задержанного на предмет причастности к известной бандгруппе.
  Обычные и привычные капитану методы пряника, перемежающегося с кнутом, результатов не дали. Клетчатый арестант раскалываться не желал, приводя дознавателя в бешенство своим манерным козлиным голоском и полным отрицанием своего членства в "Черной кошке".
  Алея щекой и розовея наливающейся припухлостью под глазом (пенсне, оберегая от дальнейшего превращения его в куски металла и стекла, он успел спрятать в боковой карман куцего пиджачка) задержанный плел все, что угодно, но только не на заданную тему. Он начисто отвергал обвинения в нанесении телесных повреждений голому неизвестному человеку, который, как сообщили дознавателю, остался жив. При этом, причиненный выжившему вред, он отчего-то пытался свалить на неизвестного капитану прокурора Понтия Пилата, коверкая его должность обидным названием "прокуратор", за что получил и во второй глаз, успев, правда, подставить первый.
  Предполагая, что от интенсивного допроса у арестованного слегка съехала крыша, энкаведешник требовал адреса "малины" и явок, где могли находиться означенные бандиты по кличкам "Понтий" и "Пилат" и получал в ответ неведомый "Иерусалим" и, уж совсем неизвестную "Кесарию".
  - Таких ресторанов, кабаков и притонов в Москве нет! - и ухо задержанного медленно расцвело малиновым бутоном, - что ты мне фуфло впарить пытаешься?
  В процессе допроса разъяренный капитан услышал еще множество неизвестных ему слов, подтверждающих намерения допрашиваемого интеллигентика подчеркнуть свою ученость и уличить в незнании, скажем, термина "инвектива" представителя всесильного и всезнающего НКВД.
  Арестант наговорил ему столько незнакомых имен, похожих скорее на воровские клички, что дознаватель уже перестал их и записывать, полагая, что подлый бандюга просто перечисляет всех своих знакомых корешей, с которыми сидел по лагерям.
  Наконец, они, похоже, надоели друг другу. Капитан залпом выпил очередной стакан противной, отдающей ржавым железом, тепловатой воды, а арестованный клятвенно выдрал последнюю пуговицу из совсем утратившего вид пиджака, чему энкаведешник не препятствовал - все равно обрежут перед помещением в камеру.
   - Значит так, падла, - тяжело дыша, протянул капитан, - или ты....
   Но тут случилось нечто необычное.
   Здоровый глаз арестанта внезапно зачернел совершеннейшей пустотой, откуда вырвался темный сгусток, пробуравивший враз черепную коробку дознавателя и приведший его в состояние полного ступора.
   - Меня обвиняют в похищении каких-то долларов, фунтов, лир и марок, принадлежащих бедным студентам технического училища - произнес вкрадчивый голос задержанного, - а, не скажет ли уважаемый представитель сыска и карающего меча, кто украл девятнадцать золотых десятирублевых царских монет при обыске у валютчика Хамицевича?
   Человек в гимнастерке с капитанскими шпалами вздрогнул. Такой обыск, действительно, имел место месяца полтора назад. Более того, горстка монет с профилем последнего российского императора Николая II
  и впрямь были опущены в карман широченного коверкотового галифе с малиновой полоской посередине.
   А, как было не взять, если из хитроумного тайника, вмурованного в действующий камин, достали стандартное оцинкованное ведро, почти доверху наполненное этими монетами, ошибочно именуемыми в народе "червонцами". И, пока он тащил тяжеленное ведро в комнату для пересчета их поштучно вместе с понятыми, чья-то блудливая ручонка зацепила пригоршню блестящих золотых кругляков и сунула их в карман, притоптав грязным носовым платком, чтобы не звенели. В дальнейшем монеты были спрятаны в облезлой настольной лампе, стоявшей на тумбочке возле кровати, на которой спал сыскных дел мастер. В своей, естественно, квартире.
  Значит, не сошло с рук - кто-то заметил.
  - А, не вызовут ли эти монеты короткого замыкания? - елейно продолжил клетчатый арестант, - ведь золото является отличным проводником электрического тока....
  Эта реплика вызвала нервную дрожь во всем ладном капитанском теле - о лампе, уж точно, знал он один. Это было, что называется ударом под дых.
  А голос въедливо продолжил, - и, кто ходит по ночам к дворничихе Люське, в то время как ее законный муж отбывает срок за скупку краденого. Это ли не злоупотребление должностным положением?
  - Да, еще банку синей краски забрал из дворницкой - и сам не использовал, и почтовые ящики в подъезде так и остались непокрашенными, - ехидно продолжил еще чей-то гнусавый, уже другой голос.
  Капитан затравленно озирался. И Люська, стерва этакая - сама заманившая пышными формами, была. И краска засохла, так и не пригодившись в деле.
  Но добил его третий, какой-то урчаще-мурлыкающий голос, произнесший коротко, - а, казенный марочный коньяк где?
  Только вчера в ночь, тоскующий в одиночку энкаведешник, прикончил две последних бутылки коньяка, из восьмидесяти, хранившихся у него в служебной кладовке, изъятых в ресторане "Метрополь" по подозрению в подделке алкогольной продукции и являвшихся вещественным доказательством. Но коньяк был настоящий - дореволюционный, шустовский и страшно дорогой, и капитану предстояло поломать голову, как его списать без экспертизы. Оттого-то он и хлестал весь день, графин за графином, теплую ржавую воду.
  - Голова-то, не болит? - участливо обеспокоился кошачий голос и этим доконал капитана.
  В голове его, все разбухавшей и разбухавшей от грядущих неприятностей, что-то беззвучно взорвалось, и она уткнулась в бумажную мешанину служебной документации, лежащей на столе.
  Затухающим взглядом он еще видел, и это отложилось в памяти, по оперативной привычке, как клетчатый арестант, не спеша, подошел к громадному зеркалу, висевшему на стене еще со времен купца Терехина, которому ранее принадлежал этот особняк и остановился, будто вглядываясь в свое отражение. Гладь зеркала внезапно пошла волнами, и бывший задержанный беззаботно шагнул в блестящую твердь, исчезнув бесследно в ее недрах.
  А из зеркала, словно из окна, высунулись две физиономии и осуждающе покачали своими оплывающими контурами в сторону капитана. Одна из них, весьма зверского вида, звонко цыкнула громадным клыком, выражая крайнюю неприязнь, другая же - явно принадлежала черному породистому коту и подмигнула ему шальным зеленым глазом.
  После чего зеркало вновь подернулось рябью и восстановилось, издав тонкий звук лопнувшей гитарной струны....
  Человек в темно-синей коверкотовой гимнастерке с капитанскими шпалами в петлицах с трудом поднял тяжелую голову и непонимающе уставился на лежащие бумаги. Голова, казалось, была начинена двумя двухпудовыми чугунными гирями, которыми он баловался, когда еще не начал пить злополучный коньяк. Мысли путались затейливой паутиной критских лабиринтов эпохи Миноса.
  - Ну и сон! - грязным носовым платком, похожим больше на посудное полотенце, он вытер обильный пот на лице и на шее.
  И тотчас решил, - вещий сон!
  Все. Надо отдать проклятые монеты в финчасть, придумав, что они затерялись в вещдоках. Никто ведь не поверит, что он украл их, а теперь решил возвратить - таких простачков в НКВД нет. Или просто выбросить их.
  К черту Люську, с завтрашнего дня. Нет, пожалуй, лучше с послезавтрашнего - надо же успокоить нервы. Все равно вот-вот должен освободиться ее мужик.
  Коньяк, увы, уже не вернешь. И не заплатишь за него. Одна бутылка этого благородного пахучего напитка стоит, как три месячных капитанских зарплаты. Придется устроить несчастный случай, уронив ящики на пол, благо пустые бутылки он не выбросил. И заактировать это дело с давним собутыльником, отсутствовавшим сейчас по причине командировки в Туркмению, где обнаружились очередные враги народа, которых проспали местные чекисты, превратившиеся, автоматически, в их пособников.
  Зато завтра же он подаст заявление в партячейку о вступлении кандидатом в члены ВКП (б) и будет помогать товарищу Сталину бороться с вредителями и врагами социалистического строительства, в первых, так сказать, рядах. И, если потребуется, отдаст свою жизнь.
  
   ... За его справедливое слово,
   За великую правду его.
   Как высоко вознес он державу,
   Вождь советских народов-друзей,
   И какую всемирную славу
   Создал он для отчизны своей!... *
  
  Капитан одухотворенно посмотрел на портрет Сталина, висящий на противоположной стене.
  Вот, что значит пробудившаяся совесть. Не наврал, выходит, древний китайский мудрец с труднопроизносимым, но запомнившимся ему именем Хун Цзычэн. Не то чтобы капитан был так глубоко подкован по части старинных философских воззрений. Просто книжка мудрого китайца под названием "Трактат о совести и притязаниях на нее" попалась ему, когда он лежал в госпитале по причине обострившегося радикулита.
  * Александр Вертинский "Он"
  
   Она была единственным чтивом, невесть, как попавшим в ведомственный лазарет, и он был обречен прочесть ее от корки до корки трижды, пока не выписался. Ввиду специфики своей болезни он не мог заниматься более интересными делами, например, приударить за сговорчивым медперсоналом женского пола, как это делали ходячие больные.
  Зато сейчас он мог со знанием дела сказать, - вот как она проявляется, эта самая загадочная суть человеческой натуры. Прав китаец - человек искренен только во сне, даже сам с собой....
  Старший уполномоченный НКВД по дознанию придвинул к себе поступившие материалы и начал их внимательно изучать со все возрастающим удивлением.
  Так, рапорт двух постовых о задержании голого неизвестного человека мужского пола в районе Марьиной рощи. Пояснить откуда прибыл и, кто он, не может, русским и распространенными европейскими языками не владеет. С чего это, занимающемуся раскрытием особо тяжких преступлений дознавателю, поручили дело какого-то бродяги....
  Никаких следов задержания Коровьева оперативной подвижной группой и его допроса в материалах дела уже не было....
  Капитану вновь вспомнился диковинный сон, и неотвязная мысль, будущая теребить его сознание всю оставшуюся жизнь, вновь покрыла лоб испариной.
  Он осторожно скосил глаза вниз. На полу лежала обычная коричневая пуговица, точь-в-точь, напоминающая ту последнюю пуговицу, которую в страшном вещем сне, клятвенно оторвал странный человек с нескладной долговязой фигурой и с нелепой фамилией Коровьев.
  Человек в гимнастерке поднял голову и пристально посмотрел на старинное купеческое зеркало - тончайшая трещина змеилась по его поверхности, пересекая зеркальный прямоугольник с левого верха на правый низ....
  В кабинет без стука вошел высокий щеголеватый брюнет с непроницаемым лицом и двумя шпалами в петлицах.
  - Старший майор Бармин из СПО, - коротко представился он.
  Капитан вскочил и уважительно пожал протянутую ему небрежно руку.
  - Мне нужны материалы по вчерашнему задержанию неизвестного лица в Марьиной роще, - старший майор вновь был немногословен.
  - Но я ничего еще не успел....
  - Ничего. Мне приказано принять дело к своему производству. Вот отношение за подписью самого наркома.
  - Дела еще нет. Вот только рапорт на двух листах постового третьего участка....
  Старший майор молча сгреб рапорт в принесенную с собой папку.
  - Где его вещи? Документы?
  - Никаких вещей не было. Даже одежды на задержанном не было, Документы не изымались, ввиду их отсутствия.
  На этот раз невозмутимое лицо пришедшего оживилось приподнятой бровью.
  - Как, это все, что есть? - он качнул папкой с рапортом.
  - Все.
  Старший майор крутнулся на каблуках и, не попрощавшись, быстро вышел из кабинета.
  Оставшийся озадаченно почесал в затылке, перевел взгляд на стол, затем на дверь.
  - Дела-а-а, - пробормотал он, сызнова припоминая сон, - дела-а-а. Что же это за птицу отловили? Видать высокого полета, что сразу СПО занялся.
  СПО, или секретно-политический отдел занимался только делами, имеющими государственное значение. Его сотрудниками проводилось оперативная работа, а также велось дознание и следствие в отношении партийных деятелей не ниже секретарей ЦК союзных и автономных республик и лиц, приравненных к ним. Они занимались расследованием уголовных дел касательно высших должностных лиц государства, рангом от министра и выше. В юрисдикцию, если применим такой термин, отдела входили преступления совершенные военачальниками, относящимися к верхушке Рабоче-Крестьянской Красной Армии и Военно-морского Флота СССР. Подследственность СПО распространялась также на директоров крупнейших заводов, комбинатов и фабрик страны, имеющих особое народно-хозяйственное и оборонное значение и других руководителей организаций и учреждений, обладающих общесоюзным масштабом.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава двадцать девятая
  
   2.8. Москва. Март 1936 года. Иисус из Назарета.
  
  
  Старший майор госбезопасности, следователь секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР Бармин не удивился порученному необычному делу со многими неизвестными. Кто-то очень влиятельный затеял крупную и сложную игру - предположил он, ознакомившись с куцым делом и переговорив накоротке с его фигурантом.
  Время было такое, что интриги плелись и развивались всюду - в Кремле, в Красной Армии, в многочисленных партийных и советских органах. Не исключением была и Лубянка.
  В ходе нескончаемых расследований всплывали такие фамилии, обладатели которых казались недосягаемыми небожителями, и он никогда ранее не смел бы и предположить, что они враги народа. Встречая их в узких длинных тюремных коридорах в неопрятной и грязной одежде, небритых, со следами побоев и мятущимся в глазах страхом, Бармин испытывал двоякое чувство.
  Отчасти это было удивление, что враг прорвался на такие высокие должности и посты в государстве. Но большей частью преобладала самая настоящая ненависть к этим выродкам, которым было дано все - обслуга, дачи, просторные квартиры, шикарные машины, различные льготы и хорошая зарплата.
  И, главное, они имели власть. Но были внутренними врагами и пытались использовать ее для того, чтобы погубить молодое социалистическое государство, окруженное со всех сторон врагами внешними. И газеты сообщали о разоблачении все новых заговоров и арестах вредителей различного ранга - от слесаря до наркома.
  Не являясь сторонником физического воздействия к подследственным, он, тем не менее, горячо приветствовал и принял к действию требования, недавно принятого, секретного постановления Политбюро о мерах физического воздействия к некоторым категориям подозреваемых, фактически разрешавшего применение пыток к врагам народа, шпионам, диверсантам и вредителям.
  А, как его иначе, гада, расколешь, когда вещественных доказательств тайной преступной деятельности добыть невозможно, и все зависит от показаний его самого и его сообщников. Через руки Бармина, в том числе, в буквальном смысле этого слова, прошли несколько крупных партийных и советских работников, оказавшихся на деле, членами глубоко законспирированного троцкистского подполья....
  Но это, похоже, было дело совсем иного рода. Возможно, оно было началом грандиозной операции, направленной на выявление скрытых врагов советской власти и ее великого вождя в самом Кремле.
  - Уж, не подбираются ли к всесильному Л.М. Кагановичу, - с некоторой оторопью размышлял Бармин, поскольку именно этот, ближайший к вождю человек, считавшийся его соратником, курировал дела церкви и религиозных культов.
  То, что сам нарком Ягода взял дело на контроль, говорило о многом, если не обо всем.
  - Возможно, даже Сталин знает о нем, - подумал следователь и вдруг понял, что в качестве винтика этой, непонятной ему, хитроумно задуманной комбинации, он может быть также уничтожен. Эта мысль враз отогнала его приподнятое настроение, ему стало не по себе.
  Но альтернативы не было - дело поручено ему, и нужно только постоянно держать ухо востро и попытаться, в подходящий момент, спрыгнуть с локомотива, набирающего скорость в неизвестную жуть и, если повезет, остаться на обочине.
  Приведенный из внутренней тюрьмы на допрос, задержанный ему сразу кого-то напомнил своим несколько необычным для Москвы обличьем, но он не стал сразу копаться в памяти - какая разница, где он его видел. Длинноволосый и бородатый, значит из богемы - или артист, или художник, а может - писатель или поэт.
  Переводчик сел по другую сторону приставного столика.
  - Сейчас выясним, что за зверь - Бармин, не спеша, взял бланк протокола допроса и вывинтил колпачок автоматической ручки.
  - Фамилия.
  Переводчик быстро сказал бородатому три слова на незнакомом певучем языке.
  Тот также быстро ответил, но смотрел, при этом, на следователя.
  Он говорит, - из рода Давидова, я, - произнес переводчик по-русски.
   (для удобства, дальнейшее участия переводчика опускается).
  - Давыдов, что ли?
  - Нет. Сын Марии, из рода Давидова.
  - Так и писать?
  - Да.
  - Имя.
  - Иисус из Назарета.
  - Что такое Назарет?
  - Большая деревня.
  - Значит, это место рождения, а имя Иисус.
  - Да.
  - Число, месяц и год рождения.
  - Третьего дня, четвертой недели, месяца Элул, года 3787.
  Бармин отложил ручку и недобро посмотрел в глаза задержанному. Тот взгляд не отвел и, вообще, держался с величайшим достоинством, будто оказал честь своим прибытием в кабинет следователя.
  - Я б, тебе дал Элула, если бы не присутствие переводчика, - подумал следователь, размышляя, какой тактики ему придерживаться при таком вызывающем поведении бородатого.
  - А, может, он просто псих? Скорее всего.
  Он повернулся к переводчику, - спросите его, состоит ли он на учете в психоневрологическом учреждении и, если, да, то в каком.
  Переводчик долго, около трех минут, лопотал с задержанным, а потом сказал, - он не понимает этого вопроса и не знает, что такое психоневрологическое учреждение. Видно было, что приглашенный толмач и сам весьма удручен недостойным поведением задержанного.
  - Ладно, я запишу, как он сказал.
  Бармин дословно записал диковинные установочные данные длинноволосого.
  - Назарет, так Назарет... Галилея - пусть будет и Галилея... Иудейский поп с труднопроизносимым именем Каиафа, что ж - тоже запишем.
  - Пусть пока болтает, что ему на ум взбредет, зафиксируем, как положено этот абсурд, - рассудительно думал он, - придет время, воткнем ему в глотку его первоначальные показания. Кровью отхаркнутся эти бредни юродивому мессии.
  - Род занятий?
  - Проповедник.
  По реакции человека, назвавшегося Иисусом, на задаваемые вопросы, опытнейший следователь подметил - тот прекрасно слышит и понимает, какой вопрос диктует переводчику Бармин.
  - Скрывает знание русского языка, видимо, тщательно готовит ответы, чтобы не было за что зацепиться, - думал следователь, - что ж - это его законное право.
  Бармин не испытывал при этом негодование или возмущение. В Уголовно-процессуальном кодексе четко прописаны права участников уголовного процесса, в том числе и на услуги переводчика.
  Подследственные, да и подсудимые, иной национальности, зачастую, используют этот прием, чтобы иметь дополнительное время для обдумывания своей модели дальнейшего поведения либо вариантов ответов на, весьма неприятные иногда, вопросы. Особой каверзностью отличались прокуроры, поддерживающие в судах государственное обвинение.
  Бармин всегда с удовольствием читал, публикуемые в газетах, судебные речи Генерального прокурора СССР А.Я.Вышинского по наиболее громким уголовным делам. Какая железная доказательная логика! Иногда печатались и стенограммы этих судебных процессов. Своими хитроумными вопросами государственный обвинитель последовательно загонял подсудимых в мудреную ловушку, а затем заключительными репликами, с грохотом, захлопывал крышку. И ведь это не работяг каких-то забитых словесно обыгрывал, а известнейших партийных и государственных деятелей, прославившихся в прошлом своей ученостью и мудростью....
  Записывая, он внимательно поглядывал на лицо подследственного - не проявится ли на нем притворство в созданном им образе. Нет. Тот был серьезен, спокоен и сосредоточен. Более того, следователь уже ощущал исходящую от него уверенность и духовную силу.
  Но поскольку сказанное, не то, что сильно смахивало на бред, а, по сути своей, им и являлось, он отнес это на счет возможного стойкого помешательства задержанного. Практика показывала, что такие люди, зачастую, сами свято верят в свои слова и являются неплохими рассказчиками и ораторами.
  - Пускай плетет свои небылицы, раскрашенные библейскими картинками, - Бармин был даже доволен, - это будет веским основанием для назначения судебно-психиатрической экспертизы на предмет вменяемости подследственного. А, это, как минимум два месяца, может за это время, хоть что-то прояснится.
  Следователь пока не понимал, в качестве кого проходит по делу этот человек. Отчасти - потерпевший. Судя по телесным повреждениям, над ним кто-то здорово поизмывался. Но без всяких документов, по-русски не понимает, или делает вид, что не понимает, не может объяснить, как оказался в Москве. А, главное, о своей прошлой жизни городит всякую несуразицу. Значит, можно его рассматривать и в качестве подозреваемого. Надо зайти к Молчанову, доложить и посоветоваться - тот дока по всякой иезуитстике.
  Он уже писал четырнадцатую страницу, а конца повествования о скитаниях по всяким там Самариям и Галилеям, все не было видно. Переводчик тоже уже пообвык, втянулся, часто что-то уточнял у допрашиваемого на своем тарабарском языке и старался изложить его странствия и деяния, как можно более красочно.
  Но, когда дело дошло до... римского?... прокурора?... Пилата, о казни и распятии на кресте, Бармин решительно отложил авторучку и с сомнением глянул на уже записанное.
  - На сегодня, хватит, - решил он, - косит или нет он под сумасшедшего, экспертиза покажет. Во всяком случае, неплохое знание Библии он, кажется, демонстрирует.
  Он не был полным профаном в религиозных вопросах. По одному из дел, находившемся в его производстве, была изъята целая куча церковных книг, в том числе несколько библий. Одна из них с готическим текстом, но остальные отпечатаны по-русски, правда, старым дореволюционным языком с "ятями" и буквой i, но читать было можно.
   Бармин, с интересом прочел жизнеописание Иисуса Христа, по сказаниям евангелистов, и, как следователь, сразу обратил внимание на многочисленные противоречия и расхождения изложений одних и тех же событий. Конечно, он совершенно не запомнил различных названий и имен, но суть ухватил. Интересно, что скажет по этой части мнимый "мессия".
  - Давайте-ка, поговорим без протокола, - предложил он.
  Допрашиваемый, естественно, протеста не выразил. Видно было, что воспоминания несколько взволновали его, грудь его вздымалась, глаза лихорадочно блестели.
  - Допустим, что Вы тот, за кого себя выдаете, - согласился следователь, - допустим..., - и с ехидцей в голосе продолжил, - скажи тогда, отчего книга, посвященная тебе, называемая у нас Библией, полна разночтений, противоречий и неясностей? Разве твои ученики не были все время рядом с тобой? Почему же они пишут по-разному?
  - Это и есть часть поиска Истины, - спокойно ответил задержанный, ничуть не удивившись, - это путь познания, человек познает бога в многообразии его.
  - Но ты же говорил ученикам одно и то же, а они истолковывают твои слова по-разному.
  - Слова не говорят о главном - важно неизреченное. Я учил их, но не читал им проповедей прямых и определенных, как стрела в полете. Поэтому каждый из них понимал мое учение по-своему и по-всякому его изложил, сообразно своему уму, знаниям и опыту. Я этого и добивался. Каждый человек должен сам пройти путь познания к Истине, и этот путь должен быть своим, не протоптанным чьими-то умелыми и уверенными шагами. Все ищут свое, а не то, что угодно Иисусу Христу. Человек волен выбрать добро, однако не под давлением Добра, как такового, но от противления Злу ....
  Бармин слушал внимательно, захваченный безупречной логикой изложения, меткими простыми сравнениями, завороженный фанатичной уверенностью собеседника в своих, четко выражаемых мыслях.
  - Человек силен духом, а дух - это вера, спокойно продолжал тот, - но человек может существовать только в единстве духа, души и тела. Без тела он является привидением, без души - животным, а без духа - фантомом. Без тела, души и духа одновременно есть только бесплотный неосязаемый прах ....
  - Если это и сумасшедший, - предположил Бармин, - то сумасшедший, в прошлом с феноменальной теоретической подготовкой в вопросах религии, логики и философии.
  Некоторые рассуждения он просто не воспринимал, не понимая их скрытой сути, но чувствовал, что они верны.
  - Кто же он на самом деле? - следователь снова вгляделся в лицо задержанного, - определенно я где-то его видел.
  Кончик нити, тянущейся к воспоминаниям, был рядом, он его ощущал, но схватить не мог.
  - Хорошо, - сказал он, наконец, - на сегодня хватит, у нас впереди еще много времени. Ответьте мне еще на один простейший вопрос, только понятным языком, без всяких там экивоков. Чем Вы отличаетесь от обычного человека?
  - Человек знает только то, что ждет его в конце пути, - ответ последовал незамедлительно, - тайны же многочисленных остановок, бесчисленных дорог, троп и тропинок, уходящих в стороны причудливыми извивами, ему неведомы. Я же знаю все.
  - Где я буду ровно через неделю? - не удержался следователь, точно зная, что через семь дней он отбывает в командировку в Брянск.
  - Ровно через неделю Вы окажетесь в своем госпитале с ....
  - Достаточно, - Бармин расхохотался вполне искренне. Здоровьем он обладал отменнейшим, чувствовал себя великолепно, а в госпитале бывал лишь на ежегодных профосмотрах.
  Задержанный понурился, а следователь нажал на кнопку, вызывая конвоира.
  - А, Вам, спасибо, - приветливо кивнул он переводчику, - Вы прекрасно справились с нелегким делом, завтра я Вас вновь приглашу.
  Переводчик зарделся, как девушка, - этот язык очень редкий, - только и сказал он застенчиво.
  - До свидания.
  - Всего Вам доброго.
  Бармин сложил листки с допросом в неподшитую еще папку, положил ее в сейф, а оттуда достал дело о вредительстве на авиационном заводе. Один из подследственных, проходящих по этому делу, утверждал, что во вредительской организации состоит и директор Брянского машиностроительного завода, откуда шли поставки на авиационный завод. Следовало тщательно подготовиться к его допросу и припереть скрытого врага к стенке неопровержимыми фактами.
  Он бездумно листал страницы, глядя в них невидящими глазами. Какая-то неотвязная мысль - жгучая, острая, беспокойная вертелась в голове, росла, округлялась, детализировалась и никак не могла выплеснуться во всей полноте.
  Следователь обхватил голову руками и помотал ей.
  - Где я видел это лицо? Эта рыжеватая бородка. Длинные волосы цвета спелого ореха. Впалые щеки и лихорадочный блеск фанатичных глаз, - память ворошила облик знакомых, лица подследственных, приметы разыскиваемых преступников....
  Есть. Отточенная профессиональная память редко его подводила. Арест настоятеля Храма Христа Спасителя. Он стремительно закрыл кабинет и сбежал в полуподвальное помещение, где хранились вещи, конфискованные при обысках, выемках и изъятиях.
  В подвале пахло затхлостью, пылью и еще чем-то неуловимым, характерным для всякого рода складов. Пожилой старший сержант в мешковатой форме вымученно таращил на него осовелые полусонные глаза из окошка своей дежурной каморки.
  - Мне нужно сличить приметы одной конфискованной вещи, - быстро сказал Бармин, боясь передумать, - где у вас хранятся ценности, изъятые из Храма Христа Спасителя, который был взорван?
  - Вы хотите взять с собой? - с продолжительным зевком протянул страж конфиската и потянулся за толстой амбарной книгой, чтобы внести соответствующую запись.
  - Нет. Я хочу лишь взглянуть. Быстрее, черт возьми, я спешу.
  Следователь никуда не спешил, он страшился своей догадке и не хотел оттягивать мучительного времени встречи с ней.
  Старший сержант подобрался, полистал другую толстую книгу, вытащил связку ключей из висевшего на стене шкафчика и торопливо засеменил по узкому коридору, по обеим сторонам которого выстроились одинаковые железные двери со встроенными замками, ведущие в складские секции.
  - Так, - дежурный сличил номер на двери секции с номером на ключе, - это находится здесь.
  Он открыл дверь и включил освещение. Мимо лежащих на стеллажах, опечатанных мешков и ящиков, Бармин поспешил к дальней стене, где, прямо на полу, беспорядочными рядами, друг на друге, стояли картины и иконы в простых, золоченных и серебряных рамах и окладах.
  Он стал перебирать их, переставляя в стороны.
  Не то. Не то. Не то....
  Вот. Тяжелая большая икона, или картина, Бармин в этом не разбирался, в деревянной раме, старого, на вид, дерева, красноватого цвета. Она была покрыта толстым слоем пыли. Он торопливо стер пыль рукавом гимнастерки с лица, изображенного на ней мужчины.
  С картины на него скорбно смотрел лик человека, упорно именующего себя на допросах Иисусом из Назарета. Непослушными пальцами Бармин развернул бирку эксперта-искусствоведа, определявшего принадлежность и ценность картины.
  "Иисус Христос - Спаситель человеческий. Авт. Лукас Кранах Старший. Около перв. пол. 16 века. Бесценна. Эксп. Ю.В.Нефедов."
  Пол поехал в сторону, картина, вывалившись из разом ослабевших рук, с глухим стуком ударилась о деревянный пол. Бармин схватился руками за стойки стеллажа, к глазам подступила тьма.
  - Что с вами, товарищ старший майор? - откуда-то издалека донесся испуганный голос сопровождающего....
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава тридцатая
  
   2.9. Генрих Ягода. Он же Енурих Иегуда из Вифлеема.
  
  
   Переступая через высокий порог, Бармин зацепился сапогом за уголок ковра и чуть не чертыхнулся, но прикусил язык - в обширном помещении приемной со скудной мебелью находились еще два человека. За столом, уставленным разнокалиберными, но лишь двух цветов - слоновой кости и черным, телефонами на простом стуле сидел человек в синей коверкотовой гимнастерке с петлицами старшего майора госбезопасности. Рядом за приставным столиком быстро стрекотал на пишущей машинке капитан со знаками различия танкиста.
   Оба мельком взглянули на вошедшего. Второй продолжил свое занятие, изредка посматривая на лежащий рядом печатный текст, испещренный пометками, сделанными красным карандашом. Заметив взгляд старшего майора в сторону перепечатываемой бумаги, он прекратил стучать по клавишам, перевернул бумагу тыльной стороной кверху и уставился на следователя немигающим взглядом.
   Тот, хотя и привычный к острым неожиданным ситуациям, все же смутился и неловко, демонстративно отвел глаза в сторону.
   - Бармин? - спросил первый. И получив утвердительный ответ, снял трубку черного телефона без наборного диска и просто сказал в него фамилию вошедшего.
   - Проходите, Вас ждут, он положил трубку на место.
   Старший майор взялся за бронзовую ручку двери и толкнул ее, машинально, отметив висевшую на ней блестящую латунную табличку со строгой гравировкой: Народный комиссар СССР и внизу большими буквами: ЯГОДА ГЕНРИХ ГРИГОРЬЕВИЧ.
   Уже с порога он отдал честь сидевшему в глубине громадного кабинета небольшого роста человеку с большими золотыми звездами в петлицах. Сразу бросались в глаза большой выпуклый лоб с залысинами и черные, раздвоенной щеточкой, усы.
   - Товарищ Генеральный комиссар государственной безопасности, - начал вошедший, - старший....
   Но Ягода, подняв правую руку, махнул ладонью вниз, останавливая стандартное представление, и той же рукой указал на стул с прямой спинкой, стоящий в ряду таких же, в начале длинного стола для совещаний, покрытого зеленым сукном.
   - Что Вы можете сказать о личности человека, в отношении которого Вами проводится расследование, - отрывистые рубленые слова сразу настроили следователя на привычное четкое изложение сути дела.
   - Неизвестный, задержанный без одежды и документов в Марьиной Роще, допрошен мною трижды..., - докладывая наркому, Бармин автоматически фиксировал всю обстановку кабинета.
   Прямо над высоким черным кожаным креслом, в котором сидел Ягода, висел большой портрет Сталина. Вождь смотрел строго, с мудрым прищуром внимательных глаз и, казалось, слегка усмехался в усы.
   Справа над плечом наркома, ниже и правее портрета Сталина в простой деревянной рамке висело исполненное крупными черными буквами Постановление ЦИК и СНК Союза ССР, текст которого гласил:
   1. Установить звание - Генеральный комиссар государственной безопасности.
   2. Присвоить звание Генеральный комиссар государственной безопасности тов. Ягоде Генриху Григорьевичу, Народному Комиссару Внутренних Дел Союза ССР.
  
  Председатель Центрального Исполнительного
  Комитета Союза ССР М. Калинин
  
  Председатель Совета Народных
  Комиссаров Союза ССР В. Молотов
  
  Секретарь Центрального Исполнительного
  Комитета Союза ССР И. Акулов
  
   На противоположной от Бармина стене висела громадная картина художника Б. Иогансона "Сталин и Ягода на строительстве Беломорско-Балтийского канала". Вождь шел в центре в военной шинели, без знаков различия и военной, немного приплюснутой, фуражке со звездочкой. Правая рука засунута за борт шинели, лицо умное и сосредоточенное. По его левую руку находился улыбающийся Ягода, также в форме, но еще старой - ОГПУ. Немного сзади и справа шел Молотов в черном пальто, черной круглой шляпе, в галстуке и в очках, он что-то говорил. За ним следовал Ворошилов в военной форме, он полуобернулся в сторону стройки. Задним фоном служил огромный шлюз с темной водой внизу, но еще недостроенный.
   В наркомате шептались, что картина была написана заранее, задолго до посещения Сталиным великой стройки, а вместо Ворошилова был изображен нарком путей сообщения Лазарь Каганович, которого пришлось замазать.
   За спиной Бармина на стене висела очень большая и подробная политическая карта Советского Союза. Кроме мебели и ковра больше в кабинете ничего не было.
   ... полагаю, что его религиозные воззрения носят антисоветский характер. По картотекам и спецучетам не числится. В преступной деятельности не замечен, - закончил доклад следователь.
   - Как же, - добродушно улыбнулся Ягода, но в голосе его зазвучал металл, - а контрреволюционная агитация и пропаганда, вы же сами сказали об антисоветской направленности его воззрений.
   - Но, ведь нужно, чтобы он их распространял, до кого-то доводил..., - растерялся Бармин, - следствием не добыто....
   - Пока не добыто. И плохо, что не добыто, - с укоризной проговорил нарком, но глаза его сузились, а губы под щеточкой усов плотно сжались.
   - Виноват, товарищ Генеральный ..., - вскочил следователь.
   - Виноват..., - все тем ровным голосом, с металлическим оттенком, согласился глава НКВД, - не додумали, не посоветовались, к Молчанову не зашли....
   К Молчанову, начальнику секретно-политического отдела, следователь, как раз, заходил и пытался выяснить, что же делать с совершенно бесперспективным делом, но тот лишь отмахнулся - не до тебя. Бармин не стал говорить об этом наркому по понятным причинам и лишь опустил голову.
   - Виноват, - вновь потерянно пробормотал он.
   - Говорите, не доводил... не распространял, - продолжал нарком, - а, вы - разве не человек? Вам он говорил?
   - Так точно.
   - Значит, уже доводил и распространял....
   - Так точно.
   - А, патрульные, что его задержали... а, врачи, что его лечили... и другой медицинский персонал..., а, психиатры и другие эксперты, что его опрашивали... а, сокамерники, что с ним сидят...
   - Так точно, - убито сказал Бармин, уже видя себя, в лучшем случае, разжалованным.
   - А, вы говорите не рапространял, не доводил..., - совсем уж ласково сказал нарком, заглядывая собеседнику в глаза.
   - Так точно. То есть, никак нет! То есть... - запутался следователь, почуявший себя уже укрывателем преступника и прощавшийся со свободой, а то и с жизнью.
   - Вы ведь, никого больше не допросили....
   Бармин допросил патрульных - по поводу обстоятельств задержания, а также врачей и судмедэкспертов по вопросам, связанным с причинением задержанному многочисленных телесных повреждений, но промолчал и об этом.
   - Так точно, - лишь, еле шевеля помертвевшими губами, прошептал он.
   - Вот и допросите. Они ведь все вам расскажут, правда?
   - Так точно, товарищ Генеральный комиссар! - жизнь возвращалась к Бармину, - он поднял глаза и преданно ел ими начальство.
   - И предъявляйте обвинение по 58-10 (контрреволюционная агитация и пропаганда) и, конечно, по 58-11 (контрреволюционная организованная деятельность). Через пять дней, чтобы дело лежало у меня на столе!
   - Есть, товарищ....
   - Идите, - махнул рукой Ягода.
   - Правильно говорил Молчанов, характеризуя Бармина, что по своим качествам тот не подходит для самостоятельной деятельности и руководящей работы, - признал нарком, провожая его взглядом. - Хороший следователь, очень толковый исполнитель, но начальник - никакой. Действует только в рамках своего видения расследования.
  Бармин, действительно, не мог мыслить масштабно и не умел двумя-тремя словами поставить задачу подчиненным. Ему легче было сделать работу самому, чем приказать. А, приказав, он затем принимался дотошно объяснять подходящую модель выполнения задания непосредственному исполнителю. Хотя цель, поставленную ему самому, он достигал, порой, путями разнообразными и изобретательными....
   Выскочивший в приемную следователь, сначала даже не сообразил куда попал и дернулся было обратно к двери, из которой вышел. Однако сидевшие, по-прежнему, за столами офицеры, сделали большие глаза, и Бармин, наконец, сообразив - шагами, уходящего от опасности человека ввернулся в нужную дверь. Офицеры понимающе переглянулись.
   Ягода придвинул к себе документ, адресованный Сталину. Все бумаги на имя вождя он вычитывал и правил лично, а, иногда и сам исполнял.
   " ... за 1934 год изъято в Москве 12 848 человек, занимавшихся нищенством, из них 12 231 высланы на родину, 408 человек устроены в московском отделе социального обеспечения и 209 человек освобождены под подписку: впредь обещали не заниматься нищенством....".
   - Так, все правильно. Ну и сволочь этот Ярославский. Поперли из секретарей ЦК, так активничать начал. Пишет докладные Сталину по разным проблемам, НКВД еще и нищими должен заниматься, - человек с маршальскими звездами в петлицах раздумчиво потер щеточку усов, - надо поручить - пусть компромат на него поищут.
  Он расписался и вписал внизу дату: 6 марта 1936 года. Кресло скрипнуло новенькой, еще пахнущей кожей....
  Ровно двести дней осталось занимать ему это кресло. 26 сентября Ягода будет освобожден от занимаемой должности и несколько позже его назначат наркомом связи. А через два года и девять дней, в 2 часа ночи, в присутствии Генерального прокурора СССР А.Я. Вышинского, он будет расстрелян в подвале известного дома по Никольскому переулку.
  Воланд ошибок не прощал, а замыслы вождя всего мирового пролетариата товарища Сталина всегда осуществлялись с ужасающей точностью....
  Ягода устал. День был тяжелый и кровавый. Всегда после таких дней ему снился один и тот же странный и страшный сон, он знал его уже наизусть....
  ... Он - Енурих Иегуда, рожденный в Вифлееме древней Иудеи и изгнанный оттуда жрецами за то, что призывал соплеменников бороться с захватчиками. Веру в свое предназначение он обрел, когда бродячий раввин-проповедник, с пронзительными голубыми глазами, сказал при встрече: Шалом! Я рад видеть сына Мататьягу. Да, будешь ты защитой и мечом Израиля!
   Небольшого роста, но очень крепкий, жилистый и выносливый, скитаясь по Палестине, он набрал отряд смелых и свободолюбивых людей, которые не боялись сражаться с римлянами. Они скрывались в горах и, спускаясь с них, нападали на разрозненные группы легионеров и убивали их.
  - Мы не станем встречаться лицом к лицу с их большим войском. Но мы будем всюду нападать на них, чтобы они не знали покоя ни днем, ни ночью, чтобы они не отважились сунуться в горы и ущелья, нас будет больше с каждым днем, и скоро вся Иудея станет для них ловушкой. Пусть их войска топчут пока наши поля - мы уйдем в горы. Пусть они попробуют пойти в горы - там каждый камень будет против них. А, когда мы станем умелы и, когда нас станет много, мы сами спустимся с гор и прогоним захватчиков.
  Так говорил Иегуда своим воинам. И слова его начали сбываться. Первым крупным сражением возле деревни Модиине они показали свое умение, расстроили боевой строй римлян, и все они были истреблены. Правда, погибло и много евреев, но с тех пор в душах людей появилась вера в победу.
  После Модиина десятки деревень превратились в пепел. Взбешенные римляне не щадили никого. Но и армия Иегуды росла за счет стекающихся со всей страны беглецов.
  Наместник Иудеи Апполоний расставил по дороге из Модиина в Иерусалим сотни кольев, на которых торчали головы убитых евреев, а сам с пятью тысячами солдат рыскал по Иудее, разыскивая Иегуду и его повстанцев.
  Около Бет-Эля произошла первая стычка, но Иегуда не решился дать решающего сражения, римляне были сильнее за счет умения действовать коллективно - строем и рядами и лучше владели холодным оружием. Армия Иегуды была сильна лучниками и пращниками. Эфиопы научили их, как превращать пику в копье, которое можно метнуть во врага и, как крепить к нему кусочки кожи, которые направят его в полете точно в цель. Евреи, прибывшие из Александрии, помогли изготовить несколько катапульт, наподобие римских.
  Через несколько месяцев у Иегуды было около пятнадцати тысяч воинов, не считая многих людей, которые не были толком вооружены и необучены.
  - Да поможет нам Яхве и да простит нас Яхве, - сказал тогда он, - мы дадим решающее сражение Апполонию.
  Войско стало лагерем возле городка Офраим, поджидая возле узкого ущелья армию Апполония, чтобы, в случае неудачи уйти ущельем в горы. Римляне, по донесениям разведчиков должны были появиться завтра днем. И Иегуда решил провести ночь в Офраиме у своей возлюбленной Афеллы, потерявшей родителей и двух своих братьев от мечей сирийцев - римских наемников.
  Ночь с прекрасной Афеллой была длинна и очень коротка. Лишь под утро Иегуда забылся сном, а когда проснулся, солнце уже дало деревьям длинную тень. Едва оторвавшись от возлюбленной, он большими прыжками понесся к своему войску.
  Но войска уже не было.
  Его воины лежали, вперемешку, на пропитанной кровью, вытоптанной земле, изрубленные римскими мечами, утыканные длинными сирийскими стрелами, раздавленные могучими ногами индийских слонов.
  Он окинул печальную панораму битвы и глазами опытного полководца увидел, как она развивалась.
  Подлый Апполоний напал на лагерь ранним утром с двух сторон. Спереди он двинул пехотинцев, построив их греческими фалангами, а когда воины Иегуды ввязались в бой, сзади подошли индийские боевые слоны. На их спинах, в деревянных корзинах, сидели сирийцы, осыпавшие с тыла защищавшихся тучами стрел.
  Люди Иегуды никогда не видели слонов и это, вероятно, оказалось решающим фактором. Судя по всему, произошла паника, и римляне с их наемниками-сирийцами без труда перебили охваченных страхом неопытных еще воинов.
  Никто из евреев не ушел живым, иначе кто-то из спасшихся прибежал бы в Офраим, и Иегуда из первых уст узнал бы о случившемся. Всех раненых добили.
  Он бродил по каменистой земле, ставшей разом могилой всей его армии, всматривался в знакомые лица, искаженные смертью, и слезы непрерывно текли из его глаз, никогда до этого, не исторгавших этой жалостливой влаги.
  Вот лежит на боку кузнец Эльазар, руки его еще сжимают длинный боевой топор, которым он владел превосходно, но в спине торчат две стрелы, а голова сбоку разрублена.
  Вот верный Рувим, иссеченный до неузнаваемости, он опознал его лишь по кожаному нагруднику, который подарил ему после Модиина, за храбрость.
  Вот Рагеш, вот Ионотан, вот александрийский ремесленник Ганиб....
  Он их предал. Он был не с ними в этот жуткий час. Он посмел не погибнуть с теми, которые поверили ему, как богу.
  - Но я тоже никогда не сражался против слонов, - закралась предательская мысль, - как бы я им помог?
  - Ты лжешь, порождение Аваддона, - решительно произнес он вслух, - ты взялся вести в бой этих людей и должен был умереть вместе с ними, и ты слышал, как можно противостоять слонам, нужны лишь зажженные факелы.
  Иегуда обратил к небу мокрое от слез лицо, оно было безоблачным и приветливым.
  - Не прощай меня, Яхве, - тихо сказал он.
  Ему не требовалось ничьего прощения - он не простил себя сам. Его жизнь больше никому не была нужна.
  Он вынул из ножен джангар - длинный арабский меч, поставил его рукоятью в выбоину лежащего на земле камня и, придерживая обоюдоострое лезвие одной рукой, с размаху кинулся на него грудью.
  Последнее, что видел Иегуда, падая на бок - глаза стального цвета, нагнувшегося к нему существа в черном плаще, с шеи которого свисала толстая блестящая металлическая цепь с маленьким черным черепом внизу.
  - Вот и Демон Смерти пришел за мной, - прошептал он и провалился в небытие....
  И уже, как бы со стороны, он наблюдал, как возле рухнувшего тела возникли ниоткуда два субъекта. Приземистый и рыжий деловито вытащил из груди мертвеца меч и, бросив его наземь, подхватил тело справа, а второй - длинный и клетчатый подставил свою шею под левую руку. Переглянувшись, они разом взмыли к небесам и исчезли в вышине....
  Этот удивительный, проникновенный до реальности, цветной сон сопровождал Ягоду уже много лет, с тех пор, как 27 октября 1929 года он был назначен на должность первого заместителя ОГПУ. Поразительно, но он совершенно не помнил свою жизнь до этого дождливого октябрьского вечера, когда он вошел под мрачные своды массивного здания на Лубянке,2.
  Конечно, он знал свою биографию, но абсолютно не помнил этапов ее прохождения. Пришлось изучать ее по бумагам, имевшимся в его двух личных делах - в ЦК партии и в ОГПУ.
  Под соском на левой груди у него имелся продольный шрам, длиной семь сантиметров. Его происхождение было также загадкой для Ягоды. Но в автобиографии, написанной, несомненно, его рукой, при вступлении в апреле 1917 года в партию большевиков, было отмечено, что в 1905 году в баррикадных боях на Красной Пресне молодого Ягоду полоснул по груди шашкой царский казак. Существовала какая-то неуловимая связь между полной потерей в памяти большей части своей жизни и загадочным, изрядно надоевшим уже, сном.
  - Вероятно, меня когда-то контузило, - решил однажды он, - отсюда и потеря памяти.
  Но спрашивать об обстоятельствах возможной контузии не решился, что-то его удерживало....
  Ягода нажал на кнопку внизу столешницы и отдал письмо, адресованное Сталину, вошедшему человеку со знаками различия старшего майора.
  - Спецкурьером, секретной почтой, - распорядился он, хотя необходимости секретить проблему нищенства в Москве не было. Однако вся переписка вождя с НКВД по неписаному правилу шла только по секретной почте.
  Нарком покрутил головой, скосив глаза на маршальскую звезду на петлице. Шея ныла с правой стороны и его немного знобило. Затылок наливался неприятной тяжестью.
  - Надо поехать к Тимоше, - решил он. Тимошей ласково называли невестку знаменитого пролетарского писателя Максима Горького. Она была его любовницей и единственным в мире человеком, к которому он был искренне привязан. Тимоша, как две капли воды, походила на возлюбленную Афеллу того Енуриха Иегуды из бесконечно повторяющегося сна.
  Непонятная дружба с Горьким, великим инженером человеческих душ, иногда тяготила его. Он чувствовал, что его интеллект несравним с умственными способностями писателя, но их обоих, отчего-то искренне тянуло друг к другу. Они постоянно вели оживленную личную переписку.
   Ягода, благодаря своим возможностям знал о Горьком все, вплоть до его пристрастия вести личную жизнь на два и более фронтов. Алексей Максимович, в свою очередь, даже не подозревал о любовной связи своей невестки и всесильного главы НКВД. Как не знал об этом и сын писателя Макс (Максим), являвшийся законным супругом Тимоши.
  - Итак, Он меня нашел, - мучительно размышлял Ягода, сидя на мягком сиденье большой черной машины без номерных знаков, которая везла его на съемную конспиративную квартиру, где уже ждала любвеобильная Тимоша.
  Задача, поставленная посланцем человека с глазами стального оттенка, немало его, вначале, подивила. Отдать под суд с расстрельной статьей безвестного найденыша из Марьиной Рощи. Только и всего. Тут что-то было не то. Даже безнаказанно убить беззащитного, во всех отношениях, незнакомца было под силу любому оперативнику НКВД, любому рядовому милиционеру. Мысли скакали вразброс и никак не желали выстроиться логической цепочкой.
  Еще три дня назад он был совершенно другим человеком. Визит представителя, загадочной неземной силы, являвшейся, регулярно, в его снах Демоном Смерти далекого иудейского предводителя восставших евреев Енуриха Иегуды, перевернул его жизнь, похоже, в третий раз. Бросившийся грудью на острие меча....
  - Стоп, ....
  Машина резко затормозила и наркома кинуло вперед.
  - Это я не тебе, - без досады и гнева махнул он водителю.
  Автомобиль мягко тронулся с места.
  - Енурих Иегуда - Генрих Ягода, - вот откуда у него такие странные имя и фамилия, - и шрам... и потеря памяти....
  Все стало на свои места. Все совпало и, в то же время, эти совпадения совершенно ничего не объяснили. Ягода верил в воздействие на окружающий мир иных мистических сил, но не до такой же степени. Затерявшаяся во тьме веков древняя Иудея и современная Москва - их ничто не могло связать.
  Еще три дня назад....
  Да, три дня назад он не ведал иной заботы, как служить вождю. Сегодня он являлся уже слугой двух господ.
  В тот день с утра он разговаривал по прямой связи с товарищем Сталиным. Вождь интересовался, как выполняется его указание о разработке Томского, выведенного в 1930 году из состава Политбюро, после того, как он высказался против применения чрезвычайных мер при проведении коллективизации и индустриализации.
  - Да, товарищ Сталин, - произнес он в телефонную трубку, - он по-прежнему стоит на позициях "правого уклона"....
  В это время вошел заместитель Ягоды Фриновский, причем зашел без доклада, как этого всегда требовал пунктуальный нарком. Ягода не мог прервать разговор, чтобы сделать своему заместителю замечание. К тому же он подумал, что, вероятно, случилось нечто срочное.
  - .... встречается он с Бухариным, Рыковым, Шаранговичем, Зеленским..., - глава НКВД обладал очень хорошей памятью и перечислил длинный ряд фамилий, не заглядывая в бумаги.
  Фриновский, тем временем, подошел к столу и сел, и это взбесило Ягоду. Сам он стоял. Он всегда стоял, когда разговаривал по телефону со Сталиным. Его заместитель сел, даже не испросив разрешения, в то время, как начальник стоял - это было невиданным прямым нарушением субординации.
  - ... будет исполнено, товарищ Сталин, справка будет готова сегодня же. До свидания, товарищ Сталин.
  Ягода положил трубку и оборотил свое грозное лицо к заместителю, собираясь устроить ему хорошую выволочку. Он уже открыл рот, но тот его опередил.
  - Доброе утро, Генрих Григорьевич! Скажи дежурному офицеру, чтобы никого не впускал. Есть разговор, - деловито сказал он каким-то измененным хрипловатым голосом.
  Лоб и скулы наркома стали багровыми, усы грозно встопорщились, от негодования он не мог даже начать разнос - заместитель, помимо всего прочего, назвал его на "ты".
  - А, может, я уже смещен? - мелькнула трусливая мыслишка, - и он назначен на мое место?
  Охваченный страхом, нарком машинально нажал кнопку под столешницей и скомандовал вошедшему дежурному офицеру, - никого не впускать!
  Лицо же Фриновского моментально преобразилось - всегда, приторно-доброжелательное, оно стало неописуемо безобразным, будто отмеченным печатью злобной гримасы, из-под вздернувшейся верхней губы показался кривоватый желтый клык.
  - Оборотень, - первым, что пришло на ум, поразился Ягода, веривший в мистику, и сунул руку в ящик стола, где лежал надежный вальтер.
  -Ни-ни-ни, - раздельно, с выделением слогов, хриплым голосом, пробурчал сидевший и укоризненно помахал толстым указательным пальцем с грязным длинным ногтем, - никаких вальтеров.
  Сказанным он полностью парализовал волю Ягоды - о лежащем в выдвижном ящике вальтере не знал никто. Следующая же фраза ввергла наркома в состояние ступора, она говорила о способности пришельца читать мысли.
  - И не надо считать меня оборотнем, - продолжил уродливый и страшный незнакомец, - я посланец от Него....
  И к Ягоде, сразу же, неизвестно по каким причинам, пришло понимание, что речь идет о сверхъестественном существе со стальными глазами, наблюдавшем последние мгновения жизни Енуриха Иегуды из опостылевшего ему сна. И пришла уверенность, что он должен выполнить безоговорочно все указания, которые будут переданы ему необычным посланцем.
  - Первое, ..., - не ожидая, видимо, иной реакции, начал тот....
  - ... И последнее. Об этом никто не должен знать, даже несравненная твоя Тимоша, которой ты вверяешь, расслабясь, и некоторые государственные тайны, а также ведомственные секреты. Грехов на тебе висит много.
  Ягоду передернуло.
  - Как иудею тебе прекрасно известен древний иудейский обычай. Раз в год они выбирали большого белого козла и взваливали на него все грехи. После чего козла публично торжественно сжигали, и считалось, что грехи их сгорали вместе с ним. У мессира на этот счет иная позиция - козла отпущения не будет, либо ты сам сыграешь его роль.
  - Но, послушайте ....
  - Ты же, продолжаешь служить, как и прежде, - жуткий гипнотизер встал и прошел в дальний угол кабинета, где таилась под портьерой дверь, ведущая в апартаменты для отдыха. Он, не глядя, уверенно отодвинул занавесь, открыл дверь и скрылся в полумраке комнаты.
  Ягода бросился за ним.
  - Но ..., - закричал он, собираясь уточнить один нюанс поставленной задачи.
  В помещении, предназначенном для отдохновения и сна, никого не было. Нарком щелкнул выключателем - искрящийся свет великолепной хрустальной люстры проник во все уголки комнаты. Никого. Лишь бесстрастная поверхность большого зеркала подернулась затухающей рябью и не дала отражения застывшего перед ним человека в маршальском мундире.
  Несколько долгих секунд Ягода непонимающе смотрел на мутный экран зеркала, затем, в отчаянии, взмахнул рукой и вернулся в свой кабинет, забыв выключить свет. Трясущимися руками он открыл стальную дверцу массивного серого сейфа, вытащил из его недр початую бутылку коньяка и сделал несколько лихорадочных торопливых глотков прямо из горлышка бутылки. Струйка янтарной жидкости оставила темный след на отвороте мундира.
  На приставном столике ожил динамик.
  - Товарищ Генеральный комиссар, к Вам Ваш заместитель Фриновский, - голос дежурного офицера был полон нескрываемого смятения....
  Переговорив с настоящим Фриновским по поводу усиления режима пограничного контроля на восточных границах государства и растущей активности японской разведки, Ягода нажал на клавишу внутренней переговорной связи.
  - Молчанов, - вопросительно сказал он, - что у нас с делом неизвестного, задержанного в Марьиной Роще?
  - Дело закончено и готово к отправке в суд, товарищ народный комиссар, - начальник секретно-политического отдела всегда был в курсе всех следственных действий, - нужно готовить справку для товарища Сталина и....
  - Почему для товарища Сталина, - Ягода недоумевал, - что вы там такого еще понакопали, что нужно докладывать Самому?
  - Ничего особенного, просто, в соответствии с действующим циркуляром, все дела по служителям культа, а обвиняемый по роду занятий проповедник, должны докладываться лично товарищу Сталину.
  - Да, верно, - вспомнил нарком, - так, в чем дело, долго подготовить справку?
  - Следователь, который вел дело, слег в госпиталь с сердечным приступом и весьма серьезным.
  - Ну, так подготовьте справку сами!
  - Есть, товарищ народный комиссар. К утру справка будет готова.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава тридцать первая
  
   2.10. Иосиф Сталин. Вождь. Велик и ужасен.
  
   Сталин был велик и ужасен.
   Он оставил великие свершения
   и ужасные преступления.
   (К. Симонов)
  
  
   Человек, в кителе, простого покроя, но из очень хорошего высокого качества, шевиота серо-защитного цвета, неспешными монотонными шагами ходил по кабинету. В левой руке его была погасшая трубка, правая цеплялась ладонью за борт кителя, застегнутого на все пуговицы, над второй пуговицей, если считать снизу. Волевое усатое лицо, несколько испорченное большими неровными оспинами, было задумчиво и сосредоточенно.
   География его передвижения поставила бы любознательного наблюдателя в тупик. Он шел от окна к большому письменному столу, на краю которого лежала аккуратная стопка книг. Не доходя, неожиданно останавливался, замирал на месте, словно к чему-то прислушиваясь, разворачивался направо, на девяносто градусов и шагал уже в другой конец кабинет, к двери, прикрытой тяжелой коричневой портьерой.
   За дверью находилась довольно скромная комната отдыха с диваном, маленьким столиком и двумя стульями. Комната эта продолжалась еще одной дверью, ведущей в туалет.
   Однако и до двери человек с трубкой в руке не достигал двух шагов. Он вновь делал поворот, но уже меньше прямого угла и шел к большой карте мира, висевшей на стене и полуприкрытой, для чего-то шторками, будто она была секретной.
  Возле карты он останавливался, внимательный, чуть прищуренный, взгляд его окидывал карту, на чем-то ненадолго задерживался и спешил дальше в сторону западного полушария. Хмыкнув, чему-то своему, человек разворачивался градусов на сто двадцать и направлялся к тяжелой дубовой входной двери.
  Пытливый наблюдатель, несомненно, был бы удивлен такими перемещениями. Но его в радиусе, по меньшей мере, одного километра быть не могло.
  Вождь находился в своем кремлевском кабинете-2, как мог определить его для других, если бы его спросили, личный секретарь генсека Поскребышев. Или в желтом кабинете, как называл его Сталин за цвет панелей светлого дуба, которые от времени пожелтели, придав стенам насыщенный янтарный цвет.
  Он любил этот кабинет не только за его греющий душу цвет. Помещение это располагалось в левом крыле Кремля и выходило окнами во двор с видом на Москва-реку. Здесь было тихо и очень, по-домашнему, уютно. И думалось легко, спокойно и неторопливо.
  А подумать было о чем. Проведенные чистки старых партийных чинуш, которые не понимали и так и не смогли понять, что на дворе уже другое время, неоправданно затянулись. Революционная знать, как их иногда называл про себя вождь, не постигла, что мыслить нужно не догмами марксизма-ленинизма, который Сталин, впрочем, всегда принимал за основу во всей своей деятельности, а категориями современной действительности, которые не оставляли времени на раскачку. И даже на перестройку они не давали времени - мировые процессы развития науки, техники, промышленности, своими темпами не оставляли места стереотипам старого мышления.
  Ему горько было это осознавать, многие из старых большевиков были его сподвижниками и соратниками в нелегкие времена революционных потрясений и гражданской войны. Но от балласта следовало избавляться. И, как можно, быстрее. С запада надвигалась гроза. И хотя раскатов грома еще не было слышно, черные грозовые тучи уже сгустились над Европой.
  Молодой хищник - германский милитаризованный нацизм, становился взрослой особью, ему требовалось все больше пищи. Он озирался пока вокруг. Но старые хищники подсказывали ему - вот куда надо держать путь. На Восток. Там самая легкая и богатая добыча. Ступай туда. А мы будем поддерживать тебя воем, а, может быть, и собьемся в твою стаю, чтобы совместными усилиями добить русского медведя в его берлоге. А, если не добить, так оттеснить его далеко в Сибирь. Пусть зализывает свои раны за Уральским хребтом....
  Сталин свернул к столу и достал из ящика деревянный молоточек с резиновой набойкой, для того, чтобы при выбивании не царапался корпус выбиваемой трубки. Он выбил трубку о молоточек легкими ударами и вытряхнул пепел и несгоревший табак в урну, стоящую у тумбы стола.
  Затем, не спеша, прошел в комнату отдыха и достал из специального сейфа нераспечатанную пачку папирос "Герцеговина Флор". Открыв темно-зеленую с золотыми надписями коробку, он достал и раскрошил одну за другой, три пахучих папиросы в трубку. Подумал и добавил еще одну. Чиркнул спичкой, разжигая трубку.
  В этом сейфе лежали только несколько десятков пачек любимых им папирос, около полутора десятка разных трубок и несколько коробков со спичками.
  Вождь знал возможности современных отравителей. Даже единственная спичка при прикуривании или разжигании табака в трубке могла стать причиной мгновенной смерти человека. В НКВД, в конце двадцатых годов, по его личному указанию была создана специальная лаборатория, занимающаяся изготовлением специальных орудий и средств умерщвления, где различным ядам отводилось первостепенное значение. Несколько недель назад он читал секретный отчет начальника лаборатории.
  Сталин возвратился в кабинет и, попыхивая трубкой, возобновил свои хождения по причудливым маршрутам. Взгляд на расцвеченную разноцветными пятнами карту вернул его к тягостным размышлениям....
  Советскому Союзу, с его новым политическим строем, только по этой одной причине, противостоял весь мир. Он - номинально, являясь руководителем партии, а де-факто - главой государства, стоял в одиночестве против старых, заматерелых политических волков. Все эти чемберлены, даладье, рузвельты и гитлеры мечтали об одном - уничтожить первое в мире государство рабочих и крестьян, созданное Лениным и сохраняемое им - Сталиным.
  А, он был один. Даже внутри страны, на высшем государственном уровне, почти не было политиков и хозяйственников, на которых можно было, не просто опереться, но полностью положиться во всех делах. Старая большевистская гвардия занималась пустозвонством, словоблудием и созданием внутрипартийных течений и уклонов.
  - Это, в такое-то судьбоносное время! Заниматься политическими дрязгами, вместо того, чтобы сжаться в один кулак и противостоять многочисленным врагам! - Сталин гневно вздохнул и поперхнулся дымом.
  На надсадный кашель осторожно заглянул в кабинет порученец. Вождь махнул рукой, дверь закрылась.
  Сталин понимал - войны не избежать. Причем, возможно на два фронта - с Германией на западе и Японией на востоке. Плюс союзники немцев в Европе, в том числе потенциальные.
  С началом войны не исключались крестьянские бунты и восстания внутри страны, поскольку деревня жила очень тяжело. Он хорошо помнил "антоновщину", охватившую всю Тамбовскую и часть Воронежской губерний. Для его подавления, кроме Красной Армии, пришлось привлечь войска ВЧК, ВОХР и ЧОНа. Крупнейшее крестьянское восстание удалось вовремя локализовать и трудно представить, что было бы, если бы оно охватило всю страну. Устояла бы советская власть?
  Тогда активность проявляли эсеры. Многие из них потом отреклись от своей партии и даже вступили в ВКП (б), занимают ключевые посты в органах власти и экономике страны. Но, наверняка, ждут момента, когда можно сбросить маски. Сейчас активизировались троцкисты, зиновьевцы и правые. Медлить нельзя. Необходимо вычистить и истребить всю эту контрреволюционную нечисть до начала неизбежной войны.
   И вся его дипломатическая политика была направлена на возможно большую отсрочку этого момента. А, тем временем, в СССР невиданными темпами шла индустриализация народного хозяйства. Было начато полное перевооружение армии новыми образцами военной техники и вооружения. Пересматривались доктрины ведения современной войны.
  Но начатая перестройка шла тяжело. Мешали старые партийные кадры с их ограниченным и заскорузлым мышлением. Он менял их, ставил на ключевые хозяйственные и военные посты молодых и энергичных специалистов, закончивших уже наши, советские, высшие учебные заведения, не скованных старыми отжившими понятиями. И они доказывали свою нужность и полезность конкретными делами.
  Однако партийные ветераны, участники российского революционного движения, всеми силами цеплялись за власть, за управленческие функции, в которых они ничего не смыслили, за высшие командные посты в армии. Они заседали в президиумах различных съездов и конференций, говорили красивые речи, призывая добить мировую буржуазию, строили планы развития мировой революции. Сидели бы, получали свои заслуженные пайки, пансионы и пенсии. Так, ведь - нет. На каждом шагу стараются показать, что он - верный ученик Ленина и руководитель ленинской партии, не прав. И они лучше его, Сталина, знают, как строить новое государство.
  Ничто не может стоять на месте. Что не идет вперед - то идет назад. Хочешь служить - послужи. Не Сталину послужи. И даже не партии. Народу послужи. Как говорил великий русский поэт: "Народу будь любезен".
  Некоторые старые сподвижники - те же Ворошилов, Лазарь Каганович, Молотов, Кулик, Буденный и другие, если и не пытаются идти вперед, то хотя бы, смотрят вперед. И уж, во всяком случае, не мешают перестроечным процессам в политике, экономике и вооруженных силах....
  Кстати, позже, в июне 1941 года Буденный, командовавший Юго-Западным направлением и Ворошилов - на Северо-Западном направлении не дали немцам устроить ни одного "котла". Сотни тысяч советских солдат попали в плен на Западном направлении, которое обеспечивал генерал армии Павлов - выдвиженец и воспитанник Тухачевского и Уборевича....
  Сталин остановился у окна и вгляделся вдаль. Весна 1936 года была затяжной, повсюду лежал сероватый снег, Москва-река еще и не думала вскрываться. Небо было затянуто унылыми, по-осеннему, тучами. Трубка вновь потухла.
  - Сыроватый табак? - подумал он и зачем-то понюхал трубку. Пахло, как обычно.
  От балласта старых, тормозящих работу кадров, следовало срочно избавляться. Если бы человек в простом, без знаков различия, военном кителе мог заглянуть в будущее, с его новой терминологией и емкими понятиями, он сказал бы, - ничего личного. Это была государственная необходимость. Сталин подошел к стопке книг, лежащих на краю стола и вытащил из середины голубоватого цвета книгу.
   "История Флоренции" - черный заголовок и автор Никколо Макиавелли, итальянский политик, историк и писатель. Этот мудрый средневековый политический деятель считал допустимыми любые средства ради спасения государства. Сталин разделял его точку зрения. Надо было спасать молодое советское государство, детище революции и его - Сталина тоже.
  Тот же Гитлер для спасения государства пожертвовал своим ближайшим сподвижником Эрнстом Ремом и его штурмовыми отрядами, когда последний вознамерился разогнать вермахт и заменить его вооруженным народом, в лице своих штурмовиков, то есть, по сути, готовил государственный переворот. Ибо, без армии, государство таковым не является.
  За два года Генрих Ягода, назначенный наркомом внутренних дел СССР, кое-что сумел сделать.
  Он подошел к столу и взял представленную наркомом НКВД справку. В 1933 году в местах лишения свободы содержалось 334 тысячи заключенных, в 1934 - 510 тысяч, в 1935 - 991 тысяча и на 1 апреля 1936 года - 1 миллион 6 тысяч. Почему раскручивавшийся маховик репрессий вдруг забуксовал?
  Да, проведены хорошие показательные процессы по контрреволюционной подпольной организации "Московский центр", по, так называемой, "рабочей оппозиции" во главе со старым большевиком Шляпниковым. Даже в самом Кремле арестованы участники террористических групп, окопавшиеся в комендатуре и правительственной библиотеке. Но, почему Ягода медлит с этим отребьем - Каменевым, Зиновьевым и их многочисленными сообщниками? Отчего органами НКВД не пресекается антисоветская деятельность Бухарина, Рыкова, Крестинского, Раковского и других деятелей, стоящих в оппозиции к нему, Сталину, а, значит и к партии, и к советской власти.
  В последнее время запущенная машина очистки государственного аппарата явно сбавила обороты. Неповоротлив стал Ягода. Возможно, умышленно неповоротлив. Выжидает? Тоже возможно. Ведь вся информация о происходящих в государстве внутренних процессах стекается к нему. Он знает о брожениях в среде военных. Но докладывает не все. Далеко не все.
  Вождь был умен и предусмотрителен. Параллельно со сведениями, регулярно поступающими из наркомата внутренних дел, у него были и другие источники информации, предоставляющие возможность сличать полноту и достоверность докладных Ягоды.
  В 1924 году им было создано Разведывательное управление Красной Армии. Разведывательное управление Штаба Рабоче-крестьянской Красной Армии - вот как оно вначале именовалось. По воле Сталина возглавил его Берзин Ян Карлович, чекист, участник революций 1905-1907 годов, Октябрьской и Февральской, а также гражданской войны.
  В начале тридцатых годов Сталин укрепил его материально, по его поручению за границей были закуплены новейшие технические средства слежения и различные криминалистические приборы. И теперь вождь получал свежайшую информацию о творящихся в армии безобразиях. И не просто, на бумаге, где можно выдумать все, что угодно и, поди, проверь, а подтвержденную подслушивающей и записывающей аппаратурой.
  В конце сентября прошлого года Сталин лично прослушал разговор, состоявшийся, тогда же, в пещере, рядом с Пятигорском, между заместителем наркома обороны СССР Михаилом Тухачевским и несколькими высокопоставленными военачальниками - Якиром, Уборевичем, Гамарником, Корком, Эйдеманом и некоторыми другими. Речь шла о возможном военном столкновении Советского Союза с панской Польшей и нацистской Германией, в будущем, возможно, объединившимися в военный союз.
  Они обсуждали только что вышедшую книгу польского политика В. Студницкого "Политическая система Европы и Польши". Она сейчас лежала на столе у Сталина, в числе других книг, подготовленных им для чтения и изучения. В этом серьезном теоретическом труде излагалась доктрина нападения на СССР совместно Польши, Германии, Финляндии и Японии и дальнейшего расчленения социалистического государства.
  Военные ругали его - Сталина, который якобы не понимал основ современных военных действий и, под влиянием Ворошилова и Буденного, делал главную ставку на конницу. Это была явная чушь. Именно, по указанию Сталина в стране разворачивалось танкостроение и передовая авиационная промышленность. В армии начали формироваться механизированные корпуса и авиадесантные дивизии.
  Но дело было даже не в этом.
  Он навсегда запомнил, хорошо знакомый, шипящий голос Тухачевского, усиленный замкнутым пространством грота, - Усатого надо убирать! Иначе он уберет нас всех!
  А все промолчали - значит, согласились.
  Наивные солдафоны! Будто вождь не мог не обратить внимания на то, что в пятигорских здравницах в сентябре, в одно и то же время, решили отдохнуть почти все командующие ключевых военных округов и другие видные представители советской военной элиты. Конечно, они были взяты под плотное наблюдение. Но Ягода не доложил. Доложил Берзин.
  И, что же? Разве Сталин после этого стал их преследовать?
  Лишь Август Корк был освобожден от обязанностей командующего Московским военным округом и переведен начальником Военной академии имени Фрунзе. Небезопасно было оставлять его на этом округе, в центре которого находилась Москва, в Москве - Кремль, а в Кремле он - Сталин.
  Все остальные остались на своих местах, причем, главнейших местах Красной Армии.
  Иона Якир продолжал командовать войсками Киевского военного округа, Иероним Уборевич - Белорусским военным округом, Ян Гамарник остался на посту первого заместителя наркома обороны и одновременно начальником Политического управления РККА.
  А, Михаила Тухачевского Сталин еще и повысил в должности, сделав первым заместителем наркома обороны. Но он не унимался и продолжал вести подрывные разговоры. Не в пьяном виде и на кухне, что еще можно понять ....
  - Что же хочет этот пучеглазый Наполеончик? - рука вождя отыскала в стопке книг томик Тарле "Наполеон". Полистала его в начале книги. Память ему не изменила. 18 брюмера 1799 года дерзкий корсиканец, дослужившийся до чина бригадного генерала, совершает государственный переворот и устанавливает свою диктатуру. Его "избрали" вначале первым консулом, а в 1804 году провозгласили императором.
  - Хочет стать Наполеоном, совершив, по его примеру государственный переворот? - Сталин почесал концом трубки подбородок.
  Он, как всегда, оказался прозорливым.
  Даже немецкий военный журнал "Дейче вер", в связи с казнью Тухачевского, 24 июня 1937 года писал: "... Тухачевский готовил переворот для того, чтобы объявить национальную военную диктатуру во главе с самим собой... Наводит на размышление тот факт, что к Тухачевскому присоединились три таких известных представителя младшего поколения, как Уборевич, Якир и Эйдеман... Если при этом учесть самоубийство Гамарника... то дело становится еще более серьезным. Тухачевский хотел быть "русским Наполеоном", который, однако, слишком рано раскрыл карты, либо же, как всегда, его предали в последний момент. Каганович - Сталин являются снова господами в стране, и Интернационал торжествует. Надолго ли?"
  Но до этого времени было еще больше года.
  В делах государственных - не место эмоциям. Сталин старался исходить, прежде всего, из интересов государства. Он не был подвержен эффекту первого впечатления. И не принимал мгновенных, навеянных гневом, решений, если ситуация этого не требовала и можно было подождать с вынесением окончательного вердикта.
  - Что же хочет этот Наполеончик? - Сталин был искренен в своем недоумении.
  Разве он затаил злость на него за неудачный поход на Польшу? В том поражении они обвиняли друг друга, и стали врагами на долгие годы.
  Но, разве он взрастил ненависть к нему?
  Нет. Напротив, он дал ему маршальскую звезду, еще ничем не заслуженную. Понадеялся, что Тухачевский еще молод, но образован и неглуп. Как командир высшего звена небесталанен. Рассудителен, поэтому поймет и пойдет в ногу вместе с ним, со Сталиным.
  Он забыл всю прежнюю враждебность Тухачевского. Ну - не забыл, вождь ничего не забывал, просто отложил в сторону. Ради дела. Нужно было дать теоретическое обоснование новым военным доктринам, а способных офицеров и генералов было мало. Почти все носители русской военной мысли были истреблены. Кто германцами, кто комиссарами в кожанках, кто Троцким.
  Новая военная элита избрала другую дорогу. Нельзя отдавать им армию. Они предадут его в первый же день войны. И даже, раньше. Нет, они его уже предали. Его - продолжателя дела Ленина, главного строителя государства, принципиально нового типа и создателя новой армии. Придется разбираться и с военными. Не сейчас, сейчас другие проблемы, другие враги.
  Дойдет очередь и до военных. Только следствие там должно пойти по иному пути. Незачем раскрывать истинные побудительные мотивы военной верхушки, чтобы не подавать примера другим. Формулировки должны быть четкими и стандартными - измена родине, шпионаж, вредительство. И все это на почве бытового разложения, благо материалов об этом хватает. И советским людям это понятнее.
  Кстати, о следствии. Что там за секретные материалы представил Ягода.
  Он сел в кресло за стол и открыл одну из лежащих на нем папок. Папка темно-красного цвета носила гриф "совершенно секретно".
  "... неизвестный, обмотанный куском грубой серо-белой ткани, со следами крови, босой, с непокрытой головой, задержан постовыми милиционерами 11 февраля 1936 года в районе 6-го проезда Марьиной рощи. Производит впечатление душевнобольного, в окружающей обстановке не ориентируется. По-русски не говорит, объяснить, откуда прибыл, не может, несмотря на вызванных переводчиков....
  ... По заключению судебно-медицинской экспертизы представленный на судебно-медицинское исследование неизвестный потерял до 75% крови. Свежих телесных повреждений не имеет. Имеются следы телесных повреждений в виде точечных уколов на ладонях рук, предплечьях и ступнях ног. На правой стороне грудной клетки, в районе шестого и седьмого ребра, имеются два косых шрама размером 4 на 1,5 сантиметра (фотографии прилагаются). По всей поверхности спины расположены многочисленные продольные шрамы и рубцы, длиной от 180 до 630 миллиметров, некоторые из них пересекаются (фотографии прилагаются). Определить давность нанесения указанных телесных повреждений не представляется возможным, ввиду особых свойств клеток ткани, проявляющихся в способности к быстрому самозаживанию. Предположительно, указанные телесные повреждения могли быть причинены острыми металлическими предметами, с их давностью от 3 до 9 дней. Повреждения на спине имеют вид нанесения ударов бичом либо кнутом с той же давностью....
  ... По заключению судебно-психиатрической экспертизы, человек, называющий себя Иисусом из Назарета, является вменяемым и психическими заболеваниями не страдает.
   Ум развит, интеллект потенциально высок, ситуативные реакции адекватны обстановке. Благожелателен к окружающим. Честен. Упорен. Фанатичен. Способен к внушению другим своих идей и взглядов. Уверен в себе. Отмечается наличие легких признаков мании величия. Физической боли не ощущает....
   ...По заключению комиссионной судебной исторической, географической и лингвистической экспертизы, представленный для исследования человек, именующий себя Иисусом из Назарета, знает латинский язык времен I-V веков н.э. с некоторой примесью древнегреческого той же эпохи. Кроме того, владеет древним, уже нигде не встречающимся, кроме рукописей, языком идиш. Предложения строит правильно, логика безупречна, смысловая фразеология не нарушена....
  ... Географию древней Иудеи и прилегающих территорий знает безупречно. Несколько по иному называет отдельные населенные пункты и названия местностей. При этом в полемику не вступает и допускает, что может ошибаться. Утверждает, что береговая линия Мертвого моря со стороны Иерусалима имеет иные очертания, нежели на предъявленных ему картах древней Иудеи....
   ... Считает, что хорошо знает историю древней Иудеи, хотя некоторые его посылки не соответствуют современным историческим знаниям. Неплохо ориентируется в истории Древнего Рима. Уверяет, что лично знаком с римским прокуратором Иудеи Понтием Пилатом, отправившем его, якобы, на смерть, в соответствии с решением синедриона. Утверждает, что дружен и лично знает многих библейских персонажей. Однако религиозные факты, сведения и догмы излагает не в соответствии со списками Нового и Ветхого Заветов....
  ... В связи с публичным выражением им своих религиозных взглядов, явно антисоветского характера, для полной идентификации личности обвиняемого, полагаем необходимым назначение комплексной церковно-религиозной экспертизы, после чего направить дело в суд по ст. ст. 58-10 и 58-11. Начальник СПО - Молчанов. Согласен - Ягода. "....
  - Что за чушь? - Сталин был раздражен. Он читал представленные документы во второй раз. - Чем они там занимаются в наркомате?
  Он вновь вчитался в установочные данные протокола допроса странного арестанта.
  "... Русским языком не владеет. Допрошен с участием представителя Комитета по делам религии при СНК СССР и переводчика с древнего иврита...".
  "... рождения 3787 года со дня сотворения мира, в месяце Элул, четвертой недели, третьего дня... Иисус Назорей, Царь Иудейский, галилеянин, сын Марии из рода Давидова... На вопрос об отце и других родственниках не ответил .... Судим - осужден приговором суда синедриона Иудеи от 14 низама 26 года к смертной казни ...."
  "... снят с креста и похоронен членом Синедриона Иосифом из Аримафеи ..." ....
  
  ..........................................................................................
  Судьбы народов и людей причудливы, извилисты, скрещиваются, расходятся и вновь пересекаются. Вот и здесь пересеклись странным образом деяния двух великих Иосифов.
  
   Вовек с креста не сняли бы Христа,
   Ни палачи, ни братья иудеи,
   Когда бы не святая простота
   Иосифа села Аримафеи.
  
   Прекрасный гроб был вырублен в скале.
   Цвела благоуханьями могила.
   Легли печати Рима на челе.
   А Иудея камнем привалила.
  
   Прошли века, не оборвалась нить.
   Все та же казнь - и беспощадно горе.
   На этот раз явился хоронить
   Иосиф из глухой деревни Гори.
  
   Все те ж печати Рима на челе,
   Все тот же тяжкий камень Иудеи.
   Но вместо гроба - ров в болотной мгле
   С чернильным номером на рваной бумазее. *
  
  ..........................................................................................
  
  Сталин поморщился. Выпускник духовной семинарии в Тифлисе - он прекрасно знал жизнеописание Иисуса Христа. Он изучал иногда библейские тексты. Ему нравились некоторые выражения, с одной стороны, своей краткостью и обозначенностью. Но с другой - таящие тайный смысл, позволяющие различные их толкования. Иные из мудрых потаенных постулатов он использовал иносказательно в своих речах и выступлениях.
  В Апокалипсисе, написанном евангелистом Иоанном, в образе зверя, была показана Римская империя. И он, Сталин использовал этот образ, характеризуя затаившегося пока врага. Милитаристскую Германию. Фашистское государство. Кажущимися бредовыми, идеи Гитлера, изложенные им в своей книге "Майн кампф".
   Будучи убежденным атеистом, вождь не отвергал возможности существования такого человека, как зачинателя новой религии в глубокой древности. Но выдавать себя сегодня за человека жившего, без малого, две тысячи лет назад.... Значит, очередной самозванец.
  Русь вообще славилась самозванцами. Сколько их было в ее истории - лжецарей и лжецаревичей, лжекнязей, лжеатаманов, лжесвятых, лжемагов....
  Кому понадобилась эта фальсификация? Выползла из недр НКВД. Значит.... Ягоде?
  Сталин вспомнил, что в октябре прошлого года ему уже докладывали о какой-то банде гипнотизеров, творивших немыслимые чудеса, издевавшихся над советскими людьми и, в конце концов, оставивших подчиненных Ягоды с носом. Их так и не задержали тогда. Главарем у них был человек с иностранной фамилией. Воланд, кажется. Память у вождя была великолепная.
  
  *Михаил Шелехов "Иосифы"
   Он разозлился и вновь стал набивать трубку табаком, кроша папиросы и роняя крошки табака на пол.
  Чем вообще занимаются эти чекисты? То, гоняли по Москве шайку каких-то мошенников-циркачей, устроив при этом несколько пожаров и дотла спалив Дом писателя. И писали загадочные справки и докладные, показывая свою беспомощность. То доказывают, что самая продуктивная рабочая сила - заключенные. И опоясали всю страну сетью лагерей. Нет, Ягода уже выдохся. Пора, что-то решать....
  Ягоду нужно убирать. Не физически, пока. Хотя, уже и об этом им было, в принципе, принято решение.
  Но кем его заменить? Вышинский? Ежов? Берзин? Смирнов?
  Вышинский. Умен, чрезвычайно эрудирован, аполитичен, похоже, честен. Не показушно искренен в своей ненависти к врагам народа, а, следовательно, и врагам его, Сталина. Выполнит волю вождя, опасаясь за свое меньшевистское прошлое. Но .... Пожалуй, испорчен принципами законности, полагает их незыблемыми в любой обстановке.
  Нет. Во главе, вскрывающего гнойники, ведомства должен быть человек с задатками хирурга, единственное оружие которого безжалостный скальпель, а единственная цель - бесконечный поиск гнойников, врагов здорового организма.
  К тому же Вышинский на последнем совещании в НКВД высказался, что средневековые методы оценки доказательств, лишь по признанию самого преступника, порочны и не могут ставиться во главу угла. Не возражал против применения методов физического воздействия к определенной категории врагов народа и завизировал постановление Политбюро по этому вопросу. Но все же сказал публично, что признание, вырванное под пыткой, не может быть царицей доказательств.
  А, как быть, если враг очевиден, но не оставил материальных следов своей вражеской деятельности? Ведь они сговариваются тайно, не ведут стенограммы своих контрреволюционных сборищ, не скрепляют своими подписями протоколы и решения о перевороте и его, Сталина, устранении. Таятся, готовятся и ждут своего часа. Как доказать, что ждут?
  Нет. Вышинский не годится. Возможно его дальнейший удел - дипломатическая работа. Но, посмотрим, как пройдут судебные процессы против Бухарина, Рыкова и их приспешников.
  Ежов? Этот, пожалуй, подойдет. Секретарь ЦК. Усилим партийное влияние в карательных органах. Исполнителен до несуразности. Безусловно, предан. Худощавый коротышка, с влажными глазами собаки, ловящей малейшее желание своего хозяина.
  Сталин любил людей маленького роста за их честолюбие, амбициозность, рвение. Сам он, вопреки распространенному мнению, не страдал маленьким ростом. По меркам того времени, его сто шестьдесят восемь сантиметров, можно было с полной уверенностью, отнести к среднему росту. А, в сравнении с тем же Ягодой или Ежовым, он вообще выглядел гигантом. Кроме того, величавая осанка уравнивала его и с людьми более высокого роста.
   Решено. Пусть Ежов проведет и чистку наркомата, особенно, его верхушки. Что-то многовато там людей с еврейскими носами. Расплодил Ягода. Дать Ежову максимум два года на зачистку всего государственного аппарата. И партийного. Но только с согласия соответствующих партийных руководителей.
  Надо успеть. Войны не избежать. Он бросил взгляд на стопку книг, на углу стола. Большинство из них были о войнах: Ф.Фош "О ведении войны", Н.Евсеев "Августовское поражение в Восточной Пруссии в 1914 году", И.Жордан "Великое противостояние на Сомме"....
  Надо успеть до войны. Громадной репрессивной гребенкой прочесать все закоулки необъятной страны. Возможно, кто-то из потомков назовет меня жестоким....
  Но это необходимая жестокость. Или, вернее - жестокость необходимости.
  А писаки и говоруны, именно, в этом их значении, впустую болтающие о гуманизме, всегда были и будут. Вроде этого слюнтяя Томского. Нет, не слюнтяя - двуличного. Забыл, что творил, будучи председателем Туркестанской комиссии.
  Видеть проблему, готовую необратимо взорваться и начинать рассуждения о путях ее решения. Это не наши методы.
   Нет человека - нет проблемы....
  Сталин решительно придвинул к себе докладную НКВД по человеку, выдающему себя за Иисуса Христоса.
  - Суд им еще нужен. Умники. Фальсификаторы, - злая усмешка тронула его желтоватые, снизу, от постоянного курения трубки, усы.
   Он взял из круглого пенала красный, до игольчатого состояния, заточенный карандаш, и крупными буквами написал: - "Без экспертизы. Пропустить через ОСО при НКВД СССР. Сталин".
  И сразу же забыл о странном человеке. Точнее, не забыл - вождь никогда ничего не забывал. Он просто отодвинул его в сторону за ненадобностью - на его взгляд, назревали дела поважнее и гораздо серьезнее.
  ОСО (Особое совещание) при НКВД СССР являлось внесудебным органом и вправе было рассматривать уголовные дела заочно, без присутствия подсудимого и участия других участников судебного процесса. Оно состояло из заместителя наркома НКВД, уполномоченного НКВД при РСФСР, начальника Главного Управления Рабоче-Крестьянской милиции, а также Генерального прокурора СССР или его заместителя. Его приговор обжалованию не подлежал и исполнялся немедленно.
  По примеру центра, аналогичные органы, именуемые тройками, создавались и на местах. В их состав входили первый секретарь ЦК ВКПб республики, края или области, начальники соответствующих органов НКВД и прокуроров надлежащего ранга.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава тридцать вторая
  
   2.11. Москва. Никольский переулок, 16 апреля 1936 года.
  
  
   Человек, в некогда белом, халате, небрежно наброшенном на военную форму, с петлицами военврача, присел на корточки, приподнял веки глаз, лежавшего на окровавленном каменном полу мужчины, с рыжеватой бородкой и длинными, слипшимися от крови волосами густого орехового цвета и пристально вгляделся в его зрачки.
   - Он мертв, - это было сказано буднично и коротко.
   Человек в черной форме прокурора, с тремя большими звездочками в петлицах и эмблемами, со щитом и перекрещенными мечами, над ними, кивнул головой и первым вышел в соседнюю комнату. За ним потянулись остальные, находившиеся, в пропахшем человеческими смертями и пороховой гарью, помещении.
   В комнате стоял одинокий стол, на котором лежал лист бумаги, с большим черным заголовком АКТ, придавленный нераспечатанной бутылкой водки, рядом лежала авторучка. Немного поодаль, на углу стола стояли четыре стакана, толстого граненого стекла.
   Прокурор подошел к столу, отодвинул бутылку, взял авторучку и внизу стандартного бланка, в графе "Смерть зафиксирована в ....", посмотрев на часы, вписал " 02 часа, 15 минут" и размашисто расписался.
   Тем временем, человек в темном зеленом кителе, со знаками различия внутренних войск НКВД, взял бутылку, перочинным ножом ловко сковырнул коричневый сургуч с пробки, подцепил ее кончиком ножа и разлил водку по стаканам, почти не ошибившись с объемом.
   Затем он также взял авторучку и поставил свою подпись в акте напротив должности "Начальник тюрьмы".
   Третьим засвидетельствовал смерть рыжебородого человека начальник секретно-политического отдела НКВД СССР. "Молчанов", без всяких завитушек вывел он свою фамилию в положенном месте.
   Последним расписался врач.
   Затем они молча подняли, заполненные, больше чем наполовину стаканы и, не чокаясь, выпили....
  
  
  
  
  
  
  
   Глава тридцать третья
  
   2.12. "... воистину воскресе!"
  
  
  Оглушительный раскат грома потряс спящий город. В подвале он прозвучал приглушенно, но достаточно внушительно и осязаемо. Замызганная электрическая лампочка, висевшая на потолке на длинном почерневшем проводе, качнулась и мигнула.
  - Гроза в апреле..., - пробормотал прокурор, - да еще ночью.... Удивительно.
  Присутствующие молча с ним согласились и засобирались к выходу. Начальник тюрьмы аккуратно сложил подписанный акт вчетверо и положил его в нагрудный карман кителя, не забыв застегнуть его на пуговицу. Разошлись к ожидавшим их машинам, не прощаясь, унося с собой какое-то необычно тягостное чувство....
  Мимо остатков, не разобранных еще до основания, развалин Храма Христа Спасителя семенила старушка в зимнем пальто, закутанная в большой платок и с авоськой. Она спешила в больницу, где работала санитаркой и должна была заступать на дежурство в ночную смену. Поравнявшись с руинами, она привычно приостановилась и трижды перекрестилась, прошептав неслышно слова молитвы.
  Ослепительный зигзаг молнии вспорол затученное ночное небо, не сопроводившись обычным громовым раскатом, и ударил прямо в мрачно черневшие развалины храма.
  Авоська выпала из враз ослабевшей руки, ноги в стареньких резиновых сапогах всполошенно заперебирали покореженную поверхность асфальта, глаза заслезились и заморгали, отказываясь сообщить своей владелице зафиксированное видение. Посередине остатков храма мерцала неясным светом фигура, сидящего на корточках, совершенно голого человека. Голова его была опущена на грудь, а лицо скрывали длинные спутанные волосы.
  Непослушные старушечьи пальцы, сложившись в троеперстие, потянулись ко лбу, коснувшись края коричневатого зимнего платка, окутывавшего часть спины и седую голову. Человек поднял голову к небу, затем приподнялся, простер к нему руки и, казалось, взмыл вверх, растаяв в необъятных глубинах нахмуренного тучами небосклона.
  - Свят, свят, свят..., - шевелились сморщенные блеклые губы и, обретя внезапно упругость, четко и ясно проговорили, - Христос воскрес!
  - ... воистину воскресе! - эхом отозвался запоздавший громовой раскат, встряхнувший ночную тишину над Москвой. Руины храма подернулись взметнувшейся пылью, и вновь наступило безмолвное затишье поздней весенней ночи.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава тридцать четвертая
  
   2.13. Москва. Ул. Садовая, 302-бис, квартира Љ50.
  
  
   Жилица однокомнатной квартиры Љ48, Аннушка, прозванная Чумой, за свое необыкновенное умение создавать скандалы, происшествия и разборки в тех местах, где она оказывалась, утром выходила из подъезда дома под номером 302 по улице Садовой. По обыкновению, по пятницам она ходила в керосинную лавку для покупки топлива для своего капризного примуса.
  Женщина неопределимого возраста, появившаяся в Москве неведомо откуда и жившая неизвестно на какие средства - она была весьма наблюдательна, сварлива и злопамятна. Выйдя из дома, Аннушка позадержалась у входа, заметив отсутствие резиновой пробки, закрывавшей поллитровую стеклянную бутылку, предназначенную для керосина и покоившуюся в сетке коричневого цвета. Пока она решала в уме трудную задачу - вернуться ли ей назад и поискать пробку, либо найти по дороге клочок бумаги для затычки бутылки, в поле бокового ее зрения показались трое странных незнакомцев. То есть, фактически, незнакомцев было двое, поскольку третьего, шагавшего вразвалочку посередине, она почти сразу же опознала, как своего давнишнего обидчика, отобравшего найденную ей на лестнице золотую безделушку.
  Одетый в мятый парусиновый костюм, рыжий здоровяк, с выразительно уродливым лицом и пугающе торчавшим изо рта изогнутым желтоватым клыком, полуобернувшись на ходу, что-то увлеченно доказывал низенькому толстяку, шедшему следом и поразительно смахивающему, своим круглым лицом, на плутоватого кота. Толстяк был облачен в матроску, а на голове у него покоилась серая кепочка с маленьким козырьком и пуговичкой на макушке - надув одну щеку он скептически ухмылялся азартно размахивающему руками собеседнику.
  Немного впереди, делая неторопливые длинные шаги, двигался долговязый тощий субъект в коротком, почему-то клетчатом, дождевике и круглом котелке на голове, совершенно неподходящими ни по сезону, ни по погоде.
  Опасаясь, скорого на руку и обозвавшего ее при первой встрече старой ведьмой, клыкастого здоровяка, Аннушка быстро шмыгнула в росший у подъезда густой кустарник и затаилась, зорко наблюдая, однако, за дальнейшим маршрутом троицы.
  Так и есть - троица прошагала в подъезд и, судя по доносящимся шагам, стала подниматься наверх. Женщина проворно забежала в подъезд и прислушалась. После некоторой паузы где-то вверху сначала открылась, а потом захлопнулась тяжелая дверь.
  - Пятидесятая квартира, - определила Аннушка и, прижав сетку с бутылкой к груди, воровато засеменила в дворницкую. Целью ее было доведение до сведения милиции факта появления подозрительных неизвестных в указанной квартире.
   К слову сказать, пакостничеством или местью рыжему обидчику здесь и не пахло. Аннушка давала об этом подписку следователю, будучи допрошенной об обстоятельствах случившихся в тот далекий памятный день в квартире, прослывшей среди жильцов дома дьявольской, перестрелки и пожара.
   - Дежурный Горупра РКМ лейтенант Москалев..., - послышалось в телефонной трубке, и Аннушка, на удивление толково, изложила ответившему повод своего звонка.
   На двери, ведущей в квартиру Љ50, висела большая коричневая сургучная печать со слаборазличимыми надписями.
   - Ну, кто был прав? - человек в кепочке светился самодовольством, - так никого и не заселили.
   - Да, ты, Бегемот, по всегдавошней привычке, просто справился об этом в жилтовариществе, - возразил Азазелло, прищурив бельмастый глаз.
   - А, вот и нет, а, вот и нет..., - обиженно засопел толстяк с кошачьим лицом.
  Не тратя времени на разговоры и на чтение запретительных надписей, Фагот ногтем большого пальца легко сковырнул сургуч. Затем поковырялся в замке острым концом огромной французской булавки, и дверь открылась. Друзья вошли в переднюю - в квартире стоял отчетливый запах гари с едва уловимой примесью сгоревших пороховых газов. А еще пахло свежесваренным кофе.
  В гостиной Гелла, единственным одеянием которой был прозрачный кружевной передничек, сметала веником в совок осколки хрустальной люстры, валявшиеся на полу в неимоверном количестве.
  В паркете сплошь и рядом зияли начисто выжженные участки, стены и потолок были закопчены, с окон свисали жалкие остатки обгоревших гардин. Большое зеркало трюмо было разбито вдребезги и хищно топорщилось оставшимися по углам и бокам острыми осколками. Зеркало, располагавшееся на старинном камине, было покрыто звездчатыми отверстиями, в которых угадывались следы пуль. Хорошенько присмотревшись, можно было обнаружить во множестве и другие пулевые отверстия, хаотично разбросанные по стенам и потолку, причем особенно много их было в районе крюка, на котором ранее висела люстра.
  - Однако, - присвистнул, знавший толк в этих вещах, Азазелло, - должно быть хорошенькая баталия здесь произошла.
  Приземистый толстяк горделиво выпятил грудь, показывая, что ему понятно и приятно восхищение старого товарища.
  Из кухни на шум открывшейся двери выглянула Маргарита с пачкой цикорного кофе в руке, одетая, а, вернее сказать, раздетая, точно так же, как и Гелла.
  Бегемот целомудренно потупил глаза, Фагот же и Азазелло таращились вовсю, ничуть не смущаясь ослепительной наготы двух прекрасных женщин с их точеными фигурками и упругими, свежими телами.
  - Кофе? Или, может, чаю, - голос Маргариты звенел в пустой квартире мелодичным колокольчиком.
  - С удовольствием и обязательно, - подтвердил Бегемот, казалось, всегда хотевший есть и пить.
  - Если мессир позволит, - пробормотал Фагот, осторожно переступая через осколки и хлам своими длинными нескладными ногами по направлению к кабинету. Остальные двинулись за ним.
  Маргарита обогнала их, держа поднос с дымящимся в чашечке кофе, обдав при этом друзей ароматом хороших духов и вновь заставив Бегемота отвести глаза в сторону. Ее фигура и сзади была безупречна.
  Воланд в своем черном строгом облачении сидел за массивным, красного дерева, письменным столом и разбирал какие-то бумаги. Одни из них он, не читая, бросал в урну, другие - просматривал и складывал в красивую кожаную, с серебряной монограммой "V", папку.
  Маргарита поставила поднос на край стола и вышла. Друзья остановились у двери. Воланд был серьезен и мрачен, его вид не сулил троице ничего хорошего.
  Фагот кашлянул и шумно переступил с ноги на ногу.
  - Судя по срочности сбора, у нас опять вышло что-то не так, - вопросительно-виноватый его тенорок прозвучал в удушливой тиши кабинета приглушенно и зыбко, - но, поверьте, мессир....
  - Увы! - голос Воланда отдавал лязгом стального засова, закрывающего камеру, - и, похоже, ваши неудачи стали какой-то навязчивой традицией.
  Он не предложил пришедшим даже присесть. Крайне удрученный этим кот, сопел и жевал свои усы. Впрочем, справедливости ради, следует отметить, что в кабинете наличествовал лишь один дубовый стул с резной спинкой, на котором сидел сам Властитель Тьмы, и одно кожаное кресло, покрытое серым матерчатым чехлом, на котором троице было бы расположиться нелегко.
  После некоторого гнетущего молчания, далее слово взял Бегемот, слывший у Воланда, и это было действительно так, любимцем.
  - Мессир, - с тягучим вздохом начал он, - мы отдали этому делу....
  - Знаю! Знаю, - звучный баритон налился рассекающим воздух булатом, - все свои силы, все свое умение.... И, что получилось?
  - А, что получилось, мессир? - Азазелло умудрился спрятать даже свой громадный клык и являл собой вид самой смиренной овечки, - ведь Он казнен на этот раз по законам этой страны, пусть, возможно и чрезмерно жестоким....
  - Он вновь казнен незаконно! И воскреснет волей Небес.
  - Но ....
  - Приговор Ему был вынесен внесудебным органом, который не предусмотрен никакими законами и, тем более, Конституцией данного государства. Следовательно, и предание Его смерти, хотя и в полном соответствии с приговором, является незаконным. Особое совещание не вправе выносить приговоры, поскольку ничего подобного не предусмотрено действующим законодательством. Этот орган создан по воле вождя этой державы, больше - в целях расправы с политическими противниками и устранения неугодных бывших соратников.
  - Мессир, ... - умоляюще произнес Бегемот.
  Но сегодня Воланд не хотел даже слышать и своего баловня, скрашивавшего всем жизнь своими остроумными, порой, очень смешными увертками и шутками.
  - В случившемся более всего виноват Енурих Иегуда, и он свое получит. Но есть вы - моя опора, мои глаза, мои уши ..., - в голосе Воланда неожиданно прозвучала несвойственная ему горечь.
  И этот, прорвавшийся сквозь леденящую сталь, чисто человеческий оттенок речи, ужаснул стоящих более всего. Загустевший донельзя, воздух полностью сковал их тела, мыслей разом не стало, и обволакивающая тьма уже заклубилась из сверкающих глаз Воланда.
  - Мессир! - Маргарита и Гелла стояли на пороге кабинета на коленях.
  Воланд некоторое время молчал, переводя свой мрачный нечеловеческий взор с женщин на стоявшую обреченно троицу. Наконец, глаза его потухли, резкие гневные черты лица разгладились.
  И напряжение спало. Принимал ли Воланд решение об устранении своих проштрафившихся слуг, либо это было акцией устрашения - так и останется для всех загадкой. При спутниках он проявлял какое-то подобие человеческих качеств, хотя был лишен их начисто.
  - У нас будет еще одна попытка в третьем тысячелетии, - прямая резкая складка пролегла между бровями Властителя Тьмы, - но - последняя. Я как раз занимался подбором бумаг и документов для этой операции. Мы отправим Его в небытие с помощью Международного Гаагского трибунала, руками Маргариты, которая сыграет роль прокурора под именем Карла дель Понте. Все детали мы обсудим несколько позже. Решение о том, кто будет старшим в операции, я приму через несколько дней. Возможно, я займусь этим лично. Мне необходимо все хорошо обдумать и взвесить. Права на ошибки мы больше не имеем.
  Фагот внезапно насторожился и сделал стойку зверя, прислушивающегося к тревожащим звукам.
  - Мессир, - сказал он, - к дому приближается оперативная группа НКВД, посланная для нашего задержания. Ликвидировать опасность?
  - Ни в коем случае. Мы уйдем, не создавая излишнего ненужного шума. Мне нужно еще несколько минут для завершения дел. Бегемот, прикроешь нас.
  - Да, мессир.
  - Только без пальбы и примусов, - строго сказал Воланд.
  - Слушаюсь, мессир, - послушно ответил кот, в которого уже преобразился толстяк в кепочке.
  Несколько капель машинного масла, капнувшие в механизм замка с помощью масленки, призваны были справиться с запорами бесшумно. Однако пришедшим этого вовсе не понадобилось - дверь открылась сама и на оперативников дохнуло застарелой смрадной гарью.
  Человек в гимнастерке с петлицами капитана махнул рукой с зажатым в ней маузером, и пятеро вооруженных маузерами же энкаведистов бесшумно просочились в переднюю. Последним, шестым, вошел сам капитан, прикрыв дверь и провернув ключ в замке, дабы ни у кого не было возможности вырваться из подозрительной квартиры.
  В квартире было тихо. Ноздри вошедших уловили дух свежего кофе и слабый аромат хороших духов с легким запахом сирени.
  Капитан вновь махнул рукой, и оперативники ворвались в гостиную. Возле камина, отрешенно ворочая кочергой давно потухшие угли, сидел громадный черный кот с меланхолическим выражением на морде.
  - Взять его, - тихо скомандовал старший группы, и двое бросились к коту.
  Но комнату неожиданно охватила чернильная мгла, хотя окна белесыми квадратами ясно указывали на стоявший на дворе солнечный день.
  В кабинете тем временем послышались звуки передвигаемой мебели и неясное шуршание.
  - Бесполезно искать черного кота в темной комнате, особенно, если там его нет, - загробным голосом, явно издевательски, изрек невидимый кот.
  Пришедшие, однако, в замешательство не пришли. Сильные электрические фонари разом осветили гостиную, и пучки света забегали по стенам и углам просторного помещения.
  - Если меня загоняют в угол, - с осуждением в голосе, заявил честный кот, - я предпочитаю выбрать его расположение.
  И неожиданно обнаружилось, что в каждом углу гостиной стоит по огромному черному коту, причем абсолютно одинаковому. При этом они лишь снисходительно щурились горящими зеленоватыми глазами, когда лучи света попадали на них, не делая никаких попыток скрыться.
  - Огонь по всем! - после некоторого замешательства прокричал командир спецгруппы, - стрелять только по нижним конечностям!
  - Мессир велел обойтись без стрельбы, - нервно и с видимым сожалением заметил один из котов.
  Пальцы оперативников бесполезно жали на спусковые скобы маузеров - оружие молчало.
  Воспользовавшись царящей в стане противника растерянностью, все четыре кота медленно оторвались от пола и поплыли по воздуху, подобно воздушным шарам. Путь их лежал к центру комнаты, где на потолке находился крюк от упавшей люстры. Там они соединились воедино, и некоторое время, раздувшийся неимоверно кот висел под потолком вместо люстры, обводя пространство спокойными презрительными глазами.
  Пришедшие же были будто заморожены, и лишь их взоры, с яростной немощью, следили за перемещениями котов. Лучи мощных фонарей бесполезно пронизывали тьму, застыв пятнами света на стенах и потолке.
  Внезапно обе створки одного из окон распахнулись, и кот величаво выплыл наружу, медленно поднимаясь в небо. Через минуту он превратился в маленькую черную точку, которая вскоре скрылась в голубизне небосвода.
  И, сейчас же, темнота в комнате пропала, и оперативники обрели утраченную временно подвижность.
  Обескураженно грохоча сапогами, они обыскали всю квартиру, но никого не нашли. Лишь в кабинете стоял поднос с недопитой чашечкой кофе, да в урне для бумаг слегка дымилась горстка серого пепла.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава тридцать пятая
  
   1.18. Иудея. Западный склон Елеонской горы. 19 нисана 26 года.
  
  
   Небо над Иерусалимом было сплошь затянуто грозовыми, грозно чернеющими тучами. Земля точно опустела, на ней воцарился мрак. Не слышно было людского говора, не ревели, как обычно, ослы и мулы, не пели птицы. Даже листья деревьев не шелестели, опав в полном безветрии.
   Громадная, черная, как сажа, туча висела, казалось, касаясь вершины Елеонской горы. Она начала медленное вращение, складываясь воронкообразной формой. Вершина горы заклубилась пылью. Края воронки вращались все быстрее, она вытягивалась и приобретала вид крутящегося с неимоверной скоростью веретена. Размытая грозовая хмарь вдруг увязалась в грозный плотный жгут смерча, ввинтившегося в плоть закурчавившейся песком и землей верхушки.
   Ударивший смерч снес с вершины горы все живое и мертвое. Летели чахлые деревца, клочья пожухлой травы, большие камни, сухой каменистый песок.
  Веретено вдруг исчезло, небо в этом месте распахнулось, и исполинский зигзаг голубой молнии опалил вершину Елеонской горы, на мгновение вырвав из тьмы застывшие низкие валы Мертвого моря, на востоке и сжавшиеся громады башен и дворцов Иерусалима, на западе.
  И вновь все стихло. Клубящаяся пыль уже оседала наземь, как вдруг ужасный громовой раскат потряс землю и рокотящейся колесницей прокатился по небу. Казалось, гора вздрогнула и зашаталась.
  Вдруг из пещеры, у подножия Елеонской горы выбежала женщина с распущенными длинными волосами каштанового цвета. Если бы не мрак, в ней можно было бы узнать последовательницу Иисуса из Назарета, раскаявшуюся грешницу Марию Магдалину. Руки ее были простерты к небу. Она кричала.
  - Воскрес! Он воскрес! Люди - Он явился мне! Небеса возвратили Его нам! Люди- и -и!...
  И враз небо очистилось от черни облаков, засияло солнце, запели птицы на ветвях деревьев, зашуршала от легкого приятного ветерка листва.
  Со стороны Иерусалима к Елеонской горе шли люди.
  
  
  
  
   Глава тридцать шестая
  
   3.1. Что есть Истина?
  
  
   Да! С нами Бог - не там в шатре лазурном,
   Не за пределами бесчисленных миров,
   Не в злом огне и не в дыханьи бурном,
   И не в уснувшей памяти веков.
  
   Он здесь, теперь - средь суеты случайной
   В потоке мутном жизненных тревог.
   Владеешь ты всерадостною тайной:
   Бессильно Зло, мы вечны - с нами Бог.
   (В.Соловьев)
  
  
   В Воланде непостижимым образом, пробудилось, наконец, нечто человеческое.
   Несколько вглубь отошла сущность надземного или неземного сверхъестественного существа, которое под разными именами знали и почитали все народы. С глубокой древности в Египте его называли Сетом, в Греции - Кабиром, арабский мир именовал Иблисом и Шайтаном, славяне - Сатанаилом, Чертом и Бесом.... Разные обличья приписывала ему Библия, в которой он был и Асмодием, и Люцифером, и Вельзевулом.
   Суть же его была одна - средоточие Зла. Двуликий оборотень - Дьявол, искушающий людей и разбрасывающий семена зла и раздора, с одной стороны, и Князь Тьмы, руководящий бесчисленным сонмом зловещих слуг и разбирающий дела грешников - с другой.
   Он играл на людских пороках, как играет на скрипке искусный музыкант, виртуозно выделяя то одну, то другую ноту, заставляя мелодию звучать не саму по себе, в соответствии с выведенной партитурой, но подчиняясь его воле.
   Жалкие людишки инстинктивно искали защиту от зла в религии и иногда получали ее. Он дробил религии на мировые, которые, в свою очередь, расчленял затем по расовым, этническим, этнографическим признакам, разбавляя их многочисленными сектами, как оппозиционными течениями ведущих религиозных направлений.
  Противостояние его с Иисусом Христом затянулось. Так они и боролись друг с другом, соединенные одной связкой достижения цели. Правда, у каждого она была своя. Как опытные фехтовальщики, искусно перемещаясь и обмениваясь ударами, они пока не имели возможности поразить противника насмерть. Кто-то, еще более могущественный, на кончики их рапир нанизал маленькие шарики, не дающее острию погрузиться в плоть соперника и закончить поединок навсегда.
  И вот такая возможность появилась, некто извне вложил перо в руку Мастера, и сценарий состоялся. Следовало лишь скрупулезно ему следовать....
   И, наконец, тысячевековая история борьбы принудила Их встретиться.
   - Впервые ты пришел ко мне сам, до этого ты посылал послов....
   - Любопытно взглянуть и на тебя, ведь ты не существуешь в Бытие, а присутствуешь лишь в мыслях и помыслах людей.
   - Ты не прав. Создав Бытие, Небеса, чьим сыном и воплощением ты являешься, создали и Небытие, являющееся моей сущностью. Мир раскололся, и мироздание дало трещину. Она расширяется нашими совместными вольными и невольными стараниями, и процесс этот не бесконечен. Все может обратиться в Ничто.
   - Да, я и думаю, нам есть, о чем поговорить напрямую и есть, что обсудить. Зачем ты пытаешься меня погубить?
   - Я не могу сосуществовать с тобой в одном мире.
   - Так выбери себе другой мир, их неисчислимое множество.
  - Это невозможно. Ты же знаешь, что я принципиально не соглашусь ни с одной из твоих позиций. Мы полные антиподы и бессмысленно вести речь о каком-то согласии или даже соглашении. Я по-прежнему буду делать все, чтобы уничтожить тебя и стереть твое имя в истории.
  - Но это не значит, что я этого хочу и сделаю это, - подумал далее Воланд, а вслух пафосно произнес, - ты не победишь меня никогда, Галилеянин!
   - Я не борюсь с тобой, я противоборствую рождаемому тобой злу. И я не говорю о соглашении. Небесам угодно, чтобы во всем было равное число плюсов и минусов. Твоя миссия бессмысленна. Уничтожив меня, ты поселишь на земле одно зло, и тебе не с кем будет враждовать. Земля же - погибнет, и ты не сможешь больше никого смущать и совращать. Ты выиграешь не у меня, а у себя, то есть, проиграешь в нашей бесконечной игре.
   - Поверь, я умею проигрывать. Но это не игра - нам двоим не место на Земле. Это предначертано высшими силами.
   - Ты идешь вверх по лестнице, ведущей вниз. Этот путь не приведет тебя никуда.
   - Зато ты идешь вниз по лестнице, ведущей вверх, - парировал Воланд, - и твой путь также бессмысленен.
  - Отпусти на волю заблудшие души твоих темных слуг. Они достаточно послужили тебе. Их души раздираются и стремятся к успокоению. Я отпущу им грехи и дам покой.
   - Ты говоришь о невозможном. Ты уже не любишь людей, после их падения. Зачем же тебе заботиться о них? К тому же, они не люди и никогда ими не были, поэтому у них нет и не может быть того, что ты именуешь греховным.
   - Я не отказался от людей, а простил их и отпустил им все их грехи. На кресте я прожил жизнь человеческую и понял людей. Я знаю, кем были твои слуги. И кем был ты. Ты ведь не всегда служил Злу.
   - Ты не можешь этого знать, хотя бы потому, что даже я этого не знаю.
   - Тогда послушай одну давнюю историю.... Когда-то, во тьме веков, на Небесах, среди прочих ангелов, находился и сын красавицы Зари, с рождения несший на себе печать совершенства, полноты мудрости и венца красоты. Зная об этом и возгордившись, однажды, он вознесся над другими и прокричал, что будет выше звезд небесных и вознесет туда престол свой, став подобием Всевышнего, а, может быть и заменив его. За свою гордыню он был низринут Небесами на Землю. И не один, поскольку успел увлечь за собой часть воинства небесного....
   Воланд пораженно молчал.
   - ... Не они ли твои верные слуги, которых, в насмешку называешь ты Фаготом, Азазелло и Бегемотом. Подлинное имя твое - Люцифер.
   Воланд лишь поднял глаза на собеседника, ничем не подтверждая его слова, но и не опровергая.
   - ...Азазелло же ранее звался Апполионом. В переводе с греческого это означает - "губитель" и этим все сказано. Велиал, в личине Бегемота, твой верный пес и лицемер, обманет хоть кого лоснящеюся статью и мнимым мирным видом. Фагот, чье прежнее имя Вельзевул, своими сладкими речами и ловким словоблудством, за правду выдаст всем любую ложь и опутает ею любого праведника, как сетью. И Гелла - твой вечный спутник, злой дух и бывший падший ангел Асмодей. Но ты уже и невинные души превращаешь в проводников Зла - пример тому Маргарита.
   Воланд продолжал безмолвствовать, никак не выражая своего отношения к сказанному.
  - Ты - первый, кто придумал грех, изведя его из себя самого, в силу непреодолимой гордыни....
  Каменное лицо Волана ничего не выражало. Ошеломленный услышанным, он безмолвствовал. Воспоминания мутным пенящимся потоком охватили его сознание, ничего не забывшее и почти все знавшее наперед. Почти все....
  Он разделался с надменным Тиберием, не пожелавшим исправить ошибку Понтия Пилата и подтвердить вынесенный Иисусу синедрионом приговор. Маргарита выполнила поручение быстро и качественно, несмотря на то, что это ей пришлось делать впервые.
  Он отомстил непокорному Риму. Азазелло, под именем Алариха, собрал воедино все вестготские племена и двинул их на столицу империи. Рим был полностью разрушен и разграблен.
   Он расправился со Сталиным. Фагот, во время одной из дачных оргий, недрогнувшей рукой бросил в его бокал с вином щепотку порошка - смесь растертых семян дрока и корневища брионии. Никогда ничем, кроме простуды, не болевший вождь вдруг стал испытывать сильные головные боли - сосуды головного мозга начали разрушаться, и процесс этот был необратим.
   Под чьей личиной выступал Фагот? Читатель ни за что не догадается.
   Пока еще не время рассекречивать архивы. Хотя, возможно, кто-то проницательный вспомнит облик людей из ближайшего окружения Сталина и сравнит их с внешностью и поведением Фагота.
   Он уничтожил и созданную Сталиным державу. Человек с пятном на лбу, начавший перестройку.... Не напоминает ли он хвастливого, но мудрого Бегемота, который не мог превратиться в древнем Иерусалиме в человека, именно, из-за выступавшего пятна, которое в те времена означало меченность сатаной и вело его обладателя прямиком на костер. С его маниакальной обстоятельностью.
   Эти действия не являлись мелкой мстительностью. Это был принцип - не исполнившие его волю должны быть уничтожены. Это был один из основополагающих принципов исповедуемого им Зла, одной из составляющих Зла.
   Уничтожались народы, государства и их правители. Он дробил религии и сеял между ними вражду.
   - Вера - вот тот барьер, который не позволит объединиться человечеству, - считал Воланд, - нетерпимость к чужой вере взорвет мир, в конце концов.
   В начале третьего тысячелетия ему удалось столкнуть лбами две крупнейших мировых религии, назревала третья мировая война - вновь Зло одерживало верх....
  ...И внезапно, в голову ему пришла парадоксальная мысль, разом разрешившая все проблемы и сомнения. Если не будет борьбы Добра со Злом, если исчезнет наше противостояние, чем будет мое предначертание? В чем же тогда будет смысл моего существования?
   А, ведь, это и есть - Истина.... Вот оно искушение.... Последнее искушение....
  
  Значения некоторых слов, встречающихся в реминисценции:
  
  Авторитет (блатн. жаргон) - представитель высшей группы в
   неформальной иерархии преступного мира.
  Агнозия (медицинск.) - нарушение процесса восприятия.
  Акведук - сооружение в виде моста с водоводом.
  Аквила - военный знак в виде орла в Риме.
  Акция - жалоба, частный иск в римском праве.
  Анналы - ежегодная запись событий.
  Арамеи - представители семитских племен.
  Ариане - сторонники учения пресвитера Ария.
  Асс - римская медная монета.
  Баклан (блатн. жаргон) - слово, имеющее крайне презрительный оттенок.
  Беспредел (блатн. жаргон) - беззаконие, "беспонятие".
  Блатной (блатн. жаргон) - представитель высшей группы заключенных,
   преступник, живущий "по понятиям").
  Борисфен - древне-греческое название реки Днепр.
  Ботать по фене - разговарвать на жаргонном языке.
  Булла - римский футляр для амулета.
  Бушприт - наклонный брус, выступающий за форштевень парусного
  судна.
  Вертухай (блатн. жаргон) - надзиратель.
  Всадник - представитель знатного сословия с высоким имущественным
   цензом.
  Всесоюзный Бур (блатн. жаргон) - Усольское управление лесных лагерей,
  расположенное на Северном Урале, отличавшееся крайне жестким режимом, куда помещались неисправимые заключенные, находящиеся в "полной отрицаловке".
  Вульгус - сброд.
  Галлы - римское название кельтов, населявших Францию и Северную
   Италию.
  Гаста - копье.
  Геспер - вечерняя звезда.
  Гладиус - прямой меч.
  Госпитальер - владелец постоялого двора.
  Готы - представители основной части германских племен.
  Гулевать (блатн. жаргон) - заниматься преступной деятельностью.
  Гунны - представители кочевого народа из внутренней Азии.
  Денарий - серебряная римская монета, равная 16 ассам.
  Дальняк (блатн. жаргон) - лагеря, расположенные на Севере и за
   Уральским хребтом.
  Деперсонализированный синдром (медицинск.) - нарушения восприятия,
  при котором части своего тела
  ощущаются качественно
  измененными.
  Децимация - казнь каждого десятого воина.
  Дуконарий - высший должностной чин в Риме, присваиваемый, как
   правило, наместникам императора в провинциях.
  Дуумвир - один из двух управленцев в Риме.
  Инвектива - письменное обличение какого-либо лица.
  Инкунабула - старинная книга.
  Институция - установление.
  Интердикт - запрещение.
  Иррадиация (медицинск.) - разновидность иллюзии.
  Каламус - перо для письма.
  Калдарий - парилка
  Календа - первый день каждого месяца.
  Канал - лагеря в районе строительства БеломорКанала.
  Карцер - римская государственная тюрьма на восточном склоне
   Капитолия.
  Кассис - римский боевой шлем из металла.
  Квадрига - боевая колесница, запряженная 4 конями в один ряд.
  Квестор - должностное лицо в судебных и финансовых учреждениях.
  Клибанус - военный панцирь, доспехи.
  Клюз - отверстие для якорной цепи.
  Книги Элефантиды - древнейшая порнографическая энциклопедия.
  Когорта - воинское подразделение, численностью от 360 до 600 воинов.
  Колония - поселение.
  Консул - высшее должностное лицо в Риме.
  Конфабуляция (медицинск.) - иллюзия мышления, при которой человек
   верит в свою выдумку.
  Костолом (блатн. жаргон) - оперативный работник НКВД).
  Котурны - сандалии на очень толстой подошве.
  Кум (блатн. жаргон) - начальник оперативной части ИТУ, тюрьмы.
  Курия - здание или место заседания римского сената.
  Куриал - римский городской магистрат.
  Лабарум - государственное знамя Рима.
  Латиклава с широкой пурпурной каймой - одежда высших римских
   сановников
  Легат - назначаемый римским сенатом правитель провинции или
   уполномоченный на правление.
  Легион - воинское подразделение, состоящее из 10 когорт.
  Ликтор - служитель, сопровождавший и охранявший высших
   должностных лиц Рима.
  Ломать фанеру (блатн. жаргон) - разбивать, растаптывать грудную клетку.
  Манипула - низшее боевое подразделение в римском легионе.
  Манускрипт - древняя рукописная книга.
  Матрона - знатная женщина.
  Молох - бог Солнца в древней Иудее.
  Мусор (блатн. жаргон) - работник милиции.
  Налипушник (блатн. жаргон) - самозванец, выдающий себя за вора в
   законе.
  Наседка (блатн. жаргон) - агент кума или опера, подсаженный в камеру.
  Натацио - бассейн.
  Никтофобия (медицинск.) - необъяснимый страх ночи, темноты.
  Нобилитет - правящая знать в Риме.
  Овация - малый триумф.
  Оптимат - более знатная часть римской аристократии.
  Особняк (блатн. жаргон) - ИТК особого режима.
  Паллий - римский мужской плащ.
  Паннония - римская провинция, занимавшая часть территорий
   современных Венгрии, Югославии и Австрии.
  Папирус - водное растение, использовалось в древности для изготовления
   писчего материала.
  Патриции - родовая аристократия в Риме.
  Пахан (блатн. жаргон) - самый авторитетный блатной в криминальном
   сообществе.
  Пектораль - нагрудное украшение.
  Пенаты - домашние боги
  Пергамент - недубленая кожа, выделанная из шкур крупного рогатого
   скота и свиней, использовалась для письма.
  Перо (блатн. жаргон) - нож.
  Пилас - круглый или конусообразный головной убор.
  Пилум - короткое метательное копье, дротик.
  Плебей - представитель беднейших слоев населения в Риме.
  Погоняло (блатн. жаргон) - воровская кличка.
  Подмасть (блатн. жаргон) - специализация вора.
  Подснежник (подснежный вор, блатн. жаргон) - человек
  прикидывающийся вором для какой-то цели.
  Понятия (блатн. жаргон) - система неформальных норм и правил в
   криминальном сообществе.
  Портал - дверь, вход.
  Портик - галерея с колоннами.
  Правилка (блатн. жаргон) - разбор конфликта между заключенными.
  Предъява (блатн. жаргон) - обвинение в компрометирующем проступке.
  Пресс-хата (блатн. жаргон) - специальная камера в СИЗО, в которую
  арестованного помещают для предварительной физической и психологической подготовки другими заключенными.
  Префект - римская военная или государственная должность.
  Принцепс - первый сенатор в списке, фактически глава государства.
  Припотел (блатн. жаргон) - шестерка, несколько более высокого ранга.
  Прозелит - приверженец нового вероисповедания.
  Проконсул - здесь, наместник провинции.
  Прокуратор - уполномоченный римского императора из сословия,
   не ниже всадников.
  Прописка (блатн. жаргон) - обряд введения новичка в тюремное
   сообщество.
  Проскрипции - списки лиц, объявленных вне закона.
  Психастения (медицинск.) - расстройство психики, крайняя
   нерешительность, боязливость.
  Релегация - высылка неугодного лица.
  Реминисценция - смутное воспоминание, отголосок, обычно результат
   невольного заимствования автором чужого образа,
   мотива, стилистического приема. Иногда сознательный
   прием, рассчитанный на память и ассоциативное
   восприятие читателя.
  Саддукей - представитель религиозно-политической группировки в
  Иудее, объединяющей высшее жречество, землевладельческую и служилую знать.
  Свалить (блатн. жаргон) - совершить побег.
  Свояк (блатн. жаргон) - кандидат в воры в законе.
  Сенат - выборный Совет старейшин в Риме, высший орган власти.
  Серы - (греч., лат.) шелковые люди (китайцы).
  Сикомор - дерево из рода фикус, семейства тутовых (библейская
   смоковница).
  Следить за метлой (блатн. жаргон) - не допускать в разговоре
  оскорбительных, неуважительных выражений.
  Стадий - мера длины (600 футов).
  Стратум - мостовая.
  Сухарь (блатн. жаргон) - заключенный, выдающий себя за блатного или
   вора.
  Тепидарий - теплая баня.
  Термы - горячие бани в Риме.
  Тибия - римский духовой инструмент.
  Тихарь (блатн. жаргон) - заключенный из хозобслуги.
  Тога - верхняя римская одежда, кусок шерстяной, как правило, белой,
  ткани, драпировавшейся вокруг тела.
  Триба - сословие граждан Рима.
  Трибун - высшее выборное лицо из плебеев.
  Трибут - налог.
  Триклиний - столовая комната.
  Триумф - торжественное вступление в столицу полководца-победителя в
   Риме.
  Трюмануть (блатн. жаргон) - водворить в ШИЗО (штрафной изолятор).
  Туника - римская одежда с короткими рукавами, носилась под тогой.
  Турма - отряд из тридцати конных воинов.
  Тянуть отвес (блатн. жаргон) - отбывать срок.
  Угловой (блатн. жаргон) - неформальный лидер в камере, секции, бараке.
  УЛИТЛ - Управление лесных исправительно-трудовых лагерей.
  Фарисей - представитель религиозно-политической группировки в Иудее,
   выражавшей интересы средних слоев населения.
  Фасция - связанный пучок прутьев с воткнутым в него топориком (знак
   власти в Риме).
  Фибула - застежка, пряжка для скрепления одежды.
  Фраер (блатн. жаргон) - человек, не принадлежащий к воровскому миру.
  Фрак (блатн. жаргон) - пиджак.
  Фракия - историческая область на востоке Балканского полуострова.
  Фуфло (блатн. жаргон) - ложь.
  Хата (блатн. жаргон) - камера.
  Хитон - льняная или шерстяная подпоясанная рубаха.
  Хламида - плащ, обычно надевающийся поверх хитона.
  Хозяин (блатн. жаргон) - начальник ИТУ, тюрьмы.
  Хребиловка (блатн. жаргон) - несерьезно, детство.
  Цветной (блатн. жаргон) - вор в законе, урка (в 30-50-е годы).
  Цезарь (кесарь) - титул римского императора.
  Целла - помещение в здании.
  Центурия - войсковая единица, состоящая из ста воинов.
  Цеховик (блатн. жаргон) - хозяйственник, арестованный за расхищение
   социалистической собственности.
  Цирик (блатн. жаргон) - конвойный.
  Черная Маруся (блатн. жаргон) - закрытый фургон с одиночной клеткой
   для перевозки осужденных к смертной казни.
  Шерстяной (блатн. жаргон) - заключенный, выдающий себя за блатного.
  Шконка (блатн. жаргон) - койка.
  Шмон (блатн. жаргон) - обыск.
  Щука (блатн. жаргон) - опытный, проницательный следователь.
  Эдикт - указ.
  Эдил - римское должностное лицо городского магистрата, занимавшееся
   управленческой деятельностью в определенной области.
  Эллинисты - приверженцы синтеза греческой и восточной религий.
  Эпистула - письмо.
  Эрарий - римская государственная казна.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  С О Д Е Р Ж А Н И Е
  
  Глава первая. 1.0. Тот, кто поймет истину первой строки.... ...............4 Глава вторая. 3.0. Воланд "Да, сбудется воля твоя...?"....................17
  Глава третья. 2.0. Москва. Лубянка. 28 октября 1935 год..................21
  Глава четвертая. 1.1. Слова влекут за собой дела. ...........................27
  Глава пятая. 1.2. Каиафа. Да будет распят! ...................................38
  Глава шестая. 1.3. Маттавия. Если из-за забора видны рога, значит, там есть буйвол. .....................................................................46
  Глава седьмая. 1.4. Троица. Мудрый верит в чудеса и доверяет переменам. .............................................................................57
  Глава восьмая. 1.5. Каиафа. Не делайся другом из врага.... ..............70
  Глава девятая. 1.6. Неправедный суд. 12 нисана, среда. ....................74
  Глава десятая. 1.7. Понтий Пилат. Игра по-крупному. ...................79
  Глава одиннадцатая. 1.8. Шесть дней до Пасхи. Горечь Гефсиманского сада. ......................................................................................84
  Глава двенадцатая. 1.9. Каиафа. Распни его! Распни! ......................89
  Глава тринадцатая. 1.10. Понтий Пилат. Pereat mundus, vivat justicia.*
   .................................................................94
  Глава четырнадцатая. 1.11. 16 нисана 26 года. Голгофа. .................101
  Глава пятнадцатая. 1.12. Троица. Добрый конь пускается вскачь, завидев тень от плети. ............................................................108
  Глава шестнадцатая. 1.13. Тиберий. Пусть он правит или пусть он уходит!... .............................................................................119
  Глава семнадцатая. 1.14. Иосиф Флавий. Отступник. ....................132
  Глава восемнадцатая. 1.15. Рим. 28 марта 26 года по Юлианскому календарю. ...........................................................................138
  Глава девятнадцатая. 1.16. Иуда Искариот. Каждому делу - свое время.
   ...............................................................146
  Глава двадцатая. 1.17. Тиберий. Тайный клуб чужих жен. ...............149
  Глава двадцать первая. 2.1. Мастер. "... ныне родился в городе Давидовом Спаситель...."........................................................163
  Глава двадцать вторая. 2.2. Маргарита. Ощущение свободы. ..........167
  Глава двадцать третья. 2.3. Мастер и Маргарита. ..........................169
  Глава двадцать четвертая. 3.0. Воланд. Можно ли устранить тень светом? .................................................................................171
  Глава двадцать пятая. 2.4. Москва. Февраль 1936 года. ..................175
  Глава двадцать шестая. 2.5. Москва. Лубянка. Иисус из Назарета. ............................................................................................180
  Глава двадцать седьмая. 2.6. Москва. Лубянка. Фагот.....................185
  Глава двадцать восьмая. 2.7. Москва. Март 1936 года. ....................196
  Глава двадцать девятая. 2.8. Москва. Март 1936 года. Иисус из Назарета. .............................................................................203
  Глава тридцатая. 2.9. Генрих Ягода. Он же Енурих Иегуда из Вифлеема. ............................................................................................211
  Глава тридцать первая. 2.10. Иосиф Сталин. Вождь. Велик и ужасен. ........................................................................................... 223
  Глава тридцать вторая. 2.11. Москва. Никольский переулок, 16 апреля 1936 года. .............................................................................237
  Глава тридцать третья. 2.12. "... воистину воскресе!" .....................238
  Глава тридцать четвертая. 2.13. Москва. Ул. Садовая, 302-бис, квартира Љ50. ....................................................................................240
  Глава тридцать пятая. 1.18. Иудея. Западный склон Елеонской горы. 19 нисана 26 года. .....................................................................246
  Глава тридцать шестая. 3.1. Что есть Истина? ..............................247
  
  Значения некоторых слов, встречающихся в реминисценции. ......251
  Содержание. ..........................................................................257
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"