Иванов Юрий : другие произведения.

К-13. Повесть

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Форс-мажор на морозе, Ихтиофил, Время Луны и другие забавные истории
    ISBN: 978-3-659-99907-9

   Чернушки в этом году не уродились, и оставалось надеяться на следующий. А вот капуста наоборот дала, как назло, излишний урожай: во дворе, у собачьей конуры возвышался под самый верх забора террикон из подернутых инеем кочанов. Баба Рая решилась все излишки капусты засолить - зима, судя по плодовитости рябины за забором, обещала быть лютой, и, стало быть, питейной - а в семьи дочерей и внучек отдать, как обычно, по мешку. Заготовительным цехом бабушке служили сени, обе двери которых - к калитке и на задний, хозяйственный двор - были прикрыты по причине ранних заморозков на почве.
      В сенях стоял сезонный, язвенно-кислый купаж запахов: помимо закисавшей капусты и высохших веников укропа и эстрагона, пахло огурцами из кадки, последней вырытой и раскатанной на клеенке картошкой, сохнущей в ожидании, когда же зять Вася закончит, наконец, уборочную и опустит ее в мешках в подпол. Этот осенний букет накладывался на привычный круглогодичный фон - от настаивавшейся в ведре бурды для двух пятачков и от вездесущего козьего навоза. Этот аромат побочного, а по здравому разумению - основного продукта жизнедеятельности, ненавязчиво внедрялся в протекторы Раиных галош, поры заскорузлой кожи ее рук и даже, в подкорку мозга, и, по идее, должен был бы угнетать сознание бабушки. Но это только со стороны могло так показаться - после семидесяти лет сельской жизни бабу Раю вывело бы из равновесия скорее отсутствие навозного запаха, чем его густота. Так что худенькая невысокая селянка пребывала в здравом сознании и добром теле.
      Смахнув загорелой рукою капустные стружки с широченной разделочной доски в кадку и присыпав их сверху крупной, дефицитной по нынешним временам, солью, Раиса Сергеевна обтерла руки о подол фартука и понесла ведро с бурдой к поросятам, похрюкивавшим уже в хлеву вечерним дуэтом. Доброе тело ее больше сорока лет уже отдыхало после рождения последней дочери и почти не болело никогда, если, конечно, не падать спьяну с крыльца и не дырявить ноги о валяющиеся в темноте вилы. Травмы в последнее время обходили Раю стороной, и полное ведро легко, без понукания бабушкиным матом, поднялось с пола и поплыло, по-семейному вложив дужку в Раисину руку, к задней двери и дальше вниз, покачиваясь в такт ступеням лесенки.
      Летом-то и дочери частенько приезжали помогать по хозяйству, и ораву внучек-правнучек, ненавязчиво ими подкинутую на свежий воздух и свежие же яйца с козьим молоком, умела бабушка легко организовать - на сбор урожая, сенокос ли, или же иной семейно-полезный труд. А осенью у мелких девчушек начиналась школа, и помощь приходила только по выходным - пешком, за два километра из деревни или на автобусе из поселка. Зимой - и того реже, ну да и ладно - работы в ту пору немного. А осень - заготовительная пора, сейчас бы не помешала хотя б четверка ловких детских рук!
      Руки и у самой бабы Раи были не промах. Будто руководимые собственным, костным, что ли, мозгом, они безостановочно сновали от одной хозяйственной надобности к другой. Вот и сейчас, не загружая бабушкину голову мыслями, руки открыли-закрыли дверь в хлев, налили шестипудовым пятачкам-близнецам пойло в корытце (вот вам, к Рождеству набирайтесь, - подумала хозяйка), схватив злые вилы (чтоб вам, - выругалась привычно Рая), кинули сенца тройке коз за загородку, сыпанули пшена курам, не забывая попутно потрепать, огладить полезных животных.
      Помимо того, что живность давала молоко, мясо и яйца многочисленному потомству бабы Раи и, немного, ей самой, она образовывала собой своеобразную семью, восполняя человеческую потребность бабушки в общении. Особенно в холода, когда, по несколько дней кряду, не с кем ей было словом перемолвиться. Купленный дочерью Ирой телевизор у Раи обычно работал, дочь Света подарила мобильный телефон на всякий непредвиденный случай, но живого общения от электроники одиноко живущая женщина не ждала, и техника оправдывала бабушкины ожидания, ломаясь в самое неподходящее время. Зато домашние звери отвечали ей любовью и преданностью. Особенно козы.

   ________________

Форс-мажор на морозе

  
      Что с козами не все так просто, бабушка убедилась позапрошлой зимой, когда ее от неприятностей спасла случайность, испугом тогда Рая отделалась. Впрочем, не обладай ее собака таким созерцательным характером, обошлось бы и без испуга...
      Непонятно как попавший к Рае снежно-белый цепной пес Тимурка, в котором опытный кинолог признал бы исключительно чистых кровей самоеда, был снисходителен к своим и свиреп к чужим. Но совсем третьи чувства вызвал в нем медведь, вернее годовалый медвежонок, забредший прошлой зимой в Раин огород. Не из лесу, понятно, подмосковного, где и волка-то не найти - ни днем с огнем, ни ночью на слух. Из пансионата сбежал, где его приспособили в клетку как достопримечательность. Пролез меж прутьев, чересчур широко приваренных, под взрослую особь, да и рекой-рекой, по заснеженному льду, добрался до стоявшего на отшибе и вкусно пахнувшего Раиного хозяйства.
      Когда мишка раздвинул штакетины забора, Тимурка оплошал и не залаял. Хуже того, он не оборвал цепь, чтобы броситься на непрошеного гостя, что легко вытворял, когда к Рае приходили деревенские мужики за стаканом самогона под квашеную капустку. Пес был немолодой, рассудительный, и он просто уселся с интересом наблюдать за диковинным созданием. Создание, в свою очередь, не заметило собаку, только черным носом да глазами выделявшуюся на снегу. Выйди в это время баба Рая в огород, быть бы инфаркту! Однако ж, не одним Тимуром сильно бабушкино хозяйство...
      Сарай со стуком распахнул дверь и выпустил на заснеженный двор двух рослых коз, статью и матовой чернотой своей шерсти способных удивить даже флегматичного деревенского забулдыгу. Медвежонок в козах не разбирался, и ему поплохело уже от самого факта появления рогатых зверей, выдувавших носом гневные струи пара и от которых не стоило ждать ничего хорошего. И - правда: козы, не раздумывая, направились к медведю - бодаться. Урожденному бурому хозяину леса никто, очевидно, не объяснял, что он хищник и гроза парнокопытных, поэтому решил лохматый на всякий случай спасаться бегством на засохшей елке, под которой была сложена поленница. На это навыков у него тоже не было, но выручили инстинкты. Оставив на снегу болезненный символ медвежьего испуга, медвежонок галопом по осыпающейся коре взбежал до ближайших сучков и замер, размышляя - будут рогатые черные преследовать его и наверху или же обойдется? Не обошлось...
      Козы подошли к нетолстому, с телеграфный столб толщиной, дереву, по очереди поскребли рогами кору, будто пробуя елку на ветхость, и принялись молча долбиться о ствол, в такт поднимаясь на задние ноги и с размаху рогами дружно обрушивая на ель всю мощь своего негодования. Елка содрогалась трухлявым нутром, но держалась. Держался и мишка, прикидывая, куда ему дальше деваться, когда черные сделают свое - черное же - дело и белый наст уравняет возможности сторон. Любознательный пес, в улыбке вывалив розовый язык, терпеливо наблюдал, чем кончится козья осада.
      - Кто там? - донесся из избы дежурный вопрос бабы Раи, привыкшей, что гости благоразумно стучат чем-нибудь твердым о калитку, прежде чем войти, поскольку Тимурка чужого, по-свойски вошедшего, обычно быстро, по-свойски же, выставлял за забор с оторванной штаниной. Лая или рыка Рая не слышала, и это могло означать что угодно - либо бабушка не расслышала их, либо пришел кто-то не совсем чужой. К примеру, постоянный местный сомелье Раиных самопальных продуктов брожения и возгонки - Ихтиянд, как она его звала. Никто на вопрос ей не ответил, а стук продолжался, и бабушка решила оставить на плите кипевший уже суп и выйти на улицу.
      За калиткой никого не было. Звук доносился с противоположной стороны, с огорода. Решив, было, пойти поглядеть, кто там стучит, Рая остановилась и прислушалась к нежданным крикам мужиков, доносившимся снизу, от реки. Она вышла за калитку и протопала полсотни шагов до крутого берега.
      Посреди речного полотна, по насту вилась тропа, которой ходили местные жители из поселка в сельскую церковь. По обе стороны тропинки пролегали лыжни, которыми поселковые ускоряли свой неблизкий путь к храму в зимнее время - полтора километра вниз, до подворья бабы Раи и столько же еще до села. В фабричном этом поселке был и свой приход, да только храмом его назвать было сложно. Большая одноэтажная постройка с деревянным крестом над входом хоть и называлась "Церковь", но, несмотря на все старания отца Александра, не внушала своим видом воспитанным в советские времена прихожанам ни трепета перед Господом, ни светлого чувства причастности. А в селе - другое дело! Там и колокольня имелась, и храм располагал, как водится, притвором, иконостасом и алтарем.
      Этим путем сейчас и двигались на лыжах мужики - снизу, от села, рядом с которым, у бывшей мельницы, стоял пансионат. Баба Рая признала в мужиках "тамышних" пансионатских работников - из местных все, устроились на весьма скромный оклад, но работой дорожат, ведь с ней теперь туго стало. Работнички шумно переговаривались, вглядываясь в заснеженные берега и гладь речного наста.
     - Потеряли кого? - прокричала им баба Рая с косогора, выпуская облачко пара в морозную стынь воздуха.
     - О, Рай! Медведя не видала? - отвечал один из мужиков, Сашка Рюмин, восклубя над собой такое же облачко.
     - Какого такого медведя?! - бабушка, несмотря на общеизвестную свою осведомленность во всех новостях, еще не знала про эту пансионатскую диковину. Про зоопарк вблизи поселка знали все - и верблюд там был, и волки в клетках, даже страуса летом в вольер выпускали! А про медвежонка в пансионате - не слыхала пока: сорока та, видно, заплутала, либо хвост ей выщипали, на котором сплетни разносила. - Ежели вы насчет по стакану принять, заходите - налью. А мозги мне пудрить не надо, для этого у меня телевизер есть. Медведя! Ишь выдумали, - уверенно отвечала баба Рая, но со вниманием приготовилась слушать, что ответят - уж больно по-деловому пансионатские двигались, может, где и впрямь медведь объявился?
     - Да ну тебя, - отмахнулся Сашка, и бригада поисковиков двинулась дальше вверх по реке.
     - Медведя... - пробормотала под нос себе Раиса Сергеевна, и поспешила назад, к дому - посмотреть, кто ж там стучит? Не медведь, понятно - с чего бы медведю стучать? Да и чем? Однако ж мужики от стакана отказались, значит, вправду дело серьезное! Деньжата-то у них водились, а Раины цены на самогон даже по местным сельским меркам большими назвать никто б не отважился. Ан не зашли...
      С этими мыслями дошла Рая до избы, обогнула ее и увидала распахнутую дверь хлева, как она называла утепленный мхом бревенчатый сарай, в котором содержалась вся полезная домашняя живность. Только вредный Тимурка жил на воле, а конурой пользовался, если уж совсем мороз! Название "хлев" привилось от мужа, сельского пастуха, много лет гонявшего сводное стадо. Свою корову они никогда не держали, да и зачем, раз пастуху всегда, помимо оплаты и поочередного обеда в домах владельцев буренок, ежедневно полагалось парное молоко? Теперь муж давно помер, оставив остатки своего здоровья в колодцах, которых он во множестве нарыл по округе, когда стадо поредело, а после и вовсе распалось, и пастух стал никому не нужен. А название вот осталось...
      - Итить твою! Хлев выстыл, поди! - Рая решила, что поутру, выходя из постройки, плохо прикрыла дверь. Бабушка притворила ее, и повернула вертушок, запирая снаружи. - Итить твою!! - вдруг закричала она, почувствовав чей-то тычок в зад, - Роза! Майка! Как вы вышли-то? - сзади стояли две ее черные поилицы.
      Козы пританцовывали на месте и отпрыгивали назад, к поленнице. Собаки таким манером приглашают поиграть или зовут за собой, а что хотели сказать рогатые, было не понять. Рая не стала выяснять, кто из них боднул ее: тычок был чисто символическим, да и не признались бы озорные Роза с Майкой в совершённом баловстве. Поругавшись на них с минуту и не уговорив идти обратно в хлев, бабушка открыла дверь, ухватила каждую козу за рог и затащила их внутрь. В помещении обнаружила она, что загородка, отделявшая загон для коз от остального богатого внутреннего мира хлева, повалена и из жердин торчат, посверкивая в сумраке сарая, крепившие ее к стене гвозди. Кое-как приладив жерди, баба Рая засомневалась: самой молотком вбить гвозди на место или дождаться, когда зять пожалует за соленьями, и можно будет поручить ему восстановить статус-кво внутренней планировки. Сейчас козы были за загородкой, и она, успокоившись, вышла на мороз, не забыв запереть дверь на вертушок.
      - Дров, что ли, принесть? - задала она риторический вопрос себе самой. Из хлева донеслось блеяние одной из коз, Розы. Бабушка решила, что старшая коза одобрила ее идею, и пошла к поленнице...
      Сидевший все это время на елке медвежонок наблюдал, как человек ловко унял страшных черных зверей. Людей бояться у него не было никаких причин, ведь они всегда кормили-поили его и меняли подстилку в клетке, где бы он не жил - в питомнике, зоопарке, а теперь вот - в пансионате. Когда победительница рогатых прямо под ним стала набирать на локоть руки толстые палки, он решил, что пора слезать и потребовать у нее еды. Слезать показалось ему боязно из-за высоты, на которую прежде не доводилось забираться - метра четыре в человеческих понятиях. Он стал суетиться на ветках, опуская вниз то передние, то задние лапы - и так и сяк было страшно. Решил попросить у человека помощи...
      - Мэ, - раздалось где-то над Раей, - мэ-э! - голос был ей незнаком - козы говорили не столь басовито, и милое сердцу козье "ме-е" не походило на это грубое "мэ-канье". В хлопотах позабыв про мужиков и объект их поисков, и не подумала она ничего такого, когда разогнулась вместе с охапкой дров и посмотрела наверх. В лицо Рае осыпалась сухая кора...
      Медвежонок понял, что правильно попросил помощи, потому что человек бросил на снег свои дурацкие палки и побежал в теплое помещение - за едой, конечно. Правда, снимать с дерева его почему-то не стали, но это не беда - можно самому попытаться еще раз слезть, пока еду не принесли. Черных рогатых не было видно, и он решился. Не совсем страшно показалось ему спускаться головой вверх, и он начал спуск, вцепившись в кору когтями и, обдирая ствол до неприличной наготы, заскользил вниз...
      Баба Рая, несмотря на свою легкость, никогда не бегала быстро, тем более в валенках. И какой бег на восьмом десятке лет? Однако ж личный рекорд она, несомненно, поставила, в считанные секунды влетев в сени и запершись изнутри на крючок. Злые вилы остались в хлеву, и защищаться от приставаний медведя было нечем. Пока она лихорадочно рылась в углу у двери, прикидывая, чем бы усилить свою оборонительную мощь, сзади последовал новый тычок в зад! Сердце замерло и, показалось ей, тихо упало в левый валенок, к пятке, где вдруг стало тесно...
      Вторая дверь сеней была не заперта, и, хотя она выходила на другую сторону дома, хищное животное вполне могло обогнать Раю, невзирая на ее новоиспеченный личный рекорд, и забежать с другой стороны. Замершая от неожиданности бабушка успела подумать, что вот хорошо было бы, если б это снова Роза либо Майка оказались! Но тех она надежно заперла, и кроме медведя шалить было некому. Медленно развернувшись, она почувствовала, что прикосновение сзади ослабло и левой пятке стало просторней. Ну конечно, это были старые добрые грабли! Впервые за долгую жизнь, наступив на них, Рая испытала чувство облегчения и задушевной привязанности к этому нехитрому садовому инвентарю. Вооружившись граблями, Рая заперла и вторую дверь в сени и, войдя в дом, забаррикадировалась, в нем, придвинув к запертой ею на ключ последней защитнице-двери железную кровать с шишечками...
      "Надежно запертые" чернушки Роза и Майка все это время не бездельничали. Повалив чуть державшуюся загородку в хлеву еще раз, Роза с одного удара рогами в дверь заставила удерживающий ее вертушок повернуться вертикально, как того требовал закон земного притяжения для вертушков со смещенным от оси вращения центром тяжести. Вновь обретшие свободу козы недоуменно проводили взглядом бегущую в дом Раю, и поспешили вслед хозяйке, считая, что им тоже нужно быть в гуще событий. Однако в это время взвизгнул Тимурка и, рванувшись, до предела натянул цепь в сторону поленницы. Козы тут же осознали, что гуща событий находится по-прежнему у елки, и изменили свои планы...
      Съезжая на когтях по стволу головой вверх, медвежонок упустил из виду, что черные рогатые вышли на оперативный простор. Благополучно спустившись до земли, он направился к теплому дому, где, как подсказывал нюх, у человека хранился запас вкусного. Проковыляв с десяток шагов по снегу ко входу в пахнущий супом дом, он вдруг услышал взвизг какого-то невидимого зверя и лязг цепи, знакомой ему по времени проживания в зоопарке. Он приостановился в раздумьях, и тут из-за угла заборчика, отделявшего хозяйственный двор от огорода, выскочили двое рогатых и, выбивая копытами брызги из притоптанного снега, ринулись прямо на медвежонка! Обратно к елке он уже не успевал...
      Роза и Майка обрадовались, что Тимурка не наврал - за углом прятался лохматый, осмелившийся спуститься с дерева и подойти к святая святых - огороду. Летом за заборчиком зрела лакомая капуста, которой с осени до весны хозяйка подкармливала коз. Зимой же в огороде было неинтересно. Но не сейчас, потому что прыткий лохматый с места перемахнул метровой высоты ограду и приземлился прямо на засыпанную снегом капустную грядку. На грядке тут же появилась еще одна кучка медвежьей трусости. Осквернение святого места не могло остаться безнаказанным, и теперь уже ничто не могло остановить коз от приведения в исполнение их праведного гнева ...
      Летом козы неоднократно пытались добраться до капусты, чье близкое присутствие выматывало нервы животных даже сильнее, чем кусачие мухи и слепни. Как ни пытались Роза с Майкой проломить штакетник, ничего путного из этого не выходило - уж этот-то заборчик был сделан зятем Васей на совесть! Но совесть имелась и у коз, а у лохматого - как раз наоборот. Поэтому Роза с такой силой стала биться в штакетник, что одна планка все же раскололась. Но этого было явно недостаточно и, чтобы пролезть в огород, Роза стала долбить соседнюю штакетину, но та не сдавалась. Майка же непозволительно медлила в столь ответственный момент, теряя время. Но оказалось - теряя не напрасно...
      Повернув голову набок, Майка просунула между штакетин рога и, действуя ими как гвоздодером, за три секунды оторвала три планки. Окно в огород было прорублено русским народным средством - смекалкой, которую одобрил бы даже Петр Великий, доживи он до этого дня! Нет, пожалуй, Петру Алексеевичу пришло бы в голову, что он намедни перебрал лишку, потому как зрелище травли медведя черными козами вряд ли могло привести прогрессивного царя к иному выводу...
      Выводы же, которые сделал медвежонок, впервые увидев рогатых исчадий земного ада, печально подтверждались. Он попытался, было, перелезть через забор, чтобы уйти к реке, и даже подтянулся на поперечине, на которую был набит штакетник, но когти задних лап скользили по доскам, не желая цепляться, и от этой затеи пришлось отказаться. Тем более что дыхание черных, выдувавших носом струи жутко пахнущего пара, послышалось прямо за спиной. Он соскочил на снег и тут же получил от одного рогатого ощутимый удар в бок. Издав жалобное "мэ-э-э", медвежонок пустился вдоль забора, судорожно ища в нем спасительную прореху. Прореха никак не находилась...
      Понятно, убежать от медведя ни человеку, ни козе не под силу - уж очень прыток от природы лесной великан. Но это - в лесу, где он хозяин, а не в замкнутом пространстве огорода, когда сам стал напуганной до полусмерти дичью. Слаженная группа загона в свою очередь не подозревала, что поймать бурого хищника без специальных средств - невозможно, и усердно старалась опровергнуть этот тезис. Несколько раз козы зажимали мишку в углах огорода, но он прорывался в просвет между загонщицами, снося удары в корпус и, наконец, оставил клок шерсти на рогах у Майки. Взревев от боли, он решил не искушать более судьбу и, перемахнув назад в хозяйственный двор, взметнулся на ту же сухую елку у поленницы. Хотя коры на дереве не осталось совсем, страх оказался достаточным стимулом, чтобы гладкий ствол показался медведю совсем не скользким...
      Баба Рая, и прежде не отличавшаяся остротой зрения в отношении мелких кнопок мобильного телефона, только с десятой попытки набрала дрожащими руками нужный номер.
      - Милиция?! Сереж, ты? - уж кому, как не самогонщице быть на короткой ноге с представителями власти, особенно если власть своя, местная, а сержант Сергей - ее внучатый племянник? - У меня тута медведь на елку залез! - конечно, она не ждала, что ей сразу поверят, но пожелания не пить с утра, сделанные в изысканно-милицейских выражениях, все равно не порадовали. - Да трезвая я! Пансионатские медведя ищут на реке. А он, эва, у меня сидит, на дереве! - Рая выслушала еще порцию чуть менее отборных сомнений. - Да ты приезжай, сам погляди. Только пистолет возьми, медведь-то настоящий! - На том конце беспроводной линии, видно, смягчились, но сомневались еще. - Ты, Сереж, не волнуйся, Вася мой на тракторе завсегда проезжает к моему дому, - этот довод не слишком убеждал, так как Васин "Белорус" по проходимости несравним с милицейским "жигуленком", поэтому Рая добавила последний аргумент. - Налью, - и вызов селянки был зарегистрирован в поселковом отделении милиции...
      Почувствовав себя в избе в относительной безопасности, Рая теперь подумала и о животных. И не нормативно ужаснулась вслух - медведь мог передрать всю животинку в хлеву за милую душу! По крайней мере, так она думала. Выглянув в окно, выходившее к хлеву, она увидела повторно распахнутую дверь, и сердце ее снова надумало падать в валенок. Из окна ничего не было видно внутри хлева, и Рая взялась рассуждать. Если зверь добрался до скота, то, приди сейчас она животным на помощь, он задерет и ее, а этого как-то не хотелось... Если медведь ушел, побрезговав добычей, то Раины животные мерзнут и могут простудиться - это было тоже плохо! Оставалось выяснить, где хищник, а после можно будет принимать решение - идти к хлеву или нет. Но как это сделать - на ум не приходило...
      Медвежонок удобно устроился на нижнем венце ветвей ели. Здесь рогатые его достать не могли, и он решил дождаться ушедшего за едой человека, который снова укротит черных дьяволов, снимет медведя и накормит. Только подозрительно долго человек не возвращался - должно быть много еды решил набрать для мишки. А медвежонок согласился бы и на небольшую порцию, ведь после вчерашнего переезда из зоопарка его покормили не слишком сытно.
      Роза и Майка решили больше не стучать по дереву, раз толку из этого не выходило никакого, а от сглаза они спасались иными, козьими средствами. Паче того, преследование лохматого по огороду отняло немало сил. Чтобы не замерзнуть, но не оставлять поста у дерева, козы неспешно ходили по кругу, и лишь когда лохматый шевелился, вставали на задние ноги, грозно опершись передними копытами на ствол, и чужой зверь сразу затихал...
      Силовые структуры объявились у Раиного дома одновременно: подъехал раритетный милицейский "газик", неведомо где стоявший с до-перестроечных времен, и примчалась на лыжах пансионатская группа захвата, извещенная по телефону. Тимурка понял, что настал его час, и встретил силовиков трехэтажным лаем. Те были люди бывалые и опрометчиво в калитку не вошли, даром, что пес своей цепи пока не оборвал.
     - Рая! Теть-Рай! - покричали мужики на разные лады из-за забора, но бабушка держала осаду и не выходила. - Милиция! Открывай, Раиса Сергевна, - употребил власть сержант. Без результата.
     - Давайте ломать, что ли? - не то скомандовал, не то спросил сержант.
     - А чего тут ломать? - нахально осколабился на него Сашка Рюмин. - Калитка даже на крючок не заперта, собака на цепи. Входи, власть!
     - Угу. "Входи". Умный нашелся. А если в собаку стрелять придется - мне родня потом проходу не даст... - при слове "стрелять" мудрый Тимурка тотчас перестал лаять и замер в ожидании. Чуть скрипнув, приотворилась дверь сеней. В щелочку на улицу высунулась рука бабы Раи, сделала малопонятное движение и скрылась. Дверь захлопнулась.
     - Чего это она? - удивился Сергей-сержант.
     - Говорит, чтоб шли за дом, - пояснил Сашка Рюмин, так поняв Раин жест. Мужики нерешительно топтались на месте.
     - Что за форум? - послышался голос откуда-то из-за спин нерешительных силовиков. Оглянувшиеся мужи поначалу никого не увидели, но тут сквозь их строй просочился невысокий мужичок пенсионного на вид возраста в засаленном треухе. - Первачку удумали употребить? - съехидничал он, продираясь к самой калитке. - Ой, да тут милиция никак? - он снизу вверх уставился на сержанта и спросил того сочувственно, - никак и ты, Серега, поправиться задешево приехал? Или тебе по-родственному, - подмигнул он, - вообще на халявку?
     - Не балаболь, Михалыч, - сержант рукой остановил дедка, вознамерившегося проникнуть во двор, - куда прешь? Тут дело серьезное!
     - Неужто очередь? - притворно удивился тот и попытался проскользнуть мимо милиционера. - А я вчера еще занимал, во как!
     - Вали отсель, - Сашка Рюмин схватил дедка за локоть, - тут тебе не рыбалка, Ихти... - и осекся под внезапно остекленевшим взглядом Михалыча. - Их ты, прыткий какой! Медведю под лапу хочешь? - выкрутился он спешно. Ну и правильно, что поправился. Общеизвестно, что прозвище Михалыча лучше при нем не произносить - у того сразу стекленел взгляд, что предвещало немедленный мордобой. Причем устоять перед тщедушным с виду ветераном не удавалось пока никому. Так что и мы не будем его произносить всуе, ограничившись Раисиной интерпретацией прозвища - Ихтиянд, на которую Михалыч не обижался.
     - Это какого такого медведя? Который сосунок-одногодок из вашего пансионата? - Ихтиянд сделал вид, что не заметил оговорки Рюмина - незлобливый Михалыч сам на драку никогда не нарывался. - Уже сбежал?! Ну, зоотехники-анималисты, ну насмешили, - зашелся он сухим кашляющим смехом. - Только ж вчера привезли и - уже? И где он, м-медведь ваш страшный? - спросил он. Все молча покосились в сторону Раиного дома. - Там?!! И вы тут встали?! - Он отпихнул, походя, рослого сержанта, открыл калитку и направился мимо притихшего пса к дому. - Сергевна, ты жива? - постучал он в дверь сеней.
     - Да жива я, жива. А скотина - не знаю. Может, подрал всю, - послышался приглушенный Раин голос из-за двери. - На елке сидел, где дрова у меня.
     - Ща мы его, - направился Ихтиянд вкруг дома на задний двор, но по дороге задержался у собаки, - а ты куда смотрел?! - Склонился он над Тимуркой. - На двор медведь пришел, а ты до сих пор на цепи?! Ты охрана или где? - Пес пристыжено отвернулся и отошел к конуре. Воспользовавшись замешательством собаки, группа захвата прошмыгнула за спиной Ихтиянда на хоздвор - все пятеро, но без лыж, только веревки понесли с собой. Сержант возглавил процессию, передернув затвор табельного "макарова"...
      Медвежонок очень обрадовался, завидев людей - они немедля прогонят рогатых и дадут еды! И правда, черные смердящие создания с появлением людей отошли от дерева. Но никто их прогонять не собирался! Все столпились под елкой и размахивали руками, переговариваясь на малопонятном человечьем языке.
     - Слезай, давай! - Сашка Рюмин махал медведю рукой, но тот вряд ли понимал человека. А если и понимал, то не верил в его бескорыстность.
     - Ишь ты, козы целы, - Ихтиянд протиснулся к дереву, - пятачки тоже хрюкают. Видно так и просидел наверху, слава богу!
     - Странно, - сержант поигрывал пистолетом, не зная, куда его применить - в кобуру убирать - инцидент не исчерпан, а стрелять - тоже ни к чему пока. - Есть возможность безнаказанно совершить убийство, а преступник - не пользуется?!
     - Так, ясень-уясень, он никогда в жизни по деревьям не лазил, все по клеткам сидел на цепи. Залезть - залез, а слезать боится, - логично разяснил Ихтиянд, сам не подозревая, чего именно боится медвежонок.
      Меж тем остальные силовики обсуждали, как снять животное, чтобы не повредиться самим и ценного зверя не попортить. Были б они выпивши, тут же без разговору приставили бы к дереву Раисину лестницу, да кто-нибудь самый шустрый полез сердобольно снимать незадачливое дитя природы. А с трезва-то - где взять той простецкой решимости? Пока хватило ума только приставить лестницу, аккурат под нижний венец, где зверь угнездился.
     - Слышь-те, ребята, как поймаете медведя-то, налью всем, - донесся от дома Раин голос. Бабушка решилась с граблями выйти на улицу, но отходить от дома боялась, - только коз моих в хлев отведите, а то задерет, не дай бог!
     - А нас не задерет?! - отвечал Сашка Рюмин. - Мы тебе, вишь, жизнь спасаем, да еще скотину ей сохрани. Сама вот и забери их, чтобы не мешали тут зверя ловить, - выдвинул он встречное предложение, даже не подозревая, насколько точно определил истинную причину, не позволяющую мишке слезть с дерева.
      Баба Рая посулами да ласками отозвала-таки козочек от дерева к хлеву, загнала их внутрь и приперла для верности дверь снаружи проклятыми вилами. Слегка осмелев в ходе этой тактической операции, бабушка остановилась возле угла огородного заборчика - чтоб и до сеней добежать, если что, и чтобы разглядеть, как медведя ловят: а то - как потом людям сказать, что в твоем же огороде ловили хищника, а ты и не видала?!
     - Ща мы его, ясень-уясень, - вдруг выдал Ихтиянд. На его возглас поначалу не обратили внимания, а когда опомнились, было поздно что-то менять - ветеран сельского труда уже почти докарабкался по лестнице до медведя. Видно, крепко погулял Михалыч накануне, раз даже не сдобренные утренним первачом хмельные пары побудили его на отчаянный, с точки зрения здравого смысла, поступок.
     - Тебе, дурню, невтерпеж, что ли? - заорал сержант, снимая "макарова" с предохранителя. Однако стрелять, по любому, было нельзя - все "яблочко" цели закрывал Ихтияндов зад, обряженный в ватные, треснувшие по шву, штаны.
     - Ты совсем допился? - кричал Рюмин. - Слезай напрочь, черт речной!
      Меж тем Ихтиянд приблизился к хищнику и, глядя ему в недоверчивые глаза, начал психологическую обработку, явно подсмотренную в каком-то фильме про самоубийцу-прыгуна с небоскреба:
     - Вот ты скажи мне, чудо лохматое, тебе хреново в пансионате было? Кормят-поят, дерьмо твое выгребают - чего еще надо? - ветеран попытался ухватить свободной рукой медвежонка за шкирку, но вовремя отдернул руку, потому что зверь махнул в ответ лапой - поди пойми, отбивая человеческий выпад или заигрывая? - Ты не спеши с ответом, ясень-уясень, ты думай, - Ихтиянд постучал себя рукавицей по треуху, - ты думаешь здесь всю жизнь сидеть или все же пожрать спустишься? Мне лично выжрать не помешало бы, эх! Может, составишь компанию?
      Медвежонок не понимал, чего хочет этот странно пахнущий человек, почему-то не принесший еды. Но что-то очень задушевное в его словах проскальзывало, напоминая сердобольного дворника из зоопарка, по утрам пахнувшего аналогично, но приходившего к мишкиной клетке с кусочком свежего мяса, а не с пустыми руками. И очень огорчали люди на земле, злобно кричавшие толи на медвежонка, толи на залезшего к нему человека.
     - Ты лапой-то не очень! - Ихтиянд, благодаря так и не пропитым бойцовским навыкам, вновь успел увернуться от когтистой конечности, - ясень-уясень, за шкирку кому приятно? Но слезать надо, - он спустился на ступень ниже, приглашая зверя последовать за ним...
      Медвежонок недоверчиво мэ-кнул и, повернувшись и так и эдак, сделал неуверенное движение задней лапой на ступеньку лестницы, поглядывая на Ихтиянда через плечо. Головой вниз опять же было страшновато, хотя иметь незнакомого человека перед мордой пожелал бы он охотнее, чем сзади, как сейчас. Следуя за уступавшим ступень за ступенью человеком, среди молчания замерших напряженно людей, бурый мишка спустился больше, чем на пол-лестницы, когда в гулкой тишины морозного дня Раины нервы не выдержали.
     - Михалыч, беги, пока он не слез! - крикнула она Ихтиянду и добавила сержанту инструкций по своему разумению, - Сережа, стреляй, а то задерет его!
      Крик ее, впрочем, не сказался ни на по-ступенчатом спуске хищника, ни на поведении мужиков - Ихтиянд неспешно сдавал позицию на лестнице в пользу медвежонка, ловцы изготовились с веревками вязать лохматого беглеца, а милиционер выцеливал нетвердой рукой медвежью голову на срезе пистолетной мушки, приплясывающей в такт зачастившему милицейскому сердцу. А отразился Раин призыв в закулисном пространстве хлева...
      После двух пробных ударов в припертую вилами дверь хлева, последовала зловещая пауза - если бы кто к этим ударам прислушивался, конечно. В тот момент, когда Ихтиянд уже ступил одной ногой на снег, Роза с Майкой в порыве козьей преданности хозяйке с такой силой врезали рогами по двери, что зубья вил полностью пробили плотно притоптанный снежный покров, древко орудия попыталось изогнуться, но с треском обломилось! И, оказавшиеся вновь на свободе, чернобородые животные, потрясая во гневе рогами, ринулись к месту предполагаемой поимки медведя.
      Обернувшиеся на грохот люди упустили момент, когда медвежонок шустро оценив обстановку рванулся по лестнице на спасительный верх. Единственным, кто не обратил внимания на происходящее за спиной, оказался сердобольный Ихтиянд. Его реакции достало, чтоб ухватиться руками за задние лапы доверчивого медведя...
      Медвежонку в испуге некогда было раздумывать, как освободиться от коварного человека, и он так яро возжелал спасения от черных рогатых, что поволок нетяжелого Ихтиянда по ступеням наверх силой одних передних лап! Сашка Рюмин, с опозданием заметив, что Михалыч возносится в небеса, аки Вакула на чертовом хвосте, бросился по ступеням вослед валенкам Ихтиянда. Кто-то из группы захвата попытался поймать Михалычев валенок между ступеней, подпрыгнув с земли из-под лестницы, но, промахнувшись, ухватился за лестницу и повис на ней. Видя всеобщую потерю рассудительности, сержант с криком: "Стой, стреляю!", встал ногой на нижнюю лестничную ступень и выстрелил в воздух. Добежавшие к этому моменту до елки козы тоже внесли свою лепту в суммарный импульс живых тел, врезавшись сходу рогами в ее ствол...
      Давно собиравшееся упасть трухлявое дерево с благодарностью приняло помощь живых разумных существ и, коротко всхлипнув последними не сгнившими еще волокнами, повалилось к оврагу ручья, впадавшего в речку за задами Раиного участка.
      Пока дерево валилось, по пути теряя сучья и сминая пролет забора, Рюмин рефлексивно оттолкнулся от лестницы и, отчаянно вращая руками в поисках вертикали для своего тела, пятой точкой оного болезненно прочувствовал действие забытого со школьных времен ускорения свободного падения на полено, поспешно брошенное намедни бабой Раей.
      Пока еще елка не упала, лестница "сыграла" о подламывающийся забор и своей тетивой преступно выбила табельное оружие из сержантской руки - пистолет, кувыркаясь, перелетел в огород через заборчик, точнехонько в то самое место, которое осквернил медвежонок на бывшей капустной грядке.
      Пока древесный ствол был в последнем и единственном, дарованным провидением полете, козы черными молниями метнулись сквозь образовавшуюся в заборе прореху, оттолкнулись копытами о его распадающиеся доски и сиганули в овраг, стремясь настичь лохматого зверя в точке его приземления. И успели бы, если б не завязли в сугробах овражного склона, гневно мекая и, не жалея вымени своего, продираясь к ненавистному хищнику.
      Когда ель приняла горизонтальное положение и продолжала валиться на склон оврага, Ихтиянд не только настиг ускользающую добычу, но и обхватил, рванувшись в отчаянном альтруистическом усилии, медвежонка поперек талии. Перед тем, как встреча с заснеженной землей стала для него больше, чем возможностью, сердобольный Михалыч извернулся в воздухе спиной вниз, поместив брыкающегося ценного хищника над собой и принимая инстинктивно удар на свой, многое повидавший в жизни ватник. Так они и встретили свою судьбу - молча и вверх тормашками: Михалыч заскользил по склону на спине, из-под которой выбрызгивали снежные буруны, а медведь - на нем, суча когтями морозный воздух. На дне оврага скольжение прервалось погружением пары под наст.
     - Ну, все, все, уже спустились, усень-уясень, уймись, лохматый, - успокаивал Ихтиянд хищного подростка, отплевываясь снегом и медвежьей шерстью. Залепивший глаза снег не давал ему увидеть, что козы все же добрались до дна, и это вынуждало мишку извиваться и всеми четырьмя смертоносными лапами создавать веерную защиту в Шао-линьском стиле. Роза с Майкой этого стиля не знали и предпочли остановить нападение, грозно выставив рога по обоим бокам от медвежонка.
      В этом напряженном статусе, спустя несколько секунд, и застали загонщики свою пропажу. Отогнав коз и ловко, будто бывалые промысловики, опутав медвежьи лапы веревками, мужики вытянули медвежонка наверх, к Раиному двору. По мере подъема в гору козы угрюмо карабкались параллельно процессии, пробиваясь сквозь сугробы черными рогатыми бульдозерами.
  
     - Михалыч, ну ты герой! - Сашка Рюмин после первого стакана проникся дополнительным уважением к Ихтиянду. Копчик его как-то сразу перестал саднить, и это отразилось на любвеобильности сердца. - Спас ценного зверя! Жаль, пансионатское начальство не видело, а то б сразу литру тебе выкатили! Во как природу любить надо всем...
     - Да я чё? - Ихтиянд занюхал свою бесплатную дозу рукавом ватника и выдохнул сивушные пары в трескучий морозный день, - если б не козы Раины, вырвался бы он, ясень-уясень! Бегай потом за ним по сугробам...- Мороз для Михалыча начал стремительно ослабевать, и побегать по лесу ради еще одного согревающего стакана он сейчас не отказался бы.
     - Ничего, в розыск бы объявили - нашелся б, как миленький! И не таких ловили! - сержант принял дозу первым и сейчас оттирал снегом табельный дурно пованивающий ствол.
      Гордые своими решительными действиями и потерявшие остатки осторожности, мужики расположили выпивку и миску с квашеной капустой прямо на плоской крыше Тимуркиной конуры. Пес сначала ворчал, но, поняв, что на него внимания не обратят, забился в свой зимний домик, жадно ловя взглядом стремительно уменьшавшуюся половину буханки черного хлеба, пожертвованную Раей к столу в качестве бонуса за то, что козы не пострадали. Рая на радостях тоже хряпнула четверть стакана и, поскольку привязанный к санкам медвежонок уже был вывезен за калитку, расхрабрилась:
     - Мои Роза с Майкой его б догнали - видал, Сереж, как они его рогами-то арестовали, а? Да не маши рукой! - возразила она милиционеру, - ты пока за пистолетом своим лазал, они его и взяли, оперативницы! Да, Михалыч? А если еще и Тимура спустить, то кого хош мои звери уделают!
     - Да что твоя шавка может? - Сашка Рюмин долбанул валенком по конуре, - смех один, а не соба... а-а-а! - Такой фамильярности пес уж не вытерпел и, выскочив под ноги трапезничающим, первым делом вырвал клок из Сашкиной штанины в подколенной области. Затем разинул пасть на власть, заставив сержанта отскочить задом к калитке. Напоследок он рыкнул, было на Ихтиянда, но, встретив в ответ его пьяную улыбку, улегся у его ног, гортанно рокоча.
     - Ну, Саш, извиняй, - резюмировала Рая, - сам напросился! Все, угощение кончилось, расходитесь, ребята, по своим делам! - покомандовать бабушке стало уместно и приятно. - Сереж, ты там, в протоколе запиши, что это вы елку уронили, а не сама она! Ить мне досок на ремонт забора в поселке взять надо, потому что фор-машор вышел с медведем энтим...
     
   А позже мишку в пансионате прозвали Михалычем, в честь спасителя Ихтиянда - у того отчество такое же было. Вроде как побратались Ихтиянд и медведь в зимнем полете над оврагом. Здоровенный вымахал красавец, лохматущий да сноровистый - шерсть пепельно-бурая, голова с две тыквы шириною, умный взгляд самодостаточного исполина.
   На том и закончилась та форс-мажорная история. Да и вся жизнь Раина, если подумать, была сплошной борьбой с обстоятельствами непреодолимой, на первый взгляд, силы. Однако ж, справлялась бабушка! А ежели самой было ей не одолеть какую-либо напасть, вроде медвежьей агрессии, так на то у нее козы имелись. И не только они. Ишь, как той зимой они медведя-то!
   Ну, так то была та зима, а теперь стояла эта осень, и грядущую зиму ей хотелось бы пережить не хуже...

________________________________________

  
   Отерла баба Рая руки о подол, вышла на воздух, вдохнула новорожденного морозцу, усмехнулась на припомнившиеся позапрошлогодние приключения, к дому пошла. Тут почудился ей шум шелестящий - не тот, что привычно в голове живет, а похожий, но незнакомый. Прислушалась она, и Тимурка напрягся, чувствуя бабушкино волнение. Впрочем, шум услышал пес и сам, чуть раньше, но по рассудительности не залаял, выжидал, когда враг себя покажет.
   Выглянула Рая за калитку, меж заборов соседских дач посмотрела - вот те раз! Покойника Красульникова машина - краснокирпичный здоровенный "козел" импортный, джип, как внучки говорят. Остановился автомобиль в отдалении, у въезда в проход, где Егора-исследователя дача - знать, не решается в узкое место заехать. Перекрестилась бабушка, гадая - чего это к зиме покойник заявился? Не время, вроде. Уж не за ней ли пожаловал, с собой забрать?
   Стекло темное, не видать, кто внутри сидит - кто-то черный тоже, показалось ей, на толстого черта похожий. Тут правая дверь джипа отворилась и показались над нею рога! Точно черт пожаловал, хорошо не к ночи... Тимурка заскулил тревожно, на крышу конуры вспрыгнул - чует что-то, да не видать ему оттуда гостя.
   Мгновение спустя рога пропали и... на подмерзлую землю выпрыгнула незнакомая коза - черная, рослая, но худоватая. Лет двух с половиной, прикинула Рая на глаз. А вслед за нею, открыв водительскую дверь, выбрался на свет божий... нет, не черт, а куда хуже - Мишки Красульникова дружок детства, а ныне бандит московский Сенька Трупиков. Весь в черном кожаном пальто нараспашку, бритый наголо, крепкий как дуб, цепь золотая на шее - кота не хватает разве что.
   У Раи сразу отлегло от сердца - слава богу, не сам Мишка! Бандитов она не боялась, взять-то с нее нечего, а стакан если поднести, так и бандит подобреет. Тут же и козу она признала - свою Катьку, которую считала убитой в перестрелке, случившейся в Красульниковском доме год назад, перед зимой как раз. Сенька и увез, сказывали, раненую Катьку в Москву - на операцию. Да и пропал с тех пор.
   Выжила Катенька, слава богу! Красавица! Узнала родной забор, навозный дух прибитый морозцем к земле, унюхав, вспомнила. И как бросится со всех ног к бабушке!
   - Катя, Катя моя! - прослезилась баба Рая. Обнять бы животинку, да этикет деревенский не позволяет со скотинкой миловаться. Прижала к животу Катькину голову, за рога придерживая, по шее погладила. - А у меня, Кать, такая капуста уродилась в энтот год! Неспроста, видать. На троих на вас хватит, и останется еще. Вот Роза с Майкой нынче обрадуются!
   Развалисто и грузно подошел Сенька.
   - Здорово, что ли, Рай, - шмыгнул носом, грустно улыбнулся. - Я тут денег тебе привез, - выжал он паузу, но бабушка промолчала насчет нежданной финансовой поддержки, и он продолжил, передавая конверт, - типа, спасибо за Катю. Спасла она меня тогда, в Мишкиной усадьбе.
   - Значит, не врали, будто проткнули ее?.. - внимательно вгляделась Рая в Сенькино лицо, руку опустила, ощупала козий бок ладошкой. Неровностей не нашла - ничего, потом разглядеть будет время.
   - Было дело, - неохотно отозвался Семен. - Ну, поеду я. Дела.
   - Даже за встречу не выпьешь? - усомнилась Рая. Не по-людски, считала она, вот так сразу уезжать. Особливо когда лет пятнадцать не виделись, да на радости - Катя-то жива, жива маленькая! Выросла теперича.
   - За рулем я, баб-Рая, и дела ждут, - отвел глаза Сенька, и показалось бывалой бабушке, что врет, врет гость нежданный. Другая причина есть, куда сильнее!
   - Дела выдумал, - бабушка огладила трепещущую от волнения Катькину спину, - езжай уж, коли так, - с тревогой отпустила она Семена, - а то бы Михалыча помянули. Ихтиянда нашего.
   - Помер, что ль?! - воскликнул Трупиков, - отчего?
   - Дык... - задумалась охочая до россказней Рая, говорить ли, - не женский это секрет. У Егора-следователя спроси. Чай в одной Москве живете, найдешь его. Может, он и расскажет.
   - Угу, расскажет, - не сулящим ничего доброго тоном пообещал Семен и, круто развернувшись, пошел к джипу.
   Катя тревожно поглядела вслед ему и что-то назидательно проблеяла.
   - Да помню я, помню, - отмахнулся Трупиков, залезая в машину.
   Тут Рая подозрительно посмотрела на свою козочку, будто не узнавая. Махнула вслед уезжающему джипу рукой и стала гадать, откроет ли Семену москвич Егор тайну Ихтияндову или наврет, как обычно, с три короба?
  

________________________________________

  

...фил

     
   В эту гостеприимную поселковую больницу привела меня мужская солидарность. И еще, не скрою, - жажда постижения тайного смысла имени. Люблю смолоду, знаете ли, головоломки разные разгадывать! В особенности - названия, если от сердца они даны, а не от скуки выдуманы. Но и загадки природы - тоже увлекают.
   В детстве, например, я подолгу за ежиками подсматривал - любопытство одолевало, как же они репродуцируют, круглые и колючие?! Да только в темноте мало чего разглядишь, а при свете моего фонарика не желали капризные ежи сакральность нарушать. Отчаявшись раскрыть их колючую тайну, вынес я, повзрослев, невеселое резюме: ничего сверхъестественного ежики не делают, они попросту терпят...
   Стоически снося отходящую заморозку, с койки у окна разглагольствует о чудесах солидарности в животном мире мой собеседник - долговязый дедок в узковатой пижаме. Собственно, говорит только он, а я - пишу и изредка участливо киваю. Семидесятилетнего на вид больного боднул в низ живота его любимый черно-рунный козел Шурик, фотографию которого дед трепетно установил на единственной в палате тумбочке, прислонив к графину. Шурику так и не далась одна из двух соседских козочек, молоденькая Майка, и сердобольный хозяин с трудом оттащил ополоумевшего от безнадежной любви козла домой. А когда оягнилась старшая из коз, Роза, у Майки тоже появилось молоко! "Это какая-то сублимированная эклектика! - спорил сам с собой дедок, то сыпля научными терминами, то отвечая себе простонародно. - Щас, тебе! Из бабской солидарности с Розой у нее началася ента лактация! Бабы - оне заодно всегда". Сам же дед пострадал из-за превратно понятой козлом мужской солидарности: когда ревнивый Шурик унюхал Майкино молоко и заподозрил ее измену, он и звезданул хозяину пониже пупа. Мол, это ты увел меня от Майки по весне, стало быть, сам и расстарался, козел ты старый!
   Да, замысловаты порой движения мужской любви в природе! Но, по крайней мере, постижимы, если козлов-ежиков иметь в виду. Что до биологических видов, самцов для которых природа не предусмотрела... Нет-нет, господа, это никакой не намек на пустующую экологическую нишу, а факт, установленный одним моим давним приятелем, не верить которому у меня нет решительно никакого желания. Поселковый абориген убежден, что о мотивах любви этих таинственных существ не ведает никто! Логика подсказывает, однако, что есть-таки один обладатель тайны - он сам. Имя его... неважно, какое. Пусть хоть Вовка будет - ни уму, ни сердцу его паспортные данные...
   Если назвать Вовку по прозвищу, можно и в лоб схлопотать! А точнее - непременно схлопочешь, проверено. Независимо от твоей антропометрии, титула в боях без правил и полученной в армии партполитподготовки. Бил Вовка и бандита Сундея из поселка, и немереного Чулу из села. Что уж говорить о нас, рядовых носителях центнера веса (вместе с очками, к тому же), отягощенных рефлексирующей интеллигентностью взамен бойцовского духа?!
   Вовка не громила и не супермен: приземист и большеголов, драться он не любил никогда, только за справедливость бился, поэтому получалось часто. Лет с десяти мамку и младших брата с сестрой от побоев отчима вечно-пьяного собой заслонял - с тех пор и научился... Сейчас, на четвертом десятке пропитых лет (а закладывать за воротник он начал не рано, с окончанием школы только), поутих, конечно, мой ровесник, но все ж лучше его не провоцировать...
     
   Как-то, будучи студентом, я наткнулся у Вовки дома на научно-популярный журнал, заложенный газетной полоской. В интригующей заметке некий ученый сообщал про популяцию эндемиков, обнаруженную где-то в Подмосковье. В точности их описание теперь уж и не вспомню, но были это величиной с ладонь не то рыбки, не то млекопитающие, внешне поразительно напоминающие сказочных русалок - с горизонтальным хвостовым плавником, мордочкой вроде человеческого лица и, что особенно впечатлило, с женского вида грудками! Даже волосы какие-то на голове у них росли.
   -Ты, ясень-уясень, дотумкал, что здесь все - враки? - спросил Вовка, когда я, не веря глазам своим, дочитал статейку.
   -Какие враки? - изумился я, - журнал ведь - научный!
   -Тоже мне, следователь, - Вовка, гад, коверкал мою будущую профессию "криптограф-исследователь". - Ты номер-то погляди, какой - четвертый! В майском они раскололись, что это была липа к первому апреля, ха-ха!
   Пачку ненужных отцовских журналов я сам когда-то отдал ему, не читая, для растопки печи. Бережливый Вовка нашел старым изданиям еще одно неожиданное применение - перечитывать перед кремацией. Должно быть, причудливо накладывалась научно-популярная мысль на его средне-сельское образование!
   -Надо же, - было стыдно, что меня, искушенного в студенческих розыгрышах, провели как несмышленыша, - а я подумал - научная сенсация... Ты над чем ржешь-то, что я на утку клюнул?
   -Не-а, я над тем, что больше не хрена делать вам, ученым, кроме как ентих эндемиков выдумывать! А покажи вам живого черта, скажете, ясень-уясень, что померещилось с перепою, - он рассмеялся мне в лицо, и я заподозрил, что вконец отупел за сессию, раз не вижу юмора в его шутке, - на рыбалку пойдем лучше? Я тут место одно присмотрел, без рыбы не останемся!
   Рыбачить мы одинаково начали с детства: Вовка - по месту жительства у реки, а я - по сезонным призваниям души, летними набегами в каникулы. Места мы знали хорошо, но Вовка все же получше - местный как-никак. Особо памятными уловами славилась таинственная Мельница - место, где в начале прошлого века и впрямь мололи муку. В пору нашего детства оставались там только полуистлевшие остовы мельничных ворот, да ряд бочагов, соединенных быстрыми протоками. Ну, там и ловилось!
   А в этот год случилась экологическая катастрофа - по весне утекла в воду целая цистерна аммиака и, говорят, вся речка была белым-бела от всплывшей кверху брюхом рыбы. Болтали, будто руководство фабрики устроило внезапную утечку, чтоб оправдать невыполнение плана. Но могли и по расхлябанности кран не закрыть, либо по пьяни. Не суть. А только с тех пор рыболовство превратилось в поселке из промысла в дань традиции - и через тридцать лет не восстановилась речка...
   В апогее бедствия, сказывали, заядлый рыбак Вовка бегал с ведром, черпая у берега полуживую рыбу, и относил ее к лужам, оставшимся от разлива. Бывалые люди грустно качали головами, а кто-то из круглогодично живущей на дачах интеллигенции - из Худых, не иначе - и нарек за это Вовку тем самым замысловатым прозвищем.
   В общем, предложение о рыбалке принял я скорей из солидарности - скрепя сердце и, видимо, скривив губы. На что Вовка только усмехнулся и достал удочки - для нас обоих...
   С Мельницы мы возвращались, упрятав уловы в рюкзаки, только по несколько окуньков вывесили на ивовых куканах на критическое обозрение досужих соседей. Я был ошарашен: столько наловить мне и прежде не доводилось, а с учетом аммиачного геноцида - улов был просто сказочным! Почти всю рыбу Вовке оставили - в семье подрастали младшие, им и калории и фосфор были очень кстати.
   -Ну, все, - попрощался со мной приятель у калитки, - больше я тебя рыбачить не возьму. Река и так бедная теперь. Не серчай.
   -Да ладно! - Мне было радостно от маленького чуда и не до обид. - Послушай-ка, а с чего это сегодня рыба сама к нам на крючок вешалась?
   -Дык мы же с тобой ребята видные, и крючки у нас - кованные, ха-ха! Шутю. Секрет это рыбацкий. Хош ты и на следователя учишься, а не допытаешься, ясень-уясень!
     
   Прошло с того подзабывшегося случая больше трех десятилетий. С Вовкой я почти не виделся, знал только, что семьей он так и не обзавелся, попивает в меру локальных сельских норм, ну и рыбачить не забывает, конечно: настоящему рыбаку выпивка - не помеха. Я же, очевидно, игрушечным рыболовом оказался... У нас ведь, у горожан, всегда полно важных дел, затмевающих прелесть общения с природой.
   Намедни, отдыхая на даче от трудов в основном праведных, засиделся я допоздна над заковыристой рукописью. Поскольку задачка никак не давалась, взбрело мне в голову отвлечься и размять свое опротивевшее бесконечным нытьем тело - пройтись серой ночью (совсем белыми ночи в Подмосковье и не бывают) вниз по реке, к Мельнице.
   Мимо дома бабы Раи прошел спокойно - только белой тенью что-то метнулось за ее забором и лязгнуло железом, да пара рогов просунулась сквозь штакетник. А дальше, лесом, идти стало совсем темно и тревожно - то ухнет кто-то над головой, то в реке булькнет так, что волнение в животе начинается!
   Поминая черта на каждом торчащем из земли хищном корне - про себя и добрым словом, конечно, не совсем же дурак, - добрел-таки я росистым берегом до места. И тут в увитом юным хмелем ольшанике вдруг замелькали искры красных глаз, не то - пугая, не то заманивая! Но, видимо, доброе слово и черту приятно, потому что цепкий кто-то отпустил, в конце концов, мою штанину, и даже ненавязчивая спутница сельских нудистов - крапива - с сожалением расступилась, пропуская к воде.
   Выйдя к Большому омуту, некстати вспомнилось мне про утопленницу, Катю-пловчиху. Давненько утонула, а вдруг вынырнет, да за ногу меня?! Но нет - вода в протоке журчала успокаивающе, и никаким водным жителям я пока не понадобился.
   Не успел я перевести дух, как... вдруг заметил одинокий краснеющий глаз большеголового существа, притаившегося у кромки воды! Ох, не сразу дошло до меня, что это был уголек сигареты, и то - обоняние помогло. А про Вовку-то совсем и не подумалось, но, приглядевшись, узнал я и его объемистую голову, и манеру рыбачить, сидя на корточках.
   Мой приятель зачем-то держал ладони в воде... Мелкие волны полукружьями, частным случаем опровергая известную сентенцию Конфуция, расходились от него и гасли, не достигнув противоположного берега. Тихонько присел я невдалеке, метрах в семи, прямо на намытый половодьем песчаный холмик - захотелось украдкой понаблюдать за его ловлей, раз уж сам забросил это занятие...
   В стремительно тающем сумраке не сразу обнаружилось, что удочки лежат смотанными на берегу и никакой лески в руках у рыболова нет. Вот уж начала играть рыба - заплескалась некрупно у дальнего берега, а возле Вовки - тишь да гладь! Интересно, подумалось, когда же он ловить-то начнет? Тут он вынул ладони из реки, поднес к лицу...
   Никак рыбка блеснула в его руках?! Или... нет, что-то очень похожее, но не то - свисавшую с ее головы прядь я опрометчиво принял за речную тину, а бугорки на груди - за расправленные плавники! И тут - о, ужас! - атавистические мурашки пробежали вдоль позвоночника, потому что послышался голос - высокий, выше детского альта:
   -Не забудешь нас, Володя?
   -Нет, как можно? - просипел Вовка негромко. - Не сомневайся!
   -Приходи к нам. Прощай, - в высоком голосе послышался плач.
   -К вам и приду, ясень-уясень, куда ж мне еще? - Вовка ткнулся губами в странное создание, приложился к нему щекой и опустил плавно в воду. С небольшим водоворотиком существо исчезло под водой. И тут же по всей глади бочага заиграла рыбья мелочь! Или не рыбья? Или это мне померещилось, что меж склоненных к воде ив заметалось писклявое многоголосье в комарином регистре?
   -Прощай, прощай папа, - звенело тонюсенькое эхо - если мой музыкальный слух не изменял мне, коварный. И - стихло все. На поверхности - ни всплеска, ни легкого волнения...
   Тут Вовка распрямился, вытянул из воды кукан и стал снимать с него здоровенных голавлей, перекладывая трепыхавшуюся живность в рюкзак. С вечера наловил, наверное. Нервная дрожь в моем теле предательски выплеснулась через горло застарелым кашлем. Вовка сжал кулаки.
   -Ты?! Ты что тут? - он узнал меня и опустил руки. Приятель подошел, похлопал меня по спине, помогая моему кашлю убраться восвояси, внутрь - до лучших времен.
   -Все ж таки выследил, следователь! - горько усмехнулся он, присаживаясь рядом. - Я думал, ты позабыл. Напоследок перед смертью решил допытаться, да?!
   -Т-ты о ч-чем это? - толи кашель никак не унимался, толи серьезность угрозы заставила меня заикаться. - Г-гулял я. С-случайно забрел! Чего сразу убивать-то с-собрался?
   -Убивать?! Надо бы, конечно... за такое убить, - посторонний бы не сдержал смеха при виде меня, тяжеловеса, трясущегося от страха перед мелким пропитым мужичком, стариком на вид - даром, что лет ему полста без хвоста. Но мне было не до шуток - я знал Вовкины способности! И тут он поведал совсем неожиданное...
   -Это я о себе, насчет смерти-то... недолго мне осталось - месяц. Или меньше. Мы ж, деревенские, долго не живем, - он тяжко вздохнул и прикурил новую сигарету, пяти минут не прошло. - А знаешь, хорошо, что ты все видел!
   -ЧТО - ВСЕ?! - оторопел я.
   -Ну, все это, - он обвел взглядом омут, - русалок моих, разговор наш, поди, слышал. Понял теперь, кто рыбу ко мне на крючок подгоняет? Ить это их я ведром выносил из реки, когда отрава шла. Многие померли. Они сказывают, будто раньше, при мельнике еще, их в омутах тыщи водились! Чертей отгоняли от мельницы, предупреждали, ежели чужой идет - заместо собак.
   -Т-ты серьезно?! - я не мог взять в толк, здоров ли умом мой приятель? Ну, не верилось мне, что дурацкая журнальная шутка оказалась вещей, и все тут!
   -Ясень-уясень! - Вовка выпустил себе под ноги длинную и ребристую, как железнодорожное полотно, струю дыма. - Как мельника раскулачили, они осиротели, не родились больше... Старые-то поумирали, а молодь не прибывает... Если б не я, может, и повывелись бы совсем! Повезло, что подсказало мне сердце про них. И они меня почуяли, открылись - еще в молодости было. С тех пор плодятся, мелкота! - он улыбнулся гнилым щелястым ртом. - Худо мне, выпила речка мое здоровье, али я русалочкам его раздарил? Как помру, кому о них заботиться? Эх, схоронили б меня тута, на берегу! Да некому... Я, вишь, так и не женился - до чего к ним прикипел! А ты думал - Вовка не мужик?
   - Не ври, - пресек он мое не вполне искреннее возражение, - да и не важно это. Особливо теперь.
   -Ты не торопись, Вов, поживешь еще, - завел я, сообразно случаю, лицемерную песню.
   -Брось! - осадил он меня снова. - Ты вот что... Ты добрый, тебя они не испугались... ой, не могу... - его стали душить слезы, - ты навещай их, что ли, а?! Трудно мне... своих родных... другому мужику...
   В принципе, из мужской солидарности, я Вовку мог понять и в душе был готов дать согласие. Тем более что просьба его выглядела, можно считать, завещанием, но...
   -А как они, ну... это самое?.. - ох, не одна только природная любознательность, заступившая на караул взамен испуга, дернула меня прояснять отнюдь не очевидные подробности! Кто-то ведь, не к ночи званый, потянул меня за язык, заронил подозрение, что не просто навещать "мелкоту" предстояло мне! "Может, до метания молоки дело и не дойдет, - промелькнула низкая мыслишка, - ограничимся объятиями? Или поцелуем, в крайнем случае, если им гены мои жизненно необходимы?" Но и такой вариант общения с, возможно, холоднокровными созданиями - как-то не очень грел, если честно. Успокаивало, правда, что ни о каких чувствах к русалкам речи вроде бы не шло...
   Но Вовка меня огорошил:
   -Говорю же - сердце подскажет! Твое и ихнее, ясень-уясень. Главное, любить нужно. Филис, ежели по-гречески...
   -Ха! - обрадовался я нежданному открытию, - а ведь правильно тебя прозвали Ихтиоф...
  
   Договорить я тогда не успел.
   Теперь-то, лежа в чистенькой убогой больничке, я понимаю, что оскорбляло Вовку именно "ихтио". Что прежде, в наивной юности, зря шептались мы, будто из-за окончания слова он бесится - вроде как напоминающего о прегрешениях совсем иного толка. Оказалось серпом по сердцу ему было слышать, как сравнивают дорогих существ с безмозглой рыбой! И не за себя, конечно, а за справедливость дрался он, защищая честь безответных созданий и не зная меры во гневе.
   Нет, дурным оказался тайный смысл прозвища, неправильным... Мне, ясный клен, неловко перед другом... ну да, другом - кем же еще?! Не думал, что так вот, с зуботычиной, дойдет до меня под старость понимание такой простой истины...
   Зубы-то мне потом вставят - в Москве хороший протезист имеется. Кормлюсь через трубочку, а говорить - пока челюсть не позволяет. Поэтому пишу вот, пристроив блокнот на одинокой тумбочке и стараясь не встречаться взглядом с козлом Шуриком на дедовой фотографии. Пишу - про тайну всей Вовкиной жизни, разглашать которую - грех! Впрочем, нам, горожанам, в раю так и так делать нечего...
   Но о том, где загадочное место русалочье, даже под пытками буду молчать, стиснув зубы, как те ежи! Да русалки и сами не выдадут себя случайному человеку, понятно...
   И прозвище Вовкино чудное, обидное - тоже никому не назову... пока он жив.
  

_____________________

     
   Коротки ноябрьские дни в северном полушарии. Еще остается небольшой запасец светлого времени, но и он концу декабря истает до неприличия - ни тебе без фонарей с хозяйством управиться, ни засветло вернуться из села, родных проведав.
   Так и жизнь - тает, тает на глазах. Оглянешься - а все светлое позади осталось, и в суете прожиты годы, и за труды твои похвалить уже некому. Ан сердце спокойно - по совести жила бабушка, выросли дочери, внучки, правнучки - много! Этак скоро имена путать начнешь.
      Как свечереет, запрет баба Рая хлев, оставит тройку коз секретничать меж собой по-девичьи. Давненько не виделись старшие с Катькой, до утра разговоров будет. А ночи-то теперь дли-инные...
   Лунные. Как год назад, когда Катька чуть не погибла. "А все деньги", - упрекнула себя бабушка мысленно. "А как без них, проклятущих, - тут же оправдала она себя, - за дежурство на лесопилке дают мало, за электричество заплатить не хватит. Надо крутиться, надо жить. И чтоб по совести".
  

_____________________

     
  

Время Луны

     
      Не постыдно ли, замерев в преддверии желанной цели, после стойко пережитой дрожи во всех конечностях, вдруг усомниться пред заветным темным проемом: "А надо ли мне туда?"? Мужчины поймут. То есть, настоящие конкретные пацаны, а не эти "суслики" из УБЭПа. Их, видать, никогда так не гоняли, как они Сеню Трупикова - сегодня вечером. Куда уж им понять-то?
      Редко по жизни сомневающийся, Семен нерешительно упёр свою тертую "бэшку" в ажурные кованые ворота загородного дома Мишки Красульникова и уж потянулся надавить клаксон, однако вовремя вспомнил, к кому приехал. Причём - затемно и без приглашения, будто по старой дружбе. Полез в телефонный справочник навороченной "мобилы" наудачу поискать Мишкин номер. Не нашел.
      Семену, к счастью, инкриминировали всего лишь мошенничество в особо крупных размерах. С какой суммы начинаются особо крупные, Сеня не задумывался и тупо брал все, что берется, без затей. Разбираться в его незатейливом бизнесе нынче под вечер прибыли два напыщенных суслика с немигающими глазами. Пяток таких доходяг Семен уложил бы прямо на месте, лишь бы не разбежались. А тут - всего пара, но такого страху нагнали!
      Если откровенно, Сеня мошенничать был абсолютно неспособен. То есть, отобрать или, там, нагло "кинуть" - это его стихия! Но изобретательного ума в нем от рождения не водилось. И всей изящности комбинации с угонами автомобилей и их последующим возвратом за вознаграждение - Трупиков нисколько не осознавал, по наводке исполняя со своей бригадой черновую работу угонщиков.
      Работники УБЭПа, прошерстив документацию фирмы Трупикова "С ветерком лимитед", с изумлением обнаружили в Сене интеллект чисто бульдозерного типа, поэтому отпустили его "пока", даже без подписки о невыезде. Но пуганый Семен тут же бежал от столичного куста соблазнов и лишь по дороге в область понял, что едет никуда. Память детства подсказала ему дорогу к Мишкиной обители...
      Красульников, по Сениным понятиям, слыл очень серьезным "перцем", упоминалось его имя всуе только с пиететом, да и то если спьяну. В загородном своем ареале обитания Мишку боялись исключительно все, даже их с Сеней общий друг селянин Ихтиофил остерегался лезть на рожон. Привирали, конечно, - испугать того рыболова могло разве что пересыхание родной реки или сухой закон, буде он введен внезапно поутру, пока нутро не в равновесии. Да и то ненадолго встревожился бы Фил - ровно до тех пор, пока не доковыляет до самогоноваренного цеха бабы Раи. Да и Бог с ним, с Филом-то.
      А Мишке уступали дорогу все: и люди, и коровы, беспрепятственно гуляющие по поселку аки их священные родственницы по жаркому Бомбею, и даже один порожний лесовоз. Последний не удержался на крутом повороте асфальтовой двухрядки, в аккурат подле дома Михаила, когда подгулявший Красульников вышел за ограду - себя развеселого показать кому-нибудь прохожему - да и загородил проезд совершенно незнакомому транспорту.
      Зилок, уткнувшись в Мишкин набыченный, из-под нахмуренных бровей, взгляд, не повернул под прямым, как шла дорога, углом, а проюзил на тормозах прямо... в многострадальный красульниковский забор.
      Чуть ли не каждый год Михаил заявлялся в органы поселковой власти требовать лесу на починку ограды, пробитой братоубийственными самоходными снарядами, для которых крутой поворотный маневр оказался непосильным. В этот же раз Мишке отказали под надуманным предлогом, мол, сам виноват. Тогда Красульников вспомнил, что не клеванных курами денег у него на приличную птицефабрику хватает. Взял он, да и возвел себе, взамен штакетника, ограду из красного кирпича с башенками, формой своей подозрительно напоминающую древний московский оплот царизма и последующего народовластия. Мол, бейтесь хоть насмерть, спиди-гонщики, коли страх пред оплотом потеряли! Пока помогало, не бились.
      У ворот ручной ковки, встроенных в сводчатую кирпичную арку с часами в стрельчатой башенке наверху, сейчас и стоял смиренно Сенин запыленный БМВ, как заплутавший пилигрим у стен богатенького аббатства. Одиноко светящееся окно в Мишкином доме говорило, что живые тут водятся.
      Дрожь в Сенином теле вроде бы унялась, однако душа еще тревожилась. Видно, насторожила промелькнувшая перед лобовым стеклом летучая мышь, чудом не впавшая в спячку. Да еще факт совершенно непланового приезда к серьезному человеку, который не вдруг узнает в грузном откормленном "братке" худощавого приятеля своего детства. Посидев тихо с минуту, Семен решился все же вылезти и потянул за ручку, открывая дверь...
      - Жжах-трах! Жжах-трах! - две грохотнувших вспышки в лицо, шелест осыпающихся с фар стекол, и неодолимое желание добежать до кустиков. Семен прикрыл дверь и опустил стекло.
      - Блин, Мих! Ты чё, на охоте, что ль? - просипел Сеня сдавленно. Встреча явно не сложилась, но и запросто умотать восвояси, похоже, не выходило.
     - Я те не Мих, а сам Красульников я, понял?! А ты кто тут уперся? - Прозвучал голос, вроде бы похожий на Мишкин, но уж больно несвежий какой-то. Судя по лязгнувшему железу, оружие перезарядили еще раз.
     - Это я, Труп. Не признал? - Сенину кличку детства Мишка должен был бы помнить.
     - А ты - чей труп? - Красульников не то впрямь забыл немудреное Сенино прозвище, не то решил проверять до конца.
     - Я... я - мой... то есть, наш... ну, Сенька я... Трупиков. Вспомнил? - Семен с трудом подобрал слова. И понятно: поди-ка, объясни, кто ты есть, спустя пятнадцать лет, в полной взаимной невидимости и когда ружье не на стене висит, а конкретно работает в первом же акте согласно назначению.
      - Ну, был один такой, - с сомнением ответил Мишкин голос из темноты. - Чем докажешь, что тот самый?
      - Так это... - задумался Семен: а, правда, чем доказать-то? Вылезать из машины не хотелось, да и узнает ли его хозяин в темноте? - Спроси чего, отвечу.
      - И спрошу. За какое место тебя укусил мой волкодав? - Мишка провоцировал, конечно: его "волкодавом" была фокстерьер Дези. Семен сразу понял шутку, но помрачнел, припоминая случай из ряда детских купаний на реке.
      Ребята прыгали в воду с мостков и играли резиновым мячом. Дездемона слыла на редкость неравнодушной к спортивным играм человеческих детенышей, и, увязавшись с Мишкой, со всем присущим фоксам азартом немедля включалась в забаву. Прыгая с мостика в бурлящую речную воду, и стремительно плавая за красно-синим мячиком, который ребята топили, вводя доверчивую псину в заблуждение, она металась между пареньками. В тот роковой раз Сеня неудачно вынырнул там, где Дези ожидала всплытия двухцветного резинового друга. Укус в голову окрасил Сениной кровью вспененную стремнину, борозды от клыков немедля посинели, и искомое красно-синее таки получилось. Это событие, вероятно, предопределило будущее Семена: шрамы на бритой голове красноречиво говорили городской братве о суровом прошлом ее владельца. О детском недоразумении на реке Сеня предусмотрительно умалчивал.
      - За какое, за какое... за голову, - буркнул Семен.
      - А-а-а! Сенька-друг закадычный приехал! - возопил Мишка, пробуждая неурочным петушиным фальцетом уснувший поселок. Будем считать, что пальба из ружья не входила в категорию "преднамеренных шумов в ночное время". Действительно, чего беспокоиться - вышел Красульников на охоту, всего-то делов!
      - Заходи, гость дорогой! - ворота распахнулись настежь. - Гулять будем!
     
      Не спалось Семену на новом месте. Душновато, конечно, и диван в гостиной - не ровня сексодрому в московской квартире. Однако выпито за встречу было больше чем надо, чтобы отрубиться вмертвую. Ан не спалось.
      Поначалу Трупиков считал слонов, во множестве рисуя их нетвердым сознанием по памяти из телепередачи "Генеалогия российских мамонтов". Не помогало. Затем с ужасом вспомнил Сеня подробности наезда УБЭПа, тут слоны немедля трансформировались в сусликов и стали из норок навязчиво грозить Семену пальчиками. С трудом удалось прогнать неприятные образы, которые исподволь уж начали перетекать в чертиков с лицами УБЭПовцев. И тогда спасением на память пришло минувшее застолье на Мишкиной веранде.
      "Ты прикинь, Сень: приезжаю я сюда по ранней весне, под ночь, как щас вот, а в доме жара прям летняя, - мужественно ворочал Красульников неподконтрольным мозгу языком. - Я к камину - теплый! Кто ж, думаю, в гостях побывал? Врубаю свет - не работает. Я туда, сюда - нет электричества. Набираю энергетикам - так и так, говорю. Отвечают: подача у вас есть, ищите обрыв в своем доме. Пошарил я по стене - а проводов-то нет! Обкусаны у самых выключателей. По всему дому, блин!
      Стал растапливать камин, смотрю: весь пол в саже, оплавленная изоляция кусками валяется. Ты понял? Прямо у меня же в камине отожгли всю медную проводку! Зачем-зачем... вторсырье на станции принимают: медь, алюминий. Алкашам невмочь стало, на пузырь решили по легкому срубить, ну и...
      Утром, ясень-уясень, я принял меры: велел ментам закрыть напрочь пункт приема цветметаллов, заставил энергетиков проводку заново протянуть. А сам думаю: а ну как снова припрутся доходяги эти? И решил я охрану дома себе организовать. Где-где... как спать ляжем, так и заступит. Такая, скажу тебе по дружбе, охрана у меня - черти, а не секьюрити, зуб даю!"
      Впрочем, охрана так и не появилась, и мужчины улеглись почивать беззащитными. Сенина "бэшка" была загнана предусмотрительно за псевдо-кремлевский красный забор, и беспокоиться о ней не стоило. А в то, что УБЭПовцы найдут Сеню по автомобилю ночью в удаленном поселке, не верилось даже до смерти перепуганному Трупикову. Так что, спать можно было спокойно... а не спалось вот.
      Когда дремота, наконец, толи переросла в сновидение, толи нет еще, Семен мысленно вскинулся: вдруг послышались странные для глухой деревенской ночи звуки. "Цок-цок", - донеслось с веранды, - "цок-цок-цок", - и снова тишина. "Неужто, у Мишки деваха в доме была"? - начал вспоминать Сеня. Вроде, нет, ни слова сказано про нее не было. Однако ж кто-то отчетливо ходил на шпильках - уж Семен-то ни с чем не спутает стук каблучков!
      Цок да цок - звук приближался к гостиной. "Интере-есная охрана!", - ухмыльнулся Сеня, пытаясь в темноте разглядеть стройный силуэт. Если что-то похожее на женское тело и привиделось ему, то скорей в воображении, потому что тьма сгустилась в комнате непроглядная. Меж тем шаги слышались все ближе, смягченным о палас перемежающимся стуком. И еще дыхание - очень тихое, но протяжно-глубокое. "Ха, а знает ли девица-ниндзя, что тут не Михря, а я на диване дожидаюсь?!" - Семен сладостно задумался о близящемся контакте.
      К затаившему дыхание Трупикову шаги приблизились вплотную. Сердчишко, стимулированное воображением и выпитым с вечера, стучало часто, но глухо, наподобие "Ундервуда" на подпольной партийной явке. Сеня приготовил правую, ближнюю к невидимой охраннице руку, чтоб ухватиться за воображенную часть тела при первой возможности. Тут матрац справа прогнулся, и Семен догадался, что девица опустилась на ложе коленом.
      Как он тщился разглядеть хоть что-то! Но нет, только порывистое дыхание, запах которого уловить не удавалось - видимо, из-за паров спиртного, создающих непреодолимую блокаду даже для самого стойкого запаха. Наконец, дуновения ночной посетительницы стали ощущаться кожей лица, и Трупиков понял, что над ним склонились. Настала пора пускать в ход заготовленную руку...
      Медленно, чтобы не спугнуть, Семен потянулся рукой над собой. И вот в воздухе встретилось что-то мягкое, дивно шелковистое. Опознав на ощупь свисающую прядь, Сеня пропустил локон меж пальцев, помял волосы и потянулся выше. Она не могла не заметить прикосновения мужской руки, но более не шевелилась, очевидно, ожидая движений Сениного тела.
      Тело не заставило себя долго уговаривать. Семен чуть приподнялся над подушкой, пуская руку все выше, пока не нащупал крепкую шею, на которой густые волосы лежали плотным шелковым покрывалом. Сеня потянул гостью к себе, и... увидел белки глаз. Внезапный приход толики света сопровождался шелестящим звуком снаружи дома: какой-то шалый автомобиль катил за забором по шоссе параллельно фасадному окну, и лес скупо рассеивал отблески его фар.
      Семен стал действовать настойчивей, посылая руку выше, к макушке, и... наткнулся на что-то неуместно твердое и чужеродное очарованию шелкового водопада! В это мгновение автомобиль на улице совершил определенный профилем дороги поворот, и отдал красный свет задних габаритов сквозь кованую решетку ворот и окно...
      - А-а, - тоненьким, слабеющим как при удушении голосом выдавил из себя Трупиков, - э-э-э...
      На него в упор глядели два красных глаза! Вертикальные зрачки сияли лунным светом, мешавшим рассмотреть то твердое, на которое наткнулись Сенины пальцы наверху головы. Но все ж, к несчастью, ему удалось опознать... рога!
      Сеня забился на постели, всем существом стараясь вжаться в матрац как можно глубже. Рука в испуге отдернулась вниз, затем распрямилась, отталкивая страшное существо, уткнулась во влажное и холодное и, в испуге, вновь упала к груди, защищая ее от жуткого создания.
      Существо отпрянуло, отчего матрац резко распрямился, подбросив Сенино нелегкое тело вверх и к стене. Последовал тупой удар в печень.
      "Копыто", - промелькнула последняя догадка в сознании Трупикова. В исчезающем сознании.
  
  
      Утро, как Семен ни старался отсрочить его приход, настало - с турбинным ревом петуха, растолстевшего на рыбьих потрохах, за забором Ихтиофила и с тоненьким напевом девушки - со стороны дачи Худых. Трудно сказать, который из звуков больше терзал похмельный слух Сени, но уши он постарался заткнуть подушкой, обернув ее вокруг безразмерной после вчерашнего головы. Таким его и застал бодренький Мишка.
     - Труп, ты встал уже? - радостно заорал он с порога гостиной. - Или спишь?
      Похоже, организмы друзей детства с возрастом стали работать в противофазе. Наклюкавшийся ночью Красульников чувствовал себя с рассветом вполне готовым к превратностям нового дня, тогда как намедни стойкий Сеня ощущал себя холодцом, подтаявшим к новогоднему утру.
     - Поспишь у тебя... - буркнул Семен, - кошмары всю ночь снились. Потом девчуха какая-то завыла по-петушиному, теперь ты вот...
     - А-а. Это Фёкла - помнишь ее? Выросла! Репетирует роль Белоснежки. - Мишка хмыкнул. Сквозь с трудом размеженные веки Сеня с изумлением усмотрел, что Красульников красуется перед старинным зеркалом в пижаме и ночном колпаке. Вроде как, вживается в роль гнома.
     - А ты подыгрываешь? - нежданное ехидство в голосе Сени заставило Мишку резко помрачнеть.
     - Не замай! - грозно прогудел Михаил, и что-то архангельское в его насупленных бровях и руках, упертых в боки, заставило Трупикова пожалеть о сказанном. - Фёкла святая! На телевидении работает.
     - Это... тогда конечно, - согласился Сеня, сам не зная, с чем. - Что делать станем?
     - Гулять будем! - провозгласил Мишка. - На работу не едешь? Гут. Пойдем, по местам бытовой славы прошвырнемся.
     - В магазин? - обречённо выдавил из себя Семен.
     - Зачем? У меня холодильник от жратвы распух. На экскурсию тебя свожу. Щас чайку... телек включить, какую программу? - Мишка подошел к панели у окна, напоминающей скорее студийный микшерский пульт, чем привычную коробочку для управления телевизором.
     - А что у тебя ловится?
     - Всё! - Мишка включил аппаратуру и перебрал десяток каналов.
      Надо сказать, что Красульников не шутил. Когда вызванный Михаилом из поселка установщик спутниковых "тарелок" вяло поинтересовался у заказчика, какие каналы он желал бы смотреть, то получил незамысловатый как грабли ответ: "Все!". В процессе перечисления мастером вещающих спутников, видимых в небесной полусфере над подмосковным поселком, Красульников только кивал и щелкал калькулятором, плюсуя одну стоимость к другой. Не изменилась его реакция и на предложение иметь на той же тарелке выход в Интернет, причем - с передачей данных по спутниковому каналу, а не через услуги мобильной связи. К концу переговоров сумма достигла космической величины. Или спутниковой, если точнее.
      Но не она потрясла Сенино воображение, а вид антенны. Привыкший к городским пейзажам с усеянными "тарелками" балконами и наружными стенами домов, он был поражен хотя бы тем, что повели его не вокруг дома, а в лесную часть участка. На гектаре земли разместить можно, действительно, немало, хоть танковый взвод замаскировать под хозблоки, увитые хмелем. Но семиметровое в диаметре зеркало поразило Сеню в самую чувственную часть организма.
      Выкрашенное в камуфляжные цвета, чудо опиралось гигантской лапой-держателем на невысокий, но широкий бетонный постамент. Размером с легкий спускаемый модуль зеленых пришельцев, тарелка аккуратно вписалась меж берез и сосен, плотно опоясавших крохотную лужайку, и углядеть ее из-за забора смог бы разве что глаз, специально наметанный на объекты военного шпионажа.
     - Вот такая супница у меня.
     - А как она на разные спутники настраивается?
     - Легко, - Мишка пнул ботинком постамент, - тут внизу двигатель, редуктор. Правда, когда перестройка идет, в поселке свет гаснет. Раньше бухтели, а теперь свыклись. Разве что Фёкла заорет, когда ее по тиви показывают, а ящик-то бац - и выключается, гы! А местные не бакланят: Мишка Красульников проснулся, говорят, значит спать пора ложиться.
     - Сильна штука, - Сеня еще раз окинул взглядом диковинный агрегат, - а она как... не вредит? - он повел подбородком на Мишкин гульфик. - Излучение-то сильное?
     - Да, как сказать... - Красульников поскреб в затылке, - надо же сравнивать с чем-то - ну, с тарелкой и без нее. Я ж тут прямо, на травке этим делом не занимаюсь. Вроде нормально все... было, - он на мгновение нахмурился. - Слышь, поедем-ка, я тебя к одному классному деду свожу?! Вот где тарелка, так тарелка! - Мишка расплылся в улыбке и хитро сощурился. - Заодно с родоначальником моей охраны познакомишься.
     - Можно, спешить мне некуда, - теперь по лицу Семена промелькнула тень вчерашних неприятностей. Оба направились к дому. - А что, охрана приходила - не видел я ее что-то?
     - Так уж и не видел? - хохотнул Михаил, - хотя, она тихо работает, мог и не заметить. Посидели-то мы вчера неслабо...
      Тут Сеню посетило странное видение из кошмарного сна: лунный свет нечеловеческих глаз с вертикальными зрачками. Он проморгался на ходу и тряхнул головой, отгоняя воспоминание.
      Мужики пошли обратно и в углу кирпичного забора вдруг уткнулись в припаркованный новенький "хаммер" точно такого же цвета, что и стена. От этого, должно быть, внушительных размеров вседорожник остался для Сени незамеченным по пути к тарелке. А уж про вчерашнюю ночь и говорить не стоит.
     - Сеня, вот мой биг рашен молоток, - с гордостью представил Мишка аппарат Трупикову. - Хаммер, это мой друг детства, - последовал Красульников этикету до логического конца. Гостю отчего-то подумалось о пудинге. Засосало под ложечкой. "Позавтракать бы чем", - подумалось ему.
      Тут автомобиль моргнул подфарниками и запустил двигатель.
     - Оч-чень приятно, - коротко поклонился изумленный Семен, - а я Сеня.
     - Ты ему понравился, - пояснил Мишка, украдкой пряча в карман иммобилайзер, - садись за руль, поведешь. Трак будет вести себя хорошо, не боись.
     - Понял, не дурак, - Семен вздохнул и потянул на себя ручку открывания двери, осознавая, что пожрать не судьба.
     
        
      Лесная дорога - не лучшее место для задушевных бесед. Парни молчали. Мишка включил магнитолу и под звуки льющегося из нее шансона ухмылялся тому, как Сеня истово вцепился в баранку и старается не ослаблять внимание. Пары вчерашнего застолья улетучились на первом же километре ухабистого пути. Поскольку Сенин желудок остался пуст, более не улетучилось ничто.
      Пока мчались по шоссе, километров пять до поворота, Семен привыкал к красному коню, а тот - к водителю. Не совсем трезвый Сеня заподозрил, что трак сам включал поворотник, когда лихо огибал осеннюю вереницу сенокосилок, потянувшуюся по шоссе на юг, в сторону совхоза. Вседорожнику показалось, что водитель увлекся, проезжая деревню, и его круиз-контроль самостоятельно снизил скорость до положенных шестидесяти. Но настоящее единение их душ и тел началось на проселке, полстолетия назад бывшего местной магистралью, а теперь служившего изредка лесовозам да какому-то очумелому велосипеду, чьи следы вились меж колдобин и вечно не просыхающих луж.
      Когда справа сквозь ельник и стали проблескивать металлом столбы, связанные меж собой рядами колючей проволоки, Сеня даже отвлекся пару раз. А Мишка пояснил:
      - Военный объект, там спутниковая система какая-то. А вон и блюдечко ихнее, про которое говорил.
      Над макушками темно-зеленых елей выступал край гигантского диска - темного на фоне бьющего в лицо солнца и плоского, как виделось на значительном расстоянии. Дорога шла прямо, а объект не изменялся в размерах и лишь медленно уплывал в лобовом стекле назад и направо.
      Еще через полкилометра трак уперся в ничем не огороженный участок, испещренный капустными грядками, больше половины из которых держали на черноземе своем покосившиеся ряды белых кочанов. Почерневшая от времени одинокая изба-пятистенка прильнула к лесу задом. Передом же она напоминала голову очень грустного гигантского мастиффа, изваянного апологетом кубизма на Руси.
      Ломаная крыша бугрилась пузырящимся рубероидом и низко свисала по бокам дома, порождая в воображении образ чуть угловатого черепа и лопушистых ушей. Два фасадных окна с широченными в нижней части красноватыми полукруглыми наличниками располагались высоко над землей и широко друг от друга. Под ними лежала на земле завалинка - полутораметрового диаметра светлое бревно с широким комлем и обрубленными основными корнями. Другой конец бревна был небрежно обломан и расщеплён. Из-за этого дивное древо сильно смахивало на половину берцовой кости игуанодона-переростка, доедаемой могучим псом. Над завалинкой посредине дома, как раз где полагалось бы быть собачьему носу, крепился не совсем круглый, но симметричный дубовый спил. В месте распила бывшее дерево раздваивалось, и годовые кольца концентрично расходились от двух сердцевин. В левой торчал пожарный багор. Разукомплектованный красный щит с топором на длиннющей рукояти и конусообразным ведерком стоял при входе на огород, метрах в двадцати от мишени.
      Вылезший из машины Семен, под впечатлением ему открывшегося вида, пошатнулся на нетвердых после схлынувшего дорожного напряжения ногах.
      - Фигня, дед понтует, - прокомментировал Сенино замешательство Мишка, - метров с десяти, может, и метнет в яблочко, а отсюда - хрен-то!
      - Отсюда хрен-то и не дотянется. Соображаешь, - раздалось из-за спин парней.
      Резко обернувшись, Семен недоуменно уставился на экзотичный самоходный тандем.
      Карикатурно худой и высокий дед в коротковатом черном плаще восседал на черном же велосипеде марки "Прогресс", спустив левую ногу на землю. При том обе ноги были столь сильно согнуты в коленях, что страшно было представить, как высок окажется их обладатель, когда слезет со своего железного ослика. Спутник хозяина выглядел еще экзотичнее. Черный, длинной тонкорунной шерсти козел стоял слева от деда в стойке, присущей победителю собачьего бест-ин-шоу. В легком приседе и с выпрямленной до всей возможной прямоты левой задней, вертикально воздетой шеей и немигающим взглядом на все готового бойца. Казалось, скомандуй сейчас дедушка: "Сидеть!", и ведь сядет, рогатый, ровнехонько и широко развернув грудь. А если "фас!" скажет... впрочем, о грустном не хотелось думать Семену.
      - Гы, Федосыч, привет! - осклабился Мишка, - а мы тут мимо, ясень-уясень, проезжали. Дай, думаю, навестим затворника.
      - Мимо - это туда? - кивнул дед на болотце, раскинувшееся в продолжение обрывавшегося напротив дома проселка. Метров сорока в длину и с десяток в ширину, местность зеленела по-летнему козелками и осокой, над которыми по контуру болота выпростал коричневые пломбиры соцветий камыш. Опавшие листья, казалось, обрамляли желтыми веками травянистый глаз с камышовыми ресницами. - Достойный полигон для твоего вездехода, пожалуй.
      - Думаешь, не пройдет? - усмехнулся Михаил.
      - Почему не пройдет - пройдет. До самого дна.... если оно вообще там есть. Что скажешь, Шурик? - склонил Федосыч голову в сторону козла.
     - Йе-е-есть, - произнесло животное, не моргнув глазом.
      - Вот, слышали? - дед выразительно посмотрел на парней, - можете попытаться. Тока трос вон тот привяжем, и ныряйте с богом, - показал он рукой на лебедку с электромотором, закрепленную анкерными болтами на бетонной плите вблизи трясины. Линия электропередачи тянулась вдоль дороги от секретного объекта и, между домом и лебедкой, оканчивалась гудящим железным ящиком, водруженным на раму из почерневших бревен. К тросу лебедки крепилась небольшая драга, неподалеку сохла куча болотной травы - как видно, недавно депортированной из родной болотины.
      Похоже, Федосыч хорошо знал Мишкин заводной характер, потому как он с деланным безразличием посматривал на часто задышавшего Красульникова. Мишка в свою очередь не стал бы рисковать и пачкать грязью обожаемый трак, но, начав выпендриваться перед другом детства своим классным вездеходом, не смог остановиться.
      - А ну, давай - цепляй! Да только вытянет ли две тонны твоя лебедка? - прищурился он.
      - Сам цепляй, - буркнул дед, - мне нагибаться люмбаго не позволяет, - тронул он поясницу тыльной стороной ладони. Радикулит - святое, всем известно. Мишка отцепил драгу и протянул трос за карабин до хаммера. Зацепив крюк за буксировочное ухо, Красульников с ковбойской лихостью вскочил в водительское кресло и запустил двигатель. Сеня с непониманием следил за приготовлениями - на кой хрен приспичило другу изгваздать дорогущую машину в болотной жиже?
      - Мих, может не надо? - неуверенно промычал он.
      - Щас тебе - не надо! Тачку пожалел - понравилась, что ли? - усмехнулся он. - Или за меня переживаешь?.. За меня - не надо: Красульников непобедим! - Мишка проверил, оба ли моста подключены, и, подняв стекла, медленно тронул машину к болотине.
     
      Мишку трясло. Не от холода и не от сырости - он вышел сухим из воды. Если можно так назвать булькающую и инфернально благоухающую трясину. Кроме характерного болотного парфюма над поляной висел запах сероводорода и даже самой что ни на есть серы, как казалось Сене. Из школьного курса химии он твердо запомнил только цвет обложки учебника и еще, смутно, как звали учительницу, но почему-то потеря серой водорода для Семена казалась очевидной и трагически невосполнимой.
      Сидючи на воздухе за дощатым столом, мужчины дружно молчали. Ироничная ухмылка Федосыча долго оставалась незамеченной, и за ненадобностью упряталась до поры куда-то в дедовы недра. А ухмыляться было чему.
      Купание красного импортного коня выдалось зажигательным. Но это не сразу.
      Сначала трак медленно, будто на ощупь полз, по оси углубившись колесами в жижу - примерно, до места, где у гигантского "глаза" должна бы начаться радужка зрачка. Затем вдруг хаммер клюнул носом - резко, как молоток по невидимому гвоздю - и нырнул в мутную глыбь, выбрасывая над колыхавшейся поверхностью неприличные пузыри выхлопных газов. Лебедка заверещала стопором, метр за метром отдавая трос вслед ставшему глубоководным вседорожнику, пока весь запас троса с барабана не смотался. Длины его, видно, хватило, поскольку последний сошедший виток не распрямился до конца. Семен по детской рыболовной практике помнил, что так ведет себя леска, когда грузило легло на дно...
      Тут Федосыч дернул рубильник вверх, и лебедка взвыла, выбирая позаимствованный трос обратно на барабан. Мощности ее, и правда, хватило, и меньше чем через минуту корма трака показалась из трясины, а за ней - и весь он, грязный и облепленный водорослями. Из области "зрачка" полезли гигантские, по метру в диаметре, воздушные пузыри. В это время водитель, очевидно натерпевшийся страху, попытался запустить заглохший двигатель...
      Полыхнуло так, что окрестный смешанный девственный лес утерял остатки лиственности и хмуро зазеленел темно-зеленой хвоей. Взрыв газа сбил с ног Сеню, и едва не унес Федосыча как соломинку, благо, тот держался за сварные конструкции и лишь ненадолго воспарил параллельно земной поверхности, хлопая фалдами плаща как крыльями. На секретном объекте завыла сирена и зачем-то зажглись прожектора, засуетились, рассылая белый свет в полуденный лес.
      Красульников на задней передаче вылетел на хаммере из болота на проселок, плохо соображая, куда едет, поскольку чудом уцелевшие стекла были сплошь залиты илом. Видимо, почуяв твердое покрытие, Мишка затормозил, но поздновато: встречные усилия машины и лебедки сыграли во второй закон Ньютона, обменявшись импульсами через трос. Последний попал аккурат под кардан автомобиля и натянулся. Рывок стальной нити поставил красного коня на дыбы. Верно, испытать бы хаммеру оверкиль - или как там называется положение, когда автомобиль делает фляг на крышу - но тут Мишка нажал на тормоз, а Федосыч дернул рубильник вниз. Хаммер замер вертикально, сев кормой на кстати подвернувшийся стожок. С кличем "йе-е-ес!" из-за стога воинственно выбежал благоразумно спрятавшийся Шурик и, боднув вседорожник в колесо, замер, нацелив рога на перепачканное исчадие импортного автомобилестроения.
      Потом с трудом отогнали Шурика, боевой настрой которого не позволил Мишке катапультироваться из кабины на родную землю. Затем со стремянки зацепили трос за переднее буксировочное ухо хаммера и с помощью лебедки поставили трак на колеса, отчего тот пару раз радостно подпрыгнул на месте. И только после этого мужчины, повздыхав, уселись во дворе дома за дощатый стол, уместно расцветший бутылью самогона и миской квашеной капусты. Эта традиционная сельская кулинария - как выяснилось, от бабы Раи - пришлась всем по вкусу, но Мишку не проняла, и его трясло глубинной нервной дрожью.
     
      - Тут ведь какое дело, - нарушил молчание хозяин, - раньше здесь тракт был. Северное обозное направление, от Москвы если глядеть. Что телеги в этой болотине вязли и опрокидывались порой - не удивительно. Топь коварна. Я драгой кой-чего любопытное доставал. С Шуриком затащим ее опушкой на тот конец, потом протралю лебедкой - глядишь, что-нибудь да выловится.
      - З-зачем? - Мишка не выпускал из рук стакан, удерживая его в ладонях, будто в нем не самогон а горячий чай. Пить - не пил, так, отхлебнул пару раз.
      - А любопытно, - Федосыч, наоборот, выцедил свои двести и налегал на капусту. - Торный путь этот - как история родного края. Я ведь здесь родился, неподалеку. Это потом в академию поступил, в столице прописался. Хотел изучить, как живое устроено. Чтоб, значит, на практике применять. Диссертацию защитил: "Гипертрофированные боевые ороговения при рецессивном генотипе". Да толку с того? Анатомию правильней изучать изнутри, по месту. Да, Шурик? - потрепал он козла по загривку. Черный представитель рогоносной фауны промолчал, но вздохнул тяжело - наверное, припомнил кое-какие методы внутренних исследований.
      - А какую академию оканчивали, - поинтересовался непьющий сегодня Сеня - внутренних войск или госбезопасности? - интересно же знать, где учат технике боя с пожарными баграми! Семен, с голодухи не владея инстинктами, безотчетно обламывал буханку ржаного хлеба и отправлял мякиш в рот мелкими, от чувства неловкости от материального превосходства над дедом, порциями.
      - Ветеринарную. Что в Кузьминках, у парка. Оттуда Шурика и приволок тайком, когда на пенсию спровадили. Без меня этот уникум так и так бы не выжил, в лучшем случае на мясо могли пустить.
      Тут козел несильно двинул деда рогами в ребра, чтоб не очень-то заговаривался, наверное.
      - Да не лютуй, друг, - потер седой Федосыч ушибленный бок, - не тебе судить о людском коварстве. Тем паче, не молод ты, брат. Вон, не уродились чернушки в этом году - ни у Раи, ни у бабы Веры, ни у Валентины Михалны. Думаешь, случайно?
      - Йеес, - подтвердил Шурик, в том смысле, что статистика наука сухая и ничегошеньки не смыслит в жизни с ее чувствами и реальными условиями репродукции.
      - А чего он у вас все время по-английски отвечает - не здешняя порода? - неожиданным вопросом озадачился Трупиков.
      - Какой еще английский? - удивился дед. - На козьем балакает. Хрен поймешь, если без сноровки-то. Я сам два года привыкал. А породы как таковой нет - селекцию, вишь, веду. С десяток козочек черных в округе имеется, их и приводят к Шурику женихаться. За это платят, кто чем. Баба Рая - вон, этим одаривает, - кивнул он на небогатое убранство стола, - и козликов новорожденных мне отдают - к чему они бабкам? Им молоко надо, козочек только оставляют себе.
      - А вам-то они зачем - на мясо? - не унимался Семен. Внезапно выдавшиеся выходные и свежий воздух вершили над его сознанием что-то невообразимое - Сеня стал интересоваться разведением козлов! Ох, что братва сказала бы ...
      - К-какое мясо?! - показалось, что если б дед не сидел на скамье, то сел бы наземь - настолько велико было его возмущение. - Мишка, ты что, ничего рассказал? - ткнул Федосыч Красульникова в плечо.
      - С-сам рас-скажи, - выдавил тот с трудом, продолжая дрожать, - у т-тебя лучше п-получится. Т-трос я цеплял, а б-болтовне радикулит не помеха.
      - Б-болтовне! - передразнил дед Михаила. - Понимал бы чего... - дед пружинисто поднялся со скамьи, да так резко, что радикулит не успел за своим носителем и беспомощно распластался по сидению. - Пойдем на экскурсию, - позвал Федосыч Сеню и, не оглядываясь, отправился за дом. Шурик потрусил следом.
     
      На задах дома обнаружился загон, огороженный с трех сторон полутораметровым забором из горизонтальных, часто расположенных жердин. С четвертой на внутреннюю сторону участка смотрели обитые железом штук восемь дверей длинного невысокого сарая. Пустующая территория производила впечатление поля брани во время недолгого перемирия. Усердно вытоптанная черная земля была местами усеяна древесной щепой. Вкопанные ближе к углам четыре еловых столба мужественно несли на себе неизгладимые следы насилия, потеряв на уровне метра от земли по всей окружности более половины природной толщины, будто выеденной, как Сене подумалось, гигантским бобром.
      Редких носителей ценного меха Семен в детстве встречал на Мельнице, были они, правда, не крупными, но защищали свою территорию столь яростно, что мальчишки предпочитали рыбачить подальше от построенной ими запруды. Воображенные Трупиковым супер-бобры должны были б иметь размеры и вес взрослого секача и нести ничуть не меньшую опасность. Не страдающего излишней впечатлительностью Сеню слегка передернуло от возникшего в уме образа.
      Долговязый Федосыч проник в загон отработанным, видно, способом: сев задом на забор и затем легко перекинув через него ноги в резиновых сапогах. Признаки радикулита у него проявляться, по-прежнему, не спешили. Семена хозяин попросил остаться снаружи. И, как вскоре прикинул Трупиков, зря: Семен был не из пугливых.
      Когда дед открыл ближнюю из дверей, на свободу выскочил близнец Шурика, только помельче. Зато явно более злобный. Бегло оглядевшись, козлик решительно направился к одному из столбов. Остановившись перед ним, животное поскребло землю передним копытом и... надолго замерло. Федосыч довольно крякнул и кинул значительный взгляд на Семена, как бы говоря: "Видал, какая выучка?"
      - Дантес, чужой! - выкрикнул нежданно высоким голосом хозяин, и козел ринулся на столб, с размаху нанеся ему рубящий, как в сабельном бою, резкий удар рогами справа и сверху. Отскочив тут же назад, черный боец повторил наскок, на этот раз сменив направление и ударив своими зазубренными рогами с левой стороны и с оттяжкой. В результате крупная щепка отслоилась от столба и полетела, кувыркаясь, к земле. Не успела она коснуться грунта, как развернувшийся в результате предыдущего приема козел припечатал ее задним копытом к столбу, отчего щепка треснула вдоль и распалась напополам. Козел вновь развернулся к "чужому" и, высоко выпрыгнув, ударил рогами по прямой сверху. При этом истончившаяся часть столба вошла между рогов и плотно в них заклинилась. Боец принялся яростно расшатывать столб, отнюдь не помышляя разъединиться с противником, а напротив, наседая на него. Последний и не думал сдаваться, видимо, был вкопан глубоко и на совесть.
      - Матэ, Дантес! - прозвучала новая команда. Черный тут же высвободил рога и, отскочив назад, встал как вкопанный, выдувая ноздрями струи пара в ноябрьский прохладный воздух.
      - Ну, как тебе такое мясо? - с усмешкой спросил Федосыч.
      - Нервный он какой-то, - неуверенно протянул басом Сеня. - А как же в лесу - на каждое дерево бросается, или только по команде?
      - Пошутил, да? - хмыкнул дед. - По команде, конечно. Но может и сам принимать решения. Задержать чужака до моего прихода или охранять периметр от проникновения. Да много чего умеет.
      - Задержать? Скажете тоже. - Сеня ухмыльнулся углом рта. - Как козел удержит человека? Он же не собака. Тем более, если крупный пацан попадется.
      - Крупный - это какой? Как ты, што ль? - Федосыч оценивающе взглянул на габаритного гостя. - Попробовать хочешь?
      - Ну, давай, попробую, - переходя на привычное "ты", нехотя согласился Трупиков. Видимо, настраивался. Опершись рукой на жердину, Сеня перемахнул внутрь загона и встал наизготовку, чуть согнув колени и разведя в стороны согнутые в локтях руки. Треснувшая под Сениной тяжестью жердь распалась, половинки ее безвольно повисли на гвоздях. Шурик поставил передние копыта на забор в месте частичного разрушения, но перелезать не стал, а только обеспокоенно мекнул.
      - Не волнуйся, брат, - успокоил Шурика Федосыч, - бой будет учебный.
      - Иди сюда, коз-зел, - привычной для своей нелегитимной деятельности фразой подзадорил себя Семен и двинулся навстречу сопернику.
      Черный рогатый и ухом не повел. Только повернулся мордой к наступающему человеку и временами посматривал на хозяина, будто спрашивая: "Чего этот чудак от меня хочет?" Когда расстояние сократилось до критического, козел... стал пятиться! Удерживая дистанцию примерно в свой корпус, Дантес отступал по гладкой кривой, не дающей Сене надежды загнать противника в угол.
      - Ну, и когда он меня будет задерживать? - спросил Сеня, не ослабляя внимания.
      - Когда команда будет, - ответил Федосыч, - взять, Дантес!
      Козел немедленно бросился на Семена, который вознамерился ухватить черного за рога и с поворотом повалить на землю. Но тот оказался искушенным бойцом. Сделав вид, что поднимается на задние ноги, и тем самым заставив Сеню поднять руки повыше, Дантес резко упал вниз, и, проскочив под руками, боднул противника снизу! Инстинкт сохранения жизненно любимых функций подсказал Трупикову единственно спасительный путь. Подпрыгнув вверх и вперед, Сеня пропустил зазубренные рога под собой и оттолкнулся руками от спины Дантеса, мгновенно возрождая в памяти навыки, приобретенные на уроках физкультуры. Однако школьные времена остались в прошлом, и этот реальный козел мало соответствовал одноименному, казавшемуся прежде слишком высоким, снаряду. В общем, Дантес коварно ускользнул от обязанностей, и опорного прыжка не получилось, отчего Семен, ковырнувшись через голову, грохнулся нижней частью спины на случайный, сиротливо валявшийся осколок древесины. Искры метнулись ему в глаза от боли. А когда они поредели, оказалось, что лежит Сеня ничком, на плечах его расположились копыта Дантеса, а один рог животного уперся острием в Сенино горло.
      - Отрыщь, Дантес! - скомандовал дед, и Сеня вновь ощутил радость жизни, потому что козел немедленно отскочил и замер в отдалении.
      - Йеес! - объявил Шурик итог схватки и, поняв, что тут и без него обойдутся, убежал проведать другого гостя - не шалит ли тот?..
     
      Мишка шалил всего чуточку. Ополовинив в одиночку литровую бутыль, Красульников вернул себе с выпитым природный оптимизм. Вооружившись слегой и натянув дедовы болотные сапоги, направился он к трясине. Какая тайная страсть им движет, он не задумывался, просто требовалось убедить себя, что ничего страшного с ним произойти не могло. Ведь он - непобедим!
      Начиная движение к центру "глаза", он припомнил и легкий испуг, изведанный при нырянии трака в темную глубь, и подступившую было истерику, когда трос еще не натянулся, а жижа начала сочиться в кабину. Ох, как ему хотелось отстегнуть ремень безопасности, открыть дверь и выплыть на поверхность! Все ж мастером спорта был по плаванию, в юности-то. К счастью, хватило ему выдержки, и вскоре заглохший красный конь начал "хвостом" вперед подниматься вверх. Но даже не эти очевидные страхи стояли перед глазами, а видение, посетившее его в темноте.
      Когда подъем только начался, и Михаил с надеждой вздохнул, вдруг сквозь темень заоконного пространства проступил тусклый желтый свет. Исходил он, вроде бы, от некоего объекта, поначалу статично ведшего себя за лобовым стеклом. Во время подъема, желтый свет вдруг резко усилился, и ставшее лимонным пятно приобрело очертания, увеличившись в размере. Затем будто гигантской пятерней мазнули по лобовому стеклу, проясняя картину! Повисший на ремне Мишка увидел под собой жуткую образину с бородой и рогами и пару четырехпалых лап. Туловище монстра уходило далеко в темноту и, показалось Красульникову, соответствовало его детским представлениям о китайских драконах, знакомых по вышивкам на наволочках шелковых подушек, привезенных отцом-профессором из командировки в братскую тогда еще страну.
      В страхе Мишка инстинктивно постарался закрыться рукой и вжаться в водительское кресло, висевшее над ним. Чудище погрозило в ответ лапой, и... трак резко приобрел горизонтальное положение. Красульников автоматически включил заднюю передачу и запустил стартер. Как при этом бабахнуло, он вспомнил много позднее - слух был временно отключен, наверное. Вседорожник рванул задом и лишь несколько секунд спустя, когда сцепление с поверхностью стало очевидным, Михаил со всей дури надавил на тормоз, вынудив двигатель вновь заглохнуть, и с ужасом ощутил, что взлетает к облакам, где, судя по тем же наволочкам, и должны проживать драконы.
      Услужливое сидение теперь подпирало водителя в спину, и, как казалось после пережитых в полной невидимости эволюций, начала действовать перегрузка, привычная для космонавтов при запуске на орбиту. По крайней мере, мечтавший в детстве стать покорителем космоса, Мишка именно на такие ощущения мысленно рассчитывал, репетируя взлет на диване - лежа на спине и задрав ноги на покрытую ковром стену.
      Поскольку никаких вибраций более не ощущалось, следовало полагать, что трак завис над землей на неизвестной пока высоте. Чтобы сориентироваться в пространстве, Красульников осторожно потянул на себя ручку открывания двери и увидел... негатив подводного чудища. В ярко-желтом, как представилось после темноты, свете на него глядел иссиня-черный козел. В глазах животного мелькнули вертикальные отблески желтого. "Свои, Шурик, свои", - просипел Мишка непослушными связками.
      Не сразу удалось убедить бойцового козла, что из преисподней могут появляться вполне приличные бизнесмены.
      Припомнив все в сотый, наверное, раз, Красульников ткнул слегой в болотное дно и сделал первый шаг...
     
      - А я всё думаю: где это мой радикулит потерялся? - загнав Дантеса в сарай, Федосыч силился теперь помочь Семену подняться на ноги, но пока удалось лишь поставить горе-гладиатора на четвереньки, - а он вона куда переметнулся, диссидент этакий. Ты, брат, опрометчиво со мной на одну лавку сел. Люмбаго оно коварное, запросто по холодной древесине скользнёт под штаны. У тебя они, часом, не дырявые? - он зашёл сзади, и оглядел джинсовый зад, якобы проясняя причину Сениного внезапного недомогания. - Точно! По шву разошлись твои синюшные портки.
      Сеня, все время дедова квохтанья сопел и обиженно помалкивал. Но тут, услышав, что настоящие американские штаны дали воздушную течь в кормовой части, выбросил правую руку назад, к предполагаемой пробоине. Боль в поясницу пришла весьма ощутимая: Трупиков коротко взвыл, закусив губу, но до нужного места не достал и вновь застыл на четырех точках.
      - Вот беда-то, - сокрушался Федосыч, - и прикрыться тебе никак. Может, с левой сподручнее выйдет?
      Симметричная попытка другой рукой, с учетом накопленного опыта, вышла не столь стремительной, но ощущений принесла не меньше. Семен даже отпустил краткое трехэтажие в адрес какого-то абстрактного двуполого существа.
      - А вот это ты зря - в никого матюгаться опасно. Может и бумерангом взад прилететь, - дед склонился над пострадавшим. - Может, с правой, все-таки, достанешь? - предположил он, но поскольку гость утробно зарычал в ответ, выдвинул свежее предложение. - Или между ног попробуй дотянуться...
      Сеня последовал совету - вначале правой, потом левой, но без толку - не доставала рука до объявленной дырки. Федосыч же, руководя процедурой, исподволь разместился над Семеном, расставив свои длиннющие ноги и, разве что не оседлав его. Когда гость выдохся и, взопрев, расслабился немного, последовало неожиданное действие со стороны гостеприимного хозяина.
      Ухватившись двумя руками за Сенин ремень, дед резко дернул грузное тело гостя вверх, отчего оно повисло на мгновение в воздухе как ватный изнутри Пьеро, забытый на ширме до утра. Центнер - вес нешуточный, поэтому мгновение зависания выдалось кратким, и Семен жестко шлепнулся на четыре кости. Передавать содержание его пылкой обвинительной речи, в которой кроме деда были помянуты добрым словом и козлы и вонючее болото, не имеет смысла.
      Вскочив на ноги, яростный Семен с удивлением обнаружил, что поясницу его больше не клинит, только легкая тень минувшего недуга опоясывает тело под ремнем. Зато Федосыч так и застыл - с раскоряченными ногами и ухватившись руками за бока. Сухие тонкие губы на обращенном к небу лице безмолвно шептали что-то вроде молитвы. Сеня по губам читать не умел, поэтому спросил напрямки:
      - Ты чего там колдуешь, дед?
      - С радикулитом своим разговариваю, поздравляю с возвращеньицем в тело законного владельца, - сипло проговорил хозяин. - Теперича мне через плетень не перелезть, придется снимать жердины. У меня в сенях топор стоит, неси сюда его.
      Сеня потрогал свою спину, прикидывая - сам-то он перелезет через забор или, чего доброго, уподобится кукольному персонажу?
      - Не сомневайся, он ко мне вернулся, блудный. Щас, в избу пойдем, у меня там мазь есть, на придонном иле сделанная. Хоть ты и обматерил болото, а оно ить доброе. В смысле, лечебного свойства в нем накопилось порядочно. Добро, конечно, тоже попадается в драгу. Но теперь важнее подлечиться, - Федосыч с трудом свел вместе непослушные ноги, и теперь стоял, пошатываясь тонким тополем.
      - А если я тебя так же вздерну, за пояс-то, не отпустит разве? - подал идею Семен.
      - Что ж мы, так и будем его гонять из тулова в тулово?! - не согласился Федосыч. - А потом тут выучка нужна. Ты ж без навыков, и академий к тому же не оканчивал.
      - Это в ветеринарной учат такому подлому способу? - набычился Сеня, пытаясь нащупать прореху на джинсовом заду.
      - А то где же? - дед потер руками спину. - Сертифицированный комплекс упражнений, на козлах отрабатывал. Действует безотказно. Когда они бьются за самку, и у них смещение позвонков порой приключается. Да забудь ты про дыру, - сморщился дед досадливо, - лучше топор неси скорей! Нету дырки, пошутил я. Подготовительные упражнения нужны были, чтоб размягчить мышцы спины. Ну и наврал, значит... - он виновато опустил голову, - а то как тебя уговорить было, упрямого...
      - Академики, значит, все такие юмористы? - буркнул Сеня, развернулся к забору и направился за инструментом.
      - Нет, только ветеринарные.
      Только Семён подошёл к поврежденной секции ограждения, как из-за дома - от болота - донеслось протяжное "Ой-ё-о-о-о..."
      - Это Миха! - воскликнул Трупиков и бросился на звук, выдрав при этом "с мясом" еще пару жердей.
     
      Мишкин жизненный путь к самоутверждению складывался неровно. Детская боязнь темноты, которую переживает каждый второй ребенок, отступила после его отчаянной попытки потрогать страшную в ночи настольную лампу, накрытую хищной бабушкиной косынкой. Боязнь утонуть, напротив, не посещала его никогда - с шести лет мальчик смело нырял от берега до берега реки, еще не выучившись плавать. А когда случились первые пробные заплывы поверху, жутко пугавшие Мишу глубиной внизу, он, по опыту преодоления страха темноты, в испуге... нырял вглубь и, достигнув дна, смело путешествовал над ним лягушачьим стилем до противоположной тверди. И так - пока не доплавался до звания мастера спорта в шестнадцать лет.
      Достигнув зрелого возраста к тридцати годам, Красульников быстро сообразил, почём фунт коммерсантского лиха, с достоинством переживая свои первые "стрелки" и не менее напряженные цивилизованные урегулирования конфликтов за круглым столом. И вынес он из всех перипетий главное резюме: когда не боишься сам, конкурент дрожит поневоле. Нынешний случай глубоководного испуга ничем, по его столь же глубокому убеждению, не отличался в принципе от детских страхов. Просто нужно ухватить за брылы жёлтого дракона, а если тот не вылезет из воды (вот и шотландка Несси тоже пугливое чудовище оказалось), то и нырнуть за ним!
      Пара стаканов самогона как нельзя лучше способствовали психологической реабилитации непобедимого Красульникова. Перед самим собой, разумеется - более никому Мишка ни рассказывать про страхи, ни доказывать свою храбрость не собирался.
      Довольно небрежно, напевая арию Белоснежки на свой, неокультуренный в консерваториях лад и так протопав треть длины болотины, Михаил, наконец, сосредоточился и стал действовать аккуратней, перейдя на приставные шажки. И хоть слега всегда находила твердое под нетолстым пока слоем ила, верить ее показаниям Мишка не спешил. Ведь трак тоже шел намедни уверенно, а потом - раз, и канул!
      Взбаламученная жижа к тому времени успела отстояться, но все ж заприметить место ныряния вседорожника оказалось нетрудно: вот тут, подумал Михаил, у группы козелков все и случилось. Сапоги уже почти до половины высоты скрывались под водой, а слега все не находила коварного провала на дне. Преодолев предполагаемое место утопления трака, Мишка расстроился - потыкал-потыкал деревяшкой вокруг и с усердием, а признаков ямы не нашёл.
      - Эй, жёлтый дракон, - громко позвал Красульников, - выходи, подлый трус! - и со всей дури всадил слегу перед собой.
      Тут все и началось.
      Мощно, но осторожно колыхнулось болотце. Дно покачнулось под ногами, от центра к берегам пробежала нервная одиночная волна. Мишка догадался, что побеспокоил нечто реально могущественное, и нисколечко не испугавшись, стал осторожно выдергивать увязшую слегу, но не тут-то было...
      Деревяшка сидела крепко и не желала выходить даже враскачку. Михаил подошел к ней вплотную, прижавшись животом, ухватился за слегу пониже, присев и опустив руки под воду, и потянул ее вверх, распрямляя ноги и выгибая спину. Захрустели суставы и еще где-то между лопаток, но толку усилия не принесли.
      - Эх, надо было не в плавание ребенка отдавать, а в штангу, - сказал он кому-то, - или в секцию перетягивания каната.
      Канат, не канат - а слега тянуться не желала.
      Это осторожные от природы люди считают, что, мол, не надо гнать волну, чесать то, что само отвалится вскоре, или, скажем, теребить там, где и так всё твоё. Но только не Красульников, которого, как помним, и лесовозы побаивались. Не говоря об одиночной неподатливой дровине. Потому Мишка с удачно пришедшей на ум классической цитатой "Так не достанься ты никому!" налег всем весом на слегу, еще глубже вгоняя в дно.
      Бывшее деревце поняло напутствие пугающе буквально и... усвистело вниз со смачным чавком и совсем без брызг - хоть десятку ставь за вход в воду. Как нормальный, пусть и не первой трезвости, человек, которого по инерции потянуло вслед слеге, Михаил завращал руками, удерживая равновесие и страшась сделать хоть полшага вперед. Оно и понятно - раз трехметровая жердь из материала легче воды ушла охотно туда, куда нормальную древесину калачом не заманишь, значит в этом месте немалая глубина и вообще опасно. И уж точно, болотные сапоги в данном случае от сырости не спасут.
      Забыв от неожиданности, что он отличный пловец, Мишка с упавшим сердцем понял, что не устоит, и отважно приготовился к встрече с жёлтым драконом на территории противника. На этот раз без красно-кирпичного посредника. И тут ему пришлось-таки испугаться!
      Потому что кто-то (а кто, как не коварное чудище!) схватил его сзади за куртку и с силой потянул. Оттого Красульников и возопил в пространство то самое сакральное "Ой-ё-о-о-о...", которое было услышано за домом двоими сменными носителями одного очень приставучего радикулита.
     
      Шурик обсыхал у печки, лёжа и привалившись к ней боком. Ничего странного в том не наблюдалось: это в огород козла не стоит пускать, а в дом - ни одно поверье не запрещает. Тем более такого редкостного козла.
      В избе клубилась атмосфера душевной расслабленности: чувство защищенности дарил старый дом - вместе с застольными ароматами и шумными пересказами закончившихся на сегодня подвигов: ратных и не очень. Звание героя дня, как ни обидно это было во всем привыкшему первенствовать Мишке, по умолчанию отдавалось Шурику. И было отчего!
      Когда Сеня выбежал из-за дома, всё самое страшное уже кончилось. Мишка торопливо шагал по колено в воде к берегу, сзади его сопровождал неистовый Шурик, время от времени тыкая Красульникова рогами в зад. Волны, исходящие от рогатого, помимо собственно воды включали в себя длинную шерсть животного, напоминавшую крылья черного от негодования ската.
      Если верить Мишке, в момент окончательной потери равновесия над невидимой бездной Шурик зацепил рогами снизу куртку Михаила и тем самым не дал человеку встретиться с тем, кто живет в пруду. В болоте то есть. И как настойчиво повторял не слишком скромный Красульников, - набить тому морду.
      Что характерно, никто из сотрапезников не считал, что Мишкино бахвальство вызвано чистой воды самогоном. По разным причинам. Дед явно что-то знал, но не спешил раскрывать карты. А Семён самолично видел трезвыми глазами, как этот кто-то умеет искусно управляться со здоровенной палкой.
      Когда Михаил спешно выбрел на берег и принялся материть болото, склоняясь к воде, произошло поистине фантастическое событие. В ответ Мишкиным посылам посредине все еще волнующейся поверхности вздулся еще один аномальный газовый пузырь, а вслед за этим из воды вылетел трехметровый березовый дрын. Дровина описала в воздухе траекторию по всем законам баллистики, и лишь то, что летела она не комлем вперед, не дало ей, вероятно, воткнуться в ил у самого берега. Слега плюхнулась во взбаламученную воду плашмя, проскользнула по ней до самой суши и вынесла свой тонкий конец прямо к Мишкиным сапогам. "Меня, типа, послали", - прокомментировал мрачно Красульников сей откровенный намек.
      Федосыч же, с трудом доковылявший до друзей, сделал еще более грозное заключение: "Ага, стрела прилетела, сейчас лягушонка в коробчонке свататься придет. Заколдованная, значит. Придётся тебе поцеловать ее, Мишка. Иначе кранты всем нам". Мишка, так и не сумевший придушить в себе комплекс жёлтого дракона, задрожал всем телом и сжал зубы, чтобы как-то унять дрожь. Сене, правда, подумалось, что приятель готовится дать отпор навязчивой придонной невесте - так плотно Мишка сомкнул губы, будто репетировал целомудренную стойкость в преддверие надвигающегося сватовства.
      Не то дед накаркал, не то и впрямь знал, что теперь последует страшное. Как бы то ни было, внезапная свинцовая тучка заслонила ясно солнышко предзимнее, потянуло хладом, а сырости и так хватало. Задрожал обезлиственевший после взрыва лесок, а вслед за ним и мужики затряслись - за компанию. Под землей прокатился низкий рокочущий гул, передаваясь инфернально в людские тела через ноги. Внутренности человеков затянули заунывную песню смерти, вскоре подхваченную военной сиреной за колючей проволокой. Стоячая рябь подернула водную гладь, усиливаясь с каждой секундой. В центре болотного ока закрутились водоворотики, над которыми мгновенно образовалось туманное облако. Тут и случился апофеоз темных сил!
      Попирая законы гидродинамики и силу притяжения заодно, в "зрачке" болота появилась покатая водная возвышенность, вращавшаяся подобно тому, будто огромный водяной шар крутился на глубине, выставив верхнюю часть над поверхностью. Метров пяти в диаметре, аномальное гидрообразование жило своей личной, не связанной с болотной водой жизнью. Шар светлел прямо на глазах, уменьшаясь в размере и все больше выплывая вверх. Когда над водой почти вырисовалась полусфера, она уже была ярко-жёлтого цвета и около метра в диаметре и продолжала вращаться под тонким слоем обтекавшей ее воды. Переливы водной пленки и неоднородность свечения создавали впечатление, что в невидимой глубине болота, свернувшись в кольцо, кувыркается толстенный удав, выставивший жёлтое пузо на обозрение досужих зрителей.
      Картина настолько потрясала и завораживала одновременно, что молодые гости дедовой заимки сделали по паре мелких шажков в направлении неизвестного. "Стоять, бандерлоги!", - осадил их Федосыч, и парни приостановились, но, судя по их завороженным лицам, - ненадолго. Спас ситуацию опять-таки Шурик.
      Козёл выбежал поперед парней, топнул правым копытом по воде и поднялся на дыбы, как необъезженный мустанг. "Йе-йе-йе", - прогорланил он надрывно, с понижением тона, разрезая вселенную на две неравных части - на дребезжащую хмарь впереди себя и на тишину позади. Опустился на все четыре, и снова - подъем на дыбы, - "йе-йе-йе". На пятом повторении в образовавшиеся между выкриками Шурика паузы стал вкрапляться баритон Федосыча, приговаривавшего явно магическое заклинание: "Ши лавз ю!". От раза к разу громкость псевдо пения нарастала, отчего немузыкальность деда расцвела непреходящей и удручающей фальшью. На девятом пассаже Мишка не выдержал, присел, давясь от смеха: "Бли-и-ин! Битлы хреновы! Уй, не могу-у-у!". До Сени следом дошёл потрясающий бред ситуации, и он присоединился к приятелю, сев задом на мокрый грунт и сотрясаясь прокушенной в детстве лысиной склоненной между колен головы.
      Когда насмеялись до коликов и пролили немало щедрых мужских слёз на сыру землю, оказалось, что чудовища нет и в помине, что солнышко светит ласковым жёлтым светом, а Шурик спокойно обнюхивает кучу водорослей в поисках ему одному известного смысла жизни.
      Теперь, когда сидящая в тепле и уюте компания перебрала все самые яркие эпизоды дня, настала пора и спокойно поразмышлять - без горячки пока что, какой бы цвет она ни приобрела впоследствии: а что, все-таки, это было?..
      - Слышь, хозяин, - первым нарушил статусное табу Сеня как самый трезвый и самый неискушенный в чудесах природы горожанин, - а что вы с козлом - этот номер специально отрепетировали? Ну, "ши лавз ю" который?
      - Можно бы, вообще-то на будущее запомнить, - призадумался дед, - мало ли еще дурней припрется сюда, отвечай за них потом. Ткнуть бревном в Око - это ж сколько ума надо иметь! - он качнул своей лошадиной головой осуждающе, выпил и занюхал очередную порцию напитка сельских богов корочкой бородинского. - А так - нет, не репетировали. Экспромт вышел. Шурик первый напел, а я подхватил. Говорил же, что мои козлы могут принимать решение самостоятельно, по внутреннему ощущению опасности. Получается, так я вас от гипноза оборонил, приговором. Чтобы отворотить человека от Ока, нужно сильное заклинание. Как Битлз или еще сильнее, вот как.
      - Какое такое Око? - не понял Семен, не обладавший от природы тем художественным воображением, как Федосыч или, скажем, мы с вами.
      - Еще спроси: какие такие Битлз. Такое вот! Какое видел, - буркнул дед и, уходя от ответа, тронул захрапевшего было за столом Красульникова, - Мишк, а ты чего так трясся-то у воды? Померещился кто?
      - Угу. Померещился, - очнулся Михаил. - Мой друг дракон. Из следующей жизни, когда я буду тигром... лАла-лалА, - и уронил голову на руки.
      Что пришла пора спать, с хозяином спорить не стали. Да и дни в ноябре коротки уже.
     
      Спать на новом месте пришлось Сене вторую ночь кряду. Теперь это были полати русской печи, протопленной хоть и не по-зимнему, до невозможности удержать ладони прислоненными к ее некогда побеленному боку, однако тепла печи хватало, чтоб не укрываться байковым одеялом. Жарковато было Семёну, и сон вторую ночь не шёл.
      Меж тревожных дум, вновь заполнивших Сенин мыслительный вакуум и тишину в избе, подкрашенную трехголосием храпящих поодаль мужиков, навязчиво пробивался вчерашний ночной кошмар.
      После событий минувшего дня Семён невольно стал почитать про себя и Шурика вполне конкретным пацаном, тем более что козёл храпел почище Мишки с дедом. Животное разместилось где-то на половике у двери, где по-над порогом сочился ледяной струйкой уличный воздух. Шурик взбрыкивал во сне, порой подскребывая копытами по некрашеной половой доске. Звуки эти, мало похожие на вкрадчивый цокот каблучков прошлой ночи, рисовали в воображении Трупикова образ боевого козла-убийцы, кем, скорее всего, чернорунный и был.
      Охранница же Мишкиной резиденции представлялась Сене высокой черноволосой амазонкой с присущими боевым дивам изгибами тела и мощной высокой шеей, по которой струился водопад волос черного шёлка. Нет, не шёлка - какой-то более жёсткой ткани, вспомнилось ему, да и рога среди ангельских кудряшек навряд ли растут. Впрочем...
      На время образ таинственной дивы отошел на второй план, уступая место последнему разговору с Федосычем, происходившим уже в темноте, когда Мишка был бережно уложен под стеганое пёстрое одеяло на хозяйскую кровать с железными шишечками на спинке, а дед прилег на топчан, уступив гостям лучшие почивательные места. Лежа на спине и заложив руки под голову на ватную подушку, Семён кашлянул и вопросил в пространство:
      - Как радикулит, сбежал или держит ещё?
      На топчане зашуршало, кашлянуло, крякнуло. Растертую на ночь вонючей грязью из болта дедову поясницу обернули шарфом из козьей шерсти и обвязали женским платком в клетку. Федосыч лег на бок с помощью Сени и замер, укрытый тулупом. Так и лежал тихо, пока гость не побеспокоил вопросом.
      - Не знаю, утро покажет. Тут главное - не теребить его. Вам, молодежи, всё неймётся, всё тычете - чем попало куда попало. Оттого и попадаете впросак. Вот, кто Мишку дернул дрыном тыкать в мембрану? Ей же больно, ясень-уясень!
      - Ей? - встрепенулся Сеня, - так что за хрень тут у тебя в луже живёт, а, дед?
      - Хрень, - передразнил его хозяин, - все непонятное хренью называете. Нет, чтобы вникнуть в суть явления, разобраться... Так нет же - что "чисто конкретно", то в карман, а что чудное - так "хрень", и бревном в нее! Куда страна катится... - Федосыч покряхтел чуток и продолжил: - Ладно, слушай. Только Мишке не говори. Он крутой, нагонит сдуру сюда экскаваторов, ковырять начнет - тогда беда! Денег-то вагон, а соображения - маленькая тележка.
      - Говоря по-научному, - продолжил Федосыч, - Земля есть некий организм. Неизученный почти. Так, поверху поскребли немного. Разные существуют на этот счет теории, однако общее в них то, что у этого организьма есть кровь, кожа, мозг... вернее, их аналоги. Про кровь догадаться нетрудно - нефть, которую мы высасываем для своих железяк, вроде Мишкиного джипа или, там тракторов с сенокосилками. Кожа - почва, которую топчем и пашем. А мозг - самая таинственная часть, ничем напрямую себя не проявляющая. Однако случаются на Земле и цунами, и мор, и ураганы. Не так ли мы ведём себя, когда комары со слепнями одолевают - сдуваем их, или прихлопнем сгоряча, а то и в воду окунемся, когда невмочь?
      - Гы, - вставил Трупиков с печи, - а что, похоже!
      - То-то и оно! А людям невдомек, им прибыль подавай, вот и ковыряют матушку. Засыпают отходами производства и прочей цивилизации. А ей ведь и пить, и есть, и дышать надо.
      - Значит, у Земли и нос есть? - сообразил по-своему Сеня.
      - Нос, не нос - органы дыхания имеются. Известно, что через определенные расстояния выходят на поверхность поры ее покрова. Если глядеть на юг, - дед сделал паузу, будто показал направление, - вблизи Катуара и Яхромы находили колодцы с оплавленными краями, вроде керамзит по окружности у них. Если на север - там Мельничный омут, знаешь его? Вот, так там дна нет в одном месте, а зимой над дыркой лед временами тает. Еще севернее, где была деревня Поребятиха, такая дырка была вплотную к деревенскому колодцу. Сказывают, вода в нем порой нагревалась так, что баню можно было не топить - так и мылись, колодезной. Сейчас там садоводы обосновались - засыпали старый сруб мусором, изверги. И все эти дырки имеют сходный диаметр, в метр-полтора, и как по заказу в линеечку выстроились, по меридиану. Появляются они ненадолго, на день-два, потом зарастают, а оплавленные края рассыпаются в обычный песок. Как раз в полнолуние это происходит, как сегодня.
      - Так нет же Луны, - Семен для верности глянул, свесившись с печи, в высокое окно. Темень стояла непроглядная, но одинокую звездочку на севере он усмотрел.
      - Нынче она низко ходит, а восход ее пришелся на светлое время суток. Да, ты видел сам... - дед надолго умолк, давая Семену время, чтобы сопоставить сказанное с дневными событиями. Сразу вспомнился тому яркий желтый свет, исходящий от водяного шара.
      - Так это... получается, что из твоего болота восходит Луна, так, что ли?! Из колодца, да?
      - До чего ж вы дремучие, москвичи, - в сердцах буркнул дед. - Луна огромна, и тяжела. Ее восход из недр Земли вызвал бы планетарную катастрофу. Одно ты угадал, что в болоте оплавленный колодец открывается, один из цепочки как раз здесь и находится. Выгребал я драгой куски вулканической породы и еще кое-что, косвенно подтверждающее, что глубина колодца... очень большая. До олеинового слоя, возможно, если слышал про такой. Короче говоря, небольшие слитки редких металлов попадались.
      - Золото, что ли, своей драгой черпаешь, ха-ха?! - усмехнулся москвич.
      - Были и золотые. В ювелирную мастерскую сдал, на эти деньги и живу. На пенсию-то взвод козлов не прокормить. Поначалу Мишка мне от щедрот подбрасывал на исследования, да я на шее ни у кого сидеть не привык, так что теперь на самоокупаемости веду работы.
      - Но ты вроде по ветеринарной части ученый. Или сменил профиль?
      - Не сменил. Продолжаю исследования, вывожу боевую породу, как видел. А для этого дела хороши пульсирующие аномалии, они создают нестабильный фон, мягко влияющий на генную структуру животного. Случайно обнаружил я, еще в академии, что рецессивный ген - ну, слабый такой, чтоб понятнее было - в аномальных условиях может стимулировать активный рост боевых качеств. У самого хилого козлика рога приобретают небывалую крепость, возрастает выносливость, необходимая для длительных схваток, и, главное, сообразительность необыкновенная проявляется.
      - Выходит, и у меня сейчас соображалка улучшается? Ну, тут же аномалия, в болоте? - поинтересовался Семен.
      - У тебя - нет. Во-первых, ты не козёл. Во-вторых, судя по всему, генотип твой доминантный. Вот если ты слаб до женского полу, тогда кое-что возможно.
      - Да? - оживился Сеня, представив немедленно радужные перспективы, ожидающие его на сердечном фронте. - А что конкретно?
      - Конкретно - рога вырастут, вот что, - одним махом порушил Федосыч Сенины неокрепшие грёзы. - Да шучу, шучу. Скорее наоборот, успокоишься. И женишься, если холостой, - дед снова сделал паузу, ожидая, как московский гость отреагирует, но неженатый Трупиков промолчал. - К тому же, помимо колодца, тут военная тарелка влияет. Видно, Шурика она добила, бесплодные все козочки нынче остались, пустые, эх-х. А может и состарился дружок мой, - тут у двери заскребли по полу копыта, не соглашаясь с хозяйским предположением. - Буду молодняк подпускать к ним по весне - Демона, Дантеса, еще парочку достойных отберу. Майор тут мне сказал, что задний лепесток излучения ихней тарелки как раз на мой дом и смотрит. А я припомнил, что такой болотины здесь до появления тарелки не было, просто низинка. И вокруг колодца твердо было, а нынче, вишь, Мишкин вездеход провалился, не выдержала мембрана. Она прикрывает место сверху, прячет его. Ослабла, видать. Так что, теперь и эта дыхательная трубка не работает.
      - Как - не работает? Вон, какие пузыри шли!
      - То был выдох, метан, а вдохнуть кислороду не удалось. Видел, как светилось под водой? Это зонд прочищал пору, такой сгусток расплавленной породы либо плазмы - не знаю точно. Почему вода при этом не кипела, не спрашивай - сам не понял пока. Какая-то защитная оболочка на нем, возможно из измененной воды - там же страшное давление, в недрах, свойства веществ могут быть совершенно иными, нежели на поверхности.
      - А почему этим государство не занимается? - практический ум Семена, далекий от научных проблем, набрел, казалось ему, на золотую жилу. - Если золото само наверх выходит, это же... можно такие бабки делать!..
      - Потому что считают эти явления сказками, бреднями. Вроде НЛО, полтергейста. А потом, кто тебе сказал, что выходит золото? Два моих самородочка - не показатель. Может, их купец какой-то в позапрошлом веке обронил? А вдруг в колодце - шаровая молния прячется или еще что, пострашнее?!
      - Гы, Мишкин горячечный дракон, да? - заржал Семен.
      - Кто знает... может и он. Буддисты говорят, что желтый дракон приходит только к достойным, делая их неуязвимыми. Мишка чудом уцелел несколько раз в жестоких разборках. Возможно, он зациклился на причинах своего везения. Отсюда его запои и образ доброго народного капиталиста, который ему навязали сельчане. А он не удержался от соблазна выглядеть таковым. Тяжелая это ноша - успех, - пространный ответ Федосыча прозвучал в гулкой тишине дома настолько серьезно, что Сеня тут же упрятал смех куда подальше и задал последний мучавший его умный вопрос:
      - Значит, там дракон? А где же лягушонка?
      - Какая еще лягушонка?
      - Ну, в коробчонке которая...
      - Сам же говоришь - в коробчонке. Там и есть, ясень-уясень. Вы прямо как дети. Шуток не понимаете? Спи, давай.
      "Хороши шуточки, - подумал теперь Семён, ворочаясь на полатях, - а вдруг, правда, шаровая молния?! Или золотой дракон?.. Живёшь, живешь себе, а тут, оказывается, дырка ко всему золоту Земли! И причём сама открывается. Нужно только нырнуть в нее с ведром разок, а потом целый месяц: гуляй - не хочу!
      Это еще посмотрим, кто из нас дремучий. Пацана отважного подберу - из бригады, верного. Защитный скафандр надо - блестящий, как в кино про космос. Нет, скафандр не спасет, блин, если нырять. Дед сказал - давление внизу дикое. Надо шланг опускать, и насосом! Или трубу. Сколько до этого олеинового слоя - десять километров? Утром у Михи спрошу, почем теперь километр трубы.
      Эх, куда не сунься - везде вкладываться надо, рисковать. А может, ну его, золото? Угонять тачки надежней..."
      И вновь думы его вернулись к сусликам из УБЭПа. Теперь они выглядели маленькими золотистыми дракончиками с немигающими глазами. Пузатенькие создания грозили Сене коготками и гневно хлопали хвостами по полу. Но тут прибежал чёрный Шурик, направил на них рога, и драконы потускнели, рассыпаясь в обыкновенный песок. "Хр-р-р-ен тебе, а не золото, - прохрапел Шурик Семёну, - хр-е-е-ен тебе-е-е!" "А на кой мне хрен?" - удивился Трупиков. "Ши лавз ю!" - пояснил Шурик баритоном Федосыча. "Йе-йе-йе", - подтвердили догадку козла рассыпавшиеся суслики. И тут появилась она...
     
      Сеня в полной темноте брел по колено в болотной воде. С неба светила одинокая Полярная звезда, на нее и держал курс Семён. Звездного света не хватало, чтобы разглядеть хоть что-нибудь, поэтому приходилось продвигаться на ощупь.
      "И чой-то я попёрся на север? - спрашивал себя Трупиков, - от жары, что ли, спасаюсь?" "Потому что я живу на севере, - отвечала она бархатным сопрано, оставаясь невидимой, но вполне ощутимой, - и ты идёшь за мной, такая твоя судьба!"
      Не любил Сеня высокопарной мишуры с играми в судьбу и предначертания всякие. Вспомнилось ему, как по пьяни позволил цыганке за сто баксов погадать по руке. Денег от последней "операции" с транспортными средствами перепало достаточно, и он решил гульнуть, не особо себя ограничивая. Черноокая служительница культа папиллярных линий, почуяв дойного клиента, сразу заявила, что ждёт "соколика" казенный дом и надо ещё "позеленить" ручку, чтоб стало видно, как избежать напасти. "Сам знаю, как, - отверг ее предложение рассердившийся не на шутку Семён и отобрал назад купюру, не успевшую исчезнуть в складках пёстрого цыганского платья, - никому не верить и не быть лохом! Как бы тебе самой в казенный дом не загреметь". "Верно говоришь, соколик, - к Сениному изумлению, не обиделась цыганка, - и ещё запомни: чтобы много не терять, не бери лишнего".
      Тогда ему показалось, что гадалка сказала последние слова больше о себе, чем о нём. Потому что девушку через секунду подхватили под смуглы рученьки служители совсем другого культа, оба в милицейской форме, вознамерившиеся по справедливости разделить нажитое неправедным цыганским трудом. Между собой, понятно. "Тут вы лопухнулись, братки, денег-то моих у гадалки нет", - усмехнулся им вслед Сеня, и вдруг понял, что "увидела" цыганка свое близкое будущее в отделении милиции и без сожаления рассталась с деньгами.
      А через неделю он, неожиданно для самого себя, отказался от очень крупного заказа, потому что денег ему пока хватало, а заказчик показался Семёну шельмоватым. Бригаду, в итоге подрядившуюся на это дело, повязали на месте при попытке угона и впоследствии вытрясли из пацанов такие отступные, что - мама, не горюй. Тогда-то Сеня и осознал цыганкино напутствие до той ясности, которую обретают разве что в моменты просветления. И не проспавшиеся россияне, а какие-нибудь непьющие буддисты. С тех пор решил Семен, что судьбу свою надо вершить самому и жить по той справедливости, какой желал бы в отношении себя.
      И теперь, разгоняя ногами пахнущую болотом жижу, он внутренне скривился от ее бархатных предначертаний. "Да кто ты, блин, такая, чтоб видеть мою судьбу?!" - возмутился он. "Скоро узнаешь! - со значением отвечало сопрано. - Когда тебе надоест твой вонючий бизнес".
      И тут на юге, за спиной, сквозь тучи пробилась полная луна и открыла Семену страшную картину! Оказалось, что бредет он не по болоту, а по колено в крови, отливающей червонным золотом. Кровь та будто бы им убиенных людей, хотя Сеня не мог припомнить хоть одного человека, погибшего от его руки, как ни силился. Обернулся Семен к Луне... а сзади стоит на островке Она - такая, как и представлял - точеная широкоплечая фигура амазонки, затянутая в черное трико. Под мышками и в просветы (пять штук, сосчитал Сеня мгновенно, порода!) между плотно сомкнутыми длиннющими ногами пробивается лунный свет. И тем же цветом сияют вертикальные зрачки глаз! Как во вчерашнем сне, только рожек не видно под обтягивающей голову тканью.
      "Откуда же рогам взяться, - засмеялась она грудным низким смехом, - ты ж на мне так и не женился!" "Катенька?! - озарила Семена догадка, и узнал он спортивного склада девчонку из деревенского дома, по соседству с Мишкиной дачей, с нею в детстве ходили по грибы и загадывали желания на падающих августовских звездах. - Катя Варенец! Как ты выросла!.. Но... я же не обещал жениться?" "А я все равно ждала, что позовешь, - грустно проговорила амазонка, - а теперь и сама не пойду. Вон что Луна показала, - кивнула она Сене под ноги, - в дерьме ты по колено. Пока - по колено. Такой ты мне не нужен". "Это не я! - закричал Трупиков, плюхнувшись перед Катей на колени. - Честное слово, не я! Меня оговорили!" "Время Луны сейчас, правду свет ее отражает. Это днем, при солнце все красивые да честные снаружи, а в полнолунную ночь проявляется изнанка человеческая, и видать, какой ты есть на самом деле, - с сочувствием проговорила она, будто проникая в душу Семену своими страшными зрачками. - И знаешь, встань-ка с колен, Труп, этим прощение не заслужить. Вставай!".
     
      - Вставай, Труп! Слышь, вставай. Тебя от жары, что ли, разморило? - сквозь сон пробился Мишкин возбужденный голос. - Ты вроде не пил вчера? Или с непривычки разомлел на печи, как варенец?
      - Где Варенец? - не въехал Семен. - Куда она делась?
      - Кто - она? Мы тут без баб, не помнишь, что ли?! - невесело хохотнул Красульников. - Трое мужиков, мы с тобой да Федосыч...
      - Четверо, - Сеня машинально поправил друга, - еще Шурик. Я про Катю Варенец - где она сейчас?
      - Эк, спохватился... - посерьезнел разом Михаил. - Давно ты не появлялся, брат, а то бы знал... Пропала Катя.
      - Как?
      - Никто не знает. Разве что Фил видел, он круглый год на реке. Болтали, Большой омут, на Мельнице который, грозилась переплыть ночью в октябре. Спортсменка! Была...
      - И давно это случилось?
      - Давно-о... мы все школу окончили, в тот год. Твои предки после того лета как раз дачу перестали снимать, и ты не приезжал с тех пор... А с чего ты вдруг, про Катьку-то?
      - Да так, - замялся Сеня, сползая с печи на пол, потянулся, зевнул нарочито, - ты кричишь в ухо мне: "Варенец, варенец". Вот я и вспомнил про нее.
      - Ну-ну, - не поверил Мишка, покачал головой осуждающе, - главное, вовремя вспомнил. Собирайся, ко мне поедем.
      - Времени сколько сейчас? Утро уже? - Трупиков все никак не мог прийти в себя и тер кулаками глаза.
      - Два ночи. Поторопись, есть проблемы, - Красульников быстро натянул свою куртку, а Сенину - сунул в руки другу, еще не проснувшемуся до конца, - кто-то в мой дом залез.
      - Откуда знаешь? - усомнился Семен.
      - Шурик сказал, - вполне серьезно ответил Мишка, выходя в сени, - быстрей, они с дедом у машины ждут.
      Парни выбежали на улицу, прогрохотав по серым доскам сеней и крыльца. Возле хаммера копошился Федосыч, поливая Мишкиного железного коня из шланга. Шурик стоял поодаль и, вытянув шею, принюхивался к стекающей с вседорожника жижице.
      - Как на охоту ехать, так лошадь мыть, блин, - подосадовал Михаил.
      - Спасибо лучше скажи, - обиделся дед. - Стекла после вчерашнего все заляпаны, и собираетесь как барышни, по часу.
      Хозяин бросил наземь шланг и выключил погруженный в колодец насос. Когда Мишка открыл двери, включая заднюю - для Шурика, дед уже стоял рядом с пожарным багром в руках и примеривался, как бы его засунуть внутрь машины. Красульников всплеснул руками:
      - Ну, куда ты с этим дрыном лезешь?! Будет ближний бой, фалангой же не пойдем. Брось, лучше топор возьми.
      Федосыч проявил редкую для ученого человека дисциплинированность: прямо от пожарного щита метнул багор в мишень, еле видимую в свете тусклого уличного фонаря. Багор с глухим чавком вонзился в подгнившую, видно, древесину, а дед, коротко простонав мало-приличное слово, немедленно схватился за поясницу. Семен, остававшийся в эти мгновения не у дел, понял свою задачу без слов - в несколько длинных прыжков доскакав до дома, выдернул из правой сердцевины мишени топор, торчавший там после вчерашних молодецких упражнений в метании. Не раздумывая, он сразу помчался назад, лишь успев отметить про себя, что багор угодил почти в самое левое "яблочко", на пару пальцев выше.
      "А крут академик-то!" - подумал Сеня, влетая в последнюю открытую дверь трака - водительскую. Как ни быстро он сбегал, команда успела занять все менее ответственные места и осуждающе смотрела в его сторону.
      - Заводи, поехали! - не удержался Красульников от очередной руководящей директивы, хотя нужды в том Семен не видел. - Ремни пристегнуть! Шурик, на пол! Федосыч, будет сильно трясти, приготовься.
      Трак проявил понимание момента: завелся с пол-оборота и подключил оба моста. Хотя, в последнем Трупиков уверен не был - мог и Мишка улучить момент и сдвинуть рычажок. Включив фары, Сеня аккуратно повел машину к ближайшей дорожной колдобине.
      - Труп, гони быстрее! - не выдержал Михаил. - Вдруг, дом подожгут падлы эти...
      - Нельзя, деда совсем заклинить может, - неуверенно возразил водитель.
      - Нормально, я устроился, - последовал ответ Федосыча с заднего сидения. Сеня скосил глаза чрез плечо - дед лежал животом на заднем сидении, опустившись на колени. Семен мысленно согласился с дедовой смекалкой и рванул решительнее. Красный конь закачался на ухабах, порой подбрасывая седоков к потолку салона.
      - А что... случилось-то?.. Кто... к тебе... забрался? - наконец спросил Сеня, размещая слова в паузах между толчками и сопровождающими их постанываниями деда.
      - От... куда... я знаю?! - Мишка был возбужден и зорко вглядывался в ночную трассу, будто специально созданную для экстремалов-любителей внедорожного вождения.
      - А ох!.. рана твоя... что го... ворит? - Семен резво вращал баранку, лихо выписывая слаломную траекторию.
      - Если б... она умела... - сокрушенно проронил Мишка. - И жива ли... моя охрана...
      - Говорил тебе... м-м... Дем... мона бери. Или Дантеса. Сэкономил... ясень-у...ууу! - простонал Федосыч сзади. Михаил только вяло махнул рукой, но, помедлив, ответил деду:
      - Я ж... объяснял:.. некому у... меня за козлом... твоим присматривать!.. С... серьезные люди... ко мне приез... жают. Как я выглядеть... буду, если... они рогатого... в усадьбе увидят, а?.. То-то!.. А баб-Рая... сама приведет... сама отведет...
      - Ч-чё-то я... не понял, Мих... - после недолгого молчания не выдержал Трупиков, - кого баба... Рая приводит?
      - Кого-кого... трех коз своих... Розу, Майку... и Катьку... Да ты не д-думай... они Демону кой в чем... фору дадут... - Мишка переждал прерывистое ворчание несогласного деда. - Медведя... прошлой зимой... поймали. С Филом... гы-гы... вместе... Не вру!.. Хош, сам у него... спроси.
      - Чё-то я... не въехал... Ты же сказал... что дед - родоначальник... твоей охраны, - Сеня мотнул головой назад, для конкретики указывая на боевого ветеринара.
      - Т-ты чего, Труп... с дуба рухнул? - заржал Красульников. - Не сам же Федосыч... коз п-покрывает?! Он... идейный вдохновитель... и президент ЧОПа... заодно, - Мишка обернулся назад, - кстати, дед... хорош цены поднимать!.. Ведь это я тебя... спонсировал!
      - Рассчитались давно, - пробубнил Федосыч в кожаное сидение. - Всё корма. Скажи спасибо... совхозу нашему... он цены устанавливает... не я.
      - Дед, а у... бабы Раи - что, тоже... аномалия в огороде? Отчего ее козы... такие смекалистые?
      - Она сама... ходячая аномалия... - неохотно отозвался Федосыч, - не знаю... если честно. Разве что от Шурика... заразились.
      На некоторое время разговор прервался, только слышалось надсадное гудение импортного движка, борющегося с традиционным российским бездорожьем и попутно пугающего уснувшую лесную фауну, включая леших и мелких кикимор, если они еще не мигрировали отсель в более глухую часть леса. Пассажиры размышляли каждый о своем: Мишка потревожился за грядущие разборки с незваными гостями, Федосыч прикинул в несчетный раз сальдо и бульдо своего предприятия. А очумевший от услышанного Семен прокрутил в голове Мишкины вчерашние слова об охране и убедился, что Красульников не соврал даже в мелочах - вылитые черти эти черные козлы. "Вот, жучила! - восхитился он. - Понятно, отчего Миха все стрелки выигрывает - умеет базар держать!"
      - Ну что, брат... все понял? - хитро глянул на Сеню Красульников.
      - Понял, - буркнул водитель, - понял... что вы тут, блин... сами все... с дубов попадали... вместе с козлами!..
     
      Несколько минут жестокой тряски прошли в молчании. Насупившийся Сеня исправно рулил, найдя в себе глубокое понимание норова Мишкиной машины. Дед почти не мычал - не то свыкся, не то закусил зубами кожаную обивку сидения. Взбудораженный Михаил глубоко дышал, и не знал, куда направить прилив адреналина, но только однажды проявил организаторскую закваску, спросив для порядка:
      - Мужики, мы козла-то... не забыли?
      - Не-е-ет, - прозвучало из багажного отсека. Стало быть, Шурик не дремал.
      - Мих, - к слову, вспомнил еще одну несуразность Семён, - а как Шурик... рассказал тебе... что у тебя гости?
      - Мне он ничего... не сказал, только... стащил с меня одеяло... А там уж дед... разобрался, чего там козел... типа, услышал.
      - Мужики, это же... несерьезно, - возмутился Трупиков, - ночь на дворе... а вы по козлиному бл... блеянию решили, ч... что надо все бросать и...
      - Друг мой, Сеня, - проникновенно ответил за всех Михаил, - я тебя понимаю... я пока сам не убедился... что они на расстоянии могут... Короче, Федосыч гений... прими на веру и... поднажми, братан!
      Вероятно, Семен и впрямь поднажал, потому как трак всхлипнул бензонасосом и забуксовал, бешено вращая всеми четырьмя ведущими и сползая задом вбок, к деревьям. Послышались щелчки и шлепки - это комья грязи и камушки, будто выпущенные из крупнокалиберной пращи снаряды, многоголосо потчевали древесные стволы. Но ситуация быстро выправилась - трак вспомнил про свою антипробуксовочную систему, да и Сеня смекнул, в чем дело, и сбросил газ.
      Через минуту показался выезд на асфальтовое покрытие и с дружным выдохом седоков экипаж, наконец, покатил по ровной дороге. Оставалось промчаться пяток километров, чтоб развеять Сенины сомнения... или наоборот укрепить его веру в здравый смысл. А заодно поглядеть, кто посмел потревожить обитель самого Красульникова!
      - Кто посмел, падлы?! - словно угадав мысли друга, процедил сквозь зубы яростный Мишка.
      - Ко мне участковый заезжал, - подал голос Федосыч. Дед уже сидел как обычный пассажир, не обремененный коварным люмбаго. - Сказал, с пересылки убежало до хрена уголовников. Человек двадцать с лишним. Может, кто из этих. Знающий человек супротив моего ЧОПа не попрет... - тут он заметил Мишкину скептическую ухмылку и спешно поправился: - тем более, в твои пределы! Это ж надо совсем с головой не дружить, чтоб к Красульникову сунуться.
      - А проводку кто обрезал, не местные разве? - не знакомый с местными правилами этикета Сеня невзначай создал неловкость в команде. Михаил нашелся быстро - не за здорово живешь авторитет заработал, все же:
      - Они все отработали. По дому, по участку и так, по мелким поручениям. Ну не глушить же алкашей из-за мотка медного провода, сам подумай? Мы же тут выросли, считай, и они меня своим числят. Так что, ни один человек на меня не попрет... - тут Мишка осекся, и Сеня, так и не понявший, что только что поставил под сомнение непререкаемый авторитет друга, совершил еще одну оплошность, задав логически оправданный вопрос:
      - А кроме людей?
      Теперь пауза повисла на значительно большее время. Сзади послышался то ли кашель, то ли сдавленный дедов смех. Семен поглядел в зеркало - Федосыч трясся, как защекотанный ребенок, забыв о радикулите начисто.
      - Ты, Миш, как хочешь, а я расскажу, - дед подождал - не возразит ли авторитет? Поскольку Михаил демонстративно отвернулся к окну, он продолжил: - У бабы Веры корова нынче норовистая, бодливая. Кто с умом, подальше от нее держится. Гнала ее Вера как-то мимо Мишкиного особняка домой. А сама уж слепа, по памяти ходит - ноги-то запомнили все тропинки за восемьдесят лет. Ну и не увидела, что благодетель наш изволили у забора воздухом подышать. А то - на другую сторону шоссе перегнала бы корову-то! Ну, бодучая уперлась Михаилу в живот, и пихает рогами, чтоб отошел, значит, с дороги. Рассердился Мишка, как заорет: "Ты, корова, одурела?! Это же я, сам Мишка Красульников. Меня бояться надо, поняла?!" Ну, корова же дура, не чета моим козлам - ан обогнула благодетеля. Вроде как прониклась. И Вера, от встречи этой чуть ни с инфарктом, запричитала: "Миш, мы тут тихонечко, сторонкой пройдем. Не сердись, милый!" Мишка наш, видать, расслабился - достиг же своего, приструнил корову! А та, стерва злопамятная, проходя мимо, будто слепня хотела отогнать, хвостом ка-ак...
      - Хорош трепаться! - оборвал Михаил Федосыча. - Подъезжаем. Сеня, глуши движок, и фары гаси. Накатом дальше езжай в тупик, где Худых дача. Оттуда начнем разбираться.
      Ратники выпрямились в кожаных седлах, всматриваясь посуровевшими лицами в темноту неосвещенной, как водится, улицы. Шурик вскочил на ноги и засвистел носом. Команда приготовилась к нешуточному делу...
     
      От дачи Худых к Мишкиному забору пробрались лесом. С этой стороны застройка тупика не случилась, и природа вкрадчиво перетекала из государственного лесофонда в частный, за красным кирпичным забором, лесопарк. Также вкрадчиво приблизилась и прильнула к декоративным, вроде бы, бойницам команда борцов за неприкосновенность частной собственности. В данном случае - конкретно Мишкиной, но возмущение бойцов было столь велико, что могло бы рассматриваться как общенациональное, случись впоследствии судебное разбирательство. Пока в мыслях держали не суд, понятно, а только ту часть стратегии великого Суворова, по которой полагалось "сначала ввязаться в бой". Эх, русичи, русичи...
      Минут десять понаблюдали за темными окнами дома. Наконец на втором этаже дважды зажглась спичка, озарившая стекла светом опасности. Тогда все четверо перешептались насчет дальнейших действий и выдвинулись к воротам. Кованый засов, по известным причинам никогда не знавший замка, был отодвинут, а створки - лишь прикрыты. Чуть раздвинув их, запустили внутрь Шурика, который, покрутив бородатой башкой, быстро сориентировался и с топотом убежал вдоль забора вглубь участка.
      - Дед, а скрытность-то хреновая, - прошептал Мишка на ухо Федосычу, - срочно работай над копытами.
      - Умник, всё срочно ему, - в ответ шепнул дед, - это тебе не ногти постричь!
      Шурик вернулся быстро и коротко мекнул.
      - Что говорит? - Спросил тихо Мишка у Федосыча.
      - Люди в доме. Злые. Наружу выходят через заднюю дверь.
      - Сколько их?
      - Ты еще спроси, как выглядят. Счёту козы не обучены. Похоже, Рая привела их, когда бандюки уже внутрь вошли.
      - Ещё одна недоработочка, дед. Что за охрана без знаний арифметики? Мотай на ус.
      - Говорил же тебе: Демона нанимай. Он профи.
      Сеня снова почувствовал себя одураченным. Но разговор велся на полном серьезе, и для простоты он решил довериться полученным сведениям, решительно сжав в руке прихваченную из хаммера монтировку.
      - Хорош шуметь! - прекратил диспут Михаил. - Охране держать периметр в сторону леса, а фасад и ворота - наши. Посылай Шурика.
      Козел протопотал в глубь участка - видимо, раздавать указания женскому козьему батальону. Мишка опять скривился, подозревая, что шум был услышан в доме. Однако приходилось воевать с тем личным составом, что есть.
      Красульников ненадолго удалился от забора и, судя по озарившему его лицо голубому свету, сделал звонок по мобильному. "Через пять минут менты подкатят, - оповестил он тихо друзей, вернувшись к воротам, - без фар, но с оружием. Дед, ты их встретишь. За это время мы должны блокировать выходы. Если кто будет линять через забор, не трогаем - там козы, и кромка из битого стекла поверху вмурована, пусть следы оставляют". "Мих, а ментов не западло на разборку подгонять? - несмело предположил Сеня. - Или уж пусть без нас воюют с урками." "А люди скажут, что Красульников застремался свой дом защищать? Позор. Лучше бы самим управиться, но беглые вряд ли без оружия пришли. Ладно, все решено, с Богом!" И он, открыв ворота, первым двинулся к дому - открыто и, не таясь. Как настоящий хозяин.
     
      Поначалу Мишкину светло-желтую куртку было как-то видно, но по мере его удаления от ворот он стал почти неразличим, и Семен, согласно плану, двинулся за ним, непроизвольно крадучись. Когда спина Красульникова снова нарисовалась в темноте, вдруг сбоку метнулось что-то темное и заслонило собой светлое пятно. Трупиков, долго не раздумывая, рванулся вперед и, наткнувшись на человека, щедро угостил его монтировкой. Тот со стоном завалился наземь.
      И тут все пошло совсем не по плану.
      На улице включилось освещение, будто бы неведомый энергетик проспался под утро и вспомнил о служебных обязанностях. Но мудрый Михаил все понял куда более отчетливо:
      - Менты, суки, с выключенными фарами согласились, а темноты испугались, - произнес он тихо, но уже не шепотом, потому как прятаться стало глупо.
      Мишка мельком глянул на поверженного, одетого в серый ватник и темно-синие широченные штаны, явно, с чужого плеча - или с чего там чужие штаны бывают? Бегло кивнув Сене, он вдруг с силой оттолкнул друга и сам отпрыгнул спиной назад. Над головой скрипнуло окно, и грохнул выстрел!
      Семен перекатился через голову к стене дома, в процессе кувыркания успешно пережив второй такой же. Сомневаться в добрых намерениях того, кто палил со второго этажа, не приходилось, и Трупиков, подняв голову к огневой точке, стал, приседая, пятиться вдоль стены, намереваясь укрыться за углом.
      - Все, Труп, не беги. Стрельбы больше не будет! - Красульников открыто вышел на пространство перед окном. - В моей сайге оставалось два патрона.
      "А вот и он, жёлтый дракон! - восхищенно подумал Семен, уже ухватившись рукой за угол дома и по-прежнему находясь в полу-приседе. - Как же он рискует! А если у них еще стволы есть?!" Но Мишкин риск, похоже, снова оправдался: на втором этаже раздался сухой щелчок, и невидимый в темноте помещения стрелок с ненавистью выматерился в адрес неведомых и из-за этого, наверное, особо позорных волков. Через секунду Михаил выполнил картинно неторопливое уклонение, и блестящий предмет, прилетевший сверху, сотряс подмерзшую землю и проскакал к воротам, где с обагренным пожарной краской топором в руках на широко расставленных ногах стоял Федосыч, напоминая железного дровосека после сражения с летучими обезьянами. Дед придавил метательное оружие подошвой сапога и криком предостерег все еще присевшего Семена:
      - Смотри за спину!
      Все, что случилось следом, резко обернувшийся Трупиков запомнил до кадра, до мгновения и на всю жизнь.
      Из-за темного угла, сверкнув металлом, вылетело на свет острие никелированного лома. Орудие мирного труда стремительно удлинялось, наливаясь ярким светом, будто забирало его от всех сразу тусклых уличных фонарей и превращало в саму смерть. В последнем не было сомнений, поскольку целью для бросавшего была Сенина выбритая голова.
      Позже Семен вспоминал, что его рефлексы к тому моменту же вовсю сработали, ноги подбрасывали его массивное тело вверх и назад. И в какое место прилетела бы смертушка - осталось только гадать. Потому что быстрее света, быстрее смерти и быстрее мысли оказалось нечто чёрное, вылетевшее из темноты и принявшее бросок на себя.
      Не запомнил Трупиков только звуков: как Мишка кричал фальцетом "Неет!", как с улицы раздался сухой плетью выстрел милицейского "макарова" - предупредительный, и в воздух, как положено. Но тихий шмяк вошедшего в черное тело лома он ощутил чуть ли не собственным телом, передернувшись и от звука и от вида слегка покрасневшего острия, появившегося таки вновь и замершего, наконец, в черной шерсти рогатого животного.
      В свете фары-искателя, вспыхнувшей на крыше желтого уазика с синей полосой, метнулось крупное тело беглого заключенного в широкой стеганой телогрейке. Сверкнули округленные в изумлении глаза на небритом лице, жалобно и затравленно "стрельнули" по сторонам, и беглец бросился огромными прыжками к забору, за которым сурово ощетинился елками лес.
      - Убью, падла, за Шурика! - зарычал Семен, перескочив через пронзенное ломом тело, и с прытью, немыслимой для его габаритов, бросился за серой телогрейкой, размахивая монтировкой, будто спринтер эстафетной палочкой. Мог бы и догнать, кабы не скорым дуплетом прозвучавшие щелчок свинца по забору и сухой хлопок выстрела за спиной. Невольно сбросив ход, Трупиков только отметил, что беглая телогрейка никак не отреагировала на стрельбу - человек с разбегу вцепился руками в зубец забора, взвыл, на мгновение повиснув на пораненных руках, и рывком перебросил себя на вольную сторону ограждения. Далее преследовать беглого не имело смысла.
      Семен повернулся лицом к прожектору, сжал монтировку и двинулся на слепящий свет. Хотелось от досады расколошматить фару, выбить стекла и обложить милиционеров такими матюгами, которых дремучее Подмосковье не слыхивало. Но тут послышалось от уазика за забором нервный окрик: "Стой, стрелять буду!" Сеня остановился.
      - Ну, стою. Чего не стреляешь? - спросил он с отвращением, как плюнул.
      - Свои, Серега, свои, не стреляй, - это Мишка уже бежал от дома к милицейскому чину, размахивая руками.
      Только теперь Трупиков вошел в нормальное течение времени, окинул взглядом двор, дом, суетящихся людей в форме, Федосыча, склонившегося над проткнутым животным. Дед уже развернул прихваченный с собою полотняный набор инструментов и что-то колдовал над раной. Сыгравший свою кровавую роль лом уже был извлечен из козьего тела и валялся поодаль как никому не нужное вещественное доказательство попытки убийства и человеческой бесчеловечности.
      В выстриженном участке шерсти на брюхе животного заметил Сеня марлевую салфетку. На ране блеснули металлические скрепки, которыми ветеринар наскоро прикрыл брюшную полость от превратностей атмосферы. Под другой бок была подложена светлая холстина - судя по расстегнутому бушлату, дед оторвал полу от своей рубахи.
      Каким-то маленьким и беспомощным показался козёл Семёну, словно съежился могучий зверь, подобрав тонкие теперь задние ножки под несильно обросшее шерстью брюхо, на котором стыдливо торчала не то папиллома, не то еще что.
      Из дома служивые выводили двоих в наручниках. Над Федосычем склонился один из милиционеров и что-то спросил.
      - Не требуется! - гаркнул академик, не поднимая головы. Федосыч поднял к свету шприц, выдавил струйку жидкости в воздух и умело ввел иглу в вену на задней ноге. - Иди лучше, вон, еще одного принимай, - дед мотнул головой в сторону освещенных фарой задов участка. Из-за деревьев высыпала пара рослых коз, гнавших к дому щуплого паренька в голубом свитере до колен. То одна, то другая напрыгивали на юнца с боков, оттесняя его от спасительной темноты.
      Парень крутился волчком, но отступал, выставив руки в сторону рогатых. На стриженом затылке виднелась продолговатая кровоточащая ссадина - не иначе получил вдогон при попытке бегства от истовых охранниц периметра. Дюжий милиционер, подбежав к нему сзади, одной рукой рванул его за ворот и с маху уложил лицом к земле, застегнул наручники на заведенных за спину руках и, поковырявшись на форменном поясе, еще одной парой сковал парню ноги.
      - Четвертый есть! - бросил начальству краткий доклад... сержант, как определил Семен по трем лычкам на погоне.
      - А вон и пятого гонят, принимай, - последовало ему в ответ новое указание от майора, вошедшего, наконец, на территорию перед домом и сжимавшего в руках автомат АКС.
      Трупиков посмотрел в направлении, указанном офицером, и увидел, как еще одна огромная коза мутузила верзилу в коричневом пальто. Темп атаки был таков, что длинному ничего не оставалось как отбрыкиваться ногой, но следовать, куда просят. Со штанины его свисали клочья ткани, голень алела кровоподтеком.
      Когда двое милицейских оприходовали пятого беглого, ярая коза подбежала к Семёну и... потерлась о его бедро боком. Трупиков уже ничему не удивлялся, но внезапная ласка чужой козы... нет, не козы - понял Сеня, заглянув под брюхо животному - козла!
      - Шурик! - возопил он от неожиданного открытия.
      - Йе-е-ес, - подтвердил догадку черно-рунный.
      - А... а кто же меня прикрыл? - опешил Семён.
      - Катька, младшая из Раиных, - это уже дед пояснил, ввиду отсутствия речевого аппарата даже у такого уникума как Шурик.
      - К... кто? КТО-О?!! - Сеня подбежал к раненой козочке, опустился перед ней на колени. Мутные глаза козы заметили Семёна, внимательно вгляделись в его лицо. Катька тяжело дышала и вздрагивала всем телом - видимо, от боли. На задней части живота при этом мелко дрожали сосочки не оформившегося еще девичьего вымени, ошибочно принятые Семеном за папилломы.
      - Вот беда, такой уникальный материал был, - в сердцах процедил Федосыч. Сеню покоробил научный термин, данный юному созданию, только что спасшему его жизнь, но он промолчал.
      - Катя? Катенька, это... ты? - спросил он козу, устало опустившую веки. Введенная инъекция начинала действовать. Козочка приоткрыла глаза, и в них тускло сверкнули вертикальные светло-желтые блики, похожие по форме на кошачьи зрачки. Сеня теперь принимал чудеса как должное, поэтому просто подтвердил, что понял это молчаливое приветствие: - вижу, что узнала. Молчи, - он быстро положил ладонь на морду животного, словно боялся, что она ответит. Голосом Кати Варенец. Той девочки, которую... не спас.
     
      Трак несся - нет, почти летел - по ночному загородному шоссе к Москве. К счастью, ровное покрытие позволяло. И еще сам вседорожник сглаживал амортизаторами, как мог, вибрацию кузова. Потому Сеня выжимал из движка всю возможную скорость, временами оглядываясь назад.
      На заднем сидении лежала в забытьи Катька, пристегнутая ремнями. Ее опоясывал фиксирующим бандажом темно-синий бронежилет, выданный в отделении милиции под обещание вернуть при случае. Из-под синего высовывались края белого перевязочного материала, образуя в полумраке салона стилизованную букву "П", будто горящую белым пламенем, первую букву слова Путь. Красное на белом пока не появлялось. Это успокаивало Семена, но и, вместе с тем, тревожило, рождая мысль, что кровь могла перестать течь по самой печальной причине.
      "Катя, Катя, - мысленно разговаривал с ней Трупиков, - и что ты так ко мне прикипела? Я ведь только спас тебя от поддатых пацанов - тогда, в детстве, на танцах. А ты решила, что это судьба. Эх, на беду ты влюбилась в городского, говорили же тебе! Ничего, я после узнаю, как ты ушла от нас. И почему оказалась в этом теле".
      Водитель протянул назад правую руку, проверяя состояние козочки - по теплу сухого и горячего носа, по слабому дыханию.
      Конечно, Федосыч грамотнее сопроводил бы тяжелую больную. Однако оставить Шурика на попечение Мишки он не решился. Подозревал Семен, что истинной причиной было дедово неверие в спасение Катьки, но он опять-таки промолчал по этому поводу. Просто взял ее на руки и отнес к джипу. И Мишка воспринял решение друга без лишних слов и вопросов, только показал, где в бардачке лежит незаполненная доверенность с печатью нотариуса.
      В столице уже готовил операционный стол знакомый собачий хирург, частенько зашивавший бойцовых собак Сениных братков. Ему Трупиков доверял безоговорочно, потому и отказался везти Катьку в райцентр, где такая услуга среди ночи - неизвестно где и есть ли вообще. Так что время терять было никак нельзя! А пришлось.
      На полдороги к райцентру светящийся полосатый жезл поджидал ночную самоходную дичь. Семен сбросил скорость заранее, чтобы не беспокоить торможением тяжелую больную. Поравнявшись с милицейским "шевроле", трак уже почти остановился. Семен досадливо вздохнул, включил светло-желтое освещение салона и полез в бардачок за доверенностью. И тут произошло совсем уж невозможное.
      Милицейская палочка взметнулась узким концом к виску офицера безопасности дорожного движения. Лейтенант взял под козырек и затем завертел орудием своих праведных трудов, требуя скорее проезжать. Сеня не стал противиться жестам регулировщика и плавно прибавил газу. Потянувшись к бардачку, чтобы захлопнуть его за ненадобностью, Трупиков вдруг увидел в разрезаемой траком темноте парящего золотого дракона, приблизившего широкую морду к лобовому стеклу и летящего хвостом вперед на одной с машиной скорости.
      "Ну, ты жучила, дракон, - подумал Семен, - взял и прокинул Мишку. Типа, я достойнее? С какого такого перепугу? Что ж, лады, только не кидай меня, хотя бы пока Катенька не поправится".
      И Сеня вернулся к своему внезапно возникшему нынче долгу: проверил Катьку, выключил освещение в салоне, не обратив внимания, что дракон при этом растворился во тьме, еще немного прибавил скорость. Ни до чего постороннего теперь ему не было дела.
      Не знал Семен, что гаишники пропустили его машину без проверки, потому что опознали Мишкин трак. Что Мишка был готов за свое спасение подарить другу детства все что угодно, не только дорогущий автомобиль, но и свою удачу. Что Федосыч, почуяв недоброе, остался с Михаилом, чтобы тот не учудил нечто фатальное для себя - например, не загнулся с перепою, заливая спиртным адреналиновый шок сегодняшней ночи.
      И уж тем более, не ведал Сеня будущего. Что не один месяц пройдет, прежде чем Катенька полностью поправится, и он чудом не потеряет авторитет у братвы, выгуливая выздоравливающее животное по газонам среди московских новостроек. И УБЭПовцы не вдруг, но отстанут от чумового коммерсанта, явно свихнувшегося на любви к рогатым парнокопытным. Что через год, невеселым ноябрьским утром, он отвезет вдруг безутешно загрустившую Катеньку к бабе Рае и передаст ее хозяйке - с немалым денежным приданным и с благодарностью за свое спасение.
      И только тогда узнает он, что Фил не дожил до весны, унеся в мир иной тайну Катькиного ночного заплыва на Мельнице. И что Мишка разбился насмерть на Сениной БМВ, нечаянно заснув за рулем. А безутешный Федосыч собрался куда-то к полярному кругу, когда Шурик по одному ему известной причине утопился в болоте и отправился к своим козлиным праотцам.
      А пока он выжимал газ, сберегая мгновения еще одной жизни Катеньки, и желто-лунный свет открывал ему все опасности на ночном пути. Не то золотой дракон помогал путнику, не то взошедшая второй раз за ночь Луна светила. С севера.
  

_________________________

      Пока не свечерело совсем, Рая решилась пройтись до лесопилки - проверить, в порядке ли все. За смешную плату подрядилась она присматривать за тамошним добром. Сторожить круглосуточно, конечно, ей не под силу, да и свое хозяйство оставить нельзя. По выходным, пару раз на дню заглянет она на производство - целы ли замки, не шляется ли кто чужой по территории?
   Завтра, в воскресенье заодно хорошо бы и до Федосыча добрести. Вместе со старшими козами, пора им на покрытие, пора. Ноябрь уж, а в марте, глядишь, и понесут Роза с Майкой. В этот год ее козы-чернушки не родили, видно Шурик совсем ослаб. Может старик в этот раз своего Демона выведет или Дантеса? Все ж помоложе козлы, бог даст, с молоком на следующий год будет Рая - и правнучкам попить, и дачникам продать.
   Трудно на пенсию прожить, трудно. Как Мишка Красульников разбился, никто ее коз на охрану не подряжает. На самогоне тоже не заработаешь - меньше пьют мужики, которые без дохода, а успешные магазинными напитками пользуются. Надо хоть заработок за дежурство на лесопилке не потерять.
   Вот, прямо с Катькой и пойду, подумала, пусть вспоминает родные места. А через год и ее к Федосычу отведу, решила, если здоровье Катино в порядке будет.
  

_________________________

  

К-13

   Плюнь в лицо тому, кто скажет, что я великий ученый. Информационно-генетический резонанс, прославивший Московскую академию зоотехники, открыт не мной. Я попросту присвоил труды спившегося гения и защитил диссертацию. Зачем, спросишь? Затем, чтобы папеньке побольнее сделать. Сволочь он. Был. Наливай.
   Темной памяти папаши!
   Не прощу ему своей изувеченной молодости ни за что! Династию сотрудников госбезопасности решил он учредить, видишь ли. Это из меня-то, любителя хомячков, грезящего джунглями и саваннами, решил сделать оперативного работника! Папа, называется.
   Ясное дело, в высшую школу безопасности меня приняли как родного. Как же, как же - сын самого Федоса Фомича! Позор.
   А я хотел врачевать, нянчиться с животными, открывать их новые виды и возрождать древние. Моим кумиром был не Зорге, а Кусто. Памятник Дзержинскому я с готовностью променял бы на монумент Дарвину. И в мечтах детских я видел себя не Штирлицем, а Маугли. С таким вот гнилым нутром я прошел полный курс обучения и понял, что - всё, это предел! Потому что проколюсь на первом же боевом задании, если потребуется застрелить собаку или свернуть голову курице.
   Так и сказал папеньке: "Плевал я на твой престиж, я жить хочу! Как мне нравится, а не так как тебе хочется". Ты такие скандалы только в кино встретишь - с битьем посуды и неблагодарной сыновней морды. Но я стоял насмерть - уж стойкости и терпению меня все-таки выучили.
   И что ты думаешь, папаня - вот ведь хитрый лис! - и тут вывернул ситуацию наизнанку и к своей выгоде. С ксивой выпускника Медвежьеозерского агротехникума я был внедрен в животноводческую академию как младший научный сотрудник и старший внебрачный внук самого... о-го-го, кого.
   В Конторе отец на эту акцию получил одобрение. Ну, чтобы получать информацию о перспективных разработках в якобы антинаучной области - генетике, которой вольнодумцы от науки занимались вопреки официальному табу, и казалось, даже назло властям. Есть такие, понимаешь ты, типчики - им бы только наперекор сделать. Я почти такой же.
   Утек из системы практически безболезненно. Писал, правда, отчеты в Контору. С них-то все и началось...
   Ты, Егорка, капустку бери - баб-Раина, фирменная! Ну, я ж говорил!
   Наткнувшись на статью доцента Заливаева, я внутренне возликовал: вот этим бредом я и накормлю Контору по полной программе! А когда откроется, что я вожу куратора за нос, папа огребет сполна. Что станет со мной, я старался не думать - крепкого здоровья отступнику там не гарантируют. Главное - родителю насолить хотелось.
   То, что Заливаев сочинил пародию на научное исследование, я не сомневался: опыт к тому времени я кой-какой приобрел, мог отличить идею от идиотизма. Доцент, ежедневно заливавший глаза с самого утра, в своей работе с утонченной иронией следовал главенствовавшей в середине прошлого века стратегической линии советской науки. Если помнишь, речь тогда шла о воспитании животных и растений - в духе коллективизма и пролетарского интернационализма.
   Заливаев пошел еще дальше, чем вела генеральная линия. Он решил, видите ли, что воспитывать нужно не само, возможно своенравное, существо, а его гены, которые волей не обладают, и противиться воздействию, стало быть, не могут.
   Соединив в едином антинаучном альянсе генетику и кибернетику, Заливаев описал модель, которая позволяет влиять на конкретные гены с помощью излучения, модулированного нужной информацией и имеющего длину волны, соответствующую структуре выбранного гена. Я не слишком заумно говорю? Извини, проще не сумею. Давай, поясню примером.
   Ты видел телевизионные антенны, конечно? В них разной длины палки и дуги как раз и соответствуют разным частотам, на которых передаются сигналы отдельных программ. Чем выше частота, тем короче палка. А подбирают длины так, чтобы в антенне возник резонанс - сигнал при этом как бы усиливается.
   Так вот, каждый ген имеет уникальную объемную структуру, в которой тоже есть палочки разной длины. Если подобрать частоты излучения так, чтобы в каждой палочке возник резонанс, то весь ген, не меняя своего качества, будет крепнуть. Из рецессивного, то есть подавленного и слабого, как отдельно взятый пролетарий при капитализме, он преумножится и превратится в доминантный - сильный, как диктатура пролетариата при социализме.
   Пока я читал этот сивушный бред, я ржал как кобыла перед свадьбой. Такого издевательства советская наука вряд ли могла бы вынести, и перспективы опубликования у теории Заливаева не было никакой. Если, конечно, ее изложит опытный ученый, имеющий вес в научной среде. А вот если истину глаголет ребенок или дилетант с мощной протекцией в верхах, кем я как раз и прикидывался в Академии, то результат может быть со-овсем противоположный.
   Почему труд Заливаева не уничтожили - бог ведает! Видимо и среди академиков встречаются люди, не лишенные чувства юмора. Таким, очевидно, и был секретарь ученого совета, присовокупивший статью пьющего доцента к так называемому резервному фонду - то есть работам, для которых еще не пришло время. Иначе говоря, политическая обстановка не сложилась, если переводить на понятный советскому человеку язык.
   К тому моменту, когда я, в поисках материала для отчета в Контору, наткнулся на эту работу, ее автор доживал свои последние беспамятные дни в заштатной психбольнице. Более того, о Заливаеве уже мало кто помнил. Поэтому обвинения в воровстве идеи я не боялся. Я вообще тогда был молод и горяч.
   Самое важное - к тексту статьи прилагался практический материал, основанный на резонансном исследовании генетики на примере... ага, угадал - козы. Далеко пойдешь, Егор. А как ты догадался? По фотографии Шурика?! Постой-ка, а не с тобой ли мы в больнице лежали? Точно! Старею... У тебя пол-лица было в гипсе, вот и не запомнил я. По такому случаю можно еще по одной, да? Ну и славно...
   За козочек!
   Так вот - материал. Его прочесть никто, видно, не удосужился. Коли бред написан, какая разница, имеет он эмпирическое подтверждение или нет, верно? А мне стало любопытно. Посмотрел внимательно - все расчеты Заливаева ложатся в лузу опытных данных. Самой ценной находкой стала таблица, в которой отдельным генам ставились в соответствие ансамбли частот.
   Знаешь, животные - не огурцы с помидорами, у них поколения меняются небыстро. Поэтому судьбу генных изменений наблюдают через многие годы. Я начал эксперименты не на белых мышах и не на крысах - их под младшего научного сотрудника ни за что не закажут. Единственным бесхозным биологическим материалом оказалась как раз неучтенная коза, которую передала в академию милиция как выморочное движимое имущество некоего селянина, переехавшего в столицу и сгинувшего в ней посредством автотранспорта. Задавили его, то есть. Козу кормили и немного недолюбливали за цвет шерсти. Угу, черный.
   Когда под вечер, экономя электричество, гасили лишнее освещение, страшновато было вблизи нее - уборщицы жаловались и даже научные сотрудницы, которые допоздна засиживались в лабораториях в виду незамужности или бездетности, - и те сторонились козьей клетки во дворе. Поговаривали, что свои неудачи на ниве репродукции потомства эти старые девы приписывали именно влиянию ауры черной козы. Смешно! Коммунистки и материалистки, а в такую чушь верили. Нет, чтоб мужика себе завести... кхм, кхм...
   Это я о себе вспомнил. То есть, о лаборантке Зине. Она-то как раз завела себе... Ага, меня. И когда мои якобы работы стали известны в Конторе, мне уже было не все равно, что будет со мной, если спалюсь на дезинформации. Поэтому пришлось немало постараться, чтобы тема моя продолжалась и развивалась. Ну, да я красиво излагать умел.
   Короче говоря, удалось мне повторить результаты Заливаева. Я подал отчет в Контору и еще один - в научный совет академии. Конторские намекнули академикам, что рассмотреть мой труд будет, мягко говоря, невредно для их долголетия. Рассмотрели. Почесали ученые лысины и, скривив губки, включили мою работу в тематический план.
   Контора настояла, чтоб тема велась закрыто, в режиме секретности. Почему, думаешь? А потому что из числа генов, которые интересовали безопасность, были выбраны приоритетные - отвечающие за выносливость, бойцовские качества, уравновешенность нервной системы и прочие, прочие, которые могли бы сделать из животного идеального разведчика. Ну, козлы как агенты 007 ни Конторе, ни народному хозяйству даром не нужны, сам понимаешь. А думали безопасники, конечно, перейти со временем на опыты с человеческим материалом, и уж тогда развернуться как следует...
   Гуманно ли выращивать монстров из людей - сам думай, как совесть подскажет. Если по доброй воле человек пойдет на такой шаг, то вопрос ве-есьма спорный! Ну, прикинь, хотел бы ты стать втрое сильней, выносливым как верблюд, с реакцией мангуста, интуицией Ванги и возможностью общения на огромных расстояниях без всякой техники? То-то. Если за это придется чем-то пожертвовать, то сам оценишь, допустима такая жертва, или ну ее. Вполне вариант.
   А если из детей растить бойцов-специалистов, то гуманизма в этом - ни на грош. Про то рассказ и веду. Животные, они те же дети. Не могут дать согласие или возразить, поскольку не представляют, что их ожидает. Парадокс в том, что все достижения науки обеспечиваются не премудрыми учеными, а пострадавшей стороной - подопытными. Идей-то навалом.
  
   Хорошо ли, плохо ли, а жизнь шла, куда Конторой велено.
   Теоретически обосновать мои опыты поручили двоим кандидатам наук, и мы в соавторстве сделали мне ученую степень. Обоснование - так себе, но на правду похоже: без проекции на исторический материализм. Так складно вышло, что я уж и сам начал верить в эту, так сказать, теорию.
   У Зины моей народился ребятенок, а у козочки - многообещающее потомство. И в дальнейшем перспективы просматривались. Но надоело моим кураторам ждать решающих результатов, и, чтоб их приблизить, решили они перенести исследования под свою крышу, в совсем закрытое заведение. Совсем - это... совсем, лучше не спрашивай, есть у них разные... институты.
   В мои планы такие перемены не входили, я снова взбунтовался. Но тут уж папаня держал руку на пульсе событий, и мятеж был подавлен на корню: одинокую мамашу Зину с сыном просто увезли и спрятали от глаз людских.
   Ты знаешь, что человек - самое жестокое животное? Нет? Так знай.
   И это касается не только мучителей, но и мучеников. Причем, последние - даже страшнее. Загнанный в угол человек способен практически на все. Цинично и беспощадно я разрубил гордиев узел моей судьбы...
   Налей еще по маленькой, а?
  
   Выкрасть Зину с ребенком я не рассчитывал - с Конторой такие штуки не проходят. Но и оставлять близких людей в изоляции я не имел права, ведь они-то совсем ни при чем. Чем пожертвовать? Кем? Нужен был очень четкий план, на грани безумия.
   Результаты работ моих были скопированы и подшиты, где полагается. Ими шантажировать не получалось. К тому же шантажировать кураторов - себе дороже, понимаешь ли.
   Истребить весь биологический материал, моих дорогих подопытных козликов я тоже не мог - от природы таков, что не сумел бы. Хотя как представителю хомо сапиенсов, в отчаянии мне следовало бы пойти на гибель животных ради спасения представителей своего вида. Но дальше что? Упрячут меня в изолятор и заставят продолжать исследования на новом поголовье. Это они умеют...
  
   И тут вспомнил я, что вся моя работа изначально была блефом и профанацией. Если, думал я, Контора поймет, что пустышку пестовала - расстроится, конечно, обозлится, но Зиночку отпустит.
   Оставалось донести эту "истину" до кого следует. Можно было и кураторам открыться, но истина их не очень интересовала, им результаты нужны были. Отчетливые. Не поверили бы и замордовали, требуя сделать прорыв в науке, если жить не надоело. Чего доброго, и вправду сделал бы, с перепугу-то.
   Так что пришлось мне искать альтернативную силу, которая не сразу догадается, что имеет дело с липой, и влезла бы в мою проблему по уши. А когда все откроется, тут и папане ввалят по самые генеральские... погоны, и меня, глядишь, всего лишь крепким пинком наградят.
   Я прикинул, что максимум через год-два, когда все уляжется, Зину должны были вернуть в нормальную жизнь. Правда, совсем без наблюдения не обойтись, но это лучше чем за колючей проволокой жить, верно? Зато останется с ребенком и при деньгах - платили мне хорошо, в двух кассах зарплату получал, кхе-кхе...
   Что касается невозможности дальнейшей совместной жизни, к этому мы с Зиной давно были готовы, на случай моего провала договорились. Если что, она отрекается от меня - обольстил, принуждал к сожительству, запугивал. С-сволочь. Чтоб натуральнее получился блеф, я ей всю правду про свою работу рассказывал - что теория моя - сущая профанация, что только делаю вид ученой величины, а сам я кандидат наук от протекции.
   Да, я и докторскую к тому времени подготовил, на этот раз настоящую, без натяжек! В ученый совет, конечно, не подавал, про запас держал. На параллельную тему - о генном резонансе родственных организмов. О механизме, позволяющем животным слаженно действовать в стае. Результат получился впечатляющий!
   Мои козлы на полевых испытаниях чуть не забили насмерть учебного волка - на озере Круглом есть такая тренировочная площадка и штат тренеров-хищников. Их медведь оказался сообразительней всех - как увидел, что вместо лаек вывели моих чертей, сразу шасть на дерево и слезать отказался!
   Почему - чертей? Так вышло, что самым перспективным оказался образец (даже стыдно за это слово) за номером... ну, ты уже догадался, каким? Да, так и зафиксировали - К-13, чертова дюжина. Шурик - его прямой потомок. Который козел, конечно. В честь сына его назвал - потом, когда все закончилось.
   Прости, отвлекся опять. Пьем мало, что ли?
  
   Ну вот, так-то лучше. Ты закусывай, закусывай! Эта капуста не с моих грядок, не мастак я растить да солить. Рая наша делала, мастерица! И козы у нее непростые. Нет, там без моей хитрой науки обошлось, обычное колдовство. Но для племенной работы сгодились!
   Ну почему сразу - ведьма? Просто соседка твоя с умом и с сердцем. Аномально добрая и прозорливая. И с юмором у нее на редкость хорошо. К таким все живое тянется, лучшие стороны готово открыть - что козы, что капуста. Замечал? Вот и все колдовство - относись к другим с добром и пониманием, и они тебе вернут сторицей, жизнь отдадут, если надо! А если серьезно - ну, не понимаю я, как ей удается животным интеллект развивать до почти человеческого уровня, мда...
  
   О чем, бишь, я говорил? О замысле своем, да, о блефе.
   Объективно говоря, ни на каких других видах животных результаты повторить мне не удалось. Весь мой успех состоял в козах и таблице Заливаева, причем продолжить ее хотя бы на один ген у меня не получилось. Только комбинации качеств удалось разработать. Разнообразных козликов создавал: непроворных, но исполнительных и выносливых; тугодумов-силачей; хилых телепатов-трудоголиков. Был даже один уникум - нырять умел и по пять минут под водой разгуливал - хоть в морской десант его, подрывником субмарин, оформляй!
   Этот козел и навел меня на нужную мысль, как мне выкрутиться из моей ситуации.
   Контр-адмирал Прокопьев жил со мной в одном доме, на проспекте Мира, частенько мы за жизнь с ним болтали - за рюмкой грога или просто так, по-сухопутному. До того каверзный человек был - что ни вопрос, то чистая провокация! Поначалу думал, что конторский он. Оказалось - нет, просто закваска у человека соответствующая. Но - дружили мы!
   В то время он еще кавторангом был, но уже оброс связями, даже военным атташе побывал - на Кипре, вроде. И подумал я, нет ли у него выхода на зарубежные каналы? Чтоб помог мне негласно связаться с вражескими генетиками. А дальше можно бы привлечь внимание капиталистической научной общественности, может даже выехать на конференцию за границу, а там уж...
   За очередными посиделками на кухне я поддел его насчет морского десанта - мол, есть и покруче пловцы, и будто бы подшофе проболтался про своего уникального козла-ныряльщика. Ну и приоткрыл, так сказать, закрытую тематику.
   Соседушка - нет, ну спец, он и в пьяном угаре спец! - стал меня немедленно раскручивать на подробности под видом задетой морской чести. Пытал, чем могу доказать. Я и пообещал сводить его к себе в лабораторию.
   Пришел он, да не один, с каким-то товарищем адмиралом, хотя пропуск я только на соседа заказывал. Просочился как-то, видно охрана академии течь дала. Такой моложавый адмиральчик, улыбчивый, свойский. Показал-рассказал я кое-что, досадуя уже на себя, что опрометчиво поступил. Ушли.
   А вечером они вдвоем же ко мне домой и заявились. Пока сосед на кухне с закуской разбирался, адмирал и раскрыл карты... Короче, военная разведка заинтересовалась моими козлами. Самый что ни на есть Аквариум, как они называют свою цитадель. А у них с Конторой завсегда были споры и конкуренция, если знаешь.
   Тут понял я, что теперь попал в настоящий переплет! Раньше конторские могли меня просто придушить, а теперь силовики разорвут меня напополам. Доигрался.
   Приоткрыл я адмиралу тайну, что Контора меня курирует. Он только усмехнулся - не впервой, язвительно так говорит, с ними сотрудничать. Наверху рассудят, продолжает, Штирлицы стране нужней или Джеймсы с Бондами. Обещал поддержку.
   Следующие несколько месяцев работала межведомственная комиссия: меня таскали на беседы, шерстили отчеты, устраивали сравнительные тесты козлов со служебными собаками. Конечно, козлики проиграли. Потому что когда свой начальник чего-то хочет, подчиненный с полуслова понимает, чего от него требуется. А когда чужие дядьки в погонах командуют, тут и человек себя козлом почувствует, не то что наоборот. Ну и я не способствовал лучшим результатам, понятно, мне как раз провала и хотелось.
   Папаня лишь однажды позвонил, как бы о здоровье справиться. Раз он меня породил, сказал, он меня и... не забудет. Прямо Тарас Бульба, да и только.
   Через полгода вынесли вердикт - что занимался я обманом советской науки и транжирил народные средства. С треском выгнали с работы, ученой степени лишили. Да мне уж было на все наплевать. Боялся только мести папенькиной, чтоб на Зине с сыном не отыгрался.
   Но папане вкатили такого строгача по всем мыслимым линиям, что того хватил инсульт, и он вскорости скончался. Не будем за него больше пить, давай еще раз за козлов. Налей, Егорушка, налей.
  
   Первым делом, я решил спрятаться, а уж потом о родных разведывать. А вот куда мне бежать-то, а? Школа безопасности научила ответам на такие вопросы: убегать нужно близко и жить открыто. Нет ничего хуже глубокой маскировки или надежды спрятаться на краю земли - найдут. Поэтому сбежать решил сюда, в Подмосковье - тут и местечко найти можно, и до столицы недалеко - если что, вмиг примчусь.
   Прихватил с собой козленочка новорожденного, что успел умыкнуть с работы, пока разборки не начались всерьез. Лесником оформился по чужому паспорту - в лесничестве не шибко к фотографии присматривались, пронесло. А со временем и внешность моя должна была измениться. Нет, не шучу я.
   В процессе моих работ обнаружился побочный эффект опытов - гормональные изменения. Что самое удивительное, не у испытуемых, а у экспериментаторов. Об этом я благоразумно никому не сообщал. Как бы это тебе объяснить, чтоб не раскрыть всей тайны?.. С нею тебе нелегко будет. Знаю, что никому не расскажешь, не враг же себе, а все ж рисковать ни к чему.
   В общем, так: информацию в подопытных вкладывали с помощью хитрого приспособления. Одевали специальный шлем с энцефалодатчиками экспериментатору на голову, и тот вживался в образ животного. А шлем был соединен с модулятором излучателя. Мало у кого выходило - нужен был особый склад психики, актерский талант, чтоб, как говорят, слезами над вымыслом обливаться.
   Я сам пробовал, в последний год работы в Академии, и у меня ничего не вышло, увы. Однако гормональный удар я получил нешуточный!
   Мой рост. В тридцать лет я был пухленьким, метр семьдесят шесть, а теперь - видал, сколько? Больше двух. И полнотой не отличаюсь, как видишь. Не знаю, почему именно на росте сказалось, у моих постоянных ассистентов-модуляторов иные изменения происходили - у одного волосяной покров сильно загустел, у другого всеядность появилась, все древесную кору тянуло его пожевать. Нет, рога не вырастали, Егорка, не шути так! Но у одной девушки-ассистентки внеплановая лактация открылась - что-то с гипофизом у нее стряслось, вылечилась, к счастью.
   Может, оттого на моем росте отразилось, что желал я при экспериментах, чтоб гены козьи росли. А может, обратная связь появлялась - козы представляли меня всесильным богом и возвеличивали мысленно. Ведь у теплокровных воображение очень сильно развито - что навыдумывают, то часто и происходит.
   Расти я продолжаю до сих пор, уже тридцать девять лет. Страшно подумать, что гроб под меня не подберут, если проживу еще лет пятнадцать.
   Не важно, почему так случилось. Главное, что через десяток лет, при тех же темпах роста, у меня настолько сильно должны были измениться пропорции тела, что узнать меня не сможет ни один сыщик. Только как продержаться столько времени неузнанным и, главное, как поскорей узнать про Зину с сыном?
   Точно, Шуриком мы его назвали - ты опять прав! Слышь, Егор, а ты не из Конторы, часом? Шучу, шучу - конторских я за версту чую, опыт имеется. А вот как ты догадался - оч-чень интересно!.. Ах, криптограф-исследователь, ну-ну.
   Эх, Шурики, Шурики. Виноват я перед вами.
  
   Зину я нашел скоро, через год всего. Оказалось, отпустили ее быстро, еще пока комиссия работала. Испугались кураторы, что похищение людей инкриминировать могут, выпустили, извинились даже. Да только одна Зиночка на свободу вышла, вот беда. Заболел и умер сыночек. Держали их в институте, занимавшемся биологическими разработками. То ли вирус какой вырвался на свободу, то ли иная зараза - не узнать уж. Показалось мне, что папа и после своей кончины со мной счеты сводит.
   Зина на работу не вернулась. Торговала газетами в киоске, все черная от горя и нелюдимая. Сказала, что видеть меня не хочет, и деньги, совместно скопленные, жгут ей руки. Я понял - купюры забрал и сжег. И больше на глаза ей не показывался. Думаешь, стоило попытаться - отогреть, замолить прощение? Это ты Зину не знаешь, Егор. За то я и полюбил ее - за твердый характер, за решимость и преданность.
   Нет мне прощения.
   Назвал я козленочка Шуриком - все отрада, хоть имя пусть живет, подумал. А после и вовсе его своей кровинкой почувствовал. Шурик ответил взаимностью - не разлей вода со мной, всегда готов за меня вступиться. А гены-то у него те еще, от К-тринадцатого. Грозный был боец. Теперь и его нет, совсем я одинокий остался.
   Разве не сказывала Рая - утоп он по весне? Вошел вон в ту болотину, что напротив дома, и все, даже не мекнул на прощание.
   Старый был, тридцать девять лет. Конечно, запредельный возраст, как результат моей дурацкой работы. В прошлом ноябре все шло как обычно, молодцом держался, Раиных коз покрыл. Но через четыре месяца ни одна из них не принесла козленка. А Шурик - он все-все чувствовал, будто нет для него расстояний. Понял, что не понесли козы, затосковал страшно! Уставится в одну точку и часами стоит. Есть перестал. А как стаял лед, так и ушел в трясину. Гордо и спокойно. Так из людей мало кто сумеет.
   Вот и собрался я отсюда куда подальше, чтоб память о Шуриках не выела мне сердце до конца. Нет, умереть не боюсь. Страшно восьмерых оставшихся козликов сиротами оставить. Племенные все ж. Заживем на новом месте, устроимся как-нибудь.
   Да, зачем тебе знать, где? Был Федосыч, да сплыл. Утек. Наврал про козлов и Академию - мало ли баек выдумывают люди?!
   От души, говоришь? Ну, коли хочешь, напиши, Егор, отвечу. Адрес-то? Хм. Ну, скажем, - Москва, К-13, до востребования.
   Мне.
   Бывай!

Немного об утекании.

  
   Что погнало меня в первых числах ноября на дачу - ума не приложу. Должно быть, лишний выходной и подспудное желание отдохнуть от всего. Осознал я себя уже выходящим из электрички, хотя не помнил даже, как собирался в поездку. И теперь вот топал лесом от станции, восторженно вылупившись на показавшиеся незнакомыми нагие ольховины промеж нарядных еловин, вроде бы узнаваемых.
   Не совсем от станции - нежданно-негаданно заглянул к долговязому дедку Федосычу. Давно хотел его расспросить о многом. Слава богу, успел повидаться, ибо вещи его уж были сложены в холщовые сумы, и перед домом стоял подержанный автобус без пассажирских сидений, взамен которых белели сколоченные из досок ясельки - не иначе, под каждого из его боевых козлов, чтоб не передрались в пути. Уезжал дед, жаль! В не самую сопутствующую переездам пору, но этого упрямца мне все равно не отговорить.
   Чем прелестно это время года, так это тем, что сухо на почве и звонко в атмосфере. Октябрьские лужицы промерзли насквозь, и нога не проваливается в укромную рытвину, природой созданную для ловли неугомонных человечков в сети простуды. Да уж, ехать сейчас за город, чтобы промочить ноги, равносильно поиску предлога, под которым можно получить больничный и проваляться неделю в постели.
   Вот лешие с кикиморами, наверное, не болеют, потому что не шастают где ни попадя, а дисциплинированно впадают в спячку. Кто на дне заиленного бочага, кто в дупле высохшего вяза. По крайней мере, я ни разу не слышал о нечисти, бодрствующей зимой в природных условиях. И не видел. Знакомых нечистых у меня не много - только русалочки, доставшиеся в наследство от Вовки-Фила. Эти спят уже, до весны. Умны реликтовые создания! Не то, что я.
   Глупость, конечно, такой отдых в нетопленном летнем доме при минус пяти на улице. Дрожать у никак не занимающейся печи, скрюченными синими пальцами чиркать о коробок спичку за спичкой, согреваясь лишь мечтой о тепле и, если повезет, тем, что с лета осталось на донышке бутылки, которую я вполне мог расчетливо назначить зимней дежурной по дому. Романтика, словом.
   Никак не вымирающее романтическое племя нетрудно отличить по условному шилу, с детства застрявшему в не менее умозрительном седалище и напоминающему о себе в самые непредсказуемые моменты. Я один из таких, хотя к пятидесяти годам рецидивы зова дальних дорог свелись к прогулкам с собакой и таким вот необдуманным выездам на дачу. Или зовет меня уж не дорога, а потребность утечь от каждодневности в пространственно-временную щель и отсидеться, пока зов не отпустит?
   Не сбежать, не улизнуть - именно утечь! Будто это не мое желание, а закон природы, позволяющий... нет - требующий! - чтоб всякое склонное к текучести попадало в емкость и успокаивалось в ней. Такой сосуд спокойствия для меня - здесь! Природа вокруг, уют внутри дома, баба Рая по соседству.
   Парадоксально спокойствие, нисходящее на меня от общения с этой беспокойной старушонкой! Вот наверняка - не успею дойти, как встретит на подходе к даче и расскажет очередную небылицу, безумно походящую на правду. Вот то красное среди хвои - это не её ли предзимний наряд?
   Нет. Красное вкрадчиво прорычало и покатило по лесной дороге к шоссе. Подозрительно похоже на "хаммер" покойника Красульникова. Уж не наследный ли владелец красного авто-коня и желтого дракона удачи - Сенька наведывался? Если меня искал, то все равно найдет - от него не спрятаться. А если к бабе Рае заехал, что его, делового братка, погнало к ней? А ну-ка я его тормозну!
   Не успел. Утек Семен. В свою шумную московскую нишу. Кто куда утекает, кому где - чаша умиротворенности.
   Все в этом мире стремится к чему-либо. Аммиак, убежавший из цистерны в реку, стремился не столько вниз, сколько к какому-то химическому равновесию, нарушенному человеком промышленным. Сгубил, вонючий, рыбу в своем стремлении. Но его ли в том вина?
   Вовка-Фил, с детства утекавший из дома на реку, подспудно искал слияния с семьей, в которой ему стало бы комфортно душой. И обрел-таки, целое племя русалочек возглавил. Видно, не нашел среди людей подобного родства. Или, может, родился не в своем теле, водяным бы ему! Или чертом.
   Как-то сами, вдруг и без причины утекают невольные из плена. Недоглядишь - и вот он на свободе, страус из поселкового зоопарка! И медвежонок, названный в честь Фила Михалычем, уже хозяйничает в Раином огороде. Утек из пансионата! Недоглядели. У кого-то из новороссов пропал крокодильчик, как испарился из уличного террариума, без единой щели сколоченного местными забулдыгами за пару пузырей прозрачной. Видели его на реке, на лягушек охотился, пока не сплавился до Мельницы, а там уж русалки его, басурмана...
   Такова, что ли, особенность нашего бытия - пока созерцаем настоящее, прошлое утекает безвозвратно? И пустота...
   Уж как приглядывали родители за Катенькой Варенец! Так нет, созрела, влюбилась, утекла. А когда оказалось, что не в свою чашу, а в пустоту, юдоль семейную заменить не способную, поструилась она дальше. Но нет предела утеканию! Для Кати омут, в котором сгинула она, от отчаянья совершая ночной заплыв в ледяной воде, не стал последним пристанищем - не верю! Не кончаются святые души в каких-то там омутах. Вот и Филовы русалки сказали, что не упокоилась душа Катина, отлетела в поисках тела. Миновала, должно быть, Чистилище, и назад, на Землю...
   Утек Федосыч, да ни откуда-нибудь - из самой Конторы, а из ее недр не то, что человек - информация, и та не просочится. Таки утек. И грозный телохранитель его, рогатый Шурик - будто растворился в болотине, когда почувствовал, что боле не самец козам и не защитник хозяину.
   Настолько всеобъемлющим привиделось мне теперь это "течение из", что впору не утеканием его окрестить, а Утекновением, процессом могучим и надстоящим, который выше дураков на дорогах, выше авося и божественных Юнон. Движением всего материального и духовного, которое регулируется в самых высших сферах сущего. Утекновение - это Идея. Наша идея...
   Утекает жизнь. Каплями секунд, которые щелкают синхронно моим шагам по хрустящим корочкам льда на тропе. Утеку и я, бредущий лесом ни зачем. Теряю время? Может и так. Но ведь обретаю что-то взамен, надо только приглядеться и понять - что и для чего. Или не понимать, а просто жить, как та же баба Рая, утекая в прошлое и оставляя за собой след в потомстве и неповторимой духовности среднерусской полосы.
   А вот и она, в мутно-красном пальто на синтепоне, платок клетчатый на голове, валенки в галошах. Ну, здравствуй, Рая-вечная! Соскучился по тебе.
  

_________________________

  
  
   Не прошла баба Рая и десяти шагов по дороге к лесопилке, как Катя забеспокоилась - встала в стойку, носом повела, ушами прядает!
   Уж не идет ли кто чужой? Остановилась бабушка, присмотрелась в сторону станции, куда Катя нацелилась. И впрямь, кто-то мелькнул в отдалении, меж елочек-подростков! А вот и вышел на дорогу, да к Рае идет.
   - Егор, ты ли?! - окликнула бабушка.
   - Я ли, - ответил дачник. Сумка через плечо, куртка дорогая, теплая, ботинки на толстой подошве. Подошел - улыбается, щеки красные от мороза, только шрам белеет, что от стычки с Ихтияндом остался.
   - А мы с Катей думаем - кто идет?! Не черт ли? - выжидающе посмотрела Рая, гадая, какой черт принес дачника в ноябре?
   - А мы с чертом думаем - кто стоит?! - хохотнул Егор. Пахнуло спиртным, навеселе дачник. - Ну, баб-Рая, как жизнь молодая?
   - Нормально жизнь. Только жить не с кем, и молодость вся вышла. Сенька Трупиков только щас приезжал, вот Катю мою привез!, - радостно известила она. - Тебя спрашивал, насчет Ихтияндовой тайны хотел пытать. Не видал его?
  -- Не-е, утек он, - вмиг посерьезнел Егор, - только хвост золотой мелькнул.
  -- Что за хвост? - не поняла Раиса.
  -- Чешуйчатый. Он с Мишкиным драконом теперь живет, - вполне серьезно пояснил Егор.
  -- Господи, страсть-то какая! - ужаснулась бабушка. - А я гляжу - не в себе Сенька. Неженатый он, на путь наставить некому. Может Катя моя мозги-то ему вправила маленько, - поглядела бабушка на козочку с надеждой, но та отвернулась сердито, мол, вправишь такому пожалуй.
  -- А у меня Тимурка вернулся, - от грешных разговоров уходя, сменила Рая тему и сделала длинную паузу, как обычно интригуя и ожидая, откликнется ли Егор на затравку рассказа?
   - Откуда вернулся? - дачник приготовился слушать.
   - Из лесу! Спать уж собралась, слышу - взвыл Тимур. Не своим голосом, как мужик какой похмельной! Выглянула - нет собаки, а цепь валяется. Я - Тимур, Тимур! - кричу. Тишина. А тёмно! Страх!
   Вышла на двор - нет Тимурки нигде... А за забором две огромные белые собаки стоят - глазищи горят зелёным, скалятся на меня. Ну я и спряталася.
   А утром мне бабы рассказали, что это волки были
   - Откуда здесь волки?! - усмехнулся Егор. - Привиделось тебе.
   - Из зоопарка поселкового сбежали, вот откуда! Как мой Тимур с ними дрался-а! Три дни его не было. Нынче утром гляжу - на конуре лежит, язык вывалил, еле дышит...
  -- Утекли, значит, - глубокомысленно изрек Егор. Если судить по неподвижным зрачкам -он погружался в тайные глубины одному ему ведомого смысла. - Сильно подрали-то?! - наконец встрепенулся дачник.
  -- Не-ет, ничего, крови не видать, - посерьезнела Рая и вдруг мысленно набрела на открывшуюся неувязочку, до встречи с Егором не приходившую ей в голову: дрался-то дрался, а где синяки?! Замолчала бабушка в смятении, ждет, чем образованный москвич объяснит эту странность.
  -- Знаешь, баб Рая, эту тайну я тебе открою, так и быть, - теперь Егор сделал паузу, ну прямо два Станиславских, кто кого переинтригует! - Не волки это были! - сказал он страшным шепотом, склонившись к бабушкиному лицу.
  -- А кто же?.. - Рая округлила глаза, изготовившись к самой страшной вести - про оборотней или еще кого похуже.
  -- Волчицы! - Егор сохранял таинственность в голосе, и Рая не сразу поняла очевидность причины происшествия. А дачник пояснил на всякий случай: - течные! Оттого они и удрали из зоопарка, кобеля искать. Страшнее течных волчиц нет никого! Хорошо, что отпустили Тимурку, могли увести насовсем.
  -- Да ты что!.. - ахнула бабушка.
  -- Точно! И съесть. Среди людей такое на каждом шагу случается. Так что легко отделался пёс - тремя медовыми днями, - он помолчал немного, и вдруг его осенило: - слушай, так это у тебя та самая Катя?! - взглянул он с крайним любопытством на козу. Катька обернулась на его голос и посмотрела тревожно в глаза человеку, будто требовала не выдавать сокровенное знание, бог весть как ставшее ему доступным. "Моли, молчи!" - говорил ее взгляд.
  -- Ну да, моя Катька, - не поняла бабушка, - говорю же - Сенька приезжал...
  -- Ах, как похожа! - теперь Егору пришла очередь ахать. Театр на свежем воздухе - могло показаться со стороны. - Говорят, у кошек девять жизней, а у коз, их должно быть тринадцать, не меньше, - Егор успокаивающе похлопал Катьку по загривку, мол, не бойся, не выдам! - Кстати, баб Рай, а в зоопарке горный козел еще жив?
  -- Вроде есть, а что? - опять не успевала селянка за мыслью москвича.
  -- Да Федосыч уезжает ведь, племенной фонд увозит, - Егор хитренько прищурился, - а Кате жениха скоро надо. Лучше местного, чтоб без сердечных трагедий обошлось... уй-юй-юй-юй! - согнулся он пополам, потому что Катины рога жестко напомнили ему о такте, который забывать не след даже приезжим умникам.
   Поковылял дачник к своей калитке, потому что все самое важное уже сказано, и печь пора топить - вон, уж луна из-за елей показалась. И еще оттого, что стало неловко ему, нечаянно задевшему святое в козьей душе. "Какие же мы дикие, люди, - бормотал Егор, пытаясь нашарить ключи на дне своей сумки, - и как животные нас терпят?!"
  
   Поздно уже, решила не ходить Рая к лесопилке - чай воры в эту пору и те ко сну собираются. Развернулась бабушка, усмехнувшись тому, как Егор, присев и чертыхаясь, отпирает заледеневший замок своей калитки, и повела Катьку к родному хлеву, на радостную встречу со старшими козами.
   Выкатилась промеж елок полная луна - хорошо, все посветлее перед домом! Будто день продлился в ее лунно-желтом свете. "Ну, так и мой срок еще не вышел, поживу еще, бог даст", - решила Рая, улыбнувшись.
   "Правильно говоришь, - подмигнуло бабушке ночное светило в иссиня черных колючих ветках, - правильно".
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"