Аннотация: Кате-Кентавре, автору идеи этого рассказа посвящаю. С любовью! А полная версия рассказа здесь.
Всё сразу
Паслёновый сидел тихо, как на грядке, будто бы в ожидании очередного окучивания. Рома Паслёновый - так зовут моего закадычного приятеля, с которым мы ещё в одной песочнице столько богатств закопали - ни одному нефтеносному шейху не снилось - в детстве совсем иная система ценностей.
Начало производственного совещания обещало умыть персонал если уж не кровью, так слезами грешников, в которых привык замачивать розги наш шеф - Волосатов Артём Григорьевич. Двойное раскатистое "р" в имени и отчестве ничего хорошего нам не предвещало - ни по жизни, ни конкретно сию секунду.
- Опять вы, Роман Петрович, стопроцентное дело по настройке промышленного образца изделия завалили! И как только ухитрились, ведь всё уже на мази было?..
- Неправда, я вовсе ни при чём, Артём Григорьевич. Вы и сами прекрасно знаете. Это поставщики подвели. Нам на сутки в тестовом режиме запускаться, а они радиаторов не привезли. А там теплоотдача - будь здоров! Такой термический режим, что хоть бифштексы готовь, Вы же в курсе...
- Довольно! Устал я слушать ваши отговорки! Кто отдал распоряжение начинать тестирование без радиаторов?
- Так Вы же и отдали. - Ромка даже покраснел от распиравших его чувств.
- Я-я-я?.. - протянул невозмутимый Волосатов. - Не припомню. Выдумки. Где оно - распоряжение... с моей визой?
- Так... это... Вы по телефону велели. Обещали с работы выгнать, если немедленно не начнём... Артём Григорьевич, я-то по инструкции хотел - отложить до выяснения сроков поставки...
- Знаете - уже слишком! Переходит все границы. Вам этак любой встречный-поперечный позвонит...
- По мобильному звонок был. Вот у меня и время зафиксировано, и Ваш телефон...
- Я и говорю, что вам любой встречный-поперечный позвонит с моего номера, а вы уже и рады башку себе разбить! - шеф чеканил слова, пытаясь продемонстрировать, что гневается, но получалось плохо, и по всему выходило, что Ромка кругом прав. Присутствующим на совещании было совершенно очевидно - Волосатов сам позвонил и распорядился... А теперь вот изображает праведника, "стрелочником" решил моего друга назначить.
Возражать начальству? Помилуй бог. Начнёшь выступать - ещё хуже получится. Того же Ромку выбросит на улицу в разгар надвигающегося кризиса с признаками глобальной мировой инфекции. Выбросит, несмотря на то, что спецов по наладке - теперь уже и по восстановлению - изделия Х, кроме Паслёнового, не найти. Волосатову-то что, у него тесть с несчётным числом кнехтов-менеджеров в Счётной Палате, а супруга бензоколонки почти по всей области держит. Ему - наплевать-растереть, если и позорно уволят с проекта. Кое-кому в правительстве даже удобнее станет: тему закроют, а выделенные деньги на нужды беднейших олигархов перенаправят.
Впрочем, Волосатов - не самый плохой вариант начальника. Он в науке давно, кое-что петрит в исследованиях, да и совесть в нём ещё не совсем зажирела на тестевых-то харчах. Не даст он теме загнуться. Примерно накажет Ромку, но не до смерти через увольнение. Премии лишит... на бумаге и выговором. Не страшно. Премий мы года три не видели, а от выговоров только шкура грубеет, а ещё иммунитет крепчает не по дням.
Наверное, не один я так думал, потому сидел коллектив лаборатории смирно: гневом начальство беспринципное не клеймил, тельняшки на себе не рвал, слюной засохшие ещё в прошлом аграрном сезоне кактусы не орошал. И сам Ромка нарываться не стал - знаем, мол, эти неподготовленные атаки хорошо простреливаемых высоток - и присмирел в позе не до конца раскаявшегося блудного сына с картины великого голландца. И правильно.
Артём же наш свет Григорьевич горло прочистил петушиным клёкотом, потом на тенор перешёл и назначил Паслёновому тысячу второе китайское предупреждение условно. С отбыванием по месту службы. Даже выговор объявлять не стал, ставить на вид или там премией угрожающе бряцать. А уж об отстранении от эксперимента речи и вовсе не шло. Тут, сами понимаете, кто, как не Ромка, сумеет за сутки-другие изделие восстановить, слегка с прототипом сверившись, а потом протестировать в самых жёстких условиях. До конца квартала кое-как вписывались. Обошлось.
Хотя назавтра был объявлен аврал по восстановлению сгоревшего промышленного образца, идти домой не хотелось. Мы с Ромой согрели кофе, капнули в него по "сизим грамм" контрафактной армянской алкаги и предались блаженству. Да-да, тому самому, когда все домашние дела и заботы уходят на второй план, а работа уже не висит непотребным серпом над колхозными яйцами, созданными свободным трудом отечественного производителя.
Именно тогда Ромка мне и рассказал эту историю о жизни в кредит.
- Вот ты, Саня, никогда не задумывался над таким обстоятельством, что пока молод и хочешь свернуть горы, имеешь неисчислимое количество желаний, тебе не удаётся их осуществить по одной банальной причине...
- Нет денег...
- Верно, но ответ твой не полный. Позволь, уточню: желания осуществлять некогда, поскольку необходимо зарабатывать на существование. И горы ворочать - тоже не получается, поскольку на таких глобальных проектах, как правило, зарплата нищенская.
- Постой-постой, здесь так. А за границей, там...
- Но живём-то мы у нас, не правда ли? И, кроме того, что нам эта заграница - панацея, что ли? По большому счёту и за бугром сначала нужно крепко и долго пахать, прежде чем станешь делать то, что захочешь... Когда и возраст не тот, и желания пропадают. Вот и плодятся скучные олигархи, которым только бы делать новые деньги, будто старых мало... Привычка, что ли?
- Ага, Рома, попался. Олигархи, говоришь... Хорошо, а дети этих олигархов? У них-то как раз есть все возможности исполнить любые мечты...
- Ничуть не бывало, Саня! Не попался. Дети олигархов уже рождаются с нарушенным иммунитетом. Не могут они бороться и героические деяния в жизнь внедрять. Они просто потребляют и... не больше! Какой интерес в таком растительном существовании? Вот надо бы, чтоб сразу у тебя было всё, но потом за это предстоит расплачиваться...
- Рома, постой, это же в Швеции так. Живёшь всю жизнь в кредит...
- Ты не понял, Санёк, в Швеции за кредиты нужно платить регулярно до самой пенсии... Я о другом толкую. Скажем, тебе двадцать лет, а у тебя всё уже есть. И деньги, и желания, и энтузиазм. При этом - никаких пожизненных кредиторов. И тут начинаешь осуществлять задуманное, воплощать мечты. Но обязательно эффективно, поскольку потом тебя ждёт расплата. Одноразовая, но страшная. Правда, уже за кадром: после жизни. И знание этого факта подстёгивает почище любого надсмотрщика.
- Эге, да ты о загробной жизни речь ведёшь? Модная темка. Фауст, Мефистофель... и всё такое. А если ты не согласен на расплату?
- Выбор есть в самом начале пути. Как у того рыцаря перед каменным указателем.
- Фантазёр ты, Рома!
- Не фантазёр вовсе. И не моя это идея, общечеловеческая. Думаю, пришло время сказать за всю Одессу.
- Эк тебя вштырило!
- Хочешь, познакомлю с человеком, который всю жизнь бился над обозначенной проблемой и, кажется, почти её решил?
- Как это?.. Ты о чём?.. О ком говоришь-то? - Мне стало не до смеха. Лёгкость настроения немедленно улетучилась.
- Ты о нём слышал. Он раньше в нашем институте трудился. Астений Тунцов...
- Рыба?! - не сдержал я своих эмоций, назвав бывшего заведующего кафедрой психофизиологических особенностей интеллектуальных флуктуаций мозга прозвищем, под которым он был известен в кругах лаборантов, аспирантов, ассистентов и "мэнээсов". - Так его же попёрли, когда у профессора "крышу" напрочь снесло после автомобильной аварии! Ты что - с ним общаешься?!
- Мало ли... попёрли. Человек и дома не сидит без дела. Так хочешь, познакомлю? Пойдёшь со мной?
- Пошли, даже интересно, - я ответил, ни минуты не сомневаясь, поскольку знал, что в отсутствие супруги, уехавшей в отпуск к маме, заняться дома было совершенно нечем.
_ _ _
По мере того, как мы приближались к цели - жил Астений на окраине города в каменном отдельно стоящем доме с мансардой, - мне становилось всё более не по себе. Что-то из слухов о Рыбе, которые ходили по институту, настораживало. Говорили, что ещё до аварии Тунцов отличался странностями и своенравным характером. Из профессуры с ним практически никто не ладил. Терпели. А как не терпеть, если к нему в кабинет на день - через день люди в инкубаторском штатском и с военной выправкой заходили, подолгу беседовали без свидетелей за закрытыми дверями.
После известных августовских событий "танково-революционного года" к Тунцову продолжали ходить те же самые люди, но уже с демократическими манерами и в дорогущих штучных костюмах из новозеландского твида.
Чем занимался профессор и ещё парочка его молчаливых ассистентов, руководство института не знало - так "было нужно для державы и гаранта конституционных прав". А лет пять назад Рыба угодил в аварию и провалялся три месяца в клиническом военном госпитале. Тогда мы с Ромкой уже работали в НИИ, только-только закончив аспирантуру. В отдельной палате Астения охраняли сотрудники с театрально-партикулярными лицами. И всё происходящее напоминало какой-то спектакль из жизни секретных физиков.
Выписавшийся из клиники профессор начал заговариваться и перестал адекватно воспринимать окружающую действительность. Его быстренько спровадили на пенсию, с недельку помучив на полиграфе, допытываясь, не унёс ли Тунцов каких-либо секретов с собой в своё безмятежное будущее на не сильно наваристом государевом обеспечении. Уж ему-то могли и покруче пенсию подогнать, но наш кадровик что-то не так оформил, и Астений получил половину от заслуженного. Однако Тунцов спорить не стал и тут же исчез из поля зрения сотрудников НИИ. Правда, теперь уже понятно, что не всех. Ну да, я о Ромке говорю.
_ _ _
Дом, похоже, был дореволюционной постройки и достался Рыбе ещё в эпоху исторического материализма по какому-нибудь специальному секретному ордеру совета народных депутатов. Секретный профессор - вот и ордер секретный. Ну не по наследству же получил пятикомнатные хоромы с канализацией, водопроводом и газовым котлом (это в советское-то время!) Астений Тунцов.
Собака во дворе, как часто бывает, присутствовала лишь в виде письменного уведомления о её, собаки, непомерной злости. Будки во дворе не просматривалось.
Астений встречать гостей не вышел. Просто спросил через домофон, вмурованный в чугунную арматуру калитки, кто пришёл, и предложил пройти в дом. Ромка, судя по всему, бывал здесь не единожды, поскольку в потёмках очень ловко протащил меня в большую комнату, которую Рыба называл лабораторией.
Творческая мастерская учёного представляла собой обычное помещение, пропитанное густым амбре из смеси запахов: изысканный душок пикантного сыра (или давно нестиранных носков?) легко сочетался с ароматом свежих алюминиевых стружек и расплавленной канифоли. Ещё к этому букету были примешаны флюиды ядрёного мужского одеколона из старинных времён и чего-то уж совсем угорелого. Так обычно пахнет пережаренное молоко, сбежавшее поближе к зажжённой конфорке.
Один из углов комнаты был отделен от остального пространства непрозрачной перегородкой-гармошкой в стилистике какой-то из династий древнего Китая; за ней что-то пыхтело, пыжилось и жило своей неразумной, но крайне интересной жизнью. А в другом углу находилось нечто вроде "шведской стенки". "Эге, старик-то ещё и гимнастикой балуется, здоровье бережёт", - подумал я.
Профессор внимательно изучал некий документ - обычный лист с пожелтевшими краями, не обращая на нас особого внимания: неконкретным жестом в пространство обозначил место, где стоял небольшой диванчик - дескать, "садитесь", - а сам даже головы не повернул.
Своим видом Тунцов напоминал именинный торт, но без свечей. Отчего? Расшитая не по марокканским канонам золотым люрексом феска, покоящаяся на лысом черепе Астения, изображала кремовый холм поверх мясистого бисквита желтовато-бесформенного лица. Съеденные за долгую жизнь губы плохо гармонировали с роскошными брылами, создавая иллюзию нарочитой искусственности. Будто над образом Астения Петровича хорошенько потрудился театральный гримёр.
Выбрит Тунцов был идеально - даже отсвечивал седоватой синевой, как начищенное серебряное блюдо. Богатый шлафрок, расшитый золотыми львами, подчёркивал нечто барское в фигуре профессора, как и пижамные штаны, из которых кокетливо выглядывали жёлтые босые ноги.
Складывалось впечатление, будто Тунцов не совсем нормален - его экстравагантность выглядела вызывающе картинно и никак меня не убеждала в дееспособности учёного, принудительно отправленного на пенсию. Уж не поспешил ли Рома, поверив словам Рыбы, его рассуждениям о близком научном открытии? И к тому же я прекрасно помнил избитую истину о том, что времена одиночек давно канули в Лету.
Наконец, Астений переключил своё внимание на гостей и сразу заговорил на интересующую нас тему, без предварительных ласк, как заметил бы Ромка, если б мы с ним были не в столь серьёзной обстановке. Откуда только Тунцов догадался о цели нашего визита?..
_ _ _
- Современное общество повёрнуто на таких понятиях, как "популярность" и "успешность". А это же по большому счёту дьявольские штучки, не находите? Человеку нужно совсем другое: тепло, уют, хороший друг, любящая семья, гармония с самим собой. А какая же гармония, когда стремишься стать богатым и знаменитым? Тут психоз заработать - делать нечего. И особенно плохо, когда преждевременный успех и популярность приходят к молодым и ранимым. Психика не выдерживает. Происходит разрыв эмоционально-физиологического фона и, как результат, - сумасшествие, суицид... Примеров предостаточно, озвучивать не стоит, так?
- Астений Петрович, вы нам пытаетесь внушить, что тема, над которой вы работаете, не имеет перспективы по морально-этическим и психо-эмоциональным соображениям? - съязвил я, не удержался.
- Нет, что вы, молодые люди. Отнюдь, просто предупреждаю, что не всякому индивиду будет доступно моё открытие. - Астений будто и не заметил моего сарказма.
- То есть, не всякий пролетарий дорос до марксизма? - пошутил Рома, пытаясь разрядить обстановку.
- Время покажет, - возразил я. - Оно расставит всё по своим местам.
Мне уже становилось жаль, что согласился на авантюру Паслёнового. А как же не авантюру, когда он затащил меня в гости к какому-то ряженому, который наверняка психически не совсем здоров.
- Si modo vera fatemur*,время - чертовски вредный старик, почти такой же, как я. Во-первых, его не проведёшь! Во-вторых, когда он нужен, никогда не найти. В-третьих, его врачебные способности не всегда адекватны заболеванию... В-четвёртых, со временем происходит не просто переоценка ценностей, но и оценка их с самых разных позиций. - Тунцов, распаляясь, принялся быстро ходить из угла в угол. Потом он внезапно остановился, будто бес, наткнувшийся на магический круг, окроплённый святой водой.
- Стоп, господа! Зачем же нам тратить время на бессмысленные разговоры. Пройдите сюда и ознакомьтесь с практическими результатами исследований.
Астений Петрович торжественно отодвинул ширму. За ней оказался фрагмент обычного забора, который ещё называют штакетником. Тунцов подошёл к нему и мелом написал: "Deus", после чего сам скрылся за деревянным щитом из сколоченных досок.
Сперва ничего не происходило. А потом начались чудеса. Послышалось куриное кудахтанье, и прямо из досок изгороди появилась пёстрая несушка, которая тут же разродилась яйцом и побежала в угол помещения, где скромно уселась на насест, а не на какое-то гимнастическое приспособление, как мне представлялось немногим ранее. Следом за "первой ласточкой" появилась вторая, и действие повторилось вплоть до деталей.
Мы с Ромкой стояли, разинув рты, будто дети, впервые попавшие в кукольный театр. Но там-то действие происходит над ширмой, а здесь пернатые несушки появляются непосредственно из забора. А вернее сказать, из надписи на нём. Напоминало происходящее фокус иллюзиониста, но никак не научный эксперимент.
Куры лезли из надписи на штакетнике, исполняя задорный танец в стилистике ансамбля академической песни и классической пляски имени товарища Половецкого. При этом пернатые не забывали нестись, и свежие яйца скатывались по специальным пологим желобкам из пластика в две специально приготовленные корзины: видать, профессор хорошо помнил уроки дефолта.
- Что-то сломалось, ёксель! - произнёс Ромка. Могло показаться, что яйценоскость надписи сделалась для него настолько привычной, что он совершенно перестал принимать мир, в котором отсутствовало судьбоносное действо.
Мы заглянули за забор. Тунцова там не было.
Итак, профессор исчез...
...но прежде, чем исчезнуть, на обороте слова "Deus" - с другой стороны штакетника - Тунцов приписал на латыни: "Vale et me ama (Будь здоров и люби меня)!" Как говорится в старинной тюркской пословице, сказка - ложь, да в ней намёк: добрым молодцам - урюк! Вот тебе и здрасьте!
Ошарашенные, мы с Ромкой, не сговариваясь, двинулись в основную часть лаборатории, где дружественно квохтали куры, материализованные из досок ограды. И тут меня что-то заставило вернуться и взять в руку мел. Я немного подумал и продублировал строчку из "научного завещания" Астения, добавив имя друга.
"Vale et me ama, Roma!"
_ _ _
Очнулся я в каком-то тёмном помещении, куда проникало жалкое подобие света через маленькое отверстие в потолке. В потолке? Ага, если я лежу на спине, то получается, что именно так. Закрываю глаза, но вновь с ужасом распахиваю веки. Невероятно, но темноты нет - откуда-то изнутри сияет обжигающим лучом транспарант "расплатациклпервый".
Отчего я не помню его раньше, этого нестерпимо яркого света? Я спал? Если да, то, как сумел закрыть глаза - там же слепит изнутри?
И плакат! Чёрт возьми, откуда такой нелепый текст?!
РАБАМ НЕ МЕСТО В ОБЩЕСТВЕ РАБОВ!
Жуткая несообразность. Хотя, если подумать, духовный раб ощущает себя подобием мыслящего субъекта лишь в обществе себе подобных. Коллективный инстинкт, который можно принять за разум. И тогда... и тогда...
Рядом со мной поднимались на ноги люди разного возраста и, по всей видимости, из разных социальных групп - одежда точно указывала на это обстоятельство. Что-то назревало.
Внезапно яркий скальпель разозлившихся на Столетова фотонов рванул пыльные столбы, вздымавшиеся у ног построившихся, и в барак (судя по конструкции, находился я именно в постройке барачного типа) вошёл коренастый крепыш в форме японской армии времён сёгуна Минамото Ёсицунэ. Рядом с ним крутилась чудная парочка - совершенно невообразимые верзилы, закованные в блестящие латы цвета вытеребленного на закате льна.
Коротышка сделал еле заметный жест рукой, напоминающей обрубок сосновой ветки. Разразилась гнетущая тишина. В ней, этой тишине, голос крепыша "самурая" звучал особенно зловеще.
- Господа, вы находитесь в долговом посмертном лагере Kampfpanzer SchildkrЖte, - начал он. Я напряг извилины, оживляя весьма скромные познания в немецком языке, и понял - глухо, как в танке.
А господин в форме самурая продолжил:
- Долговой лагерь - это вам не шуточки. Будете отрабатывать всё, что вам досталось при жизни, когда вы заключили договор "Всё сразу" на предъявителя. Меня зовут Капо Карло, а эти милые люди: Д.У. Ремарк и месье Чу Нано б'Айс Рыжая Беда. Вы имеете право работать без выходных и на одно увольнение в сто двадцать пять альдебаранских лет для осуществления рекламной акции...
- Стойте, стойте! - заорал я. - Не заключал я никакого договора! Немедленно прекратите...
- Это кто? - "самурай" изобразил на лице гримасу жуткого удивления, будто перед ним оказалось существо, которое он никак не ожидал здесь увидеть.
- Искандер Кольцо, - пояснил Д.У. Ремарк, заглядывая в светящиеся голографические святцы, возникшие перед его близоруким взглядом весьма начитанного надзирателя. - Заключил контракт в созвездии Дева в присутствии трёх свидетелей...
- И чего тогда орём?! - возмутился Капо. - У нас этот номер не пройдёт. Всяких встречали, все уловки ваши выучили назубок. Так что - извольте заткнуться и выполнять распоряжения старших по отбыванию. При хорошем варианте через сорок девять циклов безупречной работы можно получить повышение и встать в один ряд с этими господами (кивок в сторону двух верзил). Вам что-то не нравится?
Металлическая окалина послевкусия от слов Капо сковывала мою волю, парализуя сознание, но я пересилил себя и сказал:
- Мне другое не по душе: в ваши данные закралась ошибка. Я не Искандер Кольцо, моё имя - Александр Кольцов.
- Проверь! - обратился самурай к господину б'Айсу, поморщившись. Старшему явно не нравилось, что в его стройные планы закралась какая-то червоточинка.
Рыжий вертухай подошёл ко мне, вытащил из-под нагрудника пачку бумажных листов, отдалённо напоминающих раритетные ваучеры, с такими же подозрительными водяными знаками в виде известной наборной комбинации из трёх пальцев. Потом принялся шептать какое-то заклинание, шурша страницами:
- Это от трастпрома, это в бога душу... мониторинговую систему Млечного Пути, здесь что-то по Саяно-Шуш... это... это... Погодите! Кто рылся в моих документах? И профессионально рылся - почти не наследил!
- Вот же наказание Андромеды! Говорили мне, что рано ещё тебя в надзиратели производить, чучело рыжее. Никакого с этого навару, даже в мелкоскопической области, не поминая уже духовную. Так нет же, и слушать не хотели. Клялись и божились, мол, опытный индивид - толк в населении галактическом знает, в Бильдербергский клуб Большой Туманности вхож.
Капо Карло был невероятно раздражён, что ему навязали настолько бестолкового напарника. Чу Нано б'Айс, между тем, продолжал рыться в бумагах, нимало не смущаясь. В глазах его светилась божья роса.
Наконец-то месье б'Айс обрадовано сказал:
- Вот же оно! Гражданин Искандер Властелин Кольцо заключил договор... тут дальше седьмая вода с нано-киселём... Ага, нашёл... Обязуюсь... посмертно служить ассоциации "Всё сразу" за предоставленные льготы и преимущества... далее обычные канцелярские штампы. Тут ещё и подпись имеется. Видите? Настоящая подпись - красной несмываемой тушью по несгораемой табличке из реголита. Не какая-нибудь голографическая электронщина. Ошибка исключена!
- Это твоя подпись? - выхватил Капо документ из рук Чу Нано б'Айса, показывая его мне.
- Нет... Не моя! Здесь и закорючки с вензелями, у меня сроду ничего подобного не получалось.
- Все так говорят. Эй, Д.У. Ремарк, тащи сюда детектор LG! Сейчас мы этого кренделя размагнитим, если соврал.
Ремарк вытащил откуда-то из сундука, стоящего в дальнем углу барака, трёхлитровую пыльную банку. Внутри стеклотары сидел небольшой человек, по повадкам - гном со стажем. Он постоянно делал характерные движения руками, как будто бы в них была БСЛ (большая сапёрная лопата). Привык закапывать.
- Сэр Липтон, вы готовы осуществить сеанс идентификации? - обратился к лилипуту коротышка Капо. Тот ответил замысловато с примесью пока ещё не запущенного распада личности:
- Ясный месяц - худой ятаган... возможно, конец... простите, эндшпиль!
- Ты там случаем белены не объелся, любезный? Ведёшь себя, будто звезда с фанатами. Изъясняешься непонятно, да ещё и надменно...
- Звёзды - это хорошо, но пусть они не мнят себя фонарями тёмной ночью! - ответил Липтон, изображая ножкой полное почтение. - Кого идентифицировать надобно, ваше коллайдерство мю-зантропное?
- А вот этого... дерзкого. Говорит, что зовут его Алекс Казаков. А по нашим сведениям - это ни кто иной, как Искандер Властелин Кольцо.
- Александр Кольцов я!
- Не кричи, помню. Проверял просто, как у тебя с памятью. А на свою не жалуюсь.
- Неплохо у меня с памятью... Эге, да тут в кармане даже читательский билет из архива технического имеется. Видите, здесь моё имя.
- Давай-ка быстро сюда! - Капо Карло в одну секунду выхватил кусочек ламинированного картона и метнул его в банку к сэру Липтону.
Малыш попробовал билет на зуб, понюхал, произнеся что-то вроде "крысами пахнет, зараза... не люблю крыс...", потом засунул его в рот, который при этом раскрылся, как у погибающего от голода удава, и проглотил, произведя на свет звук лопающегося велосипедного колеса.
- Верните! Это мой документ! - вскричал я.
- А вот хрен тебе, а не гусли! - сэр Липтон говорил без особого злорадства или каких-то иных эмоций: просто объяснял косвенным манером, что ничего хорошего меня не ожидает, поскольку за утерю читательского билета в нашей институтской библиотеке полагался денежный начёт в размере одного МРОТа.
Карлик в банке прожевал и продолжил:
- Произошло недоразумение. Тестовая посылка из спиральной галактики Млечного Пути. Там как раз опробуют методику межгалактической корпорации "Исполнение Ж." по тарифу "Всё сразу". И до них докатилась волна прогресса...
За Искандера Властелин Кольцо внесён залог в межгалактической валюте. Как говорится, ничто так не подкупает, как своевременно данная взятка.
Сэр Липтон раскрыл ладонь. Боже, да это же цветные стёклышки из нашей с Ромкой песочницы! Подумать только, шейхи отдыхают!
...щелчок...
_ _ _
Вы знаете, как выглядит место склейки на киноплёнке: мизансцены меняются без переходов? Секунду назад перед глазами был барак с его странными обитателями, а в следующий миг - лаборатория в доме профессора Тунцова. На только что пережитое красноречиво указывало нервное дрожание поджилок.
- Что это вы здесь во весь опор безобразите? - прозвучал голос Тунцова со стороны переехавшей к окну и вновь раздвинутой (и когда только она переместилась?) ширмы.
Рыба появился именно оттуда: из-за старинного китайского орнамента, нанесённого на тонкий шёлк. На сей раз, профессор выглядел более сообразно моим представлениям о странном учёном-одиночке: белый халат, как у врача, на голове также белый колпак, на ногах же не шлёпанцы, а обычные чёрные туфли с въевшейся пылью веков.
- Ну, что скажете? Как вам мои изыскания, впечатлило? А ещё говорят, будто время гигантов научной мысли, не обременённых работой в коллективе, давно кануло в Лету (Рыба прочитал мои мысли?), хех...
- Это грандиозно! - ответил Паслёновый, - ваше... э-э-... открытие. Правда, не совсем ясно...
- Сначала было слово, - не дал договорить ему Тунцов. - И слово было "Бог"... А потом уже... появилось яйцо с курицей и извечной проблемой первородности. "Всё сразу!" сперва казалось лишь лозунгом, а его реализация начиналась ограниченным шоу двух философских компонентов: курицы и яйца. Понять то, что фраза о первом слове, слове "Бог", судьбоносна, было несложно.
Реализовать переход к овеществлению философской субстанции теософского абсолюта в виде пресловутых материальных продуктов познания основополагающего софизма "что было раньше, курица или яйцо?" оказалось неизмеримо сложнее. Как говорится, ab ovo usque ad mala**.
Долго я пытался понять, какая фраза будет являться ключом...
- Будь здоров и люби меня?! - Я вопросительно приподнял брови. Предположение прозвучало в унисон торжественности момента.
- Верно. Не стану рассказывать, как я вышел на конечный результат. Это займёт много времени и вряд ли покажется интересным. Просто замечу - кроме сакрального, метафизического понимания, что же было В НАЧАЛЕ ВСЕГО, имеется глубоко философский и материалистический смысл. В чём, я полагаю, вы уже сумели убедиться.
Так выглядели начальные посылы моих изысканий. Но это были ещё цветочки... Или, вернее сказать, цыплята по весне. А считают-то их, как вы помните, осенью. Да-а-а... дальнейшие же разработки заняли куда как больше времени.
И вот теперь долгие годы работы принялись плодоносить, так сказать, райскими плодами. Проект "Всё сразу" практически завершён. Пришлось перевернуть массу самых разных сопредельных областей науки, начиная от физики твёрдого тела, заканчивая теософией.
Я должен был бы гордиться, что сумел связать в одну цепочку совершенно немыслимые вещи. Но теперь понимаю, что не всякий индивид достоин на всё сразу по факту своего рождения. И не всякий достойный заслуживает расплаты... Вы, молодой человек, видели, ЧТО ТАМ происходит, верно?
Я кивнул.
- Это ли не разновидность представления человечества об адских муках? Как считаете, коллега?
Я кивнул.
- Так вот - теперь мною окончательно решено свернуть изыскания в известном вам направлении безразмерных овеществлений запросов. Не хочу, чтобы моё имя ассоциировали с современным Данте. И не в виртуально-художественном, а вполне себе материалистическом смысле. Фенита ля, как говорят наши друзья с Аппенин, я умываю руки.
Теперь Астений Петрович уже не казался мне выжившим из ума гением, даже, несмотря на то, что напевал отчаянно легкомысленную полинезийскую песенку на страшно знакомый мотив. "Среди лагуны ровныя на глади синих вод цветёт-растёт себе атолл, коралловый растёт".
В конце-то концов, каждый талантливый человек имеет право на невинные причуды.
*- Si modo vera fatemur (лат.) - Правду сказать...
** - Ab ovo usque ad mala (лат.) - "От яиц до яблок", т. е. от начала и до конца; обед у древних римлян обычно начинался с яйца и заканчивался фруктами.