Автор оригинального текста - граф Лев Николаевич Толстой;
Автор либретто - Квортер Буратино (не путать с Квентином Тарантином), человек -продюсерская функция;
Автор литературного перевода с английского мюзикхольного - Чваков Димыч, не граф;
На фоне пока ещё закрытого занавеса стоит ОТАВТОРА русскоязычной версии и вещает:
- Вот возьмите, скажем, современную песню, ставшую каким-то там лауреатом тинэйджерской премии имени Алена Даллеса. В ней такие замечательные слова имеются: "ты об этом думаешь... я об этом думаю" и ещё: "...низ живота наполняется любовью..." О какой любви речь? Любовь же - суть явление умозрительное, философское. Ей самое место в голове обитать, а не в районе гениталий. А то, что имеют в виду авторы шлягера, сие не любовь вовсе, а самая примитивная похоть... Идёт подмена понятий на манер деловых янки. Перепихнулись как-то между заключением контрактов - вот вам уже и любовь. А если в процессе ещё и пару раз помянули великого писателя всех времён и народов Раймонда Чандлера, то это любовь высочайшей духовной закваски...
Но, однако, к действию! Нюра ждать не станет!
ЗАНАВЕС ОТКРЫВАЕТСЯ!
Сцена заключительной сцены (извините за тавтологию) напоминает нам модные ныне рекламные ролики. Лубочный вокзал Николаевской чугунной дороги. Настежь распахнуты нарисованные окна привокзального ресторана с буфетом. Оттуда слышны пьяные крики и доносится высокохудожественный текст шедевральной песни: "...за осиную талию, за улыбку шикарную..."
Из дверей ресторана выходит заплаканная Анна. Следом за ней тащится процессия из действующих лиц.
Напоминаем, что образы героев, изготовлены из высокосортной канадской фанеры:
- ДОЛЛИ - верная жена, не путать с клонированной овечкой;
- Детский секстет - а говорили, мол, с детским сексом в России неважно обстоят дела;
- Гувернянька - нестарая гутен-фрау, на которую Облонский глаз положил;
КАРЕНИНЫ
- АННА (НЮРА) - главная героиня, восторженная, но решительная дама, любит Вронского, шоколад, а также, тайно от мужа, сериалы про Симпсонов и кое-что в большом городе;
- АЛЕКС (СТАРЫЙ МУЖ) - глухая тетеря, законный супруг, крайне неприятен, приторговывает краденым... каннабисом, продаёт молодых провинциалок из Малороссии в сексуальное рабство и, вместе с тем, украшает собой присутственное место;
РАЗНЫЕ ПРОЧИЕ
- ВРОНСКИЙ - мужчина, красавчик, в душе негодяй и сутяга, но зрители не должны об этом догадаться;
- КИТИ - девица, красавица, в душе тайная приверженка гугенотов, князя Кропоткина и тайских таблеток для похудания;
- КОЗНЫШЕВ - этот, вообще говоря, герой - совсем не герой, любит строить козни господам и куры дамам;
- ЛЕВИН - замаскированный китайский мандарин Лев-инь (не путать с Лев-янь), желательно эту роль отдать Джеки Чану или, на худой конец, Чарли Шину; любит Кити и сенокос в деревне;
- ПЬЯНЫЙ СТОРОЖ - в душе абсолютно трезвый и циничный ангел социал-демократ, отбившийся от стаи, роль специально написанная Толстым для Николаса Кейджа по просьбе его анхеля Френсиса Форда Копполы;
- И др. - всё незанятое на съёмках население Голливуда;
И др. (хором):
На А...наа... на Анне...
сошёлся как-то клином свет...
и креозота страшный след...
и исполненье всех желаний...
КОЗНЫШЕВ и ЛЕВИН (дуэтом на три голоса, один из которых внутриутробный):
Не да... Не да... Не дааа
Не а... не а...
Не Анна...
Лететь под поезд... рано...
Рано!
ХОР ПРИЖЕВАЛИСТЫХ СТАРУХ (их изображает третья рота Суворовского училища имени Александра TheGreat):
Не да... не да... Не дай, Бог!
О-о-о-оооххх!
КОЗНЫШЕВ (с ехидцей):
Гуляет Анна по платформе
И папа-раций басней кормит:
Мол, счазЪ как спрыгну, быдта птица ...
А ведь могла бы отравиться...
ЛЕВИН (под впечатлением деревенской жизни):
На кузню прилетали кони,
Овсами вскормленные, в частности.
И не какие-нибудь пони,
А образцы гнедых приятностей.
Внезапно на просцениуме появляется ТЕНЬ отцы... отца... Тьфу ты, не отца, а пьяного сторожа. Его граф Лев Николаевич зарядил, помнится, в начале романа... Ружьё? Какое там ружьё! Чехов тогда ещё ничего про ружьё не успел придумать. Так вот, граф Лев Николаевич зарядил сторожа первоклассной казённой водкой ("палёнки" в те великодержавные времена отродясь не видывали) и уронил под поезд... Причём всё это происходило на газах... тьфу, опять ошибся... Всё это происходило на глазах Анны К*... Ещё в первой части, между прочим...
ТЕНЬ ПЬЯНОГО СТОРОЖА(с декорированных небес, прокуренным об паровоз демократическим басом):
Помни, Нюра!
Мне тоже ж хреново...
Но я-то хоть пьяный,
А ты - ни шиша!
Из меня агитатор толковый -
Всю землю крестьянам!
????????????????????????
...опять оплошал....
(пригорюнивается, понимает, что перепутал Николаевский вокзал с Финляндским, скамейку на платформе с броневиком, Анну с Инессой, божий дар с яичницей...)
Эх, люба, д, моя люба...
Что же я так грубо, д?
Надя моя, Надя...
Намотался за день...
Нюнюшка Инесса,
Ты не с этой пиесы...
Не робей, Анюта...
Масло лей вот тута!
ОТАВТОРА (лихорадочно перечитывает либретто, в котором ни слова про масло; теряется, но быстро берёт себя в руки; от волнения говорит с нарочито-народным акцентом):
Кажися, чёй-то стрелки у моих часов не в тую дверь насунулися... Где теперь Берлиоза сыскать, коли на ближнем семафоре уже зелёным отливат? Хоть за Гектором вдругорядь отправляйся... Ну дык, за хранцузским энтим нехристем...
АННА:
Какое масло, бессердечный!
Я вся огнём уже горю...
And under moon ничто не вечно...
И я немедля воспарю!
Нюра К* прыгает с платформы, а электричка Ст.Петербург - Б.Логое уносит её в светлое эзотерическое будущее.
ТЕНЬ ПЬЯНОГО СТОРОЖА:
Анну вёз локомотив!
Вот такой инфинитив...
Машинист сегодня очень
Пунктуален был и точен!
Кочегар старался тоже:
Как у чёрта, гля-кось, рожа!
КИТИ:
И всё-таки Нюта это сделала! Она настоящая суфражистка... Ой, мамочки...
(воет дурным голосом...и принимается рожать мальчика, ЛЕВИН в отчаянье)
ЛЕВИН:
Одна душа сменить другую
Спешит... Мигает светофор...
...моя лошадка снег почуяв
несётся рысью... сущий вздор...
Как это всё мне надоело,
Скорее няня кружку дай...
И Анны след начертан мелом...
На Патриарших спит трамвай,
Что тоже "Аннушкой" зовётся
И на маршруте всё звенит...
А голова во сне смеётся...
Не первой свежести на вид...
И вечный бой и буря мглю,
И мачтой гнётся инвентарь,
И где-то всё собаки воют...
Аптека... улица... фонарь...
ЗЛОДЕЙ ВРОНСКИЙ (даже не проснувшись от тяжкого предчувствия):
О, Анна, милая подруга
Со взглядом умершей совы...
С тобою близки были мы...
И всё дружили... подле круга...
В котором адские врата
Нам открывал какой-то дядя.
Согласен. Рифма ещё та...
Её нельзя бы... на ночь глядя...
Произносить. Огонь умерь
И обратись к духовно-нищим.
Не избежала ты потерь,
А мы тебе замену сыщем...
Дуэт СТИВЫ и ДОЛЛИ(они привыкли микшировать и сепарировать даже в экстремальных ситуациях, такие затейники):
В нашем доме всё смешалось...
Ох, несчастлива семья.
Целый день тренировалась
И тиранила меня...
ДОЛЛИ:
... гувернантка-партизанка ...
СТИВА:
... ой, д, ревнивая жена ...
ДУЭТОМ:
Вот такая интриганка,
Вот такая инженя.*
Детский секстет:
Тра-ля-ля, тру-ля-ля...
Это вам не три рубля!
Гувернянька:
Бите зер унд гутен таг.
Дер гауляйтер цукер фраг.
Ми немножка васпитайт!
Копирайт не воровайт.
ВРОНСКИЙ (продолжает думать скорбную мысль):
...молчать в сознании тревожно,
а закричишь - опять скандал...
...я не адепт тревоги ложной...
чуть-чуть подумал... и не стал...
КАРЕНИН (как говорится, со слезами на устах):
Но, чу! Сдержала слово Анна
И захламила первый путь...
А после фильм посмотрим в Каннах,
Вот там-то сможем и блеснуть...
Коль наша страшная трактовка
Европу кровью удивит,
И драму эту очень ловко
Распространят по свету СМИ.
И не в бестселлерах причина,
Такой в Европах нынче нрав...
Там даже мудрый критик кино -
Насмешник, будто бы Фальстаф.
Ему не внять чужому горю,
Он слишком, братцы, увлечён...
Не любит, если кто-то спорит
Или пошлёт... через плечо...
На жутко-кристаллическом экране-панно зрители видят разного рода пальмовые ветви с Лазурного берега, бесконечную ковровую дорожку, скрученную лентой герра Мёбиуса статичную маску Квентина Тарантино, исполняющего роль Квортера Буратино...
Неспешно наплывает разрисованный в Неясной Поляне занавес, вдоль которого уезжают стилизованные под хохлому кибитки с цыганским хором.
Хор поёт:
Ай, да НЮ, да НЮ, да най,
Drei (нем., прим. издателя) да НЮ, да най!
В лучах софитового солнца стоит нетрезвый Стива Облонский и машет надушенным платочком. Глаза его полны солёной влаги пьяного интеллигента, мысли недозрелыми фантазиями, а душа большевистским огнём третьего съезда РСДРП.
В зрительный зал со сцены отливаются полновесные слёзы очистительного катарсиса. Классические беллетристы всего мира поднимаются из гробов и отстукивают их крышками всепобеждающую мелодию "Wearethechampions, myfriends".
FIN
* - вероятно, автор либретто имел в виду театральное амплуа инженю;