Аннотация: Готэму не нужен герой. Нет. Ему нужен палач. Безжалостный убийца, что вырвет сердце из груди каждого преступника. И город получит убийцу. Ave Dominus Nox.
Пролог
Всё началось с тёмного дара Отца.
Нет, не так. Всё началось с человеческого несовершенства, что передаётся каждому представителю рода людского независимо от того, как он пришёл в наш мир вечной войны. Человеческого несовершенства, которое даже Труп-на-Троне не смог вытравить из собственной природы. Что уж говорить о его сыновьях и тем более внуках, что штампуются фабричным методом? Вот и стоим мы, секунду назад братья по оружию, и смотрим друг на друга. Кто совершит неосторожность и первым возьмёт блестящую цацку? Кому первому ударить в спину?
Десять болтпистолетов замерли дулами вниз. Я - слабейший из присутствующих. Я это знаю, они это знают. И в то же время сильнейший. Тёмный дар Отца - проклятье, но именно в таких ситуациях он оказывается полезнее любого оружия. Мысленная команда, энергощиты доспеха разворачиваются на полную и реактивный ранец делает максимально мощный рывок вверх.
- Аскольд, не!..
Почти в то же мгновение, как мои сабатоны отрываются от остатков храма, последовательно происходит три вещи. Чаша крови, вокруг которой стоял наш отряд, начала источать алый туман. Послышались первые выстрелы. И взорвалась зарытая мной мельтабомба.
Взрыв накрыл руины храма странной кляксой. Куски костяных стен, космодесантники варбанды, тела местных ящероподобных ксеносов, остатки их бронетехники, разрушенные статуи - всё накрыла слепящая вспышка, в которой мгновенно затемнившийся визор различил тёмное пятно. Алый туман, который собрался возле постамента, мягко вобрал и поглотил энергию взрыва. Тело накрыла запоздалая волна боли. Интерфейс доспеха сообщил о полученных повреждениях, разгерметизации и предложил ввести в организм дополнительную дозу боевых стимуляторов сверх того минимума, что вспрыснулась в организм автоматически. Я согласился - ясная голова сейчас мне важнее последующих осложнений от передоза - и своими глазами посмотрел на ноги. Точнее, их отсутствие. Теперь нижними конечностями мне служили кишки, что сизыми колбасками весело догоняли друг друга в порывах ветра. Всё, как и говорило видение.
Реактивный ранец в последний раз чихнул и отключился. Земля стремительно понеслась к лобешнику. Я сделал то единственное, что мог в данной ситуации - активировал интегрированный в амулет антиграв и заслонил чудом отвечающей на команды левой рукой голову. Удар будет неприятным, но в собственном доспехе я уверен.
Пришёл в себя я спустя довольно продолжительное время. Данный вывод был сделан после взгляда на местное светило, так как треснувший шлем пришёл в полную негодность и время больше не отсчитывал. Выбросив этот кусок металла, я медленно, скрипя как несмазанный сервитор, повернулся на брюхо. В полуметре от моего лица колебалась завеса кровавого тумана, за которым начиналась кривая воронка от взрыва мельтабомбы. Немного далее заходил на посадку личный "Громовой ястреб" капитана Семьдесят Девятой роты Восьмого легиона. Главаря варбанды, как его теперь называли. Поскольку вокруг не видно отряда терминаторов, можно предположить, что маленькая диверсия в телепортариуме завершилась успехом. Это хорошо.
Я попытался встать. Не очень успешно. Ничего, это и не требуется, лишь бы достать чашу... Давай, кусок металлолома, поворачивайся! Ты и не так раскорячиться можешь!
Из чрева самолёта медленно выходил отряд. Повелители Ночи во всей красе. Черепа на крючьях, плащи из человеческой кожи, прибитые к наплечникам отрезанные конечности. Классика. Как бы мне хотелось, чтобы братья ограничились лишь этим! Но нет. Каждый сын Призрака Нострамо носил на доспехах нечестивые символы Хаоса. Тут и там в рядах космодесантников выделялись мутанты, или точнее те, кто не мог скрыть своего уродства бронёй. По правую руку от капитана шагал чернокнижник, отмеченный знаком Обманщика - на конце его посоха постоянно горел колдовской огонь. За спинами Повелителей Ночи медленно переваливалась с боку на бок отвратительная гора сросшейся плоти и металла под названием хелбрут.
- Во что мы превратились...
После некоторых усилий я смог подтянуться и схватить вожделенный артефакт. Вовремя - всё прибывавшие космодесантники одновременно начали вести по мне огонь. К счастью, безуспешно. Болтерные снаряды, комки плазмы и прочерки лазеров замирали в толще кровавой взвеси.
В такой позе мы и застыли. Отряд, состоящий исключительно из бывших членов Восьмого легиона. И я, укрытый неведомой защитой, что исходила из зажатого в руках артефакта.
- Где остальная варбанда, капитан? Где те мутанты, бродяги, отщепенцы и чудовища, которых ты зовёшь братьями?
- Аскольд... Ты в своём репертуаре. Безногий, почти мёртвый и всё равно полный упрёков. Неужели ты настолько слеп ко всему, кроме собственных рассуждений? Настолько уверен в их значимости, что готов предать то немногое, что осталось от легиона? Готов предать собственных братьев?
- Мы... Вы больше не Восьмой легион. Вы - варбанда, что продалась Хаосу и отринула заветы Отца.
- Неужели? А мне кажется, всё как раз наоборот. Мы громим Империум, как заповедал Призрак. Мы верны братским узам, как заповедал Призрак. Мы...
- Подверглись порче...
- Не перебивай меня, червь! - Визоры капитана сверкнули красным огнём. - Это ты саботируешь приказы командира, портишь ценнейшее оборудование и смотришь на собственный легион так, словно он болен. Ты ненавидишь собственную генетическую линию, так зачем оставаться её частью, верно?
Я не ответил. Отчасти потому, что не хотел, отчасти из-за отсутствия смысла. Любое оправдание будет расценено как слабость.
- Ты не прав. - Капитан подошёл к краю воронки. - Легион всегда был таким. Прошла тысяча лет, прежде чем ты наконец прозрел, и сейчас в ужасе метаешься из одной крайности в другую. Ты почитаешь примарха. А я ступаю в его тени. Я убиваю так же, как убивал он - убиваю потому, что могу. Я слышу отдалённые голоса богов и беру их силу, не предлагая взамен служения. Они были орудиями Великого Предательства и остались орудиями Долгой Войны. Я чту своего отца так, как никогда не почитал его ты. Я куда больше его сын, чем ты, Палач, и устал доказывать столь очевидные истины. Взгляни на себя самого. Ты не доблестный воин и даже не пророк, а порченный скверной колдун, что для приглушения боли пытает других и вкушает человеческую плоть.
Да... Это правда. Отец, как же низко я пал.
- Мы проливаем кровь потому, что человеческий страх сладок на вкус. Не ради мщения, не ради справедливости, не ради того, чтобы имя Конрада Кёрза гремело по галактике. Мы - Восьмой легион. Мы убиваем потому, что рождены для убийства. Взращены для этого. Мы отбираем жизни потому, что это питает огонь наших душ. Ничего иного нам не осталось. Прими это, облачись во тьму рядом с нами или умри смертью предателя.
Я покачал головой. Слова, слова... К Нурглу их. Настало время подвести черту.
- Ты говоришь, что наш примарх одобрял всё то, что мне ненавистно. Если это правда, почему он уничтожил родной мир легиона? Отец превратил целую цивилизацию в пепел, лишь бы остановить раковую опухоль, расползающуюся в Восьмом. Ты мой брат, капитан, но облачённым во тьму я рядом с тобой больше не стану.
Я выпил содержимое чаши и медленно опустил сосуд. В голове сразу же зашумели ветра эмпиреев, небо побагровело, и в уголках глаз начали закручиваться протуберанцы тьмы. Взор медленно расширялся. Его продвижению ничто не мешало. Голоса, вечные спутники псайкеров, исчезли без следа. Слепящее мои чёрные глаза светило будто укрылось одеялом. Я с некоторым сожалением наблюдал, как болтерные снаряды медленно погружаются в остатки бывшего моим тела и вырываются наружу фонтанчиками взрывов.
Если подумать, я никогда не восторгался собственной телесностью или "совершенством", как часто поступали космодесантники из других легионов. Я - прах. Сколько лишних органов мне ни приделай. И сейчас созданное из праха возвращалось к праху - как и должно.
Собственная смерть вызывает множество мыслей. К примеру, простое признание - моё существо почти ничем не отличается от других "ночников". Тот мизер самосознания, что не позволяет мне склониться перед Нечестивыми Богами, проистекает совсем не из моей воли, личности или веры. То, что я не пал окончательно, заслуга Отца. И никого другого.
Вот взорвалась правая кисть. Вслед за ней отделился череп. Куски плоти медленно вырывались на свободу и складывались в удивительные узоры. Хочу ли я что-то взять отсюда? Фаланги пальцев, жилы, нервы, тазобедренные кости... Всё не то. Мозг, который я не взял бы, даже если мог. Пальцы начали медленно ощупывать это месиво. Страх, боль, гнилостное безумие и небольшие островки спасительной тьмы, оставленные Отцом. Спасибо тебе, Отец, что защитил мой разум и не дал пасть в лапы Хаоса окончательно!
Следом пальцы переместились на череп. Мягкая кость рассыпалась в пыль. Позвоночник, этот символ стойкости, при первом же прикосновении начал расползаться мерзкой кляксой. Рёбра, знак дыхания и жизни, раскололись на тысячи тончайших иголочек. Всё, чего бы я ни касался, сгнивало, исчезало или превращалось в что-то иное. Не в меня.
Сердце... Сердец просто не существовало.
Единственным, что осталось, были кишки. Вонючие трубки, наполненные собственными экскрементами - то единственное, что я мог взять с собой в посмертие. Символично.
Возможно, порог бытия сможет преодолеть что-то из принадлежащих мне предметов? От доспеха осталось лишь несколько деталей, поэтому сначала я ухватил непременный атрибут любого Легионес Астартес - оружие. Вот он, мой пиломеч, мой "Кровавый завет". Двухстороннее лезвие с встроенным шумоподавителем. Слова Отца, вырезанные на кожухе. Украшенная костяными пластинами рукоять. Современник Великого Крестового Похода, пустивший кровь огромному количеству существ - ксеносам, мутантам, космодесантникам, обычным людям. Величественный и устрашающий инструмент резни, что медленно разливался кровавыми струйками. Рядом с ним распадался на ржавые хлопья болтпистолет - ещё одно именное оружие, украшенное, отмеченное знаками многочисленных побед... Совершенно не важных сейчас, у врат вечности. Этот коктейль из крови и ржавчины начал покрывать все орудия войны, которыми я пользовался. Силовые мечи, пиловые глефы, болтеры, огнемёты, волкитные бластеры, гравитонные пушки, ручные атомные бомбы... Всё распадалось на кровь и ржавчину. А по краям взора появлялись новые и новые комки тьмы.
Я поднял со своего изуродованного тела то единственное, что осталось целым - левый наплечник. Эта вещь была предметом зависти очень многих.
Наплечник выглядел аскетично. Никаких украшений, гравировки, трофеев, лишь в центре объёмный знак Восьмого Легиона - череп с крыльями нетопыря. Лицевая часть черепа была вылеплена столь искусно, что в зависимости от точки наблюдения выражение костей выражало различные эмоции: злость, кровавое безумие, равнодушие, порочное наслаждение. Очень редко - скорбь, ещё реже - тихую печаль.
В многие наплечники силовых доспехов космодесанта были встроены генераторы силового щита, в том числе и этот. Но в отличие от других защитных устройств, генератор моего наплечника мог функционировать независимо от реактора (хоть и временно), активироваться в стелс-режиме и работать с гораздо большим КПД. Автором данного чуда был Вулкан, который создал наплечник как подарок лично мне. Память не сохранила причину такого действия со стороны примарха Огнерождённых, но определённо случилось что-то экстраординарное, чтобы Саламандра сделал столь ценный подарок для Повелителя Ночи - своего прямого антипода.
Но как и остальные предметы, наплечник рассыпался клочьями тьмы.
Больше здесь делать нечего. Мир начал медленно проходить сквозь меня. Отряд Повелителей Ночи, что всё ещё стрелял по бесформенной куче мяса, некогда бывшей телом мерзкого псайкера. "Громовой ястреб", несущий знаки Семьдесят Девятой роты Восьмого легиона. Моей роты. Развалины храма. Пепел сожжённого города. Бесчисленные знаки террора и разрушения на лице планеты. Всё оставалось позади, скрываемое благословлённой тьмой, что несла меня дальше.
- Отец.
Тьма исчезала так же медленно, как появлялась - и в ней отражались голоса. Голос.
- Конрад Кёрз, - снова молвил голос. - Мне не нравится это имя. Почему ты назвал меня так? Молчишь? Молчи. Я собираюсь рассказать тебе историю о том, почему ты очень плохой отец.
Шипящий смех постепенно изгонял тьму, являя две размытые фигуры.
- Ты знаешь, что скоро случится. Слышишь тишину? В этом месте её никогда не было. Никогда. Ты всё знаешь! - Голос темноты то падал, то поднимался выше и выше. - Восьмой легион оплакивает мою приближающуюся кончину. Они ненавидят меня за то, что я не позволяю им предотвратить её.
Пауза. Серые тени прояснялись всё сильнее и позволяли увидеть двух человек. Первый сидел на золотом троне, второй стоял перед ним.
- Отец, это моя исповедь. Я не жду, что ты простишь меня. И я никогда не смогу простить тебя. Просто послушай.
Тьма и тени, скрывающие окружающее пространство, постепенно превращались в туман.
- Может ли быть так, дорогой отец, что твои сыновья были сотворены при помощи не только генетики? - Бледный поднял руки над головой и вытянул их, расправляя пернатый плащ. - Мои братья всегда говорили мне, что я чудовище, но мы все чудовища. Тайны, которые ты использовал для нашего создания, были не такими уж чистыми. Что ты пообещал взамен? Что отец, что сын. Хорус был не единственным, кто продался ложному пантеону. Не так ли? Отвечай! Ты был их рабом всё это время?!
Отец. Предо мной стоял Отец и его отец.
- Мне не нравилось в твоей стране, - продолжил Кёрз. - Сангвиний, Робаут, Лев, остальные - все убивали, убивали миллионами. Но когда приходит время судить, они - святые! - Крикнул он, внезапно разозлившись, после чего зашипел сквозь сжатые зубы. - Получил ли я хоть какую-нибудь благодарность за все труды? Ничего. Ни ты, ни любой из братьев ни разу не сказали обо мне ничего хорошего. Даже во время тщеславного Великого Крестового Похода братья не соглашались с моими методами, хотя зачастую именно они приносили победу быстрее и с меньшим кровопролитием. Братья скорее позволили бы погибнуть миллионам под так называемыми цивилизованными бомбами и массовыми вторжениями, нежели тысячам, замученным ножом убийцы, когда боль нескольких покупала жизнь столь многим! Они приговорили меня, они избили меня и пытались притащить в цепях к твоему трону!
Фигуры с каждым словом воспринимались всё чётче. Стали видны детали: величественный лик Императора и перекошенная маска, что служила лицом Призраку Нострамо.
- И ты был ничем не лучше, ничего не сказав в мою защиту. Ты сделал меня таким. Ты сделал меня страхом во тьме. Ты сделал так, чтобы я вселял ужас в сердца смертных. Ты сделал меня инструментом контроля. Ты думал, что ты такой умный, отец. Почему ты не объяснил, что я делал то, что должен был? Почему не сказал им, что ты одобряешь это?
Ответа всё ещё не было. Кёрз ходил взад и вперёд.
- Не таким уж умным ты был. Посмотри на нас сейчас! Ты мёртв, в то время как я, нелюбимый, ужасный, безумный Конрад Кёрз, жив! Я умру до конца этой ночи, так, как это было предопределено. У тебя такое было? У тебя была моя уверенность? Или ты цеплялся за веру в свободу воли и сам выбрал то будущее, в котором Хорус выпотрошил тебя? - По комнате вновь разлетелся злобный смех. - Ты предвидел это, о великий и чудесный Император? Видел ли ты гибель всех моих братьев, как видел я? Видел ли ты, как Дорна разрывают на куски, как погибает Сангвиний, как Фениксиец обезглавливает любимого брата? Если ты видел, то ты чудовище похуже меня.
Он склонил голову. Но Император оставался немым.
- Ты сделал меня таким, Повелитель человечества. Ещё один просчёт с твоей стороны. Ты мог сделать меня безжалостным, но вместо этого дал мне чувство справедливости. Подарил ненависть к человеческой порочности. Все твои планы такие грандиозные! Но им не хватает тонкости. - Фигура примарха опустилась на корточки. - Я не знаю, когда понял, что являюсь чудовищем. Но помню, когда подумал, что могу им быть. Бедный мерзкий Конрад Кёрз. Какой выбор у него был? Злодей от и до. Созданный, чтобы нести правосудие и обречённый умереть за свои преступления.
Границы помещения, где происходил монолог, прорисовывались всё чётче. Стали видны пятна кровавого льда на полу, отрезанные конечности разной степени разложения, разбросанные тут и там кучки полупережёванного мяса. Потолок, с которого свисали цепи. Трупы на этих цепях. И фигуры космодесантников, что подобно мне стояли за границами комнаты, в тенях.
- Я убил очень многих, - тихо произнёс Кёрз. - Часто мне это нравилось. Почти все они были виновны. Интересно, сколько людей погибло бы от моей руки, если бы Империум оправдал твои ожидания? Скольких ещё я убил бы, полный праведного отвращения к их неполноценности? Это было бы справедливо, не находишь?
Его вопрос остался без ответа. Снова.
- Я часто размышляю, последовал бы Коракс за мной в ту же тьму, если бы не война. Мы с ним так похожи, почти близнецы. Из всех он и Сангвиний были мне ближе всех. Ничего личного, никто из них не был мне другом, у меня никогда не было друзей. Но они были похожи больше всех, хоть и по разным причинам. Коракс и я, оба создания тьмы. Я - садист, он - убийца и диверсант, оба озабочены правосудием, оба выросли среди преступников.
Призрак вздрогнул и провёл чёрными ногтями по бледной коже. Очень грязной коже, покрытой биологическими отходами, кровавой коркой и кусочками плоти. В комнате было холодно.
- Мы шли похожими путями. У нас должно было быть столько общего, и всё же Коракс всегда ненавидел меня. Он считал меня жестоким варваром. Он! Благородный борец за свободу, который сжёг бесчисленные тысячи в атомном огне ради собственной моральной победы. Он отлично понимал важность зверств, пусть и притворялся, что это не так.
Кёрз покачал головой и засмеялся.
- Видишь, чего я не понимаю. Зачем ты породил такой выводок лицемеров?
Он обнял длинными костлявыми руками колени и уткнулся в них лицом.
- Я расскажу тебе кое-что ещё, - продолжил Кёрз. - Я тоже его ненавидел. Ты можешь подумать, что я ненавидел всех моих братьев. Это не так. Это они ненавидели меня. Я не мог ненавидеть их в ответ. Большинство из них я мог терпеть, нескольких уважал. Пару из них любил, хотя и безответно. Но Коракса я ненавидел.
Примарх отвернулся от застывшего собеседника и прислонился к стене. Его лицо потеряло звериную жестокость и позволило увидеть проблески несгибаемой воли, что некогда так меня вдохновляла. Отец, что ты делаешь?
- Я так сильно ненавидел его. Я ненавидел его не за то, что мы были похожи и не зато, что он был лучше. Ведь если мы были аспектами одного принципа, Коракс был лучше, совершеннее. Мы так похожи по твоей задумке, - подчеркнул Кёрз. - Разве он не вырос в ужасном месте? Разве его не преследовали? Не угнетали? Но он не убивал, как я. Он использовал страсть и аргументы там, где я пускал кровь. Я ненавидел себя за то, что был не похож на него, но я не мог презирать кого-то, кто был тем, кем я быть не мог. Зачем мне ненавидеть его за это? Может за то, что он, подобно мне, не смог усмирить свой мир, смиренно передав его Культу Машины? Может я ненавидел его за то, что он был слабым? Нет. Я не мог ненавидеть его и за это.
Он ухмыльнулся, кусая нижнюю губу, пока не пошла кровь. Тёмные, почти чёрные капли разбивались о мрамор пола и застывали скорбными бриллиантами.
- Я скажу тебе, почему я ненавидел его. Зависть к его мастерству стояла за ненавистью. Я скрывался в ночи, но Коракс владел ею. Мои тупые сыновья думают, что способности Ворона исходят от какой-то технологии, дарованной Девятнадцатому. Я же видел, что они были врождёнными. Представь, чего бы я добился, если бы ты наделил такими же дарами меня? Насколько более совершенным чудовищем я мог бы стать, если бы тени любили меня так же, как они любили Коракса!
Кёрз замолчал и рывком открыл собственное сознание. Я всё ещё стоял вне комнаты, но теперь мог видеть глазами примарха. Вместе с другими Легионес Астартес я застыл немым зрителем развернувшихся перед взором картин.
Конрад вспоминал пытки. То, как он наслаждался болью других существ. Так было всегда. Поступал ли он так потому, что должен был, или потому, что хотел? Разве сомнения всегда были там, на задворках разума, до того, как Сангвиний попытался переубедить его? Его брат Ангел: проклятый так же, как и он, видеть будущее, но такой чистый, такой благородный. Такой уверенный, что ход событий можно изменить.
- Такой мёртвый, - захихикал примарх, но смех был горький, в нём чувствовалась боль утраты.
Если бы только у него была сила, смог бы он стать таким, как Ангел? Однажды Кёрз сказал своему брату, что их разделяет лишь случайность, которая забросила их на родные планеты. Но сомнения съедали его. Жил бы Ваал Секундус в страхе перед демоном из пустыни? Возрадовался бы Нострамо ангельскому спасителю?
- Нет, - Кёрз покачал головой. - Он бы умер, выпотрошенный, ослеплённый, с ощипанными крыльями. Он бы не пережил то, что пережил я.
"Твой брат Жиллиман говорил, что правосудия недостаточно. Помнишь?"
Кёрз насторожился и огляделся. Мысль была не его, но она пришла не из внешнего источника, насколько он мог судить.
"Милосердие - это необходимое дополнение правосудия. Без милосердия правосудие сурово и жестоко. Аморально."
- Правосудие сурово и жестоко, и я такой же! - Обвиняюще прорычал примарх на скульптуру. - Это то, чем я являюсь. По-другому быть не может.
"Это действительно так?"
Конрад пристально посмотрел на сидящую статую. Он не мог сказать, был ли голос его собственным, или это говорила фигура.
Нет, Восьмой вспомнил эти слова. Их произнёс Ангел тогда, когда под давлением судьбы его собственные убеждения ослабли. Эти слова Сангвиния снова потревожили разум примарха Повелителей Ночи.
- Милосердие это роскошь, - пробормотал Кёрз. - Правосудие должно быть несгибаемым. Правосудие необходимо для правления закона. Люди - это звери, неспособные следовать законам. Они пытаются нарушить их на каждом шагу, снять с себя ограничения, которые возлагают на других. Люди врут или подкупают, убеждённые в том, что они и только они являются особенными и находятся за пределами правил, которые должны быть применимы ко всем, кроме них самих. Им нужен страх, чтобы повиноваться. Им нужно преподать урок боли, чтобы они узнали, что ответственность лежит на всех. На всех! - Выпалил он. Его плечи вздрогнули, встряхнув изорванный плащ. - Не может быть правосудия без страха, не может быть страха без страданий!
Примарх снова начал возбуждённо шагать по комнате, расшвыривая куски плоти ногами и раскачивая подвешенные трупы. Некоторые из них были слишком большими, чтобы принадлежать человеку. Некоторые явно были остатками ксеносов - эльдар, странных обезьян, человекоподобных ящериц, кого-то совсем несуразного. Побродив некоторое время вокруг трона, Конрад подошёл к своей коллекции и, следуя собственной логике, вырвал несколько органов. После чего вплотную подошёл к статуе Императора и начал с хрустом трапезничать.
- Не важно, - сказал он, прожёвывая мясо. - Мне нужно о многом тебе рассказать. О судьбе и о том, как мы должны ей следовать. Будущее предопределено, и ты знал. Ты знал, что Империум обречён. Я не знаю, зачем ты вообще пытался. Это была дурацкая мечта, и мы проснулись в кошмаре.
С каждым словом изо рта Конрада Кёрза вылетали куски плоти и брызги крови, иногда попадающие на статую.
- Ты как я, отец, видишь ясно. Ты, я, Сангвиний - мы видим мир без фальшивой дымки, которой люди так старательно загораживают собственное зрение. Скажи мне, провидя столь многое, как ты можешь доверять человеческой натуре? Она тёмная, мрачная и полностью лишена достоинств. Там есть только тени. Ты дал мне этот дар предвидения. Почему ты не обсудил его со мной или с другими? Почему ты не объяснил? Почему мы должны так страдать?
Снова настала тишина, изредка прерываемая хрустом разгрызаемых костей. Завершив своё пиршество, примарх продолжил разговор.
- Видишь? Видишь! - обвинял Кёрз, тыча окровавленными пальцами в отца. - Ты ведь видишь. Ты положился на лучшую сторону людей, которой не существует. Я лучше тебя, потому что видел её ясно, без глупой наивности. А они говорят, что я безумен! Я взял себе невероятный титул? Нет! Я пытался подчинить человеческий вид своей воле? Нет! Я отдавал приказы о геноциде целых рас, сжигании цивилизаций, уничтожении миров, полных жизни, чтобы исполнить свою мечту? Нет, нет и нет!
Тишина, холод и тьма этого места вновь не дали ответа. Кёрз, я и остальные наблюдатели слушали темноту.
- Я убивал, пытал и калечил, это правда. Но не всех. Лишь определённое количество, чтобы заставить тупое стадо остановиться, чтобы их ножи остались в ножнах. Я сказал им правду. Я сказал им: "Прекратите кровопролитие, и я остановлюсь". Я сказал: "Прислушайтесь к страху в своём сердце, и останетесь в живых". В то время как ты, хитрый и злой отец, продавал ложь о золотом будущем до момента, когда зеркало треснуло и вся тьма, скрытая за ним, выплеснулась наружу. Полагаю, ложь - это небольшое преступление, если и сама ложь небольшая. Но какую ложь ты рассказывал! Какую! Невероятную! Наглую! Ни одно учинённое мной зверство не сравнится с ложью такого масштаба. Каждый мёртвый ребёнок, каждое сожжённое общество, каждый вид, который я искоренил, чтобы ублажить тебя... Что значат эти преступления по сравнению с правдой, которую ты скрывал от нас?
Конрад съёжился, закутываясь в плащ из перьев, будто холод наконец проник в его тело.
- Я был правосудием, каким ты меня создал, я купил миллиарды жизней болью нескольких миллионов, в то время как мои братья убивали, бомбили и уничтожали. Но чудовищем являюсь я. Я был существом в ночи, меня презирали и боялись в равной степени, в то время как они были твоими сияющими паладинами. Великий Хорус! Великолепный Фулгрим! Красноречивый Лоргар! Их предательство ты либо проглядел, либо солгал нам всем об этом.
Он посмотрел в глазницы скульптуры, которую создал.
- Ты знал, всегда знал.
Кёрз отвернулся и кашлянул, достав ногтем кусочек сердца, застрявший в зубах, затем задумчиво прожевал его.
Наконец, я смог рассмотреть окружающую обстановку во всём великолепии. Комната, где находился мой примарх, была примечательной во многих смыслах. Довольно просторный зал без видимого входа и с небольшим окошком под потолком был наполнен посетителями. Обычные смертные, уже не ведавшие страха, заполонили всё помещение - из каменных стен торчали кости тысяч жертв. К острым, как бритва, ребристым узорам на железном полу примёрзли кровавые кляксы. Несчётное множество человеческих тел свисало с крюков в стенах, на их лицах посмертной маской застыла агония. В единственном чистом месте зала стоял отлитый в виде раскрытых крыльев летучей мыши железный аналой. На нём лежала книга в переплёте из человеческой кожи.
Главной достопримечательностью помещения являлся величественный золотой трон с тем, что изначально принималось за статую Императора. Хотя почему принималось, это и была статуя Императора. Просто изготовленная не из мрамора. На троне неподвижно, с отрешённым видом, восседал человек. Его руки мёртвой хваткой сжимали подлокотники, а тело покоилось в стальных объятиях трупного окоченения. Вокруг этой основы бледный скульптор слой за слоем создавал произведение искусства. Глиной ему служила принадлежавшая когда-то живым людям плоть. Любой, кто хоть раз видел Повелителя человечества, смог бы оценить невероятное мастерство творца.
Тело, что служило основой статуи, претерпело много изменений. Многие части были заменены. Руки удлинились за счёт дополнительных суставов, к ногам были пришиты чужие голени, тело разорвано, увеличено и снабжено ещё одним позвоночником. Голова собралась из четырёх черепов. Голосом статуи стала тишина. Вокруг трона лежал сваленный кучками строительный материал: руки, ноги, туловища, головы, мозги, сердца, опорожнённые от дерьма кишки.
Обычному человеку комната показалась бы пристанищем демона, темницей ужаса, насквозь провонявшей смертью. Мне? Родным домом, уютным и достойным самого примарха.
Внимание так же притягивали фигуры других космодесантников, что подобно мне застыли в тенях зала. Без сомнений, все они принадлежали к Восьмому легиону Повелителей Ночи или варбандам, что оттуда вышли. Геральдика, символы устрашения, куски людей на доспехах - всё знакомо. Некоторые космодесантники несли на себе символы Хаоса Неделимого или конкретного бога, но ничего более определённого сказать было нельзя - всех нас скрывал туман. Я мог рассмотреть лишь соседей слева и справа, точнее, увидеть несколько деталей. Один из них сжимал в руках цепную глефу весьма искусной работы, а второй - рукоять силового меча, украшенную символикой Кровавых Ангелов, с куцым огрызком золотого лезвия. Куда остальной меч подевался, оставалось неясным.
- Но хватит о примархах. Отец, я всегда хотел спросить тебя о том, как воспитывать собственных детей. Воины, которые вернулись после уничтожения Нострамо, оказались испорченными. Лучшие из них заблуждались, худшие были просто жестокими тварями. Я не знаю, когда мой Легион начал своё падение, знаю лишь то, что когда это стало заметно, было слишком поздно.
Он почесал под рёбрами, которые выступили из-за постоянного недоедания.
- В свою защиту могу сказать, что чрезвычайно сложно сконцентрироваться на настоящем, когда будущее постоянно является к тебе незванным гостем. Как я должен был заметить гниль Нострамо, когда все мои дни заполнялись отравляющими видениями будущего? Ты снова потерпел неудачу, отец, дав мне силу предвидения. Правосудие абсолютно, и благодаря тебе я очень рано узнал, что отклонюсь от его стандартов и стану преступником, который не заслуживает ничего, кроме смерти. Можешь себе представить? Быть созданным для выполнения определённой функции и выполняя её узнать, что сам являешься враждебным для этой функции, каждый день видя свою смерть по приказу собственного отца в качестве наказания. Наказания за то, что просто следовал путём, проложенным для тебя этим самым отцом. Ты создал меня арбитром правосудия. А ещё ты создал меня чудовищем. Примирение того и другого невозможно. Стоит ли удивляться, что я обезумел? - Прошипел он сквозь заострённые зубы. - Я ни в чём не виноват. Во всём виноват ты. Кровь миллиардов невинных на твоих руках, не на моих.
Лицо примарха стало мрачным, его голос приобрёл вкрадчивые нотки.
- Ты сделал меня судьёй. Это моя цель. Я оцениваю души. Хочешь узнать, отец, как я буду судить тебя?
Он наклонился так близко к скульптуре, что его нос коснулся мороженой плоти.
- Виновен.
И вновь - тьма и тишина.
- Я смирился со всей этой кровью и агонией. Я ни в чём не виноват. Нельзя сожалеть о диктатах судьбы, потому что над ней нет власти. Я больше не буду мучить себя из-за своей природы, потому что и она была мне неподвластна. Однако я сожалею об одном.
Конрад закусил губу, не решаясь открыть свой секрет.
- Если бы я мог изменить одну вещь, я бы сделал это не задумываясь, - он отвернулся от безмолвной статуи, обнаружив, что легче признаться, когда на него не смотрят окровавленные глазницы. - Когда ты пришёл ко мне и предстал во всём великолепии, я должен был отказать тебе. Я никогда не должен был принимать имя, которое ты мне навязал. Ибо из всех ужасов твоего правления я извлёк один урок, одно небольшое понимание самого себя. Ночной Призрак был прав. Он был чудовищем, это правда, но такова человеческая природа. Мы можем надеяться лишь на то, что лучшие чудовища спасут нас от худших. Его действия были кровавыми, но в результате на его мире воцарился мир. Впервые за тысячелетия. Лишь после того, как я покинул Нострамо и взвалил на плечи твоё бремя, моя судьба была предрешена.
Он улыбнулся горькой, уродливой улыбкой.
- Отец, отец, отец...
Единственная слеза скатилась по его щеке. Во время её падения небольшая часть былого величия примарха вернулась. Патина скверны была смыта печалью. Под грязью и запёкшейся кровью сияла чистая белая кожа, созданная искусным генетическим мастерством.
- Если бы мне снова представилась свобода от цепей судьбы, я бы никогда не стал Конрадом Кёрзом. Конрад Кёрз был предателем. Неверующим. Психом. Но хуже всего, отец, Конрад Кёрз был слабаком. Ночной Призрак был сильным. И в этом погружённом во мрак аду, который ты создал, слабость - величайшее преступление из всех.
Лишённый бремени своего последнего признания, Кёрз закрыл глаза и обнажил чёрные зубы в широкой улыбке. Он обратил свой взор вверх как заключённый, выпущенный из карцера, обращает своё лицо к светилу.
Катарсис продлился недолго. Никакой ненависти к себе не хватало Конраду. Чем больше он говорил о своих ошибках, тем больше питал необходимость в прощении. Разговоры лишь усугубляли эту одержимость. Слова не могли стереть его грехов. Ни его, ни его сыновей, ни его отца.
Воздух в комнате стал невыносимо душным, словно перед бурей. Раздался гром слов, которых жаждал Кёрз, однако в своих последних здоровых областях разума никогда не ожидал услышать.
Ты не слаб, сын мой.
Своей силой голос поставил на колени и Конрада, и нас. Голова звенела от внезапной белой боли. Ревущий ураган мощи исходил от сидящей фигуры, теперь окружённой светом, что разбрасывал останки жертв на полу и обжигал стены.
- Отец? - спросил Восьмой. Его голос был надломленным, тихим, словно у ребёнка. Жалким.
Я выше твоих обвинений. Твоих речей. Выше всего.
И вновь слова зазвенели с силой колокола. Я застыл, не в силах пошевелить и бровью - настолько огромной была мощь пришельца. Однако Ночной Призрак был силён. Он выдавил из себя улыбку и поднял голову, чтобы посмотреть на величие мясной скульптуры, хотя ему пришлось прищуриться от яркого света.
- Нет, нет! Ты здесь. Я слышу тебя. Ты пришёл, чтобы предстать перед моим судом, влекомый этим подношением, которое я сделал. Ты всегда был кровавым богом.
Я не бог и никогда им не буду.
Кёрз поднялся, его плащ развивался на психическом ветру.
- Ты здесь. Ты осознаёшь свою вину. Ты пришёл предстать перед моим судом.
Ты не можешь обвинить меня. Я и так достаточно наказан.
- Нет достаточного наказания за то, что ты сделал! Ни в этой жизни, ни в следующей! - крикнул Кёрз.
Как ты посмел предположить, что понимаешь, что я сделал, какую жертву принёс и как теперь должен страдать?
Сила голоса оттолкнула Кёрза.
Ты никогда не познаешь всю глубину моей боли, и за это я благодарен. Никто из вас не заслуживает подобной участи, тем более ты, Восьмой.
- К чему эти пустые слова?
Голос помедлил мгновение, прежде чем вернуться вновь с оглушительной силой, которая заставила Кёрза взвыть.
Ни один отец не желает, чтобы его сыновья страдали. Вне зависимости от бремени, которое он на них возлагает.
Кёрз засмеялся.
- Извинение? Что дальше? Простишь меня? Сангвиний предупреждал, что ты можешь это сделать.
Нечего прощать. Ты действовал так, как было задумано, но в мои планы вмешались. Ты не виноват в своём безумии, как и я.
Кёрз зарычал, словно зверь.
- Ложь! Всё было так, как ты задумал!
Ты не сделал ничего плохого. Если бы мы смогли встретиться ещё раз, я бы вернул тебя к свету.
- Как чудесно! - Кёрз на минуту залился диким, завывающим смехом. - Я - Ночной Призрак! Свет - анафема для меня.
Свет есть внутри вас всех. Вы мои дети. Вы рождены из света. Никому из вас не чуждо искупление.
- Скажи это тем, кто погиб.
Ничто не умирает навсегда. Смерть - это состояние перехода. Я прощаю тебя, Конрад, хочешь ты этого или нет.
- Никогда!
Голос не отступал, продолжая беспощадно выпаливать слова в памяти всех Повелителей Ночи, что застыли в позах покорённости. Камни один за другим выпадали из внешней стены, не выдерживая мощи. Пол рушился кусками, рассыпаясь на атомы и являя чёрные ветра, что загораживали окружающее пространство от голого имматериума.
Ты совершил одну ошибку, сын мой. Она является источником всего твоего зла. Ты выбрал веру в неизменность судьбы и отказался от выбора. Без выбора нет ничего. Боги, которые насмехаются над нами, рассчитывают на выбор. Действие этой вселенной зависит от выбора. Одна судьба - это всего лишь единственная книга в библиотеке неограниченных вариантов будущего. Ты прочёл лишь одну. Разве ты не видишь, что сам выбрал это? Это твой выбор - стать заключённым судьбы. Если бы ты поверил в свои силы, ничего бы из этого не произошло. Это случилось из-за тебя. Ты выбрал стать таким, загнанным в угол, обманутым. Безумным.
Улыбка Кёрза застыла, будто пытаясь отделиться от лица, угрожающе играя на его губах, прежде чем рухнуть с силой умирающей звезды.
- Нет! Ты послал ассасина убить меня. Ты хочешь моей смерти!
Ты уверен в том, какая судьба тебе уготована. Твоя вера, сын мой, не более чем оправдание собственных ошибок.
- Нет!!!
Завывая, Кёрз бросился на свет, несмотря на ожоги и ослепление. Руки впивались в скульптуру, рвали её сломанными чёрными когтями, отрывали длинные куски замороженной плоти от сшитого тела и разрывали их на мелкие кровавые ошмётки.
Свет померк.
Сотрясаясь и всхлипывая, примарх рухнул на пол. Останки скульптуры с влажным звуком упали с трона.
- Мне нет прощения, - прошептал он. Слёзы текли по его лицу, капая с носа и подбородка, не в силах разбавить кровь, разлившуюся по полу. - После всего, что я натворил, что это будет за правосудие? У меня не было выбора! У меня не было выбора...
Давление исчезло. Кёрз обхватил руками останки скульптуры отца. Застывший в полуобъятиях, он ждал голос, который больше никогда не услышит... Видения говорили, что больше никогда не услышит. И видения были правы.
За спиной примарха вновь возник психический свет. Отец стоял и печально смотрел на запутавшегося в собственных кошмарах сына. Эта щемящая печаль, медленная, исполненная тихого света, лилась с открытых ладоней Повелителя человечества. Конрад Кёрз отпустил остатки мясной статуи и упал на колени перед величественной фигурой. Император провёл руками по лицу Кёрза, сбрасывая грязь, кровь и остатки человеческой плоти с белоснежной кожи. Чёрные слёзы, что продолжали падать из глаз примарха, поднялись в воздух и застыли сверкающими кристаллами. Повелитель человечества смотрел прямо в глаза Призрака Нострамо, а через них - на каждого легионера Восьмого в комнате.
Я давно перестал быть человеком. Тьма стала моим домом, человеческая плоть пищей, причинение боли другим - смыслом жизни. Иногда мне снились тёплые сны о том времени, до превращения в ангелоподобного воителя. Но лишь иногда. Намного чаще - разрушенные города, резня, пепел сжигаемых врагов. Не как муки совести, нет - как достижения. Смотри, убийца, как многого ты достиг! Пыточная - твой храм, дыба - кровать, головы врагов - медали. Детские язычки - изысканный десерт, что вкушаешь, празднуя завоевание очередного мира. Очень немного членов Восьмого легиона понимали, во что превращаются, и думали над смыслом собственных поступков. Мы были созданы как инструмент устрашения, а инструмент не должен думать.
Свет Императора показывал всё это. Да, Повелители Ночи были созданы убийцами и садистами. Но это не оправдание всем тем преступлениям, что совершил наш легион до и после предательства. Я - не бездумное животное, что руководствуется лишь вложенными инстинктами.
- Да, Отец... Я вижу.
Император еле заметно кивнул и исчез. Чёрные слёзы, что висели вокруг Ночного Призрака, слетелись в его раскрытые ладони. Двадцать кристаллов - ровно столько же, сколько детей Конрада застыло вокруг трона. Примарх встал и взглянул в наши души, туда, где горела часть его самого. Легендарная скрытность, дар пророчества, звериная интуиция, почти безграничная жестокость, наслаждение чужой болью и взгляд, видящий всю человеческую порочность. Черты, что определяли примарха. Именно туда, в глубину сущности, с руки Отца упала чёрная слеза.
Все Легионес Астартес встали на колено.
- Ave, Konrad, morituri te salutant!
- Сыновья мои. Немногие, что прорываются сквозь собственную природу. Мне почти нечего дать вам.
Отец во всём великолепии. Грязный, по щиколотку в крови и человеческой плоти, сгорбленный, с выпирающими от недоедания рёбрами. Безумный и одновременно великий в своём сокрушении.
- Возьмите мою боль, мой дар, мои когти и моё имя. Возьмите то немногое, что осталось, и несите мой завет.
Я склонил голову, не в силах смотреть прямо. Куда идти? Что делать? Вопросы остались без ответа, но пришло другое знание. Ответы я должен найти сам, в тех краях, куда следует дорога. Ночной Призрак положил руку мне на плечо и растаял. На месте касания в ветрах эмпиреев, как в зеркале, отразился левый наплечник - тот самый, что выковал мне Вулкан.
И снова тьма, снова благословленный покой.
***
Время приближалось к неминуемому концу. Конрад Кёрз встрепенулся. Он поднял голову и посмотрел на остатки идола из плоти, не в силах различить, происходило ли ближайшее прошлое на самом деле или являлось плодом его больного рассудка. Скульптура лежала на полу и залитая кровью комната не изменилась. Всё было так, как прежде. Лишь печаль примарха усилилась ещё сильнее.
Приближалось время перехода.
***
Выстрелы. Я вижу выстрелы. Много, принадлежат различным типам пулевого оружия.
- Томас, ты ещё жив? Скоро мы это исправим.
Паззл судьбы медленно разбивался на составляющие, никак не желая схватываться моим расползающимся сознанием - слишком сильны были ветра имматериума. Но страх... Сладкие флюиды ужаса, что витали в духовном измерении... Их я никогда не спутаю. Как бы не колбасился варп, страх - моя пища, мой наркотик, мой маяк. Рассветный луч, что всегда укажет путь к изнывающей жертве.
- Я говорил, насколько вы прелестны, Марта? Нет? Тогда скажу сейчас.
Послышался удар, женский вскрик и в непроглядной темноте расцвёл прекрасный цветок боли. Он был так нежен... Выбросив из головы любые рациональные умозаключения, я просто захотел вкусить эту красоту. За спиной послушно проснулись две маленькие звезды и подтащили цветок ближе - вместе с сорняками, что пытались заглушить прекрасное растение. Куда, скоты поганые?!
Из пазов выскочили лезвия, заискрилось силовое поле. Боевые визоры очерчивали фигуры, что удавалось выхватить из колыхающегося тумана варпа. Несколько мгновений, и когти мягко погружаются в плоть. Такую мягкую, такую тёплую. Исполненную сладкого ужаса. Ням!
К сожалению, времени насладиться страданиями сорняков не было совершенно - с каждой секундой цветочек боли всё хирел и хирел. Приходилось действовать быстро. И чем больше крови выпивали когти, тем быстрее отступало опьянение варпом, и тем чаще брони касались маленькие металлические кусочки. Эффекта никакого, но всё равно неприятно - я должен быть невидимым убийцей, а не мишенью. Зато яркие вспышки служили отличным ориентиром. Удар, удар, силовые когти разрывают податливую плоть как воздух. Эти глупцы не носили никакой защиты - лишь цветные тряпки, что прикрывали наготу.
Бум! Ударная волна мягко окутала силовой доспех. Я застыл. Варп окончательно успокоился и убрался куда-то в глубины разума, туда, где среди детских предрассудков бродят взращённые демоны. Мир с жадностью упал в глаза. Вокруг простирался какой-то туннель, заполненный странными металлическими коробками, мусором и сделанными мной трупами. У завала металлических коробок, что создал принёсший меня ветер, пряталось несколько десятков мясных мешков с пулевым оружием. Воздействие от пуль было столь ничтожным, что дух доспеха даже не активировал энергетический щит - на бронепластинах не оставалось и следа от попаданий. Новый мир, жаждущий узнать заветы Ночного Призрака! Твой просветитель прибыл!
Реактивный ранец вспыхнул с новой силой. Мгновение - и силовые когти начали с одинаковой лёгкостью рвать металл и плоть. Послышались сладкие крики боли. Сладкие, но недостаточно - где цветок?! Мясные болванчики что-то кричали, тыкали пальцами, разбегались в разные стороны. Как пустыня воду, мой разум поглощал это приношение. Страх. Больше страха! Рывок - новая сладкая смерть.
Я закричал. Не очень громко - сила динамиков шлема была так велика, что могла превратить незащищённого человека в кровавый фарш. Сейчас требовалось иное - оповестить крыс, что прятались по углам, о собственном присутствии. Закричал и приземлился возле группы, что забралась внутрь странного сооружения в виде стеклянного куба. Внутри находилось десять человек: четверо были привязаны к стульям, остальные шестеро тыкали в меня жалким оружием и орали с разным градусом паники на лице. Великолепно. Истинный ужас жертвы - что охотнику может быть приятнее?
Защитные свойства куба не преграда для силовых когтей. Но жертва сама загнала себя в угол, открывая столь много вариантов будущего. Как давно я не проводил ритуальные пытки? Готовил жертвенную человечину? Нет, они останутся на десерт - в прямом и переносном смысле. Сейчас следовало полностью зачистить оставшихся свидетелей. Не хочу, чтобы сведения о моих боевых возможностях стали общественным достоянием раньше необходимого.
***
Марта Уэйн со странной отрешённостью наблюдала за фантасмагорией, что творилась по ту сторону зрачков. Их - её, мужа, сына и его спутницу - привели в эту часть заброшенного готэмского метрополитена старые "друзья" семьи. Марта не знала причину такого поступка, но наверняка она была связана с невероятными успехами Брюса, что в двадцать три года сделал их компанию одной из самых богатых в Америке. Попытки похищений или убийств уже случались, но сейчас всё было куда хуже. Новые похитители отличались от любых мафиозных группировок Готэм-сити так же, как волки отличаются от гиен - отточенным профессионализмом и холодной злобой утративших любое милосердие убийц. Но главным сюрпризом стал предводитель отряда, старый друг семьи, что уже час избивал её мужа и сына. Сама Марта оставалась относительно целой - лишь для того, чтобы в полноте воспринимать боль самых близких для себя людей. Каждый удар, каждый порез на теле родных отзывался для женщины болью. Многочисленные призывы к совести мучителей вызывали лишь презрительный гогот. Поэтому она делала то единственное, что могла - молилась, вкладывая в молитву весь страх, боль и ярость.
И помощь прибыла. Или сначала так казалось. Специально для семейства Уэйн старый друг притащил в подземный туннель новейшую разработку "Уэйн Интерпрайзерс" - камеру, способную менять давление воздуха. В тот момент, когда пленников погрузили в стеклянный куб и готовились начать пытку, недалеко от отряда возник яростный вихрь. Канаты воздуха били стены, вагоны и горы мусора подобно стальным плёткам. Буйство продолжалось несколько секунд, пока из глубины вихря не выскочила закутанная в туман фигура.
Марта плохо видела, что происходило - отдалённость, преграды и скудное освещение мешали рассмотреть детали. Но она слышала. Вопли умирающих, грохот, скрежет раздираемого металла. Сначала слаженные, но чем далее, тем более беспорядочные выстрелы. Что-то убивало наёмников - быстро и безжалостно. А потом послышался ужасающий, вгоняющий в тупое оцепенение крик. "Друг" семьи, что залез в камеру вместе с отрядом личных телохранителей и пытался закрыть её изнутри, поперхнулся очередным бранным словом. К стеклянному кубу подошёл ОН - укрытый тенями трёхметровый великан.
Две детали вырывались из покрова, что скрывал фигуру пришельца. Пара рубиновых глаз, что подсвечивала туман изнутри. И метровые лезвия когтей, с которых непрерывно сыпались толстые молнии.
Марта уставилась в алые глаза. Они манили, дарили сладкий ужас... Фигура снова закричала и метнулась в сторону. Через несколько секунд о стеклянный куб начал барабанить поток человеческих останков. В стороне громыхнуло несколько взрывов, снова послышались выстрелы. И почти сразу смолкли. Марта скосила глаза - Томас и Брюс находились в полубессознательном состоянии и не воспринимали окружающий мир. Четвёртый пленник, спутница сына на званом вечере, потеряла сознание уже давно.
"Друг" семьи, чьё имя Марта не хотела произносить даже мысленно, пытался сделать хоть что-то. Он орал в рацию, орал на своих телохранителей, метался от стены к стене той клетки, куда посадил себя сам. Когда его пистолет упёрся в висок сына, Марта закрыла глаза, но выстрела не последовало. Великан заговорил. Прямо сквозь герметичные стенки камеры.
- Video peccata vestra.
Туманный великан медленно шагал вдоль стенки куба, волоча за собою труп какого-то несчастного. К серости скрывающего покрова добавился багрянец - потоки светящейся крови медленно вращались вокруг фигуры, придавая ей вид разгневанного божества.
- Ego audire clamat ad ultionem accingerentur. Video mortuum tuum.
Великан несколькими движениями прорубил отверстие в стенке камеры. Оружие пришельца - метровые когти - разрезали сверхпрочное стекло как бумагу, даже не заметив сопротивления. Команда - и несколько телохранителей выпустили короткие очереди в пленников. Но случилось странное. Марта в оцепенении уставилась на кончики пуль, что застыли сантиметрах в десяти от её лица. Сил на любые сильные эмоции просто не осталось.
- Lex talionis. Ave Dominus Nox.
Секунда, и на землю разрозненными кусками упали те, кто пять минут назад казались Марте страшнейшим кошмаром. Больше нет. Рубиновые глаза смотрели прямо в душу измученной женщины, навеки запечатлеваясь в самых глубинных пластах психики. Те немногие силы, что остались в угасающем сознании, были брошены на одно - укрыть невыразимый ужас, затащить его как можно глубже.
Марта потеряла сознание и не видела, как силовые когти отрезали головы поверженных наёмников, их главаря и в нерешительности остановились возле её собственной шеи. Но бог, к которому взывала женщина, оказался милостив - пришелец лишь перерезал связывающие пленников путы и растворился в новом вихре теней.
***
Новое помещение почти не отличалось от комнаты, где Отец вёл диалог с Императором. Та же тьма, мозаичный пол, золотой трон, аналой с книгой, окошко под потолком. Отсутствовало главное - трупы. Стены были усеяны отверстиями, куда следовало вмуровать кости. С потолка свисали пустые крюки. Сточные канавы для крови блистали чистотой. Комнату будто очистили от свершений примарха ради нового постояльца, что должен заполнить её новыми символами ужаса.
В дальней части зала виднелось несколько дверей с нострамскими надписями: "Оружейная", "Апотекарион", "Медитационная келья". Рядом с дверьми отражало комнату огромное зеркало во всю стену. Галерею - поправил я себя. Эта комната называлась Галереей и предназначалась для обозрения шедевров, что ваял Отец из человеческой плоти.
Я подошёл к зеркалу. Очень немногие существа смогли бы рассмотреть своё отражение в настолько густой темноте. Но я - Повелитель Ночи и обладаю отчасти тепловым, отчасти сверхъестественным зрением. Отражение показывало крупного космодесантника, выше и крупнее меня прежнего, облачённого в доспех цвета океанских глубин и вооружённого силовыми когтями. И чем больше деталей отражалось в зеркале, тем быстрее рос список моих вопросов.
Во-первых, броня, совершенно мне не знакомая. Интерфейс идентифицировал её как "доспех специального назначения Mk. 11.8 "Korona Nox", предназначенный для Повелителей Ночи, что прошли примаризацию". Во-вторых, золотая аквила, что нагло раскинула крылья поперек груди. В-третьих, искусно изготовленные силовые когти, сильно напоминающие личное оружие Отца. Эти и остальные странности рождали множество вопросов. Самый первый - что делать? Понятно, что убивать преступников - не зря Отец отправил меня облачённым во тьму. Но целая, неосквернённая аквилла? Неужели Конрад Кёрз желает, чтобы я нёс символы и идеи Ложного Императора?
Обуреваемый подобными мыслями, я подошёл к аналою. Кроме книги на нём покоились кольцо и шесть голов - тех самых, что отрезал почти инстинктивным жестом. Головы были нужны в первую очередь как источники информации. Геносемя Повелителей Ночи не отличалось сильным проявлением омофагии, но получать информацию из крови или мозга живого существа я мог. Возможно, даже выучу местный язык.
Перстень же... Перстень являлся почти точной копией другого перстня, которым Конрад запечатывал личные послания. Отличалась лишь форма печати. Вместо замысловатого герба на ней был выбит символ легиона - череп с крыльями нетопыря - и имя. Аскольд Ночной Призрак.
"Возьмите мою боль, мой дар, мои когти и моё имя". Видимо, последнее следовало понимать буквально - Отец отдал мне собственное прозвище. Авансом, рассчитывая на достойные этого имени свершения. Отец, клянусь - твоё имя станет синонимом ужаса в этом мире и любых других, куда выведет путь. Я поцеловал кольцо и поместил его в специальную нишу на поясе. Следовало тщательно проверить новую базу и обдумать дальнейшие действия.
Глава 1
Готэм.
Главный персонаж невероятно сложной и интересной истории, что длится уже сотни лет. Он создаёт фон и сам играет роль. Задаёт условия и сам участвует в жизни по ним. Готэм - и город, и житель города. Готэм - обугленный бриллиант на карте мира.
Готэм - это чёрствое, гноящееся сердце американской идеологии. Город миллионов прибывших мигрантов, надеющихся на лучшую жизнь, и город-тюрьма безработицы. Город, что красивее Парижа и страшнее Преисподней. Сосредоточение промышленности и столица гангстеризма. В деловом квартале ворочают деньгами, которые и не снились Уолл-стрит. Крах Нью-Йоркской биржи привёл к Великой Депрессии? Ха! Крах Готэмской биржи начнёт мировую войну, восстание мертвецов и пришествие легионов Хаоса. И это совсем не метафора. Как может быть метафорой что-то, когда речь идёт о тысячах тварей варпа, питающихся на этой помойке?
Готэм - это безумие, в котором тонут люди, поверившие в американскую мечту и увидевшие американскую реальность. Реальность, ужас которой невозможно вместить в слова. Готэм - американский кошмар, столкнувшись с которым, остаётся лишь убегать в собственные фантазии. Божество, обещавшее защиту и преуспевание в обмен на клятвы, веру и преклонение, но оказавшееся людоедом. И его единственный дар - струпья собственной зелёной чешуйчатой плоти.
Но золотой телец - лишь пешка, невинное развлечение в преддверии истинного Готэма. Готэма, который размывает деловой квартал вдоль реки, витает в портах и аэропортах, окружает себя бесчисленными квартирами, общежитиями, казармами и тюрьмами. Готэма, который позволяет существовать всему, что его окружило. Готэма промышленного.
Промышленность - это суть Готэма. На окраинах будут ютиться мясные мешки, центр же принадлежит производству. Пускай другие города прячут его, вынося в пригород - Готэм гордится им. Каждая химическая фабрика, каждая скотобойня, оружейный или автомобильный завод как чудовище из иного мира восседает здесь на троне, позволяя людям прислуживать, молиться и приносить себя в жертву.
Готэм - не древняя развалина, не зарвавшийся нувориш. Готэм не стоит на месте, не живёт ни прошлым, ни настоящим, он живёт динамикой и прогрессом. Ритм, ритм, ритм! Жадный ритм, выколачивание денег и выживание в яме определяют его.
Готэм не меняется ни капли и современен в каждой секунде. В нём не меняется архитектура, появляется неон, его опутывают камеры слежения и провода, но это не меняет города. Кирпич и помпезность викторианской эры - молодость Готэма. Ар-деко и конструктивизм Интербеллума - зрелость Готэма. Сталь, бетон и модерн - старость? Нет. Готэм не стареет потому, что не теряет актуальности. Он впускает в свой образ самое лучшее, но не настолько везуч, чтобы стать городом завтрашнего дня. Он стал городом высочайшей индустриальной мощи, но кто сказал, что он станет городом приемлемых условий жизни? В Готэме хорошо живётся каменным горгульям или промышленным станкам, и не очень - вынужденным соседям из плоти и крови. Как жаль, что их приходится терпеть!
Готэм определяют не горгульи и неон, нет, нечто большее, нечто ужаснее сожительства трущоб и особняков - его определяют люди. Те самые люди, которые возвели столпы процветания посреди ворочающихся в смазке из крови, пота и грязи механизмов индустриального мира. Роскошные дворцы нового времени, уносящие под небеса их обитателей, где они могут вдоволь плясать, есть и пить до рвоты прямо на головы тех, кто влачит своё ничтожное существование внизу. Готэм - неоновые огни, свет окон, тьма переулков. Дома, стоящие стенами коридоров и проспектов. Уровни автострад, небоскрёбы и трущобы. Завод, биржа, психушка и кладбище. И только Император с Богами Хаоса знают, какое дитя родится у этих повитух.
Готэм - не просто город, это концентрат урбанистической цивилизации. Справедливо назвать его и червивым яблоком, и пристанищем демонов, и городом, в котором покой только на кладбище. Но целое - это не только сумма частей, это и новое качество. А значит, и прозвище города должно быть не просто нечестивым преломлением других, тоже далеко не святых городов, но своим. Как же его назвать?
Пик цивилизации? Не страшно по звучанию, но страшно по смыслу. Готэм - это пик современной капиталистической цивилизации. Далее - либо неизвестные вершины, либо скатывание в фашизм.
Поднебесная? Потому, что город не только возносится ввысь, но стал серединой, сердцем, сутью и подобием всего мира для всего мира.
Ярмарка тщеславия? Потому что исторический путь был пройден.
Да и что такое Готэм, как не пир во время чумы? Как не полыхающая пламенем гордыня на пороге собственной катастрофы? Готэм - это сосредоточение промышленности, денег и тех, кто на этом пасётся. Готэм - это самая доходная биржа, самые богатые компании, самые продуктивные заводы, самые пафосные рауты, самые продвинутые музеи без единого настоящего экспоната. Количество, концентрация и качество паразитов, слетевшихся на этот праздник жизни, всегда были соответствующими.
Я вытер обрезком материи кровь, что текла изо рта. Готэм - это Нострамо в миниатюре. Нострамо тех времён, когда оно уже наводнилось преступностью, но ещё не стало их планетой. Когда процесс падения в пропасть только начался. Я вижу, Отец, вижу будущее этого города. И вижу, почему ты послал меня именно сюда. Отец, благодарю тебя за доверие. Я исполню Завет твой со всем тщанием.
Тело почти не отзывалось. Медленно я поднялся из лужи собственной крови, что текла из многочисленных порезов. Дар Призрака взымал свою цену. Но отдыхать некогда - на ладонях медленно проступали чёрные полосы. Яд Имматериума снова бежал по моим венам, и значит, сегодня я вкушу трепещущую плоть грешников.
***
Крики, споры, матюги, какое-то грохотание и вечное движение людей по кругу - полицейский участок жил своей, с его точки зрения, вполне обычной жизнью. Шлюхи, наркоманы, грабители, хулиганы и прочий асоциальный элемент щедрой рекой прибывал и убывал из здания защитников закона. Фразы типа "Тихо!", "Заткнись!", "Ты мне...", "Да я тебя щас..." вылетали из оскалённых ртов одна за другой.
В общем и целом, новое место работы почти ничем не отличалось от других участков, где раньше тянул полицейскую лямку детектив Джеймс Гордон. Разве что помещение участка сильно ушло от типовой схемы подобных заведений. Возведённый в тысяча восемьсот бородатом году, дом больше напоминал зал суда, чем базу американских копов. Высоченные потолки, колонны, арочные переходы и окна, огромные заводные часы над входом, классический судейский подиум, обзорная башня с чудом уцелевшими витражами. Обоссаные камеры и дешёвые столы офицеров вопиюще не соответствовали величественному архитектурному ансамблю.
Джеймс поправил пиджак, в очередной раз проверяя наличие оружия. Сюда он пришёл работать, а не восторгаться интерьером.
- Эй, новичок! - окликнул Джима новоназначенный напарник. - Пошли, у нас новое дело - то самое, что ты вчера у капитана выпрашивал. Козырное, как бельё твоей богатой невесты. Нападение на самих Уэйнов расследовать будем!
- И тебе здравствуй, Буллок.
- Давай, шевели ногами. Богатенькие буратины очень не любят ждать, а я хочу сполна насладиться гостеприимством богатейшего семейства города.
Несмотря на это заявление, Харви Буллок вёл служебную машину с видом весьма угрюмым. Наверняка утром выпил недостаточное количество бурбона, и его фляжка до сих пор полупустая, а не пустая, как той положено быть в... Сколько сейчас? Джим поднёс к глазам часы на запястье, показывающие три пополудни. За два дня, что детектив провёл в обществе напарника, у него сложилось впечатление, что Харви опустошал свою ёмкость с алкоголем ещё до обеда.
Дворец Уэйнов... Внушал. Иначе не скажешь. Было в нём что-то и от итальянских палаццо эпохи Возрождения, и от классического британского стиля, и чёрт знает что от чёрт знает чего. Богатые люди, могут себе позволить. К сожалению, возможность увидеть этот шедевр архитектуры представится в другой раз - чета Уэйнов находилась в больнице, куда детективы и направились.
- ...После этого, нас завели в стеклянную камеру и привязали к стоящим там стульям. Девочка, которая сопровождала Брюса, не выдержала и впала в истерику. Шоу достал пистолет, вырубил её рукояткой и начал свой монолог. Будто киношный злодей какой, честное слово. Не помню слова этого негодяя в точности, но там затрагивались темы мести, задетой гордости, Шоу что-то говорил о своей дочери. - Марта Уэйн погладила руку своего супруга, который находился в глубоком медикаментозном сне. - Возможно, Томас скажет об этом больше.
- Конечно, госпожа Уэйн, как только ваш муж будет в состоянии давать показания, мы узнаем всё возможное. Продолжайте.
Женщина кивнула и удобнее устроилась в больничном кресле.
- В какой-то момент, не могу сказать какой именно, в туннеле раздались крики и выстрелы. Мгновением позже мы все почувствовали сильный толчок. Или порыв ветра, не разберу. Несколько вагонов метро с жутким скрипом разорвало на части, остальные будто притянулись друг ко другу. Снова выстрелы и крики, а потом...
Женщина охнула и схватилась за сердце. Медсестра, что стояла рядом, немедленно крикнула доктора, растолкала детективов и начала переворачивать тумбочку в поиске какого-то лекарства. Прибежал врач, бросил несколько слов и начал слушать сердечный ритм больной стетоскопом. Через несколько минут, услышав негромкий приказ Марты Уэйн, медработники угомонились и вернулись к своим делам.
- Госпожа Уэйн, если вы не в состоянии давать показания, мы приедем позже, - сказал Гордон. - Только выставим охрану.
- Не стоит, Джеймс, не стоит. Это врачи параноят. Сбылся их худший кошмар - владельцы больницы нагрянули, а простыни в вип-палате не золотые. Позорище, чеки в следующий раз придут тоньше, бу-бу-бу... "А если с ними что-то случится, вам одна дорога - в петлю!", - Марта попробовала спародировать голос другого человека. - Вот и прибегают, слыша каждый чих. Я в порядке и хочу продолжить.