Аннотация: Вы просили писать меня почаще, чаще, чем я думаю; чаще, чем дышу и пью; чаще, чем могу жить.
"К Н.В. Богословскому
Я сидел во внутреннем дворе своего училища, поодаль от всех. Впереди было около пяти часов сущего безделья, самого могучего и страшного. Я чахну, когда остаюсь наедине со своими тревогами, мыслями и образами.
Я рассматривал очень странное дерево перед собой. Листья его были редкими, но очень красивыми. Они были насыщенны зелёным цветом также сильно, как наливаются кровью девичьи губы, когда те чувствуют рядом своего любимого человека. Это дерево очень выделялось на фоне других, что стояли в нескольких метрах от него.
Была осень, самое её начало. Только вчера было лето, очень тяжелое и грустное, как и любое другое мое лето. Все потому, что друзей я не имею, во всяком случае таких, которых вижу каждый день, с кем веду хоть какую-нибудь беседу. И пусть я человек не самый разговорчивый, ибо всякий разговор оцениваю как нечто интересное и для меня важное, но если таким не нахожу - то и вовсе молчу. Мое молчание отталкивает людей, ибо разговор, самое простое, что людям было дано от бога, я не могу использовать по ряду причин. Я писал вам, Николай Васильевич, о своем недуге, вы советовали мне через силу и некоторую боль все равно говорить с людьми, но мне это никак не удается. Для меня это - как человеку без рук поднимать тяжесть, и вы будете правы, если скажете, что я должен их поднимать ногами, вторым даром божьим людям. Ходить и говорить - лучшее, что могут делать люди.
Тем не менее разговора у меня не выходит. Я не хочу говорить с людьми, ибо запинаюсь, теряюсь и не понимаю, что они хотят от меня разговором. Я человек бесконечно тяжёлых мыслей, и хочу только о них говорить, а не об отвлечённых темах, кои людям присущи также, как и их пальцы.
С другой стороны, я с радостью выслушаю любого, кто со мной захочет поговорить. Мне нравится слушать людей, но нет тех, кто знает о моем пристрастии выслушивать чужую боль. Вы знаете, кажется, если бы я вел переписку или даже лично общался с Ахматовой, мы бы очень долго дружили. Ее стихи задевают меня не своей поэзией, но той болью, которую она хочет оставить в них. Я это вижу, чувствую и понимаю.
Вы просили чаще писать вам, но я часто оказываюсь без сил встать с кровати. Поначалу меня сражает безделье в училище, после, дома, я ничего не хочу, и мне очень одиноко. Да, именно одиноко. Люди моих молодых лет обычно полны сил, у них много знакомств и вместе с этим общения, и редко те жалуются на одиночество. Но, так или иначе, каждую ночь мне не удаётся сдержать слез, ибо это единственное, что есть у меня против одиночества. Я думаю, когда человек подолгу не находит выхода из своих потребностей, он превращается в стаю крыс, которые остались наедине друг с другом внутри черепной коробки.
Известно, что одна из крыс победит, и станет крысиным душителем, смерчем, что до конца жизни будет уничтожать себе подобных. С мыслями у человека происходят похожие вещи, и мне страшно это осознавать. Когда мысли выбирают себе короля, он, не зная жалости, губит своего отца - сознание. Тогда все идет крахом.
С первым своим вздохом я был рождён таким, какой я есть к двадцати годам. Страдающий от безделья в училище, от одиночества внутри себя и от бесконечных мыслей, что ждут, когда к ним явится палач. Мне страшно это признавать, но я больше не могу скрывать, что стал подумывать о своей кончине. Я все чаще, вместо ответа на вопрос "Как дела?" готов ответить данным письмом, или похожим: "Хуже не было никогда".
Я болен симбиозом писательского, как писал Чехов, зуда, и способностью генерировать самострадания. Разве получится из меня писатель? Не знаю. Я пишу не от острой нехватки денег, или других материальных благ, вовсе нет! Мне страстно не хватает людей в моей жизни, я утопаю в океане безделья и захлебываюсь. Никто мне не поможет. Мне не хватает Себя, своих идей, наполнения внутренних пустот. И вы, быть может, правы, раз стоит такие письма публиковать, изменив ваше имя.
Быть может, такие "письма к психотерапевту" и будут кому-то нужны, кого-то они заденут также, как меня стихи Анны Ахматовой. И жаль мне только, что вас, Николай Васильевич, - не существует".