Иванов Иван Iwbi : другие произведения.

Бурное море, полное обломков кораблекрушения. Глава 12 (часть). "И губы пересохли..."

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    А его Егора, маленького, красивого, самого лучшего на свете мальчика никогда не будет среди этих замечательных детей. Потому что он, Сева, не решится взять мобильник и сохранить красоту своего любимого. И не потому, что нет рук нажать на кнопку, и не потому, что он, Сева, не понимает всю трагичность не сохранения данной ему для созерцания хрупкой, стремительно ускользающей мальчишеской красоты. А потому лишь, что в мире слишком много безумных, готовых растерзать фотографа за его рискованную работу на предстоящую вечность. А у самого Севы не хватит отваги пройти сквозь строй экзекуторов со шпицрутенами и подвергнуть такому же риску мальчика, которым он безумно дорожит.
  Пока они отсутствовали, на одном из самых крупных мировых фотохостингов появился альбом "Sleeping boys". Этот альбом появлялся регулярно, он был одним из самых популярных в мире. И когда автора аккаунта за многократное размещение подобного наконец вычисляли и нейтрализовывали цепные псы мировой жандармерии - модераторы сайтов, появлялся новый фанат, и альбомы эти почти никогда не исчезали из культурного информационного пространства сети.
  За несколько часов доступности альбома количество его просмотров приблизилось к двум миллионам, Лайков было несколько тысяч.
  Сева подумал, что интересно было бы увидеть, сколько раз за это же время заглянули в материалы фискальных надзорных организаций и цинично попирающих свободу информации спецслужб и сколько дизлайков было получено под фотографиями депутатов-мизантропов и сенаторов-церберов.
  Не запретный плод был сладок, а красота замечаема. Людей невозможно было обмануть.
  Мир реагировал многомиллионной активностью на прекрасное и игнорированием - на безобразное.
  Сева просматривал альбом и думал о том, что эти мальчики будут всегда: и через пятьсот лет, и через тысячу, - как работы мастеров Возрождения, идущие сквозь века, не старея и не исчезая. А его Егора, маленького, красивого, самого лучшего на свете мальчика никогда не будет среди этих замечательных детей. Потому что он, Сева, не решится взять мобильник и сохранить красоту своего любимого. И не потому, что нет рук нажать на кнопку, и не потому, что он, Сева, не понимает всю трагичность не сохранения данной ему для созерцания хрупкой, стремительно ускользающей мальчишеской красоты. А потому лишь, что в мире слишком много безумных, готовых растерзать фотографа за его рискованную работу на предстоящую вечность. А у самого Севы не хватит отваги пройти сквозь строй экзекуторов со шпицрутенами и подвергнуть такому же риску мальчика, которым он безумно дорожит.
  Благодаря таким храбрецам, как ЛузГа, Зверозуб, КДВ, вопреки всей невозможности и рискованности сохранения красоты своего времени в условиях лютующего средневековья, мир будущего сможет любоваться красотой и русских детей, вырванной из хищных лап вандалов всяких мастей, тайно сохранённой, как всегда во времена безрассудной реакции сберегались уничтожаемые ценности культуры и истории.
  Сева пробежался по комментариям.
  "Tired and cute".
  "Красавчики!"
  "Tender boys who make me happy!"
  Из России поступали и более грубые реплики:
  "Горите в аду, уроды!" - писал кто-то, очевидно замученный собственными пороками и старающийся списать их на других. В тоне его слышались ядовитые брызги гнева, гордыни, безуспешно подавляемой похоти, зависти, с которыми он не мог справиться внутри себя, и не собирался справляться и раскаиваться до самой смерти, предпочитая винить других.
  И снова с любовью:
  "Perfect age".
  "Ich liebe es ihn anzuschauen".
  "Den habe schon oft gesehen aber nie nackt. Der sieht wirklich gut aus".
  Кто-то уточнял:
  "I admire these boys. Is this the work of Luzga?"
  "Yea. Luzga is perfect!" - отвечали ему.
  "The maker of these pics is arrested in Russia", - написал кто-то из Голландии.
  И опять:
  "Amazing tanlines".
  "Very beautiful boy, Looks like he's been having a hard night. Love his briefs".
  "I"d be happy to help him out with whatever is tenting his undies before he gets out of bed".
  "It is the nature and part of a boy's development!"
  "I wonder what he is dreaming about".
  "I remember when I was 12, being the early bloomer that I was, my erections would show like that giving the signs of puberty".
  "Que delícia de pacote!"
  "The full album is amazing".
  "Thank you for an awesome album ... I luv sleeping bois".
  "Ahhh just like my son, when his wet the bed he comes to my room and ask if he can come in my bed. But i always have to clean him first, and change his briefs", - делились своим опытом из Америки.
  "Würde ihn gerne mal richtig durch Rubeln. So ein Süßer Junge".
  И снова:
  "Beautiful album. Thanks for sharing".
  "Il est adorable".
  "Perfect album! Thanks bro!"
  "All boys should be allowed to enjoy their nudity together", - написал автор из Швеции.
  В книге Карла Томаса о дружбе Майкла Джексона с мальчиками упоминалось, что в Швеции родители оставляют своих маленьких сыновей с хорошо знакомыми мальчиками-любовниками, и мальчики охотно идут на взаимные ласки. И не только с ровесниками, но и со взрослыми мужчинами, отмечая заботливую доброту таких отношений и мечтая об их повторении.
  Как только мга лицемерия, притворства, лжи рассеивается, тут же со всей очевидностью проступает то, что понятно и известно каждому и без подсказки.
  Nice album
  Perfect pics! Thanks
  Well, thanks bro
  I like this little boy
  Sehr schöne Jungs
  He is absolutely gorgeous
  C'est vraiment mignon
  Oui, c"est vrai et c"est beau à voir
  Nice
  Beautiful
  Mmmm
  Wow
  Здесь был представлен весь мир, каждый его уголок. Английский, русский, португальский и испанский, немецкий, французский, турецкий языки.
  Из Азии в основном старались писать по-английски: арабская вязь и иероглифы проскакивали редко. Европейцы не стыдились своих языков. Да и с законами в Европе было получше, чем на Востоке, люди менее опасались пострадать, откровенно высказываясь на темы, табуированные в других местах. Наиболее раскованно реагировала на фотографии Латинская Америка, позволяя себе то, что из России могло показаться сальностями или скабрёзностью. Но при беспристрастной оценке эти реплики выглядели скорее нежными и мило игривыми, чем пошлыми:
  "Ca donne envie de caresser ce ptit corps si doux".
  "Qué delicia oler ese culito, y después lamerlo".
  Сева вспомнил, что возраст согласия для мальчиков в Мексике составляет двенадцать лет. И за полвека, пока Россия, убеждающая своих детей, что секса в природе не существует, усыхала вдвое, население Мексики выросло в четыре раза и в ближайшие годы Мексика уверенно врывалась в первую десятку стран мира по населению, без сожаления выпихивая во вторую десятку вымирающую от запретов Россию. И если бы не стоящие ближе к природе среднеазиатские мигранты, успешно оплодотворяющие двенадцатилетних русских девочек, а заодно и стимулирующие русских мальчиков к более активному развитию, возможно, это бы случилось и раньше.
  У фотографов есть писаное правило: если ты видишь кадр, ты его должен зафиксировать. Через мгновение этого кадра уже не будет. Его не будет больше никогда. И если в твоё поле зрения попало что-то реально интересное, ты должен отстраниться от всего остального и нужный кадр получить. Всё остальное второстепенно по отношению к этому. Когда самое важное не будет фиксироваться по причинам, не имеющим отношения к искусству, по прихоти сиюминутного закона и цензуры, искусство потеряет смысл. Профессия фотографа-документалиста вообще является одной из высокорискованных: на войне, будь то батальное побоище или тайные интриги по уничтожению одними представителями общества других его представителей, фотокорреспондентов убивают первыми, потому что они фиксируют правду жизни, которую кому-то хотелось бы скрыть.
  Сева знал, что он не сохранит ничего. Будет сокрушаться, ломать руки, но идти и идти по жизни, будто гонимое ветром перекати-поле, теряя всё, что жизнь могла бы ему дать.
  Возможно, это была не просто профнепригодность его как фотографа-репортёра, не просто профессиональная несостоятельность. Возможно, это был знак несостоятельности человеческой: прожить жизнь, упустив все возможности, которые она предоставляет.
  ЛузГа понимал, если и не совсем разумом, то, по меньшей мере, безупречной интуицией, что, если не сохранит этот миг красоты, другого такого мига не только у него самого - ни у кого больше не будет. Жизнь лично ему дала материал, и только он отвечал перед будущим за сохранность этих мгновений реальности. Спрашивать разрешения было не у кого, ждать чьего-то милостивого дозволения - некогда, надо было успеть. И он фотографировал. Заходил в спальни спящих, откинув одеяла, мальчиков и фиксировал всю их неосознаваемую милую естественность, иногда слегка корректируя кадр для большей достоверности: безмятежную красоту мальчишеских лиц, приоткрытых ртов, нежные изгибы ресниц и бровей, трогательно торчащие лопатки, свободно раскинутые руки и застывшие в отдыхе длинные мальчишеские бёдра, розовые стопы и обтянутые тонкими плавками крепкие ягодицы. Руки, тянущиеся под резинки трусов, нечаянно подмоченных, встопорщенных милой детской ночной эрекцией. Большие пальцы, слегка посасываемые во сне. Энциклопедия мальчишества в самом красивом и невинном виде. Всё, кем были мальчики, было зафиксировано в этих фотографиях.
  Константина Дазиденко посадили на много лет в тюрьму за эти работы. Фотографии мгновенно разлетелись по всему свету, бережно хранились и передавались друг другу миллионами людей, рискующих тоже оказаться за решёткой за хранение запрещённого материала. Но люди с риском для собственной свободы и репутации берегли своё достояние, как в любые времена реакции и репрессий тайком сберегалось самое ценное. Только благодаря фотохудожнику, похитившему у вечности эти эфемерные мгновения прекрасного, и миллионам людей, прятавшим сокровища от враждебных глаз, было сохранено, сбережено то, чем тысячи лет будет любоваться человечество. Эти растерянные от неожиданно навалившейся всемирной популярности дети, эти напуганные скандалом родители в своей сиюминутной тревоге не сумели понять, что их обаяние, обаяние их детей, благодаря сделанной художником работе, стало навсегда достоянием человеческой культуры.
  Кто-то кистью, кто-то мыслью измерял фарватер Леты. Кто-то честью, кто-то жизнью расплатился за сюжеты...
  Запреты однажды кончатся: любые запреты рано или поздно отменяются. У всех детей, как само собой разумеющееся, будут прекрасные фотографии их нежного детства. Но Егора, маленького, красивого мальчика, может быть, больше, чем кто-либо другой заслуживающего места в мировом пантеоне Адонисов и Гиацинтов, среди них уже никогда не будет. В Античности не существовало технологии фотографии, и красоту лучших своих мальчиков художники древности старались сохранить хотя бы в скульптурах и гравюрах. В наше время фотография существует. Но как и любой технологический прорыв, она сопровождается нездоровым возбуждением церберов-цензоров, готовых уничтожать всё, что становится возможным благодаря технологическим прорывам.
  Всё будет. Только Егора не будет. И тогда не поможет стискивание кулаков и запоздалое проклятье убийцам: "Сволочи! Сволочи!!!" Красота ими уже убита, её не возродить никакими усилиями. Её больше нет.
  Nevermor. Forever.
  Не сейчас, значит, никогда.
  Любовь Севы и красота Егора могли бы сохраниться на века, как история Ромео и Джульетты, как живописные мальчики Ренессанса, Если бы у Севы хватило смелости написать книгу о своей любви к Егору. Но и на это решимости Севы не хватило. Впрочем, в Библии сказано, что нет ничего такого скрытого, что не стало бы явным. И, может быть, повесть эта когда-нибудь окажется написанной. В другие времена, когда красота и любовь будут заслуженно оцениваться и возвышаться, а не втаптываться в грязь врагами любви и красоты, сторонниками вечной войны, уродства и ненависти.
  Наступят времена, когда полюбить, приласкать мальчика станет делом чести для мужчины, да и для мальчика тоже.
  Ребёнок двадцать второго века придёт к матери и скажет: "Мне нужно написать реферат про писателя Всеволода Ивановича Маркова и его мальчика Егора Белова. Я не могу найти ни одной их фотографии. Поможешь?" И мать ответит с горьким вздохом, будто речь идёт о людях, уничтоженных фашистами в газовой камере: "К сожалению, нет ни одной их фотографии". - "Почему?" - с недоверием спросит ребёнок. - "Помнишь, мы с тобой изучали Средние века? Это ведь не сказка и не чья-то выдумка. Так было на самом деле. В те времена, когда на свете жили Всеволод Иванович Марков и его любимый мальчик Егор Белов, на земле господствовали законы, по которым фотографировать людей было запрещено. Это считалось таким же тяжким преступлением, как за 500 лет до того утверждать, что Земля крутится вокруг Солнца. Фотографией человека считалось изображение его одежды, из которой самое большее могли торчать голова человека и его руки. Остальное должно было быть невидимо. Того, кто нарушал запрет, сажали в тюрьму, и там его мучили, а потом убивали.
  "Они что, были больными на голову?" - спросит озадаченный ребёнок. И родитель с сожалением ответит: "Да, они были очень тяжело больны, только не хотели признавать этого факта". "Какие счастье, что мы живём в наше время!" - скажет ребёнок и легко вздохнёт. И побежит на улицу нагой, резвиться со своими друзьями, такими же, какой он есть - сам, а не его одежда, обувь или головной убор и прочие хиджабы и паранджи.
  
  Сева зажёг верхний свет и уселся на кровать, рядом с Егором. После всего, что случилось между ними, у Севы появилась острая потребность полюбоваться мальчиком, рассмотреть его подробно. Сфотографировать его в свою память, раз уж для вечности сберечь не получится.
  Егор был таким же sleeping boy-ем, одним из них, плотью от плоти. На подсвеченных загаром смуглых щеках его желтела россыпь веснушек, которых раньше Сева не замечал. Ссадина на плече уже зажила, лишь более светлое розовое пятнышко на месте отвалившейся корки напоминало о той истории, так напугавшей, а потом давшей Севе лучшее из того, что случалось в его жизни. Чуть впалый аккуратный мальчишеский живот, милые края рёбрышек. Тёмные пятнышки сосков. Призрак сброшенных шорт, белой фотографической тенью впечатавшийся между тэнлайнами на засвеченных солнцем животе и бёдрах. Сева остановил свой взгляд на том, что невольно задевало в темноте его подбородок, когда он вылизывал живот мальчика. Чем мальчик в пылу объятий самозабвенно прижимался к нему.
  (Крепче прижмись ко мне, милый Соловушка, не то ночь придет раньше, чем забелеет роза! Ещё крепче! Иначе не видать нам повести о Севе Маркове и Звёздном капитане Розе, повести, печальнее которой едва ли есть какая на свете. Уже отгорает багровая вечерняя заря над атомной электростанцией в Дандженессе, уже птицы уложили своих птенцов спать и поют им последние колыбельные песни, уже Луна - эта прима передвижного небесного театра - прихорашивается, готовая ступить на подмостки надвигающегося сумрака. А белой крови, что призвана освещать тьму мальчиков, нами с тобой пролито ещё так мало для того, чтобы книга о радуге ночью заиграла всеми красками природы).
  Так вот что означают белые розы, лишённые жалящих шипов, цветы, украшающие человеческий праздник лишь на несколько дней, на один эфемерный сезон, а потом исчезающие из жизни уже навсегда. Об этом нужно было догадаться раньше. Красная роза издревле олицетворяла женский орган страсти. Девочек одевают в розовые одежды, мальчиков - в голубые. Red. Blue. У каждого пола свой цвет, определённый природой. БЛ - это и есть белый, пересекший всю Европу от края до края. Цвет неба, тот самый цвет, что символизирует состоявшуюся мальчишескую самореализацию.
  Торчащий на аккуратном стебельке едва раскрытый бутон, белый, незагорелый, потому что он всегда упрятан от сторонних глаз. Вечно ховать его - и никак не иначе. "От слова "совать" происходит слово "суй", - объяснял поэт Василий Жуковский юному цесаревичу...
  Наверное, снилось Егору что-то сладкое, "вкуснее всех тортов и конфет".
   И юный белый бутон его вытягивался на своём стебельке, на глазах Севы раскрываясь навстречу желанной мальчиком, теперь уже навсегда познанной им ласке.
  "Я хотел достать белую розу. И я её достал".
  - Ты достал белую розу, мой малыш... - шептал Сева, и губы его сводило от нежности. - Моё маленькое, сладкое Горюшко. My little one. Мой мальчик, Бельчонок. Мой Маленький Принц. Little one, I love you! Надеюсь, ты понимаешь, о чём я. По-русски я не решусь этого произнести...
  "...Angel wings.
  The boys are the angels of the earth!
  Some boys are angels, some boys are devils... Sometimes, angel and devil are in the same boy...
  When the angel and the devil is a magical boy..."
  Сева выключил свет и лёг под тёплый бок Егора. Дотронуться до мальчика он не решился. Ласкать человека, который не чувствует твоё присутствие рядом, это как нянчиться с собственным больным одиночеством. Ещё хуже, потому что человек рядом, не знает, что ты тайком наслаждаешься близостью с ним, пользуясь его неведением.
  Егора, как человека, с которым можно делать самое главное, снова не было. Он был где-то далеко, в мире сновидений. В той далёкой стране с названием Неверленд, где способно реализовываться невозможное, даря человеку покой и умиротворение, которых он лишён в реальной жизни.
  И сейчас, когда Егор спал и Сева снова остался наедине с собой, как многие годы в нём предательски заныло, медленно разгораясь, знакомое, застарелое, досадное чувство внутренней опустошённости.
  The maker of these pics is arrested in Russia...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"