Каждый год в этот день Тимофей Федосьевич напивался до потери сознания.
Так-то он вообще не пил. Никогда. Только раз в год.
А в этот день пил. В полном одиночестве, запершись в своей усадьбе. Еще бы. Герою социалистического труда, председателю колхоза-миллионника невместно на людях пьяным появляться. Тут же стукнут по партийной линии - начнется разбирательство. И что тогда? Может и всплыть...
А не пить - нельзя. Слишком страшно сидеть в темноте и слышать эти шаги. И ветки черемухи по стеклу скребут, скребут... И половицы на чердаке скрипят...
Сорок лет прошло, а вот с каждым годом все ярче и ярче воспоминания. Остальное уже как в тумане. Тот же день...
На кухне вдруг что-то грохнуло. Тимофей Федосьевич замер. Страх ледяной струйкой обжег спину. Сердце пропустило такт. На лбу выступила испарина. Он силой заставил себя обернуться - шея закаменела. У дверного проема на кузню сидел кот и тщательно вылизывал обсметаненую лапу, делая вид, что он тут не причем. Хозяин, матюгнувшись, киданул в кота ножом. Конечно, не попал. Серая скотина молнией метнулась к форточке и сиганула в темноту сентябрьской ночи.
-Тварь... - буркнул Тимофей Федосьевич. И побрел на кухню. Так и есть. Разбил, сволочь банку. На полу белая клякса сверкала стеклянными осколками. Гад, гад... Утренняя сметанка была, свежая... Надо Матрене завтра сказать, чтоб убралась тут.
Тимофей Федосьевич, осторожно обходя осколки, подошел к новомодному холодильнику "Свияга" и достал замороженную до инея еще одну бутылку водки. Одной не хватило - председатель мужик был крепкий. Раньше, когда он еще простым счетоводом был, мог всех мужиков в селе перепить. Война научила...
Потом вернулся в комнату. Поставил бутылку на стол. Включил телевизор. "Международная панорама" должна была начаться. Обернулся. Кот на столе жрал грудинку.
-Ах ты, ссука!! - бросился Тимофей Федосьевич к столу. Кот неожиданно зашипел на хозяина, схватил кусок мяска и снова ловко вспрыгнул на форточку, урча от возбуждения. Председатель смачно харкнул ему вслед. Опять не попал. Плевок стекал по стеклу. Председатель форточку захлопнул, отрезав ворюге возможность еще одного преступления. Пока он воевал со скотиной, телевизор нагрелся и Генрих Боровик стал рассказывать о судьбах негров в далекой Америке. Тимофей Федосьевич с грустью стал разглядывать небоскребы. Если бы тогда все случилось по другому, ах, если бы он чуть раньше...
Бам! Удар в стекло прервал его полу-мечты, полу-воспоминания.
Председатель опять вздрогнул, схватил нож со стола и...
На подоконнике сидел кот и жалобно разевал пасть в окно. Мяукал, наверное - за Боровиком не было слышно. Серая тварь не разглядел, что форточка закрыта и врезался со всей дури в стекло.
Сердце опять засбоило. Председатель налил пол-стакана ледяной водки, хлобыстнул ее, закусил маленьким огурчиком, завернутым в шмат ветчины и сел обратно в кресло.
В Германии же, в это время, Гельмут Коль сменил Гельмута Шредера.
Внезапно захотелось анчоусов, в просторечии кильки. Только не обычной кильки. А вот такой как тогда, с лимоном и маслинами...
-Да пусти ты животину в дом. И накорми как следует. Тогда и воровать не будет, - раздался насмешливый голос за спиной.
Тимофей Федосьевич опять вздрогнул. Потом обернулся. Перед ним...
-Что стоишь, как соляной столб? За стол хоть пригласи! - перед председателем стоял молодой мужик в обмундировании начала войны. Той войны...
-И не надо креститься! Ты же коммунист! Коммунистам не положено в Господа веровать! - ухмыльнулся мужик и сел, без приглашения, за стол, поставив, громыхнувшую о пол трехлинеку в угол.
Глядя на него сел и трясущийся, бледный Тимофей Федосьевич.
-Тимка, помнишь, как мы в лагере луковицу в кухонных отбросах нашли?
Тимофей Федосьевич кивнул.
-Потом отщипывали по кусочку и ели. Помнишь?
Кивок.
-Потом еще живот крутило... Но это не от луковки. Я думаю от буряка сырого. Ты как думаешь?
Плечи приподнялись-опустились.
-Да не бойся ты, Тим! Простил я тебя! Давно уже!
-Сень... - вдруг сказал Тимофей. - Сень...
-Ты мне вот одно скажи, Тимофей...
-Сень...
-Да не сенькай ты! Я уж шестьдесят лет как Арсений! - гость навалился на стол. - На вопрос отвечай!
-К-какой... - почти прошептал посеревший Тимофей Федосьевич.
-Как ты смог? Мне просто интересно - вот как ты смог, друг?
Тимофей замолчал, уткнувшись взглядом в розовую ветчинку.
-Ну?
-Жрать хотелось, - глухо ответил председатель, не поднимая глаз. - Жрать и жить.
-Это понятно, а...
-А потом они говорят - что бы доказать преданность рейху и фюреру, надо расстрелять коммунистов и евреев! - страшным шепотом закричал председатель. - Но я мимо, мимо целился! Вот тебе крест!
-Что твоему кресту цена... - горько ответил Арсений. - Все вы... Мимо целились. Небось, когда деревни в Белоруссии жгли - тоже бензин мимо лил? И спички тушил? Эх, Тимка, Тимка... Друг мой последний...
-Знаешь?
-Знаю. Там... - снова ткнул пальцем в потолок Арсений. - Там все знают. Не обманешь.
По щекам Тимофея вдруг потекли слезы.
Арсений разглядывал беззвучно плачущего мужика. Крепкого, шестидесятилетнего мужика крестьянской породы. Председателя колхоза. Крепкого хозяйственника. Героя и орденоносца.
Предателя Родины.
-Матрену так и не охомутал? А пошто? - внезапно переменил тему разговора Арсений.
-Ты ж знаешь...
-Знаю.
-Что тогда?
-Что в душе твоей, вот что не знаю, мил человек, - усмехнулся гость.
-Ждет тебя. Я уж к ней и так, и эдак. А она все ждет и ждет. Говорит, вдруг в госпитале лежишь. А я ей - сорок лет, какой госпиталь? А она все ждет.
Арсений кивнул:
-К ней пойду сейчас. Расскажу что да как... Это уж я ее жду.
-Там? - шмыгнул носом Тимофей.
-Там.
-Расскажешь?
-Что?
-Про меня... - опять опустил голову председатель.
-Зачем? Мне до тебя дела нет. Я и заглянул-то на часок. Посмотреть как ты живешь. Хорошо, гляжу. Даже телевизор цветной, холодильник...
-Все честно, Сень! Ей-богу, честно! Мы ж рекордсмены, коровы по тридцать литров и никаких приписок, вот те кр... - осекся председатель-орденоносец, наткнувшись на насмешливый взгляд Арсения.
-Молодец, Тимка, молодец... Искупил, так сказать... Крест-то железный припрятал?
Тимофей покачал головой:
-Вместе с формой выкинул в Одер. Что ты, нельзя такие вещи с собой носить было...
-А полосатку концлагерную?
-Он все равно бы помер, Сень! Доходягой же был уже! Да ты ж помнишь их! Ну я чуть помог, какая разница-то??
-Большая, Тимофей, большая... А дальше что?
-А что? Номер вон на руке выколот был еще тогда, в шталаге... Да ты ж знаешь все!
-Знаю... Ну, с тобой хорошо, а без тебя лучше! - встал гость со стула. Поправил гимнастерку, надел скатку, нацепил каску, взял винтовку... - Пора!
-Туда? - показал глазами на потолок Тимофей.
-Нет. Сначала к Матрене. Посмотреть охота, как она там.
-Я провожу?
-Не надо, Тимофей. Я сам.
Солдат поднялся, и пошел к выходу, неловко задев прикладом винтовки стол. Хлопнула дверь.
Тимофей Федосьевич остался в тяжелой тишине. Несколько минут он сидел обвисшим мешком на стуле. Потом вскочил, схватив нож со стола. Живо метнулся в другую комнату. Нащупал потаенную половицу в полу. Поковырялся в щели ножом. Из дыры достал сверток. Развернул тряпицу... "Расскажет. Ей-Богу, расскажет!"
Погладил "Железный Крест". Достал "Вальтер". Передернул. Тяжело зашагал к выходу...
...Утром связанного председателя колхоза "Ленинский путь" увезли на колхозной машине в район.
Суда не было. Слухи ходили, что Мальцева Тимофея Федосьевича лечить увезли. Нервное, то бишь, переутомление. Застрелил ночью солдатку Матрену. Нашли утром, когда он - чирк, чирк - пулю в лоб не мог пустить...