Без тебя - экспансивной, твердой, с несколько фанатичным взглядом, всегда прекрасно знающей, чего хочешь, всегда причудливо одетой в песочно-желтые тона. Без тебя, которой так к лицу было золото. Ты умела его носить.
Теперь только осень справляет тризну по тебе. Не печалься, твоя могила усыпана золотом, листьями золотыми, огненными, яркими; ты же любила яркие цвета. Тебе бы принести алмазы на могилу, вместо роз, было бы самое то. Ты так любила розы, так любила… А я не знал, любить или бояться тебя.
Моя судьба, мой злой рок, почему ты всегда отнимаешь и разрушаешь то, что я успеваю построить? Мои дома - из тумана и льда, я никогда не знал иного, я всегда ошибался, я брел во мраке и тумане всегда, сколько я себя помню. Только один раз Бог был милосерден ко мне - ты встретилась мне именно тогда, когда я впервые попробовал наркотик. Ты заканчивала экономический факультет и неизвестно как оказалась на вечеринке философского… Ты не удивилась ничему. Просто когда я был на грани моральной ломки, ты подошла и уверенно ударила меня по лицу узкой рукой. Сколько раз потом я целовал эту руку, как же благодарен я был тебе и буду, хоть теперь и благодарить-то некого…
Ты навсегда останешься в памяти моей. Ты была сильной. Ты была, а меня не было и в этом вся разница. Теперь тебя нету - и что же, значит, ныне я есть, - такой ценой?!
Впрочем, ты не производила впечатления человека, способного тешиться иллюзиями. Ты любила, когда все просто и ясно. Наверное, нас сближало то, что я не знал, как смогу быть без тебя, не знал, смогу ли я хоть когда-нибудь нарушить твои безмолвные приказы - приказы твоих серых глаз. Как же я любил тебя! А ты ни разу не пользовалась ни косметикой, ни бигудями, ни лаком для ногтей, ты поговаривала в полушутку, что родилась с мужской душой и невовремя в ней потерялась. Это я был безволен, как механическая маленькая игрушечка в твоих руках. Впрочем, ты и игрушки не любила. Зачем же ты тогда была со мной?
Я не верил в возможность того, что ты полюбишь меня. Я знал, что ты играешь мною. Или - или не играешь, или просто чуть разнообразила свою жизнь. Ты никогда не делила со мною куска хлеба, хоть и считала не зазорным делить ложе с безумным фантазером, мечтателем, любившим выпить. Хотя - все полтора года, что мы провели вместе, я почти не пил. Ты бы не позволила, ты очень не любила подобного рода вещей.
А теперь тебя оплакивает осень. И я, призрак, осенний странник, мечтатель, ставший аскетом, звездная тень, мара, привидение замка Иф. Кто я? Я умел рисовать, я писал стихи временами, плохие стихи, ни один журнал не брался их напечатать, а ты смеялась надо мной и дарила мне поцелуй - между делом. Как же я был счастлив, я надеялся, что даже у смерти моей будут твои волосы и слова. Тебе я обязан тем, что остался на той грани, за которой взрывается рай и ты властен запретить себе быть.
Есть право любить великих. А ты - ты заканчивала аспирантуру, ты работала, ты не отказывалась от денег, присылаемых тебе родителями, ты снимала дорогую квартиру в центре города, три комнаты - как раз удобное тебе помещение, на меньшее бы ты не согласилась. Ты всегда осуществляла то, что задумала, укладываясь минута в минуту в запланированный срок. Ты никогда не делала ошибок в расчетах, ты никогда не меняла своих мнений. Как же я завидовал твоей цельности. Мы даже курили по-разному. Все твои движения были выверены. Ты за минуту укладывала волосы на затылке в изящный узел, за пять минут заканчивала официальный туалет, брала сумочку и уходила. Работать и учиться, никуда больше, кажется, ты не нуждалась ни в чем ином. А я оставался дома, сидел за компьютером, заканчивая переводы и веб-дизайны, это мне всегда удавалось - и никогда не читал тебе своих стихов.
Я не забуду тебя никогда. Знаешь, трудно быть улыбкой без кота, котом без улыбки - чуть-чуть полегче; я побывал в обоих этих качествах. Я всегда мог только восхищаться тобой, даже тогда, когда любовью мы занимались в "миссионерской" позе. Ты - неколебимая, спокойная, торжествующая. Наверное, если бы когда-нибудь мне довелось увидеть тебя плачущей, весь мир бы рухнул. Так не бывает. Это то, чего не может быть, потому что этого не может быть.
А, может быть, может быть все и я просто цепляюсь за догмы, чтобы не сойти с ума? Я познал предел сумасшествия, он пьянящ, он светел, в нем вечная радуга, в нем всегда цветут цветы. В нем счастливы все, и я в том числе. Я, всегда ошибающийся, безвольный лебеденок, как же мне себя жаль, на самом-то деле. Я никогда не знал вкуса правды, я всегда лгал, каждым своим жестом лгал, даже если стремился быть чудом искренности, даже если это почти получалось у меня.
Плохо мне, свет мой…
Осень пьянит, осень сводит меня с ума. Снова. Теперь уже не за кого держаться, не для кого жить - теперь тебя нет, и все пойдет по-старому. Я, наверное, вспомню горечь видений под ЛСД, вспомню, как облака тогда были лилово-розоватыми, а небо - серебряным, вспомню дождь, проперченный кристаллами соли, вспомню черепа, по которым я шел в своих снах, вспомню гнилостные усмешки зверей, которые в этих же снах собирались под конец меня растерзать… я всегда просыпался один, мне было страшно, я благословлял бога, что отключен за неуплату мой телефон, иначе я кому-нибудь звонил бы. Мой соленый дождь наяву, морось, туман, мороки ветра, я болен, болен, мне пора идти к психоневропатологу и записываться на прием, но я слишком дорожу собою, слишком боюсь меняться, я не сделаю этого никогда.
Осень, осень, осень… ты вышла из дому поздно вечером, ты собиралась всего лишь пройти до круглосуточного ларька за шоколадным коклейлем, - почему тебя ударили ножом эти пьяные уроды?! Я не могу даже отомстить, они арестованы, они будут заключены в тюрьму надолго, не на один год. Я не смогу отомстить за тебя, моя королева, я не смогу, я не мог никогда, я ничего не мог!.. Страшно мне, страшно, я бледнею, сидя перед зеркалом, я снова один, я вернулся к себе домой и мне остались только долги по квартплате - я же полтора года не жил там и не платил ничего…
Дом неухоженный, неуютный, я отвык от тебя. Хотелось бы иметь знакомых хиппи, которых я мог бы пригласить к себе пожить - им всегда негде, они согласятся на все! - чтобы они этот дом сделали живым, чтобы они огласили его шутками, смехом, гитарным звоном. Я словно бы умер сейчас, умер сам, я сознаю, что лгу себе и не знаю даже, в чем именно, я не могу найти никакого довода в пользу того, что не умер, но и отказываюсь верить в собственную смерть… Боже, Боже, как страшно мне, открой глаза слепцу, боящемуся идти к гадателям и вопрошать об этом!
Кем бы я мог быть… теперь я перестал быть собою и мной станет кто-то другой, зачем я позволяю этому свершиться, это же преступление, преступление! Никто не должен так страдать, как я. Никто не должен постоянно ошибаться, постоянно не знать, куда идти и как идти, никто не должен не верить никому, кроме луны и собаки-поводыря…
Кстати, можно бы завести собаку. По крайней мере, с нею я не буду бояться твоего призрака по ночам. О Банга, Банга*… так и назову это животное.
Я всегда мыслил образами, я всегда был эгоистом собственной боли, даже сейчас я думаю о себе, сейчас, вернувшись с твоей могилы. Твоя родня, хвала богу, даже приехать на похороны не успела. Если бы они увидели меня и узнали, что я и есть тот самый "Сергей", о котором она писала им в письмах, как и всякая примерная дочь, они бы удавили меня на месте. Шут, Шут Небесный, Клоун в черном, я никогда не снимал черное… бывший наркоман, пьянь, подонок, ничего не представляющий из себя в этой жизни. Но я любил тебя, Аня, я всегда благоговел перед тобою, ты была цветком, Лотосом Бога, ты была золотом, живым золотом, за каплю твоей крови в своей крови я был бы готов проползти всю египетскую храмовую площадь на брюхе, воя волком в нечеловеческой муке, под палящим солнцем, по раскаленным камням. Я хотел этого испытания всю жизнь, я хотел, чтобы мне оставили возможность отказаться - и суметь выстоять и вытерпеть…
Осень кружит свой листопад, сегодня будут падать звезды, твои и мои, и больше ничьи, ибо кого же еще сегодня хоронит вселенная? А потом просто будет дождь и разведут мосты… уже совсем скоро, и я никуда не успею… даже в Некуда можно опоздать.
* - имя любимой собаки прокуратора Понтия Пилата в романе Булгакова "Мастер и Маргарита".