Мои любимые французские прозаики (мадам Лафайет, Лакло, Бальзак) демонстрируют в своих книгах одну характерную особенность, которая в моих глазах стала характерной особенностью французской литературы вообще и даже французского характера как такового.
Им нет равных в изображении человека как средоточия и переплетения связей и отношений. Человек в их произведениях не есть что-то определённое и всегда самому себе равное, нет, человек напоминает скорее волну на поверхности моря, которую составляют постоянно меняющиеся частицы воды. Любой поступок персонажа не рассматривается как нечто единичное, напротив, он лишь один в длинном ряду, даже нескольких рядах, он рассматривается среди таких же, противоположных и похожих поступков того же персонажа, его знакомых или неизвестных ему людей, сравнивается с поступками прошлого, настоящего и будущего, и не в единственном варианте, а всегда как элемент привычки, обыкновения, класса. Мдемуазель де Шартр не просто танцует на балу, мы сразу узнаём, как она обыкновенно ведёт себя на балу, как она это делает сейчас, как делала в прошлый раз, что изменилось и почему. А маркиза де Мертей! Это же не просто женщина, это пересечение стольких рядов, что кажется жизни не хватит воспитать в себе привычку одного типа, а между тем у неё множество обыкновений и отточенных многочисленными повторениями жестов для каждого рода встреченных ею кавалеров, их сестёр, жён, матерей, детей, любовниц, друзей, ненавистников и так далее.
Общество в книгах французских романистов это не спокойная ньютоновская вселенная, где далёкие звёзды незаметно и величаво движутся по небосводу, это скорее вселенная двадцатого века, где целые галактики взрываются, разлетаются, сталкиваются, всё пребывает в непрерывном движении, ничего нельзя рассматривать изолированно и ни на минуту нельзя остановиться на чём-то определённом.
Такое видение мира в самой большой мере присуще Прусту. Не просто социальные связи, общественные отношения, индивидуальные черты, особенности характера и воспитания формируют разнообразные узоры в его книгах, у него эти ряды разрастаются до бесконечности, и часто история Франции, философия и искусство пересекаются в одной сияющей точке, в коврике на полу у Германтов или в нескольких словах лифтёра из гостиницы. Можно сказать, что Пруст самый анти-номиналистический автор, у него просто нет единичных событий. Каждое событие, даже единственное и неповторимое, выступает у него как множество. Да, множество из одного элемента, но по свойствам, структуре и правилам обращения с ним это именно множество, наполняющее жизнь смыслом, одно из проявлений умопостигаемой идеи.
Джойс делает совершенно противоположные вещи. Его цель отсечь все эти ряды, любые ряды любого рода, показать каждое событие как единичное, не обремененное никаким смыслом, втиснуть деятельность человеческого разума в чувственное. Он не говорит нам: "Девушка рассказала об отпуске на море", это для него слишком высокая степень типизации, обобщения, осмысления реальности, потому он пишет что-то вроде:
"А теперь к Дус. Дус Лидия. Бронза и роза.
Она чудесно, ну просто чудесно провела время. А поглядите, какую красивую ракушку она привезла.
Держа легонько,она принесла ему со стойки витой, рогатый, моря звучащий горн, дабы он, стряпчий Джордж Лидуэлл, мог послушать...
...За бронзой утомленное золото, вблизи, издали, слушали... " и т.д.
С одной стороны это полная свобода - читатель оказывается перед реальностью как таковой, не упорядоченной никаким смыслом, опытом, знанием, только чувства, ощущения, каждое последующее мгновение ничего не знает о предыдущем. С другой стороны, такого ободранного мира просто не бывает, читатель оказывается в более невыгодном положении, чем любой посетитель этого дублинского бара, который ведь был здесь уже не один раз, несколько раз видел эту девушку, имеет хоть какой-то запас воспоминаний и впечатлений о ней и волей-неволей помещает эту сцену с ракушкой в один или несколько рядов.
Может, читателю так легче соотносить эти образы с гомеровскими, увидеть в продавщице морскую сирену, витой рог, в который трубит Тритон и прочий триумф Галатеи? Но насколько это легко, настолько же это и произвольно. Неубедительная, лёгкая, необязательная игра. В чувствах может быть любое содержание. Само присутствие в чувствах этого содержания не делает его истинным, истинным его делает размышление, которое в чувства не помещается. Такой вот Гегель с другой стороны.