Аннотация: Главы: Чистилище. Пироги и повороты. Грачи прилетели. Мастер Фа идет по следу. Птица Феникс.
Чистилище
Крайне редко рыжий водитель появлялся на Аничковом мосту, куда чаще он, выехав за ворота Полигона, выруливал к озеру. Там, в густых ветвях плакучих ив, происходило превращение грузовой "Газели" в небольшой цех по восстановлению товарного вида "просрочки".
На землю выгружались термосы с горячей и холодной водой. Замшелую колбасу Люцик мыл стиральным порошком. Мясо вновь обретало свежий вид в емкости с марганцовкой. Сморщенные сосиски и сардельки наполнялись былой упругостью в обычной воде. А в озере, в зеленых капроновых сетках для овощей, выполаскивалась осклизлая от длительного хранения в гипермаркете дорогая рыба всех морей и океанов.
На втором этапе обновленная продукция высушивалась автомобильным феном. Затем в работу включался итальянский упаковочный аппарат с очертаниями пишущей машинки. Помещенные в новые красочные обложки произведения не первой свежести затем развозились Люциком совсем не в библиотеки, а по только ему известным адресам.
Однажды на озере его вспугнула собака. Люцик взял из машины монтажный ломик для обороны. Но встречный лай не содержал недовольства или угрозы, напротив, был явно перенасыщен просительными тонами. К тому же песик не был крупным и в нем явно просматривались признаки хорошей породы, что Люцику помогло бы при первой же возможности дорого его продать.
Несколько брошенных ему разом сосисок пес перехватил на лету, не давая им упасть в траву.
- Харч, Харч! - прозвучало вблизи, но Харч, а это был он, даже ухом не повел и по-прежнему не отрывал заискивающего взгляда от Люцика.
Через приозерные заросли продрался мальчик, в котором легко было разглядеть цыганенка по его темному лицу с лукавым и веселым взглядом из-под черных кудрей. О его былой роскоши напоминало несколько стразов на остатках рубашки из уже выцветшего шелка основательно разбитые некогда стильные сапожки. Но Люцик в большей мере удивился русско-английскому разговорнику, который кучерявый незнакомец прижимал к груди.
- Ваше имя, милорд?- спросил Люцик.
- Зобар, - ответил цыганенок не без намека в голосе на особую значимость своего имени.
- Не имеет ли желание Зобар заключить со мной сделку?
Пока Люцик разглядывал гостя, тот сам уже успел ко всему присмотреться:
- Что надо делать? -
- Заняться вот этим чистилищем, - Люцик показал на термосы и сетки с рыбой невиданных для озера форм и размеров.
Он затем с жалостью посмотрел на свои руки, на которых уже грозили появиться цыпки.
Начался торг по оплате за работу. Договорились по деньгам для Зобара и с питанием для Харча.
- Собаке-то колбаса за что? - недоумевал поначалу Люцик.
- А чтобы не гавкала.
- Ну, если это - плата за секретность нашей операции, то соглашусь.
Работа в этом чистилище, в грязи и вони, заняла часа два.
Зобарка привел себя в порядок и заглянул в разговорник, чтобы завершить начатую Люциком игру английской фразой примерно такого содержания: "Я благодарен Вам, сэр, за отличное предложение улучшать мое благополучие с каждой встречей с Вами", но после тщетных усилий ограничился традиционным "Сэнкью".
- Задержись еще - попросил Люцик перед тем, как уехать.- Мусор надо собрать за собой.
- За отдельную плату.
- Обойдешься!
- Вы так добры ко мне!
Зобарка кое-как, но все же перетащил с лужайки под ближайший куст старую упаковку внешне обновленных продуктов. Он не хотел сразу портить отношения с человеком, деньги от которого уже были в его кармане и тем самым приближали планы на лондонскую жизнь.
Периодичность дальнейших встреч не была заранее оговорена. Харч тонко улавливал звук Люциковой автомашины, подъезжавшей к озеру, и сопутствовавшие запахи еды. Тотчас начинал торопить Зобарку, скуля и покусывая цыганенка за икры ног.
.
Пироги и повороты
На Полигоне между тем произошла череда событий, повествование о которых было будто заимствовано из следственных протоколов. Все началось с неожиданного и громкого появления Аслана. Он искал Анюту, кляня ее на чем свет стоит. Если бы кто-либо потолкался рядом с ним минут пять, до момента, когда Анюта была обнаружена, то по отрывкам фраз он смог бы узнать причину такого негодования.
Больше десятка любителей его осетинских пирогов накануне попали в больницу с острым отравлением. Санитарно-эпидемиологическая служба перетрясла пирожковое заведение, которое размещалось на рынке в наполовину разрезанном вагоне. Лаборанты выявили обилие вредных бактерий, проросших в остатках просроченного сыра подобно ядовитым грибам на старых пнях у озера.
- Почему ты, Хэфса, это сделала со мной?- стонал Аслан и волосатыми пальцами тыкал в Анюту, как это делают, осаживая взбухшее тесто.
Оскорбительное слово "хэфса", иначе "лягушка" в переводе с осетинского языка, указывало на то, что Аслан не то чтобы подозревал Анюту, а был уверен в ее злых намерениях: сыр, как и другие продукты, он приобретал с большими скидками из ее подсобки, минуя кассу. Эта акция совсем не случайно происходила в дежурство Фа, всячески отвлекаемого Анютой, разговорами и улыбками, от досмотра автомашины Аслана на выездных воротах.
На рынке белым днем вдруг образовалась толпа, с громким азиатским плачем об отравлении своих детей она направилась жечь пирожковую. В драке на стороне Аслана в защите торговой точки, неожиданно оказался рыжий горлопан, который сам же и подвозил пестро разодетых погромщиков к рыночным воротам на дурно пахнувшей Газели. Тот сунул в руку вспылившему осетину кухонный нож с разделочного стола. Один из нападавших получил тяжелую рану. Аслан был арестован и до приговора суда заключен в камеру следственного изолятора.
Затем другие происшествия потрясли уже сам Полигон.
Его учредители прежде, чем подступиться к строительной площадке, вложились в надзорные инстанции, где не последней была торговая инспекция. Договоренности в ее больших кабинетах были сокрыты от рядовых сотрудников. А между тем некоторые из них, как одинокие американские рейнджеры, самостоятельно начали свою охоту на новой торговой территории.
Такой вот охотник выявил обман на кассе, через последующий шантаж вышел на сеть махинаций в продуктовом зале. Не скоро, но осознав, что вторгся в заповедные для него места и уже сам может поплатиться за такую отвагу своей должностью, он передал результаты частного сыска выше по службе.
До завершения официально назначенной проверки Анюта избегала общения с кем-либо, на время обеденных перерывов уходила на озеро.
Однажды она исчезла. Ее одежду нашли на берегу. Водолазы напрасно ныряли, в одном месте даже не смогли достать дна. Конечно, никто не пытался запросить батискаф для глубоководного погружения с Байкала.
- Глубже здесь будет! - сказал дед Митяй, выйдя на шум с корзинкой уже собранных целебных трав.
-Ты кому другому свои сказки рассказывай, но не мне! - ныряльщик отвернул свое лицо от согревавших его лучей солнца, взглянуть еще на одного знатока больших глубин.
Старый знахарь между тем подтвердил свою осведомленность о процессах в толщах воды:
- Такой холод, такая силища оттуда прут! Ты, добрый человек, поберег бы себя.
Милиция, еще не переименованная в полицию, не стала возбуждать уголовного дела. Отсутствие криминальных линий в этой ситуации не побуждало ее к какой-либо работе.
Мастер Фа был иного мнения. Утром, сменившись с ночного дежурства, он на своем велосипеде сворачивал к озеру.
Звери и птицы помогали вести дознание. Не то, чтобы они, рыча или щебеча на ухо охраннику, высказывали свои версии случившегося. Их образ жизни, особенности поведения и отклонений от него в экстремальных ситуациях при наложении на историю с Анютой подводили Мастера Фа к некоторым умозаключениям. Череда рассуждений при этом им же самим громко озвучивалась, поскольку в собеседники он выбрал Рыбодума, казавшегося мудрым в своей молчаливой отрешенности, не нарушаемой даже внезапными движениями поплавка на воде.
- Могла ли девушка купаться в том месте, где много комаров и пиявок? - спрашивал Мастер Фа человека с удочкой.
Ожидаемо не получив ответа, сам же отвечал себе:
- Не могла,- но большой уверенности в голосе не было.
У воды рядом с местом, где нашли одежду Анюты, рос аир, высокая трава с запахом лаврового листа. Родиной ее является юго-восточные земли Азии, на древнюю Русь ее ломкие корни в походных сумках принесли татаро-монгольские орды для очистки воды из любого источника на их пути. Вот почему и через восемь веков после нашествия степных кочевников в наши дни дед Митяй, как и многие другие знахари, пополняя этой травой свои лекарственные сборы, называли ее татарским зельем.
Аир рос на Мутном озере один сезон - с ранней весны до глубокой осени. Плодиться он не мог: на чужой территории появлялись только пустоцветы. Между тем каждый разлив реки, соединяясь с озером, прибивал к берегу хотя бы одну частицу корня аира, и та была способной дать новую жизнь иноземному растению.
Мастер Фа не удивился, почему Анюта перед своим исчезновением место для отдыха нашла рядом с этим красивым кустом травы, нависшей над водой. Но купаться здесь?!
Он было зашел в воду, отмахиваясь от полчища комаров, но, содрогнувшись при виде пиявки, быстро вернулся на берег. Обнимашка, а это была она, в оцепеневшее состояние в тот момент впала из-за раздумья - проплыть мимо неловкого купальщика или заключить его в свои объятия.
Мысли, отягощенные альтернативой выбора, отвлекли пиявку от реалий окружающего ее мира. А тем временем с обратной стороны острого листа аира вдруг отделилась и солдатиком вошла в воду наяда. Но не та наяда, женоподобное божество, населявшее реки, озера и ручьи Древней Греции, а получившее такое красивое название самое безобразное создание озерного мира - личинка стрекозы.
Разогнавшись под водой по подобию торпеды, она с ходу вонзилась в пиявку.
Подобные поединки не были новы. Личинки стрекозы, и пиявки появились еще в середине палеозойской эры, когда древняя планета наполнялась различными видами живой природы, еще до динозавров, и за триста миллионов лет не изменили свою форму и натуру. Исход встречи этих доисторических хищников также не отличался разнообразием: челюсти будущей стрекозы всегда сокрушали противника.
Но на этот раз, когда острые резцы еще не проникли глубоко в тело жертвы, рядом появилась большая рыба, похожая на луну своими округлыми и золотисто-коричневыми боками. Из непропорционально маленькой головы трубкой вытянулся рот, который обхватил наяду и неспешно втянул ее в себя. Личинка за время ее созревания на листьях озерной травы уже пропиталась соком татарского зелья и тот, оказавшись вместе с несостоявшейся стрекозой внутри рыбы, нагнал на нее, в силу своих лечебных качеств, неуемный жор.
Она, далеко не отплывая от берега, уже скоро закружила вокруг вареной горошины, приготовленной Рыбодумом. Вместе с наживкой был проглочен и крючок. Леска натянулась, удилище чуть не выскользнуло из рук отставного полковника. Вытащив рыбу, он не прервал свои мысли о сыне, который блуждал по чеченским горам и которого, как в дикой природе, мог сейчас скрытно отслеживать чей-то хищный взгляд.
Грачи прилетели
Если озеро и земли вокруг него были для Птаха ареалом охоты, то на Лысую гору он залетал исключительно ради любопытства. Три места привлекали его своим шумом - рынок, железнодорожный вокзал и, как это не покажется странным, старое городское кладбище, где предполагаемая тишина в последнем пункте путешествия человека по жизни исчезла с появлением первого грачиного гнезда в ветвях высоких деревьев. В конце восьмидесятых годов прошлого столетия, когда распались колхозы и совхозы, и некому было вспахивать даже приусадебные участки, птицы, как и люди, переселились в города в поисках легкой жизни.
Были здесь вороны, сороки, но они терялись в мощной колонии грачей, птиц того же вороньего рода, но понахальнее и изобретательнее в поисках еды.
Когда-то эту птицу в южных от Лысой горы и ближних к Украине селениях называли гайвороном из-за порождаемого ею шума. Одна такая птица могла кричать, меняя в своем голосе более ста тональностей, а также повторяя иные звуки, услышанные в полете - голоса других птиц, тарахтенье тракторов и урчание машин, даже тепловозные гудки. Какие бедствия еще несли с собой грачи? Их нечистоты проливались на могилы. На улицу нельзя было вывесить белье для просушки. Опустошались огороды. Дерзкие грачата с лету запускали когти в кошек и собак, в волосы детей в стремлении затеять с ними игру.
Гуманные шаги против галдящих птиц даже не планировались городской властью после того, как учитель истории в местной газете предложил в борьбе с грачами вспомнить опыт древних греков: те ставили перед пернатыми миску с маслом и затем легко ловили их, засмотревшихся на свои отражения. Горожане, не жившие в достатке, которого хватало бы на ежедневное употребление масла за своим семейным столом, подняли тогда шум, не меньший птичьего.
Но и карательные акции, за которыми с крыши водонапорной башни иногда наблюдал Птах, не были для людей удачными. Водяные струи из брандспойтов не могли сбить наземь промокших до безобразия грачей. Напрасными были упражнения с баграми, которыми пожарные с выдвижных лестниц пытались разорить гнезда.
Вылазки охотников также не завершались успехом. Еще на дальних подходах к кладбищу птицы замечали отряд с ружьями. На одно мгновение громкое предупреждение разведчиков об опасности зависало в воздухе. Но колония срывалась с места только тогда, когда их крик хрипло дублировался дряхлым от возраста грачом.
Это был явно вожак. Клюв на его лысой голове был вытерт до белизны еще в пору молодости, когда он сам добывал себе пищу в разрыхленной плугом земле, на свалке или в мусорном баке. Теперь же его кормила стая. Беспомощный вид старейшего грача вызывал у Птаха не сочувствие к нему, а недоумение и презрение к грачам, нарушавшим законы звериных и птичьих сообществ, где предводителем могла быть самая сильная и жестокая особь.
Птах высмотрел свободную ветку, на которую мог опуститься для более детального изучения вожака.
Маневр удался лишь в его начале. Птах оттолкнулся от края водонапорной башни и, расправив крылья, бесшумно заскользил к своей цели. На полпути он был атакован грачами. Эти птицы были похожи на Птаха размахом крыльев, величиной и массой тела. Быстрота передвижения была же разной. Сокол-сапсан в пикирующем полете мог развить скорость, немыслимую для других живых существ в мировом масштабе. В горизонтальной плоскости он также намного опережал грачей.
Но у тех против подобных летунов имелась своя тактика. Она была связана с местами их расселения. На самых больших кладбищенских березах в центре располагались грачи, которые, кукожась от холода, зиму пережидали в своих необъемных гнездах. Окраинные гнезда занимали вернувшиеся с юга и уже сформировавшиеся за время сезонной миграции пары грачей. Были также молодые птицы, которые, окрепнув, покидали родительские колонии и до осеннего перелета в теплые края, сбивались в большие стаи и кочевали по полям, лугам, кормясь и высматривая места для собственных гнезд в вершинах деревьев, близких к городу, а то и в его черте.
И вот теперь, опять же после хриплого сигнала старого вожака, грачи развернули Птаха вспять, но не гнались за ним, соревнуясь в скорости, а атаковали, когда он прорезал в полете участки их расселения. Сокола больно били с боков, сверху, таранили на встречном курсе. После столкновений он терял скорость и перья. Инстинктивно Птах понимал, что если грачи прижмут его к земле, то там он окажется уязвимым для них - его мгновенно заклюют и разорвут в клочья. Он летел к озеру и тонко вопил: "Кра-кра-кра!" Подобное он делал только в состоянии большой тревоги, но его крик удивительным образом был созвучным беспорядочному многоголосью преследователей: "Гра-гра-гра!", тем самым еще больше раззадоривая их.
До крови заклеванный сокол в конце концов пробился через свободное оконце в черной грачиной туче над ним, высоко взмыл вверх, на каждом круге все больше отрываясь от погони, затем на исходе своих сил спикировал в прибрежные заросли под защиту острых листьев осоки, камышей и тростника.
Грачи не сразу вернулись в город. Они растрепали гнездо Птаха на одинокой корабельной сосне у воды. Затем утолили голод лягушками. Одну на пробу перенесли вождю.
Рассказы вернувшихся сытых птиц явно впечатлили колонию - гам в деревьях у кладбища стих далеко за полночь. Птицы уснули в ожидании большой вылазки.
Но утром она не случилась. На озеро прилетело всего несколько мастеровых грачей, которые восстановили соколиное гнездо на высокой сосне - уже в больших размерах и с утеплением, несвойственным для летних погод. В то же время инженерная мысль других грачей в колонии была занята сооружением конструкции из веток и проволочек, явно напоминавшей самолет, который по праздникам иногда выбрасывал парашютистов над городским стадионом.
Цели этих приготовлений открылись всем и были связаны воедино, когда еще через день из кладбищенских деревьев в сторону озера направилась внушительная числом экспедиция. В центре ее находилось диковинное сооружение со старым вождем внутри вместо пилота. Роль двигателей и крыльев выполняли четыре молодых грача.
Из гущи приозерных зарослей за этой процессией наблюдал Птах. Он еще не очистил от крови свои перья, и его сил хватило бы лишь на одну атаку.
Небесная колесница мягко, чтобы не потревожить утомившегося перелетом и задремавшего вожака, опустилась в приготовленное заранее гнездо на сосне у озера.
Начавшийся внизу шумный разбой не смог разбудить его, поскольку древняя птица на время сна становилась ко всему глухой.
Больше других опять же пострадали лягушки. Грачи на лету перехватывали также мелких птиц, перерывали землю, залезали в воду, выуживая оттуда рыб любых размеров, нападали на всякую живность, которую было по силам одолеть. Даже крепкие панцири не спасали улиток и двустворчатых мидий.
Агрессивные птицы с высоты сбрасывали на синюю корягу свою добычу. Если и после этого ракушки не раскалывались, то в ход шла Тянь-Нянь. Птицы выделили именно ее среди болотных железняков и с ожесточением колотили о нее моллюсков, пока их прежняя броня не превращалась в подобие шелковой травы. Большого вреда китайской жабе тем самым не причинялось. Напротив, подобные процедуры очистили ее от грязного налета со времени рынка, довели до блеска.
Отраженный от Тянь-Нянь солнечный луч скользнул вверх по сосне и задержался на задремавшем грачином предводителе. Щелочки его глаз тотчас неимоверно расширились, когда он близко увидел стремительно подлетавшего Птаха. Еще до удара сокола страх разорвал сердце старого грача.
Смятая проволочная конструкция с мертвым вожаком внутри не упала на землю. Она зацепилась за сук и фонариком, незримо излучавшим дрожь и трепет, повисла там.
Городские птицы пришли в великое смятение. Они побежали прочь, уподобляясь юрким куропаткам в траве, и лишь перед рекой на пути к Лысой горе поднялись в воздух. Тем и завершился набег на озеро, иные уже не предпринимались.
Победный для битвы с грачами полет Птаха между тем остался незамеченным живым миром Мутного озера. Сразу после атаки обессиленный сокол вновь скрылся в прибрежных кустах и траве.
Венок триумфатора достался Тянь-Нянь.
Лягушки сдвинули рыжие железняки так, что те создали впечатление роскошного дворца для медной китайской жабы с крышей из перевитых корней синей коряги и видом на озеро. Пол устлали обнаруженные в песке медные монеты с китайскими иероглифами и квадратными дырами.
Но в тот же день Шух, впав в гнев после душевного порыва своих подданных сотворить еще одного кумира на озере, особо усердных строителей отдал на съедение Ужасу, предварительно пропитав их пряным запахом в корнях ядовитого болиголова.
Мастер Фа идет по следу
Подступиться к разгадке исчезновения Анюты Мастер Фа между тем смог не с берега озера, а с Полигона. Однажды его внимание привлек цыганенок, который оставил пятнистого пса у входа в гипермаркет, а сам, смешавшись с группой предпринимателей с детьми, беспрепятственно прошел в торговый зал. Попался он на том, что небольшую шоколадку не донес кассы, а, быстро освободив ее от обертки, проглотил в два приема.
При разбирательстве с охраной Зобарка оплатил съеденную шоколадку, показал содержимое своих карманов, где обнаружилась еще пара смятых купюр. Чтобы рассеять подозрения охраны в краже денег, цыганенок рассказал Мастеру Фа об обстоятельствах их приобретения. Конечно, он умолчал о Мутном озере как месте своего заработка, боясь, что вспугнет с гнезда свою птицу удачи.
Не надо было быть хорошим следопытом сообразить, откуда начать поиск. Мастер Фа, объезжая на своем велосипеде Мутное озеро, нашел дорогу, где трава была подмята автомобильными колесами, со съездом на лужайку у воды.
Земля здесь была засорена старыми товарными этикетками с указанием Полигона. Мух было много, их гул напоминал пчелиный, но вместо запаха меда, как это случилось бы на пасеке, воздух был насыщен испарениями гремучей для человеческого носа смеси из испорченных пищевых продуктов и химии стиральных порошков.
Мастер Фа здесь долго не задержался. Он легко предположил, кто мог быть водителем автомашины. Рыжего Люцика он не раз видел рядом с Анютой. Теперь предстояло выяснить, что общего могло быть между ними, и какую роль тот мог сыграть в исчезновении девушки. Ему также хотелось узнать больше об образе жизни перевозчика просрочки из Полигона.
Для ускорения в сборе материала Мастер Фа пользовался своим велосипедом. За один день, свободный от дежурства, он успел многое сделать. Доехал за автомашиной с "просрочкой" от гипермаркета до озера, где Люцик с цыганенком возвратили старым продуктам свежий вид. Затем сильно крутил педали, не упуская из виду перевозчика груза, до моста через реку, за которым преследуемый транспорт исчез в кварталах улочках Лысой горы.
О времени следующего рейса по заявке на вывоз просроченных продуктов молодой охранник узнал заранее. На этот день Мастер Фа взял внеочередной выходной, сославшись в заявлении на мнимые семейные обстоятельства.
На велосипеде пытливый следопыт ожидал Газель уже на въезде в город. Ему потребовался еще один день гонки за фургоном Люцика по узким улочкам, чтобы добраться до последнего пункта хитрого маршрута на другом краю Лысой горы, привязанным ко все той же реке другим мостом.
Мастер Фа проехал по этому мосту до железнодорожного вокзала, от него свернул в лес и скоро оказался на площадке перед зданием, выкрашенным в тон окружающей растительности.
Маскировка таинственного объекта с узкими окнами не впечатлила Мастера Фа: со своей многоэтажной высотой тот господствовал над местностью, простиравшейся внизу на сотни километров от горизонта до горизонта, а на крыше невозможно было не заметить мачты с постоянно включенными сигнальными фонарями для ночных авиарейсов и на случай туманной погоды.
Площадь перед зеленым сооружением напоминала привокзальную обилием магазинчиков и мелких заведений по указанию услуг.
Газель с отмытыми на озере продуктами из Полигона остановилась под разгрузку у кафе "Карпаты". Название уже указывало на то, что владельцем этой точки мог быть уроженец Западной Украины так, как очевидной была география мест, откуда на Лысую гору приехали с семьями хозяева кафешек и ресторанчиков "Севан", " Арарат", "Ереван".
Мастер Фа переступил порог "Карпат" после того, как от кафе уехала газель Люцика.
Следопыт заказал себе кофе и отхлебывал его маленькими глотками не спеша, чтобы оглядеть помещение и его посетителей.
Внутри кафе выглядело более привлекательным. На стенах были нарисованы вершины карпатских гор с гуцулами, которые дули в длинные, до четырех метров, трубы - трембиты. С плота на реке сплавщики леса также в национальных костюмах широко улыбались двум девушкам, которые в бурный поток опускали венки из полевых цветов.
Откуда-то сверху в кафе звучали украинские народные напевы, и они создавали ненавязчивый музыкальный фон.
Оборудование и мебель были новыми. Мягкий, рассеянный свет завершал общее впечатление уюта. Дорогие сорта кофе и заграничного алкоголя были дополнены дорогими блюдами на заказ. Выбор был широким. Но еда между тем не отличалась разнообразием.
Мастер Фа предположил, как на кухне должен был проходить завершающий этап работы с продуктами, восстановленными после "просрочки". Колбаса и сыр могли добавляться в пиццу. Курицу и мясо использовали бы для шашлыков и блюд украинской кухни. Обильный слой майонеза должен был скрыть под собой все возможные сомнения клиентов в качестве салатов.
До окончания смены на секретном объекте людей в кафе было немного. Внимание на себя обратили два представителя технической интеллигенции. Как Мастеру Фа стало ясно из их пьяного и потому громкого разговора, те за внедрение какого-то номерного изделия, способного вмиг уничтожить часть живой планеты, получили премии, с обеда отмечали это событие, не забывая время от времени со слезами в голосе упрекать себя за свои смертоносные таланты.
Оба носили очки в крупной оправе и в моменты, когда тщательно разжевывали пищу, напоминали собой хищных стрекоз на Мутном озере. Будучи личинками, эти насекомые могли жить до пяти лет, но, вырвавшись наружу из уже ненужного панциря красавицами, изящными, с невероятно большими глазами, стрекозы обречены были порхать на своих блестящих крылышках максимум один летний сезон. Они своими челюстями разрывали всех, кого встречали в полете, иногда эти разрушительницы своего мира не рассчитывали сил и погибали в схватках с предполагаемой едой.
Биологи любой ученой степени не скажут вам, сколько времени стрекоза могла бы прожить до своей смерти в силу естественного старения ее организма.
Проводя параллели между шумными инженерами за столом и стрекозами, Мастер Фа вдруг почувствовал: он оставляет без внимания очень важное для него обстоятельство, которое с первых минут в кафе проникло в его сознание, тревожило, все еще оставаясь неопознанным.
Он еще раз внимательно осмотрел зал. Подошел близко к настенному панно с гуцулами и чуть не воскликнул, обнаружив причину своего беспокойства. В одной из девушек у горной реки он узнал Анюту!
Гуцульская национальная одежда с яркими вышивками на сорочке делала ее еще привлекательнее.
Мастер Фа, расплачиваясь за вторую чашечку кофе, вместе с деньгами из бумажника достал удостоверение охранника, махнул красными корочками перед глазами кассирши и указал пальцем на Анюту:
- Как я могу найти эту девушку?
- Ганну, что ли? Так она только что уехала с хозяином. Груз приняла и уехала.
Масса противоречивых эмоций снежной лавиной накрыла Мастера Фа. Он безмерно радовался тому, что с Анютой самого страшного в ее жизни не произошло, и также беспредельной была его боль от понимания, что коварно обманут ею в своих чувствах. Любовь, как центр этих чувств, превратилась в холодную планету и со своей орбиты сбросила его к чужим галактикам, долететь до которых не хватило бы и одной жизни.
Вряд ли его мысли повернули бы вспять, а затем потекли иным руслом, узнай он сейчас, что кассирша, говоря о Ганне, подразумевала другую девушку на берегу реки. Ту действительно звали Ганной со времени рождения на украинском хуторе.
Анюта же после того, как ее изображением художник украсил стену кафе, оставила Люцику похищенные ею деньги Полигона, выехала в карпатское местечко, где должна была ухаживать за его отцом, бывшим учителем истории, в свои преклонные годы возомнившим себя римским патрицием.
Такая путаница произошла с именами героинь настенной живописи. Но в этой ситуации очевидным было то, что свою Анюту Мастер Фа для себя потерял в любом случае.
Люцик еще не сдал маршрутный лист, когда через диспетчерскую автопредприятия до него дозвонилась кассирша из кафе.
Ее рассказ о любопытном посетителе явно встревожил рыжего водителя.
Ситуация требовала незамедлительной реакции. Люцику потребовалось срочно заверить печатью несколько выправленных бухгалтерских документов на переработку просрочки.
- Я метнусь до мастерских. По дружбе обещали движок посмотреть. Застучал движок,- сказал он диспетчеру.
До Аничкового моста Люцик доехал быстро. Но настил на мосту был разобран. На длинные гудки Газели никто из дубовой избы не вышел. Дед Митяй после того, как, предчувствуя приближение болезненного состояния, перетащил на свой берег дубовые доски, метался в бреду и поту. Зобарка, вставив в пузатый бумбокс новые батарейки из Полигона, валялся на кровати и слушал в наушниках курс английского языка с иллюстрациями, которые он рисовал в своем воображении. Харч, услышав шум автомашины, уже был готов сорваться с теплого тряпья на полу, но, не унюхав еду, продолжил дремать.
На обратной дороге Люцик заехал к озеру посмотреть, насколько лужайка, где "просрочка" наделялась второй жизнью, избавлена от возможных улик. Под ближним кустом он увидел ворох из товарных этикеток и старой упаковки. Грубыми словами понося цыганенка, Люцик потратил на кучу мусора полкоробка спичек. Огонь же появился, когда он плеснул туда немного бензина.
Костер горел недолго, ночью он едва тлел и чуть не погас с предрассветной росой. Когда сильный ветер подсушил траву, огонь вспыхнул с новой силой.
Птица Феникс
Красный Дракон Лун, как могло показаться, все же прилетел на Мутное озеро и своим огненным языком лизнул прибрежные границы.
Пламя и дым были замечены на Полигоне.
В штате гипермаркета имелся человек, который по роду занятий занимался предотвращением пожаров. Его рабочее место c большим продавленным посередине диваном и тумбочкой для телефона занимало небольшую часть бытового помещения охраны на верхнем этаже административной пристройки. Перегородка от раздевалки охранников была невысокой с тем, чтобы не заслоняла им свет из большого окна.
Из прошлой службы в пожарной части ветеран сохранил лишь одно профессиональное качество - мог заснуть в начале дежурства и спать до его завершения, если еще раньше его не будил тревожный сигнал.
В этот раз опытного бойца с огнем растолкал Мастер Фа.
Из окна можно было видеть быстро растущие сизые клубы дыма и масштабы бедствия у озера.
- Прошу заметить, это - не наша территория,- сказал бывший пожарный.
- Не могу не согласиться. Но ветер с озера дует в нашу сторону. Через полчаса поздно будет что-либо предпринять.
Мастер Фа знал, что старик, отоспавшись на работе, затем свободное время посвящал любительскому театру. Со своими пышными бакенбардами и унаследованной от родителей учтивой речью, тот в спектаклях играл провинциальных помещиков или их слуг.
Молодой охранник подыгрывал ему сейчас, строил разговор очень осторожно, будто вел старика под руку по тонкому льду, и любое нетерпеливое слово могло обрушить путь к нужному решению.
- Что же случится, любезный, через полчаса?
- Сгорим к чертям собачьим!
Вызванные из Лысой горы пожарные команды должны были спасти мир, параллельный человеческому общежитию, мир, красотой и устройством которого молодой охранник не раз восхищался во время своего дознания на озере после исчезновения Анюты.
Сейчас эта живая материя у озера исчезала в огне.
Местные духи, словно пастухи, спасавшие обезумевший при пожаре скот, выгоняли из прибрежной полосы всех, кто ползал, мог бежать и летать.
В воздух вдруг поднялась медная жаба Тянь-Нянь и тяжело, не шелохнув ни одной из трех некогда уцелевших лап, перелетела в безопасное место. Те, кто подобно деду Митяю был бы наделен даром прямого общения с духами, увидел бы рядом с ней белого дракончика, который вызволял из огня китайскую подопечную. Случись с ней что худое, он перед Красным драконом Луном, мог поплатиться своей рогатой головой. Для самой Тянь-Нянь ее спаситель Белый Ё был также фигурой вполне осязаемой. После слета духов на Мутном озере тот набирался сил для обратной дальней дороги.
Больше всего пострадали камышевки, вьюрки и сверчки, не насекомые со своими песнями за деревенской печкой, а озерные, с красивыми трелями птицы похожего названия. В эту летнюю пору они высиживали птенцов, и, могло показаться, делали это запоздало, когда крупные пернатые особи у озера обзавелись потомством еще весной. Своим поведением на грани собственной гибели эти мелкие птицы, близкие родственники городских воробьев, выходили за пределы врожденного инстинкта самосохранения. При приближении огня они не покидали гнезда и сгорали вместе с высокой травой и прибрежными кустами.
В плену пожара оказался израненный в бою с грачами и не способный еще раз взлететь в воздух сокол Птах.
Все должно было завершиться для него трагично, если бы не гусь.
Это не был бестелесный и потому невидимый дух Великая Птица с северных озер. Гусь был вполне осязаемым и перед тем, как шагнул в огонь, он был замечен пожарной командой, занятой установкой насоса для подачи воды из озера навстречу пламени.
- Вот бы сейчас жареной гусятины поесть!- сказал кто-то.
- Я бы не рискнул. Бешенная, видно по всему, птица, - продолжил разговор его продвинутый товарищ по команде.
Они еще не запустили насос, как с другой стороны горящих зарослей шумно прыгнул в воду знакомый им гусь, на спине которого удерживалась еще одна птица.
- Ну, просто Феникс! - удивился почти во всем осведомленный пожарный.- Еще и гусенка своего спас. Хоть в газету пиши!
В мареве дыма он принял за жалкого гусенка израненного и обгоревшего Птаха. А домашнего Гусара, крылья которого также были тронуты огнем, действительно можно было сравнить с крылатым Фениксом, который своей способностью возрождаться из пламени поразил еще древних египтян, сложивших затем об этой птице свои мифы.
С озера Гусар повел сокола к дому своей хозяйки. Как он думал, от ежедневного корма для четырех кошек много не убудет, если что-то из еды добрая старушка станет оставлять его сильно пострадавшему другу.
Пернатые путники, помогавшие друг другу при ходьбе как кавалеристы, побитые в сражении и потерявшие под собой коней, еще далеко не ушли от берега, когда у дороги заметили нечто, похожее на почерневший от копоти осколок горной породы с двумя красными вкраплениями. Пострадавшим от огня крылом гусь слегка почистил находку, и та немедля выплюнула древнекитайские монеты с квадратными дырками по центру. Такой трюк помог опознать в странном создании трехпалую медную жабу с красными глазами и готовностью оплачивать приятные для нее любезности.
Незримый для своего окружения дракончик Белый Ё рядом был также впечатлен древними монетами, где в иероглифах он увидел знаки родства китайских императоров с драконами.
Прежде, чем продолжить свой путь, Гусар подхватил клювом несколько монет от Тянь-Нянь.
Еще на подходе к ветхому жилищу его хозяйки гостей встретили кошки. Они, как тайные любители меда, в тот момент лакомились полевыми цветками, напитанными сладким нектаром. Прервав приятное занятие, кошки подбежали к Гусару, громко мурлыча, принялись ластиться к нему, тянули мордочки вверх, пытаясь заглянуть в глаза.
Между тем старуха не была такой приветливой.
- Больно рано ты, милок, заявился. Жирком еще не оброс, - она повернулась к соколу. - Тут нагуляешь жирок с такими друзьями как этот петух ободранный!
Гусар пригнул свою шею и у ног хозяйки выложил из клюва дырявые монеты, обильно смоченные его слюной, черной от гари. Но старуха не приняла гусиную дань, носком зимнего башмака, в котором, не переобуваясь, могла ходить весь год, сковырнула песок и в образовавшуюся ямочку втоптала монеты.
- Еще и тащишь что зря в рот! Издохнуть захотел раньше времени?
В ее планы явно не входило возвращать гуся на домашний прокорм.
- Иди, брат, и дальше гулять, где гулял, а то ведь и палкой шлепну!
Она и правда нагнулась к земле. Не дожидаясь, когда за угрозой последует расправа, птицы заковыляли прочь.
Суковатая палка, брошенная старухой вслед, казалось бы, должна была поторопить их. Все получилось с точностью до наоборот.
Палка одним концом задела несчастного Птаха. После болезненного удара он не сразу пришел в себя. С непомерными для него усилиями сокол, как недавно на озере при спасении из огня, вскарабкался на спину Гусара. Но уже через несколько валких гусиных шагов хватка сокола слабела, и он скатывался вниз. Подобные маневры повторились не раз пока Гусар не нашел убежище.
Это был корпус домашнего холодильника, эмаль которого уже потрескалась и пожелтела от времени. Агрегат лежал на боку под уклоном, опираясь на слегка приоткрытую дверь и образуя тем самым удобный лаз во внутрь.
Для вегетарианца, каким был гусь, вокруг было много сочной пищи. В глубине травы отыскалась даже лужица с водою, которая появлялась с дождем и до следующего дождя не успевала испариться. Птах для охоты был еще слаб. Гусь же не был способен для него выслеживать и ловить добычу без каких-либо врожденных навыков хищника.
Гусар, теперь уже крадучись, и в то время, когда у земли начинали густеть первые сумерки, вернулся на свой двор. Он не полагался на помощь кошек. Те и правда в этот момент своими пушистыми телами уже нагревали постель для старухи, которая имела обыкновение засыпать рано.
Благодарная за свой сон хозяйка покупала кошкам рыбу и молоко. Конечно, им уже было не до мышей. А тех становилось все больше и больше. Сейчас их возня рядом с домом и у сарая стала настолько шумной, что Гусар легко определился с выбором пищи для Птаха.
Первую мышь гусь клювом оторвал от земли за хвост и так донес ее до побитого сокола. Та пищала, раскачивалась и острыми зубами пыталась цапнуть Гусара за длинную шею. Других мышей, которых всю неделю затем Гусар таскал к холодильнику, приходилось предварительно притаптывать перепончатыми лапами.
Птах за эти дни окреп, крылья набрали силу для перелета к озеру.