Ирис Март : другие произведения.

Цветное шитье

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 3.05*13  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Приключения, маскарады и поединки, любовь и смерть. Совпадения со средневековой Венецией случайны.
  Автор: Ирис Март
  Редактор: Zainka-Gwena
  Ориджинал, мир принадлежит только мне, совпадения с реальной Венецией случайны. Не фэнтези.
  Примечание: не стилизация.
  Размещение: запрещено.
  
  Паяц, и шут, и пересмешник - как много слов в одном значеньи.
  И нет тогда стихотворенья, когда любовь и горе вместе.
  (с) Март
  Я никогда не был богатым на деньги. Но у меня была семья, в которой золотой монетой звенел смех, а нарядными одеждами служили простые штаны и рубахи. Зато заплаты на них были вышиты цветами. Мама не жалела дорогих шелковых ниток, расцвечивая нашу жизнь.
  Она была святой, наша мама, с шестнадцати лет воспитывая семь сыновей-погодков.
  Отец сутками гондольерил, чтобы накормить вечно голодную ораву. Старшие ловили рыбу, попрошайничали, но не воровали. А я, младший, с восьми лет, как только мама позволила, пел на улицах писклявым голосом, аккомпанируя на шарманке, найденной на свалке и отремонтированной кем-то из более умелых братьев.
  Шарманка играла заезженные оперные арии. Так я смешил публику, привыкшую к классической опере и камерной музыке - в аристократической гостиной при свечах.
  Однажды, привлеченная красивой вышивкой на моей одежде, подошла богатая дама и, кинув щедрую милостыню, предложила мне старую карнавальную маску, украшенную настоящими драгоценностями.
  "Ты сможешь их снять и продать потом. Это будет плата, если ты пойдешь в ней на виллу Дожа на маскарад и пробудешь до трех часов утра", - сказала она.
  При виде блестящих камушков - а я, как всякий нищий, в них разбирался, - я сразу же дал слово, поклявшись жизнью собственной матери.
  
  В свои четырнадцать я не был наивным, хотя мой голос только начал ломаться. Братья подтрунивали, когда в нехитрых сварах с ними я то и дело выдавал петуха. Но на улицах я еще владел детским дискантом, вышибая слезу у богатых дамочек. Да, я не был наивным, поэтому в первую очередь рассказал той части семьи, которая собралась за вечерней луковой похлебкой, о предложении загадочной дамы под густой вуалью. И показал маску.
  - Это два сапфира. Довольно чистые и дорогие. Да только мелкие рубины потянут на стоимость нашего дома! - уверенно сказал старший, Беппо, который отирался прислугой при ювелирной лавке в надежде попасть в подмастерья.
  Мама вздохнула.
  - Удивительная плата за пять часов развлечения. Если тебя, Доминик, пропустят на виллу Дожа. К сожалению, вернуть маску некому и некогда. Придется тебе, сынок, выполнить прихоть дамы. Чем ты ей обещался?
  Я понурил голову.
  Мама еще раз вздохнула.
  Я говорил, что отец назвал меня в ее честь? Он пообещал, что седьмой сын будет их последним ребенком, и жене не придется больше мучиться в родах.
  Не знаю, выполнял ли он свои супружеские обязанности, но спали они в одной постели, и были нежны друг с другом, как и я буду когда-нибудь со своей женой. И как нежен старший, Беппо, со своей невестой.
  Вот Беппо и рассказал мне, что я очень похож на маму - какой он ее помнил с раннего детства. Родившая на тот момент троих сыновей, она еще сияла здоровой красотой. Хотя и сейчас моя мама красивая, не хуже святых на церковных фресках. Не знаю, повезло ли, что у меня миниатюрная фигура - зато я в драках научился всяким подлым приемчикам, чтобы не оказаться снизу. Уходил в кровавых соплях, но непобежденным. Братья строго следили за моим боевым воспитанием - тайком от мамы, конечно. Очень мешали длинные волосы...
  Мама ухаживала, как за собственными, за моими черными волосами, терпеливо расчесывая после мытья каждый локон. Иногда я чувствовал себя фарфоровой куклой в витрине богатого магазина.
  Братья, во всем похожие на отца, научили меня на улицах прятать волосы под воротник - чтобы не купились на ангельскую внешность и синие мамины глаза всякие извращенцы. Но с момента, как мама неохотно отпустила меня с шарманкой на улицу, я умело переводил похотливые взгляды. Когда в парочке мною интересовалась женщина, говорил ее кавалеру: "Несомненно, госпожа замечает, как ничтожна моя внешность перед красотой синьора" - и наоборот. Срабатывало всегда. И бОльшую милостыню давал именно "застуканный" за непотребными мыслями любовник. Конечно, любовник! Мы с шарманкой пели только о любви. И еще немного о солнце.
  
  Я люблю свой город. Мне кажется, он стал моим с первой минуты, когда я раскрыл тусклые младенческие глазки. Но на самом деле он отдался мне, как малолетнему любовнику, когда я, спрятав шарманку в потайном месте, облизывал взглядом хмурые камни домов, гладил ладонью крутые спины мостов, втягивал запах гниющих водорослей, застоявшейся воды и человеческих испарений. Лучшие духи в мире - запахи любимого города.
  А уж дни карнавала...Весь мир собирается в Венецию. Я видел даже людей с другим цветом кожи! В первый раз подобрался к такому, намусолил палец и попытался стереть краску с пальцев, пока хозяин руки наблюдал, раззявив рот, за представлением бродячего театра масок. Если бы не Коломбина, которая со сцены увидела, как чернокожий гость хватает за руку местного оборванца, оказаться бы мне на разборках у городской стражи. А так посмеялись, я парочку сальто покрутил, спел куплетик, Коломбина позволила незнакомцу в декольте заглянуть. А я честно объяснил, что таких людей не видел никогда. За что и получил от смеющегося красногубого мужчины незнакомую монету - тяжелый металлический квадрат.
  Я пробил в ней дырку и сейчас ношу на шее в память, что люди бывают всякие, на то они и люди.
  
  Мама сказала:
  - Маска женская. Придется тебе девушку изображать, иначе с виллы Дожа тебя выгонят сразу. Хорошо, если в полицию не заберут, заподозрив в краже.
  - Кстати, парень, я знаю проход в сад виллы со стороны канала. Думаю, отец не откажется нас подвезти. Там неухоженные заросли, сможешь спрятаться, - сообщил молчун Рико, третий по счету. - Только через весь город назад, если что не получится, в дамской одежде в дни карнавала...Ты в своей езжай. Там переоденешься.
  Первый раз услышал от нашего немногословного силача такую длинную речь. Интересно, что он делал в саду виллы Дожа?
  Мама быстро встала, хлопнула в ладоши.
  - Все поели? По делам. Рико, раз вызвался, найди отца, чтобы к одиннадцати гондола была у дома.
  Я еще не рассказал о нашем доме.
  Дом морского ветра - так называла его мама. На окраине, на берегу. Крохотная латочка земли, кажется, мамино приданое. Зато наш домик не гнил от воды, чтобы ежемесячно после осенних приливов ремонтировать пол и поддерживать осыпающиеся стены.
  А ветер...С моря. Свежий, он продувал стены насквозь, и мама даже не пыталась закрывать окна ставнями: так любила солнце и просто дневной свет. Отец в редкие ночи дома закрывал окна на втором этаже в их спальне. Братья прятались в дальней комнате. А я спал в той, что фонарем - или носом корабля выходила на залив, двумя окнами, перед которыми в ненастные ночи я обязательно ставил свечи, чтобы кораблям была поддержка и ориентир. Кутаясь во все одеяла, которые, стесняясь друг друга, сносили мне братья, я прислушивался к завыванию зимних бурь, чтобы не пропустить дальнего жалобного зова. Пока не засыпал от утомления. А утром мама будила меня и тащила в натопленную кухню, чтобы напоить горячим отваром - но я никогда не болел.
  
  По делам разошлись не все. И кто остался, ахнули, когда мама внесла платье на протянутых ко мне руках. Она держала его бережно, как бабочку, невзначай попавшую в дом. Бабочку, которую намерены отпустить, не помяв крылышки.
  Я никогда не думал, что в нашем бедном семействе таится такая благородная прелесть, такое неизмеримое богатство. И не в драгоценных камнях и золотых нитях, а в волшебных шелковых цветах, живых на тонком почти прозрачном полотне.
  - Мама, ты эльфийская королева? - спросил кто-то.
  Мама стеснительно улыбнулась. Она всегда была позади нас. Всегда, если не требовалось защитить семью. Тогда ее хрупкой груди, вскормившей семь сыновей, могла позавидовать крепостная стена.
  - Это мое подвенечное платье, я сама его вышивала. Два года с тринадцати лет, как влюбилась в вашего отца, - потупив глаза, сияющие глаза цвета моря, сказала моя мама. - Ты обещал, Доминик, ты должен остаться на балу и выполнить обещание. А теперь все - кыш, я буду подгонять платье.
  
  Я посмотрел на себя в зеркало и засмотрелся. В такую девушку я бы влюбился. Тьфу, о чем мои мысли!
  Мама глядела на меня с грустью и тревогой. Наверное, целых шесть раз они хотели девочку. И вот получился я, наконец. И отец успокоился.
  Но я не девочка, я мальчик.
  Сегодняшнюю ночь придется перетерпеть. В другой раз не позволю себе идти на поводу эмоций. Уж очень хотелось заработать денег, чтобы купить маме безрукавку на пышном меху, Беппо место подмастерья, а себе...Канарейку, чтобы научила меня петь.
  
  Гондола остановилась в глухом тупике. Но над оградой сада виллы Дожа горели фонари, освещая кованую ограду и цветущие кусты за ней.
  Я был в своем самом лучшем костюме, вычищенном и отглаженном мамой до аристократического блеска. В круглой коробке для шляп лежало платье и маска.
  Я уже начинал ненавидеть себя за нелепое обещание. Ну просто околдовала меня изящная женщина, ничуть не приметная, кроме густой вуали. И маска.
  Я вам не рассказал про маску? Ее нельзя назвать обычной. Для полумаски лишние обводы, скрывающие общий абрис лица - скулы, щеки. Короче, виден только кончик носа, губы и подбородок. К сожалению, у меня на нем мягкая ямочка. Вот такая деточка я еще. Ткань маски твердая и бархатистая, ничуть не натрет за пять часов маскарада.
  На темно-синем фоне ярко сверкают два настоящих немыслимой цены сапфира над прорезями для глаз, будто вторая пара очей.
  Мелкие, но чистые рубины очерчивают линии маски. Лицо как бы горит в их холодном пламени.
  За синими и багровыми перьями надо лбом нет вуали. Пришлось оставить волосы как есть. В женскую прическу я категорически отказался их собирать. Мама даже руки огорченно опустила, пришлось ее поцеловать и пообещать много-много дней послушания рядом с ее юбкой на кухне, чтобы поучиться готовить.
  Не братьям же. Первая половина уже намерена выпасть из семьи, поженившись. Идут в приймы. Не в наш же маленький домик вести этих громогласных прелестных девушек, которые после венчания начнут рожать отпрысков одна за другой.
  Молодцы мои братья, умные, не то, что я, шутник на обочине. Искали и нашли себе бесприданниц, зато с домом и полусирот.
  Нет, я не хочу сказать, что без любви. А попробовал кто-нибудь не полюбить моих братьев! Только попробуй не любить мой мир!
  Я еще размышлял, протискиваясь сквозь прутья, каким образом широкоплечий Рико мог попасть в этот угол сада?
  Потом думать перестал. Зазвучал вдали колокол, извещая о начале маскарада.
  Проломился сквозь кусты, оставив пару прядей. Вот и заброшенная беседка, о которой говорил брат.
  Я бы десять раз подумал, если бы не спешил. Я бы заметил. О заброшенности беседки не свидетельствовало ничего. Не было вездесущей пыли. Обвивающие тонкие колонны плети плюща были аккуратно избавлены от сухих отростков. Мраморные скамьи блестели чистыми белыми поверхностями, голубыми от темно-синего предночного неба.
  Я вынул из коробки платье и маску, начал переодеваться.
  Странное ощущение - без штанов.
  Чтобы не разоблачили раньше времени, накинул платье и сразу надел маску, а потом запихнул свою одежду в коробку. Надеюсь, ее не заметят под скамейкой, в зарослях плюща.
  И только потом понял, что платье сзади на спине распахнуто.
  Я идиот. Сначала следовало застегнуть все эти многочисленные крючки, а потом втиснуться в него, как змея. Не такой уж я неуклюжий.
  Я бы так и сделал, но вдруг раздался мягкий мужской голос.
  - Фредерика, вы позволите вам помочь?
  
  от 2.03.10
  Если бы я был умнее, умер бы на месте. А так внутренне похихикал над собой и мысленно собрался. Значит, мужчина не видел меня в голом виде и думает, что я некая Фредерика. Возможно, он ранее видел женщину в этой маске. Я дурак, не подумал, почему неизвестная дама доверилась первому оборванцу.
  На этом маскараде ее ждали. Не пойму все же, как мою худобу можно перепутать с женственной фигурой хозяйки маски? Или она тоже не хозяйка?
  Мысли пробегали в голове с необыкновенной для меня скоростью. Потому что страшно. Маскарад только начался, впереди пять условленных часов, а я поклялся жизнью мамы.
  
  Я небрежно оглянулся подсмотренным у дам кокетливым движением, которое называл "свернуть птичке голову" и ответил:
  - Так получилось, что я забыла камеристку.
  Мне удалось рассмотреть кавалера, подкравшегося так тихо и знакомого с некой Фредерикой.
  На нем была полумаска. Ворон, иначе не сказать. Черный бархат, усыпанный мелкими прозрачными камешками - ночь в ночи. И наверху врастопырку настоящие вороньи крылья. Меня затошнило от мысли, что птицу нужно было для этого убить.
  Аристократический нос, явно из римских, жесткие губы и щеточка усов. Глаза в прорезях маски не позволяли увидеть цвет. Но я почему-то был уверен, что темные. Как и открытые волосы - воронье крыло.
  Будь я на улице со своей шарманкой, я не стал бы задевать своими шуточками этого мужчину. А сейчас у меня не было выхода.
  - Ну помогите, синьор, - сказал я как можно беззаботнее. Вроде как стоит мне захотеть - и пол Венеции сбежится застегивать эти идиотские крючки.
  Мужские пальцы прикоснулись через тонкую ткань. Похоже, я замерз на ночном ветру, если руки мне кажутся горячими. Он принялся неторопливо перебирать застежки - одну за другой. А потом между голых лопаток меня коснулись...Губы горячие, влажные, а усы, оказывается, мягкие, как у моих средних братьев, которым еще и двадцати не исполнилось.
  Молодой! Я сразу обнаглел, вывернулся из рук.
  - Что вы себе позволяете! - немного истерического визга в голосе ставят на место любого юнца.
  А дамочка, оказывается, куртизанка, если мужчина позволяет себе подобное обращение. Я мысленно пожелал незнакомке много солнечных дней. Как себя ведут подобные женщины, я уже навидался.
  - Синьора Фредерика, вы не узнали меня? Я ваш верный поклонник с прошлогоднего карнавала, Марко, святой покровитель города!
  Я целомудренно скрестил на груди руки, хотя открыта была моя спина, и пошел ва-банк:
  - Снимите маску.
  Он помедлил, но снял. Это заняло некоторое время, потому что какие-то завязки запутались в тугих жестких прядях - куда там моим, мягким, чуть ли не половина которых осталась в местных кустах.
  Да, ему не больше двадцати. Глаза в свете фонарей показались темно-вишневыми. По наитию я ляпнул:
  - Синьор, вы не Марко, - у меня уже готова была отговорка. Или я скажу, что он изменился (подрос, я чуть не хихикнул вслух) с прошлого года, либо на святого такой красавчик, несомненно, любимец женщин, не похож.
  Неожиданно он согласился:
  - Да, я не Марко, но послан им. А вы, несомненно, Фредерика. Меня зовут Лоренцо.
  Мне показалось, или он вздохнул с облегчением, натягивая маску?
  Пока молодой аристократ со всем уважением застегивал корсаж, я лихорадочно размышлял, в какую ловушку попал.
  Та самая дама, наверняка, назначила свидание тому самому Марку. Святому. Я не выдержал и хихикнул.
  - Щекотно? - озабоченно поинтересовался Лоренцо, застегивая последний крючок.
  - Не обращайте внимания, нервное. Луна сегодня такая, - я развернулся лицом к действительно яркой луне, висящей над садом, как дополнительный фонарь.
  Уже недалеко шум веселья, звуки музыки растекались по темному саду, становясь все ближе.
  Лоренцо уверенно подхватил меня под локоть.
  Первый час пошел.
  Увлекаемый "вороном", как бабочка ветром, на свет праздника, я продолжал размышлять.
  Итак. У моей нанимательницы свидание с неким Марко. Но она не смогла или не захотела придти. Отправила меня. Но как она могла знать, что я проберусь именно в этот уголок сада, в эту беседку?
  Загадка.
  Хотя молчун Рико проговорился однажды, что вскоре приведет к маме для знакомства девушку. Наверное, она работает на вилле, а встречаются они в этой беседке. Только вряд ли брат может протиснуться сквозь ограду, наверное, заезжает вполне легально, с тележкой зеленщика, у которого работает.
  Решив одну загадку, я вернулся к другой. Почему некий Марко отправил в беседку за своей любовницей Лоренцо? Доверяет?
  Долго думать не удалось.
  Почему я угадал, что блистательный вельможа, окруженный толпой аристократов в драгоценных нарядах - Марко? И чутье подсказало мне, что он нынешний хозяин виллы.
  Сердце ухнуло в пятки.
  Я никогда не видел таких красивых людей. Такие не ходят по грязным мостовым и не плавают по грязным каналам даже в самых прекрасных гондолах с фамильными гербами, с трепещущими на корме и носу флажками. В гондолах, украшенных гирляндами цветов и пением самых сладкозвучных голосов, рожденных в Италии и Франции.
  Наверное, он и правда святой покровитель Венеции. Я тут же готов отдать ему любимый город - прямо в эти руки без перчаток, мнущие остро пахнущий цветок олеандра.
  В лицо Марко, ослепленный аурой обожания, которая его окружала, я так и не осмелился взглянуть.
  Лоренцо как будто увидел мое смятение сквозь маску, сжал мой локоть, поставил в отдалении, дожидаясь, когда хозяин обратит внимание.
  Он осмелился прижать меня спиной к себе - и сразу опустил руки вдоль тела, позволив решать мне.
  Несмотря на то, что в мою спину уперся недвусмысленно твердый гульфик, подпорка была необходима, иначе от смешения ароматов, кружения великолепных дам, взрывающихся в небе фейерверков я бы просто залез куда-нибудь в темное место и пролежал до обусловленных трех ночи, а то и до утра. Главное, сберечь маску...Драгоценную маску...
  Сквозь туман я почувствовал, как Лоренцо хватает меня и тащит в сторону.
  Пришел в себя у фонтана от холодной воды.
  Мою маску "ворон" спрятал под камзолом, обнимая меня одной рукой за талию, чтобы не рухнул коленями, пачкая платье, в свежую траву, а другой брызгал мне в лицо.
  И он снова прижимал меня к себе, иначе бы я упал.
  - Маленький. Косточки пересчитать можно...Как же тебя угораздило так влюбиться в Марко, - шептал он. Или мне казалось?
  Где я? Наступила ночь, и я должен зажигать свечи на подоконниках для заблудившихся кораблей...В семье ласково подтрунивали, что весь доход, кроме необходимых нужд, идет на шелковые нитки и свечи.
  
  Прихожу в себя от холодного голоса быстрее, чем от холодной воды.
  И от маски на лице.
  - Лоренцо, ты плохо ухаживаешь за дамой. Принеси ей шампанского. Нет, лучше ликера.
  Другая, жесткая рука поддерживает меня под локоть. Рядом с таким мужчиной не хлопнешься в обморок. Он держит силой своей воли. Не только меня, но и всех вокруг. Душная толпа расступается, воркочет уже в стороне.
  - Фредерика, вы все же пришли, я уже и не надеялся. Вам нехорошо? Кажется, вы похудели, - голос человека с железными руками звучит участливо. А часы на городской башне только что пробили двенадцать. Осталось три часа. Я должен.
  Улыбаюсь. Надеюсь, мои губы не слишком отличаются от губ той Фредерики. Ну и подставила же она меня! Хотя...Может, выбрала по сходству? Ведь мои кудрявые волосы открыты. И глаза в прорезях маски. А ночью все кошки серы.
  Смело улыбаюсь и отвечаю:
  - Иногда женщины теряют рассудок и вес от переживаний. И не всегда печальных. Когда, например, рождаются стихи: "Мне кинуться куда-нибудь, в любовь или отчаянье, мне вспомнить что-то яркое, чтобы забыть потом. Ты милый, ты не снишься мне так часто, как хотелось бы. Ты самый главный после всех, кого унес потоп".
  Кажется, мне удалось удивить "покровителя". Марко замер, а потом быстро провел меня к мраморной скамейке под ярким фонарем, который держала живая позолоченная статуя. Я знал, что некоторые актеры подрабатывают таким образом. А потом ужасно болеют, покрываясь язвами - и весь заработок уходит на лечение.
  Хозяин бережно усадил меня и, встав на одно колено, принялся расправлять складки на платье. И вдруг замер.
  - Вы за неполные пять минут удивили меня дважды, Фредерика. Откуда у вас это платье?
  Вот. Пришло время и мне покрыться холодным потом. Ах, мама! Откуда твою работу знают в богатых домах? Что я знаю о маме?
  Мысль моя металась, как крыса в замкнутом пространстве. Пошутить никак не получалось: это же мама.
  Пауза росла и превращалась в проблему. Я, наконец, рассмотрел лицо Марко. Будто ожила одна из древних статуй, которые я видел в своих блужданиях по городу. Из тех, напротив которых я останавливался и гладил пальцами безглазые лица, мощные торсы, рельефные мускулы и все, до чего мог дотянуться...Пока стражники не прогоняли меня.
  Но в лице Марко были краски, яркие зеленые глаза смотрели на меня, каштановые кудри касались моих губ: так низко он наклонился, чтобы услышать ответ.
  Я осознавал, что сейчас моя игра потерпит крах.
  Тут я вспомнил слова мамы: "Не знаешь, что сказать - говори правду. Люди легко верят во вранье, а правда их смущает",
  - На берегу живет вышивальщица. Но она не работает по заказу. Разве мой господин видел еще ее вышивки?
  И я призвал благословение на голову "ворона", явившегося с подносом в руках, и на аристократов, завопивших о прибытии важного гостя.
  Марко подскочил, перепоручил меня Лоренцо и слился с толпой, ринувшейся к главному входу.
  Я так усиленно соображал, почему мамино шитье показалось знакомым синьору Марко, что легко поддался Лоренцо, который уволок меня под руку в более тихий уголок парка.
  Очнулся, когда "ворон" поставил поднос, который упорно тащил с собой, как заправский официант, на бортик тихого водопадика, облизывающего бедра мраморной вакханки, и, подхватив меня подмышки, усадил на колени рядом застывшему каменному сатиру. Слава Богу, не позолоченному человеку.
  - Я никогда не видел дядюшку в таком смятении. Что ты с ним сделал, Фредерико?
  Не дождавшись ответа, Лоренцо влил в меня две рюмки ликера подряд, заставил прожевать канапе с невразумительной начинкой.
  - Я прочитала стихи, - ответил я, как благонравная девочка, прожевав и проглотив крохотный бутерброд.
  Ворон засмеялся. Я засмотрелся на его губы, и до меня дошло. Они родственники, причем близкие. Поэтому Марко доверился.
  - А мне прочитаешь? - интимно вытирая мои губы от крошек белоснежным платком, произнес Лоренцо.
  - Это экспромт, я его уже забыла, - отбрехался я, с ужасом осознавая свой провал по крайней мере перед этим мужчиной.
  И тут он вдруг опустил лицо между моих ног, прямо на вздыбившийся, непослушный приказам рассудка член. Его горячие губы обожгли меня через платье.
  - Ах ты, голубок...Ты пахнешь детскими перышками...
  Я пришел в ужас. А тут еще мраморные колени сатира неприятно холодили задницу, и я спрыгнул: прямо в объятия Лоренцо.
  - Я видел, как ты переодевался, - прошептал он мне на ухо, положив край моим сомнениям. - Никогда не думал, что Марко способен завести роман с мальчиком. Он так громогласно осуждает мои гомосексуальные связи...Сколько тебе лет сейчас, Фредерико?
  - Девушку не спрашивают о возрасте. А женщине столько, сколько ей дают.
  - И много дает? - Лоренцо смеялся так громко, что я зажал ему рот. Лучше пусть укусит - или подумает что-то игривое, - чем на звуки примчится Марко.
  При одном имени у меня подкашивались колени, чем и пользовался противный Лоренцо.
  - Кто дает?
  - Не будем тратить время зря.
  Ворон потащил меня в темную глубь парка.
  - Стоп! - я попытался вырваться из захвата. - Отпусти, или я тебя ударю!
  Он даже остановился.
  - Этими нежными ручками?
  - У меня еще и ножки есть, - я воспользовался моментом и врезал коленом в то самое место.
  Лоренцо без звука повалился в траву, зажимая руки на причинном месте, до крови кусая губы.
  - Извини, - растерянно произнес я. - Что, и правда так больно?
  Хватая ртом воздух, брызжа кровавой слюной, Лоренцо все же отозвался:
  - А ты шутник, малыш. В другой раз проверим на тебе.
  Я не стал дожидаться, пока Ворон станет на ноги, помчался по парку в поисках тихого местечка, чтобы отсидеться до трех часов. Тут мне пришла в голову мысль: а как дама, нанявшая меня, сможет проследить, выполнил ли я обязательства?
  Но я поклялся мамой, и сам перед собой обязан быть честным.
  Конечно, я заблудился. В городе все дома разные, а тут, в парке, все деревья одинаковые. Стремясь уйти как можно дальше от веселья, я забыл, в какой стороне беседка с моей одеждой. К тому же приходилось быть осторожным: страшнее всего мне казалось повредить мамино подвенечное платье. Вернусь - обязательно расспрошу, была ли она в юности известной вышивальщицей.
  Если вернусь.
  Пробил еще час. Еще один.
  Я стоял под густой кроной дерева, прижавшись спиной к стволу. Предварительно я провел ладонью, не испачкаю и не порву ли платье. Мамино волшебное платье. И лес тут волшебный. Разве парк может быть таким огромным?
  - Вот ты где, малыш, я даже не надеялся тебя отыскать, думал, уже убежал. Но узелок с твоими вещами еще в беседке.
  Не думал, что обрадуюсь голосу Ворона и чуть ли не брошусь ему на шею. Но он подхватил меня на руки.
  - Заблудился, маленький, - в голосе его слышалась улыбка. - Хорошо, что Марко занят с высокопоставленными гостями. Однако он надеется встретиться с тобой после маскарада.
  - Не хочу, - невразумительно признался я, втискиваясь холодным лицом в кружева на груди Лоренцо. На его руках было гораздо теплее. И он шел, полагаю, по направлению к беседке. Соперничество и непонимание между родственниками следовало использовать. Надеюсь, Лоренцо не станет более терпимым к Марко и не выдаст меня выяснением отношений. Он предположил, что дядя испытывает слабость к мальчикам, чего не было на самом деле, ведь Фредерика - женщина. А женщина ли она на самом деле? Нет, интуиция не могла меня подвести, иначе на улицах нечего появляться.
  
  Да, мы оказались в беседке.
  Лоренцо усадил меня на стол (тут я понял, почему на нем и на скамьях нет пыли), тут же задрал подол платья чуть ли не на голову и положил ладонь на мой живот. Я перевел дыхание. Ниже - было бы страшнее. Он тихо засмеялся.
  - Боишься, голубок?
  Он снова наклонил лицо - туда. Но теперь нас не разделяла ткань, а только его ужасная маска. Лоренцо будто почувствовал, отбросил ее в сторону. Его усы щекотали меня, а мое естество предавало.
  - Не ну - ж-ж - но, - если бы дрожание губ можно было разменивать на бисер, у моих ног уже были бы груды крохотных стекляшек.
  - Ты так верен Марко? Почему же убежал из дому, который он снял для тебя?
  Я решился.
  - А ты? Он тебе так доверяет. Как же честь аристократа?
  Показалось, что я вторично нанес Лоренцо подлый удар. Он отшатнулся, одернул на мне подол платья. Глухо сказал в сторону:
  - Я помогу тебе переодеться, если ты планируешь уйти незамеченным.
  - Да, пожалуйста, расшнуруй меня, а то я через минуту упаду бездыханным, - вежливо произнес я.
  Лоренцо хмыкнул, но помог мне разоблачиться.
  И не удержался. Или я не удержался. Мы обнялись. И стояли недвижимо долго, я уже начал дрожать от холода. И всем своим голым телом чувствовал его, одетого, дрожь. Неужели мужчина может так влюбиться в мужчину? Нужно обдумать этот вопрос. Я до сих пор считал, что любви достойна только мама, отец, братья и мой город.
  Пробило три часа.
  Я выбрался из объятий, быстро оделся, подхватил коробку с платьем и маской и начал протискиваться сквозь прутья решетки.
  И тут Лоренцо, пребывающий в непонятном мне ступоре, зашевелился и ухватил меня за прядь, зацепившуюся за прут решетки. В другой его руке сверкнул кинжал.
  "Ой, мама", - успел подумать я, когда лезвие отхватило длинный локон, который Лоренцо спрятал за пазуху. И приблизил лицо к моему, и поцеловал бы, но тут раздался звук шагов.
  Я, не глядя, спрыгнул вниз.
  от 3.03.10
  Свободной рукой зацепился за плющ, свисающий над выемкой, видимый только со стороны канала - и то, если присмотреться. Волны подмыли край сада, вот и образовался тихий уголок для таких мелких, как я. Только, чтобы запрыгнуть в это переплетение корней, нужны были две руки. Раскачаться и...Услышав над головой низкий голос Марко, я, не раздумывая, уронил в воду коробку, раскачался и уселся между корней, как обезьянка. Я давно мечтал выкупить у соседнего шарманщика эту зверушку. Мне казалось, обезьянка и канарейка подружились бы и составили мне компанию в моем "фонаре". Если бы они стали мерзнуть, я бы...
  Мерзнуть мне помешал разговор надо мной. Нас разделяло чуть более полуметра оплетенной корнями земли.
  - Где она? - гневно вопросил Марко.
  - Внизу ее ждала гондола, дядюшка.
  - Почему ты ее не задержал?
  - Вы не дали мне таких указаний. К тому же я не могу протиснуться сквозь решетку.
  Тяжелые шаги над непрочным навесом надо мной обрушили несколько комочков земли на мою голову. Я с ужасом смотрел, как намокает коробка с маминым платьем и драгоценной маской: вот-вот утонет.
  Я молил небеса, чтобы мужчины, наконец, ушли выяснять отношения в другое место.
  - Ты должен будешь найти Фредерику!
  Гневный голос Марко будто послужил сигналом, и коробка начала погружаться в воду. Я не мог позволить, чтобы пропало мамино платье. Разжал руки и с громким всплеском упал в канал.
  Наверху что-то кричали, кажется, звали стражу. Я настиг коробку, подхватил ее и поплыл, загребая одной рукой, стремясь удалиться как можно дальше, не думая, что весенняя вода холодная, а скоро прилив нагонит еще больше холода...
  Потом я просто улегся на спину, прижимая размокшую коробку к груди.
  Очнулся, ударившись головой в борт гондолы.
  Где-то наверху матерился родной голос отца.
  
  Меня вытащили, еле выдрали из рук коробку.
  Братские руки раздевали и растирали меня, а отец хрипло говорил:
  - Прости, сынок, припозднился, клиент никак нужный дом найти не мог. Ну ничего, сейчас мама тебя согреет.
  Но пока мы плыли к дому, меня, хоть и переодетого в сухую рубашку, в крепких объятиях Рико колотило, как в лихорадке.
  - Тебя обидели, братик? - вдруг спросил молчун.
  - Наоборот. Наоборот, - нервно рассмеялся я.
  
  Впервые я не позволил маме меня растереть. "Вырос", - огорченно сказала она. - "Стесняется".
  А я не мог, не мог. После того, как меня касались мужские руки и губы. Там. И там. Волна возбуждения еще и еще раз проносилась по телу, смывая мое детство, уничтожая его в хлам.
  Пока я зажигал свечи на двух окнах, насквозь продуваемых ветром с залива, и устанавливал увеличивающие их свет экраны из толстого, но прозрачного стекла, дрожь била меня уже безостановочно. И принесенное мамой горячее питье остыло. Я не прикоснулся к кружке, поскорее нырнул под одеяло, пытаясь согреться.
  Потом приходили братья, накрывали меня снова и снова. А я скидывал одеяла, потому что мне было жарко. Во сне я видел Ворона и Марко. Я не понимал, кто из них прикасается ко мне так сладко и грешно. У Марко не было усов, а щекотали меня - там - они. Но у Ворона не было таких пронзительных зеленых глаз. А приближались к моему лицу они. Твердые мужские губы, уверенные мужские руки...Чьи?
  Потом я излился, почувствовал ладонью липкое, стыдное между ног. С ужасом подумал, что мама увидит и поймет. Нужно встать пораньше и застирать рубаху.
  Корабли спасены. Ведь шторм разыгрался только к утру. А мои свечи указывали путь. И неведомая Фредерика тоже спасена. И мамино волшебное платье.
  Спросить у мамы.
  - Мама, я не испортил твое платье?
  - Нет, Доминик. Я высушила его на солнышке, на ветру.
  Глаза у мамы мокрые, а лицо счастливое.
  - У тебя была лихорадка, ты бредил три дня. Но теперь ты поправишься. Доктор сказал, что в эти сутки у тебя случилась ломка голоса. Так что хорошо, что ты не пел и не говорил. А Беппо камни из маски через своего хозяина вынул и продал. Задешево, правда. Зато он теперь подмастерье. И свадьба у него на днях, ты как раз успеешь поправиться.
  - А безрукавку меховую тебе, мама, купили?
  - Да зачем она мне? Я в кухне в тепле сижу, это ты у нас льдиночка нерастаявшая. А птичка тебе - вот она, разве не слышишь?
  Я смело вылез из-под одеял, вступил в подставленные мамой тапки. В самом теплом углу моего "фонаря" стояла высокая клетка с двумя канарейками.
  Маленькое желтое солнышко и серый невзрачный комочек.
  - Самочка не поет, она вдохновляет, - улыбаясь, сказала мама.
  
  Еще через три дня я вышел со своей шарманкой на улицы.
  Мне ужасно хотелось увидеть Фредерику и поинтересоваться, в какую историю она меня впутала.
  Голос мой стал ниже, но сохранил приятный тембр. Соскучившиеся по моим шуткам горожане охотно кидали мелочь в шляпу на мостовой. А я внимательно оглядывал окружающих. Более внимательно, чем раньше.
  И однажды увидел. На другой стороне улицы, в тени, стоял Ворон. Глаза могли бы не узнать, но сердце трепыхнулось.
  - Глаза могли бы не узнать, но сердце трепыхнулось. Не суждено мне рядом стать, но жизнь мне улыбнулась, - тихо пропел я экспромт. Не знаю, услышал ли меня Лоренцо, но публика зааплодировала и кинула мне россыпь монет. Когда я снова посмотрел на ту сторону, Ворона уже не было.
  Он искал меня или случайно проходил?
  
  Наутро я проснулся оттого, что меня бесцеремонно встряхнули за плечо.
  - Вставай, я тебя забираю.
  Я подумал, что сон такой - при ярком солнечном свете. Но глаза Марко ярче света.
  Я натянул одеяло на лицо. Посмотрю еще этот сон.
  Но бесцеремонная рука обнажила меня уже до пояса.
  Не сон. Сволочь Лоренцо, проследил за мной и выдал. Разочарование нахлынуло горькой морской водой. Очевидно, мое отвращение отразилось на лице, потому что господин сказал:
  - Дея, объясни ему.
  Мама нервно комкала краешек передника.
  - Доминик, синьор предлагает тебе работу на его вилле.
  - Поскольку ты доказал свои актерские способности, будешь развлекать меня и моих гостей. Все же лучше, чем на улице. Да и платить я буду тебе несравненно больше.
  Я сел на постели.
  - Почему вы назвали маму Дея?
  Мама заторопилась:
  - Это мое имя до брака с Джузеппе...вашим отцом.
  Марко откинулся на спинку стула и снисходительно объяснил:
  - Я искал маску, через ювелира нашел и ее, и тебя, и платье - вместе с мастерицей. Скажу только тебе, при матери, чтобы не было недомолвок. Твоя мать происходит из аристократического рода. Мы были в свое время сговорены, но она предпочла мне ... другого. Много лет я не знал, что Дея живет рядом. Ты очень похож на нее, мою бывшую невесту. Я считаю, тебе нужно согласиться на работу у меня.
  Кажется, объяснения и уговоры были в новинку для человека, привыкшего приказывать.
  - Мама, ты хочешь, чтобы я пошел в услужение к синьору Марко?
  Она молча кивнула.
  - Я буду зажигать свечи вместо тебя каждую ненастную ночь.
  - И я могу взять с собой канареек?
  Марко ответил:
  - Конечно. И ты будешь волен в передвижениях. В свободное время.
  Мне показалось, или в голосе властного мужчины прозвучало облегчение?
  И мне стало легче, когда я понял, что Лоренцо меня не выдавал.
  
  Служба у синьора Марко, прекрасного покровителя, оказалась необременительной. Я дурачился, как хотел, еще и получал за это плату.
  Мне понравилось вырывать смех из строгих уст этого человека. В такие минуты я гордился, что могу даже античную статую заставить улыбнуться.
  Видя благоволение хозяина, обслуга дома баловала меня, как моя семья. И если в первые минуты я боялся упасть безвольной тряпочкой к ногам Марко, вскоре осмелел и позволял рискованные шутки не только по отношению к его гостям и членам семьи.
  За первые дни пребывания я не спал сутками, шныряя по дому и вызнавая секреты домочадцев. Я много спрашивал и еще больше слушал. Марко одобрял мои способы найти материал для шуток и сценок, которые я разыгрывал все чаще только для него, умея найти слабину в его отношениях с высокопоставленными гостями. Иногда получал легкую пощечину, когда слишком зарывался. Но ошибок не повторял.
  Гости, приживалы и приживалки, так называемые клиенты, жили в доме уже по многу лет, некоторые со времен жизни отца Марко, покойного дожа Венеции. О матери моего прекрасного хозяина не упоминали, и я не лез за объяснениями.
  Единственный, кто негативно принял мое появление - Лоренцо. Ворон оправдывал свое прозвище.
  С первой минуты, как я поселился в выделенной мне комнате недалеко от покоев Марко, я с трепетом ожидал, когда в нее заявится Лоренцо. Придумывал диалоги, которые неизменно завершались моим отказом от мужской любви. Если такие домогательства снились, к утру я просыпался в липнущей спереди рубахе. И только холодная вода и физические упражнения помогали унять томление. И общение с Марко, если у него находилось время выслушать мой очередной экспромт.
  Я понял, что влюбился.
  А Лоренцо делал вид, что меня нет. Совсем нигде. Значит, приключение на маскараде было всего лишь попыткой насолить придирчивому дяде.
  Мне было обидно, но я ни разу не всхлипнул. Зато обратил внимание на хорошенькую служаночку, делающую мне авансы. Нужно же когда-нибудь научиться целоваться? Правда, к практике мы пока не приступили. Что-то сдерживало меня. Подсознательно я понимал, что Марко не одобрит интрижки.
  Я знал, что он продолжает искать Фредерику через наемных сыщиков. Поэтому меня не беспокоили подозрения, когда он сажал меня на колени, рассеянно гладил по волосам, кормил с руки - даже если это происходило в присутствии посторонних.
  Кажется, Марко было наплевать на общественное мнение. Поэтому снова и снова я думал, что Марко не мог упрекать племянника в гомосексуальных связях. Хотя ему, любителю и любимцу женщин, могли претить подобные отношения. Может, Ворон преувеличивал? Или ему хотелось большего внимания со стороны такого мужчины?
  Ох, эти взрослые переживания никак не желали укладываться в моей голове. И чем больше я размышлял, тем язвительнее становился в своих репризах.
  
  В тот день ожидался шикарный ужин в честь именин Марко. Высокопоставленные персоны съехались не только из Италии и Франции, присутствовали и заморские гости. Некоторые приезжие жили в доме несколько дней. И я с недовольством наблюдал, как один из расфуфыренных хлыщей постоянно ищет компании Лоренцо - и пользуется ответным вниманием.
  
  Я заранее готовил подарок. Через Рико, ежедневно поставляющего зелень к столу вельможи, сговорился с меховщиком. Теперь у меня были чудесные ушки и замечательный гибкий хвост. Я долго думал над цветом и решил, что самый наглый - рыжий. Гимнастическое трико облегало меня, как вторая кожа. Оставалось надеяться, что Марко спокойно относится к кошкам. По крайней мере, во дворе и подсобках их было не меньше десятка. И как он прикасался ко мне...
  Я подумал, что, если бы мама стала его женой, он бы так же сажал ее на колени, гладил по голове, рассказывал о своих спорах с политическими противниками, не ожидая ответа...
  Зато у меня не было бы отца и шести братьев.
  Я намеренно не торопился выходить. Гости уже расселись по местам и благовоспитанно жужжали в ожидании первого тоста. И тут появился я - во всей рыжей красе с горшочком сметаны. И на глазах удивленных гостей залез на колени Марко, потерся головой о подбородок, как настоящий кот.
  Кажется, моя дорогая статуя удивилась не меньше, когда я зачерпнул пальцем сметаны - и нарисовал Марко усы.
  Тут же вымазал и свою мордочку в сметане, не дожидаясь хозяйского гнева, соскочил в сторону и запел знаменитую "кошачью" оперную арию.
  Первым засмеялся Марко, облизывая белые "усы". Я видел, что дамы и некоторые мужчины с вожделением смотрели на виновника праздника, на его губы. И Марко видел это. Глаза его смеялись. Только для меня.
  А я видел, как побледнел Лоренцо - и тут же склонился к соседу по столу, манерному женственному юноше, с которым я то и дело встречал его последнюю неделю.
  Гости развеселились, и стали мяукать, кто как сумел. А я прошелся за их спинами, то и дело дергая за воображаемые хвосты.
  Кое-кто осмеливался и меня дернуть, потрепать ушки. Но руки не распускали, понимая, что мой хозяин - Марко.
  Потом один тост, другой, веселье пузырилось, как шампанское. А я сидел у ног Марко, который время от времени касался моих волос.
  Когда от выпитого и съеденного гости заскучали, я показал сценку про ленивого кота.
  Поставил горшочек со сметаной на пол залы, растянулся рядом. Покрутился, выставляя пузико, попку с бодрым хвостом, загребал воздух лапками. Я видел, как реагируют некоторые гости на мои движения - ведь трико ничуть не скрывало изгибов тела.
  Глаза Лоренцо горели темным огнем.
  - А теперь поиграем, - мурлыкнул я. - Говорю стишок, а кто угадает концовку, получит поцелуй...Моего хозяина!
  - Ну нет, - рассмеялся Марко, чем удивил гостей еще раз. - Ты придумал, ты и будешь расплачиваться!
  Я согласился и прочитал стишок про кота.
  - Вот и ждет ленивый кот, когда...
  Выскочила первой дамочка в перьях:
  - Когда мышка приползет!
  - И я так хотел сказать, - раздалось со всех сторон.
  Я снова томно выгнулся и спросил:
  - Еще варианты будут?
  По глазам Марко я увидел, что разгадка ему известна, но он промолчал.
  - Эх, народное творчество нужно знать! - Я вскочил. - Вот и ждет ленивый кот, когда миска подползет!
  Смех явно продлил гостям жизнь, а я убежал в свою комнату.
  Фиглярство вдруг показалось мне отвратительным.
  Когда я смывал последние остатки грима с лица, дверь хлопнула. Прислонившись к ней спиной, умудряясь проворачивать ключ в замке на ощупь, стоял Ворон.
  от 4.03.10
  Лоренцо резко подошел ко мне и, грубо дернув за хвост, заставил вновь опуститься на пуфик перед трюмо.
  - Долго ты будешь надо мной издеваться? Конечно, рыжий цвет ты выбрал, чтобы шарж был не таким явным, но половина гостей смеялась надо мной!
  Я изумленно смотрел на него снизу вверх и ничего не понимал, кроме того, что Лоренцо пришел ко мне! Все же пришел! Я ему небезразличен! Но причем здесь разыгранная мною сценка?
  - Это он тебе приказал, да? - с надеждой спросил Лоренцо.
  Я встал, но все равно не дотягивался Ворону до плеча. Правда, мама утешала, что я еще подрасту.
  - Мне никто не приказывал. Если хочешь знать, Марко никогда не приказывает мне! Он меня любит, не то, что некоторые! - крикнул я, чувствуя, как глаза увлажняются. Ну нет уж, я не плакал, даже когда в шесть лет в уличной драке мне сломали руку. Потом я никому не позволял причинить мне такую боль. Настолько и надолго приблизиться.
  Лоренцо накрутил мой хвост на ладонь, притянул еще ближе, ткань трико затрещала.
  - Значит, вы все же любовники. И ты мне врал, Фредерико, или как там тебя!
  Пришлось вывернуть шею, чтобы смотреть в гневные глаза Лоренцо.
  - Меня зовут Доменико. И я тебе не врал и не вру. Мы не любовники! У меня нет никого! Я и целоваться не умею! Причем здесь кот и шарж, Ворон?!
  Мужчина жадно вглядывался в мое лицо, потом его собственное будто потекло вниз, как догорающая свеча - расслабилось.
  - Как ты сказал?
  - Ворон, - повторил я. - Я так называю тебя с первой встречи. Очень тебе подходит. Вон, нашел себе пушистого птенчика, скоро проглотишь...
  Лоренцо прижал меня так, что я чуть не задохнулся, глухо сказал в макушку:
  - И ты, известный знаток сплетен, не знаешь, что меня называют Кот? И почему одновременно - похотливый и ленивый?
  Пришло время и мне удивиться, но тут в дверь раздался стук.
  Мы одновременно отскочили друг от друга. Я уселся перед трюмо и дрожащей рукой принялся протирать чистое лицо грязным тампоном.
  Лоренцо не медлил ни секунды, провернул ключ в замке. Иначе дверь и так бы слетела с петель.
  В проеме стоял Марко. Дай Бог мне никогда больше не видеть его в гневе!
  Кажется, даже его безупречно уложенная прическа стала дыбом.
  - Я предупреждал тебя: не смей подходить к Доминико, - сказал он ледяным тоном. - Ты сомневаешься, что я тебя убью? Тебя так взбесило сегодняшнее представление, что ты решил рискнуть?
  Я немедленно кинулся между ними и врезался носом в локоть Марко.
  Заливаясь кровью, пытался объяснить, что я ничего не знал, что никто ни в чем не виноват...
  Видели бы вы этих мужественных мужчин, когда они увидели кровь на моем лице!
  Моя мама и то была хладнокровнее, когда я возвращался домой после драки. Наверное, ее закалили старшие шесть сыновей, ни одного из которых паинькой назвать было нельзя. Да и отец...Никогда не уступал своей территории другим гондольерам.
  Аристократы хлопотали. Марко оборвал звонок, вызывая прислугу, Лоренцо с глазами на пол лица рвал собственные манжеты, когда его батистовый платок насквозь промок от крови.
  А я блаженствовал в руках двух мужчин, которые были мне дороже всех, кроме моей семьи. Или уже и их причислять к моим?
  
  Я не позволил снять с меня трико, лежал на кровати, весь такой рыжий и наглый, в кровавых пятнах, с тампонами в ноздрях, обмахиваясь хвостом, дыша раскрытым улыбающимся ртом.
  Первым рассмеялся Марко. Ну да, я всегда знал, что он самый умный.
  Домашний врач прописывал какие-то пилюли. Та самая горничная с авансами, которую, боюсь, завтра погонят со службы, поминутно вытирая сопливый от слез нос, собирала с пола окровавленные обрывки, подбираясь ближе к кровати. Однажды даже задела мою опущенную руку. "Ах, я умираю!"
  Я содрогался от внутреннего хохота. Кажется, меня разоблачил только Марко.
  Лоренцо стоял бледный, в растерзанной рубашке.
  - Больному нужен покой, - уловив взгляд хозяина, сказал врач.
  И все, кроме него, ушли.
  - Синьор Доминико, у вас раньше были такие кровотечения? - вдруг серьезно спросил синьор Альберто.
  - Такие обильные или такие длительные? - гнусаво переспросил я.
  - Похоже, вы понимаете, о чем я спрашиваю. Вас кто-то учил основам медицины? Итак?
  - Мама рассказывала. Нас семь братьев, сами понимаете, не аристократы. Нет, длительных не было.
  Доктор понимающе хмыкнул.
  - Полагаю, у вас сломан нос. И свертываемость крови не лучшая. Я прослежу за вашим выздоровлением.
  - Ого! Я переусердствовал! - я засмеялся, насколько мог.
  Синьор Альберто подхватил свой саквояж.
  - Все шутите, молодой господин. Я сообщу синьору Марко ограничения в вашем режиме дня. Советую употребить свободное время для самообразования. И размышлений.
  - Спасибо, доктор, я постараюсь, - искренне пообещал я.
  По меньшей мере - три дня свободы!
  
  Но они мне не обломились.
  Наверное, Марко приказал нанести на мое лицо такое уродство - повязку вокруг головы, фиксирующую нос. А я так мечтал, что и у меня появится такой зигзаг, как у Рико. Или, по крайней мере, такая горбинка, как у Ворона.
  Размечтался. Похоже, я нужен хозяину похожим на маму.
  Если бы не мама...Я терпеть не могу, когда меня принимают не за того, кто я есть.
  Да, я шут, паяц, пересмешник. Но я - это я.
  И с этой повязкой я не мог никуда выйти. Поэтому Марко, наверное, позволил маме придти ко мне.
  Кажется, я возлюблю моего господина до последних дней моих.
  
  Мама, мамочка. Она принесла мне чудо - вышитую рубаху. За переплетением шелковых ниток не видно было почти прозрачной ткани - самой дорогой, батиста, больше похожего на туман.
  Я не стал спрашивать, откуда она взяла деньги на ткань и нитки. Ведь плату за мое паясничание я передавал через Рико домой. И каждый раз напоминал о ночных свечах на подоконниках в моей комнате. Это казалось самым важным моим предназначением...
  Я молча прижался лицом к ее ладоням. И заплакал, как никогда не плакал в детстве.
  Мама плакала вместе со мной.
  - Мама, я не девочка. Кто увидит это чудо?
  - Ты его видишь. Доминико, я хочу, чтобы снились тебе хорошие сны.
  - Мама. Я хочу научиться вышивать, как ты.
  Дея заплакала. Я видел что Дея, а не Доминика.
  - Я всегда хотела дочку. Но я не хочу, чтобы ты становился девочкой.
  - Я не стану, мама.
  - Не ссорься с синьором Марко, сынок. Он жестокий, но справедливый человек. Когда-то он поступил благородно, отказавшись от брака со мной. И даже способствовал, чтобы семья не изгнала меня, а дала минимальное приданое. Все твои братья и ты родились в доме, крошке моего приданого.
  - Мама, теперь я выплачиваю твои долги?
  Вошедший в комнату Марко смущенно кашлянул и постучал в дверь с внутренней стороны. И как мы его не заметили?
  Мама присела в поклоне, а я психанул. Мог бы и раньше обозначить себя, благодетель!
  Марко сказал:
  - Дея, ты мне ничем не обязана. Доминико, ты тоже. Можешь уйти в любую минуту.
  Я впервые остро почувствовал, как неприглядно сейчас выгляжу, противоборствуя с таким мужчиной. Но задрал свой забинтованный нос повыше и ответил:
  - А если я хочу остаться?
  Античная статуя не дрогнула.
  - Тогда изволь выполнять предписания доктора. Тебе положено каждый день гулять в саду. Кроме этого я выписываю учителя фехтования - тебе нужны ежедневные физические упражнения. А мне мальчик для битья, - добавил он с намеком на улыбку.
  Не знаю, понравилось ли маме, когда я запрыгнул на Марко, обхватив его руками и ногами, как обезьянка.
  Явно на меня подействовали пилюли доброго доктора. Стал слезливым и чувствительным.
  - Тогда подарите мне маску, чтобы, гуляя по саду, я не выглядел пугалом.
  - Тогда я подарю тебе и платье, чтобы уж точно никто не догадался, что это вредный шут Доминико, - вдруг серьезно сказал Марко.
  Мама прижала обе ладони ко рту. А Марко ей подмигнул!
  Очевидно, я дурно влияю на своего господина.
  Чем еще мне нравится мой синьор, кроме чувства юмора: он ни разу не назвал меня ни маленьким, ни малышом.
  
  Наутро перед моей кроватью стояла вешалка со скромным, но достойным платьем. А на трюмо лежала маска, закрывающая все лицо. И с вуалью- сеточкой для волос.
  Я надел мамин подарок. Оторвал у платья лиф. Получилась юбка. Обвязался по талии поясом. Взглянул на себя в зеркало. Да, из меня получилась неплохая на вид девочка. Только плоскогрудая и узкобедрая - такие живут в самых бедных кварталах Венеции. Но нет у них ни таких роскошно вышитых рубах, ни парчовых юбок. Ни масок, чтобы скрыть оспины, нечистую кожу, жидкие волосы, грустные рты.
  Только теперь я понял, как мне повезло с родителями. С семьей. И с судьбой. Я могу смеяться - и мне за это платят. Я красив, умен. И могу быть любим. Только нужно с толком обойтись с моим незримым наследством.
  Но я последнее время промахнулся дважды. С Фредерикой. Доверился. И с Лоренцо. Ну как я не понял, кого прислуга называет Котом? Ведь ни разу в дружеских разговорах со мной они не называли рядом со словом Кот имя племянника синьора. Кстати, почему я ни разу не постарался узнать, отчего он живет у Марко?
  Размышляя, я сначала выглянул в окно, вдохнул запах цветущего парка. Май. Если мне повезет, я еще найду последний цветок камелии - так захотелось, аж плачь. За своими фокусами и притиркой к хозяину и дому я и не заметил, как прошла весна. Пробежала мимо...
  Надел маску, взглянул в зеркало.
  Жаль, что меня не видит Марко. Интересно, а Лоренцо меня узнает? Или внутренняя охрана сразу же погонит меня? Нет, наверняка Марко предупредил, что в парке будет гулять дама в...ага, уже не в синем платье, а в синей юбке.
  Я похихикал и просто выпрыгнул из низкого окна в клумбу. Извините, неизвестные цветочки, я вас потом полью.
  Конечно, в первую очередь прогулялся к той беседке. Впервые с маскарадной ночи. Я просто боялся пойти туда, где Лоренцо прикасался к моему животу...И ниже.
  Потому что знал - его там не будет. Он так явно игнорировал мое присутствие в доме.
  Но теперь я кое-что знаю. Теперь я надеюсь.
  Я попытался сориентироваться.
  В солнечном свете Венеция дрожала под моими ногами. Вилла Дожа стояла на высоком холме, наросшем над скальным основанием. Я знал об этом, потому что Марко как-то рассматривал старинные чертежи, намереваясь реставрировать центральное здание, а я сидел у него на коленях. Он посадил меня как кошку - согреть в холодном кабинете. Может, и Лоренцо ему для того, чтобы греть холодную душу видимостью родственного тепла?
  Так размышлял, поминутно выдергивая складки юбки из кустов. Как это я ходил в платье пять часов на маскараде? И дошел до беседки.
  После ночного дождя мраморные поверхности блестели. Листья вечнозеленого плюща, гладкие, как зеркало, давно стряхнули все капли.
  Жаль, что рядом не было ни одного цветущего куста.
  Но откуда-то шла настойчивая приятная струя, перебивая гнилостную вонь канала под беседкой.
  Я нашел. Там, где я когда-то прятал свою одежду, стоял маленький стеклянный флакон, притертый пробкой в виде вороньей головы.
  Последнее время неожиданные подарки сыпались на меня со всех сторон. Я осторожно вынул пробку.
  В запахе было что-то будоражащее. Или я воображал себе собственное волнение?
  Нельзя было надушиться, чтобы не вызвать вопросов синьора Марко. Или подозрений прислуги. Я ведь никогда не пользовался душистой косметикой. Она вредна для организма, как учил меня старый фигляр, спивающийся от тоски.
  Изгнанный из уличного театра, он часто слушал мои песенки и шутки, а когда не было публики, подсаживался ближе и рассказывал, будто в пространство, о правилах гримирования, о театре масок.
  Когда я уходил, то оставлял в его вечно пустой шляпе значительную часть моего дневного заработка. Мы так и не познакомились. Но большая часть моих актерских знаний - из его щербатого рта.
  Я с сожалением плотно закрыл флакон и засунул его за пояс. Нужно будет с Рико передать его домой, чтобы мама поставила его на подоконник в моей комнате. Пусть корабли зовет к берегу запах земли. И любви.
  Мой первый подарок от влюбленного человека!
  От радости я запрыгнул на скамейку, оттуда на стол. И теперь растерянно стоял, не в силах сообразить, как соскочить, не запутавшись в юбке, тупо смотрел вниз на тугие парчовые складки.
  Поэтому вздрогнул, когда услышал голос Ворона рядом:
  - Маленький, ты решил снова поиграть в Фредерику?
  Глаза его сверкали. Лоренцо был по- утреннему свеж и небрежен в одежде. Распахнутая почти до пояса белая рубашка простого покроя, штаны, обтягивающие узкие бедра, растрепанные ветром иссиня-черные волосы.
  Он был по- мужски красив. Я никогда таким не буду...Мама хотела девочку, а я не хочу быть девочкой.
  Ворон подошел ближе - и неожиданно поднырнул под юбку. Его проворные руки быстро подтянули рубаху к поясу.
  Горячий язык скользнул между сомкнутых бедер.
  Я замер.
  Кажется, у меня когда-то было сердце? Куда оно делось?
  Что он там делает? О-о-о...
  Я рванулся в сторону, все равно куда. Но юбка, проклятая, спутала ноги, связала меня с ним...
  Чувствую себя колоколом, висящим в синей пустоте неба. Дрожащим от ожидания - вот-вот...
  Рот, жадный, высасывающий из меня плоть. Я становлюсь невесомым облачком, несущимся по небу. И разлетаюсь под порывом ветра на легкие воздушные следы.
  Я бы сел. Но Лоренцо поддерживает меня обеими руками под трясущимися коленями, прижимается лицом, щекочет усами, шепчет:
  - Какой ты вкусный, мой птенчик!
  А я лечу, я стою высоко. Поэтому вижу, как по парку, вертя головой во все стороны, приближается доктор Альберто.
  - Идут, - выдавливаю из себя. Мне странно, что кто-то передвигается по земле, когда я еще парю в синем майском небе, в котором растворились мои глаза.
  Ох, мама! Вот и оценили вышитую тобой рубаху!
  Лоренцо скрылся, и даже листья плюща за ним не зашуршали. Как олень, застигнутый на родной поляне. Нужно будет узнать, скольких и кого в этой беседке поджидал Кот, которого я знаю, как Ворона. Тот, который только что сделал меня самым счастливым облаком в небе.
  Не обращая внимания на приближающегося доктора, я разворачиваюсь, глядя на мой любимый город. Венеция сияет под редким солнцем. Она прекрасна. Она принадлежит мне, только никто об этом не знает, даже она сама.
  - Молодой господин, я вас повсюду ищу. Двери в вашу комнату заперты, и только помятые гортензии на клумбе под вашим окном подсказали, что вас стоит поискать в парке. Мне необходимо осмотреть вас, чтобы сообщить синьору Марко, можете ли вы приступить к занятиям с мастером фехтования. Он уже прибыл. Могу ли я спросить, почему вы в юбке?
  Альберто, ты или подслеповат, или удачно притворяешься дураком, как положено по службе мне?
  - Какое славное утро, не правда ли, доктор? Я одет согласно желанию нашего синьора. Почти. Я оторвал лиф. А рубаху вышивала моя мама. Может, вы поможете мне спуститься? - жалобно продолжил я. - Хотел достать вон ту ветку плюща для новой репризы. Не умею обращаться с юбками. Опять грохнусь и добавлю вам работы.
  Доктор, как мне кажется, на десяток лет старше Марко, тем не менее, легко снял меня со стола, обхватив за талию.
  И тут флакон выскользнул из-за пояса и звонко стукнул по мраморной скамье, пробка отлетела в непролазные заросли. Разлился дивный аромат.
  Доктор ловко подхватил флакон, в котором осталась еще половина содержимого, принюхался.
  - Сильнейший афродизиак. Наверное, вы не заметили флакон, когда прыгали на стол, а сейчас смели его подолом, - не глядя на меня, предположил доктор. Я молчал, и он продолжил. - Оставим его здесь, ведь это место свиданий и прислуги, и господ. Пусть радуются жизни.
  Во мне что-то онемело. А если бы я надушился? Как могли пойти события? А вдруг это провокация, и флакон оставил не Ворон?
  Я шел рядом с доктором, задумавшись, пока в виду виллы он не остановил меня, рывком развернув к себе.
  - Я не зря спросил вас, почему вы в женском платье. - Голос Альберто стал резким. - Это ваши игры? Вам нравится быть в женской роли?
  Я очнулся.
  - О чем вы, доктор? Нет, я не собираюсь становиться девочкой, если вы об этом. И как? В театре мужчины часто играют женщин, но от этого не становятся женщинами.
  - Синьор Марко - прекрасный человек, - вдруг слегка громче обычного сказал в пространство Альберто.
  Я молча кивнул головой.
  А он быстро зашептал, повернувшись спиной к вилле:
  - Он любит женщин, и он любил вашу матушку, я в этом доме с детства, знаю. Кастрировать хирургическим путем вас уже поздно, но существуют и химические методы. Если вы намерены оставаться мужчиной, не провоцируйте окружающих, не соглашайтесь на женскую одежду и даже на женские роли. Доказывайте, как можете, что вы мужского рода. Кстати, я ни в чем никого не подозреваю. Но не советую спрашивать о предмете нашего разговора синьора Марко: вы можете натолкнуть его на мысль.
  Я с ужасом посмотрел на доктора и кинулся бежать.
  Первым делом, оказавшись в своей комнате - через окно, конечно, - я высыпал все лекарства, предписанные мне, в отхожее место. Пусть тритоны, которые, как говорят, обитают в каналах, становятся русалками, а я не намерен.
  Значит, еще и доктора нужно записывать в недруги. И Ворона?
  Я тихонько завыл, сжимая руки между ног. Содрал с себя юбку, залез в ванну и занялся грешным делом: самоудовлетворением.
  
  Целый день я слонялся по вилле, прислушиваясь к разговорам. Как обычно, на меня обращали внимания не больше, чем на кошек. Разве что не боялись наступить на хвост и получить царапину на ноге. Что-то витало в воздухе. Разговоры при виде меня не прекращались, но переходили на обычные бытовые темы. Урывками я слышал, что на вилле ожидается съезд гостей. Нечто вроде ежегодного ночного праздника, на время которого большинство прислуги отпускали домой - по желанию.
  "А я останусь, интересно!" - сказала одна из новых служанок. "Да тут никого не неволят, потом сама будешь разбираться со своей судьбой", - с иронией в голосе ответила дородная повариха.
  Праздник, о котором я ничего не знаю? Ведь мне необходимо подготовиться. И никто меня не предупредил?
  
  Доктор меня осмотрел, дал несколько рекомендаций. Хорошее питание, прогулки и все такое. Посоветовал не увлекаться спиртным. Ну я вообще не по этому делу.
  Снял повязку.
  Когда думал, что я не вижу, оценивающе рассматривал меня. А я видел выражение его лица в зеркале. Думал, как меня перекроить? Что где отрезать и куда приклеить?
  Я понимал, что скатываюсь в паранойю.
  
  Мой мир продолжал разрушаться. Мне становилось все страшнее. На самом ли деле я могу покинуть виллу и вернуться домой?
  А про себя я решил, что не буду делать долгов, за которые придется расплачиваться моим детям.
  
  Марко был занят весь день, поэтому никто не напоминал, что пора в столовой что-нибудь съесть в присутствии хозяина и приближенных. И Лоренцо не было видно. И его отсутствие обижало меня больше всего.
  Что случилось утром...Наверное, для него это было обычным делом.
  Я обижался.
  Я околачивался по задворкам, как отощавший кот, пока меня не вылавливали и не совали в руки пирожок и кружку молока.
  Материнский инстинкт? Или жалость к фавориту, которого ждет неясная судьба? Или просто к тощему недокормленному котенку? Вот уж неправда, в семье мне всегда давали самые вкусные куски.
  Мама. Кто ты сейчас? Доминика или Дея?
  Домой!
  Я уже совсем было решился постучать в двери кабинета синьора Марко, когда он сам вызвал меня к себе. На столе лежал знакомый бархатный мешочек. В таких мне всегда выдавали жалованье. Но срок выплаты еще не пришел. Сегодня обещали полнолуние, а я получал деньги всегда на рост молодого месяца.
  Марко похлопал себя по колену - и я послушно сел на него, обернувшись лицом к лицу моего синьора.
  - Ты хорошо работаешь, Доминико. Я даю тебе премию и три дня отпуска. Отправляйся домой прямо сейчас.
  Черт меня дернул за язык.
  - Вы не нуждаетесь в моих услугах сегодня ночью, синьор? Говорят, на вилле праздник.
  Марко нахмурился, но ответил необычным для него мягким тоном.
  - Этот праздник не для детей. Я не хочу, чтобы ты на нем присутствовал. Моих гостей будет, кому развлекать.
  Я молча слез с его колен, взял со стола кошель. Потом, поддаваясь порыву, поцеловал его руку. Впервые.
  Античная статуя дрогнула, запустила пальцы в мои волосы, притянула к своему лицу и...
  Марко погладил пальцами меня по щеке. Оттолкнул.
  - Чтобы через полчаса ты ушел.
  
  Идиотов, вроде меня, еще поискать. Волоча за собой клетку с канарейками, я шел домой пешком, вбирая в себя мой город через тонкие подошвы туфель, как будто вернулся из дальнего путешествия.
  По пути домой я скупил все леденцы, которые увидел: мои братья с детства любили нехитрое лакомство. Потом я яростно торговался - просто из любви к искусству - со знакомым меховщиком за безрукавку для мамы. К концу торга мы оба хохотали, зато моя мама получила красивую вещичку за две трети цены. Мех длиннорунной овцы красивыми завитками обрамляет выкрашенную индиго замшу - под цвет маминых глаз.
  Отцу я купил трубку, он давно мечтал о такой. И я знаю, представлял себя капитаном судна, плывущего в Индию и, обязательно, обратно.
  Они оба с мамой обменяли свои мечты на взаимную любовь. И на семь сыновей.
  Я впервые сам тратил заработанные деньги.
  И две толстые витые свечи в золоченых блестках завершили мои покупки.
  
  Семейные разговоры, любимый луковый суп, моя комната, на две стороны из которой видна бухта и морские просторы за ней.
  Мама.
  
  Вечером я стал нервничать. Надел свой обычный полотняный костюм, вышитый мамой, захватил несколько монет и выскользнул из дома.
  Хорошо, хоть красивые свечи оставил незажженными на подоконниках.
  
  Я втрое заплатил, чтобы наемная гондола доставила меня к знакомому месту.
  Вскоре я был в мраморной беседке, а потом, таясь, пошел на звуки музыки.
  
  Сначала действо показалось мне обычным, неотличимым от памятного маскарада.
  Ближе к вилле сад был освещен фонарями в руках позолоченных живых статуй. Между домом и длинным столом, накрытым скатертью, сновали несколько смазливых служанок.
  За столом, освещенным канделябрами, сидели не более трех десятков гостей в масках. Причем ни одной знакомой я не увидел. Значит ли это, что на застолье нет Ворона? Или Марко?
  Потом я рассмотрел подробности. На женщинах были не платья, а легкие сорочки по типу тех, что на древних статуях. Мужчины и вовсе были обнажены по пояс.
  Мой взгляд жадно искал между ними двух мужчин, которые меня интересовали. Но я никогда не видел их тел! Может, вон те двое, самые высокие, сидящие рядом?
  Когда прозвучал гонг и густой голос произнес: "Вакханалия начинается!", я увидел, чем отличаются эти люди от обычных гостей синьора Марко.
  Мужчины были голыми, только в масках и в свободных поясах с кошелями на них. Зачем кошели, я понял позже. При виде торчащих фаллосов мой собственный тоже напрягся. Но в голове разлилась муть, как будто я пил вместе с ними.
  Участники оргии, а я уже понял, что мне предстоит увидеть, рассыпались по лужайке парами, группами и по одному, присматривались друг к другу.
  Потом...Пьяно смеясь и танцуя мужчины стали совокупляться с поющими и танцующими женщинами.
  Высокой и широкоплечий, в котором мне виделся Марко, прижал женщину к стволу дерева поблизости от меня, содрал тунику с плеч, обнажая груди. Она вдруг оттолкнулась босыми ногами, подпрыгнула и обвила ногами его талию. И я тут же вспомнил, как наскочил на Марко при маме. Только я думал, что изображаю обезьянку. А пара передо мной изображала любовь.
  Мой слух обострился чрезвычайно. Я слышал мягкие шлепки, мокрое чмоканье, даже дыхание между короткими сладострастными стонами.
  Это Марко? Или другой? Я отыскал глазами второго высокого мужчину.
  Тот обошел по кругу всех. И сделал выбор. Он нагнул выкрашенного в золотую краску юношу, фонарь из его рук покатился по росистой траве, рассыпая искры, и погас. Но при свете полной луны мне было видно, как высокий аристократ, знакомым жестом придерживая юношу за талию, сделал другой рукой несколько движений между их телами, а потом приставил свое немалое орудие к его заду. Мне стало страшно: как может войти вот это - туда?
  Но вошло, фонарщик вскрикнул, и стонал от боли, пока фаллос входил и выходил из него, вытягивая за собой тонкие кровавые и прозрачные нити.
  Я смотрел как завороженный, внизу живота ширилась боль, как будто целый день мне не давали помочиться.
  Потом тот, кого я считал Вороном, удовлетворенно фыркнул, отвалился, похлопал юношу по заду, отстегнул кошель и кинул перед ним, согбенным, на траву. Сверкнули золотые монеты, вылетевшие из бархатного мешочка. Парень, по ногам которого еще стекали вперемежку красные и белые струйки, стал их подбирать, а потом схватил руку аристократа и поцеловал ее.
  И тут я вспомнил, как целовал руку синьора Марко.
  Меня вытошнило.
  А потом я потерял сознание.
  от 6.03.10
  Я лежал в своей постели в доме синьора Марко и жмурился на яркий солнечный луч, пробивающийся сквозь щель между шторами.
  Интересно, кто их задернул? Я же никогда этого не делал. Мне нравилось вставать с первым светом.
  Потом, ослепленный, я с трудом разглядел большую фигуру, сидящую в кресле у моей кровати. Синьор Марко. И тут я вспомнил все и застонал.
  Он сразу вскинулся и посмотрел на меня туманными со сна глазами.
  - Как хорошо, что ты пришел в себя, Доминико! Сейчас я позову Дею. Она в соседней комнате, я ее подменил. Бедняжка не спала несколько ночей.
  - Погодите. Что...со мной? - я избегал смотреть в лицо Марко.
  Он тоже не смотрел мне в лицо. И я понимал его. Вернее, мы понимали друг друга.
  - Зачем ты вернулся? Я нашел тебя в парке под утро, закоченевшего. Как ты не захлебнулся в собственной блевотине...У тебя пневмония и нервная горячка. Болезнь осложнилась, потому что ты категорически отказывался принимать любые лекарства, а если их вливали в тебя, рвал желчью. Пришлось вызвать Дею. Ее отвары из ее рук ты пил. Но эти лекарства примитивны, и ты еще можешь сгореть за полдня - день. Чем убьешь свою маму и несказанно огорчишь меня. Ты можешь объяснить, в чем дело?
  Марко выглядел по-настоящему обеспокоенным.
  - Не зовите пока маму, - я закашлялся до слез, откинулся на подушки, которые Марко тут же подсунул мне под спину.
  Никогда не думал, что этот человек может быть заботливым. Хотя...Если любимый котенок заболеет, можно его и побаловать, правда?
  - Я могу задать несколько вопросов? - откашлявшись в платок, протянутый хозяином, спросил я.
  - Можешь. Но предварительно я хочу сказать тебе кое-что. Может, это снимет часть твоих вопросов.
  Марко встал и прошелся по комнате, разминая ноги. Он всегда так делал в своем кабинете, рассуждая, сбрасывая кошку, то есть меня, с колен. Думаю, политические противники отдали бы немало, чтобы узнать его мысли.
  - Даже не сомневаюсь, что тебя привело в ту ночь любопытство и свойственный юношам дух противоречия и жажда узнавать запретное. Я должен быть предвидеть, но считал, что ты больше походишь характером на мать. Так вот. То празднество начала лета, которое не афишируется, но происходит во многих домах аристократов - традиция, освященная веками, от Древнего Рима и раньше, от эллинистической Греции. Ты понимаешь, о чем я говорю?
  Я молча кивнул головой. В теле чувствовалась слабость, но голова была ясной. Отец рассказывал, что так бывает перед смертью, а он-то знал, о чем говорил. Душа воспаряет над телом, говорила мама.
  - Я много читал в свободное время, - счел нужным пояснить.
  - Ах, да. Сын Деи, я должен был помнить...Так вот, на эти "вакханалии" собираются избранные: аристократы и желающие им угодить. Добровольно. Отбор очень строгий. Пассивные участники игр получают очень большую плату. Актеры и куртизанки при удаче, если их выбирают несколько партнеров, могут уйти из своего ремесла сразу же и до конца жизни, если умеют с толком распорядиться полученным золотом. Разве ты видел насилие?
  - Я видел кровь. А потом он поцеловал ему руку...За золото. Золотой...
  - И тебя интересует, был ли этим "насильником" Лоренцо?
  Я промолчал. Да, меня это страшно интересовало...В ту ночь. А сейчас казалось таким незначительным, как скабрезная картинка в старой книге. Посмотрел, возбудился, закрыл книгу - и забыл.
  Марко приостановился, склонился надо мной, опираясь кулаками в край постели, вглядываясь в глаза.
  - Ох, какие синие... - с болью произнес он. - Я продолжу? Если тебя смутило мое участие в этих взрослых играх, должен тебе напомнить, что я никогда не был и сейчас не женат. И не имею постоянной любовницы. Так что я волен заниматься сексом, с кем хочу и когда захочу. Это же и Лоренцо касается.
  - Кстати, почему он живет с вами, синьор Марко? Бедный родственник?
  Марко еще ближе склонился и сказал мне на ухо:
  - Лоренцо мой незаконнорожденный сын. Но об этом никто не знает. Кроме нас и тебя.
  Да...Меня удалось удивить.
  Марко снова сел в кресло, достал мою безвольную руку из-под одеяла.
  - Объясни мне, почему ты отказываешься от лекарств?
  Я чувствовал, что наглею, но мне уже было все равно.
  - Синьор скажет, почему подарил мне платье? В утро того дня?
  - О, Мария! Я должен был догадаться! - он хлопнул себя ладонью по лбу. Каменные осколки от моей античной статуи сыпались, как во время землетрясения. - Доминико, полагаешь, право на шутки есть только у тебя? Я пошутил. Кажется, неудачно. Как и ты - над Лоренцо. Но ты не знал. А я должен был понять, что...Неважно. Ты хочешь знать, не считаю ли я тебя девочкой? Отражением матери? Нет.
  Я был слаб. Я закрыл лицо руками и заплакал.
  Слава Богу, Марко не пытался меня утешить. Но он был настойчив. И переспросил.
  - Как связано платье с твоим нежеланием принимать лекарства?
  Я не должен был и не хотел подставлять доктора.
  - Я подумал, может, вы хотите, чтобы я стал девочкой, подобием моей мамы для вас...И мне будут давать лекарства для этого.
  Марко зло рассмеялся, швырнул какую-то вазу, осколки полетели, один слегка коснулся моей щеки. Наверное, появилась царапина, потому что синьор кинулся ко мне, вытер ее пальцем, разыскивая глазами платок. Я подал ему тот, в который кашлял.
  Я не ожидал такой реакции, и теперь смотрел на мою ожившую статую во все глаза.
  Он отскочил от меня, отошел к окну, глухо сказал:
  - Даже не думай. Узнаю, кто тебе внушил такие мысли - убью.
  - Даже если это будет ваш сын? - я сделал еще одну попытку.
  - Тем более, если это будет мой сын.
  Я откинулся на подушки, в голове шумело, я чувствовал приближение беспамятства, но нужно было выяснить наши отношения до конца.
  - Господин, это мои мысли, Лоренцо не при чем, - а потом понес совершеннейший бред. - Как можно менять любовь на игры? И не призывать корабли к долгожданной земле? Не любить сыновей, даже если они так похожи...Ни на что не похожи...Я вас люблю, Марко, разве вы ни разу не заметили? Мама, я хочу тебя увидеть...
  И темнота.
  
  - Можно раздернуть шторы? Я хочу увидеть небо.
  Я не удивился, что в комнате по-прежнему Марко. Неужто у него не нашлось других дел?
  Он выполнил мою просьбу, и, кроме света свечей в канделябре, помещение залил свет звезд, крупных, как всегда в начале лета.
  - Мне пришлось сказать Дее, что тебе лучше, ты заснул, и отправить ее домой к семье. Возможности ее отваров исчерпали себя. Если хочешь выздороветь, ты должен принимать современные лекарства. Альберто принес самые лучшие.
  Я увидел доктора, перебирающего пузырьки и склянки на столике, неведомо когда появившемся в моей комнате. Отказаться от лекарств еще раз - значит, уверенно указать на Альберто как на источник моих страхов. Я с ужасом подумал, чем может закончиться для доктора такая догадка.
  Мне показалось, что мозги скрипят, как заржавевший механизм. И показалось, что я нашел выход.
  - Синьор, в моем воспаленном бреду родился сон, что вы принимаете меня за мою маму, какой она была в юности. Мне привиделось, что платье, в котором мы увиделись на маскараде впервые, прилипло ко мне, как вторая кожа. Неужели вы этого хотите?
  Марко снова подошел к окну, чтобы никто не увидел его лица. Я уже понял, что он поступает так, когда очень волнуется.
  - Я убью каждого, кто посмеет предположить, что ты можешь быть девочкой. Разве для этого я нанял тебе мастера фехтования? Когда ты выздоровеешь, я вызову еще учителей, мой юный философ, а потом отправлю тебя учиться в Сорбонну. Может, станешь известным ученым?
  Он не оборачивался, а я всем своим настороженным существом, несмотря на слабость, увидел, как доктор потихоньку убрал некоторые склянки со стола в свой безразмерный саквояж.
  - Но, конечно, ты волен уйти, как только поправишься, - сухо добавил Марко, разворачиваясь к нам.
  Я подумал в меру своих слабеньких сил. И повторил, как когда-то:
  - Я остаюсь.
  Альберто по очереди дал мне какие-то пилюли и горькие микстуры, позволяя запивать теплой водой. Марко смотрел внимательно за руками доктора, а я пытался вспомнить, о чем бредил. И сделал еще одну попытку, когда доктор заикнулся, что, раз я в сознании, нужно меня накормить хотя бы бульоном.
  - А если я поем, - голосом капризного мальчика, которым я никогда не был, сказал я. - Мне будет позволено увидеться с синьором Лоренцо?
  - Поторгуемся? - тут же отозвался Марко. - Ты съедаешь все, что доктор прописал, а потом приходит Лоренцо.
  Лицо Альберто было в тени, но я видел недоумение на его лице.
  - Поторгуемся. Кроме этого, у меня в комнате не должны будут задергивать шторы. И пусть откроют окно.
  Марко еще шире раздернул шторы и приоткрыл створку окна. Пахнуло еще не остывшим садом.
  Хозяин позвонил в колокольчик.
  Потом, жестом отправив доктора за дверь, склонился ко мне:
  - Я позволяю нам забыть, что ты говорил в бреду. Захочешь - повторишь, когда поправишься. А сейчас я ухожу по делам.
  В спину ему я сказал:
  - Когда я встану, я обязательно найду тебе твою Фредерику.
  Мой синьор и на секунду не задержался, вышел, аккуратно притворив дверь.
  
  Попытки меня накормить были удачными только потому, что одновременно со служанкой пришел Ворон и тихо сидел в уголке, светя своими невозможными темными глазами. Я покорно выхлебал бульон, хотя сил удержать чашку мне не хватило, ее держали за меня. Хорошо, что девушку прислали жалостливую, ту, что всегда гонялась за мной со стаканом молока и пирожком. Марта, я подарю тебе красивую брошку на твою пышную грудь.
  
  Как только Марта с подносом исчезла за дверью, Лоренцо тут же оказался рядом с кроватью. На этот раз дверь он не запер, так был уверен, что никто...
  - Что ты сделал с Марко? - обнимая меня вместе с одеялом, спросил он.
  - Поговорил, - вминаясь лицом в его грудь, залитую жестким кружевом, ответил я.
  - О Господи! Ты можешь не шутить хотя бы на пороге смерти?
  Я захихикал:
  - Я так страшно выгляжу?
  - Ты страшно красив, - зарываясь лицом в мои волосы, пробормотал Ворон. - Мой птенчик сейчас похож на страшно красивого ангела. Учти, умереть тебе я не дам. Да и...Марко тебе не позволит.
  - Ты ревнуешь, - и когда Лоренцо возмущенно вскинулся, бросив меня кулем на постель, добавил тихонечко. - Как сын.
  
  Кажется, я переусердствовал. И мне стало так хреново, хоть плачь, да и мой Ворон отодвинулся на почти недосягаемое расстояние.
  - Я начинаю понимать, за что он тебя так любит, - отстраненно сказал Лоренцо. - Ты лучше меня. Ты похож на него. Ты такой, каким он хочет меня видеть.
  Я собрал все силы, поднялся, обнимая его за шею. Но сильный кашель сотряс мою грудь, и я снова упал, отворачиваясь, утыкаясь в подушки, чтобы не заразить Ворона. И с ужасом увидел кровавые пятна на постели.
  Этот вскрик я запомню, наверное, на всю жизнь. Лоренцо тут же зажал кулаком рот. Его глаза превратились в две черных дыры, в две воронки. Я видел однажды во сне: корабль, на котором мой отец так и не отплыл, затягивало в такую мрачную воду. Мне было четыре, кажется, года. С тех пор я ставлю свечи на подоконники в своей комнате-фонаре.
  Но он не убежал. Я думал о нем плохо. Наверное, после той оргии. Он кинулся ко мне, вытащил из постели, прижал к себе, поднес к окну, не обращая внимания, что брызги крови испортили драгоценное жабо.
  - Я люблю тебя, маленький, не умирай, - жалобно попросил он.
  - Ха! Не дождетесь! - отдышавшись, сказал я. - Там на столике зеленая микстура, та, что доктор прописал, дай.
  - Доктор? - Лоренцо застыл на пол дороги к лекарствам.
  - Альберто теперь меня любит, как самого себя, - уверенно сказал я. - Давай о хорошем поговорим.
  Вязкая травяная микстура смягчила горло.
  На Лоренцо жалко было смотреть. Необходимо было срочно вернуть ему веру в себя.
  Я понимал, что мое поведение приближается к расчетливому поведению умной шлюхи, но, пока я так слаб, у меня не оставалось другого выхода.
  
  И я любил, я любил их обоих. Только не признаться. Не стать девочкой.
  
  Лоренцо, послушно сложив на коленях руки, сидел у моей постели.
  Он меня уложил, аккуратно подоткнул одеяло с боков. Даже не интересно, где и когда он этому научился.
  - Ворон, ты хранишь мои волосы или выкинул?
  Он молча вынул из-за пазухи большой серебряный медальон, открыл, внутри свивалась моя отрезанная в ночь карнавала прядь. Спрятал.
  - У тебя при себе кинжальчик?
  Ворон молча вынул его откуда-то из одежды.
  - Обрежь мне волосы. Я никогда не буду девочкой.
  Больше всего я удивился, что Лоренцо не произнес ни слова. Он подложил мне под спину подушки, чтобы я сидел. Стоя надо мной, срезая пряди, аккуратно складывал их одна за другой на кресло, как будто ветки...Так отец по весне обрезал две наших яблони.
  А ветки мама приносила домой и ставила в вазу, и они выпускали листочки раньше, чем деревья, но никогда не цвели.
  
  Голове стало холодно - и просторно.
  Лоренцо спрятал кинжал и закрыл лицо руками. И это развратник, которого я так презирал в ночь оргии?
  - Ты совсем малыш, прости меня, - смято сказал он. - Я тебя не любил.
  - Два идиота, - раздался от двери холодный голос.
  А я улыбнулся.
  
  от 7.03.10 Подарок милым дамам!)
  Через десять дней я смог встать самостоятельно и добраться до трюмо. Вцепившись в тумбу руками, сейчас более похожими на птичьи лапки, я всматривался в незнакомое отражение. На тонкой шейке черное облако...Черный одуванчик.
  Не могу перестать насмехаться даже над собой.
  Если бы нас не ставить рядом. Цвет вороньего крыла...По сравнению с ним я светлый.
  Не думал, что короткие волосы будут так безумно виться. Придется пользоваться помадой для волос, чтобы уложить их в подобие прически.
  Я поискал глазами хоть какую-нибудь ленточку, чтобы завязать кудри на затылке, нашел, попробовал - нет, слишком коротки. Ворон перестарался.
  
  Лоренцо приходил часто. Я, наконец, понял, что он имел в виду, когда глянул на меня стриженого и сказал, что не любил.
  Он испугался. Что может обидеть маленькую деточку. Ведь с короткими волосами я выглядел максимум на двенадцать. Наверное, тогда, на маскараде, он увидел во мне расчетливую штучку-сучку, зарабатывающую своим телом. Хотя я и правда зарабатывал в тот вечер, но не телом, а маской. А если подумать, что было под маской? Тело...
  Я поерзал на пуфике, и с хрустом на пол выпал тщательно свернутый в конверт листок бумаги.
  Раз в моей комнате, значит мне?
  Я вернулся в постель, развернул послание.
  " Я мечтаю о тебе. Утром, когда легкие порывы ветра напоминают твои движения, играя с занавесками. Днем, когда небо синее и чистое, как твои глаза. Вечером я умираю от невозможности запустить пальцы в твои темные кудри, как в предгрозовые облака, - я хочу пронзить тебя молнией! Ночью я нещадно терзаю свою плоть, чтобы не оскорбить тебя своей похотью, мой любимый".
  Я задрожал. Это не может быть мне.
  Может, любовная записка выпала из кармана Марко или Ворона?
  Я сложил письмо по сгибам, надеясь, что адресат не заметит, что я прочитал это страстное признание в любви.
  Поднялся, вернул бумагу на пуфик. И притворился спящим. По моим внутренним часам, вот-вот должны были придти Марта - кормилица, а за ней или Марко, или Лоренцо.
  Содержание любовной записки отпечаталось на внутренней стороне моих век. Я мог перечитать ее в любой момент.
  Перечитал - и похолодел. Синие глаза. На вилле Дожа ни у кого не было синих глаз. Хотя...та же Фредерика, которую много месяцев разыскивает Марко. Она выбирала меня по подобию. И Марко написал ей...
  Стоп. Речь шла о любимом, то есть о мужчине. Я почувствовал, что начинаю гореть. Кто же, кто из них мучает меня?
  Ворон стал сдержанным. Приходя на несколько минут, он укладывался поверх одеяла рядом со мной, гладил меня через него. Молчал, отворачивая лицо. Иногда рассказывал новые сплетни. Мне хотелось плакать. Я хотел попросить, чтобы он сделал как там, в беседке, когда я стал счастливым облаком. Но я понимал, что просить нельзя. И грешно.
  Синьор Марко появлялся реже. Сразу же вызывал прислугу, заставляя до блеска вылизывать комнату от пыли. Не брезговал выкинуть в окно вчерашний букет.
  Он тоже рассказывал сплетни, но называл их слухами, потому что они все были о власть предержащих, о моем любимом городе. Иногда Марко ронял пару слов о моей семье: все хорошо. Жена Беппо ждет ребенка. Канарейки здоровы. Свечи в ненастные ночи горят.
  Как ребенку...
  Мне хотелось вонзить в него мои слабые коготки и залезть на колени, чтобы почувствовать: так ли остыла моя статуя?
  Но я был вежлив, согласно кивал на перечисления научных дисциплин и учителей, которые прибудут на виллу, как только я выздоровею.
  Я еле сдерживал слезы и просьбу: хочу домой. Там меня любят. Меня ждут корабли, канарейки и морской ветер, именем которого назван наш дом.
  Но я понимал - это будет поражение.
  Я чувствовал, что обязан этим двоим. Марко - за его непреходящую любовь к маме. И должен отыскать Фредерику, чтобы его любовь ушла.
  Лоренцо за то мгновение, когда я испытал первый оргазм. Я не знаю, что должен сделать для него, но я сделаю.
  Отец говорил, что у бедных своя гордость: никому не задолжать.
  Непонятно, почему Ворон пришел раньше Марты. Наверняка, намечалось свидание, и он спешил. Но зачем принес охапку ирисов? Долго шепотом ругался, думая, что я сплю, в поисках чистой вазы.
  Угомонился.
  Я приоткрыл один глаз. Ирисы благоухали. Желтые с фиолетовым, розовые с сиреневым, чисто-белые. Не их время, кажется, они уже отцвели.
  Лоренцо взял один темный, почти черный цветок и провел им, влажным, душистым, по моим губам.
  - Не притворяйся, я вижу, что ты не спишь, птенчик, - ласково произнес он.
  Конечно, Ворон не ожидал, что я, с сожалением ломая стебель цветка, взметнусь из постели, обхвачу его за шею, утягивая за собой. Хотя мой вес, наверное, уже был настолько незначительным, что он мог удержать его, а не падать на меня, вминая...
  - О господи...Малыш, ты соскучился? - и заткнулся, как только я нашел своими неумелыми губами его твердые, неподатливые губы, стараясь удержать истерический смех от щекотки усов.
  Ближайшую минуту мне показали, как нужно целоваться. Я бы потренировался, но в голове у меня плыло, внизу живота скручивалась уже знакомая жажда... Как корабельный канат на пирсе, приковывая корабль к земле.
  Мне казалось, что я оставляю свои губы на лице ошеломленного Лоренцо, откидываясь на подушки.
  Могут ли темные глаза стать светлыми? У Ворона - могут.
  Что-то о предгрозовых облаках...
  - Выздоравливай скорее, пока я не научился смирению и воздержанию! - упав в кресло, сказала эта ехидная сволочь, расставив ноги и поглаживая себя по выпуклому гульфику.
  У меня самого между ногами было тесно, хотя я был не в штанах, а в маминой вышитой рубахе. Она помогала мне выздоравливать. Мама принесла на смену другую, почти такую же красивую, но более...мужскую, наверное. Со скупым трехцветным рисунком.
  Что моя мама понимает и знает - наверное, я никогда не пойму.
  
  Зажав руки там, я попросил Лоренцо отсесть от меня на пуфик, потому что вот-вот придет Марта. И ждал, когда под ним захрустит бумага.
  Наверное, зад Ворона был более чувствительным. Или он знал, что лежит на пуфике.
  Он приподнялся и вытащил смятый прямоугольник. Его брови нахмурились. Я с удовольствием рассматривал его лицо: стоило позавидовать актерской игре.
  - Тут записка. Тебе?
  - Откуда я знаю? Там написано мое имя?
  Лоренцо с таким недоумением и даже неудовольствием рассматривал бумагу, что мне на мгновение стало страшно: а вдруг не его письмо? И я подставлю Марко? Но разве мог Марко написать мне такое? Не представляю моего господина романтиком. Хотя свежие цветы и он в мою комнату приносил. И почему бы? У меня нет ни одной причины, чтобы поверить, что Марко может написать признание в любви мальчишке.
  Успокоив себя такими рассуждениями, я следил за артистической игрой Лоренцо.
  - Имени нет, но если в твоей комнате...
  И вдруг я поверил в его искренность.
  - Скажи, Лоренцо, перед той нашей встречей в беседке...Когда я был в синей юбке...
  - Когда я попробовал тебя на вкус? - насмешливо перебил меня Ворон, нагло глядя мне в лицо. - Хочешь еще?
  - Хочу! - выпалил я, не успев подумать, и зажал ладонью рот. Не глядя в смеющиеся глаза, я все же продолжил. - Там был спрятан флакон с афродизиаком с пробкой в виде вороньей головы. Ты его оставил?
  Глаза Лоренцо потемнели.
  - Ты воспользовался этими духами и поэтому позволил мне...
  - Нет! Мне было хорошо без них! - я тут же накрылся одеялом с головой. В чем я признался?
  Сначала щелкнул замок, а потом уверенная рука стащила с меня одеяло. Я не открывал зажмуренных глаз. Мне было стыдно.
  - Я не оставлял никаких флаконов. И письмо тоже не мое, - голос Лоренцо прозвучал где-то в районе моего живота. - Но почитаешь его потом, у нас совсем мало времени.
  И - губы. И невыносимое прикосновение усов. На этот раз прибавились руки. Они гладили, мяли вокруг моего пениса, а я грыз угол подушки, чтобы не закричать.
  В этот раз я не летел в небо, я падал в горячую бездну, сознавая, что мое грехопадение совершилось, и этот мужчина навсегда останется в моем теле, в моей памяти.
  С этим неестественным удовольствием меня примиряло одно: его не могла получить женщина. Я не девочка!
  
  Деликатный стук в дверь.
  Лоренцо успел.
  Я раскрыл глаза. Ох, какие шалые глаза смотрели в мои!
  И все же он аккуратно вытер губы...предварительно слизнув перламутровые капли...я знаю, он специально дожидался, чтобы я увидел. Он прикоснулся к сухим губам белоснежным платком, подмигнул, одернул на мне рубаху, прикрыл одеялом, быстренько отпер дверь и чинно уселся на пуфике, поправляя цветы в вазе.
  Марта поставила поднос с завтраком на столик, молча убрала измятый цветок с пола.
  - Синьор Марко сегодня дома, - сказала в пространство. - Обед заказан на десять человек. И вас ожидают.
  - А доктор намерен меня осмотреть перед "ожидают"?
  Марта фыркнула.
  - Если бы меня ожидали столько учителей, я бы никогда не выздоровела.
  - О, дивная Марта! Я подарю тебе две брошки!
  Лоренцо явно подавился смехом.
  За окном полыхал ясный день, я перед любящими взглядами выполз из постели, путаясь в длинной рубахе, уселся за придвинутый к кровати столик и съел все, что принесли.
  
  Я так и не выцарапал из рук Лоренцо письмо неизвестного. Или неизвестной.
  
  от 9.03.10
  Если бы я знал, что меня ожидает, ни за что бы не выполз из комнаты. Нужно было слушать Марту - никого нет умнее умных служанок, с которыми нигде не считаются и принимают за людей чуть чаще меня, шута.
  Я оделся с трудом, делая передышки. Ворон оставил меня по просьбе, а кормилицу я просто выгнал с ее подносом.
  Прежняя одежда висела на мне мешком. Так что пришлось запахнуть рубашку и затянуть пояс потуже. Волосы уложить мне так и не удалось.
  Посмотрел на себя в зеркало. Слишком большие глаза и уши. Я подумал - и вынул из вазы темно-голубой цветок ириса и укрепил справа заколками.
  Немного похоже на свежую могилу, но ничего, надеюсь, у учителей крепкие нервы.
  
  Когда я, цепляясь за стены, дошел до столовой, все были в сборе. Марко, Ворон, доктор, двое приживал неведомого возраста - почти членов семьи, и четверо учителей.
  Меня им представили - и мне их. Преподаватель фехтования, седой пожилой мужчина, жилистый, как мой отец, понравился мне больше остальных. Может, потому что физическая подготовка меня интересовала больше. Математик, названный знатоком естественнонаучных дисциплин, философ, словесник - по совместительству учитель французского языка. По выражению лиц было видно, что в учениках они ожидали видеть Ворона, никак не плюгавенького меня.
  А я задумался, зачем синьору Марко это все надо? Все еще в память его прошлой любви к моей маме? Не верю.
  Я лениво ковырял вилкой какое-то блюдо, изредка отвечая на вежливые вопросы ко мне, даже не обращая внимания, кто их задает. Пока после одного из них не воцарилось удивленное молчание.
  Я на всякий случай состроил мину напрасно обвиненного котенка, а потом провернул память назад. Да, меня спрашивал учитель философии.
  - Что вас удивило? Разве "Заметки о любомудрии" противоречат современному миропониманию? - переспросил я. - Или это запрещенная литература? Я купил книгу в лавке букиниста у Верхнего моста.
  Мужчины за столом ожили.
  - Ну, этот взгляд на мир немного устарел, но в целом он верен. Я удивился, что вы знакомы с этим трудом, - слегка приподнявшись, поклонился мне учитель.
  Мне показалось, или во взгляде Марко действительно был триумф?
  Ворон снисходительно улыбался.
  Выражение лица доктора мне не понравилось. Он явно что-то знает.
  И я снова задумался. Что же иначе делать за столом? Или есть, или шутить. Ни того, ни другого от меня не требовалось: взрослые, перебивая друг друга, живо обсуждали программу моей учебы, погоду, последние политические новости.
  Я встретился глазами с Вороном. Сделал ему знак: отдай записку. Лоренцо отвернулся.
  Записка меня волновала все больше. Я сожалел, что, потрясенный содержанием, не рассмотрел ее внимательно. Я помнил текст до последнего слова. Но что-то мучило меня, какой-то внешний штрих, какая-то недосказанность, оборванность предложения...
  Вот! Оборванность!
  В правом уголке записки был обрыв и чем-то замазанные буквы. Никогда не поверю, чтобы Марко отправил неряшливую любовную записку.
  Теперь осталось выудить бумагу у Ворона и еще раз внимательно рассмотреть.
  Кстати, и шуршал листок как-то необычно...Как осенний лист на исходе предзимнего месяца. Когда бы он успел так высохнуть в нашем влажном климате? Настоящая жара ведь еще не наступила.
  
  Наконец, мне позволено было удалиться. Я стоял за дверью и слушал, как доктор спорит, что ребенок еще не здоров, занятия фехтованием нужно отложить до следующей недели, а все остальное...
  - Но нам необходимо проверить знания ученика, чтобы составить список необходимой литературы! - возбужденно отвечали два голоса.
  - Что касается меня, я удовлетворен. Молодому господину не нужны начальные знания, а все остальные в моей голове, - раздался густой бас. Наверное, заговорил учитель философии. Только у него была длинная борода, в которой так тонули звуки.
  Затем прозвучал холодный голос Марко:
  - Фехтование пока откладываем. Уважаемый мастер, плата будет идти, тренировочный зал в вашем распоряжении. Мне бы хотелось, чтобы вы подобрали оружие согласно физическому состоянию ученика. Если в моем доме такого не найдется, вы можете его заказать: естественно, за мой счет. Учителя завтра по очереди проверят уровень знаний Доминико. В его комнате. Прошу в полной мере воспользоваться гостеприимством нашего дома. Извините, у меня дела.
  Умирая, цветок ириса в моих волосах источал удивительный аромат. А перед моими глазами было цветное шитье. В честь моего первого причастия мама вышила покров для церкви: сиреневое и желтое, бордовое и белое, коричневое и синее в сочетании и оттенках не выглядело вульгарным, как одежды паяцев. Мама рассаживала по полотну живые цветы. И я, глупый, проглотив облатку и кровь Иисуса, не смог удержаться и прикоснулся к шитью...
  
  Ворон выскочил из столовой, и я сразу попытался увлечь его в темную нишу, но споткнулся.
  Он, смеясь, чуть ли не на руках отнес меня туда, за плотный гобелен, прижался, губами к губам спросил:
  - Соскучился так быстро?
  Я, обмирая в его сильных руках, от запаха разгоряченного тела, не находил слов. Мне хотелось раскрыть его рубашку, лизнуть шею...живот. Ниже даже в мечтах я не осмеливался.
  - Ох, маленький мой ласковый малыш, - прошептал Ворон, будто читая мысли, когда я уткнулся в его шею губами, носом, всем лицом, сминая цветок за ухом. - Выздоравливай быстрее! А то меня совесть мучает, что я домогаюсь больного ребенка.
  Я обхватил его руками за шею. Мне было стыдно, что я так пристаю. Все во мне таяло, как масло на солнце. Но я оправдывал свою настойчивость. Мне нужно узнать, иначе я не засну сегодняшней ночью.
  - Ворон, дай мне посмотреть на записку.
  Его тело будто закаменело. Ну вот, становится похожим на отца.
  - Она не тебе.
  Ворон уселся на пол, притянул меня на колени. Я свернулся клубочком. Ужасно хотелось спать. Обед с учителями вытянул из меня остатки сил.
  Но я упорный. Я сказал, потихоньку расстегивая стеклянные пуговицы на рубашке Лоренцо:
  - Почему не мне, если была в моей комнате? Там никого не бывает, кроме Марты, Альберто, синьора Марко и тебя. Ты от письма отказался. Тебе знаком почерк?
  Ворон прижал меня еще сильнее, вдавливая мои губы в свою ключицу.
  - Записка написана почерком моего отца. Но он не может признаваться в любви мальчишке!
  - Чего ты боишься, Ворон? Я ведь не с ним, а с тобой! Дай посмотреть.
  Но я уже сам нащупал хрупкий листок бумаги за пазухой, вынул и развернул.
  - Мне кажется, Лоренцо, что эта бумага старше меня. Да и тебя тоже. Синьор Марко испытывает нездоровое влечение к старым бумагам? Или ему не на что купить новую для любовных посланий?
  Ворон с легкостью поднялся на ноги, удерживая меня на руках. Ну да, я уже в весе даже не котенка, а цыпленка.
  - А ну-ка пошли в мою комнату, к свету! - произнес он с проснувшейся надеждой.
  Ой, в комнате Лоренцо я еще не бывал. У меня внутри все сплавилось от страха, странного, как запутанный комок шелковых ниток.
  Я маленьким как-то испортил маме оставленное ненароком шитье, катая веселые клубки по полу.
  Ох, что может сделать со мной Ворон в своей комнате...
  Даже бумага, намертво зажатая в руке, перестала меня волновать. Или нет?
  
  Обычная комната. Копия моей. Только окна не в сад, а вовне, на залив. И кровать под шикарным балдахином. Гардероб, наполненный нарядной одеждой. И большой книжный шкаф, сразу привлекший мое внимание. И почему я, дурак, думал, что Лоренцо не интересуется чтением?
  Ворон спустил меня с рук, и я сразу поспешил к окну. Приложил бумагу к стеклу. Лоренцо взволнованно дышал, возвышаясь за моей спиной.
  - Смотри. Перед обрывком вытертое слово...Или два. То есть, записка не заканчивается словами "мой любимый". Кому бы ни была написана много лет назад. Наверняка не мне.
  - Но синие глаза...
  Я развернулся.
  - Согласись, не только у меня синие глаза. Вот, кстати, ты видел Фредерику, которую разыскивает твой отец? Из-за которой мы встретились? Ведь она, наверняка, выбирала меня по сходству.
  Ворон сел на кровать и поманил меня к себе. Ну нет, я не такой падкий на сладкое. В крайнем случае не сейчас, а потом...В качестве десерта.
  - Я не помню Фредерику. Наверное, она меня не заинтересовала, тем более, в маске. И ты бы меня не заинтересовал, если бы не переодевался в моем присутствии, - улыбнулся он.
  Я вновь обернулся к окну. Яркий свет еще не угасшего дня позволял рассмотреть и обратную сторону записки. Там должен был остаться оттиск пера, следы букв. Я напрягся и увидел буквы "ш", "л", "о", "цв", "к"...
  Внезапно меня ударило осознанием. Я покачнулся и схватился за горло. Кашель вырвался из меня, как крик.
  Лоренцо кинулся ко мне.
  - Это письмо женщине. Не спрашивай меня, кому. Прошу. Лучше подумай, кто хочет поссорить тебя с отцом и со мной.
  Ворон распахнул окно. Свежий ветер с моря меня оживил.
  Внезапно Лоренцо упал передо мной на колени и уткнулся лицом в мой живот.
  - Ты спас меня. Ты не понимаешь, птенчик, что ты сделал только что. Я сделаю все, что ты хочешь. Все, как скажешь.
  Я погладил его по голове.
  - Отнеси меня в мою комнату. Кто встретится, скажешь, что нашел меня в коридоре без сознания.
  
  Озабоченный доктор ходил перед моей пустой комнатой взад и вперед. Не знаю, поверил ли он объяснению Лоренцо, но мой бледный вид его убедил.
  
  Конечно, назавтра никаких экзаменов не состоялось. Я лежал в комнате, из которой были убраны все цветы, занавеси и ковры. В комнате трогательно голой, с окнами нараспашку.
  И думал над своей догадкой, еще и еще раз тайком перечитывая старую записку.
  " Я мечтаю о тебе. Утром, когда легкие порывы ветра напоминают твои движения, играя с занавесками. Днем, когда небо синее и чистое, как твои глаза. Вечером я умираю от невозможности запустить пальцы в твои темные кудри, как в предгрозовые облака, - я хочу пронзить тебя молнией! Ночью я нещадно терзаю свою плоть, чтобы не оскорбить тебя своей похотью, мой любимый..."
  "Мой любимый... шелковый цветок".
  Оставалось узнать, кто украл письмо, адресованное моей маме четверть века назад...И у кого, у Марко или Деи?
  Намерения вора были мне ясны: ссора. Не просто ссора, а ненависть вплоть до убийства. Зная непримиримость - семейную черту этого рода, - неизвестный рассчитывал, по крайней мере, на изгнание Лоренцо и меня из дома. Правда, какое я имею отношение к семье?
  Невеселые мысли усугубляли мое состояние. Я не мог спросить синьора Марко, основываясь только на собственных догадках. Но я мог спросить маму.
  И завтра я попрошу о встрече с ней.
  от 11.03.10
  Синьор Марко зашел на минутку, чтобы поинтересоваться состоянием моего здоровья. Я сделал знак. Почему я решил, что Марко его поймет? Таким пользовались уличные люди: воры, торговцы или паяцы - вроде меня.
  Господин отослал Альберто с его отчетом, как я дышу и как смотрю. Как только за ним закрылась дверь, сказал:
  - У тебя должна быть важная причина.
  Моя любимая статуя вновь обрела свои скользкие непогрешимые контуры.
  Я решился. Марко не подходил ко мне - я пришел к нему, залез на колени, зашептал на ухо. Конечно, я помнил, что на окнах моей комнаты уже нет штор.
  Поэтому Марко утащил меня в ванную комнату. Он мне верил! Сел на краешек ванны, продолжая держать меня на руках.
  Я чувствовал себя таким маленьким, каким давно не был даже в объятиях мамы.
  Я любил его. Сейчас сильнее, чем когда-либо с момента нашей встречи на маскараде.
  - Я должен поговорить с мамой. Не здесь. Подозреваю, что в вашем доме есть недружественные к вам, к вашему сыну и моей семье люди. Позвольте мне поехать домой.
  - Что ты пытаешься выяснить?
  Я рискнул.
  Этот поступок мог оказаться самым глупым в моей жизни, если я неправильно оценил характер синьора Марко.
  Я вынул записку из-за пазухи и вложил в его ладонь. Он развернул ее одной рукой, другой продолжая удерживать меня на коленях.
  О Мария! Статуи оживают от других чувств. Его чувство было замораживающим.
  - Откуда это у тебя?
  - Вчера записка, свернутая письмом, оказалась на пуфике у трюмо в моей комнате.
  Взгляд может пронзать, вы знаете? Даже зеленый, как нежная весенняя листва.
  Не дожидаясь вопроса, я спешно сообщил:
  - В моей комнате бывали только Марта, Альберто, Лоренцо и вы. Сплю я чутко... Я специально дожидался, когда ваш...Лоренцо сядет на пуфик и обнаружит записку. От авторства он отказался.
  Не знаю, что удержало Марко от желания меня задушить. Наверное, любопытство.
  - Значит, Энцо прочитал.
  Никому не советую смотреть в зеленые глаза в минуты гнева хозяина. Это гибельная трясина.
  - Ну да. А потом я ему...Потом, после учителей, объяснил, что бумага старая, что записка оборванная и вообще не мне. Он поверил.
  Марко разжал кулаки.
  - А кому? И откуда? Твои выводы.
  Он так внимательно вглядывался в меня, что мне показалось - он знает все. И о наших с Вороном грешных играх тоже.
  Я закрыл лицо ладонями, как будто они могли скрыть от его взгляда, и ответил:
  - О моих выводах я никому не сказал. Мне кажется, это ваши личные записи. И выкрасть их мог тот, кто имеет доступ в ваш кабинет. Или где вы их храните. Или узнавший, где они находятся. Думаю, и другие ваши дневники не в безопасности. А эта запись...О моей маме, думаю. Сходством с ней и воспользовался недоброжелатель, который хотел поссорить вас с сы...с Лоренцо. И выставить меня дураком, который я и есть. Я сначала поверил...
  Сквозь пальцы я видел, что Марко мечтательно улыбнулся. Поцеловал меня в лоб, вынес из ванной и уложил в кровать.
  - Я распоряжусь, чтобы тебя отвезли домой. Но изволь к вечеру прибыть назад: доктор должен тебя осмотреть.
  Его глаза полыхали ядовитым огнем. Не хотел бы я стать врагом синьора Марко.
  
  В доме в такое время была только мама: все на работе. Но в кухне ее не оказалось. Слегка задыхаясь, я взобрался на второй этаж. Она была в моей комнате-фонаре.
  Морской ветер поднимал занавески, расшитые волнами и восходящим солнцем. На подоконниках стояли приготовленные свечи. Кенар пел, а самочка с обожанием ему внимала.
  Моя кровать была аккуратно застелена. Я с облегчением упал на нее и с удивлением наблюдал за мамой, которая, кажется, не заметила моего появления.
  Она творила. Иголка в ее руке казалась проблеском молнии.
  Посреди комнаты, освещенный солнцем, на раме был натянут прямоугольник полотна, снизу, у ног вышивальщицы, в крохотных корзинках из полированной лозы вертелись клубки шелковых ниток.
  Мама моя, солнце мое, центр моей вселенной.
  Плеск занавесок, топтанье ветра по потолку и стенам, щебет канареек, плеск волн у подножия дома, крик чаек за окном, увлеченность работой не дали услышать маме моих почти невесомых шагов. Еще немного - и я стану призраком в собственном доме.
  
  Нет. Никогда.
  
  Мама не рисовала эскизов будущих вышивок. Садилась перед чистой тканью и видела картину полностью - от первого до последнего стежка. Она вышивала гладью, иногда с настилом, тогда важные детали выступали над плоскостью вышивки, как будто живые - и хотели вырваться из нее.
  На этом полотне было море. Оно уже дышало и сверкало. Еще месяц назад, когда я побывал дома, этой вышивки не было. Мама наверняка сидела за ней сутками. На фоне моря стоял маяк - белокаменный, несокрушимый. Но за толстыми выпуклыми стеклами его фонаря горел не нефтяной факел, а свеча. Витая, с золотинками. Одна из двух, купленных мною перед той страшной ночью. Перед вакханалиями. И моей болезнью.
  У меня сердце замерло. Потому что на этом уже созданном фоне я увидел контуры своего лица. Не сейчас. Через десяток-полтора лет. Это был уверенный и красивый человек.
  Мужчина, которого даже я смог бы уважать.
  
  Я побоялся испугать маму. Поэтому обошел и стал рядом с полотном. Она увидела меня не сразу, сначала будто сравнивала с вышивкой оригинал. Потом вскинулась. Кинулась ко мне, обняла.
  
  После причитаний, укладывания меня в постель, горячего питья и прочих нежностей мама села рядом и спросила:
  - Надеюсь, ты не поссорился с синьором Марко?
  Разомлевший от маминой заботы, я необдуманно ответил:
  - Я не могу с ним поссориться. Это античная статуя, мама, он не ссорится, а сразу убивает. Я жив?
  Она с облегчением приникла к моей груди и затихла, ожидая объяснений.
  - Я соскучился. Правда. Я хочу домой. Я не пойму, зачем господин нанял мне учителей и намерен отправить в Сорбонну. У него есть...
  Я заткнулся. Потом начал снова.
  - Мама, думаю, ты знаешь, почему Марко это делает. Потому что он любил тебя когда-то. И я, кажется, знаю, почему ты выбрала отца. Синьор Марко не умеет поддаваться эмоциям. Они у него есть. Но он им не верит.
  Она с удивлением смотрела на меня. Да, мама, за эти месяцы в доме аристократа я повзрослел. И если бы ты знала, в каком направлении... Мои щеки загорелись.
  Мама погладила меня по горячему лицу. Поспешила на кухню за своим отваром, вернулась. Поила меня, а я видел, как не хочется ей говорить на эту тему.
  Приближалась буря. Занавески то заносило в комнату, то взметало в небо.
  Мама, наконец, очнулась, поймала их за крылья, затворила окна, закутала меня в одеяло, села рядом, обняла.
  Говорила, не глядя в глаза.
  А ее глаза все темнели, как небо за окном.
  
  - Наши сыновья не знают о моем аристократическом происхождении. Так решили мы с Джузеппе еще перед венчанием. Только ты знаешь.
  Голос ее прерывался, мне не раз хотелось остановить поток почти бессвязной речи, но я сдерживался, зная, что больше никогда не услышу этих откровений.
  За окнами стремительно темнело, нужно было зажечь свечи. Мама вздрогнула, встала - и сделала это за меня, как, видимо, все последние месяцы.
  Пусть в бурю ищущий пристань найдет ее.
  
  - Ты самый близкий мне ребенок. Ты меня поймешь. И я понимаю, о чем ты спрашиваешь. Моя любовь к Джузеппе вспыхнула. У него была такая улыбка...Юный моряк, с этой шелковой косынкой на шее, оттеняющей его солнечные глаза. Вряд ли ты поймешь, как может быть красив мужчина, когда видит красивое...
  Я чуть не проговорился. Хотя разве могу быть красивым я?
  - Мой жених был суров и сдержан. Разница в возрасте была невелика, но Марко чуть ли не с отрочества готовился к карьере политической. Или дипломатической. Он много учился, но был предупредителен и вежлив в наши редкие свидания: приносил цветы, снисходительно смотрел и одобрял мое шитье, тут же намекая, что мой статус не предполагает отдавать столько времени вышиванию. - Мама вдруг прервалась. - Ты не видел нигде в доме Марко моей вышивки? Я подарила ему портрет. Оказалось - вышила его судьбу. И свою тоже...
  - Суров и сдержан? - Я не выдержал роли внимательного слушателя. - Он любил тебя, мама, пылко!
  И я, дурак, процитировал ей то самое...Тот кусочек из дневника Марко - теперь я был абсолютно уверен, что страницу вырвали из его дневника.
  
  О, теперь я увидел, какой аристократкой может быть моя мама. Она выслушала, отошла к окну. Так и Марко делал, когда скрывал выражение своего лица.
  - Я не думаю, что синьор поручил тебе передать мысли такой давности. И полагаю, что ты случайно узнал об этом, ведь ты хороший мальчик и никогда не лезешь в чужие дела. Поэтому поговорим о сегодняшнем. Насчет твоего образования - и будущего.
  Мама вернулась ко мне. Ее лицо было ясным.
  - Возможно, Марко поговорит с тобой. Но и я со своей стороны скажу. Я из семьи Лаверна, но мой род прервался на мне. Я была единственным ребенком, и я совершила мезальянс. Я ни капли не жалею, моя жизнь прекрасна. И ты, мой ребенок, как и все мои сыновья, тоже. Но ты приглянулся синьору Марко, единственному наследнику рода Лафорца. И я считаю, ты достоин этого внимания. Мы были сговорены, об этом есть запись в магистрате. На этом основании Марко Лафорца может сделать тебя наследником обоих родов. Нет, я не изменяла твоему отцу, и ты наш с Джузеппе сын. Но у Марко, будучи неженатым и бездетным вельможей, имеет право усыновить тебя. Поверь, мой мальчик, это единственная возможность продлить нить моего рода в будущее.
  Раздался первый удар грома. А ведь ничто с утра не предвещало бури. Неужели природа откликнулась на сумятицу в моих мыслях? Теперь я не смогу вернуться на виллу Дожа - дождь, рухнувший стеной, мог только усугубить мою болезнь.
  - Я не смогу относится к синьору Марко, как к отцу.
  Мама живо отозвалась:
  - Достаточно будет уважения. Ведь он его достоин.
  Я кинулся в признание, как в дождь, который своими струями начертил вторые стекла. Огоньки свечей метались, мама встала, чтобы поправить фитили и зажечь еще пару.
  Поэтому я смог сказать ей в спину:
  - Я люблю синьора Марко.
  Она поняла сразу, я увидел по ее напряженной спине. Не оборачиваясь, она сказала тихо, ее голос перебивался шумом бури:
  - Это влияние беспутного Кота, его непризнанного сына. Надеюсь, ты не успел с ним сблизиться? Неужели я все-таки родила девочку?
  Я сжал челюсти и с трудом произнес:
  - Дело не в Лоренцо. Тем более, мы станем братьями. О каких других отношениях может идти речь? И я, мама, не девочка, как бы ты ни хотела этого. И синьор Марко, в отличие от некоторых, относится ко мне, как к мужчине.
  - Ах ты мой мужчина...Маленький, заблудившийся, избалованный ребенок...
  Мама села рядом со мной, обняла и гладила по голове, пока снизу не послышались громкие голоса братьев. Но она не спешила на кухню - кормить, старшие дети знали: в теплой печке томится обед, на плите горячий напиток...
  Отстранилась она только, когда к удивленным голосам присоединился незнакомый.
  Вот только Ворона мне здесь не хватало.
  Мы спустились вместе. Мама держала меня за руку, будто боялась, что могу заблудиться в родном доме.
  Я впервые увидел Ворона смущенным. С его плаща лились потоки воды, а он переступал в луже...ну правда, как кот, которому некуда деться.
  - Прошу прощения у синьоры Деи...Доминики. Я не смог отряхнуться на улице - там льет, как будто небеса вспомнили, что зима и весна были засушливыми, и решили воздать огородникам. Ведь у вас есть грядки лекарственных растений, мадонна?
  Мама поджала губы.
  - Вряд ли в такую бурю что-нибудь на них уцелеет. Правильно ли я понимаю, что вы посланы синьором Лафорца за моим сыном Доминико? Но он нездоров, и ему не следует выходить в такую погоду. Пусть синьор Марко простит нас, но я не позволю сыну сейчас выйти.
  Ворон состроил жалобную гримасу.
  - Госпожа Доминика, неужели вы прогоните меня в эту бурю, хотя я, конечно, пока вполне здоров?
  За умильную улыбку я простил Лоренцо неожиданное появление. Хотя он тут по велению моего синьора... И мама это поняла.
  Она взглядом пересчитала сыновей: все, кроме старшего Беппо, который жил у жены. Отца пока не было. Надеюсь, он укрылся в надежном месте: не впервой.
  - Снимайте плащ, у нас пока с потолка не каплет, - распорядилась мама. - И тот, что вы держите в руках - для Доминико? Повесьте оба для просушки. Гондольера пригласите в дом.
  Ворон улыбнулся. Ну ведь может быть куртуазным! Даже на маму подействовало его обаяние.
  - Я надеялся на ваше милосердие ко мне и беспокойство о сыне, госпожа. Я позволил нашему гондольеру искать защиты от бури, где он сочтет нужным.
  Молчун Рико, уловив мой взгляд, беззвучно пару раз соединил ладоши.
  Что оставалось делать маме?
  Правильно, накормить и согреть всех. Никогда я не чувствовал себя лучше, чем в этот вечер дома. Особенно, когда ввалился полностью промокший отец, и все внимание переключилось на него.
  Ворон подобрался ко мне поближе и зашептал:
  - Проси, чтобы я переночевал в твоей комнате. Я перескажу тебе наш с Марко разговор. Ты рискуешь, птенчик, знаешь?
  
  После суеты, предложений родителей уступить посланцу синьора Марко свою спальню, было решено перенести в мою комнату раскладушку.
  Я был в шоке от обаяния, которое Лоренцо включил на полную мощь. Даже мама сдалась, увидев, с каким энтузиазмом я тащу в свой "фонарь" дополнительные одеяла.
  Наверное, сыграло роль сообщение, которое я нашептал ей на ухо: "Лоренцо хочет рассказать мне о разговоре с отцом".
  Первый час мы лежали каждый в своем коконе одеял, потому что ветер находил щели и невозбранно гулял по комнате. Но свечи горели. Когда дошли до конца, я попытался выпутаться из одеяла, но Ворон шикнул на меня, как-то безошибочно нашел ящик со свечами, зажег новые. И лег рядом, дрожа.
  Все же в комнате гулял ветер, а за окнами бушевала буря, и хотелось уюта и тепла.
  Конечно, я обнял его и пустил под одеяло.
  Прежде всего, в благодарность за то, что он понял, как важно поддерживать свет в окнах, хотя я ему ничего не объяснял.
  - Я говорил с отцом, - губы Лоренцо были холодными, как и босые ступни после стояния на холодном полу. Я обвил его ноги своими, но он продолжал дрожать. Наверное, уже не от холода. Я прикоснулся губами к его губам, сказал:
  - Расскажи.
  Я обнял его, согревая шелк рубашки ладонями, уткнулся в его грудь, нащупывая губами сосок через тонкую ткань. Что вело меня? Наитие? Или был я котенком, ищущим источник сладости?
  Лоренцо вздрогнул, ладонью отвел мое лицо.
  - Слушай. Марко объяснил мне, почему усыновляет тебя. Почему не меня - я знаю лет с семи, наверное. Отец не разводит сантиментов, он не обманывает. По крайней мере, я ни разу не поймал его на вранье. И вряд ли она существует - его ложь. Человек чести - это о нем. Если бы ты знал, как я боролся с его безразличием всю жизнь...Наверное, мой образ жизни - это попытки разбить лед.
  - Статую, - тихо сказал я, прижимая к себе этого взрослого и растерянного человека.
  Лоренцо тихо засмеялся.
  - Ты не беспокойся, между нами вражды не будет, мой птенчик. Только я уже задумался, что могу скомпрометировать наследника рода Лафорца. И Марко у нас умный. И хорошо меня знает. Он поручил мне отвести тебя в лучший бордель в Венеции, чтобы ты познал женщину и определился, какая любовь тебе нравится. Чтобы узнать, сможешь ли ты сдерживать свою похоть лучше, чем я.
  Ворон сжал меня крепко, а потом его рука полезла под мою рубаху.
  Я и так чувствовал себя голым по сравнению с ним: он был в рубашке и штанах, только камзол снял и разулся.
  Его настойчивая ладонь гладила и сжимала мой пенис, а я лихорадочно размышлял. Выходит, синьор Марко сомневается, достоин ли я стать его сыном, наследником семей Лаверна и Лафорца?
  Наверное, грустные размышления не способствовали чувственным удовольствиям, и рука Лоренцо убралась. Он просто обнял меня.
  - Маленький...
  Я чувствовал его разочарование. Но что я могу поделать. Буря за окном не утихала, а в моем сердце совсем улеглась. Вот рядом со мной человек, которого я, наверное, люблю. И он никогда не будет моим братом, как Марко никогда не станет отцом.
  Бывает и такая любовь?
  Лоренцо тихо сопел, согревая мою макушку, а я не смог заснуть. Я с колыбели спал один, никогда не засыпал даже рядом с мамой, как другие дети.
  Наверное, я в этой своей отстраненности приближался к Марко. Может, у нас и получится стать не семьей, не отцом и сыном, а хотя бы главой рода и наследником.
  
  Наверное, к утру я все же задремал, потому что проснулся в своей постели один, плотно укутанный, от прикосновения мамы к моему лицу. Она пригладила мои брови одну за другой, провела по носу от переносицы, как всегда делала в детстве, чтобы я заснул - ведь я был впечатлительным ребенком, и сон не сразу давался мне в руки и залетал под ресницы...
  Лоренцо еще спал на своей раскладной кровати, укрывшись с головой.
  Огоньков свечей уже не было видно в дневном свете. Но дождь перемежался струями солнца, падающими с неба: редкая в Венеции погода.
  Я выпростал руки, обнял маму за шею, прошептал на ухо:
  - Синьор Марко рассказал Лоренцо, почему усыновляет меня, и он пообещал, что мы не будем врагами.
  Мама отстранилась, перекрестилась.
  - Буди своего друга, и спускайтесь вниз, гондола синьора Марко ждет. Я верю в тебя, сын, в твою счастливую свечу, - тихо добавила уже от двери.
  - А я верю, мама, в твое волшебное шитье.
  
  Первый утренний поцелуй показался мне слаще маминого медового питья.
  
  Мы едва отошли от крыльца несколько шагов, как снова солнце сменилось дождем. Закутанный в дождевик, я не стал возражать, когда Лоренцо, схватив меня в охапку, бегом преодолел расстояние до гондолы и запихнул меня под защиту кабины, упав рядом на бархатное сиденье.
  Оказалось, что можно дышать через рот другого, любимого человека. Мы целовались безотрывно, сумасшедшие капли, случайно попавшие под крышу, таяли на наших разгоряченных лицах. Я уже не понимал, как и почему я считал любовь к Ворону грешной: ведь ни одна из заповедей не говорит, что это смертный грех...
  
  Мы пришли в себя от толчка гондолы о причал.
  Лоренцо вынул из маленького комода в кабине две маски. Кот и котенок. Я рассмеялся. Голова кружилась, эмоции сменяли друг друга, как нынешняя погода сменяла гнев на милость. Я никогда не видел такого за всю свою жизнь. Правда, и жизни той было - четырнадцать лет. И скоро мне будет пятнадцать, я стану совершеннолетним. Смогу вступить в брак. Я хихикнул и поменял маски. Теперь я был взрослый кот, а Лоренцо - котенок с мягкими усами и нежным, о Мария, каким нежным ртом...
  
  Венеция, умытая дождем, подметенная ветром, сияла мелкими лужами и чистыми камнями мостовых и стенами домов. Все гондолы, столпившиеся у причалов в ожидании клиентов, казались заново выкрашенными - и украшенными свежими флажками и цветами.
  По случаю утреннего времени Лоренцо пришлось трижды ударить медным кольцом со львом в тяжелую дверь дома, роскошью лепнины похожего на лучшие дома знати. Только все окна были задернуты шторами, а первый этаж весь забран решетками и ставнями.
  В полутемном фойе ранних посетителей не ждали, но первый же служитель со свечой, услышав голос Лоренцо из-под кошачьей маски, метнулся в сторону - и тут же засияли десятки канделябров, в фойе вплыла прекрасная матрона с бессонным лицом, присела в поклоне, метнула на меня заинтересованный взгляд. Из- под ее руки выскользнул смазливый мальчик моего возраста, упал на колени перед Лоренцо, прижался лицом к его руке. Я понял, что Ворон завсегдатай в этом заведении. В гондоле между поцелуями он все же поведал, что этот бордель для избранных. Обслуга практически глухонемая. И кто проговорится, того находят в канале со вспученным животом и выеденными рыбами глазами.
  - Лаура сегодня свободна? - по тону Лоренцо я понял, что если бы в очереди у этой Лауры стояли французские и испанские короли, предпочтение отдали бы Ворону. Или Коту, скорее, как его знали все, кроме меня.
  - Для мальчика? - вырвалось у хозяйки, но она тут же зажала рот рукой.
  Лоренцо не стал отвечать, потому что сверху спешила самая великолепная женщина, которую я когда-нибудь видел в своей жизни.
  Длинные белокурые волосы, чуть рыжеватые, разметанные после сна, милое круглое лицо с пухлыми губами и светлыми глазами, пышная грудь, выпадающая из выреза пеньюара, придерживаемого маленькими ручками. Выглядела она чуть старше Ворона. И она была - красавица.
  Лоренцо увлек и меня, и неизвестного мальчика следом за ней, торжественно несущей свечу на второй этаж.
  Я никогда не бывал в таких помещениях, где стены, обитые мягкими тканями, гасят звуки. Наверное, тут убирали не так тщательно, как в комнатах, где мне приходилось жить прежде.
  Я зажал рот ладонью, пытаясь унять кашель.
  - Это не чахотка? - спросила Лаура на пол пути. Причем в ее голосе явно чувствовалось полное безразличие, вернее, бесстрашие, как будто ради Ворона она согласна была и с чахоточным, и даже с прокаженным. Или мне так показалось после моей сумасшедшей увлеченности Энцо - после краткого поцелуйного путешествия в закрытой гондоле.
  - Нет, у младшего господина сильная простуда. Так что закажи в номер горячего вина с травами и медом.
  - Исмаил, принеси, что сказано. Не забудь фрукты и орехи.
  Мальчик тут же развернулся и ссыпался вниз.
  По счастью, в комнате Лауры было мало ковров и прочей мишуры, собирающей пыль.
  Женщина тут же распахнула окно, выходящее на канал. Свежий ветер поднял занавески, оросил каплями подоконник. Я не выдержал, подошел к окну, сорвал маску.
  - Какой славный! - тихо сказала женщина за моей спиной. - Ты делаешь мне подарок, Кот?
  - Вряд ли я смогу отблагодарить тебя за все, что ты сделала для меня, Лаура. Но мальчик чист и своенравен, в нем сильны понятия чести. Он сам выберет свой подарок.
  - У мальчика праздник? Совершеннолетие? - живо переспросила мадонна. - Но он выглядит не старше двенадцати...
  - Это болезнь его подкосила. Ты в его глаза посмотри. Поговори с ним о философии. Известный учитель из Сорбонны был удивлен его познаниями.
  Они говорили, как будто меня не было в комнате. Я разозлился.
  - А если я не захочу? - я обернулся, лицо мое было явно злым, по крайней мере я не собирался скрывать эмоции. Чувствовать себя рабом на невольничьем рынке - нет ничего хуже. И это испытание придумал Марко? Не верю.
  Сквозняк оповестил, что в комнату зашел мальчишка с заполненным напитками и фруктами подносом.
  -Ну вот, - грустно сказала красавица. - Обидели Котенка. Давай будем считать, что ты у меня в гостях. А Кот уйдет в соседнюю комнату с Исмаилом, да?
  Мальчишка - смуглый, изящный и порочный в каждом своем движении - улыбнулся яркими губами и весь потянулся к моему Ворону.
  Лоренцо усмехнулся:
  - Не подведи, братец! - откинул ковер, скрывающий вход в соседнюю комнату и уволок туда мальчишку. Я никогда не убивал, но этого Исмаила придавил бы без жалости.
  Лаура понимающе усмехнулась, потянула меня за низкий столик с угощеньем.
  - Я понимаю тебя, Котенок. Или как тебя называть? Я сама бы с удовольствием уничтожила всех, кто посягает на Кота. Давай поговорим о философии? "Мне говорят, что наслажденье - грех. Но грех, увы, нередко наслажденье", - слышал такую максиму?
  Я не мог сравнивать эту женщину с мамой. Но было в ней что-то такое, что подсказало моему сердцу: она тоже стала бы зажигать свечи для кораблей вместо меня.
  от 13.03.10, вторая часть - в борделе
  Я никогда не пил неразбавленного вина с медом и травами. Честно говоря, я вообще не пил. Но голова оставалась ясной, хотя ноги отказывались меня держать, а рука то и дело промахивалась мимо виноградин.
  Лаура сначала улыбалась, а потом потащила меня в уголок за ширмой, где засунула голову под рукомойник, вымыла лицо холодной водой.
  - Я не никчемная старуха, чтобы соблазнять пьяного мальчишку! - гневно сказала она и вылила остаток вина в канализацию. - Исмаилу надеру уши!
  Она тщательно вытерла мои мокрые волосы, то и дело касаясь меня грудью. Ослепительно красивая женщина.
  Из-за непрочной ковровой занавеси раздались страстные стоны. Я невольно вспомнил вакханалии: как мужчина, которого я принял за Ворона, имел золотого юношу.
  - Не слушай, котенок...Хотя, может, тебя возбудит зрелище? Мы можем подсмотреть, - лукаво соблазняла меня Лаура.
  - Нет. Я его убью. Давай их перекричим, - решительно сказал я.
  Женщина восхитилась:
  - Уже нельзя называть тебя котенком хотя бы за решительность и находчивость. Может, ты разденешь меня для начала?
  Я не стал спрашивать, принято ли такое поведение в борделях. Меня подстегивали мальчишечьи стоны, к которым вскоре присоединились кошачьи вопли Лоренцо.
  Ненавижу!
  Женская грудь оказалась очень приятной и на ощупь и на вкус. Ее соски, как кислые лиловые виноградины.
  Лаура гортанно засмеялась, взяла судочек с медом и вымазала соски и пупок желтой душистой субстанцией. Эта трава росла на мамином огороде. Я любил в жаркие дни сидеть по уши в зарослях и дышать солнечными запахами.
  Когда я вылизал ее тело дочиста, оказалось, что уже я раздет и вымазан медом, а Лаура вылизывает меня своим мягким языком. И когда он коснулся моего пениса, я уже был готов.
  Женщина раскинулась передо мной, как неведомая земля перед первооткрывателем. Между ног мягко блестела расщелина с мягким рыжеватым пушком поверху.
  Я посмотрел в глаза Лауры. Не просто тело, а женщина, знающая философию. Не просто женщина, а человек, которому обязан мой Ворон. Не просто человек, а существо, которое я хочу здесь и сейчас, иначе моя голова взорвется одновременно с пенисом, который уже трудно отодвинуть от живота и направить туда, в манящее женское лоно.
  Лаура мягко преодолела сопротивление и ввела его туда. А дальше природа подсказала.
  Это было упоительно. Но когда я излился в нее и благодарно уткнулся в грудь, вдруг испугался.
  - Лаура, ты ведь не забеременеешь?
  Ох, как она смеялась! А потом сказала, что думают раньше, а не после. И что - нет, она предусмотрительна, особенно с такими славными девственниками, как я. И что сейчас мне будет еще лучше и - слаще меда.
  И было слаще меда. Как она ласкала меня ртом! Губы ее мягкие, нежные, требовательные. Так отличаются от губ Лоренцо. Но Ворон мужчина, и он знает, где можно прихватить зубами, как сделать сладко-больно, не причинив вреда...Гораздо интереснее.
  Потом Лаура продемонстрировала мне красивый флакон с маслянистой жидкостью.
  - Сейчас я сделаю тебе то, что редкая женщина делает своему любовнику. Только доверься мне - и ты получишь вдвое больше удовольствия, чем обычно получает мужчина при соитии с женщиной.
  Я лежал, раскинувшись, млея от наплыва необычайных ощущений, слабый от ревности, оргазмов и бессонной ночи.
  Лаура велела мне лечь на бок, согнуть и поставить на пол ногу. Ее губы вновь занялись моим пенисом, а смазанный душистым маслом палец начал кружить между ягодиц, массировать анус. Неожиданно эта странная ласка оказалась приятной. А потом палец скользнул внутрь. Я невольно напрягся, но ничего страшного не произошло, Лаура смотрела в мое лицо снизу, продолжая ласкать. Ободок ее алых губ вокруг пениса завораживал меня. А палец продвигался все глубже и вдруг...
  Я не смог сдержать стон. Это было странно и страшно. Как будто внутри меня поселился демон похоти и дернул за веревочку, высвобождая удовольствие - от органа, для любовных ласк не предназначенного.
  И снова и снова.
  Я невольно зажмурился. Мягкий дневной свет вдруг стал резким. Сердце колотилось где-то внизу, в ушах гремело: неужели буря началась с новой силой? Я таял в умелых руках Лауры...
  Как вдруг к ее пальцу в размягчившемся анусе добавился второй, жесткий, бесцеремонный захватчик, растягивающий мышцы - и больно? Нет, пальчик Лауры продолжал кружить на том месте, где приятнее всего, а ее губы не прекращали...
  Я открыл глаза, когда мне показалось, что она чуть ли не всю ладонь засадила мне между ягодиц.
  Лаура скользнула вверх всем телом, подлаживаясь, подкладываясь под меня. Соски прочертили на моем теле огненные следы - по крайней мере, я так чувствовал. А на моем пенисе уже была такая знакомая мне рука.
  А потом внутрь меня толкнулось нечто скользкое, горячее, большое. Я вскрикнул и впился зубами в первое, что мне попалось - плечо Лауры. Ее крик соединился с моим, а потом она заткнула мой рот своим ртом, не боясь, что я искусаю, изорву от боли ее губы. Но я к тому моменту уже овладел собой и попытался понять, нравится ли мне подобная позиция между женщиной и мужчиной. Лаура уловила эту перемену.
  Только не заплакать. Только не кричать. Она посмотрела мне в лицо - и ее собственное перекосилось.
  Женщина погладила меня по щеке и отстранилась, ушла за ширму, оставив нас с Лоренцо наедине.
  Одна рука Ворона ритмично сжимала мой член, другая гладила грудь, задевая соски. Волны страха и удовольствия, страшного удовольствия застилали мой разум. Как он мог меня предать, как мог обмануть вот так...В борделе, перед шлюхой.
  А потом соображать я перестал вообще. Комок теста, из которого сильные руки лепят против воли неведомо что.
  
  Толчок, я выплескиваюсь в безжалостную ладонь, у меня внутри раскрывается огненный цветок.
  - Прости, прости малыш, мой птенчик, я люблю тебя, я не могу жить без тебя...
  Лоренцо целует мою шею, мои лопатки, как будто там растут ангельские крылья. Если они и были, то уже отпали.
  Это - мужская любовь? Это - любовь моего Ворона?
  Он разворачивает меня к себе, его поцелуи обжигают, но они совсем не такие, какими были в гондоле, когда у нас было одно дыхание и одно сердце на двоих.
  - Простишь меня, Доминико, душа моя? - вдруг спрашивает мой любовник.
  Только не заплакать.
  - Когда-нибудь прощу.
  Я провожу взглядом, а потом руками по его мускулистому прекрасному телу. Я знаю, что вижу его первый и последний раз.
  Решаюсь - и целую его пенис, который только что побывал во мне после...этого мальчишки. После многих. И делаю для него то, что он делал для меня дважды.
  Лоренцо стонет, как будто у него, живого, вырывают сердце.
  Он понимает, что последний раз. И у него из-под век текут слезы. Я переиграл тебя, мой взрослый любимый.
  Я победил, думаю я, когда его сперма орошает мой рот и лицо.
  Я победил - и ничего не должен ему, когда Лаура оттягивает меня от Лоренцо, обнимает и говорит ему: "Уходи!"
  
  И уже в объятиях продажной женщины я размякаю: не получилось из меня пирожного, тесто расплылось, не подошло.
  Я плачу. Так в своей жизни я не плакал никогда - и заплачу только еще раз.
  
  Лаура обтирает меня, что-то заливает в рот. Нарыдавшись, я засыпаю в ее объятиях.
  
  от 15.03.10
  И самое удивительное - я спал с кем-то. Кажется, не так долго, потому что Лаура легко встает. На ее плече виден отпечаток полукруга моих зубов.
  - Котенок, справа дверь в ванную. Тебе помочь?
  Сначала я подхожу к моей первой женщине. Потираюсь о ее плечо в безмолвной просьбе - за боль, за глупость свою...котеночью.
  Она приходит в ванную. Моет меня везде, даже в тех местах, о которых мне и в голову не пришло бы. И я не чувствую в ее прикосновениях похоти.
  Прекрасная женщина. И я уверен, что она не предала меня, а поступила согласно желанию Ворона. Но когда они успели сговориться?
  Нет, сговора быть не могло. Иначе мы бы не целовались с Лоренцо так безумно...Иначе не было бы этого наглого мальчишки Исмаила.
  Почему?
  - Я не выпущу тебя, пока ты не подкрепишься. Ты еще так слаб после болезни. Не беспокойся. Кот ждет тебя в фойе уже час. Думаю, еще один час ожидания его только вразумит.
  Она кормит меня почти насильно, вкладывая в рот кусочки мягкого мяса и сыра, заливая разбавленным до прозрачности вином.
  Лаура и сама почти прозрачна в полуденном свете. Телесная красота не может быть такой...Солнечные лучи моего любимого города, их отражения от мокрых камней и воды каналов окружают ее подобием небесного ореола. Окно открыто, запах - терпкий, знакомый запах Венеции помогает мне очнуться.
  - Не говори, мальчик, о чем не хочешь. Ох, прости, ты уже мужчина. Я редко ошибаюсь, но ты для меня теперь...как сын, которого у меня никогда не будет.
  Лицо Лауры спокойно, но я вижу, что ее сердце плачет.
  - Ты поможешь мне, Лаура?
  - Больше, чем смогу.
  - Я ищу женщину. Кажется, из куртизанок. Зовут Фредерика. Я похож на нее.
  Лаура, как обыкновенная прачка, всплескивает руками.
  - О Дева! Не может быть!
  - Нет, я не родственник! - предупреждаю ее возгласы. - Мне нужно найти ее, но так, чтобы она не знала. Она же прячется.
  Лаура аккуратно оглаживает мою одежду, проверяя, все ли в порядке.
  И смилостивилась, наконец.
  - Котенок, я найду тебе Фредерику. Только пожалей Кота. Пожалуйста.
  
  Лицо Ворона за несколько часов, что мы не виделись, похудело вполовину. Почему? Он ведь добился, чего хотел.
  В гондолу мы садимся в полном молчании. Даже маски валяются за ненадобностью на полу кабины.
  Ворон чувствует себя виноватым. Я и без Лауры заметил. Беру инициативу на себя. Кладу голову на плечо Лоренцо. Его ответное движение, слова решат наши будущие отношения.
  Судьба?
  Он молчит. И когда я уже уверился, что все, он обнимает мои плечи, утыкается в шею.
  Он плачет?
  - Прости, Доминико. Я не мог позволить, чтобы кто-то другой стал твоим первым мужчиной.
  Длинная, длинная пауза.
  - Чтобы им стал мой ...Марко.
  И тут мой голос, хриплый от безмолвия, прорывается.
  - Ты с ума сошел. Никогда.
  И Ворон, мой Ворон, беспутный Кот, уже не скрываясь, плачет. Мне становится страшно, что я первый и последний, кто видит такие его отчаянные слезы. Но простить? Что прощать? То, что я сам хотел в глубине своего порочного тела?
  Я не верю в любовь, которая основана на грехе.
  " Мне говорят, что наслажденье - грех, но грех, увы, нередко наслажденье". Нужно будет спросить у учителя философии, сколько правды в этом высказывании, если нам еще придется встретиться.
  Я вытираю слезы с лица Ворона. Держись, брат. Мой брат по греху.
  Может. он понимает меня только потому, что видит причал виллы Дожа.
  Мы молча поднимаемся наверх к вилле по высокой лестнице. Нас сопровождает предвечернее солнце.
  
  Я ищу Марко. Он в своем кабинете. И моя судьба зависит вновь - от его первого движения и первого слова.
  Без разрешения вхожу, подныриваю под руку, забираюсь на колени, обнимаю, прячу лицо на груди.
  Синьор Марко, не прерываясь, что-то пишет, придерживая ладонью лист бумаги. Будто я невесомый и незначительный.
  Долго. Долго.
  Потом руки окружают меня. Как стены крепости.
  - Нелегко было?
  Я молча киваю.
  Мы остаемся так несколько минут.
  Наконец, теплая статуя говорит:
  - Дея сказала тебе?
  Я опять молча киваю.
  - Я распоряжусь, чтобы ужин принесли в твою комнату. Завтра начинаются уроки.
  Я еще раз киваю, слегка касаюсь губами щеки Марко, и, пока он не среагировал, соскальзываю с колен и несусь, задыхаясь, к себе.
  И удивляюсь, увидев Альберто.
  Но подчиняюсь, задираю рубашку для его трубки, которой он прослушивает легкие. Отвечаю на дурацкие вопросы типа: что ел на завтрак.
  Марко появился одновременно с Мартой, с ее полным приятной еды подносом. Еду почти не нужно жевать. Какие-то кашки и бульоны.
  Синьор терпеливо выслушивает доктора и отсылает прочь.
  Мой господин сидит на том злосчастном пуфике у трюмо и следит, как Марта причитает над моим убитым видом, пытаясь запихнуть в меня в два раза больше еды, чем мой желудок способен переварить.
  И Марта уходит по мановению руки синьора.
  - Что ты решил, Доминико Лаверна? - вдруг спрашивает он. А я думал, что вопрос будет о борделе. Но вдруг понимаю, что вопрос именно об этом: что там произошло со мной.
  Я отвечаю не сразу. Синие вечерние тени ложатся на лицо моего любимого синьора. Сейчас он похож на Бога морских глубин, в которого верят язычники. И я верю, ради моего отца, тайком. Для этого Бога, против него, я зажигаю свечи, чтобы растопить страшную мертвенную синеву, вызволить корабли из пучины...
  Что-то видит Марко в моих глазах, присаживается на край постели. Кладет теплую ладонь на мою исхудалую лапку.
  - Что бы ты ни решил. Я решил. Я тебя усыновляю и объявляю наследником Лаверна и Лафорца. Завтра. Постарайся соответствовать, мой сын. Держись. Для этого нужно выспаться - хотя бы.
  Если бы не было Лауры-Исмаила-Лоренцо. Если бы не было маминой вышивки, где был я взрослый, где я уже был - достойный, со свечой в белокаменном маяке - я бы позорно разрыдался еще раз, как в борделе. И целовал руки синьора Марко.
  А так я просто уложил голову на его колени и сказал:
  - Я постараюсь. Ради мамы. Ради вас.
  Ох, как мне хотелось открыть глаза! Но я понимал: смерти подобно. Нельзя смотреть в лицо судьбе. А Марко был моей судьбой.
  Время прошло, синьор переложил меня на подушку, встал, плотно закрыл окно и у дверей сказал кому-то:
  - За жизнь молодого господина отвечаешь головой.
  И я заснул, как будто целый день носился на свежем воздухе по улицам.
  
  Проснулся я совершенно здоровым. В груди не клокотало, не просилась наружу гадость, которая мучила меня целый месяц. В теле была удивительная легкость, как будто я взлетаю на каждом шаге.
  Марте я сказал, что буду завтракать за общим столом.
  Выходя из комнаты, я удивлением посмотрел на охранника, стоящего у двери.
  Теперь он будет сопровождать меня всюду? Даже у Марко нет личной охраны. По крайней мере, я не заметил, нужно будет присмотреться.
  Марко так дорожит мной?
  Честно? Мне хотелось увидеть Ворона. Поддержать его, обвить вьюнком, лозой - пока еще не поздно, пока я еще могу, как младший, как деточка, котенок и шут.
  
  Лоренцо за общим столом не было. Я вопросительно взглянул на Марко. Статуя была невозмутима и категорична. Мне было приказано после завтрака явиться к портному для снятия мерок, затем на урок философии, затем на пробное занятие по фехтованию...
  Дальше я не расслышал, потому что Ворон все же появился в зале. Отодвинул ногой стул, нагло осмотрел присутствующих, что-то сказал приживалу, сидящему рядом.
  
  О Мария! Он был красив. Я уже знал, что скрывается под изысканной одеждой. Какое крепкое мужское тело, мускулы, особый запах, там, ниже, сводящий с ума...
  Кажется, я пропустил вопрос.
  Учитель философии повторил:
  - Объясняя студентам историю той или иной религии, я чаще всего использую три категории: власть, она же политика, экономика и, собственно, внутренний поиск и стремление человека к высшей - божественной истине. По моей версии, видимо, эти явления являются движущими силами религии и истории в целом.
  Я сосредоточился. Все равно непонятное блюдо в тарелке передо мной уже подернулось застывшей пленкой, а Марко смотрел так внимательно, а Лоренцо так явно не обращал на меня внимания...
  - Я позволю себе не согласиться с синьором. Главная движущая сила религии - любовь. Потому что вера рождается из любви к Богу. Ничто не может явиться из ненависти, которая бесплодна. А насчет истории...Я еще мал и слаб, но из прочитанного и моего небольшого жизненного опыта могу сказать: история движима главными человеческими потребностями. Голод физический и духовный. Опять же - часть этого голода - потребность в любви.
  Марта, стоящая за моим плечом, поняла мои слова по-своему. Тут же заменила тарелку на другую, с пирожками, а под правую руку поставила стакан с горячим молоком. Ах да, я ведь тут котенок...
  Учителя смотрели на меня с удивлением. Философ одобрительно улыбнулся. Марко закрыл низ лица ладонью.
  - Молодец, Доминико! - громко сказал Лоренцо. Он отодвинул стул, спросил у хозяина разрешения удалиться и ушел, так и не тронув еду.
  Я залпом выпил молоко и ушел следом, повинуясь кивку Марко.
  Настиг Лоренцо в коридоре, рывком затащил в нишу, где мы впервые поцеловались. Не дав и слова сказать, всунул ему в руку пирожок, прихваченный с тарелки.
  - Ты большой, тебе нужно есть.
  Ворон мой сначала засмеялся, а потом начал жевать, уставившись в пространство. Напомнил мне приблудного кота, которого мы с мамой по очереди кормили. Он не захотел жить у нас в доме. И погладить себя ни разу не дался.
  Так и стояли мы, прижавшись каждый к своей стенке.
  - Я не могу простить, - сказал я, наконец. - Я не понимаю, за что прощать. Я сам этого хотел. Но не там и не так. Наверное, за это?
  Лоренцо сглотнул. Его кадык дернулся, как будто он всхлипнул. Ладони приподнялись, но он не решился меня обнять.
  Я сам прижался к нему всем телом, не обнимая, - и ушел.
  Меня ждали учителя.
  от 16.03.10
  Занятия с философом закончились на первых же минутах. Он подвинул мне стопку книг.
  - Как возникнут вопросы - я всегда здесь, в доме. Вы умеете работать самостоятельно, молодой человек.
  - Вы не хотите вернуться в Сорбонну?
  Учитель запустил пятерню в бороду, расчесал ее сверху донизу.
  - Вашему отцу не отказывают. К тому же я не ожидал встретить такого ученика. Я буду рад нашему общению - и моим непредвиденным каникулам.
  - Как вас зовут, синьор?
  - Называйте меня просто - Фома неверующий.
  
  С учителем фехтования пришлось сложнее.
  Я недолго блуждал в поисках тренировочного зала: меня отвел телохранитель. Молчаливый, как будто немой. С ним я не стал знакомиться, постановив себе при случае попросить моего синьора отменить этот ненужный конвой.
  В результате я попал в зал за полчаса до назначенного времени. И остановился в восхищении. Если бы мой охранник издал хотя бы звук, я сам заткнул бы ему рот.
  Они танцевали.
  Я не могу найти другого слова.
  Мой Ворон и учитель. Оба были обнажены до пояса, а их торсы расчертили тонкие кровавые царапины. Они не состязались. Это был поединок всерьез.
  Черные вороновы волосы взлетали при каждом выпаде. Седые - учителя - лежали как приклеенные на его плечах: так мало он шевелился.
  И царапин у моего Энцо было много, а у мастера всего одна. Но Ворон его достал! Я возликовал и, кажется, мявкнул вслух.
  Но бойцы меня не услышали. Их тела блестели от пота, утреннее солнце било в окна. Я тихонько пробрался вдоль стены и раскрыл одно, чтобы дать бойцам продышаться. А в первую очередь себе, потому что запах разгоряченных мужских тел меня возбудил. Особенно уже знакомый мне - терпкий аромат тела Лоренцо, яркой струей нашедший мои ноздри.
  - Это кто такой умный? - вдруг спросил мастер, последний раз скрестив с Вороном шпаги. Они одновременно бросили зазвеневшее оружие на специальную подставку и уставились на меня, возбужденно дыша. Их мускулистые груди вздымались, как волны. Это было так красиво...Я не сразу понял, что вопрос обращен ко мне.
  - Доминико еще не знает, что во время тренировок нельзя открывать окна.
  Я поспешно сдвинул створки, опустил тяжелый замок. Телохранитель лыбился от входной двери. Мог бы подсказать, урод!
  Мастер сел в кресло, разглядывая меня. А наглый Ворон медленно обтирал себя полотенцем, чувственно, как будто я прикасался к его телу - не нежно, сильно, но медленно...Да я и делал это - глазами! Я не стыдился своего восхищения: ведь так же смотрел на Лоренцо и учитель фехтования.
  На моего Энцо!
  - Сначала я хочу увидеть вас, молодой господин, - насмешливо произнес мастер, явно читающий мои мысли. - Разденьтесь до пояса.
  - Хотите посмеяться, учитель? Кстати, как вас называть? - спросил я, стягивая рубашку. Моя бледная, худая грудь заслуживала только насмешки после такой явной демонстрации мужской мощи.
  Но Ворон смотрел на меня с таким же восхищением, как я на него, маскируя эмоции одеванием.
  Уже сегодня вечером я стану наследником Лаверна-Лафорца. И мы уже ничего не успеем. Может, вчера Энцо был прав, когда взял меня в борделе, пусть и в присутствии проститутки. Ведь Лаура хорошая женщина. Времени у нас и, правда, оказалось мало.
  - Мое имя Рауль, - сообщил учитель, рассматривая меня. - Ну что ж, мышцы у вас есть, но слабо развитые. Вы умеете драться, молодой господин?
  - Мое имя Доминико, - в тон сказал я. - На улице никто не жаловался на мою сдачу.
  - Я постараюсь вас не убить, - лениво поднялся из кресла мастер. - Но и жалеть особо не буду, хотя у вас сегодня важный день. Синяк всегда можно запудрить. Достоинство не замаскируешь ничем.
  - Сколько пафоса, синьор Рауль!
  
  Я уворачивался, как мог. Мое исхудавшее за время болезни тело было таким легким, как будто тяжелый кулак мастера пробивал воздух. Я применял все свои подлые приемчики, вызывая короткий смешок. И все же дыхания мне не хватило - и кулак меня достал под ребра. Умница учитель не стал портить лицо.
  От кресла, в которое уселся Лоренцо, донесся вздох.
  - Не беспокойся, Кот. Твой младший братец сможет постоять за себя - после моей науки, конечно.
  Рауль легко поднял меня и уложил на скамью.
  Навис надо мной.
  - Молодец, парень. Ты не боишься боли и смерти. Я буду рад поработать с тобой. Но пока никакой шпаги - общеукрепляющие упражнения. Кушай хорошенько - нужно нарастить мышечную массу. Ты, конечно, не девочка, но в весе хорошенькой куколки.
  Я взметнулся с лавки. Не знаю, как мне хватило сил, но я ударил его в челюсть.
  - Ух ты! - удивленно потер лицо учитель. - Маленькая злая змея! Из тебя будет толк. Извини, больше не буду тебя оскорблять.
  И он, довольно усмехаясь, уселся рядом с Вороном, и они стали вполголоса обсуждать достоинства и недостатки клинков из Толедо.
  Я смотрел на их лица и понимал, что Ворона и Рауля связывает нечто большее, чем обычное знакомство. Лоренцо заметил мой взгляд и...Его глаза снова стали светлее - мед и солнце. Теперь всегда они будут ассоциироваться у меня с той страстью, которую подарили мне моя первая женщина и мой первый мужчина.
  
  Прислуга долго терзала меня примерками, обмываниями и ароматическими обтираниями. Парикмахер долго дергал за волосы, укладывая в пристойную прическу. Марта квохтала вокруг, пытаясь накормить. Наконец, я почувствовал себя фаршированной рыбой и рявкнул на нее. Девушка обиделась, а я посулил ей еще одну брошку. Она нагло напомнила, что я еще ни одной не подарил. Кстати, раньше я числился шутом на жалованье. А теперь откуда я возьму деньги? Первый раз обману девушку. Я поцеловал ее в щеку - и Марта пока забыла о моих обещаниях.
  
  Я взглянул в зеркало. Кто там?
  Портной постарался придать моей фигуре сколько-нибудь серьезности. На меня смотрел юноша не старше меня, но и не похожий на девочку. Только прическа меня огорчала. Зализанные, напомаженные волосы делали мою голову совсем маленькой, как будто мозгов в ней было не больше, чем у котенка.
  Но я не решался сделать замечание. И тут сзади моего отражения появился синьор Марко, решительно вынул из волос шпильки, взлохматил их и приказал:
  - Немедленно вымыть и высушить.
  
  Черный одуванчик в ярко-сером костюме с какими-то синими деталями. Никакой благопристойности. Кудри развевались свободно. Марко улыбался. Лоренцо смотрел с восхищением. При первой же возможности я пробрался к нему и треснул каблуком по голени: типа, вокруг люди!
  Народу в парке была тьма-тьмущая. Как на карнавале. Только у всех были открытые лица.
  
  Сначала мы встали на белых ступенях крыльца. Марко сказал:
  - Представляю вам моего сына, наследника рода. Доминико Лафорца. Сын Деи Лаверна, наследник семьи Лаверна.
  Среди аристократов послышались тихие вежливые расспросы, среди которых я услышал: "Разве Дея успела родить сына?"
  Я выступил вперед. Даже ожидая нож в спину, сказал бы то, что сказал:
  - Моя мать Дея Лаверна жива и здорова, чего и вам желаю. А все домыслы относительно ее прошу прекратить. Хозяин каждого глупого рта поплатится жизнью: я вызову его на дуэль.
  Моя любимая статуя дрогнула, Марко подошел и сзади обнял меня за плечи:
  - Я подтверждаю. И вызову на дуэль каждого, кто усомнится в чести наших семей.
  Лоренцо молча встал рядом. И тут по воцарившейся тишине я понял, что Венеция знает, чей он сын. И вдруг сопоставил городские слухи об удачливом дуэлянте по прозвищу Кот - с Лоренцо. И поверил, что мы - семья.
  Минутное замешательство перебилось громом оркестра, которому дал знак дворецкий.
  Началось столпотворение. Скоро у меня заболела рука от пожатий и рот от улыбок всем гостям, которые представлялись.
  Марко был рядом и на ухо шептал, кого следует принимать во внимание.
  Я развернулся к нему, в глазах явно читалось: "Я ничего не запомню!", но мой синьор ободряюще сжал мою ладонь и подтолкнул к следующей паре.
  Потом меня оставили в покое. Праздник переместился за столы, а я ушел в сторону парка, где и натолкнулся на маленькое нежное существо в розовом платье, похожем на смятый цветок пиона. Кажется, мне ее представляли? Или нет?
  Я метнулся назад, утащил с какого-то подноса два рожка с мороженым.
  - Давай познакомимся. Я тоже не хочу идти туда, к взрослым. Меня зовут Доминико.
  Существо подняло на меня темно-серые глаза и сказало:
  - Я Джулия Орсеоло. В первый раз вышла в свет, - ее светлые бровки нахмурились - Папа сказал, что уже пора искать жениха. А я испугалась и убежала. Теперь не знаю, как отсюда выбраться домой.
  - А почему ты испугалась? - я бы и сам испугался, если бы меня вывезли искать жениха. Ну или невесту.
  - Мужчины все такие страшные!
  Я засмеялся.
  - Вот я тоже мужчина.
  - Ты?! - обидно рассмотрела меня с ног до головы девчонка. - Ты красивый.
  Я не нашелся, что сказать.
  Существо село на скамейку и деловито начало есть мороженое. Ее юркий язычок облизывал рожок со всех сторон. Я сглотнул. И как это я до сих пор не научился так ловко управляться с тающим лакомством?
  Потом мы говорили о тысяче разных вещей. Я узнал, что Джулии одиннадцать лет, у нее нет подруг, потому что они смеются, что такая маленькая и сидит целыми днями за вышивками.
  - Ты умеешь вышивать?
  Она с сожалением отправила в рот последний кусочек вафельного рожка - и я тут же отдал ей едва начатый свой.
  Она не отказалась, и маленький язычок вновь принялся облизывать, кружить, а я только потом, ночью, вспомнил, что уже взрослый, и что эти движения мне напоминают. А тут я переспросил у Джулии:
  - Ты вышиваешь?
  Она что-то промурлыкала, а потом внятно сказала:
  - Я плохо умею. Только некому меня учить. Но мне нравится. А папа говорит, что вышивание мне пригодится, потому что я бесприданница. Хотя фамилия у нас известная - по маме. Но мама умерла, когда я родилась.
  Душа во мне понеслась к темным верхушкам деревьев. Эта девочка в темно-розовом мятом платье, с распустившимися локонами, девочка, которая мечтает познать цветное шитье. Лучшая пара для меня, паяца, шута, пересмешника. Сына своих родителей. И теперь сына Марко. И у меня есть Ворон, развратник и дуэлянт...
  - Ты хочешь найти учительницу по шитью? Моя мама волшебная мастерица. Хочешь, она будет давать тебе уроки?
  Джулия даже мороженое уронила.
  - Хочу! Это так красиво: когда расцветают узоры, появляются цветы и солнышко! Только у нас нет денег на хорошие шелковые нитки...
  - Дай мне свою руку.
  Девочка спрятала ее за спину. Но я вытащил и увидел исколотые иголкой пальчики.
  - Ты не смотри! У меня есть наперсток! Но он у меня с пальца сваливается, он мамин, я его на шее ношу!
  Это невообразимое существо вынуло из-за корсажа, который ей вовсе не был нужен, оплетенный сеточкой серебряный наперсток. Я запихнул его назад, в теплое, трепетное, где сердечко стучало...
  - У тебя будет учительница. Моя мама. И ты будешь моей женой. Хочешь?
  Джулия внимательно рассмотрела меня.
  - А ты уже можешь жениться? Ты не похож на противного мужчину.
  Я рассмеялся. Это существо вернуло мне веру в будущее.
  - Я мужчина. Но я подожду, пока ты вырастешь. Но сказать о нас нужно сейчас. Ты согласна?
  - А где цветы? Кольцо? Почему ты не стоишь на одном колене?
  Я завыл.
  - Джулия, ты начиталась рыцарских романов?
  Она расхохоталась и хлопнула меня ладошкой по ладони.
  - Ты такой забавный! Я согласна!
  
  Ну а потом я привел Джулию к синьору Марко.
  - Мой господин...Отец, я представляю вам Джулию Орсеоло. Я надеюсь, вы не станете возражать нашему сговору?
  О, полцарства и еще вторая половина, чтобы еще раз увидеть такое изумление на лице моей любимой статуи.
  - Семья Орсеоло достойна во всех смыслах. Но я не знал, что синьорина выросла и готова выйти замуж, - Марко элегантно наклонился и поцеловал пальчики Джулии.
  Существо опустило глаза и задрожало. Она чуть не плакала.
  Я сжал ее руку и сказал на ухо Марку:
  - Она любит вышивать - и будет учиться. И я, конечно, сначала выучусь в Сорбонне. Вы не станете возражать?
  - Мой мальчик. Мой сын. Не ожидал от тебя такой прыти. Но я верю в твой выбор.
  
  Потом мы втроем вышли на белое крыльцо. Марко потребовал тишины. Очевидно, что для такого вельможи согласие родителя Джулии было необязательным.
  Мое существо было представлено городу и миру как моя невеста.
  Оказалось, что угасающий род Джулии не уступает в древности нашим аристократическим, что подтвердили аплодисменты присутствующих. В первых рядах был ее отец. Кажется, он плакал от счастья.
  Тут же присутствующий дож вызвал служащего магистрата: тот сидел в доме с книгой регистрации, которую показывали гостям с записью моего усыновления. И тут же сговор о браке Лаверна-Лафорца и Орсеоло был в ней запечатлен следующим.
  
  Марко смеялся. Он снял с мизинца кольцо и передал мне. Существу оно пришлось на большой палец, но тут же пришлось подвязать ниткой, чтобы не соскочило. Марта и тут пригодилась.
  Так бы и закончился этот день, если бы не Лоренцо...
  
  от 18.03.10
  Конечно, после разъезда гостей синьор Марко, отныне мой официальный отец, позвал меня в свой кабинет. Я стал в дверях, не решаясь поступить обычным порядком.
  Теперь я сын, наследник аристократических родов. Могу ли я притвориться котенком и вспрыгнуть на колени хозяину? Ведь ничего пока не изменилось: я в его воле. И самое главное - не хочу выйти из этой воли. Но теперь как сын.
  Эта власть пока не угнетала: ведь и мой отец Джузеппе был очень снисходителен ко мне. Потому что больше жизни любил мою маму. А кого любит синьор Марко? Есть ли такой человек? Вряд ли он близок мне...Или это Лоренцо?
  Я стоял в дверях, пока Марко не похлопал себя по колену, приглашая. Значит, моя эскапада со сговором не страшное преступление?
  Марко не позволил мне прижаться к его груди и спрятать лицо. Посадив меня в позе всадника, он спросил:
  - Ты был уверен, что я не откажу тебе? Почему?
  - Синьор, сегодня утром среди книг, предложенных мне для изучения господином учителем философии я увидел "Родоначалие аристократических фамилий".
  Марко внимательно всмотрелся в мое лицо:
  - Там много фамилий. И ты все запомнил?
  - На самом деле, всего полторы сотни, легко, - пожал я плечами. - Ну и имен чуть больше двух сотен. Аристократия вырождается, мой господин. Она дает мало детей и еще меньше умеет, для того, чтобы выжить. А я скороспелый аристократ. И даже если никто не возразит благодаря силе вашей и...Лоренцо: самый лучший брак для меня - с девушкой из обедневшей семьи с древними корнями. Но, синьор, должен признаться, что Джулия Орсеоло сначала понравилась мне детской непосредственностью. А потом я узнал, что она любит вышивать и хочет научиться. А моя мама всегда хотела дочку...
  Марко рассмеялся и прижал меня к груди:
  - Кто бы говорил о детской непосредственности! Я рад, что синьорина тебе понравилась, но ты не потерял голову. Теперь о важном. Девушке необходима дуэнья, чтобы отвозить ее на уроки к Дее. И чтобы ни у кого не возникло ни малейшего сомнения в ее доброчестности, когда придет время вступить в брак. Я хотел спросить твоего согласия: Марта подойдет? Она в восемнадцать лет стала вдовой, ее поведение в моем доме безупречно, и она очень любит тебя, мне кажется.
  О Мария, у Марко могут быть лукавые глаза!
  Я обнял его за шею. Он интересуется моим согласием!
  - Я не стану спрашивать, почему твое решение было таким поспешным. Хотя...Вряд ли синьор Орсеоло дождался бы твоей повторной встречи с Джулией. Выдал бы ее еще до осеннего маскарада.
  Марко спустил меня с колен и слегка наподдал по попке ладонью:
  - Иди отсыпайся. Я распоряжусь, чтобы тебя не будили, пока сам не встанешь.
  
  Возбужденный событиями дня, я едва вымылся в ванной, не одеваясь, поглядел в щелку приоткрытой двери на моего охранника - и тщательно запер ее. Но мне не спалось. И даже мамина вышитая рубаха не помогала.
  Наконец, я решился и подошел к окну, распахнул его в душистый полумрак сада. А потом и вовсе высунул голову, пытаясь насладиться смешением запахов земли и моря, нагретого за день камня моего города, далекой музыки и пения. Мне казалось, что я слышу скрип гондол, которым давно пора уйти на покой, а они все наполняются цветами и дамами, похожими на букеты в руках кавалеров.
  Ночь такая тихая, что свечи в моей комнате будут гореть всю ночь, не уменьшаясь.
  И тут в мое лицо, повернутое к тусклым от паров Венеции звездам, ударился пахучий комок.
  Внизу стоял Ворон, обнаженный по пояс, и готовил новый цветок для броска.
  В звездной дымке его лицо оказалось настолько похожим на лицо Марко, что я чуть не вывалился.
  Когда я прыгал в клумбу, чтобы прогуляться к беседке, я не заметил, как высоко расположено окно: высокий Лоренцо не дотягивался до карниза кончиками пальцев. А он хотел, он тянулся, а потом шепотом сказал:
  - Прыгай сюда. У тебя такой цербер под дверью, что услышит даже тихий разговор.
  Я растерялся. Я думал, что между нами уже все. Вряд ли мы станем решать арифметические задачи или заниматься фехтованием...
  - А как я потом вернусь? И вообще, мне нужно одеться.
  - Не твоя забота, - лицо Ворона засияло, как полная луна. - И насчет одежды - тоже.
  Ну нет! На первый зов я не пойду, я не котенок, которого зовут к блюдечку с молоком!
  На самом деле я лихорадочно натянул штаны, рубашку и даже сегодняшний камзол, брошенный смятой шкуркой в угол. И сел на кровать, зажав руки между коленями.
  Снаружи было тихо. И когда я убедился, что разочарованный Лоренцо ушел, я испытал такую обиду, как будто я действительно котенок, и у меня забрали любимый клубок ниток.
  Это к лучшему. Я вздохнул и, прежде чем снова раздеться, подошел к окну, чтобы его запереть.
  И столкнулся лицом к лицу с моим Энцо. Он стоял на неведомо откуда притащенной бочке и нагло чмокнул меня в нос.
  - Я бы тебя и так стащил, но будет много шума. Я спрыгну и спрячу бочку в кустах, а ты упадешь в мои руки. Я тебя заждался, мой птенчик.
  Что я сделал? Я повыделывался, конечно. Дождался, пока он забросает мою комнату цветами. Но тут потерявший терпение Ворон сказал:
  - Я сейчас закричу. И все последствия будешь разгребать ты сам.
  - Ты говоришь, как портовый грузчик, - сказал я и прыгнул в его объятия.
  
  Обвисая в его руках, я поинтересовался, не в беседку ли мы, и получил ответ, что там и без нас хватит клиентов. А нам свидетели не нужны.
  
  Я не переоценил возможности Лоренцо. Его окно было так же высоко, но обвито плющом. Он взобрался по лозе, а я вцепился в него руками и ногами, чтобы облегчить задачу.
  
  В комнате Ворона горела свеча. Оказалось, так мало времени ушло на мое соблазнение: она растаяла наполовину.
  Лоренцо зажег еще несколько. Они источали запах меда и трав.
  Усаженный вдруг на постель, я увидел, как у него, стоящего рядом, на бицепсе вновь выступила кровь из царапины, нанесенной утром учителем фехтования.
  Я провел по ней пальцем.
  - Скажи, у вас с учителем Раулем какие отношения?
  - Хорошие, - вдруг потемнел лицом Ворон. - Не спрашивай больше.
  - А я спрошу, - упрямо сказал я. - Если ты ответишь правду, я отвечу тебе честно тоже на один вопрос.
  Лоренцо сел рядом со мной, взял мой палец и слизнул свою кровь.
  - Он мой первый любовник.
  - Кто бы сомневался, - пробурчал я, выдирая пальцы из его рта. Я понимал, что делаю ему больно - и не только физически. - И сейчас он твой любовник?
  Лоренцо повалил меня и прижал руки к постели. Я понимал, что бороться глупо: мои слабенькие физические возможности для него покажутся трепыханием бабочки. Поэтому я не дергался, а взглядом пытался передать всю глубину своего внутреннего сопротивления этой глупейшей ситуации, в которую попал по собственной воле.
  - Это второй вопрос. А я еще не задал свой. Но я отвечу: если Рауль захочет вспомнить отношения многолетней давности, я не откажусь. Он прекрасный любовник. Поэтому предостерегаю тебя.
  Энцо перекатился через меня, будто защищая телом от стрелы непонимания и горечи, просвистевшей над нами. Придавил ногой и рукой, но я ведь не собирался бежать. Куда, к кому? От кого?
  - Моя очередь. Ты любишь Марко?
  Я ответил, не колеблясь:
  - Люблю.
  Я знал, о чем он спрашивает, и знал, что Ворон понял ответ. И ждал следующего вопроса. О моей любви к нему.
  Но Лоренцо медлил. Его глаза наполнялись недоумением и страхом. Я понимал, как страшно получить ответ, который не устроит ни в коем случае. Я был уверен: Ворон любит меня. И лучше оставаться в сомнениях, чем услышать уверенное: "Не люблю".
  Странно было видеть метания взрослого человека, зависящего от одного слова мальчишки, которым я все еще оставался. Но я ждал.
  - Я знаю, почему ты так поспешно выбрал невесту, - Ворон вдруг расслабился, лег рядом со мной на спину. - Наверное, ты и сам не знаешь.
  Я навис над ним, но не стал переспрашивать, ждал.
  - Ты боишься развития отношений со мной. Или новых отношений с Марко. Или вообще - сексуальных отношений.
  Ворон вглядывался в меня, а я постарался, чтобы он ничего не прочитал на моем лице, кроме улыбки. Зря я, что ли, почти семь лет отработал паяцем на улицах и в доме синьора?
  - Синьорина Джулия Орсеоло мне очень понравилась.
  - Малышке минимум два года до пробуждения детородной функции, а то и больше: она ведь с рождения недоедала!
  Лоренцо перевернул меня и навис, блестя жадными глазами. Я не стал больше ничего говорить, потому что мой Энцо решил и сказал за меня:
  - А до брака ты будешь вне подозрений, но будешь моим!
  И поцеловал меня.
  Он целовал меня через одежду, но его губы обжигали, мне казалось, что маленькие язычки свечей перекинулись на меня, уничтожая сопротивление тела. Но разум оказался сильнее.
  Я вцепился в его плечи, отодвигая. Но сердце, сердце мое плакало.
  - Я всегда буду рядом с тобой, Ворон, я ради тебя жизнь отдам...Но не нужно больше. Не создан я для мужской любви.
  - О Мария! Ты кокетка, - простонал он, накрывая ладонью мой пенис, заполнивший гульфик. - Позволь мне любить тебя, если не хочешь сам.
  И тут я набрался решимости.
  - А ты позволишь любить тебя? Так, как ты позволил себе там, в борделе? Как позволил мастеру Раулю?
  Лоренцо сразу отвалился. Да и мой пенис упал.
  Разговор начался серьезный.
  - Ты маленький. И ничего не умеешь, кроме как принимать.
  - Я маленький? С каких пор порядочные мужчины имеют маленьких мальчиков?
  - Ты сам этого хотел! А Марко ты бы отдался без сожалений?
  Я вскочил, схватил какую-то вазу, вытряхнул из нее цветы и вылил воду в лицо Лоренцо.
  - Ты с ума сошел! Разве я сожалею?!
  Дальше помню смутно. Какой-то вихрь нес меня в горячих руках в ванну, что-то делал со мной в умывальных целях и просил что-то делать с ним. Но я не умел.
  - Не понимаешь ты ни черта! - в конце концов взбесился Ворон. - Ложись в кровать и жди!
  Я послушался. Такого Лоренцо ослушаться было опасно.
  А потом я его получил. Раскрасневшегося, направляющего мои руки...и прочие части тела.
  Я запомню эту ночь навсегда.
  Мои неловкие движения, боязнь причинить боль, которую я сам испытывал тогда... Злобное шипение Энцо: "Ну что ты возишься со мной, как с девицей из благородного семейства? Я тебя хочу, хочу!"
  И тогда я понял, кажется, что такое любовь. Когда отдаешься без остатка, весь, не боишься боли - да и нет ее. Только счастье вышивает шелковыми нитками на сердце.
  
  Еще до зари я оказался в своей комнате. Не понимаю, как Лоренцо, измученный моими попытками сделать ему так же хорошо, как Лауре... Кстати, а Лауре я сделал хорошо - или женщинам получать удовольствие дано по умолчанию?
  Я был настолько обессилен, что, наконец-то, понял, как был бережен со мной Ворон мой первый раз. А вот я с ним...вряд ли.
  Короче, Лоренцо перевалил меня через подоконник прямо на увядшие цветы. Я, оказывается, был даже одет.
  Я смог собрать бывшие цветы и скинул их вниз. И, не раздеваясь, упал на постель и ухнул в сон.
  Ой, что мне снилось!
  
  Меня разбудил настойчивый стук в дверь.
  - Какого черта! - крикнул я и накрылся с головой. - Синьор Марко велел меня не будить, пока не проснусь!
  - Это Марта, молодой господин. Доктор велел отнести вам утренние лекарства.
  Какие лекарства? Полусонный, я отпер замок, и в щель протиснулась Марта с подносиком, накрытым белоснежной салфеткой. И ногой захлопнула дверь перед любопытным носом моего телохранителя.
  Оттиснула меня к окну и зашептала:
  - Вам записка. Хорошо, что я молочницу сама встречаю. И молоко выпейте, вам полезно!
  В записке было одно слово: "Нашла".
  Я спросил Марту, сующую мне стакан подогретого молока:
  - Почему ты решила, что мне?
  - Так ведь молочница сказала! - девушка так ласково смотрела на меня, что я решил поверить.
  - Синьор Марко еще не говорил с тобой? Будешь дуэньей моей невесты, Джулии Орсеоло? Только учти, никаких записок ей помимо меня. Убью.
  Марта хихикнула, потом смутилась, потом спросила:
  - Правда, что ли?
  Стакан в ее руке задрожал, я подхватил его и выпил маленькими глотками, видя, как преображается милое лицо, приобретая серьезность.
  Марта заверила:
  - Не сомневайтесь, молодой господин. Вашу невесту буду беречь, как зеницу ока, - и вдруг всполошилась. - А кто ж за вами тут будет ухаживать? Знаете, Теодора хорошая женщина, вы обратите внимание. Но девочке, то есть, синьорине Орсеоло, конечно, присмотр нужнее.
  
  Марта ушла, а мне нужно было придумать предлог, чтобы выехать в город - к Лауре.
  
  Я думал, что проспал завтрак, но, увы, Марта разбудила меня загодя. Лоренцо выглядел как обычно, мне даже обидно стало. Рауль чуть ли не фехтовал вилкой и ножом, как будто видел в нем то, что не замечал я. Учителя наворачивали завтрак так, будто во сне были волами, на которых пахали.
  Я решился: нет ничего более тайного, что не скрывают.
  - Синьор Марко...
  - Отец, - перебил господин.
  - Отец, если позволите. Я давно обещал Марте брошку. Вернее, мой долг вырос до трех брошек.
  Марта за моей спиной прыснула.
  - Я хотел бы выехать в город, чтобы исполнить...Если осталось что-то от моего жалованья...
  Я начал мямлить, с ужасом замечая недовольство на лице Марко.
  - Вы мой сын и наследник, синьор Доминико. Вам положено месячное содержание. Извольте получить его у бухгалтера. И не забудьте, что ваши уроки состоятся по расписанию.
  Лоренцо уткнулся смеющимся лицом в салфетку.
  
  Марта у кого-то там тоже отпросилась, а ко мне навязалась в спутницы под предлогом: "Молодой господин не знает, какие брошки положены скромным вдовам и дуэньям".
  Я, конечно, подозревал, что Марко отправил ее присмотреть за мной, но полагал, что девушка не сможет препятствовать моим действиям и будет держать рот на замке.
  "Нужно верить верным", говорила мама. "Если хочешь верного - роди его. Хорошо вам, женщинам!" - смеялся отец.
  Господи, как я соскучился по дому! Ничего, вот на днях поеду представлять маме невесту и ученицу - оторвусь по полной! Лучше к вечеру, когда и братья дома будут.
  
  Я узнал дом терпимости со стороны канала по лепнине и развевающимся занавескам из окна Лауры. Я даже не подозревал, что детали так врежутся мне в память.
  Наказав Марте сидеть в гондоле, я надел маску кота и постучал в дверь. Не обращая внимания на хозяйку, препятствующую мне своими расспросами, я попытался прорваться на второй этаж. Но тут подключился Исмаил. Этот вертлявый мальчик слишком много возомнил о себе. Я отпихнул его обеими руками, но неожиданно получил сдачи. Мы покатились по полу, сцепившись, как обезумевшие. Я вдруг почувствовал запах: у пацана явно была течка, и он еще пах моим Вороном!
  Я бы точно перегрыз ему горло, но сверху раздался гневный окрик, и мы оба получили по голове достаточно крепко, чтобы поинтересоваться, кто там.
  Я не удивился появлению рядом с Лаурой моего Ворона. Хотя моего ли?
  Он держал нас за шкирки, как нашкодивших котят, а потом так же презрительно бросил на пол и ушел наверх, не желая ни выслушивать, ни оправдываться.
  Лаура отпихнула ногой в вышитой туфельке Исмаила, обняла меня, прошептала на ухо:
  - Жди меня в гондоле, я оденусь.
  
  Я ждал на причале и помог прекрасной даме в маске и густой вуали спуститься в гондолу.
  Счел нужным пояснить:
  - Марта - дуэнья моей невесты. Я хочу сделать ей подарок. Марте. Не посоветует ли уважаемая синьора хорошую и недорогую ювелирную лавку?
  - Да, я быстренько выберу и побегу - у меня еще столько хлопот! - живо сообразила Марта, поглядывая на нашу спутницу.
  Лаура привела нас в действительно хороший магазин. Марта не привередничала и выбрала только одну брошку, но я настоял и купил к ней серьги и кольцо. Марта была чуть ли не в обмороке от счастья.
  Мы отправили ее на домашней гондоле назад с напутствием покататься еще пару часов и подышать воздухом.
  Лаура за все время не произнесла ни слова. И когда схватила меня, чтобы повести вперед, я с ужасом увидел, что рука мужская.
  
  И тут заметил на пальце знакомое кольцо. Где были мои глаза, когда я помогал "даме" спускаться в гондолу!
  Ворон приподнял вуаль и подмигнул мне.
  - Ты как будто родился в юбке, - прошипел я. - Какого черта ты лезешь в мои дела?
  - Я нередко пользовался маскарадом, чтобы проникнуть в некоторые дома с хорошенькими мальчиками, которым запрещали со мной водиться, - небрежно пояснил Лоренцо.
  Я тут же вырвался и пошел, куда глаза глядят. И чуть было не упал в канал, если бы мне не воспрепятствовали.
  Наверное, мы выглядели комично: худенький юноша плачет на груди высокой женщины - и все же продолжает вырываться, отпихиваясь всеми лапами.
  Я чувствовал себя несчастным и обманутым который раз. Лучше бы я оставался жить в родной семье и зарабатывал на улицах в дождь и зной на корм для канареек и на свечи для кораблей. Мой любимый город никогда не предавал меня. И люди до недавнего времени тоже.
  Было стыдно своих рыданий, и я усилием воли загнал слезы в глубину сердца.
  Ворон прижал меня еще крепче и спросил:
  - Ты даже не хочешь услышать ответ? Твои дела - не только твои, они наши общие. Насчет моего прошлого: ты хочешь, чтобы я врал?
  - Я не хочу, чтобы ты дразнил меня своими любовными похождениями. И Исмаил - он пах тобой!
  Лоренцо силой поднял мое лицо, сказал грубо:
  - А что мне оставалось делать, если ты неумело оттрахал меня ночью, а хотелось большего? Завалить тебя прямо на занятиях с учителями?
  Чувствуя, как снова закипают злые слезы, я ответил:
  - Значит, перед Марко во время завтрака ты бы не решился? И перед твоим Раулем?
  Эмоции на лице Лоренцо сменяли друг друга так быстро, что я не успевал составить новую язвительную реплику. И вдруг он надел на лицо маску спокойствия.
  - Малыш, я думал в первую очередь о тебе. А ты забыл, зачем мы здесь, в этом квартале?
  Я оглянулся по сторонам - и разум медленно возвращался ко мне сквозь пелену обиды и отчаяния.
  - Лаура, - сказал я.
  - Лаура, - тут же откликнулся Лоренцо, волоча меня за собой вдоль канала вперед, к той самой ювелирной лавке, откуда я убежал, стремясь утопиться в зловонной жиже канала. - Она не предавала тебя. Как и первый раз. Она не знала, что я ищу ту же самую женщину, что и ты. Фредерику. В отличие от тебя, я знал, что отец не просто увлечен ею. Он снял ей дом, посещал ее. И ждал рождения ребенка. Я стал искать эту женщину после того, как ты появился - и отец сказал мне о намерении усыновить тебя и объявить наследником.
  Я затормозил, удерживая Лоренцо всеми силами. Можно сказать, волочился за ним мертвым грузом.
  - Я никуда не пойду, пока ты не объяснишь, кто Лаура для тебя.
  - Святая Дева! Я думал, ты спросишь об Исмаиле, - через силу улыбнулся Ворон. - Лаура - подруга моей покойной матери. Она принесла меня к порогу виллы Дожа. Детка, ей не столько лет, сколько кажется. Я не мог бы доверить тебя никому, кроме этой святой женщины. И вот... Лаура не нашла мне Фредерику - из солидарности продажных женщин. Но она нашла ее для тебя. И сказала мне.
  Я молча сел на мостовую, ожидая дальнейших откровений. Но Ворон подхватил меня на руки и потащил вперед.
  Я понял, как смешно и подозрительно мы выглядим со стороны, поэтому вырвался и пошел рядом. Не могу противостоять физической силе. И если мастер Рауль поможет мне стать сильнее - я буду стараться, видя, во что он превратил Лоренцо.
  - И к чему этот маскарад? Хотя платье, должен сказать, идет тебе идеально. Наверное, я выглядел смешно в своих попытках сыграть роль Фредерики?
  - Не кусайся, котенок, ты хорош в играх, где нет жертвы и ловца. В этой интриге положись на меня, иначе кто-то погибнет. Мы поговорим потом, когда найдем недоброжелателя в нашем доме. Потом, когда я снова украду тебя и уложу в своей спальне.
  - Фу! Никогда, - я задрал нос как можно выше и чуть не упал, споткнувшись о ступеньку, ведущую в нижний квартал. "Дама" поддержала меня под локоть и уже не отпускала.
  О, я знал о существовании этих кварталов. Мама предостерегала насчет посещений Нижнего города. В некоторые здания нельзя было войти иначе, как с воды.
  Она плескалась и подъедала дерево входных дверей. Кое-где в дома можно было попасть внутрь через окна - прямо из гондолы. Тут был свой мир, путями сообщения в котором были маленькие юркие плоскодонки.
  И здесь жила любимая синьором Марко женщина? Почему она предпочла комфорту подаренного ей дома эту утопающую, отверженную часть любимого моего города? Значит, есть что-то необычное здесь, если тут живут, рожают и...все-таки живут? И как к ним относится равнодушный к добру и злу синелицый Бог глубин? Каково во время зимних бурь им, живущим на краю мира?
  Волны врываются в дома, плывут утварь и нищие пожитки, дети захлебываются в колыбелях... Зато ветер и свобода жить, как душа велит? Никто не указ?
  - Вот он, дом. Первый с конца.
  - И как мы туда попадем?
  Лоренцо сделал красноречивый жест в сторону проплывающей мимо лодчонки. Щербатый парень лихо подогнал хлипкое суденышко прямо под наши ноги, уже вымокшие в воде.
  - Молчать умеешь? - не изменяя голос, спросил Ворон.
  - Я подвезу "мамочку с сыночком", куда им надобно, подожду. Такса тройная.
  - Будешь молчать или пойдешь сразу же на корм рыбам, - сказал Лоренцо, спрыгнув в лодку и приставив кинжал к горлу наглеца. Я спрыгнул следом. С моим Вороном мне ничто не было страшно.
  Лодочник молча заработал веслами.
  Через несколько минут мы оказались у жалкого дома. Ступени подмывала вода, наверняка ее было достаточно и в прихожей, но на окнах пышно цвели выставленные на слабое солнышко герани, отороченные плескавшимися на ветру чистыми занавесками.
  - Ждешь, - кратко сказал ему Ворон.
  Подобрав пышные юбки, под которыми, слава Богу, оказались штаны, хлюпая по воде отнюдь не женскими туфельками, он постучал в дверь. Я уже стоял рядом. Услышал плач ребенка и просто толкнул створку.
  Конечно, в прихожей стоял слой воды. Три ступеньки вели вверх, в темные помещения, воняющие мокрой штукатуркой и грибком.
  Не хочу даже вспоминать.
  Вернулись мы в лодку вчетвером: Ворон, подоткнувший подол, чтобы не мешал, с женщиной на руках, а я с ребенком в мокрых пеленках. С мальчиком, который устал плакать.
  
  Все время, пока мы добирались до виллы Дожа с пересадкой из лодки в нормальную гондолу, я не переставал думать: "Почему, почему эта женщина предпочла мокрую смерть себе и сыну сытой и спокойной жизни под ладонью синьора Марко?".
  А потом вспомнил слова Лоренцо, что он с семи лет знал, что Марко не признает его сыном.
  И почему я не удивился, когда на белых ступенях нас встретила Марта? И с ней еще женщина, наверное, Теодора, о которой она говорила, как о своей замене в доме синьора.
  Лоренцо положил женщину на мрамор и пошел наверх, на ходу отрывая юбку от платья. А я не смог, я стоял с мокрым ребенком на руках. И когда женщина - а я в доме не смог опознать в ней ту, красивую, властную, которая наняла меня для игры на маскараде - открыла глаза...Да, я увидел, как мы похожи. Умирающее сходство.
  Я положил мальчишку на ее грудь. Она прижала его и протянула ко мне руку.
  - Моя судьба. Мальчик мой. Не оставь.
  Сверху лестницы летел Марко, но быстрее его был доктор Альберто. Они обменялись двумя словами, из которых я услышал имя Фредерика.
  Я поддерживал голову женщины, чтобы она увидела любимый город, кусочек моря, небо и Марко.
  У меня ее сразу отобрали - эту женщину, эти оба. Я едва успел выхватить ребенка - и тут же меня под руки потащили наверх Марта и Теодора, даже не пытаясь прикоснуться к ребенку в моих объятиях. Дитя моего Марко - я чувствовал его.
  Не оглядываясь на прошлое, мы спешили к будущему.
  Я сидел в теплой кухне, ничем не напоминающей мамину, большой, внезапно затихшей, в кухне, в которой меня прикармливали пирожками и поили молоком. Теперь я следил, как женщины купают малыша, заворачивают и дают мне в руки теплую бутылочку.
  - Корми, твой, - стирая пальцем слезу, сурово сказала Теодора. Марта горько плакала в углу.
  Оказалось, Фредерика умерла там, на ступенях.
  Оказалось, доктор Альберто ее отец, и происки с листком многолетней дневниковой записи - его штучки. Он мстил за дочь, которая сама ушла от Марко, не желая расставаться с сыном.
  А Марко ей об этом сразу сказал, как и матери Лоренцо. Сына, мол, заберу у тебя, продажная женщина.
  Я бы возненавидел Марко, если бы не любил так сильно.
  От переживаний дня, от слабости, еще не ушедшей после выздоровления, я так и заснул - в тепле, с ребенком на руках.
  Никто не смог его у меня отнять, я кусался и лягался, потому что руки были заняты.
  - Ополоумел от переживаний, - сказал чей-то голос. - Доктора бы ему.
  - Докторов в моем доме отныне не будет, - твердо прозвучал голос синьора.
  Я очнулся.
  - Нужно проверить, не заболел ли ребенок, как мать, - пролепетал я.
  Марко был живым, его лицо подергивалось, как будто он скрывал громадную боль.
  - Я уже вызвал врача из города. Альберто уволен, и это самое лучшее, что я мог предложить, учитывая, что он дед моего сына. А ты, - взгляд переместился на меня. - Позволь взять ребенка - женщины о нем позаботятся. Ты его спас, ты и назовешь его. В зале ждет священник.
  - Не я, - пришлось откашляться. - Не только я. И Лоренцо.
  Мой Ворон уже в мужской одежде стоял в тени.
  Синьор оглянулся и поманил сына к нам.
  - Имя?
  - Марко, - одновременно произнесли мы.
  
  от 21.03.10
  Отоспаться мне снова не удалось. Марта явилась вместе с Теодорой и стала рассказывать, где в моей комнате что стоит, да чем меня кормить.
  Я не выдержал и рявкнул:
  - Марш отсюда! Мне одеться нужно!
  - Так я здесь для этого, молодой господин, - спокойно сообщила Теодора. - У меня трое сыновей, так что насмотрелась я на мальчиков до конца жизни.
  - Где ребенок?
  Тут уже зачастила Марта:
  - Нашли ему кормилицу из наших. Просто красавица. Чистая и умная. Ох, наверное, вы ее знаете: жена Беппо из Верхнего города.
  Ну вот! У моего старшего брата родился ребенок, а я даже не поздравил! Сегодня же домой!
  Но еще до завтрака меня вызвал к себе синьор Марко. Не знаю, что вело меня, какое такое, возможно, слепое чувство, но я сразу прошел вперед и обнял его, сидящего у стола обеими руками, не осмеливаясь посмотреть в лицо, изломанное горем.
  - Сядьте в кресло, Доминико, - разжав мои руки и легко отодвигая, сказал Марко, овладев собой. Думаю, лишь мне он позволил увидеть свои чувства, вызванные смертью Фредерики. Слава Богу, он оставался человеком и любил эту женщину. А то мне уже становилось страшно от осознания, что Дея - его единственная любовь. Такие страсти кончаются только со смертью кого-то из пары.
  Мама была его парой? Но он не был ее парой. И тут - Фредерика. Жаль, что она поступила так безрассудно - умерла.
  - Сегодня занятий не будет, в доме траур. Умерла мать моего ребенка. Конечно, я не признаю его официально, как и Лоренцо, потому что их матери были продажными женщинами. Вы мой единственный наследник. Вы единственный смогли найти Фредерику...моего сына. Еще немного - и было бы поздно. Я благодарен вам и признаю ваше право задать мне вопросы, касающиеся этой связи. Как и право на жизнь младшего Марко.
  Я закрыл лицо руками. Требовать ответа от моего синьора?
  Но вопросы полились ручьем, так необходимо было мне оправдать господина в моих глазах. Я только надеялся, что Марко запоминает порядок моих бессвязных восклицаний. Потом он начал отвечать так четко, будто записывал за мной.
  - Альберто из семьи генуэзских купцов, но не захотел продолжать семейное дело и выучился на доктора. Дворянство было ему пожаловано ходатайством моего отца: моя мать умерла родами, но меня он спас. Сколько себя помню, он был в доме, я считал его членом семьи и не удивлялся, что он не женился, считая, что Альберто более предан нашей семье, чем собственным страстям. Но мужская натура берет верх, втайне от всех доктор встречался с женщиной, которая родила ему дочь, названную Фредерикой. Поскольку женщина была простолюдинкой, а доктор мечтал найти лучшую партию, он сохранял в тайне свою связь и дочь, хотя всемерно помогал им. Но, к несчастью, с возрастом прекрасная Фредерика предпочла стать куртизанкой. Я не был первым у нее, кажется, и двадцатым тоже. Но мы...
  Марко остановился, как будто у него пресеклось дыхание. Я быстро налил из графина стакан воды и подал ему. Он даже сумел благодарно улыбнуться.
  - Повторяю, я и понятия не имел, что куртизанка Фредерика - дочь Альберто. И никто об этом не знал, как ни странно в городе, живущем сплетнями. Я впервые после...твоей матери потерял голову. Да, была еще мать Лоренцо, но там все было просто: расчетливая шлюха забеременела в надежде женить меня на себе, но просчиталась. Родильная горячка унесла ее жизнь, а мне остался Лоренцо. Он скрашивал мою жизнь, пока не начал проявлять дурные наклонности. В общем, ты понимаешь: опасаясь дискредитации и ярма на шею, я сказал Фредерике, что никогда не женюсь, но ребенка, если будет мальчик, заберу у нее и воспитаю. А она скрылась и от меня, и от отца. Альберто пытался поссорить нас троих: меня, Лоренцо и тебя, чтобы в случае появления Фредерики с ребенком добиться наследства...Или мести. Я уж не знаю, я не хочу думать об этом. Две матери моих сыновей умерли. Думаю, счастье, что я не женился на Дее. А теперь оставь меня, пожалуйста, Доминико.
  Марко прикрыл лицо ладонью. Я тихонько выскользнул за дверь и встретил темный взгляд Ворона.
  - Нужно поговорить, - тихо сказал он, увлекая меня в ту же самую нишу. - Ты что, всерьез проникся этим ребенком? Ну ты прямо, как девица.
  Я отстранился.
  - Ты думаешь об отце когда-нибудь? Как об отце? Сейчас поддержка нужна ему, а не мне. Ты любил когда-нибудь, Ворон?
  К сожалению, мои слова прозвучали горьким упреком. Я спохватился, но поздно: Лоренцо откинул гобелен и стремительно ушел.
  Я нашел младшего Марко и всех остальных. Малышу выделили комнату, в которой сидела жена Беппо Алиция, держа у каждой полной груди по малышу. Брызги молока орошали младенческие личики, а жена моего брата была гордой и прекрасной, как Мария.
  Беппо сидел рядом, щупая ее новое шелковое платье, с гордостью глядя на свою девчонку. Ох, у моего крутого брата родилась дочка!
  - Вот и крестный прибыл. Ты принял пацана, а мою дочурку тоже тебе придется принимать. Синьор Марко пообещал завтра крестины для моей Доминики. А я на работу! Дом, мама по тебе соскучилась!
  
  Ну вот, все решилось без меня. Жизнь летит мимо. За кого зацепиться? За мою малолетнюю невесту? Нет, сегодня не получится. Сегодня я должен быть рядом с Марко.
  
  В столовой не накрывали стол. В доме суетились какие-то люди в черном. Появилась Марта, строго одетая, с моими подарками на целомудренном платке, в ушах, на пальце, который она предъявила мне, смущаясь, как девчонка. Оказывается, за всеми горькими заботами Марко не забыл о моей невесте и распорядился отправить к ней дуэнью.
  Марта немного поплакала у меня на плече, но в ее глазах явно светилось предвкушение новой жизни, более высокого положения.
  Не знаю как, но я оказался возле комнаты Лоренцо. Я был уверен, что его там нет: он или у отца, или в тренировочном зале с маэстро Раулем.
  Я вошел, огляделся. Кажется, ничего не изменилось в обстановке: изменилось мое отношение к ней. Вот дверь в ванную. Из нее выходил мой Ворон, сверкая каплями на совершенном теле.
  В окно заглядывали ветки плюща, доверчиво укладывая пятерни листьев на подоконник. Он был нашим пособником, когда помогал забраться в комнату моей первой страсти.
  А здесь я получил своего Ворона - как сумел.
  Я погладил ладонью смятую постель. Похоже, прислуга была занята и пренебрегла обычными обязанностями.
  Мне было стыдно, что после того, как я убедился в благополучии младшего Марко, смог думать о любви, которую познал в этой комнате. Но ведь жизнь продолжается? Ребенок Фредерики жив и будет сыном Марко, что бы тот не говорил. И моим, наверное, сыном. Даже если Джулия родит наследника, а если девочку, я не стану мучить ее родами. Ведь женщины, бывает, умирают от этого.
  Я присел на постель, задумавшись, гладил простыни, пропахшие моим Вороном.
  И не услышал шагов. Он обнял меня со спины, прижался всем телом, губами, всем счастьем моим.
  Жизнь и смерть - близнецы, связанные одной пуповиной.
  Есть ли сестра у любви?
  
  от 24.03.10
  Мне стало страшно.
  Могу ли я противопоставить человеку, важному для меня, в день, столь горький для нас - свое самолюбие? Или для Ворона это dies irae? Женщина, отнявшая у него отца, умерла. Или отца никогда и не было? В том понимании, в котором он был для меня. Ласковые руки, обнимающие нас с мамой - это мой отец. Мне трудно представить, что у меня не было бы ни мамы, ни отца, ни моих шестерых братьев.
  Представить труднее, чем гибель корабля в синем водовороте: просто потому, что кто-то вовремя не поставил свечу. Не стал ждать изо всей силы. Не любил.
  Я вывернулся из объятий - и обнял в ответ. Изо всех сил. И прошептал:
  - Любимым быть. Желанием томить. Предать лишь раз - как будто напоказ. Уйти - зажечь бесплодную свечу. Я не хочу, ты слышишь, не хочу!
  Мне не показалось: Лоренцо плакал. Не обо мне и не о себе.
  - Как ему тяжело. Помоги ему, малыш.
  Он кинулся ничком на смятую постель.
  Значит, отец был и есть. И любовь между. Трудно плакать о чужом человеке. О статуях не плачут - им поклоняются.
  Я взял с бюро высохшее перо, трижды обмакнул в чернила, чтобы повисла капля, и взял подвернувшийся под руку листок бумаги. Это оказалась любовная записка, на которой я невольно увидел только обращение "Мой игривый Кот". Я не стал читать, а на обороте записал эти внезапно родившиеся стихи. Для него, для моего Энцо, который их даже не услышал. Уронил на пол - кому они нужны...
  И я оставил Лоренцо в поисках Марко.
  Да, я был эгоистом. Ни к чему проявлять якобы скромность и такт, когда человеку плохо, когда он горюет, пусть даже не замечает, кто рядом, но тепло передается телу, но сочувствие не дает упасть в бездну отчаяния.
  Мама рассказывала мне, как умирала ее мама. И ладонь в ладони помогла ей преодолеть пропасть между жизнью и смертью.
  А тут мой Марко. Он, казалось мне, глупому шуту, никогда и не жил, а тут пришлось преодолевать пропасть между смертью - и жизнью. Никто не заметил, что мрамор был пронизан жилками горячей человеческой крови, сердце стремилось пробить каменную грудь...
  Я на своем пути к Марко сносил всех, несмотря на свой незначительный вес. И успел перед выходом синьора в зал, где стояли разукрашенные траурные носилки, обнять его, повалить на пол.
  Мы плакали? Не знаю.
  Как долго? Не знаю.
  Встали, оправили друг на друге одежду, вошли и встали рядом со священником. Я не религиозен, поэтому через некоторое время заметил, что рядом появился Лоренцо. А на другой стороне кормилица с детьми.
  - Нет синей свечи! И отца! - вдруг вырвалось у меня.
  Марко сжал мою ладонь, как будто хотел выдавить из нее кровь.
  - Впустите Альберто, если он просит. И синюю морскую свечу найдите немедленно.
  Голос его, рука его не была каменной. Он ожил, хотя бы на это время. Я горевал вместе с ним, но я радовался, что мой названный отец возвращается в мир. В мой любимый город.
  И я чувствовал, я слышал, будто нахожусь сразу во многих местах.
  На площади Сан Марко веселился очередной карнавал. Жирные наглые голуби уступали дорогу прекрасной Лауре в маске собственного гордого лица. Моя первая женщина перешла площадь и молилась у Святой Девы.
  На земной окраине Верхнего города моя мама клала последние стежки в мой будущий портрет.
  Мое трепетное существо, моя Джулия пыталась понять, почему чужая женщина Марта так добра к ней. И что дуэнья не может заменить мать, но очень постарается - в заботах заменить жениха.
  Мой отец...Тут я сбиваюсь. Кто из них?
  В зал вбегает Альберто. Я не хочу видеть. Его горе не кажется мне настоящим. Я бы на его месте нашел свое дитя. Конечно, я преувеличиваю свои возможности, но когда доктор бросается к кормилице, я успеваю стать на его пути.
  - Это мой ребенок. Оплакивайте дочь, если можете.
  Алиция демонстративно кладет мне Марко-младшего на руки.
  В глубине души я смеюсь над собой. Сколько пафоса. Но как остановить человека, который не смог стать отцом единственной дочери?
  Теперь я прощаю Марко. Он не оставил своих детей.
  Дальше погребальный ритуал свершается помимо меня.
  Теплое тельце, вскоре ставшее мокрым, на руках. Алиция увлекает меня в детскую комнату.
  Что заставило Фредерику пренебречь комфортом, жизнью ради смерти, останется для моих дальнейших размышлений.
  
  Ничуть не удивляюсь, что Лоренцо появляется в моей комнате и запирает за собой дверь. Мой "цербер" или уволен, или на поминальном обеде.
  Ворон вынимает из пазухи смятый листок.
  - Ты писал? - глаза его темны, голос схож с рокотом дальнего грома.
  Идет ненастье. Я уверен, мама не подведет и поставит свечи для кораблей. И теперь - еще и для тварей и тварностей Нижнего города. Я уверен, мама знает обо всем, что случается со мной.
  - С какой стороны листа? - мой голос сух. Кажется, я исчерпал слезы до конца столетия.
  
  Лоренцо впервые при мне смущается. Он переворачивает листок бумаги и краснеет. Видеть его таким неожиданно. Я бы предпочел, чтобы мой Ворон фехтовал не только шпагой, но и словами.
  - Это...Ты читал?
  - Нет. Я написал на свободном пространстве, что хотел сказать тебе.
  Я ошибся, ни о каком смущении речи не идет. Он чувствует себя хозяином положения. Он уверен, что я люблю безоговорочно и лягу под него по первому требованию. Слова о предательстве он применил к себе, как и о том, что желание разжег во мне.
  Но не понял последних слов - "не хочу".
  - Прочитай мне, что написано на обороте. Не мной. Я не читал, клянусь Марией.
  - Это старые связи, - говорит Лоренцо.
  - Чернила свежие, - спокойно говорю я. - Ты сам сказал, что не станешь врать о прошлом. Да мне и неинтересны твои нынешние связи. Вроде Исмаила. Но если возобновятся твои любовные отношения с мастером Раулем, буду вынужден отказаться от его занятий. Хотя он многому сумел бы меня научить, - с сожалением добавил я.
  Лоренцо в бешенстве воскликнул:
  - Ты - он! Ты Марко!
  - Вот и отлично, что ты увидел сходство. Грех любить как мужчину собственного отца.
  
  Дальше все случилось неожиданно для меня. Ворон попросту выкинул меня в окно.
  Пришлось еще раз пообещать гортензиям на клумбе, что я их полью. Когда-нибудь. Если выживу.
  Едва я успел отползти в сторону, как сверху свалился Энцо. И сразу же поволок меня в сторону беседки, той самой беседки. Но, увы, не для секса.
  Нам пришлось прыгнуть в гондолу, ждущую внизу.
  Для Кота не существовало ни траура, ни приличий.
  Да, он был уже не Лоренцо, не Ворон, а Кот.
  Почему я пошел с ним? Я же не младенец, которого можно унести - да и тот будет орать на чужих руках.
  Я понял, что для Марко сделал все, что он согласился принять от меня. А наши отношения с Лоренцо были темны.
  Это как решение задачи: если ответ неверен, ты остаешься на том же уровне знаний. И нужно учиться снова и снова, чтобы найти правильное решение и двинуться вперед.
  
  Когда гондола остановилась у борделя, столь памятного мне, я не возражал. У меня появилась возможность отблагодарить Лауру. Вот только денег и драгоценностей, столь приятных сердцу продажных женщин, у меня не было.
  - Не суетись, - сказал Лоренцо.
  В комнате Лауры я только и смог, что встать на колени, поймать руки Лауры и поцеловать ее пальцы.
  - Такой нежный мальчик, - дрогнувшим голосом сказала она. - Я убью Энцо, если он не сможет тебя защитить. А пока тебе придется побыть еще раз Фредерикой.
  Конечно, на сей раз меня одели не в столь роскошное платье, какое ссудила мне мама. На сей раз скромное одеяние, подобное тому, в котором мы унесли Фредерику из ее дома. Или из арендованной квартиры?
  Самым приятным во всем действе было присутствие Лоренцо. Меня раздевали, потом последовательно одевали... В четыре руки. Перед тем, как зашнуровать платье, Ворон прикоснулся ко мне губами между лопаток - как тогда, в памятный день маскарада. Ноги подогнулись, я обвис в его руках, готовый на все. Пусть снова я буду между ним и Лаурой.
  Тем более, я не знал цели переодевания. Это изощренная сексуальная игра двух взрослых, которую мне не понять потому, что я люблю одного и влюблен в другую?
  Тут Лаура прыснула мне в лицо холодной водой.
  - Поиграем втроем, если захочешь, котенок. Пока нужно выяснить один маленький вопрос. Для вашей семьи. А мне что? Ты очень славный мальчик, я рискнула ради тебя. Ты уж не подведи - сыграй Фредерику.
  От низа живота, где возбудилось, сразу отхлынуло. Я не стал дожидаться, пока Ворон зашнурует платье, сел напротив Лауры.
  - Никуда не сдвинусь, пока мне не объяснят. И если тебе угрожает опасность, я тебя заберу с собой. На вилле Дожа пусть попробуют. Я наследник.
  Лоренцо, продолжая затягивать корсет, тихо засмеялся. Ничуть не обидно, как перышком погладил.
  Лаура ответила тоже серьезно:
  - Скрываться Фредерику заставило не только нежелание отдать ребенка синьору, но и другие причины. Я уверена в этом. Никакая женщина не станет подвергать своего ребенка опасности, если у нее есть достаточно средств, чтобы найти сухой дом и нормальную повитуху. У Фредерики средства были - синьор Марко щедр. Опять же - скрываться и от собственного отца?
  Лаура подняла меня, огладила руками платье. Вплела в волосы пару ниток жемчуга.
  - Очень похож. Не забудь рассказать, чем закончатся ваши похождения. И я еще надеюсь на твою горячую благодарность в постели, мой ласковый котенок.
  - Уйди, Лаура, - вдруг низким голосом, более похожим на урчание, произнес Лоренцо.
  
  Я не понял, как он умудрился не порвать и даже не помять все эти юбки, не разорвать жемчужные нити.
  Наверное, потому, что я так же хотел его. Я бесстыдно задирал ноги на его плечи, а он втискивался в меня, с болью и наслаждением. С обидой и прощением за все эти безжалостные к нам дни.
  
  от 25.03.10
  Деликатно постучав в дверь, появилась Лаура с коробкой грима, которым пользуются продажные женщины. Я, разомлевший, сидел на коленях Лоренцо, как на стуле, а Лаура прикасалась ко мне мягкими кисточками, пахучими бархотками, чувственно мазала губы помадой, набрав ее на пальчик. Я все норовил его укусить или поцеловать, а он все убегал. Потеряв терпение, Лаура шлепнула меня по щеке - и тут же нанесла румяна.
  - Ну посмотри - даже при дневном свете можно перепутать тебя с Фредерикой! - и поднесла зеркало.
  На меня из серебряной рамки взглянула слегка напуганная молоденькая куртизанка. Чуть-чуть ярче приличного нарисовано лицо, совсем, как в комедии масок, где Коломбина румянее вишни, а Пьеро бледнее новой луны.
  - Все, пора идти, а то я тебя снова завалю, - насмешливо сказал Кот, заглядывая на отражение со спины. - Только с туфельками промашка выйдет: ведь ты будешь приподнимать подол, чтобы не замочить.
  Лаура тут же высыпала перед нами коробку туфель разной степени разношенности.
  Мой Энцо пересадил меня на стул и стал примерять одну за другой, иногда прикладываясь поцелуем к ступням. Его усы щекотали меня, и я невольно хихикал. Лаура потешалась, а потом вдруг загрустила, отвернулась к окну.
  Наконец, обувку подобрали. Ходить на невысоких каблучках я научился еще в начале своей шутовской карьеры.
  Туфельки немного жали, но тем естественнее я буду опираться на руку Лоренцо.
  Кот прицепил на пояс неведомо откуда взявшуюся шпагу, и мы покинули бордель, прикрыв лица масками.
  
  Когда мы проходили мимо ювелирной лавки на границе Среднего и Нижнего города, где я покупал украшения для Марты, меня окликнули:
  - Фредерика! Ты, никак, богатого клиента подцепила? А малыша с кем оставила?
  С крыльца лавки на нас смотрела женщина с половой щеткой в руках.
  - Если нужно, я задешево буду нянчить твоего сынишку, пока ты зарабатываешь на жизнь. Вот умница, а то совсем профессию забыла.
  Я на полтона повысил голос, надеясь на свою шутовскую выучку:
  - Я подумаю, если заработаю на няньку, - и закашлялся, прикрываясь веером.
  - Смотри сухоты не заработай в своей луже, - сказала женщина и скрылась в лавке.
  - Тебя опознали, - вполголоса сказал Лоренцо, крепче прижимая мой локоть к себе. - Теперь посадим тебя у окошка среди гераней приманивать людей, которые так перепугали Фредерику, что она скрывалась даже от родного отца, рискуя жизнью ребенка.
  
  Конечно, ноги я промочил. Выставив туфельки на подоконник, куда еще светило вечернее солнце, я нашел домашние туфли хозяйки. Конечно, я не стал сидеть у окна, а мелькал туда-сюда, будто занимаясь домашние делами. Энцо сидел в темном углу напряженный, как охотничий пес.
  На темное небо высыпали крупные, как всегда в начале лета, звезды. Ненастье улетучилось неизвестно куда. Мне иногда кажется, что город реагирует на мое настроение. Мы помирились с Вороном, хотя он сейчас Кот. Я думаю, что люблю его в любом обличье, которое вышивает на основе его характера судьба. Может ли быть у человека три судьбы? Наверное, если он - Лоренцо.
  Дверь распахивается без стука, как будто заходит хозяин.
  - Ты хотя бы плотника наняла, чтобы набил высокий порог. Вечно лужа у тебя в прихожей, - раздается недовольный мужской голос.
  Кавалер внушительного вида, в простенькой маске, зато со шпагой на перевязи и кинжалом за златотканым поясом вваливается в сумеречную комнату.
  Похоже, он один. Идет ко мне, недовольно говоря на ходу:
  - Говорят, что ты померла, а ты вон какая румяная. Младенца собрала? Завтра слушание нового законопроекта, нужно, чтобы синьор Лафорца принял правильное решение.
  Он подходит ко мне и грубо берет лапищей за подбородок:
  - У нас есть часик - позабавиться.
  И вдруг отшатывается:
  - Где Фредерика?!
  - Я за нее, - отвечаю и пытаюсь увернуться от выхваченного кинжала. Но руку пришельца уже перехватывает Лоренцо и заворачивает за спину. Звенит уроненный клинок.
  А потом начинается звон двух других: незнакомец и Лоренцо бьются на шпагах.
  
  Потом раненный и связанный злоумышленник долго упирается, не желая отвечать на вопросы, пока взбешенный Кот не протыкает ему острием кинжала нижнее веко, угрожая, что следующий укол будет в глаз. Мне неприятно видеть Лоренцо - такого. Но я понимаю, что на кону стоит репутация семьи и жизнь Марко. Я быстро припоминаю свои уличные замашки и внимательно наблюдаю за окрестностями, боясь появления сообщников незнакомца. Хотя мы уже знаем, как его зовут.
  Он из купеческой Гильдии, богатый надменный боров, ненавидящий Лафорца: где-то они столкнулись, и Марко выказал выскочке свое обычное спокойное презрение. Ну и примешались чисто материальные интересы, в которые я не стал вникать, а Лоренцо слушал внимательно и задавал уточняющие вопросы. Короче, этот купец нашел беременную Фредерику. Говорит, что подкупил, а я почему-то уверен, что запугал. Предполагалось шантажировать Марко жизнью его крохотного сына.
  Я заметил, как невдалеке остановилась гондола - редкое явление в Нижнем городе. Мы отпустили свою на границе, а эта подплыла прямо к дому покойной Фредерики. Из нее никто не выходил, гондольер застыл немым изваянием. Тут же с другой стороны канала показалась плоскодонка. Наш пленник в тишине вечера услышал, видно, скрип уключин, задергался в путах и успел крикнуть, прежде чем Кот перерезал ему горло.
  Кровь черная...
  Нет, я не воин. Я едва видел, что в дом одновременно заскочили какие-то двое разбойничьего вида и сразу накинулись на Лоренцо. Он успешно отбивался, пока не поскользнулся в луже крови и упал на одно колено. Я схватил с пола так и не подобранный кинжал купца и изо всех сил всадил в спину одному из нападающих. И закричал от ужаса, что убил человека.
  И кричал, пока рот мне не заткнули губы моего Энцо. Он уже разделался со вторым и на руках отнес меня в гондолу, где сидела трясущаяся Лаура. Женщина тут же приняла меня в свои объятия и начала отпаивать горячим вином с медом.
  Как мы оказались дома, я не помню.
  Но Теодора рассказала, что зрелище было ужасно романтичным: синьор Лоренцо нес на руках по беломраморной лестнице девушку, подол платья которой истекал кровью.
  
  Она переодевала меня, купала, нянчила, но я все никак не мог заснуть, пока не пришел Марко, сел рядом, положил руку на мой лоб.
  - Я понимаю, что быстрее всего тебя успокоит секс, но я не могу позволить, чтобы он впредь ассоциировался у тебя с неприятными воспоминаниями. Ты молодец, сын. Я благодарен Дее за тебя.
  Наверное, мне слышалось и виделось в полубреду, потому что Марко не мог говорить таких слов, тем более, в присутствии Лоренцо, сидящего на подоконнике моего окна.
  
  Теплая рука на лбу, двое любимых мужчин примирили меня с действительностью - и я заснул.
  
  Утро разбудило меня солнечным лучом и душистым ветерком. Пол моей комнаты был забросан цветами.
  Вошедшая с завтраком Теодора сообщила, что синьор Марко уехал в магистрат с "кучей вооруженных людей", синьор Лоренцо тренируется с мастером Раулем, а меня ждут учителя.
  
  Я решал задачи, вычерчивал геометрические фигуры, но меня беспокоила другая загадка: зачем Фредерика отправила меня под своей маской к синьору Марко?
  Учитель математики заметил мой отсутствующий вид и поспешил завершить занятие, заметив:
  - Конечно, трудно сосредоточиться на следующее утро после того, как вы являетесь домой по колено в крови.
  - Да, да, спасибо большое, - рассеяно ответил я, а сменивший недовольного преподавателя учитель философии заметил:
  - Кровь человеческая - не вода, которой в Венеции в избытке. Но вода - кровь этого города.
  Я уставился на Фому неверящего.
  - Кровь не вода, женщина - не мужчина. Учитель, что хочет сказать женщина, отправляя вместо себя мужчину к любимому мужчине?
  - Она предупреждает об опасности.
  - Это в случае, если обман раскрыт. А если нет?
  - Вам виднее, молодой человек. Подключите логику. Я подожду, пока вы настроитесь на урок.
  Итак, я слишком хорошо сыграл роль: Марко поверил, что я Фредерика. Но ведь Лоренцо с момента переодевания в беседке знал, что я мужчина! Значит, я неправильно предполагал, что между отцом и сыном не существует доверия. Очевидно, Ворон поделился с Марко своим открытием - и он начал искать маску не только ради Фредерики. И тут вмешалась судьба, вплетая цветные нити. Я оказался сыном Деи. А потом главным винтиком интриги Альберто.
  Бедная Фредерика! Если бы я знал обо всем раньше, ее можно было спасти. Я никогда не оставлю ее сына - только так смогу искупить вину перед ней.
  - Я готов к занятию, учитель.
  
  Марко вернулся только к обеду, оживленный, с редким румянцем на щеках. Он даже пошутил в адрес одного из приживал, чем вызвал радость старичка. Во взгляде Марко на меня светилась нежность.
  Он позволил мне поехать за Джулией, чтобы познакомить ее с моей семьей.
  Мама так хотела дочку! Они нас бросили, улетели в мою комнату и шептались, склонив головы над моим вышитым портретом.
  Я был счастлив в этот вечер. Нет, я не бессердечный, я помнил, что убил человека и присутствовал при убийстве еще двоих. Но я помнил, что жизнь и смерть - близнецы, связанные одной пуповиной.
  А у любви есть не только сестра, но и мать.
  от 27.03.10
  Наговорился с братьями и отцом. Рассказал, что Алиции с дочкой и младшим Марко живется хорошо, только крестины пока откладываются, но ненадолго. Мой старший брат Беппо ужасно гордился моими комплиментами его замечательной жене и дочке. Имя - ну конечно, Доминика, кто бы сомневался. Потом я выслушал слаженный хор похвал моей юной невесте и дуэнье. Марта сияла и сверкала в кругу четверых молодых парней, ведь Беппо она исключила, да и Рико, конечно, зная о его романе с одной из служанок на вилле Дожа. Господи, что еще знает Марта?
  Отец отозвал меня в уголок и спросил, не нужна ли мне подмога, ведь Гильдия гондольеров чуть ли не сильнее Гильдии купцов, несмотря на бедность. Конечно, слухи по воде распространяются быстро, и о бойне в Нижнем городе отец знал. Удивительно, что городская стража не озаботилась расследованием дела об убийстве трех мужчин. Ладно, двое были наемными головорезами, но купец чуть ли не первым в Гильдии.
  Я понял, какую власть имеет аристократ Марко Лафорца, на которую замахнулась власть новоиспеченных богачей и дворян с их амбициями новорожденных хищников, свежедобытыми деньгами и торговыми связями по всему миру.
  
  Отца же я уверил, что у меня хорошая защита.
  А сам подумал, что после знакомства моей невесты Джулии Орсеоло с моей семьей пора прекращать нечестивую связь с Лоренцо.
  Благодаря Лауре я понял, сколько удовольствия можно получить от секса с женщиной. Но и благодаря Ворону...Когда он отдался мне, я осознал, что обладать мужчиной не меньшее, а даже большее удовольствие - потому что мужчина сильнее женщины, и завоевать его - большая заслуга. А вот принадлежать, как женщина, будучи мужчиной...
  Кажется, у меня развился комплекс, как говорит мой учитель философии.
  
  Отец заметил мою задумчивость и истолковал по-своему.
  - Наверное, тебе пора навестить маму с невестой. Что-то они засиделись.
  Я поднялся наверх и увидел, что они молчат, но сосредоточенно смотрят на растянутое на рамке полотно и разговаривают пальцами и шелковыми нитками. А на пяльцах в руках Джулии разгорается копия свечи. Мама только что зажгла свечу на подоконнике: одну, как обычно тихим вечером. В ненастье их две и даже больше, по обе стороны моей комнаты-фонаря.
  И моя юная невеста, едва закончив вышивать кончик огонька, тут же начинает у подножия вышитой свечи прокалывать иглой ткань, а в корзинке шевелится розовый клубок, затем другой, слегка темнее, потом третий.
  У меня сердце замирает, а мама молчит, уже не направляя руки девочки, ожидая, что появится по велению ее души. И я уже знаю, и мама предвидит. Слегка измятый цветок темно-розового пиона. Образ, в котором явилась мне Джулия Орсеоло в вечер нашей помолвки.
  Я тихо подхожу к маме, обнимаю ее сзади за плечи. Она кладет ладони на мои, трется о них щекой.
  У нас на глазах рождается новое волшебное шитье. Я не ошибся в выборе.
  Девочка еще мало что понимает, но многое чувствует и скоро сумеет вышивать жизнь и судьбы. Я нашел маме достойную дочь.
  Но нашел ли свою любовь?
  
  - Мама, я хочу спросить тебя кое о чем.
  Мое милое существо от неожиданности протыкает палец иголкой и сразу засовывает его в рот. Спрашивает невнятно:
  - Мне выйти?
  - Что ты, - мягко говорит ей Дея и сурово смотрит на меня. - Моему сыну и твоему жениху нечего прятать от будущей жены. Если ты что-то не поймешь, спрашивай, но ответ получишь, когда придет срок. Как вовремя ты вышила свечу с пионом. Заканчивай вышивку. Сегодня мой сын унесет ее под подушку.
  
  Я отвожу маму в сторону, чтобы не мешать вышивальщице. Мы садимся на мою кровать, я держу маму за руки, пристально всматриваюсь в лицо. И рассказываю ей все, касающееся только Фредерики. Ведь мои отношения с Лоренцо и Лаурой этой стороны загадочной истории не касаются?
  - Мама, лучше бы я родился девочкой, - невольно вырывается у меня напоследок.
  И тут вдруг оборачивается милое существо:
  - Ты с ума сошел? А за кого я тогда бы вышла замуж?
  Мама смеется. Ну да, женщинам смешно все, что касается жизни. Ведь они - сама жизнь, они ее рождают.
  - Что ты хотел узнать, сынок?
  - Я хочу понять, почему Фредерика поступила так.
  Дея задумывается.
  - Я никогда бы не отдала своего ребенка. И убежала бы даже от императора всей Ойкумены. Молчи! - она предостерегающе подняла руку. - Твой случай особенный. Ты почти взрослый. И тебя никто не принуждал. И разве ты не сказал, что любишь Марко?
  Мама мечется, как огонек свечи. Но мне нужны точные ответы. И я жду.
  Мое ненаглядное существо проявляет выдержку, достойную дюжины мужчин, продолжая накладывать стежки шелковой нити один к одному.
  Но ее спина напряжена - и я понимаю, что она все слышит. Не вижу ее лица. Это беспокоит меня все больше. Я не ожидал найти умницу с врожденной воспитанностью. Да еще Марта дошлифует мой не ограненный алмаз...
  Разве можно обманывать ее?
  Мама, наконец, отвечает.
  - Фредерика была куртизанкой и все же надеялась, что найдется человек, который возьмет ее в жены. Тем более, в истории Венеции таких случаев было немало. Девочке не повезло: она выбрала негодный объект. Очевидно, ее отец Альберто, знающий Марко с рождения, не предостерег дочь. Нам не стоит судить о вине, ведь и сами мы не без греха. Кроме Джулии, конечно, - мама с улыбкой обернулась к девочке. - Джулия, посмотри на нас!
  Наверное, повелительный тон - это врожденное. Почему же у меня его нет?
  Существо оборачивается. Более беспомощного выражения я не видел никогда.
  Я бросаюсь к ней, стоя на коленях, беру исколотые пальчики в свои руки.
  - Я не все понимаю, но я тебе верю, Доминико, - внезапно говорит Джулия. - Ты пришел, когда я пропадала, совсем пропадала.
  
  И после таких слов предать этого ребенка?! Никогда.
  
  - Джулия, у нас с тобой, возможно, будут дети. Но у меня всегда будет сын Фредерики, незаконнорожденный сын Марко Лафорца.
  Существо смотрит на меня снисходительно. А потом вынимает из пялец и тычет в мою
  ладонь кусочек полотна. На нем горящая свеча, цветок пиона и два бутона - синий, не опознанный мною, и красный - свернутая роза.
  -Джулии пора домой, - беспрекословно говорит мама и уводит ее вниз. А я сижу, отупело глядя на кусочек вышивки. И пытаясь понять женскую логику.
  
  По возвращении на виллу первое, что я делаю: запираю окно в своей комнате. Надеюсь, Лоренцо не станет разбивать стекла.
  Навещаю Марко и Доминику - младших. Нужно узнать у синьора, когда закончится семейный траур и можно будет стать официальным крестным моей племянницы. Девочка явно крепче молочного брата. Алиция, увидев мое озабоченное лицо, сообщает, что держит малыша у груди гораздо дольше положенного времени, но он сосет слабо - тоскует, видать.
  - Алиция, я для тебя горы сверну. Научи младшего жить.
  Жена Беппо обижается. Она и так старается изо всех сил, особенно, когда поняла, что мальчик для меня важен. Хотя я знаю: она хорошая мать - сейчас для всех младенцев в пределах досягаемости. Когда она гуляет во дворе, все щенки сбегаются к ее ногам, привлеченные запахом материнства, скулят и вылизывают ноги.
  Это я не прав и придирчив. Потому что в душе моей нет покоя.
  И я ищу его в кабинете Марко. Там тихо, пахнет старинной бумагой, кожей и чернилами. И еще слегка парфюмами, которыми пользуется мой господин: немного терпкими травами, чуть острыми, но не как перец, а с добавкой запаха брызжущих соком разрезанных апельсинов.
  Я сажусь у книжного стеллажа, бездумно вожу пальцами по корешкам, вдруг останавливаясь на неожиданном названии - "Энциклопедия страсти".
  Меня беспокоит, почему Марко до сих пор нет дома. Возможно, он уже спит? Так и не открыв фолиант, я откладываю его в сторону и спрашиваю вслух:
  - Может, что-то случилось?
  Как будто в ответ моему встревоженному возгласу отзывается успокаивающий голос:
  - Я был на приеме у испанского посла. Ты волновался?
  Марко явно прошел сразу в кабинет.
  Сдирает перчатки, бросает на стол церемониальный парик. Возникают слуги - их присутствия я даже не чувствовал. Это значит, я тут никто или наоборот - всё?
  - Херес и закуски сюда, - устало бросает Марко и падает в кресло.
  И я падаю на колени у его кресла. Мама сказала мне вслух так мало, но я почувствовал гораздо больше.
  Марко кладет ладонь на мою голову.
  - Ты рассказывай, как прошло знакомство твоей невесты с семьей.
  Но я видел, что он безумно устал. Поэтому сократил свой отчет до двух слов. Все хорошо, сказал я.
  - Дея рада? - спросил он, выпив залпом несколько рюмок подряд. Я обнаглел и поднес к его рту кусок амбьенского сыра, прекрасно сочетающегося с острым запахом хереса.
  Марко усмехнулся и вобрал сыр вместе с моими пальцами. И тут я смутился.
  И не сразу ответил.
  - Маме понравилась моя невеста. Джулия будет такой же вышивальщицей, как она.
  Я вынул из кармана вышивку и показал Марко. И решился спросить:
  - Синьор...
  - Отец, - поправил он, ласково глядя на цветной лоскуток.
  - Отец...Марко, позвольте мне взглянуть на портрет, который мама вышила вам когда-то...Дело в том, что она закончила мой портрет. На днях закончила...
  Марко вдруг ожил:
  - И что на твоем портрете?
  - Я там старше. Может, лет тридцать. Там море, белокаменный маяк со свечой в фонаре. Солнце.
  - Дея обещает тебе не лучшую судьбу...Великую, но не радостную. Но твоя невеста может ее исправить, - Марко разгладил ладонью вышивку Джулии. - Ну смотри.
  Он встал, быстро перебирал какие-то потаенные кнопки, вынимал ящички в столе, нажимал там, задвигал, а потом открыл часть стенной панели. Достал рулон и развернул его на столе.
  На сероватой от времени ткани было лицо Марко, но не полностью, а верхняя часть, внизу обрезанная как бы маской, каких никогда не бывает: обычно закрывают верхнюю часть лица. Нос, губы и подбородок закрыты, будто человек не может чувствовать половины ощущений и что-то сказать. Глаза - волшебные зеленые глаза, которые меня покорили с первого взгляда, - удивленные, как будто солнце взошло на севере. А на переднем фоне - стройная фигурка, похожая на маму. Но почему-то в мужском костюме.
  Я невольно ахнул.
  - Я тоже сначала подумал, что таким образом Дея хотела высказать мне пожелание хотя бы в чем-то быть наравне со мной, - глухо пояснил Марко. - И только потом, когда я второй раз рассмотрел вышивку...Ведь я спрятал ее сразу, как мы расстались с твоей матерью. Я вынул ее после того, как влюбился в Фредерику. Когда был уверен, что все прошло, что я свободен и могу понять, что Дея хотела предсказать мне...Я увидел, что человек на вышивке похож на Фредерику. Видишь, сколько различий с Деей? - и Марко указывал мне на детали вышивки.
  А я ужасался: неужели Марко не видит, что силуэт больше похож на мужской? И что вообще - там я?!
  
  Увлеченные рассматриванием рисунка, мы не услышали шагов. Или Кот умел подкрадываться бесшумно?
  Он склонился за нашими соединенными плечами и небрежно сообщил:
  - Разве вы не видите, что это Доминико?
  Я невольно отклонился назад и прислонился спиной к груди Лоренцо. Слегка повернул голову, чуть не потершись о его вечернюю щетину на щеке.
  О Мария! Утверди меня в моем решении не любить его больше!
  Не знаю, понял ли Ворон, что я угадал себя в искомом силуэте. Кажется, понял. Сжал мой локоть.
  - И правда, - подтвердил Марко, с отсутствующим выражением лица свернул вышивку и, соблюдая прежнюю последовательность манипуляций, спрятал рулон в тайнике. - Хотя прятать предсказание уже не имеет смысла. - Сказал как бы сам себе и упал в кресло, налил очередную рюмку хереса.
  Все это короткое время я прижимался спиной к Энцо, пытаясь напитаться как можно больше его теплом, запахом, ощущением его крепкого тела...Я знал, что не получится навсегда. Но хотя бы на сегодня, а там...Переживу.
  - Был тяжелый день, да и вчера у вас был не легкий. Отдыхайте, сыновья.
  Я почувствовал, как замер в удивлении Лоренцо, как прервалось его дыхание. Он отпустил мой локоть.
  Воспользовавшись заминкой, я опрометью кинулся в свою комнату, заперся и упал на кровать.
  
  от 31.03.10
  Вопреки моим предположениям, в мою дверь и окно никто не ломился. Я понял перед рассветом. Оказывается, вчера я позорно заснул сразу, как свалился на кровать.
  Спать одетым - не самый лучший выбор. Я едва справился с затекшими мышцами. Отмокая в ванне с горячей водой, порадовался, что всю жизнь мне была доступна такая роскошь: родители немало денег потратили на водопровод и на систему подогрева. Конечно, раньше всех вставала мама, иногда - отец, чтобы растопить железный титан с трубами внутри. Зимними вечерами я любил смотреть на огонь за чугунной дверцей с ручкой в виде львиной морды.
  Но горячая ванна ждала нас только перед сном, да и то дважды в неделю или по особому заказу.
  На вилле Дожа - всегда.
  Я не мог понять, что чувствую: разочарование или облегчение. Пока сквозь пар не заметил на полочке перед зеркалом привядший желтый ирис.
  Сердце ёкнуло. Медовый мой...
  Лоренцо смог проникнуть в мою комнату, но не тронул меня.
  Зато знак внимания тронул мое сердце.
  Я не знал, справедливо ли я собираюсь поступить, но чувствовал, что не могу, никогда не смогу обидеть мое существо.
  
  Если она никогда не узнает? Но вокруг много людей, так или иначе связанных с нами, всезнающая Марта, например. И даже если никогда - моя совесть найдет лазейку в ледяном коконе лжи и разрушит мое самоуважение.
  Но уже после помолвки я позволил себе...
  Плоть моя слаба. А Лоренцо слишком хорош, слишком похож на него...И мой Ворон позволил мне быть мужчиной с ним. Он был снисходительным?
  
  Я так и не впустил Теодору. Нечего привыкать к аристократическим замашкам. Другое дело: придерживаться правил. А обслужить себя в состоянии.
  
  Обрадовался отсутствию за столом Лоренцо.
  Марко был рассеян и встрепенулся, когда мастер Рауль сказал:
  - Вы слишком поздно встаете, молодой господин. Завтра в четыре утра жду вас для пробежки и силовых упражнений на восточном плацу.
  - Где? - я поперхнулся молоком.
  - Вы до сих пор не изучили окрестности виллы? - с презрением произнес Рауль. - Попросите вашего брата преподать вам урок топографии. А сегодня после обеда я жду вас в тренировочном зале.
  Я увидел, что Марко готов вспылить, и предостерегающе поднял руку.
  - Согласен, что период моего выздоровления несколько затянулся. Вы не подскажете, в какой одежде я должен явиться на занятия?
  Я встал. Рауль с нарочитым презрением осмотрел меня и констатировал:
  - Ну, кружев и побрякушек на вас нет, так что сойдет.
  В дверях столовой стоял Ворон, он лениво хлопнул несколько раз в ладоши.
  - Узнаю моего сурового наставника, - небрежно сказал он, садясь рядом с Раулем. - Надеюсь, ты позволишь мне присутствовать, что-то я теряю форму.
  
  На сей раз учитель естествознания и математики был доволен моим вниманием и погружением в тему урока и пообещал вскоре присоединить сведения из физики и химии.
  "В первую очередь изучу состав слабительного и заставлю сидеть его в сортире целый день!" - зловредно подумал я, но тут учитель сообщил, что расскажет об изготовлении и окрашивании шелковых нитей. Конечно, я забыл о планах мести.
  
  Словесник был доволен нашими упражнениями в куртуазном стихосложении, а я едва удерживался, чтобы не прочесть ему парочку скабрезных частушек, которые сочинял и пел перед публикой, стоя на ледяном ветру с залива.
  
  Беседа с Фомой неверящим была именно беседой и отдыхом. Я с трудом удерживался, чтобы не поделиться с ним моими сомнениями и переживаниями.
  Нет, не с кем. Такие вопросы нужно решать самому. Ведь мне - любить или нет. Мне лично придется выбирать и примиряться с совестью и с собственным телом.
  Если бы мой Энцо не был так красив и так похож на Марко! Но ведь похож. А мне в голову не приходит, что мы с Марко могли бы так...
  Я прижал ладони к разгоревшимся щекам.
  Значит, и с Вороном я смогу так, чтобы в голову не приходило.
  Я застонал и кинулся ничком на постель.
  
  А теперь следует собраться перед первым уроком мастера Рауля. Я знаю о его отношениях с Лоренцо и понимаю причины вызывающего поведения. Значит ли это, что и он знает: мы с Энцо любовники. Кто ему сказал?
  Умываясь холодной водой, я упорно вдалбливал себе в башку, что Раулю о нас сообщил Лоренцо. Мне так проще было утвердиться в мысли больше никогда не поддаваться волшебству прикосновений Ворона. Кота.
  Неужели можно настолько тосковать, что трудно разорвать с первыми любовниками? Почему же я не скучаю по Лауре? Что со мной не так? Нет, я не создан для мужской любви. У меня есть существо, и я должен на ней жениться.
  
  Для первого занятия с мастером Раулем я надел холщовую рубашку, вышитую мамой, и простые штаны, не стесняющие движений, мягкие туфли.
  Учитель был в легком расстегнутом жилете, не скрывающем выпуклые мышцы рук и живота, и в кожаных штанах, обтекающих ноги, как темный дождь. Впервые я подумал, что вижу подчеркнутую красоту мужского зрелого тела.
  И поневоле подумал: каково было под ним юному Лоренцо? Наверняка, больнее, чем мне...
  Дурные мысли, они явно читались у меня на лице, потому что Рауль хмыкнул, а сидящий на скамье Лоренцо нахмурился.
  Что со мной? Последние события выбили меня из колеи. Ну, шут, вспомни актерское мастерство!
  Я с улыбкой взял протянутую мастером рапиру.
  - Она легкая.
  - После отработки некоторых простейших движений ваши ощущения изменятся, - спокойно сказал Рауль и взял свою шпагу. - Повторяйте за мной.
  Он встал напротив и принялся чертить лезвием узоры в воздухе.
  Я не стал думать, как легко мастер может убить меня одним легким движением, сославшись на мою неуклюжесть и несчастный случай. Неважно, что будет ждать учителя в дальнейшем, но меня не будет в этом мире.
  Глаза Ворона показались мне огромными. Я никак не мог сосредоточиться.
  А потом вспомнил: я шут, я паяц, мне неоднократно приходилось играть роли. Хочу быть Котом, известным венецианским бретером!
  
  Уже через полчаса тонкий луч стали показался мне вдвое тяжелее. Особенно после того, как мастер начал ускорять движения. Наконец, весь взмокший, я уронил клинок, когда мою кисть пронзила острая судорога.
  Я вспыхнул от стыда за свою неловкость.
  - Со мной ты не был так строг на первом занятии, а я был в те времена сильнее Доминико, - донесся голос Лоренцо. - Ты же сам говорил, что нужно начинать с общеукрепляющих упражнений.
  - Ну вот и преподашь ему завтра утром, если молодой господин сможет проснуться вовремя.
  - И если я не загуляю в городе, - промурлыкал Кот. - Кто из нас учитель?
  - Смотря чему учить, - прозвенели шпаги.
  Туман усталости в моих глазах рассеялся, и я увидел, как они сражаются. В этот раз я наблюдал не танец, а мужское противостояние.
  Спустя несколько минут рубашка Лоренцо висела кровавыми лохмотьями, но и на торсе Рауля появилось несколько глубоких царапин.
  - Вы с ума сошли! Что скажет Марко?! - Я не ожидал, что закричу. Но вопль подействовал.
  Противники остановились. А потом одновременно шагнули и обнялись, не выпуская оружие. И застыли. Смотрели друг другу в глаза или уложили головы на плечи друг друга, или целовались...
  Я тихонько ушел из зала.
  У меня болели все мышцы.
  И, кажется, сердце.
  На полпути к моей комнате меня перехватил камердинер и передал повеление синьора Марко прибыть в его кабинет.
  Я чувствовал себя встрепанным и потным - никак не для встречи с господином.
  К тому же я представлял, что Рауль и Лоренцо делают друг с другом: нежно промывают кровавые царапины, обрабатывают лекарствами - или зализывают их шершавыми языками, поминутно соединяя губы для более приятного поцелуя?
  
  Теодора ждала меня в комнате. Нужно поинтересоваться, где же ее семья и три сына, о которых она говорила. Аккуратно обеими руками устранил ее с пути, усадил на кресло и пошел смотреться в зеркало в ванной. Не красив, глаза шальные, лицо немедленно следует поправить: мы паяцы или кто?
  - Ты умеешь вышивать, Теодора? - поинтересовался я, умывшись и отдаваясь в ее руки, чтобы одела и причесала.
  - Да кто ж не умеет, - охотно ответила она. - Только волшебные вышивки не все. Вот на вашей рубашке - сплошь охранные цветы. Ну что вы смеетесь, молодой господин? Только женщины знают, что цветы - лучшие могучие создания в нашем мире, их Бог создал первыми.
  - Ты еретичка, Теодора, - глядя в трюмо и "выстраивая" выражение лица, отметил я. - Где твои дети?
  - Слава Марии, живы и здоровы, только муж мой помер давно. Взрослые мальчики, на кораблях служат. - Она вдруг решилась спросить. - А правда, молодой синьор, что вы признаете синелицего Бога глубин и зажигаете для него свечи много лет в своем прежнем доме?
  - Правда, Теодора. Сейчас моя мама делает за меня. - Я поднял с колен Теодору.
  - Но начали вы? - Женщина с надеждой смотрела в мое лицо.
  - Я не понимаю, что ты видишь особенного: ведь так естественно приманивать корабли к родной земле на огонек свечи, особенно в ненастные ночи. Звать и надеяться, что все путешественники в море вернутся благополучно назад.
  Теодора неожиданно поцеловала мне руку и стремглав выбежала из комнаты.
  Я еще раз взглянул в зеркало и пошел к Марко.
  
  Мы обсудили прошедший день, мои занятия с учителями. Марко был задумчив. И вдруг спросил:
  - Какие у тебя отношения с Лоренцо?
  Я вдруг осмелел.
  - Что вы хотите услышать, мой господин?
  Марко не стал поправлять меня. Молча ждал.
  Я кинулся, как со скалы в море.
  - Я не могу и не буду считать Лоренцо братом. У меня есть единокровные братья. Шесть, если синьор помнит. Но я готов отдать за него жизнь, как за любого из своих братьев, потому что он ваш сын.
  Впервые я увидел, как Марко опускает взгляд.
  - Считаете ли вы себя моим сыном?
  Я растерялся. Не такого вопроса я ждал.
  Ответил, как сумел:
  - У меня есть родной отец. Я, безусловно, его сын. Но вам я готов быть всем, кем соблаговолите меня считать. Сыновнюю верность и соблюдение фамильной чести маминой и вашей обещаю. И вас уважаю. И... люблю всей душой.
  
  Марко запустил пальцы между верхними пуговицами рубашки, потеребил там что-то невидимое для меня.
  - Ты будешь сопровождать меня на приемы в аристократические дома. Пора Венеции узнать моего наследника. С завтрашнего дня у тебя будет учитель манер, - лицо Марко передернулось. - Лоренцо присутствует почти на каждом увеселительном мероприятии, как мой личный телохранитель. От тебя, сын, зависит, как примут в свете и твою невесту, Джулию Орсеоло. А теперь иди, у меня много работы.
  Я медлил. Слишком много непонятного. И что там, под застегнутой доверху рубашкой?
  Умру от любопытства.
  Я шут или нет?
  Подошел поцеловать руку синьора на прощание, и, будто ненароком, попытался скользнуть пальцами за ворот его рубашки.
  Марко тут же отодвинул меня за плечи, не позволив обычного ритуала уважения.
  - Я верю в твое благоразумие, сын, - сказал он и отослал движением руки.
  
  Привычка вставать с первым солнечным лучом не подвела, несмотря за месяцы лени на вилле Дожа. Взглянув на каминные часы, я понял, что все же опаздываю. И не стал обегать весь дом, чтобы попасть на восточный плац, о котором мне рассказал план из библиотеки. Прыгнул в многострадальную клумбу гортензий.
  И почему не удивился, когда меня подхватили знакомые руки?
  - Опаздываем, бежим, - сказал Ворон, и мы побежали.
  На освещенном ранним солнцем песке была четко видна длинная тень мастера Рауля.
  - Три пробежки вокруг и силовые упражнения, - сказал он.
  Пробежки вокруг означали - вокруг парка. Оказывается, светлая дорожка очень длинная. Где-то на втором круге я стал хватать воздух ртом, Ворон, забежавший далеко вперед, вернулся и потащил меня за собой.
  На третий круг меня бы не хватило даже рядом с Лоренцо.
  Ворон опустил меня на чистый песок возле Рауля и уточнил:
  - Меня вы заставили пробежать только один круг. В свое время.
  - Твое время было другим. И ты не был слабаком, как твой...брат.
  Лоренцо поиграл желваками:
  - Я был крепче, но не убил своего первого противника в четырнадцать лет.
  - Ха, в спину?! - мастер презрительно рассмеялся.
  Я увидел, что вот-вот они снова накинутся друг на друга. И не желал присутствовать в этом пустынном месте при акте мужской любви.
  - Мастер Рауль, позвольте сказать. Я не хочу отказываться от ваших уроков. Кажется, вы научите меня честному бою. С вами я могу стать сильным. Только не отказывайте мне в знаниях только потому, что я слабее, чем другие ваши ученики. Силы воли у меня хватит. И Лоренцо - ваш ученик. Лучшая рекомендация.
  Он обернулся. Седые волосы и молодые глаза: разительный контраст.
  - Чему тебя учить?
  - Бою. Защите и нападению.
  И Рауль толкнул Лоренцо в плечо:
  - А малыш умнее тебя.
  
  - Лаура, я не могу пока купить тебе дом, но, если ты захочешь уйти отсюда, кажется, денег хватит.
  Я вложил в ладонь Лауры набитый золотыми бархатный мешочек. Месячное денежное содержание, положенное наследнику двух родов оказалось весьма ощутимым. Половину, конечно, я отвез маме.
  - Мне нравится такая жизнь. Моя мать была проституткой в порту, а меня удалось пристроить в приличное заведение. Я с детства в этом доме. Неужели ты хочешь откупиться от меня золотом, котенок? Ты подарил мне капельку радости, и я сожалею, что наш первый раз был омрачен для тебя...
  - Молчи!
  Я повалил женщину на мягкие покрывала. Кровь, разбуженная месяц назад, здесь, в этой комнате, с распахнутым в мою Венецию окном, с душноватым запахом благовоний, с этой женщиной, самой красивой из всех, что довелось мне видеть...
  Я удивился, что кровь не хлещет из моих ноздрей, не выступает каплями на подушечках пальцев, которыми я гладил, осязал, я проникал в нее.
  - Нежный, какой нежный...
  А я, падая в безграничную пропасть любострастия, подсознательно боялся, что со спины возникнет мой Ворон. И боялся, и хотел.
  Надеюсь, Лаура не заметила моего трепета или его причиной посчитала мою неопытность. Второй раз с женщиной, да еще с такой. Душистая, прекрасная, вся моя в эти часы. Только моя.
  Мой самый приятный учитель. Когда мой пенис утомился, Лаура не стала применять свои особые методы, а решила, что я уже насытился вполне, взяла мою руку и водила по своему телу, рассказывая, где и что может быть приятно женщине.
  - Твоя жена будет счастлива, ты думаешь не только о своем удовольствии.
  Уходя, в фойе я встретил Исмаила, бегущего с подносом сладостей на второй этаж. Он победно зыркнул на меня, но промолчал.
  Если я здесь, почему бы не быть здесь завсегдатаю Коту?
  Последние дни наши встречи наедине с Лоренцо исчерпывались утренним прыжком в клумбу.
  Ворон подхватывал меня, я скользил вдоль его тела, пока не касался ногами земли.
  Это было единственным интимным прикосновением за день.
  Потом физические упражнения в парке в присутствии мастера. Затем занятия с учителями, тренировочный зал.
  Я окреп, утреннее солнце позолотило мне щеки, взгляд стал твердым. Я удивлялся себе. Я считал дни без Лоренцо. Но если заключенный, зачеркивая даты, надеется в конце на освобождение и солнце в небе, я насиловал себя, убеждая, что поступаю правильно. Скорее бы вырастала моя невеста!
  Но об этом нечего было и думать. Одиннадцать лет не так быстро превращаются в пятнадцать.
  А мне на днях исполнится. Уже неделю на вилле готовится пышный прием, наверняка богаче тех, на которых мне приходится ежедневно бывать с Марко. Даже Теодора позабыла опекать меня, вовлеченная в круговорот уборки, чистки, готовки. Кажется, даже каждый листик в саду протерт от пыли и неоднократно вымыт.
  Мой господин ежевечерне выслушивает отчеты об учебе. С неослабевающим интересом спрашивает о встречах с моей семьей, с невестой.
  
  Мама всегда была красавицей, но вдруг расцвела, будто цветок в добрых руках. Рядом с ней мое невзрачное серенькое существо с серыми глазами сияло красками, каких и в природе нет, - обещала Джулия Орсеоло стать необыкновенной девушкой, о которой узнает и будет помнить мой любимый город.
  Что мешало мне влюбиться в эту тихо растущую в мамином тепле жемчужину?
  Я проклинал себя за слабость. Поддался искушению мужской любви...Неужели не смогу стать прежним, бесшабашным и независимым пересмешником, а в будущем мужем и отцом?
  Я не знал, с кем поговорить об этом.
  
  Наша связь с Лоренцо казалась мне постыдной, и о ней знали, по крайней мере, трое: Лаура, Исмаил и Рауль. И мне оставалось одно: отдаться Богу глубин, чтобы перечеркнуть позор.
  Разве любовь - преступное чувство? Или только чувственная любовь с мужчиной?
  Я решил для себя. И даже не осмеливался подумать, какого мнения Лоренцо.
  
  Лоренцо начал носить рубашки с высоким воротом, белопенным жабо. Скрывал засосы на шее от мастера фехтования?
  Я ревновал, но изо всех сил старался не оказаться с Вороном наедине, даже встречая его недвусмысленный взгляд и жест.
  Да и некогда было. Никогда я не учился так самозабвенно, не отдавался тренировкам так, что вызывал скупые похвалы Рауля.
  Я выматывался, чтобы, ложась в постель не думать о Лоренцо. Даже по Лауре я не скучал, зная, что в любой момент могу поехать к ней - и никто, даже мама и Марко меня не осудят.
  
  Ранним утром своих пятнадцати лет я поехал домой, чтобы застать всех до ухода на работу.
  Праздники совершеннолетия своих братьев я помнил хорошо, как будто мама вышивала на ладонях каждого из нас имена и лица.
  Наверное, родители заранее сговорились с Мартой, и отец привез Джулию с дуэньей через полчаса, как я появился в доме и принимал благословенные тычки от братьев и поцелуи в обе щеки от мамы.
  Все же моя невеста росла быстро. То ли Марта ее усиленно кормила, то ли мама своими уроками подействовала.
  За несколько недель Джулия вытянулась вверх, глаза стали глубже, волосы заискрились рыжими нитками, тощие лапки превратились в нежные пальчики, и даже грудка выпрямилась и начала наливаться соком. Обручальное кольцо, подаренное Марко через меня, она носила на шелковом шнурке на шее вместе с серебряным наперстком своей покойной мамы, и уже не стыдилась этого.
  Она не стала красивой, но ее миловидность была чище красоты.
  Я с искренней радостью поцеловал ее руку, и впервые она не зарделась и не отдернула ее, уже гордясь исколотыми от тонкошвейной работы пальцами.
  Они преподнесли мне рубашку из прозрачного муслина, затканную сплошь морскими существами, сплетенными с земными растениями и цветами.
  - Мы вышивали вместе, - сказала мама, обняв Джулию за плечи. - Уверен, ты не угадаешь, чья рука что вышивала.
  - Кто придумал это чудо? - еле смог сказать я в восхищении. Братья явно видели рубашку впервые и цокали языками, а отец смотрел на маму. Молю Бога, чтобы я когда-то посмотрел так на мою невесту, ученицу моей волшебницы-мамы.
  
  На прием по случаю моего совершеннолетия Джулия Орсеоло явилась в платье скромном, но украшенном вышивками.
  Марко сразу же взял ее за руку и представлял гостям, как будущую хозяйку виллы Дожа, свою невестку.
  Мое несчастное существо держалось целый час, пока я сам принимал поздравления.
  После я утащил ее на кухню, где было тепло, ведь уже начинались прохладные августовские утренники. Вдруг возникли Марта и Теодора, теплое молоко и свежая выпечка, а потом подтянулась Алиция с малышами. О, тут сразу началось воркование, моему неопытному существу сразу всунули в руки пискливый кулек с дитем, надеюсь, Марко-младшим.
  А я отошел к окну - и встретился взглядом с Вороном с той стороны стекла. Никогда он не выглядел таким растерянным. Я даже испугался: не случилось ли чего с Марко?
  Он сделал недвусмысленный жест "выходи".
  Конечно, я вышел.
  от 10 апреля 2010
  - Что случилось с Марко? - мой вопрос остался без ответа, Лоренцо тянул меня в глубину парка. Я сопротивлялся, и мы остановились под сенью первых могучих дерев, под защитой кустарников.
  - Почему с Марко? Ты думаешь только о нем? А я? Ты забыл обо мне?
  Я вспомнил себя. И позловредничал. О Мария, я ревновал все это время, все это время я любил его...
  - А ты же не забыл об Исмаиле и Рауле? Сколько засосов скрывает твоя рубашка?
  Не хотелось жалеть никого: ни его, ни себя.
  Наверное, Ворон меня пожалел, усмехнулся, рубашку не раскрыл.
  Протянул мне на ладони перстень с секретом.
  - Подарок сделать без свидетелей. Честно скажу: целый месяц хотел подсыпать тебе приворотное зелье, чтобы любил только меня. Но не смог. Понял, что ты не простишь никогда. Воля твоя, маленький, не маленькая. Я готов сейчас проглотить кристаллы, если ты захочешь сделать меня своим навсегда.
  Ворон быстро надел на мой венчальный палец массивное кольцо с тигровым камнем в обрамлении серебра.
  Я поднял крышку перстня. Да, я слышал о подобных фокусах. Ну, это для нас, пересмешников, фокусы, а для аристократов вполне серьезные вещи для устранения врагов, например. Семейство Борджиа уже стало притчей во языцех. Яд мой Ворон мне не предложит, тем более, себе.
  Внутри оказались прозрачные кристаллики.
  - Я не хочу никого - никогда - ни за что заставлять. Да я с ума сойду, подозревая, что кто-то любит меня против своей воли!
  Я перевернул перстень и высыпал на траву искристые летучие звездочки, превратившиеся тут же в капли росы на стебельках, неотличимые от воды.
  Энцо ждал моей реакции.
  - Красивое кольцо. Снять его...Не позволю, никто не сможет, разве что с пальцем.
  Я видел, я знал, я чувствовал, какой реакции он хочет. Но я не мог.
  Я слаб. Я еще очень слаб. Позволить обнять его шею, хотя бы прикоснуться губами к щеке - и я погиб. Я не смогу остановиться. Даже сознавая, что у Ворона есть любовники помимо меня. Да и сколько раз мы были вместе...
  И я делаю шаг вперед - и обнимаю его.
  - Пожалуйста, Энцо, пожалуйста...
  Я лепечу, как младенец, и ненавижу сам себя - за слабость. Не смог я удержаться. Не смог.
  - Не компрометируй меня, ради Марко, ради Джулии...
  Втискиваюсь мокрым лицом в его шею, столько белых складок могут осушить мои слезы.
  Лоренцо протискивает свою ладонь, рвет ворот: ему тоже нелегко, я чувствую. И вдруг ощущаю под щекой шелковистое, извитое.
  Отстраняюсь и успеваю увидеть черную цепочку вокруг его шеи, чуть ниже. И ужасаюсь догадке. А Ворон уже спешно застегивает пуговицы, а глаза у него, как две плошки, наполненные медом.
  - Ах да, ты же наследник, - насмешливо тянет он звук за звуком, жилы из меня тянет, сволочь.
  Сил у меня вообще не осталось, я падаю на колени, сжимаю руками его бедра. Как я истосковался по его телу! Как я хотел бы вернуть время, когда я был невзрачным пересмешником, паяцем с хриплой шарманкой на улицах Венеции. Но он вряд ли заметил бы меня.
  Если бы не Фредерика, ее маска и мамино подвенечное платье - мы бы никогда не встретились.
  Энцо на коленях рядом со мной, между нами тают последние искры приворотного зелья, а губы...Они вместе, их нельзя разлучить. Я хочу, но не могу. Шепчу в губы.
  Я шепчу, это безумие, и вряд ли я смогу закончить, но слова льются для него, а я даже не уверен, что Энцо слышит. Шепчу в полубреду, не уверенный, какой конец канцоны...
  Не молчать. Такова моя натура - мы паяцы, мы артисты, и можем издеваться над собой даже на пороге смерти. И не всегда понимаем, когда раним других.
  
  "Прикасаясь едва, убегая,
  Изучая излучины губ.
  Избегая, всего избегая.
  Я могу не желать - я - могу.
  Обрисовывать их дыханием.
  Окольцовывать их цветок.
  Убегаю я, избегаю, как предвечный камень - поток.
  Эту пропасть розовой цвети, сок гранатового цветка-
  И не взять ее, и не отметить. Не посмеет моя рука.
  Никогда не посмеют руки. А губам - им закона нет..."
  
  И разрываю поцелуй за несколько секунд до того, когда звучит голос моего существа.
  Я оборачиваюсь.
  Джулия смотрит в противоположную сторону, хотя увидеть нас несложно: августовские сумерки прозрачны, а мы ушли недалеко от кухонной пристройки.
  Она зовет вроде бы спокойно, но я слышу не удивление, не страх, не обиду, и даже не огорчение. Что-то еще непонятное мне, но тревожное.
  Я отрываюсь от Энцо и чувствую, как лопаются нити между нами. Там нет крови. Наверное, вместо крови - свет. И он гаснет.
  
  Колени моего парадного костюма в траве.
  - Тебе нужно почиститься, - тихо говорит Джулия. - Я позвала тебя, чтобы спросить разрешения уехать. Марта говорит, что благовоспитанной девушке нельзя оставаться на ночь в чужом доме.
  - Этот дом скоро станет для тебя родным, потому что ты будешь моей женой.
  Она поднимает на меня отчаянный взгляд и переспрашивает, уточняет:
  - Ты не оставишь меня? Разве ты можешь полюбить меня - такую?
  С неожиданным кокетством она расправляет юбку и поворачивается кругом, кося на меня испуганным серым глазом.
  Как можно обмануть мое существо?
  - А ты сможешь меня полюбить - такого? - Я демонстративно через плечо большим пальцем показываю на купу дерев, где мы целовались с Лоренцо.
  Кажется, я вижу в Джулии красные нити решительных мыслей, синие - сомнений, желтыми змейками проскальзывает недоумение...
  - Я тебе верю, - вдруг говорит мое существо, делает шаг, обнимает меня и кладет голову на мое плечо. - Ты меня не обманешь, ты будешь со мной.
  
  - Молодые люди, - строго говорит Марта. - Я здесь, чтобы следить за вашей нравственностью.
  А глаза ее сияют, щеки раскраснелись почище рубинов в ее серьгах.
  Я не скажу, что сердце мое разрывается. Я просто счастлив.
  Мое существо меня любит. Безоговорочно.
  
  Гости разъезжаются, сумерки еще нежно-синие, когда Марко говорит о своем подарке. И смотрит выжидающе. Лоренцо стоит рядом, но я боюсь смотреть на него. Мне кажется, я выдал все, что мог, и более того. Я в его власти. И не хочу услышать от него ничего, потому что. Потому что перстень греет мой палец, мне кажется, что Марко его видит и знает о смысле подарка.
  Марко дарит мне яхту. И спрашивает, поедем ли мы на подарок смотреть сегодня или же завтра утром? Он не пойдет на заседание в магистрат.
  Ради меня.
  Мне страшно.
  Я смотрю на Марко, не в силах принять решение. Он понимает.
  - Едем сейчас, - берет меня за руку, делает знак Лоренцо, потом к нам присоединяются мастер Рауль и охрана.
  Еще не темно.
  Свежевыкрашенная, приубранная красавица яхта стоит у причала, сверкая разноцветными фонариками, источая запах цветов. Палуба в букетах ирисов в больших тяжелых вазах из стекла, которое по всему миру называют венецианским.
  Яхта небольшая, на ней вряд ли больше двух кают.
  И называется "Малышка".
  Я полюбил ее с первого взгляда. И за имя - тоже.
  - Чтобы владеть яхтой, нужно понимать хотя бы немного в управлении. В строении. Тем более, сын, как бы не была мала "Малышка", это не рапира. Тем более, шпагу тебе мастер Рауль пока не доверил.
  Мастер Рауль, язва первостатейная, громко отмечает свое согласие с оценкой моей неумелости и слабости.
  Я даже удивляюсь, почему у меня нашелся голос.
  - Тогда вам, мой господин, не следовало дарить мне такую дорогую и опасную игрушку.
  
  Ну да, они хохочут. Марко, Лоренцо и мастер - не скрываясь, а остальная свита сдерживается и отворачивается.
  - Завтра я весь день планирую посвятить твоим морским тренировкам. У нас есть превосходная команда из трех человек, включая капитана. Ты согласен претерпеть некоторые неудобства и побыть юнгой, пока освоишься? Потом вы останетесь вчетвером.
  
  Я сомневался. Я здорово сомневался, пока не увидел на носу большую синюю свечу для бога морских глубин. И невозмутимый взгляд капитана, чем-то похожего на моего отца.
  Я первым взошел на борт, и ничуть не удивился, когда на меня вылили ведро морской воды. Я встряхнулся и засмеялся.
  Это мое. Это мое! Я кинулся к мачте и обнял ее всем телом.
  - Хороший у нас хозяин, - уверенно сказала команда.
  А с пирса уже катили бочку с лучшим вином.
  Марко сидел в выставленном на палубу кресле и смотрел на меня. Я радовался.
  Я радовался.
  Наверное, и за своего отца. Я буду плавать по морю. Я никакой моряк, но моя "Малышка" отправит меня, где я смогу принести богу глубин жертву.
  - У нас три каюты. Отец будет в одной, во второй ты - вместо команды. В третьей - сколько поместится остальных. Лето теплое, будем на палубе, - поставил меня в известность Лоренцо.
  
  Мы уже были в море, Марко, я, и Ворон. Сопровождающие остались на берегу. В последний момент мне удалось заметить, что Рауля кто-то отправил вопреки его желанию. Я не понял, Марко или Лоренцо, они стояли рядом.
  Свежий ветер поднимал волосы Энцо над воротником камзола. Я так и не понял, как мы оказались вдвоем на корме.
  - Я соскучился, я хочу тебя, ты меня завел нешуточно, - признался Ворон.
  - Зачем я тебе?
  Ворон промолчал.
  Крупные звезды висели над нами, они не отражались в текучей воде, зато светились в его глазах. Я готов был упасть в море, но не в его глаза.
  - Я не хочу тебя. Я тебя люблю.
  
  Я не был готов, что Энцо будет отступать, и ухватил его на самом краю, когда он мог бы перевалиться через борт.
  Мы простояли так недолго. Я держал его, удивляясь, как мои пальцы не прорвали одежду. Лоренцо - молча, в изумлении глядя на меня.
  Пришли в себя. И разошлись.
  
  Я сел у ног Марко и спросил, зачем нам бочка вина. Нас на борту шестеро, а кто будет вести яхту, если все упьются?
  Марко погладил меня по волосам и сказал, что вино - жертва синелицему богу.
  - Хочешь, выльем вино сейчас?
  - Нет, при свете дня будет интересно посмотреть, как разливается красное в воде. Пурпурноцветное море, - ответил я, вспомнив уроки античности.
  - Умник, - ласково сказал Лоренцо и сел по другой бок от отца.
  
  Я так и заснул. И не помню, как оказался в каюте.
  И меня ведь кто-то раздел.
  
  Я впервые встретил утро в море.
  В море над горизонтом солнце - огромное!
  Яхта слегка покачивалась под утренним бризом, стоя на месте. Одна синяя свеча сменилась другой. Команда улыбалась мне.
  Марко и Лоренцо, видимо, были еще в каюте.
  Я вспомнил рассказы отца.
  Мы вынули затычку из бочонка, отлили часть в кувшин, каждый из нас отхлебнул глоток, а второй выплюнул в море - из своего рта, поцеловав волну. Потом мы подняли якорь и пошли вперед, оставляя за кормой красную струйку. А я вытряхивал из ваз ирисы и кидал за борт, с каждым цветком шепча пожелания здоровья, счастья и удачи всем, кто в море.
  И только потом увидел, что Марко и Лоренцо стоят вместе с командой и смотрят на меня.
  Я шут, я паяц? Пересмешник? Они смотрели...с испуганной любовью.
  Так мне показалось.
  Все занятия были отменены.
  Высадив Марко и Лоренцо, яхта дрейфовала вдоль берега, а я учился ставить паруса, драить палубу, рулить и прокладывать курс.
  Неделя меня вымотала настолько, что я не узнал себя в зеркале, а мастер Рауль только зыркнул одобрительно на мои мышцы и загорелое лицо.
  А мое существо, которое я застал, конечно, за уроком у мамы, завизжало и повисло на моей шее.
  Вот уж чего не ожидал.
  
  от 17.04.10
  Шли последние влажные дни короткого венецианского лета.
  Солнце беспощадно высушивало воду на площадях и улицах, следы дождя, успевшего упасть за короткие периоды, когда тучи скрывали светило. Пар становился удушливым, путал мысли и порождал низменные желания.
  Говорят, что в приморских городах воздух свеж, постоянные вихревые потоки приносят целительную соль и йод. Но Венеция задыхается от каналов, которые из водных артерий когда-то стали гниющей сетью.
  Но я люблю мой город. Он так красиво умирает уже несколько столетий - и не умрет никогда, пока жива вера в глубинного бога, пока маскарады и карнавалы расцвечивают серые улицы, пока синие свечи горят в домах всех, причастных морю.
  Я сразу же начал тосковать по "Малышке".
  
  Мастер Рауль на следующий день после возвращения дал мне шпагу. По сравнению с его собственной, да и с оружием Энцо, она казалась игрушечной. Но я обрадовался.
  Гарда обняла руку, как сшитая на заказ перчатка, и я понял, что на самом деле мастер думал о моем обучении и удобстве, в то время как я изводил себя ревностью.
  И что я ему, конечно, не конкурент даже в глазах Энцо.
  Но переменил свое мнение, когда мастер тут же предложил не тренировку и отработку приемов с незнакомым оружием, а поединок с Лоренцо.
  Я внутренне собрался, как мог, тщательнее. Пока Ворон кружил вокруг меня, я несколько раз прикинул возросший вес клинка в руке, вспомнил, как двигался мастер.
  Энцо жестом предложил мне нападать первым. Стоял в открытой позиции, будто предлагал сердце проткнуть. Ну, я и удивился, и зазевался. И получил легкий укол в левое плечо, так близко от моего собственного сердца, что, был бы он настоящим противником, убил бы в самом начале поединка.
  Потом началась пытка. Я пытался зеркально копировать его движения, как самый глупый паяц на вторых ролях. Но вскоре понял, что его усмешка бесит меня больше, чем мои жалкие попытки подражательства, и предпочел совершать собственные промахи.
  И получил полной мерой. Лоренцо не жалел меня. Он жалил острием шпаги, но каждый укол воспринимался мной, как укус, любовная ласка, потому что мы не отводили взглядов друг от друга.
  Удивительно, как моя рука еще могла фехтовать, потому что я смотрел не на клинок.
  Я уже изнемогал от желания, а в глазах Ворона горел тот страстный свет, который я видел и чувствовал в немногие минуты, которые мы общались наедине.
  И тут мастер прекратил нашу тренировку.
  - Ты его жалеешь, Лоренцо. Так мальчик ничему не научится. Молодой господин отдышится - минут пять - и поиграет со мной.
  Я сел на скамью, расстегнул рубашку. Энцо заботливо отер мне шею и грудь полотенцем. Его же ворот был наглухо застегнут, хотя пропитался потом.
  Я уже знал, что он скрывает не засосы, как я ранее думал, а цепочку, свитую из двух прядей волос: вороного цвета и более светлого. Мои ли волосы были вплетены в его?
  Я не спрошу об этом, ни за что. Достаточно, что Ворон обратился к магии, и узнай об этом кто-то из священников официальной церкви...
  Магия, кольцо с приворотным зельем. Какую цель преследует прекрасный Ворон? И кто ему нужен, и что ему нужно на самом деле?
  Недолго мне позволено было предаваться раздумьям и млеть от прикосновений Ворона.
  Мастер приказал ставать в позицию.
  
  Следующие минуты...или часы? Я не могу собрать воедино и осмыслить.
  Уколы Рауля отличались от Лоренцевых. От них было больно, кровавые пятна расшивали мою одежду. Самым позорным был пропущенный укол в ягодицу.
  Когда мастер опустил шпагу, я даже не поверил своему счастью. Я еще жив, я пытался отражать удары, вполне серьезные, как я успел понять по глазам Ворона, перед тем, как упасть в его руки.
  - Смажь его, чтобы остановить кровь и предупредить воспаление, иначе нам с тобой обоим не жить, - услышал издалека голос Рауля.
  
  Руки. Такие знакомые руки Лоренцо, к которым я еще не привык, но уже знаю.
  Я лежу на скамье голый. Ворон втирает щиплюще-прохладное средство в мою кожу, кружа у болезненных мест. Я пытаюсь не вскрикивать, зажимая в зубах кисть руки. Но постепенно мне становится все слаще, все эротичнее...Потому что пальцы Лоренцо становятся нежнее, и дыхание его становится чаще. Я плыву, синелицый бог глубин раскрывает мне объятия, а мой...Мой Ворон меня любит пальцами, дыханием, обволакивает эмоциями!
  - Достаточно, - сухо говорит мастер. Я понял: он сидел напротив моего обращенного к нему лица, вглядывался в мои затуманенные глаза все это время, а я не видел его.
  И тут я почувствовал мокрое под собой.
  Я кончил. Как же теперь встать?
  Лоренцо последний раз провел ладонью по моей спине, а Рауль кинул в меня скомканным полотенцем.
  Не вставая, я вытер живот и скамейку от спермы, отвернувшись, оделся.
  - Ваша одежда безнадежно испорчена, Доминико, прошу прощения, - неожиданно сказал мастер. - Постарайтесь выспаться, прежде чем придете на утреннюю пробежку. И отключайте эмоции в поединке. Все, кроме одной: победить. Еще одна рекомендация: разденьтесь и голышом повертитесь перед зеркалом. Увидите следы уколов. Это ваши уязвимые места. Не подставляйтесь больше.
  Я ухожу и знаю почему-то: они покинут тренировочный зал сразу же через другую дверь. Вдвоем. Взбудораженные, взвинченные. Какой будет их любовь?
  
  Теодора пытается визжать, когда видит меня. Я прижимаю палец к ее губам. Умные женщины понимают, когда не следует кричать. Скидываю рубашку в кровавых пятнышках и штаны с одним позорным уколом сзади. Женщина видит, что тело не кровоточит, ребенок требует обычного ухода. Что и выражается в стакане горячего молока и парочке сытных пирожков, которые отвергаю сходу.
  Ванна с травами уже готова.
  - Теодора, куда можно спрятать это позорище? - я киваю на свою тренировочную одежду.
  - Если молодой господин позволит, я возьму ее для младшего сына, там крохотные дырочки, для шитья - нечего делать.
  Обожаю разумных женщин. Надеюсь, моя Джулия будет такой же: аристократическое происхождение не разбаловало ее. Бедность помешала. Еще раз радуюсь, что рос в бедной семье.
  
  Я очень стараюсь больше не подставляться. Рауль меня учит. Он больше не насмехается. Не знаю, что этому причиной. Но и Ворон не приходит на наши тренировки.
  Я уже не мучаю отцветшие гортензии прыжками в клумбу, вернее, в объятия Лоренцо.
  Научился ходить по коридорам, туда, куда положено, пользоваться дверями, а не окнами.
  Что-то отсыхает у меня в груди. Как цветы ириса, которые уже спрятались в клубни. В землю.
  Мама смотрит на меня все внимательнее, и, наконец, кивает Джулии, которая просит прокатить ее на яхте.
  
  О, на яхте Марта становится желанным сюрпризом! Вся команда, в виде трех молодых неженатых мужчин, кружит вокруг ее пышной юбки. Синьор Марко платит достаточно, чтобы молодая вдова, дуэнья моей невесты, позволила себе одеваться прилично по меркам Среднего города.
  Капитан снисходительно смотрит, как мы с Джулией ходим от борта к корме и к носу, как девочка пытается схватиться за руль. Он даже это позволяет моему существу, отечески укладывая лапищи на ее тонкие лапки, поворачивая "Малышку" в открытое море.
  Я вижу, как Джулия удерживается от победного писка, когда яхта, казалось бы, подчиняется ее рукам. Умница! Я в ее случае не удержался от вопля, хотя мои руки никто не направлял.
  Моя девочка. Моя будущая жена. Я ведь и сейчас считаю, что она - моя родная, потому что моя настоящая семья приняла ее, как родную. Моя мама приняла Джулию, как дочь.
  
  В открытом море мужчины пользуются необычными методами соблазнения. Штиль, работы нет. Марту опускают в шлюпке, а матросы плавают вокруг и брызгают на нее водой.
  
  Мое существо, изнывающее под огромным морским солнцем в своем закрытом девичьем платье просительно смотрит на меня.
  Капитан соглашается на мелкую авантюру. Мы прикручиваем на веревочный трап деревянную ступеньку, усаживаем на нее Джулию. Она испуганно вцепляется в канаты и восторженно глядит на шелковые волны, со спуском трапа приближающиеся к ее ногам. И радостно взвизгивает, когда вода касается ее босых ножек. Я тут же прыгаю с борта, окатывая девочку тучей брызг.
  Как все приличные аристократки, мое существо не умеет плавать, а такую жертву богу глубин я никогда не принесу. Я надеюсь, что он будет в восторге от лизания пяток и целования пальчиков самой прелестной и невинной венецианки.
  Когда подол платья Джулии намокает, я даю знак поднять трап. Джулия еще возражает и барахтается, но я угрожаю скинуть ее в воду - и девочка смиряется.
  
  На палубе она начинает дрожать под усиливающимся ветром, я усаживаю ее в кресло и прижимаю заледеневшие босые ступни к своим горячим щекам.
  Они такие маленькие, а Джулия так испугалась...нет, не испуг, а другое чувство поднимает тонкий синий шелк на ее груди. От нее исходит запах женщины.
  Мне кажется, что море бьется, то море, которое вошло в мою невесту через ее ножки, постепенно согревающиеся в моих ладонях, у моих губ. Синелицый бог принял и благословил.
  Джулия все больше заливается румянцем. Потом сгибается пополам, и шепчет мне на ухо:
  - Марта велела тебе сказать, что я уже подарила Луне свою первую кровь.
  
  Не знаю, что мы праздновали, но праздник был хорош: с синими свечами, охапками цветов и песнями. Мы пристали к берегу и закупили всей этой роскоши вкупе с маленьким бродячим оркестриком, под незамысловатую музыку которого плясали и пели весь день.
  Проводив Марту с Джулией, я вернулся на виллу Дожа.
  
  Синьор Марко пожелал поговорить со мной. Целую неделю он не вызывал меня в свой кабинет.
  - Учителя говорят, что ты преуспел в науках. Я выбирал самых придирчивых и сварливых. Кажется, ты покорил их всех. Я рад за тебя, Доминико. Ты лучший наследник, который может быть у двух древних родов.
  Я встал на одно колено перед креслом господина. Счастье переполняло меня - от его похвалы. Но что будет сказано дальше? Предчувствие сжимало сердце, потому что лицо Марко не было радостным.
  Он взял меня за подбородок и заставил встать.
  - В силу своего происхождения ты должен склоняться только перед венценосными особами, - сухо сказал Марко.
  - И перед родителями. И перед любимыми, - поколебавшись, уточнил я.
  Марко встал и обнял меня за плечи, развернув спиной, чтобы я не видел его лица.
  - Я не могу больше переносить эти мучения.
  - Чьи? - вырвалось у меня.
  - Ты думаешь, Лоренцо не страдает?
  Я замер. Хотя больше всего мне хотелось посмотреть сейчас в глаза Марко. И расстегнуть его ворот, чтобы исключить подозрения. Не может быть, чтобы эта великолепная статуя носила на своей шее обет любви, сплетение прядей...
  Марко не позволил мне долго размышлять.
  - Учителя и я считаем, что ты готов к обучению в Сорбонне. Завтра ты выезжаешь в Париж в сопровождении учителя философии и мастера фехтования. Постарайся уладить свои дела, попрощаться с семьей и невестой к девяти утра.
  Марко легко оттолкнул меня и добавил:
  - Не стоит возражать. Я верю в тебя, сын.
  Но он не возразил, когда я почтительно поцеловал его руку, а потом в порыве обнял и уткнулся в грудь.
  
  Я сразу же прошел к комнате Лоренцо и остановился, прислушиваясь. Вдруг стану нежеланным гостем?
  от 20.04.10
  Ни звука за дверью. Я выдохнул. Значит, Лоренцо нет дома, значит, мне не придется снова выбирать между Вороном и невестой, любовью и долгом. После того, как Джулия перестала быть для меня абстрактным понятием долга.
  Тут ревность накрыла меня плотной черной душной тканью. Может, Лоренцо сейчас с Раулем - прощаются, как и я пришел попрощаться. И затаились в попытке сберечь уединение.
  Но как они могут знать, что я под дверью?
  Я тихо, но настойчиво постучал.
  Тишина. И когда я уже развернулся, чтобы уйти, дверь приоткрылась, и в проеме показался Ворон. Увидел меня, схватил за руку и втащил в комнату, повернув ключ. Его глаза светились.
  - Сам пришел! Сам, - спотыкаясь на звуках, бормотал он, вглядываясь, будто не узнавая.
  - Я проститься, прости, - я сам лепетал что-то невнятное, перемешивая мысли со сказанным вслух.
  - Маленький мой, я так ждал, - Лоренцо схватил меня в охапку и держал бережно, как букет нежных цветов, не отводя взгляда. Кажется, он не понимал, что я говорю о прощании.
  - Я бы не...Только синьор Марко велел завтра к девяти утра быть готовым к отъезду. Учитель философии и мастер Рауль будут меня сопровождать, - непонятно зачем добавил я. Наверное, из ревности.
  Лоренцо побледнел.
  - Какая новость, - раздалось из-под балдахина над кроватью.
  Потягиваясь с ленивой грацией и застегивая рубашку, оттуда выбрался Рауль. Его волосы были в беспорядке, впрочем, он тут же завязал их кожаным шнурком, как обычно.
  Наверное, ему смешно было сравнивать мою бледность с Лоренцевой.
  - Лишать меня сразу вас обоих - вполне в духе Марко, - мрачно сказал Ворон, выпуская меня из рук. Я тут же развернулся, но только взялся за ключ, как мне помешали. Я так и не понял, чья рука.
  Рауль и Лоренцо стояли рядом, их взгляды фехтовали друг с другом. И непонятно, светлые или темные глаза побеждали в этом поединке.
  - Зачем ты должен сопровождать его! - воскликнул Ворон. Нет, это сказал Кот, в своей тягучей манере, с множеством шипящих звуков в словах, в которых их сроду не было.
  - Мальчик слаб и нуждается в защите, - с насмешкой ответил мастер фехтования.
  Я не мог не кинуться на защиту моего Энцо.
  - Если я слаб, значит, вы плохо работали, уважаемый учитель, - я постарался вложить в реплику столько вежливого сарказма, сколько не сумел за все годы своей работы на улице, когда отгонял непрошеных ухажеров и сластолюбивых дамочек.
  - Ни черта себе заявочки! - оглянулся Рауль и засмеялся. - У меня будет время обратить внимание на твою дерзость, мальчик!
  - Только посмей его тронуть! - Лоренцо шипел уже нешуточно, шаря по поясу в поисках отсутствующего кинжала.
  Рауль рассмеялся.
  - И что? Ты вызовешь меня на дуэль? Безнадежное дело.
  - Я тебя просто убью, не заботясь о чести!
  Мастер возвел очи горе, повернул ключ в замке и бросил напоследок:
  - О мадонна, упаси меня от влюбленных идиотов.
  
  Я уже раскрыл окно, намереваясь выпрыгнуть, как за талию меня обхватили сильные руки, губы Лоренцо прижались к шее.
  - Ты не понимаешь, прости, прости, ты станешь старше и поймешь.
  Он швырнул меня на кровать.
  - Я не хочу с тобой говорить! - я отбивался руками и ногами, а он вдруг начал смеяться. Наверное, я напоминал ему котенка, которого перевернули на спину, а он еще не умеет ловко переворачиваться и вскакивать на четыре лапы. Зато в таком положении можно полосовать противника всеми когтями.
  Вот я и старался, пока не попал по шее - и зацепился. Тут Лоренцо сам отскочил, держась за шею. Распахнул рубашку и аккуратно снял через голову волосяное ожерелье. Убедился в его целостности, отложил куда-то и снова прижал меня к постели.
  И я опять не решился спросить, мои ли волосы переплетены с Лоренцевыми. Потому что стало не до того.
  Он целовал меня. Он вылизывал меня, он только что был страстным - и вдруг стал нежным, как морская пена. И я стал гладкими камушками в его руках, он перебирал меня, раскладывал и любовался, и выкладывал из меня узоры, о которых я никогда и не слышал, тем более, не видел.
  Но я все же смог сказать:
  - Ты его любовник. И если мы уедем, у тебя останется Исмаил.
  Энцо посмотрел на меня, как на любимого, но глупого ребенка. Мы уже оба были голыми, мне только что было жарко - и вдруг забила крупная дрожь.
  - Трахаю, но не люблю. Люблю, но не трахаю. Люблю и трахаю. Можно безумно любить, но не желать, - понимаешь, котенок? Твои отношения с синьориной Орсеоло...
  - Ты будешь читать мне лекции о любви земной и небесной? О похоти, разврате и невинности?
  Я, разозлившись, отодвинул его обеими руками, но он вновь завладел ими, целуя, кусая, но не смея проникнуть в меня. А я хотел на прощание боли, чтобы запомнить, чтобы никто и никогда не склонил меня к мужской любви.
  И я, шут гороховый, так и не спросил, к какой из названных категорий относит меня мой Ворон, мой Энцо, мой, мой...
  И я сам насел на него, вскрикивая и глотая слезы, а он подмял меня под себя - и мне стало не до размышлений.
  
  - Останься. Мне каждая минута дорога, - шептал он и ловил сонными руками края моей одежды.
  - Не могу, любимый. Мне нужно успеть попрощаться с семьей и Джулией. А мои поцелуи Лауре ты передашь, - не попадая в штанины, шипя от бессильной неги, я представлял и не мог представить, как жить дальше. Без этих глаз и этих рук. И с чувством предательства.
  Больше никогда.
  - Ты уедешь и найдешь себе кого-то там, в Париже, - никогда не думал, что у Лоренцо могут быть такие жалобные нотки в голосе.
  - У меня есть невеста, - ответил я.
  
  Я шел от комнаты Лоренцо, впервые не таясь.
  С галереи вокруг дома увидел тусклое сияние в окне кабинета Марко. Бесшумно приоткрыл дверь и в щелочку наблюдал, как мой господин что-то пишет, ненадолго задумываясь, затем наливает себе вина и рассматривает на огонь свечи его рубиновый цвет.
  - Ну что ты там дышишь, заходи, - тихо говорит он.
  И я захожу, по привычке сажусь у его ног.
  - Ты пахнешь любовью, - вдруг говорит Марко, и я заливаюсь удушливым румянцем. - Что ж, это останется в семье. Но в Париже, будь добр, сын, береги честь двух наших родов. И семья Орсеоло...Теперь ты ответствен и за нее.
  Марко залпом выпивает вино. Мне очень хочется взглянуть в его лицо, но он отворачивается, он прячется, как никогда раньше.
  И я смелею, усаживаюсь ему на колени, как когда-то, будучи нахальным шутом, обнимаю одной рукой за шею, а второй расстегиваю рубашку.
  У него я осмелюсь спросить то, что не посмел узнать у Лоренцо, потому что знание от Ворона могло причинить мне невыносимую боль. Только от античной статуи боль может быть терпимой.
  В этот раз Марко не мешает мне. И я вижу такую же волосяную цепочку, как у Лоренцо.
  Наверное, вопрос на моем лице написан огненными буквами.
  - Да, - отвечает Марко, пряча зеленый блеск глаз под ресницами. - Это одна из твоих прядей, отрезанных тогда Лоренцо. И вторая - его.
  - Почему? - голова моя кружится, я боюсь, что меня снова настигнет лихорадка, как тогда, после подсмотренных вакханалий.
  - Вы - мои сыновья.
  Я вижу, я чувствую, что он врет! Античная статуя на моих глазах идет трещинами. У него есть сердце. Иначе он не смотрел бы на меня, отпрыгнувшего от него, с такой тоской.
  И его невообразимые глаза тоже идут трещинами от набегающих слез. И я понимаю.
  Мне не пришлось для этого стать старше моих пятнадцати, Ворон.
  Марко - лучший человек, которого я знаю, кроме моих родителей. Его несгибаемая воля уберегла меня от самой страшной страсти, от богохульства. Потому что он стал бы человеком, которого я превознес выше бога. И, может, предпочел богу глубин.
  - Иди сюда, - и Марко указывает на подоконник, где сияет синяя морская свеча. - Посмотрим на море.
  Он обнимает меня за плечи, и мы смотрим на море, над которым встает огромное солнце.
  
  Я впервые приезжаю в дом Орсеоло. Он мрачен внешне, и только женская половина согрета: Марта, наверное, приложила немало сил. Мое существо, моя невеста, моя Джулия несется ко мне с распущенными волосами, в домашнем платье.
  Я отмывался чуть ли не до крови, чтобы не принести никакого запаха, кроме воды и мыла.
  Девушка останавливается за шаг, приседает в поклоне. Но я знаю, что она хотела повиснуть на моей шее, и сам замыкаю ее тонкие ручки там, на затылке.
  И у меня хватило совести на поцелуй.
  Джулия задыхается, ее губы замирают. А потом горячий язычок касается моей нижней губы. Как она догадалась?
  А тут и дуэнья - грозит пальцем.
  Мы размыкаемся. Я склоняюсь над кистью невесты, одновременно с поцелуем надевая колечко - с аквамарином, символом морской чистоты.
  Джулия неожиданно отнимает руку, убегает - и через несколько минут приносит круглые пяльцы с вышивкой.
  - Несколько стежков осталось, - виновато говорит она. - Я не думала, что ты так скоро уедешь.
  На вышивке - не я. Там дивный прозрачный город, прозрачный, как слеза, сквозь который смотрит синий глаз. То ли мой, то ли мамин, то ли синелицего бога.
  
  Семья провожает меня веселыми подбадриваниями, мама даже не плачет.
  
  Мы с учителем философии, Фомой неверящим, поедем в карете, а мастер Рауль рядом - верхом. Свежие лошади бегут сзади, на длинной привязи.
  Марко, кажется, продумал все, вплоть до оружия и провианта.
  
  Мне страшно оглянуться на беломраморную лестницу, внизу которой они стоят. Мне кажется, что я вижу Марко и Лоренцо последний раз.
  
  от 25.04.10
  Мы, по совету Гильдии купцов, выбрали не самую короткую, но надежную дорогу, чтобы перевалить через горы в самом легком месте.
  В первый же день путешествия я понял, почему синьор Марко настоял на сухопутном маршруте. Конечно, было бы проще проехать по прямой - поперек италийского "сапожка", морем до первого же французского порта, потом сушей до Парижа. Но мой названный отец хотел, чтобы я увидел родную землю - хотя бы ее северную часть.
  Я сидел в карете рядом с Фомой неверящим и водил пальцем по карте. Названия городов на нашем маршруте ничего не говорили мне. Кроме Падуи: Фома сказал, что это его родной город, мы непременно должны там побывать. И собор в городе великолепный. Чудеса архитектуры не привлекали меня, но увидеть учителя в домашней обстановке было интересно.
  Венеция - Падуя - Верона - Милан - Турин - озеро Лаго-Марджоре. Это еще Италия. Затем горы! Я впервые увижу горы! Я жадно смотрел на рисунок: перевал Симплон. Высоко над уровнем моря...
  Затем снова озеро - Женевское. И Франция: Дижон - Мелен - Париж.
  - Турин - последний итальянский город на пути, а во французский Дижон мы попадем через краешек Альп и объехав Женевское озеро. Это великолепное путешествие, говорю я тебе! - с восторгом предвкушения говорил мне учитель философии.
  Стоит ли говорить, с каким чувством я смотрел в окно кареты? Я еще ни разу не выезжал за пределы Венеции, если не считать дрейфа на "Малышке" вокруг любимого города по морю.
  Предвкушение сказки. Ожидание чуда.
  Так мама дразнила нас перед Рождеством, говоря, что Детский Святой любит только чистых и послушных мальчиков.
  Она шутила, это было видно по ее ласковому лицу, но мы все же не надеялись на ее снисходительность, сами стирали чулки и вывешивали над камином - единственным местом на первом этаже, отличающим наш дом от прочих.
  Ну да, мои старшие братья не пожалели ребенка, пояснив, что подарки на Рождество кладут родители, а не чужой дядя, которого, может, и нет вовсе.
  Однако я никак не мог понять: как папа и мама знают, что я хочу получить в подарок? Наверное, им подсказывает Детский Святой и управляет их руками?
  Мне пятнадцать, и я верю в чудеса.
  Теперь я больше скучаю по семье. Теперь, когда не могу в любой момент их навестить.
  По Марко. По Лоренцо. Тоска по ним начала меня съедать с первой минуты, как копыта наших лошадей коснулись границы Верхней Венеции.
  И я очень беспокоился о моем существе - Джулии. Хотя Марта костьми ляжет, но защитит ее от всех невзгод. Хотя мама никогда не откажется от "дочки".
  Я вынул из дорожной сумки, стоящей в ногах, пяльцы с незаконченным призрачным городом, погладил ладонью, пытаясь узнать, где наметки, не прошитые стежки, попытался понять смысл рисунка. Джулия на мои торопливые вопросы так и не ответила. Она не хлопала глупо ресницами, как девушки, которых представляли мне на светских приемах. Может, потому, что ресницы были тяжелыми от слез. А не отвечала потому, что ей, молчунье, какими слывут вышивальщицы, все еще не хватало слов.
  Маленькая моя...
  Маленький мой, так называл меня Энцо. О синелицый бог, и в глубине суши убереги меня от тоски и соблазна!
  
  Фома хмыкнул, преувеличенно внимательно созерцая окрестности. Хотя, возможно, он с нетерпением ждал нашей следующей остановки - в его родном городе.
  Лошади бежали резво, рессоры не подводили. Мы планировали добраться до Парижа через полмесяца.
  
  Меня несколько смущал факт, что бравый кавалер Рауль едет верхами, а я, как нежная барышня или пожилой учитель, сижу в мягкой карете. Мои сомнения подкреплял мастер, который время от времени заглядывал в окно и скалился не лучше своей лошади.
  Его присутствие волновало, потому, что Энцо предположил...Потому что был высказан протест. Потому что Рауль мог проявить ко мне интерес сексуальный.
  Ну нет.
  Нехорошо ожидать подножки от учителя. Нельзя быть таким подозрительным. Чем я могу заинтересовать любого другого мужчину, кроме Лоренцо? Только не сходством с барышней! Умру от стыда.
  Умру? Я, паяц, шут, для которого переодевания и перевоплощения - всего лишь маска и способ заинтересовать и повеселить публику? Когда я стал таким щепетильным?
  Я знаю, когда.
  Марко. Лоренцо. Джулия.
  
  Фома рассказывал о красотах Падуи, а я прикидывал свои дальнейшие действия. И смеялся над собой: возможно, я слишком подозрительный, а Энцо слишком ревнивый.
  В Падуе мы пробыли недолго, всего лишь проехали мимо собора, да Фома затащил нас на минутку во двор своего дома, заросшего оливами. Родных у него не осталось, но смотритель, радуясь продолжающейся свободе от контроля, завалил нас корзинами с едой и пожеланиями благополучного пути.
  - Лучше бы вина предложил, - морщился Рауль. И мы, конечно, приобрели его по пути немало.
  Вот так и начиналось наше путешествие: в разумных и познавательных беседах с учителем философии и в пикировках с Раулем.
  
  В Вероне я подвергся первым серьезным нападкам со стороны Рауля. Город Ромео и Джульетты, казалось, разбередил нечто в душе мастера, потому что он стал язвителен так явно, что вызвал недоумение на лице Фомы.
  В гостинице, где мы остановились, Рауль вел себя по отношению ко мне подчеркнуто, как к женщине. Вставал при моем появлении, отодвигал стул, наконец, предложил мне показать лучшие лавки с кружевами и косметикой.
  Я призвал все свое чувство юмора, весь опыт, чтобы достойно противостоять атакам мужчины, в глазах которого я видел вопрос: почему он нравится моему любовнику?
  Фома откровенно смеялся за ужином на наши пикировки. Надеюсь, я не посрамил своего уличного мастерства. Да и шутом при синьоре Марко я был, вроде, неплохим.
  Но на ночь я предпочел закрыть на ключ свою дверь. И настороженно прислушивался, пока не услышал тихий поворот ручки.
  Не получилось у него! Я спокойно уснул, а утром обнаружил, что дверь моя отперта. И встретил насмешливый взгляд мастера Рауля.
  Выяснять отношения на основании подозрений глупо - и небезопасно. К тому же мы спешили добраться до Сорбонны к началу занятий. Наш путь лучше было закончить в относительно сухие и светлые дни сентября, до равноденствия, после которого начиналась и тьма, и непогода, и нашествие недобрых духов.
  Милан миновали без остановок и приключений. Я пытался читать книгу, но буквы прыгали перед глазами, как колеса кареты по ухабам. Конечно же, для одного из колес испытания закончились плачевно, пришлось менять.
  Так мы и остановились на ночлег в виду городских стен.
  И свободно от насекомых и прочих неудобств постоялых дворов, и на природе.
  - Городское дитя, - ласково определил Фома, глядя, как я ношусь по поляне, нюхая листочки, покрытые дорожной пылью.
  - Успокойтесь, молодой господин, - насмешливо сказал Рауль. - В парке виллы Дожа деревья не хуже и уж точно чище.
  - Дома - не дикие. И запах у них другой, - ответил я и вернулся к костру.
  
  Выехали еще до рассвета. Хотели ехать сутки без перерыва, объехали околицами Турин, но сразу за городом пришлось остановиться на ночлег: внезапно захромала одна лошадь, бегущая в поводу. Мастер Рауль осмотрел копыто и остался недоволен. Он даже предложил вернуться в Турин, но мы все равно не успевали до ночи.
  
  Они напали подло и нагло: в сгустившихся сумерках, недалеко от тракта мы никак не ожидали появления разбойников. Скорее, можно было наткнуться на обнаглевшие от недоборов остатки охраны обнищавшего сюзерена, с которыми можно было договориться при помощи нескольких монет, чем пострадать от людей, рискующих собственной шеей.
  Нас у костра было ясно видно. Первым поплатился кучер в своей яркой одежде цветов Лафорца. И до того простолюдины, если не видели, как он сходил с облучка, принимали возницу за аристократа в зеленом и синем с позолотой - Марко не скупился на дорогие ливреи для челяди, стремясь и здесь подчеркнуть величие древнего рода. Поэтому мы, остальные, в своей темной одежде выглядели воробушками на фоне павлина.
  Первый же арбалетный болт сразил насмерть кучера. Второй попал в Фому, и он сразу откинулся, заливаясь кровью.
  Потом я понял, что наше счастье состояло в том, что у разбойников не было больше ни болтов, ни стрел.
  Все оружие осталось в карете. Но Рауль всегда был при шпаге, да и я из опасений проверки с его стороны и покушений на свою - хаха! - честь тоже держал клинок при себе.
  Нападавших было с десяток. Но вооруженных, слава богу, меньше, чем алчных.
  В колеблющемся свете костра я видел, как разбойники грабят карету.
  Остальные накинулись на нас. Рауль ногой подкинул котелок с похлебкой, висящий над костром, прямо в лицо одному, тот завизжал поросенком и бросился на землю.
  Я сразу понял, что мне не отбиться. И встал так, чтобы по мере сил защитить спину мастера. Он спасет нас.
  Пришлось вертеться быстрее, чем мясо на вертеле, потому что Рауль делал такие резкие и неожиданные выпады, что мне пришлось ради сохранения собственной жизни приспособиться. Я просто чувствовал спиной тепло его спины, гибкость торса, и сам отклонялся в нужную сторону, успевая парировать удары, направленные и на меня. Конечно, их было намного меньше, потому что разбойники поняли, кто их главный противник.
  Казалось, моя голова, как у совы, поворачивается вокруг шеи. Иначе бы я не видел, как безжалостно убивает Рауль. Не верится, что он обычный учитель фехтования. Пусть даже элитный.
  Его удары были скупыми и точными. И отнюдь не в духе дуэльного кодекса. Тут и я вспомнил кое-что из подлых уличных приемчиков.
  Когда у меня выбили шпагу из рук, я подкатился под ноги нападающему, вывернулся, вонзил кинжал ему в колено, а когда он упал, воя, перерезал ему глотку.
  И только тогда уполз в кусты, выворачивая желудок, потому что увидел, что перед мастером Раулем уже нет противников. И с его спины - тоже.
  
  - Ничего, ничего. Блюй, мальчик, это нормально после такого боя, - на лицо мне лилось белое вино, я понял по вкусу. - Суки перепутали бутыли и утащили с собой воду.
  И он вытер мне лицо ладонью.
  Я смотрел на мастера, захлебывающегося смехом. А потом кинулся назад, к Фоме.
  Он был еще жив. Арбалетный болт торчал из его груди. Кровь запеклась на одежде и темной луже под ним.
  Рауль подновил костер сушняком. Стало светло - или мне показалось, что я вижу четче, чем днем?
  Философ был в сознании.
  - Детка, ты прекрасно сражался. Ты уже мужчина. А я так боялся...
  Кажется, у Фомы начинался предсмертный бред. Я не мог в это поверить! Не оставляй меня!
  Рядом со мной опустился на колени Рауль.
  - Не трогай болт, - тихо предупредил он. - Без лекаря и Святого Духа мы ничем не поможем.
  Учитель философии все же улыбнулся краешком окровавленного рта. Поднял и тут же уронил бессильную руку.
  - Доминико.
  Он впервые назвал меня по имени.
  - Доминико, у меня на груди ключ и документы.
  Я с трудом раскрыл заскорузлый от крови ворот, боясь прикоснуться к болту.
  Мастер Рауль стоял над нами со шпагой, настороженно глядя вокруг в опасении, что разбойники вернутся. Время от времени издавал особенный свист, которым хозяева подзывают лошадей. Сколько информации хранится в бедной голове шута!
  Я нашарил большой витиеватый ключ и пропитанный кровью свиток. Вынул и показал Фоме.
  В голове звенела только одна мысль: Не покидай! Молитвы перемешивались в моей голове, но я не знал, услышит ли меня бог морских глубин на суше. Я даже имени его не знал...
  - Позови Рауля, - кровь пузырилась на губах учителя, он отходил, и это было ясно даже мне.
  Рауль опустился рядом на одно колено, как рыцарь перед королем.
  - Рауль, мой дом и все мое имущество - твое. Сохрани мальчика. Он будет...- в горле Фомы забулькало, выплеснулась кровь.
  Мастер опустил веки умершего.
  А потом долго утешал меня, дрожащее ничтожество. Слава богу, не гладил по голове, а просто держал, пока я не перестал рыдать.
  
  До утра мы вырыли две ямы - для Фомы и кучера, благо, лесная земля поддавалось легко. Лопата на задке кареты - чтобы помогать выбираться из глубоких колдобин - разбойникам не приглянулась.
  Уже рассветало, когда мы принялись разбираться, что же нам осталось еще в карете. Оружие исчезло. Драгоценности и деньги тоже. Хорошо, что в полах моей одежды Теодора зашила немало золотых, и, как выяснилось, в поясе Рауля тоже были ценности...
  Лошадей из упряжи увели. Но Раулю удалось приманить свободных: своего коня и еще двух.
  
  Я уже не воспринимал тяжкого запаха смерти на поляне.
  С недалекого тракта уже слышалось скрипенье телег, голоса людей, фырканье лошадей.
  Карета нам стала не нужна. Мы собрали оставшиеся припасы. Вывалянные в пыли, будучи отмытыми, они могли еще быть съедобными. У меня и рука не поднялась бы выкинуть копченый окорок.
  Рауль был деловит и сосредоточен. Ни одной шуточки. Ни одной подколки, хотя я постоянно шмыгал носом от подступающих слез.
  Я упорно искал и нашел. Дерево пялец треснуло под чьей-то ногой, но вышивка была цела. Я отряхнул цветное шитье от пыли, свернул и уложил во внутренний карман на груди, где уже лежал клочок первой волшебной вышивки Джулии: свеча и два бутона: розовый и синий.
  от 29.04.10
  Мы выехали на тракт, остановились на обочине. Немалое количество путников и грузов указывали, что поблизости большой город. Удивляла наглость разбойников.
  У нас были две верховых лошади и одна в поводу, на которой висела небольшая поклажа: все, что осталось после нападения. Эта лошадь, захромав, и заставила нас накануне остановиться на ночь.
  - Что будем делать? - прищуренные глаза Рауля рассматривали проезжих, как будто он надеялся увидеть вчерашних грабителей. А, может, и вправду надеялся узнать. Как-нибудь я расспрошу мастера фехтования о его прошлом. - Возвращаемся домой?
  - Ни в коем случае, - тут же ответил я. - Синьор Марко хотел, чтобы я успел к началу занятий. И...
  Я замолчал, Рауль обернулся и пристально поглядел, как будто мысли мои были ему известны. Да я и не хотел скрываться после того, как мастер фактически спас мою жизнь. Когда мы сражались вместе.
  - Я не уверен, что смогу сдерживаться...Избегать отношений с Лоренцо, если мы сейчас вернемся. Я думал, расстояние и время помогут забыть...
  После долгой паузы я с удивлением услышал рассудительный голос Рауля:
  - Дай себе отчет, что оставшихся средств недостаточно, чтобы добраться до Парижа при той степени комфорта, которая предполагалась. Нам придется ночевать или в поле, или в дешевых постоялых дворах, скудно питаться и ехать верхом чуть ли не сутками, а ты... - Я приготовился услышать "мальчик нежный", но Рауль продолжил. - Ты не привык длительное время проводить в седле. Советую вернуться. Я провожу тебя до виллы Дожа и уеду: покойный Фома подарил мне дом, которого у меня никогда не было. Лоренцо будет только твоим.
  - Ты соблазняешь меня? Предлагаешь легкий путь? - я не на шутку рассердился. Даже после ночного боя мастер считает меня непригодным для мужской жизни!
  Кажется, он понял мои чувства. Улыбнулся, уложил свою ладонь на мою, вцепившуюся в холку лошади, сжал.
  - Я не хотел тебя обидеть. Ты отлично показал себя в ночной схватке, без тебя меня могли ранить, а то и убить. Если ты готов на ограничения, на испытания, мы продолжим путь. Но в Турин придется вернуться, чтобы перековать нашу лошадку. Или продать ее, что будет неразумно.
  
  В Турине за нашу породистую лошадь предложили слишком мало, по мнению Рауля. Поэтому он лично проследил за перековкой и сопутствующими лечебными процедурами и вернулся на постоялый двор хмурым, как осенние тучи над Верхней Венецией.
  - Я оказался прав! - он врезал кулаком по столу. Заказанные мною блюда и пустые кружки подпрыгнули.
  Я, по совету Рауля, еще в лесу взрезал один из маленьких тайничков в изнанке своего камзола. Теодора, мастерица, окружила каждый золотой отдельным волшебным швом, и его можно было изъять из своеобразного кармашка. Рауль взял монету и сразу же сказал хозяину первого же встреченного нами постоялого двора:
  - Мужик, я люблю немногословных. Остальным отрезаю языки. Получишь еще одну такую, если будешь выполнять мои распоряжения.
  Вот и сел он напротив меня, и произнес загадочную короткую фразу, выхлестал кружку вина и продолжил:
  - Есть у синьора Марко и, соответственно, у тебя недоброжелатели. Подкова была с секретом. Бедная лошадка. Просто счастье, что оказалась настолько нежной, что засунутый шип сработал невдалеке от дома. Или по времени так и было задумано?
  Вилка в руке мастера застыла над блюдом с жарким.
  - Блядь, - выругался он. - Кто-то запланировал нашу остановку под Турином. Или еще раньше - посреди безлюдной местности. Мальчик, тебя никто не может ненавидеть до такой степени. Значит, Марко. Какие у вас отношения, ведь этот кто-то уверен, что нанесет ему вред через тебя?
  - Я признанный и зарегистрированный наследник дома Лафорца и дома Лаверна. И оберегаю честь семьи моей невесты - Орсеоло.
  Я гордо вздернул подбородок, но в груди и животе похолодело. Значит, с изгнанием доктора Альберто и смертью одного из руководителей Гильдии купцов - противников Марко, ничего не закончилось? А ведь мы последовали маршрутом, предложенным Гильдией...
  Как ужасно, что мы посреди суши, и ни отцовская Гильдия гондольеров, ни морской бог не могут нам помочь. На мгновение мелькнула мысль вернуться под защиту Марко и семьи, но я отверг ее как недостойную. Конечно, меня примут в объятия, утешат, но буду ли я достоин даже своей милой невесты?
  Доверяю ли я мастеру Раулю?
  Да.
  Кажется, я сказал вслух.
  Рауль отложил вилку на мгновение, чтобы сказать мне:
  - Доминико, - он тоже впервые назвал меня по имени, как и Фома перед смертью...Я поспешил стереть сравнение.
  - Доминико, после того, как ты защитил мою спину, я не могу относиться к тебе иначе, как к боевому товарищу. И я не предам тебя, как не предавал синьора Лафорца во времена нашей молодости.
  Я встрепенулся. Настала пора задать мастеру интересующий меня вопрос.
  - Ты ведь воевал, правда?
  - Был и наемным солдатом, и наемным убийцей, и телохранителем. С твоим названным отцом - последним, - Рауль вонзил вилку в кусок мяса. - Слушай, жаркое стынет, возможно, это последний такой ужин у нас. Потом поговорим, в комнате. Надеюсь, ты не ужаснулся, что я из экономии взял номер на двоих?
  Мастер внимательно проследил, чтобы я съел положенную порцию и запил вином. Плохонькое, но оно своей кислотой оберегало от некоторых желудочных зараз, как мне говорил учитель естествознания.
  Мастер отправил меня наверх в комнату, а сам пошел навестить лошадей и хозяина постоялого двора. Негромкий мужской визг подсказал мне, что хозяин в чем-то проштрафился по мнению Рауля.
  
  Мастер запер дверь, придвинул к нему древний комод - по крайней мере, он загремит, когда начнет рассыпаться при попытке вторжения.
  Наверное, напоследок он заказал комнату с камином. И теперь сел перед ним в жалкое подобие кресла, вытянув длинные ноги. Глядя на него, я сам понял, насколько устал. Смертельно устал. Я быстро разделся и юркнул в одних штанах под тощее одеяло. Неужели нам придется ночевать в худших условиях? В лесу, например, или просто посреди поля? Нужно будет приобрести пару-тройку одеял из верблюжьей шерсти. Я начитанный мальчик. И такие одеяла можно купить не только у контрабандистов. Но я уверен: Рауль может придумать что-нибудь проще и действеннее.
  Усталость и дремота одолевали меня, но я понимал, что нам с Раулем нужно уточнить, кем мы стали друг другу.
  Мастер приложился к кувшину, который принес с собой после стычки с хозяином, и начал первым:
  - Это вино получше, но хуже нашего, я не зря принес остатки нашего провианта сюда. Доминико, тебе перед сном необходимо расслабиться. Ванны здесь нет, так что выпей со мной. Вместо снотворного, чтобы не снились мертвецы.
  Я сел рядом, чувствуя всем телом оценивающий взгляд Рауля.
  - Ты любишь мужчин? - вырвалось у меня, прежде, чем осознал смысл вопроса. Я тут же впопыхах поправился. - Почему ты считаешь, что я...
  Я говорил, что у Рауля молодые глаза? По сравнению с седыми волосами? Нет, они не молодые, они пронзительные. Я так и не смог найти определение их цвету.
  - Ты будешь смеяться, если я скажу тебе, что люблю Лоренцо? И что он мой единственный любовник? - тихо произнес он.
  Я задрожал, но ответил:
  - И мой - единственный. Но я должен любить свою невесту - Джулию Орсеоло.
  - Но теперь он любит тебя, а не меня, - пояснил Рауль. - Почему, я понял вчерашней ночью. Ты не боишься смерти, ты бросаешься на защиту своих, ты плачешь над ними, ты чувствительный и отважный. Ты - человек чести. Как Марко.
  Я почему-то был настойчив.
  - Не будем о Вороне. О тебе хочу знать. Нам предстоит нелегкий путь до Парижа.
  Рауль неожиданно вскочил, расплескивая вино, схватил меня в объятия, усадил на колени.
  - Что ты хочешь знать, дерзкий шут? Ты зовешь Вороном Кота? - и он засмеялся.
  Я не осмелился посмотреть в его глаза, уткнулся в камзол, как никогда осознавая свою голую незащищенность на уровне сердца.
  - Ты уже такой...взрослый. Ты всегда любил мужчин? Почему?
  Рауль слегка покачал меня в объятиях.
  - Я люблю женщин, как и ты. Но встретился на нашем пути Лоренцо - эта погибель, этот Кот в человеческом обличье. Даже если ты считаешь его вороном - чем лучше? Магическое существо. Можем ли мы противостоять ему? Для меня не было других привлекательных мужчин.
  Я встрепенулся:
  - И я тоже не привлекателен?
  - Ох, мальчик, не провоцируй. Мне с самого начала хотелось узнать, чем ты привлек Кота.
  Тут я привлек все свои актерские наработки, легко выскочил из рук Рауля, склонился в шутовском поклоне:
  - А не проверить ли нам, господин хороший, так ли неприятны мужские объятия и поцелуи нам, мужчинам, любящим женщин?
  И тут я, наконец, увидел цвет его глаз. Грозовой. Даже в свете камина у него были лиловые глаза. Я испугался, но было поздно.
  Никогда мои выступления не имели таких резких последствий. Разве что "кошачья" сценка на именинах Марко, после которой Лоренцо решил меня примерно наказать.
  Это были шуточки.
  Мастер явно не намерен был шутить.
  Он схватил меня и приник поцелуем к моим губам. И оторвался, чтобы оба глотнули воздуха, чтобы спросить рваным голосом:
  - Тебе приятно?
  Мне было приятно. Но когда Рауль стал сдирать с меня штаны, я понял, что - нет.
  И он вдруг понял.
  Рауль сжал меня так, что косточки затрещали.
  - Не потому, что Лоренцо единственный, - с удивлением сказал он. - Не потому, что теперь ты мой брат по оружию - в воинских походах бывает всякое. Я не могу осквернить твое чувство. Пусть простит меня твой морской бог за низменные желания, которые испытывал я по отношению к тебе.
  И тут волна доверия нахлынула.
  Я разделся и встал перед Раулем.
  
  Когда он уложил обе ладони на мои плечи, я еще смело смотрел ему в лицо. Потом горячие ладони вроде как потекли вниз, обрисовывая опущенные руки, переместились на грудь, шершавостью поцарапали соски, скользнули на живот. Тут я закрыл глаза, представляя рот Лоренцо, который перекатывал меня камушком, как волна, его губы - нежнее морской пены...
  Рауль встряхнул меня:
  - Сейчас же открой глаза! Хватит представлять на моем месте Кота! - Он точным броском отправил мне в руки штаны. - И я, старый дурак, поддался твоему юному очарованию. Не смей больше никогда! Ты оскорбляешь меня. И я унижаю тебя тем, что представляю того мальчика, который пришел ко мне однажды ночью. Того мальчика, который стал жадным и убийственно привлекательным Котом. Очнись! Здесь я и ты. И больше никого!
  Я дрожащими руками натянул штаны, сознавая себя продажной тварью. И заплакал, свернувшись клубочком у камина.
  - Не плачь, малыш. У тебя ведь даже не встал, ты не предал своего Ворона, ты любишь только его, никто не заменит, - мастер снова затащил меня на колени, а я всласть рыдал ему в гулко бьющееся сердце, чувствуя, как с соленой влагой уходят страх и боль, и смерть. - Ты очень привлекательный мальчик, и я бы не смог отказаться от тебя сразу после горячки боя. Но теперь я должен быть рассудительным и искупить вину перед синьором Марко, когда я не устоял перед прелестью Лоренцо. Не плачь, Доминико. Теперь мы знаем, что ты не создан для мужской любви, в тебе, наверное, уже зарождается чувство к синьорине Орсеоло. Расти его, мальчик.
  Я всхлипнул последний раз и сказал:
  - Нужно отправить письмо синьору Марко, предупредить...
  - Моя ты умная деточка! - шутливо восхитился Рауль. - Я уже написал и отправил, пока наблюдал за лечением нашей лошади. Приготовься, наш маршрут теперь изменится, станет более трудным.
  - Верблюжьи одеяла купи, - полусонно прошептал я, уютно устраиваясь в кольце его рук.
  - Ну да, Дом наш - завзятый путешественник...
  
  С первым лучом солнца я еще не разучился просыпаться. Я еле выпутался из одеяла - так плотно был завернут. Ни Рауля, ни нашей поклажи в комнате не было. Только моя одежда и шпага в перевязи.
  Я стремительно оделся и ссыпался с лестницы.
  Конечно, мастер добродушно скалился, сидя за чисто выскобленным столом с дымящими паром плошками и запотевшим кувшином. У его ног стояла наша поклажа и два тугих свертка - одеяла, наверное.
  - А я поспорил сам с собой, проснешься ли ты до того, как остынет завтрак, - промолвил он и, больше не обращая на меня внимания, вцепился крепкими зубами в кусок мяса, выловленного из похлебки.
  Муркнув невразумительное, я принялся за еду. Меня просто скребло чувство неловкости по поводу ночного разговора, но сильнее - кожу саднило от отсутствия ванных процедур.
  Рауль, видимо, заметил, как я трусь спиной о спинку стула, и необидно рассмеялся:
  - Нас ждет самое большое озеро Италии, чистюля.
  
  Самое большое озеро Италии меня разочаровало размером. После громадного размаха моря, которое мне показали с "Малышки", озеро показалось вроде домашней ванной комнаты. Но красота неподвижного синего цвета - будто кусок неба уронили - в обрамлении зеленых берегов была настолько неописуемой, что я порадовался полному отсутствию способностей к рисованию. Будь я живописцем, да и просто вышивальщиком, я бы умер здесь в попытках передать эту красоту.
  Мое созерцательное настроение мгновенно уничтожил Рауль, толкнув в воду. Конечно, теперь и одежду придется стирать нам самим.
  Я выскочил на берег, стаскивая с себя мокрое, а Рауль уже затеплил костер и выставил возле него свою обувь. Я не преминул надеть свои мягкие сапожки на своеобразную сушилку - палки, вонзенные в песок у костра. Достаточно близко и далеко: сушатся и не сгорят.
  Рауль со смутной улыбкой смотрел, как я раздеваюсь догола, бросая одежду на берег. С наслаждением плескаясь недалеко от берега, я увидел, как мастер связал мою рубашку и штаны, закрепил узел на ветке ивы над водой, то же самое проделал со своей одеждой. Теперь она сама по себе полоскалась в воде.
  А Рауль предстал передо мной впервые обнаженный. Его с трудом можно было представить в виде античной статуи - разве что бога войны. Обнаженный торс мастера я видел во время тренировок, но ниже...Я тихо порадовался, что Рауль отказался от секса со мной, и невольно посочувствовал Энцо, которому приходилось принимать в себя такую мощную пушку. Не могу себе представить этого мужчину снизу. А если спросить? Ох, нарвусь же сейчас...
  - Ты когда-нибудь был снизу, Рауль?
  Он плеснул в лицо водой и только после ответил:
  - Мальчик, у тебя очко играет? Не советую соблазнять меня. И так предстоит отгонять от тебя не только дам, но и кавалеров. У тебя на лбу написано: Я сама невинность, возьмите меня!
  Я по горящие со стыда уши сел в прохладную воду. Значит, по его мнению, я навязываюсь? Я ухватил с дна пригоршню песка и начал скрести тело, особенно внизу живота, чтобы болью перебить страстное томление. Из зажмуренных глаз выступали слезы. Это был невообразимый позор.
  Он зашел со спины, убрал мои руки, обнял, стал поглаживать мой пенис.
  - Я помогу тебе сбросить напряжение, - прошептал на ухо. - Ничего не представляй - просто наслаждайся.
  Когда меня заколотило в оргазме, я раскрыл глаза и увидел перламутровую взвесь в воде у моего живота. А Рауль сильными гребками месил середину озера.
  Мне стало легче. И стыд отступил. Это было так...дружески, что ли.
  
  Мы останавливались только тогда, когда уставали лошади. Сначала я никак не мог научиться спать в седле, и через пару часов обнаруживал себя в объятиях Рауля на его лошади, идущей неторопливой иноходью. Первый раз я задергался, упираясь лопатками в его грудь. Потом уверенно укладывал голову на его плечо.
  Мы изменили маршрут, не знаю, стал ли он короче, но что проходил по безлюдным местам - это было несомненным. Какие-то деревеньки мы не могли пропустить: нужно было пополнять провиант и задавать лошадям хотя бы иногда хорошего корму.
  Когда на горизонте показался большой город, я даже не поверил, что это он - Париж.
  - Мы добрались почти в срок, - гордо сказал Рауль.
  Я кинулся ему на шею.
  - Это твоя заслуга, Рауль!
  И вложил в поцелуй всю признательность и восхищение, которые крепли во мне с каждым днем путешествия.
  Ранее утро туманило абрисы города, и я невольно сравнил увиденное с вышивкой Джулии. Это был он - город, созданный ее терпеливыми пальчиками.
  
  В первую очередь мы наведались в банк, который держали деловые партнеры синьора Марко. И за наличными, и за письмами.
  Получив и то, и другое - несколько конвертов для меня и один для Рауля, - я решился на наглость. На глазах у управляющего банком (он лично почтил нас и выдал требуемое) я быстро распахнул рубашку Рауля и вытащил на свет божий ключ Фомы, висящий на шнурке.
  - Может, вы подскажете, уважаемый...
  Кругленький управляющий живо выкатился из-за стойки и вцепился в ключ.
  - Это наш клиент...
  - ...Фома неверящий, - продолжил я. - Он погиб от руки разбойников и в моем присутствии назначил своим наследником Рауля Фарину, моего учителя фехтования и телохранителя. За него может поручиться мой отец, Марко Лафорца, если моего свидетельства недостаточно. Рауль, покажи бумаги, - обратился я к онемевшему от неожиданного поворота событий мастеру.
  Рауль достал из потайного кармана свиток. Кровь на нем давно высохла, а мы вовремя его развернули, чтобы листы не склеились.
  - Поздравляю вас, мсье Фарина, вы богатый человек. Ключ от банковской ячейки, я не знаю, что хранится в ней, но у покойного мэтра Фомы есть хороший дом в городе, даже с садом. И немалые активы в нашем банке. Желаете сейчас воспользоваться ключом?
  Круглые лиловые глаза. Никогда не видел ничего подобного. Хотя какие мои годы...Теперь Рауль вполне может оставить меня: у него отпала необходимость служить.
  Но Рауль не был бы Раулем, если бы не собрался и спокойным голосом поинтересовался:
  - Не подскажете адрес моего дома? И что нужно сделать, чтобы вступить во владение?
  Управляющий с готовностью произнес:
  - Завещание у вас на руках, возможно, в ячейке есть еще какие-то ценности. Но я могу поехать с вами и удостоверить перед обслугой вашу личность. Надеюсь, вы не станете забирать активы в другой банк?
  - Не стану. Синьор Доминико, сначала мы устроимся в моем доме, а потом поедем в ваш университет, - глаза Рауля смеялись.
  
  Я не стал дожидаться всех церемоний вступления Рауля в домовладение. Упал в первое же кресло в прихожей и начал распечатывать конверты.
  Первым, конечно, от Энцо.
  " Я передал Лауре твои поцелуи, много поцелуев. Она уже сейчас ждет тебя и зачеркивает на календаре дни до твоего приезда на каникулы. Если бы меня женщины любили, как тебя, я бы забыл обо всех мужчинах, кроме тебя, котенок. Люблю, мне без тебя плохо. Твоя узенькая попочка..."
  Письмо от мамы пестрело приписками от всех братьев, и даже Алиция дописала: "Дети здоровы, младший Марко ест, как не в себя, и очень быстро растет, кажется, что ему уже год, а не пять месяцев, и он вот-вот пойдет..."
  Марко написал несколько сдержанных слов: "Береги себя, сын. Помни о чести, но отставляй ее, когда есть опасность для жизни. "Малышка" в порядке, Джулия Орсеоло тоже. Пиши мне". И вдруг - неожиданное - резким росчерком пера внизу листа нарисован цветок ириса.
  Я не заметил, от кого было единственное письмо Раулю. Марко не мог не ответить ему на предупреждение после нападения на нас. Поэтому нет надежды, что от Лоренцо.
  Я поднялся и стал разыскивать Рауля. Дом большой, трехэтажный.
  Я вновь спустился вниз и не ошибся.
  - Ну где ты шатаешься? Пойдем, я подобрал тебе комнату, отдохнешь, потом в университет. Там ванная есть, - и Рауль потащил меня за собой. Щеки его раскраснелись, глаза горели.
  Наверное, он счастлив. Солдат, наемник, обретший, наконец, место, из которого он может создать себе дом.
  Теперь мы, скорее всего, расстанемся.
  
  Но я остался жить в доме Рауля, под его покровительством. Учеба показалась мне необременительной, но вольная студенческая жизнь, вечеринки, полные соблазнов - это же Париж! Эта жизнь пугала меня. Я не был уверен, что устою.
  Каждый вечер, возвращаясь в дом Рауля, я встречал его доброжелательный взгляд и расспросы о прошедшем дне. И думал, почему не было такого со стороны Марко, ведь они одного возраста. Неужели нужно было сломать легкую перегородку между нами, поцеловать так, как было у нас с мастером, потрогать там и там - почувствовать, что мы люди, живые, чувствующие...
  Не знаю.
  У Рауля появилась подруга. Я был придирчив, но мысленно одобрил его выбор.
  Наступила весна. Пора домой, на каникулы! Возможно, синьор Марко позволит мне жениться на Джулии, и она сама не будет против: после ее писем, полных жизни и любви, я понял, что моя симпатия к девушке готова перерасти в серьезное чувство. И мое существо под руководством Деи уже вышивало подвенечное платье!
  Что Рауль будет сопровождать меня в Венецию, кажется, даже не обсуждалось.
  Ему надоела размеренная жизнь рантье. И даже школа фехтования, созданная им в Париже, занимала не все его время. И даже страстная Женевьева не исчерпывала полностью его энергию и наслаждение жизнью.
  Да, Рауль признался мне, что он наслаждается жизнью.
  Мы однажды даже переспали. Это было замечательное переживание, но никто из нас не стал бы его повторять.
  Итак, мы отправляемся в мой любимый город!
  
  Эпилог.
  Моя любимая супруга подарила мне дочку! Имя даже не обсуждалось: Дея Лаура Мария.
  Сутки я изнывал от страха и боли, многочисленная родня, в объятиях которой я побывал за это время, уже смеялась над измученным мною, говоря, что впервые видит рожающего мужчину. Наконец, умница Теодора врезала меня по лбу чем-то, но не сковородкой. Я успешно потерял сознание и пришел в себя от воплей: Девочка! Доминико, у тебя красавица-дочка!
  Я готов был озолотить доктора Алессандро, который спас моих девочек.
  Марко тоже всю ночь просидел в кресле, дожидаясь внучки, но в отличие от меня, вел себя тихо и вежливо. Спеленутую девочку я сам положил на его колени и заметил радостные слезы в глазах моей любимой статуи.
  А потом сел в тихом месте и перечитал свои записки. И сопоставил свою жизнь с жизнью господина моего Марко.
  Врач, любовь, еще раз любовь, дневниковые записи, которые так легко использовать в предательских целях.
  Младший Марко бегает вокруг, хватая цепкими ручонками то мою одежду, то цветы ириса в вазе, то бумаги на столе.
  Поэтому я допишу историю моей любви, заполню пробел - и сожгу дневник на моей "Малышке", а пепел развею по волнам в жертву богу глубин, который хранил меня даже на суше.
  
  Мои "чувствительные" заметки закончились на том, что после двух семестров учебы в Сорбонне я выехал домой на каникулы.
  Однажды мокрым от дождя утром, проехав две трети пути, согласованного с Марко, мы увидели всадника в одежде цветов дома Лафорца - и сердце мое сжалось от ужасного предчувствия.
  В послании, написанном неизвестной мне рукой, говорилось, что синьора Марко разбил удар, врачи не дают за его жизнь медной монеты, но его держит на этом свете желание увидеть своего наследника.
  - Что было причиной такому ужасному событию?! - тряс я посланника обеими руками, и страшная мысль пришла мне в голову...
  - Синьор Лоренцо...Его убили не на дуэли, а подло, из-за угла, - цокая зубами, ответил бледный вестник.
  ...Очнулся я в руках Рауля, на его лошади, как когда-то. Но он гнал вперед, а мой конь и запасные бежали следом. Я пересел в свое седло, и мы ускорили скачку. Мы заморили двух коней, но успели к похоронам Лоренцо. Одновременно упали у погребальных носилок. Я уткнулся в грудь покойника, и по горячим влажным шлепкам по затылку понял, что мастер Рауль плачет. В просвете рубашки Энцо я увидел магическое волосяное ожерелье и, наконец, рассмотрел цвет волос. Темные, которые я считал Вороновыми, казались черными только по контрасту с каштановыми...Это были мои и Марко волосы, сплетенные в страстном желании обладать нами обоими. Лоренцо любил собственного отца.
  Меня подбросило, как ударом молнии. Я ничем не помогу мертвому.
  Оставив Рауля оплакивать Лоренцо за нас обоих, я кинулся в комнаты синьора Марко. В дорожной пыли, с лицом, испещренным грязными потеками слез, я упал у его постели на колени, вглядываясь в помутневшие глаза.
  - Синьор Марко не может говорить. И ноги у него отнялись, - сказал незнакомый голос. - Я доктор Алессандро, меня нанял домоправитель вашего отца.
  Домоправитель вышел из тени, поклонился и ускользнул, бросив напоследок: "Слава Марии, вы приехали, молодой господин, я пошел разгребать дела".
  - Он в сознании? Узнает меня? - спросил я доктора.
  - Я надеюсь, что ваше прибытие подействует на синьора благотворно.
  - Синьор Марко...Отец, я вернулся, я успел проститься с Лоренцо.
  Я взял Марко за безвольную руку.
  - Отец...
  Его глаза вдруг начали проясняться, в лице что-то дрогнуло. Осмысленный взгляд остановился на мне. В горле забулькало, он силился сказать, кадык подергивался. Я схватил с прикроватной тумбочки стакан воды и, приподняв голову, поднес к его губам. Марко жадно глотнул и вдруг сказал очень тихим, но ясным голосом, так что доктор от неожиданности отшатнулся:
  - Здравствуй, сын.
  
  Марко начал выздоравливать, но в норму так и не пришел. К нему вернулся голос и способность владеть верхней половиной тела. Сначала я ходил вместо него на заседания в магистрате, зачитывал его заметки - и голосовал, как Марко указывал. Затем начал привозить его в инвалидном кресле и озвучивал, что он шептал мне на ухо. Но с каждым днем замечал, что интерес Марко к общественной жизни ослабевает. Нет, мы по-прежнему ежевечерне рассуждали о судьбах мира, но все чаще синьор спрашивал о новых сортах ирисов и урожае винограда на наших плантациях.
  Ирисы выращивали везде в наших владениях в память о Лоренцо, выведенные нашими садовниками сорта были нарасхват.
  А потом вдруг оказалось, что мои личные замечания и предложения вызывают одобрение членов Совета магистров. Гильдия гондольеров протолкнула мою кандидатуру, Морская поддержала, даже кто-то из купцов подал голос - я занял место названного отца в магистрате.
  Мама была счастлива, родной отец гордился, братья стали более придирчиво выбирать невест. Жены Беппо и Рико приобрели вес в собраниях молодых мам Верхнего города.
  Джулия сначала не поняла, что мы отмечаем, вновь устроив праздник на "Малышке", а потом горячо обняла меня - и сразу застеснялась свидетелей. Она не стала красавицей, но ее чистая миловидность, ум и талант вышивальщицы были признаны всеми, хотя мое существо избегало общества, предпочитая обмениваться с мамой парой слов за час.
  Я искренне любил ее. Сначала думал, что - как сестру. И когда поймал себя на мысли, что хочу ее как женщину, испугался. Но тотчас же пошел к Марко и высказался.
  Свадьба скромной не получилась. Неожиданно у меня нашлось много приятелей, да и среди аристократов, уважающих семьи Лафорца, Лаверна и Орсеоло, оказалось немало тех, кто уважал меня как начинающего государственного деятеля.
  Конечно, Рауль примчался на свадьбу из Парижа. Он так и не перебрался в Падую во второй дом мэтра Фомы, как угрожал, он так и не женился на Женевьеве, но глаза его были по-прежнему молодыми.
  С Лаурой мы встречаемся и беседуем на философские темы. И не только. После смерти Лоренцо она оставила профессию, купила домик и устроила в нем приличный пансион.
  За три последних года мне удалось выбить в магистрате деньги и построить белокаменный маяк, который когда-то вышила мама. Конечно, в его фонаре стоит не свеча, а горит нефтяной факел...
  И да, я официально усыновил Марко-младшего. Теперь он наследник трех древних родов Венеции. И я научу его любить мой любимый город.
  И цветное шитье.
  2.05.10
Оценка: 3.05*13  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"