Приближение весны в городе, по крайней мере, в нашем, - зрелище не для слабых. Грязь, нагло вылезающая из-под чёрного подтекающего снега. Лужи, как непромытые зеркала. Серость, одинаково лежащая на домах, машинах, людях.
Только любовь бросала яркое пятно на эту серую простыню, именуемою весной.
Его звали Антоном, её - Алиной. Им было по пятнадцати. Чуть больше, чуть меньше - не имеет значения. Имело значение лишь то, что они любили друг друга и думали, что ничего важнее нет и быть не может.
Любовь делала их жёсткими, даже жестокими. Чем шире разливалось чувство, тем уже становился мир. Они старались ничего не замечать, поэтому беспечно прошли мимо тяжёлой болезни Алининой подруги и смерти старшего брата Антона, умершего в тюрьме, уверенные в спасительной силе владевшего ими чувства.
Не стану утверждать, будто любовь была для них сплошным праздником. Празднику нужно пристанище. А они целовались на улице, обнимались в подъездах, выбирали самый протяжённый трамвайный маршрут, чтобы иметь возможность склонить голову на плечо. Заставляли воображение упиваться видениями возможного одиночества, а оно ломалось под неистовым напором неосуществившихся желаний.
Родители протестовали яростно, непримиримо.
- Какая в твоём возрасте любовь? - вопрошала мать Алины, забывшая свою молодость. - С ума сошла девчонка! Сначала выучись, приобрети специальность, чтобы не вкалывать, как я, в три смены в заводском цехе. Тогда не страшно ошибиться в выборе мужа. Сумеешь прокормить себя и ребенка, если таковой появится.
- Я учусь, - отвечала дочь.
- Хороша учёба, нечего сказать, - не унималась мать. - Из троек не вылазишь. Смогу ли я с такими оценками пристроить тебя в институт, или собираешься поступать, надеясь исключительно на свои дарования?
Антон учился немногим лучше. Худой, мечтательный, живший воображением и транжиривший его, как транжирят легко доставшиеся деньги, он был открыт ударам судьбы, и она, ухмыляясь, ждала своего часа.
- Выкинь её из головы. Понял? - отец отличался убийственной категоричностью. - Смазливая рожица способна увлечь мистика, вроде тебя. Погляди внимательней на мир. Он материален и требует соответствующего к себе отношения.
После таких бесед, Антон какое-то время сохранял серьёзность, но появлялась Алина, и он уже не помнил ничего, кроме того, что любит и любим. Прошлого у них не было, будущее не интересовало. А настоящее, вот оно: два сердца, действующих по принципу сообщающихся сосудов. У них общий ритм, общая кровь и остановиться им предстояло вместе.
Они ещё не знали этого.
Небольшое психологическое наблюдение: нас раздражает эгоизм влюблённых. Казалось бы, ничего непривычного: кто из нас не был молодым? Но видеть ни с чем и ни с кем не считающуюся молодость, тем не менее, неприятно. Никакой скромности. В глазах сумасшедший блеск неутолённого желания. Удивительная для таких лет сексуальная оснащённость. А ведь, в сущности, дети... А если даже не дети, всё равно, разве такое позволительно?
Учителя говорили родителям:
- Понимаем, вам трудно, вы в заботах. Но ваша святая обязанность воспитывать в своих детях уважение к приличиям. Если не вы, тогда кто? Мы в школе не против дружбы, как таковой: мальчик с мальчиком, девочка с девочкой. В виде исключения, пусть даже мальчик и девочка... Но приличия! Что будет со всеми нами, если эротика заменит этику? А ведь такого рода примеры действуют отнюдь не в рамках существующих инструкций. Дошло до того, что приходится рассаживать ребят. Мальчики отдельно, девочки отдельно. Мы не можем позволить, чтобы на уроках они думали не только об учёбе. Но как уследить за ними на переменах, а вне школы - тем более? Одна надежда на вас, родителей. Что мы предлагаем? Ничего не предлагаем и предложить не можем. Мы не были такими сами, следовательно, нет опыта.
- Надоело! - сорвался отец и ударил Антона по лицу. Отец грузен, тяжел, похож на мешок с зерном. Бьёт, мало не покажется. Антон, тем не менее, восхищался мощью его кулака. В отцовой силе, отчётливо разглядел собственное бессилие, и сам себе сделался противен. Как можно быть хлюпком, имея такого отца? Дай он отцу сдачи, тот сразу зауважал бы его. А так уважение вынужден проявлять сам Антон. А там, где уважение, там и послушание, иначе прибьёт.
Антон приложил к губам платок, а когда тот превратился в лоскут кумача, выбросил в мусорное ведро. Алина отбивалась от свирепевшей матери. Мать кричала, вкладывая в крик столько горькой радости и сладостного отчаяния, что у дочери не хватало мужества ей возражать. "С какой стати, - размышляла Алина, мать будет указывать мне, кого я должна любить? Я свободна и никто не имеет права решать за меня. Ах, Антон, как бы нам избавиться от бестолковых поучений и бесконечной необходимости доказывать своё право на любовь? Антон, ты любишь меня, а я люблю тебя. Давай вместе подумаем, как бы защититься от наших гонителей? Уйти, куда глядят глаза, не выход, ибо глядят они не так уж и далеко. Мы должны совершить что-то такое, чтобы мучители осознали свою ошибку, но не смогли бы её исправить. Нужно нечто веское, способное убедить даже весёлого скептика. Могу ли я что-то предложить? Попробую, но ты надо мной не смейся. А не поступить ли нам, как Ромео и Джульетта? У них не было ничего, кроме любви. Разве у нас не так? Возможность приносить пользу другим? Сначала надо быть полезным себе. Но, кроме любви, мы ни на что не способны. А её на всех не хватит. Да и кому, кроме нас, она нужна? Может, это и к лучшему. О нас пожалеют, но не заплачут. И не стоит дожидаться тепла. Сейчас сыро, мрачно, не на чем остановить взгляд. Трава и та прошлогодняя. Уже не живёт, хотя ещё не умерла. Не бойся, не страшно. Сразу всё уладится. Перестанем отбиваться, доказывать, оправдываться. Но, главное, не будем лгать другим и не услышим, как лгут нам. Непривычно, что исчезнет мир, но ко всему привыкаешь, привыкнем и мы. Зато всегда будем одни: ты и я, я и ты. Мы никогда не будем стариками, брюзжащими на свою тень. Те, кто останется, скажут: "такие молодые, им бы жить и жить". Мы будем лежать рядом, незаметно улыбаться и никто не догадается, что мы как раз и живём.
- Прощай, папа! Спасибо за науку, - Антон старался не глядеть отцу в глаза. - Ты помог мне принять самое важное в жизни решение. Ты прав. Просто мне не хватало ни смелости, ни решимости. Возможно, в этом причина моих неудач?
Отец ничего не понял. Он плохо понимал старшего, умершего в тюрьме. Антон и вовсе не вписывался в отцовское представление о наследнике: то ли тих, то ли пришиблен. Лучше б уж дерзил. Срочный вызов удивил отца, напомнив другую смерть. За ним приехали, и в машине он узнал о случившемся. Он костылял шофера по спине, повторяя: "Скорее! Скорее!".
- Держите себя в руках! - приказал мужчина, сидевший рядом с водителем. - Я разделяю ваши чувства, но вы отвлекаете шофера. Даже в горах нельзя нарушать правила уличного движения.
Мать Алины привезли раньше. Она плакала, стонала. Но думать не могла. Не умела. Одна мысль, впрочем, мелькнула. О том, что в случившемся есть доля и её вины. Но тотчас пресекла решительно, и та ушла, поджав хвост. "Неблагодарная, - мысленно упрекнула Алину мать. - Вот твой ответ на мои хлопоты и заботы".
- Отец Антона сказал: "Если бы не ваша дочь"...
- Причём моя дочь? - возмутилась мать Алины.
- Антон не был способен на такие изуверские идеи. Вынашивают сучек, и они умертвляют всё вокруг.
Говоря так, он думал о своей жене, матери Антона, бросившей его давным-давно ради заманчивых кудрей микрофонного певчика. "Я выстоял, - думал он, - Сыновей воспитал. Им не повезло. Не справились с прессингом по всему жизненному полю". Отец Антона был опытный футбольный тренер, уважал себя в этом качестве и не мог позволить себе расслабиться. Предстояли ответственные соревнования. Он был нужен своей команде.