Мемуары Вальтера Шелленберга стоит прочесть уже хотя бы потому, что это первоклассный сборник шпионских историй. Поскольку весь текст оправдывает многообещающие названия глав:план похищения герцога Виндзорского, дело братьев Витингхофф, польский агент К. и шпионская организация под крышей посольства Маньчжоу-Го, захват агентов британской секретной службы в Венло и выслеживание коммунистической организации "Красный оркестр". Все эти эпизоды отнюдь не вымышлены, они взяты из истории последних двадцати лет и описаны человеком, который возглавил гитлеровскую службу зарубежной разведки.
Когда нацисты пришли к власти в конце января 1933 г., Вальтер Шелленберг был молодым человеком двадцати двух лет, ???тщетно пытавшимся найти работу. Три года, проведенные в Боннском университете, во время обучения в котором он сменил медицинский факультет на юридический, не позволили ему получить хорошую квалификацию. Подобно тысячам других студентов германских университетов, он мог рассчитывать лишь на собственный ум в это трудное время, когда получить работу было гораздо сложнее, чем когда-либо раньше. Подобно тысячам других людей, оказавшихся в таком положении, он вступил в нацистскую партию - ни по убеждениям, ни вопреки им, а лишь рассматривая ее, как наиболее вероятный путь к успеху.
Используя полученное образование наилучшим образом, Шелленберг позаботился о том, чтобы вступить в чернорубашечные ряды СС (считалось, что в СС - "лучший тип людей") и с радостью ухватился за предоставившуюся возможность поступить на работу в СД - службу разведки и безопасности, созданную Гейдрихом, другим молодым человеком, который тоже пробивался наверх
И до конца его карьеры ( а она закончилась, когда ему было тридцать пять лет ) это был мир Шелленберга - мир секретной службы и тайной полиции, мир, в котором могло произойти все самое невообразимое, в котором нормальное поведение и отсутствие тайных намерений были редкостью, и ни чего не принималось на веру; мир, в котором ложь, взятки, шантаж и подлог, вероломство и насилие были частью повседневной жизни.
Всем этим, а также весьма сомнительным романтическим ореолом шпиона и секретного агента Шелленберг насладился сполна. В своих мемуарах, написанных после войны и воскрешающих его подвиги, ему удалость вернуть на время ощущения активности и возбуждения, утрату которых он чувствовал так же остро, как наркоман. Когда он доходит до описания кабинета, который он занимал в качестве главы германской зарубежной разведывательной службы, он пишет с нескрываемой гордостью: "Микрофоны были повсюду - спрятанные в стенах, под столом, даже в одной из ламп, так что каждый разговор и каждый звук автоматически записывались... Мой стол напоминал маленькую крепость. В него были заделаны два пулемета, которые могли прошить пулями весь кабинет. Все, что мне нужно было сделать в критической ситуации - нажать на кнопку, и оба пулемета одновременно начали бы стрелять. В это же время я мог нажать другую кнопку, и раздалась бы сирена, по сигналу которой охрана окружила бы здание и блокировала все выходы... Всякий раз, когда я выполнял миссию за границей, у меня был постоянный приказ иметь вставной зуб, в котором было достаточно яда , чтобы убить меня в течение тридцати секунд. Для двойной гарантии я носил перстень с печаткой, в которой под большим кристаллом медного купороса (?) была спрятана золотая капсула с цианидом."
Большего не мог бы выдумать и Голливуд, но не следует забывать о том, что Шелленберг ни чуть не преувеличивал, когда писал все это. Третий Рейх был бандитской империей. Его правители вели себя таким образом, что постоянно напоминали актеров из третьесортного фильма, а решения величайшей важности принимались в описанной Шелленбергом лихорадочной атмосфере, даже если они касались "окончательного решения" еврейской проблемы или вторжения в Россию.
Книга Шелленберга - это картина нацистского режима, увиденная не глазами оппозиции, не генералами или политиками вроде Пакена и Шахта, стремящихся подчеркнуть свое неодобрение, а одним из самой нацистской верхушки. В этом заключается главная ценность этой книги, как исторического свидетельства, поскольку ни один из тех, кто опубликовал до настоящего времени свои мемуары, посвященные этому периоду, не находился в столь выгодном положении, которое бы позволяло ему непосредственно знать и видеть все, что происходило в центре власти.
Чтобы оценить это по достоинству, необходимо рассмотреть положение и значение организации, в которой Шелленберг сделал свою карьеру - СД, Зихерхайтсдинст, или служба безопасности СС.
Когда Гитлер в январе 1929 г. назначил Генриха Гимлера Рейхсфюрером СС, эта организация была всего лишь личной охраной Гитлера и насчитывала не более трехсот человек. К январю 1933 г. количество ее членов выросло до пятидесяти двух тысяч, и она превратилась в отборный корпус частной армии коричнево?рубашечников СА. Во время печально известных репрессий 30 июня 1934 г., когда был убит руководитель СА(?) Рем, на гиммлеровские отряды СС было возложено производство арестов и казней, а месяцем позже им был пожалован статус самостоятельной организации. В 1931 г. внутри СС была организована отдельная служба разведки и безопасности (СД), которой руководил Гейдрих _ главный заместитель Гимлера, была признана в качестве единственного разведывательного и контрразведывательного ведомства партии.
В течении пятнадцати месяцев, после прихода Гитлера к власти, тянулась ожесточенная борьба$F Описана двумя свидетелями проигравшей стороны: Рудольф Дильс,"Люцифер перед воротами", Интерферлаг А.Г., Цюрих, 1949 и Х.Б.Гщевиус,"К горькому концу", Хоктон Миффлин, Бостон, 1947.> между Герингом, как министром - президентом Пруссии и Гиммлером, номинальным шефом баварской полиции и, кроме того, Рейхсфюрером СС за контроль над прусским гестапо ( тайной государственной полицией ). И здесь оказался успешным грозный союз Гиммлера и Гейдриха, и вот, начиная с неохотной уступки Герингом Контроля над прусским гестапо Гиммлеру в апреле 1934 г., последний начал прибирать к рукам всю германскую полицию, шефом которой он стал в июле 1936 г.
Это двойственное положение - шефа государственной полиции и одновременно Рейхсфюрера СС ( положение, независимое от государства ) - позволило Гиммлеру создать частную империю, которая в последние годы войны грозила затмить собой государство, партию и вооруженные силы, вместе взятые.
Гиммлер достиг этого не силой своей личности ( которой он не обладал ), а благодаря преимуществам того уникального положения, которое занимает полиция безопасности при диктатуре. Могущество тоталитарного режима покоится на двух основаниях-близнецах: пропаганде и терроре. Инструментом террора в гитлеровской Германии было РСХА - Главное имперское ведомство безопасности, созданное в сентябре 1939 г., чтобы собрать в единую организацию государственную полицию безопасности (СИПО(?) и гестапо ) и службы безопасности СС ( СД ).
Главное имперское ведомство безопасности ( РСХА ) было детищем Рейнгарда Гейдриха, старшего заместителя Гиммлера, портрет которого впервые представлен во весь рост на этих страницах. Оно сконцентрировало под контролем полдюжины (?) человек ( одним из которых был Шелленберг ) все силы шпионажа и разведки, допросов и арестов, пыток и казней, от которых, в конечном счете, зависит диктатура. Его функции были поделены между семью управлениями, из которых здесь необходимо упомянуть лишь о четырех. АМТ III, под руководством Отто Олендорфа, вело разведывательную работу в Германии и в оккупированных странах; его дополняло АМТ IV, старое гестапо, под руководством Генриха Мюллера было создано "для борьбы с оппозицией государству"; АМТ V под руководством Артура Небе регулировало деятельность криминальной полиции (крипо), в чьи обязанности входила борьба с преступлениями.
АМТ IV, куда сначала был назначен Шелленберг, имело множество ответвлений.$F "РСХА, АМТ IV(?) А,В было ответственно за облавы, транспортировку, расстрелы и умерщвление газом по меньшей мере трех миллионов евреев." Эдвард Крэнкшоу,"Гестапо", Патнем, Лондон, 1956 г.> Шелленбергу, как главе АМТ IVE, была поручена контрразведывательная работа для гестапо на территории Германии и оккупированных стран. В июне 1941 г., во время вторжения в Россию, он возглавил и реорганизовал АМТ IV, службу зарубежной разведки. И наконец, летом 1944 г., после ликвидации Абвера, разведывательной службы германского Верховного командования ( который с ведома возглавлявших его адмирала Канариса и генерала Остера использовался в качестве прикрытия подпольной антигитлеровской оппозицией ) Шелленберг принял на себя дополнительную ответственность за германскую военную разведку и, таким образом, удовлетворил свои честолюбивые мечты о руководстве единой зарубежной разведывательной службой.
Шелленберг никогда не относился к числу нацистских вождей. Его фотография редко появлялась в газетах, его имя мало кому было знакомо. Он принадлежал к числу политиков, действовавших за кулисами, к "техническому персоналу" диктатуры, и он - единственный из членов этой в высшей степени важной группы, кто написал свои мемуары. К счастью, Шелленберг был гораздо более заинтересован в том, чтобы описать увиденное им, чем создавать очередную апологию(?) режима. Он обладал настоящим талантом портретиста. Мюллер, Риббентроп, Кальтенбруннер, Канарис и сам Гиммлер буквально оживают перед нами и несут на себе тот оттенок человечности, без которого поистине фантастические элементы в их поведении и высказываниях выглядели бы просто неубедительно. Никто из них не произвел на Шелленберга столь глубокого впечатления, как Гейдрих, и страницы, посвященные описанию его взаимоотношений с Гейдрихом, "человеком с железным сердцем", одним из лучших в книге.
Во внутренней политике нацистской Германии ( как и любой диктатуры ) господствовала жестокая и не прекращающаяся борьба за власть не только между соперничающими организациями - Главным имперским ведомством безопасности, министерством иностранных дел, министерством пропаганды, Верховным командыванием и нацистской партией - но также и внутри каждой из них.Шелленберг был знатоком обоих видов интриг, да он и должен был им быть, если хотел выжить. Поскольку он постоянно нахрдился в обществе Гейдриха и Гиммлера и пользовался их доверием, он дает нам ценные свидетельства постоянного возрастания могущества руководителей СС. Его злейшими врагами оказались сотрудники его "родного" РСХА - Кальтенбруннер ( преемник Гейдриха) и "гестапо-Мюллер". И лишь длительное расположение Гиммлера позволило Шелленбергу избежать их попыток уничтожить его.
В обязанности Шелленберга входила организация разведывательной работы за рубежом и это означало, что он мог следовать курсом политики Гитлера и наблюдать ее последстия в отношении врагов, в отношении союзников Германии и оккупированных стран. Его деятельность была особенно тесно связана с двумя регионами - оккупированной территорией России и Дальним Востоком; в обоих случаях его мемуары значительно дополняют наши знания. Он подробно описывает шаги, которые были предприняты для внедрения германских агентов за линию фронта, в Россию, а так же шаги по предовращению проникновения коммунистических агентов в Германию. Он видел возможности, упущенные в России из-за упрямства приверженности Гитлера политике неразборчивой жестокости, и он дает любопытную информацию о попытках Японии выступить в качестве посредника между Германией и Советским Союзом. Из этих сомнений вырос его собственный честолюбивый план ( офрмившийся, согласно его собственным подсчетам, уже в 1942 г. ) - с помощью своего влияния на Гиммлера способствовать заключению компромиссного мира.
По ряду вопросов Шелленберг хранит благоразумное молчание. Так, он едва упоминает о концентрационных лагерях или о массовых убийсвах евреев, хотя ответственность за все это лежит на Гиммлере и СС. Всего лишь одно или два предложения отводит он германской антигитлеровской оппозиции и заговору 20 июля 1944 г., о котором ему должно быть многое известно, уже хобя бы из-за той роли, которую ликвидация заговора играла в его планах получить контроль над Абвером.
Заключительный эпизод, в котором он в первый и последний раз пытается непосредственно повлиять на ход главных событий, убедив Гиммлера начать самостоятельные переговоры о мире, уже хорошо известен.$F Ср. Х.Р.Тревор-Роулер,"Последние дни Гитлера", Макмиллан, Лондон,1950; Граф Бернадотт, "Занавес падает", Кноиф, Нью-Йорк,1945 г. и "Мемуары Керстена", Хатчинсон, Лондон, 1956 г.> Но Шелленберг более живо, чем кто-либо другой, освещает ту атмосферу полной оторванности от жизни, в которой нацистские вожди существовали в последние месяцы войны, а также полный крах их руководства. Одного лишь предложения о самостоятельных действиях было достаточно, чтобы повергнуть Гиммлера в состояние нервгного кризиса, и Шеленбергу пришлось даже привлечь астролога, чтобы укрепить решимость Рейсхсфюрера СС. Вряд ли был еще когда-нибудь человек, облеченный такой властью, которую он был бы абсолютно не в состоянии использовать ни на что другое, кроме выполнения приказов своего патрона. Поэтому не удивительно, что Гитлер, подозревавший всех и вся, никогда не чувствовал для себя угрозы в росте могущества Гиммлера. По приведенным выше причинам я считаю, что мемуары Шелленберга, помимо чисто художественного интереса, представляют собой значительную ценность в качестве исторического свидетельства.
После падения Германии Шелленберг нашел убежище в Швеции у графа Бернадотта и по его предложению использовал время для подготовки отчета о переговорах, в которых он принимал
7
Инцидент в Венло.
Контакт с британской секретной службой. - Моя личность сменилась. - Первая встреча с Бестом и Стивенсом. - Подозрения голландской таможни. - Наша вторая встеча и преложения Западных держав. - Переговоры остановлены. - Планы похищения. - Бест и Стивенс похищены.
Вернувшись в Берлин я отчитался перед Гейдрихом о работе, проделанной в Руре и изложил свои соображения по поводу того, что несколько агентов контрразведки - это явно недостаточно для столь важного региона. Гейдрих внимательно выслушал меня. "У вас будет возможность все это изменить, - сказал он, - но прежде чем вы займетесь этим, у меня для вас есть другая работа. Вот уже несколько месяцев, как мы установили очень интересный прямой контакт с британской разведкой. Поставляя им дезинформацию, мы сумели проникнуть в их организацию. теперь наступил момент, когда мы должны решить для себя, собираемся ли мы продолжать игру или прекратим ее, удовлетворившись тем, что удалось узнать. Я считаю, что вы именно тот человек, которому следует заняться этим делом, и я хочу, чтобы вы немедленно собрали весь необходимый материал и изучили его - составьте свое собственное мнение а затем изложите мне ваши рекомендации".
Я сразу же углубился в относящиеся к этому делу документы, и постепенно стала вырисовываться следующая картина:
В течение нескольких лет в Нидерландах работал секретный агент F479. Туда он приехал как политический эмигрант, и, продолжая выступать в качестве такового уже после того, как он начал работать на нас, он сумел установить контакт с британской военной службой. Он делал вид, что связан с с ильной оппозиционной группой внутри Вермахта, которая очень заинтересовала англичан. Ему стали придавать столь большое значение, что его донесения пересылались прямо в Лондон и через неог мы получили возможность внедрения непрерывного потока дезинформации. Кроме того. он создал собственную сеть информаторов и сумел установить Контакт со "Вторым бюро". После начала войны британская разведка стала проялять еще больший интерес к установлению контактов с мнимой оппозиционной группой. Им казалось, что они могут использовать деятельность этих офицеров-заговорщиков для свержения гитлеровского режима. В тот момент, когда я подключился к делу, операция достигла решающей стадии; англичанам пообещали встречу с высокопоставленным представителем оппозиционной группы.
Внимательно изучив это дело и обсудив его с теми, кто уже занимался им, я пришел к выводу, что продолжать игру выгоднее, чем прекратить ее. Поэтому я решил ехать в Голландию сам, чтобы встретиться с агентами британской секретной службы, использовав для этой цели документы капитана Шеммеля, сотрудника транзитного управления OKW. Я узнал, что в транспортном управлении действительно есть такой капитан, который отбыл в длительную командировку на Восток.
После утверждения моего плана я поехал в Дюссельдорф, где устроил резиденцию в небольшом частном доме. Это помещение было оборудовано для работы секретной службы и имело прямую телеграфную и телефонную связь с центральным ведомством в Берлине.
Тем временем, Берлин должен был связаться с нашим агентом F479 и проинструктировать его насчет достижения договоренности о встрече между капитаном Шеммелем и британскими агентами. К сожалению, обстоятельства не позволили мне встретиться с F479 заранее и обсудить этот вопрос, так что мне пришлось полностью положиться на его опыт и мастерство. Конечно, в этом заключался значительный элемент риска, но это неизбежно в работе секретной службы.
Дальнейшая информация была переправлена мне из Берлина авиапочтой, и я внимательно изучил ее. Я должен был хорошо выучить свою легенду, запомнить каждую деталь мнимого заговора, котрый мы якобы планировали, а также имена и взаимоотношения разных людей, равно как и всю имеющуюся информацию о британских агентах, с которыми мне предстоялдо втретиться. Я получил подробное донесение о капитане Шеммеле - его прошлом, его образе жизни, его поведении и внешности - например, он всегда носил монокль, так что мне пришлось научиться м этому, что, вообще-то было нетрудно, поскольку я близорук на правый глаз. Чем большей секретной информацией о группе я обладал, тем больше шансов у меня было войти в доверие к англичанам, так как малейшая ошибка неминуемо возбудила бы у них подозрения.
Наконец, 20 октября в шесть часов вечера пришло сообщение: "Встреча назначена на 21 октября в Зютфене, Голландия".
Меня должен был сопровождать один из наших агентов. Он хорошо знал подоплеку дела, поскольку агент F479 неонократно работал у него в подчинении. Мы в последний раз проверили наши паспорта и документы на нашу машину(германская таможня и пограничная полиция получили инструкцию не задавать нам ненужных вопросов). У нас было совсем немного багажа, и я специально проверил всю нашу одеждду и белье на предмет каких-либо признаков, которые могли бы выдать нашу истинную принадлежность. Небрежность в отношении мелких деталей такого рода может привести к провалу самой тщательно спланированной операции секретной службы.
Вечером, к моему большому удивлению, позвонил Гейдрих. Он сообщил, что получил для меня разрешение вести "переговоры" так, как я считаю это нужным. Мне была предоставлена полная свобода действий. В конце нашего разговора он сказал: "Я хочу, чтобы вы были очень осторожны. Было б ы слишком глупо, если б с вами что-нибудь случилось. Но если вдруг чтот-то будет не так, то знайте, что я предупредил все посты вдоль границы. Я хочу, чтобы по возвращении вы мне позвонили".
Я был несколько удивлен таким проявлением заботы. Однако я понимал, что в основе ее лежат не столко человеческие чувства, сколько чисто практические соображения.
Ранним утром 21 октября мы уже ехали в направлении голландской границы. День был хмуры и дождливый. Мой коллега сидел за рулем, в то время, как я, расположившись позади него, сразу же погрузился в размышления. Я никак не мог подавить в себе чувства беспокойства, главным образом из-за того, что у меня не было возможности поговорить с F479, и по мере того, как мы все ближе подъезжали к границе, это чувтсво неуверенности возрастало.
С формальностями на германской границе мы разделались легко и быстро. Голландцы, однако, оказались более назойливыми, они настаивали на тщательном досмотре. Но в конце концов нас пропустили без особых проблем.
Когда мы прибыли в Зютфен, в назначенном месте встречи нас уже ждал большой "Бюик". Человек, сидевший за рулем, представился, как капитан Бест, сотрудник британской разведки. После короткого обмена любезностями, я сел в машину позади него, и мы поехали. Мой коллега следовал за нами в моей машине.
Капитан Бест, который, между прочим, тоже носил монокль, великолепно говорил по-немецки, и очень скоро между нами установились дружеские отношения. Наш общий интерес к музыке капитан, по-видимому , был очень хорошим скрипачом, помог растопить лед. Разговор с ним был настолько приятным, что через некоторое время я почувствовал - что еще немного, я и забуду о цели своего путешествия. Но если внешне я, может, и выглядел совершенно спокойным, то внутренне я напряженно ждал, когда капитан Бест начнет разговор о деле, ради которого мы, собственно, и встретились. Но, видимо, он не хотел этого делать, пока мы не приедем в Арнем, где к нам должны были присоединиться его коллеги - майор Стивенс и лейтенант Коппенс. Когда мы прибыли туда, они сели в машину, и мы двинулись дальше. Разговор шел в то время, как "Бюик" мчался пот голландской сельской местности.
По-видимому, они безоговорочно признали во мне представителя сильной оппозиционной группы из высших кругов германской армии. Я сообщил им, что возглавляет эту группу немецкий генерал, но но что я не уполномочен анзывать его имя на этой стадии переговоров.Наша цель - насильтственное смещение Гитлера и установление нового режима. Моя задача на этих переговорах - прозондировать отношение британского правительства к новому правительству, контролируемому германской армией и узнать, есть ли у них желание заключить секретное соглашение с нашей группой, итогом которого станет мирный договор сразу же после нашего прихода к власти.
Британские офицеры заверили меня, что правительство Его Величества определенно заинтересовано в нашем предприятии, и что их правительство придает огромное значение предотвращению дальнейшего распространения войны и дотижению мира. Они будут приветствовать устранение Гитлера и его режима. Они преложили нам всю помощь и поддержку, которая в пределах их возможностей. Что же касается политических обязательств и соглашений, то в этот момент они не были уполномочены на такие шаги. Однако, если будет возможным присутствие на нашей следующей встрече руководителя нашей группы или любого другого германского генерала, то они уверены в том, что смогут предложить нам более предметное заявление со стороны правительства Его Величества. Они заверили меня, что в любой момент могут связаться с Форны Оффис и с Дацнинг Стрит.
Было совершенно ясно, что я определенно вошел в доверие к британским офицерам. Мы договорились вернуться к нашему разговору 30 октября в центральном бюро британской разведки в Гааге. Я пообещал, что на этот раз приеду туда первым, чтобы встретить их, и после совместной трапезы, мы расстались в самых дружеских отношениях. Дорога назад и пересечение границы прошли без особых приключений.
Как только я прибыл в Дюссельдорф, я сразу же позвонил в Берлин, чтобы должить о своем возвращении. Мне велели немедленно явиться самому для личного отчета и обсуждения дальнейших шагов.
Я прибыл в Берлин уже вечером и после обсуждения , которое продолжалось до поздней ночи, было решено полностью возложить на меня разработку плана дальнейшего ведения переговоров. Мне была также предоставлена свобода действий в выборе подходящих сотрудников.
В течение нескольких последующих дней я разрабатывал свои планы. Я привык проводить большую часть своего свободного времени в атмосфере мира и спокойствия, которая царила в доме моего лучшего друга - Макса де Криниса, профессора Берлинского университета и заведующегопсихиатрическим отделением знаменитой клинике Шарите. Это был удивительно милый и культурный хозяин дома, и многие годы меня принимали там, как сына. У меня была там своя собственная комната, и я мог приходить и уходить, когда мне удобно.
В тот день, когда я разрабатывал свои планы, в мою комнату вошел де Кринис и настоял на том, чтобыя отправился с ним на прогулку верхом - свежий воздух прояснит мою голову. Мы бодро скакали легким галопом, когда мне в голову внезапно пришла идея. Я рассказал де кринису об операции в Голландиии спросил, не сможет ли он поехать со мной в Гаагу. Де Кринис, который был полковником медицинской службы германской армии, родился в Граце, в Австрии и был значительно старше меня. Элегантный, величественный, выссоко культурный и интеллегентный человек, он идеально подходил для роли, которую я придумал для него, а его легкий австрийскй акцент сделал бы эту роль еще более убедительной. Я решил, что н аследующей нашей встрече с англичанами представлю его, как "правую руку" руководителя нашей оппозиционной группы. Де Кринис с готовностью согласился поехать со мной, и в соответствии с существующим порядком мой план был одобрен центральным ведомством.
29 октября де Кринис, я и агент, сопровождавший меня на первую встречу, выехали из Берлина В Дюссельдорф, где мы провели ночь в последних приготовлениях. Я решил, что оставшуюся часть путешествия мы не будем говрить о нашей миссии, так что это был наш последний инструктаж.
Мы договорились с де Кринисом о системе знаков, с помощью которых я мог бы общаться с ним во время разговора с британцами: если я вынимаю свой монокль левой рукой, это означает, что он должен немедленно замолчать и предоставить мне вести дальнейший разговор; если я вынимаю его правой рукой, это означает, что мне нужна его поддержка. Знаком немедленного прекращения разговора должны стать мои слова о том, что у меня болит голова.
Перед отъездом я внимательно просмотрел багаж де Криниса. На этот раз у нас не было никаких проблем при пересечении границы.
Приехав в Арнем, мы направились к перекрестку, на котором в полдень должны были встретиться с нашими английскими друзьями. Когда мы прибыли на место без двух минут двенадцать, их еще не было. Прошло полчаса без всяких происшествий, пока мы медленно ездили вверх и вниз по улице, полчаса превратились в три четверти часа.Наша нервозность нарастала с каждой минутой, но по-прежнему ничего не происходило. Де Кринис, не привыкший к такого рода ситуациям, конечно же нервничал больше остальных, и я старался успокоить его.
Вдруг мы увидели, что к нашей машине приближаются два голландских полицейских. Один из них спросил по-голландски, что мы здесь делаем. Сопровождавший нас агент ответил, что мы ждем друзей. Полицейский покачал головой, сел в нашу машину и велел ехать к полицейскому участку. Налицо были все признаки того, что мы угодили в ловушку. Главное теперь было сохранять спокойствие и контроль над собой.
В полицейском участке с нами обращались очень вежливо, но несмотря на все наши протесты, они обыскали нас самих и наш багаж. Они делали это очень тщательно, например, каждый предмет из нессесера де Криниса был осмотрен с огромным вниманием. В то время, как этим занимались они, я сам осматривал наш багаж с еще большей придирчивостью, так как внезапно вспомнил, что так был занят в Дюссельдорфе с де Кринисом, что не проверял багаж сопровождающего нас агента. Его несессер лежал раскрытым на столе рядом со мной, и я, к своему ужасу, обнаружил, что в нем лежит пачка аспирина в официальной обертке германской армии, на этикетке которой было напечатано: "Главное медицинское управление СС".
Я пододвинул свой собственный багаж, который к тому моменту уже был осмотрен, вплотную к несессеру и в тот же момент оглянулся, чтобы проверить, не наблюдают ли за мной. Затем я быстро схватил пачку аспирина и одновременно уронил под стол свою щетку для волос. Нагнувшись, чтобы поднять ее, я сунул таблетки в рот. Они действительно были очень горькими, кроме того бумажная упаковка, в которую они были завернуты, застряла у меня в горле, поэтому мне пришлось снова уронить щетку для волос и сделать вид, что я занят ее поисками под столом, в то время, как я старался с трудам все это проглотить. К счастью никто ничего не заметил.
Затем начался допрос: Откуда мы приехали? Куда мы направлялись? Кто те друзья, скоторыми мыдолжны были встретиться? Какого рода дела собирались мы обсуждать? Я ответил, что отказываюся отвечать до тех пор, пока нам не предоставят возможность посоветоваться с адвокатом. Я также вполне убедительно пожаловался на то, как с нами обращаются. Они зашли слишком далеко, этому нет никакого оправдания, Они видят, что наши документы и наш багаж в полном порядке, и у них нет никакого права задерживать нас. Я намеренно стал вести себя грубо и заносчиво, и, по-видимому, это подействовало. В поведении нескольких полицейских появилась заметная неуверенность, но остальные были настроены продолжать допрос. Так мы пререкались около полутора часов, когда внезапно открылась дверь и вошел лейтенант Коппенс. Он показал полицейским какие -то бумаги- я пытался взглянуть на них, но мне это не удалось - и отношение полиции к нам сразу же изменилось.
Когда мы вышли из полицейского участка, то увидели сидевших в "Бюике" капитанаБеста и майора Стивенса. Они объяснили, что все происшедшее - ужасная ошибка. Они ждали нас на другом перекрестке, а потом долго разыскивалм нас. Они снова и снова мзвинялись, говоря, что все это неприятное, досадное недоразумение.
Разумеется, для меня было ясно, что все случившееся было подстроено ими. Они сипользовали арест, обыск и допрос, как прекрасный способ проверить нас, чтобы убедиться, что мы на самом деле те, за кого себя выдаем. Я понял, что нам следует быть готовым и к другим проверкам.
До Гааги мы доехали очень быстро. Добравшись до места, мы вошли в большую комнату в ведомстве майора Стивенса. Здесь и начались наши переговоры. С британской стороны их основным участником был капитан Бест. После тщательного и подробного обсуждения мы пришли в итоге к следующему соглашению:
За политическим свержением Гитлера и его ближайших помощников должно было последовать немедленное заключение мира с Западными державами. Следовало выработать условия возвращения прежнего статуса Австрии, Чехословакии и Польши; отказ от германской экономической политики и возвращение ее к золотому стандарту. Одним из наиболее важных предметов нашего обсуждения была возможность возвращения Германии колоний, которые ей принадлежали до Первой мировой войны. Этот вопрос всегда очень интересовал меня, и возвращался к нему несколько раз. Я подчеркнул, насколько важно для всех, чтобы у Германии был предохранительный клапан для избыточного населения, в противном же случае германское давление на ее восточные и западные границы будет по-прежнему создавать очаг напряженности в Центральной Европе.
Наши партнеры по перговорам признали важность этой проблемы и согласились, что должно быть найдено решение, которое бы удовлетворяло Германию. Они считали, чтот может быть найдена формула, которая бы обеспечила Германии необходиые экономические права и преимущества и которая была бы политически согласована с существующей системой мандатов.
В заключение мы оформили результаты переговоров в виде меморандума. Затем майор стивенс вышел, чтобы по телефону проинформировать Лондон о достигнутых результатах. Примерно через полчаса он вернулся и заявил, что Лондон отреагировал положетельно, но соглашение еще должно быть согласовано с лордом Голифаксом, министром иностранных дел. Это должно было быть сделано немедленно, и мы могли рассчитывть на определеннное решение в течение вечера7 В то время с нашей стороны было необходимо заявление онамерениях, которое бы представляло собой конкретоное и окончательное решение германской оппозиции и включало бы в себя точные временные рамки.
Перговоры продолжались коло тех с половиной часов. К концу их у меня разыгралась неводдельная головная боль, главным образом из-за того, что я выкурил слишком много крепких английских сигарет, к которым не привык. Пока майор Стивенс разговаривал с Лондоном, я пошел освежиться в умывальную комнату, где подставил запястья рук под струю холодной воды. так я стоял, погрузившись в размышления, когда незаметно вошедший капитан Бест внезапно сказал своим мягким голосом:"Скажите, вы всегда носите монокль?"
К счастью, он не мог видеть моего лица, я почувствовал, что краснею. Однако через секунду я взял себя в руки и спокойно ответил:"Вы знете, я собирался задать вам тот же самый вопрос."
Когда все закончилось, мы поехали на виллу одого из голландских коллег Беста, где для нас были приготовлены три комфортабельные комнаты. Мы немного отдохнули, а затем пероделись, так ака были приглашены на обед в доме Беста.
Жена Беста, дочь голландского генерала Ван Рееса, быдо известным художником-портретистом, и беседа за обедом была приятной и оживленной. Познее пришел стивенс, объяснив, что его задержали дела. Он отозвал меня в сторону и сказал, что им получен утвердительный ответ из Лондона; это был огромный успех.
На обед также был приглашен наш агент F479, и я смог поговорить с ним без помех в течение нескольких минут. Он очень нервничал и вряд ли мог работать и дальше в таком напряжении. Я постарался подбодрить его и сказадл, что если он найдетпредлог вернуться в Германию, то я использую свое влияние, чтобы все уладить с его начальством в Берлине.
Обед был великолепен. Я никогда не пробовал таких ищумительных устриц. После обеда Бест произнес короткую и забавную речь, на которую де Кринис ответил со всем своим венским шармом. Общий разговор после обеда оказался весьма интересным, и с его помощью я лучше понял отношение англичан к войне. Они относились к ней отнюдь не легкомысленно и собирались стоять насмерть. Если бы Германия совершила успешное вторжение в Британию, они бы стали вести войну из Канады. Мы также говорили о музыке и живописи, и было уже довольно поздно, когда мы вернулись на виллу.
К несчастью, моя головная боль не прошла, поэтому перед тем, как лечь спать, я попросил своего хозяина дать мне аспирин. Через несколько минут ко мне в комнату вошла очаровательная молодая женщина, которая принесла мне несколько таблеток аспирина и стакан лимонада. Она начала разговаривать со мной и задала кучу вопросов. Я вздохнул с облегчением, когда, наконец, мне удалось выпроводить ее из комнаты, причем сделав это так, чтоб не показаться невежливым. После всех усилий и напряжения прошедшего дня, я был не в состоянии удовлетворить ее любопытство, не подвергая себя опасности.
Утром я столкнулся в ванной с де Кринисом. Он сиял и сказал мне на своем венском диалекте:"Ну-ну, эти парни и в самом деле могут делать дела, не так ли?"
Нам подали сытный голландский завтрак, чтобы мы подкрепились перед обратной дорогой. В девять часов за нами пришла машина, чтобы отвезти нас на краткую заключительную встречу, котрая состоялась в конторе голландской фирмы(на самом деле это была "крыша" британской секретной службы) "Н.В. Хандельс Динст Веер Хет Континент"(Континентальная служба торговли), находившейся на Ниуве Уитлег, N 15. Нам передали енглийский радиопередатчик и специальный код, с помощью которого мы могли установить связь с радилстанцией англий ской секретной службы в Гааге. Наш позывной был O-N-4. Лейтенант Колпенс вручил нам документ, в котором голландским властям предлагалось помощь подателем сего позвонмть в Гаагу по секретному телефонному номеру - по-моему, 556-331 - чтобюы защитить нас от повторения неприятных инцидентов, подобных тому, что имел место наканыне. После того, как мы решили договориться о времени и месте следующей встречи по радио, капитан Бест проводил нас до границы, которую мы вновь пересекли без всяких затруднений.
На этот раз мы не останавливались в Дюссельдорфе, а поехали прямо в Берлин. На следующий день я сделал отчет и предложил попытаться продолжить переговоры, стобы в итоге поехать в Лондон.
В течение следующей недели англичане трижды просили уточнить нас дату следующей встречи. Мы ежедневно связывались с ними по коду O-N-4 с помощью радиопередатчика, который работал прекрасно. Но к 6 ноября все еще не было получено директивы из Берлина, и я начал опасаться, что мы потеряем контакт с англичанами. Поэтому я решил проявить собственную инициативу. Я согласился встретиться с ними 7 ноября, и в конце концов мы договорились о рандеву в кафе неподалеку от границы в два часа дня.
Во время этой встречи я объяснил Бесту и Стивенсу, что мой визит в Берлин затянулся, чем я предполагал, и, к сожалению, германская оппозиция еще не смогла прийти к окончательному решению. После этого я высказал предположение, что может, было бы лучше, если бы я приехал в Лондон вместе с генералом(несуществующим руководителем группы), где бы окончательное решение могло быть принятым на высшем уровне совместно с британским правительством. Британские агенты ничего против этого не имели и и сказали, что они бы могли к завтрашнему дню подготовть специальный самолет в голландском аэропорту Шифал, котрый бы доставил нас в Лондон. В итоге, мы договорились, что на следующий день я попытаюсь привезти руководителя германской оппозиции в то же место и в то же время.
Я вернулся в Дюссельдорф, но директивы из Берлина все еще не было. Тогда я послал в Берлин срочный запрос, в котором предупредал, что в случае непринятия решительных шагов любого рода мое положение окажется несостоятельным. Я получил ответ, что Гитлер еще не принял решения, но склоняется к прекращению переговоров. Он считал, что они и так уже зашли слишком далеко. По-видимому, любое обсуждение его смещения, даже фиктивное, заставляло его чувствовать себя не в своей тарелке.
Итак, я сидел в Дюссельдорфе, чувствую себя расстроенным и беспомощным, но игра настолько захватила меня, что я решил продолжать ее. Я связался по радио с Гаагой и подтвердил свое участие в завтрашней встрече. Должен признаться, что в тот момент у меня не было ни малейшего представления, что я скажу своим английским друзьям. Я понимал, что ставлю себя в весьма рискованное положение. Если олько у них появяться хотя бы малейшие подозрения на мой счет, они легко смогут вновь арестовать меня; все это могло закончиться крайне плачевно. Я был зол на Берлин, хотя и понимал, что у них могут быть весьма веские причины для колебаний: на 14 ноября Гитлер наметил начало наступления на Запад. Возможно, главной причиной отказа от этого плана стала испортившаяся как раз в это время погода, но позднее Гитлер не отрицал, что этому могли способствовать и мои переговоры с британскими агентами.
Я провел бессонную ночь. В моей голове беспорядочно вертелись самые разные планы.
За завтраком я просмотрел утренние газеты. Заголовки гласили, что КорольБельгийцев и Королева Нидерландов выступили с совместным предложением о начале перговоров между воюющими сторонами. Я вздохнул с облегчением - это было решением моей проблемы. На сегодняшней встрече я просто скажу британсим агентам, что германская оппозиция решила подождать и посмотреть, как отреагируетГитлер на голландско-бельгийское предложение. Я доьавлю, что болезнь помешала руководителю оппозиции принять участие в сегодняшней встрече, но что он обязательно будет там завтра, и, вероятно, захочет отправиться в Лондон. Таков был мой план сегодняшних перговоров.
Утром же у меня состоялся разговор с человеком, которого я выбрал на роль генрала, руководителя нашей оппозиционной группы. Он был промышленником, но в то же время имел высокое почетное звание в армии и был руководителем СС - одним словом, он превосходно подходил для этой роли.
Днем я снова персек границу. На этот раз мне пришлось прождать в кафе три четверти часа. Я заметил, что за мной пристально наблюдает несколько человек, внешне выглядящих как безобидные обыватели; стало ясно, что англичане снова что-то заподозрили.
Наконец они прибыли. На это раз встреча была весьма короткой, и я легко объяснил им сложившуюся ситуацию, как ипланировал сделать это утром. После моих объяснений произошедшей задержки их подозрения полностью рассеялись, и когда мы говорили друг другу "до свидания", в наши отношения вернулась теплая сердечность предыдущих встреч.
Вечером в Дюссельдорфе мне позвонил руководитель СС. По распоряжению Берлина, он был поставлен во главе специального подразделения, которому было поручено обеспечить мой перход границы. Он сообщил, что в Берлине были очень обеспокоены моей безопасностью. Он получил приказ перекрыть весь участок границы и блокировать всю голландскую пограничную полицию в этом районе. Если бы голландцы попытались арестовать меня, ситуация бы значительно осложнилась, поскольку ему было приказано ни в коем случае не допускать, чтобы я попал в руки противника, и результатом этого мог бы стать серьезный инцидент.