Ноэл Бен : другие произведения.

Кремлевское письмо

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Ноэл Бен
  Кремлевское письмо
  ПРОЛОГ
  Перечница разбилась
  Полковник Владимир Ильич Коснов молча проследовал по тюремному коридору и вошел в камеру № 108. Двое в зеленой форме отошли от койки, чтобы он смог осмотреть тело. Поляков лежал на спине с широко открытыми глазами. Его левая рука была прижата ко рту.
  — Я с него глаз не спускал, товарищ полковник, все время через «глазок» смотрел, — торопливо объяснял охранник, вытянув руки по швам по стойке «смирно».
  — Я его знаю, — вмешался начальник тюрьмы, — надежный человек. Если говорит, глаз не спускал, так оно и было.
  Полковник будто не слышал. Он отстранил руку умершего ото рта и внимательно осмотрел пальцы на ней. Ноготь на большом пальце был прокушен и обломан, подобно кусочку пластмассы. Коснов нагнулся, принюхался и почувствовал слабый горьковатый запах миндаля.
  — На себе он ничего спрятать не мог, — сказал начальник тюрьмы, — мы обыскали его с головы до ног. Не представляю, как он мог это сделать!
  — Ну, тогда Поляков все еще жив, — Коснов холодно взглянул на него.
  Начальник тюрьмы вздохнул и опасливо посмотрел на тело, как будто слова полковника могли каким-то чудесным образом оживить его. Коснов бросил последний взгляд на Полякова, и ему показалось, что лицо покойного тронула едва заметная улыбка. Он не сдержался и улыбнулся в ответ, по-военному четко повернулся и вышел из камеры. Охранник и начальник тюрьмы последовали за ним. В конце коридора Коснов быстро прошел стальную в дверь и захлопнул ее за собой. Он поднялся на этаж выше, где у двери камеры его ждал адъютант.
  — Как они, Гродин? — спросил полковник.
  — Все хорошо, — ответил лейтенант.
  Коснов посмотрел в «глазок». Молодая жена Полякова спала. В соседней камере на полу, взявшись за руки, сидели с закрытыми глазами мать и сестра Полякова. Коснов еще раз посмотрел на лицо спящей женщины. Очень хороша. Он пожалел, что не женат.
  Выпрямившись, он кивнул в сторону камеры, где дремали две женщины.
  — Этих кончать, — приказал он. Затем, отпустив адъютанта, открыл камеру вдовы Полякова и вошел.
  Пять часов спустя «Дядя Моррис» отправил «Милой Элис» телеграмму следующего содержания:
  ПЕРЕЧНИЦА РАЗБИЛАСЬ
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  1
  Отступник
  Капитан-лейтенант ВМС США Чарльз Роун, сотрудник регионального Отдела систем наведения Управления морской разведки, встал ровно в 6 утра, почистил зубы и за 4 минуты 28 секунд выполнил комплекс упражнений военно-воздушных сил Канады. Он побрился, принял душ и начал одеваться перед огромным зеркалом, Стрелки на штанинах оказались заглажены не совсем ровно, и он сменил брюки на другие, безукоризненно завязал галстук, надел китель, электрощеткой до блеска начистил ботинки, взял портфель и, сунув под мышку номер «Уолл-стрит джорнал», отправился в офицерскую столовую.
  Он съел половину грейпфрута, два яйца-пашот и кусочек ржаного тоста, затем налил третью чашку черного кофе, аккуратно развернул газету, нашел страницу с биржевыми котировками и с глубоким вздохом начал их изучать.
  Роун подсчитывал убытки, когда дверь вдруг открылась. Не отрывая глаз от газеты, он по скрипучему голосу узнал капитана Фелсона.
  — Роун! Самолет ждет. Где, черт побери, твои вещи?
  — Какой самолет? Какие вещи?
  — Морской самолет. Гражданская одежда. Твой чемодан. Где все это?
  — Дома. Где же еще?
  — Тогда не рассиживайся. Быстро за ними.
  — А что случилось?
  — Спросишь у адмирала.
  
  Из-за невзрачного дубового письменного стола адмирал следил за приближающимся к нему Роуном. Адмирал не стал утруждать себя ответом на приветствие, а подчеркнуто официально обратился к Роуну:
  — Капитан-лейтенант Чарльз Роун, настоящим сообщаю вам, что с 14.00 сегодняшнего числа, 10 октября, вы больше не находитесь под юрисдикцией Министерства ВМС.
  — Простите, сэр? — произнес Роун, не веря своим ушам.
  — Далее сообщаю вам, что с 14.00 ваша служба в качестве офицера ВМС США прекращается и в соответствии с этим вы лишаетесь всех прав и льгот, положенных вам в прошлом и будущем как офицеру ВМС или вооруженных сил США. Только, по-моему, вам на это наплевать.
  — Но, сэр… — начал было Роун.
  — И больше не обращайтесь ко мне «Сэр».
  — Но я предпочитаю именно так к вам обращаться.
  — А я — нет!
  — По какому праву меня уволили? — резко спросил Роун.
  — Приказ окончательный и подлежит исполнению.
  — Согласно Единому военному кодексу я имею право знать точно, при каких обстоятельствах был отдан этот приказ. Насколько мне известно, офицера нельзя уволить без его согласия или не известив его о причинах.
  — Я уверен, ваши друзья в Вашингтоне вам все объяснят.
  — Какие друзья?
  — Роун, — продолжал адмирал, пропуская вопрос мимо ушей, — полагаю, ваш поступок можно назвать предприимчивым. Я также полагаю, что сейчас в почете люди, которые умеют добиваться своего любой ценой и любыми средствами. Я, однако, старомоден и называю это просто нарушением субординации. Нет, пожалуй, есть выражение поточнее. Ваши бывшие сослуживцы часто им пользуются — нарушение долга.
  — Я долга не нарушал и никого не обманывал!
  — А я не знаю, как тогда назвать это, — рявкнул в ответ адмирал, — вы же подвели и Военно-морское ведомство и свою разведку! Сколько армейских и морских офицеров сейчас проклинают тот день, когда создали контрразведку и морскую разведку. Они считают, что сотрудники этих служб больше работают на свои ведомства, чем на армию и флот. А вы, мистер Роун, зашли еще дальше, вы доказали, что и со своими можно не церемониться. Почему вы не в штатском?
  — Не было приказа.
  — Только офицеры ВМС США имеют право носить эту форму. По одной легенде несколько человек даже отдали за нее свою жизнь. Когда переоденетесь, мой водитель отвезет вас в аэропорт, как полагается в таких случаях. Вы свободны, мистер Роун.
  
  Тощий молодой человек в костюме от «Братьев Брукс» пристроился позади Роуна в очереди за багажом в вашингтонском аэропорту.
  — Мистер Роун, — почти шепотом произнес он, — пожалуйста, идите за мной.
  — Я еще не получил свой багаж, — ответил Роун.
  — Он уже в машине.
  Молодой человек быстро провел Роуна к лимузину, в котором сидели еще двое мужчин, похожих на спутника Роуна.
  — Вы опоздали, — заметил один из них, когда машина тронулась.
  — Самолет задержался, — объяснил Роун.
  — Мы можем опоздать на поезд.
  — Без нас не отойдет, — уверенно бросил водитель.
  Машина резко развернулась и понеслась по Чесапикскому мосту.
  — Куда мы едем? — спросил Роун.
  — На вокзал.
  — Вы не знаете, почему меня уволили без моего согласия?
  — Поинтересуйтесь в поезде.
  Молодые люди и Роун быстро шли по вагону.
  — Сюда, — кивнул один из них на приоткрытую дверь купе.
  Сами они с сумкой Роуна прошли в следующий вагон.
  
  Невысокий загорелый мужчина в темно-зеленых летних брюках и спортивной рубашке с открытым воротом стоял посреди купе.
  — Вы опаздываете, мистер Роун, — заметил он.
  — Самолет задержался.
  — Надо было лететь более ранним рейсом.
  — Меня на этот посадили.
  — Значит, виноват адмирал. — Мужчина подошел к окну и сел. — За это ему придется ответить. В таких делах всегда кому-то приходится отвечать.
  Роун продолжал стоять.
  — На каком основании меня лишили звания? — резко спросил он.
  — Если хотите, вам его вернут.
  Роун молчал.
  — Выбор за вами, — продолжал мужчина, — однако я ознакомился с вашим личным делом и понял, что мои клиенты могли бы предложить вам кое-что весьма интересное.
  — Например?
  — Деньги.
  — За что?
  — За риск, вы же о нем мечтаете, судя по вашему личному делу! — усмехнулся мужчина.
  — Не вижу ничего смешного, — нахмурился Роун.
  — А как вы смотрите на сто двадцать пять тысяч долларов? Чистыми, заметьте. Как задаток, разумеется. Если вы подойдете, будет больше.
  — Подойду?
  — Мои заказчики должны быть уверены, что вы справитесь. Задаток вы получите в любом случае, даже если вы их не устроите.
  — А если устрою?
  — Еще столько же, не меньше… если останетесь живы. При определенных условиях можно получить в два-три раза больше.
  — Что я должен делать?
  — Во-первых, согласиться с увольнением, — спокойно произнес мужчина.
  — А потом?
  — Потом я расскажу, что для вас приготовили.
  — То есть сначала я должен согласиться с увольнением?
  — Ну, ну, капитан! Мы еще собирались вас и гражданства лишить…
  — Не пойдет.
  — Как скажете, — невозмутимо ответил мужчина, — через десять минут остановка. Вы можете сойти, звание вам вернут. Про карантин вам, разумеется, сказали?
  — Какой карантин?
  — Вас продержат не менее шести месяцев.
  — За что? — возмутился Роун.
  — За нашу встречу, за что же еще? Подстраховка в наших делах обычно несколько затягивается.
  Роун со злостью посмотрел на мужчину.
  — Возможно вы поступаете мудро. Подобная работа всегда связана с риском. На флоте, конечно, спокойнее.
  Роун по-прежнему стоял у двери. Он почувствовал, что краснеет.
  — Хорошо, — услышал он свой голос, — когда начинать?
  — Прочтите вот это.
  Мужчина подвинул к нему тонкую папку из плотной бумаги, зевнул и снял очки.
  — Прочесть стоя или можно сесть? — поинтересовался Роун.
  — Можете хоть на голову встать, если поможет, просто прочтите, — равнодушно произнес мужчина и отвернулся к окну.
  Роун сел и взглянул на папку. На обложке он увидел слово «Разбойник».
  — Я уже читал это, — произнес он.
  — Что читали? — спросил мужчина, не поворачивая головы.
  — «Разбойника», — отозвался Роун.
  
  «Лентой вьется дорога в сиянии лунном
  средь пурпурного вереска,
  Мчится, скачет разбойник — скачет
  на резвом коне,
  Мчится разбойник — вот и пристанище».
  
  Мужчина медленно повернулся к Роуну. У него было загорелое лицо с крупными чертами и орлиным носом, коротко подстриженные волосы и холодные зеленые глаза. Он изучающе посмотрел на Роуна и снова отвернулся к окну.
  Роун открыл папку и увидел два отпечатанных сообщения, наклеенных на лист бумаги. Похоже, телеграммы, но полной уверенности не было. Со всех сторон аккуратно обрезаны, никаких штампов или пометок, по которым можно было бы определить, откуда и куда они посылались. Ко всему, адрес в верхнем левом углу закрыт наклейкой, на которой указывались предмет сообщения, отправитель, адресат и входящий номер вещественного доказательства. Он начал читать:
  ВЕЩ.ДОК.: 1
  ДАТА: 18 СЕНТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: ПЕРЕЧНИЦЫ
  КОМУ: МИЛОЙ ЭЛИС
  ОТ КОГО: ОТ ДЯДИ МОРРИСА
  ПЕРЕЧНИЦА РАЗБИЛАСЬ. БУФЕТ ПУСТ. ЧТО ЕСТЬ НА ПОЛКАХ В «А&Р»?
  
  ВЕЩ.ДОК.: 2
  ДАТА: 18 СЕНТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: ПЕРЕЧНИЦЫ
  КОМУ: ДЯДЕ МОРРИСУ
  ОТ КОГО: ОТ МИЛОЙ ЭЛИС
  В НАЛИЧИИ ТОЛЬКО СТАНДАРТНЫЕ ОБРАЗЦЫ. ЧТО НОВОГО НА ОБЩЕМ РЫНКЕ?
  Роун обратил внимание, что нигде не было пометок «Совершенно секретно» или «Секретно». Не меняя положения, он посмотрел на лицевую сторону папки — там отметки о секретности тоже не было. И все же нутром он чувствовал, что материал крайне секретный. Роун перевернул страницу. На последнем листе было наклеено только одно сообщение:
  ВЕЩ.ДОК.: 3
  ДАТА: 19 СЕНТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: ПЕРЕЧНИЦЫ
  КОМУ: МИЛОЙ ЭЛИС
  ОТ КОГО: ОТ ДЯДИ МОРРИСА
  КАЧЕСТВО НА ОБЩЕМ РЫНКЕ НЕПРИЕМЛЕМО. ЖАРКОЕ ОСТЫВАЕТ. ПОПАДАЛИСЬ ЛИ ВАМ ХОРОШИЕ СТИХИ В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ? ЕСЛИ ДА, ПРИШЛИТЕ НЕСКОЛЬКО КНИГ.
  Роун закрыл папку.
  — Что-нибудь поняли? — спросил мужчина, по-прежнему глядя в окно.
  — Это сообщения старого образца. Таким шифром пользовались лет двадцать-тридцать назад.
  — Не важно, вы их поняли?
  — По-моему, да.
  — Расскажите.
  Роун открыл папку и начал с первого сообщения.
  — «Милая Элис», скорее всего, американка, поскольку «А&Р» относится к ней. «Дядя Моррис», скорее всего, англичанин. Он не входит в «общий рынок», а все сообщения на английском. Я пока не уверен, идет ли речь об отдельных агентах или целых разведывательных службах. «Перечница», конечно, агент или был им. Думаю, очень хороший. Перец — приправа, его используют по всему миру. Перечницу можно встретить где угодно. В любом городе, в любой стране она будет выглядеть естественно, не вызовет подозрений. Этот агент именно такой. Он везде чувствует себя как дома и не вызывает подозрений. Заменить такого агента было бы чертовски трудно. А проблема как раз в том, что его необходимо заменить. «Перечница разбилась» означает, что его ранили, схватили или убили. Думаю, убили. «Дядя Моррис», наш друг из Англии, ищет замену у себя в стране, но «буфет пуст». Поэтому он выясняет, что есть на полках у «Милой Элис», попросту говоря, есть ли в Америке агент соответствующей подготовки для замены. Но ничего подходящего нет, только «стандартные образцы». «Милая Элис» интересуется, что нового «на общем рынке», предлагая поискать в Европе. В последнем послании «Дядя Моррис» сообщает, что в Европе он ничего не нашел. Он предупреждает «Милую Элис», что «жаркое остывает». Если никого не найдут, какая-то очень важная операция окажется под угрозой в Англии или Америке.
  — Это все? — спросил мужчина, по-прежнему глядя в окно.
  — Все, в чем я уверен. «Дядя Моррис» спрашивает «Милую Элис» о стихах. Это однозначно новый код, но я пока не понял какой.
  — Может быть, вот это поможет? — Мужчина протянул Роуну еще несколько страниц.
  Роун начал читать:
  ВЕЩ.ДОК.: 4
  ДАТА: 19 СЕНТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: СТИХИ
  КОМУ: ДЯДЕ МОРРИСУ
  ОТ КОГО: ОТ МИЛОЙ ЭЛИС
  В БИБЛИОТЕКЕ ОСТАЛОСЬ МАЛО КНИГ. МОГУ ПРИСЛАТЬ СЛЕДУЮЩИЕ: АННАБЕЛ ЛИ, ДЖ. АЛЬФРЕД ПРУФРОК, «КРЕМАЦИЮ СЭМА МАКГИ», «ПЕСНЬ О ГАЙАВАТЕ».
  Роун заметил, что «предмет» изменился. Он прочел следующее сообщение:
  ВЕЩ.ДОК.: 5
  ДАТА: 20 СЕНТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: СТИХИ
  КОМУ: МИЛОЙ ЭЛИС
  ОТ КОГО: ОТ ДЯДИ МОРРИСА
  ИНТЕРЕСУЮСЬ СЭМОМ МАКГИ. ЕСТЬ ЛИ ТРЕТЬЕ ИЗДАНИЕ?
  На последней странице было только одно сообщение:
  ВЕЩ.ДОК.: 6
  ДАТА: 20 СЕНТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: СТИХИ
  КОМУ: ДЯДЕ МОРРИСУ
  ОТ КОГО: ОТ МИЛОЙ ЭЛИС
  СЭМ ЕСТЬ В ПЯТИ ИЗДАНИЯХ, ОДНАКО ТРЕТЬЕГО НЕТ.
  Роун задумался на мгновение. Затем вернулся к первым двум страницам.
  Мужчина неподвижно сидел с закрытыми глазами, но, услышав голос Роуна, пошевелился.
  — Ну что ж, послушаем.
  — Во-первых, я немного ошибся, — начал Роун. — Я полагал, что «А&Р» означали все американские разведслужбы. Теперь ясно, что только одну. Какую — не знаю. «Библиотека» — еще одна разведслужба. «Дядя Моррис» выяснял, что есть на полках в «А&Р», то есть какими агентами они располагают. Далее он интересовался, какие стихи есть в библиотеке. Но я не уверен, что означают «стихи» и конкретные названия…
  — Подумайте.
  Роун задумался.
  — В библиотеке бывают романы, пьесы, научная литература, поэзия. Можно предположить, что «стихи» — это агенты, специализирующиеся на чем-то. Они, возможно, работают несколько старомодно, названия привычные, хорошо знакомые. Возможно, эти агенты работают со времен «Бюро стратегических служб», но я не уверен.
  — Что могли бы означать имена?
  — Не знаю, — начал Роун, — Аннабел Ли живет рядом с морем или океаном, где-то на побережье. Может быть, она занимается морской разведкой, а может быть, работает на островах.
  — Или готовит вторжения?
  — Пожалуй, — согласился Роун. — Дж. Альфред Пруфрок? Опять не уверен. Возможно, это имеет отношение к проституции.
  — Или к автору?
  Роун задумался.
  — Американец, живущий в Англии? Несомненно. Американский агент, выдающий себя за англичанина!
  — А Сэм Макги?
  Роун начал читать по памяти:
  
  «Наш Сэм Макги был родом из Теннесси,
  где хлопок цветет и зреет.
  Почему он покинул свой южный дом
  и отправился к полюсу, Бог один знает».
  
  — Полюс — Северный полюс, север. И Сэм Макги, и автор провели некоторое время на Юконе или где-то далеко на севере. Этот человек работает или работал на дальнем севере по своей специализации. Но языка он не знал — «третье издание». Каждое издание означает определенный язык. В данном случае — язык далекой страны с границей на севере, возможно России. А может быть, Китая или Маньчжурии?
  Роун вдруг вспомнил, что владеет и китайским и русским.
  Впервые за все время, что Роун читал, мужчина повернулся к нему.
  — Пойдемте поедим чего-нибудь, — сказал он, поднимаясь.
  2
  Беззубый Тони и Ощипанный Фред
  Двух свободных мест за одним столиком в вагоне-ресторане не оказалось. Мужчина сел в дальнем конце салона. Роуна посадили с пожилой парой и их внуком.
  Роун уже почти забыл об увольнении и о разговоре с адмиралом. Три молодых человека, которые, наверное, были еще в поезде, тоже не имели теперь никакого значения. Мысли его все время возвращались к событиям в купе. Все, что с ним случилось сегодня, было пародией на работу разведслужб. Последними штрихами были этот малоразговорчивый незнакомец, сидящий в конце вагона, и шифровки, даже без грифа «секретно».
  Когда они выходили из купе, спутник Роуна оставил папку на сиденье, а дверь незапертой. Роун заметил, что любой мог войти и взять папку.
  — Пусть берут, — услышал он в ответ.
  Роун вызвался остаться и покараулить, но его спутник настойчиво повторил, что не хочет есть один, и они отправились в вагон-ресторан. Из этого Роун заключил, что те трое, скорее всего, были поблизости и следили за купе. Когда поезд прибыл на Шарлоттский вокзал, пожилая пара с внуком удалилась. Официант поставил перед Роуном чашечку с серебряным кофейником и быстро отошел. Роун даже не успел заказать сливки. Мысли его крутились вокруг прочитанных шифровок. Его мучило чувство, что он упустил нечто важное. Роун посмотрел на толпу, медленно движущуюся по залитому светом перрону, и увидел своих спутников из лимузина. Он узнал свой сумку. Они протолкались сквозь людское море и скрылись в здании вокзала.
  — Что-нибудь не так? — Его сопровождающий сидел с сигарой напротив и наливал себе кофе.
  — Моя сумка только что сошла с поезда.
  — Могу дать вам кое-что из своих вещей.
  — А купе никто не охраняет.
  — Кофе хотите? А что, сливок нет?
  Роун не ответил. Он протянул чашку, и мужчина налил ему тепловатого кофе.
  — Вы отлично справились с шифровками. Лучше, чем я думал.
  — Я много этим занимался.
  — Знаю.
  — Что-то в этих сообщениях не сходится.
  — Вы почти все разгадали.
  — Почти. Но не все. Не могу до конца понять, кто стоит за «Дядей Моррисом» и «Милой Элис».
  — Вернемся в купе.
  Мужчина оставил на столике деньги и поднялся.
  Когда они вернулись, постели были заправлены, а вещи из сумки Роуна аккуратно разложены на одеяле. Взамен сумки лежал небольшой чемоданчик. И еще появился черный металлический ящик, которого раньше не было.
  — По-моему, я понял, что не так! — воскликнул Роун.
  — Ну что же, послушаем.
  — Сначала я думал, что «Милая Элис» и «Дядя Моррис» — часть какой-то крупной организации. Это могли быть кодовые названия спецслужб или клички отдельных агентов. Я остановился на первом, главным образом потому, что эти имена в шифровках стоят особняком. Я хочу сказать, имена типа «Перечница», «Аннабел Ли» и «Сэм Макги» сразу дают какое-то представление о человеке, его специализации. А «Милая Элис» и «Дядя Моррис» — нет. Именно поэтому я решил, что за ними стоят ведомства или агентурные сети. «Элис» и «Морриса» скорее можно сравнить с узлом связи, чем с отдельными абонентами. Я был почти уверен, что за этими именами стоят не конкретные люди, а разведслужбы. Однако несколько деталей убедили меня, что это не так. Прежде всего, я ведь читал оригиналы.
  — Ну, это могут быть и копии.
  — Нет, это оригиналы. Я уверен. На копиях обязательно были бы отметки о секретности. А на этих — нет. Однако ясно, речь идет об очень секретном деле. Я сужу об этом не только по тексту шифровок. Даже то, как я сюда попал, говорит, что дело серьезное и срочное. Отметки «Секретно» и «Совершенно секретно» используются во всех крупных операциях, уж я-то знаю. Обычно в них занято очень много сотрудников, и важно, чтобы каждый знал не больше положенного. А в этом деле, секретность, кажется, никого не волнует. Я уверен, просто известно, кто прочтет материалы. В особо крупных операциях обычно обходятся без бюрократических проволочек. Из этого я делаю вывод, что работают люди, весьма независимые от чиновников.
  — Отличный вывод. Но я думаю, отсутствие грифа «Секретно» для этого маловато.
  — Это еще не все, — продолжал Роун, — прежде всего, в нашем деле не принято пользоваться телеграфной связью. Все разведслужбы имеют свои специальные каналы связи и внутри страны, и за ее пределами. Если в этом деле задействованы серьезные разведслужбы, зачем им рисковать и пользоваться открытой связью? Не думаю, чтобы они пошли на такое. Это больше похоже на переписку двух людей, чем двух ведомств. Речь идет об исключительно деликатном деле. Иногда мне кажется, что эти люди не хотят, чтобы разведслужбы знали о нем вообще. И еще одно убеждает меня, что дело это неординарное. Телеграммы переданы открытым текстом. Смысл не очень ясен. Но это и не шифр. В любом большом деле переписка была бы зашифрована и засекречена. Открытая связь наводит на мысль, что агенту просто некогда было составлять шифровку или он не умеет этого делать.
  — А вам не приходило в голову, что дело не такое уж важное?
  — Я думал об этом, — признался Роун, — но отбросил эту мысль по нескольким причинам.
  Прежде всего — мое увольнение. Думаю, решение о нем принималось не в Министерстве ВМС и даже не в Министерстве обороны, а выше. На таком уровне вряд ли будут заниматься обычными операциями. Зачем я им понадобился, не знаю, но то, как я сюда попал, говорит о многом. Еще одно указывает на важность операции. Кто бы ни были «Милая Элис» и «Дядя Моррис», им и в голову не пришло поискать нужного агента в других организациях. Они искали только в «А&Р» и в «библиотеке». Если бы там оказался нужный человек, они бы его получили сразу же.
  И последнее. Я сужу о важности операции по числам. Между 18 и 20 сентября было послано шесть сообщений. Чтобы их подготовить, пришлось просмотреть массу материала, потратить очень много времени. На такую работу уходит дней десять, самое малое неделя. А в нашем случае все сделано за три дня. Как только «Милая Элис» и «Дядя Моррис» появляются на сцене, все приходит в движение, происходят важные события.
  — Так вы считаете, они — отдельные агенты?
  — Не совсем уверен, — ответил Роун, — они либо часть очень маленькой организации, либо агенты, связанные с весьма мощными структурами.
  — Тогда продолжим? — предложил мужчина, протягивая еще одну папку.
  Роун открыл ее.
  ВЕЩ.ДОК.: 7
  ДАТА: 21 СЕНТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: СТИХИ
  КОМУ: МИЛОЙ ЭЛИС
  ОТ КОГО: ОТ ДЯДИ МОРРИСА
  ЖАРКОЕ ОСТЫЛО. ВЫ МОЖЕТЕ ПРИСЛАТЬ «РАЗБОЙНИКА»?
  Роун понял: положение ухудшилось. Он перевернул страницу.
  ВЕЩ.ДОК.: 8
  ДАТА: 22 СЕНТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: СТИХИ
  КОМУ: ДЯДЕ МОРРИСУ
  ОТ КОГО: ОТ МИЛОЙ ЭЛИС
  КНИГА ЗАПРЕЩЕНА В БОСТОНЕ. СОМНЕВАЮСЬ, ЧТО ЦЕНЗОРЫ ПРОПУСТЯТ ЕЕ.
  Итак, «Разбойник» исключается. Интересно, кто «цензоры»? Ясно, что власти у них больше, чем у «Милой Элис» и «Дяди Морриса». Роун продолжил чтение:
  ВЕЩ.ДОК.: 9
  ДАТА: 22 СЕНТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: РАЗБОЙНИК
  КОМУ: МИЛОЙ ЭЛИС
  ОТ КОГО: ОТ ДЯДИ МОРРИСА
  КНИГА НЕОБХОДИМА.
  Роун обратил внимание, что предмет изменился. Он чувствовал, «Дядя Моррис» решился на что-то.
  ВЕЩ.ДОК.: 10
  ДАТА: 23 СЕНТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: РАЗБОЙНИК
  КОМУ: ДЯДЕ МОРРИСУ
  ОТ КОГО: ОТ МИЛОЙ ЭЛИС
  ЦЕНЗОРЫ УТВЕРЖДАЮТ, ЧТО «РАЗБОЙНИК» СГОРЕЛ. «А&Р» ЗА.
  Роун задумался. «Цензоры» утверждают, «Разбойник» сгорел. Это могло означать, что он мертв, с ним нет связи или ему закрыт въезд в страну. Смысл последней фразы был неясен.
  ВЕЩ.ДОК.: 11
  ДАТА: 23 СЕНТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: РАЗБОЙНИК
  КОМУ: МИЛОЙ ЭЛИС
  ОТ КОГО: ОТ ДЯДИ МОРРИСА
  ПО ПОСЛЕДНИМ ДАННЫМ, «РАЗБОЙНИК» ВСЕ ЕЩЕ В ПЕЧАТИ. ВЫШЛИТЕ ОДИН ЭКЗЕМПЛЯР НЕМЕДЛЕННО.
  Из сообщения Роун заключил, хотя «цензоры» и утверждали, что «Разбойник» мертв, «Дядя Моррис» мог доказать обратное. Более того, он настойчиво требовал прислать именно «Разбойника». Роун не понимал, каким образом «Дядя Моррис» знал, что «Разбойник» жив, а «Милая Элис» — нет.
  ВЕЩ.ДОК.: 12
  ДАТА: 24 СЕНТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: РАЗБОЙНИК
  КОМУ: ДЯДЕ МОРРИСУ
  ОТ КОГО: ОТ МИЛОЙ ЭЛИС
  ЦЕНЗОРЫ УТВЕРЖДАЮТ, ЧТО ВАС ДЕЗИНФОРМИРОВАЛИ. ОНИ ТАКЖЕ ЗАЯВЛЯЮТ, ЧТО ЭТОЙ КНИГИ НЕТ НА ПОЛКАХ НИ ОДНОЙ ИЗ ТРЕХ БИБЛИОТЕК.
  «Цензоры» не отступали от своей версии. Они настаивали, что «Разбойник» мертв. Они даже проговорились, что «три библиотеки» не хотели бы иметь с ним дела, будь он жив. «Три, — подумал Роун, — три главных управления? ЦРУ, ЦРЦ и ФБР? Возможное объяснение. Но кто же все-таки „цензоры“?»
  ВЕЩ.ДОК.: 13
  ДАТА: 24 СЕНТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: РАЗБОЙНИК
  КОМУ: МИЛОЙ ЭЛИС
  ОТ КОГО: ОТ ДЯДИ МОРРИСА
  МОЖЕТЕ ЛИ ВЫ ПРИВЕСТИ ОЩИПАННОГО ФРЕДА НА ЧАЙ?
  Роун ничего не понимал. Он посмотрел на своего спутника. Тот спал. Роун продолжил чтение:
  ВЕЩ.ДОК.: 14
  ДАТА: 25 СЕНТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ.: РАЗБОЙНИК
  КОМУ: ДЯДЕ МОРРИСУ
  ОТ КОГО: ОТ МИЛОЙ ЭЛИС
  ДЛЯ МЕНЯ ГЛАЗ НЕТ. ЦЕНЗОРЫ ЕГО ОБРАБАТЫВАЮТ. ЕСТЬ ЛИ У БЕЗЗУБОГО ТОНИ ГИТАРА?
  Роун перечитал это сообщение, а затем и предыдущее. «Ощипанный Фред» был, похоже, последней надеждой. Но или он не хотел прислушаться к «Милой Элис», или она не могла связаться с ним. Мешали «цензоры». Они вовсю обрабатывали «Фреда». «Милая Элис» считала, что только «Беззубый Тони» мог убедить его. Но Роун плохо представлял, кто такой «Беззубый Тони», и еще меньше — «Ощипанный Фред».
  ВЕЩ.ДОК.: 15
  ДАТА: 25 СЕНТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: РАЗБОЙНИК
  КОМУ: МИЛОЙ ЭЛИС
  ОТ КОГО: ОТ ДЯДИ МОРРИСА
  БЕЗЗУБЫЙ ТОНИ — В ГОЛОСЕ. СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ БУДЕТ ПЕТЬ СЕРЕНАДЫ.
  Итак, кем бы ни был «Беззубый Тони», он готов действовать. Роун перевернул страницу. Далее шло только одно сообщение, но уже не телеграмма.
  Совершенно секретно
  Белый дом
  Дата: 26 сентября
  Уважаемый ХХХХХХХХХХХХХ
  ХХХХХХХХХХХХ стало известно, что у Вас и части Ваших коллег возникли разногласия с нашими британскими друзьями. Я уверен, что Вы действуете исключительно из соображений национальной безопасности, независимо от Ваших убеждений. Как и всегда ваше решение будет для ХХХХХХХ и меня окончательным. Уверен, что принимая окончательное решение, Вы с коллегами будете помнить, что мы всегда придерживались принципа тесного сотрудничества с нашими британскими друзьями в делах подобного рода. ХХХХХХХ ни в коем случае не желал бы, чтобы Вы поставили под угрозу нашу внутреннюю безопасность — если все дело в этом. Надеюсь, Вы придете к какому-либо решению в ближайшем будущем.
  Ваш почитатель ХХХХХХХХХ
  Совершенно секретно
  Чувство патриотизма мешало Роуну до конца поверить, кто стоял за псевдонимом «Ощипанный Фред». Если и не «сам», то уж, во всяком случае, кто-то из ближайшего окружения. Роун обратил внимание на гриф «Совершенно секретно». Значит, по меньшей мере один сотрудник видел документ. Если догадка Роуна верна, «цензоры» сидят в одной из центральных разведслужб или даже выше. Но совершенно ясно, они не имеют отношения к операциям «Милой Элис» и «Дяди Морриса». Больше всего Роуна смущало, что, судя по грифу, письмо адресовано сотруднику одной из разведслужб. Он не мог связать этот секретный материал с «Милой Элис» и «Дядей Моррисом». Центральные управления могли выдать или одолжить агента, но выдать секретную информацию, особенно из Белого дома, — исключено. Роун уже догадался, что будет в следующей телеграмме.
  ВЕЩ.ДОК.: 16
  ДАТА: 27 СЕНТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: РАЗБОЙНИК
  КОМУ: ДЯДЕ МОРРИСУ
  ОТ КОГО: ОТ МИЛОЙ ЭЛИС
  РАЗБОЙНИК НЕОЖИДАННО ОПЯТЬ В ПЕЧАТИ. БИБЛИОТЕКАРЬ ГОВОРИТ, ЧТО НА ПОЛКАХ КНИГИ НЕТ, НО МОЖНО НАЙТИ. ЦЕНЗОРЫ ПРИНОСЯТ ИЗВИНЕНИЯ ЗА НЕБОЛЬШОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ ОЧЕНЬ СТРАННО.
  «Да, — подумал Роун, — в чувстве юмора „Милой Элис“ не откажешь. Выходит, „Дядя Моррис“ прав, полагая, что „Разбойник“ жив. Но в „библиотеке“, то есть разведуправлении, его уже не было. „Разбойника“ предстояло найти и убедить, что ему по силам заменить „Перечницу“».
  ВЕЩ.ДОК.: 17
  ДАТА: 28 СЕНТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: РАЗБОЙНИК
  КОМУ: ДЯДЕ МОРРИСУ
  ОТ КОГО: ОТ МИЛОЙ ЭЛИС
  АДВОКАТ, ПРЕДСТАВЛЯЮЩИЙ КНИГУ, ХЛОПНУЛ ДВЕРЬЮ ПЕРЕД БИБЛИОТЕКАРЕМ. ГОВОРИТ, ЧТО ТЕПЕРЬ КНИГА НИКОГДА НЕ ВЕРНЕТСЯ НА ПОЛКУ.
  Роун улыбнулся.
  ВЕЩ.ДОК.: 18
  ДАТА: 29 СЕНТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: РАЗБОЙНИК
  КОМУ: МИЛОЙ ЭЛИС
  ОТ КОГО: ОТ ДЯДИ МОРРИСА
  ПРЕДЛАГАЮ ВАМ ВСТРЕТИТЬСЯ С АДВОКАТОМ ЛИЧНО.
  
  ВЕЩ.ДОК.: 19
  ДАТА: 29 СЕНТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: РАЗБОЙНИК
  КОМУ: ДЯДЕ МОРРИСУ
  ОТ КОГО: ОТ МИЛОЙ ЭЛИС
  ВЛАДЕЛЕЦ ИНТЕРЕСУЕТСЯ ВОЗМОЖНОСТЬЮ ПРОДАТЬ КНИГУ В ЧАСТНУЮ КОЛЛЕКЦИЮ. СТАВИТ МНОГО УСЛОВИЙ — НО ПРЕЖДЕ ВСЕГО ХОЧЕТ ДОГОВОРИТЬСЯ О ЦЕНЕ. НАЗОВЕТ ЦЕНУ 1-ГО ЧИСЛА.
  Роун понял: «Разбойник» набивает себе цену. Независимо от прошлого, сейчас он торговался. Роуна интересовало, какие еще условия выдвигает «Разбойник».
  ВЕЩ.ДОК.: 20
  ДАТА: 1 ОКТЯБРЯ.
  ПРЕДМЕТ: РАЗБОЙНИК
  КОМУ: ДЯДЕ МОРРИСУ
  ОТ КОГО: ОТ МИЛОЙ ЭЛИС
  ЦЕНА НЕСЛЫХАННАЯ. БИБЛИОТЕКАРЬ НЕ ХОЧЕТ БОЛЬШЕ ГОВОРИТЬ ОБ ЭТОМ. СКОЛЬКО ЧЕЛОВЕК ПРИДЕТ НА ЧАЙ?
  Роуну стало ясно, что «библиотекарь» оплачивает счета «Милой Элис» или по крайней мере платит ее агентам. За «библиотекарем» явно стояла всего одна организация. Поэтому любая другая контора, поставляющая агентов для «Милой Элис», выбирала их сама. Роун понимал, вопрос «Сколько человек придет на чай?» означал цену, но пока не представлял, о какой сумме идет речь.
  ВЕЩ.ДОК.: 21 ДАТА: 1 ОКТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: РАЗБОЙНИК
  КОМУ: МИЛОЙ ЭЛИС
  ОТ КОГО: ОТ ДЯДИ МОРРИСА
  ЖАРКОЕ СОВСЕМ ОСТЫЛО. МОЙ ГОСТЬ ПРЕДПОЧИТАЕТ МАЛЕНЬКУЮ ЧАШЕЧКУ КОФЕ.
  Роун понял: «Дядя Моррис» предлагает финансовую помощь. «Чашечку кофе» он мог себе позволить, но в предыдущем сообщении речь шла о «чае». Сейчас «Дядя Моррис» предлагал не «чай», а «кофе». Значит, «чай» — одна сумма, тысячи или десятки тысяч, возможно и больше, а «кофе» — другая. Допустим «чай» — сто тысяч долларов, а «кофе» — десять тысяч, тогда «маленькая чашечка кофе» составит тысяч пять. Нет, «Дядя Моррис» не стал бы предлагать пять тысяч агенту, который стоит в десятки раз больше. Исключено. Роун решил, что «чай» и «кофе» означают одинаковую цену.
  ВЕЩ.ДОК.: 22
  ДАТА: 1 ОКТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: РАЗБОЙНИК
  КОМУ: ДЯДЕ МОРРИСУ
  ОТ КОГО: ОТ МИЛОЙ ЭЛИС
  ЦЕНЗОРЫ ПОДДЕРЖИВАЮТ БИБЛИОТЕКАРЯ. ВЫ КУПИЛИ БЕЗЗУБОМУ ТОНИ БАНДЖО?
  Роун понял: инструмент, на котором играет «Беззубый Тони», означает его собеседника. В предыдущем сообщении «Милая Элис» интересовалась, есть ли у «Беззубого Тони гитара». Теперь ее волнует, купили ли ему «банджо». И здесь и там речь идет о струнном инструменте и задается вопрос. Следовательно, либо струнный инструмент, либо собственно вопрос и были сигналом для контакта «Беззубого Тони» с «Ощипанным Фредом». Еще не перевернув страницы, Роун уже знал продолжение.
  Совершенно секретно
  Белый дом
  Дата: 2 октября
  Уважаемый ХХХХХХХХХХХ
  и я были рады узнать, что сотрудничество между Вами и нашими британскими друзьями стало более плодотворным. Поскольку решение принималось Вами совершенно самостоятельно, мы понимаем важность этого дела для Вас. Поэтому я и пишу Вам.
  Мне стало известно о небольшом недоразумении. Ясно, что в нем виноваты наши британские друзья. В отличие от нас они используют для связи язык международной дипломатии, в котором выражение «тесное сотрудничество» означает техническое и финансовое содействие. Мы же часто разделяем эти понятия. Я не стал беспокоить ХХХХХХХХ по такому пустяку. Уверен, Ваши действия будут направлены на обеспечение безопасности нашей страны. Пожалуйста, держите меня в курсе этого чрезвычайно важного дела.
  Ваш искренний почитатель ХХХХХХХХХХХХХ
  
  ВЕЩ.ДОК.: 23
  ДАТА: 3 ОКТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: РАЗБОЙНИК
  КОМУ: ДЯДЕ МОРРИСУ
  ОТ КОГО: ОТ МИЛОЙ ЭЛИС
  БИБЛИОТЕКАРЬ С УДОВОЛЬСТВИЕМ ПРИДЕТ НА ЧАЙ. ГОТОВЛЮСЬ К ВСТРЕЧЕ С АДВОКАТОМ.
  
  ВЕЩ.ДОК.: 24
  ДАТА: 4 ОКТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: РАЗБОЙНИК
  КОМУ: ДЯДЕ МОРРИСУ
  ОТ КОГО: ОТ МИЛОЙ ЭЛИС
  АДВОКАТ СООБЩАЕТ, КЛИЕНТ ОТКАЗЫВАЕТСЯ ЕСТЬ В КАФЕ-АВТОМАТАХ ИЛИ БАРАХ. НАСТАИВАЕТ НА ДОМАШНЕМ ПИТАНИИ. ТАКЖЕ НАСТАИВАЕТ, ЧТОБЫ МЫ ОПЛАЧИВАЛИ ЕГО ПОКУПКИ.
  Роун внимательно перечитал сообщение. «Разбойник» требовал самостоятельности. Он отказывался работать через «кафе-автомат» или «бар». Скорее всего, это американская и английская спецслужбы. Делать «покупки», то есть подбирать агентов, он хотел сам, но платить им должны были «Милая Элис» и «Дядя Моррис».
  ВЕЩ.ДОК.: 25
  ДАТА: 4 ОКТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: РАЗБОЙНИК
  КОМУ: МИЛОЙ ЭЛИС
  ОТ КОГО: ОТ ДЯДИ МОРРИСА
  ДОГОВОРИТЕСЬ ОБ АРЕНДЕ ДОМА.
  
  ВЕЩ.ДОК.: 26
  ДАТА: 4 ОКТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: РАЗБОЙНИК
  КОМУ: ДЯДЕ МОРРИСУ
  ОТ КОГО: ОТ МИЛОЙ ЭЛИС
  НА ДЕСЕРТ АДВОКАТ ЗАКАЗАЛ ВСЕ, ПОДЧЕРКИВАЮ — ВСЕ, ДЕТСКИЕ ФОТОГРАФИИ КЛИЕНТА.
  Роун пришел к выводу, что это окончательное требование «Разбойника». Сути его он до конца не понял, но решил, что «детские фотографии» означают прошлое. «Разбойник» затребовал свое секретное досье. Если это так, в архивах спецслужб не останется никаких упоминаний о нем. Для мира разведки, который живет накоплением и сохранением информации, это — неслыханно дерзкое требование, почти оскорбление. Впервые Роуну показалось, что «Разбойник» зашел слишком далеко. Он перевернул страницу.
  ВЕЩ.ДОК.: 27
  ДАТА: 5 ОКТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: РАЗБОЙНИК
  КОМУ: МИЛОЙ ЭЛИС
  ОТ КОГО: ОТ ДЯДИ МОРРИСА
  ЖАРКОЕ НЕ ДОЛЖНО ОСТЫТЬ. ОТДАЙТЕ ИХ ЕМУ.
  В папке оставалась всего одна страница; но Роун не стал ее читать. Он положил папку на пол, разделся, выключил верхний свет, закурил и прилег на одеяло.
  — Дочитали? — услышал он.
  — Да, кроме последней страницы. Могу сказать, что там.
  — Давайте.
  — «Разбойник» получил все, что требовал, — начал Роун. — У него деньги, полная автономия, секретность. Он выкупил свое прошлое. Упоминаний о нем не останется ни в одном архиве. Для спецслужб он больше не существует. Хотел бы я испытать это ощущение!
  — Что вы имеете в виду под «автономией»?
  — Самостоятельность, — объяснил Роун. — Он работает независимо от спецслужб. Они снабжают его всем необходимым по первому требованию, не задают вопросов. Он сам себе хозяин. Он создаст свою организацию и будет работать по-своему. Я бы сказал, «Разбойник» неплохо потрудился для себя.
  — А что означает «секретность»?
  — Он получил свое досье, и никто ничего не будет знать о нем.
  — Вы уверены?
  — Совершенно, — отозвался Роун. — Материалы, которые я прочитал, отлично подтверждают это. В одной папке оригиналы сообщений с двух сторон. Этого не бывает. Ведь каждая сторона хранит оригиналы у себя, а в дело подшивают копии отправляемых сообщений. Однако в нашем случае все оригиналы в одной папке и еще два совершенно секретных послания из Белого дома. По-моему, это часть досье, которое требует «Разбойник», а мы как раз везем его по назначению.
  — Что-нибудь еще?
  — Да.
  — Что же?
  — Вы — «Милая Элис».
  — Прочтите последнюю страницу, а потом — спать.
  Роун поднял папку и открыл последнюю страницу.
  ВЕЩ.ДОК.: 28
  ДАТА: 9 ОКТЯБРЯ
  ПРЕДМЕТ: РАЗБОЙНИК
  КОМУ: ДЯДЕ МОРРИСУ
  ОТ КОГО: ОТ МИЛОЙ ЭЛИС
  САМОКАТ СЛОМАЛСЯ. ПОСЫЛАЮ НОВИЧКА.
  — А кто «Новичок»? — спросил Роун.
  — Вы.
  3
  Стердевант
  Роун проснулся ровно в половине седьмого утра. Его спутник еще спал. На полу стояли два черных чемодана. Роун умылся, побрился, надел чистые носки, белье и рубашку. Он уже почти оделся, когда в дверь постучали. Это был официант с завтраком. Спутник Роуна пошевелился. Официант поставил поднос с завтраком на столик. На подносе были яйца, булочки и бекон. Спутник Роуна натянул слаксы цвета ржавчины и свежую рубашку с короткими рукавами.
  — Ешьте быстрее, вам скоро выходить, — обратился он к Роуну.
  — Мне?
  — Да, — ответил мужчина, оглядывая поднос. — В этих поездах никогда не подают сливки. Коров они, что ли, не любят?
  — У вас просто дар писательский, — отозвался Роун, поднимая салфетку, которой были накрыты сливки.
  — Вы так думаете?
  — Кто «Дядя Моррис»?
  — Моя сестра, — последовал ответ.
  — Почему вы посылали телеграммы, а не пользовались телефоном?
  — Мы много ездим. Я никогда не знаю, где окажется «Дядя», а он — где я. А телеграф есть везде. Телеграмма может подождать два-три часа. Не сидеть же весь день у телефона! И потом, лучше, если ваши слова сохранятся… на всякий случай.
  — А почему я «Новичок»?
  — Потому что так оно и есть. Вас только что посвятили.
  — Я уже двенадцать лет в разведке.
  — Для того, что вас ждет, считайте, двенадцать лет назад вы родились.
  — Тогда почему выбрали меня?
  — Не знаю. Спросите «Разбойника».
  Они молча окончили завтрак. Спутник Роуна почти не отрывал глаз от тарелки. Наконец он налил последнюю чашку кофе, закурил, посмотрел на часы и повернулся к окну.
  — По-моему, вы недолюбливаете «Разбойника», — заметил Роун, избегая спрашивать, куда он, собственно, едет.
  — Да нет, мы незнакомы.
  — А по телеграммам можно подумать, вы его хорошо знаете.
  Мужчина повернулся к столу и задумчиво помешал ложечкой кофе. Он внимательно посмотрел на Роуна, как посмотрел бы отец на сына, собираясь посвятить его в некоторые тайны жизни.
  — Я знал Стердеванта. Этого достаточно. Надеюсь, вы слышали о нем?
  — Нет, — ответил Роун. — А кто он?
  — Точнее, был. Он мертв, и слава Богу.
  Роун уловил сомнение в голосе спутника.
  — Какое отношение он имеет к «Разбойнику»?
  — Стердевант был его наставником и еще многих, с кем вы познакомитесь. Если не ошибаюсь, вы попадете в самую гущу небольшого клуба Стердеванта и поймете, что действительно новичок. Вы слышали когда-нибудь термин «компьютерные агенты»?
  — Нет, — уверенно ответил Роун.
  — Еще услышите. Этот термин придумал Стердевант для современных агентов, которые работают с компьютерами. — Мужчина затянулся и откинулся на спинку сиденья. — Когда война в Германии подходила к концу, у нас, да и в Англии, начиналась своя. Ее можно назвать революцией в разведке. Я говорю о борьбе старого с новым, борьбе между модернизацией и сохранением прежнего положения. Трудно сказать, кто с какой стороны выступал, но боролась личность против машины. Наша разведка вступила во вторую мировую войну, подготовленная как пятилетний голый малыш. У нас была горстка агентов, почти никаких технических средств и закоренелая неприязнь к шпионажу. К концу войны мы многому научились, мы разработали систему, которой пользуются до сих пор. Нужда заставила и научила нас быстро готовить сотрудников.
  — Вы говорите о современном подходе? — поинтересовался Роун.
  — Примерно, — ответил мужчина. — До войны успех разведопераций зависел в основном от подготовки агента. Люди всю жизнь специализировались. Профессиональные разведчики, если хотите. Так было в разведках большинства стран, кроме США. Я уже говорил, у нас неприязнь к шпионажу носила массовый характер, и если в Англии, Германии или России готовили профессиональных разведчиков, у нас ничего подобного не было. В войну стало ясно, что без них не обойтись, и мы срочно создали Бюро стратегических служб и Центральный разведывательный центр для международных операций, а дома — ФБР с усиленным рвением стало оберегать нашу безопасность. Должен сказать, мы очень хорошо потрудились. Многие наши оперативники — лучшие в мире. Стердевант — один из них.
  Но за пять лет не сделать того, на что у других ушло пятьдесят. Можно подготовить сотни, тысячи агентов, но опыта у них не будет. Опытных можно пересчитать по пальцам. У нас просто не было исходного материала. Вот мы и пошли на техническое перевооружение, у нас это любят.
  Мы поняли, что один опытный разведчик мог узнать из допроса или интервью больше, чем двадцать новоиспеченных. Чутье и опыт помогали ему уловить малейшие несоответствия и неточности. Мы попробовали использовать для этой цели электронику. Пятьдесят наших сотрудников задавали одни и те же вопросы! Потом мы собрали эти интервью и ввели их в компьютер, чтобы машина сравнила ответы и нашла различия.
  Если вдруг на один из военных заводов проникал вражеский агент, который шепелявил, мы регистрировали всех мужчин, женщин и даже детей с подобным дефектом речи на всех военных заводах, базах и заносили их данные в компьютер. Если этот агент вдруг появлялся на атомной электростанции, где шепелявили еще двадцать один человек, мы с помощью компьютера сразу вычисляли его.
  — Но это совсем не так просто, — вставил Роун.
  — Может быть объясните?
  — Извините, — Роун пожалел, что открыл рот.
  — С одной стороны, наши опытные агенты работали по своим направлениям, а с другой — не очень опытные собирали информацию на всех и вся и вводили в компьютер. Две ветви одного дерева росли, но ветвь техническая, как обычно, росла намного быстрее и скоро все дерево склонилось в ее сторону. Такую разведку Стердевант и называл «компьютерной».
  Мужчина откинулся на спинку и глубоко затянулся.
  — Но разведка держится как на личности, так и на технических средствах, — осторожно заметил Роун. — Здесь нет противоречия.
  — Все дело в равновесии, — продолжил мужчина. — Чем больше технических средств мы использовали, тем больше людей требовалось. У нас уже было много опытных агентов, а работа всей разведки явно склонялась в сторону «компьютеризации». Те, кто работал в этом направлении, мечтали завести досье на каждого жителя Земли.
  — И все же не вижу противоречия, — настаивал Роун.
  — Оно проявилось в структуре организаций. Механизм управления операциями невероятно усложнился. Где раньше хватало двадцати оперативников, теперь работали две-три тысячи, на всех уровнях секретности. Пришлось разработать правила, ввести ограничения, четко определить контакты каждого агента. Ветераны разведки считали, бюрократия вытесняет свободу действий.
  — А Стердевант не признавал никаких ограничений? — спросил Роун.
  Мужчина отрицательно покачал головой.
  — Нет, совсем нет. Как раз наоборот. В новой системе он чувствовал себя как рыба в воде. Это был отличный пример того, как талантливый разведчик может использовать технические достижения. Он делал чудеса, а вот многие другие не смогли перестроиться. Они-то и начали внутренние распри, а Стердевант подключился позже.
  — Я теряю мысль.
  — Роберт Стердевант, при всем его мастерстве, был совершенно неуправляемым. Он не признавал нравственности, совести, чувств. Для достижения цели он был готов на все. С моей точки зрения это был просто жестокий до садизма убийца. Во время войны мы дрались не на жизнь, а на смерть, и его жестокость еще как-то можно было оправдать. Он был нужен. Я благодарил Бога, что он на нашей стороне. Иногда казалось, ему все равно на кого работать: на нас, на немцев, на русских. Лишь бы разрушать. Говорили, стоило ему указать на врага, и он начинал действовать. Но когда он создал свою группу, наверху забеспокоились. Пример оказался заразительным: там, где в начале войны работал один агент, к концу становилось тридцать. Мы называли их «СС».
  С началом холодной войны такое положение становилось невозможным. Американская разведка стала настолько важна, что малейшие сбои могли иметь дипломатические последствия. Но она в свою очередь подчинялась Госдепартаменту. Стердевант не хотел или не мог измениться. Он был по-прежнему непредсказуем. Подчинялся не чьей-то политике, а своим порывам.
  К середине пятидесятых годов даже враждующие разведки выработали определенные правила. Захваченных агентов без шума обменивали, запретили некоторые способы ведения допроса и многое другое. Стердевант всего этого не признавал. Примерно в это же время спецслужбы попытались приструнить его, но в тот момент ветераны активно воспротивились, нововведениям, и Стердевант, совершенно естественно, возглавил их выступление. Началась настоящая война. К тому же Стердеванта поддерживали в Вашингтоне. Многие опытные разведчики разделяли его взгляды — и он почти победил. Однако «почти» не считается. Как только он проиграл, от него отвернулись все.
  Его друзья-политики попробовали устроить ему постоянную работу на Дальнем Востоке, чтобы обеспечить доход и пенсию, но он отказался. Какое-то время был наемником на Ближнем Востоке, но очень быстро выдохся, распустил группу и исчез. А в 1954 году появилось сообщение, что его нашли мертвым в Стамбуле.
  — Как он умер?
  — Самоубийство. — Мужчина отвернулся к окну.
  — А «Разбойник» был все время с ним?
  — До последнего. Говорят, он ему и пистолет протянул и видел, как Стердевант застрелился. Интересные у вас будут коллеги.
  В купе заглянул проводник и напомнил, что поезд остановится через пять минут, как просили. Роун быстро собрал вещи, а его спутник положил в один из чемоданов папку с сообщениями и подвинул оба чемодана к выходу.
  — Это для «Разбойника», — коротко заметил он.
  Они прошли в конец вагона. Проводник открыл дверь и, когда поезд замедлил ход, спустился на последнюю ступеньку. Поезд остановился, Роун спрыгнул. Проводник помог ему с чемоданами и дал сигнал к отправлению. Поезд тронулся.
  Роун поднял чемоданы и направился к вокзалу.
  4
  Разбойник
  Судя по вывеске на белом здании вокзала, городок назывался Гефсиман, штат Джорджия. Зал ожидания оказался безукоризненно чист, в центре его стояла начищенная до блеска плита. Окошечко кассы было закрыто. На картонной табличке Роун прочел аккуратно выведенные слова: «Извините, ушли на похороны. Пожалуйста, покупайте билеты в поезде». Роун пересек зал ожидания и вышел на крыльцо.
  В дальней части большой квадратной площади стоял памятник Неизвестному солдату Гражданской войны. В центре площади — маленькая греческая церковь. Перед ней — несколько человек в трауре. Они повернулись и посмотрели на Роуна. Одна из женщин наклонилась и прошептала что-то рядом стоящему мальчику. Он послушно кивнул и побежал в церковь. Минутой позже он вышел из церкви в сопровождении пожилого мужчины и показал на Роуна. Мужчина прищурился, кивнул и вернулся в церковь вместе с мальчиком. Вскоре они появились вновь, теперь их сопровождал мужчина в черном одеянии. Мальчик опять показал на Роуна. Мужчина в черном быстро спустился по ступенькам. Зазвучал орган. Поравнявшись с памятником, мужчина остановился и помахал рукой. Роун вопросительно указал на себя. Мужчина нетерпеливым жестом подозвал его. Роун поднял чемоданы и пересек площадь. Когда он достиг памятника, мужчина уже был в церкви. Орган затих. Тишину нарушали только медленные шаги и покашливание.
  Роун поднялся на крыльцо и толкнул тяжелую деревянную дверь. Он остановился с чемоданами в руках у начала прохода. В конце прохода недалеко от алтаря стоял украшенный цветами гроб. Все присутствующие медленно повернулись к нему и сочувственно закивали.
  — Родственник умершего, пожалуйста, пройдите вперед.
  Слева от алтаря на возвышении Роун увидел священника.
  — Дорогой племянник Чарли, — произнес священник, глядя прямо в глаза Роуну, — ваше место здесь, на передней скамье.
  Роун не двигался. Кто-то бесшумно приблизился к нему сзади и прошептал:
  — Идите вперед и садитесь, племянничек. И ради Бога, постарайтесь изобразить горе.
  Роун стоял неподвижно.
  — Оставьте багаж с мистером Уордом, — громко сказал священник.
  Роун колебался. Очень неохотно он передал чемоданы человеку, стоящему позади, и медленно пошел по проходу мимо опечаленных прихожан. Он подошел к гробу и осторожно взглянул на покойника.
  Никогда раньше он не видел этого человека. По знаку священника он отошел к скамье и сел, чувствуя себя очень неуютно. На протяжении всей службы, не отрывая глаз от лица покойника, он внимательно слушал рассказ седовласого священника о незапятнанной и безгрешной жизни дяди Раймонда.
  Наконец затянувшаяся служба окончилась, и опять по знаку священника Роун поднялся и положил у гроба цветы, которые ему кто-то сунул. Он склонился над телом как можно ниже, чтобы прихожане видели, как он поцеловал «дядю». Затем осторожно закрыл гроб. Священник плакал.
  Опять зазвучал орган, и голоса присутствовавших слились в последней молитве. После благословения Роун и еще несколько человек подняли гроб и медленно направились к выходу. У самой двери к Роуну подошел мистер Уорд.
  — Молодец, племянничек, — прошептал он, — молодец, ты не придешь на похороны, и тебя никто не придет проводить в последний путь.
  Гроб поставили в автомобиль, задрапированный черной тканью. Было не по сезону жарко. Они медленно ехали под палящим полуденным солнцем. Когда добрались до уже вырытой могилы, все были покрыты липкой смесью пота и пыли. Во время погребения Роун стоял напротив Уорда. Он решил, что Уорду лет пятьдесят-пятьдесят пять. У него было широкое скуластое, почти как у индейца, лицо с ровным открытым лбом и мощным подбородком. Упрямый рот с тонкими губами, с которых не сходила легкая усмешка. Широкий плоский нос, который явно разбивали не один раз. Над серыми глубоко посаженными глазами — густые брови. Когда «дядя Раймонд» нашел, наконец, последний приют, Уорд выпрямился. Он оказался выше, чем Роуну вначале показалось, не менее 180 см, хотя при ходьбе сутулился. Большие сильные плечи выступали из под рясы. Роун бросил горсть земли на могилу и начал принимать соболезнования прихожан.
  — Если спросят, откуда вы, называйте любое место, кроме Филадельфии, — прошептал мистер Уорд, — дядя Раймонд ненавидел Филадельфию. Ему приходилось бывать там.
  «Не надо ни о чем думать», — все время напоминал себе Роун, сидя на кровати и изучая содержимое чемоданов. Закончив, он прошел в ванную, налил воды в черную чугунную ванну. Что-то в лице Уорда его смущало. Роун вымылся, надел чистое белье, свежую белую рубашку и спустился на кухню. Уорд умывался над раковиной.
  — Ну, племянничек, — обратился он к Роуну, — в церкви вы вели себя отлично.
  — Спасибо, — отозвался Роун.
  Уорд распрямился, достал полотенце и вытер лицо.
  — Думаю, вам не терпится познакомиться с Разбойником.
  — Когда скажете.
  — Через несколько минут.
  Он повернулся к Роуну и широко улыбнулся.
  — Спорим, вы думали, Разбойник — это я. Но это не так, — сказал Уорд, натягивая выцветшую джинсовую рубашку. — У вас наверняка куча вопросов, валяйте, спрашивайте.
  — Кем был «дядя Раймонд»? — Роун вдруг понял, что смущало его в лице Уорда — кожа. Он старался не смотреть на Уорда.
  — Старый Раймонд был вашим предшественником, в «списке покупок» он шел под кличкой «Самокат». Вам рассказали об этом списке?
  — Нет.
  — Мерзавцы! — Уорд посмотрелся в зеркало над раковиной и провел расческой по волосам. — Вы — замена «дяде Раймонду», как в футболе. У каждого играющего есть запасной. Дядя умер. Теперь ваш выход. Ясно?
  — Да, — коротко отозвался Роун.
  Уорд повернулся к нему.
  — Жаль, все получилось так неожиданно, но Раймонд нас тоже не предупредил.
  — А похороны — самый подходящий предлог вызвать меня сюда.
  — Отлично! — Уорд улыбнулся Роуну. — Вы не обидитесь, племянничек, если я иногда буду давать вам советы?
  — Нет, конечно, — произнес Роун в некотором замешательстве.
  — Если хотите меня рассмотреть, не делайте это так откровенно.
  — Рассмотреть вас? — Роун смутился. — С чего вы взяли?
  — Я всегда за прямоту, поэтому — рассмотрите меня хорошенько и не надо испуганно отводить глаза. Конечно, есть разные мнения на этот счет. Но я думаю так: если я разговариваю с кем-то с глазу на глаз, и человек этот мне в глаза не смотрит, значит, дело нечисто. Откровенность подозрений не вызывает.
  — Спасибо.
  — Не за что. Знаете, племянничек, нам придется иметь дело с ушлыми ребятами. Они много чего умеют. Не хочу сказать, что вы хуже, по крайней мере, судя по вашему личному делу, — Уорд замолчал. — Вы из «компьютерщиков», верно?
  — Я и другим занимался.
  — Да нет, я не против компьютеров. Хотя не очень удобно, если путешествуешь налегке. — Уорд и Роун обменялись долгим взглядом. — Ну ладно, назад к делу. Проблема не в том, что вы слабее противника, конечно, нет. Иначе бы вас здесь не было. Просто, вы можете уступать им в скорости.
  — Не очень понятно, — сказал Роун.
  — Ну вот возьмем мое лицо, например. Вы быстро поняли, что над ним поработали косметологи. Но поняли только здесь, на кухне. А надо бы — еще на кладбище.
  — Трудно было. Столько пыли.
  — А с пылью еще легче. Я там насквозь пропотел, значит и лицо тоже. Пот собирается в порах, как чернила в отпечатках пальцев. Если вы не разглядели швы через пыль, то этому только два объяснения: или кожу слишком натянули, или пота на лице не было. И то, и другое плохо.
  «Спасибо» Роуна прозвучало не совсем искренне. Но слова Уорда произвели на него впечатление.
  — Всегда рад помочь. Кто знает, может, и вы мне поможете, если вдруг у меня сломается калькулятор. Пошли, пора знакомиться.
  Роун последовал за Уордом через заднюю дверь, по тропинке в сторону площади. Они вошли в церковь через дубовую дверь. Уорд надежно закрыл ее на засов изнутри, и они прошли в глубь церкви. Откуда-то сбоку появился священник. Его темные брюки и рубашка без воротничка прилипли к телу, в церкви было влажно и душно. Он медленно подошел к Роуну и неприветливо протянул руку.
  — Мы ждали вас раньше, — сказал он.
  — Это от меня не зависело, — спокойно ответил Роун.
  — Ясно. — Священник немного отступил, чтобы рассмотреть Роуна. — Говорят, вы специалист по электрическим устройствам.
  — По компьютерам, — уточнил Роун.
  — И не только, — вставил Уорд.
  — Вы выше, чем я думал, — продолжал священник, не то чтобы с неудовольствием, а скорее несколько растерянно.
  — Он подходит, — упрямо заявил Уорд.
  — Надеюсь, вы не ошибаетесь, — отозвался Разбойник, не отводя глаз от Роуна. — В нашем деле размер тоже важен.
  — Он отлично подходит. Кукольник все сделает.
  — Надеюсь, — он повернулся к Уорду. — Он все привез?
  — Проверю после обеда. Куда спешить?
  Роун заметил, что слова эти прозвучали спокойно, почти ласково, но Разбойника озадачили. Он кивнул и повернулся к Роуну.
  — Уорд совершенно прав, спешить некуда. Кажется, с годами мы начинаем немного спешить. Уорд все понимает. Слушайте его, у него многому можно научиться. Было очень приятно познакомиться, да, очень приятно.
  Разбойник повернулся и вышел через боковую дверь. Уорд уже успел выйти из церкви. Роун нагнал его в аллее.
  — Вы не закрыли церковь, — напомнил Роун.
  — Туда никто не сунется. — Уорд опустился на каменную скамью у памятника, вынул из кармана яблоко и начал разрезать его перочинным ножом. Солнце садилось, потянуло вечерней свежестью.
  — Ну как он вам? — спросил Уорд.
  — Не знаю. Он почти ничего не сказал.
  — Вы разочаровались, по-моему, и забеспокоились. Все было хорошо, пока вы не встретили главного героя, да?
  — Я этого не говорил.
  — Что-то не вижу особого энтузиазма.
  — Не совсем то, что я ожидал.
  — Вот что я вам скажу, племянничек. Ожидать вообще не надо. Будет лучше для вас. Меньше разочарований.
  — Кажется, вас он беспокоит больше, чем меня.
  — Знаете, беспокойство и тревога — разные вещи. Я не беспокоюсь. Он стареет. Само по себе это совершенно не важно. Важно, что он знает об этом, и это его гнетет. Он начал задумываться о времени, но это пройдет.
  — По-моему, вы сами не очень уверены.
  Уорд взглянул на Роуна и широко улыбнулся.
  — Уверен, племянничек, очень уверен. Он похож на боксера. Вспомните, как некоторые боксеры трясутся перед матчем. А потом!
  — А с вами, по-моему, все в порядке, — вдруг сказал Роун и тут же пожалел.
  — Я веду свою войну. Разбойник знает, что делает. Он нас вытащит.
  — Вы давно работаете вместе?
  — Достаточно.
  — И Стердеванта, наверное, знали.
  — Все сразу хотите узнать. Может оставим немножко на потом?
  — Как скажете.
  — Стердевант — подделка. Все, что о нем говорили, — неправда. Он вовсе не был хладнокровным садистом-убийцей. Он был великим авантюристом и дегенератом. Он умел подчинять себе других, был неплохим стратегом, но в одиночку не работал. А еще он был трусом. Да-да, племянничек, настоящим трусом, и знал об этом. Всегда держался в тени. Окажись он на передовой, миф бы сразу рассыпался. Поэтому он и не лез вперед, а сочинял о себе легенды. За войну он перелопатил больше дерьма, чем Геббельс. Ребята у него были отличные, это правда. А в остальном — почти всю работу делал Разбойник. Он проводил все его операции и был мозговым центром. Стердевант был вообще пустым местом.
  — А откуда такое почтение?
  — Во время войны мужчинам нужно серьезное дело, а не просто клич вроде «За победу!» или «Это последняя война». Это сгодится в тылу или для новобранцев, а на передовой необходимо что-то более конкретнее. Когда-то хватало флагов и штандартов, потом в атаку вели волынщики и трубачи. Иногда в ход идут знамена и крики «Ура!». В нашем деле нужен был человек. Им стал Стердевант.
  — Вы верите в его самоубийство?
  — Вы хотите спросить, верю ли я, что он мертв?
  — Нет. Вы правда думаете, что это было самоубийство?
  — Он хотел, чтобы все так думали. Но духу не хватило. Он заставил Разбойника помочь.
  — А рассказы про его жестокость?
  — Я же сказал, что он был дегенерат, этим все объясняется. Если не грабил, то насиловал. Настоящий кобель, а не разведчик.
  — Похоже, вы с ним что-то не поделили.
  — Ничего подобного. Мы друг к другу не лезли. Он держал дистанцию. Я пять лет искал повода разделаться с ним, он знал это. А вас, кажется, он очаровал.
  Роун мысленно согласился. Однако он хотел услышать от Уорда совсем другое.
  — Какое задание было у «Перечницы»?
  — Всему свое время.
  — Но мы ведь начнем там, где он остановился?
  — Вы читали сообщения — делайте выводы.
  Роун не хотел сдаваться.
  — Почему выбрали меня?
  — Я уже говорил, вы должны были помочь «дяде Раймонду».
  — Но почему я, новичок? Почему не один из ваших, с кем вы уже работали?
  Уорд откусил яблоко и начал медленно его разжевывать.
  — Нас осталось мало. Да и стареем мы, — ответил он с полным ртом.
  Опасения Роуна вернулись.
  — Почему все-таки я? У вас же был выбор. Никак не пойму, почему все же выбрали меня. Что было важно?
  Уорд выплюнул зернышки и опять улыбнулся.
  — Боитесь, что вас вернут назад к компьютерам?
  — А вы?
  — Да вы что? Мы не знаем, с какой стороны к ним подойти. Не волнуйтесь. А в остальном не понимаю, почему вы беспокоитесь, ведь кое-что у вас получается неплохо. Не хочу сейчас говорить об этом подробно, но, среди прочего, у нас сложилось впечатление, что вы и глазом не моргнете, если кто-то умрет вместо вас. Что скажете?
  После ужина чемоданы принесли на кухню. Уорд поднял один, положил на стол и откинул крышку. Роун увидел, что в чемодане было три отделения и каждое со своей крышкой. Уорд открыл первое. Там лежали папки. Он просмотрел их, выбрал одну и бросил Роуну.
  — Может, заинтересует?
  На обложке Роун увидел гриф «Совершенно секретно» и наклейку с напечатанными на машинке словами: «ЦРЦ для ОМР — проверка благонадежности». Ниже он прочел: «Объект: Роун, Чарльз Эванс».
  Агент, читающий собственное досье, — это невероятно, разведка исключала такую возможность.
  Роун поднял глаза. Уорд уже закрыл первый чемодан и открыл второй. Он был набит пачками денег. Уорд бросил пару пачек Роуну и попросил пересчитать.
  Роун пересчитал ветхие двадцатидолларовые купюры. В каждой пачке было по десять тысяч долларов. В последующие полчаса он сосчитал еще сто девяносто тысяч купюрами по десять и двадцать долларов. Сколько сосчитал Уорд, он не знал. Он отдал Уорду листок со своими записями и помог уложить деньги назад в чемодан.
  — Советую поспать, племянничек. Завтра могут рано поднять, — сказал Уорд.
  Роун направился к лестнице.
  — Эй, вам что, неинтересно? — крикнул Уорд, протягивая досье.
  Роун вернулся, взял папку и поднялся к себе.
  Позже, устроившись поудобней в постели, он начал читать:
  СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
  ПРОВЕРКА БЛАГОНАДЕЖНОСТИ ДЛЯ СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНЫХ ОПЕРАЦИЙ
  
  ЧАРЛЬЗ ЭВАНС РОУН
  
  МАТЕРИАЛ ПОДГОТОВЛЕН СЛУЖБОЙ КОНТРРАЗВЕДКИ ДЛЯ ОТДЕЛЕНИЯ МОРСКОЙ РАЗВЕДКИ
  
  СОДЕРЖАНИЕ
  
  СТРАНИЦА
  ОРИГИНАЛ ЗАЯВЛЕНИЯ 1
  
  СЛУЖЕБНЫЕ ПРОВЕРКИ ФБР 2
  ГЕНЕРАЛЬНАЯ ПРОКУРАТУРА 3
  ПОЛИЦЕЙСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ 4-9
  
  ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ ПРОВЕРКА
  СВИДЕТЕЛЬСТВО О РОЖДЕНИИ 10
  СВИДЕТЕЛЬСТВО О БРАКЕ РОДИТЕЛЕЙ 11
  ПОДТВЕРЖДЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНОСТИ РОДИТЕЛЕЙ 14-16
  МЕДИЦИНСКОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО 17-20
  СПРАВКА ОТ СТОМАТОЛОГА 21-34
  СВИДЕТЕЛЬСТВО ОБ ОБРАЗОВАНИИ 25-31
  СПРАВКА О ФИНАНСОВОМ ПОЛОЖЕНИИ 32–34
  ПРЕДЫДУЩИЕ МЕСТА РАБОТЫ 35-37
  СПРАВКА НАЦИОНАЛЬНОГО КРЕДИТНОГО БЮРО 38
  ГАЗЕТНЫЕ ВЫРЕЗКИ 39-45
  
  ОСОБЫЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ:
  МЕДИЦИНСКОЕ 46-47
  ПСИХИАТРИЧЕСКОЕ 48-50
  ГРАФОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ 51-52
  IQ ПО МЕТОДУ СТЕНФОРДА-БИНЕТИ 53-54
  ПРОВЕРКА УМСТВЕННЫХ СПОСОБНОСТЕЙ ПО МЕТОДУ ЧИКАГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА 55–56
  ЯЗЫКОВЫЕ СПОСОБНОСТИ 57-58
  ОБЩИЙ ОБЗОР 65
  РЕЗУЛЬТАТЫ ИНТЕРВЬЮ ОБ ОБЪЕКТЕ С ПОДСАДНЫМ АГЕНТОМ 59-60
  В КОМИССИИ ЦРУ 61-64
  ЛИЧНЫЕ ИНТЕРВЬЮ (110) СМ. РАЗДЕЛ II
  СПЕЦИАЛЬНЫЙ IQ-ТЕСТ СМ. РАЗДЕЛ III
  
  ЦРУ — ЗАПРОС — СЕКРЕТНО
  ДЛЯ ОСОБО ВАЖНОГО ЗАДАНИЯ
  
  ИМЯ: РОУН ЧАРЛЬЗ ЭВАНС
  ДРУГИЕ ИМЕНА: НЕТ
  РОСТ: 187 СМ
  ВЕС: 76 КГ
  ГЛАЗА: КАРИЕ
  ВОЛОСЫ: РУСЫЕ
  ОСОБЫЕ ПРИМЕТЫ: НЕТ
  ДАТА РОЖДЕНИЯ: 9 ЯНВАРЯ 1929 Г
  МЕСТО РОЖДЕНИЯ: РОЛИНЗ, ВАЙОМИНГ
  ИМЯ ОТЦА: ЧАРЛЬЗ ЛОУРЕНС РОУН
  ПРОФЕССИЯ ОТЦА: ВРАЧ-ФЕРМЕР
  АДРЕС ОТЦА: П/Я 12, РОЛИНЗ, ВАЙОМИНГ
  ЖИВ/УМЕР: СКОНЧАЛСЯ 6 ИЮНЯ 1939 Г.
  ИМЯ МАТЕРИ: (ДЕВ) ЭЛСИ ЭВАНС
  АДРЕС МАТЕРИ: НЕ ПРИЛАГАЕТСЯ
  ЖИВ/УМЕР: СКОНЧАЛАСЬ 6 ИЮНЯ 1939 Г,
  БРАТЬЯ И СЕСТРЫ: ЭВАН — СКОНЧАЛСЯ 6 ИЮНЯ 1939 Г.
  ОБРАЗОВАНИЕ:
  ГРАММАТИЧЕСКАЯ ШКОЛА: ГРАММАТИЧЕСКАЯ ШКОЛА, РОЛИНЗ, ВАЙОМИНГ, ОКОНЧИЛ В 1942 Г.
  СРЕДНЯЯ ШКОЛА: СРЕДНЯЯ ШКОЛА, РОЛИНЗ, ВАЙОМИНГ, ОКОНЧИЛ В 1946 Г.
  ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ:
  СТЕНФОРДСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ, ПАЛО АЛЬТО, КАЛИФОРНИЯ, ОКОНЧИЛ В 1950 Г.
  ЙЕЛЬСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ, НЬЮ-ХЕМПШИР, ЮРИДИЧЕСКИЙ ФАК-Т, ОКОНЧИЛ В 1953 Г.
  РАБОТА:
  ПРОВОДНИК-ОХОТНИК В ДЖЕКСОН ХОУЛ ВАЙОМИНГ, 1941–1946 (ЛЕТОМ)
  АВТОСЛЕСАРЬ — РОЛИНЗ, ВАЙОМИНГ, 1942–1944
  ИНСТРУКТОР ВЕРХОВОЙ ЕЗДЫ — ПАЛО АЛЬТО, КАЛИФОРНИЯ, 1946–1948
  ЛЫЖНЫЙ ИНСТРУКТОР — ЙОСЕМИТ, 1948–1950
  ПРЕПОДАВАТЕЛЬ ЯЗЫКА — НЬЮ ХЕЙВИН, КОННЕКТИКУТ, 1951–1952
  СПОРТ:
  ФУТБОЛ — КОМАНДА СТЕНФОРДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА 1946–1950, (ВЫДВИНУТ В АМЕРИКАНСКУЮ СБОРНУЮ, ПОЛУЧИЛ ТИТУЛ ЛУЧШЕГО ИГРОКА ПОБЕРЕЖЬЯ)
  ЧЛЕН КОМАНДЫ СТРЕЛКОВ СТЕНФОРДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА 1946–1950 (3-е МЕСТО В НАЦИОНАЛЬНОМ ЧЕМПИОНАТЕ) ЧЛЕН АЛЬПИЙСКОГО КЛУБА — СТЕНФОРД 1947–1948
  
  ХАРАКТЕРИСТИКИ
  Роун перевернул страницу.
  ЦРЦ
  ЗАКЛЮЧЕНИЕ
  
  ОБЪЕКТ: РОУН ЧАРЛЬЗ ЭВАНС
  СЛУЖБА: ФБР
  ОТДЕЛЕНИЕ: НЬЮ ХЕЙВЕН, КОННЕКТИКУТ
  ОТДЕЛЕНИЕ НЬЮ ХЕЙВЕН, ФБР, СООБЩАЕТ, ЧТО НИ В МЕСТНОМ, НИ В ЦЕНТРАЛЬНОМ ОТДЕЛЕНИЯХ ПОРОЧАЩЕЙ ОБЪЕКТ ИНФОРМАЦИИ НЕ НАЙДЕНО.
  
  Т.СТЕЙН
  СОТРУДНИК ЦРЦ
  ЦРЦ
  ОБЪЕКТ: РОУН ЧАРЛЬЗ ЭВАНС
  СЛУЖБА: ГЕНЕРАЛЬНАЯ ПРОКУРАТУРА
  АДРЕС: МИНИСТЕРСТВО ЮСТИЦИИ
  ИНФОРМАЦИЕЙ, ПОРОЧАЩЕЙ ОБЪЕКТ, НЕ РАСПОЛАГАЕМ
  
  ЦРУ
  ЗАКЛЮЧЕНИЕ
  ДЕЛО N:…
  ОБЪЕКТ: РОУН ЧАРЛЬЗ ЭВАНС
  СЛУЖБА: ПОЛИЦЕЙСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ
  ОТДЕЛЕНИЕ: ГОСУДАРСТВЕННОЕ
  ВСЕ СОРОК ВОСЕМЬ ШТАТОВ СООБЩАЮТ, ИНФОРМАЦИИ, ПОРОЧАЩЕЙ ОБЪЕКТ, НЕТ, ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ:
  
  АРИЗОНА:
  КИНГМАН, 16 ИЮНЯ 1949 Г. — ОБЪЕКТ ЗАДЕРЖАН ЗА ПРЕВЫШЕНИЕ СКОРОСТИ НА ШОССЕ N66. ПРЕДЪЯВЛЕНО ОБВИНЕНИЕ В ПРЕВЫШЕНИИ СКОРОСТИ (90 МИЛЬ В ЧАС) В ЗОНЕ С ОГРАНИЧЕНИЕМ СКОРОСТИ (60 М/Ч). ВОДИТЕЛЬСКИХ ПРАВ НЕ ИМЕЕТ. (В ВАЙОМИНГЕ ВОДИТЕЛЬСКОЕ УДОСТОВЕРЕНИЕ НЕ ТРЕБУЕТСЯ. ОШТРАФОВАН НА $25).
  
  КАЛИФОРНИЯ:
  ЛОС АЛЬТОС, 21 СЕНТЯБРЯ 1946 Г. — ЗАДЕРЖАН ЗА ПРЕВЫШЕНИЕ СКОРОСТИ, (50 М/Ч В ЗОНЕ С ОГРАНИЧЕНИЕМ СКОРОСТИ ДО 20 М/Ч. ОШТРАФОВАН НА $15).
  
  ЛОС АЛЬТОС, 4 МАЯ 1950 Г. — ЗАДЕРЖАН ЗА ПРЕВЫШЕНИЕ СКОРОСТИ (50 М/Ч В ЗОНЕ 20 М/Ч. ОШТРАФОВАН НА $15)
  
  МЕНЛО ПАРК, 23 АВГУСТА 1946 Г. — ЗАДЕРЖАН ЗА НЕОСТАНОВКУ ПО СИГНАЛУ ПОЛИЦИИ. ОШТРАФОВАН НА $5.
  
  ПАЛО АЛЬТО, 17 ОКТЯБРЯ 1946 Г. — ЗАДЕРЖАН ЗА: ЕЗДУ ПО ПРОТИВОПОЛОЖНОЙ СТОРОНЕ, ЕЗДУ ПО ТРОТУАРАМ, ЕЗДУ В ТЕМНОТЕ БЕЗ СВЕТА, ЕЗДУ В ПАРКЕ, ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ПАТРУЛЯ, ЕЗДУ В НЕТРЕЗВОМ ВИДЕ*
  *ПРИМЕЧАНИЕ: ОБВИНЕНИЕ, ПРЕДЪЯВЛЕННОЕ ЗА ЕЗДУ В НЕТРЕЗВОМ ВИДЕ, СНЯТО. ПО ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ СТАТЬЯМ ДОЛЖЕН БЫЛ ЗАПЛАТИТЬ ШТРАФ. В ЭТОТ ДЕНЬ СТЕНФОРДСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ВПЕРВЫЕ ВЫИГРАЛ МАТЧ ЗА ДВА СЕЗОНА. РОУН ЗАБИЛ РЕШАЮЩИЙ ГОЛ. СЫН СУДЬИ ТОЖЕ ВХОДИЛ В КОМАНДУ.
  ПЫТАЛСЯ ВЪЕХАТЬ НА АВТОМОБИЛЕ В ЗДАНИЕ ВОКЗАЛА. ПРИВЯЗАЛ К АНТЕННЕ ПРЕДМЕТ ЖЕНСКОГО ТУАЛЕТА. ЧИСЛО ПАССАЖИРОВ (9 ЧЕЛОВЕК) ПРЕВЫШАЛО РАЗРЕШЕННОЕ. ВЫДАВИЛ ЗУБНУЮ ПАСТУ В КАРМАН ПОЛИЦЕЙСКОГО.
  
  ПАЛО АЛЬТО, 5 АВГУСТА 1947 Г. — ЗАДЕРЖАН ЗА ПРЕВЫШЕНИЕ СКОРОСТИ (60 М/Ч В ЗОНЕ 25 М/Ч). ПРИЗНАН ВИНОВНЫМ. ОШТРАФОВАН.**
  **ПРИМЕЧАНИЕ: СУДЬЯ ТОТ ЖЕ.
  
  ПАЛО АЛЬТО, 25 ЯНВАРЯ 1949 Г. — ДТП. В 13.15 РОУН ЕХАЛ В ЮЖНОМ НАПРАВЛЕНИИ СО СКОРОСТЬЮ 60 М/Ч (РАЗРЕШЕННАЯ СКОРОСТЬ) ПО ШОССЕ N101 (ДВИЖЕНИЕ В 3 РЯДА, С ЦЕНТРАЛЬНОЙ ПОЛОСОЙ ДЛЯ ОБГОНА). ОБЪЕКТ ПОДАЛ СИГНАЛ НА ОБГОН ВПЕРЕДИ ИДУЩЕГО ГРУЗОВИКА, ВЫЕХАЛ НА ЦЕНТРАЛЬНУЮ ПОЛОСУ И УВЕЛИЧИЛ СКОРОСТЬ ДЛЯ СОВЕРШЕНИЯ ОБГОНА. ОДНОВРЕМЕННО, АВТОМОБИЛЬ, ДВИГАВШИЙСЯ ВО ВСТРЕЧНОМ НАПРАВЛЕНИИ, ТАКЖЕ СТАЛ СОВЕРШАТЬ ОБГОН ГРУЗОВИКА, ДВИГАВШЕГОСЯ ПЕРЕД НИМ. МАШИНЫ СТОЛКНУЛИСЬ НА СКОРОСТИ ОКОЛО 70 М/Ч. ВСЕ ПАССАЖИРЫ ВТОРОЙ МАШИНЫ (ОТЕЦ, МАТЬ, ТРОЕ ДЕТЕЙ) ПОГИБЛИ МГНОВЕННО. ДЕВУШКА, НАХОДИВШАЯСЯ В МАШИНЕ РОУНА, БЫЛА ВЫБРОШЕНА ЧЕРЕЗ ВЕТРОВОЕ СТЕКЛО И ПОГИБЛА. ОЧЕВИДНО, В ПОСЛЕДНЮЮ МИНУТУ ОБЪЕКТ ПЫТАЛСЯ СПАСТИ ЕЕ, БРОСИВШИСЬ МЕЖДУ НЕЙ И ВЕТРОВЫМ СТЕКЛОМ, РАЗБИЛ ГОЛОВУ, СЛОМАЛ ЧЕЛЮСТЬ И НОС (СМ. МЕДИЦИНСКОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ). ГРУЗОВИКИ НЕ ПОСТРАДАЛИ. РАССЛЕДОВАНИЕ ПОКАЗАЛО, ЧТО ВСТРЕЧНАЯ МАШИНА НЕ ПОДАЛА ПОЛОЖЕННОГО ПРИ ОБГОНЕ СИГНАЛА (ПОДТВЕРЖДЕНО ПОКАЗАНИЯМИ ВОДИТЕЛЕЙ ОБОИХ ГРУЗОВИКОВ). ТАКЖЕ ВСТРЕЧНЫЙ АВТОМОБИЛЬ ИМЕЛ СЛАБЫЕ СИГНАЛЬНЫЕ ОГНИ. ОБЪЕКТ БЫЛ ПРИЗНАН НЕВИНОВНЫМ В ПРОИСШЕСТВИИ. ПОГИБШАЯ ДЕВУШКА И ОБЪЕКТ БЫЛИ ПОМОЛВЛЕНЫ (СМ. «ИНТЕРВЬЮ», РАЗДЕЛЫ 3, 8, 14, 24, 25, 37).
  
  ПАЛО АЛЬТО, 30 ЯНВАРЯ, 1949 ГОДА Г. ЗАДЕРЖАН ЗА ПРЕВЫШЕНИЕ СКОРОСТИ (65 М/Ч В ЗОНЕ 30 М/Ч). ОШТРАФОВАН НА $25.
  ПРИМЕЧАНИЕ: БЫЛО ПРИНЯТО ВО ВНИМАНИЕ, ЧТО НЕВЕСТА ЗАДЕРЖАННОГО ПОГИБЛА ВСЕГО 5 ДНЕЙ НАЗАД, И ОН МОГ НАХОДИТЬСЯ В СТРЕССОВОМ СОСТОЯНИИ ИЛИ СОСТОЯНИИ АЛКОГОЛЬНОГО ОПЬЯНЕНИЯ. ОДНАКО ЭТИ ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ НЕ ПОДТВЕРДИЛИСЬ. ОБЪЕКТ ВЗЯЛ МАШИНУ НАПРОКАТ И НАПРАВЛЯЛСЯ НА СВИДАНИЕ. ПОЛИЦЕЙСКИЙ ПАТРУЛЬ УТВЕРЖДАЕТ, ЧТО ЗАДЕРЖАЛ ОБЪЕКТ В 3.30 НОЧИ (И ТОЧНО ПОМНИТ, ЧТО СПУТНИЦА ОБЪЕКТА БЫЛА ЕДВА ОДЕТА).*
  * СМ. СПЕЦИАЛЬНОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ СТР.72.
  Роун открыл 72-ю страницу.
  СЕКРЕТНО
  ПРЕДМЕТ: ЗАПРОС НА ОСОБОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ
  КОМУ: НАЧАЛЬНИКУ ЭКСПЕРТНОГО ОТДЕЛА
  ОТ КОГО: ОТ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ АТТЕСТАЦИОННОЙ КОМИССИИ
  
  ИЗУЧИВ И ПРОАНАЛИЗИРОВАВ ИНФОРМАЦИЮ, СОДЕРЖАЩУЮСЯ В ПРОВЕРОЧНЫХ МАТЕРИАЛАХ НА КАПИТАН-ЛЕЙТЕНАНТА РОУНА ЧАРЛЬЗА ЭВАНСА (ДЕЛО ОМР 1687-224-3566), КОМИССИЯ НЕ МОЖЕТ ВЫНЕСТИ НИ ПОЛОЖИТЕЛЬНОГО, НИ ОТРИЦАТЕЛЬНОГО РЕШЕНИЯ О БЛАГОНАДЕЖНОСТИ ОБЪЕКТА.
  В ЦЕЛОМ ОБЪЕКТ ПОЛОЖИТЕЛЬНО ХАРАКТЕРИЗУЕТСЯ, НО НЕКОТОРЫЕ НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫЕ НА ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД ПРОИСШЕСТВИЯ ДАЮТ ПОВОД ПОДОЗРЕВАТЬ ОБЪЕКТ В ТРУСОСТИ, ЛИБО УКАЗЫВАЮТ НА НАЛИЧИЕ У НЕГО ОПРЕДЕЛЕННОГО ПСИХИЧЕСКОГО РАССТРОЙСТВА. ДАЖЕ НЕСМОТРЯ НА ТО, ЧТО ЭТИ ПРОИСШЕСТВИЯ ИМЕЛИ МЕСТО, КОГДА ОБЪЕКТУ БЫЛО НЕПОЛНЫХ 18 (ВОСЕМНАДЦАТЬ) ЛЕТ И НЕ ПОВТОРЯЛИСЬ ВПОСЛЕДСТВИИ, ОНИ ДАЮТ ПОВОД СОМНЕВАТЬСЯ В ПРИГОДНОСТИ ОБЪЕКТА. ПОЭТОМУ МЫ ПРОСИМ РАЗРЕШЕНИЯ СОЗДАТЬ СПЕЦИАЛЬНУЮ КОМИССИЮ В СОСТАВЕ ТРЕХ ПСИХИАТРОВ И ТРЕХ СТАРШИХ ОФИЦЕРОВ ДЛЯ ВЫЯВЛЕНИЯ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫХ ДАННЫХ И БОЛЕЕ ПОДРОБНОЙ ИНФОРМАЦИИ. МЫ ТАКЖЕ НАСТАИВАЕМ НА ПСИХОЛОГИЧЕСКОМ И ПСИХИАТРИЧЕСКОМ ОСВИДЕТЕЛЬСТВОВАНИИ. ПРИЧИНЫ ЭТОЙ ПРОСЬБЫ КРАТКО ИЗЛОЖЕНЫ НИЖЕ. МЫ ССЫЛАЕМСЯ НА ОРИГИНАЛЫ, СОДЕРЖАЩИЕСЯ В ДЕЛЕ:
  1. ЛЕТОМ 1945 ГОДА ОБЪЕКТ РАБОТАЛ ПРОВОДНИКОМ-ОХОТНИКОМ В ГРАНД ТИТОН ЛОДЖ, ДЖЕКСОН ХОУЛ, ВАЙОМИНГ. 19 ИЮНЯ ОН СОПРОВОЖДАЛ В ГОРАХ ГРУППУ ИЗ ЧЕТЫРЕХ ОХОТНИКОВ В ПОИСКАХ КОДЙАКСКОГО МЕДВЕДЯ. НА ВЫСОТЕ ОКОЛО 2.800 МЕТРОВ ОНИ НАТКНУЛИСЬ НА РАНЕННОГО МЕДВЕДЯ, КОТОРЫЙ НАХОДИЛСЯ НА УСТУПЕ СКАЛЫ НЕСКОЛЬКО ВЫШЕ НИХ. ОХОТНИКИ РЕШИЛИ ПЕРЕКРЫТЬ МЕДВЕДЮ ОТХОД. НО ОДИН ИЗ НИХ ПОСКОЛЬЗНУЛСЯ, МЕДВЕДЬ ИХ ЗАМЕТИЛ И, В СВОЮ ОЧЕРЕДЬ, ОТРЕЗАЛ ИМ ДОРОГУ НАЗАД. УСТУП БЫЛ ОЧЕНЬ НЕБОЛЬШОЙ И ПОМЕСТИТЬСЯ ТАМ МОГ ЛИШЬ ОДИН ЧЕЛОВЕК. ХОТЯ ОБЪЕКТ БЫЛ НЕ ТОЛЬКО ПРОВОДНИКОМ, ОТВЕЧАЮЩИМ ЗА БЕЗОПАСНОСТЬ ГРУППЫ, НО И ОТЛИЧНЫМ ОХОТНИКОМ и СКАЛОЛАЗОМ, ОН ПОСЛАЛ НА МЕДВЕДЯ ОДНОГО ИЗ ОХОТНИКОВ. МЕДВЕДЬ СИЛЬНО ПОРВАЛ ЕГО И СБРОСИЛ С УСТУПА. В ИТОГЕ ОХОТНИК ПОТЕРЯЛ РУКУ. ОБЪЕКТ ВМЕШАЛСЯ И ЗАСТРЕЛИЛ МЕДВЕДЯ ТОЛЬКО ПОСЛЕ СЛУЧИВШЕГОСЯ. ПОСТРАДАВШИЙ И ОСТАЛЬНЫЕ ОХОТНИКИ ПОДАЛИ В СУД, НО ИСК БЫЛ ОТКЛОНЕН. ОБИТАТЕЛИ ДЖЕКСОН ХОУЛ ОБВИНИЛИ ОБЪЕКТ В ТРУСОСТИ. (СМ. ПРОВЕРКИ N12. ЛИЧНЫЕ ИНТЕРВЬЮ NN 5, 6, 7, 8.)
  2. В АВГУСТЕ 1947 ГОДА ОБЪЕКТ ЗАНИМАЛСЯ РЫБАЛКОЙ НА ДЖЕННИ ЛЕЙК, МОРАН, ВАЙОМИНГ (В ЧЕТЫРЕХ МИЛЯХ ОТ ДЖЕКСОН ХОУЛ). НАЧАЛАСЬ СИЛЬНАЯ ГРОЗА, НЕСКОЛЬКО ЧЕЛОВЕК В ЛОДКЕ ОКАЗАЛИСЬ ВДАЛИ ОТ БЕРЕГА, ПОЛОЖЕНИЕ СТАНОВИЛОСЬ ОПАСНЫМ. ОБЪЕКТ, БУДУЧИ ХОРОШИМ ПЛОВЦОМ, БРОСИЛСЯ ИХ СПАСАТЬ, НО УВИДЕЛ ДРУГУЮ ЛОДКУ, СПЕШАЩУЮ НА ПОМОЩЬ ЛЮДЯМ, ТОНУЩИМ НА СЕРЕДИНЕ ОЗЕРА, И ПОВЕРНУЛ К БЕРЕГУ. ОБИТАТЕЛИ ДЖЕКСОН ХОУЛ ВТОРИЧНО ОБВИНИЛИ ЕГО В ТРУСОСТИ. (СМ. ЛИЧНЫЕ ИНТЕРВЬЮ NN 11, 12, 17, 18, 20.)
  МЫ СЧИТАЕМ, ЧТО ЭТИ ПРОИСШЕСТВИЯ ПОДТВЕРЖДАЮТ НЕОБХОДИМОСТЬ ДАЛЬНЕЙШЕГО ИЗУЧЕНИЯ ОБЪЕКТА С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ВОЗМОЖНОГО ПСИХИЧЕСКОГО РАССТРОЙСТВА И ПОДТВЕРЖДЕНИЯ ИЛИ ОТКЛОНЕНИЯ ОБВИНЕНИЯ В ТРУСОСТИ. КРОМЕ ЭТОГО, БЫЛО ЕЩЕ ОДНО ПРОИСШЕСТВИЕ, КОТОРОЕ ПСИХИАТРЫ СЧИТАЮТ НЕ СОВСЕМ ОБЫЧНЫМ.
  3. В КОНЦЕ ЯНВАРЯ 1949 ГОДА ОБЪЕКТ ПОПАЛ В АВТОКАТАСТРОФУ, ОН БЫЛ ЗА РУЛЕМ. ВСЕ ПАССАЖИРЫ ВТОРОГО АВТОМОБИЛЯ ПОГИБЛИ, НЕВЕСТА ОБЪЕКТА, СИДЕВШАЯ РЯДОМ С НИМ, ТОЖЕ ПОГИБЛА. А ПЯТЬ ДНЕЙ СПУСТЯ ОБЪЕКТ ВИДЕЛИ С ДРУГОЙ ЖЕНЩИНОЙ ПРИ КОМПРОМЕТИРУЮЩИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ (СМ. ЗАКЛЮЧЕНИЯ СПЕЦСЛУЖБ ПОЛИЦЕЙСКОГО УПРАВЛЕНИЯ: СТР.15)
  ПСИХИАТРЫ СЧИТАЮТ, ЧТО ТАКАЯ РЕАКЦИЯ НА ТРАГЕДИЮ В СОЧЕТАНИИ С ПОВТОРЯЮЩИМСЯ СНОМ, КОТОРЫЙ ПО ПРИЗНАНИЮ ОБЪЕКТА, ОН ЧАСТО ВИДЕЛ В ДЕТСТВЕ, УКАЗЫВАЮТ НА ОПРЕДЕЛЕННУЮ СЛАБОСТЬ ХАРАКТЕРА.
  
  СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
  ПРЕДМЕТ: ЗАПРОС НА СПЕЦИАЛЬНУЮ ЭКСПЕРТИЗУ
  ОТ КОГО: ОТ НАЧАЛЬНИКА ЭКСПЕРТНОГО ОТДЕЛА
  КОМУ: В АТТЕСТАЦИОННУЮ КОМИССИЮ
  ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ЭКСПЕРТИЗА ПО ДЕЛУ КАПИТАН-ЛЕЙТЕНАНТА ЧАРЛЬЗА ЭВАНСА РОУНА (ДЕЛО ОМР 1687-224-3588)
  СЕКРЕТНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПО СПЕЦИАЛЬНОМУ ЗАПРОСУ АТТЕСТАЦИОННОЙ КОМИССИИ — ЦРЦ
  ОСОБАЯ ЭКСПЕРТНАЯ КОМИССИЯ
  Д-Р МАЙРОН ЗИФФ МАЙОР РИЧАРД Б. СТИН ЦРЦ
  Д-Р ДЖОУЛЗ МАЙОР САМЮЭЛЬ Л.ЭЙР ЦРЦ
  Р. ДЖЕЙЛИН
  Д-Р ДЖЕЙМС Д. ТИ МАЙОР УЭББ БЕРН ОМР
  ВВЕДЕНИЕ: по распоряжению председателя аттестационной комиссии 17 февраля 1954 года была сформирована экспертная группа в вышеперечисленном составе для углубленного изучения индивидуальных особенностей капитан-лейтенанта Чарльза Эванса Роуна в свете информации негативного характера, полученной в ходе проверки его благонадежности…
  ЗАКЛЮЧЕНИЕ: Все три психиатра единодушно заявляют, что, инциденты на охоте и с лодкой однозначно связаны с трагедией, которую объект пережил 6 июня 1939 года. В тот день объект находился в небольшой лодке с матерью, отцом и старшим братом на озере в Йеллоустонском национальном парке. Когда лодка была примерно в девятистах метрах от берега, началась сильная гроза, обычная для тех мест. Лодка перевернулась. Объект и его мать не умели плавать. Старший брат сумел вытащить объект на берег, чтобы потом помочь отцу в спасении матери. Гроза усиливалась. Объект, стоя на берегу, видел, как утонули мать, отец и брат.
  По мнению психиатров, это событие очень повлияло на характер объекта. До этой трагедии объект был «домашним» ребенком, предпочитал учебу спорту, играм со сверстниками. После трагедии объект был усыновлен дядей (брат матери), преуспевающим фермером. Объект начал активно заниматься спортом, стал отличным пловцом, охотником, скалолазом и т. д. Он упорно преодолевал различные страхи, например, при скалолазании. По рассказам дяди мальчик часто прикладывал зажженные спички и сигареты к руке, пока не научился терпеть боль.
  Несмотря на то, что это краткое заключение (полный отчет прилагается), мы единодушно считаем, что перемены в характере объекта несомненно были вызваны чувством вины за гибель родителей и брата. Его почти маниакальное стремление побороть эти слабости (недостаток ответственности и подготовки) привело не только к их преодолению, но и к чрезмерному результату, как в физическом, так и в психологическом смысле. Объект считает, что отвечает за всех, кто в опасности. После трагедии он неоднократно доказывал способность действовать адекватно в экстремальных ситуациях. Инциденты на охоте и с лодкой были вызваны только одним: чувство ответственности у объекта настолько гипертрофировано, что он не мог допустить, чтобы кто-то другой оказал помощь. Если во время оказания помощи к нему присоединяется еще кто-либо, объект сразу же отступает, но не от страха, а от ярости.
  Дальнейшее изучение инцидента на охоте подтверждает эту точку зрения. При повторной беседе выяснилось, что объект сразу же попытался убить медведя, но охотник, который нанял его, хотел сделать это сам.
  Инцидент на озере Дженни — еще один пример поведения объекта в экстремальной ситуации. Когда он увидел спасательную шлюпку и не был в состоянии изменить ситуацию, он в ярости вернулся на берег. Вечером того же дня объект подрался со спасателями, обвиняя их в намеренном осложнении ситуации. Объект сильно избил всех трех спасателей. Возможно, это несколько изменило отношение к нему обитателей Джексон Хоул.
  Третий инцидент, его внешнее равнодушие к гибели невесты, также указывает на гипертрофированную реакцию. Он преодолел страх боли и, очевидно, страх смерти. Как и боль, смерть потеряла для него всякое значение. Во время катастрофы он сделал все для спасения невесты, а потом просто смирился с ее смертью, и забыл о ней.
  В последнюю очередь был изучен кошмарный сон, который объект часто видел в детстве. В восемь лет он посмотрел фильм «Человек-невидимка».
  В фильме невидимка ходит с забинтованной головой, в шляпе, темных очках, замотанный шарфом, в плаще. Но под всем этим ничего нет — пустота, он невидим. Объект испугался, когда невидимка снял очки, а за ними ничего не было. Объект помнит, что не мог спать в течение двух недель после просмотра фильма. Он просил не выключать в его комнате свет и не закрывать плотно дверь. Он говорил, что все время думает о пустоте вместо глаз. Возможность быть невидимым произвела на него огромное впечатление.
  В данное время объект — в отличной физической и моральной форме. Практически не восприимчив к боли, горю. Объект прекрасно понимает, что стремление к единоличной ответственности мешает не столько другим, сколько ему самому. Несмотря на то, что в глубине души объект мало изменился, он научился снисходительно принимать помощь других, но по-прежнему предпочитает действовать в одиночку.
  РЕКОМЕНДАЦИИ: Особая комиссия пришла к единодушному положительному заключению. Несмотря на то, что определенные качества могут мешать работе в обычном окружении, он, пусть и не всегда сознательно, ищет окружение, в котором эти качества могли бы быть полезны. У него есть все, что необходимо разведчику в сложных ситуациях. Главный недостаток — стремление к опасности, даже когда в этом нет необходимости.
  Роун закрыл папку, выключил свет и уснул.
  5
  Рональд В. Невью
  Ручка двери повернулась, и Роун проснулся. Было еще темно.
  — Вставай, племянничек, — крикнул Уорд, — да собирай пожитки побыстрей, скоро ехать?
  — Который час? — спросил Роун.
  — Около четырех. Скорее. Мы ждем внизу.
  Через десять минут Роун был на кухне. Разбойник и Уорд стояли у заваленного папками стола и разглядывали две фотографии.
  — Не уверен, ведь если подумать, у второго два сына — может, лучше… — сказал Разбойник.
  — Они уже слишком взрослые, — перебил Уорд, — а дочери в любом случае работают лучше. Давайте остановимся на Поткине. По-моему, это лучший выбор.
  Роун взглянул на фотографию в руках Уорда. На ней был невысокий крепкий мужчина с большим удлиненным лицом.
  — Поверьте мне, — настаивал Уорд, — мясник подходит больше всего.
  — Наверное, вы правы, — нерешительно уступил Разбойник. — Но… у нас так мало времени, мы можем упустить что-нибудь важное.
  — Вы все продумали, все подробности. Вы правильно сделали, что выбрали толстяка. Пусть второй будет в резерве. Уже некогда менять.
  Разбойник кивнул и посмотрел на Роуна.
  — Значит, Новичка надо послать на Юг? — спросил он, поворачиваясь к Уорду.
  — Верно, — подтвердил тот. — Начать надо с Проститутки.
  — Он мне никогда не нравился.
  — Работу свою он делает, — возразил Уорд, повернулся и одной рукой обнял Роуна. — Ну, племянничек, собирай пожитки. Начинается веселая жизнь.
  
  Уорд медленно проехал на грузовике «Форд» 48-го года через город и выехал за кладбищем на широкую грунтовую дорогу.
  — Надеюсь, ты любишь путешествовать, племянничек?
  — В общем, да.
  — Это хорошо. Очень хорошо. А кстати, как ты относишься к мексиканской кухне? Черепахи там и всякое такое..?
  — Люблю.
  — Легко с тобой, племянничек — улыбнулся Уорд. — Меня, старика, радуют две вещи: если городской парень в четыре утра способен отодрать задницу от постели и при этом любит мексиканскую кухню…
  — Так я еду в Мексику?
  — Колотепек. Точнее, маленький прибрежный городок Таволато, между Колотепеком и Поггутиа. Сам сообразишь, как туда добраться. Если будет возможность, возьми самолет.
  — Кого я должен найти? — спросил Роун.
  — Проститутку Лорда Астора. — Уорд протянул Роуну тоненькую книжечку, английский паспорт. На фото Роун увидел важного мужчину с усами, паспорт был полностью оформлен, оставалось только вписать имя.
  — Как его зовут? — поинтересовался Роун.
  — Ну, знаешь, имен у него по крайней мере пятьдесят. Вот последние двенадцать. — Он протянул Роуну конверт. — Там еще его фотографии, без усов, с бородой, на случай, если он одичал. — А здесь печать с наборными буквами и чернила. Такие же, какими пользуются англичане. Когда выберешь имя — впечатай. — Уорд протянул Роуну небольшой портсигар.
  — Что еще?
  — Племянничек, мы только начинаем. — Уорд передал ему американский паспорт и бумажник. — Это твой. Думаю, он тебе не понадобится, но на всякий случай пусть будет.
  Роун открыл паспорт, увидел свою недавнюю фотографию и имя: Рональд В. Невью. В бумажнике все было на месте: визитки на имя Невью, три тысячедолларовые банкноты, десять сотенных и несколько полусотенных и десятидолларовых банкнот.
  — А пятерки, что, в этом году не в моде?
  — Места больно много занимают.
  — Легенда у меня есть?
  В ОРМ у Роуна было уже две легенды, один раз он работал как врач, другой — как специалист по деревьям. На разработку каждой легенды ушло почти три недели.
  — Ты что-то спросил?
  — Какая у меня легенда?
  — Племянничек, ты же в Мексику едешь, не в Китай. Сочиняй, что хочешь. Можешь сказать: нелегально перешел границу, да направлением ошибся. Мне все равно. Гестапо там нет.
  Роун почувствовал, что начинает злиться. «Молчи, только не открывай рот», — твердил он себе.
  — Когда найдешь Проститутку, скажи ему, что Фонд Тиллинджера планирует небольшую экспедицию. Двадцать пять он получит сразу, сотню в конце и еще двадцать пять, если придется плавать. Вот первые двадцать пять, — Уорд передал Роуну пачку денег.
  Роун прикинул вес пачки.
  — Двадцать пять тысяч? — недоверчиво спросил он.
  — Я же сказал, двадцать пять. И вот еще десять на непредвиденные расходы. Обменяй пару сотен из бумажника на песо в аэропорту. Остальные спрячь подальше. Ясно?
  — Ясно.
  — Дальше. Если Проститутка станет поднимать шум, не захочет ехать — постарайся вытащить его в Оаксаку или Акапулько. Вот это поможет ему успокоиться.
  Роун взял протянутые ему два небольших флакона с прозрачной жидкостью.
  — Две-три капли, и он отключится на сутки. Добавишь еще одну-две — дополнительно десять часов. Если по-хорошему не получится, доставишь его по одному из этих двух адресов.
  Роун получил две визитки.
  — Это в Акапулько, а это в Оаксаке, но в Акапулько работают быстрее.
  — А что там сделают?
  — Переправят его самолетом в Штаты. Такса — пять тысяч с человека. Тебя могут высадить в Эль Пасо, но ты требуй, чтоб доставили до Ногалеса. А там уже сам довезешь его до Тексона и передашь вот этому, — Уорд передал Роуну еще одну карточку с тексонским адресом. — Если он вдруг начнет выступать в Штатах, раскройся и сдай его за нарушение границы. Дальше мы сами. Но арест — в самом крайнем случае.
  — Как я представлюсь?
  — Это проблема, — ухмыльнулся Уорд и с довольным видом протянул Роуну два удостоверения. — Выбирай.
  Роуну было не до шуток. Он выбрал левое. Это было удостоверение ФБР на имя Рональда В. Невью с фотографией Роуна.
  — Настоящее, — довольно объяснил Уорд. — Ребятам из Бюро лучше не показывать — могут обидеться, они этого не любят. Надо было сумку прихватить, вон сколько всего, — добавил он, глядя на кучу документов у Роуна на коленях.
  — Все?
  — Почти, — ответил Уорд и протянул Роуну последнюю карточку. — Не то чтобы я подгоняю, но через семьдесят два часа ты должен быть здесь. Кукольник будет ждать.
  Роун прочел адрес: Миннеаполис, Миннесота.
  — С Проституткой? — спросил он.
  — Верно. Если только не придется его сдать, тогда приедешь один. Теперь — все. Ничего не забыл?
  — Нет.
  — Очень хорошо, племянничек, иначе проблем не оберешься… — и вдруг, непонятно почему, Уорд начал напевать «Дорогу на Манделей».
  Они проехали еще с полмили и свернули на довольно узкую асфальтированную дорогу. Почти рассвело. Грузовик проехал около трех миль и остановился у заброшенной заправочной станции. Там их уже ожидал «бьюик» 63-го года с водителем.
  — Довезет до места, увидимся через три дня, — сказал Уорд.
  Когда Роун садился в машину, он услышал последнюю инструкцию: «Что бы ни случилось, он должен остаться живым».
  6
  Проститутка Лорда Астора
  — Это здесь, — кивнул головой пилот. Роун посмотрел через стекло и увидел светлые пятна пляжа, растянувшегося вдоль побережья, крутые, поросшие густым лесом утесы, выступающие из сверкающей глади Тихого океана, но ни городка, ни деревни нигде не было.
  — На утесах! — прокричал пилот, резко снижая самолет. — Смотрите на утесах!
  Теперь Роун разглядел, что один утес был свободен от леса и террасами спускался к океану. На террасах лепились друг к другу крохотные хижины. Тропинки, словно паутина, опутывали утес, связывая террасы. Внизу утес заканчивался широким пляжем с небольшой бухтой. Самолет сделал круг над утесом и приземлился на ровную площадку в полумиле от деревушки. Через час Роун с пилотом спустились по узкой тропинке к таверне, расположенной рядом с бухтой. Теперь пилот выступал как переводчик. По просьбе Роуна он показал хозяину таверны фото Проститутки Лорда Астора.
  — Да-да, — сразу отозвался хозяин. Он с отвращением сплюнул и начал что-то говорить, все время показывая на Роуна.
  — Он спрашивает, вы не брат этого человека? Сеньор Ханис, так он называет доктора, давно не платит по счетам.
  Объяснения были прерваны очередным приступом ярости со стороны хозяина, который положил на прилавок кипу счетов.
  — Сеньор Ханис приехал сюда два года назад морем, — продолжал пилот, — не исключено, что его насильно высадили здесь, так как на следующий день корабль ушел без него. С тех пор он здесь столуется и не платит. Все твердит, что ждет брата, который за все заплатит. Его много народу навещало, но брата не было.
  — Спросите, кто к нему приезжал, — попросил Роун пилота.
  Хозяин и пилот обменялись несколькими фразами на испанском, хозяин возбудился еще больше. Пилот повернулся к Роуну.
  — Он помнит по крайней мере четверых. По-английски они не говорили, один, кажется, говорил по-французски. Хозяин говорит, сеньор Ханис — свинья.
  — Спросите: эти люди приходили вместе или в разное время?
  После непродолжительного обмена репликами пилот объяснил, что они приходили в разное время. Последний был месяца два назад.
  — Он говорит, сеньор Ханис — самая большая свинья на свете.
  — Ханис покидал это место с кем-нибудь из них?
  Хозяин что-то резко ответил пилоту.
  — Он не хочет говорить о свиньях, — сообщил пилот.
  — Сколько Ханис должен? — спросил Роун.
  — Шестнадцать тысяч песо, — неожиданно по-английски ответил хозяин. — Он должен мне шестнадцать тысяч песо, но я согласен на десять, а еще лучше пятьсот зеленых, я хочу сказать долларов.
  Роун отсчитал тысячу долларов, аккуратно положил их на прилавок, прикрыл рукой и наклонился к хозяину таверны.
  — Он отлучался с кем-нибудь из них?
  — Нет, сеньор. Он все время был здесь.
  — А кто к нему приезжал?
  — Один француз, один, возможно, немец, двое других — иностранцы, но не из Англии или Штатов. Клянусь, не знаю, откуда.
  — Что сеньор Ханис здесь делает? Чем занимается?
  — А чем здесь все занимаются — пьют, да женщин трахают. Местные-то — индейцы. Я сам из Мехико-Сити, а местные — индейцы. Делают водку из корней кактусов, пьют, не работают, не платят, только пьют и ловят кайф.
  — Пейот? Какао?
  — Здесь нет, но похоже. Пьют и трахаются. Никакого стыда. Свиньи, — он не сводил глаз с денег.
  — И сеньор Ханис — свинья? — Роун холодно посмотрел на хозяина.
  — Здесь все — свиньи, а сеньор Ханис — особенно.
  Роун взял деньги, отсчитал половину и отдал покрывшемуся испариной хозяину.
  — Да, я его брат. Мы уедем вместе, тогда получишь остальные.
  Хозяин спрятал деньги под рубашку.
  — Где он? — спросил Роун.
  — Выше, на третьей террасе, у проституток.
  Пилот остался ждать у таверны, а Роун отправился наверх. Уже на подходе он услышал голоса спорящих женщин. Напряжение нарастало. Женщины перешли на крик, и как раз, когда Роун поднялся на третью террасу, из хижины выскочила крупная индианка с бронзовым лицом и бросилась к двум женщинам помельче, сидевшим у котла. Они сцепились и с криками покатились по земле. Минуты две спустя к потасовке присоединились еще две индианки. Женщины таскали друг друга за волосы, рвали платья, царапали лица, стараясь попасть в глаза, а одной даже удалось укусить обнажившуюся грудь соперницы.
  — Браво, браво, великолепно! — Роун услышал мужской смех.
  В дальнем конце террасы стоял высокий мужчина с лицом цвета меди, совершенно седыми волосами и бородой. На нем не было ничего кроме шорт. По фигуре его можно было принять за двадцатилетнего спортсмена-олимпийца. Но в действительности он был в два-три раза старше. Увидев Роуна, он весело закричал:
  — Ставлю пятьдесят фунтов на толстуху, ее побьют! А вы?
  — Ставлю сто на нее, — откликнулся Роун.
  — Вы верите в мою платежеспособность?
  — Вполне.
  — Тогда пари. Нита, Суба! Бейте между ног, между ног бейте эту корову! Слышите?! Между ног!
  Женщины обернулись к нему. Одна из тех, что поменьше, отползла от клубка дерущихся, встала и посмотрела на бородача.
  — Между ног, — крикнул он, показывая на себе, куда бить.
  Женщина кивнула, подняла грубо оструганный деревянный половник, который выпал из котла, осторожно приблизилась к дерущимся и, улучив момент, с силой ударила толстуху между ног. Женщина завыла от боли, согнулась пополам и, бессильно откатившись от остальных, замерла на земле. Индеанки поднялись.
  — Неплохо, — произнес мужчина, подходя к Роуну. — Хочу взять их в Гондурас. Так как, парень, у тебя есть сто долларов?
  Роун протянул ему шесть пятидесяти долларовых банкнот.
  — Они могут повторить через час, если захочешь.
  Мужчина подошел к неподвижно лежащей женщине.
  — Извини, старуха, может, это поможет? — Он бросил ей две банкноты.
  Толстуха от боли не могла пошевелиться. Она тупо уставилась на деньги. Четверо других так и стояли, не одеваясь, молча размазывая грязь и кровь по телу. Мужчина раздал им по пятьдесят долларов. Они обрадовались, как дети в день рождения, бросились обнимать и целовать его. А потом, немного успокоившись, затащили толстуху в хижину.
  Мужчина опустился в старое кресло-качалку и жестом подозвал Роуна.
  — Ты видел всех, выбирай, но между нами, толстуха — это что-то. Потрясающая баба. Она такие вещи делает! Артистка! — Он качнулся, наблюдая за реакцией Роуна.
  — Ты американец, верно? Я забыл, вас интересуют только лица. Тебе лучше выбрать другую. Они все великолепны. Я сам их учил. Они могут даже одеться, если тебя это больше возбуждает. Жаль, очень жаль, что ты не сможешь оценить толстуху, она ни с кем не сравнится. — Мужчина на мгновение нахмурился, а потом опять улыбнулся. — Да забудь ты свои привычки. Отпущение грехов рядом. Выбирай. За двадцать долларов любая — твоя. За тридцать — две. За пятьдесят — все стойло.
  — Фонд Тиллинджера планирует экспедицию, — произнес Роун.
  — Да черт с ним! Это важнее. За сорок — все твои.
  — Разбойник ждет вас.
  — Еще бы, лучше меня-то нет. — Он нагнулся к Роуну и доверительно сказал: — Бросаю монету. Моя взяла — платишь восемьдесят, твоя — все твои бесплатно. По-моему, справедливо.
  — Самолет ждет, — произнес Роун.
  — К черту самолет! — заорал Ханис. — Где твое чувство гармонии? Ты мне все о деле, а я об искусстве. Будем бросать монету?
  — Самолет ждет, — повторил Роун.
  — Ну так подождет! — рассвирепел Ханис, но, быстро взяв себя в руки, внимательно посмотрел на Роуна. — Я правильно понимаю, ехать мне в любом случае придется, хочу я или нет?
  — Да, в общем так.
  — Заставишь?
  — Да.
  — Убивать не станешь?
  — Нет.
  Ханис подмигнул Роуну:
  — Пари хочешь? Фунтов на пятьдесят, сто пятьдесят долларов?
  — А есть чем платить?
  — А что, я уже неплатежеспособен?
  — Боюсь, что так.
  — Это осложняет дело. — Ханис был явно разочарован.
  — Если у меня не получится, пришлют еще кого-нибудь.
  — А почему я должен на них работать? Они меня пять лет гноили.
  — Они сами пять лет гнили, а многие еще дольше.
  Ханис помолчал.
  — Разбойнику я ничего не должен. Стердевант — другое дело, но его нет.
  — Стердевант умер.
  Ханис расхохотался.
  — Ну, парень, ты что, тоже в эту чепуху поверил? Послушай, я знаю Стердеванта, и я тебе говорю: он не способен на самоубийство.
  — Тогда где он?
  — Ждет, парень, ждет где-то, как лев в засаде, а придет время — покажется. Запомни мои слова — он ждет.
  — Вы, кажется, очень уверены.
  — Я совершенно уверен. Долго он просто не выдержит — объявится. Никто не знал его, как я, и я знаю, что его заводит. Он в душе игрок. Я тоже, но он больше. Таких терпеливых как он я не встречал, а это главное качество для игрока. Надо уметь ждать, не ходить раньше времени, ждать хорошего расклада или таких козырей, чтобы наверняка. Стоит этому случиться, и Стердевант объявится.
  — Я слышал, он был трусоват.
  — Ты много чего услышишь. Что он боялся, был извращенцем, садистом. Каждый раз что-нибудь новенькое. Только одно не забудь: ты услышишь только то, что захочет Стердевант. У него просто страсть сбивать с толку. Знаешь, он последний из великих охотников. Ему нужен равный противник, а в наше время где найти такого? Поэтому у Стердеванта припасена тысяча уловок, чтобы не размениваться на мелочи. Мало кто понимает это. Смелых всегда мало понимали, а справедливых еще меньше.
  — Вам все равно придется уехать со мной, — напомнил Роун.
  — А мне что-то не хочется, — заявил Ханис. — Не из-за Разбойника, не думай. Просто есть такой физический закон: все тела когда-нибудь достигают состояния покоя. Я достиг этого состояния. Я, как Стердевант, тоже ищу равного соперника и нашел его здесь.
  Я живу чувствами, играю на человеческих слабостях — обычно на чувственности, еще на распущенности и животных инстинктах. Я не пропаду, пока будет жив хоть один мужик, который заглядывает под юбку не только жене; пока женщина, глядя на мужчину, знает, что вызывает желание, я — живу!
  Я держусь на запретах и поклонениях. Отнимите религию, закон, убейте совесть, оставьте нас без этих одежд и я пропал. Этим-то и привлекают меня здешние места. У местных индейцев вообще нет запретов, морали. Они, как любопытные дети, не сдерживают свои порывы, делают все, что захочется. Даже те крохи морали, которые принесла сюда цивилизация, исчезают, стоит им принять свое варево.
  Скажи, где еще можно найти такое? Думаешь, я — воплощение порока? А для меня это, просто возвращение к животному, чувственному началу. Куда от этого деться? Они здесь так живут уже пятьсот лет. Господи, я здесь бордель думал открыть! Куда там! Какой бордель, если то, за что я собирался брать деньги, здесь делают бесплатно! Нет, мой невежественный друг, они умнее нас. Они притягивают меня. Испортить их нельзя, портить здесь просто нечего. Я побежден, обращен. Я учусь у них. Здесь мое сердце, я остаюсь.
  — А деньги? — полюбопытствовал Роун.
  Ханис не ответил, но глаза его загорелись. Однако он отрицательно покачал головой и широко улыбнулся.
  — Нет, я уже не тот, что раньше. Мое место здесь.
  — Много денег, — настаивал Роун.
  — Парень, ты просто не хочешь понять. Я изменился внутри. На меня снизошел дух святой.
  Роун как бы случайно уронил пачку денег на землю. Он увидел, как округлились глаза у Ханиса.
  — И это только начало, — сказал Роун, поднял пачку и стал пересчитывать деньги.
  — Я свои принципы всю жизнь вынашивал, — запротестовал Ханис, не спуская глаз с денег. — Я не поддамся на ваши уловки.
  — Двадцать пять тысяч немедленно… — Роун продолжал считать.
  — Я нашел свое место.
  — Двадцать пять тысяч сейчас и еще сто тысяч по окончании дела.
  — Сто двадцать пять тысяч?
  — Сто двадцать пять тысяч, — подтвердил Роун.
  — Интересное, должно быть, дело, — начал Ханис и спохватился. — Нет, деньгами меня больше не соблазнишь. Да и стар я уже. «Проститутки» больше нет.
  — И еще сто двадцать пять, если вы присоединитесь к экспедиции.
  — Двести пятьдесят тысяч?
  — Четверть миллиона долларов, — Роун сосчитал деньги и бросил пачку Ханису.
  — Важное, должно быть, дело. Очень важное! — Он, не двигаясь, смотрел на деньги.
  Роун выждал немного и забрал пачку.
  — Дело действительно очень важное. Жаль, что «Проститутки» больше нет.
  — Он умер, — пробормотал Ханис, с отчаянием глядя, как Роун убирает деньги в карман, и вдруг жестом остановил Роуна. — Ладно, парень, да здравствует воскресение из мертвых! — Лицо Ханиса расплылось в улыбке.
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  7
  Представитель ООН
  Невысокий мужчина с длинными руками сутулясь прошел с только что приземлившегося самолета «Аэрофлота» в специальное помещение московского аэропорта. Он открыл дипломатический паспорт и протянул его дежурному офицеру. Паспорт был на имя Михаила Поткина.
  — ООН? — вежливо спросил офицер.
  Поткин кивнул.
  Офицер сравнил фото с оригиналом напротив: вытянутая, лысеющая голова, крупный нос и большие губы, маленькие уши, плотно прижатые к голове, — все сходилось. Черные, чуть удлиненные глаза невозможно было перепутать. Он поставил штамп в паспорте и вернул его. Кожаный чемодан, портфель и сверток осматривать не стал.
  — Машина ждет вас, — сообщил он Поткину.
  — Мне необходимо позвонить.
  — Конечно. — Офицер открыл дверь смежной комнаты, там на столе стоял телефон.
  — Это личный разговор, — подчеркнул Поткин.
  — Да-да. — Офицер вышел из комнаты и плотно прикрыл за собой дверь.
  Поткин промокнул пот на лбу.
  — Алло, — послышалось в трубке.
  — Я т-только что прибыл, — сказал Поткин.
  — Добро пожаловать домой. Как чувствует себя ваша жена? — спросил Алексей Бреснович.
  — Хорошо.
  — А ваши дочери?
  — Тоже хорошо.
  — Ну и отлично. Вы надолго к нам?
  — Планирую завтра вернуться.
  — Значит, встреча очень важная? Во сколько она начнется?
  — Машина ждет, — нетерпеливо ответил Поткин.
  — Понимаю. Я сегодня вечером устраиваю прием. Приходите, как освободитесь. В любое время. Постарайтесь с письмом поскорее закончить.
  — Спасибо.
  — Посылку привезли?
  — Да.
  — Хорошо. Жду вас вечером.
  Поткин услышал, как на другом конце повесили трубку. В гости ему идти не хотелось, не нравилось ему и то, что Коснов прислал за ним свою машину. Его всегда тревожили такие неожиданные вызовы в Москву. Поткин прошел за водителем к машине. Было не совсем ясно, о каком письме говорил Бреснович.
  Капитан Михаил Поткин, начальник подразделения контрразведки, отвечающего за США, в могущественном Третьем управлении полковника Коснова, устроился на заднем сидение, и черный «ЗИМ» помчался к Москве. Он открыл портфель и начал рассматривать сообщения. Необходимо было сосредоточиться. Предстояла исключительно важная встреча. Он знал, что его будут спрашивать и переспрашивать, бесконечно уточнять детали, изучать выводы. Такие встречи давались ему тяжело. Когда Поткин нервничал, он начинал заикаться, и от этого еще больше терялся. Он был практик, а не чиновник. Он мог организовать и провести операцию, но не всегда умел объяснить, что и почему делает. Он давал хорошие результаты и считал, что этого достаточно.
  Важно было сосредоточиться, но мысли все время возвращались к Коснову и Бресновичу. Поткин отказывался признать, что они враждовали, а он оказался между ними. Коснов — его непосредственный начальник, благосклонный диктатор, всепонимающий тиран. Бреснович — покровитель и благодетель. Именно Бреснович спас его после провала в Венгрии. Бреснович, его влиятельный кремлевский друг, будущий член ЦК, устроил его к Коснову. И вот теперь эти двое сцепились, а Поткин между ними.
  «А все из-за этого проклятого дела», — подумал он, открывая первую папку. Курьер доставил ее около восьми недель назад. В этом деле настораживало буквально все.
  Он перечитал сообщение, открывавшее «Серию Пять». Это был просто запрос о последних кадровых перемещениях в ЦРУ. Поткин подчеркнул в личной беседе с курьером, что его наблюдатели фиксировали агентов, входящих в штаб-квартиру ЦРУ в Вашингтоне. Поткин чувствовал, что на основании этой информации можно сделать вывод о новых назначениях. Его наблюдатели хорошо знали постоянных сотрудников в лицо, поэтому всех незнакомых можно было смело считать возможными оперативниками. У Поткина были источники информации и внутри штаб-квартиры ЦРУ, он не скрывал этого. Но использовать их для такой неотложной работы было рискованно, а ставить их под угрозу он не хотел. Москва план одобрила, и Поткин начал собирать информацию.
  Поткин перелистал сообщения. Все шло хорошо до середины сентября, когда до них дошли первые слухи о разногласиях Хрущева с ЦК. Поткин получил сообщение, в котором отмечались слабые места в созданной им системе, просили присылать более точную информацию. Сообщения Поткина касались только тридцати процентов перемещений в ЦРУ, а центр настаивал на девяноста процентах. Раньше подобные задачи никогда не ставились. Даже в особо важных случаях запрашивали информацию не больше чем о шестидесяти процентах. Поткин связался с Москвой для подтверждения.
  «Процент нас не интересует, — заявили ему. — Нам нужны сведения о всех назначениях в ЦРУ, это касается агентов, которые за последние четыре месяца посещали Штаты. Другие отделы займутся остальными направлениями. Вы отвечаете за Штаты. Проценты здесь не помогут. Мы должны точно вычислить, кого они могут прислать на замену Полякову».
  Поткин протестовал. Такую информацию можно было добыть, только поставив под угрозу всех его агентов. Он потратил годы на их подготовку. Даже если им это и удалось бы, он сомневался, что можно было собрать всю информацию.
  «Под угрозу, так под угрозу. Сделать все, чтобы добыть информацию», — последовал приказ из Центра. Водитель посигналил. Сотни девочек в облегающих гимнастических костюмах строились в колонны вдоль дороги. Поткин подумал о дочерях. Живи он в Москве, и они были бы сегодня среди этих девочек. Гимнастика пошла бы им на пользу. В Нью-Йорке они слишком мало двигались.
  Он прочел сообщение от 20 сентября. Прибыл еще один курьер, требуя собрать по армейскому ЦРЦ такую же информацию, как он собирал по ЦРУ. И опять Поткин напрямую связался с Москвой протестуя. Он отметил, что три бара и рестораны по соседству со штабом ЦРЦ и подготовительный центр в Форте Халаберд на окраине Балтимора охвачены его сетью. Его люди знают в лицо большинство курсантов, которые прошли там подготовку за последние пять лет, но не имеют информации относительно их назначения.
  «Почему нет?» — спросили его.
  «П-потому ч-что н-никто никогда не запрашивал такую информацию», — рассердился он.
  «Теперь запрашиваем», — прозвучало в ответ.
  Поткин заметил, что ему не хватит людей, чтобы прорабатывать ЦРУ и ЦРЦ так тщательно. А где люди? Заняты другими операциями. «Отзовите», — последовал приказ.
  Поткин подчеркивал, что у него всего два надежных агента в самом Форте Халаберд. Один из них двойной агент, капитан из информационного отдела. Другой — рядовой, которого готовили в агенты ЦРЦ. Не говоря уже о риске, доказывал Поткин, надежды на получение такой информации не было.
  «Воспользуйтесь этими агентами», — приказали ему.
  И хотя задание казалось вначале невыполнимым, Поткин добыл требуемую информацию. Сейчас его беспокоила легкость, с которой он получил ее. Слишком уж гладко все прошло. Секретные документы сами шли в руки. Непонятно, куда смотрела охрана.
  Он отложил в сторону копии докладов по ЦРЦ и ЦРУ.
  «Слишком просто, — подумал он. — Подозрительно просто».
  Не то, чтобы его люди просто входили и брали нужные материалы. Нет. Они с огромным риском проникали в отделы, куда им не было доступа. Их могли схватить в любой момент, но не схватили. Может, просто повезло? Может, они опытнее, чем считал Поткин? Или что-то другое? Поткин переправил материалы в Москву. Коснов остался доволен.
  Спустя два дня прибыл еще один курьер. Он поздравил Поткина и сообщил, что часть операции «Серия Пять», связанная с ФБР, передается ему. Поткин пытался сопротивляться. Он никогда не работал с ФБР, этим занимался Радман.
  «Полковник недоволен работой Радмана, теперь это направление переходит к вам», — последовал ответ.
  Поткин перечитал сообщение, которое он послал Коснову. Он предупреждал, что времени очень мало, и, скорее всего, информацию придется покупать у третьих стран.
  «Делайте все, что нужно», — прозвучало в ответ.
  Он объяснил, что это будет стоить очень дорого и что расплачиваться придется долларами.
  «Делайте все, что нужно».
  Поткин достал расписки, просмотрел их. Результаты тестов на способности к изучению иностранных языков агентов ФБР, работающих в США, обошлись в 435 850 долларов, которые осели в одиннадцати странах Восточной Европы и Ближнего Востока. Поткин проанализировал материал и отобрал тех, кто мог выучить русский. Одно плохо, проверить достоверность информации было невозможно. Материалы вместе с расписками отправили в Москву. Коснов разделял сомнения Поткина, но поблагодарил за информацию — теперь хотя бы было от чего оттолкнуться. Поткин вздохнул с облегчением. Худшее осталось позади. С начала операции «Серия Пять» прошло четыре недели.
  Поткин перечитал самое возмутительное сообщение из Центра. Коснов поздравил его с успехом в ФБР и потребовал аналогичной информации по ОМР, ОВР, комитетов по расследованиям Конгресса, следовательского отдела Генерального Прокурора, группы промышленного шпионажа, журналистов, служащих телевидения и радио, короче всех, кто мог бы оказаться с секретным поручением в России.
  Поткин раскраснелся, вытер платком лоб и стал просматривать записи разговора с Косновым. Поткин настаивал, что задание неосуществимо. С его возможностями нечего было и надеяться на получение подобной информации. Ему обещали и людей и денег. Он продолжал настаивать, что задание невыполнимо, предложил компромисс. Попытаться вычислить искомую личность по результатам тестирования на способности к изучению иностранных языков. Этот метод полностью оправдался в случае с ФБР. Прибыла валюта. К работе привлекли агентов, которые были законсервированы уже по 10–15 лет, Поткин и не подозревал о них.
  Итак, когда 1 800 000 долларов были потрачены, Коснов получил информацию. Но Центр не спешил выразить благодарность, удовольствие или неудовольствие. Поткин прождал три дня, затем его вызвали в Москву.
  Машина Коснова медленно продвигалась по боковым улочкам. Поткин сложил все материалы назад в портфель, кроме отчетов по ОМР и ОВР. Он считал, что именно эти материалы представляют наибольший интерес. Попробовал прочитать их, но не смог сосредоточиться.
  Поткин не понимал, о каком расследовании шла речь. Собранные им материалы касались только известных агентов, а сколько еще было законсервировано! Коснов был достаточно опытен, чтобы понять, что всю агентурную сеть они, конечно, не охватили. Почему это вдруг стало так важно знать, кто заменит Полякова, настолько важно, что не посчитались ни с риском, ни с расходами. Какое отношение операция «Серия Пять» имела к вражде Бресновича и Коснова? О каком письме говорил Бреснович? Что может произойти на предстоящей встрече?
  «Плохо, очень плохо, когда вызывают так срочно», — подумал Поткин, убирая в портфель последние отчеты. Он посмотрел на толпы счастливых людей, шагающих к Красной площади. Дочери тоже очень любят парады. Надо бы привезти их сюда, пусть посмотрят.
  Народу прибавилось. Вдоль тротуаров стояли рабочие, спортсмены, солдаты, женщины и дети, многие были в национальных костюмах республик Советского Союза. До Третьего Управления оставалось не более пяти минут. Поткин достал из кармана записку жены:
  ВАЖНО:
  КВАРТИРА:
  1. Отдать Анино зимнее пальто (в коробке под ее кроватью) в Фонд военных вдов.
  2. Привезти дневник Сони (спрятан в днище птичьей клетки — не читать).
  3. Проверить, починено ли окно на кухне.
  4. Опустить и закрепить жалюзи перед отъездом.
  5. Перед уходом выключить свет в цокольном этаже, а в прихожей — оставить.
  6. Запереть и проверить дверь.
  ПОРУЧЕНИЯ:
  1. Навестить тещу.
  2. Навестить родителей Зоры (если позволит время).
  3. Позвонить Петрову, сказать, что Соня не забыла его, хоть и не пишет.
  4. Позвонить Илье Манилову (внук генерала Грудина) и объяснить, что в Аниной школе не преподают точных наук, а она хочет стать летчиком.
  ПОКУПКИ:
  1. Купить икры (побольше).
  2. Водку не покупать.
  Внезапно машина остановилась. Поткин посмотрел по сторонам. Дальше улица была запружена демонстрантами. Рядом стоял милиционер. Водитель переговорил с ним и обернулся к Поткину.
  — Извините, но дальше движение перекрыто, — объяснил он. — Боюсь, вам придется пройтись. Здесь уже рядом.
  — П-порядок, — невозмутимо ответил Поткин. Он взял портфель и посылку для Бресновича, водитель открыл дверь.
  — Боюсь, вы опоздаете, — извиняясь, произнес водитель.
  Поткин пожал плечами, посмотрел на радостные лица вокруг, опустил голову и молча пошел.
  
  Коснов тоже не обращал внимания на праздник. Он смотрел в окно, стоя спиной к остальным в комнате для совещаний. Окно выходило на Красную площадь. Ноябрьский ветер уже доносил холодное дыхание долгой русской зимы, но многотысячные колонны москвичей двигались так, будто наступала весна. Коснову не было нужды смотреть на них. Все это он уже видел не раз. Все праздники были похожи один на другой. Ряды марширующих солдат, военная техника, ракеты, бесконечные колонны трудящихся с плакатами — «Да здравствует Коммунистическая партия и ее основатель — Ленин», «Слава советскому народу — строителю коммунизма». Ничего не менялось.
  Но одно изменение все же случилось. На трибуне Мавзолея среди руководителей партии и правительства не было Хрущева. Коснов бросил взгляд на руководителей страны, на космонавтов: полковник Комаров, врач Егоров, ученый Феоктистов. Они облетели Землю в одном космическом корабле. В любой другой день это было бы событием номер один, но сегодня это отошло на второй план. Весь мир разглядывал тех, кто стоял рядом с космонавтами: Леонида Ильича Брежнева, нового Первого секретаря ЦК КПСС, и Алексея Николаевича Косыгина, нового премьер-министра.
  Зазвонил личный телефон Коснова. Он снял трубку. Ему сообщили о разговоре Поткина с Бресновичем. Коснов оглядел собравшихся. Лейтенант Гродин сидел слева от него. Он был зятем Бресновича. Они с Поткиным отправятся в стан Бресновича. Им известно о письме. Гродин, несомненно, уже рассказал тестю. Капитаны Майоров и Мирский сидели друг против друга. Эти скорее из окружения Косыгина. Коснов не знал, насколько они посвящены в дело, как и полковник Таргин и лейтенант Булов. Они были людьми Брежнева. Майор Маслин пока поддерживал Хрущева, но это скоро пройдет.
  Зазвонил внутренний телефон. Гродин поднял трубку.
  — Капитан Поткин поднимается, — сообщил он остальным.
  
  — Прошу извинить за опоздание. — Поткин остановился в дверях, затем подошел к столу и сел на указанное место. Он положил руки на портфель и посмотрел прямо перед собой. От напряжения его лицо покрылось испариной.
  — Капитан Поткин, — начал Коснов.
  Поткин вздрогнул, расправил плечи и повернулся к Коснову. Его лицо ничего не выражало.
  — Благодарю вас и ваше подразделение. Вы добились поразительных результатов. Мы просили невозможного, и вы почти справились.
  Поткин замер. Почему «почти»? Он не понимал.
  — Если бы остальные работали так же плодотворно, у нас была бы отличная организация.
  Поткин убрал руки с портфеля и натянуто улыбнулся. Пронесло!..
  — Мы внимательно изучили ваши отчеты. У нас, естественно, появились вопросы. Поэтому мы и вызвали вас, — продолжал Коснов.
  Поткин кивнул.
  — Начнем с ЦРУ. Согласно вашему сообщению за последние шесть недель было всего десять новых назначений. Часть из них представляет интерес. Как вы пришли к такому выводу?
  Поткин с облегчением вздохнул.
  — Обычно инструктаж занимает до двух недель. Чаще всего в пределах недели.
  — Вы уверены? — спросил Коснов.
  — До сих пор, во всяком случае, всегда было так.
  — И эти десять случаев тоже заняли около двух недель? — поинтересовался офицер, которого Поткин видел впервые.
  — В-все меньше недели, и все получили назначения в различные отделения спецслужб.
  — Все, кроме одного, — вставил Коснов. — Некто Лиман Смит.
  Он заглянул в папку.
  — Согласно вашему сообщению мистер Смит получил назначение в Каир в качестве архитектора-консультанта на строительстве жилого объекта. Верно?
  Поткин быстро перелистал свое сообщение, нашел нужные страницы.
  — В-верно.
  — Однако до Каира он не доехал, — заявил Гродин.
  Поткин насторожился.
  — Вместо этого, — продолжил незнакомый Поткину офицер, — в тот день, когда мистера Лимана Смита ждали в Каире, некий мистер Теодор Уэббер прибыл в Будапешт в качестве промышленного консультанта. Мы получили его фотографию.
  Офицер бросил ее через стол Поткину.
  — Он удивительно похож на Лимана Смита.
  Поткин сравнил фото Уэббера с фотографией Смита, которая была у него в материалах.
  «Несомненно, одно лицо. Уэббер? Смит? — мучительно вспоминал Поткин, роясь в бумагах. — Смит?»
  Память что-то подсказывала, но что? Он почувствовал, что взгляды всех присутствующих устремились к нему.
  — Когда Уэббер прибыл в Будапешт? — не заикаясь спросил Поткин. В исключительно важных случаях он переставал заикаться.
  — 12 сентября, — отозвался офицер.
  — А когда его ждали в Каире по моим данным?
  — 12 сентября.
  Поткин продолжал искать. Наконец он нашел нужные бумаги.
  — Вот мое сообщение: «Прибывает между 12 и 20 сентября».
  Его оппонент заглянул в свои материалы.
  — А у меня указано 12 сентября.
  — У вас полный текст или его изложение? — поинтересовался Поткин.
  — Изложение, — ответил офицер. — Но это не имеет значения. Пусть даже между 12 и 20 сентября. Появился-то он в Будапеште, а не в Каире.
  Поткин облегченно вздохнул.
  — Он завез торт.
  — Что?
  — Он завез торт, — повторил Поткин, — обычный ванильный торт, украшенный красными цукатами. На день рождения мистера Уильяма Новака. Его мать дружна с директором ЦРУ, она испекла торт для сына. В последнюю минуту мистера Смита попросили завезти торт по пути в Каир, и он согласился. А из Будапешта он отправился в Каир. Можете проверить — сейчас он в Египте.
  — Почему нас не поставили в известность?
  — П-потому что он прибыл в Каир 18 сентября, в указанный срок.
  — А вы не допускаете мысли, что он доставил в Венгрию какую-либо информацию? Ее легко было спрятать в торт.
  — Передо мной стояла задача выяснить, куда и когда он отправляется. Мне не поручали выяснять, что он будет делать попутно.
  — Ясно, — прервал его Коснов. — Забудем торт. Сколько оперативников вы охватили в процентном отношении?
  — Около восьмидесяти пяти процентов. Остальных прорабатываем.
  — Неплохо, неплохо, — одобрил Коснов. — А вам удалось добыть информацию по уволенным и отставникам? Вряд ли мы найдем среди них то, что нам нужно, но лишняя информация не помешает.
  За неделю до вылета Поткина в Москву, Коснов затребовал информацию по агентам, которые были уволены, в отпуске или в отставке. Предстояло выяснить только имена, остальная информация могла подождать.
  — Вот список отставников и уволенных, — Поткин достал из портфеля несколько копий и раздал их присутствующим. Список включал сто тридцать три фамилии. Решили прежде всего заняться теми, кто оставил службу после смерти Полякова. Таких оказалось пятьдесят девять. Сорок вторым в списке шел Роун, Чарльз Эванс, ВМС (ОМР), капитан-лейтенант, уволен 10 октября 1964 года.
  
  Полковник Коснов ушел с приема ровно в девять. Поткин остался. Всю первую часть вечера он провел в поисках Бресновича. Наконец он решил отдать посылку зятю Бресновича, лейтенанту Гродину. Поткин едва притронулся к угощению, но выпил две рюмки водки. Ни Брежнева, ни Косыгина он не встретил, хотя их ждали. Скорее всего, они совсем не приезжали, а может, уже уехали. Микояна он видел, а Суслова — нет. Говорили, Суслов болен. Но можно ли этому верить? Отсутствовали еще несколько высокопоставленных лиц. Хрущев, например. Естественно, китайцы. Поткин вдруг подумал о жене и девочках. Как они там? Бородатый кубинец с сигарой прижал его к стене и с жутким акцентом говорил что-то на ломаном русском языке. Поткин увидел, как Гродин жестом зовет его. Он поднялся за ним по мраморной лестнице в библиотеку. Это была теплая, отделанная деревом комната с камином из резного камня, в котором горели дрова. Бреснович стоял у письменного стола, изучая содержание посылки. Это была небольшая картина, написанная маслом. Бреснович с трудом сдерживал восторг.
  — Превосходно, правда? — произнес он.
  — Да.
  — Идите сюда, ближе. Вам же не видно.
  Поткин повиновался. Он разглядывал картину без особого восторга. Он не любил искусства, не понимал его. На балете он просто засыпал.
  — А теперь что скажете?
  — Очень красиво.
  — Больше чем красиво. Это одна из лучших его картин, она великолепна. Согласны?
  — Да.
  — Вы знали, что в посылке? — спросил Бреснович.
  — Нет.
  — А что вы подумали?
  — Ничего, просто посылка.
  Бреснович сиял от удовольствия, разглядывая очередное приобретение. Он явно дразнил Поткина.
  — Просто посылка?
  — Да.
  — Но раму вы, наверное, чувствовали? Думали, что там?
  — Я перевез столько посылок, что давно перестал об этом думать. Сейчас — произведение искусства, в другой раз — что-нибудь противоположное.
  Бреснович рассмеялся.
  — Вы, товарищ Поткин, молодец. Я бы на вашем месте не удержался, заглянул. Я, знаете ли, просто не выношу мысли, что что-то происходит без моего ведома.
  Он положил картину на стол и подвел Поткина к большому кожаному креслу перед камином, сам сел напротив. Наклонившись к Поткину, он спросил:
  — Как по-вашему, кто из них одержит верх?
  — Что?
  — Кто одержит верх? Брежнев или Косыгин?
  — П-понятия не имею.
  — Ну, ну, товарищ Поткин, — настаивал Бреснович, — вы же наверняка это обсуждали с кем-нибудь, с женой, например.
  — Нет, ни с кем.
  Бреснович отрепетировано нахмурился.
  — Товарищ Поткин, сейчас 1964 год. Ленина и Сталина нет в живых. С Берией покончено. У нас больше нет диктатора. Мы теперь мощная, процветающая, цивилизованная страна. Наша сила всегда была в умении приспособиться — и к лучшему, и к худшему. Товарищ Суслов — убежденный сталинист. К нему прислушиваются. Мы не согласны с ним, но это не причина, чтобы убрать его. Страной управляет Центральный Комитет. Много человек с разными мнениями. Это нормально. Но со всеми мнениями приходится считаться. Товарищу Хрущеву этот урок дорого обошелся.
  — Но я п-правда не думал об этом.
  — Думали, думали, как каждый россиянин, европеец, американец, азиат, как сами Брежнев и Косыгин. Мы никого не вводим в заблуждение. Не надо быть диалектиком, чтобы понять: править может только один человек, при любом строе, будь то коммунизм, капитализм или монархия. История доказывает это однозначно. Сейчас мы стараемся угадать, кто это будет. Прямо общенародное увлечение. Я думаю — Суслов, а вы, Гродин?
  — Думаю — Косыгин.
  Бреснович, казалось, удивился. Он обратился к Поткину:
  — А вы, товарищ Поткин, как считаете?
  — Н-никак. Поверьте, я не думал об этом. У меня нет мнения на этот счет.
  — Бросьте! Вы же русский! Речь идет о вашей стране, о вашем будущем. — Голос Бресновича звучал сурово. — Вы же член партии.
  — Я р-работал. Думать было некогда.
  — Именно то, чем вы занимались, может серьезно повлиять на обстановку в Кремле.
  — Н-не понимаю.
  — Как по-вашему, что затевает Коснов? Что стоит за «Серией Пять»?
  — М-мне бы не хотелось говорить об этом.
  — Придется, дорогой мой, потому вы и здесь. Спрашиваю еще раз: что, по-вашему, стоит за «Серией Пять»? Почему полковник Коснов занялся этим?
  Это было уже ближе к компетенции Поткина. Он успокоился.
  — Думаю, это может быть очень ценная информация.
  — Каким образом?
  — Полная информация об агентах противника и их действиях облегчит работу контрразведки.
  — Так, по-вашему, полковник Коснов старается облегчить работу контрразведки?
  — Полагаю, да.
  — Полагаете?
  — Я не знаю всех тонкостей. Делаю только то, что поручают.
  Бреснович снисходительно улыбнулся.
  — Товарищ Поткин, ваш отдел потратил за последние два месяца тринадцать миллионов рублей. Не важно, откуда мне известно об этом. Главное — известно, и не от моего зятя. Мне все равно, верите вы или нет. Вам не кажется, что тринадцать миллионов — несколько многовато для облегчения работы контрразведки?
  Поткин молчал.
  Бреснович откинулся на спинку кресла.
  — Что вы знаете о письме?
  — К-каком письме?
  Бреснович и Гродин переглянулись.
  — Что, по-вашему, ищет Коснов?
  — 3-замену Полякову.
  — А почему это так важно? — Бреснович наклонился к Поткину. — Почему это должно обойтись только вашему отделу в тринадцать миллионов рублей?
  — Н-не знаю.
  — Создается впечатление, что это дело для Коснова важнее всех других.
  Поткин задумался.
  — Кажется, да.
  — Вам известно, чем Поляков занимался в Москве?
  — Нет.
  — Он привез письмо от англичан. У нас есть все основания полагать, что оно предназначалось какому-то высокопоставленному лицу, возможно из ЦК.
  — Что за письмо?
  — Мы полагаем, соглашение.
  — Не понимаю.
  — По крайней мере четыре группировки боролись за то, чтобы снять Хрущева с должности и занять его место. Каждая из них старалась заручиться поддержкой Кремля и ЦК. Союзников соблазняли чем могли, шли на любой риск, иногда по-глупому. Все, что делалось, можно толковать по-разному, кое-что даже как предательство.
  Бреснович встал, пересек комнату, взял со стола графин и вернулся на место.
  — Одна из групп, очевидно, искала поддержку у прозападной части правительства. По-видимому, они о чем-то договорились с Западом, причем письменно.
  — Письмо? — не удержался Поткин.
  — Так точно! — Бреснович налил себе водки. — Письмо доказывало существование договора. Материальное свидетельство обеспечило бы поддержку. Мы точно не знаем, что было в письме, но это была гарантия.
  Поткин задумчиво покачал головой.
  — Впервые слышу, — заверил он Бресновича, обдумывая услышанное. — Значит, полковник Коснов охотится за тем, у кого письмо?
  — Очевидно, так? — Бреснович с удовольствием потягивал водку. — Но, товарищ Поткин, письмо не дошло до адресата.
  — Ч-что?
  — Полякова задержали прежде, чем он успел доставить письмо, Коснов задержал.
  — А где же письмо?
  — А вы как думаете?
  — У полковника Коснова? — предположил Поткин.
  — Вот именно. Мы уверены, письмо у него, но он не знает, кому оно предназначено. Поэтому и затеяли операцию «Серия Пять». Коснов надеется, что новый агент выведет его на виновника или виновников.
  Гродин протянул Поткину рюмку водки.
  — Товарищ Поткин, — жестко начал Бреснович, — я должен опередить Коснова. И вы мне поможете.
  — Н-но я работаю на полковника Коснова.
  — Дорогой мой, официально, конечно, вы правы. Но это дело политическое. Неужели вы серьезно верите, что «Серия Пять» просто текущая операция? Письмо у Коснова, но оно — простая бумажка, пока не найдет получателя. Какой из четырех групп оно предназначено? Если он выяснит, эти люди будут у него в руках. Вот цель Коснова… и моей группы тоже. В борьбе против Хрущева нам удалось остаться в стороне. Если мы сейчас сумеем получить дополнительные голоса, мы станем самой мощной силой в стране.
  — В-вы ставите меня в очень трудное положение! — На лбу у Поткина выступили капельки пота.
  — Я помог вам в венгерских событиях, тогда ваше положение было куда тяжелее. Сейчас я прошу вас не об ответной услуге.
  — Я готов.
  — Вот и отлично. Мы должны узнавать обо всем, что происходит в отделе Коснова раньше него.
  — Так и будет.
  — Есть еще одна версия, — заметил Гродин, стоявший за креслом Поткина. — Возможно, никакого агента вообще нет.
  — Н-не понимаю.
  — Товарищ Поткин, вам не приходило в голову, что письмо с самого начала предназначалось Коснову? Что Поляков — его человек?
  Поткин забеспокоился.
  — Интересная мысль, правда? — Бреснович сиял. — Что, если вся «Серия Пять» задумана, просто чтобы отвести внимание от полковника?
  — Не верю, — вырвалось у Поткина.
  — Я тоже, — доверительно произнес Бреснович. — И тем не менее, возможно, если задуманное не удастся, нам придется доказывать именно это. Письмо-то у Коснова.
  
  Разбойник быстро шагал по улице Сан-Франциско. Он зашел в бар и сел за столик рядом с крошечной сценой. Лили Лейден уже допевал песенку «Плохая погода». Пять небольших прожекторов высвечивали завитые щипцами длинные светлые локоны, сильно накрашенные глаза с наклеенными ресницами, румяна и толстый слой броской помады. Ярко-красное шелковое вечернее платье облегало фигуру, оставляя открытыми плечи.
  Разбойник передал записку в артистическую. Вскоре Лили Лейден подсел к нему.
  — Тебя ждут в Нью-Йорке, — сказал Разбойник.
  — Когда? — прозвучал резкий хрипловатый голос.
  — Сейчас. Я подожду.
  Лили вернулся в артистическую, снял парик, смыл грим, переоделся и десять минут спустя уже шагал по улице рядом с Разбойником.
  8
  Кукольник
  Профессор антропологии Мартин Бьюли бодро вошел в кабинет.
  — Господа, господа, — начал он, подходя к письменному столу, заваленному бумагами. — Рад видеть вас. Пожалуйста, извините за задержку. Я ждал вас только утром. Но я не против ночных гостей. Нет-нет. Чем скорее мы приступим, тем лучше. Время — золото.
  Он повернулся к книжной полке и начал торопливо снимать и складывать на стол толстые книги. Кукольник был чуть выше 180 см. Роун решил, что ему лет пятьдесят семь-пятьдесят восемь. У него было удлиненное лицо с тонким вздернутым носом и круглыми, как у совы, глазами; красивые черные волосы, разделенные посередине пробором, были гладко зачесаны, и только челка закрывала большой морщинистый лоб.
  Профессор Бьюли деловито уселся за заваленный книгами стол, нашел среди них две папки, стопку бумаги, заточил карандаш, поправил манжеты, посмотрел на Ханиса и произнес:
  — Разденьтесь, сэр.
  Профессор внимательно со всех сторон осмотрел Ханиса, который стоял в одних трусах. Затем подошел к столу и сделал несколько записей, вернулся к Ханису и занялся его черепом и кистями рук. Еще раз подошел к столу и продолжил записи.
  — Вы ведь выращивали пшеницу?
  — Я? Когда? — удивился Ханис.
  Профессор открыл одну из папок.
  — Вы провели полтора года на ферме, и еще вы говорите немного по-русски.
  — Да я в жизни ни на какой ферме не был. А по-русски я говорю свободно.
  — Конечно, все считают, что свободно владеют языками, — снисходительно сказал Бьюли и откинулся на спинку кресла.
  — Ну, я-то точно. Я в России пять лет прожил.
  — Ну-ну! Не будем преувеличивать. В России вы вообще не были.
  — Я прожил там пять лет, — повторил Ханис.
  Профессор заглянул в папку.
  — Позвольте узнать, когда именно?
  — С 1935 до 1937 и с 1937 до 1940.
  Профессор начал читать вслух.
  — В 1935 году вам было семь лет и вы ходили в третий класс. Слава Богу, закончили его. В 1940 году вам было двенадцать и вы закончили грамматическую школу.
  — Какого черта! В 1940 году я с другими охотился за Берией. Я вообще не кончал грамматическую школу.
  — Вы хотите сказать, что у меня неправильные сведения? — холодно спросил Бьюли.
  — Профессор, — перебил его Роун, — по-моему, вы читаете обо мне.
  — Исключено. Я читаю о мистере Невью.
  — Так это я.
  Кукольник отодвинул папки и с беспокойством посмотрел на них обоих. Он вдруг начал быстро моргать и дергать носом.
  — Странно, — он был явно обескуражен своей ошибкой, — очень странно!
  
  Когда Кукольник, закончив осмотр Ханиса, велел ему сбрить бороду, Ханис пришел в ярость.
  Теперь перед профессором в трусах стоял Роун. Не переставая говорить, Кукольник изучал его череп, уши и нос.
  — Вы что-нибудь знаете об археологии и антропологии, мистер Невью?
  — Только из «Нэшнл Джиогрэфик».
  — Много лет назад я участвовал в одной-двух экспедициях для них. Настырная публика. Пожалуйста, откройте рот.
  Профессор осмотрел с помощью стоматологического зеркальца и зонда зубы Роуна.
  — Я предпочитаю Фонд Тиллинджера. Слышали про такой?
  Роун молча кивнул головой, поскольку пальцы профессора ощупывали его зубы и мешали говорить.
  — Как известно, это филантропическая организация со штаб-квартирой в Нью-Йорке. У вас всего две пломбы. Прапрадед Тиллинджера сколотил свое состояние на марганце, по-моему.
  Бьюли записал что-то и начал осматривать мышцы шеи и плеч Роуна.
  — Ну и, как многие в те времена, основал благотворительный фонд. Фонд специализировался на антропологии, иногда — архитектуре.
  Он осмотрел спину Роуна.
  — Сейчас фондом распоряжаются праправнуки, братья Тиллинджеры. Преданы делу, настоящие джентльмены. Организуют по пять экспедиций в год. Будете в Нью-Йорке — загляните к ним. Думаю, вам понравится. Будьте добры, поднимите руки вверх, теперь опустите. Медленно и плавно, как чайка.
  Роун подчинился.
  Затем ему пришлось принять несколько разных положений. Бьюли опять занялся его мышцами, на этот раз — ног.
  — У меня здесь есть кое-какая литература, — сказал он Роуну.
  — По какому вопросу?
  — По Фонду Тиллинджера. Вы должны обязательно прочитать. Я настаиваю. Ознакомьтесь с фактами. Нагнитесь, пожалуйста.
  Бьюли осмотрел ступни и лодыжки Роуна, попросил его присесть на корточки, затем встать на колени, изучил его локти и пальцы на ногах, одобрительно кивнул и вернулся за стол. Вдруг что-то вспомнил, опять подошел к Роуну и попросил опустить трусы. То, что профессор увидел, огорчило его. Он вернулся за стол.
  — Независимо от того, какое место мы выберем, помните, обрезание вам делал врач-еврей. Вы были совсем маленьким, когда ездили с родителями в Киев. Там простудились. Врач, к которому обратились ваши родители, был еврей. Он быстро вас вылечил и предложил сделать вам в гигиенических целях обрезание. Ваши родители были малограмотными людьми, плохо разбирались в этом. Они согласились, считая, что большой разницы нет. Понимаю, все это звучит не очень убедительно, но до сих пор всегда срабатывало.
  — Значит, мы едем в Россию? — поинтересовался Роун.
  — Конечно, а вы разве сомневались? Можете одеться.
  Пока Роун одевался, Бьюли делал записи и проверял что-то по справочникам. Роун сел. Бьюли продолжал писать. Закончив, он откинулся на спинку кресла, сложил ладони и прижал их к губам. Подумал немного, подошел к карте мира.
  — Вы знаете, где Грузия?
  — Да.
  — Первые впечатления — самые яркие. Думаю, мы сделаем вас родом из Грузии. Пока это только набросок, подробности разработаем потом. Грузины почти все крупные. Вы подходите. Мускулатура вполне сойдет за крестьянскую. Над произношением придется поработать, конечно. — Профессор протянул Роуну несколько листков. — Мне бы хотелось, чтобы вот этим вы занялись немедленно. Запишите для себя. Прежде всего отрастите волосы, бакенбарды и сзади на шее. Не пользуйтесь никакими маслами. Только вода. Да, еще одно: пробор делайте посередине.
  Бьюли подошел к шкафу, вынул несколько фотографий, протянул их Роуну.
  — Это типичные деревенские грузины. Вот эти с севера, а эти — с юга. Вы, скорее всего, будете с юга. Точнее скажу, когда подберем вашего «партнера».
  — А расчески? — спросил Роун.
  — Дойдем и до расчесок, — отозвался несколько раздраженно Бьюли. — Пока подойдет редкая металлическая. А как только получим, дадим вам русские. Для начала сгодятся простые металлические. Не выдергивайте волосы из носа — пусть отрастут, и в ушах — тоже. Теперь зубы. Прекратите чистить зубы щеткой и пастой. Только пальцем и соленой водой. Для вас это даже полезнее. Если уж без щетки никак, так и быть, но лучше не надо.
  Роун старательно записывал.
  — Эти две пломбы придется сменить. Там, откуда вы будете родом, зубы не лечат, а выдергивают. От этого мы вас, так и быть, избавим, но придется выяснить, чем они там сверлят и пломбируют. Я не очень быстро?
  — Я успеваю.
  — Теперь прививки. Здесь две возможности. Времени, конечно, мало, но можно пересадить кожу. В спешке хорошо не сделать. Если будут присматриваться — поймут.
  — А второй путь?
  — Шрамы. Быстрее и менее болезненно. Ожоги тоже неплохо. Можно не только прививки прикрыть, но и выдать за военные раны. Правда, для вашей дальнейшей работы это не очень хорошо. Когда вернетесь, придется делать пластическую операцию. Сожалею. Необходимо больше времени, но его нет. Думаю, в вашем случае ожоги — лучший вариант.
  — Делайте все, что надо.
  — Благодарю вас. Теперь ногти. Не знаю точно, чем их стригут там. Выясню и достану для вас.
  Профессор взял с полки толстую тетрадь и стал листать ее. Он нашел нужную страницу и протянул Роуну.
  — Ваша диета. Начинайте немедленно. Сначала будет трудно, в неделю всего восемь фунтов мяса. Почувствуете слабость — отдохните. Витамины исключить. Их легко обнаружить в организме. Никакого алкоголя. Мы достанем для вас русскую водку и грузинские вина; подождите неделю. Отвыкайте пить воду. Перейдите пока на пиво или молоко.
  Найдите грязь — начните орудовать лопатой, будет полезно. Начните с получаса в день, через неделю доведите до часа. С руками надо что-то делать — кожа очень нежная. Каратэ занимались?
  — Да.
  — Займитесь укреплением рук. Используйте упражнения с ведром песка. Наполните ведро на две трети песком и на треть грязью. Можно использовать бейсбольную биту, надо, чтобы руки огрубели и появились мозоли. Позже я приготовлю раствор, который поможет сделать грубой кожу на коленях и пальцах ног. Для начала хватит?
  — Вполне, — улыбнулся Роун.
  — Вы первый раз работаете легально?
  — За пределами страны — да.
  — Тогда я должен кое-что объяснить. Вам обоим. — Он посмотрел на Ханиса. — Сколько бы раз вам не пришлось работать в таких условиях, помните то, что я вам сейчас скажу. Мы сделали все, чтобы подготовить вам надежную легенду, но чудес не ждите. У меня две задачи: акклиматизировать вас и свести к минимуму возможность прокола. Если вас арестуют, могут принять за русского, но это маловероятно. Внимательный осмотр сразу покажет, что вы и не грузин, и не русский. Скорее всего, сразу вычислят откуда вы. Помните об этом, и еще одно не забывайте: тщательный осмотр требует времени, а время, потраченное на вас, позволит вашим помощникам уйти. Не спешите умирать. В провинции проблем не будет. Москва — другое дело.
  Кукольник откашлялся и посмотрел Роуну в глаза.
  — Я говорю это, чтобы вы не переоценивали моих возможностей. Моя главная задача — доставить вас в Москву из Грузии без приключений.
  9
  Эректор
  В тот день в Чикаго шел сильный дождь. Роун остановился у витрины магазина. Наверху дугой изогнулись золотые буквы названия: «М.Берри и Сын». Ниже шли ровной строчкой два слова: «Увлечения — модели». Роун вошел. Девушка за прилавком, словно сошедшая с картины Боттичелли, грустными глазами посмотрела на Роуна.
  — Мне нужен мистер Берри.
  — Вы водитель? — Голос девушки звучал мягко и нерешительно.
  — Насколько мне известно, нет.
  — Из команды?
  — Прохожий, — пошутил Роун.
  Девушка юмора не оценила.
  — Я знакомый старого друга мистера Берри. У меня к нему поручение.
  Девушка колебалась. Быстрым движением головы она откинула с лица длинные золотистые волосы.
  — Он внизу на автодроме. Вторая дверь налево, — избегая смотреть на Роуна, сказала она. Явно волнуясь, дотянулась до каталога и стала листать его.
  Лестница вела вниз в переход, соединяющий два здания. Роун прошел по переходу и попал в большую длинную комнату, по трем сторонам которой стояли складные стулья. В середине комнаты, протянувшись почти на двенадцать метров, расположился миниатюрный автодром. Модель «феррари 250» 1964 года выпуска длиной около сорока сантиметров двигалась по одной из восьми дорожек. Сразу за «феррари 250» шел «лотус 30». Две модели сделали поворот у самых ног Роуна и понеслись по прямой.
  Роун взглядом нашел пульт управления. За ним стоял изможденный мужчина с красным лицом, больше похожий на ирландского полицейского, чем на человека по имени Берри. В каждой руке он держал по пульту, ничего не замечая вокруг. Не заметил он и гостя. «Лотус» начал догонять «феррари». Роун осторожно двинулся к Берри.
  — Мистер Берри! — окликнул он.
  — Собственной персоной, — прозвучал ответ с явным ирландским акцентом. Берри по-прежнему не отрывал глаз от моделей.
  — Фонд Тиллинджера организует экспедицию, — сообщил ему Роун.
  Берри перестал давить на кнопки. Модели остановились и Берри наконец посмотрел на Роуна.
  — Нам нужен Эректор.
  — Значит, Эректор?
  — Мой племянник много читает. Думаю, ему надо поработать физически.
  — Какой литературой увлекается юноша?
  — Предпочитает поэзию. «Разбойник» — его любимое стихотворение.
  Берри озабоченно смотрел на Роуна.
  — Вы не считаете, что ему еще рано читать такие вещи?
  — Мы все рано или поздно вырастаем из самокатов. Иногда они ломаются, — ответил Роун.
  — А из чего мы не вырастаем?
  — Кукол, например, можно делать в любом возрасте.
  — Да? И где же этому можно научиться?
  — В Миннеаполисе.
  Берри медленно сжимал пальцы, как пианист перед концертом.
  — Ну и как, ваш мастер сделал что-нибудь стоящее?
  — Только что закончил проститутку.
  Берри наклонился, поднял один из пультов, подержал его в руке и вдруг резко нажал на пуск. «Феррари» рванул с места и затем замер.
  — А сколько вы предполагали дать за этот самый Эректор? — Берри вопросительно посмотрел на Роуна.
  — Сто двадцать пять тысяч, с вами или без вас. Достаньте то, что им нужно, и получите еще столько же, может быть, больше.
  Берри хмуро изучал свои руки.
  — Когда надо?
  — Я возьму с собой.
  Берри дотянулся до стены и нажал кнопку внутренней связи.
  — Би Эй, подготовьте все. Человек, о котором я вам говорил, здесь.
  Затем Берри и Роун поднялись в просторную современную мастерскую, расположенную над магазином.
  — Посмотрите внимательно, я тут кое-что сделал.
  Роун смотрел почти час. Мастерство Берри поразило его. Он увидел немыслимые подслушивающие и фотографические устройства, всевозможные отмычки. Роун уже встречал часть из них раньше, но некоторые видел впервые.
  Два изобретения произвели на него особенно сильное впечатление. Первое представляло собой крошечный квадратик прозрачной липкой пленки, обработанной радиоактивными изотопами. Его можно было легко приклеить сзади на плечо, похлопывая ничего не подозревающего человека. Подаваемый сигнал можно было уловить с расстояния до 140 метров.
  Второе изобретение предназначалось для пишущих машинок. Берри показал Роуну что-то похожее на тонкую металлическую сетку, которая помещалась под рычаги клавиатуры внутри машинки. Сетка представляла собой набор электрических микроконтактов. Каждый контакт располагался строго под определенной клавишей. Берри показал устройство в действии. Он поместил его под клавиатуру электрической пишущей машинки фирмы IBM, а соединительные провода от него вывел через гнездо питания машинки и подключил шнуром ко второй машинке в другом конце мастерской. Он объяснил, что это контрольная машинка, которая будет принимать сигналы. Берри поместил аналогичную сетку под клавиатуру контрольной машинки и сказал, что устройство в первой машинке имеет передающий блок, а во второй — принимающий, и что это устройство может быть использовано в механических машинках, но тогда передача сигналов осуществляется с помощью миниатюрного радиопередатчика, а принимающая машинка может быть расположена в соседней комнате, подвале, в доме поблизости или даже, после небольшой доработки, в припаркованном недалеко автомобиле. При нажатии клавиши на первой машинке соответствующий рычаг размыкает микроконтакт и приводит в действие ту же клавишу на принимающей машинке.
  Берри печатал на первой машинке, а Роун читал его текст на второй: «Устройство придумано и разработано Би Эй».
  — Кто это — Би Эй? — поинтересовался Роун.
  — Сейчас увидите. Все это сделано Би Эй. Разбирается в таких делах лучше меня. Пойдемте, представлю вас.
  Берри открыл дверь, Роун вошел в соседнюю комнату. Девушка из магазина сидела, сложив руки на коленях. На ней были черные лосины.
  — Би Эй, моя дочь, — объявил Берри. — Разрешите представить.
  — Мы уже встречались, — кивнул Роун.
  — Как я уже сказал, все здесь сделала Би Эй.
  — Вы просто волшебница! — невольно вырвалось у Роуна.
  — Би Эй займет мое место.
  Эти слова озадачили Роуна.
  — Руки у меня уже не те, — продолжал Эректор. — Посмотрите — ревматизм. Становлюсь бесполезным для вашего дела. Но я научил Би Эй всему, что знаю сам.
  — У меня приказ вернуться с вами.
  — Тогда вы вернетесь с бесполезной гориллой, — огрызнулся Берри. Он повернулся к Би Эй: — Покажи ему фокус.
  — Нет необходимости, — возразил было Роун, но Би Эй уже уселась на стол, сбросив тапочки. Лосины оставляли открытыми тонкие длинные пальцы ног. Берри бросил на пол рядом со столом шнурок. Би Эй подняла его ногой и несколько раз завязала и развязала узел пальцами ног.
  — Она и под водой это может, — по-деловому, без хвастовства сообщил Берри.
  — Но вернусь я с вами, — настойчиво повторил Роун.
  Берри подал знак рукой. Би Эй выкатила на середину комнаты оконную раму со стеклами и закрепила ее на полу. Она застегнула на талии пояс с инструментами, встала на стул, ухватилась за перекладину под потолком, и повиснув на руках, стала продвигаться по направлению к раме. Приблизившись к ней, она повисла на одной руке, а другой вытащила из пояса стеклорез и присоску. Перехватив их пальцами ног, она опять повисла на обеих руках на перекладине. Левой ногой она с силой прижала присоску к оконному стеклу. Крепко зажав стеклорез пальцами правой ноги, она искусно вырезала стекло из нижней части рамы. Закончив, Би Эй осторожно попробовала вынуть стекло на присоске. Оно легко отделилось, оставив квадратный проем размером метр на метр. Би Эй освободила одну руку и осторожно подняла за присоску стекло и положила его на перекладину. Туда же положила и ставший ненужным стеклорез. Затем она начала раскачиваться, набирая размах.
  Наконец в то мгновение, когда ее тело было дальше всего от окна, она отпустила руки и точно рассчитанным движением влетела в проем. Роун был бы потрясен не меньше, даже если бы она не приземлилась на ноги.
  — Ну как? — коротко спросил Берри.
  — Никаких женщин! — отрезал Роун.
  — Почему нет, если женщина может то, на что не способен ни один мужчина?
  — У меня приказ! — вернуться с вами.
  — Ах, приказ? С каких это пор они начали приказывать? Для любителей приказывать есть армия.
  — Только вы.
  — А теперь послушайте меня, мистер Юный Умник. Ваши друзья — мои должники. Я долго ждал большого дела, знал, что оно придет. Когда у меня отказали руки, я передал весь свой опыт Би Эй. Эти деньги мои. Сколько раз я рисковал шкурой за гроши. Теперь наконец пришли большие деньги. Ставлю на карту мою девочку. Даже если вам удастся найти мне быструю замену, а я в этом очень сомневаюсь, лучше нее никого не будет. Я научил ее всему, хорошо научил. Работает она как мужчина… — Берри помолчал, закусив губу. — Как женщину я подготовил ее ко всему, что ей, возможно, придется делать.
  Роун взглянул на Би Эй. Она стояла в профиль к нему у переносного окна. Он заметил высокую упругую грудь, длинные стройные ноги.
  — А вы что скажете? — спросил он Би Эй.
  Она опустила голову.
  — Скажи ему, что ты думаешь, — приказал Берри.
  — Я обещала отцу, — тихо заговорила девушка, — что когда придет это большое дело, я выполню его вместо отца. Мне бы хотелось сдержать слово и покончить с этим.
  — Давайте заключим пари, — самоуверенно предложил Берри. — Девочка попробует убедить вас последний раз. Если и это не поможет, я отправлюсь с вами.
  Берри махнул рукой в сторону нескольких сейфов, выстроившихся у стены.
  — Выбирайте, — сказал он Роуну.
  Роун выбрал сейф в середине.
  — Новые образцы. Девочка их еще не видела.
  Берри пересек комнату и вернулся к Роуну с небольшим устройством, на котором было три наборных диска.
  — Эта крошка — бомба с часовым механизмом, если вам интересно. Мощности у нее хватит, чтобы разнести любой из них. Сколько времени мы дадим моей девочке. Полчаса? Двадцать минут? Нет, не будем облегчать ей жизнь. Пятнадцать минут. Все.
  Берри установил таймер и положил взрывное устройство в сейф, указанный Роуном. Запер его и набрал код.
  — Чтобы вы не думали, что мы вас разыгрываем, девочка будет работать одной рукой. Выбирайте, правой или левой.
  — Все равно.
  Би Эй подняла ящик с инструментами и подошла к сейфу. Роун и Берри отошли в противоположный конец комнаты.
  — Здесь безопаснее, если взорвется, — объяснил Берри. — Пострадает только девочка, потеряет руку или обе.
  Девушка умело действовала одной рукой.
  А почему бы и нет? — вдруг подумал Роун. — Почему нет?
  Через полчаса Роун и Би Эй вышли из магазина вместе с пишущей машинкой.
  — Как вас зовут? — спросил Роун.
  — Би Эй, — смутилась девушка.
  — Что значат эти буквы?
  — Барбара Арлин.
  — Так вот, Барбара… — начал было Роун.
  — Арлин, — перебила его девушка. — Мне всегда хотелось, чтобы меня называли Арлин.
  Она задумалась.
  — Нет, оставим Би Эй.
  И только когда они уже летели в Нью-Йорк, Роун вдруг засомневался, что Берри действительно положил в сейф бомбу, а если и положил, то включил ли таймер.
  10
  Фонд Тиллинджера
  Роун и Би Эй поднялись по ступенькам здания Фонда Тиллинджера, позвонили и вошли.
  — Вы, полагаю, доктор Невью? — произнес изнеженного вида мужчина с длинными волосами, сидевший за столом в стиле Людовика XIV. — А это кто? — он кивнул на девушку.
  — Сюрприз, — ответил Роун.
  — Отцы-основатели не любят сюрпризов. Здесь никто не любит сюрпризов.
  Роун и Би Эй поднялись по мраморной лестнице на второй этаж и вошли в кабинет, красиво отделанный деревом. Уорд и Разбойник, разодетые в двубортные костюмы в полоску, в жилетках с цепочками для ключей, не поверили своим глазам.
  — Девушка? — Разбойника затрясло от возмущения. — Ты вернулся с девушкой?
  — Она дочь Берри, он научил ее всему, — объяснил Роун, ставя машинку на пол.
  — У тебя был приказ вернуться с Берри! — заорал Разбойник.
  — У него ревматизм, руки уже не работают.
  — А ты что, врач? — рявкнул Уорд.
  — Ты привел сюда девушку? — Разбойник распалялся все больше.
  — Она бесподобна. Она умеет все, я видел, — защищался Роун.
  Разбойник побагровел от злости.
  — Ты видел? Да что ты вообще видел в своей жизни? Деловой нашелся!
  — Посмотрите ее в деле, — не сдавался Роун.
  Разбойник, задыхаясь от ярости, повернулся к Уорду.
  — Я тебе с самого начала говорил, выбор неудачный. Правильно в отчете сказано: «Безответственный». Вот и расплата за то, что выбрали лопоухого щенка. Я тебе сколько раз говорил, эти современные умники ни на что не способны!
  — Ни на что не способны? — возмутился Роун. — Вам, конечно, по душе средние века. Насмотрелись третьесортных шпионских фильмов сороковых годов. Да я у вас здесь, кроме старья, ничего не видел, эта девушка — единственное исключение.
  — Убери его отсюда, убери! — орал Разбойник.
  — Подожди в соседней комнате, — приказал Уорд.
  У самой двери Роун повернулся к Разбойнику.
  — Посмотрите эту машинку. Работа девушки. Поинтересуйтесь, способны ли на что-нибудь подобное ваши помощники?
  Роун прождал почти два часа, наконец появился Уорд.
  — Ну что, Роун, доволен?
  — Нет, зачем было такой шум поднимать?
  — В присутствии девушки тем более, да?
  — Это не важно.
  — А что важно? На флоте бывало и хуже, так ведь? Ты-то в ответ прямо речь держал. А речи готовят заранее.
  — Я видел руки Берри и видел, что может девушка. Решил рискнуть и привезти ее сюда. Вы посмотрели ее в деле?
  — Посмотрели.
  — Ну и как?
  — Производит впечатление, но ты поставил нас в сложное положение, Невью. Теперь она знает, кто мы и где мы. И потом, ты же просто навязал ее нам. Поздравляю, ты действовал не только из благотворительных побуждений.
  — Не болтай лишнего. Она меня не интересует.
  — А я этого и не говорил. Я просто подумал, насколько тебя интересует работа на нас или против нас.
  — Ты давай поосторожнее, а то попадешь во фрейдисты.
  Роун не заметил движения Уорда, но ощутил удар железного кулака поддых. Боль отозвалась мгновенно во всем теле. Колени подогнулись, он осел и растянулся на полу. Уорд уселся в глубокое мягкое кресло и стал ждать. Он рассчитывал, что Роун очнется быстрее.
  — Вставай, — приказал Уорд.
  Роун неуверенно поднялся. Уорд достал из кармана складной нож и бросил его Роуну.
  — Умники тоже когда-нибудь взрослеют. Говорят, ты на семнадцать лет моложе меня да еще задира. Я, конечно, всем этим дорогим восточным штучкам не обучался. А ты в них, судя по личному делу, ас. Но я тебя отделаю, а может, и убью. Поэтому защищайся.
  Роун с отвращением покачал головой и швырнул нож на диван.
  — Прямо как в дешевом детективе, — последнее, что успел сказать он. Уорд хотел ударить левой, но Роун увернулся и сам попытался достать его, но не успел. Уорд сбил его с ног сильным ударом в челюсть, а ребром другой руки ударил сзади по шее. Больше Роун ничего не помнил. Первый раз в жизни Чарльза Роуна избили до потери сознания. Когда он пришел в себя, Уорд сидел в том же кресле, разминая пальцы.
  — Будешь готов — скажи.
  Роун попытался подняться на одно колено. Со второй попытки это ему удалось.
  — Думаю, теперь твоя очередь ответить на несколько вопросов, пока мы ждем матч-реванш.
  — Ты заработал право спрашивать, — согласился Роун, осторожно опускаясь на диван.
  — Что-то тебя гнетет, племянничек, но уж точно не Разбойник. Выкладывай начистоту.
  Роуна прорвало.
  — Это самая бестолковая и неподготовленная операция. В жизни такого не видел.
  — И все?
  — А что — мало? Одни участники чего стоят! Проститутка, Разбойник, Кукольник, который не знает, кого осматривать. А этот педик за столом у входа! Сплошь персонажи из комиксов.
  — Ну да, поэтому ты сюда девчонку и привез. Хоть как-то исправить состав действующих лиц.
  — Нет. Привез я ее потому, что она отлично работает, да и выбрать-то не из чего. Мне показалось, что у меня все же есть определенная свобода действий.
  — А кто сказал, что нет?
  — Создается впечатление, что в этой странной операции самое главное — экстравагантность, а не интеллект.
  — Послушай, племянничек, не знаю, чему там тебя учили про разведку и шпионаж. Я университетов не кончал, но одно знаю точно — здесь нет никаких правил. В лучшем случае, получаешь то, чего меньше всего ждешь. Привыкаешь быть готовым к чему угодно. Твое личное мнение не имеет никакого значения. Здесь играют по другим правилам. Если тоскуешь по порядку, займись математикой. Там, куда мы едем, все вообще перевернуто с ног на голову.
  — Я знаю, куда мы едем, не знаю — зачем.
  — Придет время, узнаешь, поверь, не торопи события. Если хочешь работать с девушкой, лети вниз и начинай готовиться.
  — Значит, вы берете ее?
  — Возможно, она подойдет. Проверим.
  11
  Одиннадцать мужчин
  Сегодняшний день был для Поткина не из лучших. Все началось еще до завтрака. В дверь настойчиво позвонили. Поткин ожидал телефонного звонка в кабинете на первом этаже своего дома в Нью-Йорке. Прислуга еще спала, поэтому он открыл дверь сам. Принесли большую коробку. Это был новый стереофонический проигрыватель, который он купил дочерям два дня назад. Вначале он был против этой покупки, скорее из-за воспитательных соображений, чем из идейных. Потом сдался, поискал в газетах предложения со скидками и, наконец, нашел дешевую распродажу в Бронксе, где проигрыватели шли за полцены. Когда он с дочерьми нашел этот магазин, оказалось, что в нем торговали работающими некондиционными проигрывателями малоизвестных фирм. Дочерей возмутила прижимистость отца, но на сей раз Поткин не сдавался — этот или никакой. Девочки со слезами согласились.
  Если бы Поткин верил в Высшую силу, он бы расценил такой ранний визит как плохое предзнаменование. Когда в половине восьмого девочки проснулись, нераспакованная коробка уже стояла в их комнате. Забыв о завтраке, они бросились к ней, вынули аппарат, поставили любимую пластинку, воткнули вилку в розетку и включили проигрыватель. Кончилось все это плачевно. Вышибло все предохранители, загорелась проводка. По дому пополз дым. Своими силами было явно не справиться. Пришлось вызвать пожарных. Огонь быстро погасили, но дом остался без электричества и отопления, ко всему, затопило подвал.
  Почти все утро прислуга наблюдала за работой электриков и слесарей, которые устраняли последствия. Такое пристальное внимание раздражало рабочих, поэтому они работали не так аккуратно, как могли бы: то из мебели что-то падало, то разбивались какие-то безделушки. После ухода прислуга тщательно проверила качество ремонта, а главное, не осталось ли после них подслушивающих устройств. На это ушел весь день.
  Поткин скрылся от суматохи в спальне. Он просмотрел собранные ранее материалы, еще раз перечитал окончательный вариант сообщения о потенциальных американских агентах. Поначалу он было вздохнул с облегчением. После почти трехмесячной работы оставалось неизвестным местопребывание всего одиннадцати человек, Однако чем дольше он читал, тем тревожнее становилось. На десять человек все же удалось добыть все данные, включая биографии и фотографии, а на одиннадцатого не было ничего — только имя.
  Поткин отлично знал, что в бюрократической системе Америки редко кому удавалось уклониться от регистрации, причем информация о человеке была в целом доступна. От рождения до смерти жизнь каждого американца, чем бы он ни занимался, документально фиксировалась чиновниками города, штата, страны.
  Когда Америка дружно осуждала тоталитарные полицейские режимы, Поткин только посмеивался. Нигде в мире не было собрано столько материала на такое количество жителей, как в Америке. В этом свободном мире записывали каждый ваш шаг. Только в телефонных книгах сообщались адреса и телефоны пятой части всех американцев. С женщинами было труднее, потому что они меняли фамилии, выходя замуж. Но разыскать среднестатистического американца и узнать о нем все, что нужно, было просто. Еще проще обстояло дело с государственными служащими.
  Собрать сведения о военнослужащих для Поткина было проще простого. Информация о них рано или поздно проходила в налоговой инспекции, картотеке ФБР, страховом Фонде вооруженных сил или Организации ветеранов. Там у Поткина везде работали свои люди. Достаточно было знать имя военнослужащего или ветерана, остальное выяснялось без труда.
  Откинувшись на спинку кресла, Поткин задумчиво грыз ластик на конце карандаша. В случае с Роуном получалась осечка. Имя есть, но больше ничего. Невероятно, но нигде никакой информации.
  Поткин взял чистый лист и начал составлять новое сообщение Коснову. Но сначала он пошлет копию Бресновичу. Закончив, он вызвал секретаря.
  — Напечатайте и отправьте дипломатической почтой сегодня вечером, — приказал он.
  Роун сидел за контрольной машинкой в Фонде Тиллинджера и читал сообщение Поткина:
  «Капитан-лейтенант Чарльз Роун, ВМС США, ОМР, уволен 10 октября 1964 года.
  Имя присутствует только в приказе на увольнение, больше нигде. Ни в приказах о переводах, ни в материалах ветеранских организаций. Личное дело отсутствует. Считаю положение необычным. Создается впечатление, что вся письменная информация о Чарльзе Роуне преднамеренно изъята. Непонятно, почему сохранен приказ об увольнении.
  Вывод: Оцениваю Чарльза Роуна как потенциальную кандидатуру. Необходимо тщательное расследование».
  12
  Подготовка
  Роуну предстояло съездить еще за двумя агентами, но в драке с Уордом он повредил колено. Сустав распух, и Роун при ходьбе заметно прихрамывал. Вместо него послали Фокусника, того самого длинноволосого парня, который встретил их при входе по приезде из Чикаго.
  Первые три дня Роун сидел вместо Фокусника за столом у входа и выполнял роль экскурсовода для тех, кого интересовала выставка южноамериканских саркофагов. Выставка была открыта для посещений с 10 утра до 14.30 дня. Посетителей было немного, а вот грузы поступали непрерывно. Автофургоны один за другим подъезжали к зданию. В них были коробки и ящики самых разных форм и размеров. На всех была отметка «Фонд Тиллинджера — Тасманская экспедиция» и имя получателя. Чаще всего встречались имена профессора Бьюли и доктора Сета.
  С 14.30 до 20 часов Роун вместе с Бьюли и лишившимся бороды Ханисом, который прибыл на сутки позже Роуна и Би Эй, размещали грузы в здании. Основную часть складировали в доме позади здания Фонда. Кукольник занял подвал, подпол и кухню. Огромная зала, в два этажа высотой, досталась Эректору. На третьем этаже располагались связь и копировальная техника. Четвертый и пятый этажи заняли жилье и учебные помещения. Брифинги проходили на четвертом этаже. Под столовую отвели соседнюю с залой комнату.
  Здание Фонда использовалось только под жилые помещения и офисы. В нем была своя столовая и кухня.
  По вечерам Бьюли и Роун работали вместе. Два первых вечера распаковывали продукты из России. Консервы расставляли на полки в соответствии с областями, откуда они поступили. По этому же принципу сортировали и складывали в огромный холодильник привезенные из России свежие овощи и мороженное мясо.
  Но что совершенно покорило Роуна, так это образцы питьевой воды из России, которые они распаковали на третий вечер. Бьюли отнесся к ним чрезвычайно серьезно. Привезли всего несколько двадцатипятилитровых бутылей. На каждой висел ярлык с результатами химического анализа. Роун спустился следом за Бьюли в подвал, где расположилась отлично оснащенная лаборатория. В смежном помещении находились алюминиевые цистерны для воды. Несколько часов ушло на их очистку. Было далеко за полночь, когда Бьюли заявил:
  — А теперь начнем производство русской питьевой воды.
  — Зачем? — поинтересовался Роун.
  — А вы как думаете? — ответил вопросом на вопрос профессор.
  Роун задумался.
  — Наверное, у русской питьевой воды другой состав. В случае ареста анализ покажет, что я пил русскую воду. Нет, неубедительно.
  — Частично верно. Вам придется не только пить эту воду, но и умываться ею. В случае ареста, если русские решат провести анализ, он подтвердит, что вы пользовались их водой. Я говорю о вскрытии, естественно…
  Но есть и другая причина — питьевая вода в Америке намного чище, чем в других странах. Это ослабило нашу сопротивляемость. Мы почти беззащитны перед плохой водой и загрязненными продуктами. Американцы плохо привыкают к воде в других странах. Это вполне естественно, кое-где вода — почти яд. Она вызывает дизентерию и другие болезни, а это позволяет быстро вычислить американца там, где вода низкого качества. Поэтому, наверное, большая часть человечества предпочитает пить не воду.
  Мы начнем поить вас водой из того места, откуда вы по легенде родом. Там она очень плохая. Постепенно ваша сопротивляемость будет расти. Воду будем менять по мере приближения к Москве. Она будет с запада и с востока, с севера и с юга. Когда ваша сопротивляемость станет достаточно высока, переведем вас на московскую воду. Когда привыкаешь к худшему, лучшее переносится легко.
  — А почему не наоборот? Почему не начать с воды почище, она ведь все равно хуже нашей, и постепенно ухудшать качество?
  — Конечно, это разумнее — если бы было время, но его нет. Думаю, в основном вы справитесь, может быть, пара-другая неприятных дней… Начнем?
  Бьюли включил два больших фильтра. Когда набралось около двухсот литров чистой воды, он разлил ее в десять двадцатилитровых канистр.
  — Начнем с вас? — Профессор просмотрел бутыли с образцами воды и выбрал две. Он ознакомился с их составом и направился в лабораторию, откуда вернулся с подносом, уставленным химикатами. Строго в соответствии с составом одной бутыли он добавил необходимые химикаты в первую канистру и дождался их полного растворения. Затем налил Роуну большой стакан.
  — Конечно, до настоящей далеко, но сработает, — извиняющимся тоном произнес он.
  Роун залпом выпил. Вода как вода, никакой разницы.
  — А теперь в постель. Больше ничего не пить. Утром будет ясно, какой у вас иммунитет.
  Роуну стало ясно уже ночью.
  13
  Посвящение
  В 6.30 на следующее утро Роун спустился в столовую, его все еще тошнило. Разбойник, Уорд, Ханис, Би Эй, Ти И, или Фокусник, и профессор Бьюли уже сидели за столом. Вместе с ними за столом сидели еще пятеро незнакомцев. Разбойник быстро представил их: Часовщик Ден, Священник, Гробовщик, Печатник и Ригель. Роуну в его состоянии трудно было запомнить их клички. При виде своего завтрака на тарелке ему стало еще хуже. Одна засохшая рыбка и два корнеплода, ни ножа, ни вилки, ни ложки, ни сока, ни кофе — только сухая рыбка и овощи.
  — А теперь, господа, приступим, — начал Бьюли. — Ваш первый домашний завтрак из России. Перед собой вы видите продукты из той части СССР, откуда вы родом. Вода в ваших стаканах, для тех, кому она положена, тоже соответствует местности. Выпейте ее после завтрака. Русские не пьют воду за завтраком. У кого-то из вас пиво, у кого-то вино или молоко. Столовые приборы не у всех. Если у вас есть вилка, возьмите ее в левую руку. Русские едят по-европейски, за исключением областей, которые нас в данное время не интересуют. Итак, делайте, как я.
  Кукольник показывал, как едят в разных частях страны. Он показал, как есть, не пользуясь столовыми приборами, взял с тарелки рыбку, откусил голову и проглотил ее. Рыбу он жевал, как ребенок жует жвачку.
  До конца завтрака Роун так и не смог заставить себя откусить рыбу второй раз. Затем они перешли в соседнее помещение, где их ждал кофе по-русски. Разбойник встал и поздоровался с каждым. Он объяснил, для чего их всех собрали вместе.
  — План предусматривает три фазы: «Подготовка», «Внутренние действия», «Внешние действия». Вы все примете участие в «Подготовке» и «Внутренних действиях», и только часть из вас — во «Внешних». Не потому что кто-то хуже, просто таковы обстоятельства. Вы все классные специалисты, но нам еще надо уточнить план, чтобы определить, какие именно специалисты понадобятся. В целях безопасности никто из вас не будет знать цели операции до самой последней минуты. Знание или незнание этой цели ни в коем случае не означает, что вас выбрали или отвергли.
  Затем заговорил Уорд. Он рассказал об оплате. Каждый из присутствующих получит сразу сто двадцать пять тысяч долларов. Те, кто примет участие в операции, получат еще столько же за риск, если выполнят задание. Есть вероятность найти в ходе операции тайник с миллионом долларов. Их разделят между участниками операции. Задание очень опасное и вернутся, возможно, не все.
  — Если не все вернутся, плату за риск и этот миллион делим как обычно? — спросил Священник.
  — Решайте сами, — ответил Уорд.
  — Я считаю, будем делить как всегда, — высказался Гробовщик.
  — «Как обычно», — объяснил Уорд Роуну и Би Эй, — значит, что все сверх первой выплаты делится между оставшимися в живых. Они сами решают, делиться ли с теми, кто не принимал участие в операции и с родственниками тех, кто не вернутся.
  — Это суеверие, конечно, — добавил Ханис, — но мы считаем так лучше всего.
  Уорд предложил голосовать. Восемь мужчин проголосовали за то, что оставшиеся в живых получат все деньги. Роун и Би Эй присоединились к ним.
  Дальше Уорд объяснил суть «Внутренних действий». Здание Фонда будет обслуживать персонал, который прибудет завтра. Здание, где они находятся сейчас, будет служить укрытием. Здесь будут только участники операции и специалисты Фонда, которые могут понадобиться. Здание Фонда остается официальным прикрытием. Вся подготовка к операции перемещается в заднее здание.
  — Сколько человек прибудет завтра? — поинтересовался Гробовщик.
  — Шестьдесят пять, — ответил Уорд.
  — Они знают, чем мы занимаемся? — спросил Часовщик Ден, коротышка не более полутора метров ростом. На шее у него был шелковый голубой аскотский галстук, такого же цвета платок торчал из нагрудного кармана дорогого твидового пиджака. На нем были темные кашемировые брюки и замшевые туфли. Волосы его были совсем седые, а лицо круглое и красное.
  «Ему бы еще бородку, — подумал Роун, — и вылитый Санта-Клаус».
  — Приедут из разных организаций, но все из разведки. Они знают, что выполняют секретное задание, больше ничего.
  — Но ведь все, кто будет работать в лабораториях и на спецучастках, догадаются, что происходит, — заметил Священник.
  — Это правда, — согласился Уорд. — Но мы это предусмотрели. Во-первых, штат достаточно большой, каждый будет работать только на своем участке, и, во-вторых, им будет запрещено отлучаться поодиночке.
  — Пока мы здесь, этого хватит, а когда начнется операция? — не успокаивался Священник.
  — Они все добровольцы и согласились на карантин, пока мы не вернемся, или пока нас не поймают.
  
  Подготовка должна была начаться со следующего утра. Роун провел день, принимая все поступающее оборудование и помогая Печатнику наладить сверхсовременный печатный цех. Они составляли список полученной из России разнообразной бумаги для паспортов, денег, официальных документов. Привезли даже русские чернила.
  Вечером Ханис и Роун помогли Би Эй распаковать и составить опись пяти телевизионных камер, десяти телевизоров и еще очень многого оборудования для съемок и просмотра. Просматривая товарные чеки, Роун встретил чек на два грузовика прозрачного пластика, стоимостью в семьдесят пять тысяч долларов.
  Было уже за полночь, когда Роун поднялся в свою комнату на пятом этаже. Он принял душ и уже было лег спать, как вдруг услышал стук в дверь. Он открыл дверь и открыл ее. Вошла Би Эй.
  — Что-нибудь случилось? — спросил Роун.
  Она молча покачала головой.
  — Входи, садись.
  Она опять покачала головой и быстрым движением откинула с лица волосы.
  — Тогда постой там, — тихо сказал Роун.
  — Я еще никогда не уезжала из дома, — быстро сказала она. — Никогда не уезжала и никогда не делала того, что говорил отец. У меня ничего ни с кем не было. Я сказала, что было, но это неправда.
  Она повернулась и выбежала из комнаты.
  14
  Георгий Иванович Давиташвили
  В 6.30 утра Роун съел маленькую тарелку каши. В памятке рядом с тарелкой говорилось, что это напоминает американский готовый завтрак из злаковых хлопьев. Роун так проголодался, что даже кофе показался ему вкусным.
  Сразу после завтрака все собрались в подвале, чтобы ознакомиться с планом «Внутренних действий».
  Начал Уорд.
  — Чтобы выполнить задание, необходимо организовать штаб-квартиру в Москве, она понадобится месяцев на пять, может дольше. Хорошо, если бы там могли разместиться восемь человек. Поскольку вся площадь в Москве на учете, это непросто. Лучше всего найти дом или квартиру, хозяева которых в отъезде. Это обычно высокопоставленные чиновники в заграничных командировках. Мы нашли одного такого… Сейчас он работает в Нью-Йорке. Цель «Внутренних действий» — убедить его пойти на сотрудничество.
  Свет погас, и на экране появилось изображение угрюмого круглолицего человека.
  — Позвольте представить — капитан Поткин, возглавляет операцию советского Третьего управления в Штатах. Пользуется дипломатической неприкосновенностью, как представитель ООН. Этот мягкий человек, любящий муж и отец совершил первое убийство, когда ему было всего пятнадцать лет, — задушил человека. Полуслепой жертве было около семидесяти. А в шестнадцать уже принимал участие в погроме.
  Но полностью он раскрыл свои таланты при Берии. Во время второй мировой войны он работал в Германии, пользовался доверием нацистов. Начинал в политических тюрьмах, где так умело обрабатывал подозреваемых, что они выдавали секреты, которых не ведали. Успешно поднимался по лестнице «СС», получил звание гауптштурмфюрера. В его обязанности входили допросы, ответные действия — добыча информации, внедрение советских разведчиков. Работы хватало. Он организовал три подпольных сети и убил двадцать восемь немецких офицеров. После войны он сопровождал советскую делегацию на открытии ООН в Сан-Франциско. Потом работал в Северном Китае военным советником у партизан. Был атташе по культуре в Венгрии и проморгал восстание в Будапеште в 1956 году. За это его вернули в Россию. Опала длилась четыре года. Затем Третье управление полковника Коснова задействовало его в крупной операции по контршпионажу. Назначение устроил Алексей Бреснович, о нем мы еще поговорим. Поткин получил новую квартиру в Москве и стал заместителем начальника отдела, занимающегося Штатами. Позднее его наградили машиной и дачей под Москвой. Коснов поставил его во главе всех североамериканских операций. В этой должности он уже три года. Вот краткая биография нашего кандидата. Подробности вы найдете в брошюрах, которые всем розданы.
  Кажется, у Поткина нет пороков, не за что зацепиться, придется использовать имеющиеся возможности.
  На экране появилась фотография женщины средних лет и двух девушек.
  — Жена и дочери.
  
  После инструктажа Роун прошел в учебное помещение на первое занятие по языку, которое проводил Часовщик Ден, маленький Санта Клаус в твидовом пиджаке. Он оказался очень терпеливым.
  — Ну что же, давайте послушаем ваш русский. Возьмите любую книгу на столе и читайте вслух, — вежливо попросил он.
  Роун выбрал Горького и начал читать.
  — Минуточку, — прервал Часовщик, — я забыл включить магнитофон.
  Он нажал кнопку, и Роун продолжил. Он читал около часа, изредка посматривая на Часовщика, который с улыбкой кивал головой, уставившись в пол.
  — Читаем мы хорошо. Очень хорошо, — наконец сказал он, забирая книгу у Роуна. — Можно подумать, мы из самого Ленинграда. Только мы из Тбилиси. Так, дайте подумать. Вы наверняка учили русский в Армейском центре в Калифорнии, недалеко от Санта-Круз?
  — Да, Армейская языковая школа.
  — Не беда, — обнадежил Часовщик Ден. — Все сделаем в лучшем виде. Урок закончен.
  Уходя Роун слышал, как Часовщик повторно прослушивает запись. С 10 до 12 у него было занятие с профессором Бьюли в одном из подвальных помещений. Когда Роун вошел, профессор уже ждал его, сложив руки на груди.
  — Начнем. Какое имя вам дать? Мне кажется, вы похожи на Якова или Иосифа. Как вы думаете?
  — Оба подходят.
  — Хорошо. Тогда пусть Иосиф. А может, Георгий? Да, по-моему, Георгий даже лучше.
  Он внимательно посмотрел на Роуна, затем отошел и изучил его на расстоянии.
  — Несомненно, вы — Георгий. Так, теперь — отчество. Думаю, надо выбрать что-нибудь патриотическое. Чтобы было видно, как ваши высланные бабушка и дедушка любили Родину-мать.
  — Может, Николаевич?
  — Нет-нет. С таким отчеством вы сразу засветитесь. У нас был агент, он взял имя Николай. Так они ему мозги вышибли, когда он в туалете сидел. Без всякой причины. Я всегда объяснял этот провал именем. Думаю, Илья будет неплохо. Нет, это имя не подойдет. А может — Иван? Простота — лучше всего. Ну что, остановимся на Георгии, сыне Ивана?
  Роун кивнул.
  — Фамилия, думаю, должна быть громкая, историческая, хотя бы для грузин. Джугашвили — рискованно. Может заинтересоваться милиция. Как вам Давиташвили?
  — Потрясающе, — отозвался Роун. — Только, боюсь, я никогда не выучу, как она пишется.
  — А это и не важно, по легенде вы полуграмотный.
  Георгий Иванович Давиташвили прошел за профессором в холл с личными шкафчиками.
  — Вот этот — ваш. — Бьюли открыл дверцу и вынул мятую, пропахшую потом одежду. Ваша новая форма. Сняли три дня назад с крестьянина, он шел в Тбилиси.
  — Постирать хоть можно?
  — И испортить весь эффект? — возмутился Бьюли. — Если вы — крестьянин, вы должны есть, пить, спать и пахнуть, как крестьянин.
  — Система Станиславского? — заключил Роун.
  — Можно сказать. Правда, Станиславский не был родом из Де-Мойна в Айове.
  Роун переоделся, стараясь дышать ртом.
  — Да, — наконец произнес Бьюли, со всех сторон оглядев «Георгия», — да, из вас выйдет отличный крестьянин. Ну что ж, теперь остается выбрать родителей и пару родственников.
  Когда профессор закончил, Роун переоделся в свою одежду и бегом бросился к себе. Проститутка лежал на его кровати и читал комиксы.
  — Ну ты и воняешь, — заявил он. — Где тебя носило?
  — А у тебя было индивидуальное занятие с Бьюли? — спросил Роун, стягивая одежду на бегу в ванную.
  — Нет.
  — Тогда узнаешь.
  — Ты куда, старина? Ты же должен мыться только русской водой.
  — Завтра узнаешь.
  На обед Роуну достался густой овощной суп с черным хлебом и стакан чая. После обеда Роун поднялся на четвертый этаж, в импровизированный зубной кабинет. Роун решил, что зубной врач прибыл с остальным персоналом, раньше он его не видел. Врач объяснил, что придется удалить две пломбы и заменить их на пломбы из русского материала. Он сделал Роуну укол новокаина, взял ручной бор и начал высверливать пломбы. Бьюли рассказал Роуну его «зубную» историю. Георгий принимал участие в последних днях Сталинградской битвы. Зубы ему лечили в полевом госпитале после победы. По настоянию Бьюли врач пользовался старыми русскими ручными стоматологическими инструментами. Может, в этом и не было особой нужды, но результаты работы ручного и механического боров все же сильно отличались. Цемент, конечно, будет новый, но это всегда можно объяснить тем, что Георгию недавно поставили новые пломбы. А на вскрытии вообще объяснять ничего не придется.
  По расписанию Роуну предстояли еще два часа индивидуальных занятий, но уже в другом месте и с другим инструктором. На этот раз он должен был предстать перед Гробовщиком в подполе. Очутившись там, Роун увидел настоящий арсенал. Гробовщик показывал Роуну русские винтовки и автоматы, из которых Георгий стрелял в Сталинграде. Целый час Роун учился разбирать и собирать их и еще сорок минут стрелял из них. Перед уходом Гробовщик дал ему толстый блокнот с подробным рассказом о Сталинградской битве и изображениями военной формы, знаков различия, военной техники, а также портретами военачальников и офицеров. Роуну было велено ознакомиться с этой информацией. Последняя часть блокнота состояла из тоненьких голубых листков. На ней была напечатана военная биография Георгия Ивановича Давиташвили. Это предстояло выучить наизусть.
  Когда поздно вечером Роун вернулся к себе, на кровати он увидел стопку брошюр с запиской: «Ознакомьтесь до утра». Хотя никаких отметок на обложках не было, Роун понял, что взяты они из секретных фондов Агентства национальной безопасности. Это были сверхсекретные биографии и оценки членов ЦК КПСС и еще пятнадцати высокопоставленных чиновников. На последней брошюре Роун увидел приписку: «Представляет особый интерес». Это была биография Алексея Бресновича.
  15
  Наблюдение
  На завтрак опять была каша, правда, к диете добавился персик. Во время трапезы Уорд объявил, что за исключением отдельных занятий все участники операции будут общаться только на русском.
  — Грузины говорят по-русски ужасно, — объявил Часовщик Ден на очередном занятии. — Надо освоить их произношение и манеру говорить. Мы начнем с детского сада и пойдем дальше, в школу. Вот ваши школьные учебники.
  Он передал Роуну стопку тонких потрепанных книжек и включил проигрыватель.
  — А вот ваши первые песенки, вы пели их в детстве.
  Роун услышал живую, непривычную музыку.
  Когда Роун пришел на занятие к профессору Бьюли, тот отвел его в подпол, в комнату, смежную с арсеналом. Там его ждала кувалда.
  — Когда пробьете бетон, пойдет глина. Будете копать в день по часу. Это и есть деревенский труд.
  Пока Роун пробивал бетонный пол, Бьюли сидел в углу и продолжал знакомить его с легендой. Он начал с подробного рассказа об основании Тбилиси. После занятий Бьюли отвел Роуна наверх и дал ему блокнот с записями по сельскому хозяйству Грузии.
  — К завтрашнему дню — наизусть.
  Днем Роун наконец получил первое задание из раздела «Внутренние действия». Ему и Ханису поручалось наблюдение за восемнадцатилетней дочерью Поткина — Соней. Другие вели наблюдение за младшей дочерью и женой.
  Соня была коренастой девушкой с полными ногами. Темные волосы, собранные в пучок на затылке, открывали высокий лоб и широкое лицо. Одевалась она, как все подростки в Америке, но не красилась. Похудей она килограммов на семь-восемь, она бы смотрелась намного женственней.
  Роуну и Ханису уже рассказали о ее привычках, они знали, что водитель отвезет ее в художественную школу на 57-й улице около девяти утра и приезжает за ней в 17.30. Соня записалась в эту школу восемь месяцев назад и с удовольствием занималась. Похоже, у нее были способности.
  В 13.30 Роун вошел в школу и нашел администратор.
  — Вас интересуют дневные или вечерние занятия?
  — Сам не знаю, — ответил Роун. — Я даже не уверен, что умею рисовать.
  — Но вы хотите научиться? — с пафосом спросил администраторша. — Хотите?
  — Кажется, да.
  — Нет, молодой человек, одного «кажется» недостаточно. Вы чувствуете потребность?
  — У меня много потребностей.
  — Это глубокая всепоглощающая потребность, страсть, которую не погасит и тысяча наводнений.
  — Да-да, именно это я и чувствую.
  Администраторша по-матерински улыбнулась.
  — Больше для творчества ничего не нужно.
  — А талант?
  — Талант развивается со временем.
  — А для начала разве талант совсем не нужен?
  — Вы получите здесь все, чего вам не хватает. По-моему, вам нужны дневные занятия, этот курс просто специально рассчитан на вас.
  Роун увидел, как Соня вышла из столовой. Она прошла мимо него и стала подниматься по лестнице.
  — …Итак, если условия вас устраивают, распишитесь вот здесь, внесите задаток в сто долларов и приступайте к занятиям.
  — То есть я принят?
  — Разумеется! Как только я вас увидела, я сразу поняла, что из вас получится толк.
  — Спасибо, но надо еще посмотреть, как я буду успевать, хватит ли у меня времени. Вы не запишете для меня расписание?
  — Конечно! — Администраторша напечатала расписание и отдала Роуну. — По вторникам и пятницам у нас проводятся вечера для первокурсников.
  — Спасибо, постараюсь прийти, — Роун направился к выходу.
  — Можете привести с собой кого-нибудь. Каждый студент может прийти с тремя друзьями.
  В четыре часа Соня вышла из школы и пошла по 57-й улице, останавливаясь перед витринами книжных и антикварных магазинов. На Пятой авеню она свернула в Центральный парк, постояла немного у бассейна с морскими львами. Подошел служитель с ведром и начал бросать им корм. Зрелище доставляло Соне явное удовольствие. Затем она остановилась у вольера со львами и зачарованно рассматривала их, потом вытащила блокнот и сделала несколько быстрых зарисовок. Обернувшись к башенным часам и увидев, который час, она испугалась и побежала к выходу. Она быстро уставала и переходила на шаг каждые несколько десятков метров. Наконец она дошла до школы. Было уже 17.27, когда она вошла в здание. Ровно в 17.30 подъехала машина, Соня вышла из школы и села в нее.
  Стоя на другой стороне улицы, Роун и Ханис наблюдали, как отъехала машина.
  — Мы следим за ней дальше? — спросил Роун.
  — Это лишнее. Ее отвезут домой.
  — Но все же…
  — Дорогой мой, — по-отечески начал Ханис, — Фокусник уже все проверил. Он за ней следил до нас. Он — ас. А асов надо слушаться. Если бы он хотел, чтобы мы пасли ее до дома, он дал бы нам машину. Лучше успокойся и посмотри вон на тот овощной фургон.
  Роун увидел, что водитель фургона внимательно изучает обстановку через зеркало заднего вида. Убедившись, что все в порядке, он последовал за автомобилем с Соней.
  — Это наш? — спросил Роун.
  — Наш? Дорогой мой, овощной фургон — слишком примитивно для нас.
  Когда поздно вечером Роун вернулся к себе, на кровати его ждала очередная стопка брошюр, на этот раз о руководителях спецслужб России. Записка на стопке гласила: «Прочесть к утру».
  16
  Экзамен
  Первый брифинг состоялся в подвальном помещении после завтрака. Говорил худой, изможденный мужчина с венским акцентом. Он подробно рассказал о методах допроса в России, как они менялись на протяжении сорока шести лет Советской власти, какие пытки применялись, какими способами вытягивали признания. Он показывал пленки и слайды с техническими приспособлениями и одновременно сопровождал их рассказом о ведении расследования в России.
  Когда Роун пришел на занятия к профессору Бьюли, тот уже ждал его с набором сельскохозяйственных инструментов. Он объяснил Роуну их предназначение и продолжил легенду Георгия, а потом засыпал Роуна вопросами, проверяя, все ли он запомнил.
  На занятии с Часовщиком Деном Роун разучивал детские грузинские песни.
  Днем он с Ханисом снова следил за Соней. В четыре часа она опять ушла из школы и направилась в зоопарк, сделала там несколько зарисовок и вернулась. Она ни с кем не разговаривала. Как и накануне, ровно в 17.30 за ней заехала машина, на расстоянии следовал тот же фургон.
  — Ничего глупее не видел, — заметил Ханис. — Какой смысл этому фургону сопровождать машину?
  — Но зачем-то он это делает.
  — Похоже, они забеспокоились.
  — Почему?
  — Из-за нас.
  После ужина Роуна ждали Разбойник, Уорд и профессор Бьюли.
  — Племянник Георгий, — начал Уорд, — подошло время проверить, как ты усвоил уроки. Каждый из нас задаст тебе несколько вопросов. Старайся отвечать как можно быстрее и по возможности полно.
  Роун кивнул.
  — На днях ты ознакомился с биографиями советских руководителей. Я бы хотел начать с Бресновича. Его полное имя?
  — Алексей Бреснович.
  — Там была фотография. Опиши его внешность.
  — У него угловатое лицо с длинным твердым подбородком, глубоко посаженные глаза, нос с горбинкой. Начинает лысеть, пробор делает справа. На фотографии волосы седые. Большой рот, полные губы.
  — Биография, с самого начала.
  — На первой странице — одни факты.
  — Рассказывай.
  — Имя: Бреснович Алексей. Родился в Петербурге, 13 февраля 1898 года. Отец: Илья. Мать: точное имя неизвестно, предположительно — Гурла. Занятие отца: мастер по изготовлению картинных рам. Братья: Борис, убит в 1942 году. Сестры: нет. Образование: неизвестно, предположительно учился в Киеве — данные не подтверждены. Рост: метр семьдесят пять. Вес: около 75 килограмм. Глаза: серые. Особые отметки: шрам под правым ухом.
  Роун почувствовал на себе взгляд Разбойника.
  — Сколько раз вы читали это?
  — Один, — ответил Роун. Он увидел, как Уорд утвердительно кивнул головой Разбойнику.
  — Продолжай, — приказал Уорд.
  — Бреснович — один из опытнейших политиков в правящей верхушке партии. Он рос вместе с революцией. У него чистая анкета. Арест, заключение, ссылка, пытки — если хотите, могу назвать даты и места.
  — Не нужно, продолжай, — ответил Уорд.
  — Его политическая карьера началась, когда он познакомился с Лениным в Германии. Позже он был сослан в Сибирь вместе со Сталиным. На фронте он познакомился с Троцким. Не слишком быстро?
  Ленина Бреснович не любил, но поддерживал его, а не Троцкого, с которым тесно подружился. Когда умер Ленин, он рискнул, и рискнул удачно. Он поставил на Сталина, хотя и не доверял ему, а не на Троцкого, которым по-прежнему восхищался. После смерти Сталина ему опять пришлось выбирать. На этот раз он поддержал Хрущева, а не Маленкова. Бреснович ни в коем случае не лизоблюд. Он убежденный большевик и революционер. Он отступает и нападает, когда считает необходимым. При Сталине он открыто выступал против Берии. Вражда зашла так далеко, что, по мнению западных кремленологов, Бреснович висел на волоске. Но он выжил, а Берия погиб.
  Он также выступал против Чжоу Энлая, еще когда отношения между Москвой и Пекином строились на доверии и уважении. И опять история его поддержала.
  Не все у него гладко. Его открыто критикуют в Кремле за некоторое пристрастие к роскоши.
  В числе других должностей, которые он занимал при Сталине, по нашим данным, была должность заведующего художественными ценностями. Многие полотна, среди них Хальс, Вермеер, Пикассо, временно переехали в его резиденцию, старинный особняк, ранее принадлежавший одному из Романовых, да так там и остались вместе со всей коллекцией.
  Его начали критиковать лет пятнадцать назад. Обвиняли в прозападных взглядах. Сталин предупреждал его открыто. Хрущев пошел еще дальше: он перестал выпускать его из страны. Два года назад это ограничение было снято, но Бреснович никуда не ездил.
  Его нынешнее положение сильно как никогда. Без него не проходит ни одно событие. Сомнительно, что смена руководства могла произойти без его участия.
  Бреснович особенно силен в разведке. Уже много лет он неофициально помогает Кремлю в щекотливых ситуациях. Он уладил много конфликтов между руководством разведки и политиками. Это влияние началось еще во времена его раздора с Берией.
  Он очень близок, во всяком случае был, Третьему управлению Коснова. Его зять Гродин — сотрудник Коснова.
  Вопросы кончили задавать за полночь. Напоследок Разбойник спросил:
  — Вы, кажется, запомнили все, что прочитали, а если на слух?
  — Обычно тоже запоминаю почти все.
  — Что значит «почти»? — подозрительно спросил Разбойник.
  — А что нужно?
  — Все, что сказано, дословно.
  — Это несложно. — Роун почувствовал раздражение.
  — Посмотрим, — усмехнулся Разбойник. — Что я говорил в то утро, когда собралась вся группа?
  — За завтраком или после?
  — После.
  — Прежде всего вы с каждым поздоровались. Затем сообщили, что группа собрана для специального задания.
  — Точнее, — прервал его Разбойник. — Вы что, точнее не можете?
  — Вы вошли, повернулись немного вправо, — Роун начал медленно воспроизводить. — «План предусматривает три фазы: „Подготовка“, „Внутренние действия“, „Внешние действия“. Вы все примете участие в „Подготовке“ и „Внутренних действиях“, и только часть из вас — во внешних…»
  Когда Роун закончил, Уорд включил магнитофон с записью вводной беседы Разбойника. Роун воспроизвел ее дословно.
  17
  Поляков
  На этот раз Ханис и Роун не стали ждать Соню на углу. Ханис провел Роуна в здание наискосок от школы. Оттуда, из окна шестого этажа очень хорошо просматривался вход в школу.
  — Сегодня она выйдет раньше, — сообщил Ханис.
  — Почему не как обычно?
  — Прошлой ночью в школьном буфете загорелась проводка. Там все еще ужасный запах. Ей придется сходить куда-нибудь пообедать.
  В 13.30, как и обещал Ханис, Соня вышла на улицу с группой студентов. Они пригласили ее присоединиться к ним, но она отказалась. Она отрицательно покачала головой и пошла в противоположном направлении. Ханис в бинокль следил, как она удаляется.
  — Черт возьми, — не сдержался он, — эта девка, что, вообще никого не видит вокруг?
  Соня вернулась в школу в 14.15.
  На прогулку в парк Роун сопровождал ее уже в одиночку. Все было так же, как и в предыдущие дни, за одним исключением. Когда она стояла у клетки со львом, интересный молодой человек в спортивном костюме попытался заговорить с ней, но Соня разговора не поддержала.
  
  К удивлению Роуна, следующее общее занятие поручили провести ему. Разговор предстоял о русских спецслужбах, особенно Третьем управлении, о котором он прочел три дня назад. Когда Роун заговорил, он заметил, что Уорд включил магнитофон.
  Роун рассказал о преобразовании различных военных, политических и гражданских организаций. Хотя прошло уже больше недели с тех пор как он всего один раз прочел материал, он без труда вспоминал фамилии, места и даты.
  На Третьем управлении он остановился подробнее, отметив, что первоначально оно было создано для контршпионажа, а затем превратилось в мощную самостоятельную организацию, занимающуюся внешней разведкой. Вначале на Третье управление возлагалась охрана Кремля от внешней опасности, но постепенно оно перетянуло на себя и внутренние дела, став влиятельной политической силой.
  Биография полковника Коснова была известна: в шестнадцать лет — борец революции, в тридцатые годы — сталинист, во время Второй мировой войны занимал очень ответственный пост в разведке. В настоящее время возглавляет Третье управление.
  Лейтенант Василий Н. Гродин уже три года исполнял обязанности помощника Коснова. Он был из нового поколения. Коснов принадлежал к старому поколению. В Третье управление Гродина устроил его тесть Бреснович.
  Пока Роун рассказывал, Уорд демонстрировал фотографии и слайды. Затем он закрыл магнитофон и ушел.
  На следующий день Роуна опять попросили провести занятие. В этот раз он рассказывал о членах Центрального Комитета, и опять Уорд записывал на пленку его рассказ.
  После занятия Роун как обычно следил за Соней. Во время прогулки она ни с кем не разговаривала и вернулась в школу в обычное время, села в машину и поехала домой. Овощной фургон следовал за ними.
  Вечером того же дня Роуна пригласили в подвальное помещение. Там его ожидал Уорд вместе с высокой интересной женщиной лет сорока пяти. На ней был отлично сшитый твидовый костюм, бледно-розовый джемпер, нитка жемчуга и удобные туфли. Говорила она с английским акцентом. Когда Роуна знакомили с ней, ее представили под кличкой «Дядя Моррис». Минутой позже вошел агент по кличке «Милая Элис».
  Уорд выключил свет и включил проектор для демонстрации слайдов. На экране появилось кладбище.
  — Это кладбище на окраине Москвы, где, по слухам, похоронены Поляков, его мать, жена и сестра. Где точно находятся их могилы, мы не знаем, за кладбищем, возможно, ведется наблюдение. — Слайд сменился. — Это одна из немногих фотографий Полякова, — продолжал «Милая Элис».
  Изображение Полякова исчезло, его сменило лицо молодой девушки необычайной красоты.
  — Это его жена, в девичестве Эрика Бек, родилась в Гамбурге 10 января 1941 года. Полякову было пятьдесят восемь, а его жене — двадцать три.
  Включили свет.
  Агент «Дядя Моррис» прошла к столу и начала рассказывать.
  — Мы мало знаем о Полякове. Сейчас собирают информацию, но, боюсь, придется исходить из того, что есть. Он родился в Москве в 1907 или 1908 году. По неточным данным его отец был второй скрипкой в оркестре оперного театра. Его мать преподавала живопись. Мы только недавно узнали, что его мать и сестра были живы. Почему и как он уехал из России в юности, мы не знаем. По непроверенным данным он посещал лекции в Парижском университете примерно с 1926 по 1928 год. Проверить эти данные трудно, мы не знаем, под каким именем он там жил. Есть сведения, что он изучал живопись и языки, а также, что в это же время он был бисексуалом.
  Первые официальные сведения о Полякове получены во время второй мировой войны: он был участником Сопротивления в Голландии, обеспечивал связь с французскими маки.
  В конце сороковых годов он объявился в Вене, работал на французов, но вскоре начал работать самостоятельно, продавая информацию тому, кто больше даст. Его информация высоко ценилась. В отличие от других, он не гнался за количеством. Он выходил на рынок три-четыре раза в год, не чаще, но товар предлагал высшего качества.
  Он умел заметать следы, но нам удалось выделить четыре основных периода в его действиях: 1956, 1959, 1962 и 1963 годы.
  По данным французской разведки, в 1956 году он приезжал в Москву навестить мать и сестру. Он выступал в своей любимой роли — перекупщика картин. Французы утверждают, что он приехал без определенной цели. Но мы получили от них эти сведения только на прошлой неделе и пока не знаем, насколько они полны. За время пребывания в Москве у него был контакт с китайцем, с которым он учился в Париже. Китайца зовут Чу Чанг. Он был связан с китайским посольством в Москве, но вызвал неудовольствие. Вместе с Поляковым они занялись наркобизнесом. Чанг поставлял товар из Китая и сбывал в Москве. Поляков занимался сбытом в Ленинграде и странах Восточной Европы. Чанга задержали и выслали из страны. Чекисты уже почти вышли на Полякова, но французам удалось его спасти — они прислали приманку, на которую чекисты попались. Поляков вышел сухим из воды.
  В 1959 году заболела его мать, и он вернулся в Москву. До этого времени он бесплатно работал на французов в благодарность за помощь в 1956 году. Он хотел, чтобы мать уехала вместе с ним. Она отказалась. Поляков остался. Он много читал, посещал музеи. Его часто встречали на литературных и культурных мероприятиях. Очевидно, в этот момент он и вышел на какое-то высокопоставленное лицо. Не исключено — как гомосексуалист. До женитьбы он оставался бисексуалом. Вполне возможно, что он вышел на этого человека благодаря увлечению искусством. Нам точно известно, что восемь месяцев спустя он вернулся в Париж и продал два Мондриана. Через несколько месяцев он купил Пикассо за четырнадцать тысяч долларов. Что он делал с картиной, неизвестно. Он остался в Париже и стал вращаться в мире искусства.
  В 1962 году Поляков приехал в Москву. Он пробыл там два месяца, потом вернулся в Париж. О его пребывании в Москве информации нет. Нет никаких указаний, что поездка имела отношение к разведке, кроме одного: вернувшись в Париж, он продал почти всю свою коллекцию.
  В 1963 году Поляков сделал первый ход. Он появился в Лондоне с информацией для продажи. Первый небольшой пакет касался советско-румынских отношений. Его купили за пятьсот долларов. Информация полностью подтвердилась. Следующий пакет содержал сведения о советской армии. Поляков только приоткрыл его, показав часть информации. Он хотел пять тысяч долларов, и он их получил. Дальше информация пошла потоком. Поляков просил от пяти до десяти тысяч долларов за каждый материал. Он поставлял первоклассную информацию и за восемь месяцев получил более четырехсот тысяч долларов, но источник держал в секрете.
  Как раз в это время произошли два события. Поляков женился. О его жене известно немногое. Вы видели ее фотографию и знаете, когда она родилась. Попытки разузнать еще что-либо о ней ничего не дали. Она появилась в Париже за восемь дней до их свадьбы, затем они исчезли. Те, кто видел ее в Париже, говорят, что она была очень беспокойной, практически не имела средств к существованию и любила Полякова.
  Вторым событием стал приезд Полякова с письмом от его информатора. Поляков объяснил, что это высокопоставленный чиновник, принимающий участие в попытке отстранить Хрущева от власти. Он чувствовал возможность создать в Кремле про западную коалицию, которой удастся сместить премьера. Поляков привез информацию обо всем происходящем. Нам он продал за хорошие деньги сведения о положении на Кубе — тогда мы поняли, куда дует ветер.
  Перечница заявил, что решение должно быть принято за двадцать четыре часа. Он настаивал на письменном подтверждении от Госдепартамента или Министерства иностранных дел о поддержке своего плана. Смысл заключался в том, что такое письменное заявление явилось бы материальным подтверждением для тех, кто поддерживал высокопоставленного друга Полякова в Москве, что договор с Западом был вполне возможен.
  Конкретно он хотел от американцев и англичан письменной гарантии о помощи России в уничтожении Китайского атомного проекта в Лоп-Норе.
  Представители американских и английских спецслужб, которые занимались Поляковым, заявили, что двадцати четырех часов недостаточно. Только для обеспечения безопасности операции требовалось больше времени. Поляков возразил, что его контактер предпримет что-либо, только если получит письменную гарантию в течение двадцати четырех часов.
  На следующий день письмо было готово, и утром Поляков уже доставил его в Москву.
  — На его условия согласились? — Роун не мог поверить услышанному.
  — Не только согласились, — грустно улыбнулся агент «Милая Элис», — но и послали открытым текстом с подписью. Полякову осталось вписать только имя получателя выбрав, время и место.
  — Непостижимо, — громко сказал Роун.
  — Как и Залив свиней, — добавил агент «Милая Элис».
  18
  Соня
  Роун рассказал Ханису, что он видел днем в парке.
  — Она с ними говорила? — с надеждой спросил Ханис.
  — Почти двадцать минут. Даже забыла о львах.
  — Опиши их еще раз, пожалуйста, поподробнее.
  — Негритянская пара. Хорошо одеты. Девушке лет девятнадцать-двадцать. Мужчине года двадцать четыре. Рост примерно 180 сантиметров, а…
  — С кем из них она больше говорила?
  — Трудно выделить, — ответил Роун.
  — Через час выходим.
  
  Ханис, Роун и одетый с иголочки негр по прозвищу Крепкий Фред медленно ехали по Гарлему. Была пятница, вечер. Кругом толпился народ.
  — Увидишь кого-нибудь похожего на нее или него, сразу скажи, — велел Ханис. Они объехали почти полдюжины баров и ресторанов, прежде чем Роун увидел девушку, немного похожую, на ту, с которой разговаривала Соня.
  — Держу пари, она с Ямайки, — объявил Фред, почти открыто рассматривая девушку.
  — Не важно откуда, приятель. У тебя в запасе есть похожая?
  — Папочка, если у Фреда чего и нет в кармане, он всегда найдет это в бумажнике. Когда она нужна?
  — Вчера.
  — Сделаем, будь спокоен.
  В следующий понедельник Роун и Ханис опять дежурили на своем посту у школы. Буфет, очевидно, привели в порядок, потому что никто не выходил из здания. В полдень Ханис сказал Роуну, что дальше покараулит сам. Роун решил вернуться на такси, но, прежде чем успел поймать машину, кто-то похлопал его по плечу.
  — Это вы, проказник?!
  Роун обернулся и увидел администраторшу школы.
  — Как вам не стыдно, вы должны поделиться с миром своим даром!
  — Я хотел прийти, просто не было времени. Надеюсь, начну на следующей неделе.
  — Нет, не начнете. Придется ждать до осени. Так вам и надо!
  — А почему сейчас нельзя?
  — Мы набрали группу. Больше пятнадцати мы принять не можем. Но если вы точно придете, если вы обещаете, я, так и быть, сделаю для вас исключение.
  — Когда у вас появились новые студенты?
  — Это вас не касается. Главное — появились.
  Роун вытащил из кармана пятьдесят долларов и протянул их администраторше.
  — Вот задаток. Я приду в понедельник. А теперь расскажите о новых студентах.
  Эта просьба удивила женщину.
  — С какой стати?
  — Я рассказал о вашей школе своим друзьям. Может быть, это именно они?
  — Нет-нет, что вы! Эти четверо только сегодня утром прилетели в страну. Они иностранцы.
  — Иностранцы?
  — Они лауреаты премии Лиги любителей живописи Ямайки.
  
  Вторник Роун предполагал провести в занятиях с Часовщиком Деном и Кукольником, но рано утром получил новый приказ. Вместе с Фокусником и Священником он отправился в Гринвич Виллидж. В кафетерии на Бликер-стрит за столиком их ждал Ханис.
  Незаметным кивком головы Ханис указал им на столик в другом конце зала. За ним сидела Соня с ослепительно-красивой девушкой-негритянкой. Не поднимая глаз, негритянка что-то говорила. Соня спокойно слушала. Иногда девушка замолкала, закусывала губу, молчала и вновь продолжала говорить. Соня порой вставляла несколько слов.
  Роуну казалось, что Соня хотела утешить девушку, но не знала как. Так продолжалось еще некоторое время. Наконец Соня решилась на что-то. Она наклонилась к девушке, стараясь заглянуть ей в лицо, но та отвернулась. Соня расстроилась, не зная, что делать. Она посмотрела на часы, помолчала, снова наклонилась к девушке и что-то ей сказала. Девушка посмотрела на Соню и улыбнулась. Соня улыбнулась в ответ, поднялась и вышла из кафетерия.
  Чуть позже девушка расплатилась и тоже направилась к выходу. Проходя мимо их столика, она остановилась и обратилась к Ханису:
  — Четверг, в пять часов.
  — Думаешь, получится? — спросил Ханис.
  Девушка ослепительно улыбнулась.
  — Милый, кто не скупится — получает лучшее.
  
  Агенты Поткина разыскали сто восемь Чарльзов Роунов в сорока восьми штатах. Это было не то, но Поткин все же вышел на нужный след. Информацию принес беженец-чех по имени Бука.
  Бука занимался доставкой денег от американцев родственникам в страны Восточной Европы. Он не мог бы подобное делать, без помощи чиновников этих стран. Чиновники выдавали фальшивые обязательства, что, если деньги будут заплачены, родственники получат разрешение на выезд в США. Огромные суммы пересекали океан, однако мало кому из родственников удавалось выехать. Бука сошелся с чиновниками как на Востоке, так и на Западе, поскольку дополнительный доход интересовал всех. Он даже смог расширить свое дело.
  Поткин в прошлом часто пользовался услугами Буки и всегда оставался доволен. Но до конца он Буке не доверял. Когда чех первый раз обмолвился, что располагает информацией о Чарльзе Роуне, Поткин забеспокоился. Как Бука мог узнать, что их интересует Роун? Потом он вспомнил, что Бука и раньше знал то, что знать ему было не положено. Поткин осторожно прощупал его, требуя доказательства и источник.
  За пятьсот долларов Бука согласился продать Поткину копию свидетельства о рождении Роуна. Само по себе свидетельство ценности не представляло, поскольку Поткин не мог быть уверен, что это искомый Роун. Прошло несколько дней. Бука предложил Поткину копию заключения о состоянии здоровья Роуна, выданное в ВМС. Когда Поткин потребовал оригинал, Бука поднял цену до пятнадцати тысяч долларов. Сошлись на двенадцати. Сотрудники Поткина подтвердили подлинность документа. Теперь у Поткина было описание Роуна. По его просьбе, но уже за значительно большую сумму Бука достал результаты экзамена на водительские права (имя экзаменатора было вырезано), результаты тестирования на проверку умственных способностей (имя проводившего тест было вырезано) и заявление Роуна с просьбой о переводе в морскую разведку. Все документы оказались подлинными.
  Поткин был убежден: Бука имел доступ к досье Роуна. Наконец Бука сделал главное предложение: за двести пятьдесят тысяч долларов он передаст Поткину все досье. Русские спецслужбы всегда неохотно платили за информацию. Поткин не был исключением. Он торговался. Сошлись на ста семидесяти пяти тысячах долларов. Поткин запросил у Коснова разрешение и получил его, но с одной оговоркой: обязательно выяснить, откуда у Буки досье Роуна. Для этого Буку надо было захватить.
  В 16.00 Поткин вошел в телефонную будку на углу 71-ой улицы и Девятой авеню. В 16.10 телефон зазвонил. Поткину было велено подойти к телефону-автомату на углу 35-й и Третьей и ждать дальнейших указаний. Хотя приказ был прийти без сопровождающих, Поткин поддерживал связь со своими агентами по радио.
  К 18.00, переходя от одного телефона к другому, Поткин дошел до Бронкса. Последняя инструкция предписывала ему войти на стадион «Янки» через вход номер пять. Бука будет ждать его на поле. Поткин приказал своим людям окружить стадион и ждать, пока он не закончит с Букой, и только потом брать его.
  Солнце уже садилось, когда Поткин вошел на стадион. Он вышел на поле и остановился. Бука стоял у вертолета. Поткин хотел повернуть назад, но получил удар по голове.
  Когда он пришел в себя, то обнаружил, что крепко привязан к инвалидному креслу в середине большой комнаты. Стены, пол и потолок были выкрашены в белый цвет. Ярко светили лампы дневного света. Перед собой Поткин увидел стол, за которым сидели двое. Их головы закрывали белые капюшоны.
  — Товарищ Поткин, — сказал один из них, — у вас есть что-то, что нужно нам, и мы надеемся, что у нас есть что-то, что интересует вас.
  Поткин молчал.
  — Короче говоря, мы собираемся на следующей неделе в Москву. И мы подумали, может вы сдадите нам вашу, московскую квартиру? Мы, разумеется, будем платить за нее.
  Поткин молчал. Он ничего не видел. Он не нервничал, страха тоже не было. Опытный игрок, он просто выжидал.
  — Так вот, мы могли бы заплатить наличными, скажем, сто семьдесят пять тысяч.
  Содержимое чемодана, который Поткин нес для Буки, вывалилось на пол. Пачки десяти-, двадцати- и пятидесяти долларовых купюр валялись перед ним. На Поткина это не произвело впечатления. Он отрицательно покачал головой.
  — Вам нелегко угодить, товарищ Поткин. Вы нужны нам, но, похоже, мы не нужны вам. Может быть, мы сумеем вас еще чем-нибудь заинтересовать?
  Они посовещались, затем, тот, кто говорил с Поткиным, поднялся.
  — У нас есть более убедительные аргументы. Взгляните на экраны.
  Свет приглушили, и на двух экранах Поткин увидел лицо жены.
  — Не волнуйся, дорогой, пожалуйста, не волнуйся. Они ничего мне не сделали. Они говорят, что ты видишь меня сейчас. Надеюсь. Обращаются со мной хорошо. Делай то, что должен. Я не знаю, где девочки. Но мне обещали, что с ними ничего не случится. Они поймут тебя.
  Поткин на мгновение прикрыл глаза. Потом опять уставился в пустоту. Он тяжело вздохнул, но самообладание сразу же вернулось к нему. Экраны погасли и тут же зажглись опять. Теперь Поткин увидел младшую дочь.
  — Папа, папочка, ты слышишь меня? Мне страшно.
  Экраны погасли, опять включился свет.
  — Товарищ Поткин, нам нужна ваша квартира, очень нужна. Чтобы получить ее, мы пойдем на все, вашей семье не поздоровится. Что скажете?
  Поткин ничего не сказал.
  Свет погас и на всех шести экранах Поткин увидел Соню. Она была в чьей-то квартире. В другом конце комнаты стояла девушка-негритянка. Она пересекла комнату и села рядом с Соней.
  — Пожалуйста, не надо больше. Я хочу домой, — сказала Соня.
  — В чем дело, душечка, ты больше не любишь меня? — спросила негритянка.
  — Ты мне нравишься, но мне надо домой. Может, ты знаешь о моем отце?
  — Хотя бы поцелуй меня на прощание.
  Девушка нежно коснулась щеки Сони. Соня закрыла глаза. Девушка прижалась к ней и осыпала ее легкими поцелуями. Губами и языком она ласкала лицо Сони. Соня начала отвечать. Она обняла негритянку и страстно поцеловала ее. Девушки опустились на пол, обнялись, прижались друг к другу. Негритянка расстегнула Сонину блузку. Соня выскользнула из юбки, подняла комбинацию и начала стаскивать трусики.
  — Это подделка! — закричал Поткин. Я знаю, как это делается. — Можно сделать что угодно! Это даже не моя дочь…
  Поткина в кресле втолкнули в большой затемненный зал. Телеоператоры в капюшонах окружали съемочную площадку, на которой и была комната с Соней и негритянкой.
  От съемочной площадки Поткина отделяла прозрачная для него перегородка. Но со стороны площадки Поткина видно не было. Комната, где находилась Соня, была хорошо освещена. Соня осталась в одной комбинации, которую задрала вверх. Она сорвала одежду с негритянки, начала кусать ее губы, наматывать ее волосы себе на руку. Потом, медленно опускаясь, начала целовать темную плоть.
  — Соня! Соня! Перестань! — не выдержал Поткин. — Ты не знаешь, что они делают с тобой!
  — Она ничего не слышит, — сказал Уорд. — Кричите хоть весь день, она ничего не услышит. Но спасти ее в ваших силах, надо только согласиться. Не согласитесь, она станет самым извращенным созданием, какое только можно представить. А потом мы займемся вашей младшей дочерью и женой.
  Поткин обмяк.
  — Даже если я соглашусь, это будет бесполезно. Коснов узнает.
  — Что узнает?
  — Слишком много всего. Ничего не получится.
  — Прекрасно получится, — возразил Уорд. — Вы получите досье Роуна. Мы хотим, чтобы оно попало к Коснову.
  — А моя семья?
  — Они останутся здесь с нашими людьми, пока мы не вернемся или нас не схватят. С ними ничего не случится.
  — Я сделаю все, — сдался Поткин.
  Его вывезли из зала.
  Уорд нажал кнопку. Перегородка раздвинулась, он подошел к девушкам и, грубо растащив их, сказал:
  — Пока хватит.
  
  Ручка двери повернулась, и Роун проснулся. В комнату вошла Би Эй и тихонько закрыла за собой дверь. Она стояла в темноте не двигаясь. Наконец подошла к кровати. Она чувствовала, что Роун смотрит на нее.
  — Он говорил мне об этом, но я не верила, — она явно волновалась.
  — Здесь делают то, что надо, — мягко сказал Роун.
  — Молчи, пожалуйста, ничего не говори, — она присела на край кровати и замерла, глядя в темноту. Потом встала.
  Роун услышал шуршание одежды. Она скользнула под одеяло и легла на спину как можно дальше от Роуна. Время остановилось.
  — У меня это первый раз, — наконец услышал Роун, и Би Эй прижалась к нему.
  19
  Тревога
  Темп нарастал, подготовка становилась все напряженнее. Грузинский акцент Роуна был уже почти безупречен. Он разучил песни и танцы «своей» родины. Легенда была отработана до мельчайших подробностей. Родственники, даты рождений и смерти, годовщины — все это он знал назубок. Но главное, Бьюли сумел превратить его в грузинского крестьянина. Роун научился различать виды почвы, удобрения, стал разбираться в системах орошения и знал, как они влияют на урожай. Он мог отличить виноград, выросший в долине от винограда, выросшего на горном склоне. Его мускулы налились, как хотелось Бьюли.
  За тридцать пять общих занятий они обсудили всевозможные стороны советской политики и разведки. Последние пять занятий ушли на изучение московского быта, начиная со схемы метро и кончая стоимостью проката лодки в Парке имени Горького. Особенно тщательно изучали личные документы, от паспорта до свидетельства о смерти.
  Би Эй приходила к Роуну почти каждую ночь. Когда ей казалось, что Роун уснул, она тихонько открывала дверь, раздевалась и проскальзывала к нему под одеяло. Она не разрешала ему говорить да и сама молчала. Она избегала его взгляда днем, а ночью льнула к нему. Би Эй пришла к нему девочкой, но за ночи, проведенные с Роуном, быстро превратилась в женщину.
  Три недели спустя после первой ночи она сказала Роуну: «По-моему я люблю».
  Однажды утром Роун получил приказ явиться в кабинет врача. Священник сделал ему укол новокаина в левую руку. Пока они ожидали начала действия препарата, профессор Бьюли сделал Роуну несколько прививок на правую руку. Потом они привязали Роуна к операционному столу и прижгли то место на левой руке, где полагалось быть прививке от оспы. После этого Священник крепко зажал левую руку Роуна и щипцами вырвал ноготь большого пальца. Они сделали перевязку без всяких объяснений.
  Занятия по привычному расписанию прекратились. Зато днем Роун впервые занимался с Печатником. Роун получил советское свидетельство о рождении, трудовую книжку, проездные документы и впридачу сто десять рублей шестьдесят: пять копеек.
  Поздно вечером того же дня Роуну пришлось принять участие в уборке помещения, он, Уорд и Ханис подняли из подвала жену и дочерей Поткина в бессознательном состоянии и уложили их в мягко обитый деревянный ящик с пометкой «Фонд Тиллинджера — Арканзасский экспонат».
  Когда Роун вернулся к себе, он увидел на кровати комплект новой одежды. Одежда была поновее и ярче чем та, в которой он ходил. Вошедший Бьюли объяснил, что это выходная одежда, для путешествия. Бьюли принес с собой фотографии его грузинских родителей и свежие фотографии и план Тбилиси. Роуну предстояло запомнить изменения.
  На следующее утро Роун опять отправился к врачу, необходимо было сделать еще несколько прививок. Ему так же подготовили пластмассовый ноготь. Рана была еще слишком свежая, чтобы вживлять его, но Роуну разрешили рассмотреть его. Ноготь был наполнен ядом. В случае ареста Роун должен был прокусить ноготь и высосать яд. Смерть наступала почти мгновенно.
  За ужином Уорд объявил, что скоро станет известен окончательный список тех, кто «пойдет». До тех пор все должны оставаться в своих комнатах и без приказа не выходить. Роун увидел, что Би Эй побледнела и посмотрела на него.
  Следующие три дня Роун питался в своей комнате и выходил только для встреч с «Милой Элис». Они подробно обсуждали все, что касалось Полякова и письма.
  Несмотря на продолжающийся инструктаж и ноготь — «стопочку», как его называли остальные, Роун совсем не был уверен, что его выберут. Он уже усвоил, что действия Разбойника непредсказуемы. Семь недель назад он был сыт по горло всей операцией и мечтал выйти из игры. Теперь все переменилось. Ему хотелось в Россию. Очень хотелось.
  Поздно вечером Уорд зашел к Роуну.
  — Ты кое-что должен узнать, — начал он. — Мы решили убрать Коснова на время из Москвы.
  — До того, как прибудут наши?
  — Примерно в это время, — он бросил на кровать конверт. — Вот список тех, кто едет.
  Роун потянулся за конвертом, но Уорд остановил его.
  — Успокойся, ты — третий в списке, но можешь подняться и выше. В пути возможны потери.
  Роуну стало легче. Он обдумал слова Уорда.
  — Разбойник? — спросил он.
  — Все может быть, — Уорд протянул ему папку. — Здесь план московской квартиры Поткина. Изучи его хорошенько и подумай кого куда расселить. Продумай отдельную связь для каждого. Каждый будет посылать свои сообщения, и я не хочу, чтобы они знали, кто их принимает.
  — А телефоны? — спросил Роун.
  — Телефонов-автоматов в Москве нет. Нужна связь прямо из квартиры.
  — И чтобы отправляющий сообщение не знал, кто его получит?
  — Точно, — Уорд сидел на краю кровати, закинув ногу на ногу. Выждав немного, он спокойно сказал: — Если со мной что-нибудь произойдет, будешь действовать, как сочтешь нужным.
  — Да я же очень мало знаю о деле, — запротестовал Роун.
  — Ты знаешь почти столько же, сколько я. Если со мной что-то случится, с тобой свяжется агент, законсервированный в Праге.
  — Почему ты не хочешь сказать все? — удивился Роун.
  — Потому что я еще жив! — огрызнулся Уорд.
  — Девушка идет? — поинтересовался Роун.
  — А что?
  — По-моему, она волнуется.
  — И все?
  — У нее нет опыта.
  — У тебя тоже.
  — Я просто подумал…
  — Послушай, племянничек, если ты с ней трахаешься тайком, это еще ничего не значит. Мы сами выбираем нужных людей. Думать нужно было раньше, когда ты решил прихватить ее сюда.
  Роун не нашелся, что ответить.
  — Когда я уезжаю? — только и смог он спросить.
  — Это зависит от сибирских метелей.
  Уорд ушел. Роун вскрыл конверт и прочел список:
  Разбойник
  Уорд
  Новичок
  Проститутка
  Фокусник
  Эректор
  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
  20
  Переход
  На следующее утро вся группа собралась за завтраком. Когда с едой было покончено, Уорд объявил, что в течение ближайших суток станет известно, кто едет. Затем заговорил агент «Милая Элис».
  — Все должны хорошенько уяснить, и те, кто поедет, и те кто останется, вы работаете на независимое агентство. Вы не связаны ни с одной страной. Подготовка происходила в Штатах, потому что у организаторов были такие возможности. Но страна могла быть любая. Вы действуете самостоятельно. Если в ходе операции возникнут проблемы, не вздумайте обращаться за помощью в западные посольства. Даже близко к ним не подходите. Это основное условие договора.
  После этого инструктажа Роуна попросили спуститься в подвальное помещение. Там уже ждала агент «Дядя Моррис», а вскоре к ним присоединились «Милая Элис» и Уорд.
  — Я хочу продолжить рассказ о Полякове, — начала агент «Дядя Моррис». — Когда он был с письмом уже в Москве, то ли Белый дом, то ли Даунинг-стрит, 10, узнали об этом. Естественно, они сразу связались друг с другом. И там, и там страшно разозлились и приказали ответственной за операцию спецслужбе остановить Полякова и забрать письмо.
  Прошло почти две недели, пока с ним связались и приказали вернуть письмо. Когда он отказался, стали угрожать. Неделей позже он вернулся в Лондон и заявил, что его человек в Москве согласен вернуть письмо за миллион долларов.
  — Звучит неправдоподобно, — заметил Роун. — Неужели он из-за денег отказывался от власти над Россией?
  — Я дойду до этого. Поляков объяснил, что его человек боялся, как бы Запад открыто не отказался от письма. Это лишило бы его власти. Одновременно он чувствовал, что его план вызывает сопротивление. Не исключено, что ему пришлось бы покинуть Россию, а для этого ему нужны были деньги.
  — Нелогично, — возразил Роун.
  — Тогда мы еще не занимались этим делом, — сухо заметила «Дядя Моррис». — Я рассказываю только то, что сообщили нам. Во всяком случае, сошлись на половине миллиона. Поляков поставил условие, что в Россию за письмом он не поедет, так как, по его утверждению, этот человек обвинял его в манипуляциях.
  Полякова изолировали. Пытались найти его жену, но она исчезла. Поляков должен был получить квитанцию о том, что требуемая сумма внесена в один из швейцарских банков, и написать записку. Эту записку предполагалось передать в Москве в обмен на письмо во время тайной встречи. Все шло по плану. В Москву послали агента, но он не вернулся. Через десять дней нам сообщили, что он был арестован людьми Коснова и совершил самоубийство.
  Поляков написал еще одну записку, послали нового агента. Его тоже схватили люди Коснова, допрашивали и расстреляли. К счастью, он ничего не знал. Не знал, с кем должен был встретиться и что получить.
  После этого приняли решение послать самого Полякова. Он отказывался под разными предлогами, было видно, что он действительно боится. Он получил еще полмиллиона наличными, на тот случай, если его человек потребует первоначальную сумму. Полякова сопровождали до границы. Через две недели он погиб в одной из тюрем Коснова.
  Тогда-то и было принято решение передать дело независимому агентству. Этот шаг обдумывался довольно долго, и мы с «Милой Элис» уже знали, что, возможно, нам придется заняться этим. Но даже сейчас мы не знаем, на кого работаем. Нас поддерживают правительства семи стран, в том числе и материально, но доказать их участи было бы невозможно. Мы в свою очередь заключили контракт с Разбойником. Думаем, вы должны знать, что мы подготовили еще несколько групп на случай плохой погоды. В последнюю неделю пришло два сообщения. Пол миллиона долларов, которые Поляков привез в Россию, были положены на тот же счет в швейцарском банке. Нам также известно, что незадолго до смерти Полякова вся сумма была снята со счета. Мы пытаемся выяснить обстоятельства.
  И второе, правда это еще не подтверждено. Поляков, якобы, тайно встретился с Косновым в Париже за четыре дня до того, как письмо было доставлено. Можете интерпретировать эту информацию, как хотите. Я лично всегда была убеждена, что письмо предназначалось Бресновичу.
  
  Роун проверил документы и одежду. Он вдруг подумал об Уорде и Разбойнике. Вид у Уорда был невеселый, такой же как в их первую встречу у церкви. Роун заметил, что Разбойник последнее время был занят меньше и в основном молчал. И дело было вовсе не в том, что Уорд стремился занять главенствующее положение, Уорд не хотел этого. Он испытывал странную жалость к Разбойнику. Роуну казалось, что Уорд взял на себя руководство просто потому, что Разбойник был больше не в состоянии возглавлять операцию. Но истину знали только Уорд и Разбойник.
  В дверь постучали.
  — Вы едете, — сообщил Бьюли.
  
  Усатый турок приподнял доски полового настила переделанного военного самолета А-26 и помог Ханису и Роуну выбраться наверх. Было еще темно, но Роун разглядел через иллюминатор очертания гор. Самолет летел очень низко.
  Турок выдал им две корзины с фруктами и два старых обшарпанных чемодана. Ханис быстро открыл их. В одном был чай, в другом лимоны с апельсинами. Роун запихнул в чемодан с фруктами кое-что из одежды. Турок отдал им билеты на теплоход и поезд.
  — Где рыба? — вспомнил Ханис.
  Турок показал на бумажную сумку у стенки. Ханис открыл ее, достал шесть длинных упаковок, развернул их и вынул шесть сушеных рыбин. Он внимательно осмотрел их и одобрительно кивнул.
  — Отличная работа, верно? — Он протянул одну из рыбин Роуну. Роун внимательно рассмотрел рыбу. Ни вид, ни запах не вызывали сомнений.
  Ханис объяснил, что это настоящая рыба, внутри которой спрятан спрессованный героин. Самолет на небольшой высоте пролетел над горами, затем взмыл резко, вверх, перелетел через горный хребет и приземлился в долине на поле, не заглушая двигатели. Роун и Ханис выпрыгнули из самолета, забрали корзины и чемоданы.
  — Позади вас Тбилиси, впереди Батуми, справа — Кавказские горы.
  Роун и Ханис поспешили скрыться среди фруктовых деревьев, а самолет, разбежавшись по неровной земле, взлетел.
  — Добро пожаловать в Россию, — произнес Ханис и повернул в сторону Тбилиси.
  
  Уорд стоял в ленинградском Эрмитаже перед «Мадонной Бенуа» Леонардо да Винчи. На нем был темный деловой костюм и пальто.
  — Первый раз в Ленинграде? — поинтересовался дежурный, подойдя сзади.
  — Нет, я был здесь один раз в детстве.
  — А откуда вы?
  — Из Минска, у нас хороший музей, но Леонардо нет.
  — Это не все, у нас еще двадцать пять Рембрандтов.
  — Двадцать пять Рембрандтов? — притворно удивился Уорд.
  — Двадцать пять, а Рубенсов еще больше, не говоря уже о Рафаэле и Тициане.
  — А наши молодые художники? — спросил Уорд. — В Минске только и говорят о новой ленинградской школе.
  — Между нами говоря, не стоит на них и время тратить. Пойдемте, я покажу вам Микеланджело.
  
  — Гродин, — сказал Коснов по внутренней связи, — срочно зайдите ко мне.
  Он внимательно вчитывался в сообщение, лежащие перед ним на столе.
  Вошел Гродин.
  — Кажется, Поткин справился с задачей, — сказал Коснов, протягивая папку Гродину.
  Гродин перелистал досье Роуна. Он уже видел его копию у Бресновича.
  — Да, это вполне возможный вариант, — ответил он.
  — Вариантом может быть каждый из них, — резко отозвался Коснов. — Но прочтите две последние страницы.
  Когда Гродин закончил, он посмотрел на Коснова.
  — Кто этот Разбойник?
  — Ему за пятьдесят. В прошлом — помощник Стердеванта, отличного агента, умершего несколько лет назад. По всем законам Разбойник должен был давно умереть. У него обнаружили рак еще несколько лет назад. Поразительно, что он еще передвигается.
  — Почему с ним послали такого новичка?
  — Наверное, именно потому, что мы навряд ли бы ожидали такое сочетание. Один еще ничего не умеет, другой уже не может.
  — Вы знаете, где, по мнению Поткина, они собираются пересечь границу?
  — Да, где-то в районе Карского моря. Но это очень странно.
  — Поткин уверен?
  — Он не уверен. Он только анализирует информацию. Если подготовка идет на Аляске, мы же не будем встречать гостей в Баку.
  — И все-таки я не понимаю.
  — Именно потому такой вариант очень возможен. Даже если Разбойник и дохаживает последние дни, он еще многое может успеть. Он вполне может доставить моряка в Москву и научить его, что делать дальше. Из двух хороших половинок может получиться один отличный агент.
  — Но почему район Карского моря? Ведь в страну можно попасть гораздо проще. — Гродин не понимал.
  — Сколько у нас людей в районе Воркуты? — спросил Коснов.
  — Один, по-моему, и того половину времени нет на месте.
  — А где еще у нас люди на севере?
  — Ближе Архангельска нет.
  — Три человека на тысячекилометровое побережье.
  — Ну и что, там нелегко затеряться, в Москве труднее найти человека чем там.
  — Так ты считаешь, что это сообщение не стоит внимания?
  — Нет, но…
  — Что но?
  — Я приму необходимые меры предосторожности, товарищ полковник. А что делать с Разбойником? Найти его фотографию в картотеке?
  — Ты ничего не найдешь. Он из той эпохи, когда шпионаж был искусством. Я вообще сомневаюсь, что существуют его фотографии.
  
  Передвигаться в районе Воркуты приходилось очень медленно. Снега выпало столько, что больше сорока километров в час проехать не удавалось. Огромный грузовик продвигался вдоль побережья, порывы сильного ветра раскачивали его. Приходилось сбавлять скорость, но даже при такой небольшой скорости водитель заметил костер, только когда вплотную подъехал к нему. Рядом с огнем на спине лежал человек. Водитель остановил машину и вылез из кабины. Человек лежал с открытыми глазами, похоже замерз, скорее всего мертв… Водитель прожил на севере много лет. Он видел, как замерзали и умирали люди. Этот похоже умер уже давно. Не несколько часов или даже дней назад, а гораздо раньше. Но кто же тогда разжег огонь?
  Он понял ответ, когда почувствовал у своего затылка ствол пистолета. Он поднял руки и увидел, как его обошли еще двое и подняли замерзшее тело. Они посадили его в кабину. Затем один из них сел рядом. Он был совсем старик и весь седой. Грузовик тронулся, а водитель остался на дороге с двумя незнакомцами. Они повели его к морю, затем осторожно шагая по льду, подошли к небольшой моторной лодке. Погрузившись в нее, они направились в открытое море держа курс на сигнальный огонь. Через полчаса водитель уже был на борту рыболовного траулера и пил горячий кофе.
  
  Роун и Ханис шли по Тбилиси, было раннее утро. Пожилые женщины подметали улицы самодельными метлами. Автобуса на Батуми пришлось ждать полчаса. Роун посмотрел на часы — они укладывались в график. Им предстояло добраться на теплоходе до Одессы, а оттуда поездом до Москвы. Можно было выбрать путь покороче — обойти Батуми, попасть в Сухуми, а дальше поездом до Москвы. Но это запасной вариант на случай, если бы они прибыли в Тбилиси с опозданием.
  Грузины в автобусе вели себя дружелюбно и посмеивались над корзинами с рыбой, чаем и фруктами, но не удивлялись. Многие москвичи ездили на юг именно за этим. В Москве открывались все новые рынки, и торговцы постоянно везли туда фрукты и чай. Попутчики по автобусу посоветовали Роуну и Ханису прихватить назад шампанского.
  Из Батуми они поплыли пятым классом. Кукольник настаивал на этом, потому что такое путешествие давало отличную возможность по общаться с людьми и отшлифовать свой грузинский акцент. В поезде такой возможности уже не будет.
  
  В Ленинграде становилось все холоднее. Уорд проводил время, как обычный турист. Выйдя из Эрмитажа, он пересек Неву и направился к Петропавловской крепости. Потом вернулся, что-то купил на Невском. Уорд рассматривал Александрийскую колонну на Дворцовой площади уже в сумерках. Прохожий рассказал ему, что высота памятника почти пятьдесят метров и это самый высокий памятник из монолитного камня в мире. Уорд уже знал, что он воздвигнут в честь победы над Наполеоном в 1812 году.
  Пора. Уорд быстро прошел по Невскому проспекту к Московскому вокзалу. Московский поезд опаздывал.
  21
  Москва
  Роун и Ханис поселились в квартире Поткина. Поткин предупредил вахтера, что у него погостят племянники из Грузии. Они поживут в столице месяц или немного дольше. К ним присоединятся друзья. В этом не было ничего подозрительного. С жильем в Москве было сложно. Все останавливались у родственников. Вахтер даже заметил сильное сходство между Ханисом и Поткиным, правда его жена очень шумно возражала, утверждая, что семейное сходство было явно у Роуна, а не у Ханиса.
  Би Эй подошла к центральному рынку в 14.30, бесцельно побродила между торговыми рядами. Свои товары расхваливали украинцы, армяне, грузины, латыши — люди из разных уголков страны. И хотя на рынок шли за фруктами, овощами и мясом, здесь продавалось многое другое. Если хватало денег, у мелких дельцов было можно было купить что угодно. Если нужной вещи не было, можно было договориться. Повседневные товары шли по вполне приемлемым ценам, предметы роскоши — по очень высоким.
  Би Эй остановилась купить лимонов. Она вынула из сумочки потертый кожаный кошелек и отсчитала мелочь. Убрала кошелек в сумочку и начала выбираться из толпы, которая собралась у соседнего киоска. Здесь продавали французские и американские пластинки, около семи долларов за штуку. Потом она отстояла очередь за мороженым, реклама обещала двадцать пять сортов. Она опять вынула кошелек, рассчиталась мелочью и убрала его в сумочку.
  Молодой человек, который следил за Би Эй, был не старше двадцати двух лет. Не отходя далеко, он дождался, пока она допила бутылку газированной воды и смешалась с толпой, рассматривающей японские транзисторы. Он тоже нырнул в толпу, толкнул Би Эй, отработанным движением вынул кошелек из сумки и поспешил выбраться. Вор быстро прошел в другой конец рынка, спрятался за грузовик, вынул деньги, засунул их в карман брюк, выбросил кошелек и отправился искать очередную жертву.
  Вскоре его внимание привлек украинец с толстой пачкой денег. Он уже распродал весь товар и покупал подарки семье перед возвращением домой. Карманник шел за ним на небольшом расстоянии. Выждав момент, он проделал то же, что с Би Эй.
  Ему решительно везло. Оба кармана брюк были набиты деньгами. Он уже хотел закончить, но приметил домохозяйку, которая покупала апельсины. Поравнявшись с толпой у киоска, где продавались пластинки, женщина вытянула шею, пытаясь разглядеть, за чем давится народ. В этот момент воришка открыл ее сумку и вынул деньги. Он опять вернулся к грузовику и, укрывшись за ним, пересчитал деньги — пятнадцать рублей. Но заталкивая их в карман, обнаружил, что там пусто. Он проверил другой карман — тоже пусто. Он огляделся. Би Эй прислонилась к грузовику, помахивая пачкой денег.
  — Ты не это случайно ищешь? — спросила она.
  Воришка с досадой посмотрел на нее. Би Эй бросила ему деньги.
  — Я недавно в Москве. Не хочется попасть в плохую компанию.
  Парень поймал деньги, улыбнулся и бросил их назад Би Эй.
  — Меня зовут Михаил. Пойдем, я угощу тебя водкой, только платить будешь сама, какой-то мерзавец увел весь мой заработок.
  
  Уорд вернулся домой в четыре часа. Роун уже ждал его. Уорд обрадовался, когда узнал, что остальные уже действуют. Он умылся, поел холодной курицы с черным хлебом и выпил стакан чая.
  — Вот и пришла пора, племянничек, узнать, что ты делаешь здесь. Если конечно, ты не предпочитаешь сначала осмотреть достопримечательности.
  — Я собирался, но это подождет.
  — Разумно, очень разумно.
  Они шагали по улице Горького в сторону Красной площади. Было оживленно. Улица поражала чистотой, какой Роун не встречал на Западе. Мимо них спокойно, без суеты шли москвичи. Если бы не русские вывески и эта чистота, Роун подумал бы, что он где-то в другой стране.
  — Когда мы встретились первый раз, — заговорил Уорд, — ты спросил, почему выбрали тебя. Помню, я тебе что-то ответил.
  — Да, ты сказал, я способен спокойно отнестись к тому, что кто-то умрет вместо меня.
  — Я так сказал?
  — Слово в слово.
  — Ну и память у тебя.
  — Я запоминаю все, что захочу.
  — Полное запоминание, так это называется?
  — Это не полное запоминание, — раздраженно ответил Роун.
  — Ну, как оно там не называется, а впечатление производит. В Нью-Йорке тебе давали для запоминания в три-четыре раза больше, чем всем нам вместе взятым. Ты запоминал все дословно с первого раза. Ты ведь понимаешь, Георгий, мало кто на это способен.
  — Нельзя ли ближе к делу?
  — Я-то думал, что я — по делу. Не надо быть сверхсообразительным, чтобы понять, что мы в Москве, как в ловушке. Ребята соберут информацию. А что с ней дальше делать? Напечатать ее на машинке мы не можем, у нас нет машинки. Записать на пленку не можем — нет магнитофона, на бумагу не запишешь — могут найти. Знаешь, что мы сделаем, племянничек? Мы расскажем все тебе. Ты будешь хранителем информации.
  — Иначе говоря, из меня делают почетного клерка?
  — Я бы сказал не так. Скорее, компьютер о двух ногах.
  
  — Все плохо, — вздохнула мадам Софи. Она откинула со стареющего лба крашенные хной завитки и отпила из чашечки чай. Ее пышные формы облегал ярко-синий бархатный халат, отделанный золотой тесьмой несколько военного вида. На ногах у нее были золотого цвета домашние туфли, оставляющие открытыми толстые пальцы с ногтями, выкрашенными голубым лаком.
  — У меня осталась только одна девушка, вот эта самая, — она показала Ханису на девушку в красном выцветшем халате. — Будь я мужчиной, я бы приплатила ей, чтобы она не ложилась со мной, а не наоборот. Никакой культуры, любви не осталось, нежность ушла. Но хуже всего то, что девочкам приходится работать на фабриках по десять часов. Когда они приходят сюда и ложатся с мужчинами, романтичности в них не больше, чем в банке с селедкой. А как Дмитрий?
  — Его повесили, — ответил Ханис.
  — О Господи! — вскрикнула мадам Софи. — Он присылал мне таких девочек! А каких клиентов! В прошлом, конечно, в светлом прошлом. Он умер достойно?
  — Им пришлось повесить его дважды, прежде чем он умер.
  — Вот как, — с гордостью сказала мадам Софи.
  — Первый раз плохо затянули веревку. Старик Дмитрий был очень худой. Он просто выскользнул из петли и приземлился на ноги.
  — Боже мой, он не ушибся?
  — Не очень. Он сам встал и поднялся на виселицу снова.
  — А потом, потом вы его видели?
  — Да.
  — Как он выглядел — вытянутый, безжизненный?
  — Намного лучше, чем можно было бы ожидать. На лице легкий румянец, нос немного ободрался, когда он выскользнул из петли, но в целом он выглядел намного лучше, чем когда мы виделись в последний раз.
  — Моложе?
  — Лет на пятнадцать.
  — Понятно, — мадам Софи облегченно вздохнула. — А за что его повесили?
  — Да ничего особенного. Так, для порядка.
  — Бедняжка. А перед смертью он не просил мне что-нибудь передать?
  — Он только и говорил о вас. Он сказал мне: «Будешь когда-нибудь в Москве, загляни к моей Грушеньке».
  — Грушеньке? Но я не Грушенька.
  — Он много читал в тюрьме и обычно называл вас Грушенькой или Соней. А один раз назвал даже Ирмой.
  — Так и сказал?
  — Так и сказал, — уверенно ответил Ханис. — Он сказал: «Будешь в Москве, загляни к моей Грушеньке, передай ей мою долю».
  — Какую долю?
  — Его дела.
  — Какого дела?
  — Старик Дмитрий был моим партнером, правда не очень разговорчивым. Его доля была небольшая, но он стал богат. Вот это для вас, — Ханис протянул ей две тысячи рублей. — Это первая часть. Остальное я передам, когда возвращусь из Праги.
  Мадам Софи дрожала всем телом, считая деньги.
  — А что у вас за дело? — наконец с трудом спросила она.
  — Такое же как у вас.
  — Проститутки?
  — Ночные бабочки, — поправил ее Ханис. — Самое благородное занятие. К тому же и самое прибыльное.
  — А я и не знала, что в Праге сняли запреты.
  — Не сняли. Там еще трудней, чем в Москве.
  — А как же вы работаете? Откуда берете девочек? Где находите богатых клиентов?
  — Ах, дорогая Грушенька, я могу вас так называть, вы не против?
  — Конечно.
  — Все дело в исследовании рынка.
  — Не понимаю.
  — Я иду к клиентам. Посольства, американцы, англичане, японцы.
  — Но за ними же следят.
  — Ну, всегда можно что-нибудь придумать.
  Мадам Софи согласно кивнула.
  — А в Москву что вас привело? По-моему, вы сказали, это деловая поездка?
  — Совершенно верно. В том числе и ради вас. Ну, и другие дела тоже.
  — Может, я могу чем-нибудь помочь?
  — А что вас интересует?
  — Я всегда не прочь подзаработать.
  Ханис колебался.
  — Я всегда работал один.
  — А Дмитрий? — тут же напомнила мадам Софи.
  — Дмитрий, конечно… — Ханис задумался.
  — Нет, ничего не выйдет. — Он посмотрел в умоляющие глаза мадам. — А впрочем, почему нет? Вы могли бы найти мне пять красивых девушек?
  — Работать на вас?
  — Естественно.
  — Это трудно. Они все сейчас сами по себе работают. На улицах или в такси. Удобства ушли в прошлое. Теперь они все делают сами.
  — Скажите, что работа гарантирована. Мы им таких клиентов найдем, о которых они даже не мечтают. Лучше даже десять девушек. В Праге у нас вначале были такие же сложности. Мы с ними справились. Нашли девушек, которые балуются травкой.
  — Это же грех! — ужаснулась мадам.
  — Но очень удобно, — грубо оборвал Ханис. — Дешевле, и девочки уже полностью мои. Здесь можно достать наркотики?
  — Очень трудно. Я не хочу с этим связываться.
  — Скажите, где достать.
  — У «Китая» есть, только я с ним ничего общего иметь не хочу. Говорят, у него лучший товар, но я его на пушечный выстрел не подпущу к своей квартире.
  — А вы не могли бы свести меня с ним? Конечно, он не будет знать, что мы в деле вместе.
  — Это можно.
  — А девочек, которые балуются наркотиками, найдете?
  — Найду, — вздохнула мадам. — Обычно это самые красивые, бедняжки.
  — Когда я их увижу?
  — Некоторых уже завтра вечером. — Голос мадам зазвучал твердо, взгляд стал холодным и деловым.
  22
  Слабое место
  — Поляков всегда имел дело с дерьмом, — рассказывал Уорд Роуну по дороге домой, на квартиру Поткина. — Он всегда находил слабое место и через него проникал, куда нужно. Он первый учуял, что Москва начала гнить. Странная это штука — разложение общества. Оно всегда пропорционально процветанию и спокойствию. Во время войны или депрессии общество в порядке. Покончите со страхом и нищетой, начинаются Содом и Гоморра. Может, люди просто не знают как время убить. А может мы способны только мозги друг другу вышибать?
  Уорд перестал философствовать и перешел к делу.
  — Во всяком случае, когда Поляков заявил, что Москва начинает разлагаться сверху, он был совершенно прав.
  — Так вот кого мы ищем, — понял Роун.
  — Да, мы идем по его следу. Аппетит все время растет. Потребности и привязанности меняются. Мужчины обычно предают друг друга по доброй воле, а не по принуждению. Мне сдается, что Поляков на своего человека наткнулся, когда ползал в дерьме, а не молился в церкви. Он может быть наркоман или гомик, или у него просто личный интерес. Но он точно сидит в Кремле. Интересно знать, кто он и что он делал в дерьме.
  — Значит, нас интересует дерьмо?
  — Да. Меня и наняли, чтобы я набрал соответствующую команду. На воскресном пикнике им делать нечего.
  — Ты набрал людей?
  — Верно. Разбойник разработал операцию, а подбор людей был на мне.
  — У Полякова ушло почти девять лет, чтобы выйти на Кремль, — отметил Роун. — Почему ты думаешь, что мы найдем этого человека быстрее, если вообще найдем?
  — Он действовал в одиночку, — спокойно ответил Уорд, — а нас пятеро, да ты еще. Перечница был, если так можно выразиться, врачом общего профиля в этом Содоме, а мы привезли целую группу специалистов.
  — А если мы не нащупаем слабое место и не сможем выйти на контакт?
  — Тогда поищем в другом месте.
  — На это уйдет не меньше года.
  — А у тебя, что, свои планы?
  Солнце уже садилось, когда они возвращались по улице Горького, этой московской Пятой авеню или Пикадилли. Машин на этой широкой улице было мало. В основном «Победы» и «ЗИМы». Было людно. В магазинах толпились покупатели. Роун обратил внимание, что особенно много народа было в кафе-мороженых и книжных магазинах.
  — Тебя наш план, похоже, не радует, Георгий, — заметил Уорд.
  — Если получится — отлично.
  — Ты слишком выделил «если».
  — При любом раскладе слишком много слабых мест. Не мне судить. Или ты забыл, я — Новичок.
  — Новичок, но учишься быстро. Представь, что ты в своей разведшколе, где учился всем премудростям. Вас знакомят с этим планом. Что скажет инструктор? — Уорд весело похлопал Роуна по спине и подмигнул.
  Роун подхватил его веселый тон.
  — Когда мы в коротких штанишках сидели за партами и нас наказывали, мы по пятьсот раз писали: «Живи дольше и делай как можно меньше предположений». У нас сейчас, кажется, два предположения — первое: искомая величина находится в определенном месте; и второе: наши фланги прикрыты. Начнем с первою. Мы складываем все яйца в одну корзинку. Мы начинаем снизу, хотя уверены, наш человек наверху.
  — Так ты думаешь, начать надо сверху?
  — Не только. План в целом нормальный. Нужно только расширить рамки. Я бы хотел спросить вот что: если контакт Перечницы в Кремле, значит, он из избранных? А если пересчитать всю советскую верхушку вместе с семьями и сотрудниками, всех, у кого доступ к нужной информации, сколько человек наберется? Полторы, две тысячи?
  — Меньше, сотни четыре, может шесть.
  — Тогда почему не поискать одновременно и там, вдруг что-нибудь найдем?
  — На это нужно еще человек десять, — заметил Уорд.
  — Если проверять каждого — да. Но ведь этого не требуется. Нам надо проследить действия Полякова. Пусть мы не знаем точно, как он работал, зато мы точно знаем, где. Мы знаем, в какие недели и месяцы он был в Москве, когда он уезжал на десять дней в Киев, когда он провел десять дней в Ленинграде. Мы знаем, что между одиннадцатым и двадцать первым марта он был в Ялте.
  — Откуда ты все это знаешь? — удивился Уорд.
  — Из досье Полякова. Разве ты не читал?
  Уорд не помнил, читал ли он досье, но на всякий случай утвердительно кивнул.
  — Начать можно с Москвы. Проверим, кто из этих шестисот был в отъезде, когда Поляков находился в Москве. Всего он был здесь больше года, поэтому исключить удастся человек сорок-пятьдесят, а может и меньше. Это пример на вычитание. Для примера на сложение проверим, кто из оставшихся был в Киеве одновременно с Поляковым. Затем посмотрим чьи визиты совпали по времени с поездками Полякова в Ялту и Ленинград. Когда мы закончим, думаю от шестисот останется не более сорока-пятидесяти.
  — Хватит с меня этой арифметики, — оборвал Уорд. — Если все так просто, почему раньше не додумались?
  — Потому что мы первые этим занимаемся.
  Какое-то время Уорд шел молча.
  — Может, ты и прав, — наконец выдавил он. — Только у нас все равно не хватит людей.
  — И не надо. Наверняка найдем в любом некоммунистическом посольстве.
  — Почему ты так уверен?
  — Да они занимаются этим с середины пятидесятых годов.
  Роун понял, что для Уорда это было новостью. Группа Разбойника бездействовала более десяти лет. Уорд тоже явно отставал от жизни.
  — С посольством так просто не свяжешься, они все под наблюдением, — упрямо заявил Уорд. — Стоит нам только близко подойти, и вся московская контрразведка начнет выкручивать нам руки.
  — А я разве говорил, что нам самим придется лезть в посольство? Надо просто послать кого-нибудь за границу.
  — Я же сказал тебе, у нас нет ни одного лишнего человека.
  — Ну через связника. Связник-то у нас есть?
  — Нет, мы в полной изоляции.
  — А тот агент в Праге?
  — А ты можешь гарантировать, что мы найдем, кого ищем, — разозлился Уорд. — Можно проверить эти пятьдесят и ничего не найти. Откуда такая уверенность?
  — Какая там уверенность! Все равно, что в борделе искать.
  — Я знал, что не надо было тебя сюда привозить, — зло сказал Уорд.
  — Винить некого, — Роун почувствовал, что начинает получать удовольствие. — Хочешь послушать, что еще сказал бы инструктор?
  — Валяй, говори. Тебя теперь все равно не остановишь.
  — Второе предположение, из которого мы исходим, самое важное. Это может испортить всю операцию. У нас ушла не одна неделя на обработку Поткина, он согласился пустить нас в свою квартиру.
  — Да, тут мы отлично сработали.
  — Беда только в том, что Поткин может передумать. Куда мы тогда денемся?
  — Не передумает. У нас его семья. Будет молчать.
  — Вот это очень опасное предположение.
  — Но он же сломался. Он сделает все, что мы захотим.
  — Предположение, — мягко заметил Роун.
  — Если уж человек сломался, значит, сломался.
  — Предположение.
  — Он же не допустит, чтобы мы расправились с его семьей.
  — Предположение. Что если ему прикажут вернуться в Москву?
  — Слушай, хватит умника из себя строить.
  — А я и не строю. Я просто спрашиваю, что мы будем делать, если наша чудная московская квартира окажется не такой безопасной, как нам бы хотелось?
  — Ты, что, думаешь, его лучше убрать?
  — Тогда уж нас точно попросят отсюда. Квартирка-то для Москвы неплохая. Как только Поткина не станет, охотники на нее найдутся. Нет, в нашем положении Поткина лучше иметь живым.
  — В каком это «нашем положении»?
  — Пока мы рассчитываем на квартиру Поткина.
  — Твое предложение?
  — Переехать.
  — Переехать? — заорал вдруг Уорд. — Переехать куда? Ты отлична знаешь, как трудно в Москве с жильем.
  — Совсем как в школе, — грустно заметил Роун. — Все говорят, что плохо, и никто не говорит, что хорошо.
  — Кончай валять дурака. Куда мы можем переехать?
  — Содом — слабое место.
  — Нет.
  — Можно продолжать? Выдержишь? — спросил Роун.
  Уорд молчал. Роун продолжил:
  — Неужели вы думаете, мы сможем держать семью Поткина год, и никто из его сотрудников ничего не заподозрит? Вы серьезно думаете, это возможно? Он может сказать, что они уехали на месяц, на полгода — это пройдет. А потом начнут задавать вопросы. Что тогда?
  — Мы знали об этом с самого начала. Это риск, рассчитанный риск.
  — Нет, риска не будет, если мы переедем, — ответил Роун.
  
  Фокусник знал, что этот человек следит за ним. Он вошел следом за Фокусником в книжный магазин напротив Университета.
  — Добрый день, товарищ профессор, — поздоровался с ним какой-то студент. Мужчина ответил на приветствие и начал листать книгу.
  Фокусник прошел вдоль прилавка и тоже принялся просматривать книги. Вскоре профессор будто случайно подошел ближе и взял книгу рядом с Фокусником. Фокусник положил книгу, которую просматривал, и быстро прошел мимо профессора к выходу. Он мимолетно улыбнулся профессору, провел рукой по волосам и вышел из магазина.
  Переходя улицу, он услышал за спиной торопливые шаги. Фокусник пошел медленнее.
  23
  Великий Немой
  — Мы совсем нигде не бываем! — Эрика с надутым видом ходила по спальне в одной комбинации. В одной руке она держала сигарету, в другой — фужер.
  — Мы были в кино всего две недели назад.
  — Что такое кино? Мне хочется повеселиться, сходить куда-нибудь, сделать что-то.
  — Через два месяца у меня отпуск, поедем в Ялту. Там поплаваешь, на лодке покатаешься.
  — По ресторанам походим?
  — Походим.
  — Это потом. А сейчас что? Мне скучно. Скучно с тобой. Мне надоело сидеть взаперти, видеть только тебя.
  — В тюрьме лучше было?
  — Лучше. Ненавижу тебя.
  — Если получится, в воскресенье сходим на скачки.
  — Скачки? Скачки, кино, театр — мне это неинтересно. Я хочу танцевать, пить вино, быть среди людей. Молодых людей. Мы с Поляковым обошли все ночные клубы в Берлине, пока ты не убил его.
  — В Москве таких мест нет, — резко ответил Коснов.
  Эрика села на край кровати и по-кошачьи прижалась к полковнику.
  — Есть, есть, — промурлыкала она.
  — Откуда ты знаешь?
  — Слышала.
  — Это для извращенцев.
  — Порочнее меня нет. — Эрика притянула Коснова к себе, провела языком по губам и положила руки на его плечи. — Ты знаешь, что я люблю, ты умеешь любить меня. Ты лучший из всех моих любовников, но ты обижаешь меня и заставляешь скучать. Своди меня туда.
  — Тебя в тюрьму надо отвести, — ответил Коснов.
  — Боишься, лесбиянки окажутся лучше тебя?
  Коснов не сопротивлялся, когда Эрика притянула его к себе, потом она игриво оттолкнула его.
  — Неужели ты не сводишь меня туда?
  — Ты же знаешь, я не могу там появляться.
  — Ах да, забыла! Твое положение… — Она опять придвинулась к нему. — Ладно, уж если туда никак нельзя, принеси хотя бы сигаретку, от которой так хорошо становится, помнишь, ты дал мне одну, когда мы первый раз были вместе.
  Коснов резко сел. Он мог справиться с любой ситуацией. Он распоряжался чужими жизнями. Двадцать лет он контролировал свои и чужие чувства и действия. Но перед этой девушкой он был бессилен. Он ненавидел и любил ее. Невозможность подчинить ее родила ненависть, а из страха потерять ее родилась любовь. Привезя Эрику домой, он поставил под угрозу свою карьеру. Он не мог расстаться с ней. Все понимал, сознавал, что так или иначе придется от нее избавиться. Он мог бы убить ее сам, и ни одна душа в Москве об этом не узнала бы, а если бы и узнала, не опечалилась. Он часто думал об этом. Иногда ему казалось, что Эрика сама этого хочет, но убить ее Коснов не мог. Он знал, что Эрика использует его, хочет сломать, разрушить его карьеру за то, что сделал он с Поляковым. Ему было все равно, он уже не мог отказаться от нее.
  — Я отведу тебя в такой клуб, — произнес Коснов.
  — Сегодня вечером?
  — Да.
  Эрика осыпала поцелуями его лицо и шею, хотела притянуть к себе, но Коснов не двигался. Эрика продолжала дразнить его, но он оставался безучастным.
  — Ты грустишь? — с улыбкой спросила она.
  — Это пройдет.
  — Ты рассердился на меня, да? Ты больше не любишь меня? Я всегда чувствую, когда ты не любишь меня.
  Эрика отодвинулась от Коснова, оперлась на спинку кровати и подтянула колени к подбородку.
  — Ты не любишь, когда я такая?
  — Иногда.
  — А иногда даже ненавидишь?
  — Да.
  — Когда я такая, тебе делается нехорошо?
  Эрика приняла молчание за согласие.
  — Тебе делается нехорошо, — радостно пропела она и вытянулась на кровати, лаская себя между ног. — Иди ко мне, люби меня прямо сейчас, когда тебе плохо от меня. Любовь всегда сильнее, когда от нее нехорошо. По крайней мере, наша.
  — Хватит, убери руки оттуда.
  Эрика продолжала лихорадочно ласкать себя.
  — Я представляю сразу сотню мужчин, но только не тебя, — проговорила она с закрытыми глазами.
  Коснов встал и вышел из комнаты. Спустившись на кухню, он налил себе пива. Вылил его в раковину и пошел в столовую. На столе стоял графин с водкой. Он опустошил его большими глотками. Начал искать еще. Зазвонил телефон.
  Гродин сообщал, что пропавший в Воркуте грузовик так и не нашли.
  — Пошлите еще людей, самолеты, — заорал в трубку Коснов, — найдите обязательно, он уже пять дней как пропал. Можете всех из Москвы забрать, только найдите.
  — Это не поможет. У них снег идет, метель.
  — Разумеется, метель. Вы, что, думали они будут солнца ждать?
  — Сделаю все, что можно, товарищ полковник, — ответил Гродин.
  — Пошлите еще людей, — повторил Коснов.
  — Мы уже послали два подразделения. Они ничего не могут сделать, пока не кончится метель. Дополнительные силы не помогут. Мы даже не знаем, связан ли этот грузовик с сообщением Поткина. Может, это просто несчастный случай, он затерялся в буране.
  — Двое, которые приземлились, могли использовать его как транспорт. Сейчас отрабатываем эту версию. Мне все равно, сколько агентов замерзнет — найдите грузовик, — Коснов швырнул трубку на аппарат.
  Он обыскал все внизу в поисках водки, но не нашел. Надо решать с Эрикой. Он теряет рассудок. Коснов быстро поднялся наверх и открыл дверь в ее комнату. Эрики не было. Не было и ее красного платья и пальто. Он остервенело искал по всему дому, но ее нигде не было. Коснов выбежал на улицу, машины тоже не было. Коснов вернулся в дом и попытался связаться с водителем по радиотелефону. Линия была занята. Значит, Эрика отключила телефон. Он позвонил на работу и приказал отправить пять оперативных машин на поиски своей машины. Хотел позвонить в милицию, но делать этого было нельзя. Хватит и того, что его люди знают о случившемся, их нелегко будет заставить молчать.
  Он метался по комнате. Нашел еще бутылку водки, выпил половину. Наконец, зазвонил телефон и ему сообщили, что машина нашлась. Водитель высадил Эрику у ресторана «Прага» на Арбатской площади. Он не удивился просьбе Эрики отвезти ее в «Прагу», поскольку часто возил ее по ресторанам одну, когда полковник был занят. Коснов сам приказал ему. Эрика попросила высадить ее на противоположной стороне площади, сказав, что хочет подышать воздухом, и он не видел, вошла ли она в ресторан.
  В ресторане Коснову сказали, что Эрика не появлялась. Он вышел на улицу. Его ожидали водитель и несколько агентов. Коснов объяснил, что произошло недоразумение, все в порядке, и отпустил агентов. Водителю велел остаться.
  Его совершенно не волновало, поверили ему или нет. Он должен найти Эрику. Поиски начали с боковых улиц, ресторанов, нигде официально не значащихся сборищ «золотой молодежи».
  Он нашел ее ближе к полуночи. Эрика танцевала с молодым кубинским студентом в помещении для «дискуссий на общественные темы» недалеко от Университета. Ансамбля не было, играл проигрыватель. Звучала ритмичная западная музыка. Завсегдатаи хлопали в такт и кричали «Йе, йе, йе».
  Эрика увидела его у двери, но, казалось, совсем не расстроилась. Только танцевать стала с еще большей страстью. Она в экстазе водила бедрами и изгибалась в ритм музыке. Локти прижала к телу, ладони — к бедрам. Когда Коснов направился к ней, она закрыла глаза, и, приоткрыв рот, призывно подразнила языком партнера, который танцевал на некотором расстоянии. Коснов остановился, никто его не замечал. Когда пластинка закончилась, Эрика подошла к нему.
  — Ну? — с ослепительной улыбкой спросила она.
  — Поедем домой, — нерешительно сказал Коснов. — Уже поздно, пора домой.
  — Как скажешь, любимый.
  
  — Это просто бред, — протестовал Роун, когда Уорд усадил его посередине комнаты и натянул на голову капюшон.
  — Это твоя идея, — напомнил Уорд, поправляя капюшон так, чтобы прорези для глаз пришлись против них.
  — Я предложил пять вариантов. Это был худший. Надо было воспользоваться телефонами.
  — Посиди минуточку спокойно, как Великий Немой, и мы прорепетируем, — сказал Уорд, усаживаясь на стул напротив. Достал пистолет, снял его с предохранителя и навел на Роуна. — Код восемнадцать-три.
  Он щелкнул пальцами пять раз. В ответ Роун щелкнул четыре раза.
  «Девять щелчков в первой серии, остается еще девять на две оставшихся серии», — сосчитал Роун.
  Уорд щелкнул пальцами дважды. Роун — тоже.
  «Так, тринадцать долой, осталось шесть на последний заход», — отметил Роун.
  Уорд сделал четыре щелчка, Роун добавил два.
  — Как по маслу, — расцвел в улыбке Уорд, опуская пистолет.
  — В жизни с подобным бредом не сталкивался.
  — Георгий, все дело в процентах. Трое из пяти наших понятия не имеют, кому предназначены сообщения. Если кого-то из них возьмут, они расскажут только то, что знают, не больше.
  — А если схватят меня или тебя?
  — Зачем смотреть вниз, когда лезешь вверх по скале? — спросил Уорд. — Вернемся к тренировке. Пропустишь щелчок — пуля обеспечена.
  — Минутку, — остановил его Роун. — Нас же шестеро в Москву должно было приехать, а ты только что сказал «трое из пяти наших».
  — Я сказал?
  Эрика послушно поднялась к себе. Коснов остался внизу. Он не знал, что делать, что сказать. Смотрел то на кобуру с пистолетом, то на охотничье ружье. Убить ее? Но станет ли легче? Зазвонил телефон.
  — Мы нашли грузовик, — сообщил Гродин. — Кажется вы правы. В нем двое, точнее то, что от них осталось. Убрать их?
  — Не надо, — тихо сказал Коснов. — Я хочу сам осмотреть их. Ничего не трогайте, закажи самолет. Я сейчас же выезжаю. Ты со мной.
  — Мы не сможем приземлиться из-за пурги.
  — К черту пургу.
  — Что-нибудь еще, товарищ полковник?
  — Да… — Коснов запнулся. — Нет! Пришлите машину за немкой. Она возвращается в тюрьму.
  24
  Путешествие к Карскому морю
  На рассвете самолет достиг Усть-Юза. Буран стих. Они летели на север вдоль Уральского хребта мимо Воркуты к Карскому морю. Самолет приземлился в районе Байдарацкой губы у Карского моря.
  — Они, наверное пришли с островов Елизаветы, — предположил Гродин по дороге в Воркуту.
  — А возможно, из Гренландии, Аляски, Норвегии, Финляндии, Швеции, — хмуро продолжил Коснов.
  — Если бы они шли через Скандинавию, они пришли бы по суше. Раз добрались судном, следовательно — через Баренцево море.
  — Они в любом случае пришли бы сюда.
  — Почему?
  — Из-за железной дороги. Вдоль Баренцева моря нет железной дороги.
  — А Мурманск?
  — Мурманск совсем рядом с Финляндией. И если память мне не изменяет, граница с Финляндией тянется от Мурманска до самого Ленинграда. Какой смысл был добираться водой до Мурманска, чтобы сесть там на поезд? Они спокойно могли перейти границу по суше и сесть на поезд в Ленинграде. Нет, если они выбрали путь через Карское море, значит, им нужна здешняя железная дорога.
  — Но зачем же тогда они украли грузовик? — спросил Гродин.
  — Если бы они не планировали здесь сесть на поезд, они бы выбрали маршрут поудобнее.
  — Почему они вообще решили идти через Сибирь, есть же более легкие пути.
  — А если тебе надо было бы попасть в Россию, как бы ты оценил путь через Карское море? — Спросил Коснов.
  — Как очень неудобный.
  — Думаю, поэтому они его и выбрали. Однако сейчас это уже не важно. Ты проследил, Эрику хорошо устроили?
  — Да. Ее камеру обставили мебелью, питание хорошее, не тюремное.
  — Надо ей телевизор поставить, — подумал вслух Коснов.
  Машина осторожно продвигалась по только что расчищенной дороге со скоростью не больше двадцати пяти километров в час. Небо прояснялось, и иногда проглядывало низкое солнце. После метели снега прибавилось, его толщина уже местами достигала полутора метров.
  — Верно, что Разбойник был связан со Стердевантом? — спросил Гродин.
  — Откуда ты знаешь о Стердеванте?
  — Я разыскал материал о нем, когда познакомился с делом Разбойника.
  — Где ты нашел их? Это закрытые материалы.
  — В подмосковном архиве. Там информация о всей их организации. Они хорошо поработали.
  — Да, свое дело они сделали, — довольно резко ответил Коснов.
  
  Было одиннадцать утра. Роун стоял в совершенно затемненной спальне и наблюдал через щель, как Ханис пересек соседнюю комнату, вынул ключ и открыл верхний ящик письменного стола. Он достал пистолет, из кармана вынул обойму, вставил ее в пистолет и направился к «исповедальне». Роун зашел за одеяла, которые они с Уордом развесили накануне от самого потолка и ждал, когда войдет Ханис. Он услышал, как открылась и закрылась дверь. Еще несколько шагов, Ханис нашел стул, сел на него, нашел на ощупь фонарик. Роун увидел луч света, заметавшийся по комнате. Роун поправил капюшон и вышел из-за одеял. Фонарик освещал пустой стул. Великий Немой подошел к нему и сел. Он сложил руки на коленях и замер в ожидании. Роун знал, что пистолет уже нацелен ему в голову. Договорились на двадцать семь щелчков пятью сериями.
  Ханис щелкнул пальцами три раза. Роун ответил двумя щелчками — одна серия прошла, осталось четыре. Ханис щелкнул один раз. Роун — четыре. Так, использовано еще пять щелчков. Осталось три серии. Еще три щелчка Ханиса и один — Роуна, прошли три серии. Четырнадцать щелчков прошли, осталось тринадцать. Ханис щелкнул дважды, Роун тоже. Ханис щелкнул один раз. Роун насчитал пять щелчков. Последняя серия. Роун быстро пересчитал щелчки. Пять в первой, пять во второй, а потом четыре или три? Он точно знал, что в последней серии было четыре щелчка, а перед этим три или четыре? Луч фонарика слегка дрогнул. Роун мысленно считал. Пять, пять… Стул Ханиса скрипнул. Луч медленно двигался вверх и вниз, освещая Роуна. Роун покрылся испариной. Пять, пять, четыре, четыре плюс пять. Двадцать три из двадцати семи. Осталось четыре. Роун щелкнул четыре раза. Луч был направлен на него. Роун чувствовал, что Ханис тоже считает. Раздался щелчок и Ханис вынул обойму из пистолета. «Черт бы побрал Уорда с его идеями», подумал он с облегчением.
  — Вчера вечером я встретился с «Китаем», — начал Ханис в темноте. — Знакомый мадам Софи устроил встречу. Я пошел в поликлинику Университета, спустился в подвал, нашел дверь с табличкой «Для сотрудников». У кабинета сидели две простые женщины. Это было вечером около половины одиннадцатого. В регистратуре дежурил мужчина восточного типа. Скорее всего, китаец. Я мог бы догадаться. Я назвал пароль, сказав, что мой доктор посоветовал прийти в десять, а я опоздал на двадцать две минуты. Он выяснил, кто меня лечит, сказал, что не знает врача по имени «Китай». Я протянул бумажку и извинился, возможно, я неправильно произнес имя. Он поднялся и вышел, отсутствовал минут пять. Когда вернулся, велел мне пройти по коридору в третью дверь налево.
  «Китай» больше похож на монаха, чем на китайца. Не желтый, а скорее очень темный, плоское лицо с широким вдавленным носом и паутинкой морщин в уголках глаз. Его возраст трудно определить. Он был в белом халате. Разговаривал мало. Но когда открывал рот, было видно, что два нижних передних зуба у него в металлических коронках, не золотых, а цвета тусклого серебра. Два нижних правых передних зуба. Он не вставал, но видно было, что рост у него не ниже метра восьмидесяти. На русском говорит без акцента.
  Он уже знал, что я хотел купить кое-какие новые препараты. Я поправил его, сказал, что продаю, а не покупаю. Если он удивился, вида не показал. Я сознался, что притворился покупателем, чтобы выйти на него, на самом деле, я хотел продать. Он спросил, откуда товар. «Пришел через Турцию», ответил я. «Китай» попросил показать. Я достал героин в маленьком портсигаре. Он посмотрел, потер пальцами, понюхал, попробовал и спросил, чего я хочу. Я ответил, что хочу наладить сбыт. «Китай» спросил, сколько у меня героина. «Сколько нужно», — ответил я. Он вернул мне портсигар и сказал, что не имеет возможности сбыть большую партию. Я сказал, что люди у меня есть. Он возразил, что дело не в этом, просто в Москве не пройдет большая партия. Я очень удивился и спросил, «Что, нет клиентов?» Он объяснил, что из-за милиции. Я поинтересовался, пробовал ли он сам сбыть в Москве большую партию. Он сказал, что пробовал лет шесть-семь назад. Я спросил, почему сорвалось.
  Тут он насторожился. Посмотрел на меня оценивающе и спросил, почему меня это интересует. Я ответил, что, если не договорюсь с ним, пойду в другое место или начну работать самостоятельно. Мне надо знать. Он сказал, что может и займется этим. Я настойчиво спрашивал, почему его попытка сорвалась. Он рассказал, что из-за какого-то полковника Коснова из Третьего Управления. Он арестовал китайца по имени Чанг, который все организовал. Был еще один русский, но он ушел. С тех пор ничего не получается. Я сказал, что готов рискнуть и спросил, войдет ли он в дело со мной, или мне действовать в одиночку.
  «Дело меня интересует», ответил он, «но если ты торопишься, начинай один. Я сведу тебя с людьми. А когда разузнаю о тебе побольше, мы еще поговорим».
  
  Было уже ближе к вечеру, когда они достигли места аварии. Грузовик лежал на боку в лощине, метрах в шестидесяти от дороги. В пургу он проскочил поворот, свалился в лощину, вспыхнул и полностью выгорел, прежде чем его засыпало снегом. Агенты помогли Коснову спуститься к грузовику. В кабине он увидел два замерзших трупа. Они до неузнаваемости обгорели. Труп на водительском месте так и остался прижатым к рулю. Второй упал спиной на дверь. Коснов обратил внимание, что ноготь большого пальца левой руки у обоих отсутствовал, остальные ногти просто обгорели. Авария произошла ближе к Воркуте, поэтому Коснов приказал отвезти трупы на вскрытие в Воркуту. Так, следуя за санитарной машиной, они и доехали до города.
  Воркута — район печально известного сталинского лагеря. За время его правления здесь погибли десятки тысяч людей. При Хрущеве лагерь закрыли, а на его месте устроили поселок. Воркутинская больница была, конечно, плохо оборудована, но лучшей не было. Врачи установили, что мужчине за рулем около шестидесяти. Пломбировочный материал в зубах — английский или американский. Отпечатки пальцев сделать не удалось, руки обгорели слишком сильно. Предварительный анализ показал, что погибший страдал раком желудка. Внутренние стенки желудочков сердца покрывали шрамы. Все полученные в результате первичного осмотра данные говорили, что это Разбойник.
  Отпечатки второго мужчины снять удалось. Они соответствовали отпечаткам Чарльза Роуна в досье Поткина. Описание стоматологических работ тоже указывало на Роуна. Они были выполнены в Англии или Америке.
  Остаток ночи Коснов решил провести в Воркуте, а утром вылететь в Москву. Кровать была удобная, но большую часть ночи он курил, думая об Эрике. Нужно что-то делать. Жениться или покончить с ней. Любое решение придаст законность их отношениям. Жениться — непросто. Чисто юридические препятствия казались непреодолимыми, не говоря уж о политических последствиях. Но надо решать. Так дальше нельзя.
  Коснов расслабился только в самолете. А когда пролетали над Котласом, ему даже удалось уснуть. Он проспал несколько часов. Проснувшись, он спросил Гродина:
  — Ты думаешь, это те, кого мы ищем?
  — Похоже.
  — Но, по-моему, ты не уверен.
  — Да нет, думаю, мы искали именно их. Только никак не могу понять, почему они решили добираться через Карское море.
  — Не думай об этом. Меня сейчас интересует, сможем ли мы доказать, что это агенты? Сможем ли мы доказать, что эти два обгоревших трупа — те, кого мы ищем?
  — Да.
  — Хорошо. Тогда волноваться не о чем. Наше отделение, скажем так, не подчиняется официальным лицам в Кремле, которые следят за делом Полякова. Мы можем поздравить друг друга. Мы уже не в середине пути. Мы отлично справились с работой. Когда вернемся, отмените поиск иностранных агентов. Сообщите районным руководителям и представьте Поткина к награде.
  — Теперь начнем искать контакт Полякова? — между прочим спросил Гродин.
  Коснов засмеялся.
  — Успокой своего тестя. Пока мы этим заниматься не будем. А когда займемся, начнем не с него. Нет, Гродин, сейчас можно успокоиться. Давно я так хорошо себя не чувствовал.
  25
  Четвертая могила
  — Так ты думаешь, Коснов в этом деле еще глубже занят? — спросил Уорд, обдумывая на ходу сообщение Ханиса.
  — Вполне возможно. Мы знаем, что Поляков и Коснов встречались в Париже после того, как письмо было доставлено. Не исключено, что они знали друг друга с 1956 года. Когда Коснов накрыл наркобизнес Полякова и Чанга, арестовали только Чанга. «Дядя Моррис» сообщила, что Поляков избежал ареста только благодаря французам. Может так, а может и нет. Может его отпустил Коснов. Возможно, они уже тогда что-то готовили.
  — Очень интересная мысль, племянничек, — задумчиво произнес Уорд. — Это объясняет, как Коснову удалось так легко найти английских агентов — они должны были попасть прямо к нему в руки.
  — Это также объясняет, почему Поляков так боялся ехать в Москву. Трудно избежать встречи со своим контактом, если на него работает вся контрразведка.
  — Думаю, нам стоит включить его в список подозреваемых, пока мы не узнаем больше.
  Они подошли к киоску у выставочного зала. Уорд проверил часы и купил две бутылки газированной воды.
  — Пей медленно, — сказал он, протягивая бутылку Роуну.
  — Почему?
  — Потому что у нас гость. Я решил последовать твоему совету.
  Двери здания отворились и группа мужчин и женщин с белыми картонками пропусков на груди высыпала на улицу. Среди них Роун заметил профессора Бьюли. С мороженным в руке он направлялся к ним. На его пропуске он прочитал:
  Международная конференция против насилия
  Дж. Бут.
  Наблюдатель — Канада
  Кукольник остановился совсем рядом, повернулся к ним спиной и принялся за мороженое.
  — Проститутка опять в деле, — тихо начал Уорд. — Ему нужны посольские клиенты. Быстро. Пусть «Дядя Моррис» начинает действовать в Праге. Невью тоже принимается за работу.
  Теперь Бьюли почти прижался спиной к Роуну, который продолжил:
  — Проверьте перемещение четырех или пяти сотен высших чиновников. Сравните с перемещениями Полякова. Посмотрите, будут ли совпадения.
  Бьюли все еще лизал мороженое.
  — Застегните верхнюю пуговицу, — прошептал он Роуну, направляясь назад к залу. — Русские, как правило, не расстегивают верхнюю пуговицу.
  
  Уорд и Роун допили воду и зашагали вверх по улице.
  — Как, племянничек, стало лучше?
  — Хорошая мысль, — отозвался Роун.
  — Похоже, их у тебя много. Я даже хочу использовать еще одну. Ханис переезжает к мадам Софи, а Фокусник — к своему дружку-инструктору, с которым познакомился. Мы пока с тобой вдвоем остаемся у Поткина.
  — А Би Эй?
  — Она отправляется к карманнику.
  Роун постарался скрыть, что расстроен.
  — Свою нравственность побереги для Новой Англии, здесь она только мешает. Девушка отойдет туда, где больше всего нужна. Теперь беги домой, а мне надо прокладывать маршрут для товара.
  — Товара?
  — Буду поставлять товар для Ханиса.
  
  Би Эй отказывалась говорить, не смотрела на Роуна, а он не знал, что сказать. Они прошли около трех километров, пока не подошли к кладбищу. Было поздно и холодно. На территорию они проникли через дыру в деревянном заборе. Серое бетонное здание администрации не охранялось. Роун вскрыл фомкой окно и помог Би Эй залезть внутрь. Время тянулось медленно.
  Наконец, Би Эй появилась.
  — Нашла четыре Поляковых. Ни имен, ни дат нет, но записи свежие. Карточки заполнены недавно.
  Они осторожно двигались по тропинкам. Нашли три могилы. Все три — свежие, одна за другой. На деревянных дощечках одна и та же фамилия — «Поляков», «Полякова», «Полякова». В конце оставался свободный участок. Роун внимательно осмотрел его. Было видно, что здесь тоже начинали копать, но не закончив, забросали землей и притоптали.
  Он все еще ползал на коленях, изучая почву, когда почувствовал руки Би Эй на своей спине.
  — Мне все равно с кем спать, что делать. Я люблю только тебя.
  Поднимаясь, Роун успел заметить слезинку, скатившуюся по ее щеке. Он крепко обнял Би Эй.
  
  Фокусник переехал к другу-инструктору, представившись семье как коллега, живущий за городом. Единственное его сообщение ограничивалось тем, что жена инструктора хорошо готовит, а дети не по годам развиты. Больше сообщать было нечего. Московские гомосексуалисты вели себя очень осторожно.
  Уорду приходилось труднее всего. Наркоман не испытывает привязанности к поставщику товара. Они просто нужны друг другу. Здесь не принято откровенничать. Но у наркомана есть одна слабость, с которой ему не справиться — когда нужно принять дозу, он готов на все. Уорду оставалось только ждать.
  Вскоре Фокусника и его нового друга пригласили на домашний обед к работнику одного из министерств. Он не знал, какого именно министерства. Чиновники такого уровня не очень распространяются о своей работе. Но именно на этой вечеринке прозвучала фамилия Полякова.
  — Коснов, говорят, женился, — доверительно сообщил один из гостей по имени Дмитрий и, повернувшись к хозяину, добавил: — На бывшей жене предателя Полякова.
  — Илюшки Полякова? — переспросил хозяин. Это был худощавый молодой человек лет тридцати пяти, в очках со стеклами без оправы.
  — Да, ты знал его?
  — Знал, а что? Мы встречались. То есть, знакомы мы не были, но я видел его.
  — Рудольф, не скрывай от нас, это же интересно, расскажи. По-моему тебя допрашивали, когда его арестовали.
  — Ты несправедлив, Дмитрий, несправедлив, — Рудольф явно нервничал. — Ты отлично знаешь, в нашем отделе допрашивали всех, не только меня. Этот Поляков иногда приходил на лекции в Университет, мы там и встретились. Допрашивали всех, кто с ним соприкасался. Это было ужасно.
  Он в волнении потер рукой лоб.
  — Не дразни Рудольфа, — вмешался инструктор. — Мы все знаем, что ему пришлось пережить. Нельзя же отвечать за всех, с кем приходится встречаться.
  Все с этим согласились и извинились перед Рудольфом.
  — Я все же сомневаюсь, что это один и тот же человек. Я говорю о предателе Илье Полякове, — уточнил Рудольф. — Тот, о котором меня допрашивали, не был женат.
  Фокусник обратил внимание на то, как Рудольф произнес его имя — «Илья». Разговор перешел на литературу, заговорили о современных советских писателях.
  — Говорю вам, Осип Мандельштам — наш современный величайший поэт, — упрямо настаивал один из гостей.
  — А почему он не пишет ничего нового? Согласен, в тридцатые годы это был один из лучших поэтов. А что он с тех пор написал?
  — Величайшую русскую поэзию.
  — А вы сами читали? — спросил приятель Фокусника с благоговением.
  — Конечно, читал. Бессмысленно спрашивать, почему его не публикуют. Кто знает, почему чиновники одно разрешают, а другое запрещают. Но Мандельштам дойдет до читателя. Как Бабель, если официально не напечатают, выпустит «Самиздат».
  Когда начали обсуждать недавнюю публикацию Кафки «Penal Coloms», Фокусник заметил, что Рудольф потерял интерес к разговору. Он, казалось, задумался о чем-то. Отчаяние явно читалось на его лице. Он облизнул губы, в волнении снял и вновь надел очки. Наконец, извинился и вышел. Фокусник нашел его на кухне. Рудольф сидел и плакал.
  — Я могу помочь? — спросил Фокусник.
  — Ответьте мне на один вопрос. Почему всех действительно хороших людей надо оболгать и уничтожить? Почему, почему, почему?
  
  На следующий вечер в ветвях дерева напротив дома Коснова Роун и Би Эй установили автоматическую фотокамеру. Утром они забрали ее и проявили пленку. На ней ничего не было. На следующую ночь они установили две камеры, тот же итог. Добавили еще одну камеру. На этот раз получили четыре кадра. На первом виднелся затылок женщины, стоящей у окна на втором этаже. У нее были светлые волосы, спина обнажена. На втором — та же женщина в профиль, она явно сердилась — на щеке просматривалась то ли слеза, то ли капля воды. На третьем — мужская спина. На последнем — опять та же женщина, только теперь она смеялась, откинув голову назад. Роун узнал ее. «Милая Элис» представил ее как Эрику Бек Полякову.
  В тот же день Би Эй с Михаилом сходили в магазин радиотоваров, якобы выполнить заказ, полученный Би Эй на рынке. Они купили три радиоприемника и телевизор. Когда Михаил отвернулся, Би Эй сунула в карман несколько транзисторов и еще каких-то мелких радиодеталей.
  Четыре дня спустя, вечером, когда шел сильный дождь, Би Эй перебралась на косновскую крышу с крыши соседнего дома. Она спустила веревку и скользнула по ней вниз головой, пока не поравнялась с окном спальни. В комнате никого не было. Она опустила верхнюю раму так, чтобы можно было просунуть руки. Затем, взявшись рукой за тросточку для открывания штор, собрала все кольца на карнизе в одну сторону. Потом достала из куртки точную копию тросточки и безошибочным движением пропустила ее через собранные вместе кольца, сняла со скобы старую тросточку и заменила ее новой. Поправила ее, развернув отверстиями для микрофонов в сторону спальни. Затем бесшумно подняла и закрыла раму и ловкими движениями поднялась по веревке на крышу.
  
  Ханис сообщил, что дела идут хорошо. Девочки поверили мадам Софи, увидев новых клиентов, и буквально засыпали ее просьбами о работе. Ханис отбирал только самых красивых, которые уже не могли без наркотиков.
  Уорд тоже постепенно обзаводился клиентами. Молодая семейная пара, оба инженеры, стали его постоянными покупателями. Они были готовы на все, лишь бы получать героин бесперебойно. Уорд начал подумывать о привлечении их к сбыту, чтобы таким образом хоть немного освободить себя.
  Роун теперь почти не выходил из квартиры Поткина. Если он не выслушивал сообщения, то сидел около радиоприемника в ожидании новостей из косновского дома. Первые два дня полковника и его молодой жены дома не было, или, возможно, они пользовались другой спальней. Когда прошло пять дней и не раздалось ни звука, Роун сказал Би Эй о том, что, возможно придется сменить еще пару тросточек. Но как раз, когда Би Эй отправилась выяснять обстановку, приемник, наконец, ожил.
  — Ты же говорил, мы будем там две недели. Что случилось? Мы вернулись всего через четыре дня, — произнес женский голос.
  — Дорогая, это не зависит от меня, — ответил мужчина.
  — «Не зависит от тебя», только это и слышу. Разве ты не начальник? Разве не ты приказываешь?
  — Случилось нечто непредвиденное.
  — У тебя всегда «непредвиденное». Что теперь?
  — Ты же знаешь, я не могу говорить об этом.
  — Зачем ты тогда женился на мне? Мог бы спать со мной и так, мое отношение тебя не волнует. Зачем было жениться на мне, если ты не хочешь делиться со мной? — возмущалась женщина.
  — Уж кто-кто, а ты прекрасно знаешь, что есть вещи, которые не обсуждают даже с женой.
  — Откуда мне знать?
  — Я уверен, Поляков с тобой свои дела не обсуждал.
  — Ты уверен, да?
  — Ты сама сказала.
  — Я соврала.
  — Тогда или сейчас?
  — Тогда. — Женщина рассмеялась. — У тебя опять глупый вид. Ты мне не веришь, да? А Поляков мне доверял.
  — Что он говорил?
  — Много чего. Поедем куда-нибудь потанцуем, тогда скажу.
  — Эрика, что он говорил?
  — Поедем куда-нибудь потанцевать, и еще мне хочется твоих «сигареток».
  — Эрика!
  — Иди ко мне, давай займемся любовью вверх ногами. Теперь это все твое официально. Ну, как оно выглядит вверх ногами? Я именно этим была знаменита в борделях Берлина.
  Роун услышал, как хлопнула дверь. Женщина расхохоталась. Затем послышались рыдания.
  26
  Званый ужин
  — Я не хочу ужинать с людьми, которых даже не знаю, — протестовала Эрика, когда они ехали по Новинскому бульвару.
  — Мне тоже не хочется, честно говоря, — признался Коснов.
  — Почему тогда не потанцевать где-нибудь? Ты же обещал на прошлой неделе?
  — Если освободимся рано — обязательно.
  — Русские никогда рано не встают из-за стола. Они жрут и жрут. Вы едите как свиньи.
  — Хватит на сегодня, — угрожающе оборвал Коснов и схватил Эрику за руку, до боли сжав ее. — И не забудь, дорогая, свою историю. Ты должна говорить то, что я тебе сказал.
  — Скажу, скажу. Только отпусти, мне больно.
  — Если ты сегодня понравишься, тебя примут остальные, и тогда мы чаще сможем вместе бывать в гостях, ходить в ресторан. Тебе ведь этого хочется?
  — Поверю, когда увижу, — недовольно ответила Эрика. — Кто такой Бретович, что мы должны бежать к телефону, когда он звонит?
  — Бреснович. Алексей Бреснович. Повтори.
  — Не забуду.
  — Я сказал, повтори.
  — Алексей Бреснович. Доволен?
  — Помни это имя и не пей много.
  — Если ты меня стесняешься, зачем женился на мне?
  — Я люблю тебя.
  — Ты еще пожалеешь об этом.
  — Пусть это будет не сегодня, — холодно заметил Коснов. Эрике стало не по себе.
  — А кто этот Бреснович?
  — Очень могущественный человек.
  — Твой начальник?
  — Косвенным образом.
  — Тогда я пересплю с ним, чтобы тебя повысили.
  Коснов не сдержался и сильно ударил ее по щеке. Эрика приняла пощечину очень спокойно. Она лишь улыбнулась мужу и поправила прическу.
  
  За столом было семеро: во главе стола сам Бреснович, его дочь с мужем, Коснов с Эрикой, Григорий Казар, высокопоставленный кремлевский чиновник, с женой.
  Бреснович предложил тост за молодоженов. Эрика сидела справа от него, Коснов — слева.
  — Вы действительно красивы, как о вас говорят, — сказал Бреснович.
  — Спасибо.
  — Вы правда были агентом полковника в Германии? — полюбопытствовала жена Казара.
  — Да.
  — Наверное, это очень опасно для женщины? — продолжила она.
  — Когда веришь в дело, которому служишь, ничего не страшно.
  — Отлично сказано, — вставил Бреснович. — А как вам Москва?
  — Очень красивый город.
  — Я бы не смогла стать разведчицей, мне не хватает смелости, — заметила жена Казара. — И я не смогла бы вести двойную жизнь. Говорят, что вы даже вышли замуж за вражеского агента и уговорили приехать в Москву, чтобы его схватили.
  У Эрики похолодело внутри.
  — Я вышла замуж за Полякова по приказу полковника Коснова. Моей задачей было следить за его действиями. Я не уговаривала его ехать куда-либо. В Москву он решил ехать сам. Я поехала с ним как жена.
  Коснов наблюдал за Бресновичем. Слова Эрики, казалось, не произвел на него никакого впечатления.
  — Зачем он приехал в Москву? — не успокаивалась жена Казара.
  — К сожалению, это секретная информация, — ответила Эрика.
  — Как жалко! — Женщина была явно разочарована. — Я так люблю слушать про шпионов. Пожалуйста, разрешите ей рассказать еще что-нибудь, — обратилась она к Бресновичу.
  — Это решает полковник Коснов, — ответил Бреснович.
  — Полагаю, мы все вне подозрений, полковник, — добродушно заметил сам Казар. — Мне бы тоже хотелось услышать ответ, если можно.
  Коснов задумался, затем кивнул головой Эрике.
  — Поляков приехал в Москву для контакта с высокопоставленным лицом, которое согласилось передать информацию на запад.
  Коснов замер и пристально посмотрел на жену. Этого он ей не говорил. Он быстро взял себя в руки, но успел заметить, с каким интересом Казар посмотрел на Бресновича. Тот сохранял полное спокойствие.
  — А можно спросить, кто это? — Казару очень хотелось услышать ответ.
  — Ну, ну, — перебил его Бреснович, — полковник, конечно, не может разглашать подобную информацию.
  — Это оказался ложный след, — вышла из положения Эрика. — Это была чисто семейная поездка. Он привез меня, чтобы познакомить с матерью и сестрой. Наш брак оказался не очень результативным. Дорогой, — она улыбнулась через стол Коснову, — когда мне снова придется выходить замуж, надеюсь, мой брак будет плодотворнее.
  Все рассмеялись.
  — Это правда, полковник? Поляков для этого приезжал в Москву? — спросил Бреснович.
  — В ту поездку — да. Но, как выяснила Эрика, он и раньше приезжал сюда. Их совместная поездка была неофициальной. Мы до этого не знали, что у Полякова есть мать и сестра. Мы даже не были уверены, что он русский. Когда мы узнали, что он в Москве, мы решили не рисковать. Я приказал арестовать его.
  — Странно, а почему вы не попытались узнать, с кем в Москве он хотел встретиться? — заметил Казар.
  Бреснович опять перебил его:
  — Полковник мастерски ведет допросы. У него удивительные методы. Мало кому удается сохранить молчание.
  Коснов видел, как Эрика залпом выпила фужер вина. До конца ужина она ни разу не посмотрела на Коснова. Он чувствовал, что Бреснович чутко следит за происходящим.
  После ужина Бреснович показал гостям свою коллекцию. Затем все вернулись в гостиную выпить кофе. Кажется, женщинам Эрика понравилась. Бреснович предложил дочери показать Эрике и жене Казара дом, чтобы мужчины могли поговорить о делах.
  — Полковник, — начал Казар, — мне бы не хотелось, чтобы вы неправильно истолковали то, что я собираюсь сказать. Думаю, вы в курсе того, что политика Хрущева сейчас полностью пересматривается. Это всегда происходит, когда меняется руководство. Никто из нас не застрахован. Мы Должны быть готовы к тому, что придется отвечать за нашу деятельность в последние десять лет. Я говорю сегодня неофициально. Просто необходимо прояснить кое-что и, особенно, расходы. Я благодарен за то, что вы познакомили нас с делом Полякова. Я совершенно уверен, что вас еще не раз будут об этом спрашивать члены правительства, которые придерживаются несколько иных взглядов, если уже не спрашивали. Никакой особой тайны я не выдаю. Есть вопросы, которые мы хотели бы задать вам. Ваше право не отвечать на них. Но если вы все же решитесь прояснить для нас отдельные моменты, мы будем очень признательны. Если же вы согласны ответить на наши вопросы, но предпочитаете сделать это в другом месте и в другое время, мы примем ваши предложения.
  — Я могу сделать это сейчас, — спокойно ответил Коснов. Он ждал этого не один месяц. Он действительно был готов.
  — Товарищ Коснов, — начал Бреснович, — прежде всего позвольте мне отметить, что нас не интересуют ваши расследования в отношении нас самих и других руководителей. Мы знаем, что в данных обстоятельствах это — ваша обязанность. Если Поляков и правда вышел на очень высокопоставленное лицо, мы не меньше вас заинтересованы в выяснении его личности. Мы все в вашем распоряжении и понимаем, что вы будете действовать по своему усмотрению.
  — Спасибо, товарищ Бреснович, — несколько удивленно ответил Коснов.
  — В данную минуту нас больше беспокоит безопасность, — очень серьезно продолжал Бреснович. — Вы потратили огромные средства, чтобы обнаружить агентов, посланных на связь с предателем. Нам стало известно, и не от моего зятя, о происшествии в Воркуте. Нельзя не отметить, как быстро вы их нашли, но вся процедура и, особенно, ваши выводы нас несколько озадачили. Вы действительно уверены, что те двое в грузовике и есть вражеские агенты, посланные на связь с предателем?
  — Почти уверен, — ответил Коснов.
  — То есть вы считаете, что эти двое — именно те, кого вы искали?
  — Думаю, это те, кого мы ждали.
  Бреснович пересек комнату и вернулся с папкой.
  — Полковник, у меня здесь медицинское заключение по двум трупам из грузовика. В отличии от вашего, оно сделано московскими врачами.
  — Но как они могли дать заключение без трупов?
  — Их доставили в Москву, товарищ Казар и я распорядились. Можете потом почитать. Короче, полковник, два наших врача уверены, что смерть этих людей наступила в разное время. Они согласны, что смерть Разбойника, как вы его называете, наступила от ожогов и удушья. Они также считают, что Чарльз Роун умер от сотрясения мозга, но на три дня раньше Разбойника. Согласно вашему заключению оба погибли в автокатастрофе и потом обгорели. Когда огонь погас, обгоревшие трупы замерзли. Наши врачи уверенно заявляют, что это верно только в отношении Разбойника. Дерматологический анализ показывает, Чарльз Роун умер и замерз до того, как загорелся грузовик. Образцы кожи показывают, что сначала тело замерзло, затем немного оттаяло и обгорело, и только потом замерзло окончательно.
  — Вполне возможно, — услышанное нисколько не удивило Коснова.
  — Нас заинтересовал этот факт. Мы разыскали досье на Разбойника и его сообщников, на Стердеванта, с которым он работал в прошлом. Мы внимательно изучили все материалы и вот что заметили: у Стердеванта — характерный почерк. Все свои дела он начинал с отвлекающего маневра, приманки, если хотите.
  — Вы считаете, что в нашем случае произошло нечто подобное? Пока мы искали в районе Карского моря, кто-то другой проник к нам, скажем, через Кавказ?
  — Нам бы хотелось услышать вашу точку зрения.
  — Ваши врачи, возможно, правы, — кратко заметил Коснов.
  — И все? — Бреснович не мог скрыть своего удивления.
  — Все, с чем я могу согласиться. Но даже по этим вопросам у меня остаются сомнения.
  — Опасная позиция, — вмешался Казар. — Похоже, вас сумели провести.
  — Доказательства? — невозмутимо спросил Коснов.
  — Факты таковы, — Бреснович не скрывал раздражения, — они привезли с собой труп в качестве приманки, чтобы привлечь все ваше внимание к одному району. Этот трюк повторяется в каждой операции Стердеванта.
  — Можно мне ознакомиться с материалами? — спросил Коснов. Он читал медленно, затем шумно захлопнул папку. — Здесь говорится, что Роун умер на один три дня раньше Разбойника. Грузовик искали в пурге пять дней. Роун мог погибнуть случайно при высадке и замерз, пока второй искал машину. Если они добирались морем, Роун мог умереть на судне, но они решили забрать труп с собой. Сомнения в любом случае остаются. Теория окисления обгоревшей замерзшей кожи так и не доказана до конца.
  Это была неправда, но Коснов видел, что его слова произвели впечатление. Бреснович и Казар обменялись взглядами.
  — Мы думали об этом в Воркуте, — продолжал Коснов. — Мы заметили, что тела обгорели неодинаково. Естественно, замерзшее тело горит медленнее теплого. Но необходимо учитывать и положение тел в кабине грузовика. Он упал в заметенный снегом овраг глубиной около семидесяти метров. Роуна бросило вниз, на пол. Второй — повис на руле над Роуном. От удара его дверь открылась. Сначала загорелся бак с топливом под кабиной и огонь ворвался через поя между ними. Роун оказался ниже, а Разбойник прямо в огне. Открытая дверь со стороны Разбойника стала настоящей вытяжной трубой. Пламя вырывалось вверх, охватывая Разбойника со всех сторон. Короче, разница температур для Разбойника и Роуна была значительной. Разбойнику пришлось куда жарче. В итоге, их тела обгорели по-разному.
  Но есть еще одна деталь. Огонь был потушен, а не погас сам. Только поэтому что-то уцелело. Грузовик лежал на дне оврага в глубоком снегу. Вырывающееся из кабины пламя топило снег, и вода стекала в кабину. В конце концов эта вода и погасила пламя. Когда вода начала стекаться в кабину, она стала собираться вокруг тела Роуна. Это еще одна причина, по которой тела обгорели по-разному. Роуна вынимали буквально изо льда. Вполне понятно, почему они обгорели неодинаково.
  Коснов вдохновенно сочинял, но звучало убедительно.
  — Даже если смерть и не наступила одновременно, это не имеет никакого значения. Мы знаем, что грузовик разыскивали пять дней, все дороги в области были перекрыты, каждые восемьдесят километров проверки. Грузовик нашли в ста восьмидесяти километрах от Кары на отрезке дороги в шестьдесят пять километров без боковых ответвлений. Температура была минус пятнадцать-двадцать градусов. Даже если трупы запихнули в грузовик и столкнули его в овраг, то куда делись исполнители? Далеко уехать в такую пургу они не могли, а если бы и уехали, их бы остановил первый же патруль. Но в том секторе вообще никто не проезжал. Никто. Уйти пешком тоже было невозможно. Они бы просто замерзли. Даже эскимосы в такую пургу отсиживаются.
  Бреснович и Казар, похоже, начинали сдаваться. А Коснов уже не мог остановиться.
  — Возможна еще одна теория. Разбойник намеренно пожертвовал своей жизнью для отвлекающего маневра. От кого он хотел отвлечь нас? Он был вторым после Стердеванта. Стердевант десять лет как умер. Почему глава организации решился пожертвовать жизнью?
  — Но мы же не знаем точно, Разбойник ли это?
  — Информацию передал Поткин, а он всегда очень точен… Теперь о так называемом почерке Стердеванта. Не было у него никакого почерка. Наши сведения охватывают только период после Второй мировой войны. Были сведения более ранние, но они уничтожены. Иногда он работал один, иногда с группой, но действовал всегда по-разному. Часто пользовался отвлекающими маневрами, но не всегда. Если бы можно было вычислить его образ действий, с ним было бы покончено гораздо раньше. Я хорошо знаком с его делом. Насколько я помню, он никогда не жертвовал своими людьми, чтобы отвлечь внимание.
  Бреснович встал и пригласил женщин присоединиться к ним. Когда все расселись, Бреснович обратился к Эрике.
  — Ваш муж рассказывал нам сейчас об удивительном шпионе по имени Стердевант, но вы-то, полагаю, о нем все знаете.
  — Нет, не знаю, — ответила Эрика.
  — Если я не ошибаюсь, именно благодаря вашему мужу было покончено со Стердевантом. Дайте-ка вспомнить. Это было уже давно. Этот самый Стердевант бежал через Восточную Германию, Польшу, Чехословакию. Мы все тогда уделяли много внимания этому делу. Людей Стердеванта было вычислить очень непросто. Но полковнику это удалось.
  — Пожалуйста, расскажите, — попросила жена Казара.
  — Это было очень давно, точно уже не помню, — ответил Коснов.
  — А я помню, — пришел на помощь Бреснович. — Вы знали, что трое из его группы скрываются в маленькой польской деревушке.
  — По-моему, да, — подтвердил Коснов.
  — Оставалось решить, кто из двух тысяч трехсот жителей деревни — люди Стердеванта. Полковник собрал всех и начал допрашивать и казнить одного за другим. Похоже, что один из троих почувствовал угрызения совести при виде убитых детей и бросился бежать. Когда его нагнали, он попытался покончить с собой, но яд почему-то не сработал. Им повезло. Этот человек оказался руководителем группы, он знал об операции все. Дальше было просто.
  — Сколько деревень вы уничтожили, пока нашли их?
  — Не помню… — Коснов не сводил глаз с Эрики. Ее трясло.
  — А если полковнику удавалось схватить кого-нибудь, он умел заставить его заговорить. Вы пользовались химическими или физическими методами, полковник?
  — Не помню, — повторил Коснов.
  — А чем вы сломали Полякова? — спросил Бреснович, не спуская глаз с Коснова и Эрики. — Это, кажется, была кислота? Мне говорили, ощущение такое же, как будто в глотку заливают жидкий свинец. От боли сходят с ума. Сколько дней Поляков подвергался этой пытке?
  Эрика поднялась и вышла из комнаты. Жена Гродина последовала за ней.
  Коснов хотел подняться, но Бреснович остановил его.
  — Успокойтесь, полковник, она переживет это. Жена имеет право знать, что сделал для страны ее муж. Что вы сотворили с людьми Стердеванта, что он поклялся убить вас?
  — Не помню, извините…
  Коснов вышел в соседнюю комнату. Жена Гродина сообщила ему, что Эрике стало нехорошо и она пошла домой. Коснов схватил пальто и ушел не попрощавшись.
  — Я однажды встречался со Стердевантом, — обратился Бреснович к оставшимся. — Точнее, я говорил с ним по телефону. В начале пятидесятых годов он доставил нам много неприятностей. Так много, что мы хотели привлечь его на свою сторону. Нам удалось узнать, что западные спецслужбы отказались от его услуг. Я выехал в Париж, и нам смогли организовать телефонный разговор. Я рассказал ему, что мы знаем о его положении, и предложил хорошую должность у нас, должность Коснова. Мы были готовы платить ему гораздо больше, чем Коснову, но он вежливо отказался. — Бреснович отпил немного из фужера. — Полковнику просто повезло, что он поймал тех людей, просто повезло…
  Эрика выскочила из дома Бресновича и пробежала три квартала, пересекла парк и направилась в подвал, где однажды танцевала. Потом передумала и пошла по направлению к ресторану, где часто бывал Поляков. Слезы текли по ее лицу. Она свернула в боковую улочку, потом в другую. Она чувствовала, что была где-то рядом.
  Наконец, она нашла ресторан и вошла. В небольшом тускло освещенном зале за столиками сидели посетители. Эрика узнала официанта.
  — Вы помните меня? Я часто приходила сюда.
  Официант внимательно посмотрел на нее и кивнул.
  — Дайте мне чего-нибудь покурить, — попросила она. — Вы меня понимаете? Или что-нибудь посильнее. Мне невыносимо больно. Я должна забыться.
  Официант пристально посмотрел на Эрику, подошел к столику, за которым сидели три женщины и мужчина. Он что-то прошептал мужчине. Тот внимательно оглядел Эрику, медленно подошел к ее столику и сел.
  — Чем могу помочь?
  — Мне нужно покурить что-нибудь сильное.
  — Понятно.
  — И мужчину, — вдруг добавила Эрика, — настоящего мужчину.
  — Все будет сделано, — пообещал Ханис.
  ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
  27
  Эрика
  День был в разгаре. В окно маленькой комнаты, куда Ханис привел Эрику, светило солнце. Роун курил, лежа на спине. Эрика спала. Ее светлые волосы рассыпались по его плечу, одна рука лежала на его груди. Дыхание ее было легким. Она сказала Роуну, что не спала по-настоящему со времени смерти ее первого мужа. Теперь она успокоилась и смогла крепко уснуть. С тех пор как неделю назад Ханис привел к ней Роуна, они каждый день были вместе, занимались любовью все дольше и страстнее, становились все нежнее друг к другу. И каждый раз, когда они кончали, Эрика крепко засыпала.
  Роун посмотрел на спящую Эрику и улыбнулся. Он провел ладонью по ее лбу, щекам, вспомнил первую встречу, когда Ханис привел его сюда, выражение на лице Эрики — тогда она курила гашиш с другими девушками, — ее взгляд, когда она увидела его впервые…
  — Как он тебе? — спросил Ханис с гордостью.
  Эрика не ответила. Роун все стоял посередине зала, а она продолжала смотреть на него. Затем, не выпуская сигарету изо рта, начала приближаться к нему.
  — Пусть сядет там, я еще не готова, — сказала Эрика Ханису.
  Она вернулась за столик к смеющимся проституткам. После трех сигарет она попросила оставить ее с Роуном наедине. Тогда Ханис отвел их в небольшую квартиру поблизости от ресторана.
  Она разглядывала Роуна, прислонившись к стене.
  — Проститутка, подойди сюда.
  Роун подошел к ней.
  — Сколько ты берешь? — спросила она.
  — Двадцать пять рублей, — ответил Роун.
  — Двадцать пять рублей за что?
  — Никто пока не жаловался.
  — У тебя нос некрасивый, — заявила она. — Подбородок слишком выпирает, и уши твои мне не нравятся.
  — Тогда я пошел.
  — Даю пятнадцать.
  — Моя цена двадцать пять, и вперед.
  — А с мужчин ты сколько берешь? — хмыкнула Эрика.
  — Это не по моей части. Я специализируюсь на женщинах.
  — Старых, толстых и некрасивых, да?
  — Нет некрасивых женщин, надо уметь видеть их.
  — А я красивая?
  — Сойдешь.
  — Ах, сойду. Твоя девушка красивее меня?
  — Она воспитаннее.
  — Красивее?
  — Нет.
  Эрика глубоко вздохнула.
  — Хорошо, маленькая проститутка. Вот твои деньги, — Эрика бросила деньги на пол перед собой и приказала: — Целуй мои ноги!
  — Они же в туфлях.
  — Целуй туфли.
  Роун прикоснулся губами к туфле, и в это мгновение Эрика ударила его мыском туфли в шею. У Роуна перехватило дыхание, он осел, голова бессильно повисла. В этом же положении он пришел в себя. Эрика сидела, сложив руки на груди.
  — Теперь твоя очередь сделать мне больно, — сказала она. — Мы поиграем в мужчину и женщину — жертву и мучителя, только играть будем по-настоящему. Я сейчас объясню. Красоты нет, есть только разрушение. Любовь не чувствуют, чувствуют только боль и страдание. Ты ударишь меня — и я почувствую это. Пусть даже не сильно, но я буду знать, что жива и могу быть любима. Помоги мне разрушить себя и я буду любить тебя за это. Ну, давай, бей сильно, — Эрика с мольбой смотрела в его глаза.
  Роун так сильно ударил ее по лицу, что Эрика упала со стула, а из уголка рта потекла тонкая струйка крови. Эрика одобрительно кивнула.
  — Ты хороший ученик. Бей еще.
  Роун колебался, потом ударил еще раз. Она просила, чтобы он бил ее ногами, но Роун отказался.
  — Ты же проститутка, раб, ты должен выполнять все мои желания, — заявила Эрика.
  — Найди другого.
  — Ах, мой маленький святоша не хочет играть в жизнь? Тогда займемся чем-нибудь другим. Становись на середину. Маленькая, хорошая проститутка. Снимай пиджак, медленнее, не спеши. Теперь рубашку, еще медленнее.
  Роун стоял голый по пояс, Эрика ходила вокруг.
  — Теперь брюки, — приказала она. — А теперь до конца.
  Роун стоял совершенно голый, Эрика внимательно разглядывала его. Она провела руками по его телу и велела не двигаться. Потом отступила назад, расстегнула блузку, сбросила ее. Затем расстегнула юбку и медленно спустила ее на пол, сняла комбинацию.
  — Не двигайся, не двигайся, — повторяла она, расстегивая лифчик и сбрасывая его с плеч. Она подошла совсем близко, и глядя на Роуна, начала спускать трусики вниз по бедрам и дальше до пола.
  — Ты не должен двигаться, что бы я ни делала.
  Эрика выключила почти весь свет, оставив только одну слабую лампочку. Она подошла к Роуну сзади и прижалась к нему всем телом. Ее ладони гладили грудь Роуна, спускались все ниже и ниже. Она начала царапать его, сперва легко, потом все сильнее. Неожиданно она вонзила в него ноготь и высосала из ранки кровь. Роун сжался, но не двинулся с места.
  — Бедная моя проститутка, и святоша, и муж — посмотри, что я с тобой сделала. А теперь повторяй за мной:
  — Я…
  — Твой…
  — Твой…
  — Палач…
  Роун запнулся, но все же закончил:
  — Палач.
  Эрика встала перед ним. Она держала за лезвие нож.
  — Убей меня, — тихо попросила она.
  Роун смотрел на Эрику. Она ткнула рукояткой ему в живот.
  — Убей меня, или я убью тебя. Убью, клянусь Богом!
  Роун по-прежнему стоял неподвижно. Она перевернула нож в руке и замахнулась на него. Роун перехватил руку и вывернул ее за спину. Нож выпал. Эрика набросилась на Роуна, она царапалась, била его ногами и руками. Слезы катились по ее щекам. Роун изловчился, сгреб ее в охапку и бросил на кровать. Эрика пыталась сопротивляться, но Роун зажал ей ноги. Она тяжело дышала и продолжала плакать. Ее тело сотрясалось от рыданий и нервного смеха. Роун прижался своими губами к губам Эрики. Она резким движением отдернула голову, но он схватил ее за волосы так, что она не могла пошевелиться. Роун нежно поцеловал Эрику, отпустил ее и лег рядом. Она лежала не двигаясь, с плотно закрытыми глазами и сжатым ртом. Роун поцеловал ее опять.
  — Больше никто не сделает тебе больно.
  Она открыла глаза и пристально посмотрела на него. Роун улыбнулся.
  — Никто, никто, никто, — прошептала она едва слышно. — Боже мой, никто, — Эрика притянула Роуна к себе…
  
  Роун помнил, как дотянулся до пепельницы и погасил сигарету. Потом повернулся к спящей Эрике и потряс ее.
  — Пора вставать, — сказал он, поднимаясь с постели.
  — Нет, — сонно ответила Эрика, не открывая глаз. Она покачала головой. — Нет, еще нет.
  — Десять минут второго, — сухо сказал Роун. — Скоро вернется с работы хозяйка квартиры.
  Эрика протянула к нему руки, но Роун сделал вид, что не заметил. Она наблюдала, как он одевается, не глядя в ее сторону. Наконец, Эрика тоже встала и оделась.
  — Мы увидимся еще? — спросила она Роуна уже в дверях.
  — Как хочешь, — ответил Роун.
  Эрика замялась, потом сказала:
  — Знаешь, хочу. Но мы должны быть осторожны, — она посмотрела на своего Георгия.
  — Муж?
  — Да.
  — Здесь он нас никогда не найдет, — спокойно ответил Роун.
  — Если узнает, найдет где угодно.
  — Не волнуйся. Он просто муж. Мужья неопасны, — засмеялся Роун.
  — Пожалуйста, поверь мне. Мы должны быть очень осторожны, — Эрика взяла Роуна за руку.
  — Значит будем. Не волнуйся по пустякам.
  Эрика отвернулась, помолчала.
  — Мой муж очень большой человек.
  — Не он один.
  — Георгий, — Эрика стояла к нему спиной, — он из разведки.
  — Ну и что? Это не повод для беспокойства.
  — Мой муж — полковник Коснов.
  Роун отработанно равнодушно отвернулся, подошел к столу, взял сигареты.
  — Ты не передумал? — Эрика волновалась.
  — Нет.
  — Когда?
  — Когда захочешь.
  — Завтра? Завтра в два?
  — Завтра в два.
  — Георгий, — обратилась к нему Эрика на второй день, — если я дам тебе много денег, ты перестанешь встречаться с другими женщинами?
  — Я хорошо зарабатываю, — ответил Роун.
  — Я могла бы давать тебе рублей семьдесят пять в неделю.
  — Этого недостаточно.
  — Георгий, я хочу говорить тебе только правду, — сказала Эрика на следующий день. — Пока что так и было. Обещай тоже говорить мне только правду.
  — Обещаю, — ответил Роун.
  Эрика и Роун встречались еще восемь дней подряд. Роун становился ей все нужнее, но она никогда не упоминала Полякова.
  
  На девятый день, прильнув к Роуну, Эрика спросила:
  — Ты не боишься моего мужа?
  — Нет! — резко ответил Роун.
  Эрика отодвинулась и прищурилась.
  — А ты любишь меня?
  — Да.
  — Достаточно сильно, чтобы сделать что-то опасное. После чего мы будем всегда вместе?
  — О чем ты?
  — Георгий, увези меня из России, — неуверенно попросила Эрика. — Я знаю, это очень трудно и опасно, не отвечай сразу. Подумай. Если ты не захочешь, я пойму. Мы все равно будем встречаться.
  Роун повернулся и зажег сигарету, он обдумывал слова Эрики, глубоко затягиваясь.
  — Я увезу тебя, — наконец ответил он.
  Эрика осыпала его поцелуями.
  — Георгий, Георгий. Нам будет так хорошо вдвоем! — Она крепко обняла его.
  — Когда ты хочешь уехать? — спросил он.
  — Как можно скорее.
  — Быстро не получится. И обойдется недешево. Твоего мужа боятся.
  — Я скопила тысячу двести рублей.
  — Этого не хватит.
  — Он выдает мне сто рублей в неделю. Мне хватит пятнадцати. Значит еще восемьдесят пять в неделю.
  — Все равно уйдет не меньше года, — задумчиво отозвался Роун. — Придется найти еще клиентов.
  — Нет, только не это, — воскликнула Эрика. — Я хочу, чтобы ты был только со мной.
  — Но деньги нужны не только, чтобы выбраться отсюда, на Западе тоже надо на что-то жить.
  — Я знаю, где достать деньги там. Нам хватит до конца жизни.
  — Все равно, уехать из России обойдется очень дорого.
  — Я не хочу, чтобы ты спал с другими женщинами.
  — Ладно, постараюсь что-нибудь придумать, — сказал Роун.
  
  Би Эй лежала на крыше рядом с Ханисом и наблюдала, как Эрика вышла из дома и через проходной двор направилась к улице.
  — Смотри, — толкнула Би Эй Ханиса.
  Когда Эрика перешла улицу, за ней, будто случайно, увязался какой-то мужчина.
  — Ты права, — сказал Ханис. — И сколько это продолжается?
  — Последние два дня.
  28
  Человек в машине
  Георгий встречался с Эрикой еще три дня подряд. Каждый раз она спрашивала, придумал ли он как заработать денег, чтобы уехать из России. Каждый раз Роун отвечал «нет». Наконец, Георгий твердо пообещал не спать ни с кем, кроме Эрики. Он сказал, что они не увидятся два дня, поскольку постарается раздобыть деньги. Когда они встретятся, у него обязательно будут хорошие новости.
  — Как ты относишься к полковнику? — спросил Роун.
  — До нашей встречи я его ненавидела, теперь он мне безразличен. Я уже могу жить с ним. Он меня любит, он приятен и иногда почти нравится мне.
  — А Поляков? Ты говорила, что любила его?
  — Да. Разве я говорила об этом? — растерялась Эрика.
  — Ты простила полковника за то, что он сделал с Поляковым?
  — Георгий, дорогой, когда живешь, как я, быстро учишься забывать. Иначе умрешь от боли. Полковник делал свое дело. Поляков знал об этом. Теперь и я знаю. Когда некуда приложить свою любовь, она превращается в ненависть, а если любишь опять, на ненависть сил уже не остается. То, что ненавидел, уже не имеет значения.
  — Понятно, — разочарованно протянул Роун.
  — А что? Это как-то связано со способом добыть деньги?
  — Ничего не получится, раз ты так чувствуешь. Я найду еще женщин. У нас очень скоро будут деньги.
  — Георгий, ты что задумал?
  — Ты все равно этого не сделаешь.
  — Чего не сделаю? Милый, как я могу помочь, если даже не знаю, чего ты хочешь?
  — Вчера я разговаривал с одним человеком, он — друг Полякова, — Роун заметил, как Эрика сжалась. — Он согласен помочь нам с документами и даст денег.
  — Если? — к Эрике вернулась жесткость, с которой Роун столкнулся в их первую встречу.
  — Если мы передадим информацию.
  — Какую информацию?
  — Этот человек уверен, что Коснов собирает компромат на некоторых кремлевских чиновников. Так он мне сказал. Он хотел бы знать об этом подробнее.
  Эрика закрыла глаза и покачала головой.
  — Боже, только не это. Ну почему мы не можем встретиться где-то далеко-далеко, где ничего этого нет? Почему это со мной происходит, Георгий? — Эрика потянулась к нему. — Ты не знаешь этих людей. Ты не знаешь, что происходит. Я прошла через все это с Поляковым, потому что до него никого не любила. Я тогда была просто ребенком. Не знала разницы между настоящей любовью и благодарностью. Я предложила помочь ему в работе. Как я жалею об этом теперь. В этом мире не бывает победителей, я боюсь его. Верь мне, любимый, лучше держаться от всего этого подальше.
  — Я просто предложил. Могли бы быстро заработать, — Роун улыбнулся. — Ладно, забудем. Если дела пойдут хорошо, через два месяца у нас будет все, что нужно.
  Эрика вздрогнула и покачала головой.
  — Пойдем, — мягко сказал Роун, — тебе пора домой. Мы увидимся завтра?
  — Да, — автоматически ответила она, неподвижно смотря под ноги.
  — Пойдем, Эрика, — повторил Роун.
  — Георгий, если я сделаю это, тебе больше не придется встречаться с другими женщинами?
  — Эрика, это слишком опасно, ты меня убедила. Я не хочу подвергать тебя риску.
  — Ты не ответил на мой вопрос. Если я достану эту информацию, ты не будешь встречаться с другими женщинами?
  — Конечно.
  — Передай ему, он ее получит, — сказала она не поднимая глаз.
  — Эрика, ты же боишься. Зачем так рисковать?
  — Для начала, чтобы он поверил нам, передай ему, что Коснов действительно собирает такой материал. Делает он это в основном дома, чтобы его помощник Гродин ничего не знал. Гродин — зять Алексея Бресновича. Бреснович и еще многие высокопоставленные чиновники против расследования, поскольку боятся осложнений.
  — Каких осложнений?
  — У Полякова был контакт в Кремле.
  — Ты знаешь кто?
  Эрика заговорила медленно.
  — Поляков однажды упоминал какого-то Бельмана. По-моему, он и есть тот, кого ищет Коснов.
  — А ты знаешь, кто такой Бельман?
  — Больше мы ему ничего не скажем, пока не получим часть денег, — Эрика встала и начала собираться. Она молчала и избегала смотреть на Роуна.
  — Завтра? — спросил Роун, открывая дверь.
  — Завтра, — выходя кивнула Эрика.
  
  В десять утра на следующий день на квартире Поткина появился Фокусник с очередным сообщением. Роун наблюдал через щель, как он вошел, запер за собой дверь и подошел к шкафчику, где хранился пистолет. Код на этот день был тридцать плюс три. Фокусник вошел в комнату и посветил фонариком в лицо неподвижно сидящего Роуна, поставил стул у него за спиной, уселся и приставил пистолет к его виску. Он щелкнул пальцами пять раз, Роун — дважды. Фокусник добавил три щелчка, Роун ответил десятью. Фокусник щелкнул еще два раза, Роун — восемь. Фокусник вынул обойму и положил пистолет с фонариком к ногам Роуна, отодвинул стул и заговорил:
  — Рудольф утверждает, что любит меня. Он хочет, чтобы я переехал к нему. Я убеждаю его, что не могу так сразу порвать с инструктором, но пообещал что-нибудь придумать. Рудольф говорит, что после Полякова никого не любил, я — первый. Он плакал, когда рассказывал обо всем этом. Скорее всего, Поляков плохо с ним обращался. У них была связь, а потом Поляков просто дразнил его, по любому поводу мог побить. Близки они бывали крайне редко. Рудольф уверен, что у Полякова был кто-то еще. Считает, что это Бреснович.
  Когда Поляков и Рудольф познакомились, Рудольф работал в отделе восстановления и реставрации художественных ценностей и музеев, а заведовал там Бреснович. В обязанности Рудольфа входило следить за инвентаризацией шедевров, вывезенных из Германии, и обеспечивать им надежное хранение. Большинство этих произведений искусства нацисты похитили во Франции и Италии. Русские не собираются их возвращать. Сразу после войны было еще неизвестно, что куда попало, и Бреснович официально заявил, что несколько грузовиков с картинами предположительно были уничтожены во время налета на немецкий конвой. Пропали все полотна.
  Потерь оказалось больше, чем предполагали русские. Многие шедевры исчезли из хранилищ. Бреснович якобы поймал преступника, выбил из него признание, что он выкрал картины из хранилища и продал какому-то итальянцу. Его быстро расстреляли. Никто кроме Бресновича не успел допросить его.
  Рудольф, по меньшей мере дважды, встречал Бресновича и Полякова вместе. Один раз в ресторане и один раз на улице. Рудольф чуть рассудка не лишился из-за их связи. Он подумывал о встрече с обоими для выяснения отношений, надеялся отделаться от Бресновича, был готов на все, чтобы вернуть Полякова. Но так ничего и не сделал и ни с кем не говорил об этом. Это было в 1959 году, незадолго до исчезновения Полякова.
  Рудольф не видел его года три, но забыть не мог. Восемь месяцев назад он проходил мимо небольшого ресторанчика, где они бывали с Поляковым. Поляков сидел один за дальним столиком. Рудольф подошел к нему. Поляков пришел в ярость.
  «Убирайся отсюда, идиот, если хочешь остаться в живых!» — прошептал он Рудольфу. Рудольф вышел и спрятался на другой стороне улицы. Он решил проследить, что будет дальше. Какая-то машина медленно подъехала и остановилась на боковой улочке почти напротив него. Чуть позже Поляков вышел и направился к машине. Рудольф бросился бежать, но все же успел заглянуть в машину. Он не очень хорошо разглядел человека за рулем, описать его, во всяком случае не смог, но в одном уверен — это не Бреснович.
  Еще через четыре месяца он получил записку от Полякова. Поляков просил его о встрече. При встрече Поляков был очень взволнован и чего-то боялся. Рудольф никогда его таким не видел. Поляков сообщил Рудольфу, что у него неприятности и спросил, нельзя ли будет пожить у Рудольфа, если дела пойдут совсем плохо. Рудольф поинтересовался, почему он не обращается к Бресновичу. Поляков ответил, что это невозможно. Рудольф не отставал, и Поляков признался, что у него действительно была связь с Бресновичем, но поклялся, что это уже в прошлом. Разрыв прошел весьма болезненно, и Поляков сказал, что боится Бресновича. Рудольф разрешил Полякову пожить у себя. Эта встреча была последней, больше Рудольф Полякова живым не видел.
  О смерти Полякова он узнал, когда его пригласили в Третье управление. Его допрашивал Гродин. На квартире Рудольфа был обыск. Рудольф опасался, как бы не нашли несколько книг, которые он дал Полякову почитать. На всех было имя Рудольфа. Но Гродин не упоминал о книгах, он задавал обычные вопросы: когда, где и при каких обстоятельствах Рудольф познакомился с Поляковым, что ему известно о прошлой деятельности Полякова. Рудольф постарался сказать как можно меньше, Бресновича и эпизод с машиной он вообще не упоминал. Его отпустили, а неделю спустя снова вызвали на допрос. Он прошел, как предыдущий, и его отпустили. Больше его не тревожили.
  Роун подал Фокуснику конверт с одним напечатанным на машинке вопросом. Фокусник поднял фонарик и посветил на страницу.
  — Нет, я никогда не слышал о Бельмане, — ответил он Великому Немому, — но если услышу, сообщу.
  Позднее Роун и Уорд обсудили сообщение Фокусника. История с Перечницей начинала проясняться.
  — Вполне возможно, что именно Бреснович снабжал Полякова картинами, — заметил Уорд.
  — Если Рудольф говорит правду, скорее всего — да, — ответил Роун.
  — Возможно, что Бреснович и Бельман — одно лицо, — размышлял вслух Уорд. — Сокрытие западных художественных ценностей было полностью поручено Бресновичу. Он придумал, как заставить всех поверить, что картины были уничтожены, а сам тайно хранил их. Кто еще мог так беспрепятственно вывозить их из России?
  — Никто, — согласился Роун, — но с какой целью он это делал? Из-за денег?
  — Не знаю, но уверен, что именно он и есть главный вор. Поляков занялся перекупкой картин в Париже, чтобы прикрыть вывоз и продажу их из России. Ну а когда они зашли так далеко, до продажи информации остался один шаг.
  — Но Поляков продавал свою информацию очень дорого. Интересно, Бреснович требовал свою долю? — спросил Роун.
  Уорд забарабанил пальцами по столу.
  — Давай посмотрим на это вот с какой стороны. Бресновичу захотелось новой должности в Кремле, ему необходимо было письмо с Запада, которое он мог показать своим приверженцам. Оба понимали, что получить такое письмо будет крайне трудно. Требовалось много времени и доверия. А чем лучше всего было завоевать это доверие, если не информацией, разумеется за деньги, информацией о государственных тайнах. У Полякова был большой опыт, он понимал, что заплатить за информацию для Запада — сущий пустяк. И чем больше Поляков просил, тем больше доверия было к информации. Нет, скорее всего Запад понимал, что продажа информации за деньги была просто началом, на самом деле от них требовалось письмо. И как только Запад поверит в достоверность информации, получить письмо будет очень просто.
  — Но все же это не объясняет, почему Поляков и Бреснович продавали картины, — сказал Роун.
  — Я не уверен, но может быть Поляков делал это, чтобы завоевать доверие Бресновича.
  — А кто же был в машине у ресторана? — напомнил Роун. — Это был не Бреснович, но кто же? Не мог ли Бреснович послать кого-то вместо себя?
  — Не думаю, — Уорд покачал головой. — Он общался с Поляковым всегда сам, не хотел никого посвящать в их отношения.
  — Вот еще что, — заметил Роун, — ты думаешь, что Бреснович подсказал Коснову об агентах, направленных в Россию для встречи с ним? Если Бреснович и Бельман одно и тоже лицо, стал бы Бреснович рисковать, ведь Коснов мог заставить этих агентов заговорить?
  — Нет, племянничек, конечно нет. Он скорее сам бы с ними расправился, но не отдал бы их полковнику.
  — Не думаю, что в машине был сам Коснов, — размышлял Роун. — Его слишком хорошо знают.
  — Согласен. У него в распоряжении пол-Москвы, и если помнишь, когда он и Поляков, наконец, встретились, они решились на это только в Париже.
  — А ты не думаешь, что Коснов и Бреснович работают вместе, — спросил Роун.
  — Интересная мысль.
  — Это хорошо объясняет их так называемую вражду, внешний антагонизм — прекрасное прикрытие.
  — Это верно, но все же не вижу, что могло бы их связывать. Знаешь, этот тип в машине все больше меня интересует.
  — Известно, кто следил за Эрикой?
  — Пока нет. Фокусник и Би Эй шли за ним до Университета, а там он от них оторвался. Знаешь, этот парень тоже мог бы кое-что прояснить.
  
  Роун сидел у приемника. Незадолго до полуночи в косновской спальне раздались голоса.
  — Я сегодня встретила Гродину на улице, — сказала Эрика. — Она едва поздоровалась со мной.
  — Не обращай внимания, — отозвался Коснов.
  — Не могу. Она не одна. Со мной никто не хочет разговаривать! Это из-за меня?
  — Нет, голубушка, боюсь, из-за меня. Мое расследование всех пугает.
  — Но почему Гродина холоднее всех? И ее муж тоже. Да и сам Бреснович. Они выделяются из всех. Бреснович считает, что ты уделяешь ему особое внимание?
  Роун отметил небольшую заминку, потом Коснов заговорил.
  — Когда-то мы с Бресновичем были друзьями, а потом стали врагами. С тех пор все переменилось. Мы взаимно вежливы, даже иногда помогаем друг другу, но уже не так, как раньше.
  — А что случилось?
  — Мне не хочется говорить об этом.
  — Ты никогда не делился со мной тем, что тебя волнует. Какая же я тебе жена, если ты ничего мне не рассказываешь?
  Коснов помолчал.
  — Много лет назад мы с Бресновичем поссорились. Он хотел посадить на мое место западного агента.
  — Западного агента?
  — Да, Стердеванта. Бреснович предложил ему мое место.
  — А как ты узнал об этом?
  — От Стердеванта. Мы подружились во время войны. Даже после войны, когда опустился «Железный занавес», мы продолжали с ним сотрудничать. Тогда говорили, что я единственный человек, которому он хоть немного доверяет. Я часто разрешал его группам действовать во вверенных мне районах, он делал то же самое для меня. Но боюсь, я его и предал. Бреснович добивался моей отставки. Мне надо было сделать что-нибудь невероятное, чтобы сохранить должность. Поэтому я захватил его группу, группу, которой обещал полную безопасность. Это сорвало планы Бресновича, а он не любит проигрывать. Так что, голубушка, к тебе это не имеет отношения. Это старая история.
  — А что стало со Стердевантом?
  — Он поклялся убить меня, но умер, не успев выполнить свою угрозу.
  
  Поткин редко волновался. Но сейчас был именно такой случай. Порой у него даже дрожали руки. Никто не мог помочь ему в розыске жены и дочерей. Никто не должен был знать, что они пропали. Нужно ждать. Надеяться. Однако надеяться Поткин не умел. Когда «Серия Пять» была закончена, осталась обычная работа. Появилось много свободного времени, и он начал гулять по городу.
  Однажды после такой вечерней прогулки по Пятой авеню, он вернулся в офис. Его ожидал лейтенант Гродин.
  — Вы нам нужны, — объявил он Поткину.
  — 3-зачем?
  — Мы решили убрать Коснова.
  Поткин уставился на него.
  — Это сделаете вы, — жестко произнес Гродин.
  — Я очень занят. У меня масса важных дел. Я не могу уехать.
  — Товарищ капитан, — сказал Гродин, — решения принимаются не здесь. Товарищ Бреснович не привык к отказам. Он всегда добивается своего.
  — Добивается?
  — Не будьте так наивны, капитан! Дело очень серьезное. Если вы откажетесь, это отразится на вашей карьере и семье.
  — Семье?
  — Вы слышали мои слова. Бреснович добивается своего всегда.
  Сколько Поткин себя помнил, он никогда раньше не плакал и был уравновешенным человеком, но сейчас его глаза наполнились слезами и он истерически захохотал.
  29
  Человек в шляпе
  Эрика оставила Роуна в квартире, спустилась по черной лестнице и вышла через подвал в проходной двор. Когда она была уже на улице, из подъезда дома вышел человек в широкополой мягкой шляпе и последовал за ней на некотором расстоянии. Когда Эрика остановилась у витрины, он тоже остановился и посмотрел в другую сторону. Потом они двинулись дальше.
  Сегодня Эрика шла новой дорогой, так попросил Георгий. Вместо того, чтобы пойти как обычно по Пятницкой, она прошла проходным двором, пересекла бульвар и нырнула в проход. Мужчина в шляпе прибавил шагу, свернул за ней в проход — никого. Он побежал, но кто-то схватил его сзади. Он упал на колени и мощным рывком перебросил Фокусника через плечо, развернулся и побежал в обратную сторону. Нож, просвистев в воздухе, мягко вошел ему в спину. Сделав еще пару шагов, мужчина замертво упал.
  Уорд подошел, выдернул нож и ногой перевернул тело.
  — Кто бы мог подумать, — сказал он Фокуснику, — китаец.
  
  У Би Эй и Роуна совсем не оставалось времени, чтобы побыть вместе. А если немного и выдавалось, то уединиться все равно было негде. Единственное, что удавалось, так это погулять, взявшись за руки, по набережной Парка Горького.
  — Мы оба стали проститутками, — сказала она ему однажды. — Но я не переменилась, а ты?
  
  В следующие несколько дней удалось немногое. Фокусник сообщил, что у Рудольфа депрессия, он отказывается говорить о Полякове. Совместное дело Ханиса и мадам Софи процветает, но, похоже, ни одна из девочек ничего не знает о Полякове. Би Эй с Михаилом успешно сбывают на черном рынке краденную электронику. Но с их стороны сведений о Полякове тоже нет.
  
  Хорошо шли дела только у Георгия с Эрикой. Он чувствовал, что она любит его все сильнее. Он удивился и даже растерялся, когда она сказала, что прекрасно понимает, как трудно уехать из Москвы вместе. Ей было уже все равно. С Роуном она прожила самые счастливые недели в своей жизни. Она была благодарна ему за это. Просто быть рядом, больше ничего не нужно. Если бы завтра все это кончилось, она бы поняла. Через неделю, во вторник, Эрика преподнесла Роуну сюрприз. Он пришел на квартиру первым. Приготовил чай. Эрика задерживалась. Она опоздала на полчаса.
  — Георгий, любимый, извини, я просто не могла вырваться, — объяснила она, не успев отдышаться.
  — Ничего, выпей чаю.
  — Нет, я сегодня не могу остаться, я встречаюсь с мужем. Георгий, закрой глаза. — Она спрятала руки за спину.
  — Зачем?
  — Не спрашивай, просто закрой. Теперь протяни руку. — Эрика положила ему на ладонь маленький сверток в яркой бумаге. — Мне пора идти, любимый. Увидимся завтра.
  — Где?
  — Разверни подарок и узнаешь. — Эрика быстро поцеловала его и убежала.
  Роун развернул сверток и увидел ключ с запиской:
  «Мой любимый Георгий, это ключ от нашей новой квартиры. Она наша на целый месяц, а, может быть, и дольше, если мы захотим. Не спрашивай, откуда у меня ключ. Квартира наша, и никто не знает об этом. Она совершенно надежна. Адрес и номер квартиры ниже. Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя».
  Роун в отчаянии покачал головой. Надежней той квартиры, где они встречались, быть не могло. Об этом позаботился Ханис. Она располагалась в старом ветхом доме в оживленном районе Москвы. Дом этот был частью большой застройки. Он имел два выхода — из соседнего здания и через общий подвал в проходной двор. Но самое главное, на прилегающих улицах было много магазинов, кафе и палаток. Местные жители и москвичи из других районов могли найти здесь товары, которые не всегда удавалось купить в более престижных частях города. Роун и Ханис боялись Коснова. Они выбрали район, где трудно было вести слежку. Они нашли квартиру, которую практически невозможно было вычислить. Внешне ничто не связывало Эрику и Роуна. Они входили в здание в разное время через разные входы. Квартира была идеальной.
  Роун спустился по запасной лестнице, прошел по узкому переходу и вошел через заднюю дверь в соседний ресторан. Он заказал первое и вино. Покончив с едой, он зигзагом прошел по людной улице и спустился в метро. Проехал пять остановок, вышел, сел в обратный поезд, проехал еще три остановки, потом четыре в обратном направлении и вышел в пяти кварталах от того места, где спустился в метро. Пересек несколько открытых мест, убедился, что «хвоста» нет и спустился в метро опять.
  Это был многоэтажный дом в одной из лучших новостроек. Роун несколько раз прошелся мимо здания. Как он и боялся, оно было открыто со всех сторон. Людей на улице почти не было. Их заметили бы сразу. Он походил по прилегающим улицам, обошел дом вокруг. Нет, это совсем не годится. Он настроился на слезы Эрики. Ему не хотелось расстраивать ее, но, кажется, этого не избежать.
  Еще не было двенадцати. Встреча с Фокусником назначена на два. Роун решил немного погулять. Он прошел Дворец Труда и свернул к реке. Был ясный безветренный день. Москва — тихий город. Здесь запрещены звуковые сигналы, люди на улицах говорят негромко. Москва мало напоминала другие столицы. Роун обычно не замечал этого, но иногда чувствовал себя подавленно. Этот город был больше похож на большую деревню. Внешне город, конечно, производил впечатление, но по какой-то необъяснимой причине даже его архитектура казалась немой.
  Он вернулся на квартиру Поткина в начале второго. В двери торчала записка:
  «Георгий, жду тебя на улице. Д.М.»
  Роун спустился свернул направо и прошел семь кварталов, когда, наконец, «Дядя Моррис» нагнала его. Она была одета по последней московской моде: плотный шерстяной костюм с широкими подплечиками и туфли на широких квадратных каблуках.
  — Мы получили информацию, которая может быть вам полезна, — сказала «Дядя Моррис». — Счет в швейцарском банке привел к Полякову. Двенадцать вкладов по времени совпадают с выплатами, которые он получал за информацию. Практически каждый вклад сделан в течение пяти дней после получения денег с Запала. На этот же счет он позже положил первые пятьсот тысяч долларов. Через два дня после его отъезда в Россию все деньги перевели на другой счет. На чей, мы не знаем.
  Но самое интересное, что все деньги с этого счета были переведены в Танжер. В тот же банк были положены и вторые пятьсот тысяч долларов. В результате проверки мы выяснили, что перед этим крупным вкладом на счет было сделано восемь небольших вкладов. Четыре из них совпадают по датам с его четырьмя последними вкладами в швейцарский банк, но другие четыре были сделаны уже после того, как он перестал поставлять нам информацию.
  — После письма вы никаких выплат не делали? — спросил Роун.
  — Нет. Как только мы договорились о письме, информация перестала поступать. Может быть, он продавал ее кому-то еще, часть наших так думает.
  — А эти четыре дополнительных вклада не могли поступить из швейцарского банка?
  — Нет, — уверенно ответила «Дядя Моррис». — Я уже сказала, нам удалось выйти на оригиналы швейцарских счетов. Все деньги с его счета были переведены за один раз. И на ту же сумму был получен перевод в танжерском банке. И еще непонятно, кто сделал этот перевод, Поляков ведь был уже в Москве.
  — Он не мог сделать это по почте?
  — По нашим данным нет. Кто-то перевел деньги лично, для этого пришлось приехать в Танжер. Боюсь, список русских и их перемещений, который вы запрашивали, здесь не поможет. Никто из них в то время ближе восьмисот километров от Африки не находился.
  — А имя какое-нибудь было на танжерском счете?
  — Да, но нам оно ничего не говорит. Бель Аман. Вы не знаете, кто это?
  — Нет.
  — Извините, что приходится омрачать ваши надежды, но похоже, что деньги, которые вам обещали, сейчас, как в ловушке, на счету мертвеца.
  — Что-нибудь еще? — спросил Роун.
  — Да нет, заканчиваю. Что вам удалось сделать?
  — Узнаете, когда выберемся отсюда.
  — А как дела с борделем?
  — Ищем новеньких, но опытных девочек.
  — Я предпочитаю молоденьких, да-да, — «Дядя Моррис» пошла прочь.
  Роун посмотрел ей вслед. Было десять минут третьего. Фокусник уже сидел в «исповедальне». Через пять минут встреча будет автоматически отменена, и Фокусник уйдет. Роун понимал, что вернуться не успеет. Он повернулся и медленно пошел назад.
  За четыре квартала от дома он остановился и закурил, собираясь переждать в сквере, пока Фокусник не уйдет достаточно далеко. Он ступил на мостовую, направляясь к скверу, но отпрянул назад. Мимо на большой скорости пронесся черный «ЗИМ». На заднем сиденье сидел Гродин, рядом — Поткин.
  30
  Посетители
  За этим «ЗИМом» следовали еще две машины. Улица сворачивала за угол. Со своего угла Роун хорошо видел поткинский дом. Перед входом выстроились пять «ЗИМов». Несколько человек стояли у подъезда, один вышел из дома, отрицательно качая головой. Роун вздохнул с облегчением. Фокусник ушел. Но затем из дома вышли еще двое, они вынесли тело. Роун видел, как невысокий плотный Поткин посмотрел на тело и что-то сказал Гродину. Люди, получив указания, рассыпались в разных направлениях. Тело запихнули в одну из машин, и все машины уехали. Квартира превратилась в ловушку. Надо предупредить остальных.
  Би Эй должна была вернуться не раньше пяти, Уорд — к семи.
  Роун спустился в метро и поехал к Михаилу. Его мать сказала, что ждет Би Эй и Михаила после восьми, она не знала, где они. Роун попросил ее, если получится, передать Би Эй, чтобы она не покупала мясо к обеду. От Михаила он направился к Ханису. Где мог быть Уорд, Роун не представлял.
  Когда он подходил к дому мадам Софи, было уже почти половина четвертого. Днем Ханиса можно было найти в одном из двух соседних кафе. Роун вошел в одно из них, сел за столик. Когда подошел официант, Роун спросил, не видел ли он Ханиса.
  — Его взяли полчаса назад, — прошептал официант, вытирая со стола.
  — Милиция?
  — Милиция или КГБ, они могут быть еще поблизости. Выходите через заднюю дверь.
  — А мадам Софи? — поднимаясь спросил Роун.
  — Взяли только его. Уходите. Вы втянете нас в беду.
  Би Эй могла подойти к дому шестью разными дорогами. К западному концу улицы она могла выйти с запада, севера или юга. К восточному концу — с востока, севера или юга. Роун сидел в скверике в трех кварталах от дома. Придется рискнуть. До ее появления оставалось не более десяти минут. На улице было все спокойно. Проехали два грузовика. Один из них остановился недалеко от Роуна. Когда из грузовика вылез водитель, к нему сразу же подскочил мужчина и что-то сказал. Водитель кивнул, залез в машину и уехал. Мужчина направился в противоположную от Роуна сторону и вошел в подъезд. За пять минут до появления Би Эй напротив Роуна остановился автомобиль. В нем сидела молодая пара. Мужчина вышел, обошел машину и открыл дверь женщине. Он помог ей выйти из машины и проводил до подъезда. Здесь они остановились и заговорили. Никто не попросил их уйти. Роун понял, что здесь наблюдения уже не было. До прихода Би Эй оставалось меньше трех минут. Значит, она придет с противоположной стороны. Роун быстро подошел к машине и крикнул молодому человеку:
  — У тебя масло течет!
  Женщина вошла в подъезд, а мужчина вернулся к машине и заглянул под нее.
  — Ничего не вижу, — сказал он Роуну.
  — Темно уже, у тебя фонарик есть?
  — Нет, — озадаченно ответил мужчина.
  — Тогда включи фары и увидишь.
  Мужчина сел в машину, завел мотор, включил фары и проехал метра полтора. Роун подошел к нему.
  — Масло течет, может, из-под приборной панели?
  — Там нет маслопровода, — возразил хозяин.
  — Ты мне будешь говорить, — отозвался Роун. — Я механик. Я эту модель отлично знаю. Она вся наоборот собрана. Все не на месте. Двигай сюда, я покажу.
  Водитель открыл дверь и нагнулся, Роун рукой пригнул его голову под руль.
  — Смотри. Я точно сказал.
  — Где?
  — Вот здесь внизу.
  Мужчина нагнулся еще ниже, и в этот момент Роун сильно ударил его по шее, отодвинул обмякшее тело в сторону, сел за руль и поехал в сторону поткинского дома. Он разглядел несколько человек, стоящих в подъездах и между домами. Они равнодушными взглядами провожали машину. На первом перекрестке Би Эй не было. Роун продолжал ехать к дому Поткина. Хозяин машины пошевелился. Роун еще раз ударил его по шее, и он затих. Еще два перекрестка — Би Эй не видно.
  Он был уже напротив поткинского дома, когда в двух кварталах от него из-за поворота появилась Би Эй. Она приближалась к нему по противоположной стороне улицы. Роун опустил стекло и открыл заднюю дверь.
  Когда между ними оставалось не более чем пол-квартала, он нажал на газ, подкатил к противоположной стороне, ударился о бордюр и резко затормозил. Машина со скрежетом остановилась.
  — Садись, — крикнул он, распахивая дверь.
  Би Эй оцепенела.
  — Что?
  — Здесь ловушка. Скорее садись.
  Би Эй шагнула к машине, но в этот миг от здания отделился человек и схватил ее за руку. Роун выскочил из машины. Би Эй швырнули на землю, прежде чем Роун успел прийти на помощь. Двумя мощными ударами он сбил с ног нападающего, подхватил Би Эй и потащил ее к машине. Но тут на них набросились еще двое. Роун ударил одного в пах, повернулся к Би Эй, но второй уже тащил ее к зданию, а еще трое бежали навстречу.
  — Спасайся, — крикнула она, высвобождая левую руку. — Прошу. Я люблю тебя.
  Она пыталась дотянуться ртом до большого пальца. Роун успел еще увидеть, как один из троих попытался помешать Би Эй, но она уже сжала зубы.
  Роун ждал стрельбы. Никто не сделал ни выстрела. Он ожидал, что ему сейчас перекроют дорогу, но никто не появился на его пути. Он нажал газ и рванул с места. Навстречу бежали двое, делая знаки, чтобы он остановился. Когда Роун поравнялся с ними, они отпрыгнули в разные стороны. Роун свернул за угол и помчался по бульвару. Последнее, что он увидел в зеркало заднего вида, была группа мужчин, склонившаяся над Би Эй.
  Никто за ним не гнался. Но рисковать он не собирался. Он несколько раз сворачивал на боковые улицы, дважды менял направление, прежде чем решился сбавить скорость. Покрутился еще минут пять, свернул в переулок, остановился и вылез из машины. Прошел между домами, свернул на бульвар и сел в автобус.
  Только сейчас он вспомнил об Уорде. Он придет на квартиру Поткина в семь и попадет в ловушку так же, как Би Эй. Роун с горечью понял, что ничем не может помочь ему.
  У Роуна оставалось меньше пятидесяти рублей. В квартире много денег. На пятьдесят рублей далеко не уедешь. Хорошо, если хватит уехать куда-нибудь в Подмосковье, надо еще сообразить, как это сделать.
  Роун сидел в «Ленкоме» на улице Чехова, пытаясь сосредоточиться. Он никого не замечал вокруг, не следил за пьесой. В руке он сжимал ключ, который дала ему Эрика несколькими часами раньше. Сейчас Роуна волновало одно: что известно полковнику о романе жены с Георгием? Если его выследили, а он был в этом уверен, знал ли полковник, что он встречается с его женой? Вместе их никто не видел. Они всегда входили и выходили через разные входы в разное время. Эрика всегда входила через ресторан, а он через подвал смежного здания. Роун закрыл глаза и сосредоточился. Он пытался проиграть ночной разговор между мужем и женой. Он прислушивался к оттенкам, интонациям, пытаясь уловить подтекст. Муж делился с женой своими секретами. Но что таилось за его словами? Он разыгрывал спектакль или правда ничего не знал? Или знал, но не хотел признаться себе. Роун вслушивался в голоса своей памяти. Он воспроизводил куски разговора, как на магнитофоне. Нет, он уверен, Коснов говорил искренне, Роун не уловил ни малейшей фальши.
  Он понимал, что все выезды из Москвы перекрыты. Идти было некуда, слишком большой риск, особенно опасны гостиницы. Переспать на скамейке в парке или в метро, не привлекая к себе внимания, в Москве невозможно.
  Роун сжал ключ. Он не верил в безопасность квартиры, которую нашла Эрика. Может быть, Коснов просто не планировал схватить его в дневном налете? Выжидал, когда Роун подойдет к дому Поткина, увидит происходящее и бросится наутек? Куда? Конечно на новую квартиру.
  Да, все сходилось. Эрика не пришла сегодня. Полковник хотел, чтобы она была с ним. Но почему именно сегодня? Если облаву производил Коснов, как он мог быть с Эрикой? Нет, скорее всего он бы постарался, чтобы Эрика ему не мешала. Наверное, она уже была под охраной. Когда Роун попытался спасти Би Эй, ему слишком уж просто удалось бежать. Он представлял отличную мишень, но никто не выстрелил. Три человека имели возможность стрелять в него. Но ни один не применил оружие. Двое, которые попытались остановить машину, просто махали руками, чтобы он остановился, оружия у них не было. Он ожидал погони, но никто за ним не погнался.
  Пьеса закончилась, зрители аплодировали. Роун сунул ключ в карман. Если полковник Георгия, надо постараться не разочаровать его.
  ЧАСТЬ ПЯТАЯ
  31
  Квартира
  Роун шагал с беззаботным видом. В кармане у него лежал нож, который он украл в ресторане, куда зашел вечером. Если Коснов устроил засаду, еще есть возможность застать его врасплох. Он расквитается за Би Эй. Роун не представлял, как проникнуть в квартиру незаметно, но хоть несколько минут он побудет в роли охотника.
  Роун допускал, что квартира, может быть, и не ловушка. Возможно, Эрике действительно удалось все устроить тайком от Коснова. Это, пожалуй, привлекало Роуна больше всего. Может и вправду, там все чисто?
  Роун прошел мимо дома, свернул на прилегающую улицу, вернулся, прошелся с другой стороны. Никого не заметил.
  Обошел дом и попытался открыть черный выход. Дверь была заперта. Значит остается только подъезд. Он вошел, поднялся на третий этаж. В одной руке он держал ключ, в другой — нож. Он бесшумно вставил ключ в замок и осторожно открыл дверь. В квартире никого не было.
  Это была двухкомнатная квартира. На кухне стоял набитый продуктами холодильник, газовая плита, двойная мойка, новый кухонный гарнитур. Все шкафчики полны продуктов и консервов. В комнате Роун увидел телевизор, радиоприемник, проигрыватель, два дивана, три стула, небольшой обеденный стол. На полу — армянский ковер. В спальне стояли два комода, двуспальная кровать с деревянной спинкой и еще одно радио. По советским меркам это была прекрасная квартира.
  Роун принял ванну, сделал себе бутерброд из черного хлеба с сыром и консервированным мясом, похожим на свинину. Затем он проверил содержимое комодов. В них лежало женское белье, женщины явно немолодой.
  Роун страшно устал. Он прилег на кровать и не заметил, как уснул.
  — Георгий, милый, пора вставать, — прошептала Эрика, целуя его.
  Роун открыл глаза. Было уже светло.
  — Как тебе понравился мой сюрприз? — спросила Эрика, подавая Роуну кофе.
  — Чья это квартира?
  — Наша. По крайней мере, на месяц. Ну скажи, тебе нравится?
  Роун кивнул и отпил кофе.
  Эрика начала раздеваться.
  — Когда ты пришел?
  — Вчера вечером.
  — Вчера вечером? Что-нибудь случилось, Георгий? Почему ты не пошел к себе?
  — Меня выселили.
  — За что?
  — Документы не в порядке. Комнату отдадут какому-то рабочему. У них свои правила.
  — Тогда поживи здесь, — она обняла его. — Поживи здесь, я всегда буду знать, где ты. Постараюсь использовать любую возможность, чтобы прийти к тебе.
  — Это опасное место. Нас сразу заметят.
  — Тогда запремся на четыре недели и будем любить друг друга. Хочешь?
  — Да.
  — Договорились, — Эрика прижалась к Роуну. — Послезавтра я переезжаю сюда.
  — Что ты говоришь?
  — Полковник уезжает на месяц, — Эрика рассмеялась, — и оставляет меня одну. Только я не одна, правда?
  — Куда он едет?
  — К матери в Ялту.
  — Ты уверена?
  — Да, — Эрика нежно покусывала ему ухо. — Мы проводили ее на вокзале вчера, — прошептала она.
  — Мы? Ты и полковник?
  — Знаешь, твои уши так возбуждают. Я обожаю кусать их. Кусать и целовать.
  — Эрика, полковник был с тобой, когда его мать садилась в поезд?
  — Никаких вопросов. Ну почему всегда столько вопросов?
  — Отвечай! — Роун оттолкнул Эрику. — Полковник был с вами?
  Эрика перевернулась на живот и положила подушку себе на голову.
  — Ничего не сказку. Сначала займемся любовью. Иначе буду лежать, пока не задохнусь.
  — Прошу тебя, Эрика, это очень важно. Только скажи мне, потом будем делать все, что хочешь.
  Эрика с недовольным видом перевернулось на спину, сложила руки на груди и уставилась в потолок.
  — Я встретилась с тобой, отдала ключ. Пошла на работу к полковнику. Мы заехали за его матерью, сделали кое-какие покупки, пообедали вместе, проводили ее. Вместе. Он и я. Раз, два. Раз, два, три, йо-хо-хо-хо, и старушка в поезде. Доволен?
  Роун задумался.
  — Значит ты была с полковником с тех пор, как мы расстались и до?
  — Я ушла от тебя в полдень и потом все время была с полковником, в одиннадцать мы легли спать. Еще вопросы есть?
  — Иди ко мне, — Роун потянулся к Эрике. Но слышал он в этот миг последний крик Би Эй.
  
  Эрика пошла в ванную. Роун лежал и курил. Весь день Эрика была с полковником. Он не возвращался на работу и даже не звонил туда. Налет на поткинскую квартиру произошел около двух. Почему Коснов отстранился? Поткин наверняка ему все рассказал. Роун знал из рассказов Эрики, что Коснов просто помешался на Разбойнике и пропавшем грузовике. Даже сам летал на Север. А в самый ответственный момент весь день провожал мать. Не знал, как произошло задержание, и, кажется, не особенно спешил узнать. Больше того, через два дня уезжает в Ялту. Значит ли это, что все погибли? Если да, допросить их было уже нельзя, ни ему, ни кому-либо другому. Но как же Роун? Коснов должен был знать, что Роун на свободе. Почему он уехал, оставив Роуна на свободе? Роун прошел в ванную, встал у открытой двери. Эрика вытирала волосы.
  — Эрика, чья это квартира?
  — Наша.
  — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
  — Она наша на целый месяц. Остальное не важно, — весело ответила Эрика.
  — Это квартира матери полковника, да?
  — Раз ее здесь нет, значит наша.
  — Откуда у тебя ключ?
  — Она сама дала его мне.
  — Зачем?
  — Чтобы я заглядывала сюда, пока ее нет. Поэтому я опоздала вчера. Я зашла помочь ей собраться, и она дала мне ключ. Потом я заказала второй, для тебя, — Эрика набросила полотенце на Роуна и притянула к себе. — Георгий, давай вместе примем ванну.
  — Ты только что вымылась.
  — Ну и что, мне хочется с тобой.
  Роун кивнул, и Эрика открыла кран.
  — Почему полковник разрешил тебе остаться в Москве?
  — Потому, что он знает, что я хочу быть с тобой.
  — Эрика, я серьезно.
  — Я сказала ему, что у меня аллергия на солнце. Если я поеду с ним, мне все время придется сидеть в помещении одной.
  — И он поверил?
  — Георгий, милый, — Эрика опустилась в ванну и притянула Роуна, — он хочет верить. Он очень любит меня, а после того, как я познакомилась с тобой, я с ним обращаюсь гораздо лучше. Он хочет верить, что наш брак — не ошибка. Когда мужчина хочет поверить во что-то, а женщина поощряет его в этом, он готов на все, чтобы сохранить свои иллюзии.
  После ванны Эрика накрыла на стол.
  — Полковник упоминал при тебе фамилию — Поткин? — спросил Роун.
  — Кто такой Поткин?
  — Один из его агентов. По-моему, работает в Нью-Йорке.
  — Откуда ты знаешь?
  — Друг Полякова рассказал. Хочет знать, когда Поткин должен вернуться в Москву.
  — Попробую узнать, — ответила Эрика, поворачиваясь к плите.
  32
  Ссора
  Весь вечер Роун смотрел телевизор и слушал пластинки. Спать он лег рано и проснулся, только когда его разбудила Эрика. Когда с любовью было закончено, он спросил ее о Поткине.
  — Друг Полякова прав, — сообщила Эрика. — Он действительно агент полковника. Он сейчас в Нью-Йорке.
  — Сейчас?
  — Да.
  — Как тебе удалось узнать?
  — Я сказала ему, что, когда ходила в парикмахерскую, меня спросила о Поткине одна женщина. Я сказала, что она соседка Поткина и давно одолжила ему какую-то посуду и теперь хотела бы знать, когда он вернется.
  — Что ответил полковник?
  — Засмеялся и сказал, что ей не повезло. Поткин вернется в конце лета.
  — Когда полковник собирается в Ялту?
  — Завтра. Мы целый месяц сможем принимать ванны вместе.
  — Думаю, он не должен ехать.
  — Разумеется, нет. Нам надо пригласить его к обеду.
  — Эрика, я серьезно.
  — И я, милый. Не волнуйся. Он не станет прятаться и ловить нас.
  Роун оттолкнул Эрику.
  — Кажется, у него могут быть большие неприятности.
  — Какие неприятности? — замерла Эрика.
  — Друг Полякова видел Поткина в Москве два дня назад. Арестовали несколько шпионов, обнаружили целую группу. Полковник очень интересовался их работой. Только сдается мне, он ничего об этом не знает. Поткин с Гродиным присутствовали при арестах, но полковнику ничего не сказали.
  Эрика не шевелилась.
  — А что это ты вдруг забеспокоился о полковнике?
  — Потому что это отразится на тебе.
  — Я думала, что ты собираешься позаботиться обо мне.
  — Конечно, но это может все усложнить.
  Эрика повернулась к нему. Она уже не улыбалась. Вылезла из постели, подошла к столу, закурила. В волнении она делала короткие затяжки.
  — Нам хватит денег уехать из России? — спросила она.
  — Почти.
  — Что значит «почти»? Сколько не хватает?
  — Рублей пятьсот, — ответил Роун, — но если его арестуют, тебя тоже могут схватить.
  Эрика повернулась спиной к Роуну и молча курила.
  — Что-то случилось, Георгий? У тебя даже голос изменился. Как будто говорит кто-то совсем другой, незнакомый.
  — Ничего не случилось, — Роун подошел к ней. — Просто раньше опасности не было, а теперь есть, и я беспокоюсь за тебя.
  — Георгий, — волнуясь все больше и не глядя на Роуна начала Эрика, — ответь на один вопрос. То, что ты остался без жилья, как-то связано с этими арестами?
  — Нет, конечно.
  — Ответь еще на один вопрос.
  — Спрашивай.
  Она посмотрела ему в глаза, плотно сжав губы, потом сказала:
  — Я хочу уехать из Москвы немедленно. Я раздобуду эти пятьсот рублей. Они будут у тебя сегодня. Послезавтра мы должны уехать из России.
  — Это невозможно.
  — Почему?
  — Оформление документов займет много времени.
  — Сколько?
  — Неделю, может, две.
  — Ты говорил, как только у нас будут деньги, мы сможем уехать через день или два.
  — Обстоятельства изменились. Теперь оформление длится дольше.
  — Ничего не изменилось, — Эрика серьезно посмотрела на Роуна. — Ты знал это с самого начала, так ведь?
  — Нет, конечно. Просто обстоятельства действительно изменились. Моему знакомому приходится действовать очень осторожно.
  Эрика не двигалась. Она не отрывала глаз от Роуна.
  — Ты один из тех, да?
  — Из кого?
  — Один из тех, за кем вчера охотились, но не поймали…
  — О чем ты?
  Эрика опустила голову, обхватив себя руками. Казалось, она силится что-то сказать и не может. Потом произнесла едва слышно:
  — Знаешь, ведь я с самого начала догадывалась, правда-правда, — она тихонько засмеялась. — Я говорила, что полковник пойдет на все, чтобы сберечь свои иллюзии. Кажется, не он один.
  Она начала одеваться.
  — Эрика, я сказал правду. Мы уедем, но придется немного подождать.
  Эрика продолжала одеваться.
  — Поверь мне, мы уедем, это займет всего несколько недель, если повезет — дней.
  — Ты не понял, — Эрика кончила одеваться. — Я люблю тебя по-прежнему, Георгий, или как там тебя зовут, но это не мешает мне презирать тебя. Со временем, надеюсь, моя любовь утихнет. Я буду молить Небо об этом.
  — Я ничего не мог поделать.
  — Мог, еще как мог. Ты знал, что я люблю тебя. Даже больше, ты знал, что я верю тебе. Я приняла тебя таким, каким узнала, потому что мне было все равно, что ты делаешь, кто ты — ты знал все это. Я просила только одного — не предавать мою веру, мою любовь. Предать меня можно было только одним способом, и ты нашел его. Я думала, что ты не обманываешь меня. Все так просто. Я верила, что, наконец-то, встретила человека, который не врет мне. Я устала, Георгий, Я устала жить во лжи. Мне нужны честность и любовь. Разве это много?
  Роун подошел к Эрике и взял ее за руки. Она равнодушно посмотрела на него.
  — Прости, это не повторится.
  Эрика покачала головой.
  — Слишком поздно. Во мне что-то умерло. Можешь хоть сто раз повторить, что любишь меня — не поверю. Все это просто слова, я знаю, кто ты, по крайней мере, знаю, чем ты занимаешься. Ты, наверно, хороший специалист, конечно, раз ты сумел провести меня. А ведь у меня большой опыт общения с такими, как ты — Поляков, Коснов, остальные. Вам, чтобы хорошо работать, надо уметь хорошо врать. О правде надо забыть, иначе не выживешь.
  — Если бы все зависело только от меня, я бы тебе в самом начале все рассказал. Но здесь замешано много людей. У меня тоже есть начальство.
  — И всегда будет. Всегда будет кто-то выше и ниже, из-за кого придется врать. Как же иначе? Это твой мир. Я знаю, ты был бы рад поверить в то, что говоришь, но уже слишком поздно для нас обоих. Поздно для меня — я все это хорошо знаю и сыта по горло. Для тебя — ты классный профессионал. Тебя ждет блестящая карьера, Георгий. В конце концов, твой талант обязательно заметят поляковы, косновы или еще кто-то. У тебя задатки большого шпиона. Поверь мне, я-то знаю.
  — Я увезу тебя отсюда, увезу в Америку.
  Эрика широко улыбнулась и покачала головой.
  — Ты — американец? Американец? — рассмеялась она. — Да, сегодня мне точно не везет.
  — Я устрою твой отъезд в Америку, — повторил Роун.
  — Бедный Георгий, надо уметь вовремя остановиться. Твой образ разваливается у меня на глазах. Оставь мне хоть что-нибудь для воспоминаний. Тебе никогда не приходило в голову, что не для всех Америка — розовая мечта? Я вот, например, не люблю Америку — видела, как американцы действуют. Своими глазами видела.
  — Ты предпочитаешь остаться здесь?
  — Я не люблю ворошить память о войне. Что было, то прошло. Но все же расскажу тебе небольшую историю, одна-две странички из моей бурной биографии. Не для того, чтобы ты посочувствовал или осудил, просто чтобы сравнить русских и американцев.
  Мне было четыре года, когда окончилась война. Нашу деревню заняли американцы. В первый же день группа солдат отвела мою мать, двух старших сестер и меня в подвал. Шесть дней их насиловали на моих глазах. Не надо ужасаться, это происходит с сотворения мира. Это делали и немцы, и французы, и англичане и другие, надо же было и американцам когда-то начать.
  В конце концов, было решено, что мы отойдем в советскую зону, ушли американцы, пришли русские. И опять солдаты насиловали мать и сестер в подвале. Примерно столько же, сколько американцы. Но разница все же была. Знаешь, насиловать тоже можно по-разному. Русские были добрее. Они потом кормили нас супом. Больше они ничего нам не могли предложить. Кроме супа им самим есть было нечего. Но мы были и этому рады. Русские солдаты, наши насильники, получали свой суп и приносили его нам, а сами оставались голодными. Американцы бросали нам консервы, сладости и уходили. Так что, милый Георгий, я не хочу сравнивать русских и американцев.
  — Прости, мне очень жаль, — сочувственно произнес Роун.
  — Я бы и сама обошлась без всего этого. — Эрика прошла в гостиную. — Не волнуйся, я тебя не выдам. Можешь остаться здесь, если захочешь. Я узнаю все, что тебе нужно. Но встречаться с тобой больше не хочу.
  — Боюсь, придется.
  — Ты все меньше и меньше похож на Георгия, которого я знала.
  — Твоя спальня прослушивается.
  Эрика вспыхнула.
  — Мы жили на квартире Поткина. Там и стоял приемник. Тот, кто организовал налет на квартиру, уже наверняка понял, что подслушивали Коснова.
  — Это их проблема. — Эрика направилась к двери. Роун схватил ее и повернул к себе. Она старалась вырваться, но Роун усадил ее на стул.
  — Можешь думать и чувствовать, что хочешь. Извини, что причиняю тебе боль. Мне очень жаль, что я разочаровал тебя. Но ты должна кое-что уяснить. Поляков и, возможно, все мои люди мертвы — все по одной причине. Похоже, что ты, я и полковник вскоре к ним присоединимся. Пусть это тебя и не волнует, но ты все же в долгу у Полякова. Все эти люди погибли из-за одного человека — своего настоящего врага. Он работает с двух концов, а мы все посередине. Коснов не убивал Полякова. Его выдал некто Бельман. Он выдал и его, и, возможно, мою группу. Не исключено, что он сейчас охотится за нами троими. Так вот, я хочу найти его первым, в память о тех, кто работал со мной. Ты, думаю, тоже ничего не потеряешь, если сделаешь что-то в память о Полякове. Насколько мне известно, он пару раз подвергался серьезной опасности ради тебя.
  — Георгий, это глупость. Даже хуже, глупость пополам с романтикой. Никто никого не предает в этой причудливой игре. Просто кончается твое время, и все. Полякова никто не выдавал. Просто он шел на риск, слишком большой риск, чтобы раздобыть для меня денег. Потом он собирался все бросить и провести остаток жизни со мной. Он придумал, как найти эти деньги. Вот и все. У него не получилось. Он погиб.
  — Заставь полковника остаться, — настаивал Роун.
  — Зачем? Чтобы его тоже убили? Он хоть любит меня.
  — Если он уедет, то вернется на свои похороны. И ты тоже. Этот Бельман, скорее всего, считает, что ты знаешь, кто он. Без Коснова что будет с тобой?
  — Умру в конце концов.
  — Тогда иди, — с вызовом произнес он. — Иди ко всем чертям и делай, что хочешь.
  Эрика шагнула к двери, открыла ее и повернулась к Георгию.
  — Что нужно сделать?
  — Скажи ему о Бельмане, скажи в спальне, там спрятан микрофон. Скажи, что с тобой говорил человек, который знал Полякова, и рассказал, что у Полякова в Москве было два контактера. Скажи, что у второго контактера, есть информация о том, как Бельман продал Полякова. Если полковник спросит, где этот человек, отвечай, что он согласен прислать информацию по почте за пятьдесят тысяч рублей. Он пришлет небольшую часть уже на этой неделе, а затем встретится с ним. Это даст нам несколько дней передышки. Не уходи далеко от дома, сюда не приходи до пятницы. Когда поедешь сюда, проверь, чтобы не было слежки.
  
  В пятницу Эрика вернулась и сообщила Роуну, что выполнила все, о чем он ее просил. Коснов остался в Москве и ждет письма. Эрика рассказывала стоя. Когда Роун предложил ей сесть, она отказалась. Он поцеловал ее, она не пошевелилась. Роун попросил ее прийти в воскресенье, и Эрика ушла.
  33
  Скверимен и Николаева
  Чем больше Роун размышлял о происшедшем, тем яснее понимал, что Коснов не имел отношения к разгрому их группы. Управление Коснова ничем не отличалось от подобных служб в любой стране. Люди и техника проблемы не составляли. Третье управление могло провести операции в десяти, двадцати, пятидесяти разных областях страны, не говоря уже о Москве. То, чему стал свидетелем Роун, было очень незначительной по размерам операцией. В ней участвовали всего четыре машины и десяток человек. Район даже не оцепили, дороги не перекрыли. Стрельба привлекла бы внимание. Чье внимание? Коснова?
  «Нет, за налетом стоял кто-то другой, но проверить надо», — думал Роун.
  В воскресенье пришла Эрика. Она добиралась долго, три раза пересаживалась в метро, два раза меняла автобус. Эрика была уверена, что пришла без «хвоста». Она присела на стул, не снимая пальто.
  — Мы спим теперь в другой спальне, — сообщила она.
  — Это ваше дело, — Роун глядел на улицу. — Как называется этот сквер?
  — Имени Николаева.
  — Сегодня вечером, когда ты будешь уверена, что полковник в другой части дома, пройди в старую спальню и сделай вид, что ты говоришь с ним. Чтобы те, кто слушает, подумали, что он с тобой. Скажешь, что тот человек звонил, когда полковника не было дома. Деньги получил и очень доволен. Он оставит сообщение для полковника, первое из нескольких, и назовет свою кличку. Сообщение будет в конверте в основании памятника в сквере имени Николаева и завтра утром после десяти, ты или полковник должны прийти и забрать его. Скажи, этот человек утверждает, его кличка многое объяснит полковнику. У тебя есть перчатки?
  — С собой нет, — ответила Эрика.
  — Есть в комоде, надень и возьми конверт, — Роун протянул Эрике письмо. — Положи под памятник, когда будешь уходить. Завтра в 10.30 придешь, поищешь и заберешь. Когда приедешь домой, сожги его.
  — А что внутри?
  — Одно слово — «Уимплтон».
  — Что это значит?
  — Ничего, ровным счетом ничего, — ответил Роун.
  — Это все?
  — Все.
  — Тогда я пошла.
  — Иди.
  Эрика посмотрела на Роуна потеплевшим взглядом.
  — Когда мне вернуться?
  — Тебе не надо возвращаться.
  — А ты?
  — За меня не волнуйся. К приезду твоей свекрови я освобожу квартиру.
  Эрика посмотрела на письмо в руке, открыла сумочку, достала кусочек бумаги и что-то написала на нем. Она отдала его Роуну вместе с деньгами.
  — Вот, возьми. Не знаю, как деньги, а этот адрес должен помочь. Это был запасной вариант Полякова. Он заставил меня выучить его наизусть. Не знаю, где это и чей адрес. Он сказал, чтобы я воспользовалась им в самом крайнем случае.
  — Но сейчас как раз тот самый крайний случай. Почему ты отдаешь его мне?
  — У меня есть полковник. У тебя — ничего.
  Она повернулась и пошла к выходу.
  Она уже выходила, когда Роун попросил:
  — Постарайся разыграть разговор где-то от десяти до одиннадцати.
  Роун видел в окно, как Эрика вошла в сквер, приблизилась к памятнику, присела на основание, будто хотела поправить туфлю, и незаметным движением опустила письмо в щель между плитами, посмотрела на окна квартиры и пошла прочь.
  
  Роун начал дежурить у окна незадолго до десяти. Сквер не освещался, но ночь была безоблачная и лунная. Около одиннадцати он посмотрел на часы. Они уже знают. Когда он еще раз взглянул на часы, было уже два часа ночи. Никто не пришел.
  «Может быть, они все еще думают?» — успокаивал себя Роун. В четыре часа он начал нервничать, до рассвета оставалось полтора часа. Роун сомневался, что они появятся когда рассветет. Если не придут, значит, все-таки, Коснов. Без четверти пять Роун разглядел фигуру мужчины в дальнем конце сквера. Казалось, он возник из воздуха. Мужчина, как бы между прочим, подошел к памятнику. Несколько мгновений памятник заслонял его. Затем мужчина появился вновь. Он осматривал памятник. Его походка и фигура показались Роуну знакомы, но вспомнить кто это, он не мог. Даже на расстоянии было ясно, что для Поткина этот человек слишком высок. Возможно Гродин, но не Коснов. Человек медленно обошел памятник, останавливаясь и наклоняясь. Наконец задержался со стороны Роуна. В руках у него был маленький фонарик. Узкий луч высветил старый камень и опустился к основанию. Осветив щель, замер. Человек выключил фонарик и присел, затем поднялся и вернулся в дальний конец сквера. Роун разглядел очертание машины с выключенными фарами. Мужчина сел на заднее сиденье. Роун увидел темно-красную вспышку и понял, что письмо сфотографировали в инфракрасном свете. Машина оставалась на месте еще минут пять. Отпечатки, подумал Роун. Наконец, неизвестный опять вылез из машины и вернулся к памятнику, положил письмо на место, сел в машину и она уехала.
  Роун проспал до десяти часов, встал, сварил кофе и подошел к окну. В 10.30 к памятнику подошла Эрика, походила вокруг, будто разыскивая что-то, и, наконец, «нашла» письмо. Роун остался доволен, получилось очень правдиво. Он еще понаблюдал, пока ладная фигурка Эрики не скрылась из вида, и вернулся в постель.
  34
  Эмбриологи
  Роуна разбудил громкий стук в дверь. Он взглянул на часы. Было три часа дня. Роун осторожно вышел из спальни и тихонько приблизился к двери.
  — Георгий, — прогремел голос Уорда, — открывай эту чертову дверь.
  Роун открыл дверь.
  — Пришлось потрудиться, пока нашел тебя, — сказал Уорд, входя в квартиру.
  — Как тебе это удалось?
  Уорд расплылся в улыбке:
  — Я просто пошел за твоей пассией. Ну и задала она мне работку со всеми своими пересадками — метро, трамвай, автобусы. Но, как видишь, я дошел.
  — А как ты узнал, что я не арестован?
  — Я видел, как ты пытался спасти Би Эй. Я хотел прихватить героин перед твоей «исповедью». Заметил людей у дома и отошел подальше, и тут как раз ты достал машину. Чистая работа, племянничек, молодец!
  — Они взяли Ханиса, — сообщил Роун.
  — Но как они обо всем узнали? — совершенно спокойно спросил Уорд.
  — Твой друг — Поткин, — холодно отозвался Роун. — Я видел его в машине с Гродиным. Ничего бы не случилось, если бы ты прислушался к моему совету.
  — Ты, конечно, прав. Но зато мы с тобой теперь чертовски богаты. Те трое погибших стоят почти четыреста тысяч.
  — Как ты можешь говорить о деньгах?
  — А зачем же еще мы в это ввязались? — невозмутимо спросил Уорд.
  — Насколько я помню, половина денег на счету, а половину получим, когда привезем письмо.
  — Не сомневайся, привезем.
  — Ради бога, спустись на землю. Здесь мы можем оставаться пять дней, а потом нам деваться некуда. Что мы можем сделать и как выжить?
  — Есть куда деваться, — Уорд опять улыбнулся. — И место очень даже приличное. Пойдем, я покажу.
  — Как тебе удалось?
  — Через французов. Но идея твоя, племянничек. Ты оказывался прав гораздо чаще меня, вот я и решил прислушаться к твоему совету. Мы все должны были переехать туда в день налета. Я немного просчитался со временем, но в целом вышло неплохо. — Уорд, наконец, огляделся. — Чья квартирка?
  — Матери Коснова, — ответил Роун. — Эрика устроила.
  — Оставь ей записку, чтобы она не волновалась, и пойдем.
  — Нет необходимости. Я могу с ней связаться.
  — Ну зачем девушку расстраивать, она еще пригодится.
  Под взглядом Уорда Роун быстро написал короткую записку Эрике.
  Они вышли из дома и направились на метро в сторону Университета. Вскоре Уорд привел Роуна к современному зданию. Они поднялись по лестнице, Уорд вынул ключ и открыл дверь, за которой оказалась химическая лаборатория с новейшим оборудованием.
  — В науке смыслишь? — спросил Уорд.
  — Не очень.
  — Тогда быстро осваивай, теперь мы ученые, — Уорд протянул Роуну новый паспорт. — Как у тебя с французским?
  — Ужасно.
  — Обойдемся моим. Мы с тобой эмбриологи — работаем здесь по обмену.
  — Как тебе удалось? — спросил Роун.
  — «Дядя Моррис» все устроила. Я бы раньше тебе сказал, но ты так задрал нос, что я решил оттянуть удовольствие. Ну и поскольку я в хорошем настроении, сделаю тебе еще один комплимент. Это был отличный трюк.
  — Какой?
  — Твоя придумка со вторым контактером Полякова.
  — А ты откуда знаешь?
  — Смотри. — Уорд привел его в крошечную спальню при лаборатории, открыл ящик комода и вынул маленький приемник. — Это один из запасных приемников Би Эй, которые хранились на квартире Поткина. Би Эй принесла его сюда утром в тот роковой день. Она настроила его так, чтобы мы могли прослушивать дом Коснова. Здесь я все и услышал вчера. Сразу подумал, что это твоя работа.
  — Я надеялся, что мы могли бы получить небольшую передышку, — признался Роун.
  — Передышку? Какую?
  — От Коснова.
  — А ну-ка объясни, племянничек.
  — Коснов в налете не участвовал. Это работа Гродина, Бресновича и Поткина.
  — С чего это они стали бы действовать за спиной Коснова?
  — Чтобы дискредитировать его. Бреснович хочет остановить расследование Коснова, и другие шишки тоже. Лучше план и не придумать. Коснов выводится из игры, а участие в операции Гродина — отличное прикрытие.
  — Не знаю, не знаю, племянничек. Что-то уж слишком запутанно. Почему бы им просто не убить Коснова и, тем самым, покончить с его расследованием?
  — Думаю, они так и сделают, как только придумают способ.
  — Ты меня моими же приемами обходишь. Я думал, только я умею говорить загадками.
  — Коснова убить сложно. Во-первых, его хорошо охраняют.
  — С каких пор?
  — С того ужина у Бресновича. Он начал что-то подозревать. С ним все время два охранника, из его людей.
  — Откуда он их взял?
  — Вызвал откуда-то. Еще у него всегда две группы наготове. Эрика случайно слышала, как он отдавал приказы одной из них. Она убеждена, что Гродин об этих группах ничего не знает, а может, и знает. Не могу сказать. Чтобы убить, его надо застать врасплох без охраны и отрезать от этих групп. А это будет нелегко. Во-вторых, нельзя так просто обезглавить одну из крупнейших спецслужб России, обязательно будет шум. Какие оправдания они смогут выдвинуть?
  — Ну, оправдания всегда найдутся, — хмуро заметил Уорд. — А вот как это сделать — действительно вопрос. Ты точно знаешь про охрану?
  — Все, что Эрика говорила до сих пор, подтвердилось, я ей верю.
  — Тогда, похоже, мы имеем маленькую революцию в революции, но все же я до конца не убежден, что именно Гродин организовал налет.
  — Я видел его своими глазами.
  — Этому Гродину нельзя доверять, я бы его в курятник не пустил. Как ты смотришь на то, чтобы сходить куда-нибудь?
  — Куда?
  — Отпраздновать. Думаю, твоя информация этого заслуживает. Как насчет оперы?
  — Ты что, спятил? — Роун не поверил своим ушам. — Уверен, Гродин и Поткин уже знают, как мы выглядим. И еще не менее дюжины их людей. Нас наверняка ищут.
  — Ты что, думаешь, нам надо собирать вещички и рвать на Запад?
  — Неплохая мысль.
  — И упустить такие деньги?
  — Нам и так хватит.
  — Я хочу получить все.
  — Что толку, если не сможешь потратить?
  — Смогу, — упрямо процедил Уорд.
  — Ну, значит, ты знаешь, как вдвоем сделать то, что не смогли пятеро. Кстати, охотились именно за пятью, а не шестью.
  — Святые праведники! — ухмыльнулся Уорд. — Вот уж не думал, что ты будешь так беспокоиться.
  Роун почувствовал досаду.
  — Тогда, может, расскажешь, как мы найдем контактера Полякова и письмо?
  — Думаю, я смогу сделать это.
  — Ты знаешь кто он?
  — В этом я не уверен, но вполне возможно, что письмо будет в наших руках очень скоро, недели через две, а может и раньше.
  — Каким образом? — изумился Роун.
  — Если ты уже две недели отсиживаешься и ничего не делаешь, не надо думать, что остальные тоже бездельничают.
  — Но как?
  Уорд покачал головой и подмигнул.
  — Потихоньку, потихоньку, племянничек. Тебе полезно помучиться. Когда буду уверен, скажу. А сейчас прими-ка ванну, поплещись немного… А я пойду попробую достать билеты.
  — Я бы хотел услышать твой рассказ сейчас, — настаивал Роун.
  — Георгий, мальчик мой, надо уметь верить людям.
  — Я слишком верил. Возможно, именно поэтому погибли те трое.
  — Производственные потери.
  — Производственные, как же! — огрызнулся Роун.
  — Если ты думаешь задеть меня всем этим, пустая затея. Я сказал тебе, что вышел на письмо, так оно и есть. Если тебя это не устраивает, и ты предпочитаешь смыться на Запад, вот тебе мое благословение. Только помощник мне бы пригодился. Если остаешься, прекрати свое хныканье и займись делом. Нам придется подождать пять-шесть дней, и я не собираюсь сидеть здесь безвыходно все это время. От такого сидения может крыша поехать. Я полмира проехал не для того, чтобы глазеть на тебя. Иди прими ванну и приведи себя в цивилизованный вид. Зачем лишать себя удовольствия?
  
  В антракте они смешались с публикой. Роун чувствовал беспокойство, а Уорд, казалось, не испытывал большего удовольствия в жизни, но к концу второго действия Роун заметил в нем перемену. Уорд как-то осел в кресле и рассматривал свои руки. Он втянул щеки и закусил нижнюю губу. В конце похлопал для вида, без всякого энтузиазма.
  — Ты с Эрикой когда увидишься? — спросил он у Роуна на обратном пути.
  — Не знаю.
  — Можешь ускорить встречу?
  — Не знаю, — повторил Роун.
  — Хорошо бы завтра. Она может понадобиться.
  — Мы поссорились.
  Уорд нахмурился.
  — Серьезно?
  — Более чем.
  — Исправить нельзя?
  — Нет.
  — Ясно. Что ж, может, и к лучшему. Кстати, в последний день сообщения были?
  Роун еще не рассказал Уорду о визите «Дяди Морриса».
  — Нет, не было, — ответил он.
  Они молча дошли до лаборатории.
  — Мне надо кое-что обдумать, — бросил Уорд. — Погуляем еще?
  — Не хочется, — отозвался Роун.
  — Тогда до утра.
  35
  Жертва
  — Возможно, сегодня, — объявил Уорд Роуну утром, четыре дня спустя.
  — Письмо?
  — Может быть. Встретимся ровно в 17.30 в ресторане «Арарат» на Неглинной.
  Уорд выждал, пока уйдет Роун, подошел к комоду, вынул из ящика грубые кожаные перчатки, воткнул за пояс пистолет.
  
  Эрика смотрела показ мод в ГУМе до 11.20. В 11.30 она была у обувного прилавка.
  — Я друг Георгия, — тихо сказал Уорд, разглядывая тапочки.
  — Что с ним случилось? — спокойно спросила Эрика.
  — Его взяли сегодня утром.
  — Кто?
  — Думаем, ваш муж.
  — О Господи, не может быть.
  — Возможно, нам удастся что-нибудь предпринять, — ответил Уорд, не глядя на Эрику. — Подождите десять минут, затем идите по улице Горького до четвертого перекрестка и сверните направо, в середине здания есть проход, пройдите через него до конца и ждите.
  Эрика без труда нашла проход. Она поднялась по кирпичным ступенькам и стала ждать в подъезде. Раздались чьи-то шаги, Эрика прижалась к двери. Шаги звучали торопливо и резко, замолкли, возобновились и опять смолкли. На какое-то мгновение все стихло, а потом шаги направились прямо к ней.
  Эрика увидела сурового китайца.
  — Где он…
  Больше китаец ничего не успел сказать, он упал вперед с ножом в спине. Это был нож Уорда.
  — Сюда, — скомандовал Уорд, выталкивая Эрику из двери на улицу. Он открыл машину, толкнул Эрику внутрь и сел за руль. — Мы можем поехать на квартиру вашей свекрови? — спросил Уорд, когда они выехали на улицу.
  — А здесь нельзя поговорить?
  — Послушайте, дамочка, если полковник узнает про вас с Георгием, вам в Москве станет неуютно. Нам много надо обсудить. Машина — неподходящее место. Ну так как?
  — Хорошо, — неохотно согласилась Эрика.
  Эрика неподвижно сидела в комнате. Уорд протянул ей сверток с одеждой.
  — Это одежда Георгия, — сказал он. — Я подумал, может, она вас как-то подбодрит.
  — Как его взяли? — спросила Эрика, сохраняя самообладание.
  — Мы не знаем. Его взяли на улице.
  — Что известно полковнику?
  — Он знает, что вы пользовались этой квартирой.
  Эрика встала и начала ходить по квартире, обхватив себя руками. Потом зажгла сигарету и посмотрела в окно. Она стояла спиной к Уорду и не видела, как он надел перчатки. Когда она повернулась к нему, он с силой ударил ее кулаком в лицо.
  Уорд отнес ее в спальню и бросил на кровать. Сорвал с нее одежду и белье. Когда Эрика пришла в себя, она увидела, что Уорд стоит рядом с ней голый. Эрика пыталась сопротивляться. Она до крови исцарапала ему спину. От второго удара она опять потеряла сознание. Уорд изнасиловал ее. Закончив, он посадил Эрику на постели и начал избивать, бил по голове, по плечам, по рукам и ногам. Кровь залила ее лицо и тело. Потом Уорд задушил ее.
  Уорд снял перчатки и швырнул их на пол, вымылся, вытерся, промокнул полотенцем кровь на спине и оделся. Затем развязал сверток с одеждой и сложил ее аккуратно в ящик комода. В сумочку Эрики он положил карточку, на которой было написано «Георгий» и адрес.
  Он вышел из квартиры и поехал в гостиницу «Ленинградская», оставил машину на стоянке и пошел по Каланчевской. Его внимание привлек младенец в коляске. Он с умилением похлопал его по щечкам, приподнял шляпу, приветствуя няню, и бодрым шагом пошел дальше, негромко насвистывая какую-то мелодию.
  36
  Тени Гефсимана
  — Георгий, — позвал Уорд, поднимаясь из-за дальнего столика, когда Роун вошел в ресторан, — закажи что-нибудь и поешь. Похоже, сегодня нам повезет.
  Улыбка Уорда напоминала змеиную.
  — Письмо? — спросил Роун.
  — Письмо, племянничек, письмо, — подтвердил Уорд. — Есть вероятность, что к утру оно будет в наших руках. Догадайся, что еще?
  — Что?
  — Билеты на балет.
  
  «Лебединое озеро» в постановке Большого театра завораживало. Временами Роун забывался. Техника прима-балерины была безупречна, изящество — несравненно. Иногда Роун бросал взгляд на Уорда, который совершенно преобразился. Время от времени он толкал Роуна локтем и одобрительно кивал головой.
  — Не исключено, что ничего подобного ты в жизни больше не увидишь, — прошептал он.
  В антракте они вышли в фойе, заполненное людьми.
  — Подожди здесь, мне нужно позвонить, — сказал Уорд.
  Вернувшись, он похлопал Роуна по спине.
  — Пошли, племянничек. Еще чуть-чуть, и мы богачи.
  Они быстро шагали по ночной Москве.
  — Ты вышел и на письмо, и на контактера? — спросил Роун.
  — Не уверен. Скорее всего, одно письмо. Ты не представляешь, чего это стоило.
  Он неожиданно остановился и схватил Роуна за руку.
  — Странно, — тихо сказал он, — но мне вдруг стало не хватать остальных. Жаль, что они погибли.
  — С ними пришлось бы делиться, — холодно заметил Роун.
  — Да черт с ними, с деньгами. Хорошие были ребята. Жаль, что не дожили до конца операции.
  — Раньше я за тобой чувствительности не замечал.
  — Мне правда жаль, я не стыжусь признаться в этом. Особенно жаль малышку Би Эй.
  — Заткнись!
  — Угу.
  В двух кварталах от лаборатории Уорд остановился.
  — Ты иди и начинай складываться, собери одну сумку, остальное оставь.
  — А ты куда?
  — За товаром.
  — Письмо?
  — Ага, я бы и тебя взял, но мой приятель слегка нервничает. Я вернусь через пятнадцать минут и — прощай Москва. Он похлопал Роуна по спине и пошел.
  Роун смотрел ему в след, фигура Уорда все уменьшалась в темноте. У него была покачивающаяся походка. И по мере того, как Уорд становился все меньше, Роун вдруг узнал эту фигуру. Именно эта сутулая фигура шла через площадь и по ступенькам церкви в Гефсимане, именно эта седовласая фигура искала письмо в сквере имени Николаева. Уорд — человек с фонариком.
  37
  Столкновение
  Роун пробежал через темную лабораторию в спальню, включил свет и подошел к приемнику. Он включил его и прибавил громкости. Был слышен только треск. Он покрутил настройку. Приемник был в порядке. Роун проверил антенну. Она поднималась по стене и уходила в отверстие в потолке. Антенна не была подсоединена. Роун потянул за проволоку, и она упала ему на руки. Он осмотрел ее концы и понял, что их никуда не прикрепляли. С помощью этого приемника нельзя было подслушать разговор ни в спальне Коснова, ни в каком другом месте. Подслушать их можно было только из одного места.
  Теперь Роун был уверен, что Уорд находился на квартире Поткина после налета. Именно он услышал, как Эрика «рассказывала полковнику» о втором контактере Полякова. Именно Уорд забрал письмо в сквере и прочел слово «Уимплтон». Ему незачем было выслеживать Эрику, он прекрасно знал, где находился Роун все это время. А пришел он на квартиру матери Коснова только затем, чтобы сверить почерк. Уорд настоял, чтобы Роун оставил Эрике записку под предлогом, что девушка еще может понадобиться. Ну, а когда он сравнил почерк в письме и в записке, он заявил Роуну, что знает о его плане, так как подслушал Эрику по приемнику в лаборатории. Он привел Роуна туда, чтобы подтвердить это.
  Роун открыл кладовку и пошарил на верхней полке — пистолет исчез. Он обыскал письменный стол — денег тоже не было. Уорд вернется через десять минут. Роун быстро сунул в сумку смену белья, выключил свет и пошел к выходу. Он подошел к входной двери и взялся за ручку. Дверь была заперта, Роун подергал ее и полез в карман за ключом.
  — Похоже вы торопитесь, — раздалось в темноте. Роун повернулся, и в этот момент включился свет. Роуна схватили за руки, заломили их за спину и надели наручники. Налетчиков было двое, они напоминали охранников Коснова, как их описывала Эрика. Высокий блондин уселся на стол и начал болтать ногами. Второй, лысый азиат с черными усами и козлиной бородкой, в тюбетейке, украшенной бело-красной витиеватой вышивкой, прислонился к стене, скрестив руки на груди.
  В центре лаборатории неподвижно стоял полковник Коснов. Рядом с ним сидел изможденного вида, явно нервничающий, человек.
  — Это он, — указал человек на Роуна, с трудом поднимая руку. — Я видел его с вашей женой на улице сегодня. Он затолкнул ее в машину.
  — Ты уверен?
  — Это он.
  Коснов кивнул, и азиат увел человека из комнаты. По-прежнему не двигаясь, полковник рассматривал Роуна.
  — Так значит, ты — Георгий? Как давно ты знаешь мою жену? — он медленно натягивал запачканные кровью кожаные перчатки.
  — Вашу жену? — удивился Роун. — Я не знаю, кто вы, не говоря уже о вашей жене. Что все это значит? Какое право вы имеете?
  Коснов посмотрел на свои руки в перчатках, сжал и разжал кулаки.
  — Сколько это продолжается?
  — О чем вы говорите? Что вы здесь делаете?
  — Она сказала тебе, что между вами все кончено? Она смеялась над тобой? Унижала тебя? — он остановился перед Роуном, заложив руки за спину и решительно выдвинув вперед подбородок, все еще не поднимая глаз. — Она заставляла тебя пресмыкаться перед собой?
  Роун получил удар в живот, прежде чем успел ответить. Он упал на колени, задыхаясь, но его тут же сильно ударили ногой по лицу.
  — В общем-то, это неважно, — сказал Коснов отступая. — Она несла с собой разрушение. Не ты, так кто-то другой, все равно бы сделал это. Может, даже я сам в конце концов.
  Полковник наклонился, поднял голову Роуна за волосы и негромко сказал:
  — Видишь ли, мой невезучий друг, в конечном счете мы все играем жертву. Роли розданы, позиции уточнены, маски и плащи надеты, логика забыта. Побеждают чувства. Ты — любовник, я — одураченный муж. Ты — убийца, я — мститель. У меня есть причины ненавидеть и уничтожить тебя. Ничто не доставит мне большего удовольствия.
  От следующего удара ногой в лицо Роун растянулся на полу. Охранник-блондин подскочил к нему и поднял на ноги. Он жестом показал Коснову куда-то вверх. Над лабораторным столом с потолка свисал небольшой крюк. Коснов одобрительно кивнул. Охранники подняли Роуна и уложили на стол лицом вниз. Он слышал, как опустили крюк и зацепили его за наручники. Крюк начал медленно подниматься вверх вместе с Роуном. Руки и плечи его вывернулись, он повис вращаясь. Затем его опустили и посадили на стол так, чтобы он сидел наклонившись вперед и не мог выпрямиться.
  — Жаль, что в квартире не было такого приспособления, — произнес Коснов. — Продолжим?
  Кулак, врезавшийся Роуну в лицо, разбил ему нос и десны, голова его откинулась назад до металлической цепи. Он почувствовал, как по телу струйкой потекла кровь.
  Следующий удар пришелся в скулу, а третий — в челюсть. Роун часто заморгал глазами, пытаясь сфокусировать взгляд. Боль от ударов и вывернутых мышц становилась невыносимой. Роун молил Бога о потере сознания.
  — Постепенно я сделаю с тобой то, что ты сделал с ней. Я переломаю тебе все кости, все до последней.
  Коснов замахнулся и сильно ударил Роуна в кадык. Роун задохнулся, подступила тошнота, глаза и грудь горели, по лицу текли слезы. Очередной удар пришелся в зубы, следующий — в правый глаз. Глаз тут же заплыл. Роун судорожно глотал воздух. Он промок от пота и крови, острая боль охватила все тело, пронзила ребра и отозвалась в пальцах.
  — Опустить, — скомандовал Коснов. — Мы изобьем его так, что из ушей кишки полезут.
  Роун уже почти не сознавал, как упал на пол, как ударил его в живот Коснов. Сознание ускользало. Он еще удивился, почему так долго не теряет его. Он лежал на боку, голова — на полу. Он видел рядом ноги Коснова, видел, как он отвел назад правую ногу, знал, удар придется прямо по зубам.
  Роун хотел закричать, но сил не было. Нога летела ему на встречу, он успел отвести голову, и ботинок лишь слегка задел ее. Он попробовал что-то сказать, попросить и не мог. Он чувствовал, что сил осталось совсем мало, что еще немного и — смерть. Он проклинал свою выносливость. Как еще надо бить, чтобы он потерял сознание? Почему он не может отключиться и не чувствовать собственной казни?
  Удар каблука пришелся прямо в лицо, он слышал хруст ломающихся костей, но уже ничего не чувствовал. Это был первый знак — онемение, еще немного, и он перестанет чувствовать боль. Или это знак смерти? Одним глазом Роун еще мог разглядеть, как полковник опять заносит ногу, прицеливается, рассчитывая удар. «Это последний удар», подумал Роун и вдруг услышал голос:
  — Думаю, вы достаточно потренировались, полковник.
  Коснов развернулся, охранник-блондин соскочил со стола и схватился за пистолет. Роун с трудом отвел голову назад и через заплывшие веки с трудом разглядел Уорда. Он медленно подходил к ним, держа руки на поясе.
  — Господи, что происходит в этом мире? Не успел выйти воздухом подышать, а приятеля уже до полусмерти забили.
  — Не подходить! — приказал Коснов.
  — Почему бы вам не извиниться? Помогли бы моему приятелю встать, да и убрались бы отсюда подобру-поздорову, — продолжал Уорд не останавливаясь.
  Коснов отступил назад, вынул пистолет и сделал два выстрела. Уорд продолжал двигаться к нему. Коснов выстрелил еще раз. Уорд покачал головой и улыбнулся. Полковник удивленно посмотрел на свой пистолет, позади него прогремел выстрел. Роун увидел, как оседает смертельно раненный блондин. Роун перевел взгляд на бесстрастного азиата — пистолет в его руке слегка дымился.
  Коснов сделал еще шаг назад.
  — Кто вы? — властно спросил он.
  — Ваш старый приятель, очень старый.
  Коснов рванулся к двери, она оказалась запертой. Он начал колотить в нее и звать своих людей, ответа не было. Он закричал опять.
  — Бесполезно, полковник. Я всех отправил домой.
  — Гродин, это все его работа, да? — кричал Коснов.
  — Да нет, это наше с вами дело.
  — Как это?
  Роун медленно приподнялся и сел. У него кружилась голова, страшная слабость была во всем теле. Приходилось сильно напрягаться, чтобы разглядеть хоть что-то. Онемение уходило, возвращалась боль. Он видел вопросительный взгляд Коснова.
  — Я вас знаю, да? — сказал Коснов почти любезно.
  — Наши дороги пересекались, — отозвался Уорд.
  — Полагаю, договориться с вами вряд ли удастся? — Коснов старался взять себя в руки.
  — Исключено.
  Коснов понимающе кивнул.
  — Вы хорошо поработали. Но зачем же было с девушкой так?
  — Вас трудно взять в одиночку. Вы слишком осторожны. Надо было вывести вас из равновесия.
  — Да, трудно не потерять равновесия, когда насилуют и убивают твою жену.
  — На это я и рассчитывал.
  Полковник расслабился. Он отшвырнул пистолет и посмотрел на Роуна, затем на своего мертвого охранника.
  — И кто же из этих двоих будет отомщенным любовником?
  — Выбирайте.
  — Чья одежда была в квартире?
  — Убитого.
  — Значит, я должен быть убит из его пистолета?
  — Совершенно верно, — подтвердил Уорд, — но чуть позже. Видите ли, полковник, нам еще многое надо обсудить, многих убитых вспомнить. Когда-то у нас было много общих знакомых. Может, вы помните Веддера?
  — Поляка?
  — Одного из них. А еще Густав Цайф и Марсель Мара. Халларен, британский агент. Его вы допрашивали две недели, кажется.
  Коснов нахмурился и сжал губы указательным и большим пальцами. Он слушал с закрытыми глазами.
  — Списку нет конца, полковник. Да. Сильва, Готтлиб, Карда, Юлиан, ну и, конечно, ваша последняя работа — Поляков.
  — Я чувствую, что знаю вас.
  Уорд сурово смотрел на него. Он поднял пистолет блондина.
  — Я знаю все, что вы сделали с каждым из них. Я пытался представить боль и муки, которым вы их подвергли. Если один человек может отомстить за страдания многих, это сейчас случится.
  Уорд выстрелил. Левая коленка Коснова подогнулась и он рухнул на пол.
  — По-моему, именно так вы начинали с Кордой, — сказал Уорд.
  Роун чувствовал, что теряет сознание. Все тело горело, боль стала невыносимой, он едва дышал. Роун цеплялся за остаток сознания, заставлял себя смотреть и слушать. Уорд стоял над извивающимся Косновым.
  — Помните Цайфа? — услышал он голос Уорда. — Помните, как вы лили ему в горло кислоту так, чтобы он не умер, а кричал от боли. Вы любите, когда кричат от боли, так ведь, полковник? Ну так я вам тоже кое-что приготовил.
  Роун боком повалился на пол. Казалось, боль отступила, появилось ощущение прохлады и покоя. Он смутно чувствовал, что его поднимают за плечи и ноги, помнил крик Коснова: «Нет, это не возможно, этого не может быть», как его спускают по лестнице. Затем раздался крик. Этот крик Роун помнил отчетливо, кричал Коснов. Роун никогда раньше не слышал такого страшного крика, даже со скидкой на свое состояние.
  38
  Убежище
  Роун очнулся на заднем сиденье автомобиля. Один глаз опух так, что не открывался. Другим он видел лишь лысый затылок и тюбетейку водителя. Машина резко повернула. Роуна подбросило вперед на тело Коснова. Азиат смотрел на дорогу, Роун попытался вернуться на сиденье. Он должен собраться с силами. Он сжимал и разжимал кулаки. Они совсем ослабели, руки болтались как плети.
  Роун дотянулся до Коснова и начал шарить по карманам. Но когда азиат повернулся, отдернул руку от Коснова.
  — Больно? — равнодушно спросил азиат.
  — Пройдет, — ответил Роун.
  — Когда приедем, о тебе позаботятся, — сказал азиат, не поворачиваясь.
  Роун продолжил обыскивать Коснова. Того, что он искал, не было. Он надеялся найти пистолет. Роун продолжал искать.
  Машина остановилась. Задняя дверь открылась, и двое выволокли тело Коснова. Роун попытался приподняться.
  — Не высовывайся, — сказал ему Уорд, наклонившись в машину. — Чем меньше увидишь, тем здоровее будешь. Поезжай, — приказал он азиату и захлопнул дверь.
  Роуну понадобилось несколько минут, чтобы сесть. Он старался дышать глубоко и медленно. Азиат не сводил глаз с дороги. Роун увидел, что они проезжают сквер имени Николаева и едут в сторону Кремля. Роун снял ремень и положил его на колени. Он шевелил пальцами и растирал себе руки, чтобы улучшить кровообращение. Единственным глазом он следил за дорогой и за водителем, задерживал дыхание, пережидая приступы боли в боку. Они подъезжали к строительной площадке — теперь Роун точно знал, где они.
  Он сделал на ремне узел, постарался затянуть его как можно туже. На это ушли все его силы. Он подвинулся к двери и сел прямо за водителем, вытянулся вперед, накинул ремень на шею азиата и затянул, упершись ногой в спинку переднего сиденья. Голова азиата дернулась назад. Он отпустил руль и попытался освободиться от петли. Роун продолжал затягивать ее. Машина съехала на обочину. Роуна бросило на дверь, и машина перевернулась.
  Азиат лежал неподвижно. Роун дотянулся до пистолета. Машина лежала на боку. Роун открыл дверь, медленно вылез и что было сил побежал к строительной площадке. Он соскользнул в вырытую яму и чуть не свалился в воду, прислушался. Было совсем тихо. Он прошел через яму с водой к деревянной лестнице-стремянке, кое-как поднялся по ней и пополз по свеженасыпанной земле. С насыпи он посмотрел на бульвар — виднелись только темные очертания. Остановилась какая-то машина.
  Роун спустился к набережной, прошел через недостроенное здание, пересек временный подъезд к стройке и, качаясь, направился к вагончику строителей. Ноги почти не слушались. Дышать становилось все трудней. Из носа пошла кровь, открылась рана на шее. Он ухватился за подоконник чтобы не упасть и огляделся. Разглядел в темноте несколько грузовиков и неуверенно направился к ним. Одна нога подогнулась, Роун упал, поднялся и заставил себя идти дальше. Он упал еще дважды, пока дошел до машин и притаился между ними. Потом постарался дотянуться до ручки кабины одной из них, ухватился за нее, с трудом влез на подножку и, превозмогая сильную боль в руках, подтянулся, перевалился в кузов и упал на кучу мокрой глинистой земли. Роун чувствовал, что вот-вот потеряет сознание, сил уже не оставалось.
  Он прислушался, где-то далеко в ночи звучал голос. Слабея, он зарылся в мокрую землю, размазал ее по себе и потерял сознание.
  
  Сверху на него валился сырой грунт. Роун обтер лицо и увидел челюсти экскаваторного ковша, направляющегося за новой порцией грунта. Роуна почти засыпало, он высвободил руки и расчистил небольшое пространство у борта грузовика. Стрела повернулась, ковш заскрежетал открываясь, и на Роуна вывалилась мокрая земля.
  Он услышал крики. Двигатель грузовика затарахтел, машина дернулась и выехала на покрытую грязью дорогу. Роун догадывался, куда его везут. Прогуливаясь, он часто бывал здесь. Он освободился от земли, подполз к заднему борту и приподнялся. Грузовик опять свернул. Они ехали по асфальту. Уже недалеко, еще один поворот. Роун дважды пытался подтянуться и перевалиться через борт, это удалось только на третий раз. Машина исчезла за поворотом. Роун встал и побежал к воротам. Неважно, кто встретит его первым. Он пробежал мимо удивленного охранника, вскарабкался по ступенькам к входной двери и, ввалившись в здание посольства, рухнул без сознания.
  
  Комната была уютная. Роун сидел на кровати, потягивая чудесный итальянский кофе.
  — Я долго спал? — спросил он.
  Вице-консул Амадео Грано положил ногу на ногу, смахнул пылинку с темного в полоску костюма, сунул большие пальцы в кармашки жилета и откинулся на спинку кресла.
  — Почти два дня, — ответил он на безупречном оксфордском английском. — Как самочувствие?
  — Трудно двигаться.
  — Доктор говорит, ничего серьезного. Если не считать серьезной травмой два сломанных ребра и вывихнутую скулу, с ним можно согласиться.
  — Вы связались с американским посольством?
  — В первый же день, — отозвался Грано. — Вы плохо соображали. Возможно, вы дали нам не совсем точную информацию?
  — А что сказали в посольстве?
  — Никогда не слышали о Чарльзе Роуне.
  — Пусть свяжутся с ВМФ США.
  — Похоже, они пробовали связаться со всеми, кто мог прояснить положение. Чарльз Роун никогда не значился в списках ВМФ, и паспорт на это имя никогда не выписывали.
  — Идиоты! — вырвалось у Роуна.
  — Я предложил им прислать кого-нибудь побеседовать с вами. Они довольно сухо отказались.
  — Когда мне можно будет отправиться туда?
  — Как только вы покинете наше посольство, вы можете идти куда угодно. Но я сомневаюсь, что американцы обрадуются вам. Они утверждают, что Чарльз Роун вообще не существует. Если им верить — вы самозванец и, во всяком случае, не американец.
  — Вы же слышите мой английский — разве это подделка?
  Грано встал, быстро провел кончиками пальцев по лацканам.
  — В бреду вы говорили по-русски, — сказал он, расхаживая по комнате. — А еще у вас французский паспорт. Мы связались с французским посольством, они говорят, сам паспорт подлинный, но никогда с таким номером и именем не выдавался.
  Грано остановился в ногах у Роуна и посмотрел на него. Он похлопал руками по карманам пиджака и заговорил, подняв руки кверху:
  — Дорогой друг, что я могу сказать? Мы связались и с британским посольством. Нигде о вас ничего не знают. Больше того, у меня даже создалось впечатление, что они слишком уж от вас открещиваются, а может быть, мне просто показалось. И здесь, у нас, вам тоже оставаться нельзя.
  Роун посмотрел на него.
  — Попытайтесь понять положение в Москве. Мы ни в чем не уверены. Это ведь очень старый трюк для внедрения — прикинуться слабоумным. Он используется с незапамятных времен.
  — Вы хотите сказать, — перебил его Роун, — что я должен уйти?
  — Друг мой! — Грано опустился в кресло и положил ногу на ногу. — Вы ставите нас в затруднительное положение. Я не знаю, кто вы, что вы должны сообщить, но я точно знаю, что ваша информация никому не интересна, в Москве, во всяком случае.
  — Это вам сказали в американском посольстве?
  — В посольстве ничего не сказали, просто я так объясняю для себя их молчание. Если вы не самозванец, хотя все указывает именно на это, тогда, очевидно, с вами для них связано то, что предпочитают забыть. Это называется дипломатией. Для сохранения лица можно многим пожертвовать. У меня такое чувство, что вами как раз и пожертвовали.
  — Отдайте мне одежду, и я уйду.
  — Куда?
  — Не в американское посольство, конечно, и не в британское.
  — Мы располагаем сведениями, что вас в Москве разыскивают определенные круги.
  — Меня это не удивляет.
  — Вы как-то связаны с убийством Коснова?
  — Впервые слышу это имя. Верните мне одежду и я уйду.
  — Она в шкафу, вычищенная.
  Грано невозмутимо сидел в кресле, сложив руки. Роун встал и неуверенно прошелся по комнате, затем начал одеваться.
  — Вам не удастся выбраться из Москвы, вы же понимаете, — сказал Грано.
  — А может, мне здесь нравится?
  Плечи и руки плохо слушались Роуна. Правая коленка еле сгибалась.
  — Возможно, я бы мог передать информацию в американское посольство. Это бы избавило всех от осложнений, — подчеркнул Грано.
  Роун повернулся к нему.
  — Чье посольство подкинуло вам эту мысль?
  — Ничье. Я сам до этого додумался.
  — Забудьте.
  Роун осторожно опустился на стул и, превозмогая боль, стал медленно нагибаться, чтобы надеть новые туфли.
  — Если вы тот, за кого я вас принимаю, думать надо о практичности, а не о смелости и честности. Все очень просто. Вам не выбраться из Москвы, вас ищут. Об этом знаем и мы, и вы и еще три посольства. Они ничего для вас не сделают. Вами уже пожертвовали для сохранения престижа. Если хотите, мы можем заключить сделку.
  — Что вы предлагаете?
  — Мы переправим вас на Запад.
  — В обмен на что?
  — Моя страна не так увлечена дезинформацией и охотой за информацией, как другие. Но мы сознаем важность и того, и другого. Как все, мы стараемся поддерживать определенный уровень. Наше положение В России не так уязвимо, как, скажем, некоторых соседей и союзников. Мы можем позволить себе немного рискнуть. Скажите нам, кто вы и что хотите сообщить американцам, и мы возьмем на себя риск переправки вас на Запад.
  Роун оделся.
  — А вдруг я самозванец? А если нет, и просто ничего не знаю?
  — В этом и заключается наш риск. Мне не в первой оставаться в дураках.
  Роун проверил карманы — пусто. Грано показал на ящик комода. Роун открыл его и увидел свои вещи.
  — Я избавлю вас от возможных осложнений в связи с моим арестом, — сказал он. — Я ничего не знаю.
  — Мы могли бы заплатить, — добавил Грано.
  Роун проверил свои вещи. Он расправил скомканный листок с адресом, который дала ему Эрика.
  — Да, — продолжал Грано. — Неплохо заплатить.
  — Я французский эмбриолог, — ответил Роун. — Сколько за это можно дать?
  — Как вы оцениваете свою жизнь?
  — Я ухожу, где выход?
  Грано встал, похлопал себя руками.
  — Дождитесь темноты. Нам бы не хотелось, чтобы на наш мрамор пролилась кровь. Мы можем отвезти вас за несколько кварталов от посольства. А вы по дороге подумаете над нашим предложением.
  — Бесполезно, — ответил Роун.
  Грано провел пальцем по стрелкам усиков.
  — Ваш пистолет в нижнем ящике. Думаю, он вам пригодится.
  39
  Запасной вариант
  Официант не замечал его. Студенты за соседним столиком тоже. Все увлеченно смотрели, как девушка с экзотической внешностью и черными косами изображала своего преподавателя. Даже Роун улыбнулся. Он не разобрал, китаянка она или монголка. Он доел взбитые сливки и наслаждался горячим чаем.
  Роун еще раз прочел адрес и инструкцию. Эрика говорила, что это был запасной вариант Полякова. Роун задумался, почему Поляков так и не воспользовался им. Может быть, просто не успел? Роуну было не до сомнений. Это — его последняя надежда. Уорд и все остальные наверняка уже разыскивают его. А остальные, как предупредил его Грано, были русскими.
  За соседним столиком уже рыдали от восторга, у восточной красавицы был просто дар перевоплощения. Роун оплатил чек и медленно пошел к выходу. Идти было недалеко. Впереди виднелись университетские здания. Двигаться стало легче. Тело все еще ныло, но шаг стал тверже. Роун свернул за угол и увидел нужное здание. Оно было построено в виде буквы «П» и поднималось вверх на десять этажей. В середине здания зиял проход.
  Роун прошел через него и оказался во дворе. Тропинка вела наискосок к железной ограде. Роун вошел в третью калитку, спустился вниз по ступенькам, прошел мимо входа в больницу, обошел здание и увидел серую металлическую дверь. Он постучал три раза, выждал минуту и постучал еще три раза. Послышались шаги за дверью, потом все стихло. Прошла минута. Роун постучал снова. Шаги возобновились. Роун автоматически сунул руку в карман и сжал пистолет.
  Дверь медленно открылась. В проходе стоял очень крупный мужчина.
  — Мне сказали, вы можете помочь, — произнес Роун.
  — Кто сказал? — Мужчина говорил на чистом русском языке.
  — Друг Полякова. — Роун разглядел еще двоих, стоявших на расстоянии.
  — Вы его знали?
  — Я знал его жену.
  — Входите.
  Дверь закрылась и свет погас.
  — Мы вас давно поджидаем, Георгий, — «Китай» обнажил два передних металлических зуба.
  Роун молниеносно выхватил пистолет и не целясь выстрелил. «Китая» отбросило к стене, и он упал на пол, раскинув руки. Два других китайца развернулись и побежали. Роун попал в обоих, открыл дверь и выскочил во двор. Остановился он только у ресторана. Он прислонился к дереву, переводя дыхание.
  «Сука, — подумал он, — эта сука хотела убить меня».
  Телефон-автомат он нашел только в пяти кварталах от ресторана. Роун опустил монету и набрал номер, он его помнил хорошо.
  — Товарища Бресновича, — потребовал он.
  — Он спит, — ответили на другом конце.
  — Разбудите.
  — Это невозможно.
  — Разбудите, скажите, что с ним хочет поговорить французский эмбриолог, знакомый Коснова.
  Ему не ответили, но Роун слышал, как на том конце положили трубку на стол.
  — Бреснович слушает, — прозвучало чуть позже в трубке.
  — Это Георгий, — сказал Роун. — Я знаю, что товар предназначается вам. Я также знаю, где он и чье имя на нем. Мне известно, где деньги.
  — О чем вы говорите?
  — Через двадцать минут жду вас у памятника в сквере. Если вас не будет, я передам информацию вашим противникам.
  — У какого памятника? — спросил Бреснович.
  — У вас двадцать минут. Приходите один. Всего двадцать минут, — закончил Роун и повесил трубку.
  Недалеко от сквера остановился «ЗИМ». За рулем сидел Бреснович. Роун прятался в кустах, он выждал еще десять минут. Других машин не было, на улице — пусто. Роун подошел к машине, открыл дверь и сел на заднее сиденье. Он приставил пистолет к затылку Бресновича и произнес:
  — Трогайтесь, руки держите на руле.
  Роун говорил куда ехать, Бреснович молчал.
  — Вы — источник Полякова, — начал Роун. — Письмо — ваша общая идея. Предназначалось оно для вас, но не для того, чтобы заручиться поддержкой антикитайских кругов, как Поляков говорил на Западе. Оно вам было нужно, чтобы шантажировать Хрущева. Ему оно и было адресовано, только вы этого письма так и не получили.
  Бреснович молчал.
  — Я знаю, у кого оно и что произошло. Я все изложил письменно в четырех экземплярах. Два — в Москве. Если я не заберу их в течение суток, их переправят двум членам ЦК, с которыми вы не в лучших отношениях. Два других уже на Западе. Их я должен забрать в течение недели, иначе они станут достоянием общественности. Так что, мы с вами крепко связаны.
  Мне нужно следующее. Я и еще один американец, Уорд, должны выехать из России. Если вы еще не знаете, где он, советую разыскать его до десяти завтрашнего утра. К этому времени должны быть оформлены все бумаги. Вы будете ждать дома. Я позвоню и назначу место встречи. До того времени вы обещаете мне свободное перемещение по Москве. Если меня задержат — это ваша проблема. Если меня убьют, письма уйдут адресатам.
  — Вы достанете письмо? — наконец спросил Бреснович.
  — Узнаете завтра. Сейчас езжайте к своему дому. Машину оставьте мне. Из дома позвоните в гостиницу «Украина» и закажите номер по моему французскому паспорту. Вы ведь сами эти паспорта нам с Уордом сделали. Я буду жить в гостинице за ваш счет.
  Через несколько минут Алексей Бреснович остановил машину и вышел.
  40
  Подтверждение
  Спустя двадцать минут Роун был уже в гостинице.
  — Да-да, — приветливо встретил его администратор. — Товарищ Бреснович только что звонил нам. Все подготовлено.
  Он сунул руку под стойку, и Роун автоматически схватился за пистолет в кармане. Администратор протянул ему буклет.
  — Здесь все о нашей гостинице, — с гордостью объяснил он. — У нас двадцать восемь этажей.
  — У вас есть номер с телефоном и ванной? — остановил его Роун.
  — У нас тысяча двадцать шесть номеров, и в каждом не только телефон и ванна, но и радио. У нас есть автоматы для чистки обуви. В буклете обо всем рассказывается.
  
  Роун спал крепко. Его разбудили в 9.15 вместо девяти. До половины десятого он нежился в ванне, потом побрился, оделся, сунул в карман гостиничную карточку и спустился в ресторан позавтракать.
  В десять он вернулся в номер и позвонил Бресновичу.
  — Я хочу поговорить с американцем, — потребовал Роун.
  — Пожалуйста, — ответил Бреснович.
  Роун немного подождал, и в трубке раздался голос Уорда.
  — Племянничек, ты, говорят, роскошно устроился?
  — Перестань паясничать! — оборвал его Роун. — Слушай внимательно. Должен извиниться перед тобой. Я думал, ты работаешь на них с самого начала. Теперь я понимаю, что ошибался. Тебя арестовали во время налета, и ты сделал все, что велели, чтобы остаться в живых. У Бресновича письма нет, но я знаю, где оно. Думаю, мы сможем выпутаться из этой истории живыми.
  — Очень надеюсь. Здесь у меня не очень приятно.
  — Ты не знаешь, они оформили документы?
  — Я видел билеты.
  — У меня осталось несколько дел. Передай Бресновичу, пусть ждет моего звонка у себя. Я позвоню через час, скажу, где встретиться.
  — Все передам, племянничек, теперь — ты хозяин положения.
  Роун повесил трубку, лег на постель, включил радио и закурил. Через сорок минут он спустился в холл, вышел из гостиницы, сел в «ЗИМ» и поехал к Бресновичу.
  Роуна провели в кабинет наверху. Там его ждали Бреснович, Гродин и Уорд.
  — Ну, мой храбрый Георгий, что ты хочешь сообщить нам?
  Роун удобно устроился в кожаном кресле.
  — Сперва я расскажу вам о содержании своих четырех писем, — обратился Роун к Бресновичу. — Для начала я проследил вашу раннюю связь с Поляковым, как вы вдвоем сбывали картины из хранилища. Затем у вас появилась мысль сместить Хрущева с помощью подсадного письма. Я проследил каждый ваш шаг, в том числе и как Полякову пришла мысль продавать информацию на Запад. Там поверили. Сведения были верные. Затем вы на какое-то время приостановили передачу сведений, это лишь разожгло аппетит. И тогда Поляков предложил им предоставить письменное свидетельство поддержки Запада. Отличная работа. По меньшей мере одно высокопоставленное официальное лицо на Западе было убеждено, что вы планируете захватить Кремль и атаковать Лоп Нор. В итоге вы письмо получили — точнее, получил Поляков.
  — Это все? — спросил Бреснович.
  — Думаю, этого достаточно, чтобы сдержать ваших противников. Я, конечно, отметил, что в ваши планы не входили активные действия, вы ограничивались шантажом.
  — Как вы пришли к этому выводу?
  — Вы всегда были настроены против Китая. Уже давно выступаете против него. Смешно было рассчитывать укрепить это мнение о вас через Лопнорское соглашение. Что это давало вам? У вас в союзниках уже были многие, настроенные антикитайски. Нет, товарищ Бреснович, вам надо было как следует тряхнуть тех, кто поддерживал Китай. Если бы они поверили, что Хрущев планирует атаку, они бы сделали всю грязную работу за вас. Хрущева бы сместили, а вы, воспользовавшись сумятицей, захватили бы власть. Но время работало против вас. Хрущева сместили раньше, чем вы рассчитывали, и сделали это те, кто придерживался середины. Случилось все это как раз в тот момент, когда вы ждали Полякова с письмом.
  Волновало вас не столько у кого письмо, сколько, кто знает о нем. Вы боялись, что это Коснов, но только пока не схватили Уорда и не узнали от него все, что мы выяснили. Полковник не имел к этому отношения. Но узнать мог, и тогда стал бы опасным. Поэтому вы ликвидировали и его, и Эрику. Теоретически этого было достаточно, но тут появился я. Теперь приходится возиться со мной. Для полного спокойствия, вам необходимо достать то, что я написал.
  — А вы весьма самоуверенны, — заметил Бреснович.
  — Да. Я сообщу вам, кто такой Бельман в обмен на нашу свободу.
  — Мне нужно письмо.
  — Вы узнаете, кто Бельман и где письмо.
  — Даже если я соглашусь, где гарантия, что я сдержу слово?
  — Когда я все объясню, вы поймете, что слово придется сдержать.
  — Вы предлагаете кота в мешке.
  — Вы можете отказаться, — спокойно ответил Роун. Он увидел, как Уорд беспокойно заерзал в кресле.
  Бреснович и Гродин обменялись взглядами. Бреснович встал, подошел к столу и вернулся с конвертом.
  — Вот ваши билеты и все документы, — он улыбнулся. — Обещаю исполнить все, о чем вы просили. Вашу работу стоило увидеть.
  — Когда мы можем уехать?
  — Самолет из Москвы улетает в пять.
  — Вам рассказать подробно или кратко?
  — Полностью, пожалуйста. Согласитесь, я заплатил сполна.
  — Бельман — сам Поляков, — начал Роун. — Вы с Поляковым договорились продавать сведения Западу. Хотели войти в доверие. Большую часть денег должен был получать Поляков. Не потому что вас деньги не интересовали. Если бы ваш план провалился, не исключено, что вам пришлось бы спешно покинуть Россию. Вот почему вы часть денег оставляли себе.
  Поляков восстанавливал свое профессиональное имя, когда встретил Эрику и влюбился. Перечница решил отойти от дел. Но это требовало денег. То есть со временем его мотивы изменились. Он хотел получить от этой операции максимум.
  — Откуда ты знаешь? — вырвалось у Уорда.
  — «Дядя Моррис» навестила нас накануне налета. Они нашли банковские счета Полякова. Все довольно просто. Сначала Поляков делил деньги в свою пользу. Проверить его никто не мог, так как деньги на счет клал он сам и сам же отчитывался перед Бресновичем здесь. Вначале вклады делались в швейцарском банке.
  Роун повернулся к Бресновичу.
  — Запад настаивал, чтобы вы продолжали поставлять информацию и после того, как они согласились написать письмо?
  Бреснович отвернулся.
  — Мы поняли, — вставил Гродин, — что источник Полякова должен продолжать поставлять информацию.
  — Но Поляков сообщил на Запад, что, как только они согласятся написать письмо, информация перестанет поступать. Так и случилось. После письма они ничего не получили. Однако, Поляков получил от своего московского источника, если я не ошибаюсь, еще пять сообщений.
  — Да, именно пять, — подтвердил Гродин.
  — Видите ли, — продолжил Роун, — все изменилось, когда Поляков случайно встретил старого знакомого по наркобизнесу, Чу Чанга. Чанг объяснил, что красный Китай заинтересован в информации. У них не было опыта в получении информации за деньги, но средства имелись. Это и привлекло Полякова. Он открыл отдельный счет в Танжере, куда и вносил деньги, получаемые из Пекина.
  Он не прогадал, продавая последние пять сообщений только в Китай. Он подставил Запад. Поляков решил продать письмо тому, кто больше даст за него — он рассчитал, что это будет Коснов.
  Поляков тайно встретился с Косновым в Париже. Действовал он осторожно. Он только сообщил Коснову, что в его руки попал документ исключительной важности и что китайцы стремятся его заполучить.
  Поляков держал письмо у себя целых десять дней, прежде чем продал его. Он набивал цену и водил вас за нос. В конце концов он мог бы сказать вам, что Запад в последнюю минуту отказался написать это письмо. Вы бы никогда не узнали, так ли это.
  — Кто купил письмо? — требовательно спросил Бреснович.
  — Китайцы.
  Бреснович застыл. Его губы медленно задергались, и он расхохотался.
  — Это слишком смешно, слишком смешно.
  — Смешно, потому что они заплатили за письмо, и Хрущев смещен?
  — Нет-нет, — от хохота у Бресновича по лицу текли слезы. — Нужно понимать китайцев и склад их ума. Больше они никогда нам не поверят. Это первый шаг. Разве вы не понимаете, случилось именно так, как я хотел, но по ошибке. И это смешно. Теперь они все сделают за меня.
  — Из-за этого может начаться война, — напомнил Роун. Бреснович рассмеялся.
  — Чем скорее — тем лучше для России, да и для остального человечества.
  41
  Цена молчания
  — Ты хочешь сказать, племянничек, — заговорил Уорд, бреясь в ванной номера в гостинице «Украина», — что все эти деньги просто лежат в каком-то африканском банке?
  — Возможно, более двух миллионов долларов.
  — Два миллиона долларов?! — проревел Уорд. — Должен же быть какой-то способ снять их!
  — Не надо было убивать Эрику.
  Уорд не добрившись вышел из ванной.
  — Поверь, это была ошибка.
  — Дорогая ошибка.
  Уорд кивнул и вернулся в ванную.
  — Кто подсказал тебе?
  — Поляков не очень расстроился, когда первые два агента, посланные за письмом, погибли. Он этого ожидал. Он сам китайцам про письмо рассказал. Он был уверен, что агентов взяли именно китайцы: А когда приехал в Москву, узнал, что их взял Коснов. Поляков понял, что китайцы хотели, чтобы Коснов знал содержание письма. Они хотели спровоцировать инцидент, но не знали, что дни Хрущева сочтены.
  А Поляков догадывался об этом. Поэтому он связался с Рудольфом и спросил, нельзя ли у него остановиться. Он не мог обратиться к Бресновичу. Запасной вариант был тоже через китайцев, им нельзя было воспользоваться. А Коснов уже висел у него на хвосте.
  — А кто был в машине? — спросил Уорд, выходя из ванной.
  — Китаец, возможно сам «Китай».
  — Теперь все стало ясно, да?
  — И не стоило труда.
  — Ты что? Нам же платят.
  — Скольких жизней это стоило?
  — Сейчас сосчитаю. Поляков, два агента, Коснов, немецкая шлюха, Ханис, Фокусник…
  — Ладно, хватит.
  — Я уже извинился однажды, племянничек, могу еще раз извиниться.
  — Забудь.
  Уорд натянул пиджак и посмотрел на часы.
  — Через час мы едем в аэропорт. Я еще хочу кое-что купить.
  — Будь осторожен.
  — А что?
  — Как бы чего не случилось… несчастный случай, например.
  — Чтоб я опоздал на самолет? Никогда. Я жду не дождусь, когда мы отсюда выберемся.
  — Я тоже, — ответил Роун.
  
  Роун и Уорд сидели на заднем сиденье «ЗИМа» Бресновича.
  — Знаешь, племянничек, я никак не могу успокоиться — твоя первая операция за границей, и ты все разгадал.
  — Почему ты допустил, чтобы Разбойник умер таким образом? — спросил Роун.
  — Он сам хотел этого. Ему все равно недолго оставалось, а он очень хотел помочь. Конечно, для нас это было бессмысленно, но не для него, умирающего.
  — А кто был в машине с ним вместо меня?
  — Труп купили в городском морге. Слушай, а что если нам вместо Лондона сначала на несколько дней махнуть в Рим?
  — Почему бы вообще не отменить всю поездку?
  — Ты что несешь? — не понял Уорд.
  — Ты же остаешься здесь.
  — В России?
  — Именно.
  — С какой стати мне здесь оставаться?
  — Потому что ты — Стердевант.
  — По-моему, ты спятил!
  — Пусть, но ты — Стердевант.
  — Ладно, выкладывай, как ты до этой глупости додумался.
  — Я думал об этом с нашей первой встречи, меня насторожила твоя пластическая операция, но тогда я не стал особенно ломать голову. А вот когда ты забрал конверт из-под памятника, я задумался серьезно. Я задал себе всего один очень простой вопрос: «Почему русские решили иметь с тобой дело? Почему именно с тобой?» Отсюда я начал раскручивать. Прежде всего, главой операции был, конечно, ты. Ты принимал решения, а выполнял их Разбойник.
  — Он был болен.
  — Судя по вашей работе, он бы оставался у руля, пока мог ползать, однако, командовал ты. Меня немного сбило с толку, что тебя не узнал ни один из тех, кто работал со Стердевантом в прошлом. Ты изменил не только лицо, но и голос.
  — И когда тебя осенило?
  — Когда тебя узнал Коснов. Не лицо, а голос. Когда он закрыл глаза, он вспомнил твой голос. Это было как раз перед тем, как я потерял сознание. Я даже не сразу сообразил, почему он узнал твой голос, а твои люди — нет. Ответ, как всегда, был прост. Ты очень поработал над голосом и речью, но только в английском. Тебе и в голову не пришло проделать это с другими языками. Для Коснова ты звучал так же, как годы назад — твой русский не изменился.
  Узнал ли тебя Бреснович, или ты ему сам сказал, кто ты, сейчас уже неважно. Много лет назад Бреснович хотел посадить тебя на место Коснова. Он очень точно выбрал время и крепко держал тебя в руках твоей биографией. Но ты добрался до долгожданной цели — до Коснова.
  Уорд уже не улыбался. Он прислонился к двери и холодно посмотрел на Роуна. Его губы были плотно сжаты.
  — Если бы это и было так, я бы не хотел, чтобы узнали другие. И еще, я бы не выпустил тебя из страны.
  — Тебе нужно, чтобы я уехал. Кто же еще получит деньги и расскажет, как прошла операция?
  — Можно было бы придумать что-то другое.
  — Но даже больше денег, — продолжил Роун, — тебе нужна страховка. Я и есть та страховка. Теперь я понимаю, как только вы с Бресновичем договорились, мне бояться уже было нечего. Да мне и не нужно было изображать из себя героя. Мне все равно дали бы уехать, потому что пока я жив по ту сторону границы, я всегда могу разоблачить его. Я уверен, ты убедишь его позже, что у меня есть улики против него. Видишь, как все переменилось. Теперь я нужен тебе — пока я жив, ты здесь в безопасности.
  — Ну, Георгий, и мерзавец же ты.
  — От такого слышу.
  — Ладно, давай расстанемся по-хорошему. Можешь думать обо мне, что угодно, но я о тебе очень высокого мнения. Ты загнал меня в угол, да-да, племянничек, ты меня обставил.
  Машина остановилась у здания аэропорта.
  — Пойдем, — сказал Уорд. — Я приготовил тебе прощальный подарок.
  Роун прошел за ним через зал в одну из боковых комнат. У стены стоял азиат с перевязанным горлом.
  — Покажи ему, — распорядился Стердевант.
  Открылась боковая дверь.
  — Зайди, взгляни.
  Роун осторожно заглянул. На носилках «скорой помощи» лежала Би Эй, она улыбнулась Роуну, попыталась что-то сказать и не смогла.
  Азиат запер дверь.
  — Пришлось повозиться с Ней, пока привели в чувство, — сказал Стердевант. — Она проглотила только часть яда. Ее парализовало. Говорить еще не может, но врачи уверены, она поправится.
  — Что вы с ней сделаете?
  — Это зависит от тебя. Пока эта девочка здесь, при мне, я думаю, ты не станешь трепаться и болтать лишнего. Например, рассказывать о моей доблестной смерти, я хочу сказать, о смерти Уорда.
  — Я вытащу ее отсюда, — пообещал Роун, — я что-нибудь придумаю.
  — Попытка — не пытка.
  
  Роун и Стердевант молча сидели в отдельном зале ожидания. Наконец Стердевант заговорил.
  — Знаешь, племянничек, старика вроде меня уже нигде особенно не ждут. Жизнь прошла мимо. Я должен доиграть по своим правилам. На Западе это мне вряд ли удастся. А Бресновичу нравится моя работа. Он даст мне работать так, как я хочу. Можешь называть это двойной игрой, предательством. Наверное, так оно и есть, но я больше двадцати пяти лет рисковал головой для Запада, а вместо благодарности получил пинок под зад.
  Я уже немолод, мне трудно угнаться за переменами. Здесь все иначе, во всяком случае, мне так говорят. Здесь нужен человек с моими талантами, Чарли. Больше мне идти некуда. Мне нужно действовать, а других предложений нет.
  Роун был бы рад не слушать и не мог. Он злился на себя и был сбит с толку. То, что Стердевант обошел его в самый последний момент, уже само по себе было плохо, и какой ценой — Би Эй оставалась в России! Уже ничего не изменить. Виноват он один.
  — Я знаю, ты винишь себя в том, что я обошел тебя, — безучастно сказал Стердевант. — Может, и обошел, а может быть, и нет. Это просто вопрос времени. Помнишь, когда мы встретились, я сказал тебе, дело не в том, что ты узнал или сделал. Дело в том, как быстро ты это узнал или сделал. Ты действовал почти также быстро как я, но упустил только последний маленький штрих. Кто знает, еще день или два, и ты бы разгадал эту последнюю загадку. А это совсем неплохо, если учесть, что опыта у меня на дюжину-другую лет побольше, чем у тебя, и я знаю чуть-чуть побольше. Знаешь, никто бы не сделал больше чем ты.
  Роун подошел к окну. Четырехмоторный реактивный самолет зашел на посадку.
  — Странно, племянничек, мне кажется, что я тобой горжусь, как гордился бы сыном. Ты отличный оперативник, Чарльз Роун, лучшего и желать нельзя. Но учеба — процесс бесконечный, особенно, познание самого себя. Надо знать свои слабости. Ты слишком много внимания обращаешь на чувства других людей. В нашей работе это скорее недостаток.
  Убей чувства, Чарли! Растопчи их в пыль! Принимай мир таким, какой он есть.
  Если что-то и можно вынести из нашей операции, так именно это. Поткин сломался из-за семьи, Коснов потерял осторожность из-за женщины, той же самой, из-за которой, в конечном счете, погиб Поляков.
  Нетрудно догадаться, на чем я поймал тебя.
  Ты с отличием закончил детский сад, но чтобы получить аттестат, надо еще немного поработать. Поработаешь хорошо — получишь девушку в качестве подарка. Не сразу, конечно, через годик-другой.
  Стердевант протянул ему конверт.
  — Вот твое домашнее задание, а вон там, — он указал на плоский квадратный сверток на столе, — небольшой трофей, повесишь у себя на стенку.
  Грохот приземлившегося самолета заглушил слова Стердеванта, и он прокричал Роуну:
  — Каждый раз, когда будешь сомневаться, вспоминай Полякова и Коснова и из-за чего они погибли. Не попадайся больше в эту ловушку. Пока ты ни от кого не зависишь, все будет в порядке.
  В самолете Роун сел у иллюминатора и посмотрел на Стердеванта. Он стоял у входа, размахивая сцепленными над головой руками.
  Роун развернул сверток и увидел свое досье, то самое, которое Поткин послал Коснову. Но фотография была не Роуна, он никогда не встречал этого человека, чей труп сопровождал Разбойника в Сибирь.
  Он открыл конверт и увидел банковскую расчетную книжку из швейцарского банка и напечатанную на машинке записку:
  Задание племяннику Чарли
  1. Положи мою часть денег на указанный в книжке счет.
  2. Закрой Фонд Тиллинджера и отправь всех домой. Не увлекайся, рассказывая о моей смерти.
  3. Убей жену и дочерей Поткина, или я убью Би Эй. Роун в ярости сжал кулак и обернулся к иллюминатору. Но Стердеванта уже не было.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"