Разночинная интеллигенция

У читателя нашей работы может сложиться впечатление, что русская интеллигенция 19 века сплошь состояла из геройских революционеров, и что каждый русский интеллигент 19 века был готов в любую минуту ради счастья народа убить царя и пойти на виселицу. Такое представление было бы глубоко неверным, и утверждение о революционности русской интеллигенции 19 века нужно ввести в строго определенные рамки, лишь в пределах которых оно является верным.

Каждое общество представляет собой систему производства вещей, людей и идей. Люди, занятые производством вещей - это работники материального производства, крестьяне и рабочие (как было сказано в другом месте, сейчас к ним добавляются инженеры и отчасти ученые - технари), люди, занятые производством людей, - не как биологических особей, разумеется, а как элементов данных социальных отношений - это бюрократия, управленческий и карательный аппарат и вообще правящие классы, чья деятельность заключается прежде всего в воспроизводстве эксплуататорских социальных отношений, работники, занятые в производстве идей - это интеллигенты. Интеллигент - не неопределенно-похвальная характеристика и не ярлык на присутствие большого ума, но строго объективная социальная категория.

С этой точки зрения реакционеры Катков, Леонтьев и Достоевский и либералы Кавелин и Тургенев были такими же интеллигентами, занятыми производством идей, идеологическим трудом, как и революционеры Чернышевский, Писарев и Глеб Успенский.

С социальной стороны русская интеллигенция делилась на две группы: богатую и привилегированную, входящую в эксплуататорские классы - и низовую, разночинную. На индивидуальном уровне социальное деление не всегда совпадало с политическими взглядами - и среди верхушечной интеллигенции встречались люди, шедшие в революцию, или, более часто, активно помогавшие революционерам, - и среди низовой малоимущей интеллигенции было немало типов, продолжающих традицию "крапивного семени". Но, в общем и целом, деление было такое - интеллигенция богатая и привилегированная - это интеллигенция консервативная или либеральная, интеллигенция малоимущая, разночинная --это интеллигенция революционная или сочувствующая революции.

Поэтому весьма интересен вопрос: откуда и как возникла разночинная интеллигенция и как возникла ее революционность?

Еще в 1820г. основатель Харьковского университета, консерватор В.Н. Каразин (не путать с историком Н.М. Карамзиным!) предостерегал Александра Первого, что в России чуть ли не в каждом поповиче или молодом мещанине (т.е. горожанине не из дворян) скрывается будущий Робеспьер. Однако куда более четко и внятно предсказал революционность разночинной интеллигенции такой интересный даже в своих ошибках наблюдатель, как маркиз де Кюстин. Но та революционность, которую усматривал в разночинстве де Кюстин, была совсем не той революционностью, которая через несколько десятилетий проявилась на самом деле:

"...Я не упомянул одного класса, представителей которого нельзя причислять ни к знати, ни к простому народу; это - сыновья священников. Из них преимущественно набирается армия чиновников - эта сущая язва России. Эти господа образуют нечто вроде дворянства второго сорта, дворянства, чрезвычайно враждебного настоящей знати, проникнутого антиаристократическим духом и вместе с тем угнетающего крепостных. Я уверен, что этот элемент начнет грядущую революцию в России" (А. Кюстин. Николаевская Россия. М., 1990, с. 156).

Как видим, согласно мнению Кюстина, та революция, которую начнут такие сыновья священников, как 11-летний в момент его путешествия по России Чернышевский и 3-летний Добролюбов, будет не революцией с целью уничтожения всякого угнетения и неравенства, а революцией с целью замены старых господ на новых. То, что у Чернышевского и Добролюбова были подобные коварные замыслы, могут всерьез утверждать разве что разные контрреволюционеры да махаевцы в придачу... Для людей же, действительно изучавших историю революционного движения в России второй половины 19в., движения, костяк которого составляли интеллигенты - разночинцы, очевидно, что русские революционеры боролись не за то, чтобы стать новой знатью вместо старой, но за то, чтобы вообще уничтожить деление на правящую знать и бесправное и неимущее простонародье.

Это не означает, что не сбывшийся прогноз Кюстина не имел под собой реальных оснований и не представлял собой ошибку экстраполяции в будущее тенденций, существовавших в момент написания "России в 1839г.", но резко обломавшихся после нее.

Историю и характер разночинной интеллигенции в России подробно описывает в своей книге о Чернышевском Плеханов. Эта книга предназначалась немецким читателям, и описание Плеханова представляет особый интерес, т.к. он подробно пережевывает в ней то, что было и так известно современному ему русскому читателю:

"...Что такое разночинец? Чтобы понять происхождение этого слоя, надо помнить, что в России сословные права передаются по наследству только в дворянстве, мещанстве и в крестьянстве... Сын крестьянина, чем бы он ни занимался, остается крестьянином, если только он не получит на государственной службе "чина", не выпишется в купцы - что может сделать всякий, имеющий достаточно средств для того, чтобы оплатить гильдейское свидетельство - или не будет "приписан" к мещанскому обществу того или иного города. Точно так же сын дворянина остается дворянином, хотя бы он пахал землю или сделался лакеем. Не то с лицами духовного и купеческого сословия. Сын купца остается купцом только в том случае, когда он оплачивает гильдейское свидетельство. В противном случае он поступает в разряд разночинцев. В разночинцы же поступают и дети духовных лиц, не пожелавшие идти по отцовской дороге. Бесправие "мещан" так же наследственно, как и права дворянства. Но самое разнообразие мещанских занятий сближает лиц этого звания с разночинцами. Разночинцами de facto становятся все те люди, деятельность которых не укладывается в сословные рамки.

Слой разночинцев всегда отличался многочисленностью. Без него невозможны были бы многие функции государственной машины и так называемого общественного благоустройства. Но в дореформенное время разночинец был очень принижен и весьма мало образован. Он везде и всегда должен был уступать дорогу лицам, обладающим правами высших сословий. Реформы, последовавшие за Севастопольским разгромом, вызвав к жизни новые общественные отношения, создали новое положение для разночинца. Теперь он в качестве инженера, адвоката или врача мог обеспечить себе положение, во всяком случае более завидное, чем, например, положение сельского причетника. Разночинцы толпами повалили в учебные заведения, куда одновременно с ними устремились дети обедневшего мелкопоместного дворянства.

Образованный разночинец не имел свойственного дворянину светского лоска. Он не знал иностранных языков, его литературное образование оставляло желать очень многого. Но он имел перед обленившимся дворянством, по крайней мере, одно несомненное преимущество: с самой ранней юности вынужденный вести суровую борьбу за существование, он был несравненно энергичнее. От этого свойства разночинца плохо приходилось и приходится подчас русскому народу. Чиновник-разночинец борется с "вольным духом" гораздо настойчивее, чем чиновник из дворянства. Землевладелец-разночинец искуснее эксплуатирует бедняка-крестьянина, чем "барин" старого покроя. Но тот же разночинец неизмеримо настойчивее и удачливее борется с правительством в том случае, когда становится к нему в отрицательное отношение. А он очень часто становится в такое отношение. Фигаро говорит у Бомарше, что ему "только для того, чтобы выжить" потребовалось больше ума, чем для того, "чтобы управлять всеми Испаниями". То же мог бы сказать о себе и русский разночинец, который к тому же имеет дело с правительством, гораздо более деспотичным и бесцеремонным, чем французское правительство доброго старого времени. Человек "свободной профессии", он нуждается прежде всего в свободе и на каждом шагу сталкивается с безграничным полицейским произволом. Неудивительно, что "отрицательное направление" встречает в среде разночинцев самую благодарную почву , и его "отрицание" не ограничивается остроумным, поверхностным злословием, свойственным дворянину. Изящный, разносторонне образованный и либеральный дворянин Тургенев недаром назвал его "нигилистом": он действительно ни перед чем не останавливается в своем отрицании, которое от слов быстро переходит к делу. Образованный разночинец - это вестник новой России, провозгласивший войну старому порядку и взявший на себя роль первого застрельщика в этой беспощадной войне не на жизнь, а на смерть" (Г.В. Плеханов. Избранные философские произведения, т. IV , М., 1957, сс. 60 - 61).

Наблюдения Плеханова очень важны, хотя при этом отчасти недостаточны, отчасти ошибочны.

Происхождение слоя, из которого возникнет разночинная интеллигенция, относится к достаточно давним временам. Но тщетно мы стали бы искать крупную роль представителей этого слоя в Великих крестьянских войнах в России в 17-18 веках и в народном протесте того времени. Инициативная роль в крестьянских войнах принадлежала промежуточному между дворянством и крестьянством классу свободных тружеников - воинов - казакам, вообще в народном протесте большую роль играли интеллигенты, не вышедшие из народа - приобретшие в разной степени европейскую образованность дворовые и солдаты и сведущие в старой религиозной грамотности крестьяне. Предтеч революционеров - интеллигентов 19 века - разночинца Петрика и кающегося дворянина Братковского - мы встречаем на Украине рубежа 17-18 веков, но перевороченная революционным взрывом Украина 17 века - это особая статья...

Давно известно, что различные классы склонны к революционности только в кризисные, неустойчивые, хаотичные эпохи, но не в эпохи даже самой гнетущей стабильности, и мы уже не раз доказывали, что более всего склонны к революционности не основные классы данного общества, а маргинальные, переходные, промежуточные группы, не вписывающиеся в данное общество.

В условиях старой крепостнической России разночинцу, кроме небольшого процента самых удачливых и талантливых счастливцев вроде Ломоносова, был один социально-экономический способ выживания - путь в управленческий аппарат, в чиновники или хотя бы в сельские причетники. Для вольной, не входящей в госаппарат и в то же время достаточно грамотной и чувствующей уверенность в себе интеллигенции, т.е. работников идеологического труда, места не было (деклассированные миряне -писари, сочинявшие крестьянам за несколько копеек жалобы на помещиков или деклассированные, выгнанные из монастырей монахи, по сниженным расценкам совершавшие тем же крестьянам всякие религиозные службы, были до такой степени задавлены нуждой, разобщены конкуренцией и т.п., что ни на какую революционную роль претендовать не могли).

Ситуация меняется с развитием капитализма в России, важнейшая веха которого приходится на период 1850-1860-х годов. Стабильность кончилась, начались хаос и неопределенность. Открылись возможности вольного интеллигентского труда, без вхождения в управленческий аппарат, и в то же время этих возможностей было совершенно недостаточно для испытывавших потребность ими воспользоваться.

Плеханов пишет, что разночинцы были внесословной группой, и отсюда следует вывод, что именно поэтому они выступали против сословного общества. Однако разночинцы, шедшие в крепостнической России в чиновничий аппарат, становившиеся "крапивным семенем", образовывали органическую часть данного эксплуататорского общества (Следует добавить, что Николай Первый, напуганный восстанием декабристов, проводил политику опоры на чиновников против неслужащих дворян - этим и объясняются слова Кюстина). Теперь разночинцы становятся маргинальной группой - они выбились из сословного общества и не вписались еще в классовое общество.

В России второй половины 19 века произошло перепроизводство интеллигенции (такое явление существует и в современной России из-за не изменившегося периферийного характера русского капитализма, поэтому планы путинского правительства добить остатки доступного высшего образования, очень естественны - неприкаянная интеллигенция - это весьма революционная сила). Русскому капитализму нужны были интеллигенты, но вакансий было явно меньше, чем желающих. Разоренное мелкопоместное дворянство и желающее для своих детей чего-то большего и лучшего, чем должность сельского причетника, низшее духовенство, выбивались из сил, направляя своих детей в университеты, но последние, окончив университет, должны были на горьком опыте испытать, что русский капитализм из-за своего застойного и паразитического характера не может употребить к делу всю интеллигентскую рабочую силу и нуждается в сравнительно небольшом количестве инженеров, врачей и адвокатов (узость материальной базы русского капитализма, паразитировавшего на крестьянской нищете, резко ограничивала количество востребованных врачей и инженеров).

Все это - вещи экономические и грубо материальные. Однако бескорыстная тяга к знаниям была не менее, а в большинстве индивидуальных случаев, пожалуй, даже более реальным фактором, толкающим разночинцев и разоряющихся дворян в ряды интеллигенции. Такая тяга к знаниям вообще резко увеличивается в переломные эпохи, когда мир перестает казаться сам собой разумеющимся, когда его противоречия бросаются в глаза и у всех, кто не совсем задавлен нуждой или развращен роскошью, появляется потребность в этих противоречиях разобраться. Несправедливость и неразумность окружающей жизни были очевидны. У всех, кто хотел жить по совести и по разуму, возникала поэтому потребность изменить мир, потребность, у многих становившаяся не менее материальной силой, чем голод или жажда.

Разночинцы где-то с середины 19 века перестали быть вписаны в старое сословное общество. Не были они еще интегрированы и новым классовым буржуазным обществом (предвидя победоносное обвинение со стороны какого-нибудь марксиста, например, Гачикуса, автор считает необходимым добавить, что он прекрасно помнит, что сословное общество крепостнической России было и обществом классовым). Именно поэтому, будучи внесословной и внеклассовой группой, они боролись за бессословное и бесклассовое общество - т.е. за социализм.

Лишь к началу 20 века большая часть русской интеллигенции будет вполне интегрирована капитализмом - и свидетельством этого станет мерзопакостная книжонка "Вехи", в которой новая буржуазная интеллигенция торжественно отмежуется от революционной антибуржуазной интеллигенции 19 века. Процесс интеграции интеллигенции капитализмом пойдет по нарастающей в эпоху сталинского и пост-сталинского госкапитализма, а затем - ельцинского ГМК, до какой степени современному путинскому и пост-путинскому ГМК удастся сохранить интеграцию в капитализм пролетариев нематериального производства - это вопрос, могущий быть решенным лишь в ходе классовой борьбы...

Плеханов пишет, что разночинную интеллигенцию толкала на революционный протест против самодержавия потребность в свободе профессиональной деятельности, подавляемая самодержавием. Однако само по себе это дало бы только диссидентство, борьбу за профессиональные интересы интеллигенции в классовом обществе, но никак не народничество, не борьбу за бесклассовое общество. То, что народники были революционными социалистами, а не политическими радикалами, должно было бы заставить призадуматься марксистских ортодоксов, видящих в народниках "идеологов мелкой буржуазии", но как могут думать те, у кого в голове вместо собственных мыслительных способностей мирно почивают 50 томов Маркса и Энгельса и 55 томов Ленина?

В 19 веке капитализм не успел разложить не только трудовые низы, но и немалую часть интеллигенции, прежде всего (хотя не только) низовой и малоимущей. Простое чувство человеческой солидарности сохраняло для подобных интеллигентов всю свою силу, поэтому они думали не о том, как бы получше пристроиться в классовом обществе и даже не о том, как бы заменить существующее классовое общество другим классовым обществом, более удовлетворяющим классовым интересам интеллигенции, но о том, как заменить его обществом бесклассовым.

Нельзя преувеличивать. Собственно в революционное движение шло не очень большое меньшинство разночинной интеллигенции. Число тех, кто участвовал в подпольной работе, ходил в народ, шел в ссылки, тюрьмы, на каторгу и на виселицу, в разные времена колебалось от нескольких сотен до нескольких тысяч человек. Наверное, в несколько раз больше было людей, которые, не являясь сами революционерами, революционерам активно симпатизировали и регулярно помогали - давали деньги, убежище, адреса для переписки и т.п. Роль этих людей была исключительно важна, без такой сочувствующей и активно помогающей среды никакое реальное революционное движение невозможно. Именно такая среда, кроме прочих своих достоинств, больше всего обеспечивает контакт революционеров с живой жизнью народа; ситуация, когда, с одной стороны, есть убежденнейшие революционеры, с другой, равнодушная к ним масса, и никого кроме них (да еще классового врага, разумеется) - такая ситуация очень часто приводит революционеров к сумасшествию, но никогда - к революции...

Но куда больше в разночинной интеллигенции было людей, которые, сочувствуя в общем виде революционным идеям, соприкасались с миром революционного подполья лишь случайно и нерегулярно (а обыкновенно - и вообще не соприкасались). Они составляли бесспорное большинство разночинной интеллигенции. Революционеры выиграли битву за ее умы - и это тоже было чрезвычайно важно... Недаром, когда веховская сволочь материла русскую интеллигенцию, она не упоминала, что Катков, Достоевский и прочие прислужники самодержавия - это такие же по роду своих занятий интеллигенты, как и революционеры-народники. Веховцы молчаливо признали, что борьбу за гегемонию в русской интеллигенции 19 века выиграли революционеры, что большинство разночинной интеллигенции симпатизировало революции, даже если и не имело никакого отношения к революционной борьбе, а жило своей жизнью...

В 1864г. польский революционер Домбровский, воспользовавшись случаем, бежал из московской тюрьмы. Денег у него не было, знакомых в Москве - тоже. Подумав и походив по московским улицам, он подошел к первому встречному студенту с честным выражением лица и сказал ему: "Я есть польский революционер. Я убегал из тюрьма. Я прошу вашу помощь". Совершенно незнакомый Домбровскому студент пожал ему руку, сказал "Борьба за вашу свободу - это борьба и за нашу свободу" и отвел его к себе домой, на квартиру, которую снимал вместе со своим приятелем - таким же студентом с честным выражением лица, а потом, после долгих поисков, через знакомых своих знакомых вышел на контакт с остатками подполья первой "Земли и воли", которое и добыло для Домбровского заграничный паспорт (Когда в начале 20 века большевик Бауман, бежавший от полиции и сломавший при этом ногу, обратится таким же образом за помощью к незнакомому земскому врачу, тот сдаст его полиции. За 40 лет русская интеллигенция сильно изменилась).

О той низовой интеллигенции 19 века, которая не работала в подполье и даже не имела с ним регулярных контактов, а просто жила честно, есть трогательные воспоминания прожившей долгую жизнь русской и советской писательницы Алтаевой - Ямщиковой (Ал. Алтаев. Памятные встречи. М., 1957. Алтаева-Ямщикова писала под мужским псевдонимом). Читаешь и слеза прошибает за Россию, которую мы потеряли - не за Россию обжиравшихся чиновников, жандармов и купчин, а за Россию думающих только о своем труде и не желающих приспосабливаться к заказчикам нищих художников, до смешного влюбленных в театр извозчиков - народных интеллигентов, разорившихся из-за той же любви к театру и неприспособленности к жизни в классовом обществе помещиков (отец Алтаевой) да совершенно замечательных девчонок-курсисток.

Эти последние, т.е. Ямщикова с ее подругой, совсем молоденькие девчонки из малоимущих интеллигентских семей, решили как-то раз помочь какому-то совершенно незнакомому им студенту завершить образование, на что у него средств не оставалось вообще. Поскольку у Ямщиковой и ее подруги, живших на случайные интеллигентские заработки, со средствами было у самих очень негусто, то они придумали обратиться с просьбой о помощи (не для себя ж лично!) к интеллигентам-разночинцам, широко известным общественности, но абсолютно не известным им лично - к тому же Глебу Успенскому, например.

Реакция в большинстве случаев была примерно одинаковая. Адресат просьбы сперва очень тяжко вздыхал "Девочки вы мои милые, и к кому же вы деньги просить пришли? Сам гол как сокол сижу", - потом залезал в кошелек, доставал из него две смятые рублевки и одну из них отдавал совершенно незнакомым ему просительницам...

Все это - не революционеры, все это к революционному движению прямого отношения не имеет, однако такие поступки в современной России невообразимы, и как раз из способной на такие поступки разночинной интеллигенции выделялись и вырабатывались революционеры, и без такой разночинной интеллигенции революционеры-народники задохнулись бы, как рыба без окружающей ее водной среды...

Среди приговоренных по процессу "вторых первомартовцев" к смертной казни был Михаил Новорусский (ему, как и Лукашевичу - но не Ульянову, Осипанову и 3 другим - ее заменили пожизненной каторгой. Отсидев 18 лет в Шлиссельбурге и выйдя на свободу, Новорусский, также как и Лукашевич, станет хорошим популяризатором естественных наук и философом-материалистом). До своего ареста Новорусский не участвовал в революционном движении вообще. Он был талантливым студентом-богословом, а затем - преподавателем богословия, будущим светилом русской теологии, хотя у него уже начиналась мировоззренческая ломка, от поповщины ведущая к материализму. Несколько лично знакомых ему студентов-радикалов попросили подержать у себя несколько дней сверток. Через несколько дней вместо студентов-радикалов пришла полиция. В свертке оказался динамит.

О том, что именно недозволенное лежит в свертке, Новорусский не знал, но что лежит в нем именно недозволенное, вполне понимал, и выбор свой, все страшные последствия которого он, разумеется, не предвидел, сделал сознательно. О причинах подобного выбора он много лет спустя скажет коротко: "Рано или поздно человека приводит в политику совесть" (см. В.Г. Смирнов. Шлиссельбурский Робинзон. Лг, 1990, с. 35). Совесть у богослова Новорусского была...

Есть превосходный роман писателя-народника Эртеля "Гарденины". Те линии романа, которые связаны с крестьянством и дворянством, нас здесь не интересуют, мы остановимся только на показе выбора идущей или не идущей в революции интеллигенции.

Одним из героев романа является убежденный революционер студент Ефрем, сын искусного барского конюха (привилегированная часть крестьянства). Ефрему удалось сагитировать Лизу Гарденину, кающуюся дворянку, идущую в революцию именно из желания жить по совести. В конце концов и Ефрем, и Лиза гибнут на каторге.

Но главным героем романа являются не Ефрем или Лиза Гарденина, а Николай - молодой разночинный интеллигент, как и Ефрем, выходец из верхних слоев крестьянства (сын помещичьего управляющего). Ефрему не удалось, несмотря на все свои пропагандистские способности, воспитать из него революционера: хотя многие идейные вещи Николай усвоил от него твердо, но идти в революцию не оказалось волевого настроя. Николай живет в общем честной жизнью (хотя и со всякими исправляемыми временными уклонениями - Эртель писал не проповедь, а реалистический роман), и в конце концов начинает заниматься легальной деятельностью по защите крестьянских интересов. А в эпилоге романа он выходит на крыльцо, смотрит на летящий в небе косяк журавлей и думает "Ну, и какой прок от всей моей легалистской возни? И не честнее ли было бы погибнуть на каторге?...".

Мысль у Эртеля та же, что и в "Что делать?" Чернышевского. Есть честные трудовые интеллигенты, которые не обязаны совершать великие подвиги и которым нечего стыдиться, если они живут честно - Лопухов, Кирсанов, Вера Павловна, Николай, претензии к которым - совсем другого рода, чем к Рахметову или к Ефрему. Но роман Чернышевского писался в эпоху, когда радикальная разночинная интеллигенция и ее "обреченный отряд" - революционеры, только формировалась, поэтому Чернышевский не столько описывал настоящее, сколько хотел повлиять на будущее. Эртель описывал то, что уже существовало - и из его описания очень хорошо чувствуется, что честные разночинные интеллигенты, не шедшие в революционное подполье, именно из-за своей честности были очень склонны обвинять себя в этом - хотя обвинять себя им было вроде бы и не в чем...(Очень склонен был к подобному самоедству честнейший и талантливейший народнический писатель Глеб Успенский - почему он не идет в непосредственно революционную работу и не гибнет там, хотя по совести обязан это сделать... Аргументы его друзей - подпольщиков, что как от писателя и публициста от него куда больше пользы для общего дела, чем как от расклейщика прокламаций, на него действовали плохо... В итоге он сошел с ума).

И еще ремарка о старой разночинной интеллигенции. Для нее ее интеллигентский социальный статус был не предметом самовозвеличивания и самолюбования и тому, кто ляпнул бы в ее среде о "детях Шарикова", пришлось бы очень несладко. Для интеллигентов-разночинцев их интеллигентское социальное положение было причиной чрезвычайно тяжелого и неуклонимого морального бремени: если ты, друг ситный, смог приобщиться к знаниям, добытым человеческим разумом за счет труда и страданий народа, будь добр, верни свой долг народу, да еще с набежавшими за всю историю классовой цивилизации процентами. Ну а ежели окажется, что процентов этих за пять тысяч лет накопилось столько много, что расплатиться можно только собственной жизнью, ничего, брат, не попишешь - придется... Как уж там у Некрасова:

За убежденья, за любовь

Иди и гибни безупречно

Умрешь недаром - дело прочно,

Когда под ним струится кровь...