Аннотация: Новогодняя путанница (в процессе написания)
1
*******************************************
Северная окраина Великого Леса,
стойбище племени Вепря,
шатер вождя племени Лена Зыряги,
31 день хладного месяца Окочура,
до Новогодицы семь ударов шаманского бубна...
Жаркий огонь беззаботным щенком резвился в очаге. Весело перепрыгивал с полена на полено, поднимая тучу невесомых искр. Или вдруг внезапно стихал и принимался старательно вылизывать алым языком почерневшее дерево - в такие моменты было слышно его довольное ворчание. За веселой игрой пламени внимательно следило семь пар глаз. Был еще один - без пары - но он преспокойно дрых, прикрывшись верхним веком. Снаружи бесновалась вьюга. Трепала полог шатра, стараясь сорвать его с перевязи. В бессильной злобе швыряла в щели белое воинство снежинок, которые бесславно гибли, оседая каплями на утоптанном земляном полу, едва прорвавшись за границу укрепления.
- Так. - Нарушил тягостное молчание Лен Зыряга, не отрывая взгляда от веселого пламени. - До Новогодицы всего-ничего, а у меня, милдруги, вопросов к вам пара имеется и пригласил я вас в надежде, что просветите дражайшего вождя своего в отношении оных. Первое - обещанная музыка к празднеству. Второе - древо колючее. Что скажете?
Произнесено это было спокойным будничным голосом, но лица присутствующих напряглись и окаменели. И было с чего: злые языки трепались по ветру, что де сходство меж вождем и племенным тотемом имелось немалое. Само собой злые языки были споро обнаружены и разлучены с хозяевами, но в целом они были совершенно правы: Лен Зыряга имел характер крайне скверный. Скверный, но в тоже время и весьма отходчивый. Одно было плохо - до светлого момента, когда вождь сменял гнев на милость, виновные, как правило, доживать не поспевали.
- Чего же это вы молчите, досточтимые? Надеюсь, я донес свои пожелания убедительно? Молчим, значит. Хорошо. Где обещанная музыка, Гундос?
- Музыка-то? Музыка того... - хмурый глыбоподобный орк покопался огромной лапой в затылке. - Поломалась музыка.
- Что значит поломалась? Ты со своими дармоедами вылазку в Великий Лес делал?
- А то! Как же не делать? Ясное дело, делали. До самого Эолдура добрались, увязли в снегу по самые...
- Музыкантов взяли?
- Да какие там музыканты? Стоял один... почитай у самого Древа. Колдовал чего-то, со спины разве разберешь? Ну, мы его и приняли. До дому в шкурах вялили, чтоб, значить, не орал. Дома развернули, а он плохонький какой-то, дрожит, заикается. Ни бельмеса не соображает и все под себя делает. Им уже весь шатер провонял.
- У тебя любой обделается, башка бестолковая! Силу применять надлежало только в крайнем случае!
- А и был самый, что нинаесть, крайний случай! Подкрался я к нему, это, сзаду. Тихонько так подкрался. Ну, чую, вот он - первый, а после меня и нет никого, тогда я, стало быть, уж крайний... потом дубьем. Легонько.
- Дубина с дубиной! Инструмент-то хоть при нем был какой-нибудь?
- Инструмент-то? Не, инструмента не было. Палка какая-то была, с дырцами. Ой, зазря ты меня, вождь, на дело это науськал, ей-ей зазря. Я в музыке той не шибко сведущий. Меня родитель в отрочестве за малые провинности сыромятным ремешком по местам причинным охаживал да песни горланил, вот и все музыкальное обучение. Нехай бы вон Чипец попытал, он молодой - ему споваднее.
- А чего я? - подал голос Чипец - молодой орк с длинными сальными волосами, на эльфийский манер заплетенными в косы, и татуированной рожей. - Заладил тоже - молодой, молодой. А мне, может, музыка без надобности! А я, может, и под бубен станцую, ежели мне надо будет!
- Ты станцуууешь. - Протянул Гундос с издевкой. - Ты и под ослиную распеву в пляс пустисся, коли до кувшинов Парушихи дорвесся!
- Заткнулись оба! Что за палка с дырцами, Гундос?
- Да пся ее знает... вроде и не палка вовсе - дырка в ей насквозь проделана вот что - и сверху, значить, махонькие дырцы попротыканы. Уж куда я музыканту этому ее только не пристраивал - ни тебе звука, даже самого захудалого!
- А я слышал от Гобруна - обронил задумчиво Чипец - будто прикладывают подобный инструмент ко рту и чудные звуки из палки той изливаются. Ты ему ее в рот совать пробовал?
- Пробовал. - Хмуро ответил Гундос. - Давится.
- А шаман-то наш спит, ровно дитя. - Вклинился в разговор огр Дробизуб. Дробизуб слыл культурным огром. Он, конечно, как и его собратья не умел ни читать, ни писать, но в пьяной сваре, приложив кого-нибудь увесистым кулачищем, долго извинялся потом перед бездыханным телом. - Чует зараза, что всю ночь ему в бубен молотить. Отсыпается.
Груда пестрого тряпья у камина зашевелилась, хрипло отправила Дробизуба к праотцам и, уже не таясь, захрапела.
2
**********************************************
На груду тряпья посмотрели с откровенной завистью все, включая вождя.
- Лен, а нашему племени и впрямь шаман нужен? - Поинтересовался угрюмый верзила Кабыдул, нехорошо потирая жернов скулы волосатой лапищей. Младший брат вождя мог позволить себе некоторое запанибратское обращение. Младший - потому как на один плевок и пару громовых отрыжек повитухи позже Лена Зыряги явился на свет тварный. А брат... потому как мать общая.
- Да куда ж без шамана? - Ответил Зыряга, но в голосе его не чувствовалось особой уверенности. Он на мгновение задумался, голос обрел необходимую крепость. - Нехай будет. Время отмеряет и то дело. Говорят, лечит даже. Случается. Да и жалко его: сколько уже он нам мозги пудрит. Без него же со скуки сдохнешь. А в праздники, как он лихо в бубен колотит... Чего рожи скривили? Согласен, пример дрянь.
- А мне он как-то зуб исцелил. - Вздохнул Гундос. - Пошептал чего-то. Пальцами пощелкал. В рот плюнул. Иди, говорит, до своего шатра спиной вперед и никуда не сворачивай. За всю ворожбу барана взял да ломоть хлеба. Барана, стало быть, в жертву богам, а краюху, говорит, себе возьму, ибо наказано силами тайными довольствоваться малым.
- И чего? - Чипец заинтересованно вытянул жилистую шею.
- Пять пинков, три затрещины, штаны разорвал о Парушихину изгородь, пара укусов - это я через загон волчий шел, ну, чтобы напрямки, поскорее, значит, добраться хотел. А как в шатер тылом вперся, так тут же Инда оходила поленом пару разов.
- А чего пару? - Расплылся в улыбке Дробизуб.
- Ну, дык, с тылу-то не признала, зараза! Потом-то признала, конечно, когда по матери протянул ее. Тут она успокоилась, а как успокоилась, так и про прореху в штанах новых вспомянула. Вот тебе и второй раз. Всего, стало быть, пара.
- Тьфу ты, черт старый! - Сплюнул Чипец себе под ноги. - С зубом-то что?
- С зубом-то? А с зубом так. В следующий день - после конфуза - мы с Индкой соседнее стойбище расположились навестить. У нас туда дочь умыкнули. В прошлый Мозгляк. Да помните, поди? Тянуть там не стали - через год она первенца принесла. А мы значит с поздравлениями туда. Вот аккурат там - на празднестве-то - зуб мне и вынесли. Знатная драка была. Хе, хе. Славно погуляли! Одно печалит: видать силы тайные не особо разборчивые - вкупе с больным зубом мне пару здоровых прихватили. Тех, что рядом случились. Я опосля спрашивал шамана, чего так неприцельно наворожил. Ругался пес. Тебя, говорит, родитель твой неприцельно делал, коли ты вопросы глупые задавать горазд.
- Делааа. - Задумчиво протянул Чипец, опасливо косясь на храпящего шамана. - Хотел намедни к этому упырю с глазом подойти. Уже целую седьмицу чешется - спасу нет! Ан теперь не подойду. Чего доброго силы его тайные отлЕчат мне глаз... с башкою-то вместе.
Дробизуб оглушительно захохотал. Вороном закракал Гундос, хлопая себя по ляжкам. Звонко залился Чипец. Кабыдула трясло от смеха. Даже Лен Зыряга посмеивался в светлую окладистую бороду.
- Была у меня жрица одна, тоже владела, м-м-м... силами тайными. - Не к месту подал голос, молчавший до того Сорчек.
Каким ветром и откуда в стойбище занесло этого стройного красавца с черными, как смоль волосами никто не знал. Сорчек на тему эту распространяться не любил. Однако даже самый неискушенный наблюдатель мог приметить в его облике явные эльфийские черты. Сам Сорчек эльфов на дух не переносил - эльфиек это само собой не касалось. Слегка вытянутые уши прятал под длинными волосами и при каждом удобном случае поминал, мол, в землях - откуда он родом - внешность подобная для варваров - обычное дело. Свое решение остаться в стойбище Сорчек аргументировал кратко: "Бабы у вас шибко красивые". К слову сказать, "бабы" были совсем не против: эльфийская красота в смешении с варварской напористостью пришлась им по душе. У почтенных отцов семейств с той поры появился своего рода обычай придирчиво исследовать новорожденных отпрысков своих, выискивая пресловутые "эльфийские черты". Традиция быстро распространилась на оркскую и гоблинскую половины стойбища. Болтали, будто даже невозмутимые огры проявляли повышенный интерес к потомству, что доселе случалось крайне редко. Но... одно дело - догадки и подозрения и совсем другое - польза для общего процветания племени! Сорчек оказался на редкость умелым и удачливым охотником. Его поразительная меткость и завидная ловкость в обращении с луком снискали ему уважение не только соплеменников, но и расположение самого Лена Зыряги. Он-то и определил Сорчека в набольшие касты охотников. Само собой, некоторые шероховатости меж "приблудным" и почтенными отцами удалось сгладить, но не все... ох не все.
3
**********************************************
Веселье угасло. Присутствующие выжидательно уставились на Сорчека. Однако тот, скрестив ноги, восседал на бочонке и молчал, мечтательно улыбаясь в никуда. Должно быть, сейчас перед его мысленным взором проносились пикантные картины с участием любвеобильной жрицы, которая, судя по восхищенному выражению лица Сорчека, творила черт знает что.
- Ну, довольно. - Лен Зыряга покопался под меховой безрукавкой и извлек оттуда изрядно потертый кожаный мешочек. - Посмеялись и будет. С музыкой, я так понимаю, Гундос, дела у нас обстоят неважно. Позже я решу, что с тобой делать. Теперь же позвольте задать второй вопрос. Что у нас с древом колючим? Кому я вверил заботу о сем? А? Чего же ты безмолвствуешь, Щеняк? Подойди-ка поближе, выскажись. Порадуй вождя.
Зыряга тяжело опустился на грубо сколоченную скамью, которая отозвалась жалобным скрипом. Ослабил шнурок на мешочке. Достал отполированную, украшенную резным узором, костяную трубку и неторопливо, со вкусом, принялся набивать ее табаком. Глядя на вождя, за пазухи потянулись и все остальные, кроме Гундоса да мирно посапывающего шамана. Чипец, быстро набив самосадом свою деревянную трубку, пихнул Гундоса, протягивая ему кисет. Тот было дернулся, но к предложенному не притронулся, лишь отрицательно покачал головой. Вид у него при этом был весьма подавленный.
- Бросаю. - Скривив в сторону рот, прошептал Гундос на вопросительно-удивленный взгляд молодого орка. - Индка зараза лаялась, мол, взял за себя молодую ее, да смастерил погодков мал мала меньше: осьмь ртов цыплячьих, одной вот меньше, что уволокли! А сам, мол, что ни пьян, то пьян вдрызг. Помрешь, говорит, раздам выводок твой. Мне одной оне, говорит, не на кой! Блажит, конечно, дура! Кудахчет над ними, что твоя наседка: ни шлепнуть по-отечески, ни вожжей оходить не дает! Тааакой рев поднимает - в соседнех стойбищах слышут!
- А чего курить-то? - Прошептал в ответ Чипец. - Пить бы и бросал.
- Угу, разбёгся! - Усмехнулся Гундос, откашлявшись в кулак. - Полюбовно договорились с ей.
- То бишь, ты курить не куришь, а пьешь как пил, так что ли? Как же Инда на такое согласилась!?
- Иди ты, бес языкастый! - Громче, чем следовало, отозвался орк.
- Эй, а ну-ка тише там, трепуны. - Лен Зыряга выпустил облако ароматного дыма к куполу шатра, - А тебя Щеняк ждать долго? Выходи, выходи к огню, милдруг.
- Ладно, вылазь, Щеняк - прогремел Кабыдул, - чего там.
В круг света ступил невысокий, кряжистый гоблин с неимоверно длинными руками. Такими длинными, что их, при желании, свободно можно было использовать в качестве дополнительной опоры при ходьбе. Сейчас же руки безвольно болтались. Гладко выбритая голова была низко опущена. Даже длинные мохнатые уши, казалось, поникли в неодолимой печали.
- А чего это ты, милдруг, очи ясные потупил? - Лен Зыряга стряхнул с бороды крошки табака, пригладил усы. - Или потерял чего, ищешь? Как там у нас с древом? Излагай. А мы послушаем со вниманием. Ты же, я так разумею, поскольку древа нет, приготовил нам занимательную историю?
Щеняк пожал плечами и несмело поднял голову.
По шатру пронесся единодушный вздох.
- Ох, кха... ты ж етит великий вепрь! - Поперхнулся дымом Лен Зыряга.
Гундос сотворил жест, отгоняя нечистую силу. Кабыдул крепко выругался. У Дробизуба в руке, словно невзначай, оказалась дубина. Каменное спокойствие гранитного утеса в лице Чипца скверно сочеталось с судорожно дергающимся левым глазом. Даже Сорчек очнулся от радужных фантазий и подозрительно косился на Щеняка. А посмотреть действительно было на что!
4
**********************************************
Похвастаться красотой Щеняк и раньше-то возможности не имел, даже по гоблинским меркам. Теперь же его лицо и вовсе утратило то немногое привлекательное, что было в наличии. Причем избирательно. От плоской бритой макушки и выпуклого лба с жидкими кустиками бровей до широкой, перебитой в потасовке, переносицы изменений не наблюдалось. А вот ниже линии глаз творилось неладное. Безобразные шишки всевозможных размеров изуродовали нижнюю половину лица, коренным образом изменив его. Они выделили нос, породнив его в сходстве с гроздью дикого винограда, и практически погребли под собой рот, превратив его в ломанную, едва различимую щель.
- Эка тебя скосорядило! - Первым опомнился Гундос. - То-то я думаю, чего это ты изначале все в тень жмёсся, ровно вурдалак какой! А ты бы наперед предупредил, родимый - люд мы нервенный, неровен час башку б снесли тебе, с горяча-то! Вон Дробизуб за дубье ухватился, неиначе отпотчевать тя хотел.
- Дурак ты, Гундос! - Сконфузился огр. - Что я, Щена от нечисти не отличу? Дубину я так... переложить только.
- Взял переложить, с думкой приложить. - Хохотнул Чипец. Глаз у него чудесным образом дергаться перестал.
Сорчек, удовлетворив любопытство, вернулся на бочку.
- Это кто ж тебя принарядил так, милдруг? - Лен Зыряга поднялся со скамьи и подошел к Щеняку. - Уж позволь полюбопытствовать.
- Дыыааадаа ссууааа. - Гоблин протянул руку, схватил кого-то невидимого и с неистовой силой потряс. - Быыыяяааа.
Простой вопрос вождя, по-видимому, оживил в Щеняке неприятные воспоминания. Гоблина точно прорвало. Он мычал тоскующим по нежности быком. Ухал филином. Рычал затравленной росомахой. Дико вращал выпученными глазами. Молотил воздух острыми кулаками. Являл неприличные жесты. Одним словом, рассказывал.
- Охолонись, друже - Не выдержал зрелища Кабыдул, - Ни беса же непонятно! Один в один шаман наш на ритуале, ей-ей: душой понимаешь, что дело нечисто, а чего воет, чего корчится, не разумеешь!
- Да нешто Щеняк яснее смогёт? - Гундос махнул рукой. - Ни в жисть. Вы токмо на рот его погляньте. Куды ему, с этакой комариной скворешней!
Лен Зыряга отмерил широкими шагами путь до низкого, заваленного всевозможным хламом, стола. Монолитного, словно вырубленного из цельного куска дерева. Смахнул несколько свитков, пустой бронзовый кубок и дочиста обглоданную кость на пол. Выудил из оставшегося беспорядка навощенную дощечку и острый костяной стерженек. Все это он вручил злосчастному гоблину.
- Пиши, милдруг, пиши. Занятная, должно быть, получится притча.
Щеняк внимательно исследовал доску, поворачивая то так, то эдак. Поскреб длинным ногтем. Не обнаружив ровным счетом ничего, он зажал ее под мышкой и принялся рассеяно ковырять тупой стороной стержня в ухе.
- Так - Лен Зыряга мрачно посмотрел на гоблина. Забрал у него доску и стрежень. После непродолжительных размышлений стержень он вернул Щеняку, - Повествование обещает быть долгим, а времени, милдруги, все меньше. Вон и шаман ерзает уже. Беспокоится. Ох, чувствую, не стану я выискивать обиженных и виноватых, а накажу обоих к бесу в гузно!
Протестующее заухал гоблин.
- Несогласный я! - Встрепенулся и Гундос. - Ежели по делу наказывать так отчего же... тогда конечно, а токмо музыка-то имеется. Надо лишь измыслить, куда палку с дырцами музыканту приладить.
- А я вот измышляю сейчас, милдруг, куда велеть с дюжину палок тебе приладить: по пяткам или по тому заветному месту, на коем у доблестного вояки ни единой царапины быть не должно!
Предчувствуя близость расправы и всем своим "заветным местом" не желая этого, Щеняк утроил попытки оправдаться.
- Эка, воздух лупцует. - С уважением заметил Дробизуб, уворачиваясь от длинных, отчаянно жестикулирующих, рук гоблина. - Дать ему дубину, так он тут всех положит и не заметит как.
- Позволь мне попытать, вождь. - Гундос подошел ближе. - Я наученный: на этот МАревник теща себе язык обожгла о скорпиона...
- О... кого!? - Перебил, подавшись вперед Чипец. Затем устыдился своей мальчишеской доверчивости и отмахнулся. - Горазд ты брехать, старый! Вот чей язык о скорпиона прижечь бы не помешало!
4 (продолжение)
*********************************************
- Выклюй мне глаз пичуга бесовская, ежли вру! - Гундос приложил руку к сердцу. - Мне следом Индка сказывала, что у них там - в бабьем кругу то бишь, на посиделках - прибрехнула одна, мол, суженый легко случиться может, стоит лишь скорпионову спину полизать. Бабский треп, известно, что на песке вода - расплещется да сгинет без следа. А вот, поди ж ты, добралась трепливая водица до землицы! Теща - карга-сластолюбица - не поленилась даже до Стылого оврага доковылять, к ведьме на совет. А та и рада радехонька - подсобила! Мясом рыбой взяла, это за скорпиона-то!! В наших землях, говорит, такие не водятся. Этот вишь особенный - с "темной стороны"! Что за "темная сторона", пес ее разберет. Короче, схоронилась теща ото всех в перелеске, да и давай себе жениха нализывать! Ну, скорпиону-то ласки те, видать, пришлись не по душе, изловчился он да жахнул ее в язык. Разнесло так, что "невеста" с седьмицу потом глаз из шатра не казала: больно было, а всего больше перед подругами совестно. И ухала она прямо как Щеняк наш, разве что крыльями меньше хлопала.
- Да что с ней станется? - Усмехнулся Гундос. - Я бы вот за скорпиона больше переживал: как он там - бедолага - после полюбовницы этакой!? Жив ли? А ты, родимый, хорош сквозняки творить, мычи по делу.
Он приблизил ухо ко рту Щеняка и стал похож на заговорщика. Ободренный гоблин о чем-то в полголоса гукал, Гундос понимающе кивал или время от времени морщился и прикрикивал "Пустился вскачь - хыть плачь. Повтори, ни бельмеса не понял!"
- Ну, все, все, уразумел я, не наседай. - Отстранил, наконец, увлекшегося гоблина Гундос. - Сказывает, не дошли оне до древня-то колючего. До реки споро добрались, а аккурат за рекой их прихватили. И не кто нибудь - ушастые... из зелененьких.
Кабыдул присвистнул. Чипец невесело усмехнулся. "Ох, ты" выдохнул Дробизуб и посмотрел на гоблина с жалостью.
- Ничего не путаешь, милдруг Щеняк? - Лен Зыряга оставался спокойным. Не сводил прищуренных цепких глаз с гоблина и понимающе улыбался. Голос вождя сделался вкрадчивым.
- С чего бы это "зеленой розе" по окраинам шастать? Разве что наскочил ты с оравой своей не зеленых вовсе... ты повинись... я не накажу.
Ох, не понравился Щеняку тон, выбранный вождем для этого успокаивающего "не накажу". Руки гоблина "ожили".
- Что б тебя! Кончай, говорю, мельницу свою! - Отпрянул Гундос. - Да нет, не врет, кажись. Вон как хороводит!
- А если не врет... - Лен Зыряга вернулся на скамью.
-...стало быть, сам "его превосходство" к нам на окраину пожаловал. - Закончил за брата Кабыдул.
- Верно. - Лен Зыряга поднял забытую трубку. Немного резче, чем следовало, выбил пепел на пол. - Давненько не виделись. Я вот только одного не разумею: Щеняка "роза" прихватила, а Гундос до самого Эолдура добрался и... ничего! Как такое может быть? А, милдруги? Кто мне ответит?
- Дык он ватагу свою школенную в стойбище оставил. - Развел руками Гундос. - Молодняк на вылазку взял - пообтрепать все хотел. Пух цыплячий сбить. Вот и пообтрепал. Да не тревожься, вождь, все оборотились. Поигралась с ними "роза". Щеняк сказывает: урону всё больше гордыне причинили, нежели здоровью! Да и кто ж знал, что сам наместник Северной стороны в гости пожалует?!
- Пообтрепал... - Лен Зыряга задумчиво покрутил трубку в пальцах. - Ладно, что тут скажешь. Остроухие о визите высокородных нас в известность ставить не нанимались. Чего же это ему понадобилось на окраине, что он под празднество столицу оставил? Занимательно... Дарба! Дарба, черт тебя дери вдоль и поперек!
Полог туго натянулся на перевязи, и в шатер протиснулась огромная безобразная голова. Длинные спутанные космы развевались на затылке, словно вьюга из последних сил держала за вихры тварь, не давая ей возможности проникнуть внутрь. Бугристая, мокрая от талого снега, рожа с плоским носом и широкой безгубой пастью внимательно разглядывала присутствующих единственным оком в центре лба.
- Иди, подымай своих. Вам надлежит усилить догляд за границей Великого леса вдвое. - Лен Зыряга с сомнением посмотрел на глаз чудовища. - Нет, лучше втрое. И обойди сторожевые вышки - растормоши там дармоедов.
Голова звучно отрыгнула, ощерила кривые коричневые зубы и скрылась за пологом в безумной круговерти снежинок.
- На праздник наш приятель прибыл или по нужде какой - Назидательным тоном пояснил Лен Зыряга - то нам неведомо, а вот меры принять стоит. Последняя наша встреча, помнится, оставила неприятный осадок, как у меня, так и у него. Впрочем, есть догадка, что у него осадочек погуще будет. Кстати, Щеняк, а рожу то тебе кто расписал?
Успокоившийся было гоблин, завопил дурным голосом.
- Дриада его облобызала - перекрывая вой, ответил Гундос. - Заклятием Осиного роя. Вот его и скосорёжило. Вишь, вся нижняя часть зацелована, а верхней, что под шлемом обреталась, хоть бы хны!
- Была у меня дриада одна...
Все дружно уставились на Сорчека, но тот замолчал, и глаза его подернулись сальной пленкой воспоминаний.
5
***********************************************
Северная окраина Великого Леса,
Малое Древо Эолдур - предместье Ноэртэла,
дворец наместника Северных земель Хен Соэлля,
31 день Кристального Белоснежья,
до Нави семь переливов Вод Вечности.
Пунктом восемнадцатым Церемониального Протокола предписывалось: "для личного доклада преклонить левое колено с поклоном перед высокородной персоной, дабы выразить надлежащее почтение и должное смирение, и не поднимать глаз своих до тех пор, пока не последует соответствующего на то соизволения". Сейчас Эльлан готов был пожертвовать многим, что бы этого самого "соизволения" не последовало. Вслед за радужными всполохами, время от времени пробегавшими по великолепному мозаичному полу, капитан дворцовой стражи мысленно уносился к лужайкам Суэльской Пущи. Он словно бы воочию видел, как в лучах ласкового солнца, под переливистый звон травы, танцуют феи. Как озорной ветерок дурачится, вплетая в их сверкающие волосы пьянящий аромат мяты и невесомые семена-пушинки. Как над сапфировой гладью небольших озер, оправленных в изумрудные берега, дрожит разогретый полуденным солнцем воздух. Слышал за неутомимым птичьим гомоном плеск и звонкий смех резвящихся в воде нимф. Видел косматый зад подглядывающего за ними сатира - полорогий повеса притаился под кустами и от избытка чувств сучил копытцами. А вокруг царства вечного тепла и безвременья - на границе неистовой зелени и безмятежной белизны - молчаливыми стражами высились вековые деревья. Они стояли непоколебимо, тесно сомкнув ряды. Вьюга ластилась к ним. Облизывала снежным языком стволы. Терлась о шершавую кору. Однако деревья оставались равнодушными к ее ласкам - ни одной снежинке не суждено было проникнуть за предел.
Вдруг все изменилось. Эльлан больше не слышал пения птиц и плеска озорных нимф. Растаял веселый смех. Феи прервали танцы и теперь неподвижно висели в воздухе, выглядывая что-то за деревьями-великанами. Даже сатир отвлекся от созерцания обнаженных нимф, стоял столбиком и смешно тянулся поросячьим пятаком к деревьям. Из-за могучих стволов, из снежной круговерти на поляну выходили единороги. Они ступали неторопливо, с достоинством. Их ослепительно белые спины, мокрые от растаявшего снега, блестели в солнечном свете. В густых гривах алмазными россыпями сверкали капли воды. Величественное зрелище! Вот один из единорогов отделился от табуна и направился к замершему Эльлану. Он подошел так близко, что при желании Эльлан мог коснуться его рукой. Помахивая хвостом, единорог разглядывал капитана дворцовой стражи с откровенной неприязнью. Эльлан миролюбиво протянул руку. Животное нетерпеливо ударило копытом в траву и громко произнесло: "Поднимите глаза, капитан"...
- Поднимите же, наконец, глаза, капитан!
Резкий раздраженный голос швырнул Эльлана из мира блаженных грез в суровую реальность. Он несмело поднял глаза. Разумеется, наместник Северных земель Хен Соэлль не был похож на единорога... во всяком случае не напрямую.
Эльлан - как, впрочем, и все при Дворе - был прекрасно осведомлен о возмутительной выходке первой леди Тель соа Соэлль. Именно ее вопиющая связь с грязным варваром одного из окраинных племен оставила уродливый след на безукоризненной доселе репутации наместника - ее супруга. Впрочем, достало бы ума у семимудрого Хена Соэлля, что называется, не выносить сор из дворца - все могло сложиться иначе. Благо и посвященных в тайну было ровно столько, чтобы невозбранно заткнуть им рты. Однако оскорбленный муж, в бешенстве утративший способность рассуждать здраво, сам собрал Совет. На суде госпожа Тель соа Соэлль держалась высокомерно. Обвиняла мужа в мужской несостоятельности. Высказывала странные пожелания недоброжелателям и всему Совету. Подчас применяла слова и речевые обороты до того неизвестные. Рассказывали потом, что, разбирая отчет заседания, мудрец Энтиарил, знакомый с культурой и языком варваров Северных Окраин, хохотал до слез. Зал Совета госпожа Тель покинула под конвоем, лишенная всех привилегий и приставки соа Соэлль. След ее затерялся в пещерах Полуночных Звезд. А вот достойного Хена Соэлля с тех пор "за глаза" никто иначе, чем единорогом не величал.
5 (продолжение)
*********************************************
- Поправьте меня, если вдруг я что-то понял неправильно, капитан - Хен Соэлль говорил жестко, словно выплевывал слова в лицо Эльлану. - Мне показалось или вам, как капитану дворцовой стражи, вменяются вопросы безопасности королевской семьи, помимо праздного щеголянья капитанской формой и флирта с юными эльфийками? Это действительно так?
Эльфийской красоте удивляться глупо: для первородных это данность, дарованная мирозданием. Отыскать безобразного эльфа гораздо труднее, чем найти, к примеру, пригожего орка или милого собой гоблина. Хен Соэлль не был исключением. Безупречное лицо в четкости и совершенстве линий могло поспорить с бриллиантом, ограненным первейшим гномским умельцем. Превосходные длинные снежно-белые волосы мерцали радужным светом. Казалось, именно отсюда брали начало всполохи, пробегающие по стенам и мозаичному полу Тронного зала. Величественным острым подбородком можно было расколоть континент. Над глазами распластали свои орлиные крылья брови. А в миндалевидных глазах, под бездонной небесной голубизной, застыл лед. Много, много льда. И сейчас все эти глыбы давили на капитана дворцовой стражи. Сминали его.
- Я получу ответ на свой вопрос, капитан? Или мне предстоит довольствоваться вашим красноречивым молчанием!?
Мороз в глазах наместника крепчал. Не смотря на летнее тепло Тронного зала, Эльлану захотелось подышать на озябшие вдруг руки. А еще... мучительно захотелось послать достойного Хена Соэлля куда подальше, употребив речевые обороты госпожи Тель. Вместо этого Эльлан разлепил пересохшие губы и отчеканил заученное наизусть, сухое как Ируланская пустыня:
- В час присутствия наместника с семьей во дворце, капитану дворцовой стражи надлежит, утроив дозорные посты, самолично проводить их проверку. Отринув сон и позабыв покой, обеспечивать безопасность наместника и его семьи всеми наличествующими средствами. При необходимости отдать собственную жизнь, не раздумывая...
- Наконец вы снизошли до разговора, капитан - грубо перебил Хен Соэлль. - Итак, как выяснилось, вы великолепно знаете свои обязанности. Буква в букву! Верно?
- Да, ваша милость.
- В таком случае, почему вы, капитан, так хорошо знающий свои обязанности, преспокойно сообщаете мне, что наследник рода Соэллей пропал? - Наместник говорил тихо, неторопливо, четко выговаривая каждое слово, но было прекрасно видно, чего стоило ему это деланное самообладание. Это был всего лишь вопрос времени, когда "высокородная персона" утратит, наконец, налет благовоспитанности и превратится в брызжущего слюной монстра.
- Нет прямых подтверждений тому, что юный Соэлль пропал. Мы не можем обнаружить его во дворце, однако наследник мог отлучиться.
- Капитан, мы оба прекрасно знаем, что наследник, мягко сказать, не особенно одарен. В силу этого, его познания в магии весьма посредственны, а посему развоплотиться он не мог, отвести вам глаза тоже, кто-то должен был его видеть! Разве что всю охрану во дворце поразил таинственный недуг, и они неожиданно ослепли и оглохли!! Отследить Камень крови вам в голову, конечно же, не пришло?! Что сообщает стража дворца?
- До восьмого восхождения Вод наследник музицировал в своих покоях. Затем он вышел за какой-то надобностью и более его никто не видел. К завтраку он не явился, ровно, как и к обеду. Праздничный распорядитель, явившийся для уточнения организационных моментов, юного Соэлля в покоях не обнаружил и поднял тревогу. Тщательный осмотр дворца результатов не дал. Отслеживать Камни крови высокородных запрещено законом и находится в ведении Тайной Ветви.
- Тайная Ветвь... Что докладывает внешняя стража?
- Стража внешнего двора находится в подчинении доблестного Суэлла, ваша милость, и отчитывается только ему.
- Суэлл ожидает за дверью, пригласите его, капитан. В вас надобности более не имею. - Выдержка все же изменила Хену Соэллю. Было слышно, как заскрипели его зубы, когда он наклонился к Эльлану и процедил. - И не думайте, что ваша халатность будет забыта. Если хотя бы волос упадет с головы наследника... вся дворцовая стража, во главе с вами, капитан, отправятся в Серую Долину! Вон отсюда!
Эльлан сглотнул и попятился с полупоклоном. Он отступал так до самых дверей, хотя протоколом предписывалось всего три шага не поворачиваться спиной к высокородным. Лишь за дверью капитан дворцовой стражи набрал полной грудью воздух, подслащенный цветочными ароматами.