Здравствуй, Ба. Я приехала. Извини, что так долго не навещала - дела не отпускали. Ну, не обижайся. Я здесь.
Что дома? Дома всё по-старому. Отец с тётей Аней и Максом укатили отдыхать, вернутся только ближе к концу месяца. Юра хотел со мной приехать, но я дала ему отпуск. Пусть хоть недельку тоже отдохнёт. Приехала, как раньше - своим ходом. Обидно, Ба. В поездах чай уже баз подстаканников, а стаканчики и те пластиковые. Когда я маленькая была, всё по-другому было. Ты бы сказала: "Всё течёт, всё меняется". Да ведь так оно и есть... Вот и тебя уже нет. И...И я одна. Забросили здесь всё кругом... Я сейчас, Ба. Я вернусь. Возьму только что надо и приду. Я сейчас.
2
06.07.200*
...Старик вперил в него шалые остекленевшие глаза. Ряху перекосило пьяным ужасом, посиневшие от долгих, во всю жизнь, курева и выпивок валики губ изогнулись, уродливой дырой раскрылся рот, вот-вот вырвется из охрипшего горла животный, унижающий человеческое естество, предсмертный рык. От старого несло, как от козла, от телогрейки - какой-то плесенью, тухлятиной, изо рта тянуло гнилым, разлагающимся телом...
Сон выкинул рывком - так выбрасывает пробку из кипятка. Боль в висках не пульсировала, как вечером, а просто расползлась под темечком и досадно ныла. Так ноет где-то внутри мозга, если заглотить слишком большой кусок пломбира и прогнать его в глотку разом.
Вода в чайничке ещё не остыла и отдавала противной теплотой. Не помогло - голова набрякла болью, и от этого заснуть не получалось. Ещё ко всему и эти кошмары. Жрать охота - вот в чём дело. Можно заглушить надсадный голод остатками вечерней картошки - она стоит в кастрюле на печке. Утром Вик разогреет её на сале до золотистой корочки и стрескает за милую душу.
Можно тупо заточить картошки с солью, но это не поможет - слюна останется такой же вязкой и горькой, а тугая боль в голове не успокоится.
...Где там этот хренов медик свои колёса хранит?!
С грохотом сверзил с полки коробку с медикаментами. Если Вик сейчас проснётся - начнёт бубнить, что его разбудили ни свет ни заря. Прислушался. Нет, спит вроде.
Кругляшок аскофена, снова глоток тёплой жижи с шершавым вкусом накипи. Нажраться таблеток, что ли? С утра не хочется... Хотя, какое тут нафиг утро - темень за окном.
Виктор всё-таки проснулся. Притопал, стал на пороге, почёсывая макушку, щурится от света.
- Чего не спишь?
Он ответил.
- Дела-а... - сказал Виктор и оседлал колченогую табуретку рядом. - Нет, я могу, конечно, достать, но Джет только завтра привезёт.
Виктор знал, что без допинга Ромка пока не помрёт, но будет мучаться сам и срывать злость на окружающих.
Также очень не хотелось поднимать лишний шорох...
- А у тебя разве больше нет?
Он помотал башкой и проглотил ещё таблетку.
- Не переусердствуй, а то хуже будет.
- Знаю.
- План Бэ?
Аж перекосило.
- Противно. Если бы готовой... А так - нет...
- Блин, ну так плохо же тебе!..
- Не могу, Вик.
- Не понимаю...
- И не поймёшь. Так что звони Джету, чтобы не медлил. Может, хоть к вечеру...
- Я позвоню. Утром. План Цэ я...
- И не предлагай. Некого. Нельзя.
- Иди спать, Ром.
- Посижу ещё. Может, пройдёт.
Виктор скептически подумал, что ждать придётся долго. В принципе, такое происходило уже не впервые, он даже уже свыкся с Ромкиной хворью, но каждый раз переживал за друга.
- Ладно. Тогда я пойду закемарю. Не греми особо, хорошо?
- Давай.
Утром, когда разорались петухи в курятнике бабы Зои, он всё ещё маялся на кухне. Капля в голове всё набухала, давила изнутри, распирала кости. Уже опустошённая пачка аскофена сиротливо валялась на клетчатой липкой клеёнке, но, казалось, от таблеток было только хуже. Виктор знал, что сейчас Ромка держится из последних сил, что если его сейчас тронуть, он взорвётся, поднимет бучу.
Надо срочно звонить Джету.
Несмотря на ранний час голос его был бодр и энергичен.
- Что случилось? - правильно, в такую рань просто так никто не позвонит.
- Ромка. Снова мается.
Совсем как Виктор, Джет протянул:
- Дела-а... А я байк Ковэксу на починку отдал... Только в пятницу забирать.
Ругнуться бы - да не поможет...
- Достать хоть сможешь сегодня?
- Да. С утра поеду. Сколько?
- Две порции возьми. Чтоб про запас.
Отлично. Надо только найти кого-нибудь на колёсах, уговорить, пусть подъедет в эту дыру выручать Рома.
Тот уже уполз в своё сховище. На окне - одеяло, чтобы ни лучика света, дверь плотно закрыта - чем темнее, тем легче переносить голод. Ромка всегда поступал так, когда совсем уж невмоготу.
- Вик, я не дотерплю.
Значит, остаётся только один выход... Но кого? Здесь, в деревне, в этом захолустье, все на виду, все всё про всех знают - не успеешь обожраться зелёной смородины, как бабки с того конца уже тянут зелья от поноса.
Да и не хочется своих-то...
Нет. Нельзя.
Ах ты, чёрт! Забыл совсем! Завтра же жмурика привезут, а ямы нет. Хотели сегодня выкопать, но этот же пластом лежит. Придётся одному...
- Ром... Слышишь меня? Ром, я работать.
- Иди.
- Джет достанет, Ром... Там мясо размораживаться я поставил. Если что - хоть немного...
- Иди.
Нет. Надо бы закрыть его. А то натворит ещё дел... Расхлёбывай потом.
- К обеду буду.
- Иди!!!
3
08.07.200*
- Таким образом, мы можем наблюдать снижение уровня преступности в районе за истекшие шесть месяцев календарного года. Раскрываемость достигла девяноста восьми и трёх десятых процента. В целом работу криминального отдела можно считать эффективной.
Как всегда лощёный и сияющий, Чингиз улыбнулся ослепительно-голливудской улыбкой и осведомился:
- Вопросы будут?
- Что насчёт несанкционированной инициации, Анарбаев? - раздался голос из середины зала.
Щур. Как всегда - жаждет поставить человека в неудобную позу, похотливый стервец.
Чингиз мельком глянул на Зарецкую, та кивнула ободряюще - мол, не дрейфь, всё хорошо.
- За шесть месяцев их было не так уж много. Если приводить точные
цифры - двадцать одна. Девятнадцать инициаторов были арестованы, исполнительным отделом к ним были применены санкции в виде высшей меры наказания. Жертвам выданы лицензии.
- А что с теми двумя, которых не нашли?
Снова блистательная улыбка.
- Я, кажется, уже упоминал, Юрий, что раскрываемость не равна ста процентам. Работа ведётся...
- Но вы, естественно, понимаете, что по горячим следам преступление раскрыть проще. Что вы будете делать, если вам не удастся найти инициаторов?
- Безусловно, будем искать. Ещё вопросы?
Вопросов больше не имелось, и Чингиз занял своё место слева от Зарецкой.
- Якши, Казах, - негромко сказала Ольга.
- Старался.
- Все старались. Зайдёшь после обеда в информичку, получишь у них материалы на мониторинг.
- Я, Ольга Дмитриевна, сегодня пораньше думал ускакать... - обречённо намекнул Чингиз на "чрезвычайные" обстоятельства.
- Зайдёшь - и скачи.
- Ясно.
В информотделе Анарбаева встретили с распростёртыми объятьями.
- Чингиз! - завопил Костя-очкарик, оторвавшись от маджонга, - Тут тебе дело есть.
Уже предчувствуя ненужную работу, Чингиз снова улыбнулся. На этот раз голливудского лоска не получилось.
- Да не морщись ты! С бумажками разобраться - делов на час работы.
- Что там?
Он не успел ответить - разговор прервался пронзительным зуммером телефона. Костя снял трубку, и улыбка под его очками стала медленно, как свет в театре, гаснуть.
- Да... Да... Да, Ольга Дмитриевна. Здесь. Хорошо... До свиданья...
От этого Костиного "хорошо" нехорошо зачесалось под ложечкой.
- Вряд ли. Эта если и ошибается, то только умышленно. Сказала "Срочно!". Уже ждут тебя.
День обещал весёлое продолжение.
4
07.07.200*
Лопатку, лейку и грабли можно было взять у кладбищенского сторожа Матвеича. За бутылку он-то мог прибрать на могиле, но сейчас всё же стоило самой сделать это. Тем более что давно не приезжала, а старик, судя по всему, забыл об обещании, которое она взяла с него перед тем, как уехать домой два года назад. Надо было убрать листья, нападавшие за осень, выдергать наросшую траву, покрасить косую лавочку, натыкать новых цветов - привезла маленькую розочку: белую с розовыми прожилками на лепестках. Она понравилась бы бабуле, та вообще всякие цветы любила кроме срезанных. Поэтому Ася только сажала: выбирала в городе самые красивые и привозила сюда.
Сумки она оставила в хате - та неприветливо встретила её застоявшейся сыростью нежилых стен. Ладно, просушим за неделю, вытопим. Глядишь - ещё постоит.
Домик Матвеича стоял отдельно от деревенских - ближе к погосту. Понятное дело, раз хозяин кладбищем заведует. Хотя, кому оно тут надо - забытая Богом деревушка за добрых три сотни километров от столицы. Из всех благ - только почта. Раз в три дня приезжает автолавка. Школы - и той нет. Некого учить - одни старики, да и те вымирают, как мамонты в своё время. Тоскливо...
Врут всё, что страшно на кладбищах. Кого бояться? Мёртвых? Да их же обидеть - что раз плюнуть, сами живых опасаются. Живых? А тут тоже не столичное кладбище, где полным полно бомжей, подбирающих на могилах конфеты. Конечно, когда время от времени над головой пролетает огромный чёрный ворон, не по себе становится. Но это всё навеяно голливудскими блокбастерами. Ерунда.
Солнце перевалило на вечернюю половину неба и стало потихоньку приобретать оранжевый оттенок целлюлитной апельсиновой шкурки - близится вечер. Пока светло и не холодно, надо прибрать с большего. Завтра, послезавтра закончить - куда торопиться? Автобус будет только в понедельник, через шесть дней. Позагорать, искупаться, сходить в лес, нащёлкать новых кадров на "цифру". Телефон здесь не ловит. И хорошо. Спокойней будет.
Вот и Матвеичев дом: серая хибара с покосившейся незастеклённой террасой. Раньше здесь, на крыльце, жил Шарик, но его не видно, даже будки нет. Похоже, каюк собачке пришёл. А жаль, смышлёный был, хоть и деревенская беспородная шавка.
Она постучала. Тишина. Толкнула дверь - не заперто.
- Эй... Дед Матвеич? Это я, Ася из города... Вы где?
Что-то шуршало по углам. Дверь за дверью Ася проходила невообразимо просторный дом и удивлялась - не может быть, чтобы все эти вещи принадлежали старику?! Стоптанные, но совсем не убитые кроссовки, девятнадцатидюймовый ЖК монитор - такой не у каждого городского найдёшь, стопки дисков, книги по хирургии, на диване - латинский словарь и красные мужские трусы а-ля "боксёрки" - как любят носить теперь - чтобы резинка с модным брэндом выглядывала из-под пояса джинсов. Здесь явно что-то не то... Ну просто не увязывается в голове пропитый, побитый жизнью старикан и хирургия в красных труселях...
- Дед Матвеич...
Она потянула последнюю дверь. Кажется, где-то там должна быть спальня.
Темнота, как будто окон вообще нет. И лишь где-то в глубине что-то тяжело дышит.
...Страшно...
От собственного визга заложило уши, и в грозной надвигающейся безмысленной темноте блеснуло нечто остро красное, крепкие лапы заломили вбок голову, и последней искрой в потухающем мозгу вскрикнул молодой мужской голос:
- Ромка!!! Что ты наделал!!!
5
08.07.200*
Они предоставили корочки Центрального офиса Инквизиции и были допущены на место преступления.
Картина являла собой отвратительное зрелище: Чингиза, знакомого с "полевой" работой только по фотографиям, даже замутило.
Неопытному глазу показалось бы, что деда порвала огромная кошка: пантера или рысь, что более характерно для этой полосы, но эксперт авторитетно заявил, что убийца или был жутко голоден или торопился. Поэтому он даже не удосужился аккуратно проткнуть кожу, а просто разворотил полшеи и слизывал фонтанирующую из артерий кровь. Вместо глаз у трупа - чёрные ямы.
- Дела-а... - процедил Чингиз сквозь зубы - он с трудом сдерживал рвоту.
- Ну, что скажете? - фотограф уже отщёлкал серию кадров и стоял рядом, курил.
- Я... - пришлось снова сглотнуть. - Аналитик.
- Ольга прислала? Я-асно... Будешь?
Усилием воли Анарбаев заставил себя засунуть в зубы сигарету и глубоко затянулся. Вроде полегчало.
- Мне сказали, их двое было... Где второй?
Фотограф махнул ладонью:
- Там, за сортиром. Только это уже чужое ведомство, нас не пустили.
- Да. Меня предупреждали...
Конченая деревня Старая Лужа стояла как раз на границе территорий двух офисов. В принципе, гнать из столицы сотрудников было необязательно, к тому же сотрудников из аналитического отдела, который чаще для краткости называли неблагозвучным, но недлинным словом, и отчасти Чингиз с этим соглашался, несмотря на то, что иногда он свою работу любил.
Но раз Ольга сказала - значит, надо. Маги Инквизиции открыли портал прямо сюда, в деревню, тем самым избавив "центряков" от долгой тряски по второй проблеме государств благополучно распавшегося Союза.
- Анарбаев! А ты чем тут маешься?
Сёма Штейнман. "Заклятый друг" из Северного офиса. Занудная, но работящая личность. Типичный ботаник, маменькин сынок, послушный еврейский мальчик. Такие становятся чересчур заботливыми мужьями и чересчур дотошными отцами. И жёны, и дети утомлённые постоянной опекой, вскоре оставляют таких в несчастном одиночестве. В работе от них всё-таки больше пользы, чем суеты. Тем они и хороши.
- Я-таки уже думал, перевели тебя.
- Да нет. Вроде как... Ну, давай показывай. Что там?
Бабка, видно, направлялась в дощатую будку за домом. Не дошла. Две тёмные дырки на левой стороне шеи. Две тёмные дырки вместо глаз.
- Смотри, какая фигня, - Штейнман повернул голову жертвы. - Тут ещё...
Ещё четыре. Совсем неглубокие. Словно вампир долго примерялся, надкусывал. Учитывая первый труп, пазл складывался весьма занятный.
- Кажется, я догадываюсь, почему Ольга меня прислала...
Действительно... Тут не тупой механический поиск по следу ауры.
...Потому что мёртвые ауру не излучают. А то, что можно было собрать с сетчатки глаза - предусмотрительно выпущено на волю. Кровосос оказался явно не дурак...
- То ли он был так голоден, то ли просто сдвинутый. Зачем ему ещё бабку было пить - ума не приложу.
- Может, он просто молодой? Только инициирован.
- И уже заметает следы - убирает глаза? - Штейнман усмехнулся, обнажив крупные здоровые зубы в обрамлении розовых дёсен. Зубы как зубы - как у обычного белого человека. Чингиз даже подумал: "Я казах, он еврей. Хорошая компания. А, по сути дела, какая разница? Чем русские лучше нас?". Но ход его гуманистических мыслей прервал Сёмин говорок: - Такой фокус не каждому матёрому известен.
- Что ты думаешь по этому поводу.
- А что я могу думать? Думать надо. И искать.
Теперь хмыкнул Чингиз. Но совсем невесело:
- Итого: четыре "висяка" за истекший календарный год... - "Ох и обрадуется же Щур!".
6
07.07.200*
- Ты... ты извини, что так вышло...
На кухне повисло гнетущее молчание, как любят писать в длинных малопонятных романах. Девушка уже не плакала, только сидела насупившись и тёрла шею.
- Не чеши - корочку сорвёшь, шрам останется, - посоветовал Виктор от всей души.
- Да пошёл ты!.. - огрызнулась она. И снова из глаз хлынули слёзы. Устыдившись, вытерла зарёванное лицо и зло буркнула: - Хоть йоду дай помазать...
Виктор немного опешил:
- Зачем?
- Заразу убить! Вдруг СПИД у него!
- У меня!? - за нервным, почти истерическим гоготком Ромка явно пытался скрыть замешательство.
- Он стерилен, не бойся. Даже кровь не течёт - там коагулянт, сразу всё сворачивает.
Некоторое время сидели молча. Виктор пытался заглянуть в глаза незнакомке, как будто это он, а не Ромка был виноват в случившемся.
...Яму для завтрашнего дядьки он вырыл на удивление быстро - было около пяти часов, когда Виктор, наконец, отбросил лопату и распрямил затёкшую спину. Кожа поджарилась за день - работал без майки, - теперь зудела и чесалась. Про обед он совсем забыл и теперь спешил домой - как там его "больной"? Но у могилы с солдатским обелиском вместо креста Вик замер. По главной аллее шла незнакомая девушка. Явно не местная. Явно вообще не деревенская - ни такой одежды, ни фигуры у сельских девчонок не водится. И шла она как-то уж очень уверенно, несмотря на пугающее безлюдье. Но откуда эта цыпочка появилась в такой дыре? Или, в самом деле, перегрелся на солнышке? Как герой какого-нибудь романа, Виктор ущипнул себя за ляжку. Заболело. Сильно. "Гематома будет...". Значит - не глюк. Позвать - не позвать? Чего доброго, ещё испугается. Ладно, посмотрим, куда пошагает. Главное - от могильника отойти. И Виктор, не торопясь, прячась в тени кладбищенской сирени, последовал за незнакомкой. И тут же чуть не зарылся носом - наступил на шнурок. Поминая всех чертей и чертенят преисподней, распутал тугой узел и завязал кроссовок по-человечески. За время этой хитрой манипуляции девчонка отошла порядком и скрылась из виду - когда Виктор разогнулся, незнакомки как не бывало. Что ж... Ничего не попишешь. Надо спасать Ромку.
Но, поднимаясь на террасу, Виктор почувствовал неладное - дверь открыта, дрын, которым он подпёр её - рядом на земле. И тут - визг!
Сначала глаза, привыкшие к яркому свету, ничего не видели, но через миг Виктор различил две плотно сплетённые фигуры в углу.
- Ромка!!!
Обмякшее тело тряпкой скользнуло на дощатый пол. Ром виновато поднял на друга глаза. Ругать его сейчас... Тьфу ты! Каким нелепым кажется это слово в данном случае! Ругать его сейчас было бесполезно - он не повиновался сам себе - как в анекдоте: "Извини, мужик, но кто-то из нас должен был затормозить. Я не смог".
Одеяло с окна полетело в сторону.
- Убери свет!!! - срываясь на ультразвук, завизжал Ромка.
Рана неглубокая, но хлебнуть этот товарищ, похоже, успел.
- Что? Совсем? - не то с испугом, не то с надеждой спросил из своего угла Ромка.
- Почти. Пульс-то есть... Но вот жить уже не будет...
- О Боги... И что теперь?
Вик не ответил. Он осторожно приподнял несчастную жертву и легонько похлопал по щекам, пытаясь привести в чувство. Девица болезненно поморщилась:
- Шея...
...Вот и сейчас она всё ещё пытается разогнать тупую боль чуть слева от позвоночника.
- Не злись на него, он не мог себя контролировать, - в медицинском неплохо преподавали психологию. Зачем она хирургам, имеющим дело в основном с распростёртым под наркозом телом? Но, как оказалось, пригодилась.
- Маньяк!..
Тихо-тихо Ромка сказал вполоборота:
- И ты такой скоро будешь...
Виктор едва сумел удержать девчонку - та бросилась к Рому с явным намерением выдрать ему глаза. Надо же! С виду - соплёй перешибёшь, а даже Вик, далеко не заморыш, еле-еле скрутил её.
- Да успокойся ты! - прикрикнул он. - Уже ничего не сделаешь! Это надо принять и жить с этим!!!
Рыжеватое солнце в окне красиво высвечивало профиль Ромкиной жертвы: правильный, почти греческий... Глазищи в пол-лица и тихо-тихо, трагическим шёпотом, одними губами:
- Как?
Действительно. Ведь так просто сказать другому: "Плюнь, пройдёт. Вся жизнь ещё впереди, успокоишься. Время лечит". От людей уходят возлюбленные, у них умирают матери, сгорают дома, их увольняют с работы, они ломают позвоночник. Они живут. Кое-как. С вечной занозой, с толстым слоем кислоты на ране. Встречая их на улице или в магазине, знакомые стыдливо прячут глаза. А у тебя всё хорошо. Даже если посочувствуешь - у тебя есть твоя жизнь, где цел позвоночник, любимая рядом, все родные живы. И хоть ты бейся головой о стену, хоть волком вой - этому твоему другому легче не станет. Будь ты хоть десятикратно дипломированным профессором психологии.
И тут снова ожил Ромка:
- Как-как... Заново. Совсем заново.
"Надо наводить мосты", - решил Виктор и протянул девушке открытую ладонь:
- Виктор. Будем знакомы, миледи.
- Ася, - буркнула та, но руку не пожала.
- Он - Ромка. Можно просто Ром.
- Ну да. Очень приятно... - всё-таки она ещё злилась, но первый запал прошёл - Вик понимал, чувствовал и просто знал. Теперь на неё наваливается серая безысходность и согласие играть по предложенным правилам.
Хорошо это или плохо - ещё узнаем.
7
08.07.200*
- I-i-i-i-i, сынку! Ды хто ж тут чаго бачыѓ! Цемрадзь адзiная! Заѓсёды тут так. Ды й няма каму бачыць - няможна нам, старым, ужо пад плотам па начах швэндацца.
Бабка снова прищурилась, как кот на солнышке. Чингиза уже начали порядком злить эти жмурки - словно она чувствует, что ему надо заглянуть ей внутрь зрачков...
- Ты гэта... Да бабкi Зоi iдзi. паблiзу жыве, можа чаго i бачыла, як да ветру выходзiла Схадзi, схадзi, сынку, паспытай. Толькi ж ня бачна яе сёньня. Захварэла цi што. Схадзi.
Ох уж этот пенсионный контингент! "Неужели и я таким буду?" - грустно мелькнуло в извилинах Анарбаева.
У бабы Зои было тихо. Дверь в сенцы закрыта, и Чингиз потянул её на себя. В нос шибануло чем-то ужасно деревенским: варёной картофельной шелухой, сажей, кислым - не то огурцами, не то крысами.
Он вошёл в полутёмную кухоньку и дальше, в единственную комнату. И тотчас же получил дубинкой по голове.
- Iрад! Ерэтык! Дыявал! Вось табе крыж Езусаѓ! Вось табе вада сьвентая! Цур цябе! Згiнь, ваѓкалака! Рассыпся!
Новый пиджак залило чем-то холодным - той самой "сьвентой" водой. Рассыпаться-то он не рассыплется, да вот на пользу ему это явно не пойдёт.
- Тише, Зоя Петровна! Я из инк... Милиции! Вот удостоверение!
"Корочки", до ужаса похожие на ментовские, оказали сказочное воздействие: бабка сразу стала как шёлковая, засуетилась, стала извиняться. Но едва только разговор перешёл на случившееся, сразу посуровела и притихла.
- Крывасмок гэта буѓ. Каб з гэтага мейсца не сайшла - дыявал. Еѓ ён яе за шыю. Сама бачыла, а больш нiчога ня бачыла, таму й не скажу.
Болела огретая дубинкой макушка, а в сыром пиджаке было до жути неприятно. Чингиз глянул на солнце и с удовольствием отметил, что дело катится к вечеру. Это значило, что скоро весёлый день закончится...
К тому же в офис он вернётся не с пустыми руками - баба Зоя почти не жмурилась...
8
07.07.200*
Голод... Голод... Голод и страх. Ничто сильнее, чем они, не может гнать обезумевшее существо вперёд, на поиски пищи или логова. То место, которое прежде звалось домом, теперь попрано и разворошено, там чужие, ходят, смотрят, трогают.
Голод... Голода уже нет. То, что подвернулось под руку, оказалось достаточным. Чтобы утолить безумие боли во всём теле.
...Но страх не успокоить таким путём!!!
Пульс на сонной артерии не прощупывался. Тело, сдутое, точно выпитое, тёмной кляксой распласталось на тропинке под древними замшелыми яблонями.
- Ну? Что делать будем? - Ромкин голос предательски дрогнул.
- Тикать отсюда! - сказал Виктор и насторожился: - Тихо!..
- Мiкiтаѓна!.. Цi жывая шчэсь?
Калитка не скрипела, когда бабка вошла во двор. Зато когда старуха пулей, несмотря на преклонный возраст, выскочила прочь, завизжала резаным поросёнком.
- Палево! Палево! - Ромка истерически захихикал.
- За мной, - и для Аси: - Скоро здесь будет полным-полно инквизиторов.
У той, кажется, похоже, тоже истерика. Только немножко другого плана:
- Суровые дядьки в рясах и с кандалами?
Вик хмыкнул:
- Хуже, - и потянул Асю за собой, по пути растолковывая ей: - Менты по сравнению с Инквизицией - как палка и рэйлган. У этих методы покруче будут. На сборы времени нет.
- И куда мы?
- Подальше отсюда! Не задавай вопросов. Пока что.
И тут она взбунтовалась:
- Да сколько можно! Сначала делаете со мной чёрт те что, потом волочете куда-то, ничего не говорите, ставите перед фактом - и всё! Идите вы к лешему! Оба!!!
- Аська!!!
Но она рванула в темноту. Только мелькнула светлой рубашкой в зарослях смородины и прощёлкала подошвами по закатанной дороге. Плюнув, озлобленный Вик решительно двинул домой.
- Что, так и оставим? - спросил Ром, когда Виктор с остервенением утаптывал в рюкзак куртку вперемешку с рассыпавшимся из пакета печеньем.
- Да.
- Но ведь её же заметут как нефиг! Вик, верни её, позови... Ты же можешь...
Он остановился и, глядя другу в глаза, очень спокойно сказал:
- Никогда, слышишь, никогда лечение не поможет, если пациент сам хочет умереть.
- Но, Вик!
- Всё, я сказал! Не хватало ещё, чтобы я за ней бегал!
- Ты уверен, что она не расколется, когда за неё возьмутся дознаватели?
В лицо дохнуло холодком. Нет, там не станут поливать девчонку водой из крещенской иордани и дышать на неё чесночными испарениями. Не возьмут и ультрафиолетовую лампу - всё это фигня, как и осиновый кол. Всего-то - полкубика "открывалки" внутривенно, и сама всё скажет, а они-то уж поймут как им захочется. И всё - карачун будет и Ромке, и ему, в принципе, вообще левому в это истории, Вику.
- Пошли.
- Куда?
- Искать эту... Бедную Настю.
Но всё-таки явилась сама. Обдумала, взвесила все за и против. Испугалась. И пришла.
Переодеться успела по-цивильному: белая коротенькая юбчонка, лёгкая курточка, босоножки. Сумочка на плече. Ах, как же давно Вик не любовался такими стильными девочками, фланирующими по проспекту! Но сейчас он только устало опустился на табурет. Стало как-то совсем всё равно - что делать и куда спешить.